В романтической комедии 1989 года «Когда Гарри встретил Салли» есть эпизод: Гарри Берне, которого играет Билли Кристал, говорит с приятелем Джессом о своем давшем трещину браке. Они сидят на футбольном матче, но за игрой не следят. Эпизод начинается как раз с того, что вскочившие вокруг них болельщики снова занимают свои места — по стадиону только что прокатилась волна.
Гарри делится грустными новостями: жена предложила пожить врозь. И выражение лица у него при этом соответствующее.
— Я спрашиваю ее: «Ты меня больше не любишь?» И знаешь, что она ответила?
Джесс мотает головой.
— «Я вообще тебя никогда не любила».
— Что она делает! — поражается такой черствости Джесс.
В это самое время болельщики вокруг них криками подбадривают игроков и срываются со своих мест — по стадиону проносится очередная волна. Гарри и Джесс вскакивают вместе со всеми, выбрасывая руки вверх, правда, делают это механически; сев, они тут же продолжают разговор.
Гарри признается: жена рассказала ему о своем решении пожить в освободившейся квартире знакомого всего за пять минут до того, как в дверь позвонили рабочие из фирмы по перевозкам.
— Спрашиваю Хелен: «Когда ты делала заказ?». Отвечает: «Неделю назад». Я ей: «Ты знала неделю назад и молчала?» Она: «Не хотела портить тебе день рождения».
Их снова прерывают радостные вопли — зрители вскакивают. Двое друзей поднимаются вместе со всеми — у Гарри все такое же безрадостное лицо, — а после возвращаются к прежней теме.
Выясняется, что жена все время лгала — на самом деле она бросила Гарри ради любовника-юриста.
— Измена супругов — это лишь следствие, это симптом общего неблагополучия, — возражает Джесс.
«Нда? — язвительно тянет Гарри; тем временем гул болельщиков нарастает. — Этот симптом имеет мою жену».
Когда я смотрел фильм впервые, эпизод меня немало позабавил — волна всеобщего ликования захлестывала двоих героев, а у них при этом были такие отсутствующие лица. Казалось, волна — символ неспособности Гарри остановить поток, в котором тонут его надежды на счастливую семейную жизнь. И хотя совершенно ясно, что на самом деле волна катилась по стадиону не сама по себе — ее постоянно питали зрители, — складывалось впечатление, будто она живет своей жизнью. Волна виделась единым целым, как будто не состояла из отдельных частей, как будто ее не питала коллективная энергия толпы болельщиков. Не верилось, что существует сила, способная заставить человека прыгать вместе со всеми от радости, пусть даже при этом он убит горем.
* * *
В США эту волну называют мексиканской, в Латинской Америке — испанским словом la ola [43]la ola (ucn.)— волна (прим. перев.).
; впервые волна привлекла внимание прессы в 1986 году во время Чемпионата мира по футболу, проходившего в Мексике.
Как только болельщики взяли за моду выражать свои эмоции таким оригинальным способом, компания «Кока-кола», чей маркетинговый отдел сработал на «отлично», решила извлечь из этого выгоду — по телевизору стали крутить рекламные ролики волны с финальной фразой: Coca-Cola, la Ola del Mundial [44]Coca-Cola, la Ola del Mundial (ucn.) — «Кока-кола», волна Чемпионата мира (прим. перев.).
. Поскольку компания была одним из спонсоров Чемпионата, эти ролики, а вместе с ними и волну, увидели 13,5 млрд. телезрителей.
Большинству из нас в то или иное время доводилось по участвовать в этой волне: будь то крупное спортивное мероприятие или живое выступление группы «Колдплэй» на стадионе «Уэмбли» (где, между прочим, как-то организовали такую волну в сумерках — с помощью включенных мобильных телефонов). Помню, дело происходило в Лондоне: я сидел на стадионе и смотрел футбольный матч. Вдруг по стадиону прокатилась волна. Мне понравилось ощущение полной потери «я», подчинения коллективной воле. Подозреваю, не в последнюю очередь этим популярность явления и объясняется. Хотя конечно, перспектива лишиться собственной уникальности нас ужасает (что, возможно, свидетельствует о том, как жестоко мы обманываемся, когда думаем, будто нам нечего терять). Может, поэтому мы и подчиняемся на стадионе с такой охотой? Ведь это понарошку, не всерьез. Так малыш упрашивает взрослого притвориться чудовищем и погоняться за ним по саду, потому что мысль о настоящем чудовище его слишком пугает. Можно увлеченно наблюдать за волной со стороны, испытывать восторг, катаясь на ней, однако совсем иные ощущения возникают, когда волна — это вы сами. Вы становитесь средой ее распространения. Вы — частица ее объединенной энергии.
* * *
Гигантские медоносные пчелы, или Apis dorsata, живущие на юге и юго-востоке Азии, не роятся в закрытых ульях, как европейские пчелы. Подвешивая соты на открытом воздухе — на ветке или под скальным выступом, — они их облепляют. Получается огромный, жужжащий шар.
Такое гнездо — самое впечатляющее зрелище в мире насекомых. Во-первых, благодаря своим, прямо скажем, внушительным масштабам: 0,9 м на 1,5 м; соты защищает живой «щит» из более чем 50 000 виляющих брюшками пчел. Во-вторых, благодаря волнам, напоминающим волны на стадионе, которые периодически проходят по поверхности «щита». Их порождают верхние в рое пчелы, совершая в высшей степени слаженные движения, которые до боли напоминают выходку хулигана, сверкающего в окне машины голыми ягодицами. Пчелы виляют брюшками, совершая волнообразные движения. Поскольку низ брюшка темнее желтой спинки, кажется, будто черная полоса перемещается по поверхности роя. Волны распространяются из одной точки расширяющейся спиралью. Подобный эффект называют «мерцанием».
Но с какой стати пчелам так «обнажаться»? Скорее всего, подобные движения призваны отпугнуть шершней, которые нападают на пчелиное гнездо, пытаясь добраться до личинок и меда. Но если пчела, обороняясь от хищника, пустит в ход жало, она погибнет. Поэтому пчелы разработали оборонительную стратегию с менее трагичным для себя исходом. Волна «мерцающих» пчелиных брюшков берет начало в самой уязвимой точке на поверхности роя — там, куда шершень, скорее всего, ударит. На расстоянии пчелы сливаются в одно насекомое, которое выглядит куда больше шершня. Однако на хищников покрупнее уловка не действует. Поэтому когда на улей нападают птицы, гигантским медоносным пчелам ничего не остается, как прибегнуть к старому испытанному способу — исполнить роль камикадзе. При этом пчелы действуют так решительно, что заработали себе репутацию самых воинственных пчел в мире.
«Мерцание» пчел — самая впечатляющая хулиганская выходка Природы
Вам может показаться, что шершни в конце концов разберутся, что к чему. Но не стоит переоценивать мощь их интеллекта. Шершни действуют поодиночке, они не настолько сообразительны, чтобы разгадать обман, созданный не одной-единственной пчелой, а целым роем. Классический пример того, как коллективный разум перехитрил одинокого хищника. Причем разум, избравший своим орудием распространяющуюся через популяцию живых существ волну.
* * *
Помимо прочего, волны, распространяющиеся через группу индивидов, повышают шансы этой группы выжить в условиях недостатка пищи. По крайней мере, утверждение справедливо для одного примечательного вида амеб — Dictyostelium discoideum.
Амебы этого вида обитают в почве смешанных и широколиственных лесов и питаются бактериями, которые размножаются в перегнивающей палой листве. Их еще называют «социальными» амебами: в тяжелые времена отдельные амебы собираются вместе. Когда пищи достаточно, каждая амеба живет своей, отдельной от других жизнью — ест, размножается… Словом, сама себе хозяйка. В такой период жизни эти амебы ничем не отличаются от остальных «асоциальных» собратьев — не останавливаются, чтобы перекинуться словцом-другим, не заглядывают друг к другу на огонек, занимаются каждая своим делом. Однако едва запасы пищи подходят к концу, едва начинает маячить призрак голодной смерти, амебы, наконец, решают узнать друг друга ближе.
Сказать по правде, амебам этим свойственно бросаться из одной крайности в другую. Начинается с того, что некоторые особи подают химический сигнал, оказывающий на соседние организмы эффект сродни действию магнита — тех словно притягивает к источнику сигнала; в свою очередь, они испускают этот же сигнал. Таким образом — посредством волн химического сигнала и движения — о необходимости собраться всем вместе оповещается вся колония Dictyostelium discoideum. Когда «полянку» голодающих в лабораторной чашке Петри амеб снимали через определенные временные промежутки, волны их движения в итоге проявились как темные полосы, распространяющиеся среди популяции спиралями. Хотя отдельные амебы слишком малы, чтобы разглядеть их невооруженным глазом (всего 0,01 мм длиной), с движением амеб поверхность «полянки» темнеет — при движении амебы вытягиваются. Вид крошечных полос ряби — то светлеющей, то темнеющей — по-своему красив, но потом, когда амебы собираются вместе, все уже далеко не так прекрасно.
Через считанные часы, то есть, через двадцать-тридцать волн, амебы уже представляют собой группы до 100 000 особей в каждой; группы называются «слизнями». Каждый «слизень», длиной всего 2,5 мм, выглядит, как комок вазелиновой мази. Амебный «слизень» не имеет никакого отношения к слизню настоящему, из семейства моллюсков, распространенному в садах и огородах. И все же, как и их тезка, «слизень», а вернее составляющие его амебы, вырабатывает склизкое вещество. Вещество покрывает составляющие «слизня» отдельные организмы, позволяя им двигаться как единому целому.
Потому как волнообразная координация амеб продолжается и после того, как они собираются вместе. Те же самые волны химических сигналов и последующих движений пронизывают популяцию внутри «слизня», координируя их усилия, — «слизень» двигается как единый организм. Амебы в центре «слизня» совершают движения вперед-назад, формируя импульсы продольной волны, которые позволяют «слизню» потихоньку «ползти» вперед. Амебы, составляющие передний конец «слизня», чуть приподнятый над поверхностью, формируют спиральную волну, как при движении штопора, посылая скоординированные импульсы по всей длине «слизня» от начала к концу.
«Слизень» — этакая лошадь из цирковой пантомимы, под попоной которой скрываются не двое, а 100 000 — ползет в поисках лучшей жизни, оставляя за собой склизкий след. Находя местечко посветлее и потеплее, он начинает «расти», возвышаясь над поверхностью подобно грибу и формируя на кончике плодовое тело. Пятая часть популяции — те амебы, которым выпал самый тяжкий жребий — отдали свои жизни ради общего блага. Вознеся других амеб на высоту 3 мм, они погибли. Оказавшиеся наверху счастливчики преобразуются в споры и разносятся ветром. Когда споры снова попадают в места обитания вкусных бактерий, они прорастают — получаются амебы. Причем, с прежними асоциальными замашками — заботятся лишь о собственном пропитании и размножении. При встрече друг с другом они едва кивают, буркнув каждая себе под нос «Здорово!» Это продолжается до тех пор, пока пища не подходит к концу. Тогда амебы вновь посылают друг другу волновые сигналы — весь цикл повторяется.
Командная работа в микроскопических масштабах. Голодные амебы Dictyostelium собираются вместе, созывая друг друга химическими сигналами, образуют «слизня», а уже «слизень» ползет на поиски лучшей жизни
* * *
Если брать большинство «обычных» механических волн, энергия распространяется вместе с формой волны, в то время как среда распространения — вода, воздух, камень или что-либо еще — остается практически на одном месте. Однако волны, которые катятся по стадиону, на поверхности огромного пчелиного роя или среди колонии «социальных» амеб, совершенно другие.
В каждом из этих примеров отдельная особь затрачивает определенную энергию, но соседней особи ее не передает. Спортивные фанаты, пчелы, амебы — все они отнюдь не пассивные объекты, захлестываемые движением, передающимся от соседей, как, например, при распространении океанической волны — частички воды вовлекаются в движение по круговой траектории вместе с остальными частичками. В этих же популяциях от одной особи к другой передается нечто совершенно иное — информация. Через толпу распространяется информация о том, как и когда каждый конкретный индивид должен двигаться, чтобы общими усилиями образовалась волна.
Впрочем, идея довольно спорная.
Спорная хотя бы потому, что «обычные» волны и сами переносят информацию. В конце концов, в первую очередь именно по этой причине мы обратили на них внимание. Например, видимые нам световые волны несут информацию об объектах, от которых отражаются; слышимые звуковые волны дают понять, кто или что их порождает. Потому мы и используем волны для связи — радиоволны, к примеру, несут сигнал от передающего устройства к вашему радиоприемнику. И все же, несмотря на свою непохожесть, все эти волны — волны энергии, переносимой из одной точки пространства в другую.
Однако волны, проходящие через толпы народа, пчелиные рои, комочки «социальных» амеб, представляют собой исключительно информацию. Единственное, что распространяется в форме волны от одной части популяции к другой, это сигнал для каждой особи сделать то-то и то-то.
Спросите физика, и он вам ответит: волны на стадионе не являются таковыми в строгом смысле этого понятия, потому что не переносят энергию через среду. Скорее, это среда затрачивает энергию, чтобы в определенной мере себя направлять. Тем не менее то, что мы видим — волна. И этого достаточно, чтобы считать ее подлинной, истинной волной, распространяющейся вихляниями пчелиных брюшков и сбивающимися в группы амебами. Ну и пусть она не подчиняется тем же физическим законам, что и другие волны. Подумаешь! Просто она сделана из другого теста.
Высоколобые умники с этим могут не согласиться.
Но знаете, что я им на это скажу? Пускай полюбуются на 50 000 пчелиных задниц.
* * *
Если вы задумали организовать волну на стадионе, без помощи друзей вам не обойтись. Причем нужны как минимум еще двадцать четыре человека, потому как прыгая и скандируя во время игры нью-йоркских «Джетс» вдвоем с приятелем, вы добьетесь нулевого результата.
Откуда это известно? Благодаря исследованиям профессора Тамаша Вичека из Будапештского университета.,Он и его коллеги пришли к выводу: чтобы зажечь волну болельщиков на стадионе, нужно не меньше двадцати пяти человек, рассредоточенных в разных местах, которые будут действовать слаженно, в определенное время вскакивая. А вот насчет того, должны ли эти двадцать пять человек надираться, скидывать с себя футболки и орать речевки, в исследовании ничего не говорится. «Некоторые заявляли, что, мол, нужно вовсе не двадцать пять человек, — стал рассказывать Вичек, когда я поинтересовался его работой. — Они утверждали, что им хватило и четырех друзей. Однако выяснилось, что пяти человекам это удается далеко не с первого раза. Они должны предпринять несколько попыток, прежде чем их непосредственные соседи включатся в процесс, составляя те самые недостающие два десятка».
«Так, всем приготовиться… Слушайте, а в какую сторону: влево или вправо?» Чемпионат мира 1986 года в Мексике: именно тогда волны болельщиков на стадионе обрели бешеную популярность
Профессор Вичек заинтересовался волнами болельщиков совсем не потому, что сам — страстный поклонник спорта. Его интерес возник естественным образом из исследовательской работы по поведению других групп. Ранее он изучал то, каким образом синхронизируются аплодисменты зрителей, когда те вызывают актеров после игры. Темой другой его работы было распространение паники среди большой группы людей при возникновении чрезвычайной ситуации. Вичек как раз находился на спортивном соревновании — у него брали интервью для телевидения об этой его исследовательской работе, — когда на трибунах стадиона возникла волна. Она-то и стала той самой искрой, разжегшей в нем азарт исследователя.
Анализируя видеозаписи спортивных матчей, Вичек наблюдал, каким образом волны болельщиков возникают и распространяются. Пытаясь сымитировать поведение толпы, он составил ее упрощенную компьютерную модель. В ней присутствовали виртуальные люди — упрощенные версии людей из толпы, пребывавшие в одном из трех состояний: возбужденном, когда они сидели и были готовы подхватить волну; активном, когда они вскакивали и размахивали руками; пассивном, когда они просто размахивали руками, но о том, чтобы вскочить, и не помышляли. Тут я заметил Вичеку, что такая модель кажется вполне жизненной — во время некоторых футбольных матчей так и происходит.
Но хотя «люди» в компьютерной модели были довольно схематичны, они точно имитировали поведение людей на стадионе. Повозившись с настройками, Вичек с коллегами продемонстрировали: скорость, с которой волна распространяется по стадиону, определяется временем реагирования членов толпы. В действительности волна распространяется довольно быстро — со скоростью 43,5 км/ч.
Люди опытные могут организовать довольно-таки замысловатую волну. «Первокурсники Университета Нотр-Дам отличаются в этом деле особой сноровкой, — поделился Вичек. — Для них это своего рода искусство, часть студенческой культуры. Они могут направить волну в любую сторону. Даже в обе одновременно. Для выполнения такого трюка необходимы несколько десятков человек, четко представляющих, что и как им делать».
Однако менее опытные «волновики» даже не догадываются о том, что побуждает волну распространяться по зрительским трибунам в одну сторону, а не в другую. Если бы болельщики вскакивали только потому, что вскочили их соседи, можно было бы предположить, что кто-то, находящийся в определенной точке, дает отмашку — волна идет расширяющимся кругом, как рябь от брошенного в пруд камушка. Но в таком случае волна распространялась бы в обе стороны сразу, огибая стадион. Такого затейливого эффекта добиваются студенты из Университета Нотр-Дам после определенной тренировки. Более того, по наблюдениям Вичека, подавляющее число волн идет только в одном направлении. В ходе второго исследования открылась даже следующая тенденция: «Мы обнаружили, что если брать волны по часовой стрелке и волны против часовой стрелки, их пропорция составляет 60:40».
В рамках данного исследования был проведен Интернет-опрос участвующих в распространении волны по стадиону. Как ни странно, из семидесяти пяти откликнувшихся человек все «волновики» из Европы отметили, что их волны распространяются вдоль трибун по часовой стрелке, а 70% «волновиков» из Австралии написали, что их волны идут против часовой стрелки. Картина до боли напоминает старую «сказку» о том, что вода в ванне закручивается в Северном полушарии в одну сторону, а в Южном полушарии — в другую. Однако в случае с волнами «сказка» может обернуться «былью».
Но мне все это казалось настолько неправдоподобным, что я решил провести собственное исследование. И хотя всеохватным его не назовешь, я все же просмотрел 94 видеозаписи с волнами болельщиков на стадионе в You Tube. (Теперь-то, задним числом, я понимаю, что придумал себе это занятие с единственной целью — лишь бы делом не заниматься. То есть лишь бы не писать эту главу.) В 69 роликах волна распространялась по стадиону, находившемуся в Северном полушарии. Из этих шестидесяти девяти роликов я насчитал 40, в которых волна шла по часовой стрелке, и 29 — с волной против часовой стрелки. Получается, 58: 42, то есть результат в пользу волн по часовой стрелке. В остальных 25 видеороликах демонстрировались игры, проходившие в Южном полушарии. Из этих роликов в 10 волна распространялась по часовой стрелке, а в 15 — против. В итоге вышло 40: 60, то есть результат в пользу волн против часовой стрелки.
Я поинтересовался у одного специалиста по статистике, можно ли считать эти результаты значимыми. Мне сказали: в том, что волна в Северном полушарии пойдет в одном направлении, а в Южном — в другом, я могу быть уверенным на 96,6%. То есть вероятность зависимости разницы в направлении распространения волн от конкретного полушария велика. Похоже, волны в самом деле на севере чаще распространяются по часовой стрелке, на юге — против. Однако я просмотрел недостаточно видеороликов, чтобы утверждать это с точностью в 95%, каковая считается значимой. По мне, так все это чистой воды педантизм. Лично я считаю, что полученные данные достаточны для того, чтобы утверждать: волны болельщиков на стадионе в Северном полушарии скорее распространяются по часовой стрелке, а в Южном полушарии — против часовой стрелки. Это явление я именую Законом распространения волны болельщиков, обусловленным полушариями.
Таким образом, дело закрыто.
* * *
Возможно, вам любопытно будет узнать, что гиппопотамы тоже порождают волны толпы.
Правда, к сожалению, эти животные не вскакивают на задние конечности и не размахивают все, как один, морщинистыми передними лапами, распространяя рябь вдоль глинистых берегов реки Замбези. Но не смотря на это, волны информации эти животные порождают — в данном случае это звуки, идущие от одного стада к другому. То есть связь по цепочке.
Бегемоты-самцы, находясь в реке, высовывают из воды ноздри и производят оглушительный рев. Поскольку это самцы, можно предположить, что таким образом животные заявляют свои права на территорию. Когда профессор Уильям Барклоу из Фрэмингемского государственного колледжа, штат Массачусетс, изучил их поведение, он обнаружил, что рев одного самца вскоре вызывает ответный рев других, находящихся по соседству.
Рев самцов одного стада побуждает самцов другого, чуть дальше по реке, высунуть ноздри из воды и зареветь в ответ. Они, в свою очередь, вызывают рев третьего стада — и так по всей длине реки. Изучая поведение животных Танзании, Барклоу заметил, что волна рева бегемотов распространяется на расстояние 13 км за каких-то четыре минуты.
Судя по всему, помимо шума над поверхностью воды, бегемоты издают и громкий звук под водой, поскольку их призывы побуждают других бегемотов, находящихся в реке, всплыть и включиться в общение. Барклоу называет этот тип связи подводным общением. Высовывая из воды ноздри, а пасть с нижней челюстью и горлом оставляя в воде, бегемот способен одновременно производить звуки как надводные, так и подводные.
Поскольку в пресной воде звуковые волны распространяются в четыре раза быстрее, чем в воздухе, находящиеся в реке другие бегемоты теоретически должны слышать два звука: сначала подводный, затем надводный. (Может, они воспринимают разницу между звуками во времени и определяют по ней местонахождение конкретного бегемота? Совсем как мы, когда определяем расстояние до бушующей грозы, подсчитывая секунды между вспышкой молнии и раскатом грома.)
У рева бегемота богатая тональность; очевидно, он включает в себя те же инфразвуковые частоты, что и трубный призыв слонов, слышный очень далеко. Похоже, стадионная волна у бегемотов устроена гораздо сложнее, нежели у нас, людей. Как знать, о чем там самцы толкуют. Может, в их посланиях содержатся фразы «моя земля», «мои самки» и «держись подальше»? По крайней мере, мы с уверенностью можем сказать одно: послание заканчивается фразой «передай дальше».
* * *
В Риме находится известный парк «Вилла Боргезе». У примыкающей к нему Пьяццале Наполеоне есть терраса, она нависает над величественной площадью Пьяцца-дель-Пополо. Эта выходящая на западную сторону терраса с видом на реку Тибр, на черепичные крыши домов, среди которых возвышается купол собора св. Петра, — место, где назначают свидания. Вечером парочки приходят на террасу, и в лучах закатного солнца парень любуется сияющими глазами своей возлюбленной.
Ну а для одного англичанина без растительности на голове эта площадка оказалась удобным наблюдательным пунктом — с нее хорошо видно необычное природное явление: наводняющие город стаи скворцов. Как-то я прилетел в Рим зимой и в солнечную погоду впервые их увидел. Признаться, я не сразу понял, что это такое: птицы сбились в огромную бесформенную стаю, которая то растягивалась, то сжималась, то отклонялась, то закручивалась; причудливые движения буквально гипнотизировали. С тех пор всякий раз, когда мне случалось проходить возле тех мест под конец дня, я заворачивал к террасе и, растолкав влюбленных локтями, не сводил глаз с гигантских туч птиц — тучи взмывали и устремлялись вниз, расширялись и сжимались, делились на несколько и сливались воедино. Зрелище никогда мне не надоедало; жаль, что продолжалось оно всего минут двадцать.
Стаи скворцов насчитывают от 200 до 50 000 особей; птицы устраивают такие представления над Римом почти каждый вечер в осеннее и зимнее время, возвращаясь из пригородов, где кормятся, в город, где в вершинах деревьев вьют гнезда. То есть они, в отличие от римлян, путешествуют в противоположном направлении.
Но какова же причина такого чудного поведения птиц в стае? Тысячи птиц, выписывая в воздухе замысловатые фигуры, определяются с местом для ночевки — каждому в этом грандиозном птичьем «оркестре» находится место на веточке-жердочке.
Почему-то всякий раз при виде этих стай мне вспоминается эпизод из классической кинокартины 1953 года «Каникулы господина Юло», снятой Жаком Тати. Находясь en vacance [47]En vacance (франц.)— на отдыхе (прим. перев.).
в небольшом курортном городке Франции, господин Юло не может отвести глаз от капли нуги, стекающей с крючка сбоку тележки с мороженым, что возле отеля. Приторная нуга свешивается все ниже и ниже, кажется, она вот-вот упадет на землю. Смотреть на виснущую каплю спокойно господин Юло не может, но и проявить инициативу, подхватив ее, не решается. Однако мороженщик всегда успевает поймать каплю за мгновение до того, как она упадет.
Не представляю, с чего этот эпизод приходит мне на ум. В конце концов, скворцы не имеют с нугой ничего общего, ведь они практически невесомы. (Чего не скажешь об их помете — из-за него римляне скворцов недолюбливают. Птицы, демонстрирующие в небе фигуры высшего пилотажа, не задумываясь уделают ваш ненаглядный мотороллер «веспа» или «смарт-кар», случись вам по неосмотрительности припарковать авто под облюбованным ими деревом. И сейчас, когда количество птиц превышает число жителей Рима в четыре раза, проблема стоит особенно остро.)
Снимок «Шелест № 21» фотографа Ричарда Барнза, запечатлевшего стаю скворцов над Римом. В то время как птицы слаженно совершают воздушные маневры, темные области — места наибольшего скопления скворцов — волнами распространяются через стаю
Помнится, я заметил, что через стаи птиц из края в край проходят волны — что-то вроде ряби птичьей плотности. Темные полосы — в областях наибольшего скопления птиц — распространялись перпендикулярно направлению полета стаи. Эти волны меня тогда заинтересовали. Может, благодаря им птицы избегают столкновений — вроде суперсовременных скоростных поездов, при встрече умудряющихся не задеть друг друга? А может, с их помощью птицы общаются? Только процесс этот проходит на более сложном уровне.
Демонстрируемая скворцами удивительная слаженность перемещений в стае долгое время представляла для ученых загадку. В 1970-х годах была высказана даже такая идея: вожак стаи, находясь в ее гуще, порождает электростатическое поле, в нужный момент сообщая остальным птицам о необходимости изменить направление. Ну, вроде как командует: «Всем влево… Так, погодите… теперь направо. Направо, направо!» А гораздо раньше, в 1930-х годах, в ходе исследования было сделано предположение о том, что все птицы в стае одновременно меняют направление полета благодаря… телепатии.
Но ни то, ни другое предположение не подтвердилось; оказывается, птицы время от времени общаются друг с другом при помощи волн — «волн движения». В 1984 году методом замедленной съемки запечатлели полет стаи чернозобиков, болотных птиц из семейства бекасовых, во время перелетов сбивающихся в большие стаи. Выяснилось, что воздушный маневр может начать один-единственный чернозобик; этот маневр распространяется на всю стаю как «волна движения», координируя полет всей стаи.
Однако не думайте, будто вся стая следует за одной-единственной птицей. Съемки показали, что инициатором смены движения может стать любая птица, однако при этом она не должна лететь в направлении, противоположном основной массе птиц. Если она летит от стаи, ее примеру никто не последует. Видимо, такое поведение предотвращает раскол стаи, который делает ее более уязвимой для нападения хищных птиц, предпочитающих выбирать жертву среди отбившихся от стаи особей. Действительно, защита от атак с воздуха представляется главной причиной этих «волн движения». Весть о приближении хищников распространяется довольно быстро — как только одна из сотен птиц на краю стаи ее заметит. Например, при угрозе нападения сапсана стаи скворцов образуют шар, с которого, как с яблока, «счищается» кожура — такой маневр хищника запутывает и отвлекает. Оказывается, в полете каждой птице требуется около 70 миллисекунд, чтобы среагировать на движение непосредственных соседей. Но как только коллективная «волна движения» начинает распространяться по стае, эта цифра сокращается до 14 миллисекунд. Любопытно, что средняя скорость реакции чернозобика, измеренная в лабораторных условиях, составляет всего лишь 38 миллисекунд. По-видимому, ощущение проходящей через стаю волны ускоряет реакцию — птица реагирует быстрее, чем если бы ориентировалась только на движения непосредственных соседей. Видя приближающуюся волну, птицы готовы к смене направления полета на несколько миллисекунд раньше — совсем как танцор в расшитом блестками костюме, видя приближающуюся волну махов ногами, готовится в свою очередь совершить мах. Поэтому теорию скоординированного полета птиц в стае иногда называют гипотезой кордебалета.
* * *
Слаженный полет в стае вырабатывался у скворцов не одно тысячелетие, а вот волны болельщиков на стадионе изобрели совсем недавно. Интересно, когда возникла первая волна? Как при этом ватага зрителей согласовывала свои движения?
Как мы уже понимаем, для формирования волны необходима осознанная координация движений толпы. Волна пойдет вокруг стадиона только в том случае, если среди зрителей достаточно людей, уже знакомых со своей ролью в этом деле. Но как болельщикам удалось скоординироваться настолько, чтобы создать волну, когда подобное развлечение еще не стало массовым?
Если верить официальному веб-сайту футбольной команды Вашингтонского университета, самая первая волна прокатилась по стадиону «Хаски» в Сиэтле 31 октября 1981 года, когда футболисты Вашингтонского университета принимали у себя игроков из Стэнфорда.
Первая волна — прототип всех последующих волн болельщиков — была инициирована Робом Уэллером, выпускником Вашингтонского университета. Во время учебы Уэллер состоял в группе поддержки футбольной команды. В качестве исторической справки: изначально в группах поддержки участвовали только парни. К счастью для Уэллера, короткие юбчонки они не носили и помпонами не размахивали — в их задачу входило поддержание соответствующего настроя среди болельщиков. Игра проходила в честь встречи выпускников — события, ради которого в стенах университета целую неделю шли праздничные мероприятия. В тот день Уэллер участия в игре не принимал — он наблюдал за футболистами вместе с Биллом Бисселлом, бывшим директором официального маршевого оркестра. Однако Билл держал микрофон, собираясь вести публику за собой, как и десять лет назад.
В третьей четверти игры Уэллер и Бисселл попытались зажечь местных болельщиков, побуждая встать сначала самые нижние ряды, затем — средние и верхние. Должна была получиться волна концентрическая, отличная от той, которую все мы знаем и любим. Однако оказалось, что координировать такое сложное, подобное кругу от брошенного в воду камешка, движение слишком трудно. И все же старания Уэллера оказались не напрасными — волна прошла по U-образному стадиону, распространяясь из одного конца в другой. Как написали потом на веб-сайте команды: «Болельщики группами вскакивали и оставались стоять до тех пор, пока волна не достигла конца стадиона».
Уэллер и Бисселл вернулись в 2001 году, двадцать лет спустя, чтобы организовать волну болельщиков во время матча между командами Вашингтонского и Стэнфордского университетов на стадионе «Хаски».
Вот как было дело.
* * *
По крайней мере, так я думал, пока не наткнулся на это:
ФАКТ, ОПРОВЕРЖЕНИЮ НЕ ПОДЛЕЖАЩИЙ: Я, ДЖОРДЖ ЧУМОВОЙ, ПЕРВЫЙ ПРИДУМАЛ ВОЛНУ. Я СРЕЖИССИРОВАЛ ЕЕ 15 ОКТЯБРЯ 1981 ГОДА ПЕРЕД ЗРИТЕЛЬСКОЙ АУДИТОРИЕЙ ВСЕЙ СТРАНЫ НА БИТКОМ НАБИТОМ СТАДИОНЕ ВО ВРЕМЯ СЕРИИ ПЛЕЙ-ОФФ МЕЖДУ «ОКЛЕНД АТЛЕТИКС» И «НЬЮ-ЙОРК ЯНКИЗ» АМЕРИКАНСКОЙ ЛИГИ.
Джордж Хендерсон Чумовой — личность среди болельщиков его родного штата Калифорния известная. Джордж — бывший школьный учитель; теперь он называет себя «профессионалом группы поддержки». Джорджа нельзя не заметить: его лысая голова с торчащими по бокам седыми патлами всегда мелькает в первых рядах болельщиков. К тому же, управляя толпой, Джордж громко выкрикивает речевки и наяривает на маленьком барабане.
Впрочем, я намерен игнорировать заявления любого, кто пишет исключительно прописными буквами (а именно в такой манере Джордж Чумовой предпочитает выражаться на страницах собственного сайта, заявляя свои права на изобретение волны. Хотя притязания Джорджа могут оказаться вполне обоснованными.
Бейсбольный матч, который он имеет в виду, состоялся на стадионе «Окленд Колизеум» на целых шестнадцать дней раньше игры на стадионе «Хаски». Джордж Чумовой, как обычно, заводил толпу в своем секторе стадиона. «Я прокричал, чтобы все по моей команде — когда я взмахну — вскочили. Вскочили, прокричали речевки и снова сели». Если волна на каком-то этапе замирала, Джордж командовал своему сектору освистывать несознательных болельщиков. Во время первых двух попыток волна прошла всего несколько секторов. Каждый раз, когда она затухала, в секторе Джорджа недовольно свистели. «С третьей попытки волна прошла полный круг. После все вскочили и стоя аплодировали», — с гордостью вспоминал Джордж.
Джордж Чумовой: может, он и профессионал из группы поддержки, но в самом ли деле честь изобретения волны болельщиков принадлежит ему?
Хорошо, а где же доказательства? Оказывается, игру 1981 года между «Окленд Атлетике» и «Нью-Йорк Янкиз» сняли; попала в кадр и прокатившаяся по зрительским трибунам волна. Вы наверняка подумаете: раз так, какие еще могут быть споры?
Однако когда Джон Кудо, владелец компании, отвечавшей за развлекательные мероприятия во время спортивных соревнований, разместил на своем сайте Gameops.com заметку, в которой отдал лавры изобретателя волны Джорджу «Чумовому», оскорбленные фанаты из Сиэтла забросали его гневными сообщениями, обвинив в ангажированности. Ему припомнили, что он работал с той самой компанией, которая как раз и представляла Джорджа. Кудо на сайте оправдывался:
«Я потратил немало времени на подготовку статьи о волне болельщиков, а также о притязаниях на первенство в ее изобретении как Джорджа, так и парней из Вашингтонского университета. После собственных изысканий и бесед с людьми со спортивного факультета университета я выяснил следующее: изобретение волны Уэллером — скорее местная легенда, которую в университете всячески поддерживали. Университет не смог убедить меня в том, что 31 октября 1981 года (день, когда Уэллер якобы «изобрел» волну) могло оказаться раньше 15 октября 1981 года (день, когда волна, поднятая на оклендском стадионе Джорджем, была запечатлена на видео).» {114}
Однако от дальнейшей полемики Джон Кудо отказался. «После того как мы опубликовали статью на сайте, фанаты из Вашингтонского университета чуть ли не пригрозили мне физической расправой».
А электронные сообщения, комментарии на сайте или почтовые письма на эту тему Кудо с некоторых пор игнорирует. (Так же поступлю и я.)
«… Ага! Как будто людская волна прокатилась по стадиону!»
* * *
В своем романе «Бельэтаж» Николсон Бейкер описывает с любовной тщательностью все, что происходит во время перерыва на обед у молодого офисного служащего Хауи. В какой-то момент Хауи заходит в мужской туалет, где слышит своего сослуживца — тот выразительно насвистывает мотив «Янки дудл».
Он тут же вспоминает, как в начале рабочего дня, на конец, проснувшись после первой чашки кофе, принялся с чувством горланить песенку цветочницы из мюзикла «Моя прекрасная леди». И как через некоторое время заметил, что умудрился заглушить коллегу за перегородкой, вполголоса напевавшего мелодию из классики софт-рока. Тогда ему стало неловко. Однако позднее он порадовался, услышав ту же самую песенку цветочницы, правда, в несколько приукрашенном виде, — кто-то насвистывал ее, делая копии на ксероксе. Наверняка его оглушительное исполнение услышали многие.
Закончив предаваться воспоминаниям, Хауи выходит из туалета и уже в коридоре, на пути к рабочему месту, ловит себя на том, что насвистывает «Янки дудл». Как видно, мелодии бывают заразительными.
Эволюционист Ричард Докинз придумал термин «мем», которым обозначаются единицы информации, «мелодии, идеи, модные словечки и выражения, способы лепки горшков или сооружения арок», которые несут в себе элемент заразительности. Точно так же, как гены распространяются, переходя из одного тела в другое с помощью сперматозоидов или яйцеклеток, «мемы распространяются, переходя из одного мозга в другой в результате процесса, который в широком смысле можно назвать имитацией».
Насвистываемые в романе Бейкера мемы — маленькие волны информации, распространяющиеся по офисному пространству. Но в отличие от волн на стадионе, эта имитационная рябь возникает без участия сознания, являясь незваным гостем.
В фантастическом рассказе Фрица Лейбера «Бум-пампам-пам-бим-бам-бом», написанном в 1958 году, группа амбициозных интеллектуалов собирается в студии художника-модерниста посмотреть на процесс создания знаменитых полотен в технике разбрызгивания. Среди гостей присутствует и известный джазовый барабанщик Толли Вашингтон. Он сидит и выбивает на щелевом барабане сумасшедшие ритмы, в то время как художник подходит к огромному белому холсту с кистью наизготовку. Барабанщик выбивает ритм — тот самый, который в названии рассказа, — а художник отряхивает с кисти краску. Краска ложится на холст, точно повторяя ритм: бум-пампампам-бим-бам-бом! Гости, сплошь люди творческие, подобным совпадением потрясены. Бесхитростная последовательность нот никак не идет у них из головы, и они невольно распространяют ее дальше, создавая на ее основе шедевры каждый в своей области.
Более того: ритм до того заразителен, что, подобно вирусу, инфицирует весь мир. Основанный на ритме новый стиль музыки становится хитом международных масштабов. Люди начинают таскать с собой фотографии клякс — пятен краски на холсте. Ритм грозит завладеть умами всего человечества. «Он проник в наши головы. Проник нам под кожу», — жалуется отчаявшийся психиатр, когда через несколько недель группа интеллектуалов вновь собирается. Все они попали в психосоматическую зависимость от ритма.
Единственный способ пресечь распространение музыкальной пандемии — провести спиритический сеанс. Оказалось, дальний предок Толли, джазового барабанщика, был черным магом-знахарем — наверняка это он подбросил ему в голову ритм, чтобы навредить потомку. И только в результате контакта с предком победное шествие ритма удается остановить.
Правда, этот мем вряд ли вписывается в рамки идеи Ричарда Докинза.
* * *
Заразительный ритм Лейбера — довольно замысловатый пример того, как идея распространяется волной, а точнее, цунами информации. Однако на деле все может оказаться гораздо прозаичнее. Возьмите хотя бы постоянно скачущие показатели финансовых рынков. Разве то возрастающие, то убывающие в цене активы рынка NASDAQ фондовых индексов Dow Jones и Hang Seng не образуют своего рода волну? Такое предположение обусловлено сформулированной Эллиоттом волновой теорией экономики.
Американец Ральф Эллиотт, бухгалтер по профессии, предложил свою теорию еще в 1930-х годах, когда потерял работу и большую часть сбережений во время Биржевого краха 1929 года. Если вкратце, то Эллиотт утверждал, что колебания показателей финансовых рынков представляют собой серию волн. Как рябь на поверхности океана может перекрываться более высокими волнами, которые в свою очередь перекрываются волнами приливно-отливными, так и колебания финансовых показателей происходят параллельно в разных временньгх масштабах. По Эллиотту, все циклы — маленький, промежуточный, первичный, главный суперцикл — состоят из пяти повышающих волн импульса, за которыми следуют три корректирующие волны спада.
Честно говоря, я не знаю, можно ли рассматривать гребни и подошвы колебаний финансовых рынков как истинные волны информации. Вдруг периоды подъема и спада всего лишь кажутся волнами — когда вы изображаете их на графике с временной шкалой. Но даже если слово «волна» в данном случае — просто метафора, она вполне наглядна.
«Волны» уверенности, управляющие активами глобальных рынков, в сущности, не что иное, как слагаемое состояний наших умов, множество всех наших индивидуальных ощущений финансовой стабильности, которое обусловливает наши каждодневные действия в отношении займов, сбережений, инвестиций.
Из чего логически можно вывести следующее утверждение: все трейдеры и фондовые менеджеры — серфингисты. Они стараются запрыгнуть на волну уверенности в нужный момент и нестись стремительно вперед, соскочив до того, как станет слишком поздно, и все рухнет.
А как насчет гриппа? Передаваясь от человека человеку, болезнь перерастает в эпидемию, а пересекая границы — в пандемию. В каждом вирусе содержится генетический код, который размножается в клетках зараженного организма, а уже этот самый организм, чихая и кашляя, заражает другой организм. Пандемия гриппа 1968 года распространилась из Гонконга по всему миру за считанные месяцы. Уровень смертности был сравнительно низким — всего около миллиона случаев летального исхода. А вот испанский грипп 1918 года, напротив, только за год убил более 40 млн. человек; по приблизительным подсчетам, заразилось до трети населения мира. Но и гонконгский, и испанский грипп — ничто в сравнении с «Черной смертью», пандемией скорее бактериальной, нежели вирусной; считается, что она выкосила около 60% населения Европы середины XIV века.
В 2009 году весь мир с тревогой гадал, насколько опасной окажется пандемия свиного гриппа Н1N1, начавшегося в апреле в мексиканском штате Веракрус и за несколько месяцев охватившего большинство стран мира. К концу года в 130 странах от гриппа умерли почти 13 тыс. человек, однако то, что сначала виделось неконтролируемой волной распространения смертности, теперь считается скорее волной паники. А также прибылей компании «Рош», швейцарского фармацевтического гиганта, к концу 2009 года рассчитывавшей на 2,65 млрд. долларов от мировых продаж антивирусного препарата «Тамифлю».
Но пусть на начальной стадии пандемии число смертельных исходов, по счастью, оказалось гораздо ниже, нежели во время предшествующих пандемий, вирус, тем не менее, распространялся по странам и континентам, как гигантская волна. Центры по контролю и профилактике заболеваний подсчитали, что только в США число подхвативших вирус составило что-то между 39 и 80 млн. человек. Эта «мексиканская волна» оказалась неожиданной и грозила перерасти в неконтролируемую пандемию. Ее движение не было похоже на движение волны болельщиков по стадиону — волна распространялась вдоль путей сообщения, в основном с воздушными рейсами. И все-таки это была волна — волна генетической информации, для которой средой распространения стало человечество земного шара. По мере того как люди, переболев, выздоравливали, волна начинала распространяться как регулярная. По счастью, она не преобразовалась в медицинский эквивалент ударной волны, при которой «человеческая» среда распространения подвергалась бы воздействию волны постоянно. То есть люди не выздоравливали бы, а умирали.
Кредитный кризис 2009 года можно назвать финансовым эквивалентом ударной волны. Гребень экономического доверия чрезмерно вырос — вся система оказалась угрожающе нестабильной. Волнообразные скачки показателей, слабые или сильные, пришли в полный беспорядок — рынки обрушились сами на себя, захваченные водоворотом экономической нестабильности и потерянных состояний. Имели место как обычные реверсивные тенденции финансового спада: упавшие в цене акции, подешевевшая недвижимость и растущая безработица, — так и необратимый, широко распространившийся ущерб: банки по всему миру приходилось поддерживать на государственном уровне, а большинство финансовых учреждений потерпели полный крах.
Может показаться, что хаос и беспорядок в финансовом мире не имеют ничего общего со старыми добрыми волнами на стадионе. В конце концов, волны на стадионе — эти безвредные волны информации — не что иное, как неординарный способ управления коллективом. Пробегающая по толпе людей волна притягательна тем, что вовлекает в одну и ту же бессмысленную деятельность, согласованную и в то же время спонтанную, всех и каждого. И раз уж нам удается своими слаженными действиями организовать волну на стадионе, наверняка удастся сообща покончить с пандемиями — медицинскими, финансовыми или какими другими, — пока они не переросли в ударные волны, вред от которых непоправим.
