За многолетнее пребывание на оперативной работе Вдовину много раз приходилось попадать в ситуации, когда на него направляли оружие. Причем это оружие всегда было в руках людей, владевших им в совершенстве. Но раньше, участвуя в той или иной операции, он всегда был готов к тому, что в него будут стрелять, и знал, как надо действовать. К тому же он почти всегда сам был вооружен.
Но даже в тех редких случаях, когда он был без оружия или по каким-то соображениям не мог его применить, он не испытывал страха перед целившимся в него противником. Напротив, его охватывала холодная, отчаянная решимость, позволявшая с честью выходить из самых безнадежных ситуаций.
Но сейчас, в полутемном тюремном коридоре, на него направил револьвер человек в одинаковой с ним форме, и произошло это не где-нибудь, а в самом центре Москвы, в здании наркомата, сотрудником которого он являлся! Это было столь неожиданно и противоестественно, что на какое-то мгновение парализовало его волю и способность двигаться.
Хабаров тоже несколько опешил от неожиданности: только что перед ним маячила спина в гимнастерке, и он уже привычно примерился, куда будет стрелять, а теперь вдруг перед его замутившимся взором заплясали два ордена Красного Знамени.
Он отвел наган чуть в сторону и нажал на спусковой крючок.
Курок сухо щелкнул: видимо, боек попал в стреляную гильзу или в пустую камеру барабана.
Хабаров выругался, инстинктивно отступил на шаг и собрался второй раз нажать на спусковой крючок.
Во время этой неожиданной заминки Вдовин успел взглянуть Хабарову в лицо и увидел в его глазах растерянность и страх. Этого было достаточно, чтобы он осознал происходящее, понял, что перед ним стоит враг, ощутил свое превосходство над ним и в один миг сбросил с себя охватившее его оцепенение.
И прежде чем Хабаров успел выстрелить, Вдовин сделал резкий бросок вперед, ударом ноги выбил у него наган, а затем коротким, точным ударом в подбородок бросил его на металлическую решетку.
Увидев это, Зубков отскочил к стене и стал лихорадочно шарить рукой по кобуре. Ему удалось выхватить наган; но было уже поздно: Вдовин перехватил его руку и прижал ее к шершавому бетону.
Раздался выстрел, пуля ударила в пол возле их ног.
В следующее мгновение Вдовин нанес Зубкову удар коленом в низ живота, того согнуло пополам, и вторым ударом по затылку Вдовин повалил его на пол. Продолжая крепко держать руку с наганом, он бил ею по ручке люка, в который сбрасывали тела расстрелянных, бил до тех пор, пока Зубков, сумев сделать еще несколько выстрелов, не выронил наган.
Вдовин свободной рукой взял наган, потом отпустил руку Зубкова и встал.
Зубков сел на люк и закрыл голову руками, ожидая выстрела.
Вдовин оглянулся на Хабарова.
Тот стоял на четвереньках и, держась рукой за стену, пытался подняться. Когда Вдовин взял его наган, он снова тяжело опустился на пол, затравленно уставился на него и заскулил.
Держа в каждой руке по нагану, Вдовин смотрел то на одного, то на другого, раздумывая, как ему с ними поступить. Ему ничего не стоило пристрелить обоих мерзавцев, но тогда бы он поставил себя вне закона и не смог бы довести до конца дело, ради которого прибыл в Москву. Он все еще продолжал верить, что ему удастся довести его до конца.
Вдовин перешагнул через ноги Зубкова и пошел туда, откуда они его привели. Он успел сделать всего несколько шагов, как откуда-то снизу раздался встревоженный голос, приглушенный крышкой люка:
— Эй, что там у вас происходит?!
Он услышал, как где-то неподалеку, за одним из поворотов, лязгнул засов, заскрипела дверь, раздались возбужденные голоса, а затем топот бегущих по коридору людей. Он понял, что нельзя медлить ни секунды: в этих коридорах из-за каждого угла мог прозвучать выстрел!
И тогда Вдовин тоже побежал. Он не запомнил обратную дорогу и на бегу ему было гораздо труднее ориентироваться в этом лабиринте, но какое-то обостренное смертельной опасностью чутье безошибочно довело его до открытой двери дежурки.
Он вбежал в дежурку и закрыл дверь на внутренний засов.
Не успел он оглядеться, как топот ног приблизился к запертой двери, послышались приглушенные голоса, потом кто-то сильно дернул дверь.
Не обращая на все это внимания, Вдовин осмотрел наганы, пересчитал в барабанах нерасстрелянные патроны, потом приступил к планомерному осмотру помещения. Он обвел взглядом нары, стол, пустую фляжку, две кружки, несколько луковиц и полбуханки черного хлеба, стреляные гильзы, тюремный журнал, сколотые скрепкой полоски желтоватой бумаги.
Затем он выдвинул ящик стола и достал оттуда несколько картонных коробочек с револьверными патронами. Он перезарядил наганы и, почувствовав себя готовым к отражению любой попытки силой ворваться в дежурку, посмотрел в сторону двери, откуда по-прежнему доносилась какая-то возня.
И только тут на глаза Вдовину попался телефонный аппарат. Он стоял на тумбочке у самой двери, и Вдовин даже вздрогнул от неожиданности. Не заметить телефона! Только сейчас Вдовин осознал всю силу пережитого им потрясения.
Он перенес телефонный аппарат на стол, подальше от двери, и поднял трубку. Услышав гудок, он на мгновение задумался, вспоминая номер, потом четыре раза крутанул диск.
На другом конце провода моментально подняли трубку, и незнакомый голос четко и значительно произнес:
— Аппарат наркома внутренних дел слушает!
Это была удача! Она давала ему шанс выбраться отсюда.
Вдовин посмотрел на дверь и громким, слегка охрипшим от волнения голосом сказал:
— С вами говорит заместитель начальника областного управления НКВД капитан госбезопасности Вдовин Иван Михайлович! — Он сознательно назвал свой полный титул, а также фамилию, имя и отчество. — Я звоню вам из внутренней тюрьмы. Меня только что хотели расстрелять! Прошу срочно соединить меня с наркомом!
На другом конце провода не удивились, не задали ни одного дополнительного вопроса, как будто все услышанное было чем-то совершенно ординарным, и коротко ответили:
— Одну минуту, я сейчас доложу!
— Хорошо, я жду! — ответил Вдовин и прислушался.
Шум в коридоре стих: видимо, там расслышали, что говорил Вдовин по телефону, и решили подождать, чем закончатся эти переговоры.
Ждать пришлось довольно долго. Вдовин успел полистать тюремный журнал, просмотреть сколотые канцелярской скрепкой бумажки с фамилиями осужденных особым совещанием НКВД и подписями Зубкова и Хабарова под словами «приговор приведен в исполнение», когда наконец телефонная трубка ожила снова.
Чей-то резкий голос произнес:
— Алло, Вдовин!
— Я слушаю! — Он плотно прижал трубку к уху, чтобы не пропустить ни одного слова.
— Товарищ Ежов занят и говорить с вами не может. Он приказал вам явиться к нему самому, он вас немедленно примет. Начальник комендатуры проводит вас…
Вдовин посмотрел на дверь и недоверчиво усмехнулся. Да эти палачи и шага не дадут ему сделать!
— Я убедительно прошу товарища Ежова спуститься сюда и выслушать меня!
После этих слов трубка снова надолго умолкла…
Пока шли эти телефонные переговоры, в коридоре возле дежурки собралось с десяток комендантов с наганами в руках во главе с начальником комендатуры. Его бритая голова побагровела от негодования и предчувствия неизбежного взыскания, если не удастся в короткий срок локализовать произошедший инцидент. Он разнес в пух и прах едва оправившихся после схватки с Вдовиным Зубкова и Хабарова, пригрозил им арестом за разгильдяйство, а затем приказал взять ломы с противопожарного щита и приготовиться взламывать дверь дежурки.
Начальник комендатуры отдавал последние приказания, когда на площадке за решетчатой дверью зазвонил внутренний телефон. Он взял трубку и стал докладывать кому-то об обстановке. Получив новые указания, он расставил комендантов по обе стороны двери, а сам, став и стороне, прокричал в дежурку:
— Вдовин, выходите! Мне приказано проводить вас к наркому!
В его голосе не было и намека на то, что он действительно собирается вести Вдовина к наркому. Он даже не пытался хоть как-то замаскировать свои истинные намерения.
Ответ Вдовина был хорошо слышен и в коридоре, и тому, кто сейчас тяжело дышал в трубку:
— Я не выйду отсюда до тех пор, пока нарком сам не придет сюда! Так и передайте товарищу Ежову!
И тогда из лежащей на столе трубки снова раздался резкий голос:
— Что вы себе позволяете, Вдовин?! Немедленно сложите оружие и сдайтесь! Иначе мы поступим с вами, как с врагом народа!
Вдовин понял: ему не дадут выйти отсюда живым!
Все дальнейшее разговоры не имели никакого смысла. Они с самого начала были все заодно!
— А до сих пор со мной поступали как с кем?! — зло сказал он в трубку и бросил ее на рычаг.
Тем временем в коридоре все было готово к штурму дежурки.
Хабаров и Зубков, втянув голову в плечи, стояли с ломами в руках по обеим сторонам двери. За ними, держа наганы наготове, стояли другие коменданты.
Начальник комендатуры не выпускал телефонную трубку, ожидая новых указаний. Внезапно он услышал, как в дежурке снова зазвонил телефон.
Вдовин снял трубку и вновь услышал тот же резкий голос:
— В последний раз предлагаем вам сложить оружие и сдаться! Даем минуту на размышление…
Из трубки доносились еще какие-то слова, но Вдовин больше не слушал. Он положил трубку на стол, взял в руки наганы, взвел курки и произнес сквозь зубы:
— Будьте вы все прокляты!
Начальник комендатуры выслушал какие-то указания, повесил трубку, подошел к решетчатой двери и крикнул:
— Откройте, Вдовин, или мы взломаем дверь!
Ответа не последовало, и начальник комендатуры подал своим подчиненным сигнал начинать.
Хабаров и Зубков с обреченным видом, каждую секунду ожидая получить пулю через дверь, подняли ломы.
Когда они по разу ударили в обитую железом дверь, в дежурке раздался глухой выстрел.
Все изготовившиеся к штурму отпрянули от двери, но потом до них дошло, что означает этот выстрел, и они опустили наганы.
Начальник комендатуры вытер вспотевшую голову и снял трубку…