Итак, я работаю в общем отделе… Что это за отдел? Чем занимается? Каково его положение в общей, весьма запутанной с первого взгляда, но, на самом деле, весьма четкой структуре аппарата?

Чтобы суметь ответить на эти вопросы, надо обратиться к истории. Не очень дальней — не стоит копать слишком глубоко. Ограничимся описанием аппарата времен Сталина.

В период его властвования это подразделение называлось не «общим» и даже не «отделом», а «Особым сектором». Даже от одного этого названия веет какой-то повышенной секретностью. Да так, по сути дела, оно и было. Редкий документ не имел грифа «секретно» или «совершенно секретно». В соответствии с этим, число сотрудников, допущенных к партийным тайнам, было весьма ограниченным, а проверка их благонадежности — «архисерьезной».

Не минула сия чаша и меня. Персона, претендующая на работу в этом подразделении, тщательно проверялась в КГБ. Достоверность каждого фактика биографии скрупулезно и тщательно анализировалась. Изучались родственные и «не родственные» связи…

Однажды, когда я уже работал помощником у Черненко, в момент откровенной беседы, касавшейся репрессий 30-х годов, я, неожиданно для себя, признался:

— Константин Устинович, а мой дед был расстрелян…

Черненко посмотрел на меня и тотчас ответил:

— Я знаю…

Больше мы к этому разговору никогда не возвращались. Но я понял: с материалами проверки моей «благонадежности» он знаком досконально. И если для него, в те времена — в середине 70-х годов — факт репрессированного родственника не имел особого значения, то это, на мой взгляд, делало шефу честь…

В сталинские времена подобного случиться не могло! Особый сектор — святая святых партии. И возглавлял его легендарный Поскребышев.

Почему легендарный? Очень просто. Личность этого человека, долгие годы будоражит не только умы обывателей, но и людей сведущих — журналистов. Чего стоит лишь одна красивая легенда о том, что Поскребышев, человек наиболее близкий (по работе в аппарате ЦК) Иосифу Сталину, перед смертью написал мемуары или раньше вел дневники, и они хранятся где-то в потаенном месте. Вот стоит их найти, прочитать, опубликовать, и весь мир вздрогнет от массы сенсационных разоблачений. Увы, миф об этих мемуарах напоминает историю с таинственной библиотекой Ивана Грозного. Все о ней говорят, но никто не знает, где искать…

Однажды я спросил об этих мемуарах или дневниках у Черненко.

— Нет, — ответил он мне. — Я твердо убежден, что таких дневников не было. Он не мог их вести в силу специфики работы у «Самого» и из-за особенностей своего скрытого характера… По крайней мере, после его смерти ничего обнаружено не было. Мне ль не знать — изъятием архивов занимается наш отдел…

Старейшие работники ЦК вспоминали Поскребышева охотно и даже с уважением.

— Человек-машина! Безотказен ночью и днем… Никогда не ходил с пухлыми папками, — тут они иронично улыбались, очевидно, намекая на нынешние гроссбухи для докладов. — На вызов «Самого» ходил с «корочкой», в которой был лишь один документ, но нужный Сталину именно в сию минуту. Блокнотик у него был малюсенький. В нем никаких записей! Так, одни пометочки…

Из этих воспоминаний выходило так, что Поскребышев все поручения «вождя» по самому широкому кругу вопросов, от партийных и экономических до международных и культурных, запоминал и контролировал исключительно по памяти. У него в голове непонятно как умещались и тотчас в нужный момент извлекались всевозможные цифры, показатели, фамилии, даты, географические координаты и так далее…

О его дисциплине и исполнительности рассказывали так, что становилось непонятно, когда он отдыхал и отдыхал ли вообще…

Журналисты и литераторы (а также киношники), создали следующий портрет Поскребышева — появляется и исчезает, словно статист в театре, молчаливая фигура: голова наголо обрита, жесткий френч, ни малейших эмоций на лице. В общем — их версия ничуть не противоречит рассказам стариков — цековских аппаратчиков.

По иронии судьбы моя судьба дважды как бы пересекалась с судьбой Александра Николаевича Поскребышева. Конечно, лично мы знакомы не были и быть не могли, ведь он родился в 1891 году и умер в середине шестидесятых, задолго до моего прибытия в аппарат ЦК. Но, во-первых, мне, как и ему, довелось побыть в шкуре помощника генсека, во-вторых, когда в марте 1984 года меня выдвинули кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР, я узнал, что в 1946 и 1950 годах именно по этому округу баллотировался генерал Поскребышев.

Итак, «Общий отдел», который раньше назывался «Особым сектором»! Самый настоящий центр бюрократии. Бумаги — туда, бумаги — сюда… Бумаги — вверх, бумаги — вниз… Несметное количество «входящих» и «исходящих». И не дай Бог запутаться в этом мире!

Как-то Черненко попросил меня подготовить материал для доклада о борьбе с бюрократизмом. Сказано — сделано! Беру письма Ленина к Цурюпе, а там такие слова: «Тов. Цурюпа!.. Все у нас потонули в паршивом бюрократизме „ведомств“. Большой авторитет, ум, рука нужны для повседневной борьбы с этим. Ведомства — говно; декреты — говно. Искать людей, проверять работу — в этом все…»

Когда я подал вариант вставки в статью Черненко, он не спеша прочитал, а затем сказал:

— Хочешь, скажу, почему ты процитировал именно это письмо? Тебя привлек, наверняка, непривычно резкий, грубоватый тон и желание процитировать именно такого Ленина. Что, не так?

Я молчал. А он продолжал:

— Думается, что прибегнув к таким, напрочь лишенным дипломатии выражениям, он наверняка хотел встряхнуть управленцев — попробовать освободить их от говорильни, гипноза бумаготворчества, заседательской суеты… — и включил предлагаемую мной вставку в свою статью.

Я понял, что Черненко, многие годы проработавший на посту заведующего самым «бюрократическим» отделом ЦК — Общим отделом — до тонкости знал аппаратную работу и, может, по-своему любил ее…

Надеюсь, что всем ясно — речь идет об аппарате «правящей» и «управляющей» партии. Система функционирования была хоть и тщательно отлаженной, но необычайно жесткой. Ничто и нигде не решалось без бумажки. Документы в ЦК, документы — из ЦК, документы — внутри ЦК.

Задача отдела определялась интригующе лаконично — «обслуживание высших органов партии». Под этим подразумевалось: организационное и техническое обеспечение съездов, пленумов, заседаний Секретариата, заседаний Политбюро и так далее… Документы имели дату своего рождения и смерти — от подготовки до помещения в архив. Ни одна, самая срочная, самая важная, самая неожиданная, сверхконфиденциальная информация не могла миновать Общий отдел.

И от этого знания, чувства причастности к сверх-, супер- и ультра-тайнам, голова могла просто пойти кругом…

В адрес ЦК — без которого не решалась ни одна проблема — ежедневно «мешками» валили письма. С мест поступали тысячи просьб и предложений. Масса документов носила кадровый характер…

Каждый из этих документов требовал дополнений — к ним прикладывались справки, подкалывались запросы и ответы, по ним готовились проекты решений.

В безмерном потоке бумаг, захлестывающим аппарат, можно было раз и навсегда безнадежно потеряться.

Вот тут я и понял: бюрократия — слово хорошее! Оно означает — четкий порядок и безупречную организацию делопроизводства…

Работа с документами в аппарате ЦК — в начале семидесятых — была отлажена по-старинке. Она практически ничем не отличалась от сталинских времен. Но в некоторых правительственных учреждениях, например, Госплане, Госснабе, министерстве обороны, прогресс был куда больше — там уже внедрялась различная «кибернетика».

Черненко стоило немалых усилий, чтобы сломать работу «по-старинке». При нем в ЦК появились, привычные теперь всем, репринтные машины, начало применяться микрофильмирование, этажи здания прорезали трубы пневмопочты, замерцали дисплеи первых компьютеров… Тогда это были удивительные новшества, о которых можно было прочесть лишь в журнале типа «Наука и жизнь».

Иногда мне казалось, что, являясь инициатором всех этих нововведений, Черненко иногда им не доверял — железки они и есть железки! Много ли с них возьмешь?

Иногда он их проверял — поднимет трубку и говорит какому-нибудь сотруднику:

— Не помню, то ли в прошлом, то ли в позапрошлом году принимали мы решение… Об оказании финансовой помощи такой-то развивающейся стране… Не могли бы вы мне сообщить, какая была сумма, в какие сроки должны были исполнить и, вообще, исполнили ли?..

Сидит, на часы поглядывает.

Проходит минуты три-четыре… Звонок: — Константин Устинович, — говорит сотрудник. — Решение принималось тогда-то… Сумма такая-то… Исполнено такого числа… А копия документа направлена в ваш секретариат по пневмопочте.

Через минуту входит секретарь и подает документ. Тот самый, что по пневмопочте пришел.

Чувствуется, что Черненко доволен, но внешнего своего удовольствия ни за что не покажет, будто все в порядке вещей.

— Спасибо. Можете идти… — и весь разговор.

Через четыре года умопомрачительной работы в самом секретном — Общем отделе ЦК я получил предложение стать помощником секретаря ЦК КПСС Черненко (пока еще не генерального). Произошло это столь же обыденно, как и в первый раз.

— Ну что? — спросил меня Черненко. — Какие будут соображения?

— О чем вы, Константин Устинович? — не понял я вопроса.

— Есть предложение… — сказал он.

И я стал его помощником, влился в другую «кухню» — уникального подразделения ЦК КПСС, получившего во времена Брежнева особое влияние. В течение последующего времени мне пришлось исполнять нелегкие, порой весьма расплывчатые, а то и вовсе странные обязанности.

Многолетняя история формирования верхних эшелонов власти показывает, что никто не может ограничиться лишь одними официальными должностными лицами. Каждый лидер формирует дополнительно свой «теневой кабинет». В него, как правило, входит группа людей, способных четко уловить мысль шефа и облечь ее в предложение удобоваримой формы: будь то текст доклада, выступления или интервью журналистам…

Как правило, эти люди, никому не известные, аккумулируют и анализируют всяческую информацию, составляют справки, изучают статистические данные и постоянно «подпитывают» своего патрона. Только с их помощью он может держаться «на плаву».

Роль помощников генсека неимоверно выросла при Брежневе. Особое приближение к высокому руководству буквально гипнотизировало многих из них. Некоторые из них так умели преподнести свои таланты и способности, что шеф и в самом деле начинал верить в их незаменимость, недюжинность и талант. Им многое прощалось и многое сходило с рук…

Брежнев не мог шагу ступить без своих помощников. Они участвовали во всех переговорах, многочисленными свитами мотались с ним по заграничным вояжам и дошли до того, что… перестали выполнять некоторые свои основные обязанности. Например, писать доклады речей и выступлений генсека. А зачем, когда к этой работе, пользуясь именем шефа, можно привлечь широкий круг авторов самого высокого ранга: известнейших ученых, редакторов центральных газет и журналов, писателей, крупных специалистов отраслей…

Так родилась великая литературная эпопея: «Малая земля», «Возрождение», «Целина» — настоящими авторами которых являются покойный ныне Анатолий Аграновский и ныне здравствующие Валентин Лазуткин и Александр Мурзин.

В качестве мастеров первоначальных набросков приглашались бойкие молодые «перья» — способные журналисты, работавшие в самом аппарате ЦК, умеющие «водить перышком».

Они работали на академиков и редакторов. Те, в свою очередь, «причесывали» материал и литературно обрабатывали. При этом, встречая свежие, порой неординарные мысли, концепции, суждения, выдавали их за собственное творчество — в муках выпестованное, выстраданное, с потом и кровью взлелеянное.

Каждый помощник обрастал своим кругом авторов. На многие недели и месяцы они отвлекались от своей основной работы, вывозились в загородные правительственные резиденции, содержались в условиях санатория самого высокого «пятизвездочного» класса, корпели над своими разделами «трудов».

С годами статус помощников Генерального — этой, в общем-то, не высокой должности, резко возрастает. Они избираются депутатами Верховного Совета СССР и РСФСР, входят в состав руководящих органов партии, получают по полной программе все льготы и привилегии.

Я выше уже рассказал, что все помощники Брежнева стали лауреатами Госпремии, а один из них — Александров-Агентов — Ленинскоё. Столь высокую, по тем временам, награду он получил за то, что был консультантом двадцатисерийного советско-американского фильма «Великая Отечественная». Кто забыл, напомню: каждая серия начиналась с пространной цитаты Леонида Ильича, а последняя — двадцатая, имела в финале сцену: генсек на катере плывет у черноморского побережья и старческим оком вожделенно озирает «Малую землю» — тот самый плацдарм, на который когда-то высаживалось подразделение, где подполковник Брежнев был скромным политработником.

Многие, вскользь брошенные «водителями перышка» фразочки, со временем становились громкими лозунгами: «экономика должна быть экономной», «чтобы лучше жить — надо лучше работать», «решающий, определяющий и завершающий» года пятилетки.

Один из авторов такого «перла» как-то, будучи в приподнятом хорошем настроении, не без гордости произнес:

— Это мои лозунги читает советский народ!

Не обходилось и без курьезов. Некоторые из них становились достоянием общественности и прямиком попадали в анекдоты.

На торжественном республиканском заседании в Баку, посвященном 60-летию Азербайджана, многочисленная свита Брежнева переусердствовала и всучила ему текст выступления, которое он должен был произносить не в этом, а совсем в другом месте и только на следующий день.

В течение нескольких минут Генеральный секретарь старательно, добросовестно, с расстановкой, читал написанное, не реагируя на подаваемые из-за кулис реплики. В конце концов его помощник приблизился к трибуне и дернул его за рукав.

— А-а-а? — обернулся Брежнев и, получив комплект совсем другого доклада, улыбнулся в зал. — Я не виноват, товарищи!..

Все не только посмеялись, но даже поаплодировали этой шутке.

Никаких негативных последствий это происшествие не имело. А виноваты были двое: помощник — Александров-Агентов и начальник охраны — генерал Рябенко.

Именно Рябенко, бдительно «охранявший» первые экземпляры текстов, сунул Брежневу в последнюю минуту совсем не те листы.

Почему я, рассказывая об Общем отделе, уделил внимание институту помощников? Да по той простой причине, что числились они все именно за этим отделом. Здесь они получали зарплату, состояли на партийном и профсоюзном учете, здесь платили взносы и так далее…

Со смертью Брежнева институт помощников Генерального секретаря претерпел значительные изменения. Пропал этакий ореол таинственности и недоступности, но в «корпусе» царила необычайная пестрота и неразбериха.

Период от Брежнева — через Андропова — к Черненко составляет два с небольшим года. В это время исчезают со сцены «брежневцы»: A. Блатов — послом в Нидерланды, Г. Цуканов — в отдел работы с загранкадрами, В. Голиков — на пенсию, Е. Самотейкин — послом в Новую Зеландию.

Дольше всех продержался и «дожил» до Черненко Александров-Агентов.

У Андропова по приходе к власти были свои помощники — два генерала, пришедшие с ним вместе из КГБ — В. Шарапов и П. Лаптев. Кроме них — двое «гражданских»: хорошо известный всем А. Вольский из отдела машиностроения и Б. Владимиров из бывшего аппарата Суслова.

Вскоре Владимиров отправился в отдел науки, на его место — уже к Черненко — пришли B. Печенев, а в качестве референта был прикомандирован П. Осокин, с самим Черненко пришел автор этих строк — В. Прибытков.

Так уж получилось, что Черненко, не отказываясь — то ли из деликатности, то ли из боязни обидеть, ни кого не прогнал и стал обладать группой помощников из шести человек!

Такого не было ни при одном его предшественнике. Правда, вскоре, после ухода П. Лаптева назад в КГБ, помощников осталось пятеро… В полном соответствии со штатным расписанием.

Думаю, будет уместно, рассказывая о помощниках генеральных секретарей, вспомнить и об одном помощнике Горбачева — о Валерии Ивановиче Болдине.

Болдин работал с Михаилом Сергеевичем давно, со времен, когда тот стал рядовым секретарем ЦК КПСС. Пришел к нему с «сельского хозяйства», как и сам Михаил Сергеевич. Стал у него правой рукой — помощником номер один!

В дни августовского (1991 года) путча, вошедшего в историю под названием ГКЧП, занял позицию, совершенно противоположную позиции своего шефа. Вошел в число Комитета. Потом Лефортово — тюрьма КГБ, суд…

Тоже очень любопытная судьба. Не правда ли?..

Сегодня описываемые мной события все дальше и дальше уходят в историю. В тех кабинетах, где когда-то сидели «водители перышка», находятся совсем другие люди — тех разнес, разметал ветер перемен. Но иногда берешь в руки какую-нибудь статью, передовицу, очерк, текст выступления, начинаешь читать и тотчас восклицаешь: «Автор, я тебя знаю! Мне знакомо твое перо, твои обороты речи… Но что с тобой произошло? Твои выводы полная противоположность тому, что писал раньше. Ты шагаешь в ногу со временем? Ты стал радикальным, смелым, откровенным и резким? Я от всей души поздравляю тебя! Ты жив, „унесенный ветром“ демократии лишь потому, что в свое время прошел хорошую школу — школу аппарата, школу общего отдела ЦК…»