Попытки поддержать единство южной Руси, точнее заново его создать после падения Киева, сосредоточены в южной части западной полосы земли Русской. На север от тех территорий, которые служили поприщем для деятельности Романа Метиславича и Даниила Романовича, в их времена выступает новая историческая сила из недр литовского племени. Выступление это связано с судьбами русского населения Полоцкой земли и вообще территории, на которой слагается особое этнографическое и культурно-историческое лицо белорусского племени.

Полоцкая земля, сложившаяся в особое княжение крупных размеров во времена Старого Ярослава, жила вообще своей обособленной жизнью, сравнительно мало и лишь спорадически втягиваемая в дела киевской Руси. Во вторую половину XII в. (после падения трехлетнего владычества киевских Мономашичей в Полоцке, 1132 г.) история Полоцкой земли наполнена борьбою трех линий Всеславова потомства — минской, витебской и друцкой — из-за стольного города Полоцка. Но и помимо этих внутренних отношений главная причина обособленности Полоцкой земли состояла в том, что, стягивая к себе белорусские области, полоцкий центр, естественно, и торговыми и политическими интересами глядел на запад, вниз по Западной Двине, верховья которой находились в его владении. А на запад от Полоцка, вниз по Двине, сидели литовские и финские племена — летьгола, далее ливы, корсь (куроны), а к северу эсты. «Повесть временных лет» называет в числе племен, «иже дань дають Руси: литву, зимеголу, корсь, либь». Литву и ливов встречаем в XII в. в войсках полоцких князей, а хроника Генриха Латыша сообщает о существовании на рубеже XII и XIII вв. вниз по Двине форпостов русской силы в городках Герцике и Куконойсе, где княжили на мелких уделах князья из рода Всеславичей. По мере дробления Полоцкой земли эти мелкие княжества вплетаются в сложные отношения с литовскими соседями. Так, видим Всеволода из Герцики зятем литовского вождя Даугеруте, союзником и подручником литовских вождей в их набегах на Ливонию, Эстонию и русские области.

Не менее близки и тесны литовские отношения юго-западной части Полоцкой земли, входившей в состав географической области так называемой Черной Руси, на водоразделе между бассейнами Березины и Немана, с городами Новгород-ком, Волковыйском, Слонимом, Здитовом и Городном. Часть этой Черной Руси принадлежала к Полоцкой земле, часть была в XII в. особым Городенским княжеством (потомства Давида Игоревича волынского), а во второй половине XII в. — в руках Володаря Глебовича (из полоцких князей минской линии), опирается на Литву.

Володарь этот, князь городенский, в 1158 г. ведет свою политику, обособляясь даже от своих Глебовичей, «оже, — поясняет летопись, — ходяше под литвою в лесех», и Рогволоду Борисовичу полоцкому наносит поражение с помощью Литвы. И певец «Слова о полку Игореве», скорбя об отливе княжих интересов от юга, хорошо понимает, почему внуки Всеславли «выскочиста из дедней славы»: теперь «Двина болотом течеть оным грозным Полочаном под кликом поганых». Один Изяслав Василькович бью «позвони своими острыми мечи о шеломы литовские», да и тот лег «под червленными щиты на кроваве траве, притере-пан литовскими мечи». «Унылы» тут «голоси, пониче веселие, трубы трубят городенские». И горький совет певца Всеславлим внукам «понизить стязи свои, вонзить мечи свои вережени» уже сбывался в его дни.

Западной Руси готовилась судьба пойти материалом на строение нового политического здания — великого княжества Литовского, войти в состав «земли Литовской» в тесном смысле слова, центральной области нового государства, к которой другие области русские примкнули как аннексы.

Земли ВКЛ в XIII—XV веках 

Ранние моменты политической эволюции литовского племени нам почти совсем неизвестны. Особую ветвь его составляли латыши (летьгола) между нижним течением Западной Двины и поселениями эстов и ливов. По левому берегу Западной Двины до моря — жемгалла (Semigallia); по Неману, на нижнем его течении, — жмудь, а на среднем и по Вилии — литва; на запад от жмуди, между устьями Немана и Вислы, — пруссы, а на юг от литвы узкой длинной полосой в Беловежской пуще и до нижнего течения Западного Буга между поляками-мазовшанами и русскими областями тянулись поселения ятвягов.

Мало общего было между этими племенами, сравнительно сильно разнившимися даже этнографически и диалектологически. Но и каждое отдельно взятое представляется в X—XI вв. сильно раздробленным на мелкие местные общины, стоявшие под властью многочисленного княжья. В битвах немцев Бранденбургской марки с пруссами выступают десятки князьков, а Даниил избивает «мнози князи ятвяжские». И позднее, когда сложилось великое княжество Литовское, в численном и сильном местными связями панстве литовском естественно видеть, с профессором Любавским, потомков этих доисторических «династов».

Неясно выступает в немецких источниках и начальная стадия процесса, положившего основание более сложной политической организации. Энергичные и бурные выступления литвинов во второй половине XII в. заставляют подозревать, что в их среде произошли крупные организационные перемены. Во-первых, соединение таких относительно крупных сил, какие нужны были для набегов на пределы псковские (1183 г.) и новгородские (Великие Луки, Ловать — 1200 г., Шелонь — 1217 г.), сожжение псковских посадов (1213 г.) заставляют предполагать возникновение союза мелких сил княжих под руководством временной или постоянной великокняжеской власти. Во-вторых, эти предприятия — сквозь землю Полоцкую — непонятны без допущения, что князья этой земли если не были под властью литовской, то были втянуты уже в новую политическую систему. Под 1198 г. находим известие, что полочане с литвою приходили на Великие Луки, и нет намеков о сколько-нибудь энергичных выступлениях полочан против Литвы.

Известия о князьях белорусских постепенно замирают. Знаем, например, о разделе Минской волости между тремя Глебовичами, но с половины XIII в. ни о них, ни о их потомстве нет известий, так что Соловьев счел эту линию вымершей с 1259 г.

Не можем сказать, когда и как утвердилось преобладание литовской силы над Белоруссией, но беспрепятственно опустошают литовцы Полоцкую землю, проходя через нее и дальше. В 1223 г. Литва воюет Торопецкую волость, в 1225 г. — Смоленскую и Новгородскую земли, в 1246 г. доходит до окрестностей Торжка и Бежецка.

Но прочные приобретения на Руси начали литвины не в Белоруссии, а на Черной Руси. Здесь, в Новгородке, по позднейшему Литовском, возникает центр нового княжества Миндовга (Mendaug, Mindoug). Это княжество выступает уже значительной силой в известии 1235 г. о союзе Даниила с Миндовгом против Конрада Мазовецкого. Под 1239 г. еще упоминается полоцкий князь Брячислав. В конце 40-х — начале 50-х годов в Полоцке княжит литвин Товтивил. Витебск в русских руках еще в 1246 г., но с 1252 г. и этот город, как и Друцк, во власти литовских князей, и они грозная сила для Смоленска (Ярослав суздальский, Александр Ярославич).

Полоцкое княжество и другие княжества древней Руси незадолго до нападения татар в 1237 году

Княжества: 1 — Киевское; 2 — Черниговское; 3 — Переяславское; 4 — Новгород-Северское; 5 — Турово-Пинское; 6 — Владимиро-Волынское; 7 — Галицкое; 8 — Полоцкое; 9 — Смоленское; 10 — Владимиро-Суздальское; 11 — Муромо-Рязанское. 12 — Новгородская феодальная республика  

Первое упоминание о Миндовге находим в летописи Волынской под 1215 г., в известии о мире Романовичей с литовскими князьями:

«Бяху же имена литовских князей: се старейший [1] Живинбуд, Давьят, Довспрунк, брат его Миндог, брат Довъялов Виликаил; а жемойтские князи: Ерьдивил, Выкынт; а Рушьковичев: Кинтибуть, Вонибут, Бутовит, Вижеик и сын его Вишлий, Китеней, Пликосова; а се Булевичи: Вишимут, его же уби Миндовг и жену его поял и братью его побих, Едивила, Спудейка; а се князи из Дяволтвы: Юдька, Пукеик, Бикши, Ликиик. Си же вси мир даша князю Данилови и Васильку — и бе земля покойна. Ляхом же не престающим пакостящим и приведе на ня Литву: и воеваша ляхи и много убиства створиша в них» {3} .

Король Миндовг 

Дату надо исправить на 1219 г. В этом известии литовские князья выступают целой союзной группой со «старейшим» во главе, литовские в собственном смысле слова рядом со жмудскими, а за ними местные «династы»: Рушьковичи, Булевичи, и князья из Лотвы (латышские?), как думают истолковать непонятное Дяволтвы. Запись позднее события: тут записано, как позднее Миндовг устранил Булевичей, ценное указание на приемы Миндовгова объединения.

В 1219 г. Миндовг только в ряду других князей. Нет основания считать не только всех, но и собственно литовских князей членами одного рода, этому скорее противоречит указание на две пары братьев, а в 40-х — 50-х годах XIII в. видим Миндовга в такой силе, что русский летописец назвал его «самодержцем во всей земле Литовской». Как это случилось, летописец так изображает:

«Бысть княжащю ему в земли Литовской и нача избивати братью свою и сыновце свои, и другие выгна из земли и нача княжити один во всей земле Литовской» {5} .

Так суммирует волынский наблюдатель деятельности Миндовга, рассказывая о его гибели. Обычная схема деяний основателя варварского государства и новой династии от Хлодвига Франкского до наших Владимира и Святополка.

Объединение и «самодержество» Миндовга не были так цельны и определенны, как, по-видимому, представлял себе волынский летописец: и внутри собственно Литвы встретил он соперников, вражда которых его в конце концов сгубила, и жмудь осталась самостоятельной политической силой, опираясь на которую сгубили Миндовга враждебные ему элементы литовского княжья. Так с первой страницы истории Литвы намечается характерный для всего ее течения дуализм Литвы и Жмуди, усиленный различием историко-политических условий, в которых им пришлось определять и отстаивать свое существование и положение.

Но и помимо отсутствия внутренней крепости в здании, сооруженном силою Миндовга, оно не охватило всего, что составляло литовскую племенную территорию. Кроме захваченного немцами (о чем речь будет особо), ятвяги не входили в состав его великого княжения. На них обрушивается другая сила — Даниила галицкого и Конрада мазовецкого. Разбойничьи набеги ятвягов не давали покою соседям, и Даниил в союзе с Конрадом начинает систематическое покорение ятвягов. Около 1254 г. он довел их до признания своей власти: «ятвязи же послаша послы своя и дети своя (в заложники) и дань даша и обещевахуся работе быти ему и городы рубити в земле своей». Даниил посылает в их землю данщиком Константина, «рекомаго Положишила», собирать дань: «черные куны и бель серебро».

Однако не это расстроило союз с Миндовгом, на племяннице которого Даниил женился. Это была сестра князей Товтивила и Едывила Довспрунковичей, сыновей сестры Миндовговой. Товтивила этого видим несколько позднее князем полоцким. И женитьба на литовской княжне сблизила Даниила больше с ним, чем с Миндовгом. Братья ее в 1252 г. были вынуждены с Выкинтом жмудским (дядей Миндовга) бежать к Даниилу от Миндовга. Тот прислал сказать Даниилу: «не чини има милости», но Даниил решил использовать повод сломить силу литовскую и послал сказать польским князьям: «время есть христианом на поганые, яко сами имеють рать межи собою», а Выкинта Даниил отправил подымать на Миндовга жмудь и ятвягов и рижских немцев.

С этой коалицией, рассчитывавшей путем поддержки внутренних врагов Миндовга разрушить его дело и покончить с Литвою путем раздела или, по крайней мере, сильного умаления захваченной ею территории, начинается сложная борьба, в которой главная роль выпала на долю не Даниила, не поляков, а Ордена меченосцев.

Крайне сложные условия исторической жизни на той территории, с которой имеем дело, еще более усложнились с началом XIII в. благодаря появлению на ее горизонте организованной немецкой силы.

С основания Бременского архиепископства в IX в., особенно с деятельности архиепископа Адальберта (ум. в 1071 г.), началась энергичная работа североевропейской католической миссии, приобщившая к католическому миру весь север и северо-восток Европы. Отпрыском этой миссии, имевшей за собою и вековую традицию и выработанную организацию, был августинский монах Мейнгард, прибывший летом 1184 г. к устьям Двины. Ливы платили дань Полоцку, и монах за разрешением проповеди и покровительством обратился к Владимиру Васильевичу. Небольшая христианская община, возникшая в Икскуле, где каменщики с острова Готланда воздвигли замок, как и второй в Гольме, с трудом держалась против язычников. С 1188 г. Мейнгард — епископ Ливонии, но его попытки ввести сбор десятины и подчинить местное население епископскому управлению сразу разрушили дело, начатое с успехом.

Жалобы Мейнгарда на дикость язычников вызвали провозглашение крестового похода на поддержку и утверждение новой церкви. Мейнгард не дождался этой помощи и умер в 1196 г. Его преемник Бертольд в 1198 г. водворился в Ливонии с первым отрядом крестоносцев, откликнувшихся на папскую буллу. Но в первой же схватке с ливами Бертольд погиб, а заменивший его Альберт понял необходимость иметь под рукою не временных гостей-крестоносцев, а постоянную силу. Буллою 1202 г. («Fratres militiae Christi») Иннокентий III создал Орден меченосцев по уставу темплиеров (храмовников). Быстро пошло завоевание Ливонии. Ливы и латыши покорены в 1206—1208 гг. Попытки Владимира полоцкого остановить развитие этой новой и грозной силы, как и восстание эстов, не достигли цели. Власть Полоцка над ливами пала. С 1213 г. Куконойс в немецких руках. Всеволод герцикский (подчинен с 1209 г.) продержался до 1239 г., признав власть епископа. И уже в 20-х годах идет борьба за Юрьев, который новгородцы дали в кормление Вячку, последнему князю куконойсскому. В 1224 г. Юрьев взят, и Вячко пал, его защищая.

Так сложилась эта ливонская сила, питаемая постоянным притоком гостей — крестоносцев с Запада.

Рыцари-тевтонцы (XIII век)

Завоевания Немецкого (Тевтонского) ордена

С нею не мог не столкнуться Миндовг, тем более что еще со времен утверждения в устьях Вислы Тевтонского ордена, призванного поляками на борьбу с Литвой, общий план вооруженной миссии в Восточной Европе был намечен и получил определенную формулировку во время переговоров об унии Даниила галицкого с римской курией и при кратком, формальном ее осуществлении. Далекая мечта организации борьбы с татарской силой отошла на второй план, на первом стала задача подчинения христианству Литвы.

В этом деле новое государство Ливонское должно было занять видное место. Епископ Альберт ввел в нем немецкое право. На бургах, построенных для охраны завоеванных областей, осели рыцари-мечники рижского епископа. В 1207 г. было определено государственно-правовое положение Ливонии. Альберт принес присягу императору Филиппу швабскому и стал князем Священной Римской империи. Но это сразу усложнило враждебное по отношению к имперской власти положение папства на далеком прибалтийском побережье. Стремясь к сильной централизации церковной власти, Иннокентий III предпочитал иметь дело со сравнительно мелкими церковными единицами, а не с крупными духовными княжествами, отстаивавшими свою самостоятельность от Рима, иной раз опираясь на императора.

Принцип «divide et impera» нашел применение и к Ливонии. Только этим можно объяснить два его шага, сильно изменившие положение дел: 1) установление независимости рижского епископа от Бремена что его преемник завершил возведением его в сан архиепископа, и 2) поддержка стремлений Ордена к независимости от епископа, признанием, что светская власть епископа распространяется только на области ливов и леттов, а иные завоевания Ордена от нее независимы. Дробившая единство церковной и политической власти на востоке Европы папская политика и антагонизм между Орденом и рижским епископом — два обстоятельства, сильно влиявшие на политические отношения славяно-литовско-германского мира в сфере прибалтийских отношений.

Орден выступает как самостоятельный фактор этой политики. И самостоятельность эта, как и сила его, увеличены унией с Тевтонским орденом. Расстройство дел и внутренние раздоры по смерти Альберта привели к инкорпорации Ордена меченосцев в организацию Тевтонского — Прусского — ордена. Под руководством общего гроссмейстера должны были оба Ордена вести одну общую политику. Правда, с этим на деле не угас, как увидим, сепаратизм ливонских магистров.

Такова сила, с какой пришлось считаться Миндовгу. Преемник власти полоцких князей не мог не видеть в ней опасного соперника, а задача немецкого Drang nach Osten — стремления территориально слить владения двух Орденов — грозила страшной опасностью прежде всего жмуди. И поистине трагической чертой в жизни поляков и литвинов стало это утверждение немецких рыцарей на балтийском побережье, отрезавшее их от моря.

Понятно, какой опасностью для молодого великого княжества Литовского стало сближение двух сильных соседей Даниила галицкого и Ордена, да еще с целью поддержать внутреннюю литовскую смуту Орден уже запасся разрешением императора Фридриха II добывать земли литовских язычников (1245 г.).

Товтивил получил от Даниила в помощь русские и половецкие отряды, а брата и сына Даниила послал набегом на Черную Русь (1249 г.). С севера произвели набег рыцари, с которыми соединился Товтивил. Набег свелся к грабежу, и с богатой добычей Товтивил явился с магистром Андреем в Риге. «Прияша рижане его с великою честью». Тут он с братом Едывилом принял крещение по католическому обряду. Немцы прочили Товтивила на место Миндовга. А с другой стороны, готовились к новому походу Даниил и Василько, поднимались жмудины и ятвяги с Выкинтом.

Ловкая политика и разлад между епископом рижским и Орденом спасли Миндовга. Епископ Альберт надеялся через Товтивила крестить литву Но планы Ордена изменились. Идти своим путем, похитить у епископа задачу крупного миссионерского шага — мысль, ставшая перед магистром Андреем, когда Миндовг прислал к нему богатые дары, обещая еще больше за убиение или изгнание Товтивила. «Не можеши избавлен быти, — ответил ему магистр, — аще не послеши к папе и не приимеши крещение».

На рубеже 1250 и 1251 гг. видим Андрея с большой рыцарской и духовной свитой при дворе Миндовга. Дело шло о союзе и помощи на врагов за цену крещения с обращением к папе, ноне к епископу рижскому: его орудию, Товтивилу, магистр противопоставлял свое, Миндовга, которого манил королевской короной. Миндовг не откладывал дела и был крещен Христианом, пресвитером орденским. С посольством от него к папе возвратился Андрей в Ригу, чтобы отсюда отправить его со своими послами к папе в Милан. «Те admittere in specialem filium sanctae Romanae ecclesiae», — так передает папская булла просьбу Миндовга.

Литовский вождь ищет у главы западной церкви опоры против надвинувшейся на него вооруженной пропаганды латинского христианства, пытаясь вырвать у нее духовный меч, грозивший ему светской опасностью.

Дело Товтивила было проиграно; пришлось покинуть Ригу; он ушел к Даниилу. Но коалиция разбита, и недолго продолжалась борьба с Даниилом и жмудско-ятвяжским восстанием. Миндовг склонил восставших вождей бросить дело Товтивила — «убеди я серебром многим», а Даниил в 1253 г. был отвлечен своими австро-чешскими делами. 

Тем временем совершилась коронация Миндовга короной, которую доставил ему магистр Андрей, руками епископа Генриха хельминского, помимо Альберта. Это было крупным успехом Миндовга и крупным успехом Ордена, которому Миндовг уступил ряд земель непокорной жмуди и ятвягов под обязательством давать военную и дипломатическую помощь (оружием и советом) ему и его преемникам. Орден приобретал Мемель и приморскую полосу. Правда, предстояло еще утвердить действительную власть свою тут в кровавой борьбе со жмудинами.

Князь Даниил Романович Галицкий (1201—1264) 

В епископы литовские Миндовг просил Христиана. Папа разрешил, но с условием присяги его непосредственно на папское имя. Тут епископ Альберт попытался наверстать утраченное и посвятил Христиана, но приняв присягу на свое имя. Рядом стоят известия о посвящении на ту же епископию Вита архиепископом гнезненским Фульконом.

Папа уничтожил присягу Христиана, но, раньше чем все это получило реальное и прочное значение, все положение изменилось.

Миндовг заключил мир с Даниилом; Шварн Даниилович был обручен с дочерью Миндовга, Роман Даниилович получил Новгородок и другие волости (1254 г.) — прежний удел Войшелка, постригшегося в монахи.

* * *

Товтивил стал подручником Миндовга. Так вышел Миндовг из затруднения. Походы на Смоленск (1258 г.) — литва с поломаны — 1257 г. «люди Миндовговы и воевода их Хвал творят великое убийство в земле Черниговской», — 1263 г. — большой поход на Романа брянского. Коронация сына Миндовгова (Рукель).

Утвердившееся положение Миндовга придавало особое значение союзу с ним для Даниила. Начатая им борьба 50-х годов с татарами велась в расчете на помощь Миндовга и при участии русско-литовских сил. Миндовг присылает ему Романа с новгородцами, но взятие Звягля произошло без них; это вызвало разрыв. Литовцы остались без добычи и опустошили околицу Луцка. Роман ушел к отцу. Новгород Литовский и Черная Русь вернулись в непосредственное владение Миндовга.

Углублен разрыв вынужденным участием Василька и Романовичей в татарском набеге на Литву Буранды. Зимою 1258/59 г. «взяша татарове всю землю Литовскую, а самых избиша».

* * *

Упорная борьба жмудинов с Ливонским орденом. Тройнат. Битва над озером Дурбенским 13 июня 1250 г.

Подъем языческой силы увлекает Миндовга. Его нападения на Польшу и прусские владения в начале 60-х годов. Восстание Курляндии, Семига-лии, всей Жмуди. Разрыв союза с Орденом. Опора Миндовга в литовских панах — княжатах и русских.

Альнпеке приписывает разрыв требованиям жмудинов. Союз с Новгородом — 1262 г. Послы Александра Невского у Миндовга. Поход на Орден. Новгородцы опоздали и взяли только Юрьев. Недовольство Миндовга, вернувшегося из-под Вендена без результатов (при русском войске Дмитрия Александровича и Товтивил с полочанами).

Вопрос об отступничестве Миндовга. Орденские хронисты смешивают союз с Орденом и христианство.

Наши летописи называют Миндовга поганином, но потому что «крещение его льстиво бысть», так как он сохранил много языческих обычаев и обрядов. Свидетельство грамоты Гедимина — из немецкой традиции.

Решает вопрос булла Климента IV — 1268 г., где точные сведения об обстоятельствах смерти Миндовга рядом с наименованием его «dare memoriae Mindota, qui post receptum baptismatis sacramentum auctoritate apostolica coronatus Regem, fuit tandem a quibusdam perditionis filiis crudeliter interfectus» (Regnum constitutum) [5] . Смерть Миндовга — момент торжества языческой реакции.

Влияние Тройната. Во время упомянутого похода на Брянск 1263 г., в который Тройнат не пошел, а Довмонт, князь Ольшанский, вернулся, убит ими Миндовг. Тройнат — великий князь литовский. Войшелк бежал в Пинск. Тройнат, заманив Товтивила, убил его «и нача княжити один». Но его самого убили четыре конюха Миндовговы. «Се же услышав Войшелк поиде с пиняны к Новугороду и оттоле поя с собою новгородце и поиде в Литву княжить. Литва же вся прияша и с радостью своего господичица. Войшелк же нача княжити во всей земли Литовской и поча вороги свои избивати, изби их бесчисленное множество, а другие разбегошася».

Опора Войшелка — Шварн Даниилович и Василько: «нарекл бо бяшеть Василька отца собе и господина». С их помощью Войшелк обошел Литву, «городи же поймав и ворогы своя избив» {10} .

«Княжащу Войшелкови в Литве и Шварну»,«вместе воюют они с поляками». На защиту Галичины Шварн приезжает из Новгородка.

Дело Миндовга оказалось прочным и не погибло, поддержанное опорой в южнорусских силах.

При Войшелке и Шварне происходит русификация литвы, ее верхов, является идея «унии» литовского и русского народов. Государственность, подтачиваемая в русской среде раздробленностью и развитием удельщины, в литовской — не менее сильной раздробленностью отношений на живой основе первобытных отношений, слагается постепенно, с большим напряжением сил в борьбе народностей и местных сепаратизмов в среде каждой из них, постепенно слагается под давлением крайней нужды в объединении сил к самозащите, к защите права и возможности отдельных народностей на существование и на общественное и культурное самоопределение.

Но и сама опасность подчинения инородной культуре и власти постепенно выковывает эту новую государственность, особую по своему характеру. Опасность идет от немцев, от поляков, от венгров, от татар. Последние, по значительной отдаленности центров своей силы и вследствие рано начавшегося процесса разложения этой силы в судорожных смутах Золотой орды, играют роль значительной, но второстепенной силы, надвигающейся по временам грозно, но неспособной организовать прочно свое властвование над южной Русью. Грушевский даже сомневается в том, чтобы татарская дань систематически ежегодно собиралась с нее, настаивая, несколько, думаю, преувеличенно, на показательности того отсутствия сведений о ней, сколько-нибудь определенных, которое, действительно, поражает в русских источниках, и заподозривая точность западных свидетельств о ней.

Венгры, все более отвлекаемые своими австрийскими и балканскими отношениями от северо-восточного направления своей политики, также являются силой, выступающей в судьбах юго-западной Руси спорадически, осложняя их своим воздействием; но не венгерской силе этой было работать над созданием более или менее прочного уклада отношений в юго-западной Руси.

Печать Миндовга на документе с упоминанием названия «Леттовия». 1255 г. 

Немцы основали на побережье балтийском свое духовно-рыцарское государство, типично средневекового уклада, связанное со сложным зданием Священной Римской империи германской нации. Скорее, это не одно государство, а два, так как связь обоих Орденов — Ливонского и Прусского — никогда не была настолько прочной и глубокой, чтобы преодолеть до конца некоторый антагонизм между их интересами и различия в их политике по отношению к соседям. И эта немецкая орденская сила стремилась только, не достигая, к полному территориальному объединению своих прибрежных владений в упорной борьбе со жмудским племенем. Если бы это удалось, то задачей немцев стало бы создать, опираясь на крепкое приморское положение, значительное политическое целое путем подчинения литовского Hinterland’а.

Великий магистр Тевтонского ордена (1219 г.) 

Но, в сущности, обе задачи были разрешимы лишь одновременно и в связи: прочное преобладание у моря и объединение прибрежных владений требовали победы над литовскими силами, служившими опорой для сопротивления жмудинов, и над польскими силами, вступившими в непримиримую борьбу против расширения владений Прусского ордена к югу. В полной мере разрешить эту задачу Орден, ослабляемый внутренними раздорами между орденскою и епископскою властью, затем антагонизмом между рыцарскими силами и мещанством немецких городов, оказался не в состоянии. Но тяжелой тучей легла вековая борьба с ним на исторические судьбы Литвы, Польши, народов Прибалтики.

В таких условиях возникла тенденция к слиянию литовских и русских сил в осуществлении одной исторической и политической задачи. Литовско-русским было уже государство Миндовга. Здание первой литовской государственности было построено на русской (исторически и этнографически русской) территории; ее первым центром был русский Новгородом ставший Новгородком-Литовским. Начала организаций, военного дела, культуры, нужные для разрешения политических задач, были унаследованы строителями литовской государственности у русской народности, точнее, не унаследованы, а восприняты, вместе с вовлечением русских сил, признававших литовскую власть, в общую творческую деятельность.

Значение этих русских основ нового Литовского великого княжества сказалось особенно ярко по смерти Миндовга. Реакция литовских племенных сил, тянувших к сепаратизму и язычеству, сгубила Миндовга, но не разрушила его дела. Оно было восстановлено и поддержано Миндовговым сыном Вой-шелком, обруселым по религии и быту, с помощью русских сил из пинского Полесья и с Волыни, что привело к своеобразному соправительству Войшелка и Шварна Данииловича, которое отметил волынский летописец в формуле: «княжащу Войшелкови в Литве и Шварну».

Войшелка смерть отца вывела из монастыря. Свершив акт мести и восстановления отцовского дела, выдержав вместе со Шварном войны с поляками и заключив с ними мир, видимо в интересах волынских князей, «Войшелк да княжение свое зятю своему Шварнови, а сам опять восхоте прияти мниский чин». «Согрешил есмь, — говорил он Шварну, — много перед богом и человекы; ты княжи — а земля ти спасена». И Шварн «нача княжити в Литве».

Внутренний антагонизм в среде галицко-волынских Романовичей — между Львом Данииловичем и Васильком, к которому примкнул и Шварно, — привел к гибели Войшелка, которого Лев убил в монастыре «завистью», поясняет летописец, «оже бяшеть дал землю Литовскую брату его Шварнови». Дальнейшее поведение Льва, по-видимому, поясняет дело так, что Лев стремился овладеть Холмско-Белзской волостью Шварна, пользуясь уходом Шварна в Новгородок-Литовский, и требовал передела с этой точки зрения. По крайней мере, по смерти Шварна он захватил названную волость.

Шварн не надолго пережил Войшелка.

«Княжив же лет не много — и тако преставися» {13} .

Это все, что о нем знаем. Дальнейшие сведения о судьбах великого княжества Литовского до Гедимина крайне скудны, а в позднейших источниках перепутаны противоречивыми преданиями.

Попытка утвердить на великом княжении Литовском русскую династию не удалась и не могла удаться без опоры в объединенных силах южной Руси. А силы эти были разбиты княжими раздорами. Как ни силен был русский элемент в Литовском государстве, построенном на русской основе, но без такой опоры он не мог получить руководящего значения в дальнейшей организации его. И только мелькают черты мимолетной реакции в пользу этого русского элемента в эпоху Войшелка и Шварна, как, например, известия о русских князьях, двух Изяславах, в Полоцке и Витебске. По смерти Шварна власть перешла к литвину Тройдену (1270—1282 гг.), личность которого точнее выяснить не можем.

Гравюра с изображением Тройдена из «Описания Европейской Сарматии» Гваньини (1581 г.) 

Ненавистью дышит отзыв волынского летописца об окаянном и беззаконном, проклятом и немилостивом Тройдене, «его же беззакония не могохом описати срама ради». 12 лет отводит он на княжение Тройдена, упоминая о четырех его братьях, живших «во святом крещении, держаще правую веру христианскую». Преувеличенной и необоснованной представляется мне поэтому обычная характеристика Тройденова княжения как языческой реакции. Это реакция только против волынского влияния и попытки во времена Шварна взять в русские руки гегемонию в литовско-русских землях.

Враг Тройдена — Владимир Василькович волынский (Василько умер в 1271 г., через год по вокняжении Тройдена), а с Львом Данииловичем галицким Тройден жил «во велице любви», пока не началась между ними борьба за Дорогичин, причем Романовичи призывали на помощь татар. Время Тройдена не только не распад, а время прочной консолидации Литовско-Русского государства. Присоединение русских земель, переход княжих столов русских в литовские руки идет своим чередом. Мелкие русские князья-подручники литовской власти вытесняются литвинами. Так, на княжениях Черной Руси в 70-х и 80-х годах сидят литвины, в Полоцке в конце 60-х годов Ердень (грамота 1264 г.) и под рукою его какие-то русские подручники.

Судьба великокняжеской власти на Литве в последнее десятилетие XIII и в начале XIV в. затуманена сбивчивыми известиями, которые привели к представлению о существенной «смене династии», о новой династии Гедимина. Что в 90-х годах XIII в. власть переходит в руки литовских князей, от которых пошла эта новая династия, на это согласно указывает традиция, как ни слабо отразилась она в искаженных и отрывочных данных источников.

Великий князь Гедимин, (1275—1341) 

Известны две группы известий о Гедимине, из которых одна изображает его конюхом Витеня, который убил господина и занял престол, и другая, давшая повод считать его сыном и преемником Витеня. Обе группы источников мутны. Первая идет от тенденциозной орденской хроники, так называемых Annales Olivienses, россказни которой принял и пустил в оборот Длугош, которому следовали позднейшие историки — Меховский, Мартин Бельский Кромер. Вторая сводится к поздним родословиям великих князей литовских и так называемым литовским (западнорусским) летописям, да к хронике Стрыйковского. Известия обеих групп стоят не больше, чем рассказы «Родословий» о том, что «Витенец» был из рода Смоленских князей и был ставленником на западной и юго-западной Руси Юрия Данииловича московского, или их генеалогии Хвост — Волк — Троен — Витень — Гедимин и других еще более фантастических.

Что Гедимин не был сыном Витеня, показывает его грамота к папе, где он его называет не «pater», а только «praedecessor», а что они были братьями, засвидетельствовано в грамоте рижского магистрата к Гедимину от 24 ноября 1322 г., где читаем: «pacem et treugas nobiscum contrahere essetis parati, sicut Vithene, bonae memoriae frater vester et antecessor».

Историческая традиция знает и княжение их отца, но имя его дошло до нас в ряде искажений (Пукувер, Путувер, Утинуер), из которых, быть может, наименее удачное то, которое чаще всего принято в литературе, — Лютувер.

А между тем этот тайный для нас период литовской истории завершается выступлением крепко сплоченного государства под нераздельной властью Гедимина, объединившего все великое княжение по смерти брата Витеня. Времена, когда во главе Литовско-Русского государства стояли Витень (с середины 90-х годов XIII в. до 1316 г.) и Гедимин (1316—1341 гг.), можно назвать моментом завершения здания, заложенного Миндовгом. В эту пору рассказы о военных действиях отмечают значительные организованные боевые силы литовских князей, способные встретить крестоносцев в открытой битве и брать приступом укрепленные города (что раньше литовцам никогда не удавалось), а на литовской территории — ряд крепостей и укрепленных замков рядом со старыми русскими городами. Эти новые крепости, противопоставленные по западной границе орденским замкам, носят чисто литовские названия: Юнигеда, Листе, Кимель, Путеба, Шройнете, Путенике и т. п., а одна из них названа замок Гедыминь.

В грамотах Гедимин титулует себя «rex Litvinorum Rutnenorumque» или «rex Litvinorum et multorum Ruthenoram». Титул этот подчеркивает значение русского элемента в государстве Гедимина.

Территория его соприкасалась на севере с владениями Ливонского ордена, на северо-востоке — с землей Псковской, на востоке — с землей Смоленской и по Днепру до устья Припети — с чернигово-северскими волостями, на юге — с пределами киевскими и волынскими до Западного Буга, а по Бугу, до Гродна на Немане, — с польскими землями; от Гродна до устья Немана шла граница между литовскими (жмудскими) поселениями и владениями Прусского ордена. Конечно, «границы» эти мы представляем себе лишь в самых общих чертах, и попытка нанести их на карту встретилась бы с непреодолимыми затруднениями. Особенно трудно дать отчет, что было на юге приобретено до и при Гедимине. Минское княжество входит целиком в состав его владений, хотя упоминается князь Василий минский в 1326 г.; но если он русский и Рюрикович, тем своеобразнее его роль посла от Гедимина в Новгород вместе с братом Гедимина Воином, князем полоцким, и Федором Святославичем (Смоленским?). Земля Турово-Пинская также в составе владений Гедимина в полной зависимости и идет в надел его сыну Наримунту. В составе этих владений и земля Берестейско-Дорогичинская, притом еще до Гедимина, судя по позднему известию сводов, что Витень «прибавил земли литовские много — и до Бугу». Эта волость была оторвана от галицко-волынского комплекса вследствие борьбы, начатой Тройденом со Львом Данииловичем, и последний князь галицкий, Юрий-Болеслав, уже не владел ею.

Княжество Гедимина выступает крупной силой, с которой считаются, к которой тянут соседние более мелкие владения. На севере его влияние начинает сильно чувствоваться в делах Новгорода и Пскова, в их отношениях как между собою, так и к Ливонскому ордену и начавшей свой быстрый рост Москве. В 1331 г. к митрополиту всея Руси Феогносту, находившемуся во Владимире-Волынском, приехал избранный на епископию новгородцами Василий, с боярами новгородскими.

С этим делом связан договор, в силу которого новгородцы приняли к себе Наримунта Гедиминовича «и даша ему Ладогу и Орехов и Корельскый городок и Корельскую землю и половину Копорьи в отцину и в дедину и его детем». Это было, видимо, вызвано происшедшим только что перед тем столкновением Новгорода с Иваном Калитой, и послы «слово право дали Наримунту».

В то же время в Пскове сидел Александр Михайлович тверской, бежавший от татар и Калиты, и он заручился покровительством Гедимина, связавшего с этим планы (понимая неосуществимость утверждения литовской власти в Новгороде) отделения Пскова от Новгорода. И, по словам новгородского летописца, «Псковичи изменили крестное целование к Новгороду, посадили себе князя Александра на княжение из литовские руки». Псковичи стремились и к освобождению в церковном управлении.

Одновременно с Василием новгородским приехали к Феогносту послы от Пскова, от князя Александра, от Гедимина и всех князей литовских и привели с собой Арсения, «хотяще его поставити на владычество во Пскове, не сотворивше Новгорода ни во что же». Но Феогност, перенесший митрополию в Москву, поставил Василия, а «Арсений со псковичи поиде от митрополита посрамлен из Волынские земли». Гедимин послал погоню за Василием, но тот, предупрежденный Феогностом, успел уйти, пробираясь между Литвою и Киевом. Киевский князь Федор с баскаком татарским догнал его было под Черниговом за Днепром, да новгороды откупились. В последнем эпизоде характерно, что киевский князь, вассал татарский, с баскаком нападает на преследуемого Гедимином Василия, хотя псковичи с Арсением только что спокойно проехали через Киев.

Нет повода говорить о власти Гедимина над Киевом, но Грушевский прав, подчеркивая приведенный эпизод как свидетельство, что Киев стоит уже «в сфере политического влияния великого княжества Литовского». Так же следует определить отношение к Гедимину Федора Святославича смоленского, фигурирующего в ряду послов от Гедимина к новгородцам в 1326 г.

Упомянутое вмешательство Гедимина в новгородские и псковские дела не дало прочных результатов. Иван Калита примирился с новгородцами, а псковичам пришлось смириться перед церковным отлучением, и Александр Михайлович нашел убежище в Литве. Но факты эти существенны, свидетельствуя о сознательном вступлении литовских князей на путь собирания русских земель и о том пределе, через который перейти на пути этом им не было суждено.

По смерти Калиты происходит примирение с Москвою, скрепленное браком Августы-Анастасии Гедиминовны с великим князем Симеоном. На западе — столь же влиятельное положение Литовского княжества: Владислав Локеток польский, ввиду тяжелой борьбы с Орденом, ищет союза с Гедимином.

В 1325 г. дочь Гедимина, Альдона-Анна, стала женой Казимира Великого. Но это преддверие союза польско-литовских сил на борьбу с немцами быстро замкнулось в борьбе между Литвой и Польшей за галицко-волынское наследство, куда зять Гедимина направил главные силы польской политики. Положение Гедимина по отношению к Ордену не было столь напряженным, чтобы со всею силою броситься на борьбу с ним. Прусские рыцари были поглощены борьбою за Поморье с поляками, а Ливонский орден ослаблен внутренней смутой. Еще в конце XIII в. подымается в Ливонии новая сила — город Рига, не признающий власти Ордена, опираясь на антагонизм между ним и архиепископом. В 1297 г. разыгралась даже усобица восставшего города и рыцарей. Горожане призвали на помощь литовцев; Витень нанес крестоносцам поражение в 1298 г., но в следующем году крестоносцы захватили архиепископа и рижский замок. Городу пришлось смириться.

Но и потом борьба то в форме суда перед папой, то в открытом бою вспыхивала с году на год. От 1322 г. имеем послание рижского магистрата к Гедимину с просьбой не заключать мира с Орденом без участия архиепископа и города Риги. Гедимин идет по стопам Миндовга, завязывая сношения с папой через Ригу. В спорах с Орденом рижане опубликовали четыре грамоты, писанные от Гедимина летом 1323 г. к папе, к монахам Доминиканского и Францисканского орденов и к городам, ведшим торг на Балтийском море. В грамотах заявлялось о готовности принять крещение с обвинением Ордена, что лишь его грабежи и жестокости препятствуют распространению христианства среди литвинов, просьба прислать знающих литовский язык проповедников, обещание строить церкви по образцу двух виленских и одной новгородской католических церквей, обещание свободной торговли немецким купцам и приглашение колонистов с обещанием земель и льгот.

Город Рига в XIII веке 

Затем появились еще две грамоты к папе с жалобами на рыцарей с признанием христианства и папского главенства. Это вызвало появление в Риге легатов в сентябре 1324 г. Они утвердили именем папы договор, заключенный Гедимином с духовными и светскими властями Ливонии и сообщили его для строгого исполнения Прусскому ордену под страхом интердикта. Отсюда легаты послали послов к Гедимину. До нас дошел отчет этих послов. Грамоты с литовской речи Гедимина, переводимой по-немецки одним из виленских монахов, писали францисканцы, тоже виленские, Бертольд и Генрих. Результат получился такой, что когда Гедимину послы от легатов велели перевести обратно текст грамоты, то он ответил:

«Этого я не приказывал писать; если же брат Бертольд написал, то пусть сам отвечает. Если когда-либо я имел намерение креститься, то пусть меня сам дьявол крестит. Я говорил, что буду почитать папу как отца, но сказал это потому, что папа старше меня; всех стариков — и папу, и рижского архиепископа, и других — я почитаю, как отцов, ровесников люблю, как братьев, а кто моложе меня — готов любить, как сыновей. Говорил я еще, что позволю христианам молиться по обычаю их веры, русским — по их обычаям и полякам по своему, а сами мы будем молиться по нашим обычаям».

И на допросе монах Бертольд с товарищами на вопрос, признаются ли, что он им не приказывал писать о крещении, ответили, «что он хочет быть послушным сыном папы и быть принятым в лоно святой материцеркви — это значит не что иное, как принять крещение».

Что говорил Гедимин послам, то подтвердил литовский боярин в Риге перед легатами. Все это официально записано и давно опубликовано, а утверждение, что Гедимин обещал креститься, все живет в литературе. Как бы то ни было, Орден признал договор, утвержденный легатами, недействительным, как обусловленный крещением; но ослабленный усилившимися раздорами с Ригою, которую Гедимин поддерживал военною силою, он не мог сильно вредить великому княжеству Литовскому.

Князья Гедимин (слева) и Витовт на памятнике «1000-летие России» в Великом Новгороде 

Таково в общих чертах историческое дело Гедимина. Его главная задача—строение нового государства на русско-литовской почве, главная опора — не Русь, а Литва. Естественно и центр переносится из Новгородка в Вильну. Силы Гедимина направлены на северные дела. Объединение заново Галицко-Волынской земли, хотя и урезанной с севера, в руках Юрия Львовича, конец его династии в 1323 г. и переход этих владений к Юрию-Болеславу произошли без участия Литвы. Только после гибели Гедимина в 1341 г. при осаде одного рыцарского замка положение изменилось.