Вербовочная разработка напоминает фехтовальный поединок. В ней тоже продолжительные периоды выжидания сменяются периодами необычайной активности, когда одно действие следует за другим и решения приходится принимать мгновенно.

И как фехтовальный поединок состоит из отдельных фехтовальных фраз, во время которых соперники обмениваются атакующими и защитными действиями до тех пор, пока один из них не нанесет удар или укол, так и вербовочная разработка состоит из отдельных эпизодов, различных по продолжительности, напряжению и влиянию на ее конечный результат. Кульминация разработки — это вербовочная беседа, хотя она далеко не всегда завершает поединок, а является в нем хоть и важным, но всего лишь эпизодом.

Как и в любой фехтовальной фразе, в вербовочной беседе невозможно заранее предсказать чью-либо победу, даже если один из соперников явно превосходит другого. Ее исход непредсказуем, как непредсказуема душа человека, перед которым ставится дилемма: стать агентом иностранной разведки или нет? И ни о каком сравнении шансов, ни о каких даже самых веских и убедительных доводах в пользу того или иного исхода, ни о каких гипотетических предположениях, не говоря уж о какой-то заблаговременной уверенности в успехе, не может быть и речи! Рассуждать об этом могут лишь те, кто никогда не вербовал сам, никогда не оставался с вербуемым один на один, не смотрел ему в глаза и не ощущал того непередаваемого душевного трепета, какой испытывает вербовщик, вступающий в этот словесный и психологический поединок.

В случае с «Ринго» заранее говорить о каких-то шансах на успех было тем более бессмысленно, что никакого особого преимущества над ним, ни оперативного, ни морального у меня не было. Единственное преимущество, которым я обладал, заключалось в том, что я был хоть и не на своей, но на дружеской территории и мог рассчитывать на всестороннюю поддержку наших кубинских и местных коллег, в то время как «Ринго» мог пользоваться относительной неприкосновенностью и то лишь до той поры, пока власти страны признавали его мексиканский паспорт. Как только он становился американским гражданином, от его неприкосновенности оставались одни воспоминания, и с этой минуты он мог полагаться только на самого себя, потому что искать защиты ему было не у кого и негде.

Но если бы успех вербовки зависел только от того, кто на какой территории находится! Одного можно завербовать в его родной стране, другой откажется, даже оказавшись в плену, когда, вроде, и выхода у него иного нет!

События в этот памятный для меня и «Ринго» день развивались стремительно и были расписаны по минутам.

В двенадцать часов десять минут «Фоккер» авиакомпании «Эр Африк» приземлился в столичном аэропорту.

В двенадцать семнадцать к борту самолета подали трап, и «Ринго» с черным кейсом в руках одним из первых ступил на бетонку посадочной полосы. Через пять минут автобус доставил его и других пассажиров в здание аэровокзала.

В двенадцать двадцать одну началась выгрузка багажа.

В двенадцать двадцать девять «Ринго» прошел пограничный контроль и вместе с другими пассажирами стал терпеливо ждать, когда выдадут багаж.

В двенадцать пятьдесят заработал транспортер, и по нему двинулись разномастные чемоданы, сумки и картонные коробки. За полчаса, прошедшие с начала выгрузки багажа и до его выдачи пассажирам, чемодан «Ринго» был снят с багажной тележки, доставлен в одно из помещений службы безопасности аэропорта и аккуратно вскрыт. Ничего заслуживающего серьезного внимания в чемодане обнаружено не было, тем не менее его содержимое тщательно осмотрели.

О том, какой именно чемодан принадлежит «Ринго», стало известно по номеру прикрепленной к нему бирки. А номер этот сообщил по телефону Базиленко, находившийся у регистрационной стойки в аэропорту отправления в тот момент, когда «Ринго» сдавал багаж.

Получив свой чемодан, «Ринго» прошел на таможенный контроль. Таможенник попросил его открыть чемодан и кейс, и «Ринго» безропотно подчинился.

Сначала таможенник бегло осмотрел кейс. Затем он просунул руку под уложенные в чемодане вещи, пошарил по углам и днищу, отчего привел их в легкий беспорядок, что позволило скрыть следы тщательного досмотра, произведенного сотрудниками службы безопасности, и дал «добро».

В тринадцать ноль восемь «Ринго» вышел из здания аэровокзала и поднял руку, подзывая такси. Рванувший со стоянки желтый «мерседес» ничем не отличался от других подобных автомашин, если не считать, что управлял им сотрудник местной службы безопасности.

В тринадцать сорок «Ринго» вошел в гостиницу «Мирамар» и обратился к портье по поводу заказанного двухкомнатного «люкса» на имя мексиканского инженера Мигеля Гонзалеса.

Пока он разговаривал с портье, я успел хорошо разглядеть «Ринго». До этого мне не доводилось его видеть и поэтому я решил до вступления с ним в личный контакт посмотреть на него со стороны и составить хотя бы общее представление. Не знаю, кто как, но я предпочитаю предварительно посмотреть на человека, которого мне предстоит вербовать, потому что даже при таком мимолетном визуальном знакомстве можно узнать о человеке много интересного.

В тринадцать сорок три «Ринго» заполнил регистрационную карточку, получил ключ и на лифте поднялся на третий этаж.

В тринадцать сорок шесть он вошел в свой номер.

Пятью минутами позже я поднялся этажом выше и вошел в точно такой же номер, расположенный как раз над тем, в котором остановился «Ринго». Там уже находился представитель КГБ Елагин и два сотрудника этого же представительства, обслуживавшие установленную в номере оперативную технику. Они сидели у стола, на котором мерцали экранами два телевизионных монитора. Елагин сидел в кресле и раскуривал трубку. Когда я вошел, он сделал глубокую затяжку и спросил:

— Ну как, посмотрел на своего «крестника»?

Я кивнул головой и подошел к столу. На одном из экранов я увидел «Ринго», который склонился над открытым кейсом и выгружал его содержимое на кровать.

Достав из кейса электробритву, туалетные принадлежности и несколько флаконов с шампунями и туалетной водичкой, «Ринго» отнес их в ванную. Затем он сложил в кейс несколько папок с бумагами и стал раздеваться.

Конечно, смотреть на мужской стриптиз не так интересно, как на женский, но мы тем не менее внимательно отсмотрели весь сеанс, стараясь не упустить ни одной даже самой мелкой детали.

Медленно прохаживаясь по номеру, словно позируя перед видеокамерой, «Ринго» снял галстук, сорочку, туфли и брюки (пиджак он снял сразу, как только вошел в номер). Когда он остался в носках, трусах и маечке с короткими рукавами, мы увидели, что на нем, кроме цивильной одежды и нижнего белья, был надет еще облегающий нательный пояс с большим количеством карманчиков различного размера. Все они заметно оттопыривались, что говорило о том, что в них, без сомнения, что-то есть.

— Вот почему ни в чемодане, ни в кейсе не оказалось денег! — воскликнул Елагин и вытряхнул содержимое трубки в пепельницу.

«Ринго» тем временем расстегнул пояс и аккуратно сложил его в кейс.

В четырнадцать двадцать две «Ринго» разделся окончательно и скрылся в ванной. Видеокамеры там не было, наблюдать за тем, как он принимает освежающий душ после волнений, связанных с перелетом, мы не могли. Можно было на какое-то время отвлечься и обсудить наши дальнейшие действия. Собственно, обсуждать особенно было нечего, каждый участник операции отлично знал, что ему следует делать.

В четырнадцать тридцать три Елагин сказал:

— Я думаю, Михаил, тебе пора. Будем брать клиента тепленьким!

Через минуту я спустился на третий этаж. Дверь «люкса» была заперта изнутри, но меня это нисколько не смутило. Вместо того чтобы дергать ручку или поворачивать ее вниз, как это делают все нормальные люди, когда им нужно открыть дверь, я потянул ручку вверх, и дверь бесшумно отворилась.

Я вошел в маленькую прихожую, затем прошел в гостиную и сел в кресло лицом к двери, ведущей в спальню.

Я провел в ожидании девять минут.

В четырнадцать сорок две «Ринго» вышел из ванной.

Через приоткрытую дверь спальни я видел его обнаженную фигуру, и мне ужасно захотелось войти, застукать его голым и начать беседу, не дав ему одеться. Именно так поступили когда-то сотрудники ФБР, ворвавшиеся в номер нью-йоркского отеля «Латам», где, задыхаясь от летней жары, спал нагим советский разведчик «Марк», он же Майкл Коллинз, он же Эмиль Голдфус, он же Рудольф Абель, он же Вильям Генрихович Фишер. Не дав ему одеться, они стали его вербовать, и только когда он наотрез отказался от сотрудничества, фэбээровцев сменили чиновники иммиграционной службы и разрешили захваченному врасплох разведчику одеться.

Рассказывая об этом молодым коллегам, Вильям Генрихович всегда подчеркивал, что самым неприятным для него было не появление сотрудников американских спецслужб, не арест, а то, что ему не позволили одеться и он был вынужден отвечать на вопросы, находясь в крайне беспомощном и унизительном состоянии, в каком оказывается совершенно голый человек в присутствии людей, облаченных в костюмы и галстуки.

Но я подавил соблазн и не стал отыгрываться на «Ринго» за неджентльменские проделки его соотечественников. Напротив, я дал ему время, чтобы одеться, высушить феном волосы, плеснуть на лицо туалетную водичку, закурить сигарету, и только после этого осмелился кашлянуть, словно мне не понравился табачный дым.

В этот момент на моих часах было четырнадцать пятьдесят пять.

В дверях спальни показался «Ринго». Он был в кимоно малинового цвета с белыми иероглифами на спине и в пляжных шлепанцах на босу ногу. Увидев незнакомого человека в своем номере, «Ринго» от удивления поперхнулся дымом и, окинув меня встревоженным взглядом, спросил:

— Кто вы и как вы здесь оказались?

— Хеллоу, Майкл! — поприветствовал я его таким тоном, словно мы были давно и близко знакомы. — Дверь была открыта, вот я и вошел.

Я ответил только на вторую часть вопроса, решив, что на первую отвечу в подходящее для этого время.

«Ринго» растерянно посмотрел на дверь. Он хорошо помнил, что закрыл ее на внутреннюю защелку, и теперь, видимо, никак не мог сообразить, как я все же сумел войти. «Ринго» не знал, что его поселили в специально оборудованном номере, где можно было открыть даже закрытую изнутри дверь, а стены имели глаза и уши, позволявшие фиксировать каждое движение находившихся в номере людей и слышать каждое произнесенное ими слово.

Мой ответ явно не удовлетворил «Ринго». Он с подозрением глянул на меня, и по выражению его лица я догадался, что сейчас он лихорадочно вспоминает, где и когда мог меня видеть. Перебрав в уме все возможные варианты нашей личной встречи и придя к выводу, что живьем меня он никогда не встречал, «Ринго» переключился на фотографии и спустя какое-то мгновение вычислил, что незваный гость не кто иной, как советник советского посольства в сопредельной стране, являющийся к тому же резидентом КГБ!

Установив таким образом мою личность, «Ринго», как и подобает настоящему профессионалу, стер с лица удивление и растерянность, подошел к столу, положил в пепельницу сигарету и строго спросил:

— Чем обязан столь неожиданному визиту, мистер Вдовин? Что заставило вас покинуть насиженное место и отправиться в неблизкий путь?

Назвав мою фамилию, он тем самым фактически признал свою принадлежность к ЦРУ. Потому что только в этом заведении коллекционируют фотографии установленных и подозреваемых сотрудников советской разведки. Но я не торопился расценивать его признание, как оплошность. Когда к вам в гости без приглашения заявляется резидент иностранной разведки, который в это время должен находиться совсем в другой стране, да еще называет ваше подлинное имя, а не то, которое значится в вашем паспорте, давая тем самым понять, что зашел не шутки ради, а по какому-то очень серьезному поводу, надо быть последним идиотом, чтобы не догадаться, что за этим последует!

И лучший способ защиты — не упустить инициативу, не дать подавить свою волю к сопротивлению и с первой же ответной фразы дать понять, что ты тоже не лыком шит и в твоем лице представитель враждебной спецслужбы столкнулся с человеком, в неменьшей мере искушенным в делах такого рода.

Готовясь к встрече с «Ринго», я не исключал возможности в первую же минуту быть узнанным. Мы работали с «Ринго» в одной стране, и он просто обязан был знать в лицо всех сотрудников советского посольства, а тем более тех, кто связан с разведкой.

Но на практике во всех спецслужбах существует традиция скрывать от вербуемых (во всяком случае, до той поры, пока они не примут сделанное им предложение и на деле убедительно не подтвердят, что не являются двойниками) свои подлинные установочные данные… И потому вербовщики меняют свою внешность, применяют грим, парики, накладные бороды и усы, прочий театральный реквизит, используют вымышленные имена. И все это только для того, чтобы остаться неузнанными! Кто знает, чем закончится вербовочная беседа и какие она может иметь последствия для самого вербовщика!

Иногда даже в случае неудачи все может сойти с рук. Иногда дело заканчивается серьезными осложнениями и даже крупными неприятностями, и потому определенные меры предосторожности бывают просто необходимы.

Как-то резидентура КГБ в одной из азиатских стран подготовила вербовку сотрудника американской разведки. Дружеские отношения с ним зашли довольно далеко, и были обоснованные надежды, что рано или поздно они трансформируются в деловое партнерство.

Дело казалось столь верным, шансы договориться с американским разведчиком о сотрудничестве были столь велики, что начальник управления, по линии которого велась эта разработка, решил не ждать логического завершения разработки, а, выражаясь шахматным языком, перевести ее в форсированное окончание.

Приехав в страну, он, как водится, изменил свою внешность и при встрече с американцем назвался вымышленным именем. Но то ли американцу не понравилась его загримированная физиономия, то ли этот грим был наложен недостаточно умело, то ли начальник управления не сумел установить с ним психологический контакт, а скорее всего и то, и другое в сочетании с определенными тактическими ошибками, но только американец оказался несговорчивым человеком и от сотрудничества с советской разведкой отказался. Не помогли ни уговоры, ни посулы, всевозможных благ, ни угрозы!

Причем не только отказался, но и, опасаясь «длинной руки» КГБ, сразу же доложил о вербовочном подходе своему резиденту.

На следующий день американский посол нанес визит нашему послу и заявил ему решительный протест по поводу попытки высокопоставленного сотрудника КГБ завербовать американского гражданина (о том, что этот гражданин сам является разведчиком, посол скромно умолчал!). А чтобы у нашего посла не оставалось никаких сомнений относительно обоснованности этого протеста, американский посол назвал подлинную фамилию начальника управления и выразил искреннее недоумение по поводу того, что такой известный в определенных кругах человек использует вымышленные имена, надевает парик, гримируется и занимается прочими детскими забавами.

Итак, наша беседа с «Ринго» началась с обмена нетрадиционными приветствиями!

Это избавило нас от вручения «верительных грамот»: мы сразу дали понять друг другу, что признаем их подлинность, уважаем удостоверяемые ими полномочия и не намерены уклоняться от делового разговора, чем бы он ни закончился.

— Превосходно! — подвел я итог состоявшемуся личному знакомству. — Не будем терять время и перейдем к делу!

— Согласен! — с вызовом ответил «Ринго» и сел в кресло напротив меня. Именно на это кресло была наведена одна из видеокамер. — Полагаю, вы приехали не для того, чтобы говорить со мной о пустяках?

Он явно хорохорился, изо всех сил стараясь показать, что мой визит не застал его врасплох и голыми руками мне его не взять. Но по тому, как он сцепил кисти рук, чтобы они не дрожали, по его несколько неестественной улыбке, которая больше походила на гримасу, было заметно, с каким трудом ему удается держать себя в руках и с каким напряжением он ждет продолжения разговора.

Не могу сказать, что я был абсолютно спокоен. Далеко не каждый день приходится вот так, с глазу на глаз, встречаться с сотрудником ЦРУ и тем более его вербовать! К тому же несколько неожиданное начало спутало разработанный в Центре план проведения беседы, и теперь мне предстояло импровизировать. А для того, чтобы подготовить хорошую импровизацию, тоже нужно время.

По мере того, как длилась возникшая пауза, во время которой мы сверлили друг друга взглядами, я чувствовал, что «Ринго» постепенно оправляется от секундного замешательства, вызванного моим неожиданным появлением, и готовится дать отпор. Расценив мое молчание как неуверенность в своих силах, он даже набрался наглости и с ехидной улыбкой спросил:

— Что же вы молчите, мистер Вдовин? Я сгораю от желания выслушать вас.

Улыбка исчезла с его лица, и тут я понял, что это уже не бравада, что если я продолжу беседу так, как многократно мысленно ее репетировал, если начну один за другим излагать ему наши аргументы, то вряд ли чего-то добьюсь. К тому моменту, когда я закончу заранее заготовленную речь, он окончательно придет в себя, успокоится, и тогда мне придется иметь дело с собранным, хладнокровным и уверенным в себе собеседником.

Интуиция подсказывала мне, что ни в коем случае нельзя давать «Ринго» такой возможности! Единственный способ одержать над ним верх — лишить его душевного равновесия, заставить в ограниченное время, находясь под жестким психологическим прессингом, принимать сложные решения!

И я решил рискнуть, отказаться от предложенного Центром плана, от накатанной схемы и начать с того, чем я собирался заканчивать беседу, если она не даст желаемого результата.

— Вы правы, Майкл, — сказал я, стараясь придать своему голосу побольше душевности. — Я последовал вслед за вами, чтобы помочь вам выпутаться из очень опасной для вас ситуации.

— Из опасной ситуации? — переспросил «Ринго» и костяшки его стиснутых пальцев побелели. — Что может угрожать мне в этой стране?

— Очень многое, Майкл. И вы это отлично знаете.

— Вы не могли бы выражаться яснее? — явно нервничая, спросил «Ринго», и в его голосе послышалось нарастающее беспокойство.

— Подойдите, пожалуйста, к окну и посмотрите вниз, — попросил я.

«Ринго» удивленно посмотрел на меня, помедлил несколько секунд, анализируя услышанное и решая, стоит ли выполнять мою просьбу, потом поднялся с кресла, подошел к окну и отдернул штору.

— Обратите внимание на кубинского офицера и вооруженных солдат, — подсказал я.

— Обратил, — явно не понимая, к чему я клоню, ответил «Ринго». — Ну и что это означает?

— А это означает, что если мы с вами не договоримся, то вас немедленно арестуют и предадут военно-полевому суду за участие в убийстве Эрнесто Че Гевары.

Я блефовал. Внизу действительно стояли два зеленых «уазика» с автоматчиками, а прохаживавшийся вокруг офицер периодически посматривал наверх. Но никто, даже в случае, если «Ринго» послал бы меня ко всем чертям на свете, не стал бы его арестовывать, а тем более предавать военно-полевому суду! Более того, кубинский офицер, не говоря уж о солдатах, даже не знал, с какой целью их при полном вооружении заставили торчать под окнами отеля «Мирамар». Они выполняли приказ своего непосредственного командира, тот выполнял приказ командующего кубинским военным контингентом, командующий в свою очередь выполнял приказ резидента кубинской разведки, а тот — дружескую просьбу Елагина. И просьба эта была проста и бесхитростна, как шомпол от автомата Калашникова, коими были вооружены солдаты: с четырнадцати часов тридцати минут и до особого распоряжения кубинский военный патруль в количестве десяти человек во главе с офицером на двух «уазиках» должен находиться у входа в отель — и все! Для чего это нужно, не было сказано даже резиденту кубинской разведки. Истинную цель этого мероприятия знали всего два человека — Елагин и я.

«Ринго» несколько минут наблюдал за действиями кубинского патруля, явно используя эту возможность для того, чтобы обдумать свое положение. Наконец он отошел от окна, снова сел в кресло и сказал:

— Арест американского гражданина в другой стране вызовет международный скандал. Куба никогда на это не решится!

— А разве вы американский гражданин? — теперь настала моя очередь ехидно улыбнуться. — У вас же мексиканский паспорт.

— Рано или поздно выяснится, что я гражданин США, и скандала не избежать, — стоял на своем «Ринго».

— Тогда вас арестуют за незаконный въезд в страну по фальшивому паспорту. Этот факт вызовет еще больший международный скандал, чем ваш арест! Я думаю, Мексике очень не понравится, что ЦРУ использует мексиканские паспорта для прикрытия своих сотрудников, участвующих в проведении подрывных акций на территории суверенного государства, с которым у США нет дипломатических отношений, а у Мексики есть! И тогда вы будете отвечать не по кубинским, а по местным законам. И не только за незаконный въезд, а за более серьезные преступления. Вы лучше меня знаете, что вас есть в чем обвинить!

В номере работал кондиционер, но я увидел, что лоб «Ринго» покрылся крупными каплями пота.

— И какой выход вы можете мне предложить? — после продолжительной паузы спросил он.

— А какой выход видите вы? — в свою очередь спросил я с тем, чтобы втянуть его в дискуссию и выяснить, какие варианты собственного спасения он может предложить. Вдруг его предложение окажется более перспективным, чем то, которое приготовился сделать я?

— Я давно подумывал над тем, чтобы уйти из ЦРУ, — после некоторого раздумья ответил «Ринго». — Я могу ускорить решение этого вопроса, а также дать вам или кому потребуется обязательство немедленно покинуть страну и никогда здесь больше не появляться.

Он предложил самый неприемлемый для нас вариант. Нам как раз меньше всего хотелось, чтобы «Ринго» увольнялся из ЦРУ!

— Дорогой Майкл, — как можно проникновеннее произнес я, — это слишком малая плата за убийство Че Гевары и совершенные при вашем непосредственном участии террористические акты. Я не думаю, что кубинские и местные власти на это согласятся.

— Ничего другого я предложить не могу! — сухо ответил «Ринго» и отвернулся, давая понять, что предпочитает на этом закончить разговор.

— Я вижу, вы не до конца осознали всю тяжесть вашего положения и ожидающие вас последствия, — сказал я, посмотрев при этом на часы. — У меня слишком мало времени на уговоры. Поэтому скажу прямо: от неминуемого ареста и многолетнего тюремного заключения вас может избавить только сотрудничество с советской разведкой!

— Об этом не может быть и речи! — воскликнул «Ринго», вскочил с кресла и нервно заходил по комнате. — Я связан присягой и не могу ставить на карту свою жизнь и благополучие своей семьи!

— Вы их уже поставили, — заметил я и тоже встал. — Подумайте, что будет с вашей семьей, пока вы будете в тюрьме. И что станет с вами.

Я был уверен, что «Ринго» никогда не читал бессмертных произведений Ильфа и Петрова, и потому не ведал, что в похожей ситуации сказал Остап Ибрагимович Бендер подпольному миллионеру Александру Ивановичу Корейко. А поэтому, не опасаясь обвинения в плагиате, я позаимствовал у великого комбинатора его крылатую фразу:

— Пожалуйста, не выходите из номера. За вами придут.

Мои слова произвели на «Ринго» не меньшее впечатление, чем слова Бендера на Корейко. Чтобы еще больше усилить их воздействие, я посмотрел на часы и от себя добавил:

— Я искренне хотел помочь вам. Теперь мне остается только посочувствовать вашей участи. Прощайте, Майкл.

В отблесках славы великих юмористов я демонстративно направился к двери. Конечно, это была лишь тактическая уловка. На самом деле я и не думал уходить, имея все основания рассчитывать на продолжение разговора.

— Одну минуту, мистер Вдовин, — остановил меня «Ринго», когда я уже взялся за ручку двери. — Почему бы нам не обсудить ваше предложение?

Могу только догадываться, что повлияло на «Ринго» и заставило его меня остановить. Возможно, он представил себе все «прелести» местной тюрьмы и пришел к выводу, что не стоит искушать судьбу: пока американское правительство добьется его освобождения (если ему это вообще удастся!), он превратится в живой труп, если к тому времени вообще не отправится к праотцам. Не исключено, что он вспомнил одну недавнюю историю, которая была хорошо известна в ЦРУ и могла заставить призадуматься самого стойкого сотрудника.

За несколько лет до нашей беседы один из сотрудников ЦРУ, работавший, как и «Ринго», под «глубоким прикрытием», не имея на то соответствующего разрешения местных властей и действуя исключительно на свой страх и риск, отправился в отдаленный район одной африканской страны, где шли ожесточенные бои между правительственными войсками и формированиями сепаратистов, добивавшихся территориального отделения.

Резидентура КГБ заблаговременно узнала о том, что американец собирается в эту опасную поездку, и во взаимодействии с местными спецслужбами решила воспользоваться благоприятной возможностью и попытаться привлечь его к сотрудничеству.

Американца задержали и до установления его личности и выяснения причин появления в зоне боевых действий поместили в одну из местных тюрем. Его содержали во вполне сносных условиях, даже кормили из армейской кухни. Но то, что он там увидел, а, главное, перспектива надолго задержаться в этом заведении произвели на американца такое сильное впечатление, что на третий день, еще до того, как с ним была проведена вербовочная беседа, его рассудок замутился, да так, что вести с ним серьезные беседы уже не имело смысла.

Единственная польза, которую удалось извлечь из этой затеи, состояла в том, что душевнобольного при посредничестве все тех же американцев обменяли на советского нелегала, который в это время томился в одной из натовских тюрем.

— Но сначала объясните, почему вы решили помочь мне? — спросил «Ринго», когда я снова уселся в кресло и приготовился его выслушать.

— Потому что мы испытываем к вам определенные симпатии, — признался я. — Нам известно, что вы критически относились ко многим операциям ЦРУ, что у вас из-за этого случались конфликты с руководством. Вы никогда не были замешаны в каких-либо акциях против Советского Союза. Мы ценим, что во время войны во Вьетнаме вы не позволили расправиться с советскими офицерами. Какой для нас интерес в том, что вы будете гнить в тюрьме?

— Откуда вы знаете про Вьетнам? — озадаченно посмотрел на меня «Ринго».

— Работа у нас такая, — как всегда в таких случаях, отделался я банальной фразой и снова посмотрел на часы. — Давайте говорить по существу, у нас не так много времени.

Я сознательно загонял его в жесткие временные рамки, чтобы он не мог тщательно обдумывать происходящее и выбирать лучшие ходы. Любой шахматист знает, что в цейтноте, когда игра идет «на флажке», вероятность ошибки возрастает многократно. А вербовочная беседа, по крайней мере с точки зрения ответственности за ее последствия для вербуемого, будет, пожалуй, посложнее шахматной партии за звание чемпиона мира!

— Что я должен сделать, чтобы беспрепятственно выбраться из этой страны? — деловым тоном спросил «Ринго» и тоже посмотрел на часы.

— Есть только одна возможность: полностью искупить свою вину за преступления, совершенные антиправительственными группировками, пользующимися поддержкой ЦРУ, — твердо сказал я.

«Ринго» сделал движение рукой, словно пытаясь возразить или что-то сказать в свое оправдание.

— Надеюсь, вы не станете возражать, — опередил я его, — что во многом по вине ЦРУ в стране идет гражданская война, уносящая тысячи жизней? Прекратить ее можно, только ликвидировав все антиправительственные группировки и изолировав руководителей, ответственных за проведение террора и гибель мирных жителей.

— И вы хотите, чтобы я их сдал?! — возбужденно спросил «Ринго». — Но это невозможно! Я никогда этого не сделаю!

— А вам ничего и не нужно делать, — спокойно сказал я. — И называть имена связанных с ЦРУ людей и их адреса тоже не требуется.

«Ринго» с недоумением и надеждой посмотрел на меня. Видимо, ему показалось, что сейчас я предложу какой-то вариант, избавляющий его от необходимости совершать предательство.

— Вы приехали, чтобы встретиться с ними? — не столько вопросительно, сколько утвердительно напомнил я. — Вот и встречайтесь! А остальное — наше дело. Вернее — местной контрразведки. От вас требуется одно: повидаться со всеми вашими друзьями, не обращая внимания на то, что за вами будут следить, и не стараясь избавиться от слежки. Пусть местная контрразведка считает, что разоблачение антиправительственного подполья — исключительно ее заслуга. Так мы сохраним в тайне нашу договоренность, и нам не придется посвящать в это лишних людей.

Я расшифровал «Ринго» только вторую часть предложенного замысла, надеясь, что первую он расшифрует сам. А расшифровка эта заключалась в том, что реализация этой идеи избавляла его от юридической ответственности за последствия предательства, потому что формально никакого предательства не было! Все должно было выглядеть так, словно провал произошел по независящим от «Ринго» причинам или на крайний случай в результате допущенных им ошибок и недооценки мер безопасности при проведении конспиративных встреч. А за такие промахи полагается административная, но уж никак не уголовная ответственность!

Видимо, «Ринго» расшифровал все правильно, потому что после непродолжительного раздумья сказал:

— Пожалуй, на это я могу согласиться… Надеюсь, следить за мной будут квалифицированно, чтобы все было натурально, и я не выглядел полным дураком.

В нем заговорила профессиональная гордость! Даже в этой совершенно проигрышной ситуации «Ринго» стремился выглядеть достойно. Если не с человеческой, то хотя бы с профессиональной точки зрения.

— Полагаю, вам известно, что в местной службе наружного наблюдения работают наши инструкторы? — спросил я. — Они неплохо знают свое дело и проследят, чтобы за вами работали аккуратно.

— О'кей, мистер Вдовин, — решительно сказал «Ринго». — В восемь часов вечера я собираюсь отправиться на первое свидание. У вас будет достаточно времени для подготовки.

— Мы уже давно готовы, — с улыбкой заверил я и, перестав улыбаться, добавил: — Но не вздумайте обманывать нас и пытаться скрыться. Помните — любой опрометчивый шаг может иметь для вас фатальные последствия!

— Не беспокойтесь, мистер Вдовин, я буду вести честную игру, — ответил «Ринго» и приложил правую руку к груди. — Поверьте, мне есть, что терять!

Я в последний раз посмотрел на часы и встал.

— А сейчас мне надо идти, чтобы предотвратить ваш арест. Накануне вашего отъезда мы увидимся еще раз, чтобы подвести итоги и обсудить наши дальнейшие взаимоотношения. Да поможет вам Бог!

Я вышел из номера в пятнадцать сорок.

Через пять минут кубинский офицер получил по рации команду прекратить патрулирование возле отеля «Мирамар». «Уазики» взревели моторами и, резко развернувшись, умчались в расположение кубинского гарнизона.

Все это время «Ринго» простоял у окна, наблюдая за действиями патруля. В пятнадцать сорок девять он задернул штору и отошел от окна.

С этого момента отель «Мирамар» находился в плотном кольце сотрудников местной службы наружного наблюдения.