Война за креатив. Как преодолеть внутренние барьеры и начать творить

Прессфилд Стивен

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

За пределами сопротивления

Высшая сфера

 

 

Воспринимайте ангелов как метафору

Следующие несколько глав будут посвящены тем невидимым силам, которые поддерживают и подкрепляют нас в нашем путешествии к самим себе. Я собираюсь использовать такие понятия, как «музы» и «ангелы».

Если это вам не по душе, то я разрешаю думать об ангелах абстрактно. Считайте их силами, которые столь же реальны, как сила тяжести. Может быть, так оно и есть. Ведь так просто поверить, что в каждом зерне и семени существует сила, заставляющая их расти? Или что у каждого котенка или жеребенка есть инстинкт, побуждающий их бегать, играть и обучаться.

Подобно тому, как Сопротивление можно рассматривать как нечто личное (я уже говорил, что Сопротивление способно «любить» и «ненавидеть»), его также можно считать и силой природы, столь же безличной, как энтропия или распад молекул.

Точно так же позыв к творчеству и созиданию можно воспринимать и как персонализированный (дух или демон, ангел или муза), и как безличный, подобный приливам и отливам или рассвету и закату. И то и другое работает. А если излишняя вариативность трактовок вам не нравится, думайте о нем как о «таланте», заложенном в наши гены эволюцией.

Самое интересное — в рамках тезиса, который я собираюсь выдвинуть, — состоит в том, что существуют силы, которые мы можем назвать нашими союзниками.

В то время как Сопротивление старается не дать нам стать теми, кем мы рождены стать, противодействующие силы сдерживают его. Это наши союзники — музы и ангелы.

 

Приближаясь к таинственному

Почему в предшествующих главах я делал такой акцент на профессионализме? Потому что самое важное в любом деле — это собственно труд. Главное — ежедневно садиться за стол и делать попытку. Почему это так важно?

Потому что, когда мы день за днем садимся за работу и доводим что-либо до совершенства, начинает происходить нечто таинственное. Начинается процесс, при котором неизбежно и безотказно небеса приходят нам на помощь. Невидимые силы становятся нашими союзниками, счастливая случайность помогает нам реализовать наш замысел.

Это секрет, который знают настоящие художники и не знают те, кто ими притворяется. Когда мы каждый день садимся за нашу работу, вокруг нас концентрируется сила. Муза ценит нашу преданность. Мы удостоились ее благосклонности. Когда мы садимся за работу, мы уподобляемся намагниченному жезлу, притягивающему железные опилки. Приходят идеи. Появляются озарения.

В то время как Сопротивление живет в аду, Созидание обретается на небесах. И оно не только наблюдатель, но и ревностный и активный союзник.

То, что я называю профессионализмом, можно назвать также назвать кодексом художника или путем воина. Это позиция небезразличия и служения. Рыцари Круглого стола были целомудренными и скромными. И все же они сражались с драконами.

Мы тоже сталкиваемся с драконами. Огнедышащими грифонами в наших душах, которых мы должны победить и перехитрить, чтобы добыть сокровище из глубин нашего Я и ответить на вопрос о том, зачем мы оказались на этой планете.

 

Взывание к музе

Цитата из Ксенофонта, открывающая эту часть книги, взята из трактата, в котором прославленный воин и историк дает рекомендации молодым людям, стремящимся стать командирами. Он утверждает, что первая обязанность командира — приносить жертвы богам и взывать к ним о помощи.

Я делаю то же самое. Последнее, что я делаю перед тем, как сесть за работу, — это произнесение моей молитвы Музе. Я читаю ее вслух, совершенно серьезно. И только после этого приступаю к делу.

Когда мне было около 30, я снимал небольшой дом в Северной Калифорнии; я приехал туда, чтобы закончить роман или убить себя. К этому времени у меня разрушился брак с девушкой, которую я любил всем сердцем, я испортил две карьеры и т. д., и т. п. — и все потому (хотя в то время я этого не понимал), что не мог справиться с Сопротивлением. Первый роман я написал на девять десятых, второй — на девяносто девять сотых, а потом выбросил их в мусорную корзину. Мне не хватало мужества. Поддаваясь Сопротивлению, я становился жертвой всех вышеупомянутых пороков, отвлекающих факторов, зла, — называйте это как угодно, — которые не вели никуда, и в конце концов оказался в сонном калифорнийском городке, с фургоном «Шевроле», котом Мо и древней «Смит-Короной».

На нашей улице жил парень по имени Пол Ринк. Если хотите получить о нем представление, прочтите книгу Генри Миллера «Биг-Сур и апельсины Иеронима Босха». Пол был писателем. Он жил в своем автофургоне под названием «Моби Дик». Каждый день я начинал с того, что пил кофе вместе с Полом. Он читал мне лекции о самодисциплине, преданности, пороках рынка. Но, самое главное, он поделился со мной молитвой — «Взыванием к Музе» из «Одиссеи» Гомера в переводе Лоуренса Аравийского. Пол напечатал ее для меня на своей машинке «Ремингтон», еще более старой, чем моя. Этот листок бумаги еще хранится у меня. Он желтый и сухой, как пыль; малейшее дуновение — и он рассыплется.

В моем домике не было телевизора. Я не читал газет и не ходил в кино. Я просто работал. Однажды днем я мучил бумагу в маленькой спальне, переделанной в кабинет, как вдруг услышал, как кто-то громким голосом декламировал: «…охранять, защищать и оберегать Конституцию Соединенных Штатов». Я вышел наружу. Что происходит? Оказалось, это радио моего соседа. «А ты не слышал? Никсон ушел, они выбрали нового парня».

Я пропустил Уотергейтский скандал.

Я был полон решимости продолжать работу.

Я терпел неудачи так часто и причинял этим самому себе и людям, которых я люблю, столько боли, что чувствовал: если я провалюсь на этот раз — остается только повеситься. Тогда я еще не знал, что такое Сопротивление. Но я ощущал его, причем явственно. Я воспринимал его как позыв к саморазрушению. Я не мог закончить то, что начал. Чем ближе я оказывался к цели, тем больше я находил самых разных способов все испортить. Я работал 26 месяцев подряд, пока наконец не написал:

 

Конец

Я так и не нашел покупателя для той книги. Впрочем, как и для следующей. Прошло десять лет, прежде чем у меня что-то получилось, и еще десять — прежде чем был опубликован мой роман «Легенда Баггера Ванса». Но момент, когда я впервые напечатал слово «конец», стал эпохальным. Я помню, как вынул из машинки последнюю страницу и положил ее на стопку листов — готовую рукопись. Никто не знал, что я сделал. Никого это не интересовало. Но я знал. Я ощущал себя так, словно дракон, с которым я сражался всю жизнь, только что упал мертвым у моих ног и испустил свой последний серный выдох.

Покойся с миром, ублюдок.

На следующее утро я зашел к Полу на чашечку кофе и сказал, что закончил книгу. «Молодец, — сказал он, не поднимая взгляда. — Начинай следующую прямо сегодня».

 

Взывание к музе II

До знакомства с Полом я никогда не слышал о музах. Он просветил меня. Музы — это были девять сестер, дочери Зевса и Мнемозины. Их звали Клио, Эрато, Талия, Терпсихора, Каллиопа, Полигимния, Мельпомена, Эвтерпа и Урания. Их работа — вдохновлять художников. Каждая Муза отвечает за определенный вид искусства. В Новом Орлеане есть район, где улицы названы в честь Муз. Я когда-то жил там и ничего не знал об этом — думал, что это просто причудливые названия.

Вот что Сократ из «Федра» Платона говорит о «благородном воздействии посланного небесами безумия»:

Третий вид одержимости и неистовства — от Муз, он охватывает нежную и непорочную душу, пробуждает ее, заставляет выражать вакхический восторг в песнопениях и других видах творчества и, украшая несчетное множество деяний предков, воспитывает потомков. Кто же без неистовства, посланного Музами, подходит к порогу творчества в уверенности, что он благодаря одному лишь искусству станет изрядным поэтом, тот еще далек от совершенства: творения здравомыслящих затмятся творениями неистовых [6] .

Древние греки персонифицировали все таинственное. Они ощущали наличие в мире мощных изначальных сил. Чтобы сделать эти силы познаваемыми, греки наделили их человеческим обликом и дали им имена — Зевс, Аполлон, Афродита. Американские индейцы ощущали наличие схожих тайн, но облекали их в анимистические формы — Медведь Учитель, Ястреб Посланец, Койот Обманщик.

Наши предки остро чувствовали силы и энергии, имевшие не материальную природу, а связанные с чем-то высшим, мистическим.

Они верили в то, что смерти не существует. Боги бессмертны. Боги хотя и похожи на людей, но гораздо могущественнее. Противиться их воле бесполезно. Относиться к небесам свысока — значит навлекать на себя беду.

Время и пространство существуют в этом высшем измерении в измененной форме. Боги перемещаются быстро, как мысль. Некоторые из них могут предсказывать будущее. И, хотя в одной из пьес Агафона говорится:

«Лишь одного нет у бога: Силы, чтобы зачеркнуть прошлое»,

бессмертные все же могут шутить со временем, — как, порою, и мы сами, во сне или в видениях.

Небо, как полагали древние греки, не было безразличным к делам земным. Боги интересуются людьми и поддерживают наши добрые или злые замыслы.

С современной точки зрения все это очаровательно, но нелепо. Не так ли? Тогда задайте себе такие вопросы. Откуда взялся Гамлет? Кто создал Парфенон? Откуда появилась «Обнаженная, спускающаяся по лестнице»?

 

Завещание провидца

Как я понимаю, поэт-провидец Уильям Блейк был одной из тех полубезумных божественных инкарнаций, которые время от времени являются во плоти, одним из гениальных сумасшедших, способных на короткое время возноситься в высшие сферы, а потом возвращаться, чтобы поделиться увиденным.

Попытаемся расшифровать смысл его строк? Я думаю, под «вечностью» Блейк подразумевает более высокую сферу, чем его собственная, реальность, лежащую вне материи, в которой мы пребываем. В «вечности» отсутствует такая вещь, как время (или же в трактовке Блейка оно не отличается от «вечности»), и, возможно, нет и пространства. Эта сфера может быть населена высшими существами. Либо она — чистое сознание или чистый дух. Но, что бы это ни было, согласно Блейку, оно может «любить».

Если высшую сферу населяют какие-то существа, Блейк, я полагаю, считает их бестелесными. У них нет тел. Но у них есть связь со временем, в котором мы живем. Эти боги или духи действуют в материальном измерении. Они интересуются им.

Слова поэта «Вечность влюблена в творения времени», с моей точки зрения, означают, что небесные создания радуются, когда мы, существа, привязанные к материальному миру, способны дать физическое рождение музыке высших сфер.

Раз небеса радуются «творениям времени», так почему бы им слегка не подтолкнуть нас, чтобы мы произвели эти творения на свет? И тут сразу возникает образ Музы, нашептывающей в ухо художнику.

Вечность передает сообщения нам, запертым в рамки земного существования.

По мысли Блейка,

Пятая симфония существовала раньше, чем Бетховен уселся за рояль. Она существовала как возможность — без физического воплощения. Она еще не была музыкой. Вы не могли ее сыграть. Вы не могли ее услышать.

Нужен был кто-то — человек, художник (или, точнее, гений , душа ), чтобы воплотить ее в жизнь. И Муза прошептала в ухо Бетховену то, что должна была прошептать. Может быть, она нашептывала эти несколько нот в миллионы других ушей. Но никто больше не услышал ее. Только Бетховен.

Он породил ее. Он сделал Пятую симфонию «творением времени», которое «вечность» «полюбила».

Таким образом, чем бы мы ни считали вечность — Богом, чистым сознанием, бесконечным разумом, богами, духами, — когда она слышит звуки небесной музыки от существ земных, это приносит ей радость.

Иными словами, Блейк согласен с греками. Боги существуют. Они проникают в нашу земную сферу. И это возвращает нас к Музе. Напомним, что Музы — дочери Зевса, отца богов, и Мнемозины, богини памяти. Довольно впечатляющая родословная.

Так что я поверю Ксенофонту на слово; прежде чем сесть за работу, я сделаю минутную паузу и выражу уважение к этой невидимой Силе, которая может создать или разрушить меня.

 

Взывание к музе III

Художники призывали Музу с незапамятных времен. В этом есть великая мудрость. В этом есть волшебство, которое смиряет нашу гордыню и заставляет просить помощи у источника, который мы не можем увидеть, услышать, потрогать или понюхать. Вот начало «Одиссеи» Гомера:

Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который Долго скитался с тех пор, как разрушил священную Трою, Многих людей города посетил и обычаи видел, Много духом страдал на морях, о спасеньи заботясь Жизни своей и возврате в отчизну товарищей верных. Все же при этом не спас он товарищей, как ни старался. Собственным сами себя святотатством они погубили: Съели, безумцы, коров Гелиоса Гиперионида. Дня возвращенья домой навсегда их за это лишил он. Муза! Об этом и нам расскажи, начав, с чего хочешь.

Этот отрывок заслуживает внимательного изучения. Во-первых, в нем говорится о Музе . Когда мы призываем Музу, мы обращаемся к богине, дочери Зевса, то есть не просто к потусторонней силе, но к высшей духовности. Мы просим не только божественного заступничества, но заступничества на высочайшем уровне, в одном шаге от вершины.

При этом Гомер не просит о выдающихся способностях или успехе. Он просто хочет, чтобы дело делалось.

При этом область вмешательства муз невероятно велика — от «Братьев Карамазовых» до вашей новой авантюры с фирмой по производству сантехники.

Мне также нравится подведение итогов испытаний Одиссея, которое составляет основу взывания. Это путешествие героя Джозефа Кэмпбелла, история простого человека. Есть исходное преступление (которое мы все неизбежно совершаем), мешающее герою благополучно вернуться домой и найти успокоение. Жажда искупления заставляет героя блуждать и неустанно искать свой истинный «дом», то есть милосердие Бога и путь к самому себе.

Мне особенно нравится предостережение против святотатства — использования священного в низких целях:

Собственным сами себя святотатством они погубили: Съели, безумцы, коров Гелиоса Гиперионида.

Это тяжкое преступление, которое влечет разрушение души. Это проституция. Это отступничество.

Итак, мы призываем Музу затем, чтобы сделать свое творенье не просто великим, но и живым.

Славно.

Мы прочитали нашу молитву. Мы готовы к работе. И что дальше?

 

Магическая сила принятия решения

Пока кто-то не возьмет на себя обязательство, все действия будут неэффективны, поскольку то и дело будут возникать сомнения, а также мысли о возвращении назад. Относительно всех инициатив есть одна простая истина, которая, если ее проигнорировать, сведет на нет бессчетное число идей и планов: в тот момент, когда вы возьмете на себя обязательство, само провидение двинется вам навстречу. Все, что произойдет, произойдет для того, чтобы помочь вам, но этого никогда бы не произошло, если бы вы не приняли решение. От решения зависит весь поток дальнейших событий: всевозможные непредвиденные происшествия, встречи и материальная помощь, о которых вы и мечтать не смели. И все это пойдет вам на пользу. Сию же минуту хватайтесь за то, что вы можете или мечтаете сделать, и начинайте! Смелость таит в себе гений, силу и волшебство.
У. Х. Мюррей.

Вы видели «Небо над Берлином» — фильм Вима Вендерса об ангелах среди нас? (Американский ремейк с Мег Райан и Николасом Кейджем назывался «Город ангелов».) Мне кажется, что все показанное в этом фильме — правда. Я верю в существование ангелов. Они здесь, но мы не можем их видеть.

Ангелы работают на Бога. Их задача — помогать нам. Пробудить нас. Встряхнуть.

Ангелы — агенты эволюции. В каббале ангелы описываются как пучки света, олицетворяющего разум, сознание. Приверженцы каббалы верят в то, что над каждой травинкой парит ангел, шепчущий: «Расти! Расти!» Более того, я верю в то, что над всем человечеством парит один суперангел, кричащий: «Развивайся! Развивайся!»

Ангелы похожи на муз. Они знают вещи, которых мы не знаем. Они хотят помочь нам. Они стучатся в наши окна. Но мы их не слышим. Мы заняты какой-то ерундой.

Но вот когда мы начинаем…

Когда мы задумываем дело и всерьез беремся за него, преодолев страх, происходит нечто удивительное.

В скорлупе появляется трещина. Она похожа на первую трещину, которая появляется, когда цыпленок проклевывается из скорлупы. Ангельские акушерки собираются вокруг нас; они помогают нам, пока мы производим на свет самих себя, того человека, стать которым мы рождены, чья судьба закодирована в нашей душе, нашем демоне , нашем гении .

Когда мы начинаем, мы узнаем наш путь и позволяем ангелам войти и сделать свою работу. Они могут разговаривать с нами, и это делает их счастливыми. Это делает счастливым Бога. Вечность, как сказал бы Блейк, открыла ворота во время. И мы вошли.

 

Магическая сила движения

После работы я отправляюсь на прогулку в горы. Я беру с собой диктофон, потому что знаю: по мере того, как мое сознание будет замолкать при ходьбе, подсознание вмешается и начнет говорить:

«Словосочетание “смотреть искоса” на странице 342… надо бы заменить на “нежно поглядывать”. Ты повторился в главе 21. Последнее предложение — совсем как в середине главы 7».

Такой вот вздор приходит в голову. Приходит ко всем нам, каждый день, каждую минуту. Страницы, которые я пишу сейчас, были продиктованы внутренним голосом мне вчера; они заменяют предыдущее, более слабое введение в раздел. Теперь я записываю новый, улучшенный вариант — прямо с диктофона.

Этот процесс саморедактирования настолько привычен, что мы даже не замечаем его. Но это чудо. А его последствия просто поражают.

Но кто же в данном случае редактор? Кто дергает нас за рукава?

Что мы понимаем в устройстве наших душ, когда, без каких-либо усилий с нашей стороны или даже без каких-либо мыслей об этом, какой-то голос у нас в голове начинает давать нам советы (причем мудрые советы) о том, как выполнить нашу работу и прожить нашу жизнь? Чей это голос? Что за программа начинает работать, анализируя гигабайты информации, пока мы заняты чем-то еще?

Это ангелы?

Это музы?

Это бессознательное?

Это подсознание?

Что бы это ни было, оно умнее нас. Гораздо умнее. Нам не нужно рассказывать этому внутреннему редактору о том, что нужно делать. Он делает всю работу самостоятельно. Похоже, ему хочется работать. Похоже, ему это нравится.

Что именно он делает?

Он организует хаос.

Принцип организации встроен в природу. Даже сам хаос самоорганизуется. Выйдя из изначального беспорядка, звезды начинают двигаться по своим орбитам; реки текут к морю.

Когда мы, подобно Богу, начинаем создавать свою вселенную — книгу, оперу, новую компанию, — используются те же самые принципы. Наш сценарий превращается в трехактную структуру; наша симфония оформляется в ноты; наша фирма по производству сантехники находит оптимальную систему сбыта. Как это происходит? У нас появляются идеи. Озарения вспыхивают у нас в головах, когда мы бреемся, принимаем душ и, как это ни удивительно, даже когда мы работаем. Ангелы, отвечающие за это, очень умны. Если мы что-нибудь забываем, они нам напоминают. Если мы отклоняемся от курса, они возвращают нас. Какие выводы мы можем сделать из этого?

Очевидно, что в работу вступает некий высший интеллект, независимый от нашего сознания и все же объединенный с ним, который обрабатывает наш материал для нас и рука об руку с нами.

Вот почему художники такие скромные. Они знают, что они не делают работу, а просто пишут под диктовку.

Вот почему «нетворческие люди» ненавидят «творческих». Потому что они завидуют. Они чувствуют, что художники и писатели получили доступ к некоей энергетической системе, с которой они сами не могут установить связи.

Конечно, это чушь. Мы все креативны. У нас у всех одинаковая душа. Одни и те же повседневные чудеса происходят в наших головах день за днем, минута за минутой.

 

В ответе за все

Когда мне было 20 с чем-то лет, я водил фуры компании Burton Lines, расположенной в городе Дарем, штат Северная Каролина. Я не слишком-то хорошо справлялся с этой работой — демоны саморазрушения овладели мной. Только слепое везение помогло выжить мне и тем бедолагам, которым случилось оказаться на шоссе вместе со мной. Это было трудное время. Я мучился от разлуки с женой и семьей. Однажды ночью я увидел сон.

Снилось мне, что я был членом экипажа авианосца. Только корабль стоял на суше. У него еще работали двигатели и аппаратура, но он был в полумиле от океана. Матросы понимали всю тяжесть ситуации, они очень сильно нервничали. Единственным светлым пятном было то, что на борту находился сержант морской артиллерии под прозвищу Ларго. Во сне казалось, что это самое крутое из всех возможных прозвищ. Ларго. Оно мне нравилось. Ларго был типичным пожилым сержантом, вроде персонажа Берта Ланкастера — Уордена — из фильма «Отныне и во веки веков». Единственный парень на корабле, который точно знает, что происходит, упрямый старый сержант, который принимает все решения и действительно командует парадом. Но куда же подевался Ларго? Я, жалкий, стоял у железной дороги, когда подошел капитан и начал со мной говорить. Даже он заблудился. Это был его корабль, но он не знал, как вытащить его с суши. Я нервничал, начинал разговаривать со старшими офицерами и не мог придумать, что бы такое сказать. Капитан, похоже, не замечал этого; он просто случайно повернулся ко мне и сказал: «Что нам, черт возьми, делать, Ларго?»

Я проснулся, словно от удара тока. Я был Ларго! Я был тем опытным старым воякой. Я мог принять на себя всю ответственность, мне нужно было только поверить в это.

Откуда взялся этот сон? Очевидно, что он говорил о чем-то хорошем. Но что стало причиной? И что мы можем с его помощью понять во внутренних механизмах вселенной?

Опять же, у нас у всех бывали такие сны. Они совершенно обычны. Как восход солнца. Но из-за этого они не становятся менее чудесными.

До приезда в Северную Каролину я работал на нефте промысле возле города Бурас, штат Луизиана. Я жил в трейлере вместе с кучей других таких же перекати-поле. Один из этих парней купил в книжном магазине в Новом Орлеане дешевую книжку о медитации и учил меня тому, как это делается. Обычно по вечерам после работы я приходил к нему и пробовал войти в это состояние. Однажды ночью я увидел такой сон.

Я сидел на полу, скрестив ноги, как вдруг в комнату влетел орел и сел мне на плечо. Орел слился со мной и начал взлетать, в результате чего моя голова стала его головой, а мои руки — его крыльями. Это казалось абсолютно реальным. Воздух у меня под крыльями казался таким же жестким, как вода, когда вы гребете веслами. Это было важно. Вы могли отталкиваться от нее. Значит, вот как летают птицы! Я понимал, что птица не упадет с неба: ей нужно было лишь расправить крылья; твердый воздух поддержал бы ее той самой силой, которую мы ощущаем, когда высовываем руку из окна движущегося автомобиля. Все это произвело на меня чрезвычайно сильное впечатление, хотя я не имел ни малейшего представления о том, в чем состоял смысл происходящего. Я спросил у орла: «Слушай, а что я должен извлечь из этого?» Голос ответил (беззвучно): «Ты должен понять, что вещи, о которых ты думаешь, будто они — ничто и невесомы, как воздух, на самом деле — мощные и важные силы, такие же реальные и твердые, как земля».

Я понял. Орел рассказывал мне о том, что сны, видения и медитации, подобные этой, — которыми я раньше пренебрегал, считая их фантазиями и иллюзиями, — были столь же реальными, как происходящее наяву.

Я поверил орлу. Я получил послание. Как я мог не поверить? Я ощущал твердость воздуха. Я знал, что он говорил правду.

И это возвращает нас к вопросу: откуда взялся орел? Почему он появился в нужный момент, чтобы рассказать как раз то, что мне нужно было услышать?

Несомненно, его создал некий невидимый разум, придав ему облик орла, чтобы я мог понять то, что мне хотели сообщить. Этот разум обращался со мной, как с ребенком. Держался просто. Высказывал свои соображения столь ясно и просто, что даже такой оцепеневший и сонный человек, как я, мог это понять.

 

Жизнь и смерть

Помните фильм «Билли Джек», в котором играет Том Лофлин? Фильм и его сиквелы давно уже переместились на кабельное телевидение, но Том Лофлин все еще активно снимается. В дополнение к своей работе в кино он лектор, автор книг и психолог, чья специальность — работа с людьми, которым поставили диагноз «рак». Том Лофлин обучает и ведет семинары; вот что он говорит:

В тот момент, когда человек узнает, что у него последняя стадия рака, в его душе происходит глубокий сдвиг. В один миг в кабинете врача он осознает, что с ним случилось. Вещи, которые 60 секунд назад казались важнее всего, внезапно становятся бессмысленными, а люди и проблемы, которые он до этого игнорировал, сразу приобретают первостепенную важность.

Он осознает: может быть, работа над этой крупной сделкой не так уж и важна. Может быть, гораздо важнее полететь на самолете через всю страну на выпускной бал внука. Может быть, не так уж важно, что последнее слово в ссоре с женой осталось за ним. Может быть, вместо этого ему следовало рассказать ей, как много она значит для него и как он всегда любил ее.

К больному со смертельным диагнозом приходят и другие мысли. Что случилось с его способностями к музыке? Что стало с былым желанием помогать больным и бездомным?

Почему эти непрожитые жизни возвращаются к смертельно больным?

Том Лофлин уверен, что при столкновении с надвигающейся смертью все наши представления о жизни ставятся под сомнение. Что значит наша жизнь? Прожили ли мы ее правильно? Есть ли жизненно важные поступки, которых мы не совершили, решающие слова, которых мы не произнесли? Не слишком ли поздно?

Том Лофлин рисует схему души, модель в духе Юнга, которая выглядит примерно так:

Эго , объясняет Юнг, — это часть души, которую мы считаем нашим Я . Наш мыслящий ум. Наш мозг, который думает, планирует и руководит нашей повседневной жизнью.

Я в представлении Юнга — более крупная сущность, включающая Эго , а также личное и коллективное бессознательное. Сны и интуитивные знания идут от Я . Там пребывают архетипы бессознательного. Это, как верил Юнг, сфера души.

Как утверждает Том Лофлин, в момент, когда мы узнаем, что вскоре умрем, расстановка сил в нашем сознании изменяется.

Акцент перемещается из Эго в Я .

Из Я мир видится совершенно по-новому. Мы сразу видим, что действительно важно. Мелкие заботы пропадают, и их заменяет более глубокий, более серьезный взгляд на вещи.

Вот как организация Тома Лофлина борется с раком. Он советует своим клиентам не только мысленно произвести этот сдвиг, но и прочувствовать его в реальности. Он поддерживает домашнюю хозяйку в намерении возобновить занятия социальной работой, требует, чтобы бизнесмен вернулся к скрипке, помогает ветерану Вьетнама писать его роман.

Самым чудесным образом раковые заболевания переходят в стадию ремиссии. Люди выздоравливают. Возможно ли, спрашивает Том Лофлин, что само заболевание возникает как результат действий, совершенных (или не совершенных) в наших жизнях? Могли ли наши непрожитые жизни отомстить нам в форме рака? А если могли, то можем ли мы вылечиться, прожив их?

 

Я

и 

ЭГО

— кто победит?

Я думаю, что ангелы проживают в Я , в то время как Сопротивление располагается в Эго .

Между ними идет битва.

Я стремится создавать, развиваться. Эго любит мир таким, каков он есть.

Но что же такое Эго ? Поскольку это моя книга, я определю его по-своему.

Эго — та часть души, которая верит исключительно в материальное существование.

Работа Эго — заниматься делом в реальном мире. Это важная работа. Мы не могли бы прожить без нее и дня. Но есть миры, отличные от реального, и там Эго чувствует себя неуютно.

Вот во что верит Эго :

1) Смерть реальна. Эго верит в то, что наше существование определяется нашей физической плотью. Когда умирает тело, умираем и мы. За жизнью нет никакой другой жизни.

2) Время и пространство реальны. Эго — аналоговое устройство. Оно верит: чтобы попасть из пункта А в пункт Z, мы должны пройти через пункты В, С и D. Чтобы перейти от завтрака к ужину, мы должны прожить целый день.

3) Каждый человек отличен и отделен от другого. Эго уверено, что я отличаюсь от вас. Параллельные прямые не пересекаются. Я могу навредить вам, и мне за это ничего не будет.

4) Главный импульс жизни — инстинкт самосохранения. Поскольку наше существование физическое и, следовательно, люди подвержены бесчисленным порокам, мы живем и действуем из страха перед всем, что мы делаем. Эго верит: после смерти наше дело продолжат наши дети, а наши великие дела будут жить после нас. Главное — застегивать ремни безопасности.

5) Бога нет. Не существует мира, кроме материального, и не работают никакие правила, кроме правил материального мира. Это принципы, которыми живет Эго . Они кажутся прочными.

А вот во что верит Я :

1) Смерть — иллюзия. Душа продолжает существовать и развиваться в ходе бесконечных воплощений.

2) Время и пространство — иллюзии. Время и пространство действуют только в физической сфере, и даже здесь они не применимы к снам, видениям, сильным эмоциям. В других измерениях мы двигаемся с быстротой мысли, раздвигая границы пространств.

3) Все мы — это одно существо. Если я причиняю вред вам, я причиняю вред себе.

4) Высшая эмоция — любовь. Соединение и взаимо помощь — настоятельные необходимости жизни. В этом — мы все.

5) Бог — это все, что существует. Все существующее — это Бог в той или иной форме. Бог, божественная основа — это то, в чем мы живем. Существует бесконечное множество уровней реальности, и все они созданы, поддерживаются Богом и пронизаны Его духом.

 

Путь к

Я

Вы когда-нибудь думали о том, почему сленговые обозначения наркотической или алкогольной интоксикации всегда связаны с разрушением? «Убитый», «расплющенный», «обдолбанный» … Потому, что они рассказывают об Эго . Именно Эго убивается, расплющивается, обдолбывается. Мы разрушаем Эго , чтобы прийти к Я .

У Я — божественная основа. Она обозначает Тайну, Пустоту, источник Бесконечной Мудрости и Сознания.

Сны приходят из Я . Идеи приходят из Я . Когда мы медитируем, мы обретаем Я . Когда мы бьемся головой о стену, молимся, ищем озарений — на самом деле мы ищем Я . Когда дервиш кружится, когда йог читает мантры, когда садху калечит свою плоть, когда кающиеся грешники проползают сотни миль на коленях, когда индейцы делают надрезы на коже во время Пляски Солнца, когда подростки принимают экстази и танцуют всю ночь под рейв — они ищут Я . Когда мы намеренно изменяем наше сознание тем или иным способом, мы пытаемся отыскать Я . Когда алкоголик падает лицом в грязь, голос, который говорит ему: «Я спасу тебя», принадлежит Я .

Я — наша глубочайшая сущность.

Я соединено с Богом. Я неспособно лгать.

Я , как и порождающая его божественная основа, постоянно растет и постоянно развивается. Я устремлено в будущее. Вот почему Эго ненавидит его.

Эго ненавидит Я , потому что, когда мы переходим в Я , мы выводим Эго из игры.

Эго не хочет, чтобы мы развивались. Эго командует парадом прямо сейчас. Оно любит вещи такими, какие они есть.

Инстинкт, который толкает нас к искусствам и самопознанию, — это импульс к развитию, к обучению, к совершенствованию нашего сознания. Эго ненавидит это. Потому что, чем быстрее мы пробуждаемся, тем меньше мы нуждаемся в Эго .

Эго ненавидит, когда писатель садится за пишущую машинку.

Эго ненавидит, когда художник встает к мольберту.

Ненавидит, потому что знает: эти души пробуждаются. Они пробуждаются благодаря зову, который исходит из более глубокого и мощного, чем физический, источника.

Эго ненавидит пророков и провидцев — Сократа и Иисуса, Лютера и Галилея, Линкольна, Кеннеди и Мартина Лютера Кинга, — потому что они ведут человечество к духовным вершинам.

Эго ненавидит художников, потому что они первопроходцы и опора будущего, потому что каждый из них осмеливается, говоря словами Джеймса Джойса, «ковать в кузнице души спящее сознание моего народа».

Такая эволюция смертельно опасна для Эго . И оно реагирует соответствующим образом: мобилизует свое коварство, выстраивает свои отряды.

Эго создает Сопротивление и атакует пробуждающегося художника.

 

Страх

Сопротивление подпитывается страхом. Мы ощущаем Сопротивление как страх. Но страх перед чем? Страх перед тем, чтобы последовать зову сердца. Страх перед банкротством, нищетой, безденежьем. Страх перед унижением, перед проигрышем, когда мы вынуждены поджимать хвост и отползать назад, туда, откуда мы начинали. Страх показаться эгоистами, страх измены, страх невозможности прокормить семью, страх принести мечты наших близких в жертву нашим устремлениям. Страх предать свой народ, родину, близких. Страх неудачи. Страх быть смешным. Страх оказаться неблагодарными по отношению к близким, которые стольким пожертвовали ради того, чтобы мы получили достойное образование, нашли хорошую работу и т. д. Страх оказаться в пустоте, страх предать свои убеждения; страх того, что мы не сможем повернуть назад, не сможем «аннулировать контракт» и последствия однажды принятого решения будут преследовать нас всю жизнь. Страх безумия. Страх смерти.

Это серьезные страхи. Но преодолимые.

Итак, это страх, который мы преодолеем.

Мы обретем силы, которые спят внутри нас, — и мы втайне знаем об этом.

Так мы сможем стать самими собой.

И эта перспектива поистине ужасна, потому что она за раз отрывает нас (как нам кажется) от близких людей, социума, всего того, к чему наша душа прочно привязана уже 50 миллионов лет.

Мы боимся обнаружить, что мы больше, чем сами о себе думаем. Больше, чем думают наши родители, дети и учителя. Мы боимся того, что действительно обладаем талантом, о котором нам говорит наш внутренний голос, что у нас действительно есть мужество, настойчивость, способности. Мы боимся того, что мы способны вести наше судно, водрузить наш флаг на мачту, достичь Земли обетованной. Мы боимся потому, что если это правда, то нам придется отказаться от всего, к чему мы привыкли. Мы покинем стандартную оболочку. Мы превратимся в монстров.

Ведь если мы стремимся к нашим идеалам, мы должны доказать их ценность. А это пугает нас до смерти. Что с нами станет? Мы потеряем наших друзей и родных, которые перестанут узнавать нас. Мы окажемся в одиночестве, в холодной пустоте, где ничто и никто нас не поддержит.

Конечно, именно так и произойдет. Но тут есть одна хитрость. Мы оказываемся в пустоте, но не в одиночестве. Мы получаем доступ к неиссякаемому, неистощимому, неисчерпаемому источнику мудрости и созидания. Да, мы теряем друзей. Но мы и находим друзей там, куда мы никогда не догадывались заглянуть. И это настоящие лучшие друзья.

Вы верите мне?

 

Возвращение к себе

У вас есть дети? Тогда вы знаете, что никто из них не был чистым листом бумаги. Каждый из них пришел в этот мир наделенным выраженной и уникальной индивидуальностью. Каждый ребенок был тем, кем он был. Даже совершенно одинаковые близнецы, сделанные из одного генетического материала, были совершенно разными с самого первого дня и всегда будут такими.

Лично я согласен с Вордсвортом:

Рожденье наше — только сон забвенья, Душа, что жизнь зажгла в нас, — вещий чародей, Слетела в наши жалкие селенья Из чудных, сказочных, далеких областей. Не в наготе, без проблесков сознанья Минувшего, — нет! Облачившись в свет Непреходящей славы, мы — Его созданья — Грядем из лона Бога Мирозданья. В нем — наш очаг; Иной Отчизны нет!

Иными словами, никто из нас не рождается пассивным сгустком материи, ждущим, пока мир поставит на него свое клеймо. Мы появляемся уже наделенными утонченной и уникальной душой.

Можно думать об этом и так:

уже при рождении наш выбор ограничен нашей личностью.

Мы не можем достичь всего, чего захотим.

Мы приходим в этот мир с определенным, индивидуальным предназначением. У нас есть работа, которую мы должны сделать, призвание, которому мы должны следовать, Я, которое мы должны обрести. Мы — те, кто мы есть, с самой колыбели, и это определяет нашу судьбу.

Наша работа в этой жизни — не формировать из себя некий идеал, которым, по нашим представлениям, мы должны стать, но выяснить, кто мы на самом деле.

Если вы рождены рисовать, ваша задача — стать художником.

Если вы рождены растить и воспитывать детей, ваша работа — быть родителями.

Если вы рождены бороться с несправедливостью, ваша работа — понять это и приступить к делу.

 

Иерархия и определение своего места в жизни

В животном мире особи определяют себя двумя способами — своему месту в иерархии (курица в очередности клева, волк в стае) или своей принадлежности к территории (основное место базирования, территория охоты, контролируемая территория).

Именно так индивиды — как люди, так и животные, — достигают психологической безопасности. Они знают, где находятся. Мир становится логичным.

Похоже, что стремление к построению иерархии является «настройкой по умолчанию». Именно она автоматически активизируется у людей еще в детском возрасте. Мы вливаемся в стаи и группы, совершенно не думая об этом. Мы знаем, кто из нас — хозяин положения, а кто — неудачник. Мы понимаем свое место. Мы определяем себя — похоже, инстинктивно, — по нашему положению в школьном дворе, в банде, в клубе.

И лишь позже, обычно — после сурового обучения в университете несчастий, мы начинаем изучать альтернативы.

Некоторым из нас это спасает жизнь.

 

Стремление к иерархии

Большинство из нас бессознательно встраивает себя в иерархию. И немудрено.

Школа, реклама, вся материалистическая культура муштруют нас с самого рождения, чтобы мы определяли себя мнениями других людей.

Пейте это пиво, получи те эту работу, выглядите таким образом — и все вас полюбят. Но что же такое иерархия?

Голливуд — это иерархия. Равно как Вашингтон, Уолл-стрит и «Дочери американской революции».

Высшая школа — торжество иерархии. И она работает: танцовщица из университетской группы поддержки знает свое место в системе, равно как и слабый игрок в шахматном клубе. Каждый нашел себе нишу. Система работает.

Однако у иерархической структуры есть проблема. Когда число ее членов становится слишком большим, все разрушается. Очередность клева может поддерживаться только для определенного количества цыплят. Вы можете найти свое место в гимназии Массапекуа. Но отправьтесь в Нью-Йорк — и там этот фокус уже не пройдет. Нью-Йорк — слишком большой город, чтобы функционировать по иерархическому принципу. Равно как и компания IBM. Индивид в столь крупных системах чувствует себя подавленным, безликим. Он погрузился в массу.

Он потерялся.

Очевидно, вследствие эволюции мы, люди, чувствуем себя более комфортно в группе, насчитывающем от 20 до, скажем, 800 особей. Возможно, мы можем увеличить это число до нескольких тысяч или даже до пятизначной цифры. Но в какой-то момент оно достигнет своего предела. Наш мозг не может хранить в памяти так много лиц. Мы мечемся вокруг, сверкая нашими символами престижа («Эй, как тебе мой “Линкольн Навигатор”?») и удивляясь, почему это никого не колышет.

Мы вошли в массовое общество. Иерархия слишком сложная. И она больше не работает.

 

Художник и иерархия

Для художника определять себя через иерархию губительно.

Давайте выясним, почему. Во-первых, посмотрим, что происходит в иерархической структуре.

Индивид, определяющий себя своим местом в иерархии, будет:

1) конкурировать со всеми остальными, стремясь повысить свой статус, подтянувшись к тем, кто находится выше него, при этом защищая свое место от наступающих снизу;

2) оценивать свое счастье / успех / достижения своим рангом в иерархии, чувствуя себя наиболее удовлетворенным вверху и наиболее несчастным внизу;

3) действовать по отношению к другим на основе их положения в иерархии, не принимая при этом во внимание все прочие факторы;

4) оценивать каждый свой шаг исключительно по воздействию его на окружающих. Он будет действовать для других, одеваться для других, говорить для других, думать для других.

Однако художник не может следовать своему призванию, ориентируясь на окружающих. Если вы не верите мне, спросите у Ван Гога, который создавал шедевр за шедевром, но за всю свою жизнь так и не нашел на них покупателя.

Художник должен действовать, опираясь на внутреннее понимание своего места во вселенной. Он должен делать свою работу из любви к искусству.

Работать в искусстве по любой причине, кроме любви к нему, — это проституция. Вспомните судьбу спутников Одиссея, которые зарезали коров бога Солнца:

Собственным сами себя святотатством они погубили: Съели, безумцы, коров Гелиоса Гиперионида. Дня возвращенья домой навсегда их за это лишил он [10] .

В иерархии художник вынужден быть экстравертом. Встречая нового человека, он спрашивает себя: что он может сделать для меня? Как этот человек может улучшить мое положение?

В иерархии художник смотрит вверх и вниз. Хотя единственное место, куда он должен смотреть, — внутрь себя.

 

Кто такие райтеры?

Я узнал это от Роберта Макки. Райтер, говорит он, это писатель, полностью зависящий от аудитории, ориентированный исключительно на нее, но при этом ее презирающий. Когда райтер садится за работу, он не спрашивает себя, что происходит в душе. Он спрашивает, что нужно рынку.

Райтер снисходит до своей аудитории. Он думает, что он выше этих людей. На самом деле он боится их до смерти или, говоря точнее, он боится показаться им искренним, боится написать то, что он действительно чувствует, или то, во что верит, то, что кажется ему интересным. Вдруг это не будет продаваться? Поэтому он пытается угадать, чего хочет рынок, и дать это.

Иными словами, райтер пишет, будучи встроенным в иерархию. Он пишет то, что, по его представлениям, будет хорошо выглядеть в чужих глазах. Он не спрашивает себя: что я хочу написать? Что я считаю важным? Вместо этого он спрашивает: что сейчас популярно, на чем я смогу сделать деньги?

Райтер подобен политику, который советуется с избирателями, прежде чем занять позицию по какому-либо вопросу. Он демагог. Он сводник.

Это может быть выгодно — писать на заказ. Учитывая развращенность американской культуры, хитрый хлыщ может заработать миллионы, сочиняя заказные тексты. Но даже если вы преуспели в этом деле, в действительности вы проиграли, потому что вы продали вашу Музу, а ваша Муза — это то лучшее, что есть в вас.

Я вел голодную жизнь киносценариста, когда у меня родилась идея «Легенды Баггера Ванса». Я задумывал книгу, а не фильм. Я встретился со своим агентом, чтобы сообщить ему дурные новости. Мы оба знали, что первые романы продаются за совершенно смешную цену. Хуже того, роман о гольфе, даже если бы мы смогли найти издателя, явно оказался бы в мусорной корзине.

Но у меня была Муза. Я должен был это сделать. К моему изумлению, книга оказалась с точки зрения критики и продаж более успешной, чем все, что я написал когда-либо. Почему? Я верил в то, что нравилось мне, а не в то, что, по моему мнению, должно было сработать. Я делал то, что сам считал интересным, а признание моих успехов оставил богам.

Художник не может делать свою работу, ориентируясь на общество. Он должен работать, глядя внутрь себя. Художник должен найти свое собственное место.

 

Чувство своей территории

Если пойти вверх по склону от моего дома, то можно встретить трехногого койота. Он там живет. Ему принадлежат все мусорные контейнеры в окрестностях. Это его территория. Время от времени какой-нибудь нарушитель с четырьмя лапами пытается захватить ее. Но ему это не удается. На своей территории даже покалеченное животное непобедимо.

У нас, людей, тоже есть «свои» территории. Территория Стиви Уандера — пианино. Территория Арнольда Шварценеггера — тренажерный зал. Когда Билл Гейтс заезжает на автостоянку компании Microsoft, он оказывается на своей территории. Когда я сажусь писать — я оказываюсь на своей. Что же такое — территория человека? Его место?

1. Если мы на своем месте — мы уверены в себе, мы прочно стоим на ногах. Бегуны знают, что такое чувство свой территории. Равно как скалолазы, гребцы и йоги. Художники и предприниматели тоже знают, как важно занимать свое место. Профессиональная пловчиха после прохождения труднейшей дистанции чувствует себя куда как лучше, чем усталая раздраженная женщина, которая нырнула в бассейн на 30 минут после рабочего дня в офисе.

2. Ощущение того, что мы на своей территории, поддерживает нас само по себе. Территория — это замкнутая система. Наша роль — прикладывать усилия, работать с любовью; а взамен получить благополучие и достаток. Именно это имеют в виду специалисты, когда они рассказывают нам, что физические упражнения (или любая другая деятельность, требующая усилий) избавляет от депрессии.

3. Ваша территория — это исключительно личное пространство. Вы можете работать в коман де, вы можете работать вместе с другом. Но вы и только вы должны впитывать в себя энергию вашей территории.

4. Свое место добывается тяжелым трудом. Когда Арнольд Шварценеггер попадает в тренажерный зал, он оказывается на своей территории. Но чтобы сделать ее своей, ему потребовались часы и годы упорного труда.

5. В качестве награды ваше место — сфера приложения усилий — дает ровно столько, сколько вы в нее вложили. Территории честны. Каждая частица энергии, вложенная вами в выбранную область деятельности, обязательно поступает на ваш счет. Это инвестиции, которые никогда не девальвируются. Здесь все честно. То, что вы вложили, вы получаете обратно, доллар в доллар.

 

Художник и его территория

Процесс творчества по определению связан с поиском своего места, ниши. Подобно тому, как будущая мать вынашивает в себе дитя, художник или изобретатель пестует в себе свою новую идею. Никто не поможет им ее родить. Но им и не нужна чья-либо помощь.

Мать и художник охраняются небесами. Природа знает, когда для таящейся внутри жизни приходит время переходить с жабр на легкие. Она знает это с точностью до наносекунды.

Когда художник встроен в иерархию, он действует в обход Музы. Он оскорбляет Музу и злит ее.

Художник и мать — орудия, а не создатели. Они не создают новой жизни, а только вынашивают ее. Вот почему роды кажутся многим столь унизительным занятием. Новоиспеченная мамочка плачет от благоговейного трепета перед маленьким чудом, лежащим у нее на руках. Она знает, что оно появилось из нее, через нее, но не от нее.

Когда художник работает «на своей территории», он чтит небеса. Он присоединяется к загадочным силам, которые питают вселенную и хотят с ее помощью произвести новую жизнь. Делая свою работу, он отдает себя в услужение этим силам.

Помните: мы, как художники, не так уж бесполезны. И мы доказываем это ежедневно. Для нас пытаться перехитрить нашу Музу, как это делает райтер со своей аудиторией, — значит проявить неуважение к небесам. Это богохульство и кощунство.

Вместо этого давайте спросим у себя, как будущая мать: что внутри меня? Пусть я дам ему появиться на свет ради него самого, а не ради дивидендов, которые я смогу получить за это.

 

Как выяснить, ориентированы мы на иерархию или на поиск своей уникальной ниши?

Один из способов — спросить самих себя: «Если бы я попал в неприятную ситуацию, что бы я сделал в первую очередь?» Если бы вы сняли телефонную трубку и позвонили по очереди шести друзьям, чтобы услышать их голоса и убедиться, что они еще любят нас, — значит, вы ориентированы на иерархию.

Вам важно мнение других людей.

Что бы Арнольд Шварценеггер сделал в тяжелый день? Он не стал бы звонить своим приятелям, вместо этого он отправился бы в тренажерный зал. Его не волновало бы, что в зале пусто. Он знает, что тренировки в полном одиночестве достаточно для того, чтобы вернуть себе уверенность.

Он ориентирован на свою уникальную нишу, на свое место в жизни.

А вот другой тест. Спросите себя: «Если бы я оказался последним человеком на планете, чем бы я стал заниматься?»

Если вы — один-одинешенек на планете, стремление встроиться в иерархию не имеет смысла. Ведь впечатлять некого. И если вы ответили бы, что продолжили бы заниматься своим делом, примите мои поздравления. Вы ориентированы на обретение собственной территории.

Если бы Арнольд Шварценеггер оказался последним человеком на Земле, он все равно пошел бы в тренажерный зал. Стиви Уандер играл бы на фортепиано. Их поддерживает работа сама по себе, а не впечатление, которое они производят на окружающих.

У меня есть подруга, которая очень любит наряжаться. Если бы она осталась последней женщиной на Земле, она помчалась бы прямиком в бутик, сметая все на своем пути, и начала бы мародерствовать. Она бы при этом не стремилась произвести впечатление на других. Просто она любит одежду. Это ее территория.

А теперь: что мы представляем собой как художники?

Как мы делаем нашу работу? Стремясь занять место в иерархии или найти уникальную нишу?

Если бы мы были не в себе, понесли бы нас наши ноги на работу?

Если бы мы остались последними людьми на планете, мы все равно появились бы в студии, в репетиционном зале, в лаборатории?

 

Высшая добродетель

Однажды кто-то попросил спартанского царя Леонида определить высшую воинскую доблесть, из которой вытекают все остальные. Он ответил: «Презрение к смерти».

Для нас, художников, смерть — это провал. Презрение к провалу — наша главная добродетель. Сосредоточившись исключительно на собственных мыслях и действиях — иными словами, на работе и ее требованиях, — мы выбиваем почву из-под ног размахивающего копьем врага.

 

Плоды нашего труда

Когда Кришна учил Арджуну, что у нас есть право на наш труд, но не на плоды нашего труда, он советовал воину найти свое место, а не оглядываться на окружающих. Мы должны делать нашу работу ради нее самой, а не ради богатства, внимания или аплодисментов.

Но есть еще третий путь, не связанный ни с иерархией, ни с поиском своей территории. Делать работу и отдавать ее Ему. Делать дело как приношение Богу.

Дайте деяние мне. Очищенные от надежды и Эго, Сосредоточьте ваше внимание на душе. Действуйте и делайте для меня [11] .

Наши творенья так или иначе приходят с небес. Почему бы тогда не вернуть их назад?

Такой труд, как учит нас «Бхагавад-Гита», — это вид медитации и высшая форма духовного служения. Я также считаю, что он лучше всего согласуется с высшей реальностью. По сути, мы — слуги Тайны.

Мы оказались на нашей планете, чтобы стать посредниками Бесконечности, чтобы с нашей помощью появилось то, чего еще нет, но будет.

Каждый вдох, который мы делаем, каждый удар сердца идут от Бога и поддерживаются Богом каждую секунду, подобно тому, как каждое создание, изобретение, каждая нота или строчка стихотворения, каждая мысль, видение, фантазия, каждая дурацкая выходка и каждая гениальная мысль идут из того бесконечного разума, который создал нас и вселенную из Пустоты, поля бесконечных возможностей, изначального хаоса, Музы. Признать эту реальность, позволить работе войти внутрь нас и позволить ей свободно вернуться к ее источнику — это, по моему мнению, как нельзя лучше соответствует нашей миссии на Земле.

 

Портрет художника

Итак, мы нарисовали своего рода модель мира художника, признав существование других, более высоких уровней реальности, о которых мы ничего не можем рассказать, но из которых возникают наши жизни, наша работа, наше искусство. Эти сферы пытаются сообщаться с миром материального. Когда Блейк сказал, что «Вечность влюблена в творенья времени», он имел в виду эти вневременные и внепространственные силы, страстно стремящиеся к воплощению в материальном мире, ограниченном во времени и определяемым пространством.

Художник — слуга этих ангелов, Музы. Враг художника — ничтожное Эго, которое порождает Сопротивление, дракона, охраняющего золото. Вот почему художник должен быть воином, и, подобно всем воинам, художники со временем обретают скромность и смирение. Некоторые из них могут на публике вести себя вызывающе. Но наедине с собой они становятся скромными и смиренными. Они знают, что не являются источником творений, которым они дают жизнь. Они только содействуют. Они проводники. Они — усердные и опытные орудия богов и богинь, которым они служат.

 

Жизнь художника

Вы рождены писателем? Вы появились на Земле, чтобы стать художником, ученым, посланником мира? В конечном счете на этот вопрос можно ответить только реальными действиями. Так что все в ваших руках.

Если вам предназначалось найти лекарство от рака, написать симфонию или осуществить холодный ядерный синтез, а вы этого не сделали, вы не просто вредите себе — вы разрушаете себя. Вы причиняете вред вашим детям. Вы причиняете вред мне. Вы причиняете вред планете.

Вы позорите ангелов, которые охраняют вас, и обижаете Всемогущего, который создал вас и только вас с вашими уникальными дарами для одной-единственной цели — продвинуть человеческую расу на один миллиметр дальше на пути его возвращения к Богу.

Творчество и созидание — не борьба актера за внимание зрителей. Это подарок миру и каждому существу в нем. Не лишайте нас обманом этого подарка.

Поделитесь!