Мистер Лик почувствовал огромное облегчение, когда узнал, что факт нахождения трупа в подземном ходе андерберийского дома не станет причиной отказа барона от поместья.
Мистер Лик не мог скрыть от себя, что у многих такая находка вызвала бы отвращение, тем более, что дело до сих пор было окутано тайной. Кому нравятся убийства?
Сейчас мистеру Лику было все равно, купит барон андерберийский дом или снимет его, потому что в первом случае он получит свои проценты сразу, а во втором он получит даже больше, только постепенно.
Он с лихорадочным нетерпением ждал известия о том, какой вариант выберет этот знатный человек. Когда наконец он сказал странным тихим голосом, что даст за Андербери-на-Горе десять тысяч фунтов, мистер Лик немедленно в ужасной спешке написал об этом владельцу, предлагая безотлагательно согласиться. Поскольку владелец никогда больше не планировал посещать андерберийский дом, и, кроме того, хотел скорее получить деньги, он написал ответ, тоже в ужасной спешке, что согласен и заодно попросил мистера Лика оформить все как можно быстрее, пообещав ему крупную премию, в дополнение к его проценту. Сделка была оформлена очень быстро. Агент вел себя так, как будто был фельдмаршалом герцогом Веллингтона и выиграл все континентальные битвы.
Он сразу же пошел к барону и рассказал ему, что получил письмо от владельца Андербери-на-Горе, который хочет за поместье десять тысяч пятьсот фунтов, но оставляет ему, мистеру Лику возможность продать его за десять тысяч фунтов.
– Мой господин барон, – сказал мистер Лик, – бизнес есть бизнес, я могу положить двести пятьдесят фунтов в свой карман, а вы можете оставить двести пятьдесят в вашем.
– То есть, – сказал барон, – вы готовы разделить процент вашего нанимателя со мной?
– О нет, это не совсем так, вы знаете, мой господин. В таких сделках каждый делает что может для себя. Мне очень жаль, если вы подумали, что, что…
– Мистер Лик, – прервал его барон, – вам не нужно деликатничать со мной. Я знаю, что вы подлец, поэтому не извиняйтесь и не думайте, что я помогу вам в ваших мерзостях. Я отказываюсь дать больше десяти тысяч фунтов за андерберийский дом. Если вы не продадите мне его в течение часа, я его не куплю вообще.
– Тогда договорились, – простонал мистер Лик, поняв, что барон не даст ему больше. – Договорились, мой господин. Я надеюсь, что вы похороните прошлое в том, что вы называете забвением.
– Очень хорошо, – сказал барон. – Я полагаю, если дать вам чек на тысячу фунтов в качестве депозита, можно сразу же вступать во владение, пока не будут готовы бумаги?
– Конечно, мой господин барон. О! Конечно.
Барон дал мистеру Лику чек на тысячу фунтов одного из самых крупных банковских домов Лондона и взял с него расписку в получении. Через два часа, такими стремительными и быстрыми были его действия, он вступил во владение андерберийским домом и нанял ранее смотревших за домом мужчину и женщину, которые были временными слугами, к себе прислугой, пока не найдет прислугу, соответствующую его положению в обществе и дому, в котором он поселился.
Мистер Лик вытаращил бы глаза от удивления, если бы видел, как барон в одиночку ходит из комнаты в комнату.
– Я наконец нашел себе дом? – спросил он сам себя, стоя в большой гостиной. – Я наконец-то на самом деле могу назвать его своим? И отсюда меня не изгонят мои враги? Дайте подумать. Я скоро устрою здесь такой праздник, что о нем будут говорить очень долго. На этом празднике я увижу всех местных молоденьких дамочек, самых красивых, из высшего общества и богатых, каких только можно найти в округе. Из них я выберу кого-нибудь, кто на время станет хозяйкой этих статных залов. Именно так: только на время. Интересно, здесь есть семейный склеп? Если есть, я бы хотел его использовать.
В стоимость Андербери-на-Горе входила и старая мебель. Поэтому барон мог чувствовать себя как дома. Для него была приготовлена спальня с дорогой кроватью. Постельное белье и мебель были присланы мистером Ликом из его собственного дома. Несомненно, он рассчитывал окупить такой подарок.
Примерно через два часа изучения дома барон сел в своей главной комнате и легко поел. После этого, положив руки на грудь, он полностью предался размышлениям. По улыбке, которая иногда озаряла его физиономию, можно было понять, что они носили приятный и счастливый характер. Время от времени, по нескольким отрывочным словам, которые слетали с его губ, можно было понять, что он радовался чему-то. Такие мысли приводили его в состояние глубокого удовлетворения.
Возможно, столько удовольствия ему доставляла смерть того необычного человека, который приходил к нему. Мы склонны думать, что так оно и было, потому что именно после совершения убийства им овладели такие чувства. А может быть, им владели угрызения совести и он испытывал душевные страдания после содеянного? Вряд ли.
Скорее всего, он все-таки радовался своим достижениям, поскольку об убийстве, которое он совершил, барон нисколько не сожалел и ни в малейшей степени не раскаивался. Он был даже рад ему.
Приближался вечер. Большие комнаты древнего дома стали погружаться во мрак, но, в отличие от других убийц, терзающихся муками нечистой совести, темнота нисколько не ужасала барона Штольмайера. Наконец, с чувством усталости он встал и позвонил в колокольчик, вызывая прислугу, желая, чтобы его провели в спальню, которая уже была приготовлена.
Было странно, но, кажется, он так уже привык, барон не раздевался, перед тем как лечь в кровать. Так же как и в отеле, он снял только часть своего одеяния и плюхнулся на кровать. Через несколько мгновений он, кажется, уже крепко спал.
Мы сказали «кажется», на самом деле у барона был тревожный и беспокойный сон. Вскоре он стал неугомонно дрыгать руками туда и сюда и издавать глубокие стоны, указывающие на душевные муки.
Иногда одно или два едва различимых слова сходили с его губ, например: «Спасите меня, спасите меня! Не сейчас, не сейчас! Моя судьба! Нет, нет! Лунный свет, лунный свет! Убейте его! Поразите его!»
Такое состояние рассудка продолжалось достаточно долгое время, пока с пронзительным криком он не вскочил на ноги и не встал в позу, выражавшую ужас. Каждый его член дрожал, выдавая самые жуткие и страшные сцены душевного страдания.
Затем раздался громкий стук в дверь. Его ушей достиг голос Девиса, который был встревожен странным криком, исходившим с уст барона. Звук любого человеческого голоса был для него в такой момент музыкой.
– Вы больны, сэр? – закричал Девис. – Вы не больны?
– Нет, нет. Это был всего лишь сон. Только сон.
Сказав это он добавил, сам себе: «Но такой ужасный сой, что я даже боюсь снова закрывать глаза, потому что это жуткое видение может посетить меня снова. Это был такой многозначительный сон, что мои воспоминания будут представлять мне его реальностью».
Он сел и вытер со лба холодный пот. Встав, он шатающейся походкой подошел к окну и открыл занавеску. Поток прекрасного и мягкого лунного света заполнил комнату. Когда холодные лучи упали на его лицо, он стал дышать свободнее, как будто на него внезапно стало ярко светить полуденное солнце.
– Теперь лучше, – пробормотал он. – Теперь мне гораздо лучше. Какое страшное видение принесло мне подогретое воображение! Придите, придите прекрасные лунные лучи, придите. Я чувствую ваше бодрящее влияние у себя в сердце.
Дикая дрожь, которая охватила его, прошла, и он снова обрел привычное хладнокровие и спокойствие лица, если это можно так назвать. В течение некоторого времени он сидел в тишине, а затем тихим глубоким тоном произнес:
– Это был странный сон! Скопище странных видений и странных порывов! Я думал, что стою в склепе, а вокруг меня нет ничего кроме мрака и опустошения. Когда я стоял, склеп стал наполняться отвратительными телами, приходящими ниоткуда, но приходящими постоянно, они забили склеп так, что уже не оставалось свободного места… Они раздробили меня на маленькие кусочки. Я стоял там с сотнями скалящихся лиц вокруг меня. Это был такой дикий приступ ужаса, что я отдал бы весь мир, только чтобы избежать его жуткого рабства. Они насмехались надо мной. Их смех наполнял мои уши пронзительными криками. Потом мне было сделано предложение, которое прокричал диким воплем каждый голос. Мне предлагали принять в могилу живого человека.
«Засыпь его земными горами, – кричал голос. – Дай ему редкий дар бессмертия, а потом дай ему лежать зарытым тысячи лет».
Они хватали меня, эти мрачные и ужасные формы, меня поместили глубоко в недра земли, на необычайную глубину. Когда я думал, что моя судьба решена, я нашел себя в одном из этих ледяных колодцев поместья, смертельно холодном, а толпа энергичных и странных лиц, освещенных светом факелов, смотрела на меня сверху. Но никто из них не говорил. Они стали бросать на меня большие куски скал. Я позвал на помощь и попросил смерти. Но они продолжали заполнять яму в то время, как я лежал на ее дне, неспособный сделать ничего кроме как агонистически думать. В отчаянии я вырвался из этого жуткого сна и проснулся.
Он молчал и, казалось, сильно наслаждался лучами луны, которые падали на его лицо. Через некоторое время, для того чтобы можно было сильнее почувствовать их влияние, он открыл окно и вышел на балкон, который был сразу за окном.
Ему открылось прекрасное зрелище, перед ним лежала полоса обработанной земли. С другой стороны был бесконечный для восприятия человеческого глаза океан, на котором так красиво и сильно сияли лунные лучи, что он казался пеленой яркого серебра, беспорядочно разбитого на мелкие кусочки.
Это была сцена, на которую поэт или художник, художники – все поэты, хотя поэты не все художники, мог бы глядеть с восторгом и восхищением.
Даже малейшее дуновение ветра не колыхало листья на деревьях. Правила такая тишина и такая безмятежность, что о данном можно было подумать как о новом и прекрасном мире, гармонию которого никогда не нарушали диссонирующие звуки борьбы стихий.
Казалось, что бароном, когда он смотрел на эту спокойную и мирную сцену, овладели странные мысли и чувства. Через какое-то время он произнес:
– И за что я борюсь сейчас? Что это как не простое существование, которое является целью всех этих беспокойных мыслей и чувств? Ничего больше, ничего больше, простая свобода дышать и желать, возможность терпеть боль. Вот для чего я живу. И не для чего больше, ни для кого больше в целом мире. Когда мне можно будет ожидать успокоения души, чью действительную цену я знаю?
Он еще раз оглянулся вокруг, посмотрел на обработанную сельскую местность. Несмотря на то, что большую ее часть, которая попадала в его поле зрения, он мог назвать своей, это давало ему мало удовлетворения и, вероятно, он оглядывался вокруг с полным безразличием к тому, что он владел таким богатством.
– Это новое достижение, – сказал он, – что-то говорит мне, что оно у меня последнее. Но поскольку я его достиг, то не буду бояться его, а постараюсь насладиться им. Я постараюсь забыть о тех буйных событиях моей прошлой жизни в урагане радости и удовольствий. Я буду тратить большие суммы на дорогие праздники, этот дом, который, как они сказали мне, был так долго лишен веселья, снова наполнится звенящим смехом, а я… хотя бы постараюсь забыть о том, кто я таков на самом деле.
Видимо, он боялся снова ложиться спать, поскольку проведя немного времени в раздумьях и выражении мыслей, которые созрели в его мозгу, он снова надел одеяния, которые ранее снял.
– В этом мягком и приятном лунном свете, – сказал он, – я прогуляюсь по садам поместья. А если устану, то найду какое-нибудь приятное место, где смогу лечь и, не боясь ужасных и страшных снов, снова заснуть в лучах луны, которая остудит мой пропотевший лоб.
Медленным и ровным шагом он прошел через длинный коридор, в который выходила его комната, спустился по большой лестнице (лестница в этом доме была действительно большой), прошел через холл, открыл окно, выходящее на большую и красивую оранжерею, вылез в него и вскоре оказался в обширных садах Андербери.
Зрелище было необычайно прекрасным, ухоженный сад с обильной растительностью в лунном свете выглядел изумительно. Мы не можем не восхититься вкусом барона Штольмайера, который предпочел своей спальне такие красоты природы, с которыми мало что может сравниться. Здесь были определенные цветы, которые заполняют ночной воздух неповторимыми ароматами. Здесь были также цветы, которые открываются только тогда, когда садится солнце, и на них падают холодные лунные лучи.
Зайдя в глубь сада, барон нашел, что над короткими кустами и цветами веет играючи легкий и мягкий бриз, который не колышет листья деревьев. Было трудно поверить в то, что человек с такими большими амбициями в миру после нескольких мгновений наслаждения природой совершенно забыл о них.
Он ходил важной походкой и со сложенными руками по величавым аллеям, но внезапно им овладели чувства меланхолии и грусти. Видимо, он погрузился в мечты о счастье, которое, судя по манере, с которой он говорил о них, было для него всего лишь мечтой.
– Чего мне желать еще кроме того, что у меня уже есть? – сказал он. – Огромное богатство, огромное влияние. Золотые мнения можно купить за золото. Что мне мешает сделать то, что я наметил? Я могу окружить себя всем, что молодо, восхитительно и прекрасно. Разве я не могу наполнить эти места смехом, который несомненно пробудит, даже в моей груди, радостные эмоции? Почему не литься вину, которое обрадует сердца всех, наполняя даже гениев новым огнем, более восхитительными выражениями мыслей и чувств?
А еще здесь будет музыка. Конечно, очень много музыки. Она сможет расколдовать. Благодаря таким побуждениям и соблазнам я должен буду изгнать воспоминания.
Когда он повернулся на восток, барон вообразил, что видит утренний свет, который тускло появляется далеко на горизонте.
– Наступает следующий день, – сказал он, – как много, очень много можно сделать за день. С помощью этого человека Лика, который, как я понимаю, готов поклоняться любому идолу, если этого идола позолотить, я начну устраивать праздники и вскоре мы увидим, какие серьезные изменения произойдут в этом сонном городишке.
Он вошел в маленький летний домик, который был построен в саду, через цветное стекло которого сияла разными цветами луна. Там он сел и погрузился в покой, которого тщетно пытался достичь в спальне, окруженной дорогими вещами.