* * *

Наверх мы поднимаемся на лифте, который вполне мог бы вместить еще один отряд, если бы мы немного потеснились. С каждым мгновением мы становимся все ближе к поверхности; преодолевая сотни метров, лифт движется долго, очень долго… Или же мне так кажется из-за того, что я сгораю от нетерпения, желая наконец-то оказаться наверху.

Подумать только, а ведь этот лифт сумел сыграть определяющую роль в истории сразу двух городов. Когда-то давно в этой кабине стоял Кондор, спускающийся вниз, чтобы поднять на поверхность выживших, мать с маленькой девочкой, – так Кондор узнал путь под землю, так он смог спрятать нас здесь, так был создан Свободный Арголис. Когда-то давно этот лифт защитил от Волны маленькую девочку, которая и по сей день живет где-то там, в захваченном городе, так далеко от места, где она родилась…

Если она все еще жива – жив и Терраполис.

Лифт замедляет движение и наконец останавливается, но двери не спешат открываться: монотонный голос Электо оповещает нас о загрязнении воздуха. Убедившись, что все надели защитные шлемы, Юн нажимает кнопку на боковой панели, и с громким скрежетом створки лифта разъезжаются, выпуская нас в просторный холл.

Лифт, из которого мы выходим, не единственный в этом коридоре: рядом расположены еще четыре лифтовых портала, но лишь одна панель управления подсвечена, сообщая, что лифт работает.

До того как она погаснет, осталось меньше четырех часов.

«Добро пожаловать в Институт», – гласят большие объемные буквы на одной из стен, облицованных плитами красноватого искусственного камня. Судя по виду, надпись некогда была покрыта золотистой краской, которая со временем потемнела.

Институт был главным центром науки и образования Терраполиса, и именно в этих стенах когда-то давно создали Электо. Я с сожалением вздыхаю, понимая, что у нас нет времени на то, чтобы как следует осмотреться: пора выдвигаться к сектору.

Толкая прозрачные двери, которые когда-то вращались самостоятельно, мы выходим на улицу. Я вдыхаю быстро и глубоко, поэтому воздух проходит через отверстия шлема с негромким свистом. Небо. Я с сожалением обнаруживаю, что солнца не видно: сегодня небо затянуто облаками, которые делают его карминовый цвет грязно-разбеленным. В книгах пишут, что такие облака заставляют небо казаться ниже, но оно все равно кажется мне бесконечно далеким.

– Птица летит, – вдруг с растерянностью замечает Берт, который стоит, как и я, запрокинув голову. – Живая птица.

Глядя на то, как широко он раскрыл глаза, неотрывно наблюдая за тем, как небольшая птичка перелетает между зданиями, я вдруг осознаю, что Берт впервые видит птицу своими глазами. Он ведь из Второго поколения. Конечно, с памятью Гектора ему наверняка достались какие-то образы из жизни в Арголисе, но помнить и видеть перед собой воочию – это все-таки немного разные вещи.

– Почему на них не действует процин? – интересуется он.

– Может, и действует, – Альма пожимает плечами, – но как-то иначе, чем на нас, или они уже мутировали… Кстати, в прошлый раз мы вообще здесь собаку заметили, издалека, правда. – Девушка вздыхает. – Не стреляйте в нее, если вдруг увидите.

Выйдя из Института, мы сразу же оказываемся у центрального проспекта Терраполиса. До сектора добираться минут пятнадцать-двадцать. Юн сказал, что нам повезло: в этом году все секторы находятся в той части города, что почти не пострадала от разрушений. Нет разрушений – нет и искажений на карте.

Какое-то время я иду по обочине, не решаясь ступить на почерневшую от копоти брусчатку, которой вымощен Луч, ведь эта жирная копоть – все, что осталось от трех миллионов тел. Наконец, когда мне удается оторвать взгляд от своих ног, то я останавливаюсь, невольно охая.

Впереди, примерно в двух-трех километрах от нас, прямо посреди широкого проспекта растет дерево, которое даже с такого расстояния кажется невообразимо гигантским.

– Символ Терраполиса. Оно… прекрасно, правда? – Цепкий взгляд Сольвейг замечает мою реакцию. – Никогда не обращала внимания на герб Терраполиса, что висит в Просвете на балконе Нулевого поколения?

Я качаю головой.

– Я долго не могла понять, почему символом города высоких технологий стало именно дерево, пока мне не рассказали его историю. – Сольвейг переводит взгляд на дерево, что возвышается перед нами. – Когда-то на этом материке было много, очень много таких деревьев. Они были способны жить веками, тысячелетиями – но не смогли перенести резкое изменение климата. Это дерево было последним, – она вздыхает, – и жители Терраполиса пересадили его в центр города в день начала строительства Луча. Они возвели вокруг него особое защитное поле, которое поддерживало его жизнь. Но посмотри-ка, – на лице девушки появляется слабая улыбка, – никакой защиты больше нет, как нет и Терраполиса, – а дерево продолжает жить. Есть в этом что-то…

– Печальное, – заканчиваю я за нее. Сольвейг удивленно поднимает бровь. – Единственное в своем роде, способное прожить тысячи лет, – и бесконечно одинокое.

Как и Электо.

Порожденные Терраполисом, одинокие и почти бессмертные свидетели его расцвета и гибели.

– Это то, что видишь ты, Арника, – вклинивается в мои размышления голос Сольвейг; девушка изучает мое лицо. – Я же вижу надежду. Я вижу, что жизнь… так или иначе, она всегда берет верх. Жизнь продолжится, – ее отстраненный взгляд вновь устремляется вперед, – с нами или без нас.

От этих тихих слов мне становится не по себе. Глядя на Сольвейг, я думаю о том, что ее надежда еще более печальна, чем моя печаль.

– Сворачиваем, – останавливаясь, отрывисто произносит Берт, после чего обводит нас взглядом. – Две минуты до сектора. Считай, испытание началось.

* * *

– Кажется, это один из тех, на которых приехали мы, – едва слышно шепчет Амос, с которым мы прячемся за поржавевшим автобусом, наблюдая за невысоким павильоном, куда десять минут назад зашел Юн. – Местная техника почти не ржавеет… – Он качает головой, резко меняя тему: – Не понимаю, как вам вообще удалось подбить Юна угробить свою идеальную репутацию?

– Поверишь, если скажу, что это, – я киваю в сторону здания, – было его собственной идеей?

Амос вновь качает головой, и я усмехаюсь.

– Он сказал, что репутации члена отряда, не вылетевшего на Второй круг, ему будет более чем достаточно, – шепчу я, но Амос все равно смотрит на меня с недоверием.

Я же понимаю Юна; репутация всегда была для него не более чем средством достижения целей, и он дорожил ею – но лишь как инструментом. И сейчас она его главный козырь, потому что благодаря репутации Юна Фаррух в последнюю очередь ожидает, что тот поддастся, позволит победить себя только для того, чтобы кто-то мог отследить обратный путь Фарруха. К тому же «смерть» Юна никак не отразится на его личном результате, ведь баллы за финальное испытание будут одинаковыми для всего отряда.

Амос несильно толкает меня в бок, но я и сама уже вижу, что Фаррух вышел на улицу.

– Начинаем преследование, – шепчет Амос в микрофон, закрепленный на браслете.

Фаррух раздражающе доволен и едва ли не приплясывает. Глядя на его лицо, я прошу Берта, чтобы он на всякий случай направил кого-нибудь проверить Юна. Дуэль дуэлью, а от Фарруха можно ждать чего угодно.

Юн был прав: одержав долгожданную победу, Фаррух идет почти безо всякой осторожности, поэтому преследовать его достаточно просто. Так, держась позади него на расстоянии выстрела, мы доводим его до высотного здания.

– Проклятье, – выдыхаю я, когда Фаррух скрывается за дверью. Глядя вверх, Амос беззвучно шевелит губами, видимо, пытаясь сосчитать количество этажей. – Берт, здание слишком большое, – добавляю, сообщив адрес дома, в котором находятся капралы. – Мы его до конца испытания прочесывать будем.

– Спокойно. – Голос Берта в моем ухе звучит неожиданно громко. – Так, я вижу здание на карте, нашел его схему, дайте мне минутку… Вышки связи всегда смотрят друг на друга, так что капралы определенно на южной стороне… значит, вы можете пройти незамеченными через входы три, четыре и пять. Подождите, мне нужно открыть объемную модель сектора…

– А он и вправду хорош, – с кривоватой ухмылкой признает Амос, прикрывая ладонью микрофон. – Я уже собирался последовать примеру Фарруха и зайти через второй вход.

– Ага! – радостно восклицает Берт. – Нашел! С левой стороны здание где-то на три четверти перегорожено высоткой в центре сектора, а между вышками не может быть таких препятствий, слишком сильные помехи будут… Они в правой части здания, идите через пятый вход. Смотрите не запутайтесь: коридоры на этажах идут параллельно, вам нужны два последних по правой стороне, – тараторит наушник в моем ухе. – Вторая вышка связи, вместе с нашими «заложниками», размещена на десятом этаже; вышки должны находиться на одном уровне, поэтому, с учетом рельефа местности, мы получаем… Седьмой или восьмой этаж, – заканчивает Берт.

– Седьмой… или восьмой этаж, – будто эхо, повторяет Амос с какой-то странной запинкой. – Мы выдвигаемся.

Восьмой. Капралы оказываются на восьмом. Нужное помещение нам подсказывает едва – но все же слышный – треск генератора. Дверь приоткрыта, но совсем немного, и Амос шагает вперед, пытаясь через щель осмотреть комнату.

Пол скрипит под его ногой, выдавая наше присутствие.

Тогда, не теряя времени, Амос пинком распахивает дверь и успевает выстрелить в Фарруха, прежде чем в его плечо попадает транк-капсула. Движения Амоса замедляются, когда он поворачивается к Линкольн, которая, шагнув вперед, локтем ударяет его по ослабевшей руке, заставляя выронить пистолет.

– Пр…прклятье… – заплетаясь, говорит Фаррух, впустую щелкая спусковым крючком все еще наставленного на Амоса пистолета: выстрелить у него не получается.

Я держу на прицеле капрала Линкольн; капрал Линкольн, подстрелившая Амоса, удерживает на прицеле меня.

Звук падения двух тел сливается в один.

– Здравствуй, курсант Арника. – Девушка приветствует меня белозубой улыбкой. – Как твои внутренние демоны? – интересуется она, вспомнив про наш разговор в медблоке Константина.

– Повержены. Спасибо за хороший совет. – Улыбаюсь в ответ, полностью принимая ее правила игры.

Ситуация более чем непростая. Транк отключает быстро, очень быстро – но не мгновенно. Мы обе знаем, что, если одна из нас выстрелит, вторая еще успеет нажать на курок, чтобы выстрелить в ответ.

Бросив быстрый взгляд на лежащего Фарруха, Линкольн издает стон разочарования.

– Идиот, – тихо бормочет она. – С вашим курсантом дрался, с Юном, верно? Какой же идиот…

Ярко-красный магазин с транк-капсулами лежит отдельно от пистолета – отсоединился во время падения. Похоже, Фаррух не смог выстрелить из своего транк-пистолета, потому что после дуэли, возвращая магазин на его законное место, он не убедился, что тот вставлен до конца.

– Хотя, – Линкольн хмыкает, – если он тут развлекается, устраивая дуэли с курсантами, то почему я не могу? Почему нет? Верно же, курсант Арника? – с какой-то непонятной злостью в голосе спрашивает она.

Подумав, я осторожно киваю. Кажется, этот порыв Линкольн – мой единственный шанс уйти отсюда вместе с кодом ее браслета.

На счет «три» мы одновременно отсоединяем магазины от транк-пистолетов и выдвигаем иглу верхней капсулы. Линкольн, взглянув на экран планшета, что лежит на столе, что-то прикидывает в уме.

– У нас не больше трех минут, – говорит она, а затем…

Затем Линкольн нажимает кнопку, которая открывает забрало шлема.

– Юн не рассказывал? – Увидев мое выражение лица, девушка вновь опускает забрало. – Когда этот идиотизм, на который все почему-то закрывают глаза, проходит на поверхности, шлемы снимают, чтобы не повредить в процессе. Тот, кто побеждает, должен позаботиться о проигравшем и обратно надеть его шлем.

И Юн пошел на такой риск?!

– Судя по уровню процина, – продолжает Линкольн, – сегодня без шлема здесь можно провести минуты три, не больше, затем уже пойдет отравление. Его самый заметный симптом, – Линкольн демонстрирует мне магазин с транк-капсулами, – протанопия. Если процин начнет воздействовать на твой мозг, ты перестанешь видеть красный цвет и этот магазин покажется серо-зелено-коричневым. Впрочем, если сразу же надеть шлем, то вскоре мир вновь обретет привычные цвета, а вот если не надеть… – Линкольн качает головой. – Так лучше не делать, – хмыкнув, заканчивает она. – Может, просто сдашься и позволишь себя пристрелить?

Я качаю головой.

– Может, это вам стоит сдаться, капрал?

Линкольн криво ухмыляется.

– Черта с два.

* * *

Забрало на шлеме Линкольн опускается с тихим щелчком. Поднимая форменную куртку Фарруха, небрежно брошенную на стул, я сворачиваю ее, подкладывая девушке под голову.

Ох. Константин этому не обрадуется. Гладкая, нетронутая огнем кожа левой скулы начинает краснеть – похоже, ожидается нехилый синяк. Рассматривая мирно спящую Линкольн, я задаюсь вопросом: поддавалась она или нет? Я победила в честном бою, или же мне было позволено победить?

Выпрямляясь, я невольно охаю, хватаясь за ушибленные ребра. Так или иначе, эту победу легкой не назовешь: в сражении Линкольн меня не щадила.

– Арника, отзовись! – в ухе раздается взволнованный голос Берта. – Ты меня слышишь? Что у тебя там происходит?

Вновь опустившись вниз, я осторожно снимаю с Линкольн браслет и с замиранием сердца переворачиваю его.

– Получилось, – выдыхаю я. Быстро продиктовав Берту код, я защелкиваю браслет на запястье его владелицы. – Но я останусь без связи: Линкольн успела подстрелить Амоса.

– Да, получил оповещение. – Даже не видя Берта я знаю, что сейчас он хмурится. – Но… Нам уже нужно начинать. Тебя подхватит Сольвейг, я отправил ее проверить Юна, так что она недалеко от тебя. И, Арника… – Он заминается. – Просто… будь осторожнее, – заканчивает он спустя несколько секунд молчания. В ухе звучит тихое шипение: Берт перешел на общую частоту. – Код у меня, действуем по первому плану. Отряд Финна, отряд Солары… удачи нам. Отряд Солары, я отключаюсь. – Шипение раздается вновь. – Встретимся на третьей точке сбора, – тихо говорит Берт, прежде чем мой наушник отключается.

– Удачи, – шепчу я, но Берт меня уже не слышит.

* * *

И ведь у нас почти получилось убить всех капралов. В живых остался только один, тот, который поджидал нас на финальной точке, охраняя «заложников». Мы не успели добраться до него, не успели освободить Финна и Солару: время испытания подошло к концу в самый неподходящий момент.

Последним капралом, которого мы убили, была Валентина. В этом году она впервые принимает участие в финальном испытании, и никто не ожидал, что именно она станет почти непреодолимым препятствием на нашем пути.

У транк-пистолета совсем небольшая дальность выстрела, которая к тому же еще и весьма заметно сокращается при ветре: транк-капсулы сильно уходят в сторону. Считается, что предельная дистанция, с которой возможно поразить цель при ветре средней силы, что дул сегодня, – не больше шестидесяти метров. Что ж, Валентина с присущей ей легкостью развенчала это утверждение. Дважды: сначала, казалось бы, еще на безопасном расстоянии, только подбираясь к Валентине, мы потеряли хвостатого Фабиана, а затем Рица, который вместе с Клодом собирался пойти к финальной точке в обход и все-таки попытаться освободить заложников.

Мы застряли. Валентина не позволяла нам ни пройти вперед, ни свернуть с этой улицы.

Снайпер, планирующий выстрел, учитывает «поправку на ветер», а курсанты, работающие над планом для финального испытания, впредь будут учитывать «поправку на Валентину», в руках которой оружие ведет себя крайне непредсказуемо.

Мы потеряли еще двух курсантов, прежде чем нам удалось продвинуться, заставив Валентину покинуть свое укрытие и отступить вглубь. Она до последнего пыталась обороняться, но, как и у каждого из нас, у Валентины было четыре магазина с транк-зарядами, которые имеют свойство быстро заканчиваться, когда ты в одиночку пытаешься противостоять семерым. Выстрел, сразивший Валентину, был сделан Альмой, и, готова поспорить, все мы облегченно выдохнули вместе с ней, наконец-то услышав звук падающего тела.

Но звук показался мне слишком громким: похоже, падая, Валентина ударилась обо что-то шлемом.

– Надо проверить, – решительно заявила Паула, которая стояла рядом со мной.

– А если это ловушка? Если Валентина на это и рассчитывает? – услышав нас, немного нервно поинтересовалась Альма.

– Не думаю. Она пустая, – прокричала Сольвейг. – Она ведь перезарядилась на ходу, пока бежала к этому переулку, помните? – Девушка высунулась из-за перевернутой машины, которая служила ей укрытием. – Точно говорю, она полностью отстрелялась. Я считала выстрелы.

Заметив, что никто не стал стрелять по Сольвейг, остальные курсанты тоже вышли из своих укрытий.

– Путь к финальной точке свободен, – сообщила Сольвейг в микрофон, и эти слова прозвучали одновременно где-то позади меня и в моем ухе. Неужели Берт восстановил связь?

– Время почти вышло, вы уже не успеете. – Вновь услышав его жизнерадостный голос, я не смогла сдержать улыбку. – Но это не повод для расстройства, ведь мы все равно победили! Мы сделали это! – воскликнул он, заставив всех нас синхронно поморщиться от слишком громкого звука в наушниках. – Мы зашли дальше, чем кто-либо за последние шесть наборов курсантов! Эй, я что, зря убил кучу времени на перезагрузку? Отряд Солары, подай голос!

– Да ты же слова вставить не даешь. – Пат хмыкнул.

Сигнал, оповещающий об окончании испытания, раздается в наушниках, когда мы заходим в переулок, чтобы проверить Валентину. Я наклоняюсь, чтобы убедиться, что на шлеме капрала нет повреждений, как вдруг меня хватают за руку.

– Вы просто мелкие ублюдки, – еле слышно стонет Валентина. Ее веки трепещут, но, лишь приоткрыв глаза, она сразу же жмурится, резко выдыхая сквозь сжатые зубы. – Ч-черт, как же ярко… – Ее пальцы болезненно впиваются в мою руку. – Сколько времени я спала? – быстро проговаривает она.

– Пару минут, не больше. – Мой удивленный ответ вызывает у Валентины тяжелый вздох, после чего следует ряд крайне грубых выражений, которые я в последнюю очередь ожидала услышать от Валентины. Я даже не уверена, что понимаю значение всех слов. Кондор порой может себе позволить пару-тройку крепких словечек в присутствии курсантов, но почему-то мне кажется, что даже он позавидовал бы словарному запасу Валентины.

– Прибью того мудилу, что заставил меня напялить этот треклятый инъектор, – заканчивает капрал, вновь шумно выдыхая и открывая глаза. – Помоги мне встать, Арника, – она зевает, – а то транк все еще пытается вернуть меня в царство сна.

Опираясь на меня, девушка поднимается, но ей не удается удержаться на ногах и она повисает на мне.

– За что же вы так со мной? – хнычет она, зажмуриваясь вновь и свободной рукой хватаясь за стену.

– Что это с ней? – тихим шепотом спрашивает кто-то позади меня.

– Как только испытание закончилось, сработал ее инъекционный браслет, а при таком коротком промежутке между дозой транка и введением стимулятора их действие почти…

– Это кто там такой умный? – Не открывая глаз, Валентина поворачивается в сторону говорящего. – Как кпр… как капрал спрашиваю, кто там такой умный?

Тяжелый вздох.

– Курсант Пат.

Лицо Валентины расслабляется.

– Шаг вперед, курсант Пат. Так, а стрелял в меня кто? Точнее… – она сонно хмурится, – понятно, что стреляли все, где тот у-у-у… курсант, который попал? Где он, тот прекрасный стрелок, что обеспечил мне две недели жесточайшего похмелья?

Еще один тяжелый вздох.

– Курсант Альма.

– Альма? – удивленно переспрашивает Валентина, приоткрывая один глаз. – Серьезно? Не ожидала. Похоже, я занизила тебе оценку по своему курсу, но теперь… – Капрал не договаривает; побледнев, она вновь повисает на мне. – Ты, главное, сейчас не шевелись, – доверительно шепчет она мне на ухо, – иначе меня вывернет.

Так мы и стоим несколько минут.

– Своими ножками я начну ходить еще не скоро, – вновь заговаривает Валентина, – поэтому тащи меня теперь, курсант Альма, ко второй точке сбора. Вместе с Патом, конечно же, я помню про тебя… – Валентина пытается погрозить ему пальцем, но рука ее не слушается. – Арника, – командует девушка, вновь поворачивая голову ко мне, – теперь тебе нужно вручить меня курсанту Пату, только ак… – она широко зевает, – акку… акр… осторожно, в общем.

* * *

Когда я подхожу к условленному месту, Юн уже сидит на ступенях.

– Девять капралов, значит? – Увидев меня, он поднимается. – Все еще не могу поверить, что вам удалось перебить почти всех.

– Нам, – поправляю я его. – Нам удалось.

– Кто из наших продержался до конца? – деловито интересуется он.

– Пат, Альма, Паула и я. Из отряда Финна остались трое. – Я вздыхаю. Поначалу все шло просто замечательно; Берт, зная точное расположение капралов, подводил нас к ним незамеченными, и мы прошли так две трети сектора… А потом случилась Валентина, которая подстрелила четверых.

– Берта забыла, – напоминает Юн. Сосредоточенно нахмурившись, он беззвучно шевелит губами, выписывая в воздухе какие-то цифры. – Пятеро выживших – это хорошо, это даст очень высокий коэффициент при подсчете… – бормочет он. – Что по убитым капралам?

– Поровну. – Я усмехаюсь и, дождавшись непонимающего взгляда Юна, поясняю: – Сольвейг и Клод одновременно выстрелили в капрала Грегора. Оба попали.

– Двойная доза транка. – Юн поеживается. – Бедняга. Его ведь сейчас и не разбудишь, теперь только ждать, пока сам проснется…

– Почему бы не ввести двойную дозу стимулятора?

Услышав мой вопрос, Юн с неодобрением цокает языком.

– Протокол, я так понимаю, ты так и не читала?

– Эта информация явно было в разделе «инструкции для капралов», – парирую я.

Юн хмыкает, признавая мою правоту. Какое-то время мы идем в тишине, но затем он все-таки решает снизойти до объяснений:

– Это разбудит капрала Грегора, вот только он почти сразу же умрет. Двойная доза стимулятора, введенная с промежутком менее получаса, вызовет остановку сердца. Гораздо безопаснее уложить капрала на носилки, спустить вниз и дать ему отоспаться как следует.

В моей памяти почему-то всплывают слова Линкольн. «Идиотизм, на который все почему-то закрывают глаза».

– Почему в протоколе все еще нет запрета на дуэли? – Я пристально смотрю на Юна. – Это же… безрассудство. Крайне опасное безрассудство.

– Кондор отстранился от проведения финального испытания, – пожав плечами, говорит он. – А командору Бенедикту все равно. Думаю, его это даже забавляет.

– И что же здесь забавного? – в замешательстве спрашиваю я.

Юн отвечает не сразу.

– Кондор… Не знаю, как после всего пережитого ему это удается, но он – идеалист. И Бенедикт это знает. Бенедикт знает, что дуэль – это что-то, что способно привести Кондора в ярость, и поэтому он, готов поспорить, даже рад закрыть глаза на то, что иногда курсанты предпочитают решать свои разногласия путем крайне опасного безрассудства.

– Но ведь это…

– Не надо говорить Кондору. – Юн поворачивается ко мне. – Это будет выглядеть как-то… лицемерно, тебе не кажется? В конце концов, сегодня мы смогли одержать верх лишь благодаря подобному акту безрассудства.

– Тогда уж двум актам, – бормочу я, и Юн награждает меня озадаченным взглядом.

* * *

Третья точка сбора находится в переулке за зданием, в котором держали «заложников». Добравшись до нее, мы с Юном присоединяемся к Фабиану и капралу Финну, которые заняты упаковкой деталей уже разобранной вышки. Завидев показавшегося в переулке Амоса, Финн выпрямляется.

– Отлично, теперь все в сборе.

Его слова заставляют Юна нахмуриться.

– Капрал, вы… уверены? – кашлянув, осторожно спрашивает он. – К этой точке было приписано еще трое наших.

– Первая точка сбора отправила к нам гонца с просьбой о помощи. – Капрал Финн усмехается. – У них там небольшие неприятности: капрал Фаррух решил спустить оборудование на землю несколько… непривычным образом. Ящики этого не выдержали. Поэтому, как только мы закончили разбирать нашу вышку, курсанты Пат, Риц и Альма сдали свое оружие и отправились на первую точку сбора.

– Я как раз оттуда, – говорит Амос, подходя к нам. – Капрал Фаррух, наверное, еще не успел отойти от транка, потому что соображает он туговато. Капрал Линкольн в бешенстве: вышку, скорее всего, уже не восстановить. – Амос отстегивает кобуру с пистолетом и, положив ее на один из запечатанных ящиков, тоже принимается за упаковку.

Резкий писк планшета вновь заставляет Финна отвлечься.

– Непочтительный тон по отношению к капралу? – глядя на экран, говорит он уже без тени улыбки. – Что же, дам тебе шанс показать, насколько резво соображаешь ты, курсант Амос. – Финн обводит нас взглядом, в котором я успеваю заметить толику растерянности. – Поднимаю категорию угрозы с четвертой до второй. Экстренная эвакуация согласно протоколу – у вас три с половиной минуты на то, чтобы собраться, и время пошло.

– Сюда еще собирался прийти Берт, – переглядываясь со мной, вслух замечает Юн.

– Три с половиной минуты, – чеканит капрал Финн. – Благодарите Амоса.

Вздохнув, я возвращаюсь к упаковке аппаратуры, но тут Юн несильно толкает меня в бок. Завладев моим вниманием, он едва заметным кивком указывает на капрала Финна, и, проследив за взглядом, я понимаю, что встревожило Юна.

Магазины с транком Финн пересчитывает с абсолютно спокойным видом, но его левая рука, пальцы которой выстукивают по пластику коробки какой-то сумасшедший ритм, говорит о том, что он нервничает.

И нервничает очень сильно.

Закрыв очередной ящик, Юн, резко выдохнув, поворачивается к Финну.

– Протокол проведения финального испытания, инструкции для капралов, четвертый раздел, параграф четырнадцать, – быстро произносит он. – При смене категории угрозы в процессе эвакуации капрал обязан предоставить четкое и внятное обоснование принятому решению. – Юн поднимает голову, глядя Финну в глаза. – Капрал Финн, ваше решение связано с изменением погодных условий, не так ли?

Финн смотрит на Юна, явно опешив от его слов; затем, прикрыв глаза, он медленно кивает.

– Нужно убираться отсюда, – хрипло говорит он. – Если приборы не врут, на нас идет буря, и в течение часа она… эй, ты! – Его взгляд становится сердитым. – В инструкциях для капралов всего лишь три раздела!

– К нам должен был присоединиться Берт, – твердо повторяет Юн, но Финн лишь отмахивается.

– Группа с первой точки сбора выдвинулась двадцать минут назад, и за это время Берт уже успел бы добраться сюда. Так как его здесь нет, это может означать только то, что он ушел вместе со своей группой. Нам с вами поскорее стоит последовать их примеру, – уже немного раздраженно заканчивает Финн, запечатывая коробку с магазинами.

Неужели Берт забыл про меня?

– Вы же слышали, что творилось на первой точке сбора. Берта просто не отпустили, наверное, капралы не разрешили ему сменить точку, – обращаясь к нам с Юном, говорит Фабиан, и я хмыкаю в ответ на его реплику. Не разрешили ему, как же. Бьюсь об заклад, если понадобится, то Берт и из силента вытащит нужные ему слова. Нет, здесь что-то другое…

– Фаб прав, – вдруг заговаривает Амос. – На первой точке сбора явно не хватало рук.

– Но тебя же отпустили. – Я поворачиваюсь к нему. – Ты ведь шел мимо них, верно? Ты же видел Берта на первой точке сбора?

– Видел, – Амос кивает, – на первой точке сбора, – зачем-то повторяет он.

– Он что-нибудь сказал тебе? – шагнув к Амосу, спрашиваю я.

– Мы не разговаривали, – Амос неопределенно пожимает плечом, – он выглядел крайне занятым человеком. Не до меня ему было.

Что-то не так.

Это совсем не похоже на Берта. Он всегда старается выполнять свои обещания, а он пообещал мне, пообещал дважды, что мы уйдем вместе. Если бы он понял, что все-таки не сможет прийти, то непременно нашел бы способ сообщить мне об этом. Он бы передал сообщение либо сразу же, с первым «гонцом», либо через Амоса.

Что-то не так.

Это уже не голос интуиции – это ее надсадный вопль.

«На первой точке сбора», – сказал Амос. Небольшая пауза – и «на первой точке сбора». «Видел» – затем небольшая пауза – затем подрагивание левого уголка рта – и «на первой точке сбора».

Амос солгал.

Или же… или же это страх за Берта подсовывает мне то, чего нет на самом деле, заставляя мое воспаленное сознание обманываться?

Или же Берт и на самом деле в опасности?

Я останавливаюсь, крепко зажмуриваясь. Думай, Арника, думай! Амос ответил мне, повторив мои же слова, – распространенный прием сокрытия лжи, но этого недостаточно, это ничего не доказывает, мне нужно больше, больше деталей…

Я должна видеть, как он лжет. Нужен вопрос, который застанет Амоса врасплох – и на который он может ответить лишь ложью.

– Эй, Амос, – собравшись с силами и заставив свой голос звучать беззаботно, окликаю я его. – Правду говорят, будто Альма сломала тебе челюсть из-за того, что ты засматривался на капрала Солару?

О да. Сейчас я готова расцеловать Паулу за ее любовь к сплетням, потому что этот вопрос заставляет напрячься не только Амоса, но и капрала Финна, который даже оторвался от последней коробки и теперь пристально смотрит на своего курсанта.

– Что за ерунда, – хмыкнув, наконец выдавливает Амос. – У тебя что, фильтры проциновые засорились? – язвительно интересуется он, но эти слова, эти эмоции, что выглядят так естественно, уже не имеют никакого значения.

Левый уголок рта. Мне не показалось.

– Где Берт? – напрямую спрашиваю я, сбрасывая с себя притворство. – Ты что-то недоговариваешь.

– Откуда мне знать? – Амос хмурится, весьма правдоподобно изображая смешанное с нарастающим раздражением недоумение.

– Где Берт? – повторяю уже громче, чувствуя подступающую панику.

– Возьмите себя в руки, курсант Арника, – с предостережением проговаривает капрал Финн.

– Он солгал, когда сказал, что видел его на первой точке сбора! – Я уже готова сорваться на крик. – Спросите его сами, капрал! Спросите его!

– Курсант, вы задерживаете эвакуацию, – шипит Финн сквозь зубы. – Это будет отражено в вашем личном деле. Амос, – Финн повышает голос, – ты видел Берта на первой точке сбора?

– Да, я видел его там, – уверенно отвечает Амос. – И нет, мы не разговаривали.

– Говоришь, он лжет? – интересуется Финн, поворачиваясь ко мне. – Он лжет, курсант Арника?

– Нет, – выдыхаю я, не веря тому, что вижу. Ни единого признака лжи; речь Амоса звучит уверенно, и это совсем не та наглая уверенность, которую предпочитают лжецы в попытке навязать собеседнику веру в свою ложь. Сейчас Амос говорит правду. Но как такое возможно?

– Замечательно, – цедит Финн сквозь зубы. – Теперь мы наконец-то можем выдвигаться?

Облегчение и торжество. Эти эмоции проскакивают во взгляде Амоса лишь на долю секунды, но мне этого достаточно.

– Нет. Мы не уйдем без Берта. – Я выхватываю из кобуры свой пистолет, наставляя его на Амоса.

Мгновение – и меня накрывает волной крика.

– Арника, перестань! – Юн.

– Ты совсем спятила?! – Фабиан.

– Курсант Арника, немедленно опустите пистолет! – Финн. – Немедленно!

И лишь Амос молчит, застыв в нелепой позе. Его взгляд оббегает все вокруг, пытаясь оценить расстановку сил.

Оружие осталось только у меня и у Юна, но ящик, на котором лежит кобура с пистолетом Амоса, находится в трех-четырех шагах от Фаба. Капрал Финн стоит с другой стороны от ящика, за Фабом, чуть поодаль, но, судя по короткому взгляду, брошенному на пистолет, он тоже пытается прикинуть, как быстро сможет до него добраться.

– И что теперь? – Амос разводит руками. – Перестреляешь всех нас?

– Курсант Арника, если вы сейчас же не опустите пистолет, вас исключат из Корпуса! – кричит Финн.

Что же я делаю?!

– Амос что-то скрывает, – горло сводит, я почти шепчу это. – Он знает что-то про Берта. Он точно знает.

– Да что на тебя нашло? – с негодованием восклицает Фабиан. – Берт уже давно в бункере!

– Это так, Амос? – тихо спрашиваю я, всматриваясь в его лицо. – Скажи нам, Берт в бункере?

– Ты… ты явно сдвинулась. – Амос качает головой, явно пытаясь изобразить на своем лице что-то вроде сожаления, но выходит фальшиво; и это еще сильнее укрепляет мою уверенность в том, что я не ошиблась. – Ты помешалась на нем.

Боковым зрением я улавливаю какое-то движение: пользуясь тем, что мое внимание приковано к Амосу, Фаб делает небольшой шаг, явно полагая, что я не замечу.

– Шаг назад, Фабиан, и лучше не дергайся, – низким, хриплым голосом говорит будто кто-то другой. – Я и в тебя транк всадить успею. Второй раз за сутки – не самые приятные ощущения, не так ли?

– Арника… Хватит, – послушно отступая назад, дрогнувшим голосом говорит он. – Мы все равно в большинстве.

– Но не в превосходстве. – Против моей воли губы растягивает странная, безумная ухмылка. Пути назад уже нет. – Меня не замедляет остаточное действие транка, и у меня есть пистолет. Вы слышали, капрал Финн? – я повышаю голос. – Амос мне так и не ответил.

– Опусти пистолет, Арника. – Голос Финна звучит неестественно спокойно. – Опусти пистолет, и мы со всем разберемся.

– Все еще может хорошо закончиться, Арника, – вдруг заговаривает Юн.

– Пристрели эту психичку! Чего ты ждешь?! – раздраженным возгласом Амос перебивает Юна.

– Приказы здесь отдаю я! – громко восклицает капрал. – Стрелять по ней только по моей команде или в случае движения! – Финн тяжело вздыхает. – Последний шанс, курсант. Не воспользуешься им – пойдешь под трибунал. Опусти пистолет, Арника.

Меня колотит крупной дрожью, и лишь рука, в которой зажат пистолет, остается неподвижной.

Берт в опасности – это единственное, о чем я сейчас могу думать.

Трибунал не имеет значения. Ничто не имеет значения.

– Все еще может хорошо закончиться, – повторяет Юн уже громче. – Не заставляй меня делать это. – В его голосе звучит мольба.

Ему придется атаковать меня. Юн не может ослушаться приказа, не может пойти против капрала. Он не может лишить Джимин последнего шанса на нормальную жизнь.

Но и я уже не могу отступить.

Прости, Юн.

– Не поступай так со своим отрядом, – продолжает Юн, и боковым зрением я вижу, что он медленно тянется к кобуре. – Прошу тебя, не поступай так с нами… Пат будет в ярости! – вдруг восклицает он, и я отстраненно отмечаю, что даже в такой напряженной ситуации этот возглас звучит слишком эмоционально для Юна.

И… причем здесь Пат? Пат будет в ярости… Проклятье.

Проклятье!

Я знаю, на что он пытается намекнуть: на единственный случай, когда Пат вышел из себя и поднял голос на Рица.

Быстро, всего лишь на мгновение, я перевожу взгляд на Юна. «Вниз» – показывает он мне глазами, затем смотрит на Фаба.

Что же ты творишь?!

– Не думаю, что Пат так сильно за меня переживает… не думаю, что ему стоит переживать, – говорю я в попытке остановить Юна, но он качает головой.

– Он доверился тебе. – Я слышу упрек. – Он же твой друг.

Надеюсь, он знает, что делает.

Выдыхая, я на долю секунды прикрываю глаза, крепко сжимая рукоять пистолета и напрягаясь всем телом.

Открываю глаза – и время растягивается; я срываюсь с места почти одновременно с Финном, и в этот же миг Юн выхватывает пистолет из кобуры. На третьем шаге я резко ухожу вниз, пригибаясь, и капсула транка со свистом проскальзывает надо мной.

– Твою мать! – слышится голос Фаба. Юн подстрелил его, но со стороны все выглядело так, будто в момент его выстрела Фабу просто не повезло оказаться позади меня.

Мы с Финном находились на почти что одинаковом расстоянии от ящика с пистолетом, но я все-таки быстрее, чем он. Я опережаю его лишь на мгновение, но это позволяет мне отбросить пистолет в сторону, к стене, смахнув его с ящика, прежде чем я врезаюсь в Финна. Мне не удается лишить его равновесия, поэтому я ныряю под левую руку, которую он заносит для удара, и ухожу за спину, таким образом закрываясь от возможных выстрелов Юна и вынуждая капрала развернуться.

Все должно выглядеть так, словно Юн пытается помочь им, а не мне.

Когда Финн начинает разворот, я подбрасываю пистолет вверх, освобождая вторую руку, и, как только капрал поворачивается ко мне, я наношу оглушающий удар ладонями обеих рук по ушам, затем подхватываю свой пистолет, другой рукой срывая шприц-инъектор со стимулятором, что закреплен у Финна на поясе.

Осоловело озираясь, капрал Финн пятится назад. Несколько минут дезориентации ему обеспечены.

– Даже не думай, – предупреждающе говорю я, наставляя пистолет на Амоса, который успел добраться до откинутого мною пистолета и уже собирался его поднять. – Отшвырни его ногой как можно дальше от себя. И тебе, Юн, тоже лучше не дергаться. Стимулятор у меня, видите? – Поднимая вторую руку, я демонстрирую инъектор. – Я… я не хочу этого делать, но… – Собравшись с силами, я заставляю голос звучать твердо. – Вам стоить иметь в виду: если что-то пойдет не так, я успею пристрелить обоих и опустошить инъектор. Капрал Финн не сможет вас разбудить, и вряд ли он дотащит вас до бункеров в одиночку, – заканчиваю я, и все внутри сжимается в ужасе от произнесенных мною слов.

Я зашла слишком далеко.

Криво усмехнувшись, Юн подчиняется моим командам и, отсоединив от пистолета магазин, высыпает капсулы транка на землю, после чего давит их ботинком.

– Поговорим? – Повернувшись к Амосу, я толкаю его к стене.

– Мне нечего тебе сказать, – шипит он.

– О, тебе придется. – Я приставляю транк-пистолет к его груди. – Ты скажешь мне, где Берт.

Амос качает головой.

– Я так не думаю. – Он нагло усмехается, и, не сдержавшись, я бью по его лицу рукой, в которой зажат инъектор.

Амос вновь поворачивает голову ко мне, ухмыляясь, и кровь из рассеченной губы окрашивает эту ухмылку красным.

– Да-а, – протягивает он, – теперь я точно вижу: ты помешалась на нем. Чем же он заслужил такую преданность? – Амос хмыкает. – Ты ведь пойдешь под трибунал за это, ты знаешь?

– Тебе придется сказать правду, – твердо говорю я.

Он смотрит на меня с вызовом, и в его глазах нет страха.

– Даже если ты сейчас начнешь ломать мне пальцы – ничего не изменится.

Амос не боится меня, и, определенно, он не боится боли, которую я могу ему причинить. И правда, что такое боль для Ускоренного курсанта, чьи кости уже десятки раз ломались во время тренировок? Зная, что его всегда смогут вылечить в модуле, он чувствует себя неуязвимым – а напрасно.

Напрасно Амос полагает, что я не могу заставить его бояться.

Отбросив транк-пистолет в сторону, я хватаю Амоса за воротник куртки и, приблизившись к лицу, приставляю к его шее инъектор.

– Двойная доза, – я пытливо всматриваюсь в его глаза, – я всажу в тебя двойную дозу стимулятора, которая остановит твое сердце, и, так как здесь нет ни стазис-контура, ни реанимационной команды – оно остановится навсегда.

Я не могу сдержать довольную ухмылку, когда вижу, как в его глазах зарождается страх. Все мы боимся смерти.

Амос пристально смотрит на меня – и внезапно заходится в приступе истеричного хохота.

– А ведь все началось с тебя, – говорит он, давясь смехом. – Это твоя вина! Ничего… ничего этого не было бы, если бы ты вовремя сдохла! – выплевывает он мне в лицо, и я на мгновение возвращаюсь в недалекое прошлое.

«Седьмой… или восьмой этаж», – с запинкой повторил Амос слова Берта, когда тот вычислил местоположение капралов.

– Это был ты, – выдыхаю я. – Ты… ты пытался убить меня на той тренировке!

Седьмой или восьмой этаж. Я висела между седьмым и восьмым этажами, когда Амос перерезал мой трос. Мое падение все-таки не было несчастным случаем.

– Крс… курсант Амос? – слышу я позади неуверенный голос капрала Финна. – Это правда?

Но Амос будто даже не слышит своего капрала; он не сводит с меня взгляда, переполненного ненавистью.

– Все по-честному. – С этими словами он разводит руками, и его смех обрывается. – Твой маленький дружок отобрал единственного дорогого мне человека. Я хотел ответить ему тем же, но все пошло не по плану. Ты выжила, – кривая ухмылка, застывшая на лице Амоса, превращается в оскал, – и вы оба стали еще сильнее, чем прежде, будто все вам нипочем! Будто ничего и не произошло! А знаешь, что стало с Закаром? Знаешь, что стало с моим двоюродным братом?

Судя по пораженному выдоху капрала Финна, тот не интересовался родственными связями своего курсанта.

– Он все еще жив, – говорю я непослушными губами; столь жгучее чувство ненависти Амоса, что вскрылось так внезапно, действует на меня обескураживающе. – Берт ведь не пытался убить его, всего лишь…

– То, что Берт сделал с ним, – намного хуже, чем смерть, – раздраженно перебивает меня Амос. – Ты знаешь, что Закар пытался покончить с собой? Четыре раза – и это только те случаи, о которых мне сообщили! Я оказался рядом с ним во время последней попытки, и он умолял меня позволить ему умереть. Вот что твой дружок сделал с ним! – гневно восклицает он, шагая вперед, заставляя меня инстинктивно отпрянуть. – Берт лишил меня семьи, лишил того Закара, которого я знал; он сломал его, разрушил его личность, и это сошло ему с рук!

– Неправда, – слышу я позади себя голос Финна. Обернувшись, я вижу, что он стоит позади меня, держа в опущенной руке пистолет, – видимо, отойдя от удара, он успел распечатать коробку с транк-магазинами и зарядить пистолет Юна. – Берт предстал перед судом Справедливости, и тебе, Амос, тоже придется.

– Пусть так. – Амос легко пожимает плечами, внезапно успокаиваясь. – Я готов ответить за то, что сделал.

– И что же ты сделал? – с горечью спрашивает Финн. – Что же ты сделал, Амос?

Амос выпрямляется; его глаза загораются нескрываемым торжеством.

– Нагнал его на подходе к нашей точке сбора, – начинает он перечислять, – соврал, что эта, – кивком он указывает на меня, – подвернула ногу и не может идти, затем завел его подальше и подстрелил. Вам не найти его, – он отстраненно улыбается, – времени уже не хватит. Нам пора спускаться вниз, не так ли, капрал?

Финн качает головой, не в силах вымолвить ни слова.

– Ты отведешь меня к нему. – Вновь приблизившись к Амосу, я приставляю инъектор к его шее, но он лишь усмехается в ответ на мои действия.

– Что, убьешь меня? И чем тебе это поможет? Мертвые, знаешь ли, не особо разговорчивы. – Заметив, что Финн шагает к нам, собираясь что-то сказать, Амос хмыкает. – Ваши приказы тоже не помогут, капрал.

– Ты отведешь ее, – тихо говорит Финн. – Сам же сказал: есть вещи и похуже смерти. – Капрал поднимает голову, пристально глядя на Амоса. – Откажешься – и на твоем суде я буду настаивать, чтобы наказание за умышленное убийство курсанта выбрал профайлер, еще не прошедший настройку. Слышал историю про Мору?

Смерив Финна испуганным взглядом, Амос резко выдыхает.

– Говорят, крик ярости – это пытка, каждая секундная доля которой растягивается в твоем восприятии до нескольких часов. «Еще не мертв, но уже в аду», – так это описал доктор Константин, а ведь это не он вызвал ярость Моры, она была сосредоточена не на нем, его зацепило случайно. – Хмыкнув, капрал Финн слабо улыбается. – Вижу, ты об этом слышал. Ты отведешь Арнику туда, где оставил Берта, после чего вы догоните нас, – твердо приказывает Финн, и Амос, прикрыв глаза, молча кивает.

* * *

Мы сворачиваем в переулок. Увидев лежащего Берта, я сразу же кидаюсь к нему, забывая обо всем. Амос, воспользовавшись моментом, сбегает, но сейчас мне на него плевать, потому что мой мир сужается до фигуры лежащего навзничь человека, рядом с которым валяется растоптанная капсула транка. Поверхностный осмотр не обнаруживает заметных повреждений, и я уже наклоняюсь к Берту, поднося к его шее инъектор, когда обращаю внимание на шлем. Отодвинув на мгновение одну из пластиковых заглушек фильтра, я убеждаюсь в том, что красноватый оттенок мне не почудился: фильтр действительно заметно загрязнен.

Черт, черт, черт!

Во время проверки шлемов Берт отвлекся на поиски запасного аккумулятора и поэтому вышел на поверхность с уже использовавшимся фильтром. Этого еще не хватало!

Резко выдохнув, я успокаиваю себя тем, что загрязнение не такое уж и сильное, и, судя по цвету, фильтром можно пользоваться еще часа полтора-два… Но рука, в которой зажат инъектор, все равно противно подрагивает, поэтому я сжимаю ее крепче. Невольно задержав дыхание, я ввожу Берту инъекцию стимулятора, и уже через полминуты его веки начинают подрагивать, а дыхание учащается; наконец он приоткрывает глаза.

– Ар… – Он запинается, с трудом фокусируя на мне взгляд. – Ар…ника? Что… что случи… – Его глаза вновь закрываются.

– Просыпайся. – Жалея, что его лицо закрыто шлемом, я несильно хлопаю его по плечу, пытаясь хоть как-то взбодрить. – Давай же, Берт, просыпайся, нам нужно идти!

– Не… кричи. – Не открывая глаз, Берт лениво отмахивается от меня. – Сейчас я встану и… и п-пойду, честно-честно… – Его рука медленно опускается на землю.

Он открывает глаза только после того, как я несколько раз больно щипаю его за бок.

– Эй! Арника? – Он смотрит на меня так, будто впервые видит, и – наконец-то! – стимулятор вернул Берту осмысленный взгляд. – Как… как ты здесь оказалась? Постой-ка, – хмурясь, он оглядывает переулок, приподнявшись на локтях, – а я как здесь оказался? Я не… не могу вспомнить.

– Потом объясню. – Я протягиваю ему руку. – Вставай. У нас осталось примерно сорок минут, чтобы добраться до бункера.

Схватившись за мою руку, Берт поднимается и тут же чуть не падает обратно – удержать его мне удается с трудом. Когда он обретает равновесие, то его взгляд останавливается на растоптанной капсуле транка – и леденеет.

– Кто это был? – ровно интересуется Берт, сразу же понимая все и без моих объяснений. Он шагает неуверенно, пошатываясь, поэтому я подставляю ему свое плечо.

– Амос, – коротко отвечаю я на его вопрос. – За Закара. Оказалось, они двоюродные братья.

Услышав имя, Берт останавливается.

– Амос был твоим напарником… Точно, я, кажется, начинаю вспоминать: он сказал, что с тобой что-то случилось, и я… Арника, он ведь ничего не успел тебе сделать? – спрашивает он, всматриваясь в мое лицо под прозрачным забралом шлема. – Ты как, ты в порядке, он не ранил тебя?

Тревога в голосе, в глазах Берта поражает меня своей силой. Он мог навсегда остаться здесь. Он мог проснуться уже силентом, что в условиях одиночества на поверхности можно приравнять к смерти, и единственное, что его сейчас беспокоит, – не ранена ли я?

– Буду в порядке. – Я улыбаюсь ему, чувствуя, как перехватывает горло. – Буду в порядке, как только мы с тобой доберемся до бункера.

Когда мы выходим на Луч, то я не удерживаюсь от вздоха облегчения, завидев вдалеке здание Института.

Рано обрадовалась.

Минуты через две я понимаю, что Берт все сильнее наваливается на меня, а его шаги замедляются. Следующие триста метров я практически тащу его на себе, но, когда он спотыкается, мне уже не удается удержать его от падения, и он заваливается набок.

– Что-то… – перекатившись на спину, он крепко жмурится, затем широко раскрывает глаза, – что-то не так со мной, глаза слипаются… Черт. Такое чувство… – он зевает, – будто транк вновь начинает действовать.

Как такое возможно?!

– Я сделала тебе укол стимулятора, – опускаясь рядом с Бертом, говорю я, стараясь сохранять спокойствие, – скоро он подействует в полную силу и окончательно нейтрализует транк в твоем организме.

– Арника, – Берт сонно улыбается, – это работает немножко по-другому. Стимулятор уже подействовал, я ведь смог проснуться… – Он вновь зевает. – Это… это как было с Валентиной, только… иначе. Наверное, с моей нервной… – очередной зевок, – с моей нервной системой все же что-то не так после Ускорения… – еще один зевок, – или побочные эффекты тут ни при чем и мне просто… просто нужно было чаще… чаще… высыпаться, – выдыхает он, и его веки смежаются.

– Не вздумай засыпать! – Требовательной тряской за плечи я все-таки заставляю Берта открыть глаза.

– Я… я не дойду, Арника, – тихо говорит он, глядя куда-то в сторону, через мое плечо. – Уже не успею.

– Не говори ерунды. У нас еще около получаса. – Я тяну его на себя, пытаясь помочь подняться, но Берт качает головой.

– У тебя, – он с трудом держит глаза открытыми, – у тебя, Арника.

– Я помогу тебе, здесь же недалеко! – с отчаянием восклицаю я, показывая в сторону Института. – Ну же, Берт, осталось совсем немного!

– Врени… времени гразд… гораздо меньше, чем кажс… – бормочет он заплетающимся языком. – Но ты еще… ты мошь успеть… А… ника, пжалста… беги, – он нервно сглатывает, – мрть уже близко… близко…

Он что, действительно думает, что я могу его здесь бросить?!

– Именно! Институт совсем близко! – Я вновь трясу Берта, и тому удается сфокусировать взгляд на моем лице.

– Не… не инт… инст… не он близко. – Громко выдохнув, он протягивает дрожащую ладонь, касаясь забрала там, где находится моя щека. – Она. – Берт поворачивает мою голову в сторону, противоположную Институту, и я застываю.

Красная смерть. Вот что пытался сказать Берт.

Сейчас она выглядит лишь тонкой темно-багровой полосой на горизонте, прямо под облаками, но я знаю, что уже совсем скоро она будет здесь. Задержимся на Луче – и погибнем в пылевой буре, что сейчас движется на нас с восточной части города. Эту бурю зовут Красной смертью из-за того, что, помимо обычной пыли, она несет с собой взвесь процина, который частично кристаллизовался из-за низкой влажности воздуха и засухи последних месяцев. Фильтры засорятся почти сразу же – а концентрация газообразного процина внутри такой бури смертельна.

Почувствовав, как Берт касается моей руки, я поворачиваюсь к нему. Прохладные пальцы нерешительно переплетаются с моими. Он все еще держит глаза открытыми; сонно моргая, он всматривается в мое лицо, но сейчас в его взгляде нет ни тревоги, ни печали – он будто пытается меня запомнить.

– Прсто… просто позволь мне… это моя… чредь… от… отпустить карниз, – выговаривает он, и эти слова вырывают из моей груди глухое рыдание.

Я знала, что могу выжить после падения, что у меня есть шанс, – но у Берта такого шанса сейчас нет, и он знает это, знает, что не переживет Красную смерть. Падая, он не хочет утянуть за собой и меня. Всхлипывая, я наклоняюсь, крепко обнимая своего друга, и он тратит последние силы на то, чтобы ответить на объятие.

Соберись, Арника.

Мучительная смерть от процинового отравления – это последнее, чего заслуживает Берт.

Ты знаешь, что должна сделать.

Приставив инъектор к его шее, я делаю укол и, отстраняясь, вижу, как Берт непонимающе хмурится. Его дыхание становится поверхностным, заметно учащаясь, а по телу пробегает сильная дрожь. Взгляд расширенных зрачков, что почти поглотили радужку, мечется по моему лицу – и вдруг застывает.

Сердце Берта остановилось.

Он умер.

* * *

Теперь счет идет на секунды.

Секунд пять уходит на обмен фильтрами – выдернув фильтр из шлема Берта, я заменяю его своим, более чистым. Затем расстегиваю его форменную куртку и, прощупывая грудь, убеждаюсь, что под тканью футболки нет никаких твердых элементов, – навредить сейчас может даже маленькая пуговка.

Ты сможешь, Арника. Ты уже делала это когда-то.

Положив левую руку на грудь Берта, я прикрываю ею место, где сходятся ребра, – там находится самая хрупкая часть грудины, мечевидный отросток. Правую руку располагаю вдоль тела так, чтобы мой локоть был направлен в сторону его живота. Выдыхая, я сжимаю ладонь в кулак и ударяю им в центр груди, чуть выше своей левой руки.

Но сонная артерия под моими пальцами остается безмолвной.

Пульса нет.

Я вновь сжимаю дрожащую руку в кулак. Прекардиальный удар может запустить сердце лишь в течение тридцати секунд после его остановки. Последний шанс.

Смерть еще одного друга, смерть Берта я не переживу.

Давай же, Берт. На Луче и так осталось слишком много жизней.

– Давай же! – отчаянно кричу я, вновь нанося удар.

Секунда, вторая – и Берт широко распахивает глаза, шумно втягивая ртом воздух.

– Я умер, – выдыхает он, бешено озираясь по сторонам. – Я умер, я умер…

Обхватив шлем Берта руками, я останавливаю его взгляд на себе.

– Умер, – мелко кивая, подтверждаю я, чувствуя, как слезы катятся по щекам. – Ты был мертв почти полминуты.

– Что… что это было? – задыхаясь, спрашивает он. – Арника, почему ты до сих пор здесь?! Беги!

Я прикрываю глаза, и забрало моего шлема с глухим стуком соприкасается со шлемом Берта.

– Вторая доза стимулятора, остановка сердца и прекардиальный удар. – Я нервно сглатываю. – Бежать? Только вместе. – Берт хочет повернуться в сторону надвигающейся бури. – Помнишь, – удерживая его голову трясущимися руками, я улыбаюсь сквозь слезы, – помнишь, я обещала, что сделаю тебя? Ты все еще должен мне пробежку, Бертрам, и этот долг я собираюсь взыскать прямо сейчас, так что вставай и беги!

Берт поднимается на ноги, и я все же не удерживаюсь от взгляда на горизонт. Красная смерть поглотила уже половину Луча.

– Догоняй! – восклицает он, срываясь с места.

Беги, умник. Беги так быстро, как только можешь.

Но Красная смерть все-таки оказывается быстрее. Она настигает нас совсем рядом с Институтом. Только я успеваю разглядеть прозрачные двери, что когда-то вращались, – нас накрывает плотным облаком колючей пыли. С каждым метром дышать становится все труднее, и я заставляю себя замедлить дыхание – но совсем скоро фильтр шлема забивается настолько, что я уже не могу сделать вдох.

Фильтр я выдергиваю только тогда, когда грудь начинает разрываться изнутри, а перед глазами все темнеет. Жадно хлебнув отравленного воздуха, вновь задерживаю дыхание.

Четыре вдоха – ровно столько мне понадобилось, чтобы добежать до дверей Института. Оказавшись в холле, я приостанавливаюсь, выдыхая, медленно, постепенно, – чтобы не услышал Берт. Концентрация процина здесь уже не так опасна, как внутри бури, поэтому я позволяю себе пятый, шестой и…

– Наконец-то! – Крик Юна отдается в холле сильным эхом. – Быстрее сюда! – Он машет нам из раскрытого лифта.

Выдох. Вдох номер семь. Задержка дыхания.

Я залетаю в лифт вслед за Бертом, и Юн сразу же бьет по кнопке, закрывая двери. Лифт начинает движение, и, бросив быстрый взгляд на шлем Берта и убедившись в том, что его фильтр все еще исправен, я опускаю голову так, чтобы скрыть отсутствие фильтра в своем шлеме.

– Воздух кабины очищен. – Эта фраза, сказанная безэмоциональным голосом Электо, звучит музыкой для моих ушей. Выдохнув, я быстро снимаю шлем и убираю его за спину.

– Вы где застряли?! – сняв шлем, гневно восклицает Юн. – Амос уже полчаса в бункере, вы какого черта так долго сюда ползли?

– Извини. – Берт проводит рукой по взъерошенным волосам, пытаясь хоть как-то их пригладить. – Просто… я умер, – будничным тоном сообщает он.

От этих слов лицо Юна вытягивается в удивлении, а внутри меня как будто что-то лопается – или же мне так кажется, а этот странный звук издает мой шлем, выпавший из руки. Когда нужно было спасти Берта, истерика вежливо отступила назад, позволив мне сохранить трезвую голову, но теперь она, потеряв терпение, решила взять свое. Меня трясет от пережитого страха, когда я вцепляюсь в Берта.

Я могла его потерять.

Даже не знаю, смеюсь я или плачу, ведь единственное, что сейчас имеет значение, – это то, что я обнимаю Берта, живого Берта, чье сердце снова бьется.

Берт проводит ладонью по моим волосам.

– Живой, – шепчу я, уткнувшись в его плечо. – Ты живой. – Стискивая его в объятьях еще крепче, я всхлипываю – кажется, все-таки плачу.

* * *

У лифта нас ждет целая толпа курсантов и капралов. Я сразу же замечаю взволнованную Солару, рядом с которой стоит Финн, явно пытающийся ее успокоить. Услышав скрежет открывающегося лифта, все замолкают, поворачиваясь к нам. Юн выходит из лифта первым, я же не могу отпустить Берта, не могу разжать руки, это выше моих сил…

– Пойдем, Арника. – Берт мягким движением подталкивает меня в спину. Так мы и выходим из лифта, продолжая держаться друг за друга.

Я отпускаю его только тогда, когда замечаю Амоса, который стоит в окружении капралов. Пелена застилает глаза, и я, не помня себя от ярости, кидаюсь вперед.

– Арника! – Юн пытается остановить меня, но я наношу удар локтем и выворачиваюсь, уходя от захвата.

– Стой-стой-стой, – на моем пути встает Берт, который предостерегающе протягивает ко мне руки, – не надо, Арника. Пожалуйста, – умоляюще просит он. – Пусть… пусть это наконец-то закончится. Амос и так получит свое. – Берт показывает куда-то в сторону, и, повернув голову, я вижу, что к нам идет помощник Справедливости, сопровождающий трех профайлеров.

– Но он же… – начинаю я, но вовремя проснувшийся здравый смысл заставляет меня оборвать фразу. Не стоит говорить Берту, что это Амос был тем, кто пытался меня убить на тренировке. – Ты прав, – со вздохом признаю я. Пусть эта история, которая началась со сломанного мною носа Макса, закончится здесь и сейчас.

– Вот и хорошо. – Берт выдыхает с облегчением. Внезапно он пошатывается, но его успевает подхватить Юн.

Где же медики? Оглядываясь в их поисках, я вдруг встречаюсь с неожиданно цепким взглядом девушки в белом свитере, которая стоит напротив. Агата шагает прямо на меня, заставляя отпрянуть назад, и, посмотрев за ее спину, я вижу, что и остальные седовласые разворачиваются ко мне, игнорируя помощника Справедливости, который расспрашивает Финна.

Продолжая неотрывно смотреть в мои глаза, Агата делает еще один шаг – и все три профайлера одновременно поднимают правую руку, указывая на меня пальцем.

Это Подтверждение. Профайлеры подтверждают мою готовность войти в отряд разведчиков-диверсантов; они подтверждают, что я способна осознанно отобрать жизнь.

Когда-то давно меня пугала мысль о том, что однажды наступит момент, когда я пройду Подтверждение. Теперь же, получив его, я чувствую лишь… да ничего я не чувствую.

– Смотри на меня, курсант, – слышу я голос Кендры за своей спиной. – Реакция зрачка в норме, сердцебиение учащенное… Доставьте Берта в медблок Корпуса, доктор Константин уже готовит для него модуль.

Профайлеры уже потеряли ко мне интерес – но не Агата. Взгляд ее прозрачных глаз все еще какой-то неведомой силой удерживает меня на месте, не позволяя разорвать зрительный контакт. Что же ты ищешь, седовласая?

– Арника! – Я вздрагиваю, когда меня окрикивает Кендра, похоже, уже не в первый раз.

Может, мне кажется, но Агата будто вздрагивает вместе со мной, наконец-то отпуская меня и позволяя повернуться к Кендре.

– Мне нужно тебя ос… вот же черт! – Глаза Кендры расширяются, стоит ей увидеть мое лицо.

– Арника..? – Берт произносит мое имя с растерянной беспомощностью.

Они смотрят на меня с одинаковым ужасом в глазах. Это… это ведь не из-за Подтверждения?

Я чувствую на губах теплое, щекотное касание, которое переходит на подбородок. Поднеся пальцы к лицу, я понимаю, что из носа идет кровь.

Пелена, что все еще застилает глаза, пришла вовсе не с яростью.

Пальцы испачканы именно кровью, я чувствую ее запах, – но вижу лишь зеленовато-коричневые пятна… на серой коже. Я полностью перестала видеть красную часть спектра.

Кровь из носа говорит о том, что действие процина уже успело затронуть мозг.

Перед тем как темнота забирает меня, я успеваю услышать, как кто-то кричит мое имя.