#Глава 1

С каждым новым днем приближается финальное испытание, и напряжение, что царит на уровнях Корпуса, становится все ощутимее. Профайлеров здесь как будто стало еще больше, и уже появляются курсанты, которые прошли Подтверждение. Одним из первых Подтвержденных нашего набора стал Юн. Выглядело это довольно странно: мы сидели в столовой, завтракали, как вдруг в метре от нашего стола остановился профайлер, затем к нему подошел еще один, и еще – а потом они одновременно подняли руки, указывая на Юна.

А Юн лишь кивнул им в ответ.

Тогда, глядя на него, я поняла, что и без Подтверждения знала, что он способен отобрать жизнь, если придется.

Если можно быть готовым к войне, то Юн к ней готов уже очень давно.

Смогу ли я когда-нибудь разделить с ним эту готовность? Я чувствую, как профайлеры присматриваются, прислушиваются ко мне. Бесцеремонное вторжение ненастроенного профайлера в мое спящее сознание не прошло бесследно – столь сильное, явное ощущение присутствия кого-то чужого в моей голове отпечаталось в памяти навсегда, и теперь я узнаю его даже в самых слабых проявлениях.

Вот и сейчас, идя по коридору, я чувствую легкую щекотку в висках: наверняка среди идущих позади людей есть седовласый.

Даже в вечерние часы в тренировочных залах не протолкнуться: теперь здесь занимаются не только курсанты, но и капралы, которым тоже вскоре предстоит подняться на поверхность. Кондор завершил занятия не только со мной, но и с группами Совместимых курсантов, поэтому я больше не могу тренироваться на стрельбище в гордом одиночестве, впрочем, мне больше незачем прятаться. Часы тренировок дали результат – сейчас я действительно неплохо стреляю.

Окинув зал взглядом, я замечаю Клода и Паулу. Они тренируются в самом дальнем от меня секторе, поэтому, лишь подойдя ближе, я понимаю, что на скамье рядом с этим сектором уже сидит Солара. Услышав мои шаги, капрал двигается, позволяя мне сесть рядом.

– Ты только посмотри на них, – говорит она вместо приветствия, не сводя взгляда с Паулы и Клода.

Паула и Клод выбрали самый сложный сценарий, что есть на стрельбище, – сценарий засады, в котором на них двоих приходится едва ли не два десятка противников. То, как они взаимодействуют, как сражаются вместе… Паула никогда не была особо сильным курсантом, но эта Паула, которую я сейчас вижу рядом с Клодом, выглядит действительно устрашающе. Не хотела бы я быть тем, кому придется противостоять такой Пауле на поле боя. Они с Клодом почти не обмениваются между собой сигналами, но это не мешает им действовать быстро и слаженно, словно предугадывая движения друг друга.

– Спиной к спине – и хоть против всего мира… – слышу я рядом с собой тихий, отстраненный голос и, лишь повернувшись, понимаю, что он принадлежит Соларе. Взглянув на нее, я замечаю, что в ее глазах блестят слезы. – Мы ведь когда-то были такими же.

Финн. Она говорит про капрала Финна.

– Может… может, даже немного лучше. – Подрагивающие губы расходятся в улыбке, по щеке скатывается слезинка, а немигающий взгляд все так же направлен на Паулу и Клода. Я вижу, как больно ей смотреть, – но и оторваться от них она не может.

– И что же произошло? – спрашиваю с осторожностью, понимая, что, скорее всего, Солара сейчас взорвется, накричит на меня, даст хоть какой-то выход своим эмоциям, после чего ей станет легче…

Меньше всего я ожидала, что Солара ответит на мой вопрос.

– Мы были счастливы. – Она почти шепчет. – Но однажды все это… просто… исчезло. – Она прерывисто вздыхает. – Мы хотели стать семьей, хотели пожениться, чтобы жить вместе, и я ведь даже собиралась взять фамилию Финна, когда мы вернемся в Арголис… хотя моя звучит гораздо лучше. – Еще одна дрожащая улыбка. – И вот, держась за руки, мы заявились к регистратору, собираясь принести друг другу клятвы и надеть кольца. В болезни и в здравии, и все такое. – Солара взмахивает рукой. – Вот только мы не знали, что клятвы придется приносить перед лицом Справедливости, а нашим регистратором окажется девушка, которая еще в Школе Финну прохода не давала. – Она язвительно хмыкает. – Поэтому она позволила себе немного… увлечься. Согласны ли вы, Финн и Солара, быть рядом друг с другом до конца ваших дней? И даже если кто-то из вас станет инвалидом войны? Готовы ли вы защищать друг друга, пусть даже ценой собственной жизни? Да, да, тысячу раз да! – забывшись, запальчиво восклицает Солара; затем она судорожно оглядывается по сторонам, будто наконец-то вспомнив, где находится.

Когда капрал вновь поворачивается ко мне, я успеваю увидеть, как нелегко ей дается возвращение контроля над своими чувствами. Но проходят лишь считаные секунды, и я вновь вижу перед собой спокойную, собранную Солару, которая с совершенно невозмутимым видом вытирает слезы со своего лица.

– И только потом, – поднимая взгляд, ровно говорит она, – только когда все эти дурацкие вопросы закончились, я поняла, что Финн не произнес ни слова.

* * *

– Сегодня ты держался гораздо увереннее, – замечаю я вслух, когда мы с Бертом выходим из лифта на своем уровне.

– Конечно же, – отзывается Берт. – На этот раз ведь даже не пришлось падать. Я всего лишь перетаптывался и размахивал ногами.

– Это называется «работа над балансом», – терпеливо поправляю я.

– Да знаю я, – он усмехается, глядя на мое недовольное лицо, – просто поддразниваю. На самом деле, – Берт приостанавливается, – я очень благодарен тебе за то, что ты со мной возишься, ведь я… – Он запинается, заметив что-то сбоку от нас. – Вот же черт! – испуганно восклицает он, пригнувшись. Повернув голову в сторону, я не нахожу ничего, что могло бы вызвать такую реакцию. Курсанты, капралы… Ничего необычного.

– Ты что… пытаешься за мной спрятаться? – пытаясь подавить смех, спрашиваю я у своего друга. – Ты уже не в том возрасте, и… и явно не в тех размерах. Берт, это больше не работает. Кого ты там увидел? – Я вновь поворачиваюсь.

– Девушка в синей форме инженера, – слышу я свистящий шепот. – Разговаривает с Валентиной.

– И что же с ней не так? – Я возвращаюсь взглядом к скрючившемуся Берту.

– Ну… – Он мнется, явно не желая говорить. – Скажем так, я поступил с ней… не очень хорошо, – нехотя выдавливает он. Вдруг на его лице проявляется явная озадаченность. – Черт тебя подери! – Выругавшись громким шепотом, Берт хлопает себя ладонью по лбу, выпрямляясь. – Гектор. Это был Гектор, – с облегчением выдыхает он.

Хмыкнув, я качаю головой. Похоже, Берту не позавидуешь.

– А знаешь, что любопытно? – Он еще раз смотрит на девушку в синем. – Я ведь очень хорошо помню ее… но только не имя. Те, кого я впервые увидел лишь в воспоминаниях Гектора, – я не могу вспомнить, как их зовут. Я узнаю их каждый раз, когда встречаю, первым делом даже порывался здороваться – но вот имен, хоть убей, не помню.

– Думаешь, это побочный эффект эксперимента? – понижая голос, спрашиваю я.

Берт пожимает плечами.

– Пат говорил, что у Рица то же самое. Наверное, это особенность Ускорения. Вот что действительно было побочным эффектом, – он задорно улыбается, – так это мои длиннющие волосы. Арника, видела бы ты мои косы!

– Косы? – переспрашиваю, невольно разделяя заразительную улыбку Берта.

– Я вышел из капсулы Ускорения с роскошными локонами. Косы почти до пола доставали, честное слово!

– Не буду спрашивать, кто тебе их заплетал. – Я больше не пытаюсь сдерживать смех. – Я и так уже слишком много знаю о командоре Гекторе.

Внезапно на нашем пути возникает невысокая темноволосая девушка в форме капрала.

– Ты, – рассерженно выдыхает она, направляя указательный палец на Берта.

– Ее имени ты тоже не помнишь? – интересуюсь я, но Берт не отвечает. Повернувшись к другу, я понимаю, что вопрос был неуместным, – Берт превратился в неподвижную статую. Кажется, он даже перестал моргать. И дышать.

– Ты! – повторяет девушка уже громче. – Как ты мог?!

– Что… что ты здесь делаешь? – Берт едва шевелит губами. – Ты же… ты должна быть в Ожидании до…

– А моему сыну должно быть девять лет, – язвительно перебивает его капрал. – Однако что же мы видим? – Поджав губы, она резко разводит руками.

Только всмотревшись в ее лицо, я осознаю, что она заметно старше нас с Бертом, – но об этом сообщают лишь мелкие, едва заметные мимические морщинки. И все равно трудно принять мысль, что передо мной стоит мать Берта, – увидев их рядом, как сейчас, можно подумать, что это брат и сестра, чья разница в возрасте совсем невелика.

«Андреа» – выбито на жетоне; на плече белеет нашивка помощника Справедливости. Набрав воздуха, Андреа шагает вперед – несомненно, для того, чтобы разразиться бурной речью, но Берт останавливает ее.

– Мама, – решительно начинает он, взяв ее за плечи. – Знаю, сейчас ты очень хочешь отругать меня так, чтобы наверстать все тринадцать лет, пропущенные тобою из-за Ускорения, но вряд ли ты сможешь сказать что-то, чего я еще не успел услышать. Честное слово, я в порядке! Не знаю, что ты уже успела услышать, но поверь мне, эксперимент не был таким опасным, как все говорят. И потом, меня уже отчитали не один раз – вот, даже Арника постаралась! – Берт поворачивается ко мне. – К слову, это Арника и она мой лучший друг, мы в одном отряде. Арника, кстати, недавно…

– Бертрам, – угрожающе говорит Андреа. – Не вздумай менять тему.

– Я же просил, не называй меня так, пожалуйста. – Скривившись, юноша показывает на свой жетон. – Берт! Видишь? Я Берт!

– А ну-ка, наклонись, – щурясь, требует Андреа. Когда Берт выполняет ее просьбу, она дает ему подзатыльник.

– То, что ты в шесть лет обошел систему защиты и поменял запись в реестре, еще ничего не значит. Я буду звать своего сына так, как назвала при рождении, и никак иначе, – рассерженно шипит капрал.

– Ты зовешь меня полным именем, только если очень-очень сильно сердишься, – потирая макушку, бормочет Берт. – Не будешь же ты сердиться на меня до конца жизни?

Где-то я это уже слышала… и видела. Злость Андреа улетучивается, стоит только Берту посмотреть на нее своим фирменным умоляющим взглядом.

– И что же мне с тобой делать? – тяжело вздохнув, спрашивает она. – Может, ты хотя бы отзовешь свою заявку на открепление от отряда зачистки?

Берт качает головой.

– Только после того, как вы с отцом сделаете то же самое.

– Ты ведь знаешь, что мы уже не можем. – Печально улыбнувшись, Андреа с неприкрытой нежностью проводит ладонью по щеке сына. – Все тот же упрямый мальчишка, – с мягким упреком шепчет она, всматриваясь в его глаза.

Прерывисто выдохнув, Берт обнимает ее. Я невольно отступаю назад, испытывая некую неловкость; я чувствую себя лишней. Но Андреа быстро отстраняется, утирая выступившие слезы.

– Мне понадобится твоя помощь. – Ее тон становится деловитым. – Это ведь ты копался в файлах зала Ускорения, верно? Я здесь из-за них. В файлах, которые ты поднял, обнаружились любопытные данные, связанные с моим последним делом, вот меня и разбудили.

– Последнее дело? – Берт хмурится. – Но того ученого ведь даже в живых уже нет. Он покончил с собой, если не ошибаюсь.

– Ученого нет, а дело есть. – Капрал безразлично пожимает плечами. – Расследование возобновили.

* * *

Слова матери Берта весь следующий день звучат в моих мыслях.

Расследование возобновили.

Что же обнаружилось в этих старых файлах? Что-то действительно важное, в этом я не сомневаюсь, потому что по пустякам Ожидание не прерывают, для этого нужен очень весомый повод, и то, что капрал Андреа снова бодрствует, подтверждает серьезность происходящего.

На уровнях Корпуса по-прежнему слишком много профайлеров, и я пытаюсь взять под контроль свои мысли, но все попытки переключиться на что-то другое терпят провал. Уже к обеду этим размышлениям становится слишком тесно в моей голове и меня начинает мучить мигрень. Или же причина ее появления – плохой сон? Впрочем, нормально выспаться мне не позволили все те же мысли, из-за которых я проворочалась почти всю ночь не в силах сомкнуть глаз.

Воспользовавшись большим обеденным перерывом, я наспех перекусываю и, поддавшись минутному порыву, спускаюсь вниз, к Электо – почему-то с недавних пор в этом темном, холодном и безликом зале я стала чувствовать себя почти так же спокойно, как и в оранжерее. И только когда передо мной возникает голограмма Электо, я вспоминаю, что она такое.

Немного помедлив, я все же решаюсь озвучить свою просьбу, но Электо с сожалением признает, что без выхода в систему она не в силах получить доступ к хранилищу данных зала Ускорения. Несмотря на любопытство, которое светится в ее глазах, Электо не задает лишних вопросов, за что я ей бесконечно благодарна.

Электо не может помочь, но мне все равно не хочется уходить, ведь я шла сюда даже не за помощью, а для того, чтобы вновь дать своим мыслям свободу. Неожиданностью для меня становится то, что мысли о возобновлении расследования внезапно отходят на второй план, уступая место каким-то пространным, абстрактным размышлениям, которые обычно мне не свойственны: в тысячный раз прокручивая в голове разговор, которому я стала свидетелем, я вдруг переключаюсь на Берта.

Сколько невозможного должно было случиться, чтобы он смог пройти Ускорение? Берт сказал, что люди слишком часто помещают ярлык «невозможно» на вещи, которые всего лишь крайне маловероятны… но сколько же этих крайне маловероятных обстоятельств понадобилось, чтобы Берт получил возможность пересобрать себя?

А сколько совпадений понадобилось, чтобы мы могли оказаться здесь, в этих бункерах? Сколько случайностей привело Кондора – одного из немногих, кому было известно про подземную часть Терраполиса, и единственного, кто знал к нему путь, – в научный центр Арголиса накануне захвата города?

– Череда невероятных совпадений и стечений обстоятельств. Это и есть жизнь, – говорит Электо, когда я, путаясь в словах, озвучиваю свои мысли в попытке объяснить, что стало причиной моего столь задумчивого вида. – Так она выглядит для человека. Такой ее сейчас вижу я, но… с точки зрения моих систем каждое событие имеет свою вероятность наступления. Когда-то давно я даже могла просчитывать эти вероятности до миллионных долей процента… – Она ненадолго замолкает. – Помнишь, я говорила об алгоритмах, что разработали Лапласы?

Что меня удивляет в Электо, так это ее искреннее восхищение человеческим умом. Об ученых Терраполиса она рассказывает взахлеб, с детским восторгом в глазах, раз за разом повторяя, что при всей сложности своих систем и при всем объеме информации, которая была ей доступна, до некоторых изобретений и открытий она бы никогда не додумалась.

Но у Электо были и собственные идеи.

Система предотвращения преступлений, в основе которой лежали алгоритмы обработки вероятностей, после своего запуска превзошла все ожидания, и эффективность ее работы натолкнула Электо на мысль о том, что, предоставив этим алгоритмам мощность всех своих систем, она сможет просчитывать возможные варианты будущего, предотвращая не только преступления, но и несчастные случаи, и даже мелкие неприятности. Но ей пришлось прождать несколько десятилетий – она получила возможность проверить свое предположение лишь тогда, когда закончилось строительство бункерного комплекса, системы которого обладали точно такой же мощностью, какой Электо располагала на поверхности.

– Когда я перебросила сюда все процессы, связанные с расчетом вероятностей… это было… Неописуемо. Системам требовалось время для подстройки и обучения, поэтому поначалу меня поглотил хаос бесконечного количества вариантов возможного будущего, которые все множились, и множились, и множились… Но когда системы заработали в полную силу, я… Увидела будущее. – Электо застенчиво улыбается. – И на моих глазах это будущее плавно переходило в настоящее: чаще всего случалось именно то, что было наиболее вероятно по моим расчетам. Человек выходил из дома – и я уже знала, что через полтора часа, с вероятностью в девяносто пять процентов, он встретит в автобусе школьного друга, с которым не виделся более десяти лет, и тот, с вероятностью в семьдесят три процента, поздоровается принятым в их школьной компании жестом – и выплеснет на себя кофе из неплотно закрытого стакана…

– И тебе захотелось спасти беднягу от кофейного пятна?

Кивок. Бледная улыбка.

И вновь то, что я слышу в этом зале, не укладывается в моей голове. Стоило свыкнуться с мыслью, что Электо – живой механизм, как вдруг она вот так, между прочим, сообщает: ты знаешь, Арника, а ведь когда-то я могла видеть будущее… да-да, и я управляла им по своему усмотрению.

Жаль, что сейчас Электо не способна даже добраться до хранилища данных зала Ускорения.

Ловко манипулируя обстоятельствами, Электо снижала вероятность наступления событий с негативными последствиями. Пытаясь подсказать правильный выбор и предостеречь людей от ошибок, которые они намеревались совершить, она предпочитала оставаться незамеченной. Никто не знал, какое применение Электо нашла алгоритмам Лапласов. Никто не знал, что она вмешивается в цепи событий, меняя их, как ей казалось, в лучшую сторону.

– И ведь поначалу все шло удачно: тот, кто должен был погибнуть, оставался среди живых, а тот, кого пытались обмануть, узнавал правду… Но потом я поняла, что начинаю постепенно упускать контроль над обстоятельствами. – Говоря об этом, Электо смотрит мимо меня, куда-то в сторону. Ее зрачки двигаются, словно она читает невидимую книгу, или… или вспоминает, как просчитывала вероятности. – С каждым днем погрешность все увеличивалась, все чаще и чаще я ошибалась, порой даже в самых незначительных прогнозах. Понадобилось время, чтобы признать, что в этих ошибках есть закономерность. Мне было очень тяжело осознать, что некоторые – не все! – но некоторые события все же… неотвратимы. Большинство маловероятных обстоятельств вело именно к таким событиям, – тихо выдыхает она. – Идея предопределения всегда была за пределами моего понимания, но мне пришлось принять ее.

– Неотвратимы, – медленно повторяю я за ней. – Это слово… пугает. И много их? – Голос почему-то звучит хрипло. – Неотвратимые события – их было много?

Электо пожимает плечами.

– Кто знает? Я так и не научилась определять ведущие к ним последовательности обстоятельств, поэтому отключилась от резервных систем, отказавшись от возможности создавать масштабные вероятностные прогнозы. Я запретила себе даже заглядывать в будущее. – Печальная улыбка проступает на ее лице. – Знала, что не смогу остаться безучастной. Каждый раз, когда я вмешивалась в обстоятельства, которые вели к неотвратимому событию, каждый раз, когда я пыталась разорвать цепь – она вновь восстанавливалась, с каждым разом все более опасным и менее вероятным образом, что порождало рябь, которая приводила к ошибкам в прогнозах. Даже понимая, что рябь становится все сильнее, я все равно продолжала… – Девушка нервно сглатывает. – Я остановилась только после того, как четыре раза предотвратила смерть одной девушки, но она все равно погибла – и унесла с собой дюжину жизней. Эти люди… Ни в одной из просчитанных мною тогда вариаций будущего их жизни не должны были прерваться в тот день, – тихо заканчивает она, поднимая взгляд.

Голова идет кругом. Предопределение, неотвратимые события – такие вопросы, вопросы о порядке вещей, всегда казались мне слишком сложными и… бессмысленными? Они лишь вызывают головную боль. Пытаюсь я понять, как устроен этот мир или же нет, – это не имеет значения, ведь ничего не меняется, порядок вещей остается прежним, в то время как я остаюсь его частью.

Но Электо удалось побывать за его пределами.

– И… ты больше никогда не вмешивалась в чужие судьбы? – осторожно интересуюсь спустя несколько минут, проведенных в молчании.

– Чужие? – Электо вздыхает. Печальная улыбка, что так и застыла на ее лице, преображается, теплея. – Арника… Эти судьбы никогда не были для меня чужими. Поэтому, когда мне, к примеру, казалось, что у милого художника из южной части Терраполиса очень много общего с очаровательной певицей из юго-восточной части города… Я позволяла себе подстроить обстоятельства так, что их пути пересекались. Но это нельзя назвать вмешательством, ведь я больше не пыталась одержать верх над предопределением, – отказавшись от просчета вероятностей, я и сама стала его инструментом. Всего лишь заботливый друг, что знакомит двух человек, которые, по его мнению, подходят друг другу.

Я невольно улыбаюсь, вдруг представив на месте Электо Паулу: та очень любит сводничать и постоянно порывается познакомить Альму с «очень хорошим другом Клода» или с «тем красавчиком-инженером, с которым я училась в Школе; он как раз про тебя на днях спрашивал». Ох, если бы в распоряжении Паулы был трехмиллионный город…

– Я потратила больше года на изучение прогностических ошибок. – Голос Электо врывается в мои мысли. – Мы живем в самой лучшей версии мира – это все, что я смогла понять.

– Это?! – вырывается из меня скептический возглас. – Это и есть лучшая версия мира? Подожди… То есть ты пытаешься сказать, что все, что ни делается, – все к лучшему?

Даже мысль о том, что мой жизненный путь может быть предопределен заранее, не вызвала у меня такого возмущения.

– Не в частностях, но в целом – всегда к лучшему, – с непоколебимой уверенностью отвечает Электо. – Поэтому нет смысла возвращаться к событиям в прошлом, размышляя, как было бы прекрасно, если бы не… Альтернативный путь привел бы к худшему исходу.

– Допустим. Тогда скажи мне, – я упрямо скрещиваю руки на груди, – войны – это тоже к лучшему? Электо, неужели гибель Терраполиса – тоже к лучшему? Какая здесь могла быть альтернатива, которая еще хуже? – запальчиво восклицаю я – и сразу же жалею, что позволила прозвучать таким жестоким словам.

Но Электо лишь смотрит на меня, и в ее взгляде, наполненном глубокой печалью, я впервые вижу отражение прожитого ею века.

– Гибель всего человечества, – тихо говорит она.

 

#Глава 2

Учебные курсы закончились уже давно, а теперь и обязательные тренировки одна за другой исчезают из расписания, освобождая все больше времени для самостоятельных тренировок. Но понимание того, что обучение в Корпусе подходит к концу, настигает меня лишь тогда, когда, зайдя в общую комнату, я обнаруживаю Юна, который осторожно разворачивает на столе скрученный в рулон длинный лист сероватой бумаги.

– Сводная таблица наших результатов. – Юн кивком приглашает присоединиться, и, придвинув стул, я сажусь рядом. Судя по тому, что в таблице есть аккуратно зачеркнутая строчка с именем Никопол, Юн вел эту таблицу с самых первых дней. Приглядевшись, я понимаю, что, когда Берт убедил всех, что переводится к научникам, Юн вычеркнул из таблицы и его имя. Позже он стер эту линию, но ее след все еще можно заметить.

Мое имя Юн не трогал. Он верил, что я вернусь в отряд. От этой мысли на душе теплеет.

– Это еще не окончательный вариант, – сухо говорит он, не подозревая о том, что творится у меня в голове, – но уже можно увидеть общую картину. Хотя… Подожди-ка. – Хмурясь, он наклоняется над таблицей, внося в нее еще несколько пометок.

Дверь хлопает, впуская Берта, который подкидывает на ладони небольшое красное яблоко.

– Что рассматриваем? – с любопытством спрашивает он, обходя нас. Надкусывая яблоко, он заглядывает в таблицу через мое плечо. – О, это наши результаты? Твоя работа, Юн?

Юн кивает.

– Хороший почерк. – Берт выпрямляется. – Но ты зря потратил время. Нужно было просто спросить Берта. – Он широко улыбается. – И Берт, который позавчера посмотрел статистику отрядов через аккаунт капрала, что так удачно приходится ему матерью, сказал бы тебе, что наш отряд на пятом месте по самому слабому курсанту и на третьем месте в рейтинге по общей сумме баллов. – Берт вновь с хрустом вгрызается в яблоко.

Юн свирепо смотрит на Берта. Потом на свою метровую таблицу. Потом опять на Берта.

– Я тебя сейчас пристукну, – решительно заявляет он, и карандаш, зажатый в его пальцах, ломается с жалобным хрустом.

– Эй! – отпрянув, восклицает Берт, предупреждающе выставляя перед собой руки. – Почему меня постоянно кто-то хочет ударить?

– Как будто сам не знаешь, – хмыкнув, говорит Альма, выходя из женской части казармы. – Порой ты просто невыносим.

– Кстати, про удары: у нас с тобой спарринг после обеда, – напоминаю я Берту. – Двухчасовой.

Застонав, Берт обреченно опускает голову.

– А как все было просто, когда тебе было девять, верно? – Ехидно улыбаясь, Альма треплет Берта по волосам.

– Пятое и третье… Это ведь прямая дорога на Второй круг. – После этих тихих слов Юна в общей комнате воцаряется тишина. – С пятым местом мы уже ничего не можем поделать, – говорит он, и я прикрываю глаза.

Согласно статистике, самый слабый курсант отряда – это я. Нет, даже не так – согласно статистике, в рейтинге курсантов этого набора я занимаю второе место с конца; есть лишь один бедняга, чья индивидуальная сумма баллов еще ниже, чем у меня. Я успешно сдала все промежуточные экзамены, но даже это почти никак не улучшило ситуацию: за два месяца, проведенных в медблоке, я пропустила слишком много групповых тренировок, на которых остальные курсанты получали дополнительные баллы, и их мне уже никак не возместить.

Проклятье! Это глупо. Почему пропущенные тренировки влияют на итоговую оценку куда больше, чем мои навыки?

Впрочем…

Вернувшись к началу таблицы Юна, я понимаю, что и низкие баллы на первых порах обучения тоже сыграли свою роль. Но какое значение имеют все эти старые оценки по стрельбе, если на последнем стрелковом зачете я набрала девяносто два балла из ста? Второй результат по отряду, между прочим!

Несправедливо. Но это не та несправедливость, с которой можно было бы бороться, – вряд ли мы сможем изменить методы оценивания, поэтому надо сосредоточиться на том, что в наших силах.

– Что по общей сумме? – спрашивает Юн, устало потирая глаза. – Большой разрыв со вторым местом?

Мы все еще можем избежать Второго круга. Если наш отряд поднимется всего лишь на одну строчку в рейтинге по общей сумме баллов, мои индивидуальные баллы потеряют значение.

– Ощутимый. – Берт вздыхает. – Теперь все зависит от финального испытания.

– Но… шанс ведь есть? – с надеждой в голосе спрашиваю я. – Мы можем попасть в двойку самых сильных отрядов, если победим?

Альма и Юн переглядываются.

– Финальное испытание, каким оно стало в последние годы… – Альма с сожалением качает головой. – Арника, теперь оно даже не подразумевает возможности победить. Нам придется сразиться с капралами, с людьми, которые нас обучали и знают, на что способен каждый из нас. Но дело даже не в этом. У них – крепкая, сработанная команда, которая уже десятки раз поднималась на поверхность, в то время как большинство из нас окажется там впервые.

– К тому же это капралы готовят территорию для финальных испытаний. Каждый сектор они успевают изучить вдоль и поперек, – добавляет Юн, задумчиво постукивая обломком карандаша по столу. – У нас же будет лишь карта Терраполиса времен его процветания. Если достанется сектор в разрушенной части города – считай, идти придется вслепую.

Сначала мне показалось, что Альма преувеличивает, но слова Юна убеждают меня в ее правоте: условия финального испытания изначально проигрышны.

– В чем тогда смысл испытания, в котором невозможно победить? – Я опускаю подбородок на сложенные руки.

– Показать, что мы хорошая команда, – отвечает мне Берт. – А если кому-то из нас еще и капрала удастся подстрелить, то это вообще невероятное везение и море дополнительных баллов для каждого члена отряда.

– Не всегда, – вдруг перебивает его Альма. – Помнишь, как Закар оказался на Втором круге? – хмурясь, спрашивает она, и Берт мрачнеет лицом, но все равно кивает в ответ. – Отряд Закара отказался от объединения, потому что жребий определил им в союзники самый слабый отряд, – Альма поворачивается к нам с Юном, – как раз тот, в котором были мы с Никопол. – Она печально усмехается. – Они подстрелили троих капралов в одиночку, что сразу же привело их на первое место в рейтинге по общей сумме баллов. А потом выяснилось, что один из курсантов перед тем, как подстрелить капрала, вышел за периметр сектора, чтобы пройти более безопасным путем. Отряду Закара аннулировали баллы за финальное испытание, и всей дружной компанией мы отправились на Второй круг. – Девушка хмыкает. – Нико долго злорадствовала по поводу того, что правила оказались гораздо важнее количества убитых капралов… Впрочем, это не помешало ей позже спеться с Закаром и его окружением.

Альма замолкает, и, даже не обладая умением читать мысли, я знаю, о чем сейчас думают все в этой комнате. Жеребьевка состоится уже через три дня, и, если нам в союзники достанется отряд, в котором Макс и Никопол…

Они найдут способ отомстить за Закара.

* * *

По пути на уровень Кондора я в очередной раз думаю о том, как бы выспросить у Берта, не знает ли он, как продвигается дело его матери? Пока что с его слов мне известно лишь то, что Андреа все еще не вернулась в Ожидание, расследование продолжается… Но если я начну расспрашивать о подробностях, то Берт сразу же поймет, что за этим стоит что-то большее, чем обычное любопытство. Он слишком хорошо меня знает.

Берт всегда доверял мне, доверял даже больше, чем следовало бы, – поэтому мне так странно, так непривычно, так… неприятно размышлять о том, как бы скрыть от него что-то, поэтому я снова и снова возвращаюсь к мысли о том, чтобы рассказать ему обо всем, начиная с казни ученого.

«Я спрятал твой секрет».

Секреты – это вызов для Берта. Я не сомневаюсь в том, что Берт сможет отыскать спрятанный секрет, о чем бы ни шла речь… но как я могу обратиться к нему, если не представляю, с чем нам придется столкнуться? Какие последствия может повлечь за собой раскрытие этого секрета, будь он неладен? Какими эти последствия будут для меня?

– Ты хмуришься, – говорит Берт, встречая меня у лифта. Вдруг, сощурившись, он всматривается в мое лицо. – Ты недавно с Виктором разговаривала, не так ли?

Неожиданность вопроса сбивает с толку. Как Берт узнал про Виктора? Он прав, мы действительно виделись после завтрака… Берт немного наклоняется, продолжая пристально рассматривать мое лицо, поэтому я считаю нужным сказать:

– Виктор никак не связан с тем, что я хмурюсь.

– Еще как связан. – Берт почему-то широко улыбается. – Ты же хмуришься в точности, как он… вот, а теперь ты удивленно вскинула левую бровь! Это же бровь Юна! – триумфально восклицает он.

– А правая бровь тогда чья? – скептически интересуюсь я, но вопрос остается без ответа.

– Я уже давно это за тобой заметил, – сообщает Берт, когда мы выходим к залу. – Ты пришла в наш отряд, и мне стало любопытно, как тебе удается читать лица, вот я и начал присматриваться к людям. Со временем я понял, что у каждого есть какие-то особенные, характерные жесты, и их достаточно много… – Переступив порог зала, он замолкает, впрочем, ненадолго: – …Но только не у тебя, – заканчивает он прерванную фразу. – Ты лишь перенимаешь характерные черты тех, с кем общаешься. Когда ты только вышла из медблока, в тебе было слишком много доктора Константина, ты даже говорила с похожими интонациями. Прямо сейчас ты едва заметно улыбаешься задумчивой полуулыбкой Рица; когда слышишь что-то забавное – улыбаешься Паулой, а иногда на твоем лице можно увидеть и кривую улыбку Кондора…

Я отворачиваюсь к стойке с шестами, делая вид, что выбираю себе оружие. Как долго Берту пришлось наблюдать за мной, чтобы заметить это?

– Это хорошо или плохо? – вырывается у меня.

Берт пожимает плечами.

– Отличное качество для диверсанта, – спокойно говорит он. – Отзеркаливая поведение, ты вызываешь у своего собеседника доверие на подсознательном уровне.

Я не впервые слышу об этом, что-то похожее нам говорили на занятиях для…

Вот же черт.

«Расследование возобновили», – сказала капрал Андреа, и эти слова заслонили собой все остальное, и только сейчас, несколько дней спустя, до меня доходит смысл других, гораздо более важных слов, что я успела услышать.

Берт подал заявку на открепление от отряда зачистки, к которому прежде был приписан.

– Ты… ты собираешься пойти с диверсантами? – Мой вопрос едва слышен. – Берт… Зачем? – выдыхаю я. – Это ведь опасно, гораздо опаснее, чем…

– Поэтому я и хочу пойти в Арголис в первой волне, – так же тихо перебивает меня Берт. – Хорошая техническая поддержка – залог безопасности диверсионно-разведывательной группы. Гектор успел пройти подготовку диверсанта-разведчика, поэтому я знаю, о чем говорю, знаю, что жизнь диверсанта порой зависит лишь от того, насколько хорош его техник… А я очень хороший техник, и если это может кого-то спасти… Я не могу остаться в стороне. Впрочем, – Берт слабо улыбается, – мама надеется, что мы все-таки вылетим на Второй круг, ведь в следующем, последнем наборе будут готовить только в отряды зачистки.

– Тебя уже не переубедить, не так ли? – с горечью спрашиваю я, уже зная ответ. Если Берт принял решение, то будет держаться за него до последнего.

Поджав губы, он качает головой.

– Ты, Альма, Юн… Скорее всего, весь наш отряд, не считая Рица и Пата, будет распределен в диверсанты. Доверить ваши жизни кому-то другому? – Берт упрямо скрещивает руки на груди. – Черта с два.

– Ты хочешь взвалить на себя слишком большую ответственность, Берт. Ты… ты не сможешь защитить всех, – почти ровно говорю я; голос подрагивает лишь на последних словах.

В Арголисе нас ждет война. На войне льется кровь и погибают люди, и, каким бы чудесным техником ни был Берт, – кто-то все равно погибнет. Возможно, погибнет кто-то, кто был ему дорог; возможно, погибнет прямо на его глазах…

– Я знаю, – шепчет мой друг. – Но все равно постараюсь.

…возможно, погибнет и сам Берт.

Я прерывисто выдыхаю, чувствуя, как щемит в груди. Что мне сделать, чтобы ты передумал? Что сделать, чтобы ты отказался от этой идеи? Но Берт не позволит мне переубедить себя, как не позволил своей матери.

На несколько мгновений я прикрываю глаза, чтобы хоть немного успокоиться. Я все еще могу защитить его.

– Планы меняются. – Выпрямив спину, я отхожу от стойки с шестами. – Повышаем интенсивность тренировок, – поясняю в ответ на вопросительный взгляд Берта. – Больше никаких спаррингов с шестами. – Расстегнув куртку тренировочной формы, я оставляю ее на скамье, Берт делает то же самое. – Больше никаких отговорок, – продолжаю я, – ты наверняка видел записи Солары и знаешь, что я уже вернулась к прежним показателям. – Я становлюсь в стойку. – Мы переходим к полноконтактному спаррингу.

Но, вопреки моим словам, во время боя Берт ведет себя слишком нерешительно. Он изо всех сил пытается быть как можно более осторожным со мной, чем заметно замедляет себя, даже в защите. Второй, третий заход – все то же самое, и никакие замечания не помогают. Как же мне заставить его хотя бы защищаться?

А как действовал Кондор?

Кондор загнал меня в угол и заставил сражаться с близнецами, тем самым вынудив забыть про всякую осторожность. Я решаю попробовать более гуманную версию его метода – всего лишь с одним противником и без ощущения ломающихся ребер. На Берта обрушивается град ударов: я атакую его так быстро, как только могу. Такой напор становится для него неожиданным, но, пусть и не сразу, его защита становится быстрее и гораздо увереннее, позволяя мне наконец-то в полной мере оценить его технику.

В очередной раз оттеснив Берта почти к стене, я отступаю и возвращаюсь в центр зала. Когда Берт подходит ко мне, я вновь становлюсь в стойку, но он, тяжело дыша, останавливает меня.

– Подожди-подожди, – он утирает пот со лба, – подожди… Хоть немного отдышусь, ладно? Ч-черт… – Скривившись, он потирает правое плечо, на которое пришлось уже несколько задевших его ударов. – Похоже, ты снова на меня злишься, – с печалью в голосе заключает он, тяжело вздыхая.

– Нет. – Я качаю головой. – Вовсе нет.

Ты дорог мне, Берт. Поэтому если ты хочешь отправиться в отряде с диверсантами – я буду атаковать тебя так, как будто от этого зависит моя жизнь. Я сделаю все, чтобы ты смог постоять за себя.

* * *

В общей комнате повисла напряженная тишина. Весь отряд собрался за столом, но никто не решается произнести ни слова; лишь Берт едва ли не каждую минуту оборачивается к двери, что выдает его нетерпение. С минуты на минуту сюда должен войти Юн, которого полчаса назад отправили представлять отряд на жеребьевке, где определяется наш союзник и день для испытания.

– Я так больше не могу. – Хлопнув ладонью по столу, Альма поднимает взгляд. – Не будем терять время зря. Юн и так знает протокол финального испытания едва ли не наизусть, поэтому я начну без него. Кто еще не читал этот протокол?

Вместе со мной руки поднимают Пат и Риц.

– Лучше и не читайте. – Альма усмехается. – Смысла на десять страниц, а размазано аж на две сотни. Краткий пересказ: за два часа, что будет длиться испытание, нам нужно продвинуться в глубь сектора как можно дальше, при этом сохранив как можно больше единиц личного состава. Ровно за сутки до начала испытания выдадут карту нашего сектора, где будет отмечено здание, в котором держат заложников. Это здание всегда находится у дальней границы сектора, – вздохнув, Альма закатывает глаза, – и да, в протоколе нашей целью все еще значится освобождение заложников… но об этом можно забыть уже сейчас. Если дойдем хотя бы до середины сектора – уже хорошо.

Все остальное, о чем говорит Альма, уже упоминалось на занятиях. Мы будем вооружены «безопасными» пистолетами, предназначенными для отрядов зачистки, – они заряжены капсулами транка, который почти мгновенно погружает человека в глубокий сон. При попадании капсулы в живую цель в ней сразу же активируется встроенный датчик местоположения, который помогает быстро найти всех «убитых» после завершения испытания. Даже от минимальной дозы транка сон может длиться около суток, поэтому, когда испытание подойдет к концу, всех «убитых» разбудят с помощью укола стимулятора, который нейтрализует действие транка.

Я внутренне подбираюсь, прислушиваясь к словам Альмы, когда она начинает рассказывать про чрезвычайные ситуации. Испытание может быть прервано в любой момент из-за ухудшения погоды. На поверхности приходится пользоваться портативными метеостанциями, которые выдают приблизительные прогнозы на сутки, а точные – лишь на ближайший час. В прошлом году во время второго дня испытаний начался мелкий дождь, из-за которого испытание прервали за полчаса до окончания, ведь, согласно обновленному прогнозу, дождь угрожал перейти в ливень. Всех «убитых» пришлось разбудить – вода, затекшая в воздушные фильтры их шлемов, оставила бы спящих без защиты от воздействия процина.

Альма говорит, что за все время на поверхности погибло всего лишь два курсанта, это произошло четыре года назад…

Всего лишь.

От этих слов по моей спине пробегает неприятный холодок; я будто вновь возвращаюсь в прошлое, в те дни, когда мне говорили, что три тяжелых травмы в группе силентов за последние полгода – это пустяки, на которые даже не следует обращать внимания.

Всего лишь – так говорят, когда речь идет о чем-то совсем незначительном. Смерть не может быть незначительной.

Явно заметив мою реакцию, Альма поспешно добавляет, что с тех пор протокол финального испытания сильно изменился, экстренное пробуждение стало действительно экстренным и теперь занимает не более пятнадцати минут. На складе обнаружилось несколько браслетов-инъекторов для тяжелобольных, их зарядили стимулятором и раздали капралам. Теперь погодные изменения отслеживают капралы-«заложники», и если погода грозит ухудшиться, то они отправляют сигнал, пробуждающий всех «убитых» капралов, чтобы те помогли разбудить курсантов.

Но вот что мне не нравится, категорически не нравится в финальном испытании: лифт, который поднимет нас наверх и потом вернет под землю, работает лишь пять часов в сутки, после чего отключается на перезарядку аккумулятора. Это ограничение возникло после вторжения в систему безопасности во время Бунта малодушных – чтобы перекрыть переходы между бункерами, они повысили категорию внешней угрозы, что перевело лифты на питание от резервного генератора.

Полтора часа капралы готовят сектор, два часа на само испытание – и полтора часа на то, чтобы вернуться в бункер, и, если что-то пойдет не так…

То придется провести девятнадцать часов на поверхности.

– Берт, что со списком капралов? – интересуется Альма, и Берт выкладывает на середину стола свой планшет.

– Та же команда, что и обычно, только капрал Киран ушел в Ожидание, и вместо него теперь будет Валентина.

Странно. Насколько мне известно, расклад должен быть такой: один отряд капралов против двух отрядов курсантов, поэтому, увидев список, я удивляюсь количеству имен – их явно больше восьми.

– Почему их двенадцать? – сосчитав строчки, интересуюсь я.

– Солара, – Берт показывает пальцем на имя в списке, – не будет участвовать в бою. Заложники, которых нам якобы надо освободить, – наш капрал и капрал отряда-союзника.

– Финн, – звучит голос Юна. – Мы идем с отрядом Финна, – говорит он, присоединяясь к нам за столом.

Я облегченно выдыхаю. Повезло, что наши опасения не оправдались: с отрядом Финна мы уж как-нибудь найдем общий язык. Взглянув на остальных, я вижу, что они думают так же, – и только Альма почему-то недовольно хмурится.

– Идем последними, на третий день, – заканчивает Юн, и выражение его лица говорит о том, что результаты жеребьевки его устраивают, – мы поднимемся на поверхность, уже точно зная баллы остальных отрядов.

– Так откуда в списке еще два капрала? – спрашиваю я, вновь возвращаясь к лежащему на столе планшету.

– О, это помощники Справедливости. – Паула почему-то хихикает. – Кондор не особо любит подниматься на поверхность, поэтому все детали финального испытания в свое время пришлось прорабатывать командору Бенедикту. Так во-от, – многозначительно протягивает девушка, – командор и Стратег очень долго спорили над протоколом, и Бенедикт, наверняка из чистого упрямства, настаивал на том, чтобы на финальных испытаниях обязательно присутствовали два назначенных им помощника Справедливости… А Кондор возьми и согласись! Вот только он отобрал статус неприкосновенности, который Бенедикт дал своим капралам, и закрепил их за первой вышкой связи, что устанавливается на границе сектора, наверняка ведь тоже из упрямства…

– И помощники Справедливости превратились в легкую мишень, – с легким вздохом заканчивает за нее Альма.

– Ага. – Паула кивает. – Всегда точно знаешь, что где-то в самом начале сектора есть два капрала с белыми нашивками. Жаль только, что Бенедикт сделал так, что за них стали давать совсем мизерные баллы, в восемь раз меньше, чем за одного капрала из основного отряда. – Девушка вздыхает. – Еще недавно за ними отправлялись слабые отряды, с которыми не заключили союза, так им удавалось получить хоть какие-то баллы, – Паула хмыкает, – но потом командор Бенедикт догадался отправить на поверхность капрала Линкольн, имя которой действует даже круче, чем статус неприкосновенности. – Она разводит руками. – Убить-то ее можно – но как-то, знаешь ли, не особо хочется, тем более за такие баллы.

Я обхватываю голову руками, в очередной раз пробегая взглядом список капралов. Имя Фарруха тоже здесь – похоже, он и есть второй человек Бенедикта.

Люди Кондора, люди Бенедикта… в памяти всплывает тот день, когда капрал Линкольн, сопровождая пострадавшего профайлера, пришла в медблок, – именно тогда я впервые услышала об амбициозном командоре Бенедикте, который вознамерился соперничать со Стратегом. Линкольн тогда еще сказала, что не относит себя к людям Бенедикта, что она – человек Справедливости… Что-то мне подсказывает, что Бенедикту об этом неизвестно.

Пока я сидела, уставившись в планшет Берта, за столом развернулось оживленное обсуждение возможной тактики. Но в нем почему-то не принимает участие лучший стратег этого набора: держа в руке стакан с водой, Юн стоит у раковины, опираясь на нее рукой. Невидящий взгляд, побелевшие пальцы, сжимающие стакан так сильно, что мне остается лишь удивляться, как он еще не лопнул – Юн не может не думать о том, что наши шансы остаться на Второй круг сейчас слишком высоки.

И я знаю, что стоит на кону. Жизнь его сестры Джимин – тихая, спокойная жизнь рядом с любящим братом.

Осторожно отодвигая стул, я поднимаюсь и, подойдя к раковине, кручу вентиль, подставляя под тоненькую струйку воды стакан. Чтобы привлечь внимание Юна, я легко касаюсь его руки, чувствуя, как он вздрагивает всем телом.

– После испытания, – тихо шепчу я, повернув голову в его сторону, – найди меня до того, как это сделают остальные.

Юн тоже немного поворачивается ко мне, показывая, что он слышит мой шепот.

– Если все пройдет не самым лучшим образом для нас, – продолжаю я, – ты поможешь мне вернуть статус пациента доктора Константина. – Стакан наполняется доверху, и я закрываю вентиль. – Так вы не попадете на Второй круг, – поворачиваясь, я успеваю прошептать это Юну на ухо. Отхлебнув пару глотков, чтобы не пролить воду, я возвращаюсь за стол.

В пристальном взгляде Юна успевает отобразиться едва ли не весь спектр человеческих эмоций, прежде чем он отвечает мне едва заметным кивком.

Я все еще надеюсь, что до этого не дойдет, что мы сможем выбиться в двойку сильных отрядов, – но риск провала все еще слишком велик, а я не могу допустить, чтобы из-за моих низких баллов отряд отправился на Второй круг. Я не могу лишить сестру Юна последнего шанса на нормальную жизнь.

Впрочем, когда я размышляла об этом, ворочаясь прошлой бессонной ночью в своей постели, в какой-то момент мне даже подумалось, что и у Второго круга есть свой плюс: в отряде зачистки Берт будет в безопасности, мы все будем в безопасности… Но, вновь вернувшись к этой мысли утром, я поняла, что от подобных аргументов ощутимо веет малодушием.

Сразимся – и будь что будет.

Мое внимание привлекает поднятая Бертом рука.

– У меня есть идея, – медленно говорит мой друг. – Если первая вышка связи стоит в самом начале сектора, то я могу…

– Не можешь, – перебивает его Альма, качая головой. – Если ты собрался прослушивать переговоры капралов, сразу скажу: не выйдет, ребята в прошлом наборе уже пытались. Для этого нужно получить доступ к обеим вышкам, а где у нас находится вторая вышка? – Девушка хмыкает. – Все верно, в конце сектора, как раз на том самом здании, где будут держать Финна и Солару.

– У меня нет идеи, – констатирует Берт, опуская руку.

– А если получить доступ к планшету техника их отряда? – негромко спрашивает Риц, и Берт тут же начинает объяснять, что этого техника для начала неплохо бы вычислить, потому что эту роль может взять на себя любой капрал; и даже если нам повезет настолько, что мы найдем и обезвредим техника, то в наших руках его планшет окажется совершенно бесполезным, ведь планшет, синхронизированный с браслетом техника, отключится сразу же, как только его обладатель заснет под действием транка…

Слишком много обсуждений, много слов, много информации, поэтому я никак не могу сосредоточиться на мысли, которая, еще даже не успев оформиться в слова, начинает с раздражающей назойливостью вертеться в моей голове.

– Перестаньте, – с непривычной серьезностью говорит Паула. – Бесполезно искать уязвимость там, где ее быть не может. Давайте лучше сосредоточимся на чем-то…

Паула ошибается, ведь уязвимость все-таки есть.

Линкольн. Уязвимость отряда капралов – это Линкольн.

Судя по тишине, что вдруг воцарилась в общей комнате, я все-таки сказала это вслух.

 

#Глава 3

Конечно же, первым делом Клод вежливо интересуется, не спятила ли я, и напоминает о том, что Несовместимость капрала Линкольн нельзя считать уязвимостью, так как на поверхности это не имеет ровным счетом никакого значения.

Вот только именно в этом, именно в Несовместимости кроется уязвимость отряда Линкольн. Точнее – в ее браслете.

Как и мне, как и всем остальным Несовместимым курсантам, которых в Корпусе единицы, Линкольн досталась та же модификация браслета, что носят силенты; с гораздо меньшим объемом внутренней памяти – и с возможностью удаленного доступа.

Этот способ мне показал техник, мать которого была в моей группе силентов и часто любила побродить по уровню, что могло закончиться не самым лучшим образом. Зная код ее браслета, я могла отправить с планшета команду, которая активирует встроенный датчик местоположения, по умолчанию отключенный из-за высокого потребления энергии, – если браслеты остальных силентов заряжались раз в год-полтора, то из-за постоянных прогулок браслет Мирры приходилось подзаряжать едва ли не каждый месяц.

– У меня здесь нет никакого кода, – бормочет Берт, пристально рассматривая внутреннюю сторону собственного браслета. Сняв с запястья свой браслет, я показываю его Берту, позволяя увидеть код. Затем, пододвинув к себе планшет, я запускаю на нем нужную программу и, вновь защелкнув браслет на руке, встаю из-за стола для того, чтобы несколько раз пройтись по комнате вперед-назад.

– О, кажется, я тебя вижу, – без особого энтузиазма замечает Берт. – Зеленая движущаяся точка, верно? Арника, – с утомленным вздохом он откладывает планшет в сторону, – ну узнаем мы, на каком расстоянии от моего планшета находится браслет Линкольн… Дальше-то что?

Кажется, Берт в последнее время стал слишком сильно уставать.

– Наша последняя тренировка в рендере. – Я сажусь на стул и откидываюсь на спинку. – Те же технические условия, что будут на финальном испытании. Вспомни, Берт, что произошло, когда Пат случайно подстрелил Рица? – Я поднимаю перед собой запястье. – На браслете каждого из нас отобразилось «Риц».

Берт с такой силой хлопает себя по лбу, что неожиданно громкий звук заставляет меня вздрогнуть.

– На время испытания браслеты всего отряда будут связаны между собой, – стонет он, закрывая лицо руками. – Это же… это же единая сеть! Арника, – он убирает руки, чтобы посмотреть на меня, – кажется, ты все-таки дружишь с идиотом.

– А жаль. – Я не удерживаюсь от усмешки. – Кому-то ведь еще придется думать, как через браслет капрала Линкольн активировать датчики в браслетах остальных капралов.

– Черт, – выдыхает Берт, впиваясь взглядом в экран своего планшета, – черт-черт-черт, это ведь даже не взлом, но как же это круто! – Он возбужденно запускает пальцы в волосы. – Если у меня это получится… Если с браслета Линкольн отправить запрос местоположения, то браслеты остальных капралов сообщат, на каком расстоянии от Линкольн они находятся…

– Получается, Линкольн – это точка отсчета, начало системы координат, – с внезапным воодушевлением говорит Юн, который, похоже, понял, к чему ведет Берт. – И если мы будем знать, где она располагается…

– Если отметить ее точное положение на карте сектора, – подхватывает Берт, – то после запроса местоположения на карте отобразятся все браслеты, подключенные к этой сети. Зная, где нас поджидают капралы… Мы можем убить их всех, – тихо выдыхает он.

Узнаем код браслета Линкольн – сможем отследить всех капралов и обойти их засады. Мы все еще можем набрать достаточное количество баллов, чтобы попасть в двойку сильных отрядов, и тогда… Не жди нас больше, Второй круг, и да здравствует выпуск!

В столовой мы, не сговариваясь, вновь сидим молча, но это молчание уже совсем иного толка: теперь нас объединяет секрет, о котором мы сейчас говорим лишь с помощью взглядов. Берт унесся в Архив, но его энтузиазм остался здесь – я вижу его в глазах нашего отряда, вижу нетерпеливое предвкушение.

Подлетев к нашему столу, запыхавшийся Берт сходу разрушает атмосферу молчаливой секретности.

– Плохие новости: я не смог найти перечень кодов браслетов, – тихо говорит он, едва усевшись. – Открытые файлы Корпуса, закрытые файлы Корпуса, складские документы учета, Архив – нигде нет.

– Но код ведь есть на самом браслете, – шепотом напоминает Пат, чем заслуживает от Берта возмущенный взгляд.

– А ты не забыл, на чьей руке этот браслет? – шипит Берт. – Как нам его снять?

– Может… попробуем пробраться в душевые? – нерешительно предлагает Риц.

– В душевые, – медленно говорит Клод. – В душевые, которые находятся на территории полицейского отделения Корпуса… Действительно, Риц, может, тогда сразу в изолятор Справедливости залезем, почему бы и нет?

– А что, кто-то снимает браслет, когда моется? Зачем? – интересуется Паула, дожевывая бутерброд. – Он же водонепроницаемый.

– Я тоже не снимаю, – подает голос Пат. – Ты, Риц, и сам его почти никогда не снимаешь.

Похоже, есть лишь один способ получить то, что нам нужно: нам придется убить капрала Линкольн.

Но сразу же возникает новый вопрос: а как мы ее найдем? Да, помощники Справедливости всегда располагаются где-то в начале сектора, вместе с первой вышкой, но их поиски тоже могут затянуться. Риц даже предлагает нацепить на Линкольн датчик слежения вроде того, что в капсулах транка, но Берт сразу же отметает этот вариант, говоря, что мы не успеем это сделать: капралы поднимаются на поверхность задолго до курсантов, да и протокол подобные приемы, мягко говоря, не одобряет…

То, что в процессе этого разговора от нас незаметно ушел Юн, мы обнаруживаем только тогда, когда он возвращается к нашему столу. Увидев пятна на светлой футболке и окровавленную салфетку, которой Юн зажимает нос, Паула сдавленно охает.

– Что случилось с твоим лицом?

– Кулак Фарруха случился, – бормочет Юн, и мы с Паулой невольно переглядываемся.

– Тебя ударил капрал?! – с ужасом восклицает она.

– Ага. В форме. И при свидетелях. – Судя по звучанию голоса, Юн этим… доволен? – Вообще-то, я сам его спровоцировал, но он считает, что это был искренний порыв его души, – саркастически хмыкнув, добавляет он, и капля крови стекает по его подбородку на футболку. – Ч-черт… – Курсант запрокидывает голову. – Хватит на меня так смотреть, Арника, лучше подай еще одну салфетку. Будет тебе точное местоположение капрала Линкольн.

План Юна кажется мне слишком рискованной затеей, о чем я сообщаю ему вечером, убедившись, что нас никто не слышит. Пожав плечами, он отвечает, что, в свою очередь, не горит желанием ломать мне ноги.

«Вдохновляюсь твоим примером, курсант Арника. Но моя гордость заживет гораздо быстрее, чем сломанные кости».

Через час после обеда Юна вызвали в Справедливость, откуда он вернулся с невероятно довольным выражением, которое, надо признать, смотрелось довольно диковато на его лице, особенно вместе с разбитым носом. Ухмыляясь, Юн поведал нам, что теперь Фарруха ждет отстранение на три месяца с лишением всех привилегий, – но только после всех финальных испытаний, так как сейчас его некем заменить в команде капралов.

Оказалось, между Юном и капралом Фаррухом существует давняя взаимная неприязнь. Свое обучение в Корпусе они начинали в одной группе рекрутов, и Фарруха, который оказался до болезненности самолюбивым, уязвлял тот факт, что в группе был кто-то, чьи успехи были заметнее его собственных. Их дороги быстро разошлись, и если Юн несколько раз подряд отказывался от перевода в курсанты, оттачивая свои навыки, то Фаррух за эти годы успел получить эмблему капрала и белую нашивку помощника Справедливости.

Для того чтобы выйти из себя, капралу Фарруху хватило лишь единственного напоминания о том, что он все еще уступает Юну по некоторым показателям. А небольшой намек на то, что его сделали капралом лишь из-за матери, которая входит в круг приближенных к Совету и дружна с командором Бенедиктом, заправляющим помощниками Справедливости, заставил Фарруха хорошенько приложить Юна, позабыв о том, что они стоят посреди оживленного коридора.

– Но он не успокоится, – продолжая ухмыляться, сообщил Юн. – Тем более из-за меня у него отобрали комнату на уровне Нулевого поколения, которую ему выбила мать. Свою уютную комнатку он мне ни за что не простит.

И Юн оказался прав: ближе к вечеру в нашу казарму постучался мальчишка-рекрут, который сунул ему хитроумно заклеенную записку.

– «Серьезно думаешь, что сможешь надрать мне задницу? Капралу? Ха! До встречи на поверхности, ублюдок. Транком можешь не запасаться – больше одной обоймы тебе не понадобится», – открыв записку, выразительно зачитал Юн.

Все вышло так, как и рассчитывал Юн: Фаррух не преминул воспользоваться возможностью поквитаться с ним вдали от посторонних глаз. Когда Клод с беспокойством в голосе замечает, что разозленный Фаррух может его и покалечить, то Юн показывает ему на последнее предложение записки.

Поединок врукопашную, где в качестве оружия выступает магазин от транк-пистолета; весьма изящный способ выяснения отношений, который получил старинное название, вычитанное в книгах Старого Мира – «дуэль». Проигравшим в дуэли признается тот, кто первым получает укол транка.

И Юн собирается проиграть.

Фаррух не настолько глуп, чтобы вести Юна прямиком к первой вышке, нет, для дуэли он наверняка выберет место подальше от нее. Юн поддастся, позволит Фарруху победить, чтобы кто-то из нас позже проследил за ним до вышки, к которой он приставлен вместе с Линкольн. Мы решаем, что этим кем-то буду я вместе с Рицем. Фаррух приведет нас к Линкольн, и нам нужно будет убить их обоих. Затем мы продиктуем Берту код браслета, с помощью которого он сможет отследить остальных капралов.

Но с этим пунктом плана есть большая проблема, о которой нам становится известно лишь за два дня до начала финальных испытаний.

– Все очень плохо, – говорит Берт, когда весь отряд собирается в общей комнате, и непривычная серьезность его голоса заставляет меня напрячься. – Я сегодня попробовал проверить трюк Арники на той технике, что будет у нас на финальном испытании.

– Метод не работает? – хмурясь, спрашивает Клод.

– Нет, все работает, я как раз сегодня через браслет Арники смог активировать датчики местоположения в браслетах всего нашего отряда, зря, что ли, три ночи не спал… – Берт рассеянно отмахивается. – Проблема не в самом методе. – Он обводит нас взглядом, особенно задерживаясь на Юне, который с мрачным видом потирает нос. – Проблема в том, что, если я им воспользуюсь, мы не сможем связаться друг с другом.

* * *

Идти на поверхность без связи – безумие, о котором не может идти и речи. Но в то же время возможность отследить положение всех капралов выглядит слишком соблазнительно, чтобы от нее отказываться, тем более – сейчас, в последний момент, поэтому мы отчаянно пытаемся найти выход.

Обычно отряды заключают союз только при получении карты сектора, которая выдается за сутки до дня финального испытания, но мы идем в обход этой традиции, и разговор с отрядом Финна случается на инструктаже по обращению с транк-пистолетами.

Юн говорит с негласным лидером отряда капрала Финна – это курсант Сольвейг, высокая русоволосая девушка с холодными глазами и спокойным голосом.

– Мы согласны заключить с вами союз, – говорит она, глядя на Юна, в то время как ее руки живут отдельной жизнью, ловко перезаряжая транк-пистолет. – Но ты, Юн, просишь гораздо большее.

Если у нас не будет связи, то Берт сможет вести нас по сектору только в том случае, если у каждого будет напарник с работающей связью, который будет передавать команды Берта.

– Проще говоря, ты предлагаешь нам отказаться от собственной тактики и стать вашими ушами, – заключает Сольвейг, разряжая пистолет и откладывая магазин в сторону. – Знаешь ли, звучит не особо привлекательно.

– Три капрала. Мы дадим вашему отряду возможность убить троих капралов, – хладнокровно говорит Юн. – Теперь привлекательности достаточно? – интересуется он, скрещивая руки на груди.

Сольвейг щурится, продолжая сверлить Юна взглядом.

– Интригующе, – замечает она без какого-либо выражения, затем поворачивается к своему отряду. Она смотрит на темноволосого курсанта, который отвечает ей слабым кивком, затем переводит взгляд на Амоса, с которым я не так давно сражалась на тренировке у Кондора. Дождавшись едва заметного кивка от Амоса, Сольвейг поворачивается к нам, явно собираясь что-то сказать, но ее перебивает недовольный возглас.

– Это ведь какой-то бред, Ви! – Повернув голову, я вижу юношу с черными волнистыми волосами, собранными на затылке в небольшой хвост; услышав его обращение, Сольвейг хмурится. – «Мы дадим вам возможность», – передразнивает он Юна. – Какого черта ты вообще позволяешь ему диктовать условия?

– Может, потому что я – самый сильный стратег этого набора и она это знает? – невозмутимо спрашивает Юн, но я вижу раздражение, закипающее внутри него. Видит это и Сольвейг.

– Фаб, хватит, – предостерегающе говорит она.

– Тогда как же ты допустил то, что твой отряд одной ногой уже стоит на Втором круге? – игнорируя слова девушки, язвительно интересуется хвостатый. – Мы нужны этим клоунам гораздо больше, чем они нам. Не глупи, Ви. Не вздумай соглашаться.

Юн смотрит на Сольвейг, и девушка, вздохнув, кивает, прикрывая глаза. Молниеносным движением вставив в пистолет магазин с транком, Юн стреляет в Фаба, и спустя несколько секунд тот с глухим звуком оседает на пол.

– Не вздумай говорить, что мне нужно делать, – говорит Сольвейг, с недовольством глядя на лежащего курсанта. – Извини за этого идиота. – Она переводит взгляд на Юна. – Мы согласны.

* * *

Первый день финальных испытаний. Доедая свой завтрак, я провожаю взглядом курсантов в боевой форме, отстраненно отмечая, что без элементов легкой брони она выглядит уже не так впечатляюще, но на испытании используются капсулы транка, иглам которых с броней не справиться.

– Двадцать четыре часа, – монотонно бубнит Берт, постукивая ложкой по краю своей тарелки. – Уже через двадцать четыре часа мы получим карту своего сектора, а через сорок восемь часов поднимемся на поверхность… Надо тренироваться. – Он поднимает всклокоченную голову, обводя нас воспаленным взглядом. – Тренироваться, нам надо тренироваться… – повторяет он как заведенный.

– Берт, – Альма мягко кладет руку на его плечо, – тебе нужно выспаться хотя бы перед тем, как мы засядем за тактику.

– Никакого сна, пока мы не отработаем в рендере схему с напарниками. – Берт упрямо мотает головой.

– Отряд Финна думает иначе. – Пат хмыкает. – Они все дрыхнут, – он указывает Берту на их стол, – гляди, даже на завтрак никто не пришел.

Но Берт не сдается.

– Ничего. Сами отработаем, по очереди. Меняться будем, – решительно заявляет он, подавляя зевок.

– Берт, у нас уже было достаточно тренировок, – говорит Пат.

– Достаточно? – со скепсисом в голосе переспрашивает Берт. – Напомнить, что на последней тренировке в Большом зале ты умудрился подстрелить Рица? – Он вновь пытается сразиться с зевом, но на этот раз безуспешно. – По своим людям только рекруты стреляют.

Пат закатывает глаза.

– До самой смерти мне это припоминать будешь?

– Умирать не очень-то приятно, – тихо говорит Риц.

– Ну извини, Риц. – Зло прищурившись, Пат разводит руками. – Извини, что я оказался не способен изменить траекторию уже выпущенной пули. Или я должен извиниться за то, что Никопол, в которую я целился, упала, споткнувшись на бегу? Или за то, что пуля попала в тебя потому, что в момент выстрела ты каким-то образом оказался ровнехонько за моей целью?

– Ого. – С интересом наблюдая за ними, Паула подпирает ладонью подбородок. – Пат в ярости – когда еще такое увидишь? А я уже стала думать, что вы в принципе не способны поругаться.

Тяжело вздохнув, Пат поворачивается к Берту.

– В любом случае все тренировочные залы сейчас закрыты. Капралы, что отвечают за них, находятся на поверхности.

– Закрыты, говоришь? Совсем все? – Берт хмурится. – Это плохо… Хотя, – он широко улыбается, – кажется, у меня есть идея.

С неожиданной бодростью поднявшись из-за стола, он быстрым шагом выходит из столовой, здороваясь на выходе с Виктором. Командор провожает его удивленным взглядом, после чего подходит к нам.

– Присматривайте за своим умником. – Он хмурится. – Мне слишком хорошо знаком этот взгляд. – Виктор еще раз оборачивается к выходу. – Это взгляд Гектора, который значит, что совсем скоро нам с Нестором придется долго разгребать последствия.

Переглянувшись, мы бросаемся вслед за Бертом. Он обнаруживается рядом с информационным терминалом.

– Кондор! – С ликованием восклицает он, поворачиваясь к нам. – Сегодня мы будем тренироваться на уровне Кондора!

Я слышу вздох Альмы, которая стоит за моей спиной.

– Я, конечно же, люблю Берта, – тихо говорит она, наклоняясь ко мне, – но сейчас мне действительно хочется повторить прием Юна с Фабом.

– Поддерживаю. Хоть так выспится, – подхватывает Риц, услышавший ее слова.

Конечно же, отговорить Берта не удается, и уже через час наш отряд, облаченный в форму, спускается на уровень, где обосновался Кондор.

Включив свет, Берт раздает нам футляры с рендер-наборами.

– Работаем в парах. – Он что-то быстро набирает на планшете. – Так как мы не в Большом зале, я выбрал один из самых простых сценариев – зачистка одноэтажного здания… Погружение в рендер через пятнадцать секунд, – предупреждает он. – Разбейтесь на пары.

– Берт, – вдруг интересуется Альма, – у тебя новый планшет?

– Что? – Берт поднимает голову. – А, нет, это планшет Стратега. Он его на столе оставил.

Да, в руках Берта действительно планшет Кондора – его легко узнать по рифленому противоударному чехлу.

– Надо же, – с легким смешком продолжает Берт, – он ведь даже стандартный пароль не поменял. Как можно быть таким неосторожным…

Мы с Альмой переглядываемся. Противоударный защитный чехол как-то слабо сочетается со словом «неосторожный»… а Кондор вообще никак не сочетается со словом «неосторожный».

Проклятье!

– Берт, нет! – кричу я, бросаясь к нему.

– Отключай нас! – вместе со мной вопит Альма, но уже слишком поздно.

По телу пробегает странный холодок, и, будто спотыкаясь на ровном месте, я падаю на пол.

– Черт, – шипит Паула. – Кажется, я подвернула ногу.

– Кажется, ты приземлилась на мои ребра, – раздается голос Юна, и я хочу повернуться в его сторону, но у меня не выходит.

Я не могу сдвинуться с места. Скосив глаза в сторону, я вижу, что справа от меня лежит Берт. Рядом с ним виднеются чьи-то ботинки, но сам обладатель этих ботинок находится уже за пределами моего поля зрения, а повернуть голову не получается, как бы я ни старалась.

– Что за чертовщина? – В голосе Рица слышится испуг. – Я даже пальцем шевельнуть не могу!

– Кажется, Стратегу не нравится, когда кто-то без спроса берет его вещи, – язвительно замечает Альма. – Так сильно не нравится, что он запрограммировал свои рендер-наборы отправлять незваных гостей в паралич.

Медленно выдыхая, я прикрываю глаза, пытаясь привыкнуть к новым ощущениям. Это очень странно – я продолжаю чувствовать свое тело, но оно отказывается меня слушаться. При этом нельзя сказать, что тело полностью расслаблено, в нем, особенно в мышцах ног, как будто продолжает сохраняться застывшее напряжение.

– Я все-таки пристукну тебя, Берт. – Судя по голосу, Юн порядком рассержен. – Вот только встану – и сразу же пристукну.

– А вот и нет. – В голосе Паулы слышна улыбка. – Ты же даже не сердишься по-настоящему, только делаешь вид, – с легким упреком замечает она. – Я ведь лежу на твоей груди. Тебе не обмануть меня, ведь я слышу, что твое сердце спокойно.

– Паула, а почему ты лежишь на груди Юна? – настороженно интересуется Клод.

– Извини, милый, – хохотнув, отвечает ему девушка, – когда я падала, твоей груди почему-то не оказалось рядом.

– Теперь я знаю, как улыбается Арника, – слышу я справа от себя тихий голос Берта, и только тогда осознаю, что действительно улыбаюсь.

Я улыбаюсь, потому что именно сейчас, когда мы, наверняка в смешных позах, валяемся на полу, я, как никогда прежде, ощущаю единство нашего отряда. Мы – хорошая команда, и это выражается вовсе не в баллах, которые мы заработаем на финальном испытании.

– Берт, ты, наверное, путаешь Арнику с Юном. Арника улыбается достаточно часто, – говорит Паула. – А вот у Юна улыбка – это целое событие.

– Может и так, – туманно отвечает ей Берт, и тут, наконец-то вспомнив разговор, что произошел почти на этом самом месте, я понимаю, что он имеет в виду.

Он увидел мою улыбку.

Насущным вопросом первым задается Пат:

– И как долго мы будем здесь валяться?

Берт мученически вздыхает.

– Похоже… Похоже, пока нас не отключит Кондор.

Восемь вздохов звучат почти одновременно.

– Замечательно. Просто замечательно. Надо было последовать примеру отряда Финна, – сердито бормочет Альма. – Тогда бы я сейчас лежала не на грязном полу, а в своей постели.

– Кста-ати, – протягивает Паула с многозначительным выражением, которое не предвещает ничего хорошего, – Альма, а я ведь видела твое лицо, когда Юн сказал, что мы пойдем с отрядом Финна… Это ты из-за Амоса так, да?

– А что не так с Амосом? – спрашивает Пат, и Паула хихикает.

– Да, Альма, что не так с Амосом? – невинным голоском интересуется она.

– Видеть его не хочу. Еще рекрутами мы… мы какое-то время были вместе, – вздыхая, нехотя признается Альма. – Пока он не запал на Солару, которая была его куратором.

– И тогда Альма сломала ему челюсть! – с восторгом заканчивает Паула. – Обожаю эту историю.

– Я ведь тоже про тебя многое могу рассказать, – с предостережением говорит Альма.

– Тише вы, – вдруг обрывает их Риц. – Берт? – немного подождав, осторожно зовет он, но Берт не отзывается.

Вновь скосив взгляд, я вижу, что его глаза закрыты, лицо разгладилось, а грудь размеренно вздымается. Берт наконец-то спит.

* * *

Меня будит чье-то хихиканье. Открыв глаза, я вижу перед собой спящего Берта. Похоже, мы провели на полу уже несколько часов, но я даже приблизительно не могу сказать, сколько именно, – задремав, я потеряла ощущение времени.

– Видели бы вы себя со стороны, – слышу я тихий голос Кондора, который вновь хихикает, странным образом напоминая мне Паулу, которая, кажется, тоже спит. – И чья же это была идея? – интересуется он.

– Может, вы нас все-таки отключите? – громким шепотом спрашиваю я, но в ответ слышу отдаляющийся звук шагов – кажется, Кондор направляется к выходу из зала. – Куда… куда же вы?

– Я просто обязан сделать снимок. – Хихиканье Кондора раздается уже в коридоре. – Будет что подарить вам на выпуск.

* * *

На утреннее построение мы надеваем боевую форму. Солары с нами нет – должно быть, она уже на поверхности.

Вскоре к нам присоединяется отряд Финна. Амос и Сольвейг приносят коробки с оборудованием, и мы разбираем устройства связи и защитные шлемы.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, недокомандор, – тихо говорит Сольвейг, протягивая Берту оба планшета, что предназначены для техников. Затем, отступая назад, девушка повышает голос, обращаясь уже ко всем:

– Проверьте заряд своих браслетов. – Она делает паузу, чтобы мы успели это сделать. – Устройства связи. – Еще одна пауза. – Теперь убедитесь в целостности шлема – мало ли, о какой камень им могли приложиться в прошлый раз.

Нажав кнопку, я опускаю прозрачное забрало, проверяя его на отсутствие трещин. Именно эти шлемы позволяют нам тренироваться на поверхности, не опасаясь воздействия процина. Последний этап проверки – воздушные фильтры, которые необходимо менять после каждого использования шлема. Вытащив фильтр, я убеждаюсь в его белоснежной чистоте. Порядок.

– Черт, – слышу рядом с собой озабоченный голос Берта. Повернув голову, я вижу, что он шарит в уже опустевших коробках. – Тут только один запасной аккумулятор, второй не положили.

– Так оба планшета ведь будут у тебя. – Риц хмыкает. – Одного хватит.

– Осторожность никогда не бывает лишней, – выпрямившись, бормочет Берт, явно пытаясь скрыть свое волнение. Напрасно – сейчас волнуются все.

Он вздрагивает, когда я кладу руку на его плечо.

– Мы справимся, Берт, – говорю я скорее для себя, чем для него, на самом деле не испытывая и половины той уверенности, что вложила в голос. Еще бы – сейчас успех нашего плана зависит от того, удастся ли мне вместе с моим напарником, Амосом, уложить двух капралов. Конечно же, Юн, Берт и Сольвейг успели разработать тактику, не учитывающую отслеживание капралов, на случай, если у нас все-таки не выйдет раздобыть код браслета Линкольн, но эта тактика не способна принести баллы, которые обезопасят нас от Второго круга.

Глядя на меня с тревогой, Берт накрывает рукой мою ладонь, крепко ее сжимая.

– Никаких рискованных выходок, – тихо просит он. – Обещай мне.

Уж кто бы говорил.

– Весь наш план и есть одна большая рискованная выходка. – Я слабо улыбаюсь, но Берт продолжает всматриваться в мое лицо, тревожно хмурясь.

– Уйдем вместе, – предлагает он внезапно. – Я приписан к первой точке сбора, поэтому, когда испытание закончится, я отмечусь на своей точке, помогу разобрать вышку и сразу приду к тебе, на третью. Так я буду беспокоиться за тебя хотя бы часом меньше, – поясняет он.

Сохраняя невозмутимое выражение лица, я смотрю на Берта, затем перевожу взгляд на Юна, который стоит неподалеку. Юн качает головой: он не рассказывал Берту о нашем уговоре.

Интуиция Берта порой слишком уж хороша.

– Конечно же, – говорю я, заставляя себя улыбнуться еще раз. – Мы с Юном будем ждать тебя на третьей точке.

Когда Берт все-таки уходит за запасным аккумулятором, я шагаю к Юну.

– Вторая параллель от Луча, невысокое здание с арочным парадным входом, – шепчу я. – Это недалеко от третьей точки сбора. Буду ждать тебя там.

– Не забудь избавиться от своего напарника, – кивая, едва слышно говорит Юн.

И, только закрепляя на бедре кобуру с транк-пистолетом, я понимаю, что через каких-то полчаса наконец-то увижу небо.