Эротики
1975
Осколки коммунального тела
1991
Предуведомление
Идея коммунального тела известна. Известны также принципы взаимодействия с ним. Ясен способ метафорического уподобления его и ему. Не являются секретом и последствия отсоединения от него и попыток противостояния ему. Имеются в наличии приемы слежения его. Нет смысла скрывать и наше отношение с ним и к нему, а также и отношение со всем, к нему относящемся или с ним соотносящемся.
всего несколько десятков граммов-то, а помер! помер! и не дышит! воздух полевой колышет над ним веер мух и взводит нулевой купол я буду во все концы нашей необъятной Родины петь о человеческом отношении к коммунистам, хотя, конечно, они большие подлецы, но все же
Песни из-за госпитальной стены
1992
Предуведомление
Надо заметить, что госпитальная стена была вполне реальна, со всеми вытекающими из этого, вернее, вытекавшими из того обстоятельства обстоятельствами и экзистенциальными и версификационными последствиями. Все метафорические и символические нагрузки эта госпитальная стена обрела уже позднее, будучи в транспонированном виде спроецирована на общекультурный контекст и, конкретнее – на мою поэтико-версификационную деятельность. Хотя, конечно, все это было предположено той же стратегией культурного поведения, что не отменяет чисто экзистенциально жизненных переживаний, придавая обаяние мерцательной драматургии.
Зренье одолевающее плоть
1993
Предуведомление
Ничего странного в истончании плоти, отдающей себя зрению в той же полноте, что и любая иная. Но в их как бы соревновательности за право энергетийного внедрения в окрестное пространство (я не обсуждаю его параметры) истончающаяся плоть начинает уступать равномерному истончающемуся вокруг без истончения своего источника зрению. Другое дело, что истончающаяся плоть, возможно, имеет пространства эманации не меньшие, но в момент своего перекодирования она хотя бы разово проигрывает в этом соревновании. Ну да ладно, это все известно. Гораздо интереснее сама симптоматичность истончения конкретного организма на фоне медленно подступающего процесса трансфигурации самой антропоморфности. И, с некоторыми натяжками, все нами наблюденное и здесь представленное, можно воспринимать как ненавязчивую метафору.
Внутренние разборки
1993
Предуведомление
В наше время кризиса политических и идеологических систем, а также великой западной гуманистической традиции, это являет собой, может быть, верхний, симптомологический слой более глубинного краха старой антропологии. Ее кризис (как и кризис любой структуры) обнаруживается в рассогласовании иерархически взаимоподчиненных элементов и преобладании рефлективно-драматургического начала над информативно-инструктивным.
Вот вам живые примеры.
* * *
Потом про кровь, которая часто отлучается на какие-то левые заработки, и так без нее тошно
* * *
Потом долгий ночной разговор с берцовой костью, которая, кажется, единственная меня понимает и даже сострадает, хотя ничего не может поделать даже сама с собой
* * *
Потом что-то вообще на клеточном и даже – молекулярном уровне
* * *
Потом про что-то чужеродное, но свободно и безнаказанно бродящее во мне, какие-нибудь раковые клетки, но в режиме полнейшего сепаратизма, царящего вокруг, нисколько не чувствующее своей инородности
* * *
Потом разговор с душой, я попрекаю ее за безответственность, за то, что она всех распустила, ведь это все-таки она – домоправительница и престолоблюстительница. Она неожиданно отвечает:
* * *
Бессмысленный спор с капюшонной мышцей о чести, достоинстве и добропорядочности; тем более, что она является передо мной в виде какой-то нефтегазовой фракции, поскольку, как она утверждает, у нее гораздо более тесные связи, а также душевная привязанность к ее древним протогеологическим родственникам
* * *
Потом о нервах – ну, эти, понятно, уже давно и вовсю самостоятельные, даже с претензией на некую законченную самоотдельную антропоморфность, и вообще – с большими претензиями
* * *
Потом встреча с пяткой – ну, эта ничего сказать не может
* * *
Некий отдых при игре на трубчатой кости – воздух, покой, музыка, свечение небосвода
* * *
Затем – голова; ну, с ней нет расхождений, она полностью на моей стороне
* * *
Затем еще кто-то заходил, уже и не помню, кто
Мой милый ласковый друг
1993
Предуведомление
Что нам Александрия?! У нас своего щемительного, высокого и всеобъемлющего, но и отвалившегося как бы, вернее – не как бы, а точно, отвалившегося, стремительной силой онтологически-моментального отъединения, превышающей медлительность наших слезно-душевных потоков, отъединившегося, за дни, минуты, секунды отбежавшего на расстояние мраморного величия и прохладно обвеваемого мраморными же ветрами неухватимой всеобщности (но ведь было же! было же! ведь только что было! – эээ, братец, вон куда умчало! – но ведь было! было! было! – мало ли чего было! – но ведь это было только сейчас! – не знаю, не знаю!), в общем – у нас столько всего своего, так что нам Александрия! Что мне вам рассказывать о кудрявых юношах в набедренных повязках, когда мы сами еще неистребимо, отбежав недалеко (но уже как бы во сне не своем для себя) глядим сами на себя, выглядываем из-за стволов полусумеречного леса в пионерских галстучках с комсомольскими значочками.
Ох, да мне ли рассказывать вам, как это было и как это бывает! кто хочет – сам все посмеет понять.
Эротика, исполненная прохлады и душевности
1993
Предуведомление
Ну, конечно, конечно, как эротика – так сразу что-то дикое, неистовое.
Нет, нет. Это все необязательно. Это все в прошлом. Мы живем в пост-эротическую эпоху. Эротика – холодный блеск журнальной обложки, длинные виртуальные ноги модели, нежность и прохладность неземной поверхности новейшей модели автомобиля.
Конечно, конечно, у нас все хорошо, все как у людей, как надо – но только спокойно и вразумительно.
Как припоминается из детских коммунальных впечатлений: сосед, понятно, полупьяный, на кухне ворчит на моложавую соседку, навалившуюся на общественный стол: Что сиськи пораскидала, тарелку поставить негде.
Долли и Майкл
1996
Мое пребывание в Англии совпало с объявлением в печати о необычном, нечеловеческом порождении на свет овечки Долли. Ну то, что она породилась нечеловеческим способом – это уж куда ни шло. Но была она порождена и не совсем овечьим способом. В каком-то смысле, все-таки, скорее, человеческим, насильственно-человеческим, получеловеческим – полуовечьим – способом клонирования.
Данная тема уже вполне успела хорошо обсудиться и у нас. В процессе дискуссий опять объявились традиционные вековые оппоненты – приверженцы естественного и приверженцы культуры. Нынешние руссоисты, в отличие от своего оптимистического предшественника, настроены весьма апокалиптически, предполагая (и, заметим, справедливо) непобедимую власть природы, представленную, в данном случае, генами. Другие же, сторонники культуры и социума, в какой-то мере, если не в области взглядов на насилие, то на преимущественную роль и доминацию культурного и социального опыта и воспитания, совпали с нашими большевиками. Они утверждали, что уж не такие они крокодилы эти гены, что мы их победим, что вообще полной идентичности достичь невозможно. Пацаны, все нормально!
Не будем вникать, по профессиональной неподготовленности, в горизонты нынешних научных возможностей или настаивать на не такой уж невозможной перспективе производства людей и овец гораздо большей одинаковости, идентичности, чем, скажем, достигла сама природа в производстве близнецов. Что, невозможно? – Отчего же!
Лучше обратим внимание на некоторые общекультурные процессы, отнюдь не порожденные этим фактом науки, но в которые он вполне вписался и тем самым обнажил в непривычной досель наготе. Прежде всего заметим, как в совсем недавнее время деторождение было вынуто из секса-удовольствия, как теперь, видим мы, секс вынут из деторождения-производства. То есть мы, фигурально выражаясь, стерилизованы, не нужны в нашей репродуктивной способности и функции. Осталось только убрать, как фантомные боли, всякую там склонность к нежности и тетеханью маленьких существ, вполне могущих быть замененными даже и не котятами-ягнятами, а просто мягкими игрушками.
Основная же проблема, обнажающаяся этой возможностью клонирования друг-другу-подобных существ – это проблема, называемая столь труднопроизносимым русским словом «самоидентификация», то есть определения себя в своей индивидуальности, непохожести во взаимосвязи с другими индивидуальными и непохожими. На этом строится, собственно, вся культурная деятельность человека – самоутверждение и авторство. Но при биологической одинаковости и усредненном банализированном социокультурном окружении и воспитании в больших городах эта проблема снимается, отменяется. Разговор на эту тему был бы смутен и запутан, если бы сама культура на наших глазах не проиграла этот сценарий совсем другими средствами, но в достаточной полноте, на примере вполне конкретных людей, с их помощью, как эдакую пророческую драму. Вспомним хотя бы нашего бесценного Павлика Морозова. И именно в этом узком смысле я хочу обратиться к примеру «Павлика» нынешних дней, в мировом масштабе разыгрывающего если не трагедию, то неисповедимость самоидентификации. Я имею в виду, как вы уже догадались, Майкла Джексона. Не будем обсуждать качество его музыки, текстов, пения, окружающей его перформансной машинерии (что само по себе заслуживает отдельного культурологического исследования, да, наверное, уже кем-то и проведенного). Просто обратим внимание на его имидж, культурное поведение, в котором как бы уничтожаются, отменяются в их фундаментальном и незыблемом значении полюса социального и культурного самоопределения нашего времени:
1) белый – черный (он ни белый, ни черный)
2) дитя – взрослый (он ни дитя, ни взрослый)
3) мужчина – женщина (он ни мужчина, ни женщина)
4) он ни человекообразный, ни роботоподобный (т. е. и то, и другое)
5) ни запрограммированный, ни спонтанный
6) ни антропоморфный, ни зооморфный (вспомним его «Триллер»)
Он и то, и другое, и третье, и все. Он – ничто. Он просто точка пересечения всех этих осей, скользя по которым, он легко обращается то в одно, то в другое. Он просто точка переведения одного в другое. Он – пустота, в лучшем смысле этого слова, и в высшем тоже. И в этом смысле, он – конечно, наиактуальнейший персонаж современной культуры, далеко оставивший позади себя Долли.
Но наука упорна, а мир беспределен – так что решайте.
Тело
1996
Предуведомление
Сей маленький сборник посвящен большой, просто огромной, огромнейшей проблеме телесности. А маленький потому, что посвящен маленькой стороне этой проблемы. Сторону-то даже трудно и определить, то есть эта проблема и есть определение тела в пределах досягаемости самого себя своими, доступными ему способами телесной же самоидентификации. Ну, немножко, может, проблема размыта всякими там внедрениями и замутнениями все заполнившей и с трудом изгоняемой дискурсивности.
* * *
Иной полижет, полижет свое тело, а вкуса так и не почувствует – пора, видимо, еще не подступила
* * *
Иной щупает, щупает себя, во все места залезает, а никакой памяти не остается – связь между нейронами, видимо, забилась
* * *
Иной окидывает себя взглядом, а все никак не может удостовериться ни в чем – критерии, видимо, сдвинулись
* * *
Иной хочет обнюхать себя всего, а вот только вторичный запах доходит – контакты, видимо, повреждены
* * *
Иной хочет вовсе забыть, забыть себя, а все себе под руку попадается – система блокировки, видимо, не срабатывает
Есть нечто, как бы персонализированные телоподобия в отдельных кусочках
* * *
Ну, соответственно, как раньше был операциональный уровень медитации и коммуникации, так теперь – уровень дифференциации и разведения
* * *
Ну, как раньше миг определения границы актом касания называли «Здравствуй!», теперь почти он же: «Прощай!»
* * *
Ну, как раньше говорилось: Я – подразумевается Мы, в смысле монадной полноты, так теперь говорится Мы, подразумевая Я, в смысле случайности различения
Тело
2000
Предуведомление
Ныне разработки со всякого рода телесностью – и метафорической, и соматической – весьма и весьма популярны. Да в общем-то в любого рода антропологии подобные проблемы весьма серьезны. Надо заметить, что в данных текстах как раз проглядывают черты некоего подозрительного и уничижительного отношения к плоти, свойственные разного рода гностическим учениям.
Ну, естественно, все это сглажено всякого рода искусственными драматургическими приемами и романтическими уловками, что, однако, не снижает остроты проблемы и глубины противостояния духа и плоти.
Мои неземные страдания
2005
Предуведомление
Данный сборник является как бы парным, вернее, дополнительным к предыдущему моему сборнику «Каталог мерзостей». Объекты и субъекты дискурса насилия, а также додискурсивных условий и оснований самой практики террора в сборниках поменялись местами, а конкретный автор из властного обернулся страдающим. В то же время, конечно, в сборниках используются различные жанровые и стилевые практики, что в пределах доминирования стратегии и операционального уровня исполняет чисто фактурную функцию.