— Мама, мам, проснись. Слышишь, проснись!

Было еще рано. Вчера вечером я строго-настрого наказала Еве, чтобы она не будила меня, если проснется раньше. И почему, собственно, мои слова должны потерять силу лишь оттого, что мы сидим в самолете, который летит на высоте пяти тысяч метров прямо на тог — в Аккру? Я сладко спала в мягком сиденье с низко откинутой спинкой и уже открыла было рот, чтобы сказать пару строгих слон дочке, которая не дала мне поспать до завтрака, но она вовремя крикнула:

— Мама, посмотри скорей в окно! Под нами песок. Это. наверное, Сахара!

Я не успела рассердиться. Итак, мы уже над Сахарой! Спасибо, Ева, что ты не дала мне проспать такое зрелище! Сон мгновенно улетучился, и я склонилась к окошку, чтобы впервые в жизни взглянуть на пустыню. Именно такой я и представляла себе Сахару — бесконечные холмы светловато-желтого песка. Они, видимо, довольно высоки, если даже отсюда видны так явственно. Я представила себе караван верблюдов, шагающих по песчаным холмам, и до самого горизонта простирающийся песок. Ничего, кроме песка. Такой я видела Сахару в кино, такой вижу ее и сейчас.

Песчаное море застыло под нами. Неподвижные волны катятся в бесконечность, и однообразное это зрелище мне кажется слишком долгим; оно уже не захватывает меня. Неожиданно я поняла, что внизу что-то изменилось. Море превратилось в горы, в высокие отвесные скалы, на которых торчат развалины средневековых крепостей. Что это? Сразу же приходит на ум мысль о «фата моргане», ведь мы продолжаем лететь нал пустыней Сахарой. Но поверить в это трудно — развалины так реальны и так пластичны. И еще труднее понять, что блестящие длинные ленты, извивающиеся между скалами, — это не реки, а обычный песок, отражающий солнечные блики.

Сахара бесконечна, даже если ее преодолевать не на верблюде, а с помощью современного скоростного лайнера. Шел час за часом, а она все еще проплывала у нас под крылом. Осознавая темп движения, понимаешь, эта пустыня, действительно, не такой уж маленький кусочек планеты. Вот видишь, Ева, могла бы ты меня и не будить — все равно я бы увидела Сахару.

Для меня она была бесконечной еще и потому, что, несмотря на все старания, мне так и не удалось заметить, где она кончилась. Там, внизу, этот переход вначале обозначился одинокими кустарниками, затем растительность стала гуще. И, хотя вся она, высушена и покрыта слоем песка, все же — это переход к живой природе. Постепенно пустыня сменила краски — начался буш.

В то время я, конечно, не знала, что такое буш и что мы пролетаем как раз над ним. Но наш попутчик, англичанин, опытный путешественник, хорошо знавший эту трассу, сказал мне, что мы уже давно летам не над Сахарой.

— Начинается лес. Почему он такой желтый? Нет, это не потому, что мы пролетаем высоко над ним. Даже вблизи буш не намного зеленее. Скоро мы будем на месте. Учтите, сейчас начало ноября — в Аккре жарко.

Пассажиры уже начали готовиться к посадке. На первый взгляд это выглядело довольно странно. По проходу прошел мужчина, и через некоторое время появился переодетым. Потом я к этому привыкла, но тогда, в первый раз, меня все удивляло.

В туалет зашла женщина в теплом костюме и в двух свитерах, а спустя несколько минут появилась в летнем платье и без чулок. Я подумала, что в ее поступке есть смысл. Когда самолет улетал, в Лондоне было холодно, а в Аккре мы попадем в тропическую жару. Поэтому приготовились и мы с Евой, хотя надо сказать, что переодевание мало помогает. Позже у меня было достаточно возможностей убедиться в этом.

Попробуйте представить себе жаркий летний день, когда небо затянуто тучами, на деревьях не шелохнется ни единый листочек, все ждут первого грома и освежающих струй ливня. А не приходилось ли вам зайти в прачечную, когда там кипятят белье? Последнее, пожалуй, лучше всего передает ощущение внезапной влажной жары, когда в течение нескольких секунд все тело становится мокрым. Кожа краснеет, волосы повисают, и вам кажется, что воздуха совсем нет. Примерно так же чувствовали себя и мы с Евой, когда вышли из прохладной кабины и вступили на поданный к самолету трап.

Ева вышла первой. Вслед за ней шагнула и я, взяв дочку за руку, которая мгновенно стала мокрой. Чувствовали мы себя обе одинаково. Ева предвкушала встречу с отцом, который прилетел сюда на несколько недель раньше.

Аэродром и окружающая его местность словно утопали во влажных испарениях. Солнечные лучи с трудом проникали сквозь насыщенный влагой воздух. На аэродроме не бросалось в глаза ни одного яркого пятна, очертания людей растворялись, словно в тумане. Вокруг почти ничего не было видно. Со временем к этому привыкаешь и начинаешь видеть Гану во всей ее красоте.

Мы постарались как можно скорее закончить все формальности. И вот, наконец, наш новый дом. Первым делом забираемся под душ. В дальнейшем он стал для нас одним из любимейших в Аккре мест. По нескольку раз в день мы вставали под прохладные струи воды. А в самые первые часы нашего пребывания в Гане душ доставил нам высшее наслаждение.

Как только я узнала, что мы поедем в Аккру, сразу же стала изучать карту, чтобы отыскать то место, где нам придется жить несколько лет. Оказалось, что столица Ганы лежит немного севернее экватора, и я решила, что хотя здесь между летом и зимой особой разницы не будет, тем не менее самые жаркие месяцы ожидают нас в тот период, когда в Чехословакии лето. Но я ошиблась.

Не только Аккра, но и вся Гана действительно расположена очень близко к экватору и в то же время очень далеко от солнца. Некоторое приближение к нашему светилу или удаление от него в Гане практически никакого влияния на погоду не оказывает. Температурные колебания здесь определяются направлением ветра, который дует либо с моря, то есть с юга, либо с севера — из Сахары.

Ветер с моря приносит дожди. Период дождей по времени совпадает с нашей поздней весной и летом. Во время дождей ливни идут не весь день и не ежедневно, но достаточно часто и обильно. После длительной засухи — это приятная перемена, по крайней мере сначала. Вечерами все-таки прохладней. Иногда приходилось даже надевать свитера. Такие свитера поверх своей яркой одежды носят и местные жители, причем многие из них в этот период сильно простужаются.

Когда я говорю — дождь, то понимаю, что вовсе не выражаю существа этого атмосферного явления в Гане. Это совсем не тот дождь, который нам знаком. Представьте себе самую сильную летнюю грозу, но только не в начале ее, а в самом разгаре. Примерно таков здесь дождь, и длится он не минуты, а долгие часы. Однажды ливень застиг пас на открытой дороге за Аккрой. Мы включили фары, снизили скорость до минимальной, и тем не менее двигаться не могли — невозможно было различить ни метра дорога. Не оставалось ничего иного, как переждать.

Так же как и у нас, ливневые дожди в Аккре сопровождаются молнией и громом. Сила их прямо пропорциональна обилию воды, низвергающейся с неба. На горизонте несколько молний сверкают одновременно. Потом загорается сразу весь небосклон, освещая мрачные тучи, и сразу же начинается ливень, напоминающий водопад. Обильный и беспощадный. Он приносит облегчение растительному миру, но людям иногда причиняет много бедствий. Газеты часто сообщают о том, как дожди размывают глинобитные домики и затопляют целые деревни. Так бывает, когда ветер дует с моря.

Ветер из Сахары называется «харматтан». Вместе с ним в Гану несутся тучи песка, который проникает повсюду и иссушает все, принося с собой страшную жару. В северных областях ветер из пустыни еще ощутимее; проносясь над землей, он оставляет здесь толстый слой песка. Аккры он достигает уже ослабев. Дует харматтан обычно в феврале и марте. Именно эти два месяца самые жаркие и самые сухие.

Неизвестно, что легче переносить — очень сильную жару, когда сухо, или более низкую температуру, но сопряженную с большой влажностью воздуха. Когда влажно — а этот период длится большую часть года — то трудно понять, потеете ли вы сами или просто на вас действует влага, скопившаяся в воздухе. Она оседает повсюду, так что даже подушка вечерами часто бывает мокрой. От этой влаги не могут спастись ни люди, ни вещи: кожаные изделия уже через пару недель покрываются в шкафу плесенью.

Вряд ли климат Западной Африки можно назвать здоровым и полезным. Здесь, особенно в прошлом, свирепствовали различные болезни, благодаря чему берега Гвинейского залива получили название «могила белого человека». Медицина не умела тогда бороться с сонной болезнью и малярией. В наши дни положение значительно улучшилось. К климату можно привыкнуть, особенно если соблюдать определенный режим. Мы, например, так приспособились к жаре, что, когда температура падала ниже двадцати градусов, нам становилось холодно. А особенно быстро мы привыкли к морю и песчаным пляжам, согретым солнцем.

 

«Море никогда не высохнет»

Так гласит ганская пословица. Когда впервые оказываешься на берегу, то убеждаешься в справедливости этих слов. Тому, кто ни разу не видел моря, трудно себе его представить. Так же как тот, кто прожил всю свою жизнь на равнине, не знает, как выглядят горы. Но горы всегда одни и те же, в то время как море меняется ежечасно, изо дня в день. Оно — словно живое существо. Разве можно сравнить спокойную светло-голубую морскую гладь в безветренный день с разбушевавшимися волнами, которые ветер гонит, бросая на скалистые утесы?

Стоишь на берегу и кажется, что идет вечная борьба между морем и сушей. Водная стихия словно хочет вобрать в себя кусок земли, который когда-то был в ее власти. Море посылает в бой свои войска — волну за волной. Каждая из них поднимается, готовясь к решительному штурму. Но далеко ей не уйти. Переоценив свои силы, волна падает и, уже беспомощная, обессиленная, возвращается обратно. По пути назад она сталкивается с идущей навстречу ей следующей волной и гасит ее. Борьба эта длится тысячелетиями. Веками в ней принимает участие человек. Выступая на стороне суши, защищая свой дом, он старается отобрать у моря хотя бы часть его богатства.

Рыбная ловля — одна из самых древних профессий человека. Ганская легенда утверждает, что в очень далекие времена в морских водах занимался ею Офарни Кваджи — мифический покровитель западноафриканских рыбаков. Ловить рыбу для Офарни Кваджи не составляло большого труда. Он входил в море, которое едва доходило Кваджи до пояса, — такого он был огромного роста — и голыми руками вытаскивал любую рыбу. Сказка может рассказывать и не о таких чудесах, а в жизни «без труда не вынешь и рыбки из пруда». Вот и для ганских рыбаков добывать рыбу из Гвинейского залива нелегко, да и дело это подчас опасное.

Чтобы меньше рисковать, будущие рыбаки стремятся познать море с раннего детства. Этот вероломный враг может стать и верным другом для тех, кто хорошо знает его повадки. Море — огромная сила. Я вспоминаю, как однажды Ева с отцом играли на незащищенном пляже у самого моря. Неожиданно набежала волна и опрокинула их обоих. Не выберись они на берег, прежде чем набежала вторая волна, их унесло бы далеко в море.

Теперь представьте, что в борьбе со стихией рыбаки противопоставляют ей лишь свои утлые лодчонки. Труднее всего приходится им около берега. Только преодолев прибой, могут они бросить весла и начать подготовку к ловле. Сети готовить не надо — на это уже было затрачено немало часов на берегу. Главное — найти рыбный косяк. Места, богатые рыбой, ловцы узнают по цвету воды, а самые опытные из них определяют даже на слух: рыбаки опускают один конец весла в воду, а другой прижимают к уху. И если вокруг тихо, то старый рыбак слышит рыбу под водой.

Лодки ганских рыбаков выдолблены из стволов огромных тропических деревьев. Рыбаки заплывают на них далеко в море. Назад они возвращаются без помощи компаса, дорогу указывают звезды, морские течения и направление ветра. Этому искусству сыновья учатся у отцов. И если случится так, что их знаний окажется недостаточно и кто-нибудь в первый свой самостоятельный рейс не найдет дороги домой, то он не пропадет — в лодке всегда есть неприкосновенный запас продовольствия и воды. Его берут с собой на случай крайней необходимости, но все уверены, что привезут обратно нетронутым.

На берегу рыбаков ждут жены и перекупщики. Лодки еще не успели причалить, их еще не вытащили на берег, а женщины уже бросаются к своим мужьям за уловом. Самых больших рыб они продают на рынке, мелких — сушат и перемалывают в рыбью муку, которая служит приправой к различным блюдам. Часть улова коптят в особых глиняных печах. Но какая бы участь ни ждала пойманную рыбу, транспортируют ее всегда одним и тем же способом — на головах женщин. А рыбаки остаются на берегу, чтобы привести в порядок сети и приготовить лодку для нового плавания, ибо «море никогда не высохнет», но богатство у него нужно отвоевывать снова и снова.

 

«Для чего у тебя голова на плечах?»

Не раз говорила я так, когда мне казалось, будто Ева вовсе не думает о том, что она делает. В Гане, однако, я поняла, что кроме мышления голова может прекрасно служить для выполнения еще одной важной задачи — переносить такой груз, который вы никогда бы не унесли руками.

Перечень вещей, которые в Гане носят на голове, разнообразен. Тазы, например, служат для доставки рыбы. Они могут быть заполнены также овощами, апельсинами, орехами и другими плодами. Этот груз считается обычным для каждой ганской женщины. С раннего детства она легко шагает, держа груз на голове. Руки свободны и никогда не придерживают ношу. Женщина может бежать, садиться или просто наклоняться, но предмет никогда не упадет. Это кажется чудом. Женщины в Гане располагают груз на голове так, что даже не обращают внимания на его равновесие. Как-то раз на улице я покупала помидоры. Они лежали на одной стороне подноса, на другой — были огурцы. После того как я купила все помидоры, огурцы остались лежать с края. Продавщица не передвинула их на середину подноса. Она подняла его на голову и поспешила к следующей покупательнице, даже не попытавшись поддержать поднос руками. Попробуйте-ка! сделать то же самое!

Как-то раз, проезжая невдалеке от Аккры, мы встретили элегантно одетую женщину. Ее короткая юбка в стране, где принято носить платье до пят, говорила о том, что это городская жительница. Кстати, мне очень понравилась ее сумочка. А на голове у нее была — нет, не шляпа, а небольшая переносная швейная машина.

Носить вещи на голове, когда руки заняты или когда ноша тяжела, наверняка удобно. Но в Гане на голове приспосабливают любой, самый маленький предмет, даже когда руки свободны. Школьники свои ранцы носят таким же образом. Я видела ученика, который балансировал одной-единственной чернильницей на голове. Когда я дала знакомой девочке шоколадку, она решила взять ее домой, чтобы поделиться с родными, и положила на голову.

Эта привычка, точнее, искусство носить грузы на голове, порождена необходимостью. Когда приходится продираться сквозь непролазные джунгли, руки должны быть свободными, чтобы прорубать дорогу. И при встрече с хищником в руках также не должно быть ничего, кроме оружия. Я поняла это позже, побывав в лесном поясе Западной Африки.

Там, в глухих лесах, где находятся самые богатые золотые копи Ганы, расположен поселок Обуаси. Один из инженеров рассказал нам, что в начале века, когда англичане строили рудники, носильщики перенесли все машины и механизмы через джунгли на головах.

Я всегда с удовольствием наблюдала за ганскими девушками, которые легко и грациозно движутся с поклажей на голове. Этой, казалось бы, естественной ловкости они учатся. Я видела, как мать учила свою шестилетнюю дочку носить на голове стебель сахарного тростника. В Европе сахарный тростник не растет, поэтому этот стебель нам трудно себе представить — иногда достигает двух метров в длину и шести сантиметров в диаметре. У девочки на голове было около пяти кривых стеблей. Каждый из них она должна была поставить так, чтобы он не нарушил общего центра тяжести. Попытайтесь найти правильное положение четвертого стебля, когда остальные три готовы упасть при каждом неверном движении. У мамы на голове был точно такой же груз с одной лишь разницей — стеблей было значительно больше. Когда она увидела, что девочка не справляется с тростником, то придержала свою ношу левой рукой, а правой помогла дочке:

— Как тебе не стыдно! Такая большая и не можешь пронести пару стеблей! Иди впереди меня. И торопись, не должны же мы тратить на такой пустяк целый день!

Так вот, оказывается, для чего у человека голова на плечах!

 

Музыка — это когда…

Я вспоминаю один из первых вечеров в Аккре. Солнце еще не село, а люди уже понемногу начали собираться перед своими домами, чтобы отдохнуть в прохладе, которую приносит вечер.

Закаты солнца у экватора — это чудное зрелище. Весь небосклон раскрашивается яркими красными и фиолетовыми красками, но эта цветная палитра просвечивает сквозь кроны пальм недолго — в Гане быстро темнеет. И стоит только солнцу скрыться за горизонтом, через полчаса уже наступает полная тьма — как и повсюду вблизи экватора, где солнечные лучи падают на землю почти отвесно.

Было около половины шестого. Умение точна определять время по закату связано с еще одной особенностью экваториальных стран. В течение всего года солнце заходит там около шести часов и около шести утра восходит. Но давайте оставим астрономию и вернемся на вечернюю улицу Аккры. Солнце еще не село, и люди собираются перед деревянными домиками, чтобы поболтать на свежем воздухе.

Дома на этой узкой, боковой улочке маленькие, приземистые. Их обитатели готовят себе пищу во двориках, отделяющих один дом от другого. В жару, естественно, приятнее готовить на улице, на маленькой плите, которую топят древесным углем. Разгоряченное лицо тут все же овевает легкий ветерок с моря. Во двориках ужинают или отдыхают, расположившись на низких скамейках; дети носятся вокруг, а молодежь ищет, чем бы поразвлечься.

У молодого человека в руках деревянная коробка; он рассеянно постукивает по ней. Вскоре к нему присоединяется юноша, который сидит, широко раздвинув колени. Стол, разделяющий музыкантов, служит ему барабаном. К двум ударникам присоединяются еще несколько рук, бьющих по чему попало в импровизированном темпе, и вот вам уже музыка для танцев. На отсутствие мелодии танцующие не обращают внимания, но когда мы вслушались в ритм, то нас он тоже увлек, хотя мы и привыкли к более мелодичной музыку.

Ганская музыка, как правило, не очень выразительна, чаще всего варьируется один и тот же мотив. Но тем живее и ярче ритм. А без ритма ганец не мыслит самого себя. Если мне предложили бы охарактеризовать самую типичную черту ганцев, я бы определила ее одним словом — ритм.

Мы уже говорили о том, что носят на головах ганские женщины. Я вспомнила об этом для того, чтобы рассказать еще об одной встрече, которая произошла на улицах Аккры.

Освещали эту совершенно пустынную улицу лишь несколько тусклых лампочек. По ней шла одинокая женщина, на голове которой возвышалась гора хлебных батонов. Это была достаточно внушительная поклажа, основанием которой служила квадратная — метр на метр — доска. Гора была столь высока, что я недоумевала — как она не разваливается. Не было, сомнения и в том, что ноша была тяжелой. Женщина явно куда-то спешила, но при этом похлопывала руками по бедрам в такт ритма. Она не шла — она танцевала на улице.

Электрик, который подвешивал нашу новую лампу, тоже воплощал в себе сплошной ритм. Он стучал молотком так, словно работал на ударных инструментах. Слушать эти удары — одно удовольствие. Он бил по гвоздю, создавая живую и сложную мелодию. И когда весь гвоздь вошел по самую шляпку, он все же закончил музыкальную фразу и стукнул по нему еще раз — для завершения такта.

До того как я оказалась в Африке, у меня были определенные представления о том, что является музыкальным инструментом и как звучит музыка. В Гане я убедилась, что музыкальным инструментам нет числа, все зависит от того, умеешь ли ты играть на этом «инструменте». А ганцы могут озвучить и заставить любой предмет исполнять несложную мелодию. На музыкальном отделении Аккрского университета я видела коллекцию народных музыкальных инструментов. Наряду с самыми различными барабанами и трубами из слоновьих клыков там были, например, гитары, изготовленные из проволоки и консервных банок из-под селедки. Ганцы овладели техникой игры не только на местных инструментах, но и на самых сложных европейских. Меня всегда поражало их необыкновенное умение импровизировать.

Музыка, настоящая музыка возникает в Гане повсюду, где живут люди. Она стала для них жизненной необходимостью.

 

Кофи, Квану и Адвоа

Первый африканец, с которым я познакомилась в Аккре, был Кофи. Потом к нам пришли ставить телефон. Монтера тоже звали Кофи. Из расположенной неподалеку средней школы к нам пришел ученик, который два года назад отдыхал в международном молодежном лагере в Чехословакии. Его звали Кофи. Кофи Гаррисон.

Почему здесь каждого зовут Кофи? Разве в этой стране не знают других имен? Ну, конечно же, это не так. Широко распространены в Гане имена Кваме или Кваку. Ведь неделя имеет семь дней, следовательно, должно быть семь мужских и семь женских имен.

— Разве не понятно? — объясняли мне друзья. — Каждому дню недели соответствует определенное женское и мужское имя. Если ты родился в пятницу, тебя назовут Кофи, если в среду — получишь имя Кваку, а если в субботу, то всю жизнь будут тебя звать Кваме. Но, конечно, если ты не девочка, ведь тогда ты будешь Амма.

Ева родилась в пятницу, и в Гане ее назвали бы Афуа. Это имя ей понравилось. Может быть, вам интересно, какое имя относится к тому дню недели, когда родились вы? Пожалуйста:

Это довольно разумная система, и она могла бы сэкономить ганцам много времени, затрачиваемого на обдумывание имени для нового члена семьи. Но такое решение было бы слишком простым. Поэтому новорожденным кроме традиционного, ганского дают еще одно имя. Так, например, полное имя Кофи — Гаррисон Эдвард Кофи. У других моих знакомых тоже было по два имени. Вероятно для того, чтобы не обижать бабушек и тетушек.

Выбрать имя новорожденному — задача нелегкая, ведь имя дается человеку на всю жизнь. И очень важно, чтобы оно осталось чистым, чтобы к нему не пристало недоброе слово. Наречение проходит в торжественной обстановке, и хотя виновник торжества вряд ли что-нибудь сохранит в памяти, тем не менее у родителей есть повод для празднества.

Народные обычаи не разрешают кому бы то ни было, кроме родителей, видеть ребенка в течение первой недели его жизни. На шестой день после рождения отец приглашает родственников на торжество. Гости, одетые в белое платье, приходят рано утром седьмого дня. Они несут подарки — для ребенка деньги, а, для взрослых еду и напитки. Отец приветствует гостей и сообщает имя ребенка. После этого старейший или наиболее уважаемый член семьи ставит перед собой две чаши и берет на руки младенца. В одной чаше чистая вода, в другой — какой-либо напиток, в основном лимонад.

Все это требуется для того, чтобы дать ребенку самый ценный в жизни совет. Затем старейший опускает палец сначала в чистую воду, а потом в лимонад и слегка смачивает губы ребенка. Он первым называет его и добавляет:

— Кофи (или Кваме, или Амма), если ты говоришь, что это — вода, то пусть это действительно будет водой. Кофи, если ты утверждаешь, что это лимонад, то пусть это действительно будет лимонад. Короче, Кофи, пусть каждое твое слово всегда будет правдой.

Потом начинается пиршество, ведь рождение нового члена семьи — это действительно радостное событие. Еще больший восторг вызывает появление на свет двойняшек. По древним обычаям близнецы — священны: им оказываются всяческие почести.

Анимизм распространен среди многих африканских народов. Это архаическая форма верований в сверхъестественные существа. Не понимая причин различных явлений природы, не умея их объяснить, люди пришли к начальной форме религии — анимизму. Почему в море иногда много рыбы, а иногда — нет? Почему оно то спокойно и миролюбиво, то свирепо и враждебно? Поведение моря зависит от настроения могущественного сверхъестественного существа — морского бога Наны Меенсы. Почему вот только что человек был живым, а через секунду его тело уже бездыханно? Его душа наверняка улетела в царство предков. Предки следят за нашей судьбой, и от них зависит, будем ли мы счастливы в этой жизни или нет. Лесные духи решают, выйдет ли из этого ствола хорошая рыбачья лодка. Все эти верования, которые далеко не столь просты, как мы их здесь изложили, в своей совокупности и называются анимистской религией.

Родственники должны приветствовать появление близнецов на свет особенно торжественно, но и самим двойняшкам следует жить по определенным правилам и обычаям.

Мать может носить их вместе, в то время как у большинства ганских племен ей разрешено одновременно держать на руках только одного ребенка. Кстати, это разумное ограничение, ведь матери таскают грудных младенцев за спиной. Одной такой ноши, да еще поклажи на голове — более чем достаточно.

Для близнецов существуют определенные имена, и все, что получает один из них, должен иметь и другой. Но ведь и мы часто одеваем близнецов одинаково, не правда ли? Больше всего мне нравится, однако, убежденность ганцев в том, что близнецы приносят радость и душевный покой. Их родители никогда не должны ссориться — ведь двойняшки этого не любят.

Так что, если рождение Кофи или Адвоа — это счастье, то рождение близнецов — счастье вдвойне.

 

Сумеют ли договориться?

Я объяснялась в Гане по-английски, и в общем знаний этого языка мне хватало для обычных бесед. В магазинах, на рынке, в кино все говорят по-английски. Этот язык был официальным в течение всего времени, пока страна оставалась английской колонией и называлась Золотым Берегом.

Английский язык — язык официальный, но не родной для ганцев. Дома им не пользуются. Как правило, детей учат английскому языку лишь в школе. Старшее поколение ганцев при англичанах не училось. Поэтому сейчас возникает немало проблем, связанных с официальным языком. Государство организует курсы для взрослых, строятся новые школы, чтобы образование могли получать все дети школьного возраста, и все-таки процент тех, кто не умеет писать и читать и даже не говорит по-английски, довольно высок.

Почему же правительство не провозгласит официальным другой язык? Почему оно продолжает культивировать английский, привнесенный чужестранцами? Дело в том, что это не такая уж простая проблема. Ведь в Гане нет языка, на котором говорило бы все или хотя бы большинство населения.

В Гане живет свыше восьми миллионов человек. Это более половины населения Чехословакии. Но если даже нам, говорящим на двух родственных языках — чешском и словацком, эта проблема представляется довольно сложной, то что говорить о Гане, где насчитывается пятьдесят наречий и диалектов, которые в большинстве своем даже не близки друг с другом.

Не все эти наречия одинаково важны, не на всех говорит равное число людей. Основных языков — восемь. На них Управление по ганским наречиям регулярно, раз в две недели, издавало газеты, выпускало книги. Радио Ганы отводило для передач на этих языках специальные часы. Но разве может государство иметь восемь официальных языков? Некоторое представление о том, к чему это могло бы привести, я получила в отделении полиции города Тамале на севере Ганы. Распоряжения издавались там на пяти местных наречиях, да еще по-английски. Вся стена была залеплена сообщениями о продлении удостоверений на право вождения автомобиля до первого декабря, а также о прививках против желудочных заболеваний скоту. Управлять государством на восьми языках просто немыслимо.

Границы нынешних африканских государств часто возникали случайно, в зависимости от того, какую по величине территорию захватывали отдельные европейские страны. На племенную принадлежность жителей никто не обращал внимания. Когда же бывшие колонии постепенно стали обретать независим ость, границы остались прежними. И поэтому одна часть народности эве живет, например, в Восточной Гане, а другая — в Западном Того, которое когда-то было французской колонией.

В Гане проблемы возникают и с письменностью. В литературную форму отдельные африканские языки облекали в основном миссионеры и некоторые европейцы. При этом они придерживались системы, принятой для их родного языка. И если такой миссионер слышал гласную, которой не знал, то он просто придумывал для нее новую букву, новый значок. Эти знаки сохранились до сих лор.

 

Это были не клецки

— Застегни как следует туфли!

Это были последние слова, сказанные Еве. Новое платье пока еще чистое, волосы уложены, и самая строгая проверка не обнаружила ни малейших следов грязи. Мы отправились наносить свой первый визит новым ганским друзьям. Нас пригласили на обед в семью, где дети были примерно одинакового с Евой возраста — так что мы все с нетерпением ждали интересной встречи.

По дороге я вспомнила, что кое-что все-таки забыла сказать Еве:

— Смотри у меня, чтобы ты съела все. Ни кнедликов, ни других знакомых блюд не будет, но ты не подавай вида, что тебе что-то не нравится, и не ковыряй вилкой!

Последние слова я сказала по привычке, ибо, Ева ела всегда медленно, и я, конечно, не могла ожидать, что на этот раз она изменит своим привычкам.

От дальнейших наставлений Еву спасло лишь то, что мне пришлось сосредоточить все свои усилия на поисках дома, куда нас позвали. Наконец мы свернули в улочку, обозначенную на собственноручно нарисованном друзьями плане Аккры. Общей карты столицы Ганы в то время еще не было. Вдоль улочки росли акации, в их ярко-красных цветах утопала зелень листвы. По обе стороны, к садам, огороженным живыми, зелеными заборами, убегали дорожки. За ними скорее угадывались, чем виднелись приземистые коттеджи. Мы находились в районе, где живут высшие государственные чиновники и интеллигенция Ганы.

У входа в один из садов мы увидели табличку с именем пригласившего нас друга и въехали в ворота. Дорожка вела прямо к главному входу и заканчивалась петлей для разворота. Перед нами открылся одноэтажный домик с крытой верандой. Такие коттеджи здесь строили когда-то англичане.

С веранды нас провели в большую гостиную. В центре были в круг расставлены кресла, у каждого стояли маленькие сервизные столики, на которые наши хозяева поставили бокалы с охлажденными напитками. «Что будете пить?» — в тропических странах это первый и очень своевременный вопрос хозяина, когда вы приходите к нему в гости.

Между тем дети отвели Еву в сад. Как они понимали друг друга, не знаю, ибо Ева не говорила на языке га, родном для наших хозяев, но они прекрасно между собой ладили. Когда обед был готов, мы нашли детей с веселым хохотом бегающих друг за другом в саду.

Обед был подан в просторной гостиной, соединенной с кухней небольшим окошком. На стол поставили тарелки с мясом, приготовленным в каком-то соусе, и еще одну тарелку с чем-то, по виду напоминающим наши кнедлики. Ева, которая притихла за столом, при виде их явно развеселилась.

Я смотрела на хозяйку. Она не резала «кнедлики», а брала их ложкой — именно так, как когда-то моя бабушка подавала клецки. Но это блюдо было каким-то тягучим, напоминающим густое, сбитое тесто. Вскоре перед детьми, которые должны были начать есть первыми, уже стояли полные тарелки. Они схватились за ложки. Жидкий соус напоминал суп, который удобнее всего было есть именно ложкой. Дети наших хозяев С аппетитом начали уплетать любимое блюдо и уже успели поработать ложками, пока Ева решилась последовать их примеру. Вдруг она побледнела, потом покраснела и закашлялась, на главах выступили слезы. Ева вновь принялась за еду, но результат был тем же. Ганцы с удивлением смотрели на нее.

Попробовав «кнедлики», я сразу же поняла, в чем дело. Мне пришлось перепробовать много всяких блюд, в том числе и острой венгерской кухни, но то, что мы попробовали у наших друзей, не идет ни с чем ни в какое сравнение. Соус так обжег рот, что я даже не ощутила его вкуса. И жалею об этом, потому что готовили его из орехов.

Так «собственный язык» убедил нас в том, что ганская кухня — острая и маленькие красные стручки перца, развешанные на рынках, выставлены вовсе не для показа.

Все дело, видимо, в привычке, потому что даже самые маленькие дети в Гане, как только перестают пить молоко, переходят на очень острую пищу.

Ну, а как же «кнедлики»? Это было «фу-фу», блюдо широко распространенное в Гане. Приготовляют фу-фу не из муки и не варят в соленой воде. Его составная часть — ямс — корнеплод, напоминающий нашу картошку, но значительно более крупный. Повсюду в Гане я видела женщин, которые толкут фу-фу длинными палками в специальных деревянных ступах. На вкус это блюдо слегка напоминает наши клецки без масла, Однако, когда я об этом начинаю рассказывать, Ева всякий раз утверждает, что это были вовсе не клецки.