Монстры

Пригов Дмитрий Александрович

Чудища властной идеологии

 

 

Пятая тысяча или Мария Моряк Пожарный Еврей и Милицанер

1980

Предуведомление

Формирование всякого сборника окончательно определяется для меня рождением его названия и возникновением предуведомления. Если название обыкновенно выплывает где-то в середине написания сборника и в какой-то мере само конструирует остатную часть, то предуведомление уже есть ретроспективный взгляд на сотворенное, свидетельство не его эстетической ценности, но причастности к моей судьбе. (Кстати, именно по этой границе проходит различение официальной и неофициальной поэзии. Вроде бы и там и там есть таланты, и там и там есть стихи – но цена платится за них разная. Кстати, хотя и эмиграция платит тоже цену немалую, но иную, не нашу, наша местная валюта неконвертируема. Но это вопрос сложный и ответственный, и не здесь о нем говорить.)

Так вот, сборник порешился, с предуведомлением все ясно, обратимся к названию. Пятая тысяча – это просто констатация того, что написано четыре тысячи стихотворений и пошла пятая. Встает вопрос, и не только перед опытным читателем, но и предо мной самим – зачем столько? Вглядываясь в написанное (т. е. прожитое), понимаю, что количественную сторону этого предприятия объяснить решительно не в состоянии (наверное, чтобы жить). Не могу объяснить и само побуждение писать (наверное, тоже, чтобы жить). Но как писать? Как писать именно мне? Как писать именно мне и именно в это время? Могу заметить, что я (как и еще некоторые в русской культуре) всеотзывчив и болтлив. И в соответствии с этой слабостью, а может быть, и не совсем слабостью, все мои усилия были направлены, вернее, сконцентрированы осмысленно и интуитивно на отыскании такой системы, в пределах которой и в стилистике которой можно было бы болтать обо всем, о чем болтается с друзьями, со встречными, на собраниях, в книгах и в газетах. Удалось? – в какой-то мере. Во всяком случае, я не чувствую в себе никакого явного количества остатного, гниющего, неиспользованного языкового материала. Для себя, со всеми возможными и очевидными оговорками, я старался разрешить интонационную задачу пушкинской поэтики. И в результате вышеупомянутого количества на пределах ограниченной поэтической судьбы возник достаточно насыщенный интонационный раствор. И естественным следствием (возможно, спровоцированным не только внутренними свойствами моей стиховой деятельности, но и общими закономерностями бытования культуры в обществе) было возникновение кристаллических образований в этом растворе. Т. е. интонация стала местами свертываться в знак (как в ортогональных проекциях линия свертывается в точку, а плоскость – в линию). Об этом, собственно, и есть вторая часть названия сборника. Распределение в сборнике этих образований, могущих быть выделенными и в отдельный цикл, сознательно и в соответствии с естественным принципом их возникновения, случайно и неравномерно. Будет ли этот процесс кристаллизации определять дальнейшее мое творчество и приведет ли к образованию окончательно жесткой структуры – не берусь судить. На то и есть судьба. На то и есть свобода поэта и читателя встречаться на перекрестках судеб личных и всенародных.

                 Дело к вечеру идет                  Уже праздный и лукавый                  Честный и трудолюбивый                  Усмиряется народ                  Да и ты, душа моя                  Занятая слов слияньем                  Уже дремлешь под влияньем                  Своего веретена                  Но не спи! Терзай себя                  Беспокойными перстами                  Вот народ – он завтра встанет                  И правды потребует с тебя
                 Не прыгай Пригов супротив                  Всеобщего прыжка                  А то будет как в прошлый раз                  Иль в позапрошлый раз                  А что там было в прошлый раз?                  И в позапрошлый раз?                  А было то, что был прыжок                  Всеобщего супротив
                 Пожарный зданье поджигал                  И весь как зверь дрожал он                  Милицанер его держал                  Его увещевал он                  Я понимаю, твоя страсть                  Нездешнего отсвета                  Но здесь ведь люди, им ведь жить                  Им не понять ведь этого                  И там стоял один еврей                  Или их было много                  И он уж точно был злодей                  Или их было много
                 Конфеточку нарезывает он                  И на хлеб кладет                  О, деточка болезная                  Послевоенных лет                  Когда бы то увидел                  Какой капиталист                  То он при этом виде                  Весь задрожал б как лист                  Вот детка человечая                  Насекомая на вид                  Головкою овечею                  Над сладостью дрожит
                 Вымою посуду —                  Вот я люблю                  Это успокаивает                  Злую кровь мою                  Если бы не этот                  Скромный жизненный путь —                  Быть бы мне убийцей                  Иль вовсе кем-нибудь                  Кем-нибудь с крылами                  С огненным мечом                  А так вымою посуду —                  И снова ничего

ПИСЬМО ЯПОНСКОМУ ДРУГУ

                 А что в Японии, по-прежнему ль Фудзи                  Колышется, словно на бедрах ткань косая                  По-прежнему ли ласточки с Янцзы                  Слетаются на праздник Хокусая                  По-прежнему ли Ямотото-сан                  Любуется на ширмы из Киото                  И кисточкой проводит по усам                  Когда его по-женски кликнет кто-то                  По-прежнему ли в дикой Русь-земле                  Живут не окрестясь антропофаги                  Но умные и пишут на бумаге                  И, говорят, слыхали обо мне
                 Ты помнишь, как в детстве, Мария                  Мы жили в деревне одной                  Со странным каким-то названьем                  Уж и не припомню каким                  Ты помнишь, гроза надвигалась                  Нет, нет – это в смысле прямом                  А в сталинском и переносном                  Тогда миновала уже                  И были мы дети, Мария                  Коли угрожала нам смерть                  То вовсе не по разнарядке                  А в виде подарка как бы                  И жизнь тоже в виде подарка                  На самый различный манер                  По-прежнему нам угрожает                  Но мы не боимся ее
                 Вот цветочки полевые                  А над ними в высоте                  Пролетают кочевые                  Облака, да уж не те                  Что бывало пролетали                  Вниз глядели на цветок                  Те наверно уж в Китае                  Если ветер на Восток                  Так и мы вот проживаем                  Глядь – а жизнь уже не та                  А та жизнь уже в Китае                  Да и там уж прожита
                 А ну-ка, флейта, пыли средь и зноя                  Подруга Первой Конной и Второй                  Сыграй нам что-нибудь такое неземное                  Что навсегда б взошло над головой                  Сыграй-ка нам про воински забавы                  Или про страшный подвиг трудовой                  Заслушаются звери, встанут травы                  И люди лягут на передовой
                 Пожарный – в Первой Конной служил                  Милицанер – во Второй                  Еврей комиссаром там памятным был                  И в Первой и во Второй                  Моряк же все время перебегал —                  То в Первую, то во Вторую                  Мария со знаменем шла впереди                  Кожанка грудь обнимала тугую                  Пронеслось все. Пожарный в подполье ушел                  Моряк же дальше помчался                  Еврей потихонечку отошел                  Но где-то рядом остался                  Мария же знамя и револьвер                  Ремни и кожанку сняла                  И передала их Милицанеру                  Сама же на небо ушла
                 Восток – он все время на Запад глядит                  А Запад – глядит на Восток                  А кто это там посередке сидит? —                  А это сидит СССР                  Глядит он на Запад – сомненье берет                  Глядит он тогда на Восток                  Восток его тоже к себе не берет                  Да не очень-то и нужен – Восток                  Вот он на себя как на центр глядит                  Он центр и есть – СССР                  Восток на окраине где-то сидит                  А Запад уж и вовсе – незачем
                 Когда умру: Вот – скажут – умер Пригов                  А как живу – все слышу приговор:                  Какой он – Пригов?! Этот Пригов – вор!                  Он жизнь ворует для интригов                  А что мои интриги, если взять —                  Ну, дураком кого-то обозвать                  Ну, попрекнуть Орлова дочкой                  Все ж для других, а для себя – ни строчки
                 Когда я в армии служил                  Мой командир меня любил                  За то, что храбрый был и смелый                  Шутник я был, танцор я был                  Хоккей смотрел, поделки делал                  Стихи писал, жену любил

 

Терроризм с человеческим лицом

1981

Предуведомительная беседа

ТЕРРОРИСТ Что есть истина?

МИЛИЦАНЕР Истина в человеческом к ней приближении есть правда.

ТЕРРОРИСТ А что есть правда?

МИЛИЦАНЕР Правда есть то, перед лицом чего мы чувствуем долг приятия, утверждения и отстаивания ее.

ТЕРРОРИСТ А что есть долг?

МИЛИЦАНЕР Долг во внешнем и объективированном виде есть закон.

ТЕРРОРИСТ А что есть закон?

МИЛИЦАНЕР Сейчас и здесь закон есть Я!

ТЕРРОРИСТ А что же есть я?

МИЛИЦАНЕР А ты есть некритериальное, недефинированное и непросветленное все это вместе.

                 Склонясь у гробового входа                  Не то, что мните вы – язык                  Не слепок, не бездушный лик                  В нем есть душа, в нем есть свобода                  В нем есть любовь, в нем есть язык                  Гады!
                 Вот бронзовый, Пушкин, и глупый стоишь                  А был уж как хитрый ты очень                  А я вот живой, между прочим                  А я вот по улице Горького                  Гуляю и думаю: Ишь!                  Забрался на цоколь гранитный                  Поэзией руководишь!                  А вот как ужасную бомбу                  На город Москву опустить                  Погибнут тут все до единого                  И некем руководить
                 На Западе террористы убивают людей                  Либо из-за денег, либо из-за возвышенных идей                  А у нас если и склонятся к такому —                  Так по простой человеческой обиде или                                                                    по злопамятству какому                  Без всяких там денег, не прикидываясь борцом                  И это будет терроризм с человеческим лицом
                 Посредине мирозданья                  Среди маленькой Москвы                  Я страдаю от страданья                  Сам к тому ж ничтожно мал                  Ну, а если б я страдал                  Видя это или это                  То страдания предметы                  Принимали б мой размер                  Но страданьем же страданья                  Я объемлю мирозданье                  Превышая и Москву
                 Что ж ты, пес, кусаешь-лаешь                  Ну, положим, я не твой                  Не возлюбленный хозяин                  Но ведь все-тки я живой                  Я имею тоже право                  А ты пес – поган, нечист                  Ты есть чистый террорист                  Рейган недобитый
                 В созерцании пусть отвлеченном, но чистом                  Мне открылось, что Милицанеру под стать                  В полной мере у нас еще нет Террориста                  Чтоб обоим в величье пред небом предстать                  Что сходились они на российском просторе                  Как мужское и женское, пламень и лед                  А не то порождаются вредные жизни химеры                  И стоишь ты, мой Милицанер, вроде как Дон Кихот
                 Ну что за чудовище эта природа                  В сравненьи с делами такого народа                  Чьи планы разумности мощной такой                  Что нет им в свершеньи нужды никакой                  Природа ж – она не архитектонична                  А даже напротив – темна и хтонична                  Блестящая с виду – ну в общем, как змей                  Что у государства уводит людей                  И тянет под землю и с ними живет                  Постой же, развратная матерь-природа                  Придет государство и вспорет живот                  И станет отцом неземного народа
                 Женщина в метро меня лягнула                  Ну, пихаться – там куда ни шло                  Здесь же она явно перегнула                  Палку, и все дело перешло                  В ранг ненужно-личных отношений                  Я, естественно, в ответ лягнул                  Но и тут же попросил прощенья —                  Просто я как личность выше был
                 Что значит лепетанье их                  Перед идеей устроенья                  Души всемирной построенья                  Среди еще вполне живых                  Среди детей еще народных                  Пред этим замыслом – всяк жид!                  Грудь общей страстию дрожит                  И общим страхом благородным
                 Американцы в космос запустили                  Сверхновый свой космический корабль                  Чтобы оттуда, уже с места Бога                  Нас изничтожить лазером – во бля!                  Ну хорошо там шашкой иль в упор                  Из-под земли, из-под воды, из танка                  Но с космоса, где только Бог и звезды!                  Ну просто ничего святого нет! —                  Во, бля!
                 Наша жизнь кончается                  Вон у того столба                  А ваша где кончается?                  Ах, ваша не кончается!                  Ах, ваша навсегда!                  Поздравляем с вашей жизнью!                  Как прекрасна ваша жизнь!                  А как прекрасна – мы не знаем                  Поскольку наша кончилась уже
                 Человек сначала белый                  Но под солнцем моментально —                  Красный, после вовсе – черный —                  То же в плане социальном                  Так законы человечьи                  И природные законы                  Вовсе не в противоречьи                  А в согласии законном
                 Уже в старухе жизни нет                  А смерти нет – бледна старуха                  Она живет уж столько лет                  Для просто так, за ради духа                  Но молодой растущий класс:                  Старуха, прочь! – сказать боится                  Поскольку должен в тот же час                  На ее месте очутиться
                 Я бросил пить, курить пытаюсь бросить                  Кофий не пью, да и не ем почти                  Я воспитаю из себя для пользы                  Советский и неприхотливый тип                  Который будет жить здесь чем – не знамо                  Всех злонамеренных сводя с ума                  Которому Спартак что, что Динамо                  Которому что воля, что тюрьма
                 Вот стоит патруль военный                  С некой мыслью сокровенной                  Для иных любимцев Бога                  Вроде мысль его убога                  Но если армия есть тело                  Многолюдного порядка                  Он порядок есть порядка                  То есть – чистая идея                  Воплощенная живьем                  А мы рядышком живем
                 Когда пройдут года и ныне дикий                  Народ забудет многие дела                  Страх обо мне пройдет по всей Руси великой —                  Ведь что писал! – Но правда ведь была!                  То, что писал                  Черт-те что писал                  И страх какой                  И правда ведь была                  И страх пройдет по всей Руси великой
                 Вот говорят, что наши люди                  Хотели Папу подстрелить                  Так этого ж не может быть —                  Они мертвы для нас заране                  Священнослужители, стало быть                  Хотя вот их и подстрелить                  Не преступленье, стало быть                  В этом узком смысле

 

Махроть всея Руси

1984

Предуведомление

Какому русскому она не есть мать родная, поющая, убаюкивающая, ласкающая, целующая, слизывающая кожу, прикровенные верхние слои следом и обмершую, неискушенную мелкими трудами и привычками оборонительными, саму мякоть души виноградную в себя всасывая, через себя глядеть вынуждающая, своим тело вскидываться, своим хвостом вздергиваться, жабрами пошевеливать, одышними легкими повеивать, нежной розовостью девичьего лица вспыхивая, щитом и мечом стальным взблескивая, бровями лесистыми, полушариями холмов влажных вздымаясь, кожей песчаной пупырчатой подрагивая, себя самого покусывать, отъедая куски сочные мясистые, глазами зернистыми в землю упираясь, видя тьму, хляби, провалы и вскипания густо-маслянистые, не мочь взгляда оторвать, отлететь, отделиться, прилепиться к чему-то, пусть малому, незначительному, но отдельному, отдельновисящему, отдельностоящему, отдельномыслимому, чтобы объять ее во всех ее образах, видах, проявлениях и блистаниях, кровоизвержениях, ужасах, как это случилось мне в вечереющий час осени Московской поры густого листопада на кухне у окна прозрачного замершего видеть ее и едино-временно-необъятную и в исторических, развертывающихся глубинах зарождения до точки незначимой и облекаемой, возможно, моим собственным воображением, понужденным, правда, к тому, как в самой интенции, так и в конкретности образов геральдически основопорождаемых, когда на дальнем, высвеченном из общего хаоса чьим-то пристальным вниманием плотью облекающим, кусочке оплотненного пространства покачивающегося некий медведь-Мишка объявился, травку сочную, нежную, сочным телом покачивающуюся, нежные уста розовые в ожидании сладостном приоткрывающую, обнюхивал и замер вдруг.

                 Он навалился как медведь                  На травку сонную                  И позабылось бы – как ведь                  У прочих было все                  Ан нет вот – народилося                  Великая Махроть                  Всея Руси
                 Когда бывает воспаришь                  К Сорокину там полетишь                  Иль к Кабакову полетишь                  Иль к Мухоморам полетишь                  К Орлову полетишь.                  Мой друг, смотри какая тишь                  Какая тишь и благодать                  А глядь – из них одна махроть                  Лезет                  Блядь
                 Сижу на кухне я за чашкой чая                  Вдруг вижу – как пузырь надулась дверь                  Кто – спрашиваю там? – и отвечает:                  Да это я, Махроть – великий зверь                  Люблю тебя – Люби – Открой мне дверь —                  Сама открой, безумный любовник —                  Да воли нет на то твоей и веры —                  Ах, веры нет! так и не будет ввек                  Здесь моя кухня                  Здесь я сижу
                 Одним прекрасным днем весенним                  Следил я птичек в воздухе несенье                  Оглядываюсь – Господи-Господь!                  Уйди, уйди, проклятая Махроть                  Она же глазиком блеснула                  И губки язычком лизнула                  Крысиным личиком как Лилит                  Прильнула к мне и говорит:                  Что, блядь, сука                  Пидер гнойный                  Говно недокушанное                  Вынь хуй изо рта                  А то картавишь что-то

* * *

Тут необходимо авторское пояснение, что весь мат объявляющийся в пределах текста не житейски-повседневного представляет собой как бы язык сакральный, ныне исчезнувший изношенный в своей сакральности и обнаруживающийся как всплески неких чувств неуправляемых обычным житейским жизнепроявлением, неразрешимых простым словоопределением, но и не складывающимся, по причине давней утраченности, затемненности первооснов, его породивших, в систему метафизической осмысленности, но лишь как изумление, ясное и недостижимо-несмываемое стояние перед лицом чуда, светящегося ликом женским, с набухшей теплым молоком мягкой груди, покрытой нежной, растянутой от внутреннего переполнения, кожей, сквозь которую просвечивают чуть расплывшиеся, обрисовывающие мягкие изгибы форм, голубоватые прожилки, ключицы, кости плечей и предплечий смутно заострились от оттягивающей тяжести, текущей ниже, ниже, к животу персико-сливовому, сгущенному и оранжево-матовому от приближения к центру этой тайной, пульсирующей и завораживающей всех и самое себя, тяжести, укрытой, явленной во внешнем дрожании окрестного воздуха, излучений мелькающих, снующих туда-сюда, все обнимающих, закручивающих, в кокон обволакивающих и вместе с влагой извергаемой медленно, медленно, смиряя всякое сопротивление, в себя втягивающих, всасывающих, растворяющих и изничтожающих с пением сладким, мучительным и все отменяющим, одной воле, в иных недрах коренящейся, воле неподвластного высшего созерцания оставляя быть в рассудке и бытие самоопределяющемся

                 Где моя голова                  Да приложится                  Да махроть-трава                  Да обнаружится                  С виду синяя                  Снутри красная                  Ой, красивая                  Да прекрасная                  Ой, держите меня                  Ой, во мне мечется                  Ой, тут всех порешу                  А она ответчица                  Да неметчица                  Пулеметчица                  Антисоветчица                  Стихийная
                 Где осень расставляла чарки                  Средь сада на пустых столах                  И судно лаяли овчарки                  Словно на дальних берегах                  Заглянет путник в сад пустой                  Погладит бедную овчарку                  Легко отыщет под листвой                  Поднимет и заглянет в чарку                  А там – Махроть                  Всея Руси
                 Там где Энгельсу                  Сияла красота                  Там Столыпину                  Зияла срамота —                  А где Столыпину                  Сияла красота                  Там уж Энгельсу                  Зияла срамота                  А посередке                  Где зияла пустота                  Там повылезла                  Святая крыса та                  И сказала:                  Здравствуй, Русь! Привет, Господь!                  Вота я —                  Твоя любимая махроть.
                 Вот Рейган изучил Россию                  По картам вдоль и поперек                  Любовью даже к ней проникся                  Как к глупой девочке какой                  Вот щас огромными руками                  Возьмет ее чтоб отогреть                  На жарком мериканском сердце                  Глядь – перед ним она стоит                  Махроть                  Всея Руси
                 Она стоит Махроть-девица                  Пред нею верткий Бао Дай                  Он говорит: Девица дай!                  А сам в гримасах корчит лица                  Она же говорит: Бывало                  Я многим некогда давала                  Поляку некогда давала                  Французу некогда давала                  И немцу некогда давала                  Что, помнишь сам, потом бывало                  Согласен ли?
                 Когда Иосиф Сталин с гор кавказских                  С его прямых столбов, небес прозрачных                  От птиц, зверей, и змей и пчел певучих                  Возговорил на Север дальний глядя:                  Приди, приди, Махроть Всея Руси!                  И тихо стало                  И следом нежный голос раскатился                  А что идти? Я здесь уже – и он                  Почувствовал вдруг легкость в сочлененьях                  И слабость, слабость, ломота в суставах                  И вот уже лежит в хрустальном гробе                  И смотрит во все стороны земли                  И ясно                  Качнется вправо гроб – и нету полумира                  Качнется влево – и полмира нету                  Качается, смеркается, мутится                  И душно, душно вдруг – останови!                  Остановил – а там и смерть уже —                  Повеселилась Мать-махроть сырая
                 Огонь небесный и Махроть                  Плывут над нашим полушарьем                  Тот слизывает всяку плоть                  А эта тихо утешает:                  Не плачь, не плачь мое дитя                  Все вечным счастьем обернется                  Вот мать из темноты вернется                  А там сибирская земля                  Пухом ляжет
                 Кошачьей походкой Большого театра                  И нежными жабрами Малого тьятра                  И детскими воплями Детского тьятра                  Кошачьими жабрами малой дити                  Проходит живая всего посреди                  Махроть                  Всея Руси
                 Читая заповедь дигистий                  Под смутным небосводом дат                  Как очарованный солдат                  В саду египетских династий                  Губами чистыми как лед                  На полстолетья замирая                  Она шевелит черный мед                  Ненареченного Китая
                 Обрубком полустений                  В провалах шевеля                  Наветчицей растений                  Подружкой щавеля                  И волчьим чаепитьем                  Вонючим пастушком                  И мощным бронетанком                  И, Господи, прости

* * *

Она поет, поет, хоры подхватывают, растут, разрастаются, ширятся, звук нарастает, нарастает, становится невыносимым, и каждая поющая точка сама прорастает поющим хором, который тут же вступает и сам разрастается поющими точками, все, все тонет, тонет и само в себя все захватывает, все дрожит, содрогается, исторгая звуки на пределе звенящие: Слава! Слава! Радость! Радость! – это ода радости, это Бетховен, Бетховен, Бах, Чайковский, бетчайбах, чайбахвен, бетхачабахскиофьев, стравинхабехошостский, шостербухкеджов, шенбухстрашопцарт, Шоцарт, Царт, Ский, Кий, Ий, Ой, АЙ, Охамияадроза, Охали, Кали! О! О! О! О!

                 Краюшком уха, зернышком глаза                  Вспоротой полостью рта                  Жизнь поднимается розой Шираза                  Ошеломляя с утра                  Нежно-поющая, густо-шипящая                  Рвущая мясо в лохмоть                  Вот она вещая жизнь настоящая                  Именем Бога – Махроть                  Всея Руси

 

Неистовый рецитал

1990

Предуведомление

Ничего нового я не изобрел. Этот прием использовался издавна: во всякого рода заклинательной практике, затем футуристами, обэриутами и многими кем-то еще.

Да, особо должен оговориться, во избежание возможных и вполне, впрочем, справедливых упреков со стороны Всеволода Николаевича Некрасова (поэта замечательного и мной без всяких околоточностей вполне уважаемого), который тоже использовал этот прием.

От себя я только привнес всю сумму личных переживаний и экспрессивность артикуляции, обычно мне свойственную. Много это или мало? – я часто задумываюсь над этим.

Но если единичное человеческое существование не считать чем-то там таким несущественным, а феноменом вполне достаточным, допустимым и достойным если не внимания, то хотя бы жалостливого попущения, то вот я – существо, уж извините.

                 И нету, нету мне силы                  Господи                  Силы нет                  Нету, нету, ну просто нету                  Силы, силы нету, Господи                  Господи, Господи, Господи, силы нет                  Силы, силы, силы-силы-силы                  Сиии-лыыы                  Нееее-туууу                  Ну, нет, нет, нет                  И силы, и Господи, и нету                                                   и нету, Господи! Господи! Господи!                  Господи! Господи! Господи! Господи!                  Гооосподиии! Гоооспооодиии! Господи!                  Гоооооспооодиииии!                  Силы, силы нет                  Все, собственно
                 Я? Да?                  Ты сказал? Я? Нет?                  Нет? Ты ведь сказал!                  Нет? а-а-аааа! нет?                  Нет? нет? нет-нет-нет!                  Нет-нет-нет-нет, нет, нет                  Ты, ты сказал! ты сказал! ты сказал!                  Сказал-сказал-сказал                  Скаааа-заааал!                  Что? нет? не сказал?                  А как же? ты ведь сказал                  И ты, и сказал, и я, и как, и же                                                   и ведь, и ты, и сказал, и я                  Что? нет? да? сказал? ты? нет?                  Нет!                  Ну, тогда нет
                 И тяжко-то как!                  Как, как тяжко!                  Неимоверно тяжко!                  И тяжко-тяжко-тяжко!                  И тяжко, и как, и неимоверно и безумно, и невыносимо                  И безумно, безумно, безумно                  Безумно так!                  Невыносимо                  Безумно, безумно тяжко                  Тяжко (со вздохом)                  Тяжко (открытым сильным голосом)                  Тяяяяжжжкооо (крик, крик безумный)                                                   И тяжко, и тяжко, и неимоверно,                                                   и невыносимо                                                   и тяжко, и голос, и сильный, и тяжко                                                   и открытый, и крик, крик-крик-крик                                                   и тяжко                  Очень тяжко                  Тяжело, прямо невероятно                  Что и не сказать
                 И чтобы этого никогда не видеть                  Не видеть-не видеть-не видеть                  Этого не видеть совсем                  Чтобы совсем-совсем-совсем                  и совсем, совсем, совсем                  Не видеть, не видеть! не видеть!                                                   и совсем, и не видеть, и чтобы                                                   и совсем!                  Не увидеть! не видеть! Уйдите все!                  Уйдите! уйдите-уйдите-уйдите!                  Уййййй-диииитееее!                  Всеееее!                  Сооовсееем                  Все                  И все
                 Не надо! Не надо!                  Пустите! Пустите! Пустите меня!                  пустите! Вон тот!                  Тот! тот! тот-тот-тот!                  Вон тот! Пустите!                                                   и пустите, и пустите, и тот                                                   и вон, вон-вон-вон                                                   и меня, меня-меня-меня                  И что-вы-все-на-меня-на-меня                  Пустите!                  Пустиииитееее!                  Меняяяяяя!                  Меняяяяяя!                  Музыыыыкааааа!                  О, муууузыкаааа!                  Она есть везде!                  Пустите меня!
                 Вы что не видите – это же Ленин                  Ленин это же                  Это же Ленин, Ленин, Ленин!                  Вы что, не видите!                  Не Ленин? Как же не Ленин? Ленин!                  Ленин? Ленин-Ленин-Ленин!                  Вы что не видите? не видите!                  Это же Ленин!                                                   и Ленин! и вы! и не вы!                                                   и Ленин, и видите! и это, и вы                                                   и не Ленин                  Не Ленин – не Ленин – не Ленин                  Вы что не видите, не видите, не видите                  Это же Ленин                  Леее-ниииин                  Лееениииин (тише)                  Лееенииин (тихо)                  Ленииин (совсем тихо)                  Ленин (про себя)
                 И сплошной кошмар                  Сплошной, сплошной, сплошной                  И ужас!                  Ужас, ужас, ужас, ужас                  И сплошной, сплошной ужас                  И кошмар                                                   и все, и ужас, и кошмар, и сплошной                                                   и кошмар, и все, и все                                                   и ужас, и все-все-все                                                   и кошмар                  Да, да, ужас! уууужаааас! ужжжааас!                  Кошмар потому-что-ты-не-делал-так-а-де-лал-ты-какбывсенаобо-рот                  Нет! Нет! Нет! Нет! Нет!                                                   и нет, и нет-нет-нет                                                   и нет! и нетттт! и нет!                  И нееет!                  Ииии нееееет (безумно!)                  Иии-ии-иии нее-ее-ее-т (непереносимо)                  Ииии нееттттттт (безумно и непереносимо вместе)                  И нет                  А в общем-то – да!
                 Я думал о вселенной лучше                  Лучше я думал о вселенной                  Ну, лучше – и лучше, и лучше                  И Господи, как я о ней думал!                  Как, как, как я думал!                                                   и как, и думал, и вселенная, и я,                                                   и она, и думал, и я                                                   и я, я, я                  И-ду-мал-както-лучше о ней о все-ленн-ой-ой-да-думал – лучше я о ней                  Думал-думал-думал (ну, понятно: думал!)                  Нет, нет, нет, думал! (я и говорю: думал!)                  Нет ведь-я-думал-о-вселен-ной-луч-ше-всех (он думал!)                  Но Боже, Боже! Боже                  Я дуууумал о нееей как нииикто друуугой! (да никто просто                                                   и не думал!)                  Боже, Боже, как я думал!                  Я думал о ней! о ней! о ней!                  Боже, как я о ней думал!                  И видимо, все-таки что-то в ней изменилось в результате
                 Я не воровал, не воровал                  Нет, нет, я не воровал                  И не воровал, не воровал, не воровал                  И я, и не, и воровал                  Я просто стоял рядом                                                   ведь стоял рядом, рядом, рядом                                                   но не воровал, и стоял, и сидел и сидел                                                   и ведь, и я, и рядом, рядом                                                   и не воровал, не воровал, не воровал (а кто же воровал-то?)                                                   не я! не я! не я!                  Я-не-воро-вал потому что я не-воро-вал                  А кто же?                                                   я не воровал! не воровал! не воровал!                  Яяяя                  Неее                  Вооо (высоко)                  Роооо (выше)                  Ваааал (еще выше)                  Сууууукииии (совсем, совсем высоко)                  Вот и все так – не воровал                  А кто воровал!
                 Куда бежать-спасаться коммунисту                  Когда во всех глазах он есть нечист                  А что теперь? – ему бы надо чистым                  Случиться бы! – а он вот – коммунист                  Случившийся                  Может и невинный                  Но коммунист, коммунист, коммунист                  И куда бежать?!                  Куда спасаться!                  Но бежать, бежать, бежать                                                   бежать-бежать-бежать                  И спастись                  И нечист, нечист, и коммунист                  И куда, куда бежать-то!                  Но бежать, бежать, бежать                  Бееее-жаааать!                  Беее-еее-еее-жать!                  Бежать!                  Теперь, теперь, теперь!                  и теперь, и теперь                  и теперь-теперь-теперь                  и теперь                  И теперь-то уж что? – теперь уж и не теперь,                                                   а все в прошлом
                 Подойди ко мне                  Ну, подойди ко мне                  Ну, ну, подойди, подойди, ну подойди                  Ко мне подойди                  ну, ну, ну                  и ну, и подойди                  и не бойся                  Не бойся, не бойся, не бойся                  Ну, ну, не бойся                  Нууууу                  Не боооойсяяя!                  А?                  А?                  А?                  Ну!                  Не бойся!                  Подойди!                  Ну, подойди (обычным голосом)                  Ну, подойди (с интонацией)                  Ну подойди же (с угрозой, с возможным даже сползанием                                                   в слово: Сука!)                  Подойдешь?                  Нет?                  Как знаешь! (с определенной интонацией)
                 Ну, давайте, приветствуйте меня                  Ну, ну, ну, давайте                  Давайте, давайте, давайте же                  Ну, приветствуйте                                                   и приветствуйте, и давайте, и меня                                                   и ну, ну, ну, ну                  Ну, же!                  Ну-ну-ну-ну-ну, ну-ну, ну                  Нуууууу                  Нуууууууу                  Нннннуууууу                  Привееетствууууйтеееее                  Меняяяяя                  Жееееее                  Ну
                 Товарищ, я не могу оставить эскадрон                  Эскадрон я не могу оставить                  Не могу! не могу! не могу! – можешь!                  Да нет же, не могу! не могу! – можешь!                  Нет, нет, нет, эскадрон не могу оставить! – можешь                  Ну, товарищ! – можешь                  Товааарищ! – можешь                  Да нет же! нет! нет! нет                                                   и не могу, и оставить – можешь                                                   и эскадрон, и могу, и я                                                   и не могу, и могу, и не могу                                                   и эскадрон                  Не могу! – а он: можешь                  Не могууууу! – а он: можешь                  А я не могууууу! – на пределе почти                  А он за пределом уже: можешь
                 Не жизнь ли, не жизнь ли наша                  легкокрылая отлетает – плачу я                  Я плачу: не жизнь ли! не жизнь ли! не жизнь ли!                  Пролетает-пролетает-пролетает! – плачу я                  И плачу, и плачу, и плачу                                                   и жизнь, и отлетает, и я                                                   легкокрылая, легкокрылая, Боже                                                   и я, и легкокрылая, и я                                                   и жизнь-жизнь-жизнь                  И жииииизнь легкокрыыылаяяя!                  И яяяя плаааачуууу!                  И все-все-все! и все! и жизнь, и плачу                  И яяяя плаааачуу! – плачут все                  И всееее плааачууут! – плачет жизнь                  И все плачут! – они смирились
                 А ноги-то раздвинь!                  Раздвинь ноги-то                  Ноги-то, ноги-то! ноги-то! —                  Что ноги? —                  Как что ноги? как что ноги? что ноги?                  Раздвинь! Раздвинь! и раздвинь!                  и ноги, и что, и раздвинь                  И ноооогииии!                  Нооогиииии!                  Нооогииии (другим голосом)                  Ноооооогиии (еще другим голосом)                  Нооооогииии (совсем, совсем другим голосом)                                                   и совсем, и другим, и голосом                                                   голосом, голосом, голосом                                                   и голосом, и почти, и совсем                                                   совсем-совсем-совсем                                                   и раздвинь, и голосом                  голосом-раздвинь-ноги-совсем-и-другим-еще-голосом —                                                   раздвинь
                 Ну, мастурбируй, мастурбируй!                  Ну, прошу тебя, мастурбируй!                  Ну, мастурбируй же, прошу                                                   ну, про-шу-мастурбируй-руй-же                  И прошу, прошу, прошу                                                   и мастурбируй, мастурбируй,                                                   и мастурбируй                  Маст-маст-маст-мастурбируй,                                                   и маст, маст-мастур-мастурбируй                  Мастурбируй, мастурбируй – маааастуууурбииирууууй!                  Ооооо
                 И что? – и ничего                  Абсолютно ничего                  Абсолют-абсолют-абсолютно ничего                                                   ничего, ничего, ничего                  И ничего, и абсолютно                                                   и что? что? и?                  Да ни-че-го                                                   да-ничего-ничего-ничего                  Абсолютно                  Абсолютно                  Ничего, а что? – а ничего —                                                   а где? – а нигде                  и все! все! все! все-все-все!                  все-все-все-все-все!                  Абсолютно (достаточно громко)                  Абсолютно (потише)                  Абсолютно (совсем тихо)                  Ничего (опять громко с подвыванием)
                 Охххх! Охххх!                  Охххх! Оххххх! Рхххх!                  Ох, да не головушку                  Клонит наш соловушка                  Оххх! Оххх! Охххх                  Ой, да ой-ей-ей! (выше) ей-ей! (еще выше) ей-ей-ей!                  А Боххх! Бохххх!                  Боххх! Баммм! Баммм! Бохххх!                  Боххх! Баммм! Охххх!                  Богу спросить не сссс кого                  Соловушки советсссского                  Окромя                  Ты это сделал? —                  Нет, не я! —                  Но ты воспевал! —                  Охххх, охххх! уж воспевал-то я, воспевал! и оххх! и воспеваллл! и оххх! оххх! —                  Вот с тебя и спрашиваю! —                  Ты Боххх! Боххх! Боххх! тебе виднее                  Боххххххх
                 Я хочу! Я хочу!                  Я хочу этого!                  Ну, просто хочу!                                                   хочу-хочу-хочу                  Этого-этого-этого                                                   это-ооо-гоооо                  Я хочууу, хочу-хочухочухочу!                  хочу! хочу! хочу! ххххочу,                  хххоччччу, ххххочччччуууу                                                   и хочу, и это, и я                                                   и хочу, и просто, и я, и этого                                                   этого, и я, и этого                  И я хочу! – он хочет                  Да, я хочу этого – этого он хочет                  А что? – А то! —                  Но я хочу! хочу! хочу!                  Где? – Здесь! здесь! здесь!                  Хоти! – хочу! – хоти! – хочу! —                                                   ххххотиии! – ххххоччччу! —                                                   ххххоттти! – и ххххочччу!                                                   и буду, буду, буду!                  Буууудддддууууу!                  Хххххоттттеттттть!                  Эээээттттоооогоооо!                  Вот так вот все! —                  Да все

 

Всеотзывчивость русской бритвы

1991

Предуведомление

Конечно же, эта книга о любви, заостренной столь неописуемо, что входит она в свой предмет без видимого даже порой осознания им самим этого и обнаруживаемая столь глубоко в себе впоследствии, что и является причиной почти обморочного восторга и ужаса. Национальная же окраска ее не есть проявление чрезмерного высокомерия или ориентальной необязательности, но просто в местных условиях не затмеваемая и не противодействуемая ничем и никем, проявляется она во всей своей остроте и покоряющей, проникающей, овладевающей почти безжалостности, и в этой самозабвенной ее красоте в момент бессознательного расширительного самоощущения явлена она всему остальному миру порой как ужасом дышащий мрак, порой как мистическое перекрытие островков отчужденности и спасение, и не отличает она в эти минуты нефиксированного самоотождествления внешнего от внутреннего, своего от чужого, и через то обволакивающа и всеотзывчива.

1

                 С чего начнем? —                  С чего? —                  С женского! —                  Со всяко-женского? —                  Нет, с велико-женского! —                  Скажи, скажи мне, что есть велико-женское? —                  Мать! —                  Еще! —                  Жена, Сестра! —                  А еще? —                  Все! —                  Ну, так уж все! —                  Ну… —                  Ну, ну! —                  Ну, Родина, Отчизна! —                  Еще! —                  Земля! —                  Еще! —                  Не мучай меня! —                  Еще! —                  Ну, Земля, Земля, Почва, Трава! —                  Еще! —                  Не могу! —                  Можешь! —                  Не могууу! —                  Можешь, можешь, я вижу, только это маленькое,                                                   волосатенькое, вертикальное, условное мешает тебе! —                  Какое такое? —                  А такое, плюшевое и твердое, набитое опилками! —                  Ну и что, что? Я устал, устал! я не могууу! —                  Можешь! —                  Не могуууу! не могуууу! —                  Вот теперь можешь! —                  Да, вот теперь могу! —                  Так, дальше! —                  Мысль, Могила, Могила! —                  Правильно! —                  Тьма, Потьма, Пропасть, Хлябь, Слизь, Слякоть! —                  Да, да, слякоть, слизь, махроть! —                  И Кровь! —                  Да, да, кровь! но и что-то святое чистое! —                  Да, да, Мечта! —                  Правильно! —                  Ясность, Ясность! Синева и Прозрачность! —                  Правильно, структура, структура, структура! —                  И Конструкция, и Архитектоника, и Соразмерность! —                  Но и Партия! —                  Я устал! —                  Нет, нет, Партия, Воля, Страсть! —                  Я устал! —                  Нет, нет, Страна, Конституция! —

2

                 Детка бритвою играла                  Оступилася легко                  Глядь – а бритва и пропала                  Ищет папа, ищет мама                  Ищет врач и далай-лама                  Ан вот – бритва глубоко                  Запрятана                  От них хитрых                  Одному Боженьке покажу

3

                 Кто лезвие на лезвие наложит                  И поверх слона заставит пробежать —                  Тот может все! но даже тот не может                  Мою живую душу обежать                  Как целостное                  Он только к ней лишь с бритвою как жмых —                  Она же бритвой бритв, ломая бритвам их                  Наитончайшее

4

                 Так между битвами и битвами                  Мы все тогда питались бритвами                  Уж как увидим: опереньем                  Блеснет где – мы туда бежали                  Хотя, конечно, понимали                  Что все они – лишь порожденье                  Той, единственной

5

                 Изольда где с Тристаном бритым                  Вдвоем ложились на манеж                  Между собою клали бритву                  Она светилась тихо меж                  Впиваяся обоим в бок                  Без слов, и только знает Бог                  Что от этого рождалось

6

                 Она лежала на постели                  В сиянье простыней оправлена                  И кромка лезвия блестела                  Вверх острием своим направлена                  И он возлег едва дыша                  И она внутрь его вошла                  Раздвинутого

7

                 Она вошла – они сидели                  И все смотрели на нее                  Внимательно                  Над ними бритвы их висели                  Над ней светилася ее                  Бритва                  Но вот один лишь легкий взмах                  И глядь – уже в ее руках                  Все бритвы

8

Дальше выстраивается ряд:

бритва, лезвие, полотно, скальпель, игла, гвоздь, отвертка, напильник, заточка, стамеска, топор, пила, коса, сенокосилка, крик зайца в высокой полегшей траве, нож, тесак, клинок, кортик, мятежный броненосец посреди бушующей стихии, кинжал, стилет, финка, ночь, фонарь, аптека, струйка крови сквозь пальцы руки, вжимающей в живот свежевыполненную рану, палаш, клинок, штык, враг на кончике штыка – значит, нет врага! сабля, шпага, рапира, гильотина, Дантон, Марат, Дзержинский, карающий меч революции, Бухарин, Тухачевский, Сталин, Бухарчик, совесть партии, слезливая гадина, челюсть акулы, пасть льва, плюшевый медвежонок в зубах волка отмщения, ружье, автомат, пулемет, свист режущих лопастей, сверкающие крылья неизбежности, неодолимость, необходимость, мгновение, вспышка света и слабое облачко пара отлетающее от вспучивающейся поверхности

10

                 Задуманная как Тибет                  Возможной божеской ловитвы                  Москва вздымает свой хребет                  Секущей високосной битвы                  Чтобы идущий на Восток                  Или на Запад или прочья                  Всегда б подрезал свой росток                  До уровня Адылипр Очья                  Ей единственного на всех заданного                  Как пелось в древних песнях о Милицанере                  Я к вам пришел живой небесной бритвой                  Чтоб разделить, а не объединять                  Чтоб слева шмякалось о землю все земное                  А справа чтоб светясь висел конструкт                  Государственности                  А я в крови стоял посередине                  Ведь кто поймет?! а кто поймет —                  Поймет!

11

                 О, взрежь мое точное нечто                  Чтоб было – неточные два                  Раздвинутые едва                  Чтоб лезвие бритвы конечной                  Лишь сунуть и тут же – назад                  Чтоб было как прежде, но сад                  Цветущий                  Внутри забезумствовал

12

                 Среди второй Бхагавад-Гиты                  Арджуна-Ленин зрит лингам                  Разверстым ртом он мечет бритвы                  Срезая головы врагам                  И возвращаясь с легким пеньем                  Над светом русских деревень                  Они ложатся опереньем                  В дважды обернутую тень                  Его крыла

13

                 Чапаев скачет на коне                  Размахивая острой бритвой                  А после в комнату ко мне                  Вползает с тихою молитвой:                  – Прости! Прости! я не хотел!                  Я думал, будет все иначе! —                  – Вставай, несчастный, и скачи!                  И пой! и продолжай, что начал!                  Уже ни тебе, ни нам нет иного пути

14

                 Хотите ли вы Бритву? —                  Спросили как-то нас                  Нет, мы хотим хуитву! —                  И возникла сей же час                  Пред нами                  Но страшнее во сто крат                  Бритвы                  Поскольку бессмысленная к тому ж

15

Далее выстраивается ряд:

бритва, острие, стремительность, опережение, проникновение, пророческий призыв и вскидывающиеся в призыве руки, прикосновение неведомого, отталкивание явного, очищение и восторг, мгновенное решение, озарение, откровение, открытие невозможных доселе возможностей – таблица Менделеева, теория Эйнштейна, скорость дней и событий, вихри национальных порывов, сталь государственной воли, наши, ненаши, ничьи, всеобщие и запредельные, Гитлер и клюв клекочущего орла, Сталин и прозрачный взгляд рыси, и скульптурная воля великого Александра, и замертво откинутый пурпурный плащ Цезаря, воля и кулак, явление истины в образе маленькой голой девочки, прозрачная вода, холод, Тибет, чаша, снег и снег, и снег и снег

16

                 Еду, еду на коне                  Сабелькой играя                  А навстречу едет мне                  Бритва молодая                  И поводья теребя                  Говорит гарцуя:                  – Дай-ка, миленький, тебя                  В губы поцелую                  Ради Сына и Отца! —                  И меня целует                  А поперек моего лица                  Роза расцветает                  Несравненная

17

                 Мне нету пользы в малой бритве                  Ко мне приходят не за этим                  В особенности, скажем, дети                  Они для будущей битвы                  Приходят как нарыв созревший                  Кто взрежет их и скажет: Дети!                  Вы готовы!

18

                 Иду, она за мной бежит                  Как маленькая собачонка                  Бритва – веселая девчонка                  И пристально в глаза глядит                  Я говорю ей: так и так                  Иди туда и сделай то-то! —                  – Ведь страшно! – говорит – А то!                  На то и есть наша работа                  Практически, метафизическая

19

                 А Вечность? —                  Да, да, конечно! —                  А Беспредельность! —                  Да, да! —                  А Непредставимость, Неулавливаемость, Необозримость? —                  Конечно, конечно! —                  А Немыслимость, Неуловимость, Неисповедимость? —                  И это, и это! —                  А Запредельность, Переизбыточность, Доизреченность? —                  Вот, вот!                  А Смерть? —                  Не надо! —                  Надо! надо! —                  Не надо! —                  Как же? – нааааадо! —                  Нет, нет, не нааааадо! —                  А Бритва? —                  Да, да, Бритва! —                  Конечно, Бритва! —                  Бритва, бритва! —                  Точно, брат – Бритва! —                  Да, да, брат – Бритва! —                  Уж точно – Бритва! —                  Бритва! Бритва! —                  Она, родная! —                  Бритва! —

20

                 Бритва великая, бритва родимая                  Бритва – родная земля                  Словом неведомым славно водимая                  Вот, ты уже издаля                  Видна                  Вот за лесами ты, вот за морями ты                  Солнцем великим встаешь                  Словно Есамиты, словно Орямиты                  Голосом страшным поешь                  Бритва родимая, бритва великая                  Бритва – любимая мать!                  Режь нас серпами ты, ешь луноликая                  Нежь и роди нас опять                  Такими же

 

Новый волк

1992

Предуведомление

Новый волк – в смысле, новый взгляд. Взгляд, конечно, не на волка. В традиционно-сложившемся бестиарии (по причине ли особой жестокости или враждебности всем фратрии или племени с тотемом волка, по иным ли, более поздним причинам) волк всегда являет собой тип злодейский (отнюдь не по причине хищности – полно других хищников не наделенных чертами злобности и жестокости). Соответственно, тот социальный тип, в предыдущее время геральдически обозначенный как волк в наше время выходит из тени социальной негации. Оставляя на нем опознавательные знаки волка, попытаемся по-новому понять и описать их. Подобно таким же попыткам в недавнее время биологов и этологов.

                 Не ложися на бочок                  Придет маленький волчок                  Сузит серенький зрачок                  И ухватит за бочок                  А у ней не стало силы —                  Улеглася и молчок                  Пришел маленький волчок                  Да и хвать ее за бочок                  А потому что она – Россия                  Устала она                  А он – молодой, у него все впереди
                 Мне мать-волчица говорила:                  Иди и стань великим городом! —                  Ах же ты, старая мудила! —                  Отвечал я ей ритуально-оскорбительно —                  Я выбрил голову и бороду                  Зарыл среди пустых полей —                  Здесь будет город, но моей                  Противен воли                  И я позволю                  Ему быть таким
                 Он маленький волчок, так рано                  Его отняли от груди                  Что тексты Веды и пураны                  Уже остались позади                  Нераскрытыми                  Он сам себе теперь по силам —                  Тибет, парлайя и Россия                  Нынешняя                  Им самим собой из несвоего себя на пробу сотворяемая

ИЗ ДРЕВНЕГО

                 Наша девушка скачет, наша девушка пляшет                  Появился дружок у девушки нашей                  Новой формации                  Он ее не обидит                  Он и власти обидеть ее не даст                  Он видел власть в известном виде                  А его в новом свете увидела власть                  Совсем недавно                  У него есть сила и сметка                  И ему приглянулась соседка                  Вот так это было
                 Распустился цветик нежный                  Скажем                  Подошел к нему медведь                  Раньше это был бы Брежнев                  А теперь не знаешь ведь                  Кто и подойдет —                  Ельцин ли? Кравчук? Назарбаев? а, может, и Хазбулатов!                                                   может Гамсахурдия, а! Руцкой, может, а? Невзоров, Невзоров, возможно!                  Ах ж ты бедный мой! – бывало                  Скажет Брежнев                  А теперь – как ни бывало                  Не знаешь, что и скажут

 

Знакомое что-то

1993

Предуведомление

Ну, естественно, естественно, все это знакомо и как события (по факту их запечатления в различных историях), да и по многочисленным их объявлениям в различного рода художественных интерпретациях. Да и по моим собственным упражнениям на их счет. В этом смысле, даже их чрезмерная употребительность в пору актуальности большого местного мифа, одела их в некоторую усталость и, казалось, вовсе уже отменила. Но как известно, любой жизненный феномен проходит три стадии: 1 – натуральная приятная жизненность, 2 – стадия трупа, что противно и трудно переносимо, и 3 – кости, череп, мощи, что снова входит в культурный обиход, обладая уже обаянием вечности и некоторого безразличия к бросаемым на них пристрастным взорам.

Вот мне и представляется, что все эти мотивы, да и я уже сам вместе с ними перешли в стадию белых и непопрекаемых костей.

                 Мы вместе с тобой в гитлерюгенд                  Ходили в четырнадцать лет                  А после военные вьюги                  Навеки и самый твой след                  Замели                  И пальцев прозрачных и узких                  Твоих никогда не вернуть                  Но из-под коричневой блузки                  Едва проступавшую грудь                  Твою                  Я и поныне помню
                 Один под солнцем полуденным                  Врагами, другами оставленный                  Он едет на коне – Буденный                  И руки с саблей окровавленной                  Усталый не приподнимает                  Не может                  Внезапно он припоминает                  Как один старый генерал                  Скобелев                  Оглядывая даль в восторге                  На грудь ему шестой Георгий                  Рукой дрожащей прикреплял                  И еле слышно говорил:                  Так держать, есаул! —                  Есть, Ваше Высочество!
                 Шли мы полем вдоль пшеницы                  Нам глаза клевали птицы                  Комсомольские отряды                  Сдвинув кепку на висок                  Проходили где-то рядом                  Уходили на Восток                  А оттуда к нам назад                  Черный, словно агат                  И прохладнее водицы                  Возвращались – всюду птицы                  Пели                  И все тут же забывали
                 Помнишь, помнишь, в Фермопилах                  Наш товарищ, пионер                  В матросочке                  Подавая всем пример                  Синей кровью окропил он                  Воды, пинии и скалы                  Уж потом его искали                  Но не могли найти —                  Исчез                  Испарился словно
                 Когда великий Апеллес                  Писал, соперничая с Шиловым                  Картину: Сталин с Ворошиловым                  В Апеннинах                  То —                  Откуда налетев – невесть —                  Птицы глаза им поклевали                  За живых приняв                  И правильно – и заслужили —                  Тогда птицы правильно понимали как метафизический, так                                                   и нравственный план изображенного
                 Разве плохо было в пионерах                  Мы в поход ходили, жгли костры                  От любого чистого примера                  В обморок бросало нас – остры                  Были                  Переживания нашего незахламленного персональными                                                   ужимками детства                  Что мы знали?! – мы немного знали                  Но твердо                  По ночам играли у костров                  Выпуклыми честными глазами                  Честно вынутыми у врагов                  Из их страшных глазниц

 

Неопределяемое интересование

1998

Предуведомление

Действительно, определение «интересование» не совсем точно описывает тот болезненный феномен странного пристрастия человечества к подобного рода необъясняемым спасительной обыденностью явлениям. Как правило, мифологии и религии тоже весьма неубедительно трактуют подобного рода проявления человеческой, квазичеловеческой и нечеловеческой натуры. Естественно, что применяемое нами условно обозначение национальности носителей подобных метаантропоморфных сдвигов является просто уловкой простой социальной антропоморфности приписать некие странности странным, сторонним, иностранным. Прямой, мужественный и честный взгляд, понятно, отбросит эти милые, хоть и простительные, ужимки нашей антропологии и провидит за всем этим реальные черты, экстраполяционный профетизм, способы медленного отмирания милого антропоморфизма, побеждаемого неким, если… (Страница рукописи утрачена.)

Интересен вид русского с фасеточным зрением

Интересен вид немца с фасеточным зрением

Интересен вид немца, сведенного к осязанию

Интересен вид немца с прободающим насквозь позвоночником

Интересен вид японца, закатанного в колобок

Интересен вид русского раскатанного в колобок

Интересен вид русского, с проходящей сквозь него под углом огромной безразмерной секущей плоскостью

Интересен вид француза со стеклянными когтями, оттянувшими на себя всю жизнь

Интересен вид англичанина, колеблющегося между видом саранчи и многопарусного фрегата

Интересен вид турка с перепутанными мышцами ног и рук

Дважды интересен вид русского вдавленного в пупырчатую оболочку

Просто интересен чем-то осыпанный датчанин

Но интересен и вид скворца, назначенного финном

Интересен вид таиландца с недоразвитыми глазами

Интересен вид танзанийца прокрашенного насквозь

Интересен вид русского, выращенного из боковой жилы другого русского

Интересен вид немца, в свою очередь произошедшего от этого русского

Интересен кошачеобразный вид прооперированного австрийца

Интересен вид причаленной к русскому левой ноги француза

Интересно видение печени саблевидного испанца

Интересен вид нанайца, сведенного к точечному уколу

Интересен вид двух патагонцев, не делающих различия между собой и горсткой просыпавшегося сквозь их решетчатые колени дымчатого пепла

Интересен вид такого же грузина

Интересен вид еще более усугубленного магометанина

Интересен сам по себе вид апофатика

А разве неинтересен вид трехглазого

А разве неинтересен вид избежавшего тотального уничтожения

А разве вам неинтересен вид всеобщего русского с черным квадратом себя в своем сердце

А разве неинтересен вид исландца со светящимися пальцами правой ноги, выточенными из метеорита

Или неинтересен вид немца присыпанного зеленоватой пудрой Лиллы

Интересен, интересен

Или тибетец, мелькнувший косточкой в разгоняющемся колесе превращений

Интересен, интересен

Воистину интересен туркмен в каменноугольной тюбетейке

Интересен, интересен

А уж как интересен русский с жилами, прорезающими насквозь весь организм

Интересен и немец в разглаженном состоянии

Интересен и вид китайца, сросшегося пяточной костью с 28 миллионами других китайцев

Интересен и я среди них

Интересен я, собранный из костей

Интересен я, начертанный сапфиром на мочевом пузыре племенного быка

Интересен я восьмиугольностью проявлений

Интересен немец с невероятной скоростью перенесшийся в мизинец

Необычайно интересен американец совокупляющийся с непроницаемостью

Интересен индус как заяц пробегающий все перечисленное

Интересен я самому себе

Интересен я, интересующийся всем этим

Интересен я через интерес всем этим становящийся интересным

Интересен я любому, интереснее меня

Интересен повод

Интересен повод немца

Интересен русский как повод немца

Интересен американец по поводу немца

Интересен американец по поводу африканца

Интересен африканец по поводу американца

Интересен русский, встречающий повод этих интересов

Интересен вид малайца с раструбом в бесконечность

Интересен предок малийца в кастильце, растворившийся в нем как соль

Но интересен и содрогнувшийся немец

Но не менее интересен и опустошенный русский

Интересен американец, как предмет и цель стоматолога

Интересен совладавший с собой итальянец

А ведь как интересен продленный в сингулярность русский

Интересен и я как модуль перехода в эту сингулярность

Интересен вид француза, лишенного обратной стороны

Интересен грек измеренный темнотой

Интересен русский в зверских представлениях немца

На зависть интересен еврей, сложенный из мельчайших кусочечков

При том, что интересен и сенегалец, отразивший вероятность своей историчности

Интересен араб с могучими крыльями век и яйцами глаз

Интересен, интересен и сам подход

Интересны тонкости подхода

Интересны тонкости подхода тьмы к русскому

Так вот

Интересен русский с левой рукой проросшей сквозь правый бок, и правой рукой, проросшей сквозь левый бок

Интересен немец, осмысленный своей тотальной кистью

Интересен вьетнамец, посчитавший себя корейцем

Интересен, кстати, и я, обнаруженный ровно посередине между корейцем, опять переходящим во вьетнамца, <и>лаосцем

Интересен вид мексиканца с высоты полета Коатцкоатля

Да, уж интересен

Интересен, правда не очень, чех внутреннюю оболочку мозга натянувший на наружный череп

Интересен поляк, думающий, что он интересен собой в своей чистоте

Интересен аргентинец, имеющий в запасе пару своих неиспользованных организмов

Но интересен и я, узнавший это от аргентинца

Интересен русский, сквозящий сквозь малое и большое

Интересен русский, сказавший: Мама, мама, я пропал! Спаси меня!

Интересна мама русского, отвечающая ему долгим мучительным взглядом

Интересен крик немца над вершинами Альп

Интересен полет окуклившегося зрачка тибетца над вершиной Джамалунгмы

Интересен, интересен русский

Интересен, интересен русский во всех модификациях

Интересен и немец во всех своих модификациях, кроме одной

Интересен, интересен такой же англичанин

Интересен, интересен, интересен

Интересен я, интересен турок, интересен поляк, австриец, чех, сенегалец, африканец

Интересны, интересны вторые и третьи уровни модификаций

Интересен многоуровнево-модифицированный русский

Интересен я как модуль многоуровневой модификации

Вдвойне интересен несподобившийся

А в общем-то, никто не интересен

 

Фантасмагории обыденной жизни

1983

Предуведомительная цитата

                 Кто он? Кто он? Что так стонет?                  Что так жалобно поют?                  Ведьму замуж ли хоронят?                  Домового ль выдают                  Властям?
                 Когда сижу в столовой многолюдной                  А рядышком народ шумит                  Одна меня мечта томит                  Мне остров представляется безлюдный                  И птица одинокая парит                  И тишина, но тучи набегают                  И гром гремит, и молния сверкает                  На месте прямо птицу убивает —                  Такая вот мечта томит                  Меня
                 Мне нежный голос комариный                  Мне летним вечером и странным                  То голосом мне шепчет Анны                  То имя шепчет мне Марины                  А то взлетая в поднебесье                  Все звоном заполняет страстным:                  Не плачь, дитя, не плачь напрасно                  Твоя слеза на труп безгласный                  Живой росой не упадет…                  А то и вовсе пропадет