Та организация участия «станов» литовско-русского шляхетства в общегосударственных делах — управлении военном и финансовом, законодательстве и вопросах так называемой «высшей политики», которая так определенно выступает в первые десятилетия XVI в., — несомненно, крупный шаг в развитии литовско-русской государственности, шаг к созданию из суммы самодовлеющих земель объединенного государства. Образование национальных государств в так называемом «конце средних веков» мы подводим под формулы «собирание земли», «собирание власти» из того состояния раздробленности территорий и верховной власти, которая так характерна для эпохи феодализма, для эпохи удельщины. Процесс этот ведет к образованию «сословных монархий» путем возникновения центральных учреждений, таких, как «генеральные штаты» на Западе, как сеймы вальные в Польше и Литве.

При всем различии внутреннего строения этих учреждений в разных странах, при всем различии уклада их внутренних социальных отношений существенно подчеркнуть тождество исторической функции, которую исполняли эти учреждения в развитии новой государственности. Но для понимания основных явлений литовско-русской истории важна прежде всего оценка степени и характера достигнутого объединения.

А «степень» эта осталась в течение всей первой половины XVI в. весьма и весьма относительной, характер же объединения сохранил в весьма значительной степени старую печать союзности, соединения лишь для определенных целей, и то недостаточно глубоко захватывавших широкие круги, массу общественную. Области продолжают жить своею местною жизнью, своими местными интересами. Сознание своих прав и своих интересов, своей политической индивидуальности преобладает над сознанием ценности общегосударственного единства, к охране и укреплению которого шляхетская масса относится со значительной пассивностью. В этом элементарном явлении ключ к пониманию исторических судеб Литовско-Русского государства.

В чем была задача начавшегося государственного строительства? Перед непосильным бременем внешней борьбы на два фронта — против Москвы и татар — Литовско-Русское государство из чувства самосохранения стремится собрать свои силы, объединить военные и финансовые средства, необходимые для самообороны. Создать единство управления в смысле единства распоряжения силами и средствами страны было единственным способом обеспечить для Литовско-Русского государства возможность дальнейшего существования и развития.

Костюмы магнатов ВКЛ конца XVI века 

Мы видели те условия, которые сделали эту цель недостижимой московским или французским путем — усиления монархической власти, собирания власти и централизации управления. Напротив, политический процесс в великое княжение Сигизмунда I идет в направлении ослабления не только господарской власти, но и народившегося было значения господарской рады.

Рада оказалась не в силах выработаться в значительную административную власть, не стала во главе сеймов как носительница крепкой центральной власти, хотя имела, по-видимому, не мало данных для этого и шла не без успеха по пути к этой роли.

Постоянные и весьма продолжительные периоды отсутствия господаря, как мы уже видели, возлагали на раду всю полноту забот о ходе управления. Но красной нитью проходит через всю первую половину XVI в., в княжения Сигизмун-да Старого и Сигизмунда-Августа, ее бессилие как административной инстанции. Насущная потребность упорядочить управление вызывает в эту эпоху развитие двух единоличных властей для управления военного и финансового — гетмана наивысшего и подскарбия земского. О дебютах первой из этих должностей речь уже была. Созданное в замену личной власти господаря как единоличного вождя соединенных военных сил всех земель государства гетманство наивысшее могло только окрепнуть в своем значении в эпоху все нараставшей борьбы с Москвой.

Наряду с этим нарастает у станов сейма настроение тягости непомерных жертв, поглощаемых войной, и стремление сложить возможно большую часть бремени на господарский скарб и на господарские имения.

На сейме 1544 г. князья, паны и шляхта просили, чтобы господарь, на котором лежит обязанность давать оборону подданным, делал взнос из скарба в суммы, собираемые по решению сейма на военные нужды, и нес бы военную службу с так называемых «спадковых» имений, т. е. тех земских имений, которые переходят к нему в порядке выморочности. Сигизмунд выразил удивление, что его равняют с подданными, «бо то есть речь незвычайная а ни пристойная господарю, дабы его милость имел з вами, подданными своими, в оной службе з имений спадковых быти ровним», и отказал. Отказывал он и позднее, когда сеймы домогались, чтобы шляхта этих «спадковых» имений причислена была к общему стану шляхетскому, пользуясь общим «земским правом», и служила под хоругвями шляхетских ополчений.

Это стремление поставить господаря, так сказать, на одну доску с другими землевладельцами сказывалось даже в требованиях, чтобы он сам «рушался» своей особой в походы, — требованиях, особенно неприятных Сигизмунду-Августу, чуждавшемуся походной жизни.

Эти отношения к великому князю чрезвычайно характерны. Видим своеобразную трактовку носителя верховной власти как силы не столько органически необходимой для государственного дела, сколько отвлекающей значительную часть средств от этого дела. Глубокое падение авторитета власти господарской ввиду систематического абсентеизма обоих Сигизмундов из Литвы — естественный результат сложившихся условий и отношений. Ведь упреки и требования вроде приведенных нельзя не признать, несомненно, заслуженными. Это же течение сказалось и в отношении к сбору «серебщизны», податков, поконевых сборов на военные нужды.

Если правительство было более чем право в постоянных жалобах на то, что ухваленные сеймами сборы поступают крайне неаккуратно, с огромными недоимками за ряд лет, с невозможностью добиться их взыскания, то и сеймы имели достаточно оснований подымать вопрос о том, куда деваются собранные деньги, и жаловаться на прямое расхищение господарских имуществ, уходивших повально в «заставы» поистине ростовщического характера в руки вельможных панов.

Вопрос о расходовании «серебщизны» возник в начале правления Сигизмунда-Августа. Сейм 1547 г. нашел нужным, выразив недоумение по поводу того, куда девались средства, собранные по ухвалам сеймовым на земскую оборону, просить господаря, чтобы впредь эти деньги расходовались «одно на посполитую оборону земскую, на люди служебные», а для гарантии, что так будет, поступали бы не в общую казну, скарб земский, а на хранение особой комиссии из двух избранных лиц и писаря с обязанностью отчитываться в них перед сеймами.

Из отчетов земского подскарбия за 40-е годы видно, что, действительно, несмотря на постановления 1538 и 1540 гг. не обращать сбор «серебщизны» ни на какие иные расходы, кроме «обороны земской», значительная часть их ушла на «оправы послом», на покупку коней для дворян господарских и разных товаров у турецких и татарских караванов, на нужды «минцы» господарской, т.е. денежного двора. Господарь ответил с досадой, что все произведенные расходы касаются «потребы земское», а отчет дается ему и раде.

Недоверие к господарскому хозяйничанью сказалось, с одной стороны, в протестах 1544 г. против частых сборов «серебщизны», которые становятся почти постоянной податью и потому, являясь по форме уступкой добровольного изъятия из привилегий, разрушают в конце концов самую суть привилеев. И сеймы были правы — общие условия жизни государственной должны были вести к установлению постоянной общей подати как прочной основы государственных финансов. Но станы отступали перед такой перспективой, тем более что могли заявить: пользы-де от этих сборов для государства они не видят.

Сенокос. Гравюра XVI в. 

Такими пререканиями подготовлено было постановление сейма 1568 г. Сеймовая ухвала, назначившая новую «серебщизну», предоставила ее расходование гетману наивысшему, которому поручен и набор жолнеров (эта «серебщизна» определена взамен посполитого рушенья), а также управление всей наемной военной силой, держание всех жолнеров под гетманскою «справою и послушенством».

Лишь по «квитам» гетмана могла расходоваться эта военная казна.

Эти постановления, по справедливому замечанию Любавского, превращали главнокомандующего-гетмана в своего рода военного министра, ведающего и комплектование армии, и всю военную администрацию, и расходование сумм, назначенных на военные нужды. Непрерывность военного напряжения требовала организации постоянного войска по типу наемных войск и постоянного деятельного надзора за состоянием оборонительных средств государства.

Такова почва, на которой вырастает крупное значение гетмана наивысшего, явившегося заменой, а скорее суррогатом, прочной организации военного и военно-финансового управления. Гетман даже раздает «до воли и ласки господарской» земли за военную службу, и сам господарь нередко через него осуществляет свои пожалования заслуженных людей, поручая ему «яко гетману наивысшему» подыскать соответственные имения для того или иного лица. Но на должности гетмана остается печать власти экстраординарной, снабженной временными и чрезвычайными полномочиями.

Воплощаемая в гетманских полномочиях сторона государственной власти прочной, устойчивой, органической силы в них не получила.

Аналогичным явлением можно признать и развитие полномочий подскарбия земского. Как постоянный орган управления подскарбий имеет более устойчивое значение, чем гетман, в системе управления Литовско-Русского государства и ведает в нормальное время все государственные доходы и расходы, в том числе и военные. Первоначальная роль подскарбия — быть господарским казначеем и расходовать по распоряжениям (устным и письменным) господаря и его панов-радных казну господарскую.

Несколько более широкое значение приобретает подскарбий в конце княжения Сигизмунда I больше в силу огромного личного доверия господаря к Ивану Горностаю, подскарбию с 1530 г., чем вследствие развития самой должности и строя финансового управления. Только к 60-м годам XVI в. невозможная неурядица в заведывании государственными финансами привела к попытке внести в эту сторону управления больше единства и порядка расширением компетенции земского подскарбия. Из господарского казначея он определенно стал действительно земским в силу постановления Виленского сейма 1561 г.

Этот сейм сделал попытку усилить финансовые средства казны, увеличив косвенные налоги — мытные, шинковые и иные, — обязав господаря не отдавать их в аренду или заве-дывание помимо представлений подскарбия. Все «поборцы» ставились под присуд и послушенство подскарбия земского, который один и возбуждает ходатайства о предоставлении кому-либо льгот. Расходы из скарба производятся им по приказу господаря или формальному, «з сполные намовы», постановлению рады.

В руках подскарбия сосредоточивается при Сигизмунде-Августе и все управление господарским хозяйством, получившее особое значение ввиду реформы этого хозяйства новой размежовкои крестьянских участков с целью уравнения как размера наделов, так и обложения крестьян повинностями, замены дробных и пестрых повинностей чиншем и барщиной, наконец, раздачей пустых участков новым тяглецам. Во главе всего этого дела — волочной померы и введения новой уставы господарского хозяйства — стоит подскарбий земский. Устава эта подчинила контролю подскарбия всех держателей различных держав на землях господарских, сильнее централизуя эту сторону финансового управления.

Подскарбий поставлен в 1566 г. и во главе всего монетного дела с обязанностью чеканить монету по мере надобности с выгодою. Он производит ревизии всех источников скарбового дохода, заботясь об увеличении этих доходов. И расходы государственные в его ведении — выплата заслуженного людям служебным и пушкарям, ремесленникам замковым, выдачи на расходы по строительным работам в замках и снабжение их провиантом и боевыми припасами, выдача пенсий заслуженным (юргельтов) и т. п. Словом, скажу и о нем словами Любавского:

«Подскарбий земский из казначея при главной государственной кассе превратился в доверенного и самостоятельного начальника всего ведомства финансов и государственных имуществ с инициативою и широкими полномочиями в пределах этого ведомства» {147} .

Такая эволюция строя важнейших сторон государственного управления в направлении к централизации и единоличному ответственному заведыванию стояла, однако, в решительном противоречии с общими судьбами центральной власти за ту же эпоху. Полномочия гетмана и подскарбия так определены, что они в их развитии ограничивают, даже вытесняют из соответственных сторон дела личную власть господаря, оставаясь вместе с тем органами его власти, хотя и введенной в определенные рамки сеймовыми ухвалами. Все это конституционное развитие Литовско-Русского государства не привело на деле к созданию сильной центральной власти и не разрешило очередной политической задачи, поставленной перед ним жизнью.

Причина тому — в особенностях развития сеймового строя и связанных с ним внутренних отношений социальных, между разными станами, «до сейму належачими», и политических, между отдельными землями и общим государственным центром.

Горожанки (реконструкция) 

Значение сейма, сложившееся в первые три десятилетия XVI в., естественно растет дальше при слабости центральной власти. Попытки господаря отстоять остатки своих прерогатив, хотя бы и разделенных им с радой, становятся все слабее, растет сеймовое «гминовладство».

Уже в 1544 г. для сейма недопустим порядок установления размера военной службы решением ко роля с панами-радой. Установление это «произволением и радою» вальных сеймов уже сознается как «исконная» старина, так-де было «завжды» — при Сигизмунде, как и при «предках его». И сейм настаивает, чтобы паны-рада впредь не решали вопроса о «бремени» земском «без оповеданья и произволенья княжат, панят и всего рыцарства». Господарь еще пробует ответить, что такое напоминанье — дело непотребное; он, как осел на вотчине своей, всегда «обороны панства своего и иншие речи, прислухаючи того панства, рядил и справовал» сам с панами-радою. «И на том его милость есть ныне и на потомные часы», «як здавна бывало».

Исторически прав был Сигизмунд, но его старина быльем поросла, и шляхта верно ссылалась на свое право, как уже «застаревшее», достаточно окрепнув. И сам господарь, публикуя новую военную уставу, ссылается на согласие шляхты, хоть, конечно, обе стороны вкладывают разный смысл в такую ссылку. О праве обложения и споров уже быть не могло; отдельные же случаи нарушения вызывали немедленно протесты сеймов. Нарушения если и возникали, то ввиду спешной нужды, ибо принципиально Сигизмунд признавал, как он это особенно ясно формулировал в грамоте 1528 г. по поводу выкупа господарских имений на данную сеймом субсидию, что он не имеет права без нарушения законов облагать землевладельцев «серебщизною» без их воли и согласия.

Примеры нарушений, или того, что шляхта считала нарушениями этого принципа, интересны тем, что спорные назначения сборов произведены были на сейме, но особого состава. Еще неустановившееся представительство давало повод толковать понятие сейма с точки зрения его личного состава.

Например, в 1534 г. господарь призвал на сейм — кроме панов радных — княжат, панят и всех урядников, а также рыцарство-шляхту, но так, что поветовым хоружим поручено выбрать в своих поветах двух «добрых» земян и с ними приехать в Вильну. В земле Полоцкой то же поручалось воеводе. Не вижу надобности подставлять под этот выбор избрание шляхетским съездом. Постановления этого сейма не вызвали споров. Иначе пошло дело в 1551 г., когда Сигизмунд-Август и рада нашли возможным заменить посполитое рушенье особой платой на наем служебных с каждого коня, которого обязаны были землевладельцы ставить на войну. Этот поконевый сбор был определен на сейме панов-рады, всех урядников, княжат и панов. Поветы были представлены только хоружими, без шляхетских послов. Сбор и стали собирать через детских, притом строго и с конфискацией имений у неплательщиков.

На следующем вальном сейме 1554 г. это вызвало протест шляхты, требовавшей возврата «поконевских пенязей» как взысканных незаконно. Господарь отвечал, что пенязи эти определены-де на сейме, собрании «сойму належачих» особ-урядников, и так при своем и остался.

Наконец, вопрос об издании новых законов. После издания первого статута сеймы неоднократно поднимали вопрос об его «поправлении». На сейме 1544 г. король согласился и предложил сейму выбрать 10 лиц, «людей добрых и поважных», как греческого, так и римского закона, поручая им одни артикулы поправить, а другие вновь учинить и представить свою работу на следующий сейм, чтобы выработанные артикулы были «уфалены» «через посполитый снем, на што вся земля зволить», и приняты «з его милости господарским дозволеньем». Так новая кодификация с изменением артикулов статута поручена сеймовой комиссии. Что же вышло на деле?

Избрание комиссии не состоялось. Станы сейма просили, чтобы король сам назначил ее членов и платил им жалованье. Король предлагал сейму назначить содержание кодификаторам особым ассигнованием, помимо средств скарба. Прошло несколько лет, и на сейме 1551 г. вопрос об исправлении статута возник снова. На этот раз господарь соглашался сам назначить 10 лиц по соглашению с радой, лишь бы сейм изыскал средства на их содержание.

На том же сейме станы ходатайствовали, чтобы ничто не имело силу закона, кроме установленного на вальном сейме. Дело снова затянулось, причем король оттягивал ряд вопросов, касавшихся шляхетских прав и ходатайств, до «поправы» статута, и только к 1561 г. исправленный проект был намечен и представлен сейму для ознакомления. Ряд споров по отдельным артикулам дал возможность создать окончательную редакцию второго статута только в 1566 г. Этот статут, торжественно признавший (разр. II, арт. II), что,

«когды будет потреба противно которого неприятеля нашего обороны земское… албо войска вести, тогды мы сами господарь, або и с паны радами нашими не маем а ни будем мочы того учинити, а ни серебщизны и поплату никоторую установляти, аж первой сойм великий вальный зложивши, на который съедутся княжата и паны-рада духовные и светские маршалки и иные врядники земские и дворные, паны хоруговные и послы земские поветовые»; признал и законодательные полномочия сейма: во введении сказано, что все обыватели великого княжества Литовского и все земли, к нему на-лежачие, будут рядиться и судиться по этому статуту, «поправуючи и прибавляючи водле часу потребы артикулов в том статуте на соймах вальных великого княжества Литовского».

Так статут 1566 г., вообще значительно расширивший шляхетские права, можно назвать первой конституционной хартией Литовско-Русского сейма. Этот сейм занял правом определенное положение в основных спорных вопросах накануне своего исчезновения с исторической сцены.

Вальный сейм Литовско-Русского государства приобрел в первой половине XVI в. не только огромное значение в судьбах страны, но и возможность почина, инициативы в деле государственного строения. Он выступает в качестве учреждения, без которого господарь и паны-рада, в сущности, бессильны. Он становится вместе с ними составной частью верховной государственной власти. Что же сам он такое? Мог ли этот вальный сейм стать той силой, которая укрепит и обновит государственное единство, поставя его на новых и прочных основаниях? Насколько вальный сейм мог действительно сыграть ту роль, для которой он предназначался по условиям своего возникновения?

Вашкевичская усадьба. Построена в XVI веке (рис. В. Дмуховского 1840 г.)

Прежде всего по составу своему наиболее полные вальные сеймы представляют преимущественно великое княжество Литовское в собственном, тесном смысле слова. Высший слой, основной с точки зрения влияния, составляли те из сейму належачих, которые призывались viritim, именными пригласительными листами, — князья, паны и урядники; второй — шляхта, представительство которой по поветам установилось в рассматриваемый период. Число и тех и других распределялось так, что великому княжеству на сеймах принадлежало подавляющее большинство, руководящая роль в деяниях великих вальных сеймов.

Но и помимо того так называемый вальный сейм был для местной шляхты великого княжества своим местным сеймом, так как для нее он был единственным объединявшим ее местным собранием, и шляхта великого княжества съезжалась на сеймы в большом числе со своими частными делами и ходатайствами, помимо призыва, поддерживая и в те годы, когда устанавливается представительство по два земянина при поветовом хоружем, старую традицию поголовного съезда, и она также привлекается к занятиям сейма. Вальный сейм есть с этой, бытовой стороны своей сейм великого княжества Литовского, расширенный призывом на общее совещание князей и панов, урядников и представителей шляхты из земель-аннексов.

Основной дуализм состава Литовско-Русского государства остается непреодоленным и дает себя чувствовать в ряде моментов политической жизни. Недаром и статут 1566 г. еще говорит о «панстве нашого великого князьства Литовского и всех землях, ку нему належачих».

Действительно, так называемые земли-аннексы и на вальных сеймах не тонут в общем единстве. Они выступают то и дело со своими особыми заявлениями и ходатайствами. Правда, попыток признать те или иные постановления сейма не имеющими силы для данной земли, какую однажды сделали жмудины, не встречаем более в наших известиях, но тем не менее отдельность, особые интересы земель выступают явственно в общей сеймовой работе.

На каждом сейме, кроме ряда петиций по разным вопросам от князей, панов и шляхты всего великого княжества (государства), встречаем просьбы отдельных земель. Просьбы эти то касались тех или иных местных нужд, то повторяли некоторые из просьб, входивших в состав общих петиций. Любавский в последнем случае видит в соответственном местном привилее источник общих петиций, указание на то, что инициатива по данной просьбе принадлежала данной земле. Общие петиции, вероятно, составлялись из заявлений отдельных земель, находивших сочувствие всего сеймового собрания. Но бывало и иначе: местные просьбы на следующем сейме повторяют тот или иной пункт предыдущей общей петиции, свидетельствуя о сочувствии данному домогательству шляхты со стороны местного общества и служа напоминанием об исполнении. На такие повторения господарь обычно отвечал ссылкой на свой ответ предыдущему сейму.

Нередки случаи ходатайств о подтверждении местных привилеев отдельных земель наряду с просьбами о подтверждении общеземским привилеем прав панов, княжат, панят и всего рыцарства. Забота о сохранности местных привилеев даже обострилась с развитием общего законодательства на сеймах. Она ведь вела к осуществлению мысли, чтобы все обыватели великого княжества и земель, «ку нему належачих», жили под одним правом. И в эпоху статутовой кодификации встречаем ходатайства, чтобы новый статут не нарушал привилеев отдельной земли, чтобы господарь гарантировал эту ненарушимость особым «листом».

С этим связаны и ходатайства о том, чтобы в статут были вписаны все местные привилеи. Господарь отказывал в таких просьбах, ссылаясь на то, что он ничьих прав не нарушает, или просто «для некоторых причин».

Любопытно, что не встречаем конкретных указаний на нарушение новым законодательством тех или иных статей местных привилеев. Дело и было, видимо, не в отдельных пунктах, а в опасении утратить вообще свою обособленность и связанные с нею выгоды, прежде всего по части держаний и урядов.

Обобщение понятия местных уроженцев, которым таковые должны даваться, на все население государства умалило бы выгоды представителей местного общества, и, например, жмудины просят на сеймах 1542 и 1554 гг., чтобы уряды в Жмудской земле не давались ни литовцам, ни русским, а только уроженцам Жмудской земли по представлению старосты, тиунов и шляхты. Господарь отвечал, что никому неоселому на Жмуди не давались там уряды, уклоняясь от сути дела, так как их уряды давались вместе с пожалованием земли, что создавало чужаку оседлость.

Так, в 1554 г. волынская шляхта протестует против отдачи старосте луцкому, князю Сангушке, городничего и мостовничего в Луцке, тогда как эти уряды искони раздавались местным земянам. Протесты эти, как и возражения на совмещение урядов, направлены против все большего проникновения в местные единицы людей из центра, становившихся и местными урядниками и местными землевладельцами, связывая более крепкими административными и бытовыми связями область с центром.

Привычная местная обособленность стала почвой, на которой развивается стремление шляхты к судебно-административной децентрализации. Она вырастала из весьма реальных и существенных интересов — потребности в более доступном и дешевом суде.

Добившись установления определенной судебной сессии высшего суда, панов-рады, сперва одного, затем двух «снемов судовых» в Вильне, шляхта борется против практики изъятия господарскими листами отдельных лиц из обычного присуда под личный присуд господарский. Подобная привилегированная подсудность на деле, особенно при Сигизмундах, обращала иск к такому лицу в нечто трудно исполнимое ввиду пребывания господаря в Польше.

И сеймы борются с панами-радою во главе против апелляции к господарю, когда он находится в Польше. Вызовы на суд в Польшу, присылка оттуда детских и т. д. встречают постоянные жалобы, как практика, дающая широкий простор сутяжнической волоките. Господарь объяснял развитие этой практики тем, что паны-рада не съезжаются на роки судовые и не чинят справедливости, но рада отвечала, что мало кто судится у нее: одних детские увели-де в Польшу, другие представляют господарские листы о неподсудности, и хотя по праву такие листы не обязательны, но рада стесняется пренебрегать ими из уважения к господарю, не желая оказать ему «непослушенства».

В 1542 г. господарь уступил и запретил вызывать противника на господарский суд в Корону, иск должен предъявляться в повете, местному суду, по инстанциям от державцы к воеводе, от воеводы до рады, от рады до господаря, причем только от державцев можно переносить дело на суд воеводы, «не вступаючи в речь». Остальные инстанции доступны только «по сказаньи». Это распоряжение было «ухвалено» на сейме 1544 г. как постоянный закон и подтверждено Сигизмундом-Августом в 1547 г. Так была несколько упорядочена центральная юрисдикция.

Но интересов шляхты касался более всего вопрос о местных судах. На сейме 1544 г. шляхта возбудила ходатайство, чтобы в каждом повете был учрежден выборный суд из судьи-шляхтича и писаря, в котором могли бы воеводы, старосты и державцы судить каждого князя, пана светского и духовного.

Типы горожан ВКЛ. Реконструкция 

В этой просьбе две мысли: 1) устранение единоличного суда урядников, хотя бы и ограниченного, часто, впрочем, не исполнявшимся требованием присутствия на суде земян; шляхта жалуется, что урядники обратили свой суд в домашнее дело, судят у себя в имениях, а не по поветам, держат на дому судовые книги, и 2) устранение изъятий из местного суда крупных панов-магнатов, на которых никак не получишь управы. Эти просьбы повторялись неоднократно в конце княжения Сигизмунда I и при Сигизмунде-Августе. Шли они от рядовой шляхты и встретили решительное противодействие урядников, чуявших резкое умаление своих доходов, и панов — против уравнения перед судом с рядовой шляхтой. Господарь уступки делал лишь постепенно, приказав урядникам назначать судей за себя от воевод и старост, упорядочивая производство, уменьшая судебные пошлины.

Только на сейме 1564 г. добились станы учреждения поветовых судов.

На этом бельском сейме при исправлении судебного раздела статута установлено, что паны-рада, старосты, державцы и прочие урядники отступаются по своей доброй воле от своей судебной власти и связанных с нею доходов и что все станы сейма — все и с потомками своими — поддаются «в одно ровное право, в одинакий и не инакший суд и моц, а власность и поступки судовые».

Организация этих новых судов получила свое политическое значение, потому что потребовалось новое, более равномерное распределение поветов взамен старых, исторически сложившихся. Новые поветы были определены на сейме 1565—1566 гг.: великое княжество Литовское — 15 поветов, Жмудь — 1, Берестье и Подляшье — 5, Волынь и Подолия — 4, Киевщина — 2, Витебск — 2, Полоцк — 1. Присуду местного земского суда подчинены все местные землевладельцы, паны-рада, духовные и светские, княжата и паны хоруговные, шляхта и бояре. Эта новая организация судов поветовых повела к преобразованию сеймиков.

По требованию сейма, Сигизмунд-Август издал особый привилей, учредивший поветовые сеймы по новым судебным поветам с обязательством являться на эти сеймики всем местным землевладельцам без исключения — панам радным и князьям, урядникам земским и дворным и шляхте-рыцарству. Эта реформа повела к дальнейшим последствиям.

По новым поветам сложилось и ополчение шляхетское — каждый повет собирал под своей хоруговью шляхетское ополчение, объединенное по воеводствам, с каштелянами и маршалками во главе. Число шляхетских хоругвей поэтому уменьшилось, но стали они крупнее, значительнее. Увеличилось количество должностей каштелянов, воевод с учреждением, по ходатайству сейма, новых воеводств: вместо семи — тринадцать (7 на великом княжестве), чем усилен состав рады господарской. Воеводы, каштеляны и маршалки стали во главе местных обществ не только в ополчении, но и в мирное время, как влиятельные лица и руководители сеймиков. Это втягивало более прежнего вельможные верхи в шляхетскую жизнь и привело к серьезному противоречию их положения.

Носителям единства политического и общегосударственных интересов пришлось стать местной силой, в положении которой боролись две тенденции: к подчинению местных интересов целому или развитию их в ущерб только что сложившейся общей государственности. Вторая тенденция в землях-аннексах взяла, как увидим, верх и подчинила себе дальнейшие судьбы Литовско-Русского государства.

Наконец, по тем же поветам выбирала сеймиковавшая шляхта своих послов (по 2) на вальные сеймы. Это повело к значительному уменьшению числа шляхетских послов. Прежде являлись выборные от множества мелких поветов, особенно в великом княжестве. Но это не умалило значения шляхты. Наоборот, установление обязательности созыва сеймиков перед каждым сеймом для предварительного обсуждения очередных вопросов давало возможность снабжать послов определенными инструкциями, получавшими в случаях особой заинтересованности шляхты значение императивных мандатов. Воззрения местных общественных групп получили более сильное влияние на общие судьбы государства, что в условиях розни внешних интересов и особенно разъедавшей Литовско-Русское государство социальной вражды магнатских верхов и шляхетской массы привело его к гибели.

Процесс построения государственного здания на более широком фундаменте, чем ранее, привел не к укреплению, а к распаду целого, ослабляя значение тех социальных элементов, которые являлись носителями центростремительных, объединяющих Литовско-Русское государство тенденций.

Вельможное магнатство переросло еще во второй половине XV в. ту раздробленность территории Литовско-Русского государства на отдельные политические единицы-земли, которая придавала его представителям, пока они стояли преимущественно во главе земских миров, значение вождей местных обществ. Этот результат получился вследствие двух причин — развития магнатского землевладения вне рамок деления на земли и расширения круга лиц, занимавших высшие административные должности и примыкавших ко двору и раде господарским.

Географическое распределение владений крупных землевладельцев можно проследить по данным, собранным у Любавского в его исследовании «Областное деление и местное управление в Литовско-Русском государстве» и особенно у Леонтовича в его книге «Очерки истории литовско-русского права. Образование территории Литовского государства». Характерной его особенностью является разбросанность этих владений по разным местностям великого княжества Литовского в собственном смысле и земель-аннексов.

Церковь Михаила Архангела в Сынковичах Гродненской области — храм-замок начала XVI века 

Конечно, для многих старинных фамилий можно указать место их родового гнезда, но разнообразные приобретения обычно не расширяли этого гнезда, а связывали их землевладельческие интересы с иными областями и поветами. Разрастались экономические связи вельможного магнатства различными путями: родственными отношениями между различными фамилиями, что вело к изменению состава их владений путем наследования; пожалованиями земель за выслугу в вечность; наконец, приобретением держаний и застав, иной раз, и притом нередко, переходивших в пожизненное пользование и даже наследственное владение. Ведь «держания» по принципу кормления были гарантированы неотъемлемостью иначе как за вину по суду, а заставы фактически отходили во владение панов столь прочно, что попытки их выкупа, их «редукции», переживались как крупная мера социально-политического характера, с характером принудительного выкупа имуществ у их владельцев для восстановления разрушенного фонда государственных имуществ.

Даже наиболее прекарное владение панское — держания «до воли господарской» — постепенно крепло и консолидировалось, когда в привилеях проведено было различие пожалований, полученных при предках нынешнего господаря, от пожалований, данных им самим.

Земский привилей Александра относительно первых подчиняет «волю» господаря соглашению рады, а вторые оставляет в личной воле господарской. Путем получения пожалований «в вечность», «до живота», «до воли», путем купли и наследования вельможные паны, появлявшиеся в той или иной области в качестве воевод, старост и наместников, становились местными землевладельцами, пускали корни в области, не разрывая своих основных связей с литовским центром. Некогда, еще в начальных периодах образования Литовско-Русского великого княжества, таким процессом — историки иногда называют его «военнослужилой литовской колонизацией» — создались новые социальные связи, спаявшие великое княжество в собственном смысле в целое крепче, чем могли бы это сделать одни отношения политического господства.

Позднее явления того же порядка ввели в состав крупных землевладельцев земель-аннексов фамилии не местного, а литовского происхождения — Ольгердовичей и Гедиминовичей, панов литовского корня. Так, видим на Волыни Сангушек и Рожинских, не считая более мелких; зато и русские волынцы, Чарторыйские и Острожские, владеют значительными земельными имуществами в других областях — в Пинском Полесье, в поветах Трокском, Оршанском и т. п.

Уже одни эти землевладельческие отношения расширяли политический кругозор высшего общественного слоя. На поддержку шли отношения родства, свойства между магнатскими родами разного происхождения. Хороший пример образования, хотя и эфемерного, магнатской силы, раскинутой по лицу Литовско-Русского государства, видели мы выше на судьбе рода Глинских.

Явления этого порядка вели дело к образованию общегосударственной, если можно так выразиться, земельной аристократии как естественной, в силу «классового» (не сословного) интереса, носительницы объединительных тенденций в Литовско-Русском государстве. В этом классе и лежал, как сейчас увидим, центр тяжести литовско-русской самобытности против польских стремлений к инкорпорации Литвы или хоть к «реальной» унии ее с Польшей.

Этот магнатский класс, «стан» княжат и панят, весьма определенно выделялся из общего строя тех земель, в территорию и бытовые отношения которых врезывался своими владениями и своими привилегиями. Крупные княжеские и панские отчины и выслуги на вечность составляли в строе управления гражданского и военного особые единицы. Их собственники владели ими «со всем правом и панством» — «cum pleno jure et dominio», т. е. на таком же праве, как господарь своими доменами.

Сохранялось такое право и за мелкими владениями, образовавшимися путем дробления крупных: куплей и дарением их частей, дроблением по наследству. Владельцы их могли служить, кому хотят, и тем самым выделялись из общеземской служило-землевладельческой организации по поветам. Крупные землевладельцы, князья и паны, служили, конечно, прямо господарю. Это были «паны хоруговные» со своей, особой от поветовой, хоруговью, под которой они выезжали на войну, с людными «постами» слуг, получая и призыв к посполитому рушенью непосредственно, наравне с хоружими, через которых созывалась поветовая шляхта. И состав их «постов» резко выделяет их из шляхетской массы.

В этих «постах» не мало мелкой шляхты, либо сидящей на землях магнатских, либо добровольно примкнувшей, по бедности, к панской хоругви. Эти «посты» стоят в войске рядом с поветовыми отрядами шляхты, как равносильная им тактическая и военно-административная единица. Уже это одно налагает на магната литовско-русского печать средневекового феодала.

Резко выделялся магнатский класс из местного общества и по подсудности. Первостепенные княжеские и панские фамилии не подсудны местным властям, потому что, как выражается первый статут, они «не суть в поветех».

Таких «панов, которые не судятся у поветех», можно было до судебной реформы 60-х годов «позывать» только перед господаря и его раду. Кроме того, они могли отвечать разве перед господарскими комиссарами, специально на то делегированными: «coram nobis successoribusque nostris aut nostris et illorum commissariis, ad id specialiter deputatis», — читаем в привилее Радивилу. И на сеймах вальных положение этого стана особое; его члены вызывались на сейм лично, т.е. почти все, кто по «полисам» военной силы выставлял крупные «посты» под особою хоруговью. Причина такого особого положения магнатского класса в его значении как государственной административной силы.

Первый статут, упоминая о неподсудных поветовым судам привилегированных лицах, выражается так: «а естли бы кто с панов рад наших, воевод и старост, которые не суть в поветах…» Мы крайне сузили бы понимание этого текста, если бы поняли дело так, что речь идет о неподсудности местным властям лиц высшей администрации. «Паны рады, воеводы и старосты» означает тут целый общественный слой, изъятый для каждого из его членов из обычной подсудности «cum conjuge et ligitima postoritate suaet incolis bonorum» не на время занятия должности, а навсегда.

Впрочем, последняя оговорка не имеет и смысла. Ведь должности неотъемлемы сперва по обычаю, потом по привилею 1492 г., а если на практике оказываются отнимаемыми, то в форме перемещения. Не служащий магнат не предполагается ни правом, ни жизнью. Землевладелец вообще — из тех, кто покрупнее, — державца чего-либо, участник в администрации, правитель хотя бы вотчинных княжих и панских имений своих. Верхи землевладельческого строя, паны-рада и княжата, ordo senatori — класс, а не только группа лиц, занимающих должности.

Состав этого высшего «стана» Литовско-Русского государства определился во вторую половину XV в., со времен Свидригайла, в полном противоречии со статьей Городельского привилея, обеспечивающего католически-вероисповедное единство господарской рады. Любавский выдвинул для объяснения того факта, что во вторую половину XV в. не редкостью были члены рады господарской, «не только римского костела послушный, але и грецкого», ряд наблюдений в пользу мысли, что в эпоху увлечения идеей церковной унии правительственные и иерархические верхи католического мира перестали смотреть на православных как на иноверцев, что сильно смягчились взаимные отношения двух вероисповеданий как на греко-византийской, так и на литовско-русской почве.

Наблюдения эти во многом, несомненно, интересны, но столь же расплывчаты и неопределенны, как и те вероисповедные отношения, полные колебаний, какими характеризуется данная эпоха. Но корень этой смены тенденций лежит глубже и указан самим Любавским в IV главе «Литовско-русского сейма». По мере развития более широких задач общей политики Литовско-Русского государства господари не были в силах разрешить их без поддержки «всех других землевладельцев… которые наряду с ними пользовались в своих владениях государственной властью». В них прежде всего ищут они опоры, с ними, по необходимости, делятся властью и влиянием. Взаимоотношения господаря и магнатского класса не могли определяться «идеологическими» мотивами национального, вероисповедного или иного какого характера.

Опорой положения и значения той или иной фамилии в Литовско-Русском государстве была прежде всего ее материальная, экономическая и военная сила.

Разбирая вопрос о причине преобладания в раде литвинов, Любавский на основании подсчета размера «постов» панов хоружих приходит к выводу: «это преобладание объясняется именно тем, что главным образом в собственно Литовской земле создалось и держалось крупное землевладение, здесь народилась и выросла крупная землевладельческая аристократия, с течением времени охватившая своими владениями и области-аннексы… Литовско-русский господарь набирал себе советников и сотрудников из князей и панов литовского происхождения не потому, что они были литовцы и католики, а потому, что они были самые богатые (и знатные) землевладельцы. Как скоро находились таковые среди русских князей и бояр, он привлекал и их».

Обедневшие, хотя бы и весьма знатные, фамилии переставали поставлять господарю советников и воевод-управителей, уступая место новым выходцам из землевладельческого класса, увеличившим свои средства. Нет нужды придерживаться материалистического понимания истории, чтобы признать магнатский класс как класс крупных землевладельцев основной силой Литовско-Русского государства и даже определить строй этого государства в его политической вершине термином, заимствованным из марксистской терминологии, как «классовую организацию крупных землевладельцев-магнатов». Центром организации этого класса была рада господарская, а состав этого высшего «стана» характерно определяется Любавским так:

«Все крупные землевладельцы шляхетского звания, князья и паны, входившие в состав господарскои рады, занимавшие уряды земские и дворовые или бывшие кандидатами в господарскую раду и на эти уряды».

Маломожейковская церковь (храм-замок) в Мурованке, деревне Щучинского района, первая половина XVI века 

Социальная сила этого класса была той основой, на которой вырастала и которой обусловливалась не избежность его подавляющей остальные элементы Литовско-Русского государства роли в государственном управлении. Полная зависимость господаря от панов- рады, получившая государственно-правовую формулировку в привилее 1492 г., была капитуляцией личной власти господаря перед силой магнатского класса. И эта сила была использована в широких размерах для обеспечения и удовлетворения фамильных и классовых интересов магнатства, укрепления за ними должностей, земельных пожалований и доходов.

Стремление магнатов сохранить и умножить число должностей, доставлявших место в раде господарскои, встречало не раз поддержку рядовой шляхты. Отсюда просьба сеймов, чтобы господарь не оставлял незамещенными вакантные уряды, «алижбы зуполна Панове рада на местцах своих были осажоны». На сейме 1544 г. шляхта выставила и мотив своей просьбы: чтобы шляхте было у кого служить и тем богатеть и множиться.

Сейм в 1563 г. вынес решение об освобождении от кары за неявку в поход тех шляхтичей, не имеющих самостоятельного хозяйственного положения, которых сейм обязал ввиду «гвалтовной потребы» ехать на войну в качестве жолнеров или же слуг в панских постах, кто не получит денег из скарба за жолнерскую службу или кого никто из панов не примет в свой пост. Впрочем, шляхетское общество в эту пору уже косо глядит на такую приватную службу шляхты, по крайней мере той, которая имеет собственные земские имения.

На том же сейме шляхта протестовала против отлива служилых сил шляхетских от поветовых ополчений под панские хоругви, требуя господарского распоряжения, чтобы шляхтичи, служащие панам, покидали эту службу и становились на свое место под поветовые хоругви, как и вообще жаловалась на такое «закладничество» шляхтичей за панов, которое состояло в отдаче их себя с имениями «для обороны» в подданство панам, и просила вернуть их в поветы.

Но паны крепко держались за свое положение, и домогательства шляхты были уклончиво отвергнуты господарем.

Шляхтич. Начало XVI века

Со своей стороны паны просили господаря, пребывавшего преимущественно в Польше, держать и в Вильне свой двор с надлежащим блеском, чтобы их братья и сыновья, их молодежь имела где упражняться в рыцарских поступках и заслуживать господарскую милость. Это требование особого литовского великокняжеского двора играло немалую роль в спорах литовского магнатства против слияния Литвы с Польшей в одно государство, как и вообще стремление сохранить особый административный строй великого княжества со всеми его должностями.

Те же мотивы заставляли магнатов настойчиво возобновлять настояния, чтобы должности не давались полякам; зато они же поддерживали господаря в стремлении расширить понимание правила об отдаче должностей только местным уроженцам так, чтобы под понятие это подводились не уроженцы только данной земли, а вообще всего государства, что в свою очередь, как мы уже видели, вызывало протесты на Жмуди и на Волыни.

С назначением на высшие должности связана была раздача господарем земельных пожалований. Эта раздача производилась из фонда господарских доменов, а вела она к тому, что в руки панов и князей перешло множество имений, с которых прежде шли разнообразные службы на господарские замки, службы, необходимые для поддержания замковых укреплений и военного снаряжения. Часто освобождение от повинностей выхлопатывалось при пожаловании, еще чаще возникало фактически, так как паны переставали отбывать повинности с «выслуг». Попытки произвести ревизии привилеев разбились о сопротивление крупных землевладельцев, не желавших представлять свои грамоты ревизорам, заявляя, что согласны представить их лишь самому господарю на вальном сейме, и то при том условии, если другие земли «будут привилья свои класти перед его милостью, тогда и мы».

Та же судьба постигала и рядовые шляхетские имения, по крайней мере в отношении к ополчению данной земли, если их скупали вельможные паны. Крупные землевладельцы, владевшие имениями в разных местностях, выхлопатывали себе разрешение ставить со всех своих владений общие посты под своей хоруговью или под хоруговью одного повета, разбивая, таким образом, единство ополчения отдельных земель. Этим объясняются такие ходатайства, как просьба Волынской земли на сейме 1565/66 г., чтобы земли князей и панов, скупивших шляхетские имения, были привлечены к земской воинской службе в ополчение Волынской земли.

Разбивая обычную организацию земских общественных сил и ослабляя общую сумму государственных средств своими привилегиями, привилегированные паны прямо расхищали основные государственные средства приобретением пожалований и льгот. Расхищали они эти средства и косвенно, путем застав. На сеймах, начиная с 20-х годов, не раз подымались нарекания на магнатов, которые использовали затруднения скарба для наживы, ссужая господаря пенязями под заставу замков и господарских имений, а затем выхлопатывали себе держание этих имений «до живота». На сеймах предлагалось кассировать все такие пожалования заставных имуществ «до живота» или «до дву животов», запретить и иную практику: отдачи «урядом», т. е. в качестве уряда выкупленных из заставы имений, тем же лицам, у кого они выкуплены. Раздавались жалобы на хищническую эксплуатацию заставных имении, вытягивание из них доходов сверх положенных по уставу и условиям заставы, наконец, и на прямые захваты панами к своим имениям частей соседних господарских доменов путем незаконного расширения границ.

Изложенная выше борьба шляхты за судебную реформу направлена против невозможности добиться управы на насилия магнатов и их челяди, на неустройство судебного дела по произволу панов, державших судебную власть в своих руках по должностям воевод и наместников, доставлявших своим людям державы и тиунства.

Перечисленных черт положения литовско-русского магнатства достаточно для характеристики его положения в Литовско-Русском государстве как властного класса крупных привилегированных землевладельцев, сосредоточивших в руках своих и всю правительственную власть в государстве.

В прошлой истории магнатский класс был той силой, которая построила Литовско-Русское государство и в XV в. добилась значительных успехов в политическом объединении его состава во время княжений Казимира и Александра. Но позиция, занятая им к началу XVI в., выяснила в жизни Литовско-Русского государства особенно те стороны, где гипертрофия магнатского господства подтачивала самые источники государственной силы и правительственного авторитета, будя в широких слоях шляхетского общества социальную вражду против властного «стана» и суровое суждение о его государственной роли.

На сеймах первой половины XVI в. магнатству противостоит стан шляхетский, новая сила, выступившая на арену общегосударственной жизни. Это новая общественная сила со своими интересами и требованиями, со своими понятиями и стремлениями. Откуда взялась она?

Шляхта XVI в. — класс мелких и средней руки землевладельцев; положение и значение их предков определялось в предыдущие века всецело их военнослужилыми обязанностями. Мы очень плохо, и едва ли не безнадежно плохо, знаем, начальные стадии развития военнослужилого класса Литовско-Русского государства, потому что для изучения внутренних отношений в землях Литовско-Русского государства в переходное время его создания — XIII и XIV вв. — нет никакого материала. История землевладения и социальных отношений за эти столетия не написана и не может быть написана, а то, что выступает перед нами в XV и XVI вв., есть результат продолжительной, но не исследованной эволюции. Суть ее должна была быть в созидании поместных войск на смену старым дружинным и городским полкам.

Вдобавок понимание истории служилого класса и служилого землевладения в Литовско-Русском государстве долго было вконец искажено — и остается таким у некоторых, особенно польских, историков — доверием к фразеологии общеземских привилеев, начиная с Ягайлова, по буквальному смыслу которых вотчинное землевладение было в Литовско-Русском государстве искусственным насаждением законодательной власти, пересаживавшей на новую почву польское право.

Условность и ограниченность военнослужилого землевладения ярко выступает в XV в., притом не только относительно земель поместных, держаний, выслуг, но и относительно владений вотчинных, наследственных. Притом время наших источников — время постепенного, а отнюдь не внезапного, в силу заимствования польского права в привилеях, ослабления этой условности, роста свободной собственности в праве.

Шляхта-земяне владели вотчинными и пожалованными землями и были обязаны нести земскую военную службу, а также иные повинности и с тех и с других, притом, что касается военной службы, в размере, одинаковом для всякого рода владений. Это — земяне, подчиненные власти господаря непосредственно и организованные по поветам в хоругви с хоружими во главе. До последних десятилетий XV в. они не играют активной роли на общей политической сцене Литовско-Русского государства, следуя за своими вождями — князьями, панами и урядниками — как их зависимая опора. Только на сеймах XVI в. выступают они со своей определенной физиономией сложившегося и сознавшего свои особые интересы класса, и тут перед нами класс, интересы которого далеко не поглощаются военнослужилыми делами и отношениями.

Характерное место среди шляхетских ходатайств на сеймах занимают просьбы экономического характера. Шляхта пользуется своей силой, своим значением в государстве для того, чтобы удовлетворить свои новые экономические нужды, а касаются эти просьбы дела торговли, вывоза продуктов лесного и сельского хозяйства.

Конец XV — начало XVI в. — время общего оживления экономической жизни на всем севере Европы, развития морского торга и международной коммерции, в которую во вторую половину XVI в. втянулась ведь и московская Русь. Это эпоха, когда замкнутые местные мирки втягиваются из глуши своего «натурального» хозяйства в более широкие отношения требованиями международного рынка. Быстрое падение ценности денег и рост цен создают экономические условия, вынуждающие к производству на продажу; начинается медленный, но неуклонный переход к так называемому докапиталистическому денежному хозяйству. Рост цен на хлеб и другие продукты сельского хозяйства, на лесные продукты втягивает шляхту в торговые предприятия.

На Виленском сейме 1547 г. обсуждается проект организации отпускной торговли лесными товарами. Сеймовские станы сходятся в просьбе, чтобы господарь учредил на границах «коморы» и склады, где чиновники господарские принимали бы лесные товары по уставной цене и затем продавали за границу, — любопытный проект обслуживания правительством вывозного торга землевладельцев-лесопромышленников.

В 1559 г. возбуждается ходатайство об освобождении от мытных сборов хлеба и лесных товаров шляхты, и она проводит в жизнь освобождение себя от господарских и частновладельческих внутренних таможен. Все это симптомы крупной перемены в шляхетском хозяйстве, а стало быть, и в складе интересов шляхетского общества. Шляхта начинает по мере сил и уменья интенсивнее хозяйничать, расширяя запашки, развивая барщину путем организации фольварочного хозяйства. Оживление сельскохозяйственного дела подымает и ценность земли и ценность рабочих рук.

Шляхетское хозяйство построено на крепостном труде зависимого крестьянства, и борьба с побегами крестьян становится одной из неусыпных забот сеймов, усиливая антагонизм шляхты к крупным землевладельцам, на земли которых охотно уходили крестьяне.

Уже в актах XV в. встречаем в составе сельского населения рядом с людьми вольными, «похожими», людей «неотхожих», «заседелых», «отчинных». А первая половина XVI в. — время быстрого развития крестьянского закрепощения. Захватывая со всею энергией крестьянский труд, шляхта стремится к монополии на землевладение. Она восстает на сеймах против приобретения земских имений духовенством или мещанами, ходатайствуя о предоставлении себе широкого права выкупа таких имений обратно в шляхетские руки.

Писарь за работой 

Характерны, наконец, стремления шляхты обеспечить свои интересы не только как землевладельцев-производителей, но и как потребителей. Добившись на сейме 1647 г. установления «певной, а неотменной меры», коей мерять мещанам хлеб, скупаемый у шляхты, станы сейма жалуются, что ремесленники — портные, сапожники, слесаря — берут за труд свой непомерную плату, и ходатайствуют о господарском приказе войту и бурмистрам виленским «уставу в том постановити» — «на часы вечистые», и господарь обещал распорядиться о такой таксе. А на сейме 1563 г. снова возникает ходатайство, чтобы господарь с радой своей издал таксу на сукна и другие товары, а также на изделия ремесленников и установил бы единообразную хлебную меру

Обещав сделать последнее, Сигизмунд-Август поручил выработку таксы воеводам вместе с выборными от шляхты для каждого воеводства. Шляхта первой половины XVI в. выступает на сеймах классом, который противопоставляет себя другим — вверх, по отношению к магнатству, и вниз, по отношению к мещанству и крестьянству. Шляхта со всею силою борется за свои интересы, пытаясь сломить препятствия, овладев влиянием на государственную власть. И она многого достигла. Но могла ли она сыграть притом ту государственную роль, которую предназначало ей развитие значения вальных сеймов, роль силы, которая сплотит окончательно земли Литовско-Русского государства в одно политическое целое, возьмет на себя и осуществит организацию государственной обороны, создаст прочную государственную силу, военную и финансовую?

В истории Литовско-Русского государства первой половины XVI в. решался вопрос, станет ли оно из магнатского шляхетским государством, и, как сказано выше, две причины — разрозненность областных интересов и социальная рознь станов сейма — привели к отрицательному ответу на этот вопрос.