1.1. Определение института права и его структуры в отечественной государственно-правовой доктрине

Право является цельным системным образованием, которому свойственно иерархическое строение, представляющее собой упорядоченность элементов, способ связи между ними, их внутреннюю организацию. Структуру можно охарактеризовать как закон связи элементов, который выражает упорядоченность, устойчивость (инвариантность) отношений между элементами. Таким образом, структура обеспечивает сохранение целостности, единства явления как системы, образует его каркас, при помощи которого организуется, упорядочивается содержание явления. Именно такая структура свойственная праву, состоящему из определенных компонентов – отраслей, институтов, норм, которые образуют элементы единой упорядоченной закономерной организации содержания, единой композиции, системы строения элементов.

Нормативное предписание является исходным элементом правовой материи, а правовой институт представляет собой первичную правовую общность. Научное знание о правовом институте, опирающееся на действующие нормы, дает более широкие обобщения объективного свойства, что позволяет, идя от частного к общему, сформулировать такие черты института, которые имеют всеобъемлющий характер и проявляются, в том числе, и в институте свободы совести и свободы вероисповедания.

Таким образом, природу и особенности правового института необходимо определить и раскрыть для полного и всестороннего исследования сущности правового феномена института свободы совести и свободы вероисповедания в Российской Федерации.

Для определения понятия института права следует обратиться к этимологии понятия «институт», широко применяемого как в общественных, так и в технических науках, что в ряде случаев лишает его необходимой определенности. Слово «институт» означает установление, и поэтому с точки зрения обычного словоупотребления «все в области права можно назвать институтом, начиная от самого права и кончая его единичными нормами», тем более, что рассматриваемый термин употребляется для обозначения и иных социально-политических явлений (например, принято говорить об институтах демократии, парламентаризма); и нередко такое значение термина переносится в область права. Если же использовать термин «институт» для характеристики структуры права, то он приобретает точное, «однолинейное» значение, однако в юридической литературе даются различные его трактовки.

С. И. Ожегов дает определение института как совокупности норм права в какой-нибудь области общественных отношений, той или иной формы общественного устройства.

Юридическим институтом, по мнению О. С. Иоффе, следует считать группу норм, объединяемых специфическим способом применения отраслевого метода к регулируемому им виду общественных отношений.

Правовой институт – это основанная на законе совокупность норм, признанных регулировать в рамках предмета данной отрасли права определенное, обладающее относительной самостоятельностью общественное отношение, а также связанные с ним производные отношения, – утверждает B. C. Якушев.

Л. А. Морозова определяет правовой институт как группу норм права, связанных между собой предметно-функциональными связями, регулирующих конкретный вид общественных отношений и приобретающих в силу этого относительную устойчивость и самостоятельность функционирования.

По мнению Бабаева В. К., нормы права, взаимосвязанные по предметно-функциональному признаку и регулирующие конкретные видовые общественные отношения, образуют правовой институт.

О. П. Масюкевич определяет институт права как элемент системы права, представляющий собой объединение правовых норм, регулирующих определенную группу общественных отношений.

Таким образом, все ученые-правоведы сходятся в одном: правовой институт – это группа норм, объективно сложившихся внутри отрасли права, он является необходимой первичной общностью юридических норм. Однако С. А. Авакьян полагает: «с таким пониманием правового института можно согласиться, но ограничиваться трактовкой института только как совокупности норм права вряд ли целесообразно». Авторы считают данный тезис правомерным и предполагают, что при определении правового института совокупность правовых норм не является основополагающим фактором. Отправным пунктом в понимании сущности правовых институтов, как отмечено С. С. Алексеевым, может быть «предмет правового регулирования». Перед правовым регулированием стоит задача воздействия на весь комплекс соответствующих общественных отношений. Кроме этого, по мнению С. А. Авакьяна, «политико-правовые принципы являются стержнем, вокруг которого объединяется определенная совокупность общественных отношений, а следовательно, и совокупность норм, их регулирующих». Таким образом, в содержании правового института всегда надо видеть воплощение правовых принципов (идей), в соответствии с которыми происходит воздействие права на соответствующую область общественных отношений. Данное положение поддерживает С. С. Алексеев, который полагает, что наиболее яркое проявление связи политико-правового принципа с входящими в институт нормами права прослеживается в тех отраслях права, где достигнута высокая степень урегулированности.

Авторы полагают, что в понятии правового института должны отражаться наиболее общие, сущностные стороны данного правового феномена. В связи с вышеизложенным, мы предлагаем собственное определение института права, под которым понимается структурное подразделение системы права, представляющее собой совокупность однородных правовых норм, воздействующих на один вид общественных отношений, связанных единством предмета и метода регулирования, содержащих основополагающие политико-правовые принципы (идеи).

Нормы, составляющие правовые институты, не могут по воле законодателя переместиться в рамки иного правового института, составляют единое, неделимое целое. Юридические нормы могут быть отменены, изменены, но не могут быть механически перенесены в структуру не соответствующего их природе правового образования.

Каждый правовой институт представляет собой относительно обособленный «блок», «агрегат» отрасли, однако по сравнению с последней правовой институт менее автономен и лишь в сочетании, во взаимодействии обеспечивает отраслевое регулирование. Представляется, что основная функция правового института заключается в обеспечении относительно законченного регулирования определенного общественного отношения.

Признаки, выделяющие правовой институт в качестве самостоятельного подразделения правовой системы, обусловлены определяющими функциями правового института. Вследствие этого выделим признаки правового института:

1) регулятивное воздействие на определенные общественные отношения;

2) фактическая и юридическая однородность;

3) своеобразие юридической конструкции;

4) четкая, определенная внутренняя структура.

Первый признак представляется основным, так как правовой институт оказывает регулятивное воздействие на определенный участок общественных отношений. Например, институт свободы совести и свободы вероисповедания регулирует общественные отношения в связи с реализацией соответствующего субъективного права.

Кроме того правовой институт отличается юридической и фактической однородностью, содержание юридической и фактической однородности выражено в специфической группе понятий, терминов. Например, содержание института свободы совести и свободы вероисповедания выражено в таких понятиях, как «вероисповедание», «религиозная организация», «религиозная группа», «культовые задания», «религиозные обряды и церемонии» и т. д.

Своеобразие, свойственное правовому институту юридической конструкции, выделяется, прежде всего, в системе нормативных актов или в структуре отдельного акта. Если же группа норм не объединена цельной правовой конструкцией, то и нет оснований говорить о наличии в данном случае правового института.

По мнению С. С. Алексеева, для структуры правового института характерно:

а) наличие комплекса «равноправных» нормативных предписаний. В институт входят несколько однопорядковых нормативных положений;

б) известная, как правило, юридическая разнородность предписаний. Они потому и связаны в единый комплекс, что обеспечивают разностороннее воздействие на данный участок общественных отношений. Например, регулятивные институты во многих случаях объединяют обязывающие и управомочивающие нормы, включают запреты, общие предписания и др. (впрочем, ряд институтов, в том числе многие охранительные и общие, складываются из норм одной разновидности – таковы, в частности, институты Особенной части уголовного права);

в) объединение всех норм устойчивыми закономерными связями, которые выражены в общих предписаниях, а главное – в юридической конструкции.

Последний из указанных признаков и является решающим. Структура правового института, как и всех других правовых общностей, характеризуется не только определенным строением, дифференцированностью нормативного материала, но и интегрированностью, своим законом связи элементов.

Правовые институты как главные структурные подразделения отрасли получают внешнее обособленное закрепление в системе российского права. Иногда правовой институт закрепляется в отдельном нормативном юридическом акте. Примером может служить институт несостоятельности (банкротства), который регулируется Федеральным законом РФ «О несостоятельности (банкротстве)» от 26.10.2002 г. № 127-ФЗ.

Большинство правовых институтов закрепляется в виде самостоятельных структурных подразделений кодифицированного нормативного акта – главы или раздела. Например, институт соучастия, который закреплен в главе 7 «Соучастие в преступлении» Уголовного кодекса РФ.

С. С. Алексеев считает, что полного тождества между институтом и главой (разделом) нормативного акта нет. Но если нормативное предписание и первичная единица текста нормативного акта (статья, часть или абзац статьи, фраза текста) образуют нераздельное единство, то соответствие между правовым институтом и подразделением нормативного акта носит иной характер: здесь в большей степени проявляется возможность расхождения между содержанием (правовой институт) и формой (подразделение нормативного акта). Однако думается, что принципиальное соответствие между правовым институтом и укрупненными подразделениями кодифицированного нормативного акта является своего рода закономерностью, в силу того, что правовой институт нуждается в формальном обособлении. Данное положение все интенсивнее воплощается в правотворческой практике Российской Федерации, так как при определении архитектоники нормативного акта необходимо стремиться к тому, чтобы каждое из его укрупненных подразделений (глава, подглава) посвящалось одному правовому институту.

Обособление комплексов нормативных предписаний в самостоятельные правовые институты обусловлено развитием общественных отношений, расширением и усложнением общественных связей, повышением правовой культуры, что и приводит к интеграции нормативного материала.

С. С. Алексеев в монографии «Структура права» выработал основные пути формирования правового института, которые можно свести к следующему.

Первый способ формирования института – это непосредственно «конструкторская» деятельность правотворческих органов, которые прямо воплощают определенные теоретические разработки. Данный способ характерен для формирования институтов, вводимых в целях регулирования нового круга общественных отношений. Таковы, например, институт несостоятельности (банкротства), институт приватизации собственности и другие, связанные с существенной перестройкой законодательства.

Второй путь выражает непосредственное влияние на развитие законодательства юридической (судебной) практики, при котором конкретизирующие предписания приобретают самостоятельное значение и происходит постепенное перерастание ассоциации (предписаний) в правовой институт. Таким образом, с появлением правовой нормы практика становится сферой проверки ее жизненности и перспективы, а если рассматривать вопрос шире – то истинности соответствующих нормоустановлений. Таким образом, практика неотделима от правовой части института, они должны представлять одно целое. Однако, как обоснованно отметил С. А. Авакьян, при оценке роли практики следует учитывать и возможные отрицательные последствия. В частности, это попытка превратно истолковать содержание того или иного государственно-правового института, оправдать отступление от его норм в интересах более «целесообразной» практики. Это позволяет сделать вывод о том, что, отчетливо представляя все нежелательные последствия, имея высокую степень урегулированности общественных отношений, четкость предписаний, можно добиться того, что практика станет средством обеспечения эффективности государственно-правового института.

Завершающий аккорд в процессе формирования института играет обособление института в самостоятельное структурное подразделение нормативного акта, до момента такого обособления его правовые начала не получают, как правило, обобщенного нормативного выражения, и потому он выступает в качестве субинститута.

Идея субинститута выдвинута О. С. Иоффе, который пришел к выводу, что «институт – не только не последнее после нормы подразделение отрасли права (имеются еще и подотрасли), но и не всегда первое подразделение, следующее за ней, так как самостоятельные органические образования встречаются иногда и внутри института. Такие образования, – подводит итог автор, – можно было бы назвать субинститутами».

Вместе с тем, не следует смешивать это «усложнение» в строении отдельных институтов с другим, весьма существенным явлением в структуре права – с объединениями институтов. Субинститут – это органическое образование относительно самостоятельного характера, формирующееся внутри институтов.

Правовые институты, в составе которых относительно обособляются субинституты, могут быть названы сложными.

Таким образом, правовой институт представляет собой системно-целостное, нерасчленяемое образование, единую правовую общность, однако эта целостность существует вследствие того, что отдельные нормативные предписания связаны не только однородностью фактического и юридического содержания, своеобразием юридической конструкции, но и определенной внутренней организацией. Структура правового института во многом зависит от его разновидности.

Научная разработка классификации государственно-правовых явлений вообще, правовых институтов в частности, позволяет глубже познать их сущность и характерные особенности, раскрыть их функциональные связи с другими явлениями.

При разрешении проблемы классификации правовых институтов на передний план неизбежно выдвигаются те специфические черты, которые характеризуют их как особую разновидность правовых регуляторов общественных отношений.

Правовые институты подразделяются по отраслям права. Как структурные подразделения отрасли права институты отличаются отраслевой чистотой и состоят из нормативных предписаний одной определенной отрасли – гражданского права, земельного права и т. д.

На формирование правовых институтов, на их дифференциацию и интеграцию влияет ряд системообразующих факторов. Как и нормативные предписания, правовые институты охвачены процессом специализации. Иначе говоря, специализация, «разделение труда» происходит не только между отдельными нормами, но и между институтами.

В принципе применительно к каждому правовому институту может быть установлен тот главный системообразующий фактор, который обусловил обособление данного комплекса нормативных предписаний. Чаще всего – это особенности данной разновидности общественных отношений, то есть особенности предмета регулирования. Некоторые институты обособились по функциональному признаку и по признаку того, являются они общими или специальными.

В то же время, надо видеть, что правовые институты разноплоскостны. Например, в трудовом праве институт «трудовой договор» обособился в связи с особенностями предмета – договорных трудовых отношений, а институт «труд молодежи» – в связи с особенностями определенных субъектов. Вместе с тем, в трудовом праве выделились и общие институты.

Поэтому разновидности правовых институтов могут быть с достаточной точностью установлены лишь тогда, когда при их рассмотрении поочередно вводятся классификационные основания с учетом действия разных системообразующих факторов. Лишь при таком подходе становится возможным выявить подлинную картину реально существующих правовых институтов, каждый из которых занимает строго определенное место в системе отрасли права.

Наиболее общим образом правовые институты подразделяются на регулятивные и правоохранительные.

Обособление правоохранительных институтов имеет весьма существенное значение для понимания сложных процессов, характерных для развития структуры права.

Тенденция формирования самостоятельных правоохранительных институтов специфична для всех материальных отраслей российского права регулятивного профиля. Закономерно поэтому, что в кодифицированных актах, изданных в последние годы, правоохранительные нормы сгруппированы законодателем в отдельные главы и разделы.

К примеру, глава XIII Земельного кодекса Российской Федерации «Ответственность за правонарушения в области охраны и использования земель» содержит нормы, которые объединяются в правоохранительный правовой институт.

Обособление правоохранительных институтов выражает объективный процесс углубления правовых начал в жизни демократического общества, дальнейшего укрепления законности. С позиций глубинных закономерностей развития российского права сведение правоохранительных предписаний в единые комплексы необходимо потому, что таким путем происходит их прямое подчинение принципам законности, гуманизма, справедливости, имеющим в области государственно-принудительной деятельности органов правового государства специфическое выражение.

Правоохранительные институты отличаются известными особенностями, которые органически связаны с запретами, образующими непосредственную базу, нормативную основу правоохранительных норм. Среди конкретизирующих норм особо большую роль в правоохранительных институтах играют вариантные предписания (В-предписания). Во многих случаях специализация содержания правоохранительных институтов состоит в закреплении различных вариантов применения государственно-принудительных мер в зависимости от конкретных фактических обстоятельств, отраженных в составах правонарушений.

Особой классификацией правовых институтов является их деление на предметные и функциональные.

Каждый правовой институт посвящен определенному участку общественных отношений. Таким участком в большинстве случаев служит специфический предмет регулирования. Предмет как основание дифференциации институтов следует понимать в самом широком смысле. С. С. Алексеев в монографии «Структура права» выделяет следующие особенности предмета правового регулирования:

– конкретные разновидности отношений данного вида, в том числе разновидности товарных имущественных отношений в области оборота, лежащие в основе деления обязательственных институтов гражданского права (институты купли-продажи, поставки, подряда и т. д.);

– объекты правоохранительной деятельности, например собственность, личные права граждан и другие объекты, в соответствии с которыми подразделяются институты особенной части уголовного права;

– отдельные элементы отношений данного вида: рабочее время, время отдыха, заработная плата и иные, предопределяющие классификацию институтов трудового права;

– стадии движения отношений (возбуждение дела, судебное разбирательство и т. д.) как основание подразделения процессуальных институтов.

Функциональные институты – это продукт функциональной дифференциации права. Развитие и усложнение правового организма состоит не только в том, что складываются предметно-специализированные и конкретизирующие нормативные предписания, но и в том, что формируются институты, призванные дать «сквозное» регулирование отдельной операции в правовом регулировании, касающейся многих разновидностей данных отношении.

Отметим, что источником многих функциональных институтов служат вариантные конкретизирующие предписания (В – предписания), которые и составляют единый, юридически сцементированный правовой комплекс. При этом, как полагают авторы, каждый функциональный институт регулирует определенный участок общественных отношений, то есть имеет предмет правового регулирования.

Особую разновидность в плоскости рассматриваемого деления образуют процедурно-процессуальные институты. Однако институты, входящие в состав процессуальных отраслей (прежде всего, институты уголовно-процессуального и гражданско-процессуального права), насыщены таким специфическим общественно-политическим, нравственным и юридическим содержанием, что они образовали особые сферы правового регулирования. Сохраняя функциональный характер по своему происхождению, то есть по генетической линии, они обособляются внутри данной процессуальной отрасли преимущественно по предметному признаку. В составе процессуальных отраслей иногда складываются свои функциональные институты. К таким институтам, например, следует отнести комплекс норм уголовно-процессуального права, регулирующий производство по уголовным делам в отношении несовершеннолетних (гл. 50 УПК РФ).

Особое место среди институтов той или иной отрасли права занимают общие институты. Они не только сводят воедино нормативные обобщения, закрепляющие достижения правовой культуры, но и как бы возводят их в степень. Именно общие институты являются показателями юридического своеобразия данной отрасли или ее крупного подразделения, реальным выражением их существования в качестве обособленных правовых общностей.

Существует две группы правовых институтов данной разновидности: общезакрепительные и основные. Общезакрепительные – это наиболее общие функциональные институты, так как те комплексы норм, которые являются функциональными, имеют в определенной степени общий характер: они «выводят за скобки» некоторые единые моменты, касающиеся ряда отношений. В других же случаях функциональное регулирование касается не льгот и особенностей регулирования и не процедурных вопросов, а содержания всех отношений данного вида или рода.

К числу общезакрепительных следует отнести большинство институтов, которые включаются в состав общих частей или общих положений кодифицированных актов. В советском уголовном праве такими институтами являлись, в частности, институты необходимой обороны и крайней необходимости (ст. ст. 37, 39 УК РФ), институт соучастия (ст. 32–36 УК РФ) и др. В сфере гражданского права – это институт сделки, институт исковой давности, институт сроков.

С. С. Алексеев выделяет различие между общезакрепительными и функциональными институтами: «так как данная разновидность правовых образований касается существенных вопросов содержания всех или большинства отношений соответствующего вида, в отраслевом регулировании они по своему месту и значению «выдвинуты вперед». Речь идет не только о том, что общезакрепительные предписания излагаются в первых главах и разделах кодифицированных актов, но и о том, что они играют определяющую роль по отношению ко всем иным, предметным и функциональным институтам. При толковании и применении всех нормативных предписаний, входящих в отрасль, ее общезакрепительные нормы имеют исходное значение».

Основные общие институты содержат нормы, закрепляющие общие дефиниции, принципы отрасли, задачи законодательства (первые главы УПК РФ, ГПК РФ, ГК РФ и др.).

Таким образом, в составе каждой отрасли есть только один основной институт, являющийся носителем социально-политического и юридического содержания, в который входят дефиниции, принципы, задачи. Существенное правовое значение основного института заключается в том, что он формируется в нераздельном единстве с общезакрепительными институтами данной отрасли, образуя с ними особое подразделение – Общую часть.

Специализация институтов российского права выражается в ряде случаев в их дифференциации по сферам («ветвям») отношений данного вида.

Так, в гражданском праве Российской Федерации регулирование собственности дифференцируется в соответствии с ее формами и видами. В настоящее время здесь сложилось несколько самостоятельных институтов – институт частной собственности, институт государственной собственности, институт муниципальной собственности.

Как и в других случаях, дифференциация правовых институтов по сферам вызывает необходимость встречного процесса – интеграции нормативного материала. В соответствии с этим в некоторых областях российского права намечается формирование генеральных институтов.

Генеральный институт представляет собой комплекс норм, которые закрепляют общую юридическую конструкцию, в преломленном виде (по сферам) выраженную в дифференцированных институтах. По своей природе генеральные институты родственны общезакрепительным: их роль состоит в том, чтобы выразить то юридически единое, которое свойственно отдельным ветвям дифференцированного правового регулирования. Процесс формирования генеральных институтов в российском праве нельзя признать завершенным.

В некоторых отраслях права можно встретить правовые образования, которые представляют собой нечто среднее между сложным институтом и объединением. К ним, в частности, принадлежит система норм Общей части уголовного права, посвященных понятию, целям наказания, видам наказания и назначению наказания (Раздел III Общей части УК РФ). Эта система норм может быть охарактеризована в качестве единого и цельного института, в составе которого выделяются отдельные комплексы (виды наказаний, условное осуждение и др.). В то же время данные комплексы, несомненно, имеют статус институтов, и потому вся указанная выше система общих норм может быть определена и как объединение институтов.

Обращаясь к характеристике объединений правовых институтов, прежде всего необходимо заметить, что это особый, наиболее высокий уровень строения отрасли права. В результате дифференциации и интеграции нормативного материала в ряде отраслей из родственных институтов формируются укрупненные образования, которые и могут быть названы объединениями.

Объединения правовых институтов могут быть двух основных типов: общие и предметные.

Предметные объединения формируются в связи с особенностями отдельных укрупненных разновидностей в предмете регулирования данной отрасли. Таковы, например, объединения институтов семейного права («Брак», «Семья»). В частности, институты, помещенные в разделе «Семья», представляют собой довольно сложный комплекс, который охватывает различные стороны и ответвления семейных отношений, основанных на родстве, усыновлении, опеке и попечительстве.

Наиболее развитым объединением правовых институтов является подотрасль права. На важность выделения подотраслей как существенных структурных подразделений права указывает в литературе О. С. Иоффе. При этом автор подчеркивает, что подотрасль регулирует комплекс повторяющихся отношений. «Подотрасль, как и отрасль права, – пишет он, – должна содержать в себе совокупность норм, регулирующих однородные отношения разных видов, с включением в свой состав и таких норм, на основе которых могут быть приобретены конкретные права и обязанности».

Подотрасль – это такое объединение институтов, для которого характерна высокая степень специализации, дифференциации и интеграции входящих в его состав правовых общностей.

Наиболее яркой отличительной чертой подотраслей, выделяющей их из иных правовых общностей, является наличие в составе подотрасли общего института или ассоциации общих норм.

В связи с юридическим своеобразием подразделений правовой системы, множественностью системообразующих факторов выделяют специфические вторичные правовые образования, выражающие удвоение нормативного материала – отраслевые комплексные институты.

Вопрос о юридической природе комплексных институтов права остается малоисследованным и во многом дискуссионным. Так, по мнению Е. А. Киримовой, такие институты, во-первых, проявляются в сфере действия родственных отраслей права; во-вторых, не представляют собой их механической совокупности, а есть гармоничный сплав однородных отношений, составляющих неразрывный предмет регулирования данных институтов; в-третьих, являются институтами нескольких отраслей права.

В. М. Баранов и С. В. Поленина полагают, что связь между нормами «пограничных» (комплексных) институтов характеризуется тем, что на предмет одной отрасли права налагаются некоторые элементы метода правового регулирования другой отрасли.

По мнению В. М. Сырых, комплексные институты, в отличие от унитарных институтов, характеризуются тем, что:

1) нормы одной отрасли права применяются в другой отрасли;

2) нормы закрепляются, как правило, в источниках отрасли, которая их заимствует;

3) нормы проходят существенную переработку, модификацию применительно к специфике предмета и/или метода заимствующей их отрасли;

4) нормы применяются только в пределах одной, заимствующей их отрасли права.

Комплексный институт как явление системы права образуется в процессе заимствования отраслью права норм другой отрасли. Отрасль права, нормы которой заимствуются, можно условно назвать «материнской», а отрасль, в системе которой образуется комплексный институт, – «дочерней».

Характерным внешним признаком комплексного института выступает факт закрепления в законах и иных источниках права «дочерней» отрасли норм «материнской» отрасли. Однако этот признак действует лишь в совокупности с другими признаками комплексного института и сам по себе далеко не всегда влечет образование комплексного института. Не образуют комплексных институтов:

а) случаи воспроизведения конституционных норм и принципов в системе специальных отраслей права;

б) факты простого дублирования в источниках одной отрасли норм другой отрасли права;

в) случаи помещения комплексных институтов в источниках «материнской», а не «дочерней» отрасли права.

Так, например, институт свободы совести и свободы вероисповедания является комплексным межотраслевым институтом, где нормами «материнской» отрасли выступает конституционное право, а «дочерней» – гражданское, административное, уголовное право.

Наряду с отраслевыми комплексными институтами, представляющими собой удвоение структуры в пределах отдельной отрасли, существуют также межотраслевые комплексные объединения норм.

Межотраслевые комплексные институты – это общности норм, которые также представляют собой результат известного удвоения структуры права. Но они сами выступают в качестве подразделений общностей более высокого уровня – комплексных отраслей. По своим юридическим свойствам межотраслевые комплексные институты являются образованиями, которые целиком соответствуют особенностям комплексных отраслей.

Подводя итог, заключим, что при определение института права и его структуры в отечественной государственно-правовой доктрине исходными выступили теоретические положения, которые были разработаны С. С. Алексеевым, В. М. Барановым, О. С. Иоффе, Е. А. Киримовой, С. В. Полениной, В. М. Сырых, В. С. Якушевым и другими правоведами. Отражая дискуссионные проблемы и осуществляя анализ определений института права, его структуры и видов и приходим к выводу, что в теоретических положениях различных авторов по ряду пунктов существует значительное сходство.

Резюмируя изложенное, можно определить институт права как структурное подразделение системы права, представляющее собой совокупность однородных правовых норм, воздействующих на один вид общественных отношений, связанных единством предмета и метода регулирования, основанных на единых основополагающих политико-правовых принципах (идеях).

 

1.2. Понятие и сущность свободы совести и свободы вероисповедания как комплексного межотраслевого института российского права

Научное знание о сущности института права в государственно-правовой доктрине обеспечивает возможность сформулировать понятие и дать представление о содержании государственно-правового института свободы совести и свободы вероисповедания, позволяет увидеть его контуры, выявить составные компоненты, выработать рекомендации относительно качества существующих и недостающих правовых норм.

Следует отметить, что до настоящего времени свобода совести и свобода вероисповедания как комплексный институт российского права не подвергались объективному, всестороннему и детальному исследованию, что и стимулировало авторов к изучению данного государственно-правового института.

Данное исследование опирается на теоретическую конструкцию (концепцию) института и подкрепляется юридической (судебной) и законотворческой практикой, связанной с оценкой закономерностей развития общественных отношений в сфере реализации права на свободу совести и вероисповедания.

Мы исходим из того, что форма свободы совести и свободы вероисповедания, то есть правовой институт данной свободы адекватна ее содержанию – свободе совести как субъективному праву. Свобода совести как субъективное право в современной России характеризуется комплексным многоуровневым межотраслевым правовым регулированием, включающим в себя наряду с нормами, определяющими содержание этой свободы, меры ее гарантирования, защиты и ограничения.

Таким образом, правовой институт свободы совести и свободы вероисповедания в Российской Федерации – это совокупность юридических норм, регулирующих общественные отношения в связи с реализацией соответствующего субъективного права.

Сложный, комплексный характер свободы совести и свободы вероисповедания затруднил попытки дать исчерпывающее определение данному институту. Так, предлагалось рассматривать свободу совести в «широком» (через общефилософские и общесоциальные категории) и «узком» (через совокупность демократических прав и свобод) смыслах. В ходе дискуссии «широкий» смысл трансформировался в предложение понимать свободу совести как свободу убеждений в целом, «узкий» же смысл предполагал осмысление ее через отношение к религии и атеизму. Некоторыми авторами полностью отождествлялись столь разные по содержанию понятия как, «свобода» и «свобода совести». Авторы настоящего исследования стоят на позициях комплексного подхода к изучению понятия «свобода совести и свобода вероисповедания».

Рассмотрев в определенной последовательности структурные элементы понятия «свобода совести», полагаем, что с их помощью можно с различных сторон анализировать такой важный и достаточно сложный интегральный правовой институт, каким является «свобода совести и свобода вероисповедания».

Ключевым термином рассматриваемого правового института является категория «свобода», которая в современной юридической науке является одним из базовых понятий. Трансформация понятия и содержания свободы прошло длительный путь.

Понятие о свободе как неотъемлемом качестве человека, заключенном в его природе, было чуждо античному миру. В Средние века распространение христианства повлияло на восприятие свободы как сущности человека. Свобода связывалась с греховностью человека, его своеволием и неподчинением божественному промыслу.

Систематические основы теории права, в основе которых лежало сформировавшееся под влиянием христианских традиций универсальное понимание свободы, были разработаны в пределах Нового времени. На обращение философов к проблеме свободы оказало влияние обращение к идее естественного права. Это способствовало оформлению идеи неотъемлемой личной свободы человека. Большую роль в исследовании свободы сыграли учения Гоббса, Локка, Спинозы, Монтескье, Руссо, а так же представителей немецкой классической философии (Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель). Свобода понималась как независимость человека от принуждающего произвола кого бы то ни было, посредством категории «свобода» определялось и рассматривалось право.

Особое внимание следует уделить марксизму и его восприятию свободы, ввиду исключительной роли, которую марксизм сыграл в период Новейшего времени. Марксистское понимание свободы в ее диалектическом взаимодействии с необходимостью противостоит как волюнтаризму, проповедующему произвольность человеческих поступков, так и фатализму, рассматривающему их как предопределенные. В отличии от идеалистов, ограничивающих проблему свободы сферой сознания, марксизм считал, что одно сознание свободы, без возможности ее практического воплощения в деятельности, – это лишь иллюзия реальной свободы. Марксисты определяли свободу как деятельность, опирающуюся на познание необходимости, согласно которому свобода личности, коллектива, класса, общества в целом заключается не в воображаемой независимости от объективных законов, а в способности выбирать, принимать решения со знанием дела. Это исторически относительная, но вместе с тем реальная практическая свобода личности выбирать свою линию поведения в различных обстоятельствах возлагает на нее моральную и социальную ответственность за свои поступки.

Таким образом, можно сформулировать понятие «свобода» как способность человека к активной деятельности в соответствии со своими намерениями, желаниями и интересами, в ходе которой он может добиться поставленных перед собой целей.

При определении понятия «свобода» отметим одну лингвистическую особенность русского языка: существует определенная сложность в разграничении понятий «свобода» и «воля».

Толковый словарь В. Даля определяет свободу как «свою волю, простор, возможность действовать по-своему, отсутствие стеснения, неволи, рабства, подчинения чужой воле». Сходным образом определяется и воля: «данный человеку произвол действия; свобода, простор в поступках; отсутствие неволи, насилования, принуждения». Кроме того, русский язык отражает и такой аспект воли, как власть или сила, «нравственная мочь, право могущество». В. Даль, раскрывая аспект понятия воли, приводит такие выражения и пословицы: «На это ваша воля. Ваша воля – наша доля» и т. п.

Это позволяет сделать вывод, что воля в какой-то мере выступает свободой без ответственности, без запрета нарушать чужую свободу. Этот лингвистический нюанс отражает, на наш взгляд, достаточно важный элемент российского менталитета, который состоит не только в относительно (по сравнению с классическим либеральным мировоззрением) слабом присутствии в массовом сознании идеи свободы как высшей ценности индивидуального бытия, но и в известной доле опасения того, что свобода может обернуться ничем не ограниченным своеволием, отрицательно влияющим на установленный общественный порядок.

Обретение свободы, в том числе и совести, и вероисповедания в масштабах, качественно (да и количественно) отличных от прежних, привело к тому, что она стала рассматриваться как нечто само собой разумеющееся, а отчасти как и не представляющее особой ценности, более «модное», чем нужное.

С другой стороны, столкнувшись с «пространством свободы», люди на собственном опыте начали ощущать тяжесть ответственности за принимаемые решения, трудности самостоятельного, без вмешательства государства, устройства собственной жизни, формирования мировоззрения.

По мнению И. Б. Михайловской, массовое сознание является одним из самых консервативных элементов социума, трудно поддающимся изменениям, но на переломных моментах истории, на крутых изменениях общественной жизни, эволюция в сознании происходит очень быстро. Элементы нового взгляда на мир проявляются, прежде всего, применительно к тем аспектам жизни, которые затрагивают повседневные интересы людей, не находящие удовлетворения при существующем положении вещей. Свидетельство тому – рост числа тех, кто признает важность права частной собственности, и в то же время сокращение доли тех, кто оценивает как «важные» и «очень важные» права первого поколения (прежде всего, свободу совести и вероисповедания).

Полагаем, что понятия свобода и ответственность неразделимы, так как свобода не вседозволенность, за нарушение чужих прав и свобод личность несет ответственность перед обществом по закону, принятому обществом.

Остановимся подробно на понятии «совесть», которое раскрывает содержание рассматриваемого института. Ее связь с понятием религии, с социальным предназначением церкви и иных религиозных организаций обеспечило трансформацию этой морально-нравственной категории в юридическую.

Смысл, который вкладывается в понятие «совесть», требует отдельного философско-методологического исследования. Нельзя не согласиться с А. А. Милтсом в том, что, несмотря на то, что совесть является объектом непрекращающихся дискуссий, «наши представления о ней весьма ограничены. На многие связанные с этим понятием вопросы мы можем дать только приблизительные ответы, а иногда интуитивно догадываться».

По определению В. И. Даля, «совесть есть нравственное чувство человека, внутреннее сознание добра и зла, тайник души, в котором отзывается одобрение или осуждение каждого поступка». По мнению Г. Г. Черемных, выше процитированное определение выделяет два момента, имеющих смысловое значение.

Во-первых, обращение к нравственным чувствам человека указывает направление поиска более точного определения. Во-вторых, определение В. И. Далем этого чувства человека как внутреннего сознания позволяет квалифицировать данную субъективную свободу как индивидуальную, относящуюся к атрибутивной составляющей частной жизни человека.

В философском аспекте понятие совести имеет узкое и широкое значение: 1) это способ, каким чувство ценности становится значимым для человека; 2) нравственное сознание, чувство или знание того, что хорошо и что плохо, справедливо или несправедливо

Современные философы определяют совесть как «способность личности осуществлять нравственный самоконтроль, самостоятельно формулировать для себя нравственные обязанности, требовать от себя их выполнения и производить самооценку совершаемых поступков», подчеркивая индивидуальные личностные начала отдельного человека. В то же время известная латинская поговорка гласит: «Совесть – тысяча свидетелей». Из приведенного определения вытекает приоритет публичных ценностей в морально-нравственной оценке человеком своих мыслей, действий и поступков.

По мнению Г. Г. Черемных, «в определении понятия «совесть» должны диалектически сочетаться начала частного, индивидуального и публичного, общественного. Однако такой подход, соответствующий философской, а следовательно, научно-атеистической позиции, когда человек, совершая тот или иной поступок, исходит из собственных (иногда эгоистических) интересов или коллективных, на первый взгляд, противоречит религиозным догмам, предполагающим публичное отправление культов, публичное раскаяние или отпущение грехов».

Проблема определения понятия совести волнует не только философов-материалистов, но и богословов. Так, Иоанн Богослов считает, что «Совесть – голос божий в человеке», то есть и в этом случае возможно сочетание публичного и частного. Публичное – в следовании канону, отправлении обрядов и церемоний, частное – основанное на постулате «бог внутри нас».

Таким образом, на основе выше приведенных определений можно заключить, что совесть – это нравственная оценка сознанием человека содержания и последствий собственных и чужих поступков.

Что касается понятия «свобода совести», то, несмотря на то, что составляющие категорию понятия «свобода» и «совесть» обладают самостоятельным смыслом, содержание данной категории не является механически объединенной суммой этих понятий, а имеет собственное мировоззренческое и юридическое значение.

Теоретико-правовая модель свободы совести включает понимание свободы совести в объективном и субъективном смыслах. Свободу совести в объективном смысле можно охарактеризовать как систему юридических норм, составляющих законодательство о свободе совести определенного исторического периода в конкретной стране. Свобода совести в субъективном смысле есть конкретные возможности, права, притязания, возникающие на основе и в пределах законодательства о свободе совести, то есть это конкретные правомочия субъектов, вытекающие из указанных актов, принадлежащие им от рождения и зависящие в известных пределах от их воли и сознания, особенно в процессе использования. Субъективное право на свободу совести – гарантированная законом мера возможного (дозволенного, разрешенного) поведения гражданина в рамках указанной системы (человек – религия – религиозное объединение – государство), очерчивающая юридические рамки индивидуальной свободы личности.

Необходимо констатировать, что феномен свободы совести представляется многосторонним, многоуровневым, многоаспектным.

Выделение в свободе совести различных аспектов осуществил Ф. М. Рудинский: он отметил наличие в ней морально-философского, социального, политического и правового аспектов. Аспектного подхода к изучению данной свободы придерживался и В. Н. Савельев – первоначально в своей монографии, а затем и в диссертационном исследовании. Кроме них акцент на отдельных аспектах при изучении субъективных прав личности, включая свободу совести, делают и С. А. Авакьян, и Е. А. Лукашева.

Сущность аспектного подхода заключается в том, чтобы, выделив основные с точки зрения цели моменты его существования, постараться устранить противоречия, возникающие в связи с его восприятием в качестве целостного феномена.

Отметим, что говорить об исчерпывающем количестве аспектов не верно. Их количество всегда будет обусловлено: а) самим изучаемым явлением, его сущностью и спецификой; б) целью и конкретными задачами исследования; в) методами, используемыми для решения поставленных задач и достижения цели; а также г) авторской гипотезой исследования.

Свобода совести как социальный феномен нематериального (духовного) порядка, обладающий высокой степенью абстракции, неминуемо затрагивает и во многом обусловлен различными сферами общественной жизни. Именно в соответствии с этим принято выделять следующие наиболее существенные аспекты свободы совести: экономический, политический, нравственный и правовой.

Данный перечень в зависимости от иных социальных сфер, так или иначе связанных со свободой совести, можно дополнить историческим и мировоззренческим (включая религиозный, философский и научный) аспектами.

В рамках подобного максимально широкого подхода вполне оправданно говорить и об иных аспектах свободы совести. Так Л. Л. Батуева, комментируя собственную работу, отмечает, что в «статье рассматривается аспект свободы совести, связанный с отношением Советского государства к культурному наследию». М. Г. Кириченко, в свою очередь, анализирует международно-правовые аспекты данной свободы.

Вместе с тем, помимо вышеобозначенных основных аспектов, отдельные авторы дополнительно приводят: онтологический, гносеологический, ранее уже упомянутый – философский, религиозные, социальные, психологические, социально-психологические аспекты, правосознание как аспект свободы совести, а также конкретно-исторический и аксиологический подходы к рассмотрению проблем свободы совести.

В этой связи представляется справедливым тезис о неисчерпаемости сторон (аспектов) свободы совести, однако в данной работе диссертантом преследуется цель исследования теоретико-правовых аспектов данного феномена.

Мы солидарны с мнением профессора С. А. Авакьяна, который считает, что свобода совести имеет два аспекта. Один – это свобода морально-этических воззрений человека (т. е. что считать добром и злом, добродетелью или подлостью, хорошим или плохим поступком, честным или бесчестным поведением и т. д.).

Другой аспект свободы совести – это внутренняя (духовная) возможность личности выбрать себе подобный идеал и поклоняться ему. Свобода вероисповедания представляет собой возможность верить в существование такого идеала не в виде кого-то из окружающих, а в виде необычного (божественного) существа, не только самого честного, справедливого, гуманного, но и думающего о нравственной чистоте каждого из нас, помогающего нам выбрать истинный путь, удерживающего от плохих поступков, настраивающего на помощь ближнему.

И. Н. Вишнякова утверждает, что свобода совести соотносится со свободой вероисповедания (свободой религии) как родовое и видовое понятия, как общее и частное. Иными словами, свобода совести и вероисповедания означает, с одной стороны право, верить, а с другой – право не верить. Свобода вероисповедания есть лишь элемент свободы совести, поскольку к свободе вероисповедания относится свобода выбора религии и свобода отправления религиозных обрядов. Исповедовать веру – означает открыто признавать ее, следовать ей, то есть жить согласно ее канонам и догмам, вести личную, семейную и общественную жизнь в соответствии со своим религиозным мировоззрением. Религия есть частное дело каждого человека, дело его личного внутреннего чувства и разума. Свобода совести и вероисповедания предполагает, что никакая власть – ни государство, ни духовенство той или иной религии – не вправе вмешиваться в религиозную жизнь человека.

Исходя из лингвистической конструкции формулировки ст. 28 Конституции Российской Федерации, предусматривающей, что «каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания…», получается, что на конституционном уровне свобода совести хотя формально и связывается со свободой вероисповедания, однако не отождествляется с ней. Следовательно, согласно Конституции, это самостоятельные понятия, каждое из которых должно иметь специфическое юридическое наполнение, однако дальнейшее содержание названной статьи Конституции опровергает это. Свобода совести и свобода вероисповедания рассматриваются как единое понятие, включающее в себя: «право исповедовать индивидуально или совместно с другими любую религию или не исповедовать никакой, свободно выбирать, иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними». То есть, согласно конституционно-правовому содержанию и смыслу ст. 28 свобода совести и свобода вероисповедания составляют единое понятие и единый правовой институт. Данное заключение подтверждается и специалистами Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве российской Федерации. Так, в подготовленном ими Комментарии к Конституции Российской Федерации, категории «свобода вероисповедания» и «свобода совести» рассматриваются в неразрывном единстве как одно понятие и единый правовой институт.

М. В. Баглай и В. А. Туманов также рассматривают свободу совести и вероисповедания как единое понятие. По их мнению, «свобода совести и вероисповедания – право человека как быть атеистом, то есть не верить в Бога, так и верить в Бога в соответствии с учением той или иной свободно выбранной им религии (вероисповедания)».

Неопределенность действующей терминологической конституционной конструкции может негативно сказаться на законотворческой деятельности и правоприменительной практике. Об этом предупреждает А. И. Кудрявцев, справедливо указывая, что нельзя признать удачным установившееся в современном праве присутствие в одном контексте терминологически разных, но взаимосвязанных понятий «свобода совести» и «свобода вероисповедания». При этом разработчики законов и исследователи иногда противопоставляют эти понятия, а иногда используют как синонимы. В современном понимании содержания свободы совести, характеризующем отношение человека и гражданина к религии, она рассматривается как их право исповедовать любую религию или не исповедовать никакой, иметь религиозные или нерелигиозные убеждения. Свобода вероисповедания (религии) – это право человека выбирать и исповедовать любую религию. Следовательно, «свобода вероисповедания» – лишь одна из составляющих понятия «свободы совести», диалектически взаимосвязанная с ним, и вряд ли стоит разделять их в процессе законотворчества. Кроме того, сведение конституционных прав граждан в сфере государственно-церковных отношений исключительно к свободе вероисповедания, то есть подмене широкого понятия более узким, неизменно приводит к игнорированию или нарушению права граждан на свободомыслие.

Чтобы внести ясность и определенность в этот вопрос, Г. П. Лупарев предлагает вместо термина «свобода совести и вероисповедания» использовать в законодательстве более нейтральное, по его мнению, понятие «свобода мировоззрения». «Главным достоинством предлагаемого института, – по мнению автора, – будет переход от дуалистического к плюралистическому пониманию мировоззренческой свободы».

Советские и большинство современных правоведов относят данное правомочие к числу личных прав и свобод, выделяя в качестве определяющих критериев следующие:

1) Гарантированность и индивидуальной свободы, то есть возможность беспрепятственного выбора различных вариантов поведения гражданина в сфере нравственных отношений, быта, частной жизни;

2) Способность к индивидуализации личности гражданина, к наилучшему проявлению духовных интересов, способностей, склонностей;

3) Предопределение наиболее существенных аспектов положения личности по отношению к законности и правопорядку.

Выделение индивидуального характера свободы совести в качестве критерия, отличавшего ее от остальных прав и свобод, нередко приводило к автономному рассмотрению данного права.

В юридической и государствоведческой литературе высказывалось мнение, относящее свободу совести к политическим конституционным правам, к общественному праву, к конкретному проявлению свободы слова и мысли. Некоторые авторы предлагали компромиссный вариант, подразумевая под свободой совести одну из важнейших личных и социально-политических свобод граждан.

В связи с наметившейся в 90-е г. традицией расширительного толкования понятия высказываются предложения объединить в единый комплексный институт свободу мысли, слова, мнений и убеждений, назвав полученное образование «интеллектуальная свобода человека», и инкорпорировать его в действующее законодательство путем включения в Конституцию Российской Федерации (ст. 28).

По нашему мнению, свобода совести – это система взаимосвязанных самостоятельных элементов.

Анализируя содержание свободы совести, ряд авторов, продолжая марксистско-ленинскую традицию, трактуют его как право иметь религиозные или атеистические убеждения.

Существует позиция, определяющая свободу совести как выражение отношения человека к религии, реализуемое в трех формах:

– право верить в Бога, исповедовать какую-либо религию;

– право индифферентно относиться к религии и атеизму;

– право быть атеистом, то есть не исповедовать никакой религии и активно отрицать существование Бога.

Широкий круг исследователей определяют понятие свободы совести с позиции гарантированного соблюдения данного права. Так, В. И. Савельев трактует свободу совести как обеспечение в обществе демократических прав и свобод, реально гарантирующих личности свободный выбор между религиозным и атеистическим мировоззрением и возможность проявлять свои убеждения в обществе.

Г. Г. Черемных определяет свободу совести как комплексный институт, сочетающий в себе элементы личной и публичной свободы, то есть исповедовать или не исповедовать религию, отправлять или не отправлять религиозные культы, вести религиозную или атеистическую пропаганду.

В юридической литературе встречается характеристика свободы совести как сугубо светского установления, порожденного религиозным плюрализмом и нежеланием государства вмешиваться в религиозные дела граждан. Но есть и такая точка зрения, согласно которой для свободы совести характерны религиозные истоки, и никто, в том числе и государство, не вправе определять границы и законные основания данной свободы.

Анализируя содержание понятия «свобода совести», следует учитывать субъективизм авторов, в некоторых атеистических работах можно встретить утверждение, что истинная свобода – это свобода от религии, а свобода совести в юридическом смысле – лишь условие достижения этой подлинной свободы.

Толкование свободы совести у сторонников традиционно-юридического подхода понимается как право человека принимать или не принимать религиозные верования, исповедовать индивидуально или совместно с другими любую религию или не исповедовать никакой, свободно выбирать, иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними, не подвергаясь преследованиям и дискриминации со стороны государева и общества. Право принимать или не принимать религиозные верования предполагает свободный выбор личных религиозно-нравственных императивов, наиболее ей близких. Иметь религиозные или иные убеждения, значит, располагать, обладать определенным набором ценностей мировоззренческого, этического, нравственного характера. Право исповедовать религию означает гарантированную возможность следовать какому-либо учению; распространение убеждений трактуется как способность сделать их доступными, известными широкому кругу лиц, используя проповеди, речи и материально опосредованные объекты (например, литературу, теле-, видеоматериалы, рекламу). Признание права свободно действовать в соответствии с избранными религиозными императивами означает свободу быть членом существующих религиозных объединений, основывать новые.

Для обеспечения правильного понимания свободы совести необходим не только тщательный научный анализ отдельных записанных в Конституции положений, но и их сопоставление друг с другом, рассмотрение последствий применения на практике. Как показывает изучение понятия свободы совести, вытекающее из Конституции Российской Федерации, это – сложная правовая категория, состоящая из взаимосвязанных между собой десяти структурных элементов: 1) право исповедовать любую религию; 2) право совершения религиозных обрядов; 3) право менять религию; 4) право не исповедовать никакой религии; 5) право пропаганды религии; 6) право вести атеистическую пропаганду; 7) право на благотворительную деятельность; 8) право на религиозное образование; 9) культурно-просветительская религиозная деятельность; 10) равенство перед законом всех граждан, независимо от их отношения к религии.

Таким образом, при определении сущностного содержания права на свободу совести и свободу вероисповедания все вышеперечисленные авторы используют теологический термин «религия», однако его определения в юридической наукой не выработано.

Мы солидиризируемся с мнением Института свободы совести и Романом Анатольевичем Подопригорой, высказавшим данную концепцию в диссертационном исследовании на соискание ученой степени доктора юридических наук, о том, что «сформулировать понятие религии в законодательстве невозможно и нецелесообразно», и потому, по нашему мнению, при формулировании понятия «институт свободы совести и свободы вероисповедания» введение термина «религия» не допустимо. Данный термин необходимо заменить на термин «мировоззрение», значение которого представляется более емким, содержательным и отражающим современные тенденции в праве.

Резюмируя вышеизложенное, авторы определяют институт свободы совести и свободы вероисповедания как совокупность правовых норм, регулирующих общественные отношения в сфере права человека принимать или не принимать, свободно выбирать, менять, распространять и выражать любые мировоззренческие системы, не подвергаясь дискриминации и преследованиям со стороны государства и общества.

 

1.3. Генезис юридических представлений об институте свободы совести и свободы вероисповедания в России

Рассмотрение института «свободы совести и свободы вероисповедания» в его историческом развитии предоставляет возможность современному законодателю определить содержание указанного института в контексте развития общества, его место в формировании гражданского общества, учесть исторический опыт в современной государственной политике.

Проблема исторической ретроспективы права человека на свободу совести и вероисповедания достаточно полно исследована учеными-правоведами. Наибольшую ценность, по нашему мнению, представляют исследования дореволюционных авторов: К. К. Арсеньева, С. Н. Булгакова, П. В. Знаменского, А. И. Иванцова-Платонова, В. Кипарисова, С. Мельгунова, Г. Новоторжского, М. А. Рейснера, Н. С. Тимашева, Д. Цветаева, В. А. Цыпина, А. Шмемана, У. Штутца.

Советская историография по данному вопросу так же достаточно обширна, представляют интерес работы А. Валентинова, Ю. И. Гирмана, Е. Ф. Грекулова, Л. И. Емельяха, В. Ф. Зыбковца, М. Г. Кириченко, А. И. Клибанова, М. М. Персица, Р. Ю. Плаксина, Ю. А. Розенбаума и Ф. М. Рудинского, которые целиком посвящены рассмотрению церковно-государственных отношений, а проблемы института «свободы совести и свободы вероисповедания» специально в них не рассматриваются.

Также отметим диссертационные исследования А. А. Левиной, Н. В. Соколовой, Н. Ю. Тетерятникова.

Обратим внимание, что генезис юридических представлений об институте свободы совести и свободы вероисповедания исследован не достаточно полно, и вопрос о возникновении данного института в России представляется дискуссионным. Понимая под правовым институтом свободы совести и свободы вероисповедания совокупность юридических норм, регулирующих общественные отношения в связи с реализацией соответствующего субъективного права, рассмотрим закономерности развития права на свободу совести и вероисповедания как одного из существенных продвижений в развитии личной свободы человека, и на основе данных исследований определим начальную точку возникновения института «свободы совести и свободы вероисповедания» и его историческую ретроспективу.

Н. Ю. Тетерятниковым в диссертационном исследовании «Теоретико-правовые аспекты свободы совести» выработана трехчленная модель правового генезиса свободы совести, которая основывается на историческом материале и отражает три основных этапа эволюции представлений о данной свободе. Данная модель авторам настоящего исследования представляется наиболее полно отражающей пути развития и становления права о свободе совести и вероисповедании.

По мнению Н. Ю. Тетерятникова, историко-правовой генезис свободы совести состоит из трех основных этапов развития данной свободы в качестве категории юриспруденции.

Первый этап характеризуется отождествлением свободы совести со свободой выбора вероисповедания (без права на отказ от вероисповедания как такового); второй с пониманием под свободой совести собственно свободы вероисповедания (включая юридически зафиксированную возможность придерживаться атеистических убеждений); третий – тем, что свобода совести соотносится со свободой религиозных и иных убеждений индивида и его непротивоправного поведения, основанного на этих убеждениях.

Таким образом, на протяжении трех этапов своего развития свобода совести, начиная со свободы способа вероисповедания, раскрывается, «разворачивается» до свободы каждого человека как в мировоззренческой, так и в поведенческой сферах.

Предложенная модель генезиса свободы совести применима практически к любой существующей или существовавшей ранее правовой системе в рамках европейской цивилизации. В отношении России эта схема выглядит следующим образом.

В отношении России этапы развития свободы совести хронологически выглядят следующим образом: первый этап – с конца X в. н. э. (с момента «крещения» Руси, когда была введена единая общеобязательная религиозная идеология) по Февральскую революцию 1917 г.; второй – с 14 июля 1917 г. (принятие Постановления Временного Правительства «О свободе совести» допускающего вневероисповедное положение граждан) по 15 декабря 1990 г. (внесение изменений в ст. 50 Конституции РСФСР, согласно которым гражданам республики была гарантирована свобода совести, включая право свободно выбирать, иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними при условии соблюдения законодательства); третий этап в развитии юридической свободы совести продолжается по настоящий момент.

Первый этап развития свободы совести и вероисповедания датируется 998 г. от Рождества Христова, однако он весьма условен и традиционно приводится по «Повести временных лет» как год введения христианства на Руси Великим князем киевским Владимиром. Однако существуют и иные датировки этого события. Так, в одной из русских летописей об этом говорится под 992 годом; в другом же документе, принадлежавшем якобы киевскому митрополиту Исидору, а ныне хранящемся в Ватиканской библиотеке в 998 г. был крещен Володимер, который крестил Россию». С этого момента и до XVI века шел процесс оформления данной свободы. С XVI же века эта свобода в России, как указывает В. Л. Ефимовских, уже существовала фактически. «Общий принцип, которому следовали власти, состоял в предоставлении каждому иностранцу свободы в совершении частного и общественного богослужения. Пропаганда иноверия среди православных была запрещена, среди иноверцев допускалась. На почве этого фактического решения вопроса в XVII веке возникло решение и юридическое. Руководствуясь нормами естественного права, власть придала государственный статус католицизму и протестантизму, запрещая и преследуя прозелитизм».

В Царской России господствовавшая православная церковь была частью государственного аппарата, в соответствии с законом самодержавная власть управляла церковью «посредством Святейшего правительствующего синода, ею учрежденного».

Остатки своей независимости от государства церковь утратила в результате реформы церковного управления, проведенной Петром I. Принятый 25 января 1721 г. Регламент, или Устав, Духовной коллегии ликвидировал патриаршество и поставил во главе церкви Духовную коллегию. Царский манифест повелевал подданным, духовным и мирским, исполнять указы Духовной коллегии «под великим за противление и ослушание наказанием».

14 февраля 1721 г. Духовная коллегия была переименована в Святейший правительствующий синод, члены которого приносили присягу в верности царю. Царским уставом от 11 мая 1722 г. была учреждена должность обер-прокурора Синода, который назначался из светских лиц и осуществлял в соответствии со специальной инструкцией государственный надзор и контроль за деятельностью Синода. В 1802 г. Синод был лишен права прямых сношений с высшими государственными учреждениями и мог обращаться к ним только через обер-прокурора.

С 1803 г. обер-прокурор стал подчиняться непосредственно царю. Таким образом, высший орган управления православной церковью был превращен в правительственный комитет, который полностью подчинялся самодержавной власти. В своей деятельности он руководствовался правовыми нормами, детально регламентировавшими церковную структуру, управление, другие внутрицерковные вопросы и даже порядок отправления культа.

После петровской реформы положение церкви в государстве очень точно определялось употреблявшимся в законодательстве термином «ведомство православного вероисповедания». Церковь действительно была превращена в одно из государственных ведомств.

«Население Российской империи разделялось законами по следующим признакам: социальному (деление на сословия), религиозному (отнесение к различным конфессиям) и национальному. Вероисповедная принадлежность оказывала большое влияние на объем гражданских прав. Наиболее угнетаемые национальности занимали низшие места в иерархии религий, национальный гнет сочетался с религиозным».

Согласно Своду законов Российской империи, изданному в 1832 году и введенному в действие с 1 января 1835 г., все религии на территории страны делились на три группы: государственная (православное исповедание), терпимые (католическая, протестантская, армяно-григорианская церкви, ислам, буддизм, иудаизм, язычество) и нетерпимые (т. н. «секты», к которым, в частности, относили духоборов, молокан, иудействующих, скопцов и иконоборцев).

Свод учреждений и уставов управления духовных дел иностранных исповеданий, христианских и иноверных, кратко именуемый Уставом духовных дел иностранных исповеданий, состоял из книг (разделов): об управлении духовных дел христиан римско-католического, протестантских (евангелическо-лютеранского, евангелическо-ауксбургского, евангелическо-реформатского) и армяно-григорианского исповеданий; караимов; евреев; магометан; ламаитов; язычников.

В Своде законов Российской империи слово «еврей», как отмечает В. В. Клочков, «определяло не только национальную, но и вероисповедную принадлежность. Евреи (последователи иудаизма) в соответствии с Уставом духовных дел иностранных исповеданий могли отправлять общественное богослужение в синагогах и молитвенных школах. Вне черты оседлости устройство молелен еврейскими обществами допускалось только с разрешения министра внутренних дел».

В феврале 1905 г. председатель Комитета министров и особого совещания при Комитете министров по подготовке закона о веротерпимости С. Ю. Витте представил записку «О современном положении православной церкви». В записке предлагалось изменить государственное положение церкви путем восстановления упраздненного Петром I соборного начала. Петербургский митрополит Антоний в записке «Вопросы о желательных преобразованиях в постановке у нас православной церкви» ставил вопрос об уменьшении зависимости церкви от государственной власти.

Таким образом, и либеральная буржуазии, и иерархи церкви признавали наличие полной зависимости церкви от государства. В не меньшей зависимости от государства находились и конфессиональные организации всех других терпимых в царской России исповеданий.

Так, например, национальные школы для мусульман подразделялись на общие начальные (мектебе) и специальные (медресе) – для подготовки мулл. И те, и другие находились в ведении духовенства. Мектебе создавались при мечетях. Заведование ими и преподавание в них возлагалось законом на приходское (мечетское) духовенство. Мектебе и медресе учреждались высшими мусульманскими духовными органами – духовными правлениями и губернскими меджлисами и содержались на доходы от духовных имуществ и добровольные пожертвования мусульман. Указанные органы составляли проекты программ для всех духовных училищ, «имели попечение» о содержании этих училищ, осуществляли наблюдение «как за учением, так и нравственным поведением учителей и учеников». Обучение в мектебе и медресе носило исключительно религиозный характер и сводилось к заучиванию текстов духовных книг. Светским предметам уделялось крайне незначительное внимание, а их преподавание велось по средневековым учебникам.

Осуществляя русификаторскую политику, царское правительство учреждало для мусульман так называемые русско-туземные училища, однако количество их было крайне незначительным. Например, согласно отчету министерства народного просвещения за 1910 г., в Сырдарьинской, Ферганской и Самаркандской областях имелось лишь 89 таких школ, а конфессиональных мусульманских училищ – 11088.

До 1905 г. мусульмане фактически могли обучаться только в начальных конфессиональных школах, так как действовали ограничения для их поступления в государственные средние и высшие учебные заведения. Однако и после отмены ограничений лишь незначительное число детей мусульман – как правило, из богатых семей – поступало в русские гимназии и университеты. О том, насколько «эффективной» была система образования для мусульман, свидетельствует тот факт, что в 1904 г. число грамотных среди населения Средней Азии составляло всего 5,3 %.

Как сообщает об этом времени С. А. Авакьян: «В период монархии государство возвело в ранг юридической обязательности указание религиозной принадлежности подданных, оставляя человеку свободу выбора исповедуемой религии, но не допуская возможности отказаться от исповедания религии, выбрать и тем более проповедовать атеистические убеждения».

Таким образом, первый этап длился вплоть до февральской революции 1917 г., поскольку в этот промежуток времени безбожие (атеизм) находилось под запретом, а его сторонники преследовались государственной властью.

Второй этап в развитии юридической свободы совести в России начался с 14 июля 1917 г., когда был принят Закон «О свободе совести», который в основном повторял мартовское Постановление Временного Правительства, где в статье 1 устанавливалось: «Каждому гражданину Российского Государства обеспечивается свобода совести. Посему пользование гражданами политическими правами не зависит от принадлежности к вероисповеданию и никто не может быть преследуем и ограничиваем в каких бы то ни было правах за убеждения в делах веры».

Данный Закон устанавливал для лиц, достигших четырнадцатилетнего возраста свободный переход из одного вероисповедания в другое, а также предусматривало вневероисповедное положение граждан (статьи 4, 5 Постановления), акты гражданского состояния которых должны были вестись не церковными организациями, а органами местного самоуправления (статья 8). Лица, меняющие вероисповедание или «признающие себя не принадлежащими ни к какой вере», для прекращения правовых отношений, вытекающих из принадлежности к имевшемуся вероисповеданию, должны были сообщить о своем решении письменным или устным заявлением местному судье (статья 4). О лицах, признающих себя не принадлежащими ни к какой вере, сообщалось соответствующему органу местного самоуправления (статья 5). Большое внимание Постановление уделило регламентации свободы совести малолетних (статьи 2, 3, 6, 7); начиная с девятилетнего возраста ребенка уже требовалось его согласие на переход из одного вероисповедания в другое (статья 7).

Вместе с тем, Временное правительство оставило в неприкосновенности царские законы, определяющие отношения между государством, православной церковью и другими конфессиональными организациями, сохранило правомочия государства в отношении всех церквей и «первенствующее» положение православной религии. В одном из его официальных документов подчеркивалось, что «Временное правительство сознает себя впредь до выработки Учредительным собранием новых основных законов стоящим в тесной близости к делам и интересам православной церкви».

Однако перечисленные преобразования касались преимущественно защиты прав человека, а не регламентации взаимоотношений церкви и государства. Временное правительство сохранило прежние органы церковного управления: обер-прокуратуру Святейшего Синода, Департамент духовных дел иностранных исповеданий в МВД и другие. Отношение Временного правительства к церкви вписывалось в рамки его общей политики – ничего кардинально не менять до проведения Учредительного собрания. Вместе с тем, программа его реформ в этой области предполагала создание не светского, а внеконфессионального государства: в новой России должно было быть провозглашено равенство всех религий, провозглашались покровительство со стороны государства всем культам, поддержка их государственными дотациями.

Таким образом, российское дореволюционное законодательство устанавливало в большей или меньшей степени лишь веротерпимость, но не свободу совести, при сохранении единственной государственной религии в виде православия и Русской православной церкви в качестве государственно-политического института самодержавия.

Мы полагаем, что начальной точкой возникновения института свободы совести и свободы вероисповедания можно считать момент принятия Закона «О свободе совести».

Следующие шаги в расширении свободы совести в рамках свободы вероисповедания были осуществлены советской властью. «Декларацией прав народов России» от 2 (15) ноября 1917 г. были отменены все национальные и религиозные привилегии и ограничения. Декрет о земле, принятый Вторым Всероссийским съездом Советов по докладу В. И. Ленина 26 октября (8 ноября) 1917 г. отменил частную собственность на землю и провозгласил передачу всех земель в стране, в том числе монастырских и церковных, во всенародное достояние.

На основаниии постановления «О передаче дела воспитания и образования из духовного ведомства в ведение Комиссариата по народному просвещению» от 11 (24) декабря 1917 г. передаче государству подлежали церковноприходские школы, учительские семинарии, духовные училища и семинарии, женские епархиальные училища, миссионерские школы, а с 1 января 1918 г. были упразднены должности законоучителей всех вероисповеданий.

Приказом Народного комиссариата по военным делам от 16 (29) января 1918 г. расформировывались все управления военного духовенства, передавалось на хранение комитетам все их имущество и увольнялись все священнослужители всех вероисповеданий, находившиеся на службе военного ведомства.

2 февраля (20 января) 1918 года был принят декрет СНК «Об отделении церкви от государства и школы от церкви», который, в частности, провозглашал: «В пределах Республики запрещается издавать какие-либо местные законы или постановления, которые бы стесняли или ограничивали свободу совести, или устанавливали какие бы то ни было преимущества или привилегии на основании вероисповедной принадлежности граждан.

3. Каждый гражданин может исповедывать любую религию или не исповедовать никакой. Всякие праволишения, связанные с исповеданием какой бы то ни было веры или неисповеданием никакой веры, отменяются.

Действия государственных и иных публично-правовых общественных установлений не сопровождаются никакими религиозными обрядами или церемониями.

Свободное исполнение религиозных обрядов обеспечивается постольку, поскольку они не нарушают общественного порядка и не сопровождаются посягательствами на права граждан Советской республики.

Местные власти имеют право принимать все необходимые меры для обеспечения в этих случаях общественного порядка и безопасности.

6. Никто не может, ссылаясь на свои религиозные воззрения, уклоняться от исполнения своих гражданских обязанностей.

Изъятия из этого положения, под условием замены одной гражданской обязанности другою, в каждом отдельном случае допускаются по решению суда».

В соответствии с Декретом СНК церковь отделялась от государства, то есть утрачивала статус государственной церкви, с упразднением государственного управления ею. Больше не требовалось указывать религиозную принадлежность в официальных документах. Становилось невозможным сопровождение религиозными церемониями государственных и иных публично-правовых мероприятий. Акты гражданского состояния поручались исключительно гражданской власти.

В законодательстве первых лет советской власти чувствовались, с одной стороны, необходимость считаться с тем, что подавляющая часть населения была верующей; с другой стороны, начало проявления враждебного отношения новой идеологии к религии. И поэтому вроде бы проявлялась терпимость к исповеданию религии, но, вместе с тем, религия настолько считалась личным делом гражданина, что все возможные публичные способы приобщения к ней запрещались. В частности, в связи с отделением школы от церкви нельзя было вести обучение религиозным вероучениям не только во всех государственных и общественных, но и в тех частных учебных заведениях, где преподавались общеобразовательные предметы. Граждане могли учить и учиться религии частным образом. Не запрещался церковный брак, однако наряду с обязательным гражданским браком.

Декрет 1918 г. провозглашал, что никто не может, ссылаясь на свои религиозные воззрения, уклоняться от исполнения своих гражданских обязанностей. Однако допускались изъятия из этого положения с условием замены одной гражданской обязанности другой и в каждом отдельном случае по решению народного суда. В последующем в развитие данной нормы даже была предусмотрена возможность замены военной службы. Декретом СНК РСФСР от 4 января 1919 г. «Об освобождении от воинской повинности по религиозным убеждениям» лицу предоставлялось «право по решению народного суда заменить таковую на определенный срок призыва его сверстников санитарной службой преимущественно в заразных госпиталях или иной соответствующей общеполезной работой по выбору самого призываемого».

Представляется, что главная цель декрета состояла в том, чтобы подорвать позиции церкви в государстве. Следуя этой логике, автор проекта декрета – В. И. Ленин – открывал его ключевой нормой: «Церковь отделяется от государства». Не употребляя термина «светское государство», дабы не вызвать нежелательных аналогий с законодательством цивилизованных государств, В. И. Ленин довольно четко определил, что вкладывают большевики в его содержание. Церковным и религиозным обществам запрещалось иметь собственность, получать субсидии от государства, а также права юридического лица. Имевшаяся в их распоряжении собственность подлежала секуляризации, а здания и предметы, предназначенные специально для богослужебных целей, отдавались «по особым постановлениям местной или центральной государственной власти в бесплатное пользование соответственных религиозных обществ».

Таким образом, секуляризация являлась «базисом», который предопределил существование и развитие свободы совести. Термин «секуляризация» (от лат. Saecularis – мирской, светский) имеет несколько значений: 1) обращение церковной и монастырской собственности в собственность светскую; 2) изъятие чего-либо из церковного, духовного ведения и передача светскому, гражданскому, например секуларизация школьного преподавания; 3) освобождение от церковного влияния. А. А. Радугин считает, что первоначально термин «секуляризация» означал акт отчуждения церковного имущества в пользу монарха, государства или частных лиц. Секуляризация в этом смысле предстает как юридический акт в сфере экономических отношений, отношений собственности. Таким образом, заключим, что секуляризация представляет собой процесс освобождения из сферы религиозного санкционирования сознания, поведения людей, социальных отношений и институтов.

Определяя правовое положение церкви, автор декрета заложил в него элементы, которые были утрачены в последующем отечественной правовой системой; так, в нем различаются церковные и религиозные общества. По мнению Г. Г. Черемных, речь идет о делении на организации, занимающиеся распространением учений, относящихся к классическим мировым религиям, и традиционные для России секты, действующие локально и имеющие значительно меньшее число членов.

Второй задачей, которую решал рассматриваемый нормативно-правовой акт, была правовая защита принципа свободы совести. В статье 3 Декрета было сформулировано: «Каждый гражданин может исповедовать любую религию или не исповедовать никакой. Всякие праволишения, связанные с исповеданием какой бы то ни было веры или неисповеданием какой бы то ни было веры, или неисповеданием веры, отменяются».

Таким образом, в России впервые на смену религиозной веротерпимости пришла свобода совести, предполагающая как наличие, так и отсутствие у гражданина веры в бога.

В дальнейшем положения Декрета СНК «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» были подкреплены Конституцией РСФСР 1918 г., где в статье 13 указывалось: «В целях обеспечения за трудящимися действительной свободы совести церковь отделяется от государства и школа от церкви, а свобода религиозной и антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами».

По мнению С. А. Авакьяна, норма, содержащаяся в ст. 13 Конституции РСФСР 1918 г., вводит понятие религиозной и антирелигиозной пропаганды, то есть воинствующее начало соперничества, поскольку известно, что пропаганда – это активные действия. Последующее же развитие общественных отношений в стране показало, что государство в полной мере использовало свои возможности для того, чтобы принудительно обеспечить светский характер жизни людей, осуществления ими своих прав и выполнения обязанностей.

Третий этап становления свободы совести в России начался с 15 декабря 1990 г. – с момента внесения в статью 50 Конституции РСФСР 1978 г. изменений. Данная норма гарантировала гражданам РСФСР свободу совести и вероисповедания, включая право каждого человека свободно выбирать, иметь и распространять религиозные и иные убеждения, исповедовать любую религию или не исповедовать никакой и действовать в соответствии со своими убеждениями при условии соблюдения законов государства. Религиозные объединения в РСФСР отделены от государства, а государственная система образования носит светский характер. Все религии и религиозные объединения равны перед законом. Запрещаются ограничения прав граждан, разжигание вражды и ненависти по признаку отношения к религии.

25 декабря 1990 г. был принят Закон РСФСР «О свободе вероисповеданий», имевший положительное значение в обеспечении прав и интересов верующих, в восстановлении подобающей роли конфессий в духовной жизни общества и нормализации отношений государства с ними.

Конституция Российской Федерации 1993 г., в сущности, продублировала положение ст. 50 Конституции РСФСР 1978 г., равно как и Федеральный Закон от 26 сентября 1997 г. № 125-ФЗ «О свободе совести и о религиозных объединениях».

Таким образом, третий этап становления свободы совести и вероисповедания в России начавшийся в 1990 г. продолжается до настоящего времени, его особенности и правовое регулирование будут рассмотрены во второй главе данного исследования.

В мировых масштабах эволюция представлений о свободе совести протекала несколько иначе, чем в России; ее истоки обнаруживаются еще в античности. Как сообщает П. И. Костюкович, «в V в. до н. э. народное собрание Афин приняло решение предать суду тех, кто распространяет новые учения о мире и не верит в богов. Именно по этой причине Протагор, усомнившийся в существовании богов, вынужден был бежать из Афин, а Диагор Милосский получил прозвание «безбожника» и за его голову была назначена награда».

В свою очередь, Демокрит (ок. 460–370 гг. до н. э.), отвергая представления о существовании богов, утверждал, что они порождены страхом перед непонятными явлениями природы, и провозглашал право мысли на независимость суждений от религиозного мировоззрения.

Проблема свободы совести была исключительно религиозной проблемой, именно поэтому исторически вопрос о свободе совести сформировался как вопрос о праве человека на выбор того или иного вероисповедания, на основе которого он мог формировать свои нравственные принципы. Таким образом, первоначально свобода совести означала свободу вероисповедания. Борьбу за эту свободу в течении длительного времени вынуждены были вести люди, оказавшиеся по тем или иным причинам под властью людей, государственных структур, навязывающих им иное, чуждое им вероисповедание. Такую борьбу, например, вели евреи, когда их территория была покорена римлянами. Христианство в Римской империи на первых порах было запрещено. И христиане, если они не отрекались от своей веры, подвергались гонениям. Раннехристианские мыслители-апологеты отстаивали право для своих сторонников исповедовать христианство наравне с другими религиями.

Ситуация изменилась после того, как христианство стало господствующей религией Римской империи, а затем и других государств Европы.

Итак, согласно ранее представленной модели правового генезиса свободы совести, первая фаза ее развития характеризуется соотнесением данной свободы со свободой выбора вероисповедания и способа вероисповедания, исключая возможность отказа от вероисповедания как такового.

А. А. Круглое подобное понимание свободы совести не вполне точно называет «буржуазным» и указывает, что «буржуазное понимание свободы совести носит односторонний, ограничительный характер. Оно заключается в том, что свобода совести сводится лишь к свободе вероисповедания, к свободе выбора той или иной религии». Такое истолкование «буржуазного понимания свободы совести» характерно и для других отечественных исследователей этой проблематики. Так, В. В. Клочков, рассматривая буржуазную концепцию свободы совести, пишет: «Таким образом, свобода совести трактуется лишь как свобода выбора религии и отправления религиозных культов».

Такие известные деятели эпохи Возрождения, как Джованни Боккаччо (1313–1375), Франсуа Рабле (1494–1553), Николай Кузанский (1401–1461), Джордано Бруно (1548–1600) и многие другие гуманисты внесли существенный вклад в процесс изменения средневековой системы ценностей. Рассматривая человека в социальном плане, определяя его предназначение в мире, они отстаивали идею независимости мировоззренческих позиций личности от религиозных регламентаций.

Идеология Эпохи Возрождения в качестве одного из своих важных принципов содержала принцип веротерпимости. М. Лютер в своих трудах характеризует принцип свободы совести как свободы выбора вероисповедания, беспрепятственного распространения Священного писания, вольной проповеди, свободы религиозных союзов. Идеи Мартина Лютера (1483–1546), весьма прогрессивные для XVI столетия, отразили, в первую очередь, вариант свободы способа вероисповедания, поскольку само вероисповедание оставалось прежним – христианство. Способы же исповедания христианства, предложенные М. Лютером в 1517 г., были действительно новы и не вписывались в общую традицию католицизма, в связи с чем учение М. Лютера получило статус самостоятельного и приобрело имя основоположника – лютеранство.

В дальнейшем принцип свободы совести получил свое теоретическое обоснование и развитие в работах философов Нового времени: Джона Локка, Ш. Монтескье, Т. Дефферсона, Г. Гроция, Б. Спинозы, И. Канта и других мыслителей.

Бенедикт (Барух) Спиноза (1632–1677) в своих взглядах на религию и публичную власть, изложенных в «Богословско-политическом трактате», был близок к точке зрения Локка. «Отделение церкви от государства он рассматривал во взаимосвязи с идеями веротерпимости, считая, что именно государство должно следовать этой политике». Также Спиноза отмечал, что «цель государства в действительности есть свобода». Он подчеркивал, что вне государственного вмешательства в жизнь и дела гражданина, то есть в сфере его естественного права, находятся способность суждения, свобода совести, вопросы взаимной любви и ненависти людей, право человека не свидетельствовать против самого себя, право на попытку избежать смерти и т. д.

Значительный вклад в развитие свободы совести внес и «принятый в Англии в 1689 г. «Акт о веротерпимости», признававший право за лицами, не принадлежащими к англиканской церкви, отправлять свои религиозные культы».

Такое положение дел было характерным в течении XVII–XVIII вв. для протестантских государств – Англии и Германии. В католических же странах, не исключая и Франции, не было и самой элементарной терпимости. В течение ста лет, с отмены Нантского эдикта до Великой революции, протестанты (гугеноты и др.) во Франции подвергались самым жестоким и бессмысленным гонениям. Протестантские пасторы подвергались смертной казни за публичное отправление своего богослужения; религиозные собрания протестантов разгонялись ружейными залпами.

В отношении Соединенных Штатов Америки ситуация была лучше, но немногим; ведь «даже такие прогрессивные деятели американского гуманизма, как Джефферсон и Пейн, понимали… свободу совести в рамках свободы вероисповедания. Прогрессивные идеи американских просветителей в отношении демократических прав и свобод со временем были зафиксированы в нормах права».

С республиканских и демократических позиций права человека обосновывал Т. Джефферсон (1743–1826). В подготовленной им Декларации независимости Соединенных Штатов Америки (принята 4 июля 1776 г.) была сформулирована идея неотчуждаемых прав человека. Декларация стала первым официальным документом, закрепившим эти права.

Права и свободы человека и гражданина, провозглашенные во французской Декларации 1789 г., приобрели общемировое звучание и стали императивами обновления и гуманизации общественных и государственных порядков.

Эта Декларация, испытавшая влияние предшествующего опыта в области прав и свобод человека (в частности, англосаксонских традиций в составлении и принятии Биллей о нравах, Декларации независимости США 1776 г., Конституции США 1787 г.), в дальнейшем, в свою очередь, сама оказала огромное воздействие на процесс борьбы против «старого режима» во всем мире, за повсеместное признание и защиту прав человека и гражданина, за практическую реализацию идей правового государства.

Поправка I от 1791 г. к Конституции США 1787 г. указывает: «Конгресс не должен издавать ни одного закона, относящегося к установлению религии или запрещающего исповедание оной…». О том, что не может быть запрещен атеизм, не сказано ни слова; то есть законодательно такая возможность вполне допустима. Хотя с другой стороны – справедливости ради – следует отметить, что статья VI Конституции США устанавливает: «никакая проверка религиозности не должна требоваться в качестве условия для занятия какой-либо должности или официального поста на службе Соединенных Штатов».

К этому же необходимо добавить, что «Свобода совести, как и другие права, закрепленные I поправкой, включается доктриной в число «предпочтительных» прав. Признание столь важной роли данной свободы обусловлено тем, что многие из первых европейских поселенцев бежали в Америку именно для того, чтобы спастись от религиозных преследований, которые были распространены в Европе в XVII–XVIII вв.

Конституция США дает весьма лаконичную формулировку понятия свободы совести. Буквальное ее прочтение дает возможность заключить, что свобода совести не может быть ограничена лишь государством – как федерацией (поправка I), так и штатами (поправка XVI). Однако, расширительно толкуя конституционные положения, законодательство и судебная практика разработали значительное число правил, гарантирующих свободу совести и содержащих определенные ее ограничения, из которых и складывается современное содержание данного права. Оно предполагает, что правительство может ограничить свободу совести только в том случае, если такие ограничения являются абсолютно необходимыми для обеспечения более значимых ценностей и при этом они не могут быть достигнуты менее радикальными мерами».

Все последующее развитие теории и практики в области прав человека и гражданина, правовой государственности, господства права так или иначе испытывало и продолжает испытывать на себе благотворное влияние этого исторического документа. Большое непосредственное воздействие идеи Декларации прав человека и гражданина 1789 г. оказали на взгляды передовых мыслителей тех стран (Германии, России, других стран Восточной Европы), которым еще предстояли прогрессивные буржуазные преобразования.

Таким образом, свобода совести, понимаемая как свобода вероисповедания, не всегда устраняет его дискриминацию, примером тому могут послужить современные Соединенные Штаты Америки.

Как отмечает А. В. Сазанов: «Верховный Суд США несколько лет назад в прогремевшем на всю страну процессе поддержал правило Ассоциации бойскаутов, согласно которому дети-атеисты не могут вступить в это движение».

В штате Арканзасе, согласно законодательству штата, ни один человек, отрицающий существование божества, не может давать свидетельские показания ни в одном суде штата. Также отметим и иные решения Верховного суда США, касающиеся зашиты свободы совести.

Например, «Верховный суд в 1925 г. признал неконституционным закон штата, запрещающий частные школы, управляемые религиозными объединениями. Стремлением обеспечить свободу совести продиктовано также решение Верховного суда о неконституционности закона штата, требовавшего обязательной религиозной принадлежности в качестве условия занятия официальных должностей (1961 г.).

В 1962 г. суд счел неконституционным распространенную в государственных и муниципальных школах практику начинать каждый день с молитвы, в 1963 г. – запретил чтение Библии во время церемоний открытия таких школ, в 1980 г. – признал антиконституционным закон штата, требовавший вывешивания десяти заповедей в каждом классе, в 1992 г. расценил как противоречащее Конституции участие протестантского священника в выпускной церемонии государственной школы».

Одним из первых шагов по недопущению подобных форм дискриминации в отношении неверующих стал декрет о свободе совести, подготовленный радикальным журналистом Ф. Пиа в 1871 году. В этом декрете указывалось, «что первым принципом Французской республики является свобода;

– что свобода совести есть первейшая из свобод;

– что бюджет культов противоречит этому принципу, так как насилует убеждения граждан…»

Следующей ступенью в этом направлении стало изменение английским парламентом в 1888 г. статута 1866 г. относительно присяги, принимаемой членами парламента. Эти изменения были внесены в статут в связи с делом Брэдло в палате общин по поводу его отказа от принесения присяги как неверующего в Бога. «Было постановлено, что всякое лицо, отказывающееся принести присягу и заявляющее, как основание, что оно не имеет религиозного убеждения, или что принятие присяги противно его религиозному убеждению, допускается к принесению торжественного уверения взамен присяги. В формуле этого уверения опущены клятва и призывание Бога в свидетели. Это признание того факта, что членом парламента может быть человек, который заведомо не верит в Бога и публично исповедует свое неверие, было большой победой свободы мысли в Англии, по религиозным вопросам вообще консервативной…».

Необходимо констатировать, что эволюция права на свободу совести и вероисповедания в исторической ретроспективе предстает как «эмансипированное движение», по мере динамики которого расширялся объем данного права. Развитие права на свободу совести и вероисповедания сопровождалось поступательным процессом все большего признания достоинства и ценности личности.

По мнению В. С. Нерсесянца «темпоральный вектор прав человека располагается в границах от прав привилегированного человека к правам каждого члена общества». Мы солидарны с данным утверждением и полагаем, что тезис касается, в том числе и права на свободу совести и вероисповедания. Однако, говоря об эволюции права на свободу совести и вероисповедания, нельзя толковать этот процесс только как поступательное движение от меньшей свободы личности ко все большей. Безусловно, что развитие права шло по восходящей линии и можно констатировать прогрессивную тенденцию, но современное состояние свободы вероисповедания в мире указывает на отсутствие «абсолютной» свободы. Кофи Аннан в Годовом докладе о работе Организации Объединенных Наций за 2001 год отмечает, что «свобода вероисповедания как достояние мирового сообщества оценивается крайне низко. Задача обеспечения всеобщего уважения прав человека остается «трудноразрешимой», состояние положения дел с правами человека в настоящем мире рисует мрачную картину». ООН не сумела пока достичь заявленной цели остановить грубые нарушения прав, итоги влияния Всеобщей декларации прав человека на правовое пространство воспринимаются общественностью критически, ситуация с правами человека скорее ухудшается, чем улучшается.

Как отмечает И. И. Лукашук, даже в государствах с устойчивой демократической системой основная масса населения оказывает все меньше влияния на политику государства, которая находится под контролем крупного капитала. Таким образом, свобода вероисповедания, свобода слова в значительной мере носят символический характер.

Данная критика свидетельствует о том, что общественное сознание доросло до понимания глобальных проблем, стоящих перед человечеством и в настоящее время созданы определенные международно-правовые предпосылки, однако необходимый результат не достигнут.

Рассмотрев историческую ретроспективу права на свободу совести и вероисповедания, мы приходим к выводу, что генезис юридических представлений об институте свободы совести и вероисповедания исследован не достаточно полно. Ряд ученых – правоведов (Ю. А. Розенбаум, Ф. М. Рудинский, А. А. Левина и другие) начальной точкой возникновения данного института в России считают издание декрета СНК от 2 февраля (20 января) 1918 года «Об отделении церкви от государства и школы от церкви». Однако мы не поддерживаем данную точку зрения и считаем, что вышеперечисленные авторы освещают проблему свободы совести и вероисповедания, исходя из марксистско-ленинской концепции, и потому отвергают или не учитывают дореволюционный юридический опыт. Авторы полагают, что институт свободы совести и вероисповедания в России был сформирован в момент принятия Закона «О свободе совести» от 14 июля 1917 г., так как данный закон впервые декларировал свободу совести, реграментировал вероисповедное положение граждан, взаимоотношения между государством, православной церковью и другими конфессиональными организациями. Считаем, что формирование института свободы совести и вероисповедания в России не завершено до настоящего времени, а нормы регулирующие данный институт требуют существенной доработки.

 

1.4. Место и роль правового института свободы совести и свободы вероисповедания в системе права

Гражданское общество представляет собой открытое, демократическое, саморазвивающееся общество, в котором центральное место занимает человек, гражданин, личность, которому присущи гуманные, прогрессивные идеи, в том числе свободы выражения мнений, свободы совести и вероисповедания, недопустимость идеологического диктата, классовой и националистической вражды. В России гражданское общество представляется концепцией, идеей, процессом, долговременной задачей, решение которой зависит от множества факторов и условий.

Вопрос о месте института свободы совести и вероисповедания в системе правовых институтов гражданского общества до сегодняшнего дня остается дискуссионным. Мы полагаем, что в свете идей гуманизма и демократии институт свободы совести и вероисповедания занимает ключевое место в системе правововых институтов России.

Очевидно, что институт свободы совести и вероисповедания теснейшим образом связан с институтом свободы слова. Так, в советский период устав КПСС предусматривал для членов партии обязанность вести «решительную борьбу с религиозными предрассудками и другими пережитками прошлого», подобное диктовал и устав ВЛКСМ. Если учесть, что партийная идеология была приоритетной в советское время, возможность открыто выражать свои убеждения для верующих граждан России была практически равна нулю. Перестройка коснулась всех отраслей жизни общества, но в первую очередь – идеологических установок. Казалось бы, паритетность свободного изъявления своих убеждений как верующими, так и неверующими очевидна. На деле же демонстрация атеистических убеждений чревата упреками в ретроградстве, приверженности коммунистическим идеалам. Нарушается право человека в слове выражать свои атеистические взгляды и убеждения. Свобода слова и информации сегодня не реализуется в той части, где речь идет о праве не исповедовать никакой религии, открыто выражать свои атеистические убеждения.

Свобода совести и вероисповедания сопряжена и с равенством человека и гражданина перед законом и судом. Российскоя Федерация – светское государство, в котором государственная религия не установлена, поэтому недопустимо проявление любой формы дискриминации по религиозным убеждениям, принадлежности к тому или иному религиозному объединению, если оно является не противоречащим закону. Не допускается деление граждан на верующих и неверующих. У всех граждан страны равные права и обязанности независимо от религиозной принадлежности. Реально на практике дела обстоят несколько иначе. Сегодня модным и негласно санкционированным властями является активное участие церкви, особенно православной, во всех светских мероприятиях, будь то выпускной вечер в институте, военном училище либо праздник в детском саду. Мы уже не говорим о том, что в условиях массовой миграции нарушаются права представителей других религиозных объединений, значительно ущемлены в правах те, кто предпочитает не исповедовать никакой религии.

Отметим, что институт свободы совести и вероисповедания взаимосвязан с правом на труд. До сих пор существует ряд специальностей и профессий, где учитывается вероисповедание, принадлежность к той или иной религии. К примеру, служба в рядах Вооруженных Сил, органов внутренних дел принципиально не совместима с религиозной идеологией, отрицающей насилие, и тем более право одного человека отнять жизнь у другого. Часть 3 ст. 59 Конституции РФ предусматривает, что «гражданин Российской Федерации в случае, если его убеждениям или вероисповеданию противоречит несение военной службы, а также в иных установленных Федеральным законом случаях имеет право на замену ее альтернативной гражданской службой». Эта статья Конституции, по аналогии с законодательством европейских государств, распространяется не только на лиц, проходящих военную службу по призыву, но и на профессиональных военных. Так, согласно ч. 1 ст. 12 Основного закона Германии, мужчины, начиная с 18 лет, могут служить в частях гражданской обороны. Гражданская служба регулируется Законом о гражданской службе, в соответствии с которым заявление с разъяснением причин отказа нести военную службу подается в письменном виде (с приложением биографии и копии метрики) в Федеральное управление гражданской службы, которое или удовлетворяет заявление и направляет на гражданскую службу, или отказывает в его удовлетворении (отказ можно обжаловать в суде). Основанием для принятия решения являются критерии вероисповедания. Ежегодно приблизительно 30 % призывников проходят гражданскую службу. Процент профессиональных военнослужащих, по моральным, этическим или религиозным причинам перешедшим на гражданскую службу, не указан в статистических данных, но известно, что в Германии зарезервировано 180 тысяч рабочих мест для прохождения гражданской службы, в основном в социальной сфере (уход за больными, престарелыми, инвалидами и т. п.)

Свобода совести и вероиповедания соотносится и с правом на образование. Как известно, начиная с советского периода школа в СССР, а затем и в Российской Федерации отделена от церкви. Не допускается преподавание религиозных вероучений в учебных заведениях, исключая религиозные. Не разрешается организация специальных детских и юношеских молитвенных собраний и обучение детей религии в группах или кружках, создаваемых религиозными объединениями. Светский характер образования подтвержден и Конституцией Российской Федерации 1993 г. Религии дети могут обучаться частным образом, то есть без государственной или общественной помощи, путем частной практики либо личной легальной деятельности; обучать и обучаться частным образом означает возможность давать и брать уроки и детям и взрослым. Приглашение постороннего для обучения религии правомочно и в отношении детей, и в отношении взрослых, и попытки обосновать запрет на такую форму обучения ссылкой на закон представляется нарушением действующего законодательства и неуважением по отношению права граждан на свободу совести и вероисповедания. Возможность по закону частным образом обучать и обучаться религии не находит на практике правильного разрешения, особенно в связи с введением в программы базового и регионального компонента. Те дополнительные часы, что даются региональным компонентом, в школах используются неупорядоченно. Предполагается, что они обеспечивают инновационный характер современного образования, расширяя и углубляя знания обучающихся. На деле часто эти часы отдаются на ведение предметов, продиктованных не особенностями регионального развития образования, а следующих своеобразной образовательной моде. Когда в школах в рамках более глубокого историко-правового образования вводится курс истории религии, это вполне допустимо и действительно подтверждает инновационный характер образования (разумеется, при наличии разработанных программ, подготовленных специалистов данного предмета и учебных пособий, разработанного дидактического материала) Труднее понять, когда в общеобразовательных школах за счет этого компонента вводится Закон божий либо иной предмет религиозного содержания, да еще с приглашением вести этот предмет священника из близлежащей церкви, как правило, не имеющего специального педагогического образования. Так введение в ряде регионов с 1 сентября 2006 года преподавания основ православия в качестве обязательной дисциплины вызвало неоднозначную реакцию в обществе и явилось, по нашему мнению, прямым нарушением Конституции РФ и Закона РФ «Об образовании».

Таким образом, особенно остро проблема свободы совести и свободы вероисповедания стоит в сфере образования. Дело в том, что в соответствии с законом религиозные организации имеют право создавать свои школы и вести там религиозную пропаганду, обучение. Кроме того, по просьбе родителей, с согласия детей и администрации государственной школы в ней может быть организовано религиозное обучение вне общей программы. Тем не менее, православная церковь в настоящее время ведет колоссальную работу, связанную с наступлением на права граждан в сфере образования. В качестве примера приведем договор о сотрудничестве Московской епархии РПЦ и Министерства образования Московской области от 12 ноября 2001 г. В нем сказано, в частности, что церковь и Министерство образования Подмосковья создают координационный совет, который будет взаимодействовать по вопросам содержания образования и воспитания, духовно-нравственного просвещения и так далее. Будет организовано совместное издание учебно-методической литературы и тому подобное. Это прямое противоречие статье 14 нашей Конституции.

Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» устанавливает, что на основании конституционного принципа отделения религиозных объединений от государства последнее не вмешивается в определение гражданином своего отношения к религии и религиозной деятельности, в воспитание детей родителями или лицами их заменяющими в соответствии с убеждениями указанных лиц и с учетом права ребенка на свободу совести и свободу вероисповедания. Государство не возлагает на религиозные объединения выполнение функций органов государственной власти, других государственных учреждений и органов местного самоуправления. Оно не вмешивается в деятельность религиозных объединений, если то не противоречит федеральному закону. Государство обеспечивает светский характер образования в государственных и муниципальных образовательных учреждениях. Поэтому потребность ряда семей дать своим детям основы религиозного образования вполне удовлетворяют воскресные школы, создающиеся при церквях, монастырях и иных религиозных учреждениях.

Свобода совести и вероисповедания связана и с правом на отдых. Сегодня существуют многочисленные детские и молодежные лагеря христианского направления, где дети и подростки не только поправляют здоровье, но и активно усваивают современные ценности православия. Кроме того, в современном туризме имеют место и пользуются достаточно большим спросом паломнические поездки по святым местам. Они включают в себя не только осмотр святынь (храмов, монастырей), но и приобщение к культовым обрядам, как, например, купание в святых источниках, поклонение чудодейственным (мироточащим) иконам, участие в крестных ходах и т. п. Это способ церкви активно влиять на мировоззрение, убеждения людей, не относящих себя к категории верующих. Активное вмешательство церкви во все сферы общественной и частной жизни нарушает, на наш взгляд, право на свободу совести и вероисповедания в той ее части, где гражданину и личности гарантируется право не исповедовать никакой религии.

Исходя из признания светского характера Российского государства, Федеральный Закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» устанавливает, что деятельность органов местного самоуправления не сопровождается публичными религиозными обрядами и церемониями. Должностные лица органов государственной власти, других государственных учреждений и органов местного самоуправления, а также военнослужащие не вправе использовать свое служебное положение для формирования того или иного отношения к религии. В свою очередь, на основе конституционного принципа отделения религиозных объединений от государства Законом определено, что религиозное объединение создается и осуществляет свою деятельность в соответствии с собственной иерархической и институционной структурой, выбирает, назначает и заменяет свой персонал согласно собственным установлениям; не выполняет функций органов государственной власти других государственных органов и органов местного самоуправления; не участвует в выборах в органы государственной власти, не участвует в деятельности политических партий и политических движений, не оказывает им материальную и иную помощь. Если в одних случаях отношений государства и религиозных объединений в публичной сфере все более или менее ясно, в других этого утверждать нельзя. Например, при вступлении в должность Президента Российской Федерации присутствовали главы наиболее распространенных конфессий России и от имени их всех Патриарх Московский и Всея Руси выступал с поздравлениями Президенту и пожеланиями ему успешной работы. Вполне очевидно, что о религиозном обряде, о церемонии здесь говорить не приходится. Скорее, соответствующие лица представляли большие группы граждан России, а их участие в инаугурации Президента России свидетельствует не только о высоком авторитете религий, но и о конструктивных отношениях церковных иерархов с руководством государства. Однако в последнее время имеют место факты освящения священнослужителями вводящихся в действие новых государственных учреждений, воинских частей, военных кораблей, зданий средних и высших учебных заведений и т. п. В подобных ситуациях следовало бы уточнить, как нужно расценивать такую деятельность священнослужителей, необходима ли она, не является ли это косвенной формой привратного понимания норм Закона. На волне всеобщей демократизации в 1989 г. в состав Съезда народных депутатов СССР был избран ряд священнослужителей, причем высших иерархов церкви. Избирались священнослужители и депутатами нижестоящих представительных органов государственной власти. Естественно, что участвовали они в деятельности советов в качестве граждан Российской Федерации. Новый российский Федеральный закон 1997 г. также не запрещает участия членов религиозных объединений в общественно-политической жизни страны. Часть 6 ст.4 Закона предусматривает: «отделение религиозных объединений от государства не влечет за собой ограничения прав членов указанных объединений участвовать наравне с другими гражданами в управлении делами государства, выборах в органы государственной власти и в органы местного самоуправления, деятельности политических партий и других общественных объединений».

Несомненно, участие в политических партиях – личное дело верующих, так же как и желание быть избранным депутатом представительного органа, главой муниципального образования и т. д. Однако ряд конфессий уже в 1990 г. определил, что священнослужителям все-таки не целесообразно становится депутатами. Уж очень было сильным и остается таковым противостояние внутри представительных органов государственной власти или местного самоуправления по партийному признаку. Задача же религиозного деятеля заключается в содействии социальному миру, духовной терпимости людей.

Одновременно требует взвешенной оценки присутствие государственных деятелей на церемониях во время религиозных праздников. Как частное лицо Президент РФ, конечно же, может посетить церковь во время богослужения. Но поскольку происходит это обычно только в самые большие праздники и в главном кафедральном соборе, где обряд осуществляется патриархом, появление на такой церемонии Президента выглядит как бы политическим шагом, выражением косвенной государственной благосклонности в данной религии. Не принадлежа к другим вероисповеданиям, Президент не посещает, например, синагогу, мечеть или буддистский храм во время больших праздников соответствующих религий. В свою очередь, региональные лидеры, следуя данному примеру, посещают по торжественным поводам храма тех религий, к которым сами принадлежат. Невольно дается пища к размышлениям о государственных предпочтениях в отношении к конфессиям.

Таким образом, заключим, что институт свободы совести и свободы вероисповедания занимает ключевое место в системе права, а его реализация представляется одной из важнейших задач современного российского государства.

 

2.1. Правовое регулирование института свободы совести и свободы вероисповедания в России

Вопрос правового регулирования института свободы совести и свободы вероисповедания постоянно находится в нашей стране в центре внимания властных структур: государства, его органов, политических партий, общественных объединений и организаций. Необходимо констатировать, что все нормативно-правововые акты функционируют как единая система, которая характеризуется согласованностью, взаимодействием, иерархичностью, специализацией и дифференциацией по отраслям и институтам. Существует множество классификаций нормативно-правовых актов, в которых в качестве основания классификации могут выступать: правовое положение субъекта правотворчества, сфера действия, срок действия, юридическая сила и т. д.

В рамках настоящего исследования мы рассмотрим правовые нормы, составляющие институт свободы совести и свободы вероисповедания. В современной России институт свободы совести и свободы вероисповедания состоит из:

1) норм Конституции Российской Федерации, фиксирующих основные положения свободы совести;

2) общепризнанных принципов и норм международного права, закрепляющих свободу совести во всевозможных ее интерпретациях;

3) положений международных договоров Российской Федерации, относящихся к обеспечению свободы совести;

4) норм федерального законодательства, регулирующих защиту и ограничение свободы совести в России;

5) положений договоров между государственными органами Росийской Федерации и ее субъектов, затрагивающих свободу совести;

6) норм конституций (уставов), а также иных правовых актов субъектов Российской Федерации, направленных на дополнительное регламентирование свободы совести в целях ее защиты в соответствующем субъекте;

7) решений органов местного самоуправления, касающихся свободы совести;

8) исходя из судебной практики всех уровней (судебные решения по вопросам свободы совести как международных судов по правам человека в отношении России, так и органов судебной системы Российской Федерации).

Остановимся на анализе системы действующих нормативных актов в Российской Федерации, при этом отметим, что в целом законодательство в области свободы совести и вероисповедания в современной России представляется антидемократическим и противоречащим принципам, декларируемым Конституцией Российской Федерации. По мнению С. А. Бурьянова и С. А. Мозгового – руководителей некоммерческой научно-исследовательской организации Института свободы совести, законодательство Российской Федерации в области свободы совести и тенденции его трансформации можно охарактеризовать как неадекватные, а следствие этого – проблемы в области правоприменительной практики.

Мы согласны с данным тезисом и считаем, что законодательство является достаточно противоречивым и пробельным, что требует его дальнейшего совершенствования.

Особая роль в регулировании института свободы совести и свободы вероисповедания принадлежит Конституции РФ, которая обладает высшей юридической силой, имеет прямое действие и применяется на всей территории России. Конституция России регулирует наиболее принципиальные вопросы реализации свободы совести, к числу таких концептуальных вопросов относятся следующие установления:

Российская Федерация – светское государство (ст. 41);

в Российской Федерации признается идеологическое многообразие (ст. 13);

никакая религия не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной (ст. 14);

религиозные объединения отделены от государства и равны перед законом (ст. 14);

государство гарантирует равенство прав и свобод человека и гражданина не зависимо от отношения к религии, запрещает любые формы ограничения прав гражданина по признакам религиозной принадлежности (ч. 2 ст. 19);

каждому гарантируется свобода совести и вероисповедания, включая право исповедовать индивидуально или совместно с другими любую религию либо не исповедовать никакой, свободно выбирать, иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними (ст. 28);

не допускается пропаганда или агитация, возбуждающая религиозную ненависть и вражду, запрещается пропаганда религиозного превосходства (ч. 2 ст. 29);

никто не может быть принужден к вступлению в какое-либо объединение или пребывание в нем (ч. 2 ст. 30);

гражданин Российской Федерации в случае, если его убеждениям или вероисповеданию противоречит несение военной службы, а также в иных установленных Федеральным законом случаях имеет право на замену ее альтернативной гражданской службой (ч. 3 ст. 59).

Светский характер Российской Федерации – один из признаков современного правового государства. Понятие «светское государство» характеризует отношение государства к религии и означает, что государство и религиозные объединения отделены друг от друга. Кроме того, идея светской государственности представляется крупным достижением человеческой мысли, она содержит оргомный теоретический и практический потенциал прогрессивного развития государства, общества, личности. В противовес светскому государству, установившемуся в большинстве развитых стран (США, Франция и т. д.), существуют государства, в которых одна из религий признается государственной (англиканская церковь в Великобритании, иудаизм в Израиле, лютеранская церковь в скандинавских странах, мусульманство в исламских государствах Ближнего и Среднего Востока). В некоторых странах, где закреплено равенство религиозных конфессий (ФРГ, Япония, Италия), одна из религий обладает привилегиями, что является, по нашему мнению, антиконституционной тенденцией и грубым нарушением прав человека.

Толкование понятия светскость будет неверным, если при юридическом анализе не учитывать его контекст, заложенный в пункте 1 статьи 13 Конституции РФ, согласно которому в Российской Федерации признается идеологическое многообразие. Это означает, что государство мировоззренчески нейтрально, принципиально не приемлет никакой идеологии – религиозной, атеистической, религиозно-индифферентной или иной в качестве официальной, в государстве сосуществуют различные идеологии, в своей законотворческой деятельности и практической политике оно исходит из интересов всего общества, а не какой-либо его части, отличающейся по мировоззренческому признаку. Каждому предоставляется возможность свободно делать мировоззренческий выбор и реализовывать его в своей жизни. Следовательно, вопреки распространенной в литературе точке зрения светскость государства не означает его атеистичность, то есть построение системы государственно-конфессиональных отношений без учета интересов религиозных объединений, верующих граждан, а также всей совокупности факторов и тенденций в религиозной сфере. Главная задача государства в его конфессиональной политике – наиболее полное обеспечение реализации права на свободу совести. Однако, говоря о государственной политике России в сфере свободы совести и вероисповедания, следует отметить, что ее результатом стал рост ксенофобии и нетерпимости. По данному вопросу нельзя не согласиться с мнением Института свободы совести, высказанном в Докладе «Государственная политика в сфере свободы совести и отношений государства с религиозными объединениями как фактор ксенофобии, нетерпимости и дискриминации в многоконфессиональной и поликонфессиональной России»: «государственная политика в сфере свободы совести на самом деле подменяется религиозной политикой, которая осуществляется посредством самодовлеющих по отношению к правам человека отношений государства с религиозными объединениями, пораженных коррупцией. Таким образом, религиозная политика является антиконституционной, нарушающей принципы свободы совести и принципы, составляющие основы конституционного строя.

Отметим, что светский характер государства не означает, что оно никак не взаимодействует с религиозными организациями. Государство издает законы, обеспечивающие претворение в жизнь свободы совести, и устанавливает конкретные, обязанности и ответственность за ее нарушение. Оно регулирует предоставление религиозным организациям налоговых и иных льгот; оказывает финансовую, материальную и иную помощь религиозным организациям в реставрации, содержании и охране зданий и объектов, являющихся памятниками истории и культуры, а также в обеспечении преподавания общеобразовательных дисциплин в образовательных учреждениях, созданных религиозными организациями в соответствии с законодательством Российской Федерации об образовании. Финансирование реставрации, содержания и охраны зданий и объектов, являющихся памятниками истории и культуры вообще трудно назвать помощью, так как эти объекты находятся в государственной или муниципальной собственности, то есть государство как собственник несет бремя содержания своего имущества. Предоставление такой помощи не нарушает провозглашенного принципа отделения религиозных объединений от го ударства, поскольку она:

а) предоставляется независимо от конфессиональной принадлежности,

б) выходит за собственно религиозные рамки и имеет общественную и государственную значимость.

Конституция Российской Федерации в статье 28 закрепляет право на свободу совести и свободу вероисповедания. При анализе формулировки данной статьи, обращает внимание неопределенность действующей терминологической конституционной конструкции. В статье зафиксировано, что «каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания…»; получается, что на конституционном уровне свобода совести хотя формально и связывается со свободой вероисповедания, однако не отождествляется с ней. Следовательно, согласно Конституции, это самостоятельные понятия, каждое из которых должно иметь специфическое юридическое наполнение, однако дальнейшее содержание названной статьи Конституции опровергает это. Свобода совести и свобода вероисповедания рассматриваются как единое понятие, то есть, согласно конституционно-правовому содержанию и смыслу ст. 28, свобода совести и свобода вероисповедания составляют единое понятие и единый правовой институт, но исследователи иногда противопоставляют категории «свобода совести» и «свобода вероисповедания», а иногда используют как синонимы.

В данном исследовании мы исходим из того, что свобода совести и свобода вероисповедания является комплексным интегральным институтом и его терминологическое разделение не целесообразно. Неопределенность действующей терминологической конституционной конструкции может негативно сказаться на законотворческой деятельности и правоприменительной практике.

В настоящее время свобода совести и вероисповедания, призванная быть средством защиты человека и общества от идеологического господства любых доктрин и структур и непременным условием правовой демократии, находится в глубоком системном кризисе, а тенденции выхода из кризиса многими исследователями оцениваются как отрицательные. Так, Лоуренс Юззелл считает, что «вероятным сценарием развития реализации права на свободу совести и вероисповедания может быть «советизация» Конституции 1993 г., ее постепенное превращение в декларацию бессмысленных «прав», постоянно нарушаемых на практике».

Одной из важнейших составляющих российского законодательства, регулирующего институт свободы совести, являются общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации. Впервые в истории России в Конституцию (ч. 4 ст. 15) включено положение, объявляющее общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры России частью ее правовой системы. Однако в правоприменительной практике важное значение приобретает вопрос о точном иерархическом положении принципов и норм международного права в рамках российской правовой системы. В этой связи отметим, что из смысла статьи 15 Конституции вытекает, что «общепризнанные принципы и нормы международного права» не обладают приоритетом по отношению к противоречащим им внутренним правовым актам, однако в случае обнаружения противоречия между международным договором и национальным законом правоприменительные органы должны руководствоваться не предписаниями закона, а нормами, содержащимися в договоре. Договор обладает приоритетом в отношении любых законов, как федеральных, так и законов субъектов Федерации, принятых до заключения договора или после того. В то же время, из части четвертой статьи 15 Конституции вытекает, что договоры обладают приоритетом только в отношении законов и не могут превалировать над положениями самой Конституции (приоритет Конституции вытекает также из содержания статьи 125 Конституции). Сказанное, по всей вероятности, относится и к федеральным конституционным законам, поскольку в статье 15 они прямо не упомянуты. Оценивая перспективы применения различных категорий норм, упомянутых в части 4 статьи 15, следует иметь в виду, что традиционно вопрос установления наличия и точного нормативного содержания «общепризнанных принципов и норм международного права» вызывает многочисленные споры среди специалистов конституционного и международного права.

Таким образом, общепризнанные принципы и нормы международного права, содержащиеся во Всеобщей декларации прав человека, принятой Генеральной Ассамблеей ООН 10 декабря 1948 г., Международном пакте о гражданских и политических правах и Международном пакте об экономических, социальных и культурных правах (оба пакта были приняты Генеральной Ассамблеей ООН 16 декабря 1966 г. и ратифицированы Указом Президиума Верховного Совета СССР от 18 сентября 1973 г., получив обязательную силу для России) и других, регулируют институт свободы совести и вероисповедания в России.

При этом за последние два десятилетия обнаруживается тенденция к более детальному и полному прописыванию правомочий в данной области в самих актах, а также к расширению границ религиозной свободы. Так, к важнейшим международным актам в данной сфере относится Декларация о ликвидации всех форм нетерпимости и дискриминации на основе религии или убеждений, принятая резолюцией 36/55 Генеральной Ассамблеи ООН от 25 ноября 1981 г. Статья 6 Декларации закрепила следующее содержание свободы совести и религии:

а) отправлять культы или собираться в связи с религией или убеждениями и создавать и содержать места для этих целей;

б) создавать и содержать соответствующие благотворительные или гуманитарные учреждения;

в) производить, приобретать и использовать в соответствующем объеме необходимые предметы и материалы, связанные с религиозными обрядами или обычаями или убеждениями;

г) писать, выпускать и распространять соответствующие публикации в этих областях;

д) вести преподавание по вопросам религии или убеждений в местах, подходящих для этой цели;

е) испрашивать и получать от отдельных лиц и организаций добровольные финансовые и иные пожертвования;

ж) готовить, назначать, избирать или назначать по праву наследования соответствующих руководителей согласно потребностям и нормам той или иной религии или убеждений;

з) соблюдать дни отдыха и отмечать праздники и отправлять обряды в соответствии с предписаниями религии и убеждениями;

и) устанавливать и поддерживать связи с отдельными лицами и общинами в области религии и убеждений на национальном и международном уровнях.

Дальнейшим шагом в области усиления международных гарантий свободы совести и вероисповедания явилось принятие регионального акта – Итогового документа Венской встречи представителей государств-участников Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, состоявшейся на основе положений Заключительного акта, подписанного 15 января 1989 г. В статье 16 Итогового документа раскрываются обязательства, которые берут на себя государства в целях гарантирования свободы религии. К их числу относятся обязательства уважать право религиозных объединений:

– на признание статуса, предусмотренного для них в соответствующих странах;

– основывать и содержать свободно доступные места богослужений и собраний;

– организовываться в соответствии со своей собственной иерархической и институционной структурой;

– выбирать, назначать и заменять свой персонал согласно своим соответствующим требованиям и стандартам, а также любым свободно достигнутым договоренностям между ними и государством;

– испрашивать и добровольно получать финансовые и другие пожертвования.

Вступление России в Совет Европы связано с подписанием и ратификацией федеральными законами ряда европейских конвенций, наиболее важной среди них является «Конвенция о защите прав человека и основных свобод», Протоколы к ней, которые ратифицированы Федеральным законом от 30 марта 1998 г. и имеют обязательную силу для Российской Федерации.

В области обеспечения свободы совести и вероисповедания в настоящее время имеются также подписанные Российской Федерацией документы, принятые в рамках Содружества Независимых государств:

Декларация глав государств – участников Содружества Независимых Государств о международных обязательствах в области права человека основных свобод и Конвенция глав государств – участников Содружества Независимых Государств о правах и основных свободах человека. Значительный вклад в дело защиты основных прав и свобод человека, включая право на свободу совести и вероисповедания, внесла Организация Объединенных Наций, одним из приоритетных направлений деятельности которой в соответствии со статьей 55 Устава ООН, принятого в 1945 г., является содействие всеобщему уважению и соблюдению прав человека и основных свобод для всех, без различия расы, пола, языка и религии. В этом направлении ООН были приняты важнейшие документы: Всеобщая декларация прав человека (1948 г.), Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах и Международный пакт о гражданский и политических правах (1966 г.), Декларация о ликвидации всех форм нетерпимости и дискриминации на основе религии и убеждений (1981 г.), Декларация о правах лиц, принадлежащих к национальным или этническим, религиозным и языковым меньшинствам (1992 г.).

Все вышеперечисленные международные акты похожим образом провозглашают право каждого на свободу совести и религии. Однако имеются и некоторые отличия. Например, Международный пакт 1966 г. не содержит положения о том, что можно менять религию, что связано с реакцией некоторых стран, прежде всего, мусульманских, при подготовке и подписании Пакта. Кроме того, Международный пакт, Европейская конвенция и Конвенция СНГ содержат положения о возможностях ограничения свободы исповедовать религию. Специалисты, занимающиеся исследованием указанных международно-правовых актов, отмечают трудности, с которыми столкнулось международное сообщество, пытаясь закрепить универсальные формулировки, касающиеся религии. В частности, об отказе мусульманских стран признавать право менять религию или социалистических стран рассматривать атеизм как веру, о трудностях, связанных с дефинициями религии и совмещением понятий «мысль», «совесть», «религия». Характеризуя указанные международно-правовые акты, следует обратить внимание на некоторые неточности в их переводе на русский язык. Так, во всех названных документах слово «manifest» переведено на русский язык как «исповедовать». Между тем, различные словари с английского переводят это слово как «проявлять, показывать, выражать, обнародовать», что придает понятию свободы совести и религии иное, более емкое содержание. Мнение о необходимости проведения лингвистической экспертизы переводов международных документов и устранении обнаруженных в них недочетов еще до принятия решения о ратификации уже высказывалось в литературе.

К числу важнейших базовых законов в области свободы совести относится Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях», вступивший в силу 1 октября 1997 г. В отличие от ранее действующего Закона РСФСР «О свободе вероисповедания» 1990 г. данный федеральный закон закрепил ряд принципиально новых положений. В частности, существенным образом был изменен порядок создания религиозных организаций, сокращен круг лиц, способных быть учредителями и участниками местной религиозной организации. Право на учреждение местной религиозной организации было признано только за российскими гражданами. Иностранные граждане и лица без гражданства теперь могут являться только участниками религиозной организации, причем при условии их постоянного проживания на территории Российской Федерации. Законом также введено новое понятие – религиозная группа, под которой признается добровольное объединение граждан, образованное в целях совместного исповедания и распространения веры, осуществляющее деятельность без государственной регистрации и приобретения правоспособности юридического лица. С одной стороны, данное положение закона закрепило легальность деятельности религиозного объединения без государственной регистрации. Однако, с другой стороны, законодателем были установлены, на наш взгляд, неоправданные условия для преобразования религиозной группы в религиозную организацию – пятнадцатилетний срок деятельности на соответствующей территории либо подтверждение о вхождении в структуру уже действующей централизованной религиозной организации. Закон существенно ограничил права религиозных организаций, созданных до вступления в силу, но не имеющих документа, подтверждающего их существование на соответствующей территории на протяжении не менее пятнадцати лет. Кроме того, федеральный закон содержит ряд внутренних противоречий, что на практике приводит к расширительному толкованию отдельных его положений, и, как следствие, нарушению прав граждан и религиозных объединений. Например, указание уже в тексте преамбулы закона на «особую роль» одной конфессии и перечня «уважаемых» государством религий нарушает конституционный принцип равенства религиозных объединений перед законом, что на практике вызвало немало недоразумений и конфликтных ситуаций.

Кроме Федерального закона «О свободе совести и религиозных объединениях» на федеральном уровне в общей сложности действует свыше 100 нормативных правовых актов, в которых в том или ином аспекте упоминаются вопросы реализации свободы совести. По мнению А. В. Пчелинцева, В. В. Ряховского, условно нормативные акты, регулирующие институт свободы совести и вероисповедания, можно разделить на несколько групп.

Первую, самую многочисленную группу образуют законы и иные правовые акты, которые содержат нормы, обеспечивающие реализацию права на свободу совести и вероисповедания, равенство прав граждан независимо от их отношения к религии; ограничивающие вмешательство государства и его институтов в деятельность религиозных объединений. К этой группе относятся, например, федеральные законы «О средствах массовой информации», «О погребении и похоронном деле», «Об органах федеральной службы безопасности», ФЗ «Об альтернативной службе» и другие.

Особое значение имеют положения правового института свободы совести, касающиеся альтернативной гражданской службы, которой может замещаться несение военной службы. Связано это, в частности, с тем, что Комиссия по правам человека расценивает отказ от военной службы по соображениям совести как законную реализацию права на свободу мысли, совести и религии (Резолюция 1993/84). Указанная резолюция призывает государства, в которых существует обязательная военная служба, ввести альтернативные виды службы для призывников, отказывающихся от военной службы по соображениям совести.

Часть 3 статьи 59 Конституции России устанавливает: «Гражданин Российской Федерации в случае, если его убеждениям или вероисповеданию противоречит несение военной службы… имеет право на замену ее альтернативной гражданской службой». Об этом же говорит и часть 5 статьи 1 Федерального закона «О воинской обязанности и военной службе» от 2 апреля 1998 г. Статья 8 этого закона в, свою очередь, отмечает, что граждане, проходящие альтернативную гражданскую службу, не подлежат постановке на воинский учет. Статья 23 – что граждане, проходящие или прошедшие альтернативную гражданскую службу, освобождаются от призыва на военную службу. Статья 28 – о том, что вопрос о направлении гражданина на альтернативную гражданскую службу решает призывная комиссия. И статья 35 – что в запас Вооруженных Сил зачисляются граждане, прошедшие альтернативную гражданскую службу.

Федеральный закон № 113-ФЗ «Об альтернативной гражданской службе» от 25 июля 2002 г. в статье 2 «Право гражданина на замену военной службы по призыву альтернативной гражданской службой») закрепил: «Гражданин имеет право на замену военной службы по призыву альтернативной гражданской службой в случаях, если: «несение военной службы противоречит его убеждениям или вероисповеданию…».

При этом статья 11 Закона («Подача гражданами заявления о замене военной службы по призыву альтернативной гражданской службой») установила: «Граждане, изъявившие желание заменить военную службу по призыву альтернативной гражданской службой, должны обосновать, что несение военной службы противоречит их убеждениям или вероисповеданию».

Федеральный закон «Об альтернативной гражданской службе» вступил в силу 1 января 2004 г., однако его принятие вызвало волну негодования среди российской общественности.

Во-первых, федеральный закон противоречит Резолюции Европейского парламента от 13 октября 1989 г., согласно которой гражданская служба не может быть продолжительнее военной более чем в полтора раза, однако в соответствии со ст.5 Закона срок альтернативной службы составляет 42 месяца, для проходящих альтернативную службу в военных организациях – 36 месяцев, что превышает более чем в 1,5 раза военную, и для граждан, избравших альтернативу военной службе, срок является дискриминационным.

Во-вторых, при прохождении альтернативной службы предусмотрен экстерриториальный характер, что является существенным препятствием для граждан.

В-третьих, закон предусматривает жесткий срок подачи заявления, лишающий, по формальным основаниям, множество людей возможности заменить военную службу альтернативной.

Таким образом, Федеральный закон «Об альтернативной гражданской службе», по мнению авторов настоящего исследования, требует существенной доработки.

Вторая группа законов регламентирует соблюдение и порядок реализации прав верующих в организациях и учреждениях, особенности которых накладывают некоторые ограничения прав и свобод пребывающих в них граждан (воинские части, места лишения свободы, больницы и т. д.). Сюда относятся Федеральный закон «О статусе военнослужащих», Уголовно-исполнительный кодекс Российской Федерации и другие. Последний гарантирует осужденным свободу совести и свободу вероисповедания, представляя право исповедовать любую религию либо не исповедовать никакой религии, свободно выбирать, иметь и распространять религиозные убеждения и действовать в соответствии с ними. Статья 14 (п.3) гласит, что осужденным к ограничению свободы по их просьбе может быть дано разрешение на посещение мест богослужений, находящихся за пределами исправительных центров.

Большую и весьма важную группу составляют законы и иные нормативные акты, регулирующие финансово-хозяйственную деятельность религиозных организаций. Это, прежде всего, Гражданский кодекс РФ, Налоговый кодекс РФ, Закон РФ «О налоге на прибыль предприятий и организаций» и другие.

Самостоятельную группу правовых актов образуют законы, предусматривающие юридическую ответственность за нарушение законодательства о свободе совести и свободе вероисповедания. Это, в первую очередь, Уголовный кодекс Российской Федерации и Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях.

Следует обратить внимание и на то, что наряду с федеральным законодательством более чем в 30 субъектах Российской Федерации были приняты собственные законы и иные нормативные правовые акты по вопросам реализации свободы совести и вероисповедания. Но согласно пункту «в» статьи 71 Конституции Российской Федерации регулирование отношений, возникающих в сфере свобод и прав человека, находится в ведении Российской Федерации. Следовательно, субъекты Российской Федерации не вправе сужать и ограничивать свободу совести и деятельности религиозных объединений, установленные Конституцией и федеральным законодательством. В их компетенции могут быть вопросы защиты прав и свобод человека, находящиеся согласно пункту «б» ст. 42 Конституции РФ в совместном ведении Российской Федерации и ее субъектов.

В законодательных актах различного уровня субъектов Российской Федерации свобода совести находит свое нормативное закрепление. Преимущественно, это практически дословное дублирование положений статьи 28 Конституции России. Вместе с тем, в ряде основополагающих документов субъектов Российской Федерации гарантирование свободы совести дополняется условием соблюдения закона. Кроме этого, наличествуют и самобытные, оригинальные формулировки, зачастую не в полной мере соответствующие федеральной Конституции.

Так, статья 46 Конституции (Основного закона) Чувашской Республики, в свою очередь, постулирует: «Гражданам Чувашской Республики гарантируется свобода совести, то есть право исповедовать любую религию или не исповедовать никакой, отправлять религиозные культы или вести атеистическую пропаганду.

Возбуждение вражды и ненависти в связи с религиозными верованиями запрещается.

Церковь в Чувашской Республике отделена от государства, и школа – от церкви».

Весьма интересна формулировка свободы совести в редакции статьи 26 Конституции (Конституционного Закона) Республики Карелия; поскольку – как нигде – прямым образом демонстрирует, что под термином «иные убеждения», часто используемом в конструкциях рассматриваемой свободы, следует понимать отнюдь не только атеистические убеждения: «Каждому гарантируется свобода совести – право исповедовать любую религию или не исповедовать никакой, выбирать, иметь и распространять религиозные, атеистические или иные убеждения и действовать в соответствии с ними при условии соблюдения закона. Религиозные объединения отделены от государства, государственная система образования носит светский характер».

Часть 2 статьи 27 Конституции Республики Адыгея закрепляет: «Каждый имеет право на беспрепятственное высказывание своих мнений и выражение убеждений. Никто не может быть принужден к высказыванию своих мнений и выражению убеждений или отказу от них».

В остальных же субъектах Российской Федерации законодатель, как правило, ограничивается лишь упоминанием об обеспечении или гарантировании свободы совести без пояснения того, что следует под этой свободой понимать; либо же вообще ее не касается, указывая, что на территории субъекта «гарантируется осуществление всех прав и свобод человека и гражданина, закрепленных Конституцией Российской Федерации».

Кроме закрепления в конституциях (уставах), свобода совести порой становится самостоятельным объектом законодательства субъектов Российской Федерации. Так, наряду с Федеральным законом «О свободе совести и о религиозных объединениях» действует Закон Республики Башкортостан «О свободе совести и вероисповедания в Республике Башкортостан» в редакции от 16 июля 1998 г.

Вопросы свободы совести также затрагивает и Закон Республики Бурятия «О религиозной деятельности на территории Республики Бурятия». 4 августа 2000 г. Прокурор Республики Бурятия обратился в Конституционный Суд Республики Бурятия о проверке соответствия Конституции Республики Бурятия положений отдельных статей данного закона. «Постановлением Конституционного Суда Республики Бурятия от 10 октября 2000 г., – отмечает судья Конституционного Суда Республики Бурятия К. А. Будаев, – эти положения были признаны Конституционным Судом Республики Бурятия не соответствующими статье 9 Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод, статье 28 Конституции Российской Федерации, Федеральному закону «О свободе совести и о религиозных объединениях» и статьям 11, 17 Конституции Республики Бурятия. В связи с принятым нашим решением Верховный Суд Республики Бурятия 9 ноября 2000 г. вынес определение о прекращении дела».

Однако в некоторых субъектах Российской Федерации проблеме реализации свободы совести и свободы вероисповедания уделяется не достаточно внимания, и на законодательном уровне свобода совести и вероисповедания не урегулирована.

Так, в качестве примера нами была исследована данная проблема в Тамбовской области. Отметим, что в 2003–2005 гг., согласно статистической отчетности, предоставленной Управлением Федеральной регистрационной службы по Тамбовской области, наблюдается рост религиозных организаций: 160 – в 2003 г, 177 – в 2004 г., 184 – в 2005 г., однако налицо и существенное ущемление права на свободу совести, что, по нашему мнению, выражается, прежде всего, в тенденцеозности контроля со стороны государственного органа (в 2003 г. проведено проверок деятельности религиозных организаций – 4; в 2004 г. – 7; 2005 г. – 16). При этом вопрос защиты прав и свобод в сфере религии на уровне субъекта не урегулирован (законодательства и судебных споров в Тамбовской области по данной проблеме нет). Кроме этого нами был проведен социологический опрос среди населения Тамбовской области, было опрошено 100 человек в возрасте от 18 до 65 лет. Респондентам был задан вопрос: «Знаете ли Вы, в чем сущность права на свободу совести и свободу вероисповедания?». Получены следующие ответы: 30 % опрошенных затруднились ответить, 50 % ответили – «Да, это право исповедовать любую религию», 20 % ответили – «Нет, сущность данного права нам не понятна».

Таким образом, исходя из статистических и социологических данных, можно сделать вывод, что в Тамбовской области представление о необходимости реализации свободы совести как всеобъемлющей глобальной проблемы и на уровне государственных органов, и у граждан отсутствует.

Судебная практика всех уровней (судебные решения по вопросам свободы совести как международных судов по правам человека в отношении России, так и органов судебной системы Российской Федерации), по мнению диссертанта, так же регулирует институт свободы совести и свободы вероисповедания. Однако вопрос включения судебной практики в правовую систему Российской Федерации представляется весьма дискуссионным. Существуют мнения о признании источником права всей судебной практики, в каких бы формах она не выражалась, включая деятельность нижестоящих судебных инстанций (Р. З. Лившиц). При этом некоторые ученые-правоведы полностью отрицают нормативный характер правоположений (В. С. Нерсесянц).

В течение многих десятилетий в нашей стране юридическая наука не признавала возможности суда по самостоятельному созданию правовых норм. Но при этом решения высших судебных инстанций, занимающие ведущее место во всей судебной практике, активно использовались нижестоящими судами в качестве образца правильного разрешения юридических дел. В диссертационном исследовании М. Н. Придворовой «Судебная практика в правовой системе Российской Федерации» особо отмечено, что «Конституция РФ (ст. 126, 127) закрепляет право Верховного Суда РФ и Высшего Арбитражного Суда РФ давать разъяснения по вопросам судебной практики. Разъяснение, выносимое пленумом Верховного Суда РФ, обладает авторитетным значением для остальных звеньев судебной системы и в соответствии с законом подлежит применению, распространяя свое действие на всех участников регулируемых отношений. Существование подобных разъясненией можно объяснить необходимостью руководства судебной деятельностью и придания ей должной направленности».

Также следует обратить внимание и на то, что в настоящее время полномочия суда значительно расширены, конституционно закреплен механизм судебной проверки нормативных актов любого уровня, установлена возможность отмены решений государственных органов, нарушающих права и свободы граждан. Авторитет судебного решения в определенном смысле поднимается выше авторитета решения другого властного органа, а опубликование судебного решения, яавляющееся одним из условий его применения, придает ему силу прецедента, сближая правоположения, выносимые высшими судебными органами, с полноценными нормами права. Таким образом, судебная практика является своеобразным ориентиром для правильного и единообразного разрешения споров, толкования и применения действующего законодательства, восполнения пробелов в нормативно-правовых актах.

Судебная практика в области свободы совести и свободы вероисповедания представлена судами всех уровней: как международных судов по правам человека, так и органов судебной системы Российской Федерации.

Дела о праве на свободу совести и вероисповедания занимают далеко не первое место в практике Европейского Суда по правам человека, в большинстве решений нарушений права на свободу совести, мысли и религии установлено не было.

Однако это отнюдь не свидетельствует об отсутствии претензий к уровню государственной охраны этих прав или о том, что Суд недооценивает их значение. Конвенция введена в действие в 1950 г., в начале периода относительно демократической стабильности в западноевропейских государствах, подписавших Конвенцию. Совесть, мысль и религию обычно относят к внутреннему миру человека и его убеждениям; открытое посягательство на эту сторону жизни характерно для авторитарных государств. Поэтому, даже когда подавались жалобы на нарушение прав, связанных с деятельностью церквей, или действий, мотивированных религиозными соображениями, эти нарушения чаще всего сопровождались или были вызваны нарушениями других прав – на свободу объединения, защиту собственности, уважение частной жизни и т. д. В таких случаях Суд обычно предпочитал устанавливать нарушения по этим основаниям, оставляя жалобу в части ст.9 без рассмотрения за отсутствием необходимости.

Большая часть рассмотренных жалоб и установленных нарушений до последнего времени исходила из Греции. В этой стране, восстановившей демократию лишь в 1975 г., до сих пор конституционно закреплено «доминирующее положение» православия, а деятельность религиозных меньшинств сталкивается с ограничениями со стороны властей. В одной из этих жалоб, «Коккинакис против Греции», Европейский Суд сделал следующее заявление о значении права на свободу мысли, совести и религии: «Как начертано в статье 9, свобода мысли, совести и религии является одной из основ «демократического общества» в значении, принятом Конвенцией. Именно этот ее религиозный параметр является одним из наиболее важных элементов, из которых складывается личность верующих и их мировоззрение, но это же является и ценнейшим достоянием для атеистов, агностиков, скептиков и безразличных. Плюрализм, неотделимый от демократического общества и который дорогой ценой был завоеван на протяжении веков, основывается на нем».

Хотя принципы, подтвержденные в этом решении, в большинстве демократических государств принимаются как должное, они актуальны в практике Суда, поскольку за последние годы в Совет Европы вступили государства бывшего коммунистического блока, где до недавнего времени резко ограничивалась религиозная деятельность и верующие нередко преследовались за свои религиозные убеждения. Эти государства признавали законное существование лишь небольшого количества религиозных объединений, зачастую при условии их сотрудничества с властью.

Первое прецедентное решение по праву на свободу религии было вынесено по вышеупомянутому делу «Коккинакис против Греции». Заявитель, 70-летний последователь учения Свидетелей Иеговы, был приговорен к четырем месяцам лишения свободы за нарушение греческого закона, запрещающего «прозелитизм». «Преступление» выразилось в разговоре с женой православного певчего о пацифистских взглядах Улофа Пальме. Коккинакис счел подобный приговор, да и запрет на «прозелитизм» в целом, нарушением ст.9 Конвенции.

Государство-ответчик возражало, что проповедь с целью обращения в иную веру нарушает права других лиц на свободу придерживаться своих религиозных взглядов. Суд этот довод не поддержал, заявив, что «в соответствии со статьей 9 свобода исповедовать свою религию не только осуществима в сообществе с другими, «публично» и внутри круга тех, чью веру разделяет человек, но может утверждаться и «индивидуально», «в частном порядке»; более того, она включает в принципе право пытаться убедить своего ближнего, например, через «обучение», без чего «свобода изменения (своей) религии или верования», закрепленная в статье 9, осталась бы мертвой буквой».

Таким образом, Суд счел осуждение Коккинакиса нарушением Конвенции. Однако в то же время Суд допустил, что запрет на прозелитизм совместим с Конвенцией в том случае, если он сопровождается принуждением или другими злоупотреблениями.

Эта позиция позже была подтверждена в деле «Лариссис и другие против Греции». Трое пятидесятников – военнослужащих ВВС Греции – были осуждены за прозелитизм среди своих подчиненных и некоторых гражданских лиц. Заявители настаивали на том, что распространение религиозных убеждений неотъемлемо от их вероисповедания. Их авторитет у своих подчиненных не мешал последним принимать собственное решение.

В данном случае, учитывая специфический характер военной службы, – Европейский Суд счел заслуживающим внимания утверждение государства о возможности злоупотребления служебным положением для приобщения подчиненных к другой вере, так как последние жаловались на то, что испытывали давление из-за своего зависимого положения. Суд постановил, что осуждение за прозелитизм в отношении военных не составило нарушения ст.9, считая, однако, приговор в части осуждения за проповедь гражданским лицам неоправданным ограничением прав заявителей.

В деле «Мануссакис и другие против Греции» заявители – последователи религии Свидетелей Иеговы – проводили богослужения в частном арендованном помещении без требуемого по закону разрешения Министерства по образованию и делам религий Эллинской Республики и православных церковных властей. В течение года заявители пять раз обращались за разрешением в соответствующие органы, которые неоднократно ссылались на необходимость дополнительного изучения вопроса. Не получив ответа по существу, верующие начали проводить богослужения в своем месте поклонения. За что и были привлечены к уголовной ответственности.

Государство-ответчик в своем отзыве указало на то, что судебный прецедент в Греции ограничивал роль церковных властей в процедуре выдачи разрешений, отводя им чисто консультативную роль. Кроме того, заявители не обжаловали медлительность министра в представлении ответа. Суд, установив нарушение ст. 9, мотивировал свое решение тем, что имевшая место административная практика являлась злоупотреблением властями процедурой выдачи разрешений в целях ограничения религиозной деятельности неправославных вероисповеданий.

Так же в качестве примера, рассмотрим следующую судебную практику по вопросу реализации права на свободу совести и вероисповедания.

Изъятие волос для экспертизы Федеральный Суд Швейцарии расценил как допустимое ограничение права. Суть дела заключалась в следующем «Решение Федерального Суда Швейцарии от 19.12.1995 г.: Окружная прокуратура Цюриха вела следствие в отношении заявителя за совершение нескольких тяжких преступлений сексуального характера. По распоряжению прокуратуры у него должны были изъять несколько волос для проведения экспертизы в Институте судебной медицины. Требовалось установить, потреблял ли заявитель наркотики. Он же объявил, что является сикхом и должен носить волосы нестриженными, то есть решение прокуратуры представляло собой нарушение его свободы веры и совести. Рассмотрев обстоятельства дела, суд установил, что изъятие нескольких волос для проведения экспертизы не является нарушением прав человека».

В отношении Российской Федерации, ратифицировавшей Конвенцию в 1998 г., уже подано несколько жалоб на предполагаемые нарушения ст. 9. В первом деле, «Никишина против России», суд передал ребенка от матери к отцу на воспитание, мотивируя решение вероисповеданием матери. После подачи заявительницей жалобы в Европейский Суд заместитель председателя Верховного Суда РФ принесла протест на все судебные решения по делу. При удовлетворении протеста Судебная коллегия по гражданским делам Верховного Суда РФ прямо сослалась на нарушение ст.9 Конвенции. Европейский Суд затем объявил жалобу неприемлемой, мотивируя свое решение восстановлением прав матери. Другие жалобы, поданные в Европейский Суд российскими гражданами, пока еще находятся на стадии рассмотрения их приемлемости. Поэтому в ближайшие годы можно ожидать существенного увеличения дел по данной категории в Европейском Суде.

Однако право на свободу совести и религии в отличие от многих других основных прав человека, таких, как, например, права на жизнь или личную неприкосновенность, не всегда поддается четкому определению, установление его границ весьма непросто. Пожалуй поэтому, мы полагаем, что практика Суда по защите этого основополагающего права порой может казаться непоследовательной или даже противоречивой.

В Конституционном Суде Российской Федерации вопросы реализации гаражданами права на свободу совести и вероисповедания неоднократно были предметом рассмотрения. По мнению А. В. Пчелинцева, «Конституционный Суд, пусть с некоторой излишней осторожностью и дипломатичностью, уделил достаточно серьезное внимание вопросам реализации гражданами права на свободу совести и веросиповедания». Однако Институт свободы совести не согласен с данным мнением и полагает, что «своими решениями КС РФ фактически подтвердил принципы, лежащие в основе ФЗ «О свободе совести и о религиозных объединениях» и позволяющие властным группам контролировать религиозную сферу на предмет соответствия собственным о ней представлениям. Совершенно очевидно, что реальный механизм кардинального улучшения ситуации в области свободы совести путем обжалования и отмены отдельных положений ФЗ «О свободе совести и о религиозных объединениях» Конституционным Судом РФ или в результате иных юридических процедур отсутствует».

Мы поддерживаем позицию Института свободы совести и полагаем, что Конституционный Суд РФ не дает должной правовой оценки законодательству в области свободы совести и вероисповедания, которое утверждает государственную религиозную политику и влечет усиление деструктивных процессов в совеременной России.

Если обратиться к судебным делам, связанным с применением Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях», рассмотрение которых отнесено к компетенции судов общей юрисдикции, то, по мнению А. В. Пчелинцева и В. В. Ряховского, их можно подразделить на две основные категории:

1) дела, производство по которым возникает по инициативе религиозных организаций и граждан;

б) дела, производство по которым возникает по инициативе органов юстиции, органов прокуратуры и органов местного самоуправления.

Правовые основания для возбуждения судебных дел, относящихся к первой категории, приводятся в пункте 2 статьи 12 Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях». Так, в соответствии с указанным положением Федерального закона граждане и религиозные организации вправе обжаловать в суд отказ регистрирующего органа в государственной регистрации религиозной организации, а также его уклонение от такой регистрации. Поскольку государственная перерегистрация религиозных организаций предполагает приведение их устава и иных учредительных документов в соответствие с требованиями Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях», то отказ в перерегистрации и, следовательно, уклонение регистрирующего органа от таковой, также могут быть обжалованы в суд в порядке пункта 2 статьи 12 указанного Федерального закона. К уклонению от государственной регистрации (перерегистрации) религиозной организации относится, прежде всего, нарушение регистрирующим органом установленного Федеральным законом срока рассмотрения заявления о государственной регистрации. Как уклонение от государственной регистрации следует рассматривать и необоснованное назначение в отношении религиозной организации государственной религиоведческой экспертизы. Следует отметить, что в соответствии с пунктом 8 статьи 11 Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» заявление о государственной регистрации религиозной организации, создаваемой централизованной религиозной организацией или на основании подтверждения, выданного централизованной религиозной организацией, рассматривается в месячный срок со дня представления всех предусмотренных настоящей статьей документов. И только в иных случаях регистрирующий орган вправе продлить указанный срок рассмотрения документов до шести месяцев для проведения государственной религиоведческой экспертизы. Необоснованным уклонением от государственной регистрации следует также рассматривать решение регистрирующего органа о приостановлении процесса государственной регистрации (перерегистрации) религиозной организации, так как подобная процедура не предусмотрена законом.

К судебной защите нарушенного права на свободу совести и свободу вероисповедания граждане и объединения граждан могут также прибегнуть в порядке, предусмотренном Законом РФ «Об обжаловании в суд действий и решений, нарушающих права и свободы граждан».

К делам, возникающим по инициативе религиозных организаций и граждан, следует также отнести судебные дела о защите чести, достоинства и деловой репутации. В соответствии с частью 1 статьи 152 Гражданского кодекса РФ гражданин вправе требовать по суду опровержения порочащих его честь, достоинство и деловую репутацию сведений, если распространивший такие сведения не докажет, что они соответствуют действительности. Согласно части 7 этой же статьи правила о защите деловой репутации граждан соответственно применяются к защите деловой репутации юридического лица.

В последнее время в средствах массовой информации все чаще стали появляться публикации о деятельности религиозных организаций, содержащие сведения, оскорбляющие чувства верующих и в отношении которых применяются термины – «сектанты», «секта», «зомбирование адептов», «гипноз», «миссионерская деятельность» и т. д.

В судебной практике часто возникает вопрос: являются ли порочащими честь, достоинство и деловую репутацию слова «секта» и «сектанты», употребляемые в отношении религиозных организаций и их участников? Ответ на этот вопрос в своем решении № 4(138) от 12 февраля 1998 г. дает Судебная палата по информационным спорам при Президенте Российской Федерации: «в законодательстве Российской Федерации не существует такого понятия, как «секта». В то же время, данный термин в силу сложившихся в обществе представлений несет, безусловно, негативную смысловую нагрузку и, употребляя его, журналисты могут оскорбить чувства верующих».

Однако дел, возникающих в связи с обжалованием религиозными организациями и гражданами действий органов юстиции, других государственных органов и органов местного самоуправления, а также по искам религиозных организаций и верующих граждан о защите чести, достоинства и деловой репутации, рассматривается судами в целом не много. Отсутствие большого количества подобных дел ни в коей мере не свидетельствует об отсутствии нарушений прав верующих. Одна из причин этому – недостаточная осведомленность субъектов таких правоотношений о возможности судебной защиты своих нарушенных прав.

Для правильного разрешения дел данной категории важное значение имеют разъяснения, содержащиеся в постановлениях Пленумов Верховного Суда РФ, таких, как постановления «О некоторых вопросах, возникающих при рассмотрении судами дел о защите чести и достоинства граждан, а также деловой репутации граждан и юридических лиц», «О некоторых вопросах применения законодательства о компенсации морального вреда», «О рассмотрении судами жалоб на неправомерные действия, нарушающие права и свободы граждан», а также в Информационном письме Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ «Обзор практики разрешения арбитражными судами споров, связанных с защитой деловой репутации».

Подводя итог вышесказанному, сделаем следующие выводы.

В настоящее время сущностное содержание и определение свободы совести и вероисповедания как категории юриспруденции фактически искажено, а принципы и понятийный аппарат, применяемые в сфере свободы совести, создают непреодолимые препятствия для реализации этого основного системообразующего права.

В современной России законодательство, регулирующее институт свободы совести и свободы вероисповедания, можно охарактеризовать как неадекватное, многие принципы носят неправовой характер, а юридические конструкции неоднозначны, что порождает противоречивые толкования, и все это является следствием научной неразработанности доктрины свободы совести и вероисповедания.

 

2.2. Концептуальные подходы к совершенствованию правового регулирования института свободы совести и свободы вероисповедания

Законодательство Российской Федерации, регулирующее институт свободы совести и свободы вероисповедания, по мнению авторов, является декларативным, эклектичным, направленным на поддержание антиконституционной государственной политики. В этих условиях, на наш взгляд, критическому осмыслению должен подвергнуться уровень науки, который в значительной мере определяет законотворчество и правоприменение. В настоящее время в России разработанной доктрины в области свободы совести и свободы вероисповедания не существует. Полагаем, что назрела потребность в разработке принципов, понятийного аппарата, устранения конфликтующих и конкурирующих норм в законодательстве, регулирующем свободу совести и свободу вероисповедания. Таким образом, правовой механизм реализации данной свободы в современном обществе требует «коренной ревизии» и создания широкой правовой концепции.

Для определения сущностного значения «концептуального подхода» следует обратиться к этимологии понятия «концептуальный», которое в Толковом словаре русского языка толкуется как система взглядов на что-либо, основная мысль, а в Современном толковом словаре русского языка слово «концепция» – это система связанных между собой и вытекающих один из другого взглядов на то или иное явление. Термин «подход» означает совокупность приемов, способов (в воздействии на кого-нибудь, в изучении чего-нибудь, в ведении дела). Таким образом, концептуальный подход к совершенствованию правового обеспечения исследуемого института представляет собой совокупность взаимосвязанных приемов, способов и взглядов, направленных на соответствие законодательства в области свободы совести и вероисповедания международным актам, конституционным принципам, изменившейся религиозной ситуации в России и новым реалиям.

Согласно авторской позиции, необходимыми требованиями, которым должно отвечать законодательство в области свободы совести и свободы вероисповедания, являются соответствие:

1) нормам Конституции Российской Федерации;

2) общепризнанным принципам и нормам международного права;

3) положениям международных договоров, заключенных Российской Федерацией;

4) нравственно-гуманистическим критериям и изменившимся общественным отношениям в современной России и мировом сообществе в области свободы совести и свободы вероисповедания.

Анализ законодательства о свободе совести и вероисповедания показал, что некоторые важные общественные отношения данной сферы оказались за пределами внимания законодателя. Так, настоятельно нуждаются в правовом регулировании вопросы ограничения публичного освещения в средствах массовой информации поведения высших должностных лиц государства, связанного с их участием в религиозных обрядах и церемониях, реализации свободы совести осужденных, военнослужащих и других категорий граждан. Необходимо совершенствование механизма замены воинской службы альтернативной гражданской службой по религиозным мотивам и порядок ее прохождения. Кроме того, при анализе действующего законодательства, регулирующего институт свободы совести и свободы вероисповедания, нами были выявлены юридические коллизии, которые ущемляют права граждан, сказываются на эффективности правового регулирования, состоянии законности и правопорядка, правосознании и правовой культуре общества, таким образом, их устранение является необходимым.

В теории права выделяют две причины юридических коллизий: объективные и субъективные. К объективным, в частности, относятся: противоречивость, динамизм и изменчивость самих общественных отношений, их скачкообразное развитие. Немаловажную роль играет также отставание («старение», «консерватизм») права, которое в силу этого обычно не поспевает за течением реальной жизни. Здесь то и дело возникают «нештатные» ситуации, требующие государственного реагирования. Право поэтому постоянно корректируется, приводится в соответствие с новыми условиями.

В результате одни нормы отпадают, другие появляются, но, будучи вновь изданными, не всегда отменяются, а действуют как бы наравне с ними. Кроме того, общественные отношения неодинаковы, и разные их виды требуют дифференцированного регулирования с применением различных методов. Свое влияние оказывают несовпадение и подвижность границ между правовой и неправовой сферами, их расширение или сужение.

Все это делает юридические коллизии в какой-то мере неизбежными и естественными. Более того, по мнению Ю. А. Тихомирова, было бы упрощением оценивать их только как сугубо негативные явления. «Коллизии нередко несут в себе и положительный заряд, ибо служат свидетельством нормального процесса развития или же выражают законное притязание на новое правовое состояние».

К субъективным причинам коллизий относятся такие, которые зависят от воли и сознания людей – политиков, законодателей, представителей власти. Это, например, низкое качество законов, пробелы в праве, непродуманность или слабая координация нормотворческой деятельности, неупорядоченность правового материала, отсутствие должной правовой культуры, юридический нигилизм, социальная напряженность, политическая борьба и другие.

Причина возникновения юридических коллизий между отдельными нормативно-правовыми актами, регулирующими институт свободы совести и свободы вероисповедания, нам видится в проведении антиконституционной государственной политики, которая проводится с целью удержания власти путем контроля мировоззренческой сферы, в том числе клерикальной идеологизации органов власти и государственного управления, «силовых» структур, государственной системы образования.

По мнению Института свободы совести, «государственная политика в сфере свободы совести на самом деле подменяется религиозной политикой, которая осуществляется посредством самодовлеющих по отношению к правам человека отношений государства с религиозными объединениями, пораженных коррупцией. Суть религиозной политики – привилегии Русской православной церкви (РПЦ) и отчасти так называемым «традиционным религиозным организациям», ограничения остальным («нетрадиционным»). Привилегии РПЦ носят массовый системный характер: льготы, квоты, недвижимость, если не прямое финансирование, услуги «силовых» структур государства, в последнее время – в области государственной системы образования предпринимаются попытки массового введения Основ православной культуры (ОПК), которые в ряде регионов уже введены». Мы считаем, что рассматриваемая позиция не лишена доли истины и полагаем, что государственная вероисповедная политика должны рассматриваться исключительно как производная от конституционных принципов права на свободу совести и свободу вероисповедания и строго им соответствовать.

Кафедра религиоведения Российской академии государственной службы при Президенте РФ осенью 2003 г. написала по заказу Администрации Президента РФ очередной антиконституционный проект «Концепции религиозной политики». Предыдущие проекты были написаны еще в 2001 г. Институт свободы совести подверг их критике на страницах «Независимой газеты» и в научной печати.

Новый проект содержит обоснование идей привилегий для «традиционных» религий и борьбы с «религиозным экстремизмом».

Кроме кафедры РАГС научным обоснованием антиконституционных инициатив занимаются ряд конфессиональных и конфессионально ориентированных структур. Преобладающая над правами человека религиозная политика и государственно-конфессиональные отношения поддерживаются в подконтрольных СМИ. В центральных газетах и, особенно на телевидении, крайне редки или отсутствуют вообще корректные материалы о свободе совести и свободе вероисповедания.

Не случайно антиконституционные тенденции в области отношений государства с религиозными объединениями усилились в преддверии и накануне выборов. Об этом говорилось на пресс-конференции Института свободы совести 16 января 2003 г. «Свобода совести и государственно-конфессиональные отношения в преддверии выборов». 21 января 2003 г. Институт свободы совести обнародовал Заявление «Антиконституционные тенденции в отношениях государства с религиозными организациями вступили в циничную фазу», в котором говорится о всплеске антиконституционной активности, характеризуемой небывалым цинизмом, с которым попираются базовые принципы конституционного строя.

Вышеупомянутые тенденции в области отношений государства с религиозными объединениями следует квалифицировать как системную коррупцию – злоупотребление властью (действие или бездействие) в своих корыстных интересах или в корыстных интересах других лиц и групп, связанное с использованием публичных ресурсов, в рамках «специальных» отношений государства с религиозными объединениями. Так как системообразующим фактором является коррупция верхушечная (государственная политическая), то главной стороной становится «должностное лицо», «государственный служащий».

В связи с вышеизложенным, представляется актуальным междисциплинарное исследование направлений совершенствования правового механизма реализации права на свободу совести и свободу вероисповедания и определение его значения в контексте глобализации.

Отметим, что термин «глобалистика», по словам М. А. Чешкова, «играет в современном общественно-научном словаре роль ключевого, кодового понятия. Оно означает широкую совокупность процессов и сруктур, соотносимых с явлениями взаимозависимости, взаимопроникновения и взаимообусловленности в планетарных рамках, результат которых – возникающая целостность бытия человечества». Мы считаем, что особую роль в процессе глобализации играет формирование эффективного правового механизма для реализации права каждого индивида на свободу совести и свободу вероисповедания.

В этой связи представляется необходимым устранение правовых коллизий и совершенствование законодательной базы, регулирующей сферу свободы совести и свободы вероисповедания.

Мы выявили коллизию между Конституцией Российской Федерации и Федеральным конституционным законом «О свободе совести и о религиозных объединениях».

Так, часть 3 статьи 55 Конституции России определяет: «Права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом только в той мере, в которой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства». Часть 2 статьи 3 Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» дословно дублирует приведенное положение Конституции, соотнося его с «правом человека и гражданина на свободу совести и свободу вероисповедания». Согласно указанным целям ряд положений федеральных законов (в частности, Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях, Уголовный кодекс Российской Федерации), предусматривают некоторые ограничения свободы совести постоянного характера в отношении отдельно взятой личности, которой законодательно запрещается совершать некоторые деяния под угрозой наступления для нее неблагоприятных последствий.

Что же касается временных ограничений свободы совести в условиях чрезвычайного положения, то в связи с принятием Федерального конституционного закона «О чрезвычайном положении» от 30 мая 2001 г. № 3-ФКЗ между ним и Конституцией России возникла правовая коллизия. Часть 3 статьи 56 Конституции указывает, что среди прав и свобод, не подлежащих ограничению в условиях чрезвычайного положения, находится статья 28 Конституции Российской Федерации, закрепляющая свободу совести, включая право свободно распространять убеждения и действовать в соответствии с ними, в то время как Федеральный конституционный закон «О чрезвычайном положении» в ряде своих норм это право однозначно ограничивает. Так, например, пункт а статьи 12 предусматривает «введение комендантского часа, то есть запрета в установленное время находиться на улицах и в иных общественных местах без специально выданных пропусков и документов, удостоверяющих личность граждан», а пункт «г» – личный досмотр граждан, досмотр их вещей, жилища и транспортных средств против их воли.

Представляется, что ограничения свободы совести, предусмотренные Федеральным конституционным законом «О чрезвычайном положении», оправданы, так как цели введения чрезвычайного положения (статья 2 Закона) соотносимы с целями ограничения прав и свобод человека и гражданина, указанными в части 3 статьи 55 Конституции. Однако статья 56 Конституции России, выступая в качестве специальной нормы, обладает юридическим преимуществом, и поэтому «следовало бы внести соответствующие изменения в Конституцию РФ, которые позволили бы более эффективно осуществлять режим чрезвычайного положения».

Изменения части 3 статьи 56 Конституции России, в первую очередь, должны заключаться в том, чтобы распространить ограничения, допустимые в условиях чрезвычайного положения, на статью 28 Конституции в части права свободно распространять убеждения и действовать (воздерживаться от действия) в соответствии с ними. При этом такие элементы свободы совести, как право свободно выбирать, иметь, менять религиозные и иные убеждения, а также право придерживаться их и отказываться от них, не должны ограничиваться.

Также следует обратить внимание на то, что закон, регулирующий порядок прохождения альтернативной гражданской службы, является дискриминационным.

Федеральный закон «Об альтернативной гражданской службе» № 113-ФЗ был принят 25 июля 2002 г., в соответствии с его ст. 25 вступил в силу с 1 января 2004 г., однако до сих пор является предметом острых дискуссий.

Согласно ч. 1 ст. 59 Конституции Российской Федерации защита Отечества является долгом и обязанностью гражданина Российской Федерации. Вместе с тем, ч. 3 ст. 59 Конституции предусматривает, что гражданин Российской Федерации в случае, если его убеждениям или вероисповеданию противоречит несение военной службы, а также в иных установленных федеральным законом случаях имеет право на замену ее альтернативной гражданской службой, то есть принятие закона о такой службе прямо предусмотрено Основным законом России.

Институт альтернативной службы не является новым для законодательства России. Еще в 1919 г. декретом Совета Народных Комиссаров РСФСР было признано право верующих на замену военной службы на иную общеполезную работу. Данная замена должна была производиться по решению суда. Аналогично решался вопрос и в законодательстве СССР до принятия в 1939 г. Закона о всеобщей воинской обязанности.

Кроме того, как известно, Российская Федерация взяла на себя обязательство принять закон об альтернативной гражданской службе в порядке приведения национального законодательства в соответствие со стандартами Совета Европы при вступлении в эту международную организацию.

Проект закона был принят Государственной Думой в первом чтении еще в 1994 г., в последующем в течение восьми лет обсуждалось еще как минимум пять альтернативных законопроектов.

Отсутствие закона об альтернативной гражданской службе при одновременном наличии права на таковую в Конституции Российской Федерации и ссылок в ряде федеральных законов на эту службу порождало определенные социальные и правовые коллизии.

Федеральный закон «Об альтернативной гражданской службе» предусматривает, что срок альтернативной службы составляет 42 месяца, для проходящих альтернативную службу в военных организациях – 36 месяцев (статья 5), что является самым продолжительным в Европе и СНГ. Столь длительный срок фактически является наказанием за убеждения. По Резолюции Европейского парламента от 13 октября 1989 г. гражданская служба не может быть продолжительнее военной более чем в полтора раза. В данном же случае отношение сроков альтернативной и военной не только составляет 1,75, но и сама военная служба (24 месяца) – одна из самых продолжительных в государствах Совета Европы. Такой срок является для граждан, избравших альтернативу военной службе, дискриминационным.

Противоречит Конституции и ограничивает право осуществления выбора обязанность гражданина подать заявление о замене военной службы альтернативной еще в несовершеннолетнем возрасте – в 17 лет, за шесть месяцев до наступления времени призыва (статья). При этом молодой человек, юридически являющийся ребенком, должен обосновать свою позицию сначала в заявлении, а затем на призывной комиссии в ходе квазисудебной процедуры, которую он должен пройти также до достижения совершеннолетия. Но, согласно статье 60 Конституции, гражданин может самостоятельно осуществлять свои права и обязанности в полном объеме с 18 лет. Этот жесткий порядок ограничивает свободу совести тех молодых людей, кто осознает свой выбор позднее, чем за шесть месяцев до призыва.

Утвержденный законом порядок не соответствует рекомендациям Комитета министров Совета Европы 1987 г. Этими Рекомендациями определяется, что заявление должно быть подано в срок, достаточный для его рассмотрения до призыва. Однако в Рекомендациях также указывается, что законом может быть предусмотрена возможность заявления об отказе и в период прохождения военной службы, если соответствующие основания возникают в этот период. Пояснительная записка к Рекомендациям уточняет, что причиной отказа от несения военной службы признается конфликт с совестью, и, следовательно, установление точного срока подачи заявления противоречило бы самой природе этого права.

Российский закон не только не допускает возможности перехода с военной службы на альтернативную. Он вводит жесткий срок подачи заявления, лишающий, по формальным основаниям, множество людей возможности заменить военную службу альтернативной.

Вызывает опасения коррупциогенность нового закона. Окончательное решение, в какой организации и на какой территории заявитель будет проходить альтернативную службу, зависит от одного чиновника – военного комиссара (статья 14). При этом закон устанавливает, что прохождение альтернативной службы организуется за пределами того субъекта Российской Федерации, где гражданин проживает. Так как из правила предусмотрены исключения, возможность фактически произвольного оставления гражданина, направляемого на гражданскую службу, на территории постоянного проживания неизбежно приведет к коррупции. Избежать этого можно было бы при преимущественно территориальном порядке прохождения альтернативной службы, однако в целях сделать альтернативную службу менее привлекательной предусмотрен экстерриториальный характер.

Пока Федеральный закон «Об альтернативной гражданской службе» не был принят, призывникам, пожелавшим воспользоваться правом на замену военной службы альтернативной гражданской, решением суда предоставлялась отсрочка от призыва до принятия соответствующего закона.

При этом весьма дискуссионным является вопрос о необходимости доказывания наличия убеждений, которым противоречит несение военной службы, так как часть 3 статьи 29 Конституции России закрепляет: «Никто не может быть принужден к выражению своих мнений и убеждений или отказу от них». Таким образом, Федеральный закон «Об альтернативной гражданской службе» требует существенной доработки и представляется, по мнению авторов настоящего исследования, антиконституционным.

Так же отметим, что анализ деятельности Уполномоченного по правам человека в РФ лишь усиливает впечатление, что свобода совести в России вообще никому не нужна. А из 287 жалоб, поступивших в 2002 г. в Отдел по религиозным вопросам и культурным правам Аппарата Уполномоченного по правам человека, удалось добиться положительного разрешения лишь по 18 жалобам. В связи с этим, Институт свободы совести считает, что без рассмотрения комплекса проблем, связанных с реализацией свободы совести и отношений государства с религиозными объединениями, эффективная борьба с ксенофобией, нетерпимостью и дискриминацией вообще невозможна.

Резюмируя вышеизложенное, заключим, что законодательство, регулирующее институт свободы совести и свободы вероисповедания является «неадекватным», декларативным, направленным на поддержание антиконституционной государственной политики, таким образом, существует потребность критического осмысления данной проблемы. Полагаем, что необходима правовая доктрина свободы совести и свободы вероисповедания, которая в значительной мере определит законотворчество и правоприменение в данной сфере. Совершенствование законодательства, регулирующего исследуемый институт, носит глобальный общечеловеческий характер и является условием построения правового государства и открытого гражданского общества в современной России.

 

2.3. Перспективы совершенствования федерального закона, регулирующего институт свободы совести и свободы вероисповедания

Институт свободы совести и свободы вероисповедания в Российской Федерации представляется комплексным межотраслевым; его правовое обеспечение не ограничивается нормами национального законодательства, оно также включает в себя общепризнанные принципы и нормы международного права, международные договоры Российской Федерации, судебную практику в области свободы совести и свободы вероисповедания. Основным законом, регулирующим институт свободы совести и свободы вероисповедания, является Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» № 125-ФЗ от 26 сентября 1997 г., который заменил действующий ранее Закон РСФСР «О свободе вероисповеданий» от 25 октября 1990 г.

Новый закон явился плодом длительных дискуссий и непростого компромисса как в парламенте, так и между Президентом РФ, руководством крупнейших религиозных и правозащитных организаций России. Его принятие складывалось драматически, в игру были вовлечены не только внутрироссийские силы, но и президент США Б. Клинтон и Конгресс США, Папа римский Иоанн Павел II, международные правозащитные организации; немало писем было направлено в адрес Президента России, Государственной Думы и Правительства России и простыми верующими, которые, скорее всего, не читали законопроекта, судили о нем по публикациям в прессе и подписывали протесты против закона, доверяя их авторам. Заявления о чрезмерной суровости проекта чередовались с требованиями об ужесточении его положений. Немало обращений было и в поддержку закона. История создания и принятия закона достаточно сложна, что требует отдельного анализа.

Новый закон вызвал острую дискуссию не только в российском, но и международном обществе. Предыдущий закон, по мнению А. И. Кудрявцева, «был демократичным актом, в немалой степени способствовавшим освобождению России от наследия тоталитарного общества, в котором религиозные организации, формально отделенные от государства, вынуждены были существовать в режиме диктата со стороны идеологизированного государства, без правовой защиты, поскольку ни право граждан на свободу совести, ни положение религиозных объединений не имели цивилизованного правового основания. …Возникла настоятельная необходимость приведения законодательства о свободе совести и о религиозных объединениях в соответствие с новыми реалиями…». Острые и непримиримые споры и разногласия возникли не только в связи с необходимостью изменения закона, но и по вопросам изменения его концептуальной основы, структурного и смыслового содержания, соответствия вносимых новаций Конституции Российской Федерации и международно-правовым актам по правам человека и религиозным свободам.

Развернувшаяся борьба и полемика вокруг принятия нового Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» некоторым образом сказалась на содержании закона, и главным его недостатком, по нашему мнению, следует признать несоответствие Конституции, наличие конфликтующих норм и нечетких юридических конструкций, невыработанный понятийный аппарат.

Таким образом, правотворческим и правоприменительным органам следует обратить внимание на необходимость доработки как соответствующих норм Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях», так и механизма их реализации.

Авторы считают, что перспективы совершенствования ФЗ «О свободе совести и религиозных объединениях» в России связаны с внесением изменений и дополнений в данный нормативно-правовой акт либо принятием нового Федерального закона.

Акцентируем внимание на том, что наибольший резонанс как за рубежом, так и среди представителей отечественных конфессий, правозащитных организаций вызвала преамбула Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях», устанавливающая, по мнению ее критиков, приоритетное положение одной конфессии православия. По мнению А. И. Кудрявцева, это положение бесспорно, ибо православные духовные ценности явились в многовековой истории России фундаментом, на котором выстраивались государство и общество, развивалась его культура. Кроме этого А. И. Кудрявцев полагает, что в преамбуле подчеркивается уважительное отношение государства к иным религиям, составляющим неотъемлемую часть исторического наследия народов России, тем самым не нарушается конституционный принцип равенства религий перед Законом. Полярного мнения придерживается Институт свободы совести, который высказывает следующую позицию: «Что касаемо оценки «многовековой истории» «традиционных религиозных» организаций, то она является отнюдь не однозначной и не бесспорной, а значит не может служить безупречным основанием государственных предпочтений. Многовековая история изобилует массой отрицательных примеров негативного опыта государственно-церковных отношений, от которого вынуждены были отказаться последующие поколения людей, все более отделяя церковь от государства и переходя к светскому обществу, главным признаком которого является свобода совести, не допускающая различное правовое положение людей по причине их мировоззренческой ориентации». Таким образом, заключение Института свободы совести однозначно – выделение «особых», «традиционных» религий является неконституционным.

Мы поддерживаем позицию Института свободы совести и подчеркивает, что преамбула – это вводная или вступительная часть законодательного или иного правового акта, в которой в концентрированной форме излагаются цели и задачи данного акта, условия, обстоятельства и мотивы, послужившие поводом для его принятия; таким образом, уже во вводной части закона устанавливается антиконституционная политика российского государства, которое является многоконфессиональным и многонациональным. Мы считаем, что формулировка преамбулы Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях», в которой законодатель «признал особую роль православия», противоречит конституционным принципам и должна быть исключена.

Кроме того, ряд ученых-правоведов, юристов, представителей различных конфессий связывают совершенствование закона с введением в законодательство понятия «традиционной конфессии».

Острая полемика по проблеме необходимости введения в правовое поле России «традиционности» ведется с 2001 г. Сначала в журнале «Религия и право (№ 1, 2001 г.) была опубликована статья профессора кафедры религоведения Российской академии государственной службы при Президенте РФ М. О. Шахова «Концептуальные проблемы формирования государственной вероисповедной политики», с которой вступил в полемику Институт свободы совести. Летом 2001 г. на Интернет-сайте (www. state-religion.ru) были размещены два проекта («Концептуальные основы государственно-церковных отношений в Российской Федерации», «Концепции государственной политики в сфере отношений с религиозными объединениями в Российской Федерации»), – в основе проектов идея о необходимости введения «традиционности» в правовое поле России.

6 июля 2001 г. в государственной Думе Федерального Собрания проходили парламентские слушания «Проблема законодательного обеспечения государственно-церковных отношений в свете социальной концепции Русской Православной Церкви» в основе концепция введения «традиционности».

25 января 2002 г. прошла научно-практическая конференция «Государство и традиционные религиозные объединения». Концептуальные основы взаимоотношений на примере Центрального федерального округа» при участии Полномочного представителя Президента РФ в Центральном федеральном округе Г. С. Полтавченко, председателя Комитета по делам общественных объединений и религиозных организаций Государственной Думы РФ В. И. Зоркальцева, заместителя начальника Главного управления Министерства юстиции РФ по г. Москве В. Н. Жбанкова и председатель Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата митрополита Кирилла (Гундяева).

В проекте рекомендаций конференции прямо говорится, что совершенствование российского законодательства о религии должно развиваться в направлении выработки законодательной базы для широкого партнерства между государством и религиозными объединениями.

Так, по мнению И. А. Куницина, высказанному в диссертационном исследовании «Правовой статус религиозных объединений в современной России: (особенности и актуальные проблемы)» необходимо использовать положительный опыт, накопленный в других государствах: к примеру, законы Финляндии признают традиционными две религии – лютеранство и православие. В своей работе И. А. Куницин приходит к выводу, что равенство религий перед законом не обязательно предполагает, что у всех религиозных групп одинаковые отношения с государством, а в Российской Федерации термин «традиционные религии» остался за пределами современного федерального законодательства о свободе совести. Таким образом, по мнению вышеуказанного автора, на правовом уровне нужно помочь традиционным религиям привить людям такие знания о духовной сфере, чтобы никакие спекуляции сект были бы невозможны.

Авторы, изучив системы государственно-правового регулирования религиозных процессов, свойственных некоторым современным государствам, выделяют несколько форм взаимодействия государства и религии: ряд стран обладает государственной религией (Израиль, Греция, Дания), другие страны законодательно закрепляют формальное равенство всех религий, но отдают фактическое предпочтение одной (реже нескольким) из них (Германия, Италия, Испания и др.). Однако для Российской Федерации подобные модели взаимоотношений не приемлемы, так как она является многоциональным и многоконфессиональным государством.

Характерно, что идею введения термина «традиционные религиозные организации» в правовое поле России одобрили и поддержали также лидеры ряда религиозных конфессий, ученые-правовоеды, юристы. Так, данную концепцию поддержали Российский объединенный союз христиан веры евангельской; Евангелистическо-лютеранская церковь; Институт религии и права, который считает, что «требуется дальнейшая работа по уточнению критериев отнесения религиозных объединений к «традиционным»; доктор юридических наук А. В. Васильев и другие.

Оппонентом данной концепции выступил Институт свободы совести, высказав мнение на «круглом столе» 16 января 2002 г. «Свобода вероисповедания, государственно-конфессиональные отношения и протестантизм в России», что в правовой системе РФ не существует понятия и критериев «традиционных религиозных организаций» и создать их невозможно.

«Специальные» (фактически неправовые – в обход действующего законодательства) ограничения деятельности религиозных объединений имеют тенденцию к юридическому закреплению в форме борьбы с «религиозным экстремизмом» и за «духовную безопасность». Еще 30 октября 2002 г. имел место проект Доклада рабочей группы президиума Государственного совета РФ «О совершенствовании деятельности государственных и общественных институтов по противодействию проявлениям религиозного экстремизма в Российской Федерации», в котором термин «религиозный экстремизм» звучит более 30 раз. Термины «религиозный экстремизм» и «духовная безопасность» являются юридически некорректными. Даже термин «экстремизм» многие эксперты называют ненаучным – очень широким и не вполне юридически корректным, направленным на устранение политических конкурентов.

Мы солидаризируемся с мнением Института свободы совести и констатируем, что в России на федеральном уровне продолжает формироваться антиконституционная нормативно-правовая база, и в этих условиях критическому осмыслению должна подвергнуться конфессиональная политика государства, которая должна быть производной от конституционных принципов, положений международных актов и договоров и строго им соответствовать. Концепция введения в правовое поле России «традиционности», по нашему мнению, диктуется «заинтересованными кругами», которые стремятся сформировать антиконституционное, дикриминирующее права граждан законодательство. Выделение традиционных организаций нарушит ряд норм Конституции, в том числе ч. 2 ст. 15, гарантирующую отделение религиозных объединений от государства и их равенство; ст. 28, гарантирующую свободу совести; ч. 2 ст. 19, закрепляющую равенство прав и свобод человека и гражданина независимо от отношения к религии, убеждений. Таким образом, мы не поддерживаем рассмотренную концепцию и полагаем, что введение в правовое поле понятия «традиционные организации» усилит антиконституционные тенденции, которые противоречат законодательству Российской Федерации и интересам общества.

Кроме вышеуказанных предложений по совершенствованию Федерального закона ряд авторов высказывает и иные предложения.

Так, по мнению И. А. Куницина «укрепление законодательства о свободе совести зависит от выработки эффективных правовых механизмов контроля над деятельностью религиозных объединений… По нашему мнению, необходимо использовать следующие формы контроля за деятельностью религиозных организаций:

Выезд и знакомство с деятельностью религиозной организации по месту ее расположения.

Изучение деятельности религиозного объединения: функционирование руководящих органов, проведение общих собраний, выполнение уставных задач и т. д.

Другие мероприятия по мониторингу возможных нарушений действующего законодательства.

Необходимость подобных положений обусловлена тем, что противозаконный характер деятельности тех или иных религиозных обществ, не имеющих глубоких социальных корней, невозможно выяснить в начальном этапе».

Авторы с данными предложениями не согласны и считают, что ужесточение контроля со стороны государства может привести к изменению вектора государственно-конфессиональных отношений в сторону тоталитаризма.

Так же следует обратить внимание на содержание ч. 1 ст. 2 Федерального закона, в которой закреплено следующее: «Законодательство о свободе совести, свободе вероисповедания и о религиозных объединениях состоит из соответствующих норм Конституции Российской Федерации, Гражданского кодекса Российской Федерации, из настоящего Федерального закона, принимаемых в соответствии с ними иных нормативнх правовых актов Российской Федерации, а так же нормативных актов субъектов Российской Федерации». Однако в соответствии с ч. 4 ст. 15 Конституции Российской Федерации общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры России являются частью ее правовой системы, таким образом, включение в ч. 1 ст. 2 закона данного установления является необходимым.

Мы делаем заключение о том, что термин «свобода совести» звучит в названии Федерального закона, однако понятию, сущностному значению свободы совести и вероисповедания в законе посвящено лишь несколько статей первой главы «Общие положения», а понятийный аппарат, применяемый в законе, не определен.

Статьи закона, которые закрепляют право на свободу совести и свободу вероисповедания, в основном механически воспроизводят текст соответствующих статей Конституции Российской Федерации, что является свидетельством низкой юридической техники.

Так, ч. 1 ст. 3 Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» дословно дублирует норму ст. 28 Конституции, гарантируя «право на свободу совести и свободу вероисповедания, в том числе право исповедовать индивидуально или совместно с другими любую религию или не исповедовать никакой, свободно выбирать и менять, иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними». При этом упускается важная формулировка о том, что право гарантируется «каждому», что в соответствии с конституционной нормой означает: всем лицам вне зависимости от гражданства – гражданам России, иностранным гражданам и лицам без гражданства. В норме Закона, как и в самой Конституции РФ, термин «иные убеждения» остался без расшифровки; по смыслу Закона также нельзя сделать однозначного вывода о содержании «иных убеждений».

В этой связи в плане сравнительно-правового анализа можно вспомнить, что в ранее действовавшем Законе РСФСР «О свободе вероисповеданий» прямо упоминалось право каждого гражданина свободно выбирать, иметь и распространять религиозные или атеистические убеждения и действовать в соответствии с ними при условии соблюдения законов государства (ст. 3); о возможности создания атеистических общественных объединений (ст. 4); об отделении этих атеистических общественных объединений, как и религиозных, от государства (ст. 8).

Таким образом, представляется, что отсутствие подобной регламентации в действующем законодательстве должно быть обязательно восполнено, если не в самой Конституции России, то хотя бы в федеральном законодательстве, так как вопросы регулирования прав и свобод человека и гражданина отнесены к ведению Российской Федерации.

Предоставление ст. 3 Закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» право исповедовать индивидуально или совместно с другими любую религию означает, что человек самостоятельно и единолично, без какого бы то ни было официального разрешения, не вступая ни в какие религиозные объединения и пользуясь их услугами, вправе исповедовать любую религию. Так, он вправе исповедовать любую выбранную им религию совместно со своими единоверцами, образуя с этой целью религиозное объединение, или участвовать в его деятельности, или вступать в иные публичные контакты с единоверцами, не нарушая при этом законодательства, общественного порядка, прав и свобод других лиц.

Право не исповедовать никакой религии, упомянутое статьей 3 Федерального закона, – также составная часть свободы совести – является неотъемлемым правом каждого, исключая какое-либо принуждение к этому. Не исповедовать никакой религии или иметь другие убеждения можно как индивидуально, в частной жизни, так и публично, в том числе совместно с другими лицами, создавая в этих целях соответствующие общественные объединения и участвуя в их деятельности. Распространять религиозные и иные убеждения можно в устной, печатной, аудиовизуальной и иных формах в рамках действующего в этой сфере законодательства, прежде всего законодательства о средствах массовой информации.

Право действовать в соответствии с религиозными и иными убеждениями означает возможность каждому выбирать образ жизни, в том числе характер работы, поведения в семье, в общественных местах и т. д. в соответствии со своими убеждениями при непременном условии, что эти действия не будут нарушать действующего законодательства, установленного правопорядка, сопровождаться посягательством на права и свободы других лиц.

Следует обратить внимание, что введение в российское законодательство такой организационно-правовой формы религиозных объединений, как религиозная группа, лишенная прав юридического лица, для приобретения которых требуется предоставление подтверждения, выданного органами местного самоуправления, о ее существовании на данной территории не менее пятнадцати лет, неоднозначно воспринимается некоторыми юристами, учеными-правоведами, правозащитниками. По их мнению, это нарушает права человека, провозглашенные в Конституции РФ и международно-правовых актах. В частности, в Заключении о проверке соответствия Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» международно-правовым обязательствам Российской Федерации Уполномоченного по правам человека в РФ указывается на противоречие проводимого в Законе разграничения между религиозными объединениями и религиозными группами, как Европейской конвенции, так и прецедентам органов Совета Европы, являющимся важным источником «европейского» права.

В подготовленном Институтом религии и права совместно с Христианским юридическим центром более развернутом «Экспертном заключении» с юридической оценкой положений Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях», противоречащих Конституции РФ общепризнанным нормам международного права, также отмечается незаконность установления для членов религиозной группы пятнадцатилетнего срока, только по истечении которого они могут зарегистрировать свое объединение в качестве религиозной организации. По мнению авторов заключения, в ГК РФ отсутствуют какие-либо сроки для образования юридического лица, для чего достаточно волеизъявления учредителей, наличия у создаваемой организации всех признаков юридического лица (ст. 48 ГК РФ) и ее государственной регистрации.

Согласно данному заключению, вышеуказанное положение закона неправомерно ограничивает правоспособность граждан в части реализации их права создавать юридические лица и в нарушение статей 14 и 28 Конституции РФ ставит религиозные объединения граждан (религиозные группы) в дискриминационное, неравное перед законом положение. Кроме того, в преамбуле Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» содержится фраза о признании особой роли Православия в истории России, в становлении и развитии ее духовности и культуры, а также об уважении христианства, ислама, буддизма, иудаизма и других религий, составляющих неотъемлемую часть исторического наследия народов России. По мнению вышеуказанных экспертов, формулировка преамбулы является некорректной, поскольку создает условия для нарушения права на свободу совести.

На наш взгляд, данный вывод представляется обоснованным, и внесение соответствующих изменений в преамбулу Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» представляется необходимым.

Кроме этого, следует обратить внимание на то, что понятийный аппарат в области свободы совести и вероисповедания в законе не определен. Так, нуждается в определении термин «религия», который должен быть свободен от узкоконфессиональных и атеистических ограничений.

В словаре иностранных слов термин «религия» – это одна из форм отражения действительности в фантастических образах, представлениях, понятиях; главным, определяющим признаком религии является вера в реальность сверхъестественного; в настоящее время религия представляет собой сложное социальное образование, включающее религиозное сознание, религиозный культ, религиозные организации. В учебном пособие по религиведению «религия» определяется как одна из сфер духовной жизни, способ практически-духовного освоения мира обществом, группой, индивидом и личностью. Данный термин является специальным религоведческим понятием и введение его в юриспруденцию представляется спорным.

Так, Р. А. Подопригора, в диссертационном исследовании на соискание ученой степени доктора юридических наук, высказывает мнение о том, что «сформулировать понятие религии в законодательстве невозможно и нецелесообразно», данный тезис поддерживает «Институт свободы совести». Авторы считают, что введение термина «религия» не допустимо, данный термин необходимо заменить на термин «мировоззрение», значение которого представляется более емким, содержательным и отражающим современные тенденции в праве.

Следует отметить, что некоторые положения Федерального закона явились предметом рассмотрения в Конституционном Суде РФ, однако неконституционными они признаны не были. В связи с этим обращает на себя внимание и п. 3 ст. 24 Федерального закона «О свободе совести и религиозных убеждениях». В соответствии с ним религиозные организации, не имеющие документа, подтверждающего их существование на соответствующей территории на протяжении не менее 15 лет, в отличие от других религиозных организаций, зарегистрированных в соответствии с Законом РСФСР «О свободе вероисповедания» до 1 октября 1997 г., пользуются правам юридического лица при условии их ежегодной перерегистрации до наступления указанного 15-летнего срока. При этом они не пользуются следующими предусмотренными Федеральным законом правами:

обращаться к Президенту Российской Федерации с просьбой о предоставлении отсрочки от призыва на военную службу и освобождения от военных сборов для своих священнослужителей (п. 4 ст. 3);

создавать образовательные учреждения и по просьбе родителей, с согласия детей, обучающихся в государственных и муниципальных образовательных учреждениях, и по согласованию с соответствующим органом местного самоуправления обучать детей религии вне рамок образовательной программы (п. 3, 4 ст. 5);

иметь при себе представительство иностранной религиозной организации (п. 5 ст. 13);

проводит религиозные обряды в лечебно-профилактических и больничных учреждениях, детских домах, домах-интернатах для престарелых и инвалидов, в учреждениях, исполняющих уголовные наказания в виде лишения свободы, по просьбам находящихся в них граждан (п. 3 ст. 16);

производить, приобретать, экспортировать, импортировать и распространять религиозную литературу, печатные, аудио– и видеоматериалы и иные предметы религиозного назначения (п. 1 ст. 17);

создавать духовные образовательные учреждения для подготовки служителей и религиозного персонала (ст.19);

приглашать иностранных граждан в целях занятия профессиональной, в том числе проповедческой религиозной деятельностью (п. 2 ст. 20).

Этот вопрос потребовал своего разрешения в Конституционном Суде РФ, который постановил, что обсуждаемые положения не подлежат применению в отношении религиозных организаций, учрежденных до вступления в силу данного Федерального закона, т. е. до 1 октября 1997 г., а также местных религиозных организаций, входящих в структуру централизованной религиозной организации.

Настоящее Постановление Конституционного Суда РФ несомненно имеет важное практическое значение. В силу данного Постановления все религиозные организации, учрежденные до 1 октября 1997 г., при прохождении государственной перерегистрации теперь не обязаны будут подтверждать пятнадцатилетний срок своего существования на соответствующей территории и, следовательно, независимо от своего вхождения в структуру централизованной религиозной организации будут пользоваться правами юридического лица в полном объеме без ежегодной перерегистрации и без ограничений, предусмотренных абзацем четвертым пункта 3 статьи 27 Федерального закона «О свободе совести и религиозных объединениях». Те же религиозные организации, которые уже прошли перерегистрацию и по причине отсутствия у них документа, подтверждающего пятнадцатилетний срок существования, были вынуждены исключить из своего устава права, предусмотренные пунктом 4 статьи 3, пунктами 3 и 4 статьи 5, пунктом 5 статьи 13, пунктом 3 статьи 16, пунктами 1 и 2 статьи 17, пунктом 2 статьи 18, статьей 19 и пунктом 2 статьи 20 Федерального закона «О свободе совести и религиозных объединениях», теперь вправе внести соответствующие изменения и дополнения в свой устав (т. е. устранить эти ограничения) и представить их для регистрации в орган юстиции. При этом им должно быть выдано новое свидетельство о государственной регистрации без указания на временный характер его действия. Что же касается действия положений абзацев третьего и четвертого пункта 3 статьи 27 данного Федерального закона в отношении религиозных организаций, входящих в структуру централизованной религиозной организации, то Конституционный Суд РФ фактически дал оценку уже сложившейся в органах юстиции практики, – к указанным религиозным организациям эти положения не применяются.

Также отметим, что острые споры и справедливые обвинения законодателей в нарушении принципа светского характера образования вызвала ч. 4 ст. 5 Федерального закона. Согласно данной норме закон предоставляет возможность преподавания, с согласия детей и их родителей, во внеурочное время религиозных дисциплин в государственных и муниципальных образовательных учреждениях. Полагаем, что в светской школе вообще не должно быть преподавания каких-либо религиозных дисциплин, так как Россия является многонациональной страной. Однако в Федеральном законе зафиксировано данное положение, которое, по нашему мнению, противоречит конституционным приципам, и его формулировка требует существенной доработки.

Конституция Российской Федерации в статье 28 гарантирует свободу совести каждому, подразумевая под «каждым» всякого человека. Однако Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» в части 1 статьи 3 не вполне обоснованно вводит дополнительное условие: «Иностранные граждане и лица без гражданства, законно находящиеся на территории Российской Федерации, пользуются правом на свободу совести и свободу вероисповедания наравне с гражданами Российской Федерации и несут установленную федеральными законами ответственность за нарушение законодательства о свободе совести, свободе вероисповедания и о религиозных объединениях». Таким образом, иностранный гражданин, равно как и лицо без гражданства, незаконно находящиеся на территории России, свободой совести и вероисповедания, согласно Федеральному закону, пользоваться если и могут, то исключительно в меньшем объеме, нежели российские граждане либо те же лица, только законно находящиеся на территории Российской Федерации. В чем именно заключается преимущество при «пользовании правом на свободу совести» иностранных граждан и лиц без гражданства, законно находящихся на территории России, перед такими же лицами, незаконно находящимися на территории государства, Закон не поясняет. Исходя из данной правовой конструкции, мы делаем вывод, что формулировка ч. 1 ст. 3 Федерального закона не вполне корректна и требует доработки.

Ряд существенных вопросов в регулировании права на свободу совести и свободу вероисповедания остался за рамками анализируемого закона.

Так, пункт 8 ст. 11 Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» предусмотрел возможность проведения государственной религиоведческой экспертизы. При этом в самом законе кроме упоминания данного вида экспертизы не называются даже ее задачи, условия и порядок назначения. Возникает вопрос – насколько оправдано придание данному виду экспертизы статуса государственной и регулирование порядка ее проведения актами органов исполнительной, а не законодательном власти?

Прежде всего, нуждается в уточнениях и более четких процессуальных формулировках организация и порядок проведения государственной религиоведческой экспертизы. В настоящее время он определен в Порядке проведения государственной религиоведческой экспертизы, утвержденным постановлением Правительства РФ от 1 июня 1998 г. № 565.

Так, данная экспертиза проводится по решению регистрирующего органа «в случае возникновения у регистрирующего органа необходимости в проведении дополнительного исследования на предмет признания организации в качестве религиозной и проверки достоверности сведений относительно основ ее вероучения и соответствующей ему практики». Эти два вопроса, собственно, и являются задачами государственной религиоведческой экспертизы, изложенными в п.3 названного постановления правительства. Однако на практике экспертные советы для проведения государственной религоведческой экспертизы, в том числе при Министерстве юстиции РФ, почти всегда выходят за пределы этих задач.

Ряд авторов, обращает внимание, что особенно остро вопрос проведения государственной религоведческой экспертизы нуждается в разрешении, когда речь идет о новых религиозных движений. Проблема представляется в решении вопроса о религиозном характере изучаемой организации, а также определение его отношения к тем ценностям и социальным институтам, которые государство считает нужным поддерживать и охранять от посягательств.

Таким образом, существует необходимость законодательного закрепления механизма проведения религоведческой экспертизы в Федеральном законе «О свободе совести и о религиозных объединениях», необходимо совершенствование работы, связанной с проведением государственной религоведческой экспертизы, регулярное доведение ее результатов до сведения всех специалистов этой сферы, включая опубликование конкретных заключений; проведение семинаров, научно-практических конференций специалистов, участвующих в проведении экспертизы; обсуждение научных публикаций и методик проведения данной экспертизы.

Так же, по мнению авторов, не достаточно урегулирована возможность реализиции права на свободу совести и вероисповедания осужденных. Свобода совести и свобода вероисповедания осужденных регулируется статьей 14 («Обеспечение свободы совести и свободы вероисповедания осужденных») Уголовно-исполнительного кодекса Российской Федерации от 8 января 1997 г. № 1-ФЗ. Часть 1 данной статьи закрепляет: «Осужденным гарантируется свобода совести и вероисповедания. Они вправе исповедовать любую религию либо не исповедовать никакой религии, свободно выбирать, иметь и распространять религиозные убеждения и действовать в соответствии с ними». Часть 2 этой же статьи предписывает: «Осуществление права на свободу совести и свободу вероисповедания является добровольным, при этом не должны нарушаться правила внутреннего распорядка учреждения, исполняющего наказания, а также ущемляться права других лиц».

Уголовно-исполнительный кодекс Российской Федерации гарантирует осужденным право на свободу совести и свободу вероисповедания, представляя право исповедовать любую религию либо не исповедовать никакой религии, свободно выбирать, иметь и распространять религиозные убеждения и действовать в соответствии с ними. Статья 14 (п. 3) гласит, что осужденным к ограничению свободы по их просьбе может быть дано разрешение на посещение мест богослужений, находящихся за пределами исправительных центров.

Мы провели исследование, целью которого было выяснить, как соблюдаются свобода совести и свобода вероисповедания на территории Исправительной колонии № 1, расположенной в городе Тамбове. Эта колония строгого режима считается одной из лучших в системе исправительных учреждений и имеет достаточно высокий рейтинг среди самих заключенных. На территорию колонии имеется домовая церковь, освященная Владыкой епископом Тамбовским и Мичуринским Феодосием, религиозные обряды в которой ведет священник, отец Николай. Достаточно богатый выбор религиозной литературы. Однако лицам нехристианского вероисповедания подобные права не предоставляются. В городе они могли бы посещать места богослужений в соответствии со своими религиозными убеждениями, но в колонии нет транспорта, чтобы вывезти заключенных в культовые учреждения. Таким образом, даже при поверхностном изучении вопроса можно сделать вывод, что в учреждениях, исполняющих наказания, права на свободу совести и свободу вероисповедания реализуются лишь частично, при этом православное вероисповедание явно доминирует над остальными, что является грубым нарушением конституционных принципов.

Свобода совести военнослужащих определяется Федеральным законом «О статусе военнослужащих» от 27 мая 1998 г. № 76-ФЗ. В соответствии с данным законом военнослужащим предоставляется и гарантируется право на свободу вероисповедания (ст. 8), однако с существенными ограничениями. Так, в части 2 статьи 9 закреплено, что «Военнослужащие могут состоять в общественных, в том числе религиозных, объединениях, не преследующих политические цели, и участвовать в их деятельности, не находясь при исполнении обязанностей военной службы» и «Военнослужащие не вправе: использовать служебное положение в интересах политических партий и общественных, в том числе религиозных, объединений, а также для пропаганды отношения к ним» (ч. 7 ст. 10 Закона). Вместе с тем, хотя Уголовный кодекс Российкой Федерации и не предусматривает уголовной ответственности за отказ от исполнения служебных обязанностей по мотивам убеждений, как это было ранее, однако военнослужащий, отказывающийся исполнять свои служебные обязанности по этому основанию, может быть привлечен к уголовной ответственности за неисполнение приказа, состав данного преступления предусмотрен статьей 332 Уголовного кодекса Российской Федерации. Таким образом, возможность реализации права на свободу совести и свободу вероисповедания военнослужащими представляется затруднительной.

Анализируя Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях», правоприменительную практику и сложившиеся общественные отношения в сфере свободы совести и вероисповедания, резюмируем:

1. Закон подвергался критике на всех этапах его разработки и в настоящее время дискуссии о необходимости его совершенствования не прекращаются.

2. Закон не лишен серьезных недостатков, главными из которых являются несоответствие его отдельных положений Конституции Российской Федерации, наличие противоречий, неточность юридических конструкций, возможность их полярного толкования и невыработанный понятийный аппарат.

3. Закон регулирует не все общественные отношения в сфере свободы совести и свободы вероисповедания, что требует не только его дальнейшего совершенствования, но и формирования всего комплекса законодательства, устанавливающего и регулирующего отношения в этой области.

Совершествование закона связано с необходимостью внесения изменений и дополнений в данный нормативно-правовой акт либо принятием нового Федерального закона, соответствовавшего Конституции Российской Федерации и общепризнанным принципам и нормам международного права, положениям международных договоров.

Применительно к Российской Федерации видится два возможных направления совершенствования закона: усиление деструктивных тенденций, откат в сторону тоталитаризма и нарушения права человека на свободу совести и свободу вероисповедания и второй путь – создание широкой правовой концепции свободы совести и свободы вероисповедания, соответствующей демократическим принципам и реалиям XXI в., на основе которой и будет разработан закон, регулирующий институт свободы совести и свободы вероисповедания.

 

Официальные документы и нормативные материалы

1. Конституция (основной закон) Российской Федерации. Принята всенародным голосованием 12.12.1993 // Российская газета. – 1993. – 25 декабря. – № 237.

2. Всеобщая декларация прав человека. Принята и провозглашена резолюцией 217 А (III) Генеральной Ассамблеи от 10.12.1948 // Международные акты о правах человека: Сб. документов. – М.: Изд-во НОРМА (Издательская группа НОРМА-ИНФРА-М), 2000. – 784 с. – С. 39–43.

3. Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах. Принят и открыт для подписания, ратификации и присоединения резолюцией 2200 А (III) Генеральной Ассамблеи от 16.12.1966 // Международные акты о правах человека: Сб. документов. – М.: Изд-во НОРМА (Издательская группа НОРМА-ИНФРА-М), 2000. – 784 с. – С. 44–52.

4. Международный пакт о гражданских и политических правах. Принят и открыт для подписания, ратификации и присоединения резолюцией 2200 А (XXI) Генеральной Ассамблеи от 16.12.1966 // Международные акты о правах человека: Сб. документов. – М.: Изд-во НОРМА (Издательская группа НОРМА-ИНФРА-М), 2000. – 784 с. – С. 53–68.

5. Воззвание Тегеранской Конференции. Принято 13.05.1968 Международной конференцией по правам человека в Тегеране. // Международные акты о правах человека: Сб. документов. – М.: Изд-во НОРМА (Издательская группа НОРМА-ИНФРА-М), 2000. – 784 с. – С. 77–79.

6. Декларация о ликвидации всех форм нетерпимости и дискриминации на основе религии и убеждений. Провозглашена резолюцией 36/55 Генеральной Ассамблеи от 25.11.1981 // Международные акты о правах человека: Сб. документов. – М.: Изд-во НОРМА (Издательская группа НОРМА-ИНФРА-М), 2000. – 784 с. – С. 132–134.

7. Европейская Конвенция о защите прав человека и основных свобод (Рим, 04.11.1950) // Международные акты о правах человека: Сб. документов. – М.: Изд-во НОРМА (Издательская группа НОРМА-ИНФРА-М), 2000. – 784 с. – С. 539–551.

8. Протокол № 1 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Париж, 20.03.1952 // Международные акты о правах человека: Сб. документов. – М.: Изд-во НОРМА (Издательская группа НОРМА-ИНФРА-М), 2000. – 784 с. – С. 551–552.

9. Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Хельсинки, 01.08.1975 // Международные акты о правах человека: Сб. документов. – М.: Изд-во НОРМА (Издательская группа НОРМА-ИНФРА-М), 2000. – 784 с. – 641–645.

10. Итоговый документ Мадридской встречи 1980 года представителей государств-участников Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, созываемой на основе положений Заключительного акта, относящихся к дальнейшим шагам после совещания. Мадрид, 06.09.1983 // Международные акты о правах человека: Сб. документов. – М.: Изд-во НОРМА (Издательская группа НОРМА-ИНФРА-М), 2000. – 784 с. – С. 645–647.

11. Итоговый документ Венской встречи государств-участников Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Вена, 15.01.1989 // Международные акты о правах человека: Сб. документов. – М.: Изд-во НОРМА (Издательская группа НОРМА-ИНФРА-М), 2000. – 784 с. – С. 648–653.

12. Документ Копенгагенского совещания по человеческому измерению СБСЕ. Копенгаген, 29.06. 1990 // Международные акты о правах человека: Сб. документов. – М.: Изд-во НОРМА (Издательская группа НОРМА-ИНФРА-М), 2000. – 784 с. – С. 653–664.

13. Парижская хартия для новой Европы (Итоговый документ Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, состоявшегося в Париже). Париж, 21.11.1990 // Международные акты о правах человека: Сб. документов. – М.: Изд-во НОРМА (Издательская группа НОРМА-ИНФРА-М), 2000. – 784 с. – С. 664–666.

14. Конвенция Содружества Независимых Государств о правах и основных свободах человека. Минск, 26.05.1995 // Международные акты о правах человека: Сб. документов. – М.: Изд-во НОРМА (Издательская группа НОРМА-ИНФРА-М), 2000. – 784 с. – С. 711–719.

15. О чрезвычайном положении: Федеральный конституционный закон от 30.05.2001 № 3-ФКЗ // Собрание законодательства Российской Федерации. – 2001. – № 23. – Ст. 2277.

16. О свободе совести и о религиозных объединениях: Федеральный закон от 26.09.1997 № 125-ФЗ // Собрание законодательства Российской Федерации. – 1997. – № 39. – Ст. 4465.

17. Гражданский кодекс Российской Федерации. Часть первая от 30.11.1994 № 51-ФЗ // Собрание законодательства Российской Федерации. – 1994. – № 32. – Ст. 3301.

18. Земельный кодекс Российской Федерации от 25.10.2001 № 136-ФЗ // Собрание законодательства Российской Федерации. – 2001. – № 44. – Ст. 4147.

19. Уголовный кодекс Российской Федерации от 13.06.1996 № 63-ФЗ // Собрание законодательства Российской Федерации. – 1996. – № 25. – Ст. 2954.

20. Уголовно-исполнительный кодекс Российской Федерации от 08.01.1997 № 1-ФЗ // Собрание законодательства Российской Федерации. – 1997. – № 2. – Ст. 198.

21. Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях от 30.12.2001 № 195-ФЗ // Собрание законодательства Российской Федерации. – 2002. – № 1 (ч. 1). – Ст. 1.

22. О правовом положении иностранных граждан в СССР: Закон Союза Советских Социалистических Республик от 24.06.1981 № 5152-Х // Ведомости ВС СССР. – 1981. – № 26. – Ст. 836.

23. Об обжаловании в суд действий и решений, нарушающих права и свободы граждан: Закон Российской Федерации от 27.04.1993 // Ведомости Съезда народных депутатов РФ и ВС РФ. – 1993 – № 19. – Ст. 685.

24. О статусе военнослужащих: Федеральный закон от 27.05.1998 № 76-ФЗ // Собрание законодательства Российской Федерации. – 1997. – № 21. – Ст. 1211.

25. О воинской обязанности и военной службе: Федеральный закон от 28.03.1998 № 53-ФЗ // Собрание законодательства Российской Федерации. – 1998. – № 13.– Ст. 1475.

26. Об альтернативной гражданской службе: Федеральный закон от 25.07.2002 № 113-ФЗ // Российская газета. – 2002. – 27 июля.

27. О несостоятельности (банкротстве): Федеральный закон от 26.10.2002 г. № 127-ФЗ // Собрание законодательства Российской Федерации. – 2002. – № 43. – Ст. 4190.

28. О мерах по реабилитации священнослужителей и верующих, ставших жертвами необоснованных репрессий: Указ Президента Российской Федерации от 14.03.1996 № 378 // Гарант. Законодательство. [Электрон. ресурс].

29. Собрание законодательства субъектов Российской Федерации. – М.: ООО «Мега Рейд», 2005. – 1028 с.

30. Заключение Уполномоченного по правам человека в РФ «О проверке соответствия Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» международно-правовым обязательствам Российской Федерации // Гарант. Законодательство. [Электрон. ресурс].

31. Конституция и законы Союза ССР. – М.: Известия народных депутатов СССР, 1983.

32. Конституция (Основной Закон) Российской Советской Федеративной Социалистической Республики. Принята на внеочередной седьмой сессии Верховного Совета РСФСР девятого созыва 12.04.1978, с изменениями и дополнениями, внесенными законами РСФСР от 27.10.1989, от 31.05, 16.06 и 27.10.1989, от 31.05, 16.06 и 15.12.1990. – М.: Советская Россия, 1991.

33. Конституция (Основной закон) Российской социалистической федеративной советской республики. Принята V Всероссийским съездом Советов 10.07.1918 // Собрание узаконений РСФСР. – 1918. – № 51. – Ст. 582.

34. Закон Союза Советских Социалистических Республик «О свободе совести и религиозных организациях» от 01.10.1990 // Ведомости Верховного Совета СССР. – М., 1990. – № 12.

35. О свободе вероисповеданий: Закон РСФСР от 25.10.1990 // Ведомости Съезда народных депутатов РСФСР и Верховного Совета РСФСР. – 1990. – № 21. – Ст. 240.

36. Об изменениях и дополнениях Конституции (Основного Закона) РСФСР: Закон РСФСР от 15.12.1990// Ведомости Съезда народных депутатов РСФСР и Верховного Совета РСФСР. – 1990. – № 29. – Ст. 395.

37. О порядке введения в действие Закона РСФСР О свободе вероисповеданий: Постановление Верховного Совета РСФСР// Ведомости Съезда народных депутатов РСФСР и Верховного Совета РСФСР. – 1990. – № 21. – Ст. 241.

38. Постановление ЦК ВКП(б) от 14.03.1930 «О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении» // КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. – Т. IV. – М., 1970. – С. 397.

39. Декрет СНК от 20.01.1918 «Об отделении церкви от государства колы от церкви» // Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и Крестьянского Правительства. – 1918.– № 18.– Ст. 263.

40. Постановление Народного Комиссариата юстиции от 24.08.1918 «О порядке проведения в жизнь Декрета «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» (Инструкция)» // Собрание узаконений РСФСР. – 1918. – № 62. – Ст. 685.

41. Постановление Временного Правительства. – О свободе совести II Вестник Временного Правительства. – 1917. – Четверг, 20-го июля (2-го августа). – № 109 (155).

42. Постановление Временного Правительства. – Об отмене вероисповедных и национальных ограничений II Собрание узаконений и распоряжений Правительства, издаваемых при Правительствующем Сенате. – 1917. – № 70. – Ст. 400.

43. Именной Высочайший указ, данный Сенату (Собр. Узак. 1905 г. Апреля 17, отд. I, ст. 526). – Об укреплении начал веротерпимости II Полное собрание законов Российской Империи. Собрание третье. Том XXV. 1905. – Отделение 1 от № 25605 – 27172 и Дополнения. – Санкт-Петербург, 1908. – 26125. – Апреля 17. – С. 257–258.

44. Высочайше утвержденное положение Комитета Министров (Собр. Узак. 1905 г. Апреля 17, отд. I, ст. 526). «Об укреплении начал веротерпимости» // Полное собрание законов Российской Империи. Собрание третье. Том XXV. 1905. – Отделение I от № 25605-27172 и Дополнения. – Санкт-Петербург, 1908. – 26126. – Апреля 17. – С. 258–262.

45. Свод основных государственных законов // Свод законов Российской Империи. – Т. 1. Ч. 1. – Ст. 66.

46. Свод учреждений и уставов управления духовных дел иностранных исповеданий христианских и иноверных // Свод законов Российской Империи. – Т. 11. – Ч. 1. – Ст. 3, 5.

47. Свод уставов о предупреждении и пресечении преступлений // Свод законов Российской Империи. – Т. 14. – Ст. 38.

48. Именный, объявленный Графом Мусиным-Пушкиным указ 1718 г. «О хождении разночинцам, посадским и поселенцам в воскресные дни и господские праздники в церковь, о исповеди повсегодно, о подаче священникам ведомостей неисповедавшихся, и о неторговании в воскресные дни и господские праздники никакими товарами, и о выборе во всякия должности таких, которые ежегодно исповедываются» // Полное собрание законов Российской Империи с 1649 года. – Т. V. 1713–1719. – Типография II Отделения Собственной Его Имераторского Величества Канцелярии, 1830. – С. 544–545.

 

Монографии, учебные и научные издания, публикации

49. Абдулаев, М. И. Теория государства и права: Учебник для вузов / М. И. Абдулаев. – СПб.: Питер, 2003. – 396 с.

50. Авакьян, С. А. Свобода вероисповедания как конституционно-правовой институт / С. А. Авакьян // Вестник Московского Университета. Серия 11. Право. – 1999. – № 1. – С. 3–22.

51. Авакьян, С. А. Государственно-правовые институты: понятие и формирование (применительно к деятельности Советов) / С. А. Авакьян // Советское государство и право. – 1977. – № 2. – С. 19–27.

52. Алебастрова, И. А. Основы американского конституционализма / И. А. Алебастрова. – М.: Юриспруденция, 2001. – 160 с.

53. Алексеев, С. С. Теория права / С. С. Алексеев. – 2-е изд. – Харьков: БЕК, 1994. – 221 с.

54. Алексеев, С. С. Общие теоретические проблемы системы советского права / С. С. Алексеев. – М., Мысль, 1961. – 185 с.

55. Алексеев, С. С. Структура советского права / С. С. Алексеев. – М.: Юридическая литература, 1975. – 264 с.

56. Альтернативная гражданская служба: прошлое, настоящее, будущее… / Под ред. И. Г. Захарова, А. А. Попова. – М.: Издательский дом Грааль, 2000. – 271 с.

57. Аринин, А. Н. Обеспечение прав и свобод человека – главная цель развития России / А. Н. Аринин // Личность и мир. – 2002. – № 11. – С. 39–46.

58. Бабасян, Н. Вера по Конституции [к годовщине закона «О свободе совести и религиозных объединениях»] / Н. Бабасян // Новое время. – 1998. – № 41. – С. 36–37.

59. Баглай, М. В. Конституционное право Российской Федерации: Учебник для юридических вузов и факультетов / М. В. Баглай. – М.: Издательская группа НОРМА-ИНФРА-М, 1998. – 752 с.

60. Байтин, М. И. Система права: к продолжению дискуссии / М. И. Байтин, Д. Е. Петров // Государство и право. – 2003. – № 1. – С. 25–34.

61. Баранов, В. М. Система права, система законодательства и правовая система / В. М. Баранов, С. В. Поленина. – Н. Новгород: Этос, 2001. – 274 с.

62. Батуева, Л. Л. Свобода совести и отношение к культурному наследию /Л. Л. Батуева // О свободе совести. – М.: Советская Россия, 1987. – 189 с.

63. Бессарабов, В. Реализация права на свободу совести в ИТУ / B. Бессарабов // Законность. – 1998. – № 9. – С. 40–45.

64. Бержель, Ж. Л. Общая теория права/ Ж. Л. Бержель; Под общ. Ред. В. И. Даниленко; Пер. с франц. Т. В. Чурщукова – М.: NOTA BENE, 2000. – 575 с.

65. Бережнов А. Г. Права личности: некоторые вопросы теории / А. Г. Бережнов. – М.: Изд-тво Моск. ун-та, 1991. – 140 с.

66. Бочарова, С. Н. Роль общественных объединений в защите прав человека / С. Н. Бочарова // Вестник Московского Университета. Серия 11. Право. – 1997. – № 1. – С. 98–100.

67. Бурьянов С. А. Проблемы совершенствования нормативно-правовой базы реализации права на свободу совести в контексте глобализации / С. А. Бурьянов // Государство и право. – 2002. – № 10. – C. 26–31.

68. Бурьянов С. А. Правовые основы, сущностное содержание и гарантии свободы совести / С. А. Бурьянов // Государство и право. – 2001. – № 2. – С. 21–26.

69. Бурьянов С. А. Государственная политика РФ в сфере свободы совести /С. А. Бурьянов // Право и политика. – 2000. – № 1. – С. 82.

70. Бурьянов С. А. Характер и пределы регулирования в сфере свободы совести в демократическом государстве / С. А. Бурьянов // Право и политика. – 2000. – № 5. – С. 67.

71. Бурьянов С. А. Религия на выборах в России. Фактор отношений государства с религиозными объединениями в федеральном избирательном цикле 2003–2004 года / С. А. Бурьянов. – М.: Институт свободы совести, 2005. – 200 с.

72. Бурьянов С. А. Проблема реализации свободы совести и тенденции в отношениях государства с религиозными объединениями в России. Информационно-аналитический отчет Института свободы совести (вторая половина 2001 г. – конец 2004 г.) / С. А. Бурьянов, С. А. Мозговой. – М.: Институт свободы совести, 2005. – 526 с.

73. Венгеров, А. Б. Теория государства и права: Учебник для юридических вузов /А. Б. Венгеров. – 3-е изд. – М.: Юриспруденция, 2000. – 522 с.

74. Вопросы теории государства и права: историко-правовое исследование: Сб. науч. Работ / науч. ред. Н. А. Придворов. – Тамбов: Издательство ТГУ, 2004. – 650 с.

75. Вуд, Д. Э. Право человека на свободу религии в исторической и между народной перспективе / Д. Э. Вуд // Религия и право. – 1999. – № 1. – С. 24–25.

76. Гаврилов, М. Свобода совести умерла. Да здравствует свобода совести / М. Гаврилов // Новое время. – 1997. – № 39. – С. 34–35.

77. Галесник, Г.С. О проблемах системы советского права / Г. С. Галесник // Советское государство и право. – 1967. – № 2. – С. 108–115.

78. Гербер, Т. П. Граждане России о правах человека: социологическое исследование / Т. П. Гербер, С. Е. Мендельсон // Правозащитник. – 2002. – № 2. – С. 4–15.

79. Глотов, С. А. Конституционно-правовые проблемы сотрудничества России и Совета Европы в области прав человека / С. А. Глотов. – Саратов: Изд-во Саратов. гос. академии права, 1999. – 535 с.

80. Глухарева, Л. И. Права человека в современном мире (социально-философские основы и государственно-правовое регулирование) / Л. И. Глухарева. – М.: Юристъ, 2003. – 304 с.

81. Григорьева, Л. И. Некоторые проблемы реализации нового законодательства о свободе совести / Л. И. Григорьева // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. – 1999. – № 4. – С. 47.

82. Грудуцина, Л. Права человека: история и современность / Л. Грудуцина // Адвокат. – 2002. – № 6. – С. 47–58.

83. Десять лет по пути свободы совести. Проблемы реализации конституционного права на свободу совести и деятельность религиозных объединений: Мат-лы науч. – практ. семинара / под ред. А. В. Пчелинцева, Т. В. Томаевой. – М.: Институт религии и права, 2002. – 224 с.

84. Дозорцев, П. Конституционно-правовые основы свободы совести в России / П. Дозорцев // Российская юстиция. – 1999. – № 2. – С. 22–24.

85. Дозорцев, П. Н. Свобода совести на новом этапе правового обеспечения / П. Н. Дозорцев, Ю. А. Дмитриев // Юрист. – 1998. – № 8. – С. 29–32.

86. Дмитриев, М. В. Влияние православия и западного христианства на общество / М. В. Дмитриев // Вопросы истории. – 1997. – № 12. – С. 3–19.

87. Дмитриев, Ю.А. О перспективах альтернативной гражданской службы в России / Ю. А. Дмитриев // Юрист. – 1997. – № 5 // Гарант. Законодательство [Электрон. ресурс].

88. Европейский суд по правам человека: процедура и практика по делам военнослужащих/ Сост.: А. В. Пчелинцев, Т. В. Томаева; под ред. А. В. Пчелинцева. – М.: Институт религии и права, 2001. – 288 с.

89. Жиганов, Г. Контроль за деятельностью общественных и религиозных объединений / Г. Жиганов // Российская юстиция. – 2000. – № 8. – С. 23–24.

90. Забигайло, В. К. Право на права / В. К. Забигайло. – Киев: Политиздат Украины, 1989. – 227 с.

91. Зубенко, В. Принципы и категории прав и свобод человека / В. Зубенко // ОБЖ. – 2002. – № 5. – С. 45–51.

92. Историческое и логическое в познании государства и права / Под ред. А. И. Королева, Д. И. Луковской, Л. С. Явич. – М.: Изд-во Ленингр. унив-та, 1988. – 156 с.

93. Иоффе, О. С. Структурные подразделения системы права (на материалах гражданского права) / О. С. Иоффе // Ученые записки ВНИИСЗ. Вып. 14. – М., 1968. – С. 50–64.

94. Казимирчук, В. П. Право и методы его изучения / В. П. Казимирчук. – М.: Книга, 1965. – 256 с.

95. Калинин, В. Н. Советское законодательство о свободе совести и религиозных организациях / В. Н. Калинин. – М.: Знание, 1989. – 62 с.

96. Каким быть государственно-церковным отношениям в России? // Российская юстиция. – 1998. – № 2. – С. 25–27.

97. Карташкин, В. Права человека: некоторые итоги и перспективы / В. Карташкин // Власть. – 1997. – № 3. – С. 13–18.

98. Керимов, Д. А. Философские проблемы права / Д. А. Керимов. – М.: Мысль, 1972. – 283 с.

99. Киримова, Е.А. О системообразующих критериях современного российского права / Е. А. Керимова // Известия высших учебных заведений. Правоведение. – 2002. – № 5. – С. 151–165.

100. Кириченко, М. Г. Свобода совести в СССР / М. Г. Кириченко. – М.: Юридическая литература, 1985. – 194 с.

101. Кичин, В. Приказано верить / В. Кичин // Известия. – 2000. – № 7. – С. 3.

102. Клименко, Ю. Г. Основные периоды становления понятия «свобода» как правовой категории / Ю. Г. Клименко // Современные вопросы государства, права и юридического образования: Материалы II Всерос. науч. – практ. Интернет-конф. / Отв. ред. В. М. Пучнин. – Тамбов: Першина, 2005. – С. 69–72.

103. Клочков, В. В. Свобода вероисповедания в СССР: буржуазные пропагандистские вымыслы и действительность / В. В. Клочков // Социалистическая законность. – 1988. – № 3. – С. 26–29.

104. Клочков, В. В. Свобода совести: право на свободу религии и свободу атеизма / В. В. Клочков // Советская юстиция. – 1987. – № 8. – С. 12–14.

105. Клочков, В. В. Закон и религия: от государственной религии в России к свободе совести в СССР / В. В. Клочков. – М.: Мысль, 1982. – 160 с.

106. Клочков, В. В. Религия, государство и право / В. В. Клочков. – М.: Мысль, 1978. – 287 с.

107. Костюкович, П. И. Религиоведение: Учеб. пособие / П. И. Костюкович. – Минск: Новое знание, 2001. – 192 с.

108. Комментарий к Конституции Российской Федерации / Отв. ред. Л. А. Окуньков. – Изд. 2-е, доп. и пераб. – М.: Экос, 1996. – 751 с.

109. Комментарий к Федеральному закону «О свободе совести и о религиозных объединениях» / Под ред. А. Себенцова. – М.: Этис, 1999. – 57 с.

110. Конституция Российской Федерации: научно-практический комментарий / под ред. Акад. Б. Н. Топорнина. – М.: Юристъ, 1997. – 716 с.

111. Красиков А. Свобода совести в России / А. Красиков // Конституционное право: восточноевропейское обозрение. – № 4. – 1998/№ 1. – 1999. – С. 70–77.

112. Криндач, А. Д. Формирование нового конфессионального пространства в постсоветской России / А. Д. Криндач // Религия, церковь в России и за рубежом. – 1997. – № 9–10. – С. 10–12.

113. Круглое, А. А. Свобода совести / А. А. Круглое. – Минск: Беларусь, 1986. – 187 с.

114. Круса, В. Н. Личностные («соматические») права человека в конституционности и философско-правовом измерении: к постановке проблемы / В. Н. Круса // Государства и права. – 2000. – № 10. – С. 43–50.

115. Крылова, Г. А. Этико-правовые проблемы проведения экспертиз по делам, связанным с деятельностью религиозных объединений / Г. А. Крылова // Основы религоведческой экспертизы: Сб. науч. ст. / Под общ. ред. А. В. Пчелинцева. – М.: Институт религии и права, 2002. – С. 57–89.

116. Кудрявцев, А. И. Государство не может быть нейтральным (о новом Федеральном законе «О свободе совести и о религиозных объединениях») // Бюллетень Министерства юстиции РФ. – 1998. – № 7. – С. 61–70.

117. Кудрявцев, А. И. Новый ФЗ о свободе совести: достоинства и недостатки /А. И. Кудрявцев // Государство, церковь, религия. – 1997. – № 3–4. – С. 15–20.

118. Куприянов А. Церковное право и его рецепция в российское законодательство /А. Куприянов // Российская юстиция. – 2001. – № 2. – С. 68–69.

119. Кураев, А. Права человека в религиозной перспективе / А. Кураев // Вестник Московского Университета. Серия 12. Политические науки. – 1995. – № 2. – С. 61–77.

120. Куроедов, В. А. Из истории взаимоотношений Советского государства и Церкви / В. А. Куроедов // Вопросы истории. – 1973. – № 9. – С. 15–31.

121. Лаптев П. А. Проблемы перевода международно-правовых актов и новые технико-юридические процедуры их имплементации в правовую систему Российской Федерации / П. А. Лаптев // Проблемы юридической техники: Сб. ст. – Н. Новгород, 2000. – С. 150–171.

122. Лацис, М. И. Церковь и государство / М. И. Лацис // Известия ВЦИК. – 1919. – 2 декабря. – С. 2.

123. Левинсон, Л. Региональное законодательство и религиозная свобода / Л. Левинсон // Религия и право. – М., 1997. – № 4. – С. 4–6.

124. Лившиц, Р. З. Современная теория государства: краткий очерк / Р. З. Лившиц. – М.: ИГПАН, 1992. – 92 с.

125. Ловинюков, А. С. Свобода совести (анализ, практика, выводы) / А. С. Ловинюков // Государство и право. – 1995. – № 1. – С. 24–36.

126. Лозбинев, В. Альтернативная гражданская служба: европейский опыт и российские перспективы / В. Лозбинев // Российская юстиция. – 2000. – № 1 // Гарант. Законодательство. [Электрон. ресурс].

127. Лукашук, И. И. Глобализация, государство, право, XXI век / И. И. Лукашук. – М.: Эком, 2000. – 245 с.

128. Лупарев, Г. П. Социальное назначение религиозных организаций как основа их правового статуса / Г. П. Лупарев // Государство и право. – 1995. – № 11. – С. 22–30.

129. Лупарев, Г. П. Понятие и виды религиозных организаций в СССР / Г. П. Лупарев // Советское государство и право. – 1991. – № 5. – С. 10–12.

130. Лупарев, Г. П. Свобода совести: «священная корова» или конституционно-правовой анахронизм? / Г. П. Лупарев // Религия и право. – 2002. – № 2. – С. 6.

131. Малеина, М. Н. Личные неимущественные права граждан: понятие осуществление и защита / М. Н. Малеина. – 2-е изд., испр. и доп. – М.: МЗ Пресс, 2001. – 244 с.

132. Милтс, А. А. Совесть / А. А. Милтс // Этическая мысль. Научно-публицистические чтения. – М.: Книга, 1990. – 378 с.

133. Маритен, Ж. Человек и государство / Ж. Маритен; Пер. с англ. Т. Лифинцевой. – М.: Идея-Пресс, 2000. – 251 с.

134. Масюкевич, О. П. Теория государства и права: Уч. пособие / О. П. Масюкевич. – М.: Дашков и К, 2002. – 318 с.

135. Михайловская, Н. Конституционное закрепление прав и свобод личности: взгляд извне / Н. Михайловская // Конституционное право: Восточно-европейское обозрение. – 1998. – № 2. – С. 35–38.

136. Михайловская, И. Б. Права человека и социально-политические процессы в посткоммунистической России / И. Б. Михайловская. – М.: Знание, 1996. – 245 с.

137. Михайловская, И. Б. Права человека в массовом сознании / И. Б. Михайловская. – М: Проектная группа по правам человека ИИТУ, 1995. – 53 с.

138. Монаков, Г. Н. Конституционно-правовое регулирование в России статуса общественных и религиозных объединений и контроля за их уставной деятельностью / Г. Н. Монаков // Бюллетень Минюста РФ. – 1999. – № 1. – С. 50–57.

139. Морозова, Л. А. Государство и церковь: особенности взаимоотношений / Л. А. Морозова // Государство и право. – 1995. – № 3. – С. 86–95.

140. Морозова Л. А. Теория государства и права: учебник для ВУЗов / Л. А. Морозова. – М.: Юристъ, 2002. – 414 с.

141. Никифорова Н. А. Гражданские права и свободы в США: судебная доктрина и практика / Н. А. Никифорова. – М.: Наука, 1991. – 94 с.

142. Нерсесянц В. С. Философия права / В. С. Нерсесянц. – М.: Зерцало, 1997. – 450 с.

143. Носков Ю. Г. Принцип свободы совести и национальная безопасность России / Ю. Г. Носков // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. – М., 1997. – № 2. – С. 31–33.

144. Общая теория государства и права. Академический курс: В 2-х т. / Отв. ред. М. Н. Марченко. – Т. 1. Теория государства. – М.: Изд-во Зерцало, 1998. – 416 с.

145. Осипен Б. А. Идея саморазвивающейся правовой системы / Б. А. Осипен // Журнал российского права. – 2004. – № 4. – С. 71–79.

146. Основы религоведческой экспертизы: Сб. науч. ст. / Под общ. ред. А. В. Пчелинцева. – М.: Институт религии и права, 2002. – 128 с.

147. Персиц, М. М. Отделение церкви от государства в СССР (1917–1919 гг.) / М. М. Персиц. – М.: Книга, 1970. – 187 с.

148. Поленина, С. В. Комплексные правовые институты и становление новых отраслей права / С. В. Поленина // Правоведение. – 1975. – № 3. – С. 71–79.

149. Потанина С. В. Некоторые аспекты взаимоотношений государства и религии за рубежом / С. В. Потанина // Журнал российского права. – 2001. – № 4. – С. 105–113.

150. Права человека: Итоги века, тенденции, перспективы // Государство и право. – 2001. – № 5. – С. 89–100.

151. Права человека: время трудных решений / Под ред. Е. А. Лукашевой, М. М. Славина. – М.: ИГПАН, 1991. – 175 с.

152. Права человека: Уч. для вузов / отв. ред. Е. А. Лукашева. – М.: Издательство Норма, 2003. – 573 с.

153. Права человека: проблемы и перспективы / под ред. Е. А. Лукашевой. – М.: ИГПАН, 1990. – 153 с.

154. Пчелинцев, А. В. Право не стрелять. Альтернативная гражданская служба / А. В. Пчелинцев. – М.: Паллада, 1997. – 112 с.

155. Пчелинцев, А. В. Свобода совести и вероисповедания как правовой институт / А. В. Пчелинцев, Т. В. Томаева //Религия, политика и права человека: Мат-лы конф. / Под ред. А. В. Пчелинцева, Т. В. Томаевой. – М.: Институт религии и права, 2002. – С. 248–274.

156. Пчелинцев, А. В. Об ограничении прав и свобод граждан в условиях военного положения: теоретические аспекты / А. В. Пчелинцев // Журнал российского права. – 2002. – № 2. – С. 96–105.

157. Пчелинцев, А. В. Государственная религоведческая экспертиза в системе правовых гарантий свободы совести и вероисповедания / А. В. Пчелинцев // Основы религоведческой экспертизы: Сб. науч. статей/ Под общ. ред. А. В. Пчелинцева – М.: Институт религии и права, 2002. – С. 5–13.

158. Пучкова, М. В. Права советских граждан в действие / М. В. Пучкова. – М.: Знание, 1988. – 63 с.

159. Радугин А. А. Введение в религиоведение: теория, история и современные религии: курс лекций / А. А. Радугин. – М.: Центр, 2000. – 240 с.

160. Редькина, О. Ю. Вероисповедная политика Временного правительства России (февраль-октябрь 1917 г.) / О. Ю. Редькина // Религия, церковь в России и за рубежом. Информационный бюллетень. – 1995. – № 5. – С. 80–96.

161. Религиозные организации и государство: перспективы взаимодействия: Мат-лы конф. 22–23 февраля 1999 г. / Под ред. М. Н. Генишева. – М.: Издательство «Рудомино», 1999. – 127 с.

162. Религия и общество: Очерки религиозной жизни современной России / Отв. ред. и сост. С. Б. Филатов. – СПб.: Летний сад, 2005. – 488 с.

163. Религия и национализм: Сб. ст. / Сост. А. В. Пчелинцев; Под ред. А. А. Нуруллаева, И. В. Подберезского, А. В. Пчелинцева. – М.: Институт религии и права, 2000. – 240 с.

164. Религоведение: учеб. пособие и учебный словарь-минимум по религоведению / под ред. И. Н. Яблокова. – М.: Гардарики, 2002. – 536 с.

165. Розенбаум, Ю. А. Альтернативная гражданская служба (проект ФЗ) / Ю. А. Розенбаум // Государство и право. – 1997. – № 9. – С. 31–35.

166. Романенко, Т. Свобода совести или свобода от совести / Т. Романенко // Юридический вестник. – 1995. – № 36 // Гарант. Законодательство. [Электрон. ресурс].

167. Рудинский, Ф.М. К разработке проекта Закона СССР «О свободе совести» / Ф. М. Рудинский // Советское государство и право. – 1996. – № 6. – С. 12–15.

168. Рудинский, Ф. М. Свобода совести и религии: международно-правовые пакты и национальное законодательство / Ф. М. Рудинский, М. А. Шапиро // Государство и право. – 1992. – № 5. – С. 11–21.

169. Рудинский, Ф. М. Свобода совести в СССР: конституционно-правовой аспект / Ф. М. Рудинский // Вопросы научного атеизма. – 1981. – Вып. 27. – С. 26–29.

170. Савельев, А. Вопросы свободы совести в региональных нормативных актах / А. Савельев // Российская юстиция. – М., 1999. – № 10. – С. 49–50.

171. Савельев, В. Н. Свобода совести: история и теория: Моногр. / В. Н. Савельев. – М.: Высш. шк., 1991. – 144 с.

172. Садиков, О. Н. Нетипичные институты в советском гражданском праве / О. Н. Садиков // Советское государство и право. – 1979. – № 2. – С. 32–40.

173. Сазанов А. В. Свобода совести: проблемы реализации в России и США // Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. Законные интересы граждан и правовые средства их защиты в России / Под ред. ВТ. Томина, И. А. Склярова. – Н. Новгород: Изд-во Нижегород. ун-та, 1997. – 165 с.

174. Свобода вероисповедания, государственно-конфессиональные отношения и протестантизм в России: «Круглый стол» в Измайлово, 16 января 2002 г. / Под ред. С. А. Мозгового, С. А. Бурьянова. – М.: Институт свободы совести, 2002. – 119 с.

175. Спиноза, Б. Избранные произведения. – Т. 2 / Б. Спиноза – М.: Книга, 1957. – 523 с.

176. Стрекозов, В. Г. Свобода вероисповедания и статус военнослужащего. Проблемы и суждения / В. Г. Стрекозов, Г. Н. Королев // Государство и право. – 1994. – № 5. – С. 54–61.

177. Сырых, В. М. Комплексные институты как компоненты системы российского права / В. М. Сырых // Журнал российского права. – 2002. – № 10. – С. 22–27.

178. Четыре свободы / Е. Тарновский; Под ред. И. И. Иванюкова. – СПб.: Брокгаузъ – Ефронъ, 1906. – 78 с.

179. Теория государства и права: Курс лекций / Под ред. Н. И. Матузова, А. В. Малько. – М.: Юристъ, 1997. – 672 с.

180. Теория государства и права: учеб. пособие для студ. ВУЗов / Под ред. В. К. Бабаева. – М.: Юристъ, 2004. – 591 с.

181. Титлинов Б. В. Церковь во время революции / Б. В. Титлинов. – Пг., 1924. – 258 с.

182. Тихомиров Ю. А. Государственные институты и закон / Ю. А. Тихомиров // Советское государство и право. – 1980. – № 10. – С. 39–47.

183. Тихомиров Ю. А. Юридическая коллизия: власть и правопорядок / Ю. А. Тихомиров // Государство и право. – 1994. – № 1. – С. 3–11.

184. Томаева Т. В. Об экспертизе «новых религий» / Т. В. Томаева // Основы религоведческой экспертизы: Сб. науч. ст. / Под общ. ред. А. В. Пчелинцева. – М.: Институт религии и права, 2002. – С. 45–55.

185. Туманов, В. Европейский суд и свобода совести / В. Туманов / Российская юстиция. – 2000. – № 2. – С. 55–58.

186. Фомина С. В. Демократия и права человека. Право на свободу совести и свободу вероисповедания / С. В. Фомина // Гражданин и право. – 2000. – № 1 // Гарант. Законодательство. [Электрон. ресурс].

187. Черемных, Г. Г. Свобода совести в РФ / Г. Г. Черемных. – М.: Манускрипт, 1996. – 184 с.

188. Холинер Д. П. Границы права на свободу совести и религии в практике европейского Суда по правам человека / Д. П. Холинер // Российская юстиция. – 2003. – № 7. – С. 73–75.

189. Холинер Д. П. Границы права на свободу совести и религии в практике европейского Суда по правам человека / Д. П. Холинер // Российская юстиция. – 2003. – № 8. – С. 53–55.

190. Хлобустова, М. О. Права человека и безопасность общества / М. О. Хлобустова // Юрист. – 2001. – № 11. – С. 11–13.

191. Шанн, Я. О свободе, морали и праве /Я. Шанн // Государство и право. – 2002. – № 5. – С. 85–92.

192. Экспертное заключение о федеральном законе «О свободе совести и о религиозных объединениях». – М., 1998. – С. 43–48. Гражданское право / Под ред. А. П. Сергеева. – М.: Зерцало, 1999. – С. 48–55.

193. Юззелл, Л. Проблема свободы религии в современной России / Лоуренс Юззелл // Религия и общество. – М.: Летний сад, 2002. – С. 22–32.

194. Якушев, В.С. О понятии правового института /В. С. Якушев // Правоведение. – 1970. – № 6. – С. 66.

195. Berman, H. J. Influence of Christianity on Western Law / H. J. Berman // The Sociology of Law. N.Y. 1980. – 430 p.

 

Авторефераты диссертаций, диссертации

196. Аванесова, Н. Г. Государственно-правовое регулирование этноконфессиональных конфликтов в современной России: Дисс. … канд. юрид. наук. / Н. Г. Аванесова. – Ростов н/Д.: 2002. – 139 с.

197. Архирейская, Т. Ю. Правовые основы деятельности религиозных объединений в России: (история и современность): Дисс. … канд. юрид. наук. / Т. Ю. Архирейская. – М.: 2001. – 192 с.

198. Архирейская, Т. Ю. Религиозные нормы и система социально-правового регулирования общественных отношений: (теоретико-методологический аспект): Дисс…. канд. юрид. наук / Т. Ю. Архирейская. – Ростов н/Д., 1999. – 199 с.

199. Вишнякова, И. Н. Конституционно-правовое регулирование свободы вероисповедания: Дисс…. канд. юрид. наук. / И. Н. Вишнякова. – М., 2000. – 162 с.

200. Вишнякова, И. Н. Конституционно-правовое регулирование свободы вероисповедания / И. Н. Вишнякова: Автореф. дисс. … канд. юрид. наук. – М., 2000. – 33 с.

201. Гуденица, А. Н. Правовой статус Русской Православной церкви: (Нормативно-институциональные аспекты): Дисс. … канд. юрид. наук. / А. Н. Гуденица. – Ростов н/Д., 2002. – 158 с.

202. Киримова, Е. А. Правовой институт (теоретико-правовое исследование): Дисс. … канд. юрид. наук. / Е. А. Киримова. – Саратов, 1998. – 170 с.

203. Кудрявцев, А. И. Государственно-церковные отношения в Российской Федерации в 90-е годы XX века: конституционно-правовой аспект: Дис. … канд. ист. наук / А. И. Кудрявцев. – М.: РАГС, 1999. – 195 с.

204. Куницин, И. А. Правовой статус религиозных объединений в современной России: (особенности и актуальные проблемы): Дисс. … канд. юрид. наук. / И. А. Куницын. – М.: 2000. – 196 с.

205. Лауринайтис, Ф. К. Государственно-правовое регулирование свободы совести в СССР: на материалах Литовской ССР /Ф. К. Лауринайтис: Автореф. дисс. … канд. юрид. наук. – Киев, 1984. – 30 с.

206. Левина, А. А. Институт «Свободы совести и вероисповедания»: историко-правовой опыт России / А. А. Левина: Автореф. дисс. … канд. юрид. наук. – Н. Новгород, 2003. – 33 с.

207. Придворова, М. Н. Судебная практика в правовой системе Российской Федерации / М. Н. Придворова: Автореф. дисс. … канд. юрид. наук. – Н. Новгород, 2003. – 29 с.

208. Савельев, В. Н. Свобода совести в истории общественной мысли: Дис. … д-ра филос. наук. / В. Н. Савельев. – М., 1995. – 256 с.

209. Симорот, С. Ю. Правовое регулирование реализации свободы совести в РФ: Дисс. … канд. юрид. наук / С. Ю. Симорот. – Хабаровск: 2000. – 215 с

210. Соколова, Н. В. Государственно-правовое регулирование церковных отношений в советской и современной России (Историко-правовой аспект) / Н. В. Соколова: Автореф. дисс. … канд. юрид. наук. – Н. Новгород, 2004. – 30 с.

211. Тетерятников, Н. Ю. Теоретико-правовые аспекты свободы совести: Дисс. … канд. юр. наук / Н. Ю. Тетерятников. – Екатеринбург, 2002. – 205 с.

 

Словари, энциклопедии

212. Баглай, М. В. Малая энциклопедия конституционного права / М. В. Баглай, В. А. Туманов. – М.: Экос, 1998. – 540 с.

213. Даль, В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4-х т. / В. И. Даль. – М.: Русский язык, 1982. – 1057 с.

214. Краткая философская энциклопедия / Под ред. Е. Ф. Губского. – М.: Знание, 1994. – 922 с.

215. Ожегов, С. И. Словарь русского языка / С. И. Ожегов. – М.: Русский язык, 1989. – 924 с.

216. Ожегов, С. И. Толковый словарь русского языка: 80 000 слов и фразеологических выражений / С. И. Ожегов, Н. Ю. Шведова; Российская академия наук. Институт русского языка им. В. В. Виноградова. – 4-е изд., дополненное. – М.: Азбуковник, 1999. – 944 с.

217. Современный толковый словарь русского языка / Гл. ред. С. А. Кузнецов. – СПб: Норинт, 2003. – 960 с.

218. Словарь иностранных слов /под ред. В. В. Пчелкина – 18-е изд. – М.: Издательство русский язык, 1989. – 624 с.

219. Философский энциклопедический словарь/под ред. Л. Ф. Ильичева. – М.: Знание, 1983. – 1259 с.

220. Юридическая энциклопедия / Под общ. ред. Б. Н. Топорнина. – М.: Юристъ, 2001. – 1272 с.

221. Юридическая энциклопедия / Под ред. М. Ю. Тихомирова. – М.: Издательство Тихомирова, 1998. – 526 с.

 

Материалы юридической практики

222. Будаев, К. А. Практика работы Конституционного, Верховного Суда Республики Бурятия, органов прокуратуры после выхода Постановления Конституционного Суда Российской Федерации от 11 апреля 2000 года и разграничение полномочий между конституционными (уставными) и вновь создаваемыми административными судами в субъектах Российской Федерации / К. А. Будаев // Вестник Уставного Суда Свердловской области. Спецвыпуск. 2001. Принят решением Московской областной Думы 10 июля 1996 г. № 16/98; с изм. и доп. от 17 сентября 1999 г. – С. 60–80.

223. Информационное письмо Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ от 23 сентября 1999 г. № 46 «Обзор практики разрешения арбитражными судами споров, связанных с защитой деловой репутации» // Вестник Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации. – 1999.– № 11.

224. Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 23 ноября 1999 г. № 16-П «По делу о проверке конституционности абзацев третьего и четвертого пункта 3 статьи 27 Федерального закона от 26 сентября 1997 года «О свободе совести и о религиозных объединениях» в связи с жалобами Религиозного общества Свидетелей Иеговы в городе Ярославле и религиозного объединения «Христианская церковь Прославления» // Собрание законодательства Российской Федерации. – 1999. – № 51. – Ст. 6363.

225. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 24 февраля 2005 г. № 3 «О судебной практике по делам о защите чести и достоинства граждан, а также деловой репутации граждан и юридических лиц» // Российская газета. – 15 марта 2005. – № 50.

226. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 20 декабря 1994 г. № 10 «Некоторые вопросы применения законодательства о компенсации морального вреда»// Бюллетень Верховного Суда Российской Федерации. – 1995. – № 3.

227. Религиозные объединения. Свобода совести и вероисповедания. Нормативные акты. Судебная практика / Сост. А. В. Пчелинцев, В. В. Ряховский. – М.: Юриспруденция, 2001. – 448 с.