Глава первая

Куда ночь — туда и сон

Городок Судимов помешался на бизнесе. Большая часть граждан умственно. Сидел человек или лежал, думал — вот бы здорово построить кирпичный завод и продавать кирпичи, кому они нужны. А то покруче — откупить у государства старенький кинотеатр, переоборудовать под гостиницу с бассейном, самоварами, русской баней и пускать туда иностранцев за бешеные деньги.

У одного однажды до дела дошло. Придумано было хоть и недорого, но хитро. Есть такая старинная русская забава: намазать шест салом, повесить наверху сапоги, и кто до них долезет, тот и может забрать эти самые сапоги себе. Шеста он не нашел, вкопал трубу. Наверху, и как только он сам туда забрался, повесил башмаки. Люди подходили, но наверх никто лезть не хотел — как-то неудобно при людях из себя дурочку делать. Единственно, какой-то пьяный нашелся. Разулся, долез до середины столба и свалился. Потом лежал полчаса, отходил. Голос при падении не пострадал. Он начал так ругаться, что пришлось уводить детей. Зато набежало не меньше сотни народу — поучиться ругаться тридцать минут подряд, не повторяясь.

Смирные люди попроще растили редиску, укроп, таскали грибы из леса, вязали кружева на продажу — торговали потихоньку и ждали, пока придет богатство.

Вообще жить стало любопытно. На той неделе жители бегали к реке смотреть, как ее теперь имя. Раньше она называлась Пёра. Теперь на берегу, у моста и у водокачки, висели на столбах чистенькие таблички «Ривер Пиора». Совсем другое дело!

Началась эта петрушка со строительства Химического комбината на Голубинке — было такое место на самой окраине. Комбинат с головы до ног был иностранным, самым большим то ли в Европе, то ли в Азии. Строили иностранцы со всех концов света. От них все и пошло. Они подучили местных, как не очень напрягаться, делать бизнес и богатеть. Вечерами они толпами шатались по центру города, тараторили по-своему и с удовольствием напивались.

Со всех концов города была видна громадная кирпичная труба на стройке. Ночью в небе полыхала светящаяся надпись на трубе — «АСС». Так называлась компания, которая взялась за это дело.

В школу номер шесть приехали ученые — тоже со своим бизнесом: узнать, кто кем хочет стать. Класс отвечал грамотно. Девчонки — манекенщицами, певицами, одна — фотомоделью. Ребята — барменами, банкирами и каратистами. Ученые сверкали очками, делали пометки в своих тетрадках. Встал Винт и испортил всю картину:

— Хочу космонавтом.

Ученые насторожились. Классная Лина Романовна побледнела от плохого предчувствия. Она давно считала, что эти двое, Винт и Кухня, свою жизнь посвятили делать ей назло. Назло ходили, сидели, гавкали, когда не надо, а когда надо сказать умное, могли сморозить чушь.

— Каким таким космонавтом ты хочешь быть? — спросила она.

— Нормальным, — буркнул Винт.

— Нет, вы посмотрите на него! — с отчаянием сказала Лина. — Что ты из себя изображаешь?!

— Надо же кому-то в космос летать, — стоял на своем Винт.

Ученые хихикнули.

— Ты, Елхов, — сказала Лина Романовна, — отстал от жизни. У тебя, наверно, папа — коммунист.

Ученые посерьезнели.

— Никогда, — сказал Винт, — ему бы мать денег на взносы не дала.

Ученые ушли, а весь класс из-за Винта задержали на сорок минут. Слушали Лину Романовну. Бывают разные эпохи: в одну борются против крепостного права, в другую — за свободу слова, иногда воюют за выход или вход куда-нибудь, часто умирают по независимости. Город Судимов вступил в эпоху, когда люди стали добиваться, чтоб разбогатеть. Тот, кто не хочет богатства, идет против общества и убогий неудачник. Насчет «убогий» можно было поспорить, насчет неудачников она попала в точку.

У Кухни с Винтом не клеилось с бизнесом. Поздно начали — вот в чем дело. Все места оказались забиты. Они попробовали окунуться в газетное дело. Наскребли денег на сто штук «Московских известий» — рассказывали, один на этой газете заработал машину. Но то ли все перестали интересоваться известиями из Москвы, то ли тот наврал насчет машины. Ушло всего одиннадцать газет за два дня. Вовремя сообразили — отнесли остальные восемьдесят девять на базар, продали бабкам. Они из них кульки под семечки делают.

Неплохо начиналось дело с прохладительными напитками. Заняли у родителей денег на ящик пива, продали. На следующий день купили два ящика. Подошли здоровенные жлобы класса из десятого, потребовали деньги за «место». Кухня затрепыхался, что у них капитан в милиции знакомый. Те пообещали прийти завтра и пооткручивать головы всей фирме — Кухне и Винту.

— Это не жизнь, — говорил осунувшийся Кухня, — это закон джунглей какой-то.

А дальше произошло такое, что Винт от одного слова «бизнес» впадал в бешенство.

Они собрались на рыбалку. У Винта барахлил велосипед. Он попросил у соседского пацана. Тот дал. Винт возвращает ему велосипед в целости и сохранности, а этот пятиклассник паршивый говорит:

— С тебя причитается.

Винт посмотрел на него, как на стукнутого, не принял всерьез.

Подходит этот недоносок через неделю.

— Я, — говорит, — счетчик включил.

То есть если Винт не отдает, то каждый день его долг становится в два раза больше.

— Слушай меня внимательно, — сказал ему Винт, — если ты мне еще раз попадешься на глаза, я тебя буду бить в конце каждой четверти, пока ты, придурок, школу не кончишь.

Тот шмыгнул носом, исчез. Нашел каких-то там деловых постарше и продал им Винтов долг. То есть пообещал половину, если они заставят Винта платить.

Пришло их человек пять, незнакомые, здоровые. Винт с маленькой сестренкой дома сидел. Вызвали его за калитку и говорят, так и так:

— Плати, а то мы тебя сейчас пытать будем.

— Сколько?

Они говорят.

— Ага, — сказал Винт, — сейчас принесу. У нас деньги в комоде лежат.

Пошел, снял со стены отцову берданку двенадцатого калибра, сунул в нее патрон с бекасиной дробью, вышел на крыльцо и пальнул в гостей.

До милиции дело дошло. Виноватым оказался Винт.

— Мой сын молодец, — кричал папа того пятиклассника, — у него бизнес такой!

Дядя Володя Елхов, батя Винта, пошел с ним побеседовать. Из него слова не вытянешь, неразговорчивый человек, но ради сына пошел. На следующий день папа молодого бизнесмена за полчаса до начала милицейского рабочего времени ждал следователя.

— На колени встану, — сказал он следователю, — только отдайте назад мое заявление. Никто в моего сына не стрелял. Это ему показалось.

Что там ему дядя Володя сказал, не ясно. Может, слово какое знал волшебное, типа «пожалуйста».

Не впервой настоящая жизнь проскакивала мимо. Или, наоборот, жизнь притормаживала без предупреждения, а Кухня с Винтом продолжали мчаться неизвестно куда. Всегда в таких случаях Кухня старался вспоминать людей, которым еще хуже. Плохо тем, кто помер. Вот уж неудача, дальше некуда. Он стал перебирать, кому еще не очень, уснул. Снилась сплошная ерунда, неинтересно.

Будто из-под ног до самого горизонта шумели дремучие леса, и кто-то спросил: «Чье это?» «Всеволода Кухтина», — ответили. Кухня очень удивился, хотел заявить по-честному, что это ошибка, но уже мелькали по обочине ровной-ровной дороги бескрайние поля. «Это принадлежит Кухне», — говорил человек крестьянского вида. «Все-все?!» — не поверил кто-то. «Все-все!» — твердо отвечал человек. Кухня вспомнил: действительно, все его — только он позабыл сначала. Не успел рта раскрыть, появились шеренги взрослых со страшными лицами. Они держали друг друга за руки, наступали на Кухню, орали в такт шагам, как это делается в детсадовской игре: «А мы просо вытопчем, вытопчем! А мы просо вытопчем, вытопчем!!!» Отступали назад с криком: «А мы просо сеяли, сеяли!!!»

От страха Кухня как маленький разревелся. Он проснулся от громких рыданий. Думал, сон еще не кончился. Открылась дверь, к нему бросилась мать Винта:

— Сева, миленький, ты не знаешь, где Витька?

— Ну что ты таращишься?! — закричал отец Кухни. — Отвечай, когда тебя спрашивают!

Винт сбежал из дома.

А дело было так. Классная Лина Романовна даже после работы не могла оторваться от любимой игрушки — воспитание трудных подростков. И вчера, сразу после лекции о разбогатении, потащилась к Елховым. Дядя Володя Елхов не ждал гостей и был после получки несколько кривой, выпивши. Он услышал скрип калитки, глянул в окно.

— Хозяева есть? — кричала во дворе Лина Романовна.

Отец Винта заметался по кухне. Лина не ждала особого приглашения и уже открывала входную дверь. Дядя Володя успел сунуть початую бутылку в шкаф, в обмороке уставился на гостью.

— Не ждали? — пропела Лина.

Отец непонятно мотнул головой, прислонился к подоконнику, чтоб не рухнуть у нее на глазах. Дальнейший кошмар он помнил плохо, все силы уходили на изображение трезвого человека.

— Бу-бу-бу, — доносилось до него. — Партия… коммунисты… космонавт… ваш сын… бу-бу-бу… партийные взносы…

Лина ничего не заметила. Отец схватился за валидол — он хорошо отбивает запах спиртного. Она, ребенок, думала, насколько все-таки глубоко ее слова дошли до дядиволодиного сознания, что у него закололо в сердце.

Ушла. Дядя Володя добавил из бутылки. В голове у него вообще все перепуталось: Лина, подпольная организация космонавтов, сын, неоплаченный взнос…

Тут, как по заказу, нарисовался Винт. Отец бросился искать ремень, опрокинул телевизор. Винт метался по комнате, отец за ним. Винт сиганул в окно. Он давно считал себя взрослым и думал, с ремнем покончено на всю остальную жизнь.

Сбежал Винт, а отдуваться пришлось Кухне.

— Где он прячется? — спрашивали дома.

— Не знаю.

— Что тебе не хватает?! Обут, одет, сыт! Что тебе еще надо?! — кричал отец.

— Ничего не надо, — буркнул Кухня, собирая учебники в портфель.

— Замолчи! До чего ты докатился?!

— Ни до чего!

— Перестань мне перечить! Больше чтоб я тебя с твоим Винтом не видел! Кончена ваша дружба!

Больше того, папаша провожал Кухню до школы.

— Не позорься, — шептал Кухня, затравленно поглядывая по сторонам. — Мне же не пять лет!

Мало того, родитель вообще хотел взять его за руку. Кухня еле отбился.

В школе Лина Романовна уже соскучилась его ждать:

— Где он?

— Откуда я знаю?!

Для начала она потащила его к завучу. Наверно, директор был еще занят.

— Вот, пожалуйста!

Она подтолкнула Кухню на середину кабинета.

— Да-а-а… — сказал завуч.

Он математику преподавал, поэтому обмерил его взглядом от макушки до подметок, прикидывая вроде, какого размера выкопать яму, чтоб зарыть этого ученика в землю и не вспоминать больше.

— Где Елхов?

Дальше по программе был черед директора школы.

— Молчит! — науськала его Лина.

Кухня протопал на середину кабинета. Директор преподавал биологию и, естественно, с интересом уставился на неизвестный для него вид млекопитающего.

— Да что я сделал?! — не выдержал Кухня.

Этого только и ждали.

— Слышали! — обрадовалась Лина.

— Что ты сказал? — удивился директор, вроде по его наблюдениям такие, как Кухня, не говорят, а кукарекают. — Как ты сказал?

Кухня отсидел пять уроков. У школы его ждал отец. Опять начал хватать за руку.

В доме у Елховых был сумасшедший дом. Мать Винта увидела Кухню, заплакала. На дядю Володю было жалко смотреть. Он не только слова сказать не мог, дышать в полную силу боялся. Свистни ему сейчас, он стойку на лапах сделает и хвостом виновато завиляет. Все Кухтины были здесь, даже бабушка пришла. То ли для успокоения Елховых, то ли боялись, что Кухня сбежит из-под ненадежного отцовского надзора.

— Клянусь здоровьем родителей, — сказал Кухня, — ничего с ним не случилось.

— Поосторожнее с родителями! — сказал отец. — Расклялся!

Бабушка вздыхала, вздыхала себе в уголке, вдруг бухнула:

— А если его цыгане украли?

— Ну ты совсем, бабушка! — закричал Кухня. — Как его украдешь, такого здорового?!

— Так, — объяснила бабушка, — сказали, на, мальчик, конфетку…

В соседней комнате заревели Елховы-младшие. Бабушкины мысли для них оказались самые доходчивые.

А время стало девять часов вечера. Грустно темнело. А про Винта — ни слуху ни духу. И каждый начинал думать самое плохое. Вслух говорить боялись, только глаза друг от друга прятали. Дядя Володя опять засобирался в милицию, а Кухтины пошли домой.

У самого подъезда какой-то сопляк закричал:

— Кухня! Кухня!

— Брысь! — сказал ему Кухня, но осекся — мальчишка приглашающе помахал ему рукой.

— Куда, куда?! — всполошился отец.

— Да сейчас я! — сказал Кухня. — Он у меня это… ключ гаечный брал.

Он подошел к мальчишке, тот полез в карман, достал клочок бумаги. «Я в Париже», — было написано рукой Винта.

— Сева! — крикнул отец от подъезда. — Домой!

— Иду! Сейчас! Где ты взял? — шепотом спросил Кухня.

— Дали.

— Читать умеешь?

— Нет еще.

— Молодец, — с облегчением сказал Кухня, — а это листочек так… Вот смотри… Чепуха это, а не листочек… — Он на глазах у мальчишки разорвал записку.

Бабушка уснула, а родители все шушукались в своей комнате. Кухня еще полчаса парился в одежде под одеялом, пока они не затихли. Осторожно спустил ноги на пол, пошарил рукой под кроватью, нашел кроссовки. С ними в руках, замирая на каждом шагу, добрался до дверей. Ключ повернулся бесшумно — Кухня до ужина успел налить в замок масла от бабушкиной швейной машинки.

Он катил на велосипеде по ночному городу, торопился. «Париж»! Как он мог забыть? С другой стороны, еще только май, и ночами бывало холодно. Это летом в Париже появятся первые жители.

Кукуевка была окраиной, за ней уже начиналось кладбище. Надо всего только пройти парк имени Трехсот двенадцати погибших за свободу борцов, пересечь улицу Чуркина — и вот тебе кладбищенские ворота. За кладбищем, дальше в поле, давным-давно была построена электростанция. Когда начали строить Комбинат АСС, город подключили к общей энергосистеме страны, а маломощную городскую станцию закрыли. Какой-то из начальников ездил в Париж и увидел там фабрику по сжиганию мусора. Мало того, что она мусор сжигала, она производила из него море полезных вещей: бумагу, стекло, металлы. Очень выгодное предприятие. Все в Судимове обрадовались и решили из электростанции сделать чудо. Даже удивительно, как это до Парижа такое в голову никому не пришло. Для начала за будущей фабрикой устроили свалку городских отходов. С фабрикой дело шло неторопливо, а свалка получилась отличная.

Само же здание фабрики с гаражами, подсобными помещениями, складами, конторой захватили бродяги. Так это место превратилось в Париж. Летом бродяги ночевали там, чтобы утром успеть к первым мусоровозам. Собирали бутылки, тряпки, металл, годные для дачников доски. Собирали, сортировали, потом продавали недорого. Раньше в Париже очень чувствовался дым от мусорных куч. Но со временем свалка, как живая, двигалась дальше и дальше в поле, оставляя за собой искусственные горы шлака, мусора. Укромные поляны прорастали лопухами, от дождей образовывались овражки. Такое впечатление — вроде ты на Луне. На месте свежих сбросов днем и ночью дымили кучи отходов, сновали машины — с каждым годом все больше и больше.

На свалке вообще было интересно. Все время не знаешь, что найдешь.

Бывает, что-нибудь дельное. Винт однажды нашел отличную велосипедную раму и поменял ее на почти новую шину.

С бродягами или бомжами отношения у мальчишек чаще всего были плохие. Те все хотели только себе. Им не нравилось, когда из-под носа у них уводили, например, хороший диск на автомобильное колесо…

За мыслями Кухня не заметил, как подъехал к кладбищенской ограде. Он притормозил, задумался. Путь через кладбище был намного короче. Но кладбище есть кладбище. Да еще ночью… Бабушка говорила, правда, надо бояться не мертвых, а живых, однако… От живых хоть знаешь, чего ждать, а от покойников — неизвестно.

На кладбище из-за старых больших деревьев было темно, намного темнее, чем на улицах. Кухня прикинул направление на главную аллею.

Сначала под ногами была твердая земля, наверно, он попал на какую-нибудь боковую дорожку. К темноте он привык, но такая навалилась тишина — в ушах звенело, а скрип колесной втулки, казалось, слышался на той стороне города. Да еще, как ни крути, под ногами лежали покойники. Это не прибавляло настроения, а даже наоборот. Он вспомнил золотое правило — чтобы не думать о плохом, надо считать. Досчитал до ста и так хорошо отключился от мрачной обстановки, что сбился с твердой дороги, и теперь переднее колесо то и дело тыкалось в могильные ограды.

Крик этот сравнить было не с чем. Дикий, пронзительный. Он оборвался, не набрав полной силы, будто нажали кнопку и выключили. Кухня в панике начал разворачивать свою машину. Вдруг земля под ногами кончилась. Он на мгновение завис в воздухе, грохнулся на дно ямы. Сверху на него обрушился велосипед. Кухня хотел начать считать, чтоб сердце не так колотилось, но забыл, какая цифра идет после двойки…

Потом вообще стало не до того. Он явственно услышал, как к его могиле бегут, скрючился под велосипедом.

— Стой! — послышалось.

У самого края его убежища кто-то остановился. Слышно было загнанное дыхание человека. Затрещали сучки под ногами преследователя:

— От кого ты убежать хотел, сволочь?! А?! Куда ты побежал?! Ну!

Плачущий голос первого ответил:

— Я… никуда. Я ничего не видел. Я ничего не знаю!

— Правильно, — сказал другой, — умница.

— Пусти меня, — заверещал человек.

— Заткни хавало!

Они оказались совсем у края могилы, и Кухня уже боялся, что в темноте оба свалятся на него.

— Ты ничего не слышал? — продолжал голос. — Мне показался какой-то шум.

Разговор шел о Кухне с велосипедом.

— Нет. Я не знаю.

— Мне какой-то звон почудился. Все! Кончай трястись. Ты мне нужен.

— Отпусти меня.

— Ты богатым будешь, понял, — сказал голос. — Тебе повезло. Понял?!

— Я ничего не хочу. Мне ничего не надо.

— Иди назад! — приказал голос. — Иди, а то я тебе сейчас пасть порву, гнида!!!

Человек с перепуганным голосом подчинился. Другой постоял еще, наверное, оглядывал кладбище или прислушивался. Потом тяжело зашагал вслед.

Кухне помог велосипед. Он встал на седло и легко выбрался наружу. Невдалеке под большим деревом стояли люди. Двое. Кухне хотелось тихо исчезнуть, он попятился… Теперь уже другой звук разнесся по кладбищу — заунывный, нечеловеческий. Он не был похож на тот первый крик. Этот звук был сырой, тяжелый, не мог подняться от земли. Даже не определить было, откуда он берется. Люди под деревом бросились бежать — и опять в сторону Кухни. Он юркнул за какой-то памятник — жалел уже, зачем выбрался из уютной своей могилы. Пробежал один человек и другой, через время появился третий. Раздался громкий мат, затрещала одежда, и в темноте завыло болезненное «Мы-ы-ы-у-у…». Кухне казался знакомым этот больной вой, но со страху он никак не мог вспомнить, где он его слышал. Потом короткий вскрик и жуткое хрипение услышал Кухня.

Все кончилось. Секунду тишина давила на уши, и сразу врубилась сирена. Издалека возник свет, и Кухня рассмотрел, что он в трех метрах от асфальтовой главной аллеи. На ней корчился в судорогах человек. Кухню как пронзило — это был Гриша, знакомый глухонемой. Свет набирал силу, уже слышался шум автомобильного двигателя. Перед машиной бежал человек. Ему бы надо мотать с дороги — от машины не убежать, но он, видно, совсем потерял голову. Дружно завизжали тормоза, и прямо напротив Кухни остановился милицейский автомобиль. Оттуда выкатился человек и закричал: «Стой!» Выпалил из пистолета — раз и два.

— Не стреляйте! — закричал уже знакомый плачущий голос. — Не стреляйте! Я иду!

Еще один милиционер вышел из машины и склонился над бьющимся в припадке Гришей. Кухня еще раньше видел, как это у Гриши бывает.

— Я иду! Не стреляйте! Я иду!

В свете фар Кухня рассмотрел обладателя плачущего голоса — жалкого человека в свитере. Он шел с поднятыми руками и повторял:

— Я иду!

— Руки на капот! — приказали ему.

Он лег на капот, его обыскали.

— Чей пиджак? — Милиционер поднял с земли какой-то хлам.

— Не мой! — испуганно сказал тощий. — Это… его, глухонемого.

— Помоги!

Тощий в свитере помог погрузить бьющегося Гришу в машину. Сел за ним следом. Машина резко взяла с места. Наступила робкая тишина. Кухня пошевелиться боялся — не понимал, куда делся третий из этой мрачной компании. И тут он услышал треск сучьев под ногами идущего человека. Он, видно, прятался в кустах у дороги. Сейчас шел и матерился, не таясь, на чем свет стоит. Прошел совсем рядом. Запах винного перегара повис в чистом ночном воздухе. Человек уходил, не переставая лаяться на все кладбище.

Только Кухня перевел дух, как рядом прошелестело: «Кухня!» У Кухни ноги размякли, как две сосиски. Он бы закричал от нового ужаса, но чья-то рука закрыла ему рот. «Тс-с-с!» Это был Винт.

Они услышали из темноты неясный металлический звук. Постояли немного, и звук определился. Так звякает лопата, когда штык натыкается на камешки в рыхлой земле.

Больше всего на свете хотелось домой. Они неслышно выбрались на аллею и до самых кладбищенских ворот шли чуть не на цыпочках.

Прошлую ночь Винт ночевал в Париже у Гриши — местного немого и дурачка. «Замерз под утро, елки!» — вспоминал он, пока они торопились на свою улицу. Весь день он приятно ничего не делал, только сбегал в город передать Кухне записку. Вечером они с Гришей пили чай — увидели свет ручного фонарика на кладбище.

— Ты же знаешь Гришу, — сказал Винт, — упрямый ишак! Командовать любит. Побежал скандалить, я за ним.

Остальное Кухня видел сам.

Кухня мышкой пробирался к кровати. Бабушка приподняла голову с подушки, закричала, как в лесу:

— Севка!

— Ну что ты? — зашептал внук. — В туалет сходить нельзя?

Ему показалось, он и не спал вовсе. Только закрыл глаза, загремела чайником бабушка на кухне, просыпались родители за стеной. Винт обещал зайти пораньше, и Кухня умылся, оделся и был готов идти намного раньше, чем всегда. Переживал за велосипед на кладбище. Отец собирался провожать сына в школу, вероятность не увидеть велосипед никогда в жизни увеличилась.

— Ты что в такую рань? — подозрительно спросил отец.

— То тебе не нравится, что поздно, теперь плохо, что рано!.. Я дежурный сегодня, надо пораньше в школу… Ты сиди, я сам.

— Один такой ходил сам, теперь его с милицией ищут.

— Да уж дома Винт! — вырвалось у Кухни.

— Откуда ты знаешь? — отец перестал есть.

— Чувствую, — извернулся Кухня.

Тут раздался знакомый свист. Во дворе стоял Винт.

При дневном свете на кладбище было все по-другому. Они битых полчаса разыскивали яму, куда упал Кухня. Нашли. Велосипед был целый. У Кухни на сердце полегчало. Они вытащили велосипед и попытались определить место вчерашних событий. Кухня нашел памятник, за которым он ночью прятался. Отсюда они увидели женскую фигуру в черном под запоминающимся большим деревом. Для начала разговора Кухня вытащил несколько неживых цветков из венка на чьей-то могиле.

Они остановились около свежего могильного холмика. Кухня положил на него цветы. Нестарая бабушка в черном сидела около такой же могилы метрах в четырех. У нее горела тоненькая свечка, воткнутая в землю.

— Скажите, — начал Кухня, — а зачем у вас свеча?.. Бабка глянула на них, долго соображая, что от нее хотят, потом сказала:

— Поминальная. Что я мужа не забыла и помню…

— Эх! — сказал Кухня. — А мы не взяли. Разговор завязался.

— Кто у вас? — спросила бабка, чтоб только отвлечься от своих нерадостных мыслей.

— Сестра, — сказал Кухня, — вот его сестра… Он показал на Винта.

Винт не знал, как выглядят братья умерших, на всякий случай стал смотреть на небо.

— Сколько ж ей было? — продолжала бабка, думая о своем.

— Девять лет, — сказал Кухня.

— Такая маленькая, — вздохнула бабушка. — Как же так?

— Утонула, — сказал Винт.

— Плавать не умела, — пояснил Кухня, — а так бы ничего…

Винту очень не нравился разговор о сестре-утопленнице, он пошел напрямик:

— Скажите, у вас с могилой все в порядке?

— Как это? — насторожилась бабка. — Как понять — в порядке?..

— У нас весь холмик разворотили, — сказал Кухня.

— У меня тоже, — поделилась бабушка, — это я еще в порядок привела… А то прямо сапожищами все истоптано…

— Кто ж это? — хитро спросил Кухня.

— Да эти пропойцы, — сказала бабка, — копали новую яму, ну и натоптали…

Бабушка говорила очень невнимательно. Видно, мысли у нее были не здесь и очень важные. Потом вдруг сразу живо поднялась, взяла большую сумку, на которой сидела, пошла.

— До свидания, — крикнул Кухня вслед.

Она остановилась, обернулась, ничего не сказала, кивнула головой и ушла.

— Странная, — сказал Винт, — заторможенная…

Свеча на бабкином холмике под большим деревом догорала. Вокруг могилы действительно все было истоптано.

— Это дерево я хорошо помню.

— Я тоже, — сказал Винт.

— Значит, здесь они и копали.

— Копали — я не видел, — сказал Винт.

Они решили восстановить события по порядку.

— Вот отсюда мы шли. Гриша впереди, я сзади. Потом раздался крик… — рассказывал Винт. — Потом Гриша побежал, а я отстал, испугался. Он-то не слышит ни фига — храбрый…

— Может, это вампиры? — выдал Кухня.

— Да ладно! — отмахнулся Винт.

— Это я так, для разговору… Надо всякие версии проработать.

Винт согласился насчет проработать.

— Значит, им надо было раскопать могилу… — предположил Кухня.

— Зачем? — спросил Винт.

— Может, у покойника кольцо с бриллиантом?

— Кто ж с бриллиантом хоронит?..

Вернулись к Кухниной могиле.

— Вот тут один догнал другого и говорит: «Ты разбогатеешь…» — вспоминал Кухня.

— Кто ж от богатства бегает?..

— Потому что испугался крика. Вот такой был крик: «А-а-а!»

— Я слышал, — кивнул Винт. — А кто кричал?

Кухня задумался, потом сказал неуверенно:

— А может, они сами и кричали.

Винт вздохнул.

— А что? Ты не слышал? Бывает, хоронят покойника, а он живой. Тут не так заорешь!

— Кончай ты! — поморщился Винт.

— Придумай ты — получше! — разозлился Кухня. — А то стоит как обмороженный. Ты что предлагаешь?

— Я предлагаю плюнуть на это дело. «Куда ночь — туда и сон» — есть такая поговорка…

— Ну уж нет, — сказал Кухня. — Я этого так не оставлю. У тебя каждый день такое случается?

— Хорошо, что не каждый, — буркнул Винт.

Короче, на Кухнином велосипеде они вместо школы покатили в больницу. Гришу всегда, если припадок, возили в больницу.

Эти сотрудники в белых халатах заразились бестолочью от больных. По третьему кругу Кухня с Винтом хотели выяснить, в какой палате лежит Гриша, — бесполезно. Давай им фамилию, адрес, чем болеет и кто доставил. Нашли наконец чуточку сообразительную докторшу.

— Мы его отпустили, — сказала она празднично, — у него прошел приступ эпилепсии. Потом за ним пришел родственник…

— Какой? — хором спросили ребята.

— Какой-то родственник.

Никогда никакой родни у Гриши не было.

 

Глава вторая

Бег в мешках

Эти два паразита мальчишки на кладбище все испортили. Еще бы минута, и она вспомнила, что у нее из дома украли. Перед самым их приходом мысль зацепилась за что-то ясное и понятное, но привязались малолетки, и все ушло.

Значит, так: кто-то влез в ее дом…

С чего началось: у пожилой женщины Тихоновой умер муж. Хоронили его хорошо, с оркестром. На поминки пришло много гостей, некоторым даже стульев не хватило. Тихонов не болел, не мучился, заснул и не проснулся больше. Жена не могла привыкнуть к его смерти. То вдруг вспоминала хорошее, то злилась, что за всю зиму он не починил забор, куда въехал чей-то грузовик.

Тихонша было уличное прозвище Тихоновой. Именно так — Тихонша, с ударением на первом слоге. Женщина она была крикливая, бестолковая, но хозяйственная.

Муж умер в четверг, а к вечеру пришла телеграмма: «Поздравляю большой удачей. Шиш». В горе, хлопотах, заботах никто не обратил на это серьезного внимания. Может, почта напутала. На следующий день обряжали покойника — принесли новое: «Не горбись. Шиш». Это уже походило на издевательство. Ее сестра поджала губы, неприятно покачала головой. «Что ты хочешь этим сказать?»— разозлилась Тихонша. Сестра недолюбливала покойного.

После похорон — два сообщения в один день: «067 050426. Жду ответа, как соловей лета». Телеграммы приходили из неизвестного города Каменец-Уральский. У Тихоновых там не было ни родных, ни знакомых. Последняя: «Не понял. Шиш», — вывела ее из себя. Тихонша пошла в милицию. Пробилась к начальнику, тот и слушать ее не захотел, сплавил к капитану Конову.

Капитан Конов раньше был чемпионом области в полутяжелом весе. Когда он шел по улице, хоть и не в форме, — никакому самому заядлому хулигану в голову не приходило пристать. Даже, в общем, хулиганить рядом не хотелось, глядя на его короткую, мощную шею и длинные руки. Он угрюмо, исподлобья смотрел на Тихоншу. Дослушал и сказал:

— Здесь угрозыск, бабушка. Вам к участковому.

— Он у нас дурак! — сказала Тихонова.

— К участковому, — как отрезал Конов.

Пришлось идти.

— Бабушка, — сказал участковый, — у милиции больше дела нет, как укрощать всяких писателей.

— Вот. Что это означает? — Она показала ему телеграмму с колонкой цифр. Ее почему-то особенно пугали именно эти загадочные цифры.

— Откуда я знаю? — сказал участковый.

— А если это мафия?

— Это не мафия.

— А что тогда?

— Может, у деда любовница была по фамилии Шиш, — пошутил жизнерадостный участковый, — мало ли что… Цифры — номер телефона.

Вот почему неодобрительно качала головой сестра Тихонши. Два месяца назад Тихонов ездил по дешевой путевке на юг. Приехал загорелый, чужой, нахальный. «Как там?»— спрашивала она. «Никак!»— весело отвечал муж. Никак и все. Ей это не понравилось, и сестре не понравилось. О мертвых нельзя думать плохо, но Тихонша не могла себя пересилить. В светлую память о покойном вкрадывалась горечь. Ну что это такое: «Жду ответа, как соловей лета»? Или уж совсем: «Не горбись»! Муж действительно был сутулый, она сама твердила: «Распрямись, не ходи крючком!» Тихонша имела право, жена, а тут развязно: «Не горбись».

Они сидели у сестры, горевали. Пришел племянник — молодой, ушлый, серьезный. Просмотрел телеграммы. Выслушал женщин, сказал:

— Ну и что вы сидите?

— А что делать?

Он не стал тратиться на разговоры, подошел к телефону, набрал номер с телеграммы. Все замерли в предчувствии разгадки.

— Дайте мне Шишу! — требовательно сказал племянник в телефон. — Меня интересует Шиш…

Он еще подержал трубку у уха, опустил.

— Ну что? — хором спросили сестры.

— Издеваются…

Все благополучно разъяснилось на следующий день. В дверь постучали.

— Мне бы, — вошедший человек кашлянул в кулак, — Дмитрия…

Тихонша всхлипнула, отвернула голову, закрыла лицо рукой.

— Заболел? — спросил гость упавшим голосом.

Она замотала головой:

— Помер.

Незнакомцу стало плохо. Он поставил свой портфель на пол и медленно опустился на стул у дверей.

— Я думаю, почему он молчит, — сказал незнакомец.

— Так вы Шиш?! — всплеснула Тихонша руками.

Он не понял ее радости, вяло кивнул головой.

— А ведь такой крепкий мужик. Я думал, мы с ним еще… — Он не договорил, махнул рукой.

От родных не дождешься сочувствия, а тут посторонний — и так распереживался. Тихонша усадила гостя за стол, поила чаем. Они беседовали.

— Он вам ничего обо мне не говорил?

— Нет… — Она побоялась обидеть душевного человека, добавила: — Может, и говорил. Говорил, наверно, да я забыла…

Он долго, подробно рассказывал про их с Тихоновым житье на юге. Про море, про бессовестную молодежь, про беседы, и как они пили пиво. Особенно ему запал в душу случай с победой в соревнованиях по бегу в мешках.

— Это очень трудно — бежать в мешке. Там помоложе нас были, а выиграли мы с Дмитрием. Победа осталась за нашей командой: я и он. Ихний затейник выдал нам приз… Кто ж мог даже подумать о плохом?.. Мы им тогда показали, этим молодым…

Он рассказал ей про свою работу в пожарной команде, она показала ему семейный альбом с фотографиями. Шиш рассказал случай с ним и летающей тарелкой у него над балконом. От тарелки шел голубой свет, и слышалось легкое жужжание. Тихонша в ответ поведала про бабушку из пригородного села, которая нашла полный горшок денег, жалко только, деньги были старые и сейчас их не принимали в магазинах.

Подружились они окончательно на гадании. Тихонше еще никто так верно не гадал.

— Форма этого пальца, — говорил Шиш, держа ее руку в своей, — стремление к чистоте и порядку. А вот этот бугорок — беззащитность и стремление к знаниям… Бывает, вы поверите человеку, а он вас обманет?

— Еще как бывает!

— Но вы прощаете легко, потому что любите людей… жалеете их.

— Даже себя ругаю иногда!

— Две планеты управляют вами — суровый Сатурн и легкомысленная Венера… Опасайтесь молодых людей с русыми волосами…

Они прощались.

— Я в командировке. Командировку взял специально, чтоб Дмитрия повидать…

— Заходите еще.

— Если время будет, с удовольствием… А он вам обо мне ничего не говорил? — опять спросил Шиш.

Тихонше за мужа даже стыдно стало:

— Да он вообще был такой… суровый, молчун.

— А мы думали, дружить будем… Как мы с ним этот бег в мешках выиграли! Бывает же такое…

Кляня дороговизну, Шиш заплатил за номер в паршивой гостинице. Дел у него не было решительно никаких. Медведем бродил от стены до стены, бормотал что-то, махал руками, закатывал глаза к пыльному потолку. Вышел на улицу, поймал себя на том, что бежит неизвестно куда, вернулся в гостиницу. Три раза пил чай в буфете, бродил по гостиничным некрасивым коридорам.

— Ты чего маешься, дед? — спросил длинноволосый парень. Он полуголый, босиком стоял в дверях номера. Кажется, только проснулся.

— Внучек нашелся! — пробормотал Шиш и начал тыкать ключом в свою дверь.

— В буфете выпить нечего?

— Есть чего, — сказал Шиш.

— Выпьем?

Шиш развел руками.

— Я плачу, — сказал длинноволосый, — ты сходи, а я пока оденусь.

— Давай, — согласился Шиш. — Я, знаешь, лучше в магазин сгоняю. Там дешевле…

Они поровну разлили по стаканам, выпили. Пришло время знакомиться.

— Шиш.

— Класс! — сказал парень. — А я Полундра.

— Шиш Анатолий Адольфович, — сказал Шиш, — ты дослушай сначала…

Выпили за знакомство.

Анатолий Адольфович Шиш до недавнего времени работал пожарником на фабрике. Хорошая работа. Сутки работаешь — двое отдыхаешь. В «пожарке» он научился отлично играть в домино, рассказывать анекдоты, разбираться в гороскопах. Шиша уволили после отказа ехать заправлять огнетушители. Как раз в ту пятницу у него был самый черный день в году. «Окружите себя друзьями и поезжайте в деревню», — тревожно советовал гороскоп.

Теперь он временно не работал. Анатолия Адольфовича заинтересовали неопознанные летающие объекты, и он вступил в общество, которое этой проблемой интересуется серьезно… Шиш был Козерог по гороскопу. Его планета Сатурн, цвет черный, металл — чугун. Под этим знаком, кроме него, родились Марлен Дитрих, Аль Капоне, Мао Цзедун. «Они зачастую угрюмы, суровы, задумчивы, хотя это отнюдь не мешает им упрямо двигаться к цели и, несмотря ни на что, добиваться успеха! Когда его ровесники уже устали, поникли, отцвели, Козерог только входит в пору своего могущества и расцвета. Опытен, закален и еще полон сил!»

— Торчу! — хохотал Полундра. — Поливай дальше!

— Это наука! — кричал Шиш. — А ты сопляк! Вот, к примеру, мне сейчас пятьдесят пять, да? А по гороскопу Козерог добивается настоящего признания только в пятьдесят шесть.

— Ну и как дела?

— А вот так. Поехал я отдыхать на юг…

Полундра уже икал от смеха, повалился на кровать и сучил ногами:

— Перестань!

Шиш затолкал обе ноги в наволочку и скакал по номеру от окна до двери и обратно.

— Умру! — кричал Полундра.

— А потом мы победили, — сказал Шиш, — и затейник нам вручил лотерейный билет…

— Ну?!

— Он выиграл коттедж ценой двести пятьдесят тысяч долларов!

Полундра протрезвел.

— На двоих? — спросил.

Шиш печально кивнул.

— А тот не хочет делиться?

— Помер.

— Вдова в курсе?

Шиш пожал плечами:

— Молчит. Такая скотина!

Полундра встал, насвистывая прошелся по номеру.

— Я на ней женюсь, — говорил Шиш уже под утро, — хоть она, корова, и Скорпион…

— Несерьезно, — внушал ему Полундра. — Как у нее двери запираются? Какой замок?

Конов и участковый переглянулись многозначительно. Легкомысленный участковый хотел покрутить у виска пальцем, но Тихонша обернулась, и он просто пригладил волосы.

— Вот этот костюм висел за сереньким платьем, а сейчас, наоборот, — сначала серенькое платье… Даже не так! Висела белая кофточка, серенькое платьице, а уж только потом костюм…

— Так, — сказал Конов.

— Нижний ящик, пожалуйста. Я всегда мужа ругала — полезет в ящик, а до конца не закроет.

— Кого вы подозреваете в краже?

— Никого, — рассеянно сказала Тихонша. — Или вот этот медвежонок — подарок двоюродной племянницы, маленькая еще. Медвежонок смотрел не на вас, как теперь, а примерно в окно… — Она взяла медвежонка и повернула правильно.

— Что у вас пропало? — не выдержал Конов.

— Не знаю, — всхлипнула Тихонша, — столько вещей, не могу сообразить.

— Деньги у вас были?

— Были. — Она достала кошелек из шкафа, раскрыла и показала милиции: — Вот они, на месте. Хотя…

Тихонша покопалась в кошельке и торжественно сообщила:

— Лазили в кошелек! Вот эта тысяча лежала в другом отделении.

Милиционеры вздохнули одновременно.

— Вы немного расстроены смертью мужа, — мягко сказал Конов.

— Я сильно расстроена! — возразила Тихонша. — Я ночей не сплю.

— Я не спорю, — сказал Конов, — вам надо успокоиться…

— Если мне надо будет успокоиться, я психушку вызову. А меня ограбили…

— Бабушка, — застонал Конов, — нельзя же милицию дергать только потому, что вам что-то показалось! А вы еще по начальству бегаете, стучите!

Ясное дело, они принимали ее за сумасшедшую.

— Хорошо, — прорычал Конов, — пишите заявление. Только сначала найдите, что у вас украли.

Знавшие аккуратную Тихоншу глазам бы своим не поверили. На полу, на столах, стульях, диване, на кровати и подоконниках были раскиданы вещи, посуда, бумаги. Сама в черном, вдовьем платке бродила среди всего этого безобразия, бормотала вслух, потом вдруг всплескивала руками и мчалась на кухню. Отодвигала от стены тяжелый сундук, тупо смотрела на пятно невыцветшего пола под ним.

Нашлась брошь, потерянная десять лет назад, чьи-то детские башмаки. Она даже вспомнила, куда делся лотерейный билет, который муж привез из последнего отпуска. Но понять, что исчезло из дома, не получалось.

Пришел прощаться Шиш. Она поздоровалась рассеянно, а он растерялся от погрома в доме.

— У меня для вас радость, — засуетился он. — Помните, я вам говорил, что мы с Дмитрием выиграли бег в мешках.

«Господи! — сердито подумала Тихонша. — Вроде о человеке вспомнить нечего, кроме этого бега в мешках?»

Шиш достал из портфеля записную книжку, начал листать.

— Главный затейник выдал нам приз. Один на двоих. Вот вам, говорит, легковая машина.

— Какая машина?

— Шутил. Он нам лотерейный билет вручил. Есть такая лотерея «Пепси». Машину мы не выиграли, а выиграли электрический утюг! Я так записал на всякий случай номер билета, а сегодня вспомнил и проверил…

— Нету вашего лотерейного билета.

— Как это нету?! — выкрикнул Шиш.

Она удивленно посмотрела на него. «Хотел, наверно, половину утюга получить, — решила про себя. — Вот люди!»

— Он остался у Дмитрия в кармане пиджака. Так его с билетом и похоронили…

Шиш ей явно не верил:

— Вы не ошиблись?

— Как я ошибусь, если полсуток квартиру обыскиваю. Подите-ка сюда. Помогите диван открыть.

Добрую четверть часа они возились с диваном. В нем должен был лежать ковер, про который она вспомнила. Ковер был на месте. Диван никак не закрывался обратно. Может, потому, что Шиш торопился и нервничал ужасно.

— Деньги не пропали, — злобно сказал Шиш. — Что вы паникуете?!

Его было не узнать. Будто подменили интеллигентного пожарника на приемщика стеклопосуды. Сегодня даже этот, мешком ударенный, считал ее дурой…

«У хорошего человека папу Адольфом не назовут», — подумалось вдруг. Она пристально посмотрела на него. Шиш забегал глазами. «Шиш, шишок, анчутка», — припоминала Тихонша. Так в деревнях называют некрупных чертей. «Приехали!» — сказала она самой себе. Напротив нее сидит человек… Она о нем ничего не знает… Притащился в такую даль… Шиш завертелся под ее тяжелым взглядом. Казалось, он читал ее мысли. «Что ему от меня надо? — затосковала Тихонша. — Что с меня взять?!»

— Ладно, — хрипло сказал Шиш, — ухожу…

Глаза прятал. Пот выступил у него на лбу. «Знает!» — оглушительно подумала Тихонша. Этот головастик-прорицатель и пожарник знал, кто и зачем был у нее в доме! Он пятился к двери, не спускал с нее глаз, будто боялся, что ему выстрелят в спину. «Он!» — кричало у Тихонши в мозгу. Он сам и залез к ней в дом!

Шиш захлопнул за собой дверь. Тихонша видела, как он трусцой пробежал мимо окон.

— С ума схожу! — громко вслух сказала она.

 

Глава третья

Сэр

В этом году Гриша занимал самое лучшее место в Париже — трансформаторную будку. Отличное жилье с крышей и железной дверью, которую можно было закрывать на замок. Все стояло на своих местах — большой диван со свалки, где прошлой ночью спал Винт, пружинный матрац на полу, ящик вместо стола, на нем стаканы и помятый, но не дырявый хороший чайник. Винт с Кухней переглянулись. Дверь была не закрыта. Гриша здесь не появлялся.

Давным-давно, когда раскручивалась история с постройкой Комбината, по улице гоняли стадо. Каждую весну откуда-то появлялся пастух Гриша — злой, волосатый, глухонемой. С виду он походил на ненормального, но коров пас хорошо. Хозяйки говорили:

— Ага, ненормальный, попробуй ему в срок деньги не заплати, он тебе покажет ненормального!

Из его десяти слов еле-еле узнавалось одно. Звуки у него звучали, как под водой: задумывались в голове правильно, а пока доходили до губ, искажались. Так еще бывает, если магнитофон плохо тянет пленку. Но его понимали прекрасно, особенно если он начинал орать, когда, к примеру, хозяйка вовремя не подрежет скотине копыта.

— Ага, дурак, — говорила опозоренная хозяйка, — таких дураков поискать.

Ближние выпасы заняли под строительство Комбината. Стадо распалось, но с первым теплом в городе объявлялся Гриша. И как раньше он следил за стадом, теперь стал смотреть за кладбищем. Помогал ухаживать за могилками, хоронить, приносил стакан, если кто хотел помянуть родственника, а уж во время всяких родительских дней он был самый желанный в любой компании. Никто не назначал его ни на какую должность, никто не платил ему зарплаты. Давали — еду, немного денег. Подчинялись ему, а если чья могила была не прибрана, старались не попадаться на глаза. Гриша мычал укоризненно, грозил пальцем, яростно изъяснялся руками на глухонемом своем языке. И человеку становилось стыдно за свою нечувствительность, лень или беспамятство.

Самое удивительное — у него был паспорт, которым он очень гордился, любил хвастаться. Тыкал в фотографию на документе, потом показывал на себя. На фотографии он был совсем непохожий на себя теперешнего: молоденький, стриженый, не подумаешь, что больной. По паспорту его звали Сергей. Откуда взялось имя Гриша, не знал никто. Гриша и Гриша.

— Тихо! Постой! — вдруг насторожился Винт. — Смотри!

Кухня увидел идущего к будке человека. Незнакомец заметил их, неуверенно остановился. Круто развернулся, пошел обратно к городу.

— Эй! — крикнул Кухня.

Человек убыстрил шаги. Ребята бросились за ним, человек оглянулся и побежал.

— Подождите! На минутку!

Они бы догнали его, человек не очень мог бегать, но у него в запасе было метров пятьдесят, поэтому он успел добежать до деревьев около кладбища и пропал.

— Чего это он? — спросил Кухня.

— Эй! — крикнул Винт.

В ответ прошелестели деревья, и далеко со станции прогудел тепловоз.

— Полный город сумасшедших, — сказал Винт.

Кухня зябко передернул плечами.

— Пойдем, а? А то опять дома попадет…

Они не сделали и трех шагов, их окликнул хриплый голос:

— Эй, вы!

Они вздрогнули, голос раздался совсем рядом. Обернулись — из-за деревьев выступил человек. Тощий, в профиль не видно, в стоптанных ботинках, мятых брюках и заношенном свитере. Обычный бомж, бродяга.

Кухня рот раскрыл от неожиданности — это он вчера пытался убегать от милиции. Наверно, у него привычка была такая — на всякий случай убегать.

— Вы чего? — спросил тощий. — Что вам надо?

— Ничего, — сказал Кухня.

— А зачем вы за мной гнались?

— Мы Гришу ищем… глухонемого…

— Зачем?

— Он нам приятель, — сказал Винт, — мы его ищем, а он потерялся куда-то. Вы не знаете?

— Может, знаю, а может, не знаю, — загадочно сказал человек. — У вас деньги есть?

— Нету, — сказал Винт. — Откуда у нас? — Он не узнал тощего — вчера с его места было хуже видно, чем с Кухниного.

— Есть! — сказал Кухня.

— Не ври! — Винт толкнул его локтем в бок.

— Я отдам, — сказал тощий, — клянусь. Честно! Приходите сюда завтра. Я вдвойне отдам!

— Молчи! — прошипел Кухня Винту.

— Отдаст он, как же!

Кухня рассчитал все правильно. Через двадцать минут они оказались в «шалмане». Было такое заведение неподалеку от вокзала. Попросту — пивная для не очень требовательных людей. Требовательные сидели и пили пиво в баре с официантами, а на дверях стоял швейцар. С другой стороны к бару был пристроен обширный навес, под ним — два ряда высоких деревянных столов. Люди опускали монету в автомат, получали свою порцию пива и пили стоя. Новый знакомый пристроил их на освободившееся место у длинного стола, сказал:

— Не пускайте никого!

Исчез, растворился в дымном от табака воздухе, пропал среди одинаково раскрасневшихся лиц.

— Занято! — сказал Кухня, когда перед его носом чья-то рука поставила две полные кружки.

Он сначала сказал, а уж потом обернулся и втянул голову в плечи — громадный верзила смотрел на него сверху вниз. По глазам этого орангутанга видно было, как ему хочется вылить обе кружки Кухне за шиворот.

— О, блин, компания, — сказал Винт, озираясь по сторонам, — вот бы Лину Романовну сюда…

Вернулся их тощий знакомый с кружкой пива в одной руке и полстаканом водки — в другой. Они освободили ему место у стола. Оборванец не стал терять время. Махнул водку, запил пивом. Предложил пиво сначала Винту, потом Кухне.

— Не пьем, — сказал Кухня.

Тощий не слишком огорчился, сделал хороший, в половину кружки глоток, облокотился на стол, достал сигареты. То ли он был слабый, то ли не ел давно — хмелел на глазах с каждой затяжкой.

— Зовите меня Сэр, — сказал он, — у меня такое прозвище.

Ребята хоть и сомневались, но вида из вежливости не подали.

— Сэр, — сказал Кухня, — мы Гришу ищем…

— Отлично! — сказал тощий Сэр. — Я сам его ищу!

Перекрывая беспорядочный гам, звон кружек, раздался голос:

— Сэр Фуфло!

Сэр уменьшился в росте на треть. Два шкафа по метр девяносто ждали его. На каждом было наворочено мускулов килограммов по сто, и, ясное дело, на мозги там немного оставалось. Сэр затрусил по приглашению. Ему налили, как клоуну.

— Вахлаки! — не очень громко сообщил он по возвращении. — Несут не поймешь чего! Фуфло какое-то придумали… — Он подмигнул Винту и Кухне: мол, знай наших.

— Сэр, мы Гришу ищем, — напомнил Кухня.

— Какого Гришу? — удивился Сэр. — А-а, Гришу! Ладно, пацаны, вы меня выручили, я вас. Он в больнице, заболел.

— Нету его там, мы уже были.

Известие неприятно поразило Сэра. Он тревожно огляделся.

— Вы точно знаете?

— Его увел какой-то родственник, — пояснил Кухня, — а родственников у него нет.

Сэр помрачнел еще больше. Пьяная мысль ударила ему в голову, он опасливо посмотрел на них и спросил:

— А зачем он вам нужен?

— Он нам тоже деньги должен, — нашелся Винт. — Вот вы, Сэр, сказали — отдадите, и он так сказал и пропал…

Это объяснение чуть успокоило Сэра Фуфло. Или его просто разморило, и он стал пьянеть со скоростью звука.

— Спокойно, — сказал он, — я завтра расплачиваюсь… Приходите в Париж часов в пять, я угощаю. В пять у меня будет мешок денег…

Больше из него вытянуть ничего не получалось.

— Только деньги зря истратили! — ворчал Винт.

— Не скажи. Вот увидишь, у него завтра будут деньги.

В семьях их прихода устали ждать. Скандал у Елховых не очень удался. Дядя Володя Елхов чувствовал недавнюю вину перед сыном, грудью встал на его защиту.

Худо пришлось Кухне. Отец только к соседям не сбегал с его курткой.

— Нет, ты понюхай! — тыкал он куртку бабушке.

— У меня нос заложило, — отмахнулась она, боясь навредить внуку.

— Голый табак! — кричал отец. — Куда это годится?! Отвязался от куртки, стал мучить Кухню:

— Дыхни! Глубже! Еще дыхни!

При этом тряс его за плечи. Приговор был недлинный:

— Завтра после школы пулей домой и ни на шаг!

Припомнили такое, о чем он думать забыл. Например, что первая его оценка была двойка.

— Вы бы еще детсад вспомнили!

Помощь пришла с бабушкиной стороны:

— Забросили мальчишку. Конечно, волчонком растет.

Тут родители заново оживились и понеслись выяснять, в кого Кухня такой.

— Я сам займусь твоим воспитанием! — решил отец.

— Уже каникулы скоро, — пискнул Кухня.

— Зато на следующий год ты будешь у меня отличником. При чем здесь табак, которым куртка пропиталась в пивной, и его успеваемость, никто объяснить не мог. По опыту, отцовского пыла ненадолго хватало, но неделю он мог испортить вконец.

На следующий день после школы Винта даже на порог не пустили.

— Нету его, — сказала бабушка.

— А куда ж он делся?

— Не твое дело. — Она закрыла дверь.

Кухня играл с отцом в шахматы. Услышал свист с улицы. Вскочил.

— Сиди тихо, — сказал отец, — хуже будет.

— Кухня! — донесся тоскливый призыв со двора. Они договаривались подскочить в Париж около пяти, а уже было половина шестого. Винт послонялся около Кухниного дома, надеялся, тот сумеет выбраться. Время шло, надо было ехать, хотя бы одному.

Дверь в трансформаторную будку была открыта. Гриша не объявился.

Сэра тоже не было. Другого Винт и не ожидал. «Мешок денег! — хмыкнул он. — После стакана водки ему вагон с золотом мог почудиться!» Можно было возвращаться домой и смотреть телевизор.

Винт решил подождать. Сидеть и выглядывать богатого дяденьку было скучно и холодно. Винт походил, пособирал щепок на костерок. «Все правильно, — думал он, — может, этот Сэр ванну из шампанского принимает!» Он сложил из щепок шалашик, так хорошо загоралось, без бумаги. «С миллионером понятно, — думал он, — но куда делся Гриша? Если он не в больнице, то тоже вот-вот должен объявиться. Он всегда старался до темноты». Винт долго искал спички в полутемном Гришином жилище.

Он вовремя услышал хруст шагов — весь двор бывшей электростанции был усыпан битым стеклом. Из темноты на свет было хорошо видно человека с длинными волосами. Он оглядывался любопытно — явно был здесь впервые и не знал, например, про обитаемую трансформаторную будку. Закурил, поглядывая в сторону города, вдруг отбросил сигарету, спрятался за углом.

Сэр торопливо шагал к будке, в каждой руке у него было по полному полиэтиленовому мешку. Человек шагнул Сэру навстречу. Винт не видел, но почувствовал — тот чуть не заплакал при виде незнакомца. Он, наверно, с самого города мечтал очутиться в Гришиной хибаре, присесть и отдохнуть. Незнакомец захохотал неожиданно, ни с чего, приседал, хлопал себя по коленям, ржал.

Резко прервал смех, спросил через губу, с презрением:

— Че ты трясешься? Не рад?

— Как ты узнал, что я здесь?

— Сам проболтался. Веди в гости.

Винт заметался по каморке, ему совсем не хотелось показываться на глаза этому весельчаку. Диван у Гриши был точь-в-точь как у них дома, только старее и поломанный.

Винт вспомнил про младшего брата, который решил спрятаться в диване, чтоб о нем затревожились и стали искать. Брата сразу не хватились, и он уснул под пружинным сиденьем. Мать чуть с ума не сошла, пока он там не проснулся и не начал орать со страха.

Винт взялся за край сиденья, оно легко поднялось. Он лег на пол и опустил над собой пыльное сиденье с ржавыми пружинами.

— Менты сюда не заглядывают? — входя спросил длинноволосый. — Как тут в кайф, слушай! Давай жить вместе?

Он упал на диван, и пружины над Винтом заскрипели, посыпалась труха.

— Мне выпить надо, — скрипуче сказал Сэр, — я выпить хочу. Можно?

— Ты славно затарился! — сказал незнакомец. — Бабу ждешь?! О, какие напитки? Пей, разрешаю. Я ж не зверь.

Прямо перед Винтом дрожащая рука Сэра ухватилась за горлышко красивой бутылки.

— Открыть не можешь?!

Незнакомец забрал у него бутылку, ругнулся.

— Сейчас я ее.

Он пошел к двери. Сэр сидел тихо, не шелохнувшись.

— Кто здесь?! — заорал незнакомец с порога. — Ты, гнида, кто здесь есть, я тебя спрашиваю!?

Сэр захрипел. Незнакомец, наверно, передавил ему горло воротом рубашки.

— Чей там велосипед? Во дворе?

— Мой, — хрипло сказал Сэр.

Винту под диваном немного полегчало.

Сэр от толчка завалился на ящик, где сидел раньше.

— У тебя на штаны не хватает. Откуда велик?

— Украл.

— Я тебе сказал — деньги сегодня получишь.

— Думал, обманешь.

Веселый гость успокоился.

— Не вижу, куда лить. Стакан есть?

Сэр не мог больше терпеть, раздалось бульканье. Он выпил из горлышка, счастливо выдохнул.

— Сейчас, — пробормотал он, — я свечку купил. Сейчас…

Он долго искал коробок. Сломалось две спички в его нетвердых руках.

— Дай сюда!

Незнакомец уверенно чиркнул о коробок, осветилась каморка. Прямо перед лицом Винта стояли ноги в новеньких кроссовках. О таких мечтали все пацаны на улице. «Рибок»— ясно при свече читалась надпись фирмы. Стоили они отцовскую зарплату, если не больше. «Рибок»… Забулькало спиртное в стаканы.

— За нашу победу! — сказал гость.

Сэр доставал из мешка и раскладывал закуску. Незнакомец молча жевал. Удивительно, но Сэр совсем не опьянел.

— Ты зачем приехал? — спросил он.

— Повидаться.

— Мы виделись сегодня, когда ты мне деньги давал.

— Чем ты недоволен?

Сэр помолчал.

— Ты Гришу… убил?

— Этого придурка? — лениво спросил незнакомец.

— Он безобидный…

Гость расхохотался. Он странно веселился — вдруг начинался хохот, обрывался сразу, вроде он себе рот зажимал ладошкой.

— За что ты его, Полундра?

— А чтоб не болтался под ногами. Он не такой уж дурак. Что-то там соображает своими тухлыми мозгами.

— Ты меня убьешь? — тихо спросил Сэр.

Полундра молчал. Ему доставляло удовольствие смотреть на потевшего от страха жалкого алкоголика.

— Ты же молчать обещал насчет кладбища.

— Буду! — выкрикнул Сэр.

— А по пьяни? С дружками? А в ментовку попадешь?!

— Я уеду. Я на Черное море поеду.

— Хорошая мысль, — вяло сказал Полундра.

— Уеду, клянусь! Ты меня никогда не увидишь.

— Откуда ты знаешь, что этот придурок не в психушке? Проверял, что ли?

— Нет, что ты, Полундра, — засуетился Сэр, — этот пиджак на тебе, он же ведь с Гришей уехал в психушку. Ну я и подумал…

— А, пиджак…

Труха опять посыпалась на Винта, заскрипели пружины. Наверно, Полундра снимал пиджак.

— Держи.

— Зачем он мне?

— Я тебе его дарю, — сказал Полундра тоном, после которого от подарков не отказываются.

— Спасибо.

— Живой твой придурок. Мы с ним повидались, а потом его опять в психушку забрали. Можешь его навестить.

«Врет!» — подумал Винт под диваном.

Они еще выпили. Гость засобирался уходить. Сэр проводил его до порога. Долго стоял там, хотел быть уверенным, что тот не вернется и не спрятался за дверью. Прошаркал к столу, сел.

— Вылезай! Он ушел.

Винт выбрался из-под дивана.

— Что ж ты велосипед не спрятал?

— А как вы узнали, Сэр, что я здесь?

— Твои ноги с моего места видно.

На ящике стояло несколько бутылок с иностранными наклейками, яркая ветчина лежала на чистой бумаге, из пакета выглядывала палка дорогой колбасы. Свеча горела не простая, с золотыми прожилками, толстая.

— Выпьем? — предложил Сэр.

— Я не люблю, — сказал Винт.

— Я тебе сладенького, — суетился Сэр, — видишь, банан нарисован. Бананом пахнет… и крепость, на, почитай.

— Не по-русски, — сказал Винт.

— Крепость читай там, сбоку. Крепость по-русски…

— Двадцать пять процентов.

— Видишь, — сказал Сэр, — это детям можно…

Винт налил себе капельку.

— Где твой дружок?

— Из дому не выпускают.

— Значит, нахулиганил.

Сэр выпил водки из темной бутылки. Винт отхлебнул сладкую зеленую жидкость из своего стакана. Действительно, было совсем не горько, вкусно пахло бананом. В животе стало тепло.

— Вот мой долг… — Сэр достал из кармана пачку денег, не считая отделил часть.

— Это много, — сказал Винт.

— Ничего, — сказал Сэр, — вы хорошие ребята, не жалко…

Он оглянулся тревожно и опять начал пить. Винт когда-то читал про землетрясения. Ни один прибор не может определить, когда земля начнет уходить из-под ног, самый ученый академик не знает времени извергаться вулканам и рушиться зданиям, а глупое зверье чует без всяких приборов. Сэр своей паникой просто звал на себя беду. То шептал, то начинал кричать, прислушивался к чему-то, срывался с места, бежал на улицу смотреть в сторону города. Пил все время — жадно, много и часто.

— Зачем он приходил? — в десятый раз спрашивал он себя.

— Кто этот Полундра? — спросил Винт.

— Ужасный, — сказал Сэр, — ужасный, ужасный, ужасный… Он человека может убить. Запросто. Возьмет какую-нибудь железяку и по башке. Ему ничего не стоит. Не вздумай попадаться ему на пути. Увидишь и прячься сразу. Ни в коем случае, ни за какие деньги…

Он снова налег на водку.

— Умеют делать! — говорил он, разглядывая бутылки. — Такую водку можно пить. На здоровье!

Замолк, с ужасом уставился на подаренный гостем пиджак. Подобрался к нему, как к змее, потом взбесился. Швырнул пиджак со всей силы на пол и начал топтать. Винт подтянул ноги, чтоб ему не мешать. Сэр скакал на пиджаке, и тень его на стене прыгала и ломалась. Он утомился, сел, дышал тяжело. Вдруг подозрительно посмотрел на Винта и сказал:

— Что я тебе сейчас сказал?

— Ничего.

— Если я что-нибудь скажу, не запоминай. Это опасно. Не надо тебе ничего запоминать.

Ему стало холодно, он обнял себя руками за плечи, но его заколотило еще сильнее. Винт закрыл дверь, но все равно у Сэра зуб на зуб не попадал, тряслась сигарета во рту. Винт отряхнул пиджак, накинул ему на плечи. Тот пригрелся, успокоился. Руки перестали ходить ходуном, он смог выпить еще стакан. Это не пошло ему на пользу. Он вдруг взвизгнул, сбросил пиджак.

— Ты кто?

Тут уж Винту стало не по себе. В глазах у Сэра пропало всякое соображение, он уставился на него слепыми, белыми глазами. Винт потихоньку начал подвигаться к выходу.

— Куда?!

Сэр хотел схватить, достать его рукой, промахнулся и плашмя лицом грохнулся на бетонный пол. Попытался подняться, не смог. Речь его стала бессвязной, он скрипел зубами и грозил кому-то тощим кулаком.

Винт замучался поднимать его с пола. Кое-как уложил на диван, накрыл пиджаком и задул свечку.

Паршиво было на душе. Все-таки состояние передается от одного человека к другому. Ярко полыхала на комбинатовской трубе реклама АСС. Даже от нее сегодня вечером веяло жутью.

— Как ты мог?! — орал Кухня утром по пути в школу.

— Так и мог, — виновато гудел Винт.

— Продался за какую-то мелочь! — Он потряс пачкой денег, которые Винт принес от Сэра.

— Ты бы сам попробовал!

— Он бы у меня в две секунды раскололся. Ты зачем пошел? Ликер пить? Ты пошел все у него разузнать.

— У него белая горячка! — возмутился наконец Винт. — Он зарежет и думать забудет. Я после всю ночь уснуть не мог.

— Давай не пойдем на первый урок? — предложил Кухня у самой школы. — А то Сэр денется куда-нибудь, и мы ничего не узнаем.

— Не узнаем, и хорошо. Меньше знаешь — дольше проживешь. Первые два урока Лины Романовны, забыл?

— А после школы мне надо домой. Пулей…

— Никуда Сэр не денется, — сказал Винт, — знаешь, у него сколько водки. С географии сбежим…

На виду у всего класса Кухня затеял считать деньги, неожиданно на них свалившиеся. Винт поглядывал на него с неодобрением. Кухня слюнил пальцы, неторопливо складывал купюры, туманно смотрел в потолок и шевелил губами. Полкласса считали вместе с ним про себя.

— Кухтин! — сказала Лина. — Сейчас отберу!

Кухня прервался, не досчитав, небрежно сунул деньги в карман, вздохнул утомленно. Давно пора было показать народу — они с Винтом умеют делать бизнес, если им хочется!

— Слушай, — подвалил Бряндя на перемене, — вы не займете до понедельника.

— Не займем, — сказал Кухня.

— Сейчас, — сказал Винт, — мы и трудились, чтоб тебе занять до понедельника…

Они произвели впечатление. Даже Симакин подошел и предложил купить почтовую марку с Гитлером.

— На фиг нам твой Гитлер? — опешил Винт. — Что у нас, деньги лишние?

— Хорошее вложение капитала, — сказал Симакин, — она через пять лет будет стоить в двадцать раз больше…

— Мы ее и через пять лет не купим, — сказал Кухня.

— Деловые! — вздохнул Винт. — Приклей себе эту марку знаешь куда?!

Всем классом пошли смотреть на героя Селезнева — ничего особенного, так себе — маленький, толстый, румяный. Но важный, чувствовал общее внимание и только на цыпочки не вставал, чтоб его лучше видели.

— Чума! — сказал Винт.

Селезнев из шестого класса взял и специально левой рукой написал на листке бумаги в клеточку: «Положи деньги в парке под памятником 312 погибшим за свободу борцам, а то с твоим сыном будет несчастный случай». Положил эту писульку в конверт, заклеил, отправил по почте своей маме. Поначалу все шло отлично. Его не пускали в школу, он торчал круглые сутки у телевизора, жрал конфеты. Мать места себе не находила, боялась за своего ребенка. Несчастный случай с сыном, то есть с Селезнем, все-таки произошел. Его поймала милиция, когда он притащился к Тремстам двенадцати за мамиными деньгами.

— Тоже мне! — сказал завистливый Кухня. — Герой.

Про этот бизнес областная газета написала целую статью с фотографией Селезня.

— Верь мне, Винт, — сказал Кухня, — если мы распутаем это дело, про нас не так напишут…

Второй Линин урок тянулся дольше учебного полугодия.

Они даже портфели не взяли, думали, успеют обернуться до конца занятий. Бежали всю дорогу. Натолкнулись на длинноволосого человека, идущего навстречу, пробормотали извинения, побежали дальше. Человек стоял и смотрел на две мальчишеские фигурки, пересекающие шлаковые завалы перед Парижем.

Сэр был мертв. К нему даже подходить не надо было — мертвее не бывает. Отважному Кухне стало плохо, он вышел за дверь. Винт никогда не видел таких страшных покойников. Глаза у Сэра были открыты, зубы оскалены, правая рука скрючена у горла.

На столе стояла простая поллитровка с водочной наклейкой. Других не было. Винт пересилил себя, взял бутылку и понюхал из горлышка — пахло водкой.

Обратно они бежали раза в два быстрее.

— Дяденька! — закричали они издалека. — Постойте! Слышите?!

Человек остановился и ждал их. Это его они толкнули минуту назад.

— Там мертвый человек лежит. Надо что-то делать! — задыхаясь говорил Кухня.

— Где?

— Вон там! Мы пришли, а он уже мертвый…

Винт не произнес ни слова, он не отрываясь смотрел на кроссовки фирмы «Рибок» на ногах незнакомца.

— Надо же! — сказал человек. — Срочно звоните в милицию. Срочно, а я их тут встречу.

Винт боялся поднять на него глаза. Человек бы сразу догадался, что его узнали.

— Торопитесь, — сказал человек, — телефон там, у кладбища. Я жду здесь.

Они побежали.

— Надо срочно проверить, живой Гриша или его тоже убили, — задушенным голосом сказал Винт.

Кухня остановился, икнул.

— Так Сэр не это… Не из-за пьянства?..

— Его отравили… Там бутылка на столе — вчера такой не было!

— Кто?

— Не оборачивайся, — прошептал Винт, — его зовут Полундра.

Кухня и минуты не вытерпел, оглянулся. Человек в белых кроссовках пропал, исчез, вроде его никогда и не было, привиделся.

Из телефонной трубки кричал милицейский голос:

— Кто сообщает? Фамилия? Кто сообщил?!

Винт посмотрел на Кухню.

Тот забрал у него трубку, повесил.

Люди говорят: «дурдом», «полный дурдом», «тебе в дурдом пора». Настоящий дурдом — психиатрическая больница, похожая на все остальные больницы. Уже во дворе пахнет лекарствами и больничной манкой. Приходят родственники с передачами и детьми, быстро ходят женщины в белых халатах, вокруг растут тополя. Другое дело внутри — везде решетки на окнах, а на дверях нет ручек, чтоб их открывать. Да и врачи очень странные. Прошлый раз докторша была добрая тетя, а сегодня смотрела на них уж очень внимательно и серьезно. Может, вспоминала, нет ли там пары свободных коек для двух подростков. А уж говорила такое — волосы на голове шевелились. Будто Гришу выпустили вчера, а он напился и напал на женщину с ребенком.

Кухня тоскливо посмотрел на окно в решетках, проглотил слюну и сказал:

— Он безвредный. Это у него вид такой. Не очень…

— Привезла его милиция, — сказала доктор, — в наручниках. Он оказывал сопротивление, бесновался, кричал.

— Он кричит, — пояснил Кухня, — если где когда непорядок. Так просто он кричать не будет. Это его специально разозлили…

— И напоили специально?

— Он не пьет, — сказал Винт, — это ошибка…

Почему-то на слове «ошибка» врач недовольно вздохнула. Вытащила из халата ключ — такие ключи у проводников в поезде, — открыла им дверь кабинета.

— А свидание можно? — робко спросил Кухня.

— Нет.

Кухня давно забыл про «пулей домой». Они сидели на бревнах. Их консультировал опытный человек — у него брат лежал сейчас в этой больнице.

— Хуже, чем ваш сделал, не придумать. За одну драку, за одну женщину, за одну выпивку — торчать здесь не переторчать.

Ребята молчали расстроенно. Они сами не ожидали от Гриши.

— Подстроили, — сказал Винт, — он не такой.

— Если б нам дали с ним поговорить, — сказал Кухня.

— Не дадут, — сказал брат больного, — это они не любят. И прогулки отменят. Можно проверить.

Они шли за ним вдоль высокого забора с колючей проволокой наверху. Путь их новому приятелю был знакомый — до большой щели в плотной ограде. Брат сначала сам посмотрел вовнутрь, потом подпустил Винта и Кухню.

Забор огораживал большой двор, по которому ходили наголо остриженные люди. То есть не все ходили. Кто-то сидел на траве под деревьями, некоторые — на скамейках. Люди как люди, только лысые да одеты в полинялые пижамы или халаты. Они разговаривали, спорили, смеялись — вроде дома отдыха.

— Чем же они сумасшедшие? — спросил Кухня. — Тихие такие, и не подумаешь.

— Они, брат, такие смирные, что договориться друг с дружкой не могут. Вон, вишь, спорят. А если б они договорились — они б этот дом разнесли напрочь…

Гриши среди больной публики не было.

— А я что говорил, буйных не пускают, — сказал брат больного, — будет себя хорошо вести, разрешат гулять, а то и свидания дадут… Моего тоже нет.

— А убежать они не могут?

— А как?

— Через забор.

— Куда ж они в таком одеянии? Их первая милиция сграбастает. Да вон и санитары наблюдают.

Они и не заметили санитаров. Двух больших мужиков в белых халатах. Те и не охраняли особенно, сидели в тени, курили и разговаривали.

— Как вы думаете, — спросил Кухня, — когда нашего выпустят?

Брат больного пожал плечами:

— Мой брат девятый год лежит.

— Никак не вылечится? — охнули ребята.

— Бывает, вылечится месяца на два, а потом опять сюда…

— Да-а-а, — сказал Винт, — вдруг неделю проболеешь, и то от скуки деваться некуда…

— У нас другое дело, — сказал Кухня, — понимаете, он не больной, по ошибке.

— И у меня по ошибке, — согласился брат больного, — тут половина по ошибке.

— Ну да? — не поверил Винт. — Кому ж это надо столько народу кормить?

— Родственникам, — сказал брат больного, — некоторым родственникам очень выгодно. Вот у моего брата была жена, так?

Ребята кивнули.

— Такая… жалко, вы еще пацаны, вам всего не расскажешь.

— Говорите, говорите, — сказал Кухня, — мы всякое в жизни видели.

— Так вот, восемь лет назад мой брат почувствовал неладное. Он вечером выпивал обязательно, без этого уснуть не мог. Днем на работе — никогда, а вечером выпивал, крепко выпивал. И вдруг по утрам у него стала болеть голова.

— Говорят, с утра надо опохмеляться, — сказал Винт.

— Пробовал, не помогало. Тогда один раз он делает вид, что пьет, а сам рюмки под стол выливает. Незаметно для нее, для этой… как ее, мать ее, ну жены. Потом ложится, закрывает глаза, вроде спит. И что бы вы думали? — Брат больного посмотрел на Винта, потом на Кухню, опять на Винта.

— Не знаю, — сказал Винт.

— Она берет доску, на которой брат обычно мясо рубил. Убирает у него из-под головы подушку, вместо нее… эту доску. Хватает его за волосы и начинает его затылком со всей силы стучать об эту тесину…

Ребята не ожидали такого поворота, даже интересно стало.

— Он вскакивает, хватает топор…

Человек посмотрел на Винта, на Кухню.

— Зарубил?! — сказал Кухня.

— Не успел — она в окно выпрыгнула…

Все помолчали, обдумывая историю.

— А зачем она так? — спросил Винт.

Человек отчаянно сморщился, махнул рукой.

— Не любила, собака, — сказал горько.

— У нас просто, — вздохнул Винт, — никакой любви.

— Ничего себе просто! — обиделся Кухня за их случай. — У нас вообще страшное дело. Каким-то людям нужно упрятать человека в дурдом.

— Может, они хотят его квартиру оттяпать? — предположил брат больного. — Или машину.

— Нет, — сказал Винт, — наш бедный…

— Может, все-таки в милицию заявить? — посоветовался с опытным человеком Кухня.

— Они с милицией заодно, — сказал брат больного. — Кто его в дурдом доставил? — Мужик развел руками: — Мафия! Они из кого хочешь урода сделают.

Кухня понял, что дома все равно влетит, и бросил об этом переживать. Как они и ожидали, их портфели забрал домой староста Симакин. Он сидел и в одиночестве смотрел фильм ужасов по «видику».

— Пятый раз смотрю, и все равно страшно, — похвастался он. — Хотите, на начало поставлю.

— Не надо, Вася, — вежливо отказался Кухня, — а то мы домой побоимся идти.

Вокруг такое творилось, а люди ходили, и ничего. Все были уверены — самое страшное происходит в фильмах ужасов.

Солнце катило среди нежных облаков, светло-желтое, просто сыр в масле.

— Винт, — сказал Кухня, — хочешь, я скажу — ты обалдеешь?

— Ну?

— Там, на кладбище, никого не выкапывали. Наоборот, закапывали.

Винт обалдел:

— Что закапывали?

— Какие-нибудь ценности. Ворованные.

— Что ж они, места не могли найти повеселее?

— В том и фокус. Везде, где закопаешь, видно, что земля перекопана, а здесь нет — могила-то свежая.

— Ну, Кухня! Я б никогда не додумался.

— Это не я, — сознался Кухня, — в одном детективе прочитал. Только там убили человека и зарыли в свежую могилу. Самое милое дело. И земля перекопана, и никто не догадается разыскивать труп в чужой могиле…

Винт вдруг остановился и сказал:

— Кухня! А ты помнишь этот крик на кладбище?!

Кухня начал икать.

— Что это со мной? — сказал он. — Весь день сегодня икаю.

— Кто-то вспоминает, — хмуро разъяснил Винт.

— Родители. — Кухня опять икнул. — Значит, ты думаешь кричал тот, кого потом закопали?..

В дверь кабинета вошла Тихонша, за ней здоровый, непрошибаемый мужик с маленькими, умными глазками.

— Это мой деверь, — сказала Тихонша. Конов не стал представляться.

— Вы определили, что у вас похитили? — спросил он.

— Хуже, — глухим голосом сказала Тихонша, — тут такие дела…

— Что еще?

— Я сегодня была на кладбище…

— Короче! — чуть громче, чем надо, сказал Конов. «Нервы ни к черту!» — подумал про себя.

— Мы заявление составили. — Она дала ему три исписанных листа бумаги.

У Конова задрожала рука. Он положил бумаги перед собой на стол. «Было ясное раннее утро. Я сидела на могиле моего супруга (покойного) Тихонова Дмитрия Степановича», — прочел с отвращением.

Она сразу почувствовала неладное, когда появились двое мальчиков. «С лицами малолетних преступников» — так они ей показались. «Она в маразме, шизофреничка. — У Конова в глазах плыли строки нового заявления. — Ну а родственник? Или у них это семейное? Или, — неожиданно мелькнуло у него, — мне надо срочно в отпуск!»

— Вы на чем остановились? — Она испугалась, что он не будет читать дальше.

— На малолетних преступниках…

— Один — чистый волчонок. Дай ему палец — сразу откусит!

Имелся в виду Кухня. Про второго, про Винта, она тоже ничего хорошего не могла вспомнить:

— Или махоркой в глаза, или бритвой по лицу — ему как водицы испить.

Конов перевернул страницу. Преступники пришли попроведывать утонувшую сестру. «Потому что она вроде не умела плавать», — писала Тихонша. «В отпуск. Срочно!» — думал свое Конов. Читал: «…тогда на могиле ничего не было, один холмик. А тут появилась плита из искусственного гранита с надписью и фарфоровой фотографией. Никакой девочки там и близко не было. А лежал и лежит негр».

Коротко, по-людски, ничего не случилось. Сегодня Тихонша пошла на кладбище, и выяснилось, что рядом с покойным мужем похоронена не девочка-утопленница, а негр. «Почему негр?!»

— Вы теперь мне каждый день будете писать новое заявление? — поинтересовался Конов.

— Минуточку, — вмешался деверь, — это не новое заявление, а продолжение старых.

Конов не ошибся — деверя голыми руками не возьмешь.

— Их на разведку послали, — сообщила Тихонша, — вон, мол, старуха — дура. А ну, расспросите ее…

Деверь подтвердил ее предположения кивками.

— О чем? Что они хотели разведать?

— Вот вы и расследуйте! — сказал деверь. — Кто из нас сыщик?

Конов встал, заканчивая глупый разговор.

— Что вы собираетесь предпринять? — спросил обиженный невниманием деверь.

— Что вы предлагаете? — поинтересовался Конов.

— Это ваша работа, — надавил деверь. — Наше дело заявить.

— Ничего не собираюсь, — коротко сказал Конов.

 

Глава четвертая

Сыщик

Тихонша похудела, пропал аппетит и веселость. Она стала пугливее ласточки, круглосуточно впадала в глупую задумчивость. Человек всегда начинает бояться, когда не знает причин событий, происходящих вокруг него. Ей каждое мгновение казалось, еще чуть — она додумается до правды, и жизнь опять станет уютной.

Тихонша вслед за всеми родственниками побаивалась своего племянника. Самостоятельный был парень, хоть и безотцовщина. Он с детства отличался серьезом. Еще и годика ему не было, мать его уронила. Малыш кричал беспрерывно двое суток, думали, не выживет. Случайно один из родни побренчал у него над кроваткой денежной мелочью. Малютка мгновенно затих и пошел на поправку. Ни красивые погремушки, ни соски-пустышки, ни колыбельные песни у мальчугана не проходили. При звоне монет он вовремя засыпал, падала высокая температура, проходила сыпь.

Теперь он стал взрослым, выучил английский язык, ездил на машине «тойота», хоть и не новой, но очень хорошей.

Завел свой бизнес. Пока он еще не развернулся, но родственники понимали, кто у них будет первый в семье миллионщик. А с детства сохранилась привычка: он все время бренчал в кармане мелочью, особенно когда были неприятности и надо было успокоиться.

— Вот счет, тетя. — Он положил перед ней квитанцию за междугородный телефонный разговор. — Помните, вы от ревности помешались, и я звонил этому Шишу.

— Конечно, конечно, — согласилась Тихонша.

— Я пошел. Не забудьте оплатить.

Племянник давно внес в родственную безалаберность американский порядок. «Каждый платит за себя!» По-цивилизованному жить стало удобнее. Заплатил и роднись на здоровье, а то вечно один не доплачивает, другой переживает, что переплатил. «Например, — говорил племянник, — браки по расчету самые прочные. Статистика. Потому что не мордобой из-за ревности, а четкий экономический расчет!» Родственники соглашались: «Дружба дружбой, а табачок врозь».

Тихонша надела очки.

Не сумма ее поразила — ряд цифр телефонного номера на квитанции: 067 050426. «Жду ответа, как соловей лета, 067 050426. Шиш» — так появились эти цифры. Она бросилась к ящику, где аккуратно хранила все свои бумаги. Нашла телеграммы Шиша. Их было пять, стало четыре. Телеграмма с таинственным номером пропала. Тихонша поняла наконец, что у нее украли.

— Мне некогда, тетя, — невежливо сказал племянник, увидев ее во второй раз на дню, только теперь уже на пороге своей конторы, которая называлась офис.

Тетя Тихонша слабо махнула рукой, ноги ее не держали. Она бессильно опустилась в кресло. Племянник раздраженно побренчал мелочью в кармане.

— Что с вами?

— Мне этот пожарник Шиш сказал, что я выиграла электрический утюг…

— Вам лечиться надо, тетя, — ласково сказал племянник.

— И назвал не тот номер…

— А какой надо?

Тихонша молча протянула счет за переговоры.

— Зачем же он такой обманщик? — еще не врубился племянник.

— Он думал, я ему билет отдам.

— Но вы не отдали?! — Племянник бросил свою мелочь, и глаза у него замерцали по-волчьи.

— Билет похоронен вместе с Димой, — пролепетала Тихонша.

— И ты сказала ему об этом?! — страшным голосом закричал племянник.

Он посадил тетку в свою «тойоту» первый раз в жизни и помчал в центральный городской банк.

— Когда разыгрывалась последняя лотерея?! — требовательно спросил он у девушки в окошке.

— Неделю назад.

— Таблицу!

Тихонша подала телефонную квитанцию. Племянник проверил, и даже ему, железному, стало плохо. Номер выиграл. Коттедж в Подмосковье.

У инспектора Конова в кабинете сидели Тихонша с деверем и племянником со стороны сестры, как объяснила Тихонша. Вместе они двоих таких инспекторов могли скушать и не поморщиться.

— Я подавала заявление, что меня ограбили, а вы не послушали. А это был Шиш, и он украл телеграмму, чтоб я не додумалась насчет лотерейного билета…

— Подождите, тетя, — раздраженно сказал племянник, — не путайте. Главное сейчас — раскопать могилу.

— Если лотерейного билета не окажется, будете отвечать, — вякнул деверь.

Чтоб только не видеть эту компанию никогда больше, Конов готов был разрешить им перелопатить все кладбище.

— Это надо сделать срочно, — сказал деверь, — если мы уже не опоздали.

— А пока хорошо бы поставить милиционера около могилы, — добавил племяш.

Конов стиснул зубы — могло вылететь слово, за которое придется отвечать. Вежливо посоветовал пока наладить дежурство самим, потому что милиционеры боятся покойников, особенно ночью. Эти остолопы даже не улыбнулись.

— Теперь слушайте меня внимательно, — твердо сказал Конов, — раскапывание могилы, то есть эксгумация трупа, производится только с разрешения прокурора, в присутствии врача патологоанатома. Второе — для того чтобы раскопать могилу, я должен завести уголовное дело о смерти Тихонова. Дело я могу завести в случае, если причина смерти покойного неясна, появились какие-то новые обстоятельства…

— Они появились! — сказал племянник.

— Это для вас, а не для меня. Так нам все кладбище перевернуть придется. Кто-то носовой платок забыл в кармане покойника, кто-то зажигалку… Вы уверены, что этот лотерейный билет действительно там, а не у вас под половиком?

— Абсолютно! — сказала Тихонша.

— А я нет.

Родственники сурово и неодобрительно смотрели на Конова, который сделал вид занятого человека и бессмысленно выдвинул и задвинул ящик стола.

— Мы будем жаловаться прокурору, — сказал муж сестры.

— На здоровье. Кстати, попросите у него разрешение на вскрытие могилы. Он вам его даст, а я обеспечу техническую сторону дела.

Зазвонил телефон. На старой электростанции был обнаружен труп. Конов положил трубку, встал.

— Извините. — И показал родственникам на дверь.

— Где кабинет вашего начальника, не подскажете? — спросил деверь.

— Подскажу, — вежливо ответил Конов. — На этом этаже, как выйдете от меня, направо…

Дело было дурное. Уже при первом взгляде на труп неизвестного было понятно, что он принял спиртного сверх человеческих возможностей. Конов попросил криминалиста не тянуть с экспертизой жидкости из водочной бутылки. Хотя по одному запаху было понятно, какого происхождения напиток.

Личность неизвестного установили без всякого труда. Двум бродягам было предъявлено тело пострадавшего. Они хором признали своего приятеля по прозвищу Сэр. Выяснить, с кем он пил вчера, с кем разговаривал последним, не представлялось возможным. В их обществе не замечали ни появления своих товарищей, ни их исчезновения.

— Скрипнул, значит, — сокрушенно сказал один.

— Посмотрите внимательно, — сказал Конов. — На нем его одежда?

— А кто его знает.

— Одежда как одежда, — поддержал второй.

Конов дал себя уговорить. Не хотел накручивать лишних сложностей. Пиджак на мертвом был явно ворованный, слишком хороший по сравнению с брюками, стоптанной обувью.

Не успел Конов вернуться в кабинет, его дернули к начальнику.

— …она долбанутая, у нее крыша поехала, — говорил Конов, — то ей телеграммы шлют, то лотерея, то негры на кладбище…

Он мог распинаться еще слов на тридцать, мог закончить на этой фразе, лучше всего было помолчать. Начальник слушал его только из вежливости.

— Свободен, Конов, — сказал подполковник, — со своими клиентами разбирайся сам. Я к тебе своих дураков не посылаю? Заявления поступили?

— Она каждый день новое пишет!

— Ее право. Твоя обязанность — разобраться и не дергать начальство.

Позвонила экспертиза. Содержимое бутылки, найденной у тела бродяги по прозвищу Сэр, было технической жидкостью на спиртовой основе. Проще — отрава. Личное дело каждого — рисковать в выборе напитков. Но на бутылке была заводская наклейка. Совсем недавно случилось массовое отравление где-то в области спиртовой дрянью, проданной, как водка. Пришло распоряжение особенно внимательно относиться к подобным случаям.

Конов засел над оперативной сводкой событий за предшествующую неделю. Больше алкогольных отравлений не фиксировалось. Зато было четко прописано про покойного Сэра: за два дня до смерти его задержала милиция на кладбище в нетрезвом состоянии. Конов вздохнул. После Тихонши он про кладбища слышать не мог.

Для очистки совести Конов с нарядом нагрянул на две квартиры, где, по агентурным сведениям, торговали спиртным. В обоих случаях нашли самодельную водку в солидных количествах.

— Что ты милый?! — перепугалась первая бабка-торговка. — От моего самогона голова не болит, а ты говоришь — отрава!

Во втором случае такая же бабулька не дала делать обыск. Добровольно выставила две большие бутыли с мутноватой жидкостью. Пока составляли протокол, она махнула из первой.

— Слеза! — сказала она. — Штраф я заплачу, виновата, но чтоб из-за этой прелести человек погиб — брехня!

Она для доказательства храбро выпила из другой и не только не померла, но, наоборот, ожила. Понесла по кочкам сначала правительство, потом милицию. Лично Конову сказала на прощание:

— Свинья ты последняя, вот ты кто!

Дело можно было закрывать.

В эту ночь Конов видел сон о каком-то из своих рождений — то ли до сегодняшнего, то ли после.

— И не сопротивляйтесь, — строго сказали ему. — Идите и ловите преступников.

— Я хочу быть садоводом, — сказал Конов. — Нельзя же рождаться в одну и ту же профессию…

Ему показалось, те, которые руководят назначениями, с пониманием отнеслись к его возражениям. Его приятно захватила ласковая сила, и он вверх тормашками полетел то ли вверх, то ли вниз. Пока он летал, ему вообще расхотелось работать, но сказать об этом было некому. Дал себе слово не забыть при случае доложить заветное желание начальству, но тотчас забыл.

Он очутился в неизвестном городе. Никого не знал из людей, не узнавал улиц, домов, но понимал — город называется Судимов. Что-то мешало под мышкой, он расстегнул пиджак и увидел пистолет в удобной кобуре. Но не расстроился, а, наоборот, обрадовался. Зачем-то этот пистолет был нужен. Правда, никак не мог вспомнить, зачем хорошим людям пистолеты под мышкой.

— Ты сыщик, — сказал ему кто-то, может, просто внутренний голос сказал, — ты — сыщик!

Шла прекрасная, нужная жизнь. Он мчался за преступниками на мощном мотоцикле, отстреливался от банды, спасая восхитительных девушек, и попал в коварную западню. Его решили распилить пополам, ему вырезали сердце, били бамбуком по пяткам, привязывали к хвосту дикой лошади, жгли заживо…

Конов боялся одного: сейчас он проснется. Его вызовут к начальнику уголовного розыска, и все начнется сначала: старухи-самогонщицы, смерть по пьянке, негры на кладбище…

Он еще во дворе милиции узнал, что его ищет подполковник, не придал этому значения.

Вошел в здание, дежурный оторвался от телефона:

— Вас срочно к начальнику.

Конов попытался припомнить свои упущения за вчерашний день и ничего не припомнил.

— Как дела? — спросил начальник задушевным голосом.

Конов понял — никакие его дела начальника не интересуют, пожал плечами, с тревогой посмотрел на наливающегося гневом подполковника.

— Как с этой, с… — Начальник ткнулся в бумажку перед собой и прочел: — С Тихоновой…

— Ненормальная… — пожал плечами Конов.

— Зачем ты ее к прокурору отправил? Умник!

— Прокурор дает разрешение на вскрытие могил… Если появляются причины…

— Он дал это разрешение! — закричал, уже не сдерживая себя, подполковник. — И причина есть. Самая для тебя причина — там труп лежит…

— Правильно, — тупо сказал Конов, — куда ему деваться.

— Да не мужа, кретин! Там труп совершенно другого человека.

Сегодня ночью малахольные деверь с племянником вскрыли могилу Тихонова. Утром заявились к прокурору с повинной и жалобой на инспектора Конова.

— Если б вы послушали тетю, может, и убийства не было, — нахально сказал племянник.

— Совесть есть? — спросил Конов.

— Совести много, — сказал деверь, — денег не хватает.

— Только не надо насчет совести, — вставил племянник.

— Ну да, — поддержал деверь, — а то все кругом богатеют, а мы на том же месте.

Конов оставил милиционера на воротах кладбища встречать следователя прокуратуры.

— Перестаньте вы бренчать!!! — не выдержал Конов.

Племянник игрался в кармане с мелочью.

— Что — нельзя?

Конов пожал плечами. Рядом два мужика варили ограду вокруг соседней могилы.

— Помните? — Вдова повела головой в сторону сварщиков.

Про сварщиков Конов, убей, ничего не помнил.

— Подойдите, подойдите.

Конов неохотно сделал за ней пару шагов. Мужики перестали варить, хмуро на них посмотрели.

— Милиция, — сказал племянник, — прервитесь.

— Здесь должна лежать девочка-утопленница, так?! Десяти лет! — Тихонша ткнула в гранитную плиту на могиле.

— Нам сказали варить, мы и варим, — сипло прогудел один из сварщиков.

— Не мешайте, — прошипел племянник, — кому вы нужны!

Сварщики обиженно заткнулись. Она могла ничего не говорить. Конов и сам видел фотографию пожилого веселого негра.

— На Комбинате работал, — сказал один из сварщиков, — завещал похоронить себя по православному обряду…

На счастье, по аллее шла машина с красным крестом — приехали медики, следом машина прокуратуры. Следователем был назначен Синцов. Хуже быть не могло. Это был самый старый следователь прокуратуры, Конову приходилось с ним работать. Он мог завалить любое дело, наизусть знал все законы, болел астмой. Все ждали, когда уж погуляют на его проводах на пенсию.

Дальше пошла полная бестолочь. Пришли человек пять с лопатами.

— Куда? — спросил Конов. — Кто вас звал?

— Мы могильщики.

— Мне нужны два человека.

— Мы бесплатно, — сказали могильщики.

Следователь ехидно смотрел на Конова. Народные гуляния продолжались. Пришел директор с тремя женщинами.

— Куда вас несет?! — закричал Конов.

— Мы — бухгалтерия.

— Здесь ничего подсчитывать не надо!

— Вы просили понятых, — сказал директор.

— Два человека. Всего два человека.

При виде такой толпы только покойники не прибежали узнать, в чем дело. Но все пришедшие их навестить заспешили не пропустить что-нибудь интересное. Кое-как освободили место вокруг могилы, и двое могильщиков начали копать.

Толпа молча наблюдала за их действиями. Каждый норовил быть поближе к центру события. Милиционеры урезонивали самых рьяных. Одна из бухгалтерии умудрилась встать за спиной Синцова. Она завизжала вдруг, следователь вздрогнул — из земли показалась кисть человеческой руки.

Могильщики заработали осторожнее. Вскоре показалось плечо, а потом лицо мертвого человека.

Тихонша упала в обморок. Анатолий Адольфович Шиш с проломленной головой лежал на крышке гроба…

Дальше — хуже. Вскрыли гроб — на покойнике не оказалось пиджака с лотерейным билетом.

У Конова было пакостное ощущение боксера, получившего удар в первом раунде. Кувалдой прошел сокрушительный кулак непонятно как, в какое пропущенное Коновым мгновение. Он устоял, продолжал уходить, нырять, уклоняться, но мыслей не осталось, кроме: очутиться в прохладном углу ринга и расставить все по местам, просоображать случившееся.

— Где лотерея? — бесновался деверь. — Я вас спрашиваю — где наш лотерейный билет?

Синцов промолчал на кладбище, теперь звонил из прокуратуры:

— Прошу вас держать меня в курсе ваших действий. — Небрежно добавил: — У прокурора лежит письмо Тихоновой.

Когда она его только написать успела, еще и полутора часов не прошло. Заявление о продажном инспекторе Конове, который в сговоре с преступным миром ограбил могилу покойного мужа.

— Жду сообщений, — сказал Синцов и повесил трубку.

Конов откинулся в кресле. Не шелохнувшись, не меняя позы сидел десять минут. На десятой минуте он перестал ругать свою службу, малоумную Тихоншу, прокуратуру, начальника. Переключился на себя. «Нельзя давать себе послабления, вот что, инспектор, — говорил он себе, — ты же не в похоронном оркестре работаешь. Стоп! — У него начал оживать взгляд. — Не надо давать себе послаблений… А ты? Вчера… Сэр! Сэр…»

Конов подобрался в кресле, живо накрутил телефон:

— Морг? Инспектор Конов. Меня интересует бродяга, которого мы к вам доставили…

На счастье, Сэра не успели похоронить. Конов позвонил подполковнику. Невозмутимо выслушал ругань в свой адрес, попросил в помощь оперативника — толкового лейтенантика Гену из молодых.

— Сначала в морг, — сказал он Гене. — Нужен пиджак с тела одного покойника — бомжа… С этим пиджаком поедешь к Тихоновой. Предъявишь на опознание.

Гена уже был у дверей. Конов сказал:

— Там она будет орать, не обращай внимания — дикая…

Сам Конов вторично проглядел оперативную сводку событий. Нашел место, где рассказывалось о задержании Сэра в нетрезвом состоянии, и выяснил фамилию командира патрульной машины. Наудачу он опять был в патруле, с ним можно было связаться по рации.

— Сержант! — кричал Конов в трубку. — Как тебя зовут?

— Петр.

— Петро, просьба — дуй сюда. Срочно!

Пока сержант добирался, в Государственный банк ушла телеграмма: «Задержать выплату по билету лотереи «Пепси» за номером 067 050426».

Лейтенант Гена привез пиджак Сэра. Тихонова опознала его как принадлежащий покойному мужу.

— Ну как там вообще? — дипломатично спросил Конов.

— Вроде как бы ей выстрелили крупной солью в мягкое место, — так же дипломатично ответил лейтенант Гена.

— Обзвони гостиницы. Анатолий Адольфович Шиш. Где останавливался, как наследил и списки жильцов, которые с ним пересекались. Если, конечно, он жил в гостинице…

Сержант с патрульной машины, молодой, голубоглазый, был хороший милиционер — помнил все до мелочей, не задавал глупых вопросов, понимая, что коллега Конов крупно попал.

— Мы патрулем ехали по кладбищу, это входит в наш маршрут. Вдруг навстречу бежит пьяный, напоролся на нас, побежал от машины. Мозги, видать, совсем пропил… Я сделал предупредительный выстрел, и он вернулся к машине. Прибежал как миленький.

— Что он делал на кладбище?

— Пил, что он делал. Потом у его собутыльника начался припадок, он перепугался, бежать, а тут мы… Этого с припадком мы отвезли в психушку…

— Почему не написал об этом в рапорте?

— А что писать? Это глухонемой с кладбища, мы его знаем. Он ничего не нарушал. Мы вообще могли им не заниматься, вызвать «скорую» — и все. Так, по-человечески взяли и довезли. А у пьяного не было документов, его привезли в милицию, к утру выпустили.

Кресло заскрипело под тяжелым Коновым. Он достал из-под стола пиджак, положил перед сержантом.

— Не помнишь, он в пиджаке был?

Сержант повертел пиджак.

— Пиджак был, — сказал он, — не знаю, этот или нет. Но он не на бомже был, валялся на асфальте, рядом с глухонемым. Мы его под голову ему положили. Пол в машине железный. Так с пиджаком и сдали в больницу…

Через полчаса Конов был в психбольнице.

— Пиджак? — Неправдоподобно золотоволосая медсестра наморщила аккуратный лобик, полистала толстую книгу. — Когда он поступил в первый раз, у него был пиджак. Вот… в описи вещей записан.

— Как это в первый? — спросил Конов.

— А вы не знаете? Его выпустили, он напился и устроил в городе драку.

— Сейчас он здесь?

— В пятой палате для буйных.

— А пиджак?

Сестра мотнула кудряшками на лбу, опять полистала свою книгу.

— Нет, — сказала она, — сейчас он поступил к нам без пиджака… Его забирал родственник, — припомнила она.

— Как выглядит?

— Молодой человек с такими длинными волосами, высокого роста.

— Могли бы узнать?

Она пожала плечами:

— Наверно.

Дежурный врач проводил Конова к Грише. Тот сидел на кровати, свежестриженый «под ноль», смотрел в окно, не вступал ни в какие переговоры.

— Странная история, — говорил врач, — он наш давний клиент, но такое впервые… Такая агрессивность… Напал на женщину с ребенком. Хорошо, рядом оказался муж.

Пострадавшие от Гриши были хорошие, мирные люди. Они до сих пор не могли прийти в себя от случившегося. На их место поставь любого, такое не забудешь — ревущий сумасшедший с лопатой наперевес… Они вышли погулять с детьми. Муж со старшим ребенком пошел покупать мороженое, жена с маленькой дочкой осталась ждать.

— Кто-то обронил паспорт. Я подняла и тут увидела, как бежит этот урод с лопатой. Я еще стою и говорю громко: «Чей паспорт, граждане?» Тут он на меня и обрушился. Я закричала.

— А кто обронил паспорт? — спросил Конов.

— Я не заметила. Сразу я подумала на молодого человека. Окликнула, но он даже не оглянулся.

— Как выглядел?

— Он не обернулся, не знаю. У него были длинные волосы.

— Как одет?

— Не помню.

— На нем не было темно-синего пиджака?

— Не помню.

— А на немом?

— Немой был в рубашке без всякого пиджака. Да, — вдруг вспомнила она, — на этом длинноволосом были белые кроссовки. Я почему помню, что они были белые уж очень. Как-то не вязались с его одеждой.

— Я никакого человека не видел, — сказал ее муж, — слышу, моя заверещала. Оглянулся, а на нее навалился этот черт. Ну, я ему, он мне… Толпа собралась. Крики. Потом кто-то вызвал милицию, или она сама приехала. Этот немой и милиционера успел ударить, но его все-таки завалили, наручники…

В милиции Конова ждал лейтенант Гена.

— Шиш Анатолий Адольфович, — сказал он протокольно, — проживал в гостинице «Вокзальная». Вот список жильцов.

Он положил список на стол Конову. В списке было семьдесят два человека.

— Он как-то проявил себя?

— Нет, — сказал лейтенант, — никто ничего про него не помнит. Был и был. Одну ночь.

Конов добрался домой к одиннадцати часам вечера. Сил оставалось на донышке, он распределил их с чрезвычайной скупостью. Снял пиджак, ботинки, прошел на холостяцкую свою кухню, достал из холодильника два пива, открыл. В комнате включил телевизор, сел в кресло. Надо было отключить телефон, чтоб нормально посмотреть спортивные известия, но на это силы уже не хватило. Он сделал основательный глоток. До спорта было еще шесть минут. Пока на экране лопотала какая-то крашеная, рядом жался корявый молодой человек нерусской наружности.

Под изображением внизу побежала надпись: «Альберт, выигрывший главный приз лотереи «Пепси» — коттедж в Подмосковье».

Конов чуть ручку настройки звука не свернул…

— Вы когда-нибудь участвовали в розыгрышах? — заорала ведущая.

Конов убавил звук.

— Что я — псих?! — резонно сказал человек.

— Ха-ха-ха! — развеселилась ведущая. — А как вы рискнули купить этот счастливый билет?

— Шел по улице и купил, — неласково, с акцентом сказал корявый.

Видно было, ему совсем не хотелось радоваться своей удаче на глазах миллионов зрителей. Он все время косился в сторону, а перед ответом на вопрос тягостно задумывался.

Человек был не длинноволосый, не высокий, на нем не было белых кроссовок, по крайней мере сейчас. Конов, не отрывая взгляда от экрана, достал список жильцов гостиницы «Вокзальная» на день, когда там жил Шиш. Счастливый Алик был в списке. Бегущей строкой на экране шла Аликина фамилия, а ведущая продолжала:

— Сначала вы, наверно, прочли рекламу лотереи «Пепси»?

— Я не умею читать, — честно сказал Алик.

У Кухни родители и бабушка охали и вздыхали над чужим счастьем. Кухня расстроился. «Учишься, учишься, — думал он, — а толку из этого. Вон неграмотный…»

— Мы в гостях у Алика! — трещала ведущая. — Показывайте нам свои апартаменты, богатый вы человек!

Главное желание Алика, по всему было, оказаться в пяти сутках езды от шикарного дома, но он покорно открыл дверь — это оказалась ванная. Блестел кафель. Алик некрасиво, как в жизни, отразился в двух зеркалах.

— Вам нравится?

— Нэ слабо, — сказал Алик.

— Да! Коттедж за двести пятьдесят тысяч долларов — это «нэ слабо»!

В семье у Винта переживали за выигравшего.

— Сейчас задурят ему голову, — сказал дядя Володя Елхов, — не надо деньгами брать. Деньги уходят, а коттедж стоит и дорожает.

— Двести пятьдесят тысяч долларов! — сладко ужаснулась мать. — Это же сколько на рубли?!

Ведущая щелкнула выключателем, в комнате зажглась люстра, заиграла бликами на мебельной полировке, стеклах.

— Двести пятьдесят тысяч долларов! — стонала ведущая. — Двести пятьдесят тысяч долларов в лотерее «Пепси»! Первой лотереи такого типа в нашей стране!

Тихонша с родственниками собиралась пить чай. С появлением ведущей и неуклюжего Алика они замерли. Никто уж и чая не хотел при таком повороте дела.

— Вы, тетя, — сказал племянник, — профукали все, что можно.

— Меньше языком надо было молотить, — сказал деверь, — не расскажи ты пожарнику, где билет, мы бы сейчас были богатые люди.

Заиграла радостная музыка.

— Я теперь всегда буду играть в лотерею «Пепси»! — мрачно заявил подученный Алик.

— Торопитесь, кто не проверил свой билет! — затараторила ведущая. — Номер 067 050426 выиграл. Теперь ваша очередь!

У Конова зазвонил телефон.

— Смотрите? — поинтересовался Синцов.

— Угу, — сказал Конов. — Какая-то ерунда…

— Список проживавших в гостинице одновременно с Шишом перед вами?

— Этот Алик в списке есть, — сказал Конов.

— Когда вы можете вылететь в Москву?

— Рейс через три часа.

— Ордер на арест я сейчас организую.

— С этим арестом могут быть неприятности.

— Знаю, — сказал Синцов, — но у нас выхода нет. Мне прокурор звонил. В городе паника. Люди хотят ночами охранять могилы своих покойников. Совершенно дурацкие слухи…

Гришу выпустили на прогулку. Ребята по очереди совались в заборную щель. Все было хуже, чем они предполагали. Неугомонного немого было не узнать. Обритый наголо, он был совсем не Гриша. А прибавить сюда линялую больничную одежду, вялые движения — нормальный дурак, которого надо держать взаперти или пугать им непослушных пятилеток. Брат хронического больного не врал: тут умели из человека сделать мартышку.

Кухня встал на плечи Винта и сел верхом на заборе. Психи бурно ему обрадовались, а Гриша посмотрел и отвернулся. К неудовольствию сумасшедших, санитары согнали Кухню с забора.

— Через месяц-другой его можно будет в цирке показывать, — мрачно сказал Винт.

— Там подростки есть среди больных, — сказал Кухня.

— Ну и что? — подозрительно спросил Винт. — Что ты на меня так смотришь?

— У меня классная идея!

Идея начала воплощаться сразу. Они долго ходили по магазинам — выбирали товар подешевле. Поспорили о качестве. Винт выбил тридцать воздушных шаров. Ненадутые, сморщенные они поместились в карманах.

— Ой! — досадливо сказала мать Винта. — Стригись как хочешь. Ты уже взрослый… Подумай, на кого ты будешь похож!

Винт заторопился из дома, пока она не передумала. По пути захватил топорик из сарая. Он был нужен сделать дыру в заборе, через которую мог пролезть человек.

Винт не думал о своей красоте, хотя волос было жалко.

Парикмахерша проделала в его прическе борозду ото лба до затылка, и переживать стало поздно. Кухня увидел его, остриженного наголо, не удержался и захихикал.

— Сейчас все брошу на фиг! — разозлился Винт.

Кухня дал честное слово постричься завтра так же точно.

У забора росла здоровая старая береза. С нее двор для прогулок был как на ладони. Надуть тридцать шаров оказалось делом очень трудным, кружилась голова, в горле першило от талька — им зачем-то пересыпают шары.

Кухня остался на березе. Винт спустился, обошел забор, проверил доски, которые они заранее оторвали, и начал переодеваться. Кухня видел все это со своей березы. Пока не вышли больные, он успел надуть еще пару разноцветных шаров.

Психи гуляли вторую прогулку — им перед ужином полагалось. Винт в щель выглядел Гришу.

— Ну что ты тянешь? — прошептал он, будто Кухня стоял рядом.

Кухня рассчитал точно. Для начала медленно-медленно из березовой листвы выплыл первый шар. Его заметил один больной, побежал к месту, куда он должен был упасть. Двое других увидели бегущего товарища и не размышляя бросились вслед. Следующие два шара закувыркались под порывом ветра, важно опустились на землю. А в воздухе плыла новая партия. Сумасшедшие, кажется, решили, что наступил Новый год, и веселились вовсю. Один, самый агрессивный, захватил несколько шаров и не подпускал никого; у другого в руках шар лопнул, и он тупо смотрел на ладошку с порванной резинкой. Несколько человек азартно толкали друг дружку, изображая футбол.

Санитары опомнились, хотя и не знали, что делать в таком случае. Уже полтора десятка шаров скакали по земле, больные задрались. Санитары бросились разнимать, один снизу орал на Кухню и грозил ему кулаком.

Гриша сидел себе тихо в стороне и не интересовался возней с шарами. Товарищ у него нашелся такой же безразличный. Они сидели и наблюдали. К ним подошел Винт в отцовской пижаме. Она была на несколько размеров больше, чем надо. Винт взял Гришу за руку. То ли Гриша узнал его, то ли ему было все равно, но он покорно пошел за ним. Плохо, за ним увязался его новый товарищ. Винт отодвинул доску в заборе, подтолкнул в дыру Гришу, псих поперся следом.

— Иди отсюда, дурак! — прошипел Винт, скользнул за Гришей.

Гришиному товарищу это не понравилось, и он стал колотиться с той стороны. Подоспел Кухня и стал держать доску. Винт скинул с себя пижаму, под ней были нормальные брюки и майка. Гриша натянул Кухниного папы штаны.

Они благополучно миновали город, вышли на кладбище. Гриша хотел прямиком махнуть в свою трансформаторную будку.

— Ты совсем больной?! — кричал Кухня. — Мы тебя выручили?!

Хотелось узнать у него, какую могилу копали той жуткой ночью, когда кто-то кричал, Гриша бился в припадке, а милиционеры стреляли, чтоб остановить несчастливого Сэра.

Они опоздали. Могила, где когда-то сидела старуха в черном и у нее горела свечка в земле, была уже раскопана. То есть видно было, что ее копали, земля была рыхлой, а холм над могилой был много выше, чем тогда.

— Я тебе говорил, Винт! — расстроился Кухня, взял горсть не успевшей засохнуть земли. — Кто-то здесь уже побывал.

— Ну и плевать, — сказал Винт.

Гришу неожиданно заколотило, да так, что боязно стало, вдруг опять у него припадок начнется.

— Ты чё? — Винт подергал его за рубашку.

Гриша замычал тоскливо, показал на фотографию жизнерадостного негра на соседней могиле.

— Пойдем, ладно, — сказал Кухня. — Гриша негров никогда не видел. Боится…

Как он радовался, несчастный глухарь, когда оказался в своей трансформаторной будке. Хватал знакомые предметы — мятый чайник, кусок толстого зеркала. Даже рукой провел по стене — то ли здоровался, то ли, наоборот, не узнавал. Потом вдруг взял и заплакал.

Ребята отвернулись. Кухня вдруг вспомнил: давным-давно его отлупила бабушка. С компанией таких же, как он, маленьких идиотов он дразнил уличного дурачка. Кухня хотел отличиться, кинул камень и пробил Грише голову. Бабушка стегала его прутом, подошел немой и удержал ее руку. У него из головы текла кровь. Бабушка бросила прут, заплакала. Тут и Кухня заревел. Он почему-то испугался, что больше с ним уже никто и никогда жить не будет.

 

Глава пятая

Записки сумасшедшей

Конов не любил Москву. Больно много здесь было начальников и жуликов. Причем те и другие походили друг на друга, как родные. Даже тренированный взгляд опытного инспектора не выручал. Конов готов был спорить — если человек в Москве улыбается тебе навстречу, не орет, не лезет вперед, не знает все на свете, то он явно приехал с Камчатки в командировку или делает здесь пересадку из Самары на Калугу. Столица ничему не удивляется и всех может поставить на место. Какой-нибудь житель Бирюлева в две секунды объяснит космонавту, год проболтавшемуся в космосе, что у американцев техника сильнее. Восстань сегодня Владимир Мономах, чумной таксист скучно скажет: «А-а, ты из Киева».

У Конова были соображения насчет исправить положение — например, перенести столицу в Уральские горы. Но идеи сыщика из Судимова никого не волновали. Наоборот, у Москвы были соображения насчет Судимова, и они всегда проходили и приносили судимовцам одни неприятности.

Сегодня Москва радовала Конова. Он сразу вышел на Алика. С поезда поехал на телевидение, узнать, где может быть этот счастливец. Алик был тут, на студии, записывался на новую передачу про людей, которым в жизни везет.

— А зачем вам его? — спросила косоватая и рыжая.

Кажется, какая тебе разница, телевизионная ты крыса, уголовный розыск интересуется, он, наверно, не передачу готовит, а работает. Но вслух Конов говорил вежливо:

— Алика потеряла мама и просила его найти.

Другой человек внимательно рассматривал его удостоверение.

— А-а, вы из Судимова. А зачем он вам?

— Хочу поздравить с выигрышем.

— Юмор?

— Ну да, — вздыхал Конов.

— У него сейчас съемка в студии номер восемь.

До конца съемки оставалось немного. Конов сидел на пульте — такая большая комната с одной стеклянной стеной, все остальное пространство было напичкано аппаратурой. На двадцати экранах изгалялась ведущая. Они репетировали встречу Алика с бизнесменами, которые устроили всю эту лотерею.

— Еще раз! — кричал режиссер в микрофон здесь, на пульте. — Повторите тост! Вторая и третья камеры на господ бизнесменов! Первая на Алика и на Веронику. Готовы?!!

— Подождите, — сказала Вероника злым голосом, — у меня нос блестит.

— Дайте ей гримера!

Алик освоился, обнаглел и сейчас советовал двум банкирам и одному брокеру, как надо слушать его замечательный тост.

— Руку к сердцу, — говорил Алик, — и наклоняешься, дорогой…

Какой-то лысый прижимал руку куда-то поверх большого живота, наклоняться у него получалось не очень, поэтому он только кивал головой…

— Что с носом Вероники? — кричал режиссер.

— Готово.

— Тост!

Объявили перерыв в записи. Народ повалил из студии покурить или попить кофе. Алик предпочел пепси-колу. Он не слишком удивился появлению Конова. Глянул в ордер на арест и сказал только:

— У меня вещи в гостинице.

— Заберем.

— Алик! — подошла девушка. — Мы вас ждем.

Алик развел руками, а головой указал на Конова.

— В чем дело? — не поняла девушка.

— Алик торопится, — сказал Конов. — У нас поезд через час.

— Вы с ума сошли!

К выходу Конова с Аликом провожала расстроенная группа устроителей лотереи, телевизионных работников и просто людей, возмущенных от природы.

— Что он себе позволяет?! Кошмар! Надо же что-то сделать! Поймите, у нас эфир сегодня! Эта передача на миллионы зрителей! Вы знаете, сколько стоит минута телевизионного времени?!

— Передачу лучше отменить, — посоветовал Конов.

— Сделайте же что-нибудь! Кто он такой?! Позвоните начальству! Хамство какое! Алик, вы не расстраивайтесь! Мы вас не бросим! Надо срочно звонить начальству! Надо звонить министру! Надо звонить! Мы будем жаловаться! Кто он такой?!

Конов невозмутимо шагал к выходу, рукой легонько поддерживая Алика под локоть. К повальному крику он привык и вел себя, как если б его окружила толпа цыган, когда их товарища поймали на карманной краже. Он испытывал горячую благодарность к задержанному. Тот хоть не рвался из рук, не кричал, а то толпа была бы гуще, пришлось бы вытаскивать наручники, а этого цыгане и интеллигенты не любят.

Алик оказался не прост. Несколько домашних заготовок на подобный случай у него было. В тесном от машин и пешеходов переулке он вырвал локоть из цепких рук Конова, юркнул в закопченную арку меж домами. Конов бегал лучше, чем он, карабкался на заборы ловчее, а уж силы ему хватало на трех таких Аликов. Чтоб тот не шалил, пришлось все-таки надеть на него наручники.

Следующая неприятность поджидала Конова в номере гостиницы. Их встретили трое Аликиных земляков. При виде наручников их вроде скипидаром помазали. Вскочили, замахали руками, загугукали на своем языке, угрожающе двинулись на Конова. Конов показал им пистолет. Дружки продолжали кричать и возмущаться, но отступили и руками размахивали меньше.

Они благополучно уселись в поезд. Конов попросил у проводника свободное купе, к счастью, оно оказалось, закрылся изнутри и разомкнул наручники, которые уже два часа надежно связывали их — одно кольцо на руке Конова, другое — на запястье Алика. Теперь Алик оказался пристегнут к металлической стойке. Поезд тронулся.

— Этот человек тебе известен? — Конов показывал фотографию Шиша.

Алик всмотрелся, с облегчением сказал «нет».

— Ты в одно и то же время проживал с ним в гостинице «Вокзальная».

— Мало ли с кем я проживал, — пожал Алик плечами.

Он так же равнодушно не узнал Сэра на другой фотографии. Конов внимательно смотрел на его реакции, с тоской подумал: «Не врет».

— Ты билет лотереи нашел?

— Купил, — не поддался на провокацию Алик.

— Сам купил или с рук?

— Сам.

— Где?

— В Москве.

— Неправда, Алик, — сказал Конов, — билеты этой серии в Москве не продавались. Что ты скажешь?

— Не понимаю по-русски, — сказал Алик.

— Простыл, что ли?

— Не понимаю, что ты говоришь. — Алик откинулся на сиденье и закрыл глаза.

Через минуту послышалось свободное дыхание спящего человека. Или нервы у Алика были стальные, или ему не о чем было тревожиться.

«Пустой номер, — дремотно ворочались мысли Конова, — этот Алик совершенно пустой номер. Алик купил у кого-то билет. У спившегося Сэра? У говорливого Шиша-пожарника? У длинноволосого парня в белых кроссовках?»

Алик пошевелился сонно — будто мысли Конова передались ему загадочными волнами. Конов снял пиджак, положил на стол перед собой листы, исписанные трудным почерком, и стал внимательно их прочитывать. Это были дурацкие заявления Тихоновой. «Что ж, — говорил себе Конов, — если мир вокруг сошел с ума, значит, надо понять его безумный язык».

«…Если б я была сумасшедшая, — читал он с каменным лицом, — я могла подумать, что мой муж (покойный) ожил и каким-то образом оказался в дому. Вечно он не клал на место, что брал. Если, например, полезет за носовым платком, обязательно не задвинет до конца нижний ящик шкафа…»

Хотелось бы посмотреть на инспектора, который за этой галиматьей увидел бы серьезное дело.

«Я верю, — приказал себе Конов, — Шиш обыскал квартиру, не нашел билета, пришел на следующий день с идиотским сообщением про электроутюг, чтоб попытаться выпытать у сумасшедшей старухи, куда она дела лотерею… Она раскололась». Он сунулся в листки: «Шиш — это не шиш в смысле фиги, — писала Тихонша, — а в смысле мелкий черт. И тут меня как ударило: а кто он такой, что я знаю об этом пожарнике? Я ж его документы не проверяла. Может, он не пожарник, а шпана. Не Шиш, а Иванов, а Шиш — его воровская кличка? Вон их сколько, уголовников, расплодилось!..»

«Было ясное раннее утро, около восьми часов… или бритвой по лицу, или махоркой в глаза… сестра-утопленница, которая не умела плавать… Я бы и не вспомнила этих хулиганов, если б в их могиле не лежал посторонний негр…» Почему-то ей не пришло в голову назначить негра главой шайки. «Надо поймать этих маленьких мерзавцев, — советовала Тихонша, — и хорошенько порасспрашивать». Порасспрашивать, конечно, было бы не плохо, но как их найти? Тем более в школах не сегодня завтра начнутся летние каникулы. «У вас все в порядке с могилой?»— спросили они, — писала Тихонша. — С чего бы им беспокоиться о чужой могиле?! Значит, подучили…» Бабка была права — мальцов надо было хоть из-под земли, но достать…

Впервые в жизни инспектор Конов начинал действовать под впечатлением от записок сумасшедшей.

Полундру было не узнать. Пропали плохо мытые патлы, прическа стала модной, а волосы блестели и пахли французским одеколоном. Белый костюм, черные очки в хорошей оправе, мягкие итальянские туфли могли превратить его в иностранца, если б он не был безобразно пьян, не смотрел каждую минуту в большие золотые часы на руке, а лица из его разудалой компании не просились на стенд «Их разыскивает милиция».

— Кто нас обидит, тот дня не проживет! — кричал Полундра.

Компания изнывала от желания, чтоб их кто-нибудь обидел, но никто не хотел. Люди расступались, а вокзальный милиционер стал смотреть в сторону.

Через стекло изнутри перонного киоска за гульбой наблюдали человек шесть людей кавказских национальностей. Они негромко переговаривались по-своему, хотя одно слово было понятно: «Сволочь».

Полундру грузили в мягкий вагон, рекой лилось шампанское. Проводнице сунули горсть помятых денег.

— Куда ему? — спросила проводница.

— В Москву! — сказали ей. — Его назначили президентом!

— Полундра! — кричал Полундра.

До столицы Полундра не добрался. Он очухался от безжалостных ударов по щекам. В полутьме двухместного купе на него зловеще смотрели пять пар черных глаз. Один из гостей вынул финку. Полундра попытался сопротивляться, его скрутили в момент. Человек с финкой аккуратно и безжалостно разрезал ему новенький кожаный ремень, заодно пояс элегантных брюк. Из купе вынесли шикарный чемодан, следом шел Полундра, двумя руками придерживая спадающие брюки.

— Он в Москву, — попыталась вмешаться проводница.

— Передумал, — с сильным акцентом сказал замыкающий процессию, — у него дела.

Они выгрузились на неизвестной станции. Около привокзальной площади ждала машина. Полундру усадили на заднее сиденье между двумя сердитыми людьми.

— Что случилось? — наконец открыл рот Полундра и пожалел.

Сидящий слева жестоко ударил его локтем в живот. Полундра ткнулся головой в спинку переднего сиденья и захрипел. Машина тронулась, неторопливо прокатила по мирному городку, на шоссе водитель прибавил скорость, и она помчалась обратно в сторону Судимова.

Полундре мало не показалось. Европейский костюм на нем превратился в грязные лохмотья, из пробитой головы кровь намочила волосы и застывая натекала на левую половину лица.

— Приведи себя в человеческий вид, Полундра, — сказал сутулый человек с золотой цепочкой на запястье правой руки, — глянь, на кого ты похож.

Полундра с трудом выбрался из кресла, куда рухнул минуту назад. Брюки спали с него, он со стоном наклонился, натянул их обратно, неуверенно пошел к дверям. Пятеро южных людей расселись по всей комнате. Все молчали, слышался только плеск воды, урчание крана в ванной. Он появился кое-как умытый, без остатков пиджака, все так же держась за брюки руками.

— В жизни главное — честность, — сказал сутулый, — честность на дороге не валяется.

Он знал, что говорил. Он много прожил. Честности учился с пятнадцати лет, когда первый раз сел как малолетка за разбой. Потом он сидел за ограбление, кражу, мошенничество, убийство, хищения в особо крупных размерах и даже за укрывательство от алиментов. Ему было время подумать и узнать главные в жизни вещи. Это был Авторитет — такой человек, которого все боялись и слушались, который мог похоронить южных людей и Полундру и всех их товарищей.

— Не вздумайте жульничать, — сказал он, — ни ты, Полундра, ни вы, черти…

Один из компании перевернул над столом сумку, из нее посыпались пачки денег.

— Все? — спросил Авторитет.

— Клянусь! — пролепетал Полундра. — Я продал им честную лотерею.

— Сколько вы ему заплатили?

— Полностью.

— Сколько истратил?

— Долги, — встрял Полундра, — гад буду — все здесь.

— Тут ничего не осталось, — сказали горные люди.

— Умеет гулять, — одобрительно сказал Авторитет. — Отдавать не любит.

Он ударил по больному. Пострадавшие заговорили разом.

— Хорош, хорош! — остановил Авторитет, — Идите пока в ту комнату, я с ним потолкую.

Гости переглянулись неуверенно, им не нравилось такое предложение.

— Убейте его, — сказал Авторитет равнодушно, — вы правы…

Им и это не подходило.

— Правильно. Его жизнь недорого стоит. Да ничего не стоит. Вам нужны деньги, хорошие деньги, чистые, как из прачечной, законные, без налогов… Там есть выпить, в той комнате. И не подслушивайте…

Полундра бывал во всяких переделках: его резали два раза, однажды хотели утопить. Но так близко к смерти, как сегодня, он не был никогда. Перестали ныть ссадины, ушла боль из избитого тела. Страх оказался больнее всего.

— Говори, — сказал Авторитет, — не торопись. От этого зависит твоя жизнь. Там покойник к этому билету?

— Два, — виновато сказал Полундра, — этого алкоголика надо было убрать. Он бы все равно проболтался по пьянке…

— Говори по порядку…

Полундра начал по порядку, со встречи с Шишом в отвратительно скучной судимовской гостинице. Сначала он не очень поверил в россказни сумасшедшего пожарника, хотя сам предложил поискать билет в доме вдовы. Они подождали, пока старуха ушла по своим делам. Полундра без проблем открыл окно в кухне Тихонши, сам остался на стреме, а Шиш забрался в дом. Он искал билет часа полтора — не нашел.

Надо было разговаривать со старухой, и Шиш придумал про выигранный утюг. Придумка не ахти, но сработала неожиданно четко. Выяснилось — лотерейный билет ушел в могилу вместе с покойником, в кармане парадного пиджака.

Полундра с Шишом до вечера околачивались на кладбище. Ждали, пока стемнеет. На счастье, подвернулся Сэр. За бутылку пьяница готов был прокопать земной шар насквозь. Мигом организовал две лопаты — взял у могильщиков в сарайчике, он иногда у них подрабатывал за выпивку. Темнело.

В две лопаты они за пятнадцать минут вскрыли могилу. Сэр уже был на кочерге — пьяный, оттого безумный и полный отваги. Они с пожарником мешали друг другу в тесной могиле. Полноватому Шишу пришлось вылезть, хотя ему и очень не хотелось — он все боялся оказаться в дураках. Сэр сдернул крышку гроба, она поддалась легко, гвозди были тонкие, ящичные.

Алкан не знал и не интересовался, зачем все это затеялось. Важно — его угощали и обещали заплатить. Он повозился с покойником, снял пиджак, выбрался наверх.

Полундра и Шиш одновременно схватились за пиджак. Шиш вырвал его из рук Полундры и стал отступать. Как бы Полундра сделал свое дело — и свободен.

Вместо деревянной ручки штык лопаты был намертво приварен к обрезку водопроводной трубы. Полундра шагнул за Шишом, тот заорал дико. Полундра коротко размахнулся и опустил лопату на лысину наглого пожарника.

Дальше все пошло наперекос. Во-первых, алкоголик сиганул в темноту, он его еле догнал.

Вернулись. Не успел Полундра высвободить пиджак из судорожно сжатых рук Шиша, появился глухонемой. Алкоголик опять сбежал, а Полундра схватился с немым. Завыла ментовская сирена, немой заколотился в припадке. Полундра чудом успел нырнуть в тень кустов. От милицейских фар стало светло, как в полдень.

— Непруха, — говорил Полундра, — я думал, задохнусь от злости, когда этот поганый мент поднял тряпку с асфальта… Я не понял, куда делся пиджак с билетом, а он лежал в двух метрах от меня…

Полундра знал, куда свозят шушеру наподобие Сэра. В ночном киоске он прикупил пару вина, стал ждать. Сэра выпустили с рассветом. Он увидел Полундру и закручинился о теплой камере в милиции.

— Я ничего им не сказал, — забормотал он.

— Попробовал бы ты.

Полундра нарочито медленно отпил из бутылки. Сэр облизнулся.

— Где дурак?

— В психушке.

— Пиджак?

— При нем.

— Выпить хочешь?

Алкан даже не смог ответить, глотнул пересохшим горлом.

— Если ты хоть слово — я тебя урою. Запросто пропадешь без вести…

— Дай выпить!

— Ты завтра разбогатеешь, понял. Тебе полгода водку лакать хватит…

— Я понял.

Полундра протянул ему вино, тот жадно присосался к бутылке.

— Слушай, а этот… Он полный чехол или как?

— Дурачок! — сказал Сэр, у него сразу стал заплетаться язык. — Ненормальный…

Полундра поехал выручать немого. В больнице Гришу знали. Полундре поверили, что он родственник больного с полуслова — лечить Гришу или держать его здесь вечно никто не собирался. Полундре вручили паспорт немого, а потом его самого. Такого же дурного, как обычно, только в новеньком темно-синем пиджаке.

— Что ты привязался?! — ругалась на Гришу крашенная в блондинку сестра. — Вон я ему отдала твой паспорт! Родственнику твоему! Вон у него твой паспорт.

Полундра показал Грише паспорт, и тот заспешил за ним, как собака за колбасой, не отрывая глаз от любимого документа. Он никак не мог догнать Полундру, зазлобничал, замычал требовательно, все пытался схватить его руку.

На пути оказалось уличное кафе.

— Садись! Садись! — Полундра хотел приручить его, дружески усадил на стул, похлопал по плечу.

Немой отбросил его руку. Зарычал, начал тыкать пальцем в сторону паспорта, потом себе в грудь.

— Твой, твой!!! — успокаивал его Полундра. — Халдей!

Появился молоденький бармен.

Полундра заказал водку, сок, мороженое.

Мороженое он заказал от растерянности, но попал в точку — дурачок обожал сладкое. Пока несли заказ, Полундра попытался объяснить немому выгоду мены паспорта на пиджак. Тому пиджак, видно, нравился, и он не собирался с ним расставаться. Про лотерейный билет объяснить оказалось сложнее. Полундра попытался залезть к немому в карман, тот свирепо вырвался.

От водки немой отказался. Выпил сок, придвинул к себе мороженое и заработал ложкой. Полундра слил себе всю водку, выпил. Понаблюдал за жрущим немым. Ему пришла в голову идея, он приподнялся пойти в бар. Дурак не дремал, схватил его за рубашку. Треснуть бы его по балде, но приходилось брать лаской.

— Еще надо? — говорил он. — Тебе понравилось, да? Повторим. У-у, баран! — вырвалось у него…

— В коктейль добавь вишневки, — сказал он бармену, — «шерри-бренди»…

— В этот коктейль «шерри» не идет, — начал учить сопливый бармен.

— Раньше не шел, а теперь идет, понял, — втолковывал ему Полундра. — Он запаха водки не любит. Сделай покрепче, а на вкус компот…

Немой махнул компота. Лимон, лед в бокале сработали — он не почуял спиртного. Придвинул к себе новую порцию мороженого. Полундра возобновил разговор о пиджаке и паспорте. Дурак наглел с каждой минутой — начало действовать спиртное. Бармен повторил. Коктейль немому понравился, и новую порцию он махнул, как лимонад. То ли его таблетками закормили, то ли подкололи иглой, но опьянел он сразу. Вытер рожу от мороженого и без разговоров схватил Полундру за горло. Кругом был народ, неподалеку регулировщик прогуливался вдоль улицы, да и хватка у урода была неслабая — паспорт пришлось отдать. Дурак спокойно проверил свою фотографию, потыкал пальцем на себя, на паспорт: «Мой». Положил его во внутренний карман и, ни тебе спасибо, ни до свидания, поплелся из кафе.

Он уверенно шел в известном ему направлении. Миновал центр, Кукуевку, вышел к кладбищу.

Полундра из-за кустов видел топтание дурака вокруг могилы Тихонова. Он садился, вставал, бормотал что-то, угрожающе мычал, оглядываясь по сторонам. На несчастье, увидел кладбищенских посетителей. Рванул к ним, схватил за руку мужчину. Тот пошел за ним неохотно.

— Волнуется, — говорил мужик жене.

— Что, Гриша, что не нравится? — говорила женщина. — Креста не поставили? Да? Не успели. Может, он хочет сказать, что цветы воруют?

Гриша отчаялся найти понимание. Снял пиджак, повесил на соседнюю ограду. Несуществующей лопатой начал будто копать землю.

— Помер он, Гриша, — сказал мужчина. — Помер и лежит под землей. Кондратий его хватил, это верно.

— Пойдем, — сказала женщина мужу, — и так задержались…

Мужик в утешение сунул ему денежную бумажку. Дурачок помычал горестно, опять начал кружить вокруг могилы. Круги становились все шире. Полундра отступил подальше. Внезапно немой взревел торжествующе — нашел лопату.

Было пора. Полундра выскочил из кустов, схватил пиджак с ограды. Дурак опешил от неожиданности.

Мало того что идиот был здоровый кабан, он и бегал прилично. Прохожие шарахались в стороны от бегущего волосатого немого с лопатой наперевес. Полундра незаметно кинул паспорт на асфальт. Смешался с толпой у торговых рядов.

— Молодой человек! — окликнула его женщина с детьми. — Вы уронили?..

На нее обрушился немой. Откинул лопату в сторону, схватил за руку с паспортом. Женщина завизжала…

Про отравление алкаша, про то, как Полундра втюхал билет кавказцам («По дешевке», — говорил Полундра), Авторитет слушал уже невнимательно. Полундра все говорил, начал повторяться — боялся, с концом рассказа закончится его жизнь.

— Тебя может опознать медицинская сестра, так?

— Да.

— Больше никто?

— Вроде нет.

— Ты ее найдешь?

— Да. Крашеная шушера.

— Зови их! — сказал Авторитет.

Полундра открыл дверь в соседнюю комнату. Дальнейшее он уже воспринимал со стороны, безучастно и нелюбопытно. Он видел, как входили в комнату, рассаживались мрачные фигуры. Полундра ощущал себя сидящим в кресле, капля густой крови застывала на щеке, он смахнул ее рукой, рука дрожала. Он видел все отчетливо, настолько, что обратил внимание на еле заметное помигивание лампочки в настольной лампе. В соседнем доме играла знакомая музыка, он никак не мог вспомнить какая.

Авторитет сообщил свое решение:

— Берусь уладить это дело. Понадобится билет этой лотереи. Нормальный — пустой билет…

Увядали к рассвету яркие звезды на небе. Конов сдал Алика в следственный изолятор и пешком пошел домой. Обратил внимание на усиленные милицейские патрули на улицах.

— Что у нас опять? — спросил у знакомого лейтенанта.

Тот тоже смертельно хотел спать.

— Буйный сбежал из дурдома.

«К нашему берегу не дерьмо, так щепка», — засыпая на ходу, думал Конов.

Остановился, подумал, вернулся к лейтенанту.

— Когда у школьников каникулы? — спросил он.

— Скоро. Через неделю, не больше…

Конов пришел домой. Оттягивая приятную минуту, когда разденется, коснется холодной постели и согреваясь немедленно уснет, сделал чаю.

Рассвело. Просыпались соседи на работу, кто-то громко заговорил на лестничной площадке, заурчали машины на улице, загрохотал во дворе мотоцикл с плохим глушителем. Конов, прихлебывая чай, выглянул в окно. Было ясное раннее утро… Он поперхнулся.

«Было ясное раннее утро, около восьми… — запрыгали перед его глазами буквы из текста Тихонши. — Тут и появились эти двое с лицами малолетних преступников…» Как мог он пропустить главное? Около восьми порядочные дети досматривают сладкие сны в кроватях или в школу собираются. «Почему они должны ночевать дома?! — стучало в мозгах. — Не на вокзале, не в подъезде, не на чердаке?! Почему им не быть в бегах из теплого родительского гнезда, из детдома, из интерната для трудных детей?!»

На работу Конов пришел первым. Опять запросил сводку событий по городу. Рядом со знакомым сообщением о задержании Сэра в нетрезвом состоянии на кладбище стояло сообщение о пропаже или похищении малолетнего Виктора Елхова…

— Кухтин и Елхов! — сразу сказала Лина Романовна. — Это они.

Конов слова не сказал, кроме «здравствуйте». Успел только показать удостоверение.

— Я так и думала, — сказала она, — как увидела у них деньги, так сразу и ждала, когда явится милиция.

— Какие деньги? — осторожно спросил ничего не понимающий Конов.

— Недавно на уроке Кухтин считал деньги.

Конов ничего не имел против Кухтина, фамилию которого он слышал впервые, но не перебивал.

— Может, ему на мороженое родители дали? — добродушно сказал он, раздразнивая нервную учительницу.

— Там была целая пачка в крупных купюрах.

Конов не проявлял особой заинтересованности в разговоре, слушал доброжелательно и с сочувствием. А перед глазами стояла строчка из заявления: «Один с мордой волчонка. Другой — то ли махорку в глаза, то ли бритвой по лицу!»

— …дети — вампиры, — говорила Лина.

Он вынырнул из своих мыслей, наугад спросил:

— Которые кровь пьют?

«Все с ума посходили», — с отчаянием подумал он.

— При чем здесь кровь, — сказала Лина Романовна, — это суеверия, глупости. Мы все получаем из космоса энергию, — начала она урок, — мы все — дети космоса… А есть люди, которые могут пользоваться только чужой энергией, — паразиты…

Дитя космоса Конов отчаянно пытался не потерять нить разговора.

— Они пьют, если хотите, чужую энергию. Вампиры. Энергетические.

— Я, собственно, интересуюсь Елховым, — сказал он, — на той неделе он пропал из дома, а потом нашелся…

Теперь пришел Линин черед волноваться.

— Вы думаете, из-за меня?

— Зачем так, — сказал Конов, — я ничего не думаю.

— Эти двое — кошмар, наказание!

— Почему вы все время говорите — эти двое? Сбежал только Елхов.

— Не верю, — сказала Лина, — их вообще надо разбросать по разным школам. Сбежал Елхов, а Кухтин ничего не знал? Ха-ха!

— А если их расспросить? — неудачно предложил Конов.

— Ничего не скажут! Вытаращатся вот так, — она показала, как они вытаращатся, — и будут изображать баранов.

Конов попросил ее показать приятелей. Она, конечно, не подавала вида про милицию, слова лишнего не сказала. Просто шла с широкой улыбкой им навстречу. Ребята думали, она кому-то сзади улыбается, даже обернулись.

— Здравствуйте, ребята, — запросто сказала Лина.

— Так мы уже здоровались, — напомнил Кухня, — помните, вы мне тройку поставили на уроке.

Лина поняла свою ошибку, решила ее исправить тут же.

— Почему тройку, — еще шире улыбнулась она, — я тебе поставила четверку.

— А сказали…

— Это я так сказала — устно, а в журнал поставила четверку…

— Если вы думаете, — сказал Винт, — что это мы побили лампочки в туалете, то это не мы совсем…

Лина еще не слышала про лампочки, но сразу решила — они. Виду не подала.

— Я ничего не думаю, — сказала она. — Вы домой собрались?

Ребята переглянулись.

— Домой. Нас родители ждут, — так же соврал Кухня.

— По дому надо помочь, — бодро включился Винт, — а как же…

— Настоящие мужчины! — сказала Лина. — До свидания.

Они в себя пришли не сразу.

— Заболела, что ли? — сказал Винт.

Конов торопливо распрощался с педагогом, заспешил за друзьями. Догнал их уже за воротами школы.

— Пустите меня! — первым очнулся Кухня. — Пустите меня!

Винт сопел молча и только яростно рвался из рук.

— Помогите! — блажил Кухня. — Люди!!!

Конов склонился к ним, сказал Винту:

— У меня руки заняты. Залезь ко мне в карман.

— А-а-а! — орал Кухня.

Начали останавливаться прохожие, и это придавало ему сил. Винта отрезвил невозмутимый тон Конова. Он залез в ближний к нему карман и достал милицейское удостоверение.

— Кончай, Кухня! — сказал он.

Кухня был не без сознания и тоже увидел документ. Замолк.

— Зачем вы их трогаете? — сказала женщина, отозвавшаяся на вопли Кухни.

Подошли еще двое из прохожих. В газетах то и дело писали о кражах детей.

— Вон милиция, — постращал один из подошедших, — отпустите их.

— Предъяви, — сказал Конов.

Винт показал красное удостоверение с гербом, и все успокоились.

— Это не мы, — на всякий пожарный случай сказал Кухня.

— А кто?

— Мы не знаем.

— А что, собственно, не мы?

Кухня понял, что перестарался, и туманно сказал:

— Вообще не мы…

Конов молча вел машину. Не задавал никаких вопросов, внимательно смотрел за дорогой. Это нервировало.

— Не вздумайте бегать, — предупредил он перед остановкой, — у меня ваши адреса. Домой приду. Это ведь хуже, правда?

Тихонша узнала их сразу.

— Волосы сбрил, думал, я тебя не узнаю. Мол, старуха и не видит ничего! Эх, ты-ы-ы! Вместо того, чтобы учиться, а?!

— Они? — спросил Конов.

— А то кто же?! У бритого сестра потонула. А этот, болтун, — повернулась она к Кухне, — совершенно без совести. Ограбили старуху и рады? Куда мой билет украли, а? Или я такая богатая, что мне квартиры не надо? Посмотрите, как я живу?

Они хлопали глазами и не чувствовали себя виноватыми, потому что не понимали, о чем речь. А дом Тихонши вовсе не казался им таким уж плохим. Обычный, как у Винта. Даже поновее.

Конов опять сидел за рулем, они сзади.

— Куда сумасшедшего дели?

— Он не сумасшедший, — сказал Кухня, — из него сумасшедшего хотят сделать.

— У него паспорт есть, — сказал Винт.

Сначала Конов давал честное слово, что ничего плохого с Гришей не произойдет, потом врач больницы торжественно пообещал не кормить его никакими таблетками и не колоть уколов. Сам Гриша добровольно никогда бы не пошел в психушку, даже в тихое отделение, в отдельную палату. Но ему показали паспорт. Гриша пропал, сдался, пошел, как теленок, за своей ненаглядной книжицей. Нормальному человеку не понять, а для него красные корочки были дороже свободы.

Потом они в кабинете Конова битый час рассказывали все, что знают. Особенно интересовал Конова человек по прозвищу Полундра в белых кроссовках «Рибок», с волосами до плеч.

— Узнаете его, если увидите? — спросил он.

— Конечно, — сказал Кухня, — мы его, вот как вас, видели…

— Только не очень хочется, — сказал Винт.

Конов молился только об одном — чтоб «Полундра» было настоящей кличкой, чтоб человек под таким прозвищем привлекался к уголовной ответственности и его данные были в компьютере Министерства внутренних дел.

Полундра не только привлекался, но дважды сидел. По фототелеграфу пришла его фотография, не очень хорошего качества, но ребята его узнали.

Медицинская сестра с фантастически неправдоподобными золотыми волосами тоже ни секунды не сомневалась.

— Только у него волосы были длинные, — сказала она, — и на фотографии он помоложе выглядит.

Следователь прокуратуры Синцов всегда напоминал ему сову. В этой важной птице половина фигуры — глаза. Конов всегда, когда видел сову, удивлялся ошибке природы, приделавшей такие огромные гляделки к коротенькому туловищу.

— Я вам весь день звоню, — сверкнул он очками.

— Мне кажется, — небрежно сказал Конов старой сове, — Алика надо освободить из-под стражи.

— Завтра. Завтра он освободится.

«Соображает старик, — подумал Конов, — но делать такие ошибки…»

— Ошибки здесь никакой не было, — сказал Синцов, — я был уверен, Алик перекупил билет. Надо было предъявить ему обвинение в убийстве, чтоб зашевелился человек, который ему всучил этот выигрыш.

Синцов встал и подошел к окну. Скучный, неразговорчивый, сейчас он походил на мокрую сову, хотя Конов и не знал, как выглядят мокрые совы.

— Я, кажется, нашел убийцу. — Конов положил фотографию Полундры на стол.

Сегодня со стариком происходило неладное. Он, было, оживился, кинулся к фотографии, подержал в своих когтях, отбросил.

— Похож, — сказал кисло.

«Плохо дело, — подумал Конов, — вот так и я скоро постарею».

— Его опознала медсестра из психиатрички, — сказал Конов и спохватился: — Вы сказали, похож. На кого похож?

— Этот человек полчаса назад вышел из этого кабинета.

— С повинной?! — удивился Конов.

— Как свидетель. Почитайте.

Свидетельские показания Полундры коротко и нагло сообщали, что, находясь в городе Сочи, он приобрел лотерейный билет, который потом перепродал Алику в связи со своим тяжелым материальным положением, которое наступило после ограбления его неизвестными людьми. Полундра готов был предоставить справку о травмах, нанесенных ему грабителями.

— Я промахнулся, — сказал Синцов, — они договорились полюбовно, чего я не ожидал. Так что этого Алика нужно отпускать.

— Но можно арестовывать Полундру, — сказал Конов.

— Основания?

— Он проживал в гостинице одновременно с Шишом.

— Там проживало еще семьдесят человек.

— Он забирал немого Гришу из больницы на следующий день после убийства Шиша. Медсестра опознает его.

Синцов вяло махнул рукой:

— Скажет, проявил человеколюбие или кто-то его попросил. Какие тут основания для ареста?

— Он был на кладбище вместе с Сэром, Шишом и немым, и только чудом его не взяла милиция.

— У него есть свидетели, что он был в это время вообще в другом городе.

Конов протянул ему записанные показания Кухни и Винта. Синцов начал читать рассеянно, без интереса, потом вцепился в листки, и фигура его стала вырастать над столом, наливаться силой.

— Капитан! — Он засверкал своими моргалками. — Ведь этот Полундра даже не подозревает об этих мальчишках. Нахал! Развалился тут… Можно, говорит, я закурю.

Час назад Синцов под настроение выгнал местное телевидение из кабинета. Сейчас журналисты поджидали его у входа в прокуратуру. Позвонили из Москвы, и они рвались в бой — уж очень им хотелось поучаствовать в передаче на всю страну. Синцова было не узнать: он победно задирал голову, и репортеру даже показалось, он напевает, не разжимая губ.

— Скажите, — ринулся к нему репортер, — стоит ли выигрывать в лотерею, если каждый выигрыш будет проверяться милицией?

— Прокуратурой, — ядовито поправил Синцов.

— Правительство не работает, мафия процветает, но стоит честному гражданину выиграть крупную сумму…

— Отстаньте! — поморщился Синцов и с достоинством пошел от них.

— …сразу хватает и камер, и наручников, и следователей… Бабушка, — прицепился репортер к зазевавшейся старушке, — город Судимов от слова «суд».

— Не-е-е, — протянула бабушка, — от судьбы.

— Такова наша судьба!..

 

Глава шестая

Двое с лицами малолетних преступников

Последний раз после польского нашествия в Смутное время страна вспоминала Судимов лет семь назад. Тогда выяснялось, кому поручить строительство Комбината — то ли Корее, то ли Турции. Взяли Сингапур.

Страна успокоилась и забыла про Судимов. Забыла до этой злосчастной лотереи. Никто и предположить не мог, что тут начнется.

— Вот ведь какой народ живет в Судимове, — говорила ведущая Вероника, — им мало, чтоб у самих все удачно складывалось, им еще надо, чтоб у соседа корова сдохла.

Выступал один чуть не академик. Говорил о неприкосновенности лотерейного билета и правах человека.

Алику тоже дали слово. Он ввернул о праве наций на самоопределение, но его не поддержали, хотя выслушали сочувственно.

Про сам Судимов и говорить нечего. Люди перестали ждать девяносто шестые серии парагвайских фильмов про миллионеров, забросили футбол, последние известия. Все исключительно переживали, получит Алик деньги или нет.

Не было мальчишки в городе, который бы не завидовал Кухне и Винту. Все слышали об их отваге в деле с лотереей. Никто не знал, чем, собственно, они отличились, но от незнания их слава и значительность только выигрывали.

Задумайся Полундра о существовании этих двух школьников, он уж, наверно, сумел сделать ноги куда подальше от города.

На допросах у следователя Синцова Полундра устал рассказывать о том, как купил на свои деньги лотерейный билет. С Шишом никогда не виделся. С людьми, подобными Сэру, никогда не выпивал, не вступал ни в никакие отношения. Про немого Гришу слышит в первый раз. Следователь Синцов моргал своими огромными гляделками, молчал.

Полундре в камере начали сниться сны. Он там был мышкой-полевкой в когтях у зловещей совы.

Но и Синцову пришлось — не позавидуешь. На него наехала пресса. Местная газета докопалась, например, что его папа был в плену у немцев. Телевидение показало дневник Синцова за девятый класс со сплошными тройками. Сначала за следователя заступались городские власти и прокурор. Но только сначала.

Выяснилось, фирма АСС — благодетель Судимова, его светлое будущее — была одним из учредителей знаменитой, единственной в своем роде лотереи. Фирме было выгодно скандал замять, про погибших, пожарного и жалкого бродягу, забыть, а то люди перестанут покупать билеты замечательной игры.

Из фирмы к мэру пожаловали два каких-то малайца с переводчиком. Не стали ругаться, а напомнили ему о мусоросжигательной фабрике на базе бывшей электростанции. Представить себе невозможно, какое это золотое дно — уничтожение мусора. Во-первых, город чистый. Но главное — иностранцы готовы привезти еще свой мусор и платить за его сжигание. Но и это не конец радостей. После сжигания образуется много чего полезного, и все это можно с чистой совестью продать за доллары, а на вырученные деньги построить в Судимове аэропорт или небоскреб.

Мэр позвонил прокурору. Прокурор вызвал Синцова. Долго ходил вокруг да около. Рассказывал о важности лотереи, первой в истории страны.

— Выручка от лотереи, кстати, пойдет в помощь недоразвитым детям…

Синцов сидел напротив него, всей своей фигурой напоминал устаревший Уголовный кодекс.

— Что подумают о нашем городе, — гнул прокурор, — вы хотите опозорить нас на весь мир? Скажут, русские вообще против богатых…

Синцов не пошевелился даже после такого обвинения.

— А мусоросжигательная фабрика? Вы хотите, чтоб к вам прилетали внуки на самолете? Подумайте о городе…

Синцов не хотел думать о городе, а внук у него жил на соседней улице.

После его ухода прокурор неприязненно вспоминал, какую птицу ему напоминает старый следователь, и не мог вспомнить. Синцов же понял одно: дело о лотерейном билете последнее в его жизни. Дальше — пенсия.

Учредители лотереи не собирались сдаваться. «Мы не только даем выигрывать. Мы защищаем наших участников!» — объявила Вероника по телевизору. Все понимали, что их дурят, что это просто замечательная реклама для лотереи, но поддавались, слушали, раскрыв уши, и собирались участвовать в следующем розыгрыше.

Наконец в город прибыло тяжелое оружие. Адвокат, которая готова была защитить кого хочешь. Или ей нравилась лотерея, или ей много платили. Она на вокзале по прибытии объявила:

— У вас черт знает что делается!

Она посторонний человек, ясное дело, но тут и свои, городские, ничего толком не понимали. Говорили о маге-астрологе по фамилии Шиш, который сам себе предсказал смерть на местном кладбище. Был слух об убийце, сошедшем с ума и теперь нажимающем на манку в городской психбольнице. Другие верили, Тихонова похоронили живьем, а он в гробу перевернулся. Пронеслось — билет не при чем, покойниками с кладбища кормят нутрий, а из нутрий делают шапки на зиму. Одного старика с этими шапками чуть не прибили на рынке.

Все хотели дознаться правды у Кухни и Винта, но те хранили тайну следствия. Родители никогда еще так не гордились своими наследниками. Другие взрослые им завидовали — не у всех такие важные дети.

Но в один прекрасный день дядя Володя Елхов, пряча глаза, подкатил к сыну с такими мыслями:

— Винт, говорят, может, не надо связываться с этим делом. Кто-то помер, кого-то убили. Людей не воротишь…

— Ага, — сказал Винт невнимательно, — а потом эти еще кого-нибудь ломанут.

— Не будешь первый лезть, не ломанут. Непростое это дело. — Дядя Володя не смотрел Винту в глаза. — Мне один человек сказал, убийцы — немой и этот подзаборный пьяница. Пиджак покойника на ком был? На пьянице, который от водки сгорел.

— Так, — до Винта наконец дошло, — откудова ты знаешь про пиджак?

— Ты не возникай, — сказала мать в поддержку отца, — сам рассказывал.

— Я?! — У Винта даже голос сорвался. — Я вам рассказывал, что его отравили, а про пиджак Сэра молчал! Ни слова!

— Не молчал. Я сама слышала.

— Все, хватит! — хлопнул по столу дядя Володя. — Ты — ребенок и будешь делать, что тебе велят!

Заорали младшие Елховы в соседней комнате. Родители как ошпаренные метнулись туда. Думали, они головы себе посворачивали.

— Что случилось?!

— Ты Витьку бить будешь! — ревели младшие.

— Когда я его последний раз пальцем тронул, вашего Витьку?!

— Скажи ему сам. — Мать перевалила все на дядю Володю и ушла укладывать детей.

— Кто приходил? — напрямую спросил Винт.

— Приходил такой, видно, из мафии, миллион предлагал, чтоб ты не выступал в суде. С виду не подумаешь, авторитетный такой…

Кухня, в отличие от Винта, сразу почувствовал неладное, когда отец, мать, бабушка как бы нечаянно собрались вместе и начали такой же разговор.

— В чем дело?! — возмутился Кухня. — Мы с Винтом свидетели, а вы кто такие?

— Мы твои родители! — закричал отец. — Или ты забыл!

Кухтины-родители были похитрее Елховых, но прокололась бабушка:

— Ваш придурочный — пьяница. Его пьяного в городе поймали, а то бы он натворил делов!

— Откуда ты знаешь, что Гриша был пьяный? — вцепился в нее Кухня. — Кто тебе это сказал?!

— Никто.

— Отвечать будете! Тайна следствия!

— Сам говорил, — сказала мать.

— Как ты сказала?! — кричал Кухня. — Я честное слово дал, понятно! Я вам рассказывал, что Сэра отравили. А про Гришу я молчал!

Кухня объявил родственникам бойкот, даже телевизор с ними не стал смотреть. Лег в постель и отвернулся к стене. Пришел отец, присел рядом.

— Кто вас подучил? — спросил Кухня.

— Сутулый такой, цепь на руке, — неохотно сказал отец, — пожилой. «Не надо вам неприятностей», — говорит. Ты у нас один, мы с матерью боимся…

Так стала закатываться героическая жизнь Винта и Кухни. Родители еще раз и два подступились к ним со своими рассуждениями, потом мирные переговоры закончились. Кухню увезли на юг. Винта забрали в деревню за двести с чем-то километров от города.

Прошла неделя и другая. Стало казаться, история с кладбищем случилась очень давно. Может, год назад. Винтовы родители радовались за сына. На дворе начали плодиться кролики, он единолично занимался с ними. Отсаживал маток, ждал приплод, чистил клетки, косил для кролей траву. Один раз напал на передачу с ведущей Вероникой, но даже смотреть не стал. Ушел. Родители переглянулись, довольные. Дядя Володя на следующий день пообещал ему купить настоящее ружье.

Кухня чах на далеком юге. Его родители просто извелись. Сын не купался, не ел мороженого, не загорал и не поехал смотреть на дельфинов.

— Слушай, — спросил он у отца, — а если Гришу расстреляют?..

— Успокойся. Он невменяемый. Их не судят…

Родители посовещались. Мать охая выделила огромную сумму, Кухне купили видеомагнитофон «Сони». Ни у кого из класса такого не было. Он сначала обрадовался, потом сник.

— Заберите себе! — сказал грубо. — Мне он не нужен.

— Какой-нибудь не такой? — перепугалась мать. — Так поменять можно.

— Вам за меня деньги заплатили! Чтоб я свидетелем не был.

Мать расплакалась и ушла из номера. Побледневший отец сказал:

— Клянусь, ни копейки не взяли. Предлагали, было такое…

Зал суда был под завязку. Такого не было даже на выступлении баптиста из Норвегии, хотя он обещал излечить всех желающих, а здоровым в конце выступления давали Библию с картинками. Речь прокурора слушали, как о повышении цен, — не шелохнувшись. Он рассказал историю, будто подглядывал за каждым шагом Полундры. Обвинил его в двойном умышленном убийстве с корыстной целью.

— Требую высшей меры наказания — расстрела…

Зал зашевелился, завздыхал, люди зацокали языками, и все повернули головы на Полундру. Он никак не реагировал. Народ обратился к адвокатше — та деловито копалась в бумажках. Кто-то даже подумал, что она самое главное прослушала. Другие решили — притворяется, скрывает свою растерянность.

— Молодец у нас прокурор, — говорили в перерыве.

— Она, адвокат, думала, тут ей обломится денег заработать!

— Это не Москва. У нас, брат, за ушко да на солнышко. Это у них в Москве все схвачено!

Заговорила адвокат, в зале пронесся смешок. Уж очень у нее был грубый голос. «С таким голосом, — качали головой, — в уборной «Занято!» кричать». Но потом к голосу притерпелись, стали слушать содержание, и лица людей повытягивались. Прокурор хоть был земляком и говорил неплохо, однако и она выступала не худо. В перерыве люди только не разодрались, спорили, кто больше прав — приезжая адвокат или прокурор. У прокурора речь была, конечно, правильная, ничего не скажешь, но у москвички получалось человечнее.

По ее получалось так. Два несчастных, забытых обществом человека решили выпить, а денег не было. А может, они не ели неделю, хотели поесть, но с деньгами и в этом случае было плохо. Глухонемой Гриша указал бродяге Сэру свежую могилу. Он помогал хоронить Тихонова, это все видели, и обратил внимание на хорошую одежду покойника. Они бы выкопали гроб, сняли одежду и хоть на вечер были счастливы. Но здесь вмешался случай. Этим захоронением интересовался приезжий человек Анатолий Адольфович Шиш. Он отдыхал с покойным, есть трогательное свидетельство, как они выиграли бег в мешках и получили приз — лотерейный билет «Пепси» — один на двоих. И он, Шиш, приехал за своей долей выигрыша. Вдова сообщила ему, что билет лежит в кармане пиджака, а пиджак в могиле. Шиш увидел гробокопателей, думал, они посягают на его часть выигрыша, пытался помешать им. Его убили. Вероятнее всего, не желая этого, случайно. Свидетельство тому — паника, из-за которой у одного начался припадок, а другой в беспамятстве бежал от милицейской машины.

Утром их обоих выпустили. Одного из психушки, другого из милиции. Они поспорили меж собой. Пиджак достался более сообразительному Сэру. Гриша с горя напился, полез драться и опять попал в больницу. Сэр тем же вечером выпил спиртовое пойло — денег не было на что-нибудь приличное. Выпил и помер.

Зрители очнулись и начали переговариваться в зале.

— В чем дело? — спросил строгий судья.

— Куда билет-то делся?! — крикнул кто-то нетерпеливый.

— Буду крикунов удалять из зала! — сказал судья. — Не ваше дело, куда делся. Тут суд работает.

«Да что это такое, — шептались зрители, — она им вкручивает черт знает что, а они как чурки».

— Никакого билета не было! — протрубила адвокат.

Переждала сумбур в зале. Посмотрела на подзащитного Полундру, и все посмотрели. Голос ее стал мягче, жалостливее. Полундра ни с какой стороны не был связан с этой историей. На кладбище он вообще не бывал, у него там никто не похоронен. Где находится обиталище бродяг, он не знает, название Париж не слышал. Он приехал по своим делам в город, снял номер в гостинице, и все бы кончилось мирно и хорошо и не волновались бы сегодня зрители в зале суда, а судьи на даче окучивали бы картошку. Но…

Полундра выиграл по лотерее! По этому случаю он решил выпить. Некрасиво, конечно, но по-человечески понятно. По своей расположенности к людям решил угостить случайных знакомых. Они напоили его, избили, сняли вещи, отобрали деньги. Глупые подонки не подозревали, что его богатство заключается в клочке бумажки, то есть билете, и не забрали его. Следы побоев подтверждаются данными экспертизы. Что делать в чужом городе избитому, без документов, без копейки денег?.. И он продает свой билет Алику, Альберту. На что имеет полное право.

«Из-за чего сыр-бор разгорелся? — думали некоторые зрители в зале. — Действительно, наверно, злые у нас в Судимове люди». После ее речи становилось жалко всех. И Полундру, и мертвого пожарника, и переволновавшегося Алика.

— Я хотела бы отметить низкую квалификацию следователя и прокуратуры вообще, — сказала адвокат на закуску. — По существу, все обвинение строится на показаниях двух несовершеннолетних. Вот передо мной письмо родителей одного из них — Кухтина. Здесь написано, что их сын отказывается от своих показаний. Второго свидетеля, тоже несовершеннолетнего, нет в суде, и, думаю, не надо мучить детей, заставляя придумывать неправду.

— Я здесь! — раздался голос от двери, и все оглянулись.

Оглянулись и засмеялись: Винт был перепачкан с ног до головы, вроде его первоклассники на уроке рисования раскрашивали под черта. «Да уж, — завздыхали в зале, — не было свидетеля, но и это чучело». Никто, кроме конвойного солдата, не заметил движения Полундры. Он даже привстал, чтоб лучше разглядеть новое лицо.

Адвокат мигом собралась с мыслями и вспомнила закон. По нему подросток может выступать в суде только в присутствии родителей. А если нет родителей, пусть идет домой играть. Прокурор знал другой закон. Вместо родителей с подростком в суде может выступать его классный руководитель или воспитатель, если он из детского дома. Объявили перерыв, пока не объявится Лина Романовна.

Добраться из деревни до города можно было только поездом. Утром рано Винт взял мешок и пошел, как обычно, за травой для кроликов. Мешок спрятал и через лес побежал к вокзалу. Денег не было. Он попытался сунуться в один поезд, другой, проводники попались бдительные, и проехать бесплатно не удавалось. С третьим поездом Винт решил не рисковать. С другой стороны тамбура есть лестница на крышу, ряд приваренных к вагону ступенек. До отправления он стоял на такой. Когда состав тронулся и кончились подъездные пути, вылез на крышу. Ехал веселее, чем в душном вагоне. Хлопотно было перед каждой станцией покидать крышу, чтобы не увидели железнодорожники или милиция. От этого лазания он был весь в копоти, будто его из трубы вынули. За время перерыва Винт умылся. Лучше не стало, грязь только размазалась по лицу, рубашка намокла, и теперь уже казалось, его подобрали в луже. Появилась Лина Романовна. Перерыв закончился.

— Ты слышал, что нам здесь рассказал адвокат? — начал прокурор.

— Да, — сказал Винт, — я был в коридоре, но дверь не совсем закрыта. Я слышал.

— Ну и как?

— Я протестую! — густо сказала адвокат.

Судья спохватился и сказал строго:

— Вопросы и ответы только по существу дела.

— По существу она все наврала, — сказал Винт.

Адвокат хотела изобразить обморок из-за крайнего возмущения, но она выглядела здоровее всех в зале, и у нее ничего не вышло. Пришел черед вмешаться Лине Романовне.

— Ребенок волнуется, — объяснила она. — В городе вообще ужасная языковая культура. Как надо сказать, Елхов?

— Тетенька все выдумала.

Лина довольно посмотрела на судью.

— Дальше что надо сделать?

— Извиниться.

— Ну?

— Извините меня, пожалуйста, — Винт не сдержался и добавил: — Но все это неправда.

Задавал вопросы прокурор:

— Суд интересуется, был ли связан подсудимый… вон который за решеткой… Ты узнаешь его?

— Конечно. Его зовут Полундра.

— Был ли он связан, знаком с Сэром и Гришей?..

Они сидели у костра, когда увидели свет фонарика на кладбище, рассказывал Винт. Гриша побежал наводить порядок и ввязался в драку с нарушителями кладбищенского покоя. В зале наступила обвальная тишина, когда Винт рассказывал про свое лежание под дряхлым диваном в трансформаторной будке. Всем стало страшно от истории про пьяного бродягу, а особенно про его смерть. Зал стал смотреть на Полундру в том месте, где Винт описывал их утреннюю встречу около Парижа, про знакомые кроссовки на ногах убийцы.

— Сэр был в пиджаке? — спрашивал прокурор.

— Нет. Сколько я его ни видел, он всегда носил свитер.

— Он мог принести пиджак в руках.

— Нет. В обеих руках были пакеты с едой и выпивкой.

— Пиджак мог лежать в будке.

— Не было. Да и кто оставит пиджак, если будка открыта.

— Откуда же взялся пиджак?

— Вот этот принес.

Винт боялся смотреть на Полундру и только повел головой в его сторону. Винту вообще надоело в суде. Все время задавали какие-то дурацкие вопросы. Сначала про пиджак: кому этот пиджак нужен? Дальше началось про кроссовки. Вроде все преступление в том, кто и что носит.

— Ты узнал подсудимого по кроссовкам «Рибок»?

— Да, они очень дорогие. Запоминаются.

— Но он не один ходит в таких кроссовках?

— Они были прямо перед моими глазами.

— Ну и что?

— На правой было заметное пятно от зеленой краски. Он, наверно, по заборам лазал. У нас заборы такой краской красят.

Прокурор торжественно оглядел зал и прочитал протокол: действительно, у подсудимого были изъяты кроссовки «Рибок», на правой — след от зеленой краски.

Интересное дело. Одного человека очень трудно уговорить даже на мелочь. Стоит людям собраться в толпу, они начинают верить каждому встречному, лишь бы его хорошо было слышно. Сначала зал был за прокурора, потом засомневался и перекинулся к адвокату. Сейчас и уборщице, она стояла в дверях, забыв про свою работу, была ясна абсолютная правота Винта.

На месте адвоката любой нормальный собрал бы свои бумажки и побежал на вокзал, пока дают билеты на проходящий московский поезд. Но когда в зале загромыхал ее голос, стало понятно: ей все чужие слова — в поле ветер, скучно. Даже больше — то, что другого могло свалить с ног, только придавало ей сил. И в этом скоро все грустно убедились.

— В деле, — начала она издалека, — есть заявление родителей этого мальчика: он сбежал из дома. Ты ведь поэтому ночевал у немого?

— Если б я не ночевал, — сказал Винт, — вы бы никогда не узнали правды.

Пришло время вмешаться Лине. То ли она свою вину чувствовала за то происшествие, то ли боялась, начнут разбираться, почему ее ученики не ночуют дома. Она поговорила о трудности подросткового возраста, перешла на трудности сегодняшнего времени, следом пошло о трудностях учителей в деле воспитания. «Мы так учим наших детей, — говорила она, — чтобы они были свободными гражданами в свободной стране». Закончила неожиданно:

— У нас вообще один из ведущих по поведению и успеваемости класс.

— Я, кажется, к вам заходила? — спросила адвокат.

И взяла в руку новую бумагу. Сколько у нее этих бумаг было?!

— Но мы с вами говорили вообще, — смутилась Лина. — Не конкретно…

— Минуточку. — Адвокат начала выборочно читать: — «Трудные дети… неважные родители… подозрительная внеклассная жизнь и даже энергетические вампиры. Не поручусь… Надо разбросать их по разным школам…»

На Лину жалко было смотреть. Она пошла пятнами и стала говорить очень тихо:

— Я не знала…

— Громче!

— Я говорила вообще. Я давала характеристику совсем для другого.

Зал зароптал. Всех когда-нибудь доставали классные руководители.

— У вас, значит, несколько характеристик? На все случаи жизни?!

Так она съела Лину за ее двуличность. Адвокат думала, на Винта это подействует: он растеряется, начнет путаться, перестанет ей противоречить. Напрасно. Он растерялся, если б Лина сказала, что он — ее надежда и любимый ученик.

Адвокат начала новую атаку-разведку с бутылки со спиртом.

— Бутылка с отравой появилась только утром. А остальных иностранных уже не было, — сказал Винт.

— Куда ж они подевались? — наивно пробасила адвокат.

— Полундра их выбросил, а взамен поставил отравленную. Сэр ее и стал пить, другого не было.

— Значит, подсудимый ушел, потом вернулся с отравой. Почему же он сразу не спрятал эту бутылку среди остальных?

— Сэр боялся, что он его убьет. Он бы не взял от него ничего.

— Но этот алкоголик мог ночью проснуться, сам сбегать себе за добавкой?

— Он не дошел бы до города. Потом, у него было много чего выпить, когда я уходил. А Полундра все повыбрасывал.

— Но зачем? Он мог просто поставить среди других бутылок свою.

— Он не дурак, — сказал Винт, — каждый бы заинтересовался, откуда у Сэра деньги на такую выпивку. Потом каждый бы спросил, почему он к таким хорошим бутылкам купил эту, убогую…

— Но в карманах у твоего Сэра…

— Он не мой.

— При нем не нашли денег.

— Значит, Полундра украл.

Сходу ей ничего не обломилось. «Туши лампу, — думали в зале, — молодец пацан, ничего не боится. Таких нам прокуроров надо! А то — тык-мык…»

— Зачем ты пришел к нему? — вышла она на новый виток.

— Сэр был должен нам с Кухней деньги.

— Зачем он занимал?

— Выпить хотел.

— Сколько он тебе отдал?

— Не помню.

— Приходишь брать долг и не знаешь, сколько тебе должны?

— Он отдал не считая, больше.

— Намного?

— Намного.

— У него была только водка?

— Был еще ликер.

— Сладкий?

— Да.

— Откуда ты знаешь, что ликер сладкий?

— Я попробовал… немножко… — Винт запнулся.

Адвокат так быстро задавала вопросы, что он не успел сообразить, для чего она интересуется каким-то паршивым ликером. В зале досадливо крякнули. «Ну москвичи, ну собаки, — думали люди, — не хочешь, а скажешь. Не надо было про ликер».

— Мы не пьем.

Лучше бы он не оправдывался.

— Кажется, из двух характеристик учительницы, — заговорила адвокат, — верна та, где этот подросток назван трудным. Все-таки представить мальчика пьющим ночью с опустившимся человеком…

— Протестую! — сказал прокурор.

— Мы собрались не для обсуждения личности свидетеля, — сказал ей судья.

— Извините, но это относится к делу. У мертвого не нашли ни рубля. Учительница показывает, что у этих мальчишек завелись деньги после известных событий. Почему эти малыши не могли воспользоваться карманом пьяного?.. Какая же цена их показаниям?!

— Не буду больше ничего говорить! — сказал Винт и пошел к выходу.

Винту улыбались ободряюще, кто-то похлопал его по плечу. В проходе какой-то выпивший пожал руку. Винт хотел уйти совсем и не показываться больше. Не вытерпел, остался в коридоре у приоткрытой двери. Хотелось узнать, кто победит. Рядом с ним оказалась Тихонша. Он поздоровался. Она сделала вид, что его не знает.

Пришло время играть прокурору.

— Адвокат упорно настаивает на том, что подсудимый был не знаком ни с глухонемым, ни с Сэром.

— Конечно.

— Пригласите свидетельницу Савинкову, — сказал прокурор.

Винт в коридоре у дверей посторонился, давая дорогу женщине с крашеными волосами. Он вспомнил ее — неласковая медсестра из психушки.

Судья подождал, пока медсестра дошла до свидетельского места. Предупредил об ответственности за ложные показания.

— У защиты не будет вопросов?

— Будет. Этот ли человек, — адвокат показала на Полундру, — приходил забирать из больницы глухонемого пациента вашей клиники?

Медсестра даже не посмотрела в сторону Полундры, не сделала вида, что вспоминает, сомневается.

— Нет, — мотнулись кудряшки у нее на лбу, — этого человека я никогда не видела.

Прокурор оторопел и дал возможность адвокату задать еще вопрос. Адвокат подошла к медсестре, показала ей фотографию.

— Да. Этот человек приходил забирать немого, — сказала та.

Адвокат пояснила присутствующим — на снимке Сэр.

— Но вы на следствии, — пришел в себя прокурор, — показывали на подсудимого.

— Меня следователь уговорил, — сказала сестра, — я такая внушаемая…

В зале сидел человек и старался не выделяться. Он знал судей, прокурора и не хотел лишний раз светиться своим присутствием. Кивал на каждое слово, сказанное крашеной медсестрой. Это был Авторитет. Он знал цену каждому слову свидетельницы, потому что виделся с ней только вчера вечером.

Снова все оживились с упоминания о личности Шиша. Многие уж и забыли про него.

— Человек дает телеграмму с точным номером выигрыша. Приезжает специально в город. Узнает у вдовы местонахождение билета, раскапывает могилу. А выигрышный билет оказывается у вашего подзащитного. Не странно ли? — говорил прокурор.

— Не было ничего этого! — сказала адвокат.

Хоть к ней уже привыкли, но это было слишком. Даже для москвички. Тем более Тихонша только глухим не рассказала в городе о беге в мешках, пожарнике из Каменец-Уральского, о глупой своей забывчивости, по которой билет оказался в могиле.

— Читаю! — зычно провозгласила адвокат. — Заметка из газеты «Уральский следопыт»: «…в три часа ночи летательный аппарат в форме тарелки завис на уровне балкона третьего этажа. От него шел голубой свет и слышалось легкое жужжание. Неизвестное существо в блистающем костюме предложило Анатолию Адольфовичу пройти в тарелку. Причем существо не говорило, но Шиш понимал его без слов. Вероятно, имел место паранормальный способ передачи информации. Он не чувствовал враждебности в действиях инопланетянина и последовал за ним…» И так далее…

— Дальше! — попросили из зала.

Всем было интересно, чем закончилось.

— Тишина в зале! — рявкнул судья.

Шиша бросила жена из-за его глупостей, его уволили из пожарной команды — он не ездил тушить пожары, если на небе звезды раскладывались нехорошим образом. Что стоит такому вычитать номер выигрышного билета, вообразить себя его хозяином, приехать тревожить покой бедной вдовы?

Оставалась, правда, сама бедная вдова Тихонова. Но никто не сомневался, адвокатша сумеет найти на своем столе бумажку, и все узнают про нее какую-нибудь дрянь. Мало ли. Может, она сумасшедшая, может, тайком пьет горькую, и ей не то что билеты лотереи — черти кажутся. Никто не угадал, ни один человек.

Тихонша вошла в зал мелкими шажками. На ней был черный платок, черное платье.

— Не волнуйтесь, — подбодрила ее адвокат, — вы писали, что билет, номер 067 серия 050426, по небрежности остался в костюме покойного мужа.

— Да, — пролепетала перепуганная Тихонша, — мне так казалось…

— А на самом деле?

Тихонша махнула рукой, приложила платочек к глазам, всхлипнула.

— На самом деле я нашла свой билет вчера под половиком.

— Передайте его мне.

Тихонша засеменила к ней. Полундра злобно ухмыльнулся, глядя на суд и на глупый народ в зале. Незаметно благодарно кивнул Авторитету.

— Вот! — Адвокат подняла над головой маленький синий клочок бумаги. — Вот этот ничего не выигравший билет явился причиной всех событий!

Она на глазах у всех разорвала его на мелкие кусочки.

Винт плюнул, пошел на вокзал. Дома его ждали большие неприятности…

 

Глава седьмая

Последняя

Полундра на радостях закатил грандиозную попойку. Его повязали под утро. Он гонялся за тремя своими товарищами с заряженным пистолетом. С тех пор его не видели. Пропал, сгинул.

Конов не забыл про Гришу. Устроил его к сектантам. Они появились незаметно вместе с иностранцами и были богатые. Придешь к ним на проповедь — тебе или книжку, или гуманитарную помощь. Все бы ничего, но уж больно долго надо было слушать их представления. Подарки выдавали только в конце. Они объявили, что вылечат Гришу, а то в него вселились черти. Умора была, когда Гриша с ихним проповедником прыгали по сцене. Издалека и не отличишь, кто из них припадочный. Дважды объявлялось на весь город о его полном излечении. Но Гриша подвел, а может, просто черти в нем сидели неподдающиеся. Только как он был придурком, так и остался. Тогда они решили заняться над ним милосердием и взяли истопником в молельный дом. Одевали Гришу в гуманитарную помощь, кормили как на убой и вечно заявляли в милицию о его похищении. Хотя это было никакое не похищение, просто Грише они смертельно надоедали, и он сбегал в Париж. Через неделю импортные тряпки на нем становились вполне отечественными. Он носился по кладбищу и орал, как прежде, наводил порядок. К холодам, когда некуда было деваться, возвращался к сектантам. «Вот он, блудный сын!» — кричал проповедник в телевизоре. У них каждую субботу была местная передача. Гриша изображал блудного сына, но весь город знал, что он — Гриша с кладбища, и никто не верил. Кроме самих сектантов.

Когда Кухня и Винт шли в центр, всегда проходили дом Тихонши. Она видела их пару раз и написала заявление, что они специально ходят подглядывать, чтоб поджечь дом.

Дом у нее теперь был лучший на всей улице. Двухэтажный и каменный. Его и захочешь — не подожжешь.

Уж сколько он стоил по нынешним ценам — страшно подумать. Тихонша всем рассказывала, что получила наследство из Америки. Никто не верил.

Гриша скрывался вторую неделю. Оброс, по обычаю, по самые уши, колом стояли на голове жесткие волосы, а из правой штанины торчало грязное колено — он зацепился за что-то и выхватил кусок из брюк. Дымила свалка, дрались вороны, не поделили какую-то падаль, солнца оставалось кусочек. Гриша завороженно смотрел в костер.

— Милиционер родился, — нарушил молчание Винт.

— Как ты сказал? — не понял Кухня.

— Это когда люди говорят-говорят, суетятся-суетятся, потом вдруг замолкнут. Тогда считается, милиционер родился.

— А-а-а…

Закипел чайник над костром. Да сразу так сильно, кипяток выплеснулся на огонь. Гриша бросился снимать, обжегся, затряс рукой. Конечно, все у него стали виноваты. Разорался, замахал своими граблями. Посылать его за чаем в таком состоянии нечего было и думать. Винт пошел в будку.

Вернулся с чаем и подал Грише. Тот любил заваривать сам.

— Девять уже, — сказал Винт.

— Откуда ты знаешь?

Винт мотнул головой в сторону города. На трубе Комбината загорелась красная реклама компании АСС. По ней теперь проверяли время. Ровно в девять вечера ее включали, ровно в восемь утра выключали.

Гриша насыпал сухой чай в кипяток, прикрыл чайник своим пиджаком. Произнес с десяток слов, ни одного понятного.

— Все-таки жалко, что он такой… как пень, — сказал Винт.

— Правда рассказывают, что Гриша был нормальный сначала, а потом от учения свихнулся?

— Кто тебе сказал?

— Плохотнюк. Говорит, у Гриши родители были жутко умные. Профессора, а может, академики. Гриша в три года знал «Песнь о вещем Олеге». Приходят гости, родители сразу Гришу на табуретку ставят. Он чешет наизусть…

Они разом пригляделись к Грише. Тот подумал, надо их развлекать, начал молотить по-своему.

— Плохотнюк к тому, что книги читать вредно, а то станешь, как Гриша. Он мне тоже одну историю рассказывал. Про мальчика-богатыря. Тот в десять лет мог от полу отжаться сто раз.

— Кошмар!

— Плохотнюк говорит, от того, что его утром не будили. Сколько хочет, столько и спит…

— Вредно рано вставать?

— Ну! — кивнул Винт.

Гриша разлил чай по стаканам. Винт достал сигарету и прикурил от костра.

— Где ты взял? — спросил Кухня.

— У Гриши нашел. Там еще полпачки. Хочешь — возьми.

— Он же не курит.

— Он все собирает. Такой халдей.

Солнце словно мешком прикрыли — было и сразу не стало. Ярче заполыхал костер, огонь пригнулся под ровным вечерним ветром, потерянно к ночи закричали птицы. Они втроем прихлебывали горячий чай. Винт покуривал. Гриша перебегал взглядом с одного на другого. Пора было домой, но совсем не хотелось. В костер больше не подбрасывали, и он потихоньку замирал.

— Эзра!

Ребята повернули головы. В наступающих сумерках к Парижу в низком по пояс тумане плыли две вороньи фигуры. Ребята узнали проповедника — худого, высокого, с глазами, как у хека под маринадом. Рядом выступала полная женщина. Она и каркала на все лады. Проповедник не умел по-русски. В телевизоре его всегда переводили.

Гриша заинтересовался, куда смотрят Винт с Кухней. Увидел — под ним будто загорелось. Вскочил, затрусил к себе в убежище, закрылся.

Не везло ему жутко. Сначала его звали Гришей, хотя по паспорту он был Сергей. Сектанты перекрестили его в Эзру. Никто имени-то такого не слышал — Эзра. Ну что это значит?! Бабушка Кухни считала, что Захар.

Те подошли поближе.

— Эзра!

— Не надрывайтесь, — сказал Винт, — он все равно не слышит.

— Иди своей дорогой, — сказала женщина.

— Сейчас перекрещу, — пообещал Кухня, — и рассеетесь!

Женщина смотрела в рот проповеднику. Он взмахнул костлявой рукой, и они запели вместе что-то духовное. Он пел по-английски, а она непонятно по какому. Они искренне считали, что уши не главное, и Гриша слышит их своим сердцем.

Винт с Кухней заторопились домой. Завтра надо было встать пораньше. У них появился бизнес, и дела шли в гору.

До такого бизнеса никто не догадался. На щите Винт написал большими буквами: «Рассказываем последний анекдот!» Люди усмехались, отдавали деньги, кто сколько хочет, подставляли ухо для анекдота. Кухня начинал рассказывать:

— Однажды…

Впрочем, это уже другая история…

Содержание

Князь Удача Андреевич… 3

Магия черная и белая… 61

Двое с лицами малолетних преступников… 113

Глава первая Куда ночь — туда и сон… 114

Глава вторая Бег в мешках… 132

Глава третья Сэр… 141

Глава четвертая Сыщик… 165

Глава пятая Записки сумасшедшей… 186

Глава шестая Двое с лицами малолетних преступников… 208

Глава седьмая Последняя… 225