ГЛАВА 21
— Это не свидание, — говорю себе нервно, рассматривая собственное отражение в зеркале. — Это обычный ужин с другом.
«Даже если Йен совсем не друг», — думаю взволнованно. Окей, тогда это обычный ужин с коллегой.
Звучит ободряюще, мне нравится.
— Ты же не пойдёшь туда в таком виде? — с упрёком спрашивает Вера, показываясь в дверях.
— А что не так? — невинно спрашиваю я, рассматривая себя в зеркале.
— Ты же одета с головы до ног! — замечает она, заходя в комнату.
Как раз этого я и добивалась.
— Отлично! В случае если вы не поняли, то намерение было именно таким, — заверяю её я, убеждённая в своём выборе.
Она фыркает и садится на кровать.
— Ты не можешь пойти так, я тебе не позволю. Только через мой труп! — угрожает мне она, скрестив руки.
— Опуская ваше яркое прошлое, ты, тем не менее, собираешься пойти ужинать домой к очаровательному, красивому, знатному, богатому мужчине…
— Мерзкому, самовластному, избалованному… — добавляю я. — И это только прилагательные. В чём дело? — спрашиваю несколько раздражённо из-за её вмешательства. Я долгое время думала, что больше ни перед кем не буду отчитываться за свою одежду.
— В том, что ты не можешь ходить по своему дому, одетая хуже, чем моя мама! — говорит очень энергичным голосом.
— Ты обижаешь свою маму, — отмечаю я, ничуть не встревоженная её обвинением.
Вера зло на меня смотрит.
— Если хочешь надеть брюки, тогда доставай свои облегающие джинсы! И поменяй эту уродливую футболку. И что это за цвет? — спрашивает меня сердито.
— Коричневый, — отвечаю я.
— Вот именно! Коричневый! — повторяет вне себя от раздражения. — И почему, по-твоему, в пятницу вечером надевается уродливая коричневая футболка?
— Есть правило, которое запрещает надевать коричневое по пятницам? Это всего лишь ужин с коллегой, так что я могу надеть даже свою уродливую коричневую футболку, — отрезаю убеждённо.
— Дорогая, если быть точнее, эту футболку ты не можешь надеть и для того, чтобы пойти поесть к своей маме. Даже она будет смеяться.
Как это низко!
— Окей, идёт, эта футболка определённо не самое красивое из того, что есть у меня в шкафу… — признаю я, решив снять её.
Вера хватает её со скоростью света.
— Это я возьму в качестве тряпки для уборки! Зная тебя, рано или поздно тебе могло бы взбрести на ум достать её обратно!
Стараюсь сделать обиженное лицо, но она на меня даже не смотрит.
— А теперь поменяй эти треклятые брюки! — приказывает мне грозно.
Когда Вера до такой степени боевая, ничего не остаётся кроме как уступить. Так что я ловлю брюки, которые, как она решила, я должна надеть и начинаю переодеваться. Я уже сто лет не надевала такие узкие джинсы и нахожу их абсолютно неудобными.
— Я могу надеть хотя бы те, что ношу обычно? — прошу.
— Не можешь, эти самые подходящие, — решительно сообщает мне.
— Я даже вдохнуть не могу… — ворчу я. Но моя подруга не обращает на это внимания.
— А теперь мы должны найти тебе соответствующую футболку, — и начинает рыться в шкафу.
Спустя несколько минут и спустя несколько футболок, она вновь появляется из этой кучи с довольным видом.
— Эта идеальна! — говорит мне, держа в руке чёрную футболку со стразами и глубоким вырезом.
— Когда это я успела купить себе такую футболку? — спрашиваю растерянно.
Вера усмехается.
— Никогда, мы подарили её тебе на Рождество два года назад.
Очевидно, я её никогда не надевала.
— Ну же, надень её, — говорит мне моя подруга.
— Она слишком открытая! — замечаю я, но она, кажется, совсем так не думает.
— Она открыта в самый раз. Надень её, — приказывает мне. Её тон не допускает возражений, так что я не могу не выполнить это.
— Идеально, — говорит мне удовлетворённо. — Теперь твои чёрные балетки с цветком.
— Но на улице холодно! — жалуюсь я.
— И ты страдай! Что вечно делает всё женское население, между прочим.
Надеваю туфли с подавленным видом.
— Ты не библиотекарь, ты Круэлла де Виль.
Она даёт мне чёрную кофточку, которой я стараюсь хоть немного укрыться.
— По крайней мере, его я могу надеть? — спрашиваю её иронически, надевая плащ.
— Мне всегда нравился этот плащик, так что у тебя есть моё одобрение.
Вера встаёт с кровати и провожает меня до двери.
— И последнее: ради всего святого, не будь с ним слишком противной! Когда тебе ещё попадётся мужчина, который для тебя готовит?
У меня пробегает смешок.
— Не будь наивной, — говорю ей, уходя. — Человек такого рода не готовит, а заказывает еду на дом, милая.
И с этой фразой, не допускающей возражений, я спешу сесть на метро.
* * *
Нужно около получаса чтобы доехать до центра. Выйдя из метро, я сталкиваюсь с толпой туристов, разгуливающей по Пикадилли. Продрогшая, я иду по направлению к Гайд-парку, всё больше приближаясь к Трафальгарской площади. «Вот что значит власть денег: квартира в самом центре», - думаю весело.
Входная дверь роскошная, именно такая, какую следует ожидать от здания в таком месте.
Сегодня днём Йен прислал мне э-мейл с точным адресом и номером домофона. Не слишком уверенная, набираю номер 17 и звоню. Спустя несколько мгновений дверь открывается с решительным рывком. Захожу в вестибюль, сделанный весь из мрамора, светлый и очень чистый; поднимаюсь на несколько ступенек и терпеливо жду прибытия лифта. Я оказываюсь на пятом этаже слишком быстро. Этот вечер на мгновение вызывает у меня лишь сильную боль в животе и ничего более.
Гипотеза о возможном бегстве при смерти стала, однако, напрасной капитуляцией из-за присутствия Йена, который открыл дверь своей квартиры и смотрел, как я выхожу из лифта.
— Добро пожаловать, — приветствует меня сердечно, словно моё присутствие это самая естественная вещь в мире. Почти как в своей тарелке, и это меня почти раздражает.
— Спасибо, — отвечаю, приближаясь. Он отодвигается, чтобы дать мне войти. На нём джинсы и голубая рубашка с завернутыми рукавами, которая ему очень идёт. Завершают наряд кожаный пояс и мокасины, которые выглядят так, словно стоят целое состояние. Хорошо, что Вера вынудила меня переодеться: приехать сюда в совсем неподходящем наряде определённо не помогло бы мне почувствовать себя лучше.
Первое, что я замечаю, так это то, что его квартира очень светлая, современная и, возможно, куда более маленькая, чем я ожидала. Гостиная обставлена очень основательно, с игрой чёрного и белого: мебель в минималистическом стиле черная и блестящая, в то время как диваны – белые. Если бы у меня было что-то подобное, я бы наставила везде пятна за одну неделю!
В этой комнате старый только ковёр, который, однако, не разрушает эффект целостности. Даже, если это, возможно, смягчает его.
В глубине комнаты стоит стол, убранный очень элегантно: белая скатерть, квадратные тарелки такого же цвета и хрустальные бокалы.
Йен провожает меня до дивана и устраивает там.
— Присаживайся. Принести тебе что-нибудь выпить? — тут же спрашивает он, что и следовало бы ожидать от идеального хозяина.
— Скорее нет, — расслабленно бормочу. Алкоголь не может быть мудрым выбором.
— Ну же, Дженни. Составь мне компанию, — говорит мне, улыбаясь. — Ты же не хочешь, чтобы я пил в одиночестве?
Одна из причин, по которой я терпеть не могу это человека, это то, что ему с праведным выражением лица удаётся получить практически всё, чего он хочет. И ему это известно.
— Всего одну каплю, — неохотно соглашаюсь я, нервно поворачиваясь на его чистом диване. Он потребует у меня оплатить химчистку, если одна капля красного вина посмеет пролиться с бокала? Я разглаживаю рукой ткань, на которой сижу. «Она должна состоять из какой-нибудь дорогущей шерсти», - думаю тревожно.
Проходит несколько секунд и Йен появляется возле меня с бокалом белого вина. Спасибо за белое…
Я благодарю его кивком головы и пробую вино: игристое и сухое, как раз то, что мне нравится. Это определённо не случайность. Если я что-то и усвоила за эти недели, так это то, что с Йеном ничего остаётся на волю случая. Он позволяет тебе так думать, но лишь для того, чтобы иметь над тобой преимущество.
— Превосходное вино. И красивая квартира, — говорю ему искренне. — Даже, если я ожидала чего-то побольше от такого, как ты.
— Такого как я? — спрашивает, присаживаясь и рассматривая меня.
— Да, высочайшее дворянство, фамильные вещи… что-то в этом духе.
— В этом доме есть один зал, одна кухня, одна комната и ванная. Мне большего и не нужно, учитывая время, которое я здесь провожу, — заверяет меня он. — Не считая того, что этот дом взят в аренду.
Я на самом деле удивлена.
— Ты и в аренду?
— Да, даже если это от моего дедушки, — признаётся он, слегка краснея.
Я смотрю на него с сомнением.
— Тогда ты арендуешь условно, аренда бесплатная.
— Мой дедушка, если бы мог, заставил бы платить вдвойне, — говорит мне серьёзно. — Следовательно, было бы хорошо, если бы удалось выплачивать ту же сумму и от остальных.
— А кто эти «остальные»?
— Жильцы других квартир.
— Ты хочешь сказать, что весь этот дворец ваш? — спрашиваю, впечатлённая.
Йен словно в небольшом затруднении.
— Ну, да, — признается, — один из многих.
— Тогда он мог даже подарить тебе одну квартиру, — отмечаю я. Откровенно говоря, если бы у меня был внук и тысяча квартир, от одной я могла бы и отказаться.
— Он пробовал после моего выпуска, но его подарки всегда небескорыстные. Рано или поздно он всегда требует счёт. И я предпочёл платить за аренду полностью, а не быть ему в чём-то должным.
Этого я уж точно не ожидала. Разумеется, Йен зарабатывает достаточно для того, чтобы оплатить аренду, но это всё равно остаётся ненормальным. «Немногие поступили бы так на его месте», - думаю я про себя.
— Как бы там ни было, я всё равно тут надолго не задержусь, — открывается мне он, ставя бокал на стол. — Я осматриваюсь с целью купить квартиру, которую я сохранил за эти годы. А ты, почему ты арендуешь? — спрашивает он меня.
— Я тоже подумываю купить что-нибудь, но по правде говоря, мне не нравится жить одной. И я просто не могу позволить себе дом с тремя спальнями в центре, чтобы приютить и своих подруг. Я думала об этом, когда собиралась с кем-то сожительствовать, но потом данная мысль исчезла и на некоторое время я отложила этот план.
— Понимаю, — говорит мне Йен, даже если я сомневаюсь в том, осознаёт ли он, что значит быть вынужденным беспокоиться о наличии крыши над головой. Правда в том, что он в любой момент может изменить своё решение и переписать на себя дом, подписанный его именем.
— Значит, ты полностью порвала со своим женихом?
Этот его вопрос странный, и он имеет мало общего с этим вечером.
— Абсолютно, — убеждаю я, внимательно за ним наблюдая. — Но ведь ты уже об этом знал.
— Иногда один передумывает, — говорит мне загадочно.
— Да, но если бы я передумала, я должна была бы проинформировать тебя. Хочу сказать, как твоя ненастоящая невеста… — напоминаю ему я.
— Даже если ты ненастоящая невеста, которая старается усидеть на двух стульях… — отвечает.
— Я тебе об этом уже говорила. И всё же я из тех людей, которые почти никогда не возвращаются назад. Чарльз на самом деле не был подходящим для меня человеком. Мне понадобилось немного времени, чтобы понять это, но я провожу так много времени на работе, что тяжело рассуждать с той же ясностью.
Моя фраза заставляет его рассмеяться.
— Я тебя понимаю.
Нас перебивает звук таймера из кухни.
— Я думаю, что готово, — говорит мне он, поднимаясь. — Не хочешь присесть за стол? — спрашивает меня.
Мое лицо очень удивленное.
— Ты сам готовил? – спрашиваю.
— Конечно. А ты как думала? — отвечает мне, исчезая на кухне. В некоторой степени этим вечером Вера угадала.
— Закуска, — объясняет мне он, садясь напротив и ставя на стол блюдо с большим выбором сыров и джемов. — Прошу тебя, скажи, что ты попробуешь все виды сыров, — просит он с сияющими глазами.
— Да, все, — уверяю его я, смеясь над его выражением лица.
— Вот отлично. Я почти искусился назвать тебе какой-нибудь конкретный вид, но не хотел раскрыть всё меню. Однако здесь даже есть тофу…
Я, действительно, поражена тому, что он помнит, что я вегетарианка и что он был обеспокоен нахождением подходящего меню. Эта мысль настолько выводит из равновесия, что я беру свой бокал, чтобы снова его наполнить: это лучше запить.
— За что выпьем? — спрашивает он меня, поднимая бокал.
— Я, правда, не знаю…, — бормочу я, стараясь что-то придумать. — Чтобы на работе всё было хорошо? — спрашиваю я, ссылаясь на Беверли.
Лицо Йена слегка мрачнеет.
— Не думай вечно о работе, — напоминает мне он. — Выпьем за новые возможности.
Эта фраза может иметь множество значений, но, непонятно как, мне приходит в голову лишь одна возможность, и это мужчина напротив, решающий поцеловать меня снова этим вечером. Картина до такой степени шокирующая, что я тут же стараюсь отогнать её. Йен не может не заметить, что я щурю глаза.
— Всё хорошо? — спрашивает он, чувствуя что-то интуитивно.
— Более или менее, — отвечаю я. — Даже если сказать по правде, ты меня немного нервируешь, – это признание вырывается у меня безотчётно.
Йен, видимо, не оценивает мой ответ.
— Мне очень жаль, потому что я действительно старался, чтобы ты в любом случае почувствовала себя, как в своей тарелке.
Я прекрасно знаю, что он это сделал. И он настолько вежливый этим вечером, что я чувствую себя плохо. Это так сильно отличается от его обычного поведения, что я не понимаю, каков его план.
— Всё это меня и нервирует, — стараюсь ему объяснить. — В основном ты не такой раскованный.
— Чувствую, я должен поправить тебя: я действительно такой, но лишь с теми, кто позволяет мне быть таким, — отвечает в том же тоне.
— Зачем этот ужин? — спрашиваю я, переходя прямо к делу.
Йен поднимает глаза к небу, стараясь не потерять терпение.
— Это всего лишь ужин, расслабься, — старается успокоить меня. — Как бы там ни было, мне казалось приятным поболтать обо всём, о падении на охоте, о том, что ты сказала моему дедушке…
— Что ты хочешь, чтобы я сказала? Там не о чем говорить, — отвечаю обиженно. Но он не попался.
— Я очень хорошо знаю своего дедушку. Он решительно был самым присутствующим в моей жизни, какими не были мои родители, которые, в свою очередь, вечно были в командировках и на приёмах, так что не надо рассказывать мне басни.
— Предполагаю, что моим желанием не было рассказывать кому-либо про обмен мнениями с герцогом Ревингтоном.
— Мы не говорили ни о чём важном. Говорили о том, как я отличаюсь в сравнении с твоими обычными «избранницами», — говорю ему неопределённо.
Йен нервно жуёт свой кусочек.
— Он тебя как-нибудь обидел? — спрашивает, испытывая меня с маниакальным вниманием.
А вот теперь моя очередь поднимать глаза к небу.
— Ты, что, действительно думаешь, что я не могу себя защитить?
И он думает, что знает меня, хорошо знает, из чего я сделана, особенно если меня спровоцировать.
Кажется, мои слова успокоили его.
— Среди всех людей, которых я знаю, ты сумеешь защитить себя лучше всего, — уверяет он меня, признавая совершенно очевидную истину.
— Тогда не бойся! Я знала, что меня ждёт, и знала, как отвечать. Ничего особенного не случилось, по крайней мере, до тех пор, пока я не дала фазану сбежать, — добавляю с капелькой иронии.
Йен смеётся.
— Это мне уже сообщили, — в его глазах всё больше одобрения. — Я в этом и не сомневалась. В конце концов, ты отправил защитника животных на охоту, чего ещё ты мог ожидать? — спрашиваю, продолжая жевать.
— Ничего. Я лишь надеялся, что ты решишь не направлять ружьё против некоторых охотников, — говорит мне, посмеиваясь, пока берёт кусочек бри.
— Ну, тебе было бы легче узнать, что я этого не делала, — бурчу я, хватая кусочек зернового хлеба.
* * *
— Ты закончила? — спрашивает он меня, указывая на мою тарелку.
— Да, и мне очень понравилось, — заверяю его я, помогая собрать тарелки.
— Окей, а теперь время для главного блюда, — открывается он мне, появляясь из двери кухни.
— И что это будет? — спрашиваю с любопытством.
Он появляется минуту спустя с дымящимся противнем.
— Итальянская кухня: баклажаны с пармезаном, — объясняет, ставя всё на стол. Вид потрясающий.
— Уверена, ты не купил всё это готовым? — спрашиваю его недоверчиво.
Йен делает вид, что возмущается.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ну, ты же не мог всё это приготовить самостоятельно…, — говорю я, думая о времени, необходимом для приготовления блюда такого рода. Мы вышли из офиса поздно.
— Я это приготовил вчера вечером с помощью телефона от моей домработницы. Но это сделал я!
— Ты уверен, что не положил туда яд? — подшучиваю я, накладывая себе большую порцию.
Он хватает свою вилку и берёт еду прямо из моей тарелки. Жуёт и потом проглатывает.
— Видишь? Я ещё живой, — говорит мне, подмигивая.
Я вырываю тарелку из его рук и начинаю пробовать. Это блюдо кажется поистине божественным.
— Хорошо, — уверяю я немного после.
— Всего лишь хорошо? — спрашивает он меня почти обиженно.
— Окей, действительно хорошо! Что тебе ещё нужно?
— Как минимум «непревзойдённо», особенно потому что «такие, как я» не готовят! — язвит он. — Следовательно, я бы хотел дополнительные баллы за своё усердие. И за хороший результат.
— С чего ты взял, что я говорю подобные вещи? — спрашиваю его раздражённо.
— Может, я ошибаюсь? — спрашивает он, ничуть не задетый моим тоном. — Правда в том, что это ты слишком предсказуема в своих суждениях о богачах.
Я пристально смотрю на него в течение нескольких секунд с угрожающим видом.
— Мы отвлеклись, — говорит мне он. — Мы не закончили разговаривать о том, что ты сказала моему дедушке.
— Видимо, он не отступит. Нельзя сказать, что я этого не ожидала, в основном у него всегда есть какая-то определённая цель.
— Если ты действительно хочешь это знать, — говорю я, делая глоток вина. — Почему бы тебе не спросить его самого? — предлагаю ему.
— Я уже это сделал, дорогая моя Всезнайка, и он мне не ответил, — жалуется он. Какой мудрый человек этот герцог.
— Йен, правда, мы ни о чём не говорили. Он хотел разузнать немного обо мне, и я была искренней. Немножко обсудили тебя. И в конце он посоветовал мне бросить тебя как можно быстрее.
Я хотела сказать ему это более обыденно, но и это явно было не лучше.
— Почему? — спрашивает он почти хмуро.
— Потому что он игнорирует тот факт, что мы с тобой притворяемся, — замечаю я, словно если бы я обращалась к ребёнку.
— Не играй со словами, — говорит он мне, бросая на меня свирепый взгляд. — Ты прекрасно знаешь, чего я добивался.
По правде говоря, я этого не знаю, мне это ничуть не понятно.
— А ты постарайся понять. Я не происхожу ни из знатной семьи, ни из богатой, и мечта в моей жизни не состоит в том, чтобы выйти замуж и изображать из себя жёнушку, и я недостаточно привлекательна, чтобы быть с кем-то вроде тебя.
У меня нет явных комплексов, я отлично знаю, чего я стою и какая у меня внешность, но сопоставление между нами двумя невообразимо. Полагаю, что в его семье выбираются самые красивые женщины со всей страны, со значительным привитием из поколения в поколение основных «эстетических норм», в то время как в моей поколениями выбирали партнёра за ум, оставляя без внимания весь внешний вид. И я не жалуюсь, я просто констатирую факты. Я слишком довольна своими мозгами и никогда их не променяю на самую красивую внешность.
— Ты себе не нравишься? — спрашивает Йен изумлённо.
— Я себе ещё как нравлюсь! — защищаюсь я. — Но я обычная женщина, обычного роста и обычной комплекции!
— Ты обычная, я это понял. А я, значит, нет? — спрашивает, наступая на меня.
Но я говорю, что мы просто должны играть в эту глупую игру, где он делает вид, будто не знает, что он объективно очень привлекателен?
— Скажем, что ты несколько менее обычный, — ограничиваюсь ответом я.
Йен поднимает бровь, будто бы не уловил суть моих слов.
— А что во мне менее обычного? — спрашивает он, допытываясь у меня с таким вниманием, что я не могу не покраснеть.
— Глаза, — отвечаю я, не подумав, потому что никакая женщина в здравом уме так бы не сказала.
И мне пора прекращать пить, пока не стало слишком поздно. Судя по лицу Йена, он, требует объяснений.
— У тебя самые голубые глаза из всех, что я когда-либо видела, — признаюсь я со сжатыми зубами и потупленным взглядом. Но какого чёрта на меня нашло? Я выпила сыворотку правды?
Выражение его лица смягчается, когда он мне улыбается удивлённо.
— Правда? — спрашивает с изумлением. Очевидно, что он не ожидал подобного ответа. Словно если бы все женщины планеты не соревновались, чтобы повторить ему это.
— Ну, разумеется, но женщину с обычными карими глазами легко впечатлить, — стараюсь защититься я, явно смущённая.
Я навлекла на себя проблему и теперь должна найти способ безболезненно её решить.
— У тебя прекрасные карие глаза, — говорит мне он, кристально вглядываясь в мои глаза. — А с внешней стороны кажутся зелеными, — указывает на меня рукой.
— Забудем о глазах, — предлагаю ему скучающе, снова опуская взгляд. Этот вечер принял дурной оборот. И хорошо ещё, что я не упомянула о его губах!
— То есть, резюмируя, ты чувствуешь себя малопривлекательной для меня, – говорит мне Йен, в порске подтверждения.
Однако! Когда он старается, ему удаётся добраться даже туда…
— Пожалуйста, не могли бы мы сменить тему разговора? — спрашиваю, действительно находясь в затруднении. — Я совсем не чувствую себя менее привлекательной, чем ты, я чувствую, что отличаюсь от тебя, что это…другое, — с трудом тараторю я.
Йен смеётся.
— Окей, мы разные. Хорошо. Ещё вина? — спрашивает он и, не дожидаясь ответа, наполняет мой бокал.
— Ты собираешься меня споить? — спрашиваю его с беспокойством.
— Нет, просто хочу, чтобы ты расслабилась. Ты была немного напряжённой, когда приехала.
Если речь идёт об этом, ну, я всё ещё такая и есть. Только от алкоголя у меня помутнился разум и мой язык неожиданно говорит то, что думаю. Ужасно.
— Ты закончила? — спрашивает меня Йен, указывая на мою пустую тарелку. Очевидно, что когда я нервничаю, то ем и пью, даже не замечая этого.
— Да, спасибо. Всё было замечательно, — заверяю его, протягиваю ему тарелку. — Тебе помочь помыть их? — спрашиваю я, поднимаясь и следуя за ним на кухню. Вижу, как он кладёт посуду в раковину.
— Ах, нет, об этом завтра позаботится кое-кто другой! — говорит мне, словно шокированный моим предложением. «Разумеется, его Светлость не убирает, и как я могла забыть об этом», - думаю скучающе. Даже будучи искренней, я не могу упрекнуть его в этом: его семья привыкла к тому, что ей прислуживают тысячу лет, и Йен не может быть другим в этом роде. Вероятно, он также думает быть маленьким революционером и иметь одну служанку, а не десяток, как в его семье.
— Сладкое я всё же купил, — заявляет он, доставая из холодильника изумительный торт Захер и баллончик со сливками.
— Думаю, в этот раз я тебя прощу. Даже если Йен…сливки в баллончике…— посмеиваюсь я, пока мы снова подходим к столу.
Если бы это было приглашение на нормальный ужин, то мне бы точно предложили принести сладкое. Но я была так увлечена борьбой с паникой, что напрочь забыла об этикете. Хорошо, что он сам обо всём подумал.
— Знаю, знаю, это совсем не в моём стиле, — заявляет он, пожимая плечами.
— Ты должен простить себе это, — говорю ему, выпрыскивая гору сливок на кусочки, которые я только что отрезала.
Я собираюсь сесть, но пока ставлю флакончик замечаю, что у Йена изменилось выражение лица.
— У тебя сливки на носу, — говорит мне он с сияющими глазами, касаясь моего лица.
— Оставь, я сама, — я нервничаю. Малейший контакт с ним так выводит из равновесия, что жду, не дождусь, когда освобожусь от него.
Но Йен меня совсем не слушает и лёгким движением проводит пальцем по носу, опасно приближаясь. В его взгляде читается определённая решимость.
— Йен, — я снова зову его с укором в голосе.
— Я ведь уже говорил тебе, мне нравится, когда ты называешь моё имя, — ну, это было совсем не то, что я надеялась от него услышать.
— Ты закончил? — спрашиваю я его, видя, что он не собирается убирать руку от моего лица. Его ладонь, однако, решительно ложится на мою щёку. Я переживаю обычные тысячи ударов по всему телу.
— Я ещё даже не начал, — говорит мне шёпотом, приближаясь ещё больше.
Тот факт, что спустя секунду его губы оказываются над моими, ни для кого не является сюрпризом. «Мне следовало остановить его раньше», - думаю я со злостью, пока мои губы оставлены под его губами. Мне следовало бы сделать хоть что-то, хотя бы сбежать.
Этот мужчина целуется божественно, и я забываюсь от вина и поцелуя. Я ощущаю себя чувственно как никогда, в то время как его объятия ласкают мою шею. Йен притягивает меня к себе ещё сильнее и целует ещё сильнее, насколько это возможно.
Когда я чувствую, как его рука приближается к моей груди, я чувствую потрясение, резко отстраняясь.
— Не могу поверить… — говорю я, стараясь снова обрести контроль над своими умственными способностями, надеясь, что они не совсем оставили моё тело.
Йен всё ещё смотрит на меня тем взглядом.
— Прекрати это, — говорю ему хмуро, хватая свою тарелку и направляясь к дивану. Будет лучше держать между нами расстояние в несколько метров. Сажусь, позволяя себе развалиться, и откусываю свой кусочек торта. Я могу попробовать восстановить свой уровень сахара, потерянный в суровом испытании поцелуем ранее.
Йен несколько минут наблюдает за тем, как я ем, а потом сам берёт свою тарелку и собирается сесть рядом со мной. Этот ублюдок смеётся, посматривая на меня краешком глаз. Ясно, полагаю, что здесь нужно скорее плакать, чем смеяться.
— Я вижу, что ты на меня смотришь, — говорю ему раздражённо.
— А на тебя запрещено смотреть? — спрашивает наглец. — Ты здесь единственный человек, и я не могу смотреть ни на кого другого, — парирует он.
— Ну, тогда нам нужно было пригласить других людей, — говорю ему вне себя от раздражения.
— Тогда в следующий раз мы будем вчетвером. Но сперва, нам надо будет подождать, пока Джордж и Тамара не решат стать парой.
— То есть, это заметил даже ты? — спрашиваю я, счастливая от возможности сменить тему разговора.
— Это довольно-таки очевидно, — соглашается он со мной, продолжая есть. — Что она – слабость Джорджа.
— Да, но её слабость – это ты, — отмечаю я.
Йен пожимает плечами.
— Этого не может быть…
— Это очевидно, — настаиваю я, кусая шоколадную корочку.
— Она думает, что это так, но на самом деле я ей не нравлюсь, — говорит он уверенно, настолько уверенно, что заставляет меня усомниться в собственном убеждении. — А вот тебе я нравлюсь серьёзно, — утверждает сразу же после своих слов о Тамаре, словно сказать это было совсем естественно.
— Что, прости? — спрашиваю я, уверенная, что действительно плохо его расслышала.
— Ты хочешь сказать, что это не так?
— Это полная чушь! — отрезаю со злостью. — Как тебе пришло такое в голову?
— Так, мне казалось… — говорит он мне тихо, отдавая себе отчёт в том, что ошибся способом.
— И какие только шутки ты порой говоришь… — говорю скучающе.
— Я могу доказать тебе, — говорит мне сияя. У него вид человека, который решил и не хочет особо думать над своим выбором.
— И каким же способом? — спрашиваю я удивлённо. Вот этот вопрос я не должна была задавать, чёрт меня подери!
— Поставь эту тарелку, — говорит мне он, указывая на мой десерт.
Я же вместо этого прижимаю его сильнее, словно это было моим последней защитой перед врагом.
— И не подумаю.
— Ну же, не строй из себя трусиху, — провоцирует он меня, буквально выдёргивая тарелку из рук и ставя её рядом со своей. Без неё я чувствую себя беззащитной.
— А теперь тебе нужно расслабиться, — говорит мне он, заботливо приближаясь. Как будто это легко.
— Я буду расслабленной только тогда, когда выйду из этой квартиры, — заявляю ему я, с внезапным порывом искренности.
— Облокотись на спинку, — говорит, притягивая меня обратно к себе и охватывая мои плечи руками.
— Что ты хочешь доказать? — спрашиваю, серьёзно обеспокоенная. Этим вечером Йен мне кажется сумасшедшим, я его на самом деле не узнаю, и мне не удаётся предвидеть его намерения.
Рукой он касается моей щеки. И вот, я чувствую себя проигравшей.
— Ты чувствуешь? — спрашивает.
Конечно, я чувствую, возможно, я бы это ощутила, даже если бы была мёртвой.
— А что я должна чувствовать? — спрашиваю, делая вид, что не чувствую ничего и стараясь освободиться от этого прикосновения.
— Своё сердцебиение, — отвечает он, словно это была самая привычная вещь в мире. Моё сердце должно биться с бешеной скоростью, и мы оба это слышим.
— Я из тех, у кого всегда учащённое сердцебиение. И что дальше? — спрашиваю дерзко.
— Тебе следовало бы становиться клоуном, а не адвокатом, — излагает мне свою собственную точку зрения, смеясь и пристально на меня глядя. — Ты закончила со своими глупостями?
Моё лицо, должно быть, говорит достаточно, потому что спустя мгновение он целует меня снова и, если это возможно, с ещё большим пылом, чем раньше. Очевидно, он хочет показать мне, что я полностью в его власти. Это вечное проклятие, именно оно.
Несколько минут спустя я лежу на диване, и он надо мной. Тяжело уйти, когда тебя прижимают подобным весом, стараюсь я оправдаться. Даже не прекращая целовать меня, Йен начинает приподнимать мою футболку. Потом слегка задевает живот. Я издаю непонятный звук, когда он меня касается. Его рука продолжает двигаться дальше более решительно, нежно меня касаясь, пока не доходит до бюстгальтера.
— Мы можем снять эту футболку? — спрашивает он, на мгновение отрываясь от моих губ.
— Не можем. Ни за что, — отвечаю я, тяжело дыша. Он не должен раздеть меня, чего бы это не стоило. Я не сдамся.
Тогда Йен начинает целовать мою шею, потом выше, до уха.
— Тем не менее, мы должны, — говорит мне тихо, в то время как я снова начинаю терять разум. Спустя несколько минут, когда он старается снять с меня футболку, я больше не оказываю сопротивления. Х-м-м, и до чего же у меня замечательная сила воли.
Стоит заметить, что если бы я надела свою ужасную коричневую футболку, ничего из этого бы не произошло. Никто в здравом уме не отважился бы раздеть меня.
Между тем мои руки вцепились в Йена, которому, кажется, приятно прикосновение моей ладони к его коже.
Потом его губы добрались до моего живота и начинают подниматься выше, предварительно исследовав каждый сантиметр моей кожи. Вид его губ на моей коже – это слишком для меня, поэтому я закрываю глаза в надежде отогнать от себя эту картину. Но его губы и руки творят чудеса, поэтому мне не удается думать ни о чём другом.
— Я прошу тебя, прекрати, — умоляю я, извиваясь.
Йен приподнимается на локте и улыбается мне почти шаловливо.
— Я только начал.
У него такое выражение лица, какого я никогда ещё у него не видела: оно чувственное, игривое и, я осмелюсь сказать, счастливое.
— О, Боже! — кричу я в отчаянии. У меня такое впечатление, словно меня поймали в ловушку.
— Что ты скажешь, если мы передвинемся в какое-нибудь другое место? — спрашивает меня со своими раздражающе голубыми глазами.
Я прикрываю веки, чтобы отвести взгляд.
— Забудь об этом! — кричу я решительно. — Я и шагу не ступлю в твою комнату!
— Вечно всё тоже преувеличение, — восклицает он, ничуть не встревоженный. Он поднимается с дивана и берёт меня на руки, словно пушинку.
Погодите, современные девушки прекрасно знают: мужчины XXI-го века больше не берут тебя на руки, они этого никогда не делают! Так почему же я неожиданно оказываюсь убаюканной, словно драгоценная вещь, уменьшенная до размеров котлеты.
— Не стоит… — только и удаётся мне пролепетать, пока Йен несёт меня в комнату.
Он грациозно кладёт меня на кровать, ложась рядом со мной. Весело рассматривает меня, совсем не чувствуя вины за панику, которую ясно можно прочитать на моём лице.
— Было бы чудесно, если хотя бы один раз меня начала целовать ты, — говорит мне, улыбаясь. — Хотя бы для того, чтобы убедится в том, что в глубине души наша симпатия взаимна, — он говорит это с улыбкой, но в этой фразе прячется неуверенность, которой я никогда от него не ожидала.
Я приближаюсь к нему очень медленно, глядя в его глаза, изучая каждую чёрточку его лица.
— Ты заставляешь меня делать безрассудные вещи, — отмечаю я обвиняющим тоном.
Йен ослабляет свою защиту, пока рассматривает меня.
— Вот и хорошо, кто-то же должен научить тебя быть хоть немного безрассудной.
«Один поцелуй в большей или меньшей степени не изменит равновесия этого вечера, и так достаточно затруднительного», — думаю я, всё сильнее приближаясь к нему. Когда я, наконец, решаю его поцеловать, вижу, как он закрывает глаза с почти мечтательным видом. Смотрю на его чёрные ресницы, до тех пор, пока настойчивость его губ не заставляет закрыть глаза и меня.
Он прижимает меня и перекатывает на свою грудь, начиная гладить рукой по моей спине. Дойдя до бюстгальтера, нерешительно останавливается.
— Можно? — спрашивает, продолжая целовать мою шею.
— Я бы предпочла «нет», — удаётся мне ответить, краснея.
— А я бы предпочёл «да»… — выдыхает он, начиная играть с застёжкой.
— Я прошу тебя, нет… – останавливаю его, боясь сдаться совсем.
Йен снова смотрит на меня, улыбаясь.
— Мы можем пойти на компромисс: у тебя на мгновение останется бюстгальтер в обмен на эти скучные джинсы.
— То есть? — спрашиваю, вытаращив глаза.
Йен поглаживает мне щёку.
— Тебе следовало бы надеть юбку, — говорит мне серьёзно. — Эти джинсы такие узкие, для меня снять их – сущий ад, — жалуется он.
— Какая жалость, что у меня нет ещё более узких, — отвечаю я, стараясь не поддаться гипнозу от его взгляда.
— Ты почти всегда надеваешь брюки в офис, — замечает он. Никогда не думала, что ему есть дело до моей одежды.
— Они куда более удобные, — возражаю я сухо. Какая женщина в здравом уме отдаст предпочтение юбке, а не удобным брюкам?
Удивлённую, он хватает меня и снова переворачивает так, чтобы быть сверху. Какое зрелище, девушки: прекрасный мужчина с обнажённым торсом, со взъерошенными волосами и покрасневшими губами от частых поцелуев. Жаль, что это будет первый и последний раз, когда я увижу этого мужчину в таком виде.
Потом он начинает расстёгивать пуговицу на моих джинсах и неожиданно то, что мгновение назад казалось худшей идеей, скоро становится гениальным открытием. Я позволяю снять себе брюки и остаюсь в своих белых трусиках.
Упс. Простые, ужасные, обычные¸ белые. А бюстгальтер явно чёрный…
На один миг закрываю глаза, погружённая в отчаяние, потому что готова поспорить на все свои надбавки в этом году, что этом мужчина ни разу не видел женщину с трусиках и бюстгальтере разного цвета.
— Окей, должна сказать, что мне пора идти домой, — говорю я, стараясь освободиться от его объятий тщетно пытаясь встать с кровати.
— Пора? — спрашивает Йен изумлённо.
— По правде говоря, я должна была сделать это уже давно, — отрезаю огорчённо. — Сейчас уже немного поздно, но всё же лучше, чем ничего.
Уверена, я навсегда запомнюсь как та, что осмелилась надеть двухцветное бельё, но кого это волнует, тем более, я не буду одной из многих.
Йен решительно меня останавливает.
— Я что-то сделал? — спрашивает обеспокоенно.
— Ты? — спрашиваю удивлённо. — Ты тут не при чём, дело во мне, — правда, полагаю, что я достаточно унижена с этим нелепым комплектом белья.
Йен смотрит на меня так, словно я заговорила на арабском.
Но в своё оправдание могу лишь сказать, что я бы никогда не поверила, и не сказала, что могла бы увидеть это. Клянусь, я думала, что миру суждено рухнуть раньше.
Йен точно не знает, смеяться ему или плакать.
— И это вся проблема? — спрашивает ошеломлённо.
Ах, вся? До чего же всё легко молодому господину.
— Тогда бы её быстро решим, — говорит он, касаясь моей спины и расстёгивая бюстгальтер, который я, захваченная врасплох, не успеваю удержать.
— Йен! — восклицаю почти оскорблённо, безуспешно стараясь прикрыться.
— Я лишь хотел помочь тебе… — клянётся он, скользя взглядом по моей груди. — Он казался серьёзной проблемой. Какой из меня джентльмен, если я не помогу девушке в беде? А теперь, когда мы преодолели это препятствие, куда пойдем? — спрашивает очень глубоким голосом.
— Разве я не собиралась уходить? — спрашиваю неуверенно, почему-то не находя сил, чтобы встать с этой кровати.
Йен поднимается и начинает снимать свои джинсы, которые падают на пол. Если меня сейчас свалит какая-то болезнь, то, по крайней мере, я умру счастливой, думаю нервно.
— Мне на самом деле это кажется худшей идеей,… — пытаюсь сказать ему низким голосом. — Нам уже пора…
Но Йен снова садится на кровать и снова начинает целовать меня даже не давая вздохнуть, и я позволяю унести себя этой волне, которая фактически рушит мою силу воли.
Когда спустя несколько минут даже остатки нашего белья улетучились, мне остаётся думать лишь о том, что то, что я сейчас делаю – определённо самое большое дерьмо в моей жизни.
Но хотя бы в этот раз, кому на это не наплевать?