Город стоял у самого моря, синего и глубокого. Когда дул северный ветер, на поверхности моря собирались огромные волны, а между ними образовывались глубокие пропасти, окруженные островерхими горами воды. Злые волны набегали на Малекон, с грохотом разбивались о камни, заливали улицы и проспекты, мешая движению городского транспорта вдоль берега моря.

Совсем рядом с морем, сразу за набережной и широкой авеню, начинались городские постройки - настоящие городские джунгли, созданные руками человека. Здесь возвышались в основном высокие современные здания, светящиеся неоновыми огнями. Кое-где их окружали старые дома колониального периода, в которых проживала дряхлеющая буржуазия и начинающие дельцы; дальше тянулись лачуги бедноты. Подлинные джунгли начинались через несколько кварталов от моря, затем резко обрывались, и сразу же после них шли кварталы, где господствовала проституция. Здесь и в помине не было блеска и роскоши. Дальше снова шли жалкие постройки - лачуги, домишки с дурным запахом.

Восточная часть города еще сохранила дыхание колониальной эпохи, испано-негритянский колорит. Старая Гавана была как бы ядром города. К центру вела торговая зона, или, как говорят на севере, «даунтаун». На западе и севере города жили наиболее состоятельные буржуазные семьи. Здесь был совершенно иной, изолированный мир, с огромными великолепными особняками. Назывался этот район Мирамар. В этой зоне не было набережной, и городские мальчишки не ходили сюда, чтобы искупаться и нырнуть с парапета. Прекрасное ожерелье из разнообразных по форме, размерам и отделке бассейнов окружало этот район.

Шли первые дни после моего возвращения на Кубу. Был декабрь 1954 года. Меня вполне удовлетворяло то уважительное отношение, которое проявляли ко мне. А вскоре я получил и отпуск.

Одним из первых зашел повидать меня негр Бомба, похожий на трость из черного дерева с рукояткой из слоновой кости. Он по-прежнему работал пожарником. Бомба наконец-то женился, найдя себе невесту с пятью малышами. С большим смирением он просил меня взять его к себе ординарцем. Это дало бы ему возможность получать солдатское денежное содержание и деньги за продовольственный паек, поскольку он перестал бы питаться в части, а также позволило бы поискать еще дополнительную работу, чтобы облегчить положение семьи. Я согласился и, кроме того, частично освободил его от обычных для ординарца обязанностей. В знак внимания и благодарности он взял на себя обязанности по уходу за моим автомобилем. Я согласился на это, поскольку знал Бомбу как человека серьезного, на которого можно положиться. Щелкнув каблуками и улыбнувшись белозубой улыбкой, Бомба вышел. Это было мечтой всей его жизни и большой «привилегией». В конце концов, теперь он был свободен и отвечал только за меня.

Мне выделили удобную комнату в правом крыле здания военно-воздушных сил, где ранее находился фешенебельный отель «Альмендарес». Кое-что еще сохранилось от былой роскоши: великолепная роспись офицерского клуба, мебель, слегка, правда, испорченная, но ею еще пользовались в комнатах. Из мебели кое-чего недоставало, так как еще в тридцатые годы часть ее была вывезена в частные дома высших офицеров, когда армия купила этот отель. Об этом могли вспомнить лишь старые солдаты, помнившие еще времена Мачадо, Батисты, Педрасы, Бетсарио, Эрнандеса. Солдаты рассказывали нам об этом с большой охотой, хмуря брови и иронически улыбаясь.

Много мебели продал капитан Домингито. Он делал это прямо на улице, причем продавал но низким ценам и в рассрочку на длительное время. У Домингито можно было купить все: от скороварки и парового котла до аппарата для приготовления коктейлей, телевизора и автоматической стиральной машины. Домингито был хорошо сложен, невысокого роста, полноватый, всегда загорелый и вечно улыбающийся. Улыбался капитан даже во сне. Домингито был особо доверенным лицом командующего авиацией полковника Табернильи и главы американской миссии полковника Альфреда Хука. Все, что он продавал, было совершенно новеньким. Товары прибывали на самолете, официально приписанном к американской военной миссии в ВВС Кубы. В иных случаях использовали авиацию из транспортной эскадрильи ВВС Кубы. Большую часть того, что привозили из Майами, доставляли на аэродром поздно ночью и разгружали в укромном уголке специально подобранные люди, а затем на армейских грузовиках срочно перебрасывали в роскошные магазины на 10-й улице в Ведадо и на 42-й улице в Марьянао. В связи с тем что эти магазины продавали товары высокого качества по более низким ценам, чем в других магазинах, они пользовались популярностью в высших кругах гаванской буржуазии.

Среди офицеров считалось престижным обедать в ресторане «Мезами», который находился на 42-й улице в Марьянао. Его владельцами были майор Луис Ларреа по прозвищу Заика и капитан Пуиг по прозвищу Тико. Первый был летчиком военной авиации, второй - пилотом транспортной эскадрильи. Майор Ларреа, женатый на Фентоне - девице из «высшего общества Гаваны», был владельцем табачной компании, штаб-квартира которой располагалась на одном из этажей здания военно-воздушных сил. Все служащие этой компании были военными, летчики служили в ВВС. Обслуживание и ремонт самолетов, заправка топливом, работа механиков - все это шло за счет ВВС. Летчики рисковали жизнью, совершая полеты на «летающих гробах» - самолетах Р-47, которые мы называли «летающими гробами». Считалось особо почетным делом совершить рейс в Пинар-дель-Рио по делам компании. Летчикам, которых назначал сам Табернилья, приходилось рисковать жизнью, так как самолеты давно подлежали описанию.

Часто я ловил себя на мысли, что мне приятно проходить в новенькой офицерской форме по старым коридорам того самого здания, где я когда-то ходил солдатом, где стоял в утренние часы со своим «Спрингфилдом», борясь со сном. Меня энергично приветствовали солдаты и старые сержанты, среди них был и старшина эскадрильи Силенсио, да и другие, которые делали солдатскую жизнь каторгой. Теперь они расплывались в улыбке, отдавали честь и просто излучали доброту…

Он шел медленно, высокий, с огромными тенями под глазами, с длинными черными усами и бакенбардами, какие были модными еще в XVIII веке. Он казался еще старше, чем был на самом деле. Продвигаясь вдоль стены, он опирался об нее обеими руками. Было видно, что он устал, пока поднялся на второй этаж, где располагался офицерский клуб. Я поздоровался с ним, не упустив ни малейшей детали воинского этикета. На его лице застыла гримаса презрения и крайнего неуважения. Не дожидаясь его ответа, я сказал:

– Капитан Анхело! Позвольте поприветствовать опытного пилота!

Этими словами я застал его врасплох. Он какое-то мгновение размышлял, как ответить мне - грубо или любезно, и наконец решился:

– Лейтенантик! Ну и как, прошел курс учебы? Пойдем-ка выпьем рому!

Я начал было отказываться, но он не хотел ничего и слушать. Его глаза метали искры, рот скривило, как от боли, и он проговорил глухим, скрипучим голосом:

– Лейтенант! Если я приглашаю и кто-то отказывается - это оскорбление!

– Извините, капитан. Я хотел сказать, что принимаю ваше приглашение, но с одним условием - и вы позволите мне пригласить вас.

«Хорошо, что он здесь один», - подумал я, выходя из бара офицерского клуба.

Бар находился в конце просторного помещения офицерского клуба. Когда открывалась его тяжелая стеклянная дверь, прохладный воздух ударял в лицо. Я помню день открытия бара - это была первая работа американской военной миссии. По мнению американцев, это должно было дать большой психологический эффект. За длинной стойкой можно было заказать шотландское виски, французский коньяк, а в качестве закуски - национальное кубинское блюдо. В баре тихо играла музыка, на стенах были нарисованы военные самолеты. Видимо, по распоряжению командования это сделали солдаты-художники. Обслуживали клиентов двое: Бенигио - человек маленького роста, худой, с золотыми зубами, и Сеспедес - высокий, тонкий, с постоянной улыбкой на лице. Работа в баре была для них большим благом. Они не переносили тягот и издевательств по службе, как другие солдаты в подразделениях, а именно их офицеры постоянно избирали в качестве объектов для своих жестоких шуток.

Главной достопримечательностью клуба был старинный зал приемов, украшенный резными золочеными канделябрами, с тяжелыми портьерами на огромных окнах-витражах. На середине гранитного пола стояло несколько бильярдных столов, окруженных тяжелыми креслами. В вале, где демонстрировались кинофильмы, были и столики для игры в домино. Здесь же стояли телевизор и телефон. Из салона можно было попасть на просторную террасу, выложенную красными плитками. Широкие стеклянные двери и окна на террасу всегда были распахнуты настежь.

Красная терраса служила смотровой площадкой. Старые полковники, которые, как правило, уже не летали, собирались здесь с молодыми летчиками, панически боявшимися полетов, но все-таки летавшими за рубеж, за что получали хорошую плату. С замиранием сердца они ежедневно наблюдали с террасы, как взлетает «летающий гроб» с печально известной взлетно-посадочной полосы номер 8 на аэродроме в военном городке Колумбия. Неоднократно им приходилось видеть, как разбиваются самолеты с людьми. Отсюда, с террасы офицерского клуба, за летным полем можно было разглядеть зеленые площадки для игры в гольф, принадлежавшие «Кантри-клабу» Гаваны, куда имела доступ лишь высшая аристократия.

То было время перехода от старого вида авиации к новому, более совершенному.

По военному пакту о взаимной помощи американцы направили Кубе восемь учебных реактивных машин «Локхид» Т-33. В результате переговоров нам поставлялись также две эскадрильи самолетов В-26, прибывших из Ирана. Бывшие курсанты группы 54-Q должны были взять на себя основную тяжесть полетов на Р-47 - «летающем гробе», печально известном со времен второй мировой войны.

Ходили разговоры, что американцам эта помощь обошлась в полтора миллиона долларов. В эту сумму не вошла даже стоимость запасных частей - их просто не существовало. Самолеты были сняты прямо с консервации, где они находились со времен второй мировой войны. В коридорах летчики вели разговоры, боязливо поглядывая по сторонам, и в шутливой форме показывали на плечи - значит, это работа полковника Табернильи, и на усы - значит, дело не обошлось без начальника миссии американских ВВС. Еще большая глупость была совершена позднее, в 1958 году, когда в полном беспорядке у англичан были закуплены истребители «си-фьюри». К стыду американской миссии, она только ревниво взирала па вмешательство англичан в сферу ее деятельности. Говорили, что глава американской военной миссии получил 50 тысяч долларов и потому особенно не препятствовал англичанам в их сделке. Конечно, подобные дела совершались в баре, с ромом, в присутствии женщин, а вот летчиков, которые должны были подниматься в воздух на этих «летающих гробах», там не было…

После помпезного прибытия на Кубу первой партия этих самых «летающих гробов» нужно было совершить и первые вылеты. На этот раз судьбе было угодно распорядиться так, чтобы полетел американский летчик. При приземлении в машине что-то сломалось, и летчик совершил вынужденную посадку на площадке для выгула собак в Марьянао. Его самолет пересек площадь и пробил кирпичную стену. Пилоту чудом удалось спастись. Это дало повод для распространения слухов среди летного состава о том, что Р-47 - отличный самолет. Если бы это было не так, то он попросту разбился бы! Полковник Хук скрепя сердце слетал один раз, полковник Табернилья тоже летал два или три раза, и на этом поставили точку. Делом американцев было управление, командование. Больше всего их занимали проблемы «транспортировки товаров» и другие «специальные» операции. Эти задачи никогда не доверялись молодым летчикам-профессионалам, только что вернувшимся из США, и другим кубинским пилотам. Нас использовали для «боевых» задач.

Утро выдалось душное и тяжелое, несмотря на легкий бриз, врывавшийся через раскрытые окна красной террасы клуба и раздувавший плотные шторы. Огромные светильники, раскачиваясь от ветерка, позванивали стеклянными подвесками. Кондиционеры в баре работали на полную мощность, и после душной улицы было приятно оказаться в прохладном помещении, особенно после полетов. Однако через какое-то время холод проникал через короткие рукава и расстегнутый ворот форменной сорочки цвета хаки. Наша форма" имела одну особенность - в ней было очень жарко летом и холодно зимой.

Было еще рано, но бар «Бильтмор» был почти полон. Здесь уже собралась обычная компания: старые полковники, летчики с Р-47 и мы, такие же, как я, парни, радующиеся офицерским званиям и летным знакам на груди.

Стойка бара представляла собой практически замкнутую окружность. Она была из черного дерева с бортиком по наружной части. В центре стойки располагались стеклянные шкафы, заполненные бутылками со спиртным. Неяркий свет падал откуда-то сбоку, освещая салон. По его периметру вдоль стен стояли удобные кресла, обтянутые черным мехом. Здесь, в баре «Бильтмор», собирался цвет публики. Красивые женщины, элегантные, утонченпые.

– Альваро, забудь об этой, она тебе не подойдет, - прошептал мне на ухо Эстуардо, мой сосед. - Знай свое место. Она хороша, но… у тебя нет экономической базы. Обрати внимание вон на ту… Куколка, живет на 5-й авеню. У них сахарный завод в Санта-Кларе, деньги в банке, много денег, посещают яхт-клуб. Мне кажется, ты привлек ее внимание. Я пойду поговорю с ней. Через несколько минут подойди ко мне и спроси о чем-нибудь, а ж представлю тебя ей. Не теряй времени и расскажи ей что-нибудь да пригласи прогуляться вечером в домик к Элизите.

Эстуардо улыбался с видом человека, имевшего большой опыт в подобных делах. И сейчас, беседуя со мной, он поглядывал по сторонам.

– Авиатор должен атаковать быстро, как на реактивной машине. Здесь нельзя зевать, девочки очень впечатлительны, им так хочется выйти замуж за настоящего мужчину…

В углу играло трио, но его никто не слушал. Каждый был занят своим делом. Здесь все напоминало дипломатическую встречу, где люди задавали друг другу вопросы, хотя было ясно, что и вопросы, и ответы не имеют значения. Приглушенная и тягучая музыка, пары виски и французского коньяка, запах духов - все смешивалось у стойки бара, ударяло в голову. Вокруг стоял туман. Вначале огни казались яркими, потом становились тусклыми и расплывчатыми… Опытные руки бармена готовили очередной коктейль…

Все три машины быстро срываются с места и отъезжают от «Бильтмора», шурша шинами по асфальту. Лаурача едет рядом со мной. Я еще не успел разобраться, а уже сижу вместе с ней. Через стекло вижу 23-ю улицу. Огни реклам расцвечивают асфальт проезжей части, а светофоры отбрасывают свет на проезжающие автомобили. Звуки сигналов эхом отдаются в верхних этажах зданий. Опытная рука Эстуардо ведет первую из трех машин к «Монмартру» - первой нашей остановке. Па перекрестке видны какие-то огни, повисшие в воздухе. Слева, у набережной, негритянские мальчишки приставали к прохожим: «Сеньор, сеньор, почистим ботинки!» Они кричат это для одетых в яркие пестрые одежды туристов, которых здесь полным-полно.

«Абана-Хилтон» - пышный, великолепный дворец… Отель «Насьональ» с бассейном, постоянно окруженным девушками в бикини… Мы по-прежнему едем по 23-й улице. Из света попадаем в темноту и у светофора вдруг резко тормозим. Элегантный полисмен в синей форме с дубинкой в руке подходит к нам. Одного взгляда достаточно, чтобы убедиться, что за публика в машинах. Приветствие, извинение и пожелания счастливого пути… Он уходит, и его взгляд, полный высокомерия, направлен теперь на пешеходов.

Негр в месте парковки автомобилей просит отдать ему ключи. Он старается быть любезным. На ум приходит мысль - как же несчастлив этот человек, если от одного жеста какого-нибудь богача зависит, будет ли сегодня накормлен он, его семья, его дети. На одежде Лаурачи позвякивают какие-то штучки, когда мы с ней усаживаемся на мягкий диван маленького салончика в баре. Она поняла, что привлекло мое внимание, и с кокетливой улыбкой говорит мне, прикуривая сигарету:

– Альваро, вы, мужчины, ничего не понимаете в моде. Это самая последняя современная модель из французского журнала, сшита в «Эль-Энканто». Мама подарила мне это платье на прошлой неделе, когда я вернулась из путешествия в Европу после окончания учебы.

В машине Лаурача уже рассказывала мне об этом. Несколько месяцев назад она завершила учебу в колледже, и отец в награду за это оплатил ей все расходы, связанные с путешествием в Европу. В компании своих подруг она побывала в Италии, во Франции, в Германии и других странах.

Постепенно наш разговор налаживается. Из ее слов я понимаю, что она с большим уважением относится к церкви, к религиозным традициям, хотя это идет вразрез с ее веселым и беззаботным характером. Кроме того, Эстуардо говорил мне, что в ее семье каждый живет своей собственной жизнью. Все знают, например, что ее отец, пожилой мужчина, состоит в любовной связи с одной из популярных артисток телевидения.

Теперь я могу внимательно рассмотреть Лаурачу. Это красивая девятнадцатилетняя девушка с лицом куклы, оттененным светлыми волосами.

В «Монмартре» полно народу. Невозможно пройти к столикам, посмотреть шоу или хотя бы выйти в зал игральных автоматов. В основном здесь отдыхает буржуазия. Но если внимательно присмотреться, то можно отыскать и простых служащих и женщин, которых привели сюда мужья или женихи, чтобы потанцевать и поболтать. Слышатся меланхоличные звуки саксофонов музыкальной группы Чавалес из Испании. От столиков доносится гул голосов.

Мы с Лаурачей курим, и голубоватый дымок сигарет медленно поднимается к потолку, к светильникам, которые уже не способны пробить плотную пелену дыма, повисшую в зале. Мои часы показывают 3 утра. Только что закончился последний сеанс шоу - впечатляющий парад женщин в крошечных бикини с блестками, в которых отражается свет электрических ламп. Пора на покой.