Хорошая все же машина «мерседес»! Не зря все наши известные режиссеры, знаменитые эстрадные певцы и заправилы теневой экономики стремятся всеми правдами и неправдами заполучить такой автомобиль! Ничего не скажешь, у него действительно масса достоинств. Конечно, главные из них — это надежность, комфорт и престижность, но есть еще одно очень важное качество: плавность и бесшумность хода!

Я всего на какие-то полминуты наклонился, чтобы перешнуровать кроссовки, а когда поднял голову, то увидел, что почти вплотную к моей машине уже стоит шикарный белый «Мерседес-380» последней модели. Он подъехал так близко, что, когда высокий седовласый господин, похожий на английского актера Лоуренса Оливье, открыл дверцу, чтобы выйти, она уперлась в бампер моей машины.

С другой стороны «мерседеса» вышел еще один тип, примерно моего возраста, моего роста, только несколько тяжеловеснее, чем я. Видимо, он не любил бег на длинные дистанции, а предпочитал силовые виды спорта.

Это, несомненно, были те, на встречу с которыми я так рассчитывал! Они поставили «мерседес» так технично, что, если бы я захотел уехать, у меня бы ничего не получилось. И, хотя уезжать я не собирался и сразу догадался, кто они такие, я изобразил на лице как можно более искреннее недоумение и настороженно спросил:

— В чем дело, господа?

Седовласый господин не сразу ответил на мой вопрос. Сначала он посмотрел на своего напарника, словно спрашивая у него разрешения начать беседу. Тот сделал едва уловимый кивок головой, и седовласый господин предельно корректно произнес:

— Здравствуйте, господин Вдовин! Мы давно искали возможности поговорить с вами.

Значит, мы не ошиблись в своих расчетах: наша встреча была предопределена судьбой, и вот наконец она состоялась, к нашему обоюдному удовлетворению. Тем не менее я продолжал делать вид, будто до сих пор не понимаю что к чему.

— Кто вы такие? — спросил я сугубо деловым тоном.

Седовласый господин был, видимо, в прекрасном настроении. Он мило улыбнулся и пожурил меня:

— Вы должны меня знать. Я — заместитель начальника Управления национальной безопасности Эрик Боден.

Это был тот самый Боден, которому Рольф звонил из телефона-автомата. Заочно я был с ним давно знаком, но встречаться пока не доводилось. Теперь, когда он так любезно представился, можно было и поговорить.

— Чем обязан? — сухо спросил я.

— У нас есть к вам дело! — вступил в разговор начавший рано полнеть атлет. Я сразу обратил внимание, что он говорит по-английски в типично американской манере, и в данный момент для меня это было самое главное. Но нахальство, с которым он вступил в беседу, мне очень не понравилось, и я решил несколько охладить его пыл.

— По делам я принимаю в посольстве в рабочие дни, — напомнил я ему. — А сегодня у меня выходной. Я приехал отдыхать!

Мой тон явно подействовал на атлета. Он переключил регистр и уже более миролюбиво произнес:

— Не горячитесь, мистер Вдовин. Вы должны выслушать нас.

Я отфиксировал про себя и то, что он употребил слово «мистер», и, хотя в душе у меня уже распускались цветы от общения с моим американским коллегой, решил из педагогических соображений ни в чем ему не уступать.

— Должен?! — довольно эмоционально воскликнул я. — На каком основании? Я ничего вам не должен!

Боден был явно смущен моей неуступчивостью. Атлет, надо отдать ему должное, держался намного увереннее. Заметив это, я решил полностью пренебречь Боденом и продолжать полемику исключительно с американцем:

— По какому праву вы мне указываете? Кто вы?

— Я тоже из У-Эн-Бэ, — неуклюже соврал он.

Для профессионала, а атлет, несомненно, был настоящим профессионалом, потому что кого попало на вербовку не посылают, это было наивно и глупо. Да у него на роже (пардон!) было написано, кто он такой!

…За свою многолетнюю зарубежную карьеру я достаточно нагляделся на таких, как он, и мне, как и многим моим товарищам, иногда даже не требовалось запрашивать Центр, чтобы определить их ведомственную принадлежность.

И в самом деле, стоило иногда на любом дипломатическом приеме обвести внимательным взглядом всех собравшихся, выпить за счет его организаторов и поболтать о таких пустяках, как разоружение или ограничение стратегических вооружений, как сразу можно было обратить внимание на нескольких чрезвычайно уверенных в себе мужчин, поджарых и спортивных независимо от возраста, неустанно снующих в толпе и, подобно О. Бендеру, задирающих прохожих, то бишь граждан социалистических государств.

А если вам крупно повезло и вы встретились с кем-то из них глазами, то одного этого наглого, цепкого, оценивающего вас с точностью до одного доллара взгляда бывало достаточно, чтобы обойтись без предъявления служебного удостоверения.

Однако, если быть объективным, бывает в этом взгляде и нечто другое, что пусть не духовно, но профессионально объединяет всех представителей бессмертного племени разведчиков, независимо от того, какой стране они служат. Я имею в виду отблеск той особой уверенности в себе и, скажем прямо, осознания некоторой исключительности своего положения в обществе, своего рода «комплекса полноценности», который и выделяет их среди представителей самых разных профессий, болтающихся за рубежами собственной страны.

И в самом деле, разведчики всех стран пользуются особым, иногда воистину безграничным доверием своих правительств, а потому им предоставляются особые полномочия, в том числе и в отношении контактов с представителями противоборствующего лагеря. И если «чистый» дипломат, строго выполняя предписания своего руководства, никогда не позволит себе общаться с дипломатом враждебной или недружественной державы, особенно в периоды острой конфронтации, то разведчики, наоборот, именно в такие периоды чаще всего ищут возможности для такого общения, потому что в периоды конфронтаций более всего нужна информация о том, что происходит в противоположном стане.

И эта уверенность в себе, этот «комплекс полноценности» во многом определяют все поведение разведчика и придают его действиям особую направленность и целеустремленность.

Вот так однажды на дипломатическом приеме в столице одной развивающейся страны я случайно перехватил один такой взгляд, излучавший целеустремленность опытного профессионала. Его обладатель был мне совершенно незнаком, но уже через несколько минут я узнал, что это новый сотрудник постоянного представительства ООН. То, что американский разведчик мог обосноваться в стране под прикрытием должности международного чиновника, не вызвало особого удивления ни у меня, ни у моих коллег, но мне пришлось серьезно усомниться в моих первоначальных предположениях, потому что по паспорту он оказался совсем не американцем, а датчанином.

Но я никак не мог забыть его взгляд, да и наблюдение за его поведением на дипломатическом приеме давало достаточно пищи для аналогичных выводов. Поэтому мы не пожалели времени и сил, чтобы разобраться с его датским происхождением.

Для начала я обратился к помощи опытного консультанта — переводчика одной из групп советских специалистов, который до выезда в загранкомандировку преподавал английский язык в Ленинградском университете и считался там крупным знатоком фонетики. Мы помогли переводчику пообщаться с «датчанином», и он составил для нас специальную таблицу, по которой на основании употребляемых «датчанином» в своей речи «американизмов» весьма убедительно доказал, что никакой он не датчанин, а самый настоящий американец.

Вскоре нам стало известно, что «датчанин» намеревается провести свой отпуск не у себя в Дании и даже не в Европе, а в одной из африканских стран. Мы сообщили об этом нашим коллегам, и они выяснили, что «датчанин» был гостем американского посла и, что самое удивительное, оказался его сыном. Круг замкнулся, наши предположения подтвердились!

…Вот и сейчас я мог дать голову на отсечение, что мой новый знакомый был сотрудником ЦРУ. Мне порядком надоело его вранье, и я решил показать ему, что меня тоже кое-чему учили:

— Это вы из У-Эн-Бэ? В таком случае предъявите ваше удостоверение.

— Ну хорошо, — неожиданно быстро сдался атлет, и я понял, что и в его планы не входит долго играть со мной в детские игры. Не за тем он приехал вместе с Боденом. — Меня зовут Ричард Палмер, я сотрудник Центрального разведывательного управления Соединенных Штатов!

Я и так вычислил его и поэтому был готов поверить ему на слово, но мое положение, а вернее, задание обязывало проверить, не обманывает ли он меня и на этот раз. Да и атлет, как настоящий американец, видимо, привык доводить каждое дело до конца, а поэтому полез во внутренний карман пиджака, достал оттуда симпатичную синенькую книжицу и раскрыл ее у меня перед глазами.

Раз уж он был так любезен, я с интересом (если честно, впервые в жизни!) и основательно рассмотрел удостоверение сотрудника ЦРУ. Мне сразу бросились в глаза эмблема этого авторитетного учреждения, а также цветная фотография и фамилия его владельца. На этот раз он не соврал, во всяком случае, удостоверение действительно было оформлено на имя Ричарда Палмера.

Теперь, если руководствоваться только интересами моего ведомства, можно было спокойно продолжить разговор, но я не имел права забывать и о Министерстве иностранных дел, сотрудникам которого в подобных случаях предписывается вести себя несколько иначе, а поэтому как можно решительнее сказал:

— В таком случае я не желаю с вами разговаривать!

Видимо, Бодену надоело быть статистом, а может, он вспомнил, что в отличие от меня и Палмера находится на своей национальной территории, и он снова вступил в разговор:

— Вы ведете себя неразумно, господин Вдовин.

Но я не обратил никакого внимания на его реплику, чем, наверное, нанес ему душевную травму. Теперь, когда я со всей достоверностью знал, кто такой Палмер, я тем более был обязан вести разговор только с ним.

— Это провокация! — сказал я стандартную фразу, которую произносит любой мало-мальски проинструктированный советский гражданин, когда к нему за границей обращаются незнакомые люди. Но Палмер только улыбнулся в ответ. Нет, у этого янки определенно были на мой счет самые серьезные намерения! Тогда я вспомнил про Бодена и подумал, что зря так рано выключил его из беседы. Как заместитель начальника Управления национальной безопасности, он скорее поймет всю глубину моего возмущения их бесцеремонным поведением. Я повернулся к нему и напомнил:

— Не забывайте, я советский дипломат, и вам об этом известно! Я заявляю решительный протест и буду жаловаться на вас!

Действительно, не на Палмера же мне жаловаться! После этого я сел в машину и захлопнул дверцу.

Боден, видимо, понял, что в его положении лучше не лезть на рожон, и окончательно уступил Палмеру всю ответственность за успех дальнейших переговоров. А тот продолжал гнуть свою линию:

— Не спешите жаловаться, мистер Вдовин! В ваших интересах выслушать нас!

Он был прав, конечно, это действительно было в моих интересах, и не только в моих, но и в интересах представляемого мной ведомства, но я, как говорится, впал в амбицию и решил немного поиграть у него на нервах, чтобы в дальнейшем, когда наступит мой звездный час, он был посговорчивее.

Я повернул ключ в замке зажигания, запустил двигатель и довольно грубовато сказал:

— Позвольте мне самому решать, что в моих интересах, а что нет! Уберите машину с дороги!

Мне показалось, что я хорошо сыграл этот эпизод. И голос, и жесты, и этот взгляд исподлобья и снизу вверх — все, как мне показалось, выглядело весьма убедительно и должно было произвести на Палмера необходимое впечатление…

Странная все-таки это штука — жизнь, а жизнь разведчика странная вдвойне! Только что я был почти в отчаянии оттого, что никто не едет ко мне на свидание, и страшно горевал, вместо того чтобы радоваться, а когда два, пусть не очень милых, но, во всяком случае, достаточно интеллигентных человека наконец-то приехали и умоляют меня поговорить с ними «за жизнь», я делаю вид, будто ужасно возмущен их беспардонным поведением, отказываюсь разговаривать и даже обвиняю их в провокации. Где же логика, черт подери эту окаянную профессию?!

Но даже моя грубость не вывела Палмера из равновесия. Он не спеша подошел к машине с моей стороны, наклонился к открытому окну и довольно спокойно, как мне показалось, даже с легкой иронией сказал:

— Если вы не выслушаете нас, мы сумеем сделать так, чтобы ваши шефы узнали, как вы присваиваете часть денег, которые выплачиваете своим агентам! А заодно и многое другое!

Наконец-то он начал выкладывать свои козыри, вернее, наши козыри, которые мы вложили ему в руки!

В молодости Палмер, видимо, прошел неплохую школу бизнеса или увлекался азартными играми, а может, и то и другое. Во всяком случае, он умел блефовать. Но тут он явно оплошал, потому что никакого «другого» не было и быть не могло! А вот с деньгами — это было верно. И хотя он был явно больше меня искушен в некоторых тонкостях азартных игр, я решил сразу прояснить ситуацию, чтобы у него не было на этот счет никаких иллюзий.

— Так вот в чем дело? — произнес я подавленным голосом и задумался. — Значит, это Хансен!

В упоминании этой фамилии и был главный смысл того, что я сказал: я сразу давал понять Палмеру, что ему не удастся подцепить меня на крючок и заставить гадать, кто из моих агентов меня продал. Назвав Рольфа, я ограничивал круг моих неофициальных контактов одним человеком и тем самым решительно отводил угрозу от других агентов.

— Ну хорошо, пусть будет Хансен, — согласился Палмер.

Похоже, он принял мои условия, хотя не исключалось, что он просто мог отложить обсуждение этой проблемы на тот момент, когда я сломаюсь и сам назову ему остальные свои связи.

Говорят, хороший актер не тот, кто умеет произносить монологи, а тот, кто умеет «держать паузу». И сейчас я держал паузу в лучших традициях советской театральной школы. Я держал ее столько, сколько, как мне казалось, было необходимо, чтобы мои настырные собеседники поверили, что я действительно глубокомысленно просчитываю варианты и обдумываю все возможные для меня последствия от высказанной Палмером угрозы.

Обдумав все хорошенько, я решил пожалеть Бодена. Он был в предпенсионном возрасте, и неприятности в случае неудачного исхода нашей беседы были ему совершенно ни к чему. К тому же серьезные беседы вообще лучше вести с глазу на глаз.

Приняв такое решение, я снова поднял глаза на Палмера и упавшим голосом сказал:

— Я хочу говорить с вами наедине.

Теперь задумался Палмер. Он тоже, видимо, просчитал кое-какие варианты, а затем спросил:

— А вы обещаете вести себя корректно?

Услышав этот вопрос, я в душе рассмеялся: Палмер явно меня побаивался! Значит, они действительно хорошо меня изучили, собрали сведения не только по этой стране, но и по предыдущим командировкам и имели четкое представление о моей спортивной подготовке и скверном поведении в некоторых ситуациях. Ну что ж, когда с тобой считаются, это не только приятно, но и придает уверенности.

Я заглушил мотор и уклончиво пообещал:

— Я постараюсь.

Палмер был, видимо, удовлетворен моим ответом. Он явно рассчитывал на мое благоразумие. Повернувшись к Бодену, он коротко скомандовал:

— Эрик, посидите, пожалуйста, в машине!

Значит, старшим в этом дуэте все же был Палмер. Выходит, мы не ошиблись в своих расчетах и нам действительно предстоит иметь дело с Центральным разведывательным управлением.

Я подумал, что Бодена обидит такая бесцеремонность сотрудника ЦРУ на чужой территории, но, к моему удивлению, он воспринял указание Палмера с явным удовлетворением и, облегченно вздохнув, снова уселся за руль белого «мерседеса».

Тем временем Палмер обошел мою машину, открыл переднюю дверцу и сел рядом со мной, оставив дверцу открытой. Это означало, что он все же не очень доверился моему обещанию вести себя корректно и хочет, чтобы путь к возможному отступлению был свободен. Сев в мою машину, Палмер сразу же обесточил Макса Грегора, чтобы звук его саксофона не искажал деловой характер нашей беседы. А еще, видимо, для того, чтобы музыка не накладывалась на магнитную ленту и не снижала качества магнитофонной записи.

Я не стал упрекать Палмера в самоуправстве, хотя, как вы могли заметить, очень люблю, когда солируют знаменитые саксофонисты, потому что, пока Палмер обходил мою машину, я тоже успел незаметно нажать одну маленькую кнопочку. Сегодня я ни в чем не собирался ему уступать, а, напротив, кое в чем был намерен его превзойти.

Когда Палмер уселся поудобнее, я задал ему банальный, но совершенно естественный в сложившейся ситуации вопрос:

— Что вам от меня нужно?

На языке деловых людей во всем мире этот вопрос означает, что клиент созрел и готов спокойно обсудить возникшую проблему. Палмер, как большинство американцев, безусловно, был деловым человеком, а значит, ценил сообразительных людей, не любил ходить вокруг да около, а предпочитал сразу переходить к сути. Поэтому на мой банальный вопрос он ответил коротко и по-деловому:

— Вот это уже мужской разговор! Я полагаю, до вас дошел смысл сложившейся ситуации? Мы хотим, чтобы вы сотрудничали с нами! Мы дадим вам возможность завербовать ценных агентов. Вы сделаете себе карьеру!

Нечто подобное я где-то уже читал или слышал. А вернее, и читал, и слышал! Читал в протоколе допроса, а слышал во время суда над предателем, который пошел на этот шаг ради карьеры! Воспоминание о приговоре по этому делу так на меня подействовало, что я с предельной искренностью заявил Палмеру:

— Вы сошли с ума! Неужели вы думаете, что я испугаюсь ваших угроз? Я могу вернуть Хансену недоданные ему деньги, и все!

— Не будьте так наивны, — мило улыбнулся Палмер, — вы же профессионал! Вам не удастся так просто выпутаться из этой неприятной истории!

— У вас нет никаких доказательств! — упрямо стоял я на своем. Мое упрямство объяснялось тем, что мне очень хотелось знать, какими аргументами он еще располагает, чтобы заставить меня работать на американскую разведку.

— Есть, мистер Вдовин! — все с той же милой улыбочкой заверил меня Палмер. — Во-первых, вам не удастся просто так замять дело с Хансеном! Это надо будет как-то объяснить.

Это был слабый аргумент, поэтому я его опроверг довольно элементарно:

— Я могу доказать, что он провокатор, и порву с ним связь!

Палмеру пришлось выкладывать и другие свои аргументы:

— Но вы забываете, что у нас есть магнитофонные записи всех ваших разговоров с Хансеном, в том числе и тех, из которых видно, что вы занимаетесь присвоением оперативных средств. Есть у нас и многое другое!

Вот это уже было серьезно, даже если не считать «многое другое» и тот факт, что, упоминая о магнитофонных записях, Палмер снова мог блефовать. Хотя я допускал, что это чистая правда, потому что с технической точки зрения действительно не составляло никакого труда записать все наши беседы.

Я опять на какое-то время задумался. Видимо, чтобы как-то активизировать мой мыслительный процесс, Палмер перешел к финансовой стороне дела:

— Будьте благоразумны, и вас ждет красивая жизнь. Я предлагаю вам отличный бизнес. Мы откроем вам счет в банке и сразу переведем на него сто тысяч долларов, а затем ежемесячно будем переводить вам по пять тысяч…

Сказав это, Палмер, очевидно, подумал, что от этих баснословных гонораров за такое в общем-то пустяковое дело, как предательство, может отказываться только круглый идиот. Он, как и все американцы, бесконечно верил в великую силу «его величества доллара» и был уверен, что я немедленно соглашусь. Для большей убедительности он все же добавил:

— Поверьте мне, это хорошие деньги! На них можно жить!

Деньги по тем временам, когда происходил этот разговор, и в самом деле были неплохие. Но я уже вошел в азарт, и справиться со мной было не так просто. Снова вспомнив незабвенного О. Бендера (читайте хорошие книги, и их герои в трудную минуту придут вам на помощь!), я тоже решил немного поглумиться над моим мучителем:

— А сколько платят вам? — ехидно спросил я Палмера.

Этот вопрос явно привел его в замешательство, потому, что обещание — это одно, а реальная действительность — совсем другое! Но к этому моменту Палмеру, видимо, уже расхотелось врать, и он ответил честно:

— К сожалению, меньше, чем… таким, как вы! — нашел он наконец подходящее для меня определение. Кроме явного сожаления по поводу такой вопиющей несправедливости в его голосе я уловил еще и обиду на американское правительство, которое услуги всяких там предателей ценит выше, чем служебное рвение истинных патриотов собственной страны.

Палмер, надо отдать ему должное, недолго пребывал в состоянии смущения и обиды. Он быстро спохватился, к тому же его, очевидно, уже полностью зациклило на желании во что бы то ни стало отличиться и основательно на этом подзаработать.

В отличие от него я работал не сдельно, а получал твердое жалованье, и спешить мне было некуда. Кроме того, меня, как и Палмера, тоже зациклило, тем более что сотрудничество с американской разведкой не входило ни в мои планы, ни в планы моего руководства.

— Ну как, о'кэй? — снова взялся за меня Палмер.

— Нет, о сотрудничестве не может быть и речи! — твердо заявил я ему и пояснил причину своего отказа. — Я не идиот и не самоубийца! Вы же через несколько месяцев меня провалите!

Мой ответ, возможно, не понравился Палмеру по форме, но по содержанию явно произвел на него нужное впечатление. Он постарался поддержать честь своей фирмы, но его слова прозвучали довольно фальшиво:

— Мы умеем беречь наших друзей и работаем с ними очень аккуратно.

— Не рассказывайте мне сказки, я знаю, как вы работаете! — в моем голосе было столько сарказма, что Палмер даже поежился. — Скажите, кому еще известно о нашей беседе?

— Только мне и Бодену, клянусь вам! — быстро ответил Палмер, и я понял, что он ждал этого вопроса и заранее приготовил на него ответ.

Боден, который в этот момент, сидя за рулем белого «мерседеса», раскуривал трубку, после этих слов посмотрел в нашу сторону, и мне подумалось, что он, наверное, тоже слышит нашу беседу. Если это так, значит, Палмера основательно нашпиговали всякими электронными штучками, и теперь они излучали в эфир каждое сказанное нами слово.

Между тем мне окончательно надоело вранье Палмера, который, видимо, не сделал никаких выводов из своих неоднократных попыток рассказывать мне всякие небылицы, и я решил одернуть его как следует.

— Не порите ерунды! — с несвойственной мне в обыденной жизни резкостью сказал я, но это было вполне естественно в моем теперешнем положении. — И ваша клятва ничего не стоит, потому что об этом должны знать по меньшей мере еще десяток человек, как ваших, так и местных. Такие мероприятия не проводят вдвоем! А со временем знающих об этом будет еще больше!

И, чтобы он окончательно расстался с мечтой украсить свой послужной список вербовкой советского разведчика, я со всей присущей моей несговорчивой натуре твердостью положил конец дискуссиям по этому вопросу:

— Я никогда не буду с вами сотрудничать! Мне дорога моя жизнь, вам ясно?!

Палмер давно уже проиграл свою партию, но еще никак не мог этого осознать. По инерции он еще раз попробовал уговорить меня:

— Не торопитесь отказываться от нашего предложения…

Если бы Палмер знал, что у меня в памяти на всю жизнь запечатлелся тот момент, когда предателю объявили смертный приговор и прямо на скамье подсудимых надели на него наручники, он не произнес бы следующей фразы, которая, честно говоря, окончательно скомпрометировала его в моих глазах. Но я, видимо, просто забыл, с кем имею дело.

— Мы ведь можем… — начал он, и это был откровенный намек на шантаж. Я так возмутился его грубой выходкой, что не дал ему договорить эту фразу, а сразу перебил:

— Я сказал — нет! — и подвел итог первой части нашей беседы.

Теперь, как я надеялся, дальнейшая беседа должна была развиваться по нашему сценарию, и Палмер сам пошел на отработанный нами вариант. Впрочем, ничего другого ему в этой ситуации просто не оставалось.

— Тогда у вас есть только один выход, — уже более спокойным тоном сказал он. — Переходите на нашу сторону!

Вот это уже было то, что нужно! Но, чтобы Палмер не понял, как я рад тому, что он принял наш план, я решил еще немного поломаться:

— Без жены и дочери я этого не сделаю!

— Тогда вызовите сюда жену и дочь и переходите все вместе! — в голосе Палмера звучало чисто американское гостеприимство, которым официальные лица США всегда отличались по отношению ко всякой дряни.

— Моя жена не может приехать, — упорно стоял я на своем.

— Это неправда, мистер Вдовин, — с явным удовольствием уличил меня Палмер. — Вы же сами говорили Хансену, что собирались вернуться все вместе к началу учебного года. Мы можем немного подождать.

Поводов упираться у меня больше не было, и я вновь глубоко задумался. Эта пауза была еще важнее, чем первая. От того, как я ее буду держать, зависело, поверят мне или нет. Я посмотрел на Бодена и понял, что и он нервничает: он поставил такую дымовую завесу, что создал своим сотрудникам, наблюдающим за нами откуда-нибудь из-за деревьев, серьезные помехи. Легкие порывы ветра доносили до нас с Палмером запах его душистого табака. Я никогда в жизни не курил, но сейчас позавидовал Бодену: трубка, начиненная хорошим табачком, очень помогла бы мне сейчас держать эту проклятую паузу.

Но, по-моему, и без трубки мне удалось и на этот раз неплохо справиться с моей актерской сверхзадачей. Тем более что в конце паузы я еще тяжело вздохнул, а потом, глядя на руль, медленно произнес:

— Я должен подумать, это очень серьезный шаг…

Мои слова явно обрадовали Палмера. Это было и понятно, все-таки он основательно со мной помучился. Он согласно кивнул головой и сказал:

— Пожалуйста, но ответ вы должны дать немедленно. Таково правило этой игры!

Браво, Палмер, вот это хватка! Если бы я не был готов к подобному требованию, он бы загнал меня в угол. Но я был готов, потому что в практике всех разведок мира еще, наверное, не было случая, когда в подобной ситуации на принятие решения отпускалось бы времени больше, чем требуется для того, чтобы выкурить одну сигарету.

Пожалуй, впервые с того момента, как Палмер сел ко мне в машину, я посмотрел ему прямо в глаза и сказал:

— В таком случае мне нужны гарантии…

Разговор о гарантиях — любимое занятие всех бизнесменов и разведчиков, без него не обходится ни одна сделка, тем более такая, как сотрудничество с иностранной разведкой или переход на сторону врага. А именно так на языке Уголовного кодекса РСФСР квалифицировалось то, что Палмер понуждал меня сделать. Я не сомневался, что Палмер готов к такому повороту в нашем разговоре, и не ошибся.

— Это разумно, — сразу согласился он. — На этот случай мы тоже все предусмотрели.

И с присущей большинству американцев деловитостью он стал излагать условия, на которых мне предлагалось заключить контракт с Центральным разведывательным управлением:

— Мы предоставим вам американское гражданство. И вашей жене тоже. Кроме того, мы откроем вам счет в банке, чтобы у вас были деньги на первое время. Мы заплатим вам за все сведения, которые вы нам сообщите. Если вы захотите, мы поможем вам издать книгу или получить крупные гонорары за выступления в газетах и по телевидению. А потом подберем вам хорошую работу. Вы ни в чем не будете нуждаться!

Я взвесил все, что Палмер предложил мне в обмен на предательство, и, сам поразившись своей деловитости, уточнил:

— Сколько вы положите на мой счет — сто тысяч?

— Сто тысяч мы платим за сотрудничество, — с улыбкой напомнил мне Палмер. — А такой бизнес стоит дешевле.

— Сколько же? — нисколько не сомневаясь, что американцы непременно постараются меня надуть, спросил я.

— Ну, тысяч пятнадцать… — начал со мной торговаться Палмер.

Его крохоборство меня просто возмутило:

— Это меня не устраивает! — решительно возразил я. — Я в Москве оставляю больше.

Я никогда не подсчитывал, во сколько оценивается все мое имущество, которым я располагаю в Союзе. Мне эти подсчеты были просто ни к чему: я не собирался продавать или бросать то, что приобрел на свои трудовые сбережения. Но я вдруг вспомнил, что в мое отсутствие Татьяна по совету своей мамы, моей тещи, застраховала нашу квартиру на десять тысяч полновесных советских рублей, а по официальному курсу рубль стоил дороже доллара, и в долларах это было уже тысяч четырнадцать. Кроме этого, у меня были кое-какие накопления в сберкассе и во Внешторгбанке. К тому же я вполне резонно считал, что на этой сделке я должен был хоть что-то заработать, иначе какой же в этом смысл, не менять же шило на мыло!

И когда Палмер спросил: «Сколько же вы хотите?» — я, прикинув еще раз, во что мне обойдется вся эта затея с изменой Родине, ответил:

— Пятьдесят тысяч, и ни центом меньше!

Мои слова произвели на Палмера потрясающее впечатление. Наконец-то он оценил по достоинству мою деловую хватку! Он посмотрел на меня с нескрываемым интересом и одобрительно сказал:

— У вас задатки настоящего бизнесмена!

«А ты что думал?!» — мысленно сказал я Палмеру, получив от него подтверждение, что тоже не лишен некоторой склонности к бизнесу.

— Ну хорошо, пусть будет пятьдесят.

«Вот так-то!»— произнес я про себя и подумал, что, видимо, все же продешевил: судя по тому, что Палмер быстро согласился, он наверняка имел полномочия обещать мне гораздо большую сумму. Тем не менее я добился того, чего хотел, и поставил новое условие:

— Американские паспорта я должен видеть заранее собственными глазами!

— Это не проблема, — согласился Палмер и с этим требованием. — Нам будут нужны ваши фотографии.

— Фотографии вы можете взять в полиции, — кивнул я в сторону Бодена, который совсем скрылся в клубах дыма.

Теперь наступил, пожалуй, самый ответственный момент в нашей беседе. В отличие от американцев мы именно ради этого момента и затеяли дело. Сейчас, когда Палмер, по моим расчетам, должен был несколько обмякнуть от сознания, что он почти решил поставленную перед ним задачу и уговорил меня остаться на Западе, мне предстояло аккуратненько перехватить у него инициативу и повернуть разговор в нужное нам направление.

Дав ему возможность насладиться одержанной надо мной победой, я вновь пустился в рассуждения:

— Но этого мало! И паспортам и деньгам грош цена без надежной гарантии. Я знаю: вы выжмете из меня все соки, а потом выбросите на помойку!

— Что же вы еще хотите? — в голосе Палмера я уловил искреннее недоумение: он согласился со всеми финансовыми требованиями, что может быть важнее этого?

Как сказали бы в этом случае шахматисты, наш анализ этой партии оказался намного глубже, и Палмер, сам того не ожидая, нарвался на «домашнюю заготовку», которая была изюминкой, да что там изюминкой — гвоздем всей операции.

— Я хочу иметь гарантию, подписанную лично президентом Соединенных Штатов и скрепленную его печатью! Что-то вроде охранного свидетельства.

Мое требование явно озадачило Палмера, но он быстро взял себя в руки и спросил:

— Как вам пришла в голову такая мысль?

Если бы он знал, кому конкретно эта мысль пришла в голову! Но ее автор предпочел остаться неизвестным, поэтому я, совершенно не опасаясь обвинений в плагиате, приписал авторство себе:

— Я читал у Фенимора Купера. Во время войны между Севером и Югом президент Вашингтон выдал такое свидетельство своему человеку, которого заслал к южанам.

— В самом деле? — удивленно воскликнул Палмер, для которого, как и для всех американцев англосаксонского происхождения, любой исторический прецедент с участием президента является самым важным аргументом в любом споре. На это мы и рассчитывали!

И мне стало стыдно за Палмера, а в его лице и за всех американских разведчиков. Во-первых, оказалось, что ни в детстве, ни в более зрелом возрасте он не читал Фенимора Купера, хотя это был не русский, а американский писатель. Во-вторых, он плохо знал историю собственной страны, потому что во время войны между Севером и Югом президентом был не Джордж Вашингтон, а Авраам Линкольн, и Палмер просто обязан был это помнить. Но у Палмера сейчас не было времени задуматься над пробелами в своем образовании. Его заботило совсем другое.

— Но это невыполнимое условие, мистер Вдовин! — возбужденно заговорил он. — Насколько мне известно, мы еще никогда не обращались к президенту с подобной просьбой!

Еще бы! Мне тоже было доподлинно известно, что мой приоритет в этом деле неоспорим. А как ЦРУ будет выполнять мое условие, мне было глубоко безразлично. Я так и сказал:

— Это ваши проблемы!

Теперь задумался Палмер. Он, правда, не держал паузу, как я, ему это было ни к чему, но тем не менее умолк надолго. Сначала, как я думаю, он вспомнил, что директор ЦРУ является личным другом президента, и прикинул, как тому удастся уговорить президента последовать благородному примеру Джорджа Вашингтона (то есть, конечно, Авраама Линкольна). Затем он, видимо, соображал, как убедить самого директора ЦРУ, который, вне всякого сомнения, держал это дело под личным контролем. Ведь директор ЦРУ обязательно спросит: «А не водит ли нас за нос этот Вдовин? Может быть, все это подстроено КГБ?» А раз так, значит, Палмер тоже заведет разговор о гарантиях. Не может же он докладывать директору ЦРУ, не имея на руках надежных гарантий!

Я не ошибся: Палмер тоже посмотрел мне в глаза и сказал:

— Но в этом случае от вас тоже потребуются гарантии!

Конечно, он потребовал бы от меня гарантий не только «в этом случае», но и при любом ином развитии разговора. Просто «этот случай» был удобным поводом взять меня за горло.

Это был третий ключевой момент нашей беседы. Все, о чем мы говорили до сих пор, если судить об этом по большому счету, было чем-то вроде интеллектуальной разминки, всего лишь светской болтовней двух скучающих профессионалов. Я в любой момент мог сказать, что мне надоела эта беседа, и он ничего бы со мной не сделал, если не считать мелких пакостей. Но теперь, с того момента, когда я начну давать гарантии, начнется настоящее предательство. После этого назад дороги у меня уже не будет. Ну что ж, раз нет дороги назад, надо идти вперед!

— Какие гарантии? — спросил я внезапно охрипшим голосом, как будто не догадывался, о чем пойдет речь.

— Вам придется ответить на несколько вопросов, — внимательно глядя мне прямо в глаза, пояснил Палмер.

Я обреченно пожал плечами и опустил глаза:

— Ну хорошо, спрашивайте…

Мне было ужасно интересно, какой вопрос он задаст первым. От этого будет зависеть продолжительность нашей дальнейшей беседы и ее окончательный итог. Может быть, Палмер спросит о тех иностранцах, с которыми я работал? Или поинтересуется теми делами по его соотечественникам, которыми я занимался в прошлом? Тогда мне придется туго!

Но Палмер, видимо, решил не спешить и начать сначала, то есть с меня:

— Ваша должность в резидентуре?

Я искренне пожалел, что мое руководство не видит, как я исполняю эту миниатюру. Я сыграл такую «достоевщину», что Вадим Александрович, хоть и выдержанный он человек, и то, наверное, прослезился бы от сопереживания моим мукам. Во всяком случае, Боден достал из нагрудного кармана белоснежный платочек и провел по глазам. Неужели он сочувствует моему незавидному положению? Или это дым от трубки, которую он не вынимает изо рта, разъел ему глаза?

К этому моменту, как мне кажется, я уже совсем освоился с азами актерской премудрости, и третью паузу выдержал столь же успешно, как и две предыдущие. Когда оптимальное время на муки совести истекло, я, не поднимая глаз, еле слышно произнес:

— Заместитель резидента.

Мой ответ вдохновил Палмера на новые вопросы. Он стал задавать их в хорошем темпе, но я не спешил с ответами, каждый раз заново обдумывая все возможные последствия.

— Ваша должность в Москве?..

— Старший помощник начальника отдела.

— Ваше звание?..

— Подполковник.

— Кто резидент?..

— Скворцов.

— Кто офицер безопасности посольства?..

— Федорин.

Пока вопросы касались меня, резидента и офицера безопасности, я хоть и с некоторыми колебаниями, но все же отвечал на них. Я сделал это со спокойной душой, потому что имел разрешение моего руководства. Ответы на эти вопросы не раскрывали никаких секретов. И я, и Скворцов, и Федорин — все мы и без моих ответов были известны тем, кого это интересовало, как сотрудники КГБ. Что касается моей должности и звания, то это тоже не представляло большой тайны, тем более что после возвращения в Москву моя должность все равно будет звучать по-другому, да и звание в конце года изменится, потому как у меня истекает срок выслуги.

А Палмер тем временем задал очередной вопрос. Вернее, это был уже не вопрос, а приказ:

— Назовите полный состав вашей резидентуры!

Как быстро все-таки Палмер освоился с ролью допрашивающего! Но, к моему счастью, он начал допрос не с выяснения личности моих боевых товарищей, а с меня. К счастью, потому, что выдавать своих друзей я бы не стал ни при каких обстоятельствах и мое запирательство осложнило бы нашу дальнейшую беседу, а сейчас я уже успел ответить на пять вопросов, а для такой беседы это очень много, и имел все основания требовать прекращения допроса.

— Для первого знакомства достаточно! — решительно сказал я. — На остальные вопросы я отвечу, когда буду в Штатах!

Я уже успел приучить Палмера к некоторым особенностям моего характера, и он, похоже, сразу понял, что давить на меня бесполезно.

— Хорошо, я не настаиваю, — неожиданно легко уступил Палмер. Видимо, он и сам не рассчитывал на то, что я вообще буду отвечать на его вопросы. — Давайте встретимся через неделю и продолжим нашу беседу.

— Встречаться с вами я не буду, — твердо сказал я, почувствовав, что инициатива постепенно переходит ко мне, хотя Палмер все еще наивно считал себя хозяином положения. — Когда у вас будет готово все, что я потребовал, сообщите мне через Хансена. С ним я буду продолжать встречаться, как обычно.

Это была маленькая хитрость, и она мне удалась.

— Пусть будет по-вашему, — согласился Палмер, — это нас устраивает…

Он помолчал немного, а затем покровительственно похлопал меня по плечу:

— Только не обижайте Хансена за то, что ему удалось переиграть вас. Настоящий профессионал должен уметь проигрывать…

Я промолчал: мне сейчас было не до Хансена и его успехов в работе, у меня еще будет время подумать, как строить с ним дальнейшие отношения. Да и что я мог сказать, если Палмер был по-своему прав.

— Встреча с Хансеном у вас двадцатого? — как бы мимоходом уточнил Палмер.

— Да, — кивнул я и решил, что самое время поставить ему еще одно условие. — Но пусть он выполняет все мои задания, чтобы в Москве не возникло никаких подозрений.

Конечно, дело с Хансеном было проиграно, но я все же хотел напоследок немного подоить Бодена и его службу и получить интересную информацию. А что она обязательно будет интересной, я не сомневался, потому что ЦРУ, будучи заинтересовано в успешном завершении операции, просто заставит своих младших партнеров выдать все, что нужно.

К моему удивлению, Палмер сразу согласился. Что значат для ЦРУ чужие секреты?

— Хорошо, это мы обеспечим! — заверил он. — Но не делайте никаких глупостей, — при этих словах он похлопал себя по внутреннему карману пиджака, — имейте в виду, я записал всю нашу беседу!

— Я в этом не сомневался, — сказал я совершенно искренне, однако не стал говорить ему, что и я на всякий случай сделал то же самое: вдруг в его магнитофоне что-нибудь не сработает и запись не получится, как мы тогда будем разбираться, кто из нас был прав?

Время, отведенное на мою поездку, истекало, и пора было заканчивать беседу. Тем более что, как я считал, обсуждать нам больше было нечего. У Палмера, конечно, нашлись бы ко мне вопросы, но в мои планы не входило расширять его кругозор о деятельности советской разведки. Я повернулся к нему и, четко выговаривая каждое слово, сказал:

— А теперь уходите!

— Легче, легче, мистер Вдовин, — с улыбкой стал успокаивать меня Палмер. — Вам не следует ссориться со мной. Я вам еще пригожусь.

Он явно намекал на то, что ему будет поручено опекать меня и в Штатах. Такая перспектива меня совсем не устраивала, и я решил игнорировать его советы:

— Я сейчас никого не хочу видеть! И вас в первую очередь. Можете вы это понять?!

Палмер понял, что убеждать меня бесполезно. Он похлопал меня по колену и с самыми дружескими интонациями в голосе посоветовал:

— Ничего, Майк, это пройдет. Хлебните дома чего-нибудь покрепче…

Он впервые назвал меня по имени, явно рассчитывая, что после всех этих передряг мы с ним в конце концов подружимся и даже, возможно, будем общаться семьями. Впрочем, я пока не знал, есть ли у него семья.

Дав мне полезный совет, как снять отрицательные эмоции, Палмер рывком выбросил из машины свои длинные ноги, встал и, перед тем как оставить меня одного, напомнил:

— До встречи, Майк!

Захлопнув дверцу, он обошел «мерседес» и сел рядом с Боденом. Пока Боден вытряхивал за окно пепел из своей трубки, я услышал, как Палмер с нескрываемым удовлетворением и даже с каким-то превосходством сказал:

— Учитесь, Эрик, как надо работать! А вы не могли завербовать какого-то Авдеева! Поехали! — и он властно махнул рукой.

«Ах, значит, Авдеева вы все же вербовали, только из этого ничего не вышло», — машинально отметил я про себя.

Боден завел мотор, и «мерседес» так же бесшумно, как полчаса назад он подкрался к моей машине, тронулся с места и через несколько секунд скрылся из виду.

Наступила тишина. Впрочем, никакой тишины не было, я только сейчас обратил внимание, что совсем неподалеку от машины, в ближайших кустах или на одном из деревьев, орет какая-то птица. Она орала и раньше, но ее крики просто не доходили до моего сознания — так я был поглощен беседой с Палмером.

Мне тоже можно было уезжать, но я не спешил покидать Олимпик-парк. В отличие от Палмера мое участие в этом мероприятии не закончилось, мне еще предстояло сыграть финальную сцену.

Как должен вести себя человек, которого в общем-то против его воли вынудили совершить предательство? Если у него после всего содеянного осталась хоть капля совести, он будет глубоко переживать и раскаиваться.

Вот мне и предстояло изобразить всю глубину моих переживаний и моего раскаяния, чтобы у тех, кто после отъезда Палмера и Бодена продолжает вести за мной наблюдение, не осталось никаких сомнений в том, что я сломлен и в дальнейшем буду выполнять все их указания.

Это была четвертая — и последняя — пауза, и я полагаю, что мои невидимые наблюдатели остались довольны тем, как я ее выдержал. Но пауза — это было сыграно исключительно для них, я же в этот временной отрезок успел проделать некоторую полезную работу.

Для начала я снова нажал на маленькую кнопочку и выключил магнитофон, потом обхватил руками руль, опустил голову на руки, закрыл глаза и несколько раз прокрутил в памяти туда и обратно беседу с Диком (я решил в дальнейшем тоже обращаться к нему по имени, он сам дал мне такое право, назвав меня Майком). После этого предварительного анализа я пришел к выводу, что в целом беседа прошла нормально, как мы ее себе и представляли. Во всяком случае, я держался строго в рамках данных мне полномочий, и теперь мне не было стыдно ни за одно сказанное мной слово.

Пока я изображал самоедство, прошло минут десять, а может, и все пятнадцать. Время, отведенное на несостоявшуюся пробежку, истекло, пора было возвращаться. Я включил кассетник и под аккомпанемент Макса Грегора, которому Дик так и не дал закончить свой сольный номер, врубил первую скорость…