Монстры

Пригов Дмитрий Александрович

Повседневное и жуткое

 

 

                 Гортензии цветок кудрявый                  Напомнил живо мне о том                  Как в детстве я гулял кудрявый                  Под ручку с ласковым котом                  Он был огромный и с косицей                  С гигантским струганным крылом                  Пред ним бежали ассирийцы                  И немцы, но уже потом                  И холодела вся природа                  И горный замерзал поток                  Когда являла его морда                  Небесный неземной цветок
                 Полакомиться кот сметанкой                  На кухонный взобрался стол                  Вдруг словно слышит где-то стон                  И слышит выстрелы и танки                  С железным грохотом стальным                  Цветущим движутся Парижем                  И Лондоном – все ближе, ближе                  И дамы ручками плескают                  Кричат по-русски: Вас ист дас                  Невидимый расширив глаз                  Их медленно в себя впускает                  Кот
                 Как бедный человек страдает                  Когда болезнь к нему приходит                  И громко песню запевает                  И ярким хороводом ходит                  Она, она не понимает                  Его физические муки                  Она поет, раскинув руки:                  Он мой! Он мой! Не подходи!                  Он у заветного порога                  И счастье ждет нас впереди                  В струях огня, в огне восторга!                  Но доктор вызванный приходит                  Лекарством остужает кровь                  И оскорбленная уходит —                  Такая жаркая любовь                  Нам не по силам
                 И как кошачий стон от уст Милицанера                  Так ворон отходил от мертвого меня                  Недалеко, поскольку высшей мерой                  Мы все очерчены в пределах жизни дня                  Мы все подвластны под ее размер                  И я, и ворон, и Милицанер                  Отчасти
                 Вот он ходит по пятам                  Только лишь прилягу на ночь                  Он мне: Дмитрий Алексаныч —                  Скажет сверху – Как ты там?                  Хорошо – отвечу в гневе —                  – Знаешь кто я? Что хочу? —                  – Даже знать я не хочу!                  Ты сиди себе на небе                  И делай свое дело                  Но тихо
                 Преогромнейший медведь                  Западного полушарья                  Руку тянет к нам и шарит                  И не отвертеться ведь                  А навстречу медведь другой                  Полушария восточного                  Когтем лязгает отточенным                  Грозно топает ногой                  И пошли тут меж собой —                  Пели, выли, рвали, грызли                  Белый черный, бурый, гризли                  Красный – самый вот такой
                 Господь листает книгу жизни                  И думает: кого б это прибрать                  Все лишь заслышат в небе звук железный                  И словно мыши по домам бежать                  А Он поднимет крышу, улыбнется                  И шарит по углам рукой                  Поймает бедного, а тот дрожит и бьется                  Господь в глаза посмотрит: Бог с тобой —                  Что бьешься-то?
                 Вот красавица зима                  Расправляет свои крылья                  Рот приветливо открыла                  Зубы пробует она                  Мы испуганные врозь                  Ну давай в ответ кусаться                  Биться, на стену бросаться                  Глядь – покусано насквозь                  Все вокруг
                 Пустынны улицы людей                  Висят домов намокших шкуры                  И словно куры, строя куры                  Огромных туч лохматых дуры                  Спешат на празднество блядей                  В ближайшия комендатуры                  Расположенье
                 Всю землю взглядом огибая                  При этом даже погибая                  В уме держа ее размер                  Стоит живой Милицанер                  И где ни бросит не спеша                  Серьезный взгляд свой – поневоле                  Повсюду образует шар                  Как образ совершенной воли
                 Не жизнь, не жизнь                  А ветка сакуры                  Не правда ли, скажи                  Словно поездки загород                  Когда колышется Фудзи                  Над подмосковною землею монастырскою                  И в воздухе осеннем Монастырский                  Проносится с коротким звуком: Дзынь                  Небесным зайцем
                 На счетчике своем я цифру обнаружил —                  Откуда непонятная взялась?                  Какая мне ее прислала власть?                  Откуда выплыла внаружу?                  Каких полей? какая птица?                  Вот я живу, немногого хочу                  Исправно, вроде, по счетам плачу                  А тут такое выплывет – что и не расплатиться
                 Вот гром расцвел как свежий куст                  Темно-багровых роз                  И молнии большой укус                  В живое тело взрос                  И снизу всплакал зверь земли                  Дугою выгнув бровь                  И пал подлизывать их кровь                  В своей густой пыли
                 Вот птица бродит возле пруда                  А пруда поперек запруда                  По воле партии-народа                  Воздвигшего сию преграду                  Да не запруда, а плотина                  Не прудика вот, а потока                  Да и не птица, а картина                  Все электрического тока                  Небесной лампы Ильича                  И даже в сакле басмача                  Бывшего
                 Вот великий праздник праздничный                  У окошка я сижу                  В небо высшее гляжу                  И салют там вижу праздничный                  А над ним цветочек аленький                  Невозможный расцветает                  Следом сходит Будда маленький                  Всех крестом благословляет                  Тут же наступает тьма                  Как кошачий орган жуткий                  На коротком промежутке                  Все срывается с ума —                  Вьется, рвется, цепи гложет                  Пропадает, но не может                  Только я сижу здесь маленький                  Словно тот цветочек аленький                  Нетленный
                 Вот тварь тут полуразрешенная                  Скользит, пытаясь спрятать зад                  Спиною мокрой чуя взгляд                  Губительный, почти испрошенный                  В нее глядящий через коршуна                  А коршун-то и рад
                 Нет, мир не так уж и убог                  Когда в любую щелку глянешь                  За угол за любой заглянешь                  И видишь – вон сидит там Бог                  Как пташка малая тоскует                  Лукавой ласкою глядит                  А то как вскочит, как помчится                  И снова нету никого
                 Вот, скажем, на ногах хожу                  А что я им, ногам-то рослым —                  Какой-то верхний недоносок                  И даже лучше коль сижу                  На что им этот верхний ряд                  На что им этот верхний рот                  Они ведь правы, как народ                  И через них приговорят                  Коль надо
                 Эко чудище страшно-огромное                  На большую дорогу повылезло                  Хвост огромный мясной пораскинуло                  И меня дожидается, а я с работы иду                  И продукты в авоське несу                  Полдесятка яичек и сыру                  Грамм там двести, едри его мать                  Накормить вот сперва надо сына                  Ну, а после уж их замечать                  Чудищ
                 Вот баба напилась как мышка тихая                  Над нею вот коршуном Милицанер                  Кружит он любой принимая размер                  Она же как мышка – ни бьется, ни хает                  Да ей не подмогой родная земля                  Ему ж его небо – любого размера                  От тьмы – до Единственного Милицанера                  И снова от тьмы – до свеченья Кремля
                 Лев возлежал на берегу реки                  Меланхолическим движением руки                  Он на песке как на сыпучей книге                  Начертывал живое слово нигиль                  Что он имел в виду? или осоловев                  Начертывал, что в голову придет                  А время между тем как он чертил идет                  Он все-таки прекрасен этот лев                  Не наш
                 Вся-то местность затуманилась                  Не видать кругом ни зги                  А слезой око отуманилось:                  Где ты, милый мой Мизгирь! —                  Плачет бедная Снегурочка                  А немец Зингер подошел:                  Ты не плакай, бедна дурочка                  Все есть очень хорошо                  Слушай нас, немцев
                 Кабы русские девицы                  Все могли летать как птицы                  То летели б за бугор                  Кто не пойман – тот не вор                  Так они б себе летали                  Милых сердцу вспоминали                  Да вдруг вспомнят про Сибирь                  Ах, кто не пойман – тот не вор                  Да в Сибири той немилой                  Тоже, тоже полно милых                  Уж какой тут свет-бугор                  Кто не пойман – тоже вор
                 Вот Рейганы напали на меня                  А Картеры им сбоку помогали                  И я бежал спасения не мня                  Но вдруг раздвинулись густые дали                  И вышел зверь огромный и прямой                  И руку волосатую поднявши                  Вскричал ужасным голосом: Он мой!                  – Я твой! Я твой! – вскричал я не сознавши                  Что делаю
                 Птичка порхает над градом Петра                  Над величавой Москвою                  Лев просыпается ранней порою                  Под мавзолеем Кремля                  Рыбы уносят в глухие моря                  Память последнего Чили                  Все это я! Это я научил их!                  Вот я – берите меня!
                 Подняв тяжелых два крыла                  И подобрав худые ноги                  Вот Рубинштейн с лицом орла                  Летит над видимым немногим                  И точит левый глаз о клюв                  И молвит: Вот они – их нету                  Уж сорок лет я их ловлю                  По обитаемому свету                  А их нету
                 Сорокин резвится вдали                  Барашком по траве катаясь                  Потайных органов земли                  Устами острыми касаясь                  И вот оттуда как змея                  Выходит червь воспроизводства                  И говорит: Вот в полный рост я!                  – Я знаю, знаю, гибну я —                  Отвечает Сорокин
                 На дне сомнительных веков                  Ввиду потусторонних шествий                  С крестцом поросшим мощной шерстью                  Ни Кабаков, ни Кабаков                  Сидел он лапой тыча в харю                  И сокрушался как вдвоем:                  А что, товарищ Пригов, хаар ю?                  Все жив? А то может и помрем                  Для счастья-то
                 Булатов грозный, не губи                  Мою погубленную душу!                  Но он хвостом лишь крепче бьет                  Плотнее прижимая уши                  На лапках скрюченных сидит                  Его астральное же тело                  Уже летит, уж улетело                  И сверху строго так глядит                  Страшно!                  Да всем страшно
                 Вот Штейнберг насекомой лапой                  Взял треугольник и понес                  На небеса с улыбкой светлой                  А там полно своих таких                  Что делать? – так вертайся к нам                  Летай над нами крылышкуя —                  А мы и не в обиде
                 По крови чистый он еврей                  А вот по лимфе? по гормонам?                  По мясу? большинству костей?                  Трем четвертям своих частей? —                  Он нечто страшное такое                  Сперва косматою рукою                  Он лезет вглубь земной породы                  Выдавливая там глаза                  Потом остекленелой мордой                  Упершись прямо в небеса                  Он ревом звезды рушит вниз                  И где-то там, над Анадырью                  Где он один стоит смеясь                  В образовавшиеся дыры                  Течет космическая грязь                  Он в ней купается смеясь                  Немыслимый                  Непонятно кто
                 Ярко-красною зимою                  Густой кровью залитою                  Выезжал Иван Васильич                  Подмосковный государь                  А навстречу подлый люд                  Над царем давай смеяться                  Что плешивый и горбатый                  Да весь оспой исковеркан                  Два царевых человека                  Ой, Малюта да Скурата                  Два огромные медведя                  Из-за детской из-за спинки                  Государя выходили                  На кусочки всех порвали                  На лохмотья, на прожилки                  И лежит чиста-морозна                  Ярко-красная дорога                  На столицу на Москву
                 Вот количество несчетное                  Тараканов бью живьем                  А один из них кричит:                  Стой, я знаю Звездочетова!                  Он мне родственник прямой! —                  – Так живи! А этот, рядом                  Знает можт кого из наших?                  Нет? Так пусть и мрет живьем
                 Булатов, скажем, мне не нравится                  Или Чуйков вот мне не нравится                  Или вот Кабаков не нравится                  А вот сиди и уважай                  А почему? – а потому что мафия                  Чуть что – зарежут тут же мня                  И тихий охладелый труп                  В Москву-реку под лед засунут                  Придет весна в расцвете сил                  Они ходить будут смеяться                  А ты откроешься под льдом                  Ужасный, синий, полуцелый —                  Кому такой ты приглянешься? —                  Никому                  Даже себе
                 Качаясь на травинке вящей                  С большой кошачьей головой                  Сидел Орлов и над собой                  Увидел птичку он летящу                  Он лапой хвать ее скорей                  По рылу, да не тут-то было                  Она взвилася как кобыла                  Та птичка-то была еврей                  Летучий
                 А вот Милицанер как тигр                  Бросается спасать ребенка                  Который среди детских игр                  На лед реки ступает тонкий                  Вот спас и снова на посту                  Стоит как будто в землю влитый                  Стволом огромным эвкалипта                  Иль птицей Рага на лету                  Уже корнями в небо влитый                  Стоит
                 Врагов жестоких одолев                  Как некий насекомый лев                  Стою я среди многих трупов                  Невидимых для тварей крупных                  Но это как еще сказать                  Коль угол зренья изменить                  То будет, мать твою едрить                  Едрить твою здесь будет мать                  Такой здесь ужас от меня                  Крупный

 

Силы человеческие неземные

1985

Предуведомление

В интересное время мы живем! интересно живем! Говорим, разговариваем! Говори! Говори! – говорю я себе – да не заговаривайся разговаривая! В смысле: и так вот можешь, и эдак! А ты вот какое-нибудь, пусть и чуждое поначалу, чужое, незнакомое, неловкое – возьми на себя, да и неси как крест! А то – и это ему хорошо, и то! Нельзя так! Нельзя! Крест! Крест нужен! Без креста нельзя! Нам без креста нельзя!

                 Вот я сижу необозначен                  Гляжу в приятный тихий зал                  И кто бы супротив сказал —                  Никто! Никто!                  Но кто это, но кто там плачет? —                  Кто? Кто!                  Кто-то и вправду плачет: Аоэоейя! Аоэоейя!                  Да, да, я узнаю! я знаю                  Сухотин плачет в Гималаях!                  Кто-то еще плачет: Аоэоейя! Аоэоейя!                  А вот мое дитя ребенком                  На Западе рыдает громко

(и слышатся, слышатся, растут всеобщие рыдания незапланированные, рыдания зала всего! всего зала! вот, вот в Африке кто-то плачет! кто? кто это! да, да, узнаю – Кабаков в Африке плачет! Орлов в Пиренеях! Алексеев в Альпах! Чуйков на Мысе Доброй Надежды или в Китае! Господи! все, все, все, весь зал, весь родной и весь родимый и весь рыдает, и рыдает, и рыдает весь, весь рыдает, рыдает просто!)

                  Я: А что вы рыдаете?                   ОНИ: Нам жизни, жизни, жизни нет

(рыдают, рыдают они)

                  Я: А что вам, что вам жизни нет?                   ОНИ: А нам померкнул белый свет!

(рыдают они и бьются, бьются, волосами воздух разметывая!)

                  Я: А что померк вам белый свет?

(и действительно: почему так вдруг ни с того, ни с сего вдруг, сразу, не мерк, не мерк и вдруг померк, везде и вдруг, и везде, и сразу померк, и вдруг!)

                  ОНИ: А у нас душа, душа болит! душа, душа болит!                   Я: Я слышу!                   ОНИ: Душа болит!                   Я: Я слышу!                   ОНИ: Душа болит!                   Я: Не надо повторять! я слышу!                   ОНИ: Но ведь болит! болит! болит!                   Я: А где, где у вас душа болит?

(с ужасом предвещающим спрашиваю я, а сам сжимаюсь, сжимаюсь, приуготовляясь вроде!)

                  ОДИН: Вот здесь, вот здесь душа болит!

(руками за сердце левое схватываясь – страшно и убедительно!)

                  ДРУГОЙ: Вот здесь, вот здесь болит!

(за живот в муках схватываясь!)

                  ОДИН: Нет, здесь болит!                   ДРУГОЙ: Нет, здесь болит!

(вперемешку, вперебивку, заглушая друг друга и перелетая друг через друга, восходя друг над другом, взмывая голос свой вверх, к небесам обращенный: нет, здесь! нет, здесь! нет, здесь! нет здесь! нет, здесь! нет, здесь!)

                  Я: Стойте!

(нет, здесь! нет, здесь! нет, здесь!)

                  Я: Сто-о-о-йте!

(нет, здесь! нет, здесь! нет, здесь!)

                  Я: Сто-о-о-о-о-ойтеееееее!                  Вот, я беру вашу боль на себя!

(О-о-о-о! – кричу я, перегибаясь, переламываясь, схватываясь за раны открывшиеся, кровью сочащиеся, гноем вскипающие – О-о-о-о! – кричу, боль на себя их принимая – О-о-о-о! сгибаюсь, словно свинцом переполненный – О-о-о-о! – держусь и выдерживаю содрогаясь, на колени медленно опускаясь, как столб могучий, взрывом приподнятый, по вертикали обратной медленно опускающийся, тяжесть и мощь, мощь свою удерживающий – О-о-о-о!! – сжимаюсь, сжимаюсь – А-а-а-аоэоейя! – в струну натянутую серебряную и взываю к ним: Идите! Идите! Туда! в зал! вон, зал ждет вас! идите! в народ! Там, там веселие ваше всеобщее! там яснее, в народе, и чище! Оставьте меня! спасайтесь сами! оставьте меня! Идите!! Я беру вашу боль на себя! – и они идут, медленно приходя в себя; во сне сначала как бы, но потом все увереннее, лица их к небу поднимаются, они запевают молодыми и помолодевшими голосами)

                  ОНИ: Мо-ло-деееежь от-ва-гою полнаааа!                  В на-шеееей стра-неее!

(О, Господи – рыдаю я – вот, вот я взял их боль на себя! и боль Сухотина гималайскую, и боль Овчинникова западную!)

                  ОНИ: Мо-ло-дееежь как сталь за-ка-ле-наааа!                  В бу-рях в ог-неее!

(и боль Чуйкова недолжную, вон, вон, он улыбается! улыбайтесь, дорогие – Сухотин, давай: ха-ха-ха! смейся! Кабаков, хи-хи-хи, веселей! веселее! вон, Орлов улыбается! Алексеев улыбается! О-о-о-о! – опять взрыдываю я, за раны обнаженные хватаясь, все, все, все, весь зал смеется, веселится, пляшет!)

                  ОНИ: Светлые краяяя! Ро-дина мояяя!                  Всююю-дууу у те-бя дру-зьяяя!

(– вот, вот я гибну ради них, да они это и понимают, понимают, вон, мне улыбаются приветливо, руки вверх вздымают, поют: Мир! Мир! Мир!)

                  ОНИ: Мыыы всеее за миииир                  Клят-ву да-ют на-ро-дыыы!

(Господи, вот я гибну ради них, и детей их, и счастья их, и родных их, и жизни их, и песни их, и вестей радостных их, и Отчизны их! и врагов их! и друзей их! и будущего их! и прошлого их! и нынешнего их! и здешнего их! и тамошнего их! и вечного, вечного, вечного их!)

                  ОНИ: Мы всееее зааа мииир!                  Пусть зе-ле-нееют всходы!

(невинных их, и невинных их, завинных их, предвинных их, и надвинных их, и наднадвинных их, и наднадпредвинных их, ждджи предпреднаднадпреднадвинных их, наднаднадпредпредпреднадпредпреднаднадпреднадвинных их, предпредпредпреднаднаднаднадпреднаднаднаднаднаднаднаднади-и-и-и-иииииииииииииииии)

                  ОНИ: Мыыы всеее зааа мииир!                  Вот он стоит на сцеенеее!

(и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и)

                  ОНИ: Мыыы всеее зааа миииир!                  Не-ту ему спас-се-ньяяя!

(и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и)

                  ОНИ: Мыыы всеее зааа мииир!                  Все мы за мир! А вы все?

(и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и)

                  ЗАЛ: И мы все за мииииир!                  Мир! Мир! Мир! Мир! Мир!

(и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и)

                  ЗАЛ: Ми-и-и-и-и-и-и-и-и

(и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и)

                  ЗАЛ: и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и

(и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и)

                  ЗАЛ: и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-ирррррр!

(и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и)

                  ЗАЛ: Наш!                  Вечный!                  Мир!

 

Чудесные превращения или обычное оборотничество

1990

Предуведомление

Весь мир полон мгновенных и постоянно-мигающих превращений на всех уровнях, так что, собственно, задачей было не поиски, а ограничение.

Я, вполне понятно, остановился на феноменах подобного рода среди достаточно крупных агрегатных образований, таких как человек, животный мир, природа – пейзаж, которые, в отличие от микро– и макромира, в какой-то степени совпадают по скорости процессов с процессом их обнаружения, осмысления и описания.

                 Она пролетает блестя опереньем                  В шестнадцать мальчишеских лет                  И говорит:                  Не хочется думать о жизни, поверь мне!                  А смерти и вовсе что нет!                  Но он прилетает по вольному ветру                  По-девичьи дышит легко                  И говорит:                  До самой далекой планеты                  Не так уж, друзья, далеко                  И вправду, кажется, что недалеко                  И каждому – верь!
                 Во поле черный крест стоял                  Как верб точеный                  А из деревни бык сбежал                  Свирепый черный                  Вот добегает до креста                  И враз перед крестом                  Старушкой сморщенною стал                  И истовым крестом                  Осеняет себя                  Так на коленях постоял                  И вдаль умчался дикий                  По имени Яхпост Оял                  И кто ему великому                  Судья
                 Вот кошка лапкою худой                  В мохнатый сапожок обутой                  По мордочке своей живой                  Отсутствуя, во сне как будто                  Проводит                  Но обернется, Боже мой —                  С улыбкой черной и кровавой                  И череп наголо обритый                  И уши длинные висят                  И все такое – Свят! Свят! Свят!                  Свят!
                 Две девушки в тени аллей                  Под Берлином                  Целуются со страстью новой                  Как нежный Герцен с Огаревым                  Нежным же                  О, Боже, сколько лет и дней                  Миновалось —                  А все то же
                 Живая, лучшья часть меня                  На неживую ополчилась                  Уйди! что надобно тебе!                  Вот от тебя тут расплодилась                  Тьма!                  А та откроет мертвы очи                  И шепчет: Ну, чего ты хочешь                  От меня?                  Не себя ради!
                 Я спал, костюм рядом со мной                  Стального цвета, словно бог                  Прекрасен, в то же время строг                  Из тонкой шерсти неземной                  Лежал                  Изольда, меч, Тристан – все вместе                  А я был на четвертом месте                  Каком-то                  Вернее, даже в каком-то другом пространстве                  И значении
                 Дитя, ты почто отвернулось к двери                  И личиком не обернешься                  Смотри, твоя шейка как будто в крови                  От холода все ты трясешься                  Смотри, твоя ручка бледна и легка                  Иди ко мне, дом мой свободен                  Оно обернулось – а там два клыка                  Сверкнули и крест лишь Господен                  Спас
                 Котеночек лежит премил                  Что просто никакой нет силы                  Но кто-то гвоздичком прибил                  Его к дощатому настилу                  О, Боже!                  Котеночек, кто твой убийца?                  Кто эта подлая свинья! —                  Котенок тихонько смеется                  И смотрит на меня… – не я!                  Не я! не я! не я!                  Не я! Боже, не я! Не я!                  Котенок ж тоненько смеется                  Кровинка из него лиется                  Скользит, скользит и вдаль несется                  И возвращается на дню                  Ведя с собою полуптицу                  Полуогромную свинью                  И гвоздь в руках ее святится                  Котенок тоненько смеется                  И мне: Вот ты и есть убийца! —                  Да нет же! не я! не я! не я!                  Не я! не я!                  Не я! —                  Ты! – говорит полусвинья —                  Ты
                 Корова, как разросшаяся мышь                  Внимательно глядит – чего глядишь!                  Ишь, угадала в нем небесные черты                  Ужавшиеся до черты                  Опасно провоцирующей                  Да, тебя не проведешь!
                 Лети мой пух, как пух травинки                  И плачь кукушечкой родной                  И виждь:                  Как нету капельки-кровинки                  В пределах девочки одной                  И словно лампой керосиновой                  Вернувшись в город Ленинград                  Из Екатеринбурга                  Ее лицо пылает синее                  Рубиновые лишь горят                  Зубы ее
                 Люблю тебя! – она приходит                  В собрании ночных зверей                  И бьется у моих дверей                  Уйди, родная! – не уходит                  Но пуще все: Люблю тебя! —                  Иди назад! – И что я буду? —                  Себя любить! – Так я оттуда                  Как раз чтобы любить тебя                  Пришла
                 Разреши мне матушка                  Дикого медведюшку                  В гости к нам привесть! —                  Ох ж ты, моя деточка                  Глупая кровиночка                  Он же нас поесть! —                  Так и есть                  Съел                  Права была матушка
                 Мы бежим задыхаясь от смеха                  Слышны крики дурных егерей                  От их пуль отлетают пушиночки меха                  С перламутровой шубки твоей                  А мы – ррраз! – и застыли под деревом стоя                  Тут они выбегают на нас:                  Не видали, куда пронеслись эти двое?                  Те хвостатые что ли? – смеясь                  Отвечаем                  Да вон в том направлении! – говорим улыбаясь                  Посмотрим, посмотрим им вослед, и побежим весело                                                                    в другом направлении

 

Разговоры с умершими

1992

Предуведомление

Уже давно известно, о чем и как можно, возможно разговаривать с мертвецами, нет, вернее – с умершими. Известен даже круг их ответов и грамматика сообщений – ну, хотя бы из египетской и тибетской Книг Мертвых. А что я среди всего этого? Я просто не знал. Мне повстречались – я и спросил, мне ответили. А какая разница? – все одно! все то же самое получится! Да, да! но ведь я! я! я с ними разговаривал! я сам! А это – не фунт собачий.

                 Как будто бы кто-то за окнами воет! —                  Жена говорит: Словно умерший зверь                  Какой!                  Я куртку накидываю и за дверь                  Выхожу                  И вижу: обнявшись сидят они двое                  На крыльце                  Два плюшевых мишки, один из них вовсе                  Оставлен был где-то в далеком Свердловске                  В эвакуации                  Другой из них, может, лет десять назад                  Пропал вот, и оба обнявшись сидят                  Под дверью
                 Среди пыльного поля в дорожной пыли                  Где бабушка с дедушкой вместе плыли                  Я им повстречался к преклонным годам                  Склоняясь и сам, и спросил их: Как там                  Живется вам? —                  Нормально, нормально! – отвечали они, проплывая мимо
                 В старом парке московском среди отвлеченных начал                  Он засыпанный снегом бродил                  Я его повстречал                  Не японец, не бог, не дитя, не брахман, не раввин —                  Император французов                  Как живется тебе среди русских посмертных равнин? —                  Он не глядя в лицо отвечал:                  Отлично!
                 Я шел и под лестницей нижней заметил                  Старушку, что в нашем подъезде жила                  Одна, и по-моему где-то на третьем                  Этаже                  Два года, по-моему, как умерла                  Уже                  Что, бабушка, все не расстаться никак? —                  Она прошептала: Вот видишь, сынок —                  Никак!
                 Она повстречалась мне тихая бледная                  Немочка                  Под городом Бохумом в платьице бедном                  Застиранном                  Убитая где-то в двадцатом году                  И здесь захороненная на ходу                  На дороге прямо                  Ну, что, моя девочка, вот они краски                  Довольного мира! – она по-немецки                  Что-то мне отвечала                  Я не понял
                 Ко мне прибегают в холодной воде                  По струям умершие дети                  Ласкают и моют, в моей бороде                  Играют, пока на рассвете                  Петух где-то не пропоет вдалеке                  Они убегают стремглав, убегая:                  Замолви словечко! – кричат – Перед кем                  Словечко замолвить? – не слышат – такая                  Вот                  Страшная история происходит
                 Возле нашего порога                  Дети хором закричали:                  В поле видели мы Бога                  Мертвого! – им отвечали:                  Бог не может мертвым быть! —                  А он сам сказал, что может! —                  Бедные! кто им поможет!                  Бедные, кто нам поможет!                  Ведь такое позабыть                  Практически, невозможно

 

Мертвецы

1994

Предуведомление

Конечно, сложна классификация и идентификация мертвецов. Всякая попытка их опознать является, конечно же, подделкой, если она не сознательный симулякр, пущенный в жизнь для некой возможной операции приуготовления к смерти, насколько можно к ней приготовиться. Мы имеем множество систем определения, вызывания, воскрешения и бытования мертвецов и мертвецами. Их источники, возможно, и наидостовернейшие, но нам неподспудные по причине банальнейшей жизненности, вернее, жизнеподобия. И это уже, жизнеподобие, есть первая малюсенькая возможность к смертеподобию, что, конечно же, абсолютно еще не значит являться мертвецом. Но уже хоть что-то.

                 Мы снова встретимся с тобой                  Лишь в той стране, стране отцов                  Где ангел шумных мертвецов                  По-своему, шумных                  С руки, словно цыплят крупой                  Белого отдохновения                  Кормит                  И мы лицом лица коснемся                  Узнаем вдруг и отшатнемся                  Опознавши друг друга
                 Они пьют мелкими глотками                  Как птицы, голову закинув —                  Медлительные птицы Цы —                  Отечественные мертвецы                  В отличье от китайских, скажем                  Изящных, словно птицы Ажем                  Или германских, например                  Решительных, как птицы Ер                  И прочьи

* * *

Иногда мертвецы напоминают вытянутых угрей, что ошибочно

* * *

Иногда они напоминают сидящих в капсулевидных выглаженных скафандрах, что тоже ошибочно

* * *

Иногда они напоминают слепительное перекрещение световых лучей, как в дискотеке, но это уж совсем ошибочно

* * *

Когда ко мне подходят и говорят, что я мертвец

Для меня это не оскорбительно, а утешающее, не потому, что наконец

Я узнал что-то для себя облегчительное

Я знал это всегда, и в этом не было ничего обличительного

Просто факт

И для прочих я был оскорбителен, хотя и имел успех

Определенный

Скорее эпатажный

Но это самое важное, и в этом суть моего будущего величия,

что я это знал и при всех

 

Жизненная рутина одолевающая энтропию

1994

Предуведомление

Понятно дело, энтропия одолевает. Как с ней бороться Наиболее эффективный способ изобретен протестантской этикой – жизненная рутина и жизненное мужество постоянства. И способ, знаете ли, впечатляющий – это мы видим по степени наивысшей, возможной в пределах человеческой культурно-организующей деятельности, урегулированности. Но вот вам другая сторона – повышенная структурированность, негэнтропийность в одном участке повышает энтропийность и в другом. Вот вам в других частях света, соответственно, черт-те что творится. Может быть, и надо поэтому ввести в комплекс всеобщей гармонизации отношений энтропийного-негэнтропийного и элементы православно-буддийской созерцательной Этики напряженного ничегонеделания. Именно это в своей личной практике и пытаюсь я сочетать – дисциплину каждодневного делания с как бы ничего неделанием внутри каждого конкретного акта делания. То есть некие корпускулы активности организующего жеста с внутренним наполнением прохладной пустоты ничегонесотворения.

                 А дай-ка, присосусь к природе                  Как виноградный вурдалак                  Себе какой-нибудь стишок                  Из нее высосу                  Со свежей кровею на морде                  Размазанной                  Пойду блаженный и умильный                  А там за поворотом дальним                  Уже на меня вурдалак стоит                  Меня имеющий себе как природу
                 Осматриваю стол придирчиво                  Накрытый                  Они же вытянувшись в ряд                  Испуганно за мной следят —                  Еще бы!                  И лица бледные – девичие                  Особенно                  Осмотр приблизился к концу                  Я раз! – салфеткой по лицу                  Одну из них —                  Почему мятая?                  Сколько можно говорить!                  Я устал                  Смертельно устал от всего этого                  Боже, как я устал!                  Извините, Бога ради, за некоторую резкость
                 Полежим на травке, друг Аркадий                  Дай тебя я нежно поцелую                  Красота природы, друг Аркадий                  Она тесно связана впрямую                  С красотою человеческого тела                  Дай, тебя тихонько между делом                  Я тебя раздену ненасильно                  Только, друг Аркадий, так красиво                  Больше не говори                  Говори что-нибудь более обыденное и дельное,                                                   даже технологическое, что ли                  Типа: подвинься, теперь повернись на живот,                                                   теперь начинай
                 Присыпан снегом мрачный Питер                  Лишь белый зайчик пробежит                  Глядишь – и свою шкурку вытер                  О красно-каменный гранит                  И стал фарфорово-прозрачный                  О, зайчик! ты как перст призрачный                  Здешних мест
                 Все детство, помню, с тараканом                  Я забавлялся, сколько мог                  Полно их было                  Их хомутами и арканами                  Мучил                  То их в темницу, то в острог                  Посажу                  Когда один из них взмолился                  По-человечьи                  Я помню, что не удивился                  Но перестал                  Просто неинтересно стало                  А тут как раз и Сталин помер
                 Друг Коля с девушкой идет                  Она к нему склоня головку                  Так незатейливо и ловко                  И прутик маленький берет                  Извивающийся                  И начинает вдруг стегать                  Его                  И по болезненным местам                  Все                  В лицо кричит ему: Отстань!                  От меня! —                  Вдруг делаясь как хлябь и гать                  Куда он и проваливается
                 Боится девушка быка                  Как белая березонька                  Он мясо рвет живьем, пока                  Она в наряде розовом                  Бредет тропинкой полевой                  Вдруг слышит топот за спиной                  Оборачивается – он перед ней                  Живой
                 Растает снег и встанет труп                  Растает труп – и выйдет зелень                  И я, словно каким-то зельем                  Опоенный, себе за труд                  Духовно-мистический                  Возьму, так пристально и честно                  Смотреть, смотреть на это место                  Пока не покажется глубокоспрятанный виновник                                                                    всего этого
                 Сияет свет над магазином                  Какой-то силой неземной                  С плетеной вязаной корзиной                  Я внутрь хожу и вслед за мной                  Как будто пенье, трепет крыл                  Прилавки будто бы накрыл                  Всем умопостигаемым                  Всевозможным
                 Приходит, честно объявляется:                  Вот я пришел вас всех убить! —                  Они в ответ же удивляются:                  Не может быть! не может быть! —                  Отчего же? —                  И убивает всех подряд                  Вот они мертвые лежат                  И все продолжают удивляться:                  Не может быть!
                 Пушкин по снегу пошел прогуляться                  Черные ножки свои добела                  Застудил                  Люди гуляют кругом да дивятся:                  Вон, погляди-ка, в чем мать родила                  Его! —                  Сверху весь черный, а снизу весь белый —                  Матушка-Русь, до чего дожила!                  Да так с тех пор и пошло

 

Стихи написанные от усталости

1995

Предуведомление

Такая, знаете ли, усталость. Ну, прямо такая усталость! Ну, просто за что ни возьмусь – руки от усталости не подымаются. И хорошо бы это просто моя собственная усталость. А то ведь во всем вокруг чуется подобное. Вот смотришь, стихи пишут, тихие, приятные и даже идеологизируют это. Вот – говорят – пришло время лирики, чистого и незамутненного личного голоса. А оно как бы легче всего по-старому – в виде приятного лирического говорения выходит. Это вот и есть будущее. Ребята, признайтесь, устали. Вот и жесты минималистско-сохраняющие. Конечно, конечно, после всякой жесткости хочется мягкости, но ведь не в старой же карете. Ведь новая мягкость – она же от старой мягкости отстоит намного дальше от ближней жесткости, которой она вроде бы впрямую противостоит. Это как у Платонова горбун радуется, что все парни на войну уйдут, а бабы ему достанутся. Не достанутся.

                 Несчастную злодейку Турандот                  Хотят заставить замуж пожениться                  Насильно                  Она ж как кошка белая над сценою кружится                  Но он идет! он близится, идет!                  Тот, кто ее за крылья схватит                  На землю сбросит, ноги вырвет                  Ее от отвращенья вырвет                  Прямо на праздничное платье                  Подвенечное                  Прямо на сцену
                 Я вижу странную картину                  Исполненную смысла тайного                  Как маленького Буратину                  Под сенью дерева платанового                  Два зверя дикие и мудрые                  Чему-то тихо наставляют                  Потом уходят, оставляют                  Он вскрикивает: Еим! Удрые!                  Я просветлен
                 Рисую милую зверюшку                  Покрытую сплошною рюшкой                  Безумных складок облегающих                  Как скальпель тело прорезающих                  До самой черноты                  В глубинах                  Одну из них приподнимаю                  И вижу там подобно раю                  Нечто                  И Бог сидит простой и сладкий                  Так что ж это – под каждой складкой                  Такое?
                 Вот мусульманин нижет четки                  Листая образы молитв                  И перед ним предельно четки                  Встают поля небесных битв                  А рядом с ними столь же четки                  Встают поля христьянских битв                  Небесных                  Хоть христьянин не нижет четки                  Однако же святых молитв                  Страницы                  Листает языком                  Не менее усердно
                 Сидит, кружавчатые трусики                  Белеют ясные притихшие                  Оттуда черненькие усики                  Однако же премного хищные                  Высовываются                  Ты только бросишься бежать                  От них, они же тебя – хвать!                  И назад волочат                  К месту происшествия
                 Девочка за ручку водит                  Девочку, что и приводит                  В результате к лесбиянству                  Что, по сути, лучше вроде                  Чем наркотики и пьянство                  Но на деле же выходит                  Что все это очень даже и взаимосвязано                  Хотя, в общем-то, все со всем взаимосвязано                  Так что ничего —                  Водите, водите друг друга за ручку
                 Вот за девушкой пустился                  Ухаживать, взмахнул рукой                  В раже-то                  А тут ребеночек чужой                  Ему случайно подвернулся                  К несчастию                  Лежит несчастный, не шевелится                  Да ничего, они поженятся                  Родят взамен                  Своего                  Не хуже
                 Я шел вдоль кладбища по речке                  Смотрю – развалена ограда                  Оттуда легкий запах смрада                  Подтягивает – в недалечке                  На холмике свежеусопших                  Двое                  Сидят и тлеют и не ропщут                  Я поспешил дальше
                 За тихим праздничным столом                  Живые споры об искусстве                  Идут                  Но тут приходит костолом                  И лишь сплошные всхлипы-хрусты                  Слышны                  Он празднует безумство сил                  В нем преизбыточествующих                  Так что ж – он взял и отменил                  Что ли                  Спор об искусстве?                  Наш праздник?                  Да нет, он временно отменил спорящих
                 Опять причудился мороз                  Вверху над ним пылало солнце                  Дымы как поле белых роз                  Качались над водой колодца                  И тишина, лишь некий мальчик                  Случайно отморозив пальчик                  Негромко                  Плакал
                 Какая странная картина —                  У самой боковой куртины                  Лежат два трупа молодые                  А рядом мышка – не поднимет                  Головы                  А что не поднимет головы? —                  Глядь, подняла – у ней в крови                  Весь рот
                 Сияет солнце, день прекрасный                  Идет неясный человек                  Костюм его от крови красный                  И лепестки прозрачных век                  Лотосовидных                  Прикрыты                  Пройдешь так мимо, обернешься                  Приснилось ли? – и не найдешься                  Найти ответа

 

Игра в кости

1996

Предуведомление

Кость – это, пожалуй, единственное, что может представлять человека в съезде длящихся материй – камень, вода и пр. Кстати, именно она являлась материалом магических, алхимических и прочих тайных трансформационных операций. Оно и понятно. А мы все, бренные, о коже, волосах да мясе печемся!

                 Бежит лиса и видит кости                  Она принюхивается к ним                  И череп в стороне, и нимб                  За черепом немного косо                  Сияет дико-голубой                  Лиса касается губой                  Его                  И отпрыгивает как током ударена
                 Крот землю прорывает ловко                  И натыкается на кости                  И сразу же в его головке                  Мысль о великом холокосте                  Томительная возникает                  И крот головкой приникает                  К ним                  Шепча:                  Простите, простите нас!

* * *

Слово кость происходит от древне-этрусского слова камень, в котором кардинальные перемены в виде выпадения 2-й и 3-й позиций и кристаллизация 1-й и 4-й привели к проникающей центрации

* * *

Слово кость произошло от древнесредиземноморского языка Космос посредством тех же самых операций

* * *

Собственно, слово кость как таковое не сущностно, есть К, есть О, есть С, есть Ть, а что получается при сведении их вместе – живая тайна

                 Мышонок косточки в мешочек                  Сложил тихонечко и скромно                  Вдруг что-то странное огромное                  Как тень застлало ему очи                  И вслед громоподобный глас:                  Отдай! Они мои! – и враз                  Все исчезает
                 Курица зерно клюет                  Видит, кость торчит внушительная                  Курица тогда ее                  Величает уважительно:                  Разрешите обратиться! —                  А ты кто? – А я девица                  Куриного сословия! —                  Обращайся! —                  Так вот…

* * *

А иногда копаешь, копаешь день и ночь – а и косточки единой не отыщешь

* * *

А, бывает, наоборот, разбросаешь кругом костей видимо-невидимо, и никто не прибежит, не наткнется

* * *

А, бывает, и совсем наоборот – и кости на месте, и бегают все кругом – а ничего не случается контакта не происходит

* * *

Слово кость произошло в результате долгого и пронзительного созерцания некоего костоподобного объекта

* * *

Слово кость произошло одновременно с адресуемым веществом при распадении во время вхождения в пястные слои экзистенции

* * *

Слово кость возникло одним из первых и породило множество своих подобий, а также многие материальные свои эманации, подобные же эманации породили и естественные их подобия, которые перемешивались, что привело к путанице в понимании как самого слова, так и смысла понятия кость

 

Невыговариваемое

1996

Предуведомление

Много всего, обступающего нас, чувствуемого, осязаемого, даже какой-то несознательной частью ума и понимаемое, но все-таки не понимаемое в той полноте, какая позволяет все это выразить словами. Иногда именуют это мистическими интуициями. Ну что же, может быть. Хотя задача позиции вовсе не в апеллировании к некоему высшему и некультурному опыту. Но то, что попадает в ареал культурного обихода может быть помянутым и отмеченным как не имеющим реального и точного разрешения в пределах культуры.

                 Я вижу, в церковь под крестом                  Процессья медленная входит                  И через два часа выходит                  Все та же самая, при том                  С каким-то явным прибавленьем                  Дай пригляжусь – но к сожаленью                  Трудно разглядеть                  Видно, что прибавилось, а что прибавилось? —                                                   разглядеть со стороны трудно
                 Я вижу в церкви мертвеца                  С прохладной крепостью лица                  Над ним поют, и он внимает                  И медленно так вынимает                  Из себя                  Что-то последнее, одно                  Но неимоверно тяжелое                  Дай, пригляжусь поближе, но                  Нет                  Не разглядеть
                 Ребенка в церкви обнажают                  И в чан глубокий погружают                  И вынимают, он молчит                  И смотрит, строгий не по летам                  Словно большими эполетами                  Огромными                  Непомерными                  Невидимыми он покрыт                  А никто и не видит                  И беспечно смеются                  А он заплакал
                 Фундамент церкови вскрывают                  Лопатами                  И склеп старинный открывают                  Пустой                  Предельно тихо, осторожно                  Как ослепленные в него                  Вступают и глядят восторженно                  Вокруг                  Смотри! – смотрю и ничего                  Не вижу
                 Я помню, в детстве с другом Колькой                  Среди ребяческих утех                  Заброшенную колокольню                  Полуразрушенную                  Нашли мы и на самый верх                  Как на безумную свечу                  Взобрались и ликуем буйствуя                  Чувствами                  И вдруг я падаю, лечу                  И разбиваюсь, и не чувствую                  Ну, ничего не чувствую                  Колька-то помер                  А я ничего не чувствую
                 Я помню, в детстве меня няня                  Вдоль долгих монастырских стен                  В Звенигороде                  Несет, и что-то обоняю                  Неявное, а вместе с тем                  Как будто ничего и нет                  Она же шепчет мне: Мой свет                  Понюхай!                  Какие дивные вони! —                  А я уже и сплю – младенец ведь

 

Членения

1997

Предуведомление

Членения у нас банальные, обычные. Да и цены, даваемые за них, также обычны. Все обычно. А вы сами, например, как расчленили бы, а? Да и за какую цену спустили бы, или сами приобрели? Неужели за другую? Ну, тогда не знаю, не знаю! Может быть. Да собственно, конкретность членения и точность цены, конечно же ничего не имеют общего с прямой и нередуцированной истиной. А с ней имеет связь сама процедура. Вот о ней и речь.

* * *

Когда отрубают палец и выносят на базар, то его можно отдать и за одно, удачно сказанное словцо

* * *

Два пальца, три или четыре соответственно идут за складные и достаточно развернутые выражения, сказанные к тому же в нужный момент и подходящих обстоятельствах

* * *

При расчленении левая и правая руки будут различать, как им более близкие, даваемые за них в праздничные дни яркие убедительные речи с коммунистической или фашистской окраской, соответственно

* * *

Сложность оперирования с внутренностями искупается соответствующей же сложностью метафорического и сюрреалистического уклона с преимущественными зрительными, блестящими и скользкими образами, вроде кинематографии раннего Бунюэля

* * *

Ноги обычно, для простоты оперирования, расчленяют на две части – от бедра до колена и от колена до стопы, стопы идут отдельно. В сумме все это может вполне отдано за адекватный большой и чистый текст, типа Толстого или Тургенева, а в розницу – за короткие и энергичные стихи пушкинского типа, вроде: Я помню чудное мгновение

* * *

По поводу половых органов долго торгуются, подыскивая наиболее платежеспособных покупателей, и в географической зоне влияния, скажем, фрейдистов, или же, наоборот, тантристов их можно выгодно загнать либо за раритетные тексты неведомого происхождения, либо даже за целый день безумного и страстного говорения не худшего из артикуляторов

* * *

Голову обычно сохраняют для себя, усушивают, усаживают, посылают кому-нибудь посылкой, держат дома для доверительных бесед, так что любые коммерческие предложения на равнозначные текстовые обмены, как правило, отвергаются и рассматриваются предложения, связанные с экстра-коммуникативными каналами, а также областями мета– и гиперкоммуникаций, что и соответствует реальной цене объекта

 

Знали ли вы

1998

Предуведомление

Смысл данных вопросов, конечно, сакраментальный, да и ответы на них тут же это и подтверждают. Но конкретная ситуативность их более узка. Ну, как, например, встречают путешественников-странников, задают им вопрос: А что вы видели? – и раскрывают в удивлении и восторге рот на их рассказы, что бы они там ни плели, иногда даже и весьма банальные и обыденные истории. А бывают и такие, что прищурятся, ухмыльнутся, в смысле – плети, плети, – почешут в затылке, оглядят заговорщецки своих и срежут вопросом: А ты тыкву в 5 метров диаметром и с золотой начинкой видел? Нет? Так чего мне тебя слушать-то?!

* * *

Знали ли вы конгрессмена по имени Толян или Серый? —

Нет, вы не знали

* * *

Знали ли вы математика с головой серны или лучше – козла? —

Нет, вы не знали подобного

* * *

Знали ли вы когда-нибудь живую женщину кирпичной кладки?

Нет, вы не знали подобного

* * *

Знали ли вы неантропоморфное животное говорящее: Привет? —

Нет, вы не знали подобного животного

* * *

Знали ли вы человека в очках с диоптрией 83.455? —

Возможно, возможно вы знали подобное, но врали

* * *

Знали ли вы кого-нибудь из области созвездия Дмитрий Александрович? —

Нет, вы не знали никого подобного, так как такового созвездия не существует

* * *

Знали ли вы какого-нибудь турка, поедающего северную стрекозу? —

Нет, никогда вы не знали подобного турка

* * *

Знали ли вы у себя дома нечто физическое, не вмещающееся в свой физический размер?

Нет, у себя дома вы подобного не знали, на стороне, может, и знали, а у себя дома – нет

* * *

Знали ли вы печали? —

Да, вы знали печали

* * *

Знали ли вы поэта типа Пушкина со словом идентификация на устах? – А вот это, может, и знали

* * *

Знали ли вы какой-нибудь мизантропический вид общественного транспорта? —

Нет, вы не знали подобного

* * *

Знали ли вы в каком-либо существе слово «дееспособность» отдельно от сущности дееспособности? —

Да, увы, знали это и, практически, повсеместно

* * *

А знали ли вы, например, кота с развитым самосознанием осьминога?

Да, интересно, знали ли вы?

* * *

Знали ли вы нравственные мучения за пределами саморазвивающейся материи? —

Нет, вы не знали подобного

* * *

Знали ли вы шахматиста, лишенного слуха, зрения, обоняния, осязания и всего остального? —

Нет, вы никогда не знали подобного

* * *

Знали ли вы когда-нибудь что-либо описанное не в этих терминах? —

Нет, вы никогда не знали подобного и знать не могли

* * *

Знали ли вы некий, никем непрочитанный, величайший роман? —

Нет, вы не знали подобного, – если только не написали его сами в глубочайшем одиночестве

* * *

Знали ли вы твердь, лишенную основания? —

Нет, вы не знали таковой, т. к. не знаете и не понимаете, о чем речь идет

* * *

Знали ли вы спящего без задних ног? —

Да, возможно, знали и видели какое-либо спящее животное с отрубленными задними ногами

* * *

Знали ли вы когда-нибудь кающегося большевика? —

Нет, вы не знали подобного, потому что кающийся большевик – уже не большевик по сути, либо исключенный из партии

* * *

Знали ли вы когда-нибудь разницу между сырым и несваренным, включая и несжаренное? —

Нет, подобного различия вы не знали никогда

* * *

Знали ли вы какой-нибудь размер прихотливее 7 метров 33 сантиметров? —

Нет, вы никогда не знали ничего прихотливее

* * *

Знали ли вы счастье с нечеловеческим оттенком? —

Нет, пожалуй, с истинно нечеловеческим вы не знали

* * *

Знали ли вы когда-нибудь женщину по имени Ирина-медведь? —

Нет, вы никогда не знали подобного

* * *

Знали ли вы когда-нибудь кошку, истекающую потом? —

Нет, вы не знали подобного

* * *

Знали ли вы зайца, обретшего воду смысла и куст откровения? —

Нет, вы не знали подобного зайца

* * *

Знали ли вы когда-нибудь подобное, чтобы трамвай перешагивал через попавшего ему под колеса? —

Нет, вы не знали подобное

* * *

Знали ли вы девушку, вспыхивающую от стыда? —

Возможно, вы знали подобную девушку в прошлом

* * *

Знали ли вы окна, высотой в 2.3 сантиметра? —

Нет, вы не знали подобного, если в это не вкладывать иной, мистический, магический, фантастический, литературный или кукольный смысл

* * *

Знаете ли вы книгу, имеющую вас конкретно в виду? —

Возможно и знали, но не ту, которая здесь подразумевается

* * *

Знали ли вы мертвеца, претендовавшего бы на очередь в баню? —

Нет, вы не знали подобного

* * *

Знали ли вы мысль, обнаружившую свою полнейшую бессмысленность? —

Да, вы знали подобную, но единственную и единственно об этом

* * *

Знали ли вы облизывающегося таракана? —

Нет, вы никогда не знали подобного

* * *

Знали ли вы когда-нибудь погодные изменения, заботившиеся о вашем благополучии? —

Нет, вы никогда не знали подобного

* * *

Знали ли вы когда-нибудь женщину по имени Клаус? —

Да, вы знали, ее до операции звали Мария

* * *

Знали ли вы когда-нибудь красоту, но неземную? —

Нет, вы никогда подобного не знавали

* * *

Знали ли вы когда-нибудь сволочь, исполненную внешнего благородства? —

Знали! знали!

* * *

Знали ли вы крестьянина, задумчиво глядящего с порога на переменчивую даль? —

Знали, знали, и не одного

* * *

Знали ли вы когда-нибудь нечто простое, проще выпеченного хлеба? —

Нет, вы не знали подобного

* * *

Знали ли вы чувство, горше простой утери дорого предмета или существа? —

А это интересный вопрос! действительно, знали ли вы нечто подобное в полное мере?

* * *

Знали ли вы что-нибудь безумнее обычной встречи? —

Может быть, что-нибудь и знали! Может быть

* * *

Знали ли вы красный флаг желтого цвета? —

Нет, вы не знали ничего подобного

* * *

Знали ли вы курицу с когтями тигра? —

Нет, вы не знали подобного

* * *

Знали ли вы, что все это кончится трагически? —

Знали, знали! вы отлично все знали!

* * *

Знали ли вы того, кто был убит вчера возле собственного дома? —

Знали, знали, вы его отлично знали!

* * *

Знали ли вы когда-нибудь 7 измерений однообразности? —

Нет, вы никогда ничего подобного не знали

* * *

Знали ли вы кашмирские ковры с инициалами И.Х.? —

Не знаю, не знаю, может быть и знали

* * *

Знали ли вы когда-нибудь московского хулигана со взглядами на жизнь индусского раджи времени Великих Махарадж? —

Нет, вы не знали подобного

* * *

Знали ли вы в отдельных случаях 5–7 = 13?

Вы многое знавали, но подобного знать не могли, хотя, возможно, догадывались

* * *

Знали ли вы зимовки африканских гепардов? —

Нет, вы не знали подобного

 

Что чего напоминает

1998

Предуведомление

Искусство сравнений – особое умение. Наиболее известный и яркий пример тому – хлебниковский зоопарк. Это умение ловко переплелось с умением версификационным и породило специфический тип поэзии сравнения всего со всем. Но давно уже пора разделить эти два умения, одно пустив по ведомству изящного говорения, а второе по ведомству номенклатур, таксономий, инвентариев и пр. Что, конечно же, тоже является поэзией, при соответствующем назначающем жесте и сфере объявления, хотя и не подлежащим законам классической версификации.

Что напоминает река? —

зверя во время течки, человека во время рвоты, дикий поток речи и что-то неземное либо в раковине на кухне, либо в унитазе

Что напоминает облако? —

нечто, сжимаемое стройными руками, тело, переползающее тебя в кровати, послеобеденную расслабленную улыбку и что-то происходившее в прошлом и еще чье-то присутствие на кухне или в ванной

Что напоминает камень? —

застывшее в мускульном усилии тело в самый момент коитуса, тучный кулак поднесенный к самой чувствительной части твоей плоти, слежавшаяся внутри желудка тяжелая пища, грубый окрик из кухни или ванной

Что напоминает трава? —

какого-нибудь мелкого зверя, делающего тысячу суетливых шажков, лепетание множества собравшихся чудиков, множественные покалывания в отлежанной руке, что-нибудь рассыпанное в кухне или в ванной

Что напоминает лес? —

шумный топот толстенных животных, слова, возникающие в сознании бессмысленного человека, но с моментальной и вечной памятью мощные засовы крепости, что-нибудь многочисленное и неподъемное, загораживающее все пространство кухни и ванной

Что напоминает столб? —

ну, естественно, естественно, мужское естество в момент его счастливого стягивания на себя всей мужской функции, еще – отрубленный палец, что в общем-то то же самое; еще – осевую направленность воли при виде открытого дурного пространства, какой-то древний дух, что-то стоящее посреди кухни или ванной

Что напоминает небо? —

человека, закрывшего глаза и видящего свой череп, какую-нибудь убегающую от схватывания мысль, что-нибудь приплюснутое и еще не высохшее, развешенное в кухне или ванной

Что напоминает холм? —

какое-то ровнодышащее кошачье существо, сонливость обитателя психбольницы после аминазина, что-то пуховое или поролоновое, заполняющее всю кухню или ванную

Что напоминает котлован? —

зверя дико пригнувшего голову и взглядывающего исподлобья, кого-то задыхающегося после многочасового бега, падение в темной кухне или ванной

Что напоминает почва? —

всякое исхождение утробы зверя любым способом, всякое исхождение из утробы человека, что-то собирающееся после ухода человека, что-то сотворяемое на кухне или в ванной

Что напоминают горы? —

зверя, подбежавшего вплотную к глазам лежащего, всякое костистое основание, лишенное мякоти, что-то огромное втащенное в кухню или ванную

Что напоминает море? —

какого-то зверя, скрывшегося полностью с головой, дикие движения некими неопознанными конечностями, нечто, невероятной густоты и текучести, разлитое на кухне или в ванной

Что напоминает лед? —

животное с ампутированными задними ногами, кого-то двоих или троих застигнутых за неприятным разговором, кухня или ванная засыпанная порошком для травли тараканов

Что напоминает ветер? —

принюхивание зверя, изменяющиеся потоки местного внимания, саморазрушающуюся телесность до уровня неразличимого слоя, нежелание проявить себя в своем собственном обличии, что-то подтягивающее со стороны кухни и ванной

Что напоминает дождь? —

истечение крови из многочисленных уколов, какие-то быстрые и неоконченные движения пальцами всех рук и ног, какие-то протекания на кухне или в ванной

Что напоминает огонь? —

спаривающегося зверя с открытым ртом, запутывающееся самооправдание, мгновенная ссора на кухне или ванной

Что напоминает воздух? —

какого-то воображаемого зверя, и тихого единорога, непоспешно выпитый стакан почти не различаемой жидкости, полный порядок и пустота в кухне и ванной

 

Про мертвецов

1999

Предуведомление

Известны многие способы попечения мертвецов живыми от ухода за могилами до попыток руководить ими и в загробной жизни, как это, например, происходит в Книгах мертвых. Есть технологии и возвращения мертвецов к жизни, дабы их заново приучать к земному обиходу – известны различные ухищрения по воскрешению от кудесников до нашего Федорова. Мы работаем примерно в том же направлении.

                 Давай, родимых мертвецов                  Поселим посредине дома                  Своего                  Где все им близко и знакомо                  И станем как живых отцов                  И матерей                  Поить, кормить их беспрестанно                  Пока они чрез то не станут                  Живыми                  Т. е. – оживут
                 Давай, научим мертвецов                  Жить по обычному порядку                  С утра пойдут, вскопают грядку                  Потом щекочущих квасцов                  К порезу рваному приложат                  И так пойдет, и так умножат                  Собой                  Жизнь
                 Давай, ленивых мертвецов                  Чему полезному обучим                  В июне, скажем, у обочин                  Лежать                  А после на пути косцов                  В июле жарком попадаться                  Ложиться! – те увидят: Братцы                  Мертвец! —                  И бежать

* * *

А то еще можно мертвецов приучить за детьми приглядывать

* * *

А то можно мертвецов к какому-нибудь нужному труду пристроить, на который у живых терпения и нервов не хватает

* * *

А вот второй раз ставших мертвецами уже трудно приучить к какой-нибудь размеренной деятельности – дикими становятся

* * *

Второй раз ставших мертвецами ученые не рекомендуют надолго оставлять одних с детьми

* * *

Известно, что второй раз ставшие мертвецами предположены к дальнейшему многократному умиранию

* * *

А то, давай, научим мертвецов быть просто мертвецами, но это самое бессмысленное

* * *

А то, давай, сначала сами обучимся быть мертвецами, чтобы ближе понять эту проблематику

* * *

А то, давай, предоставим мертвецам самим обучаться и быть обучаемыми, хотя это самое неблагодарное и опасное

 

Полуинтересное

2005

Предуведомление

Почему полуинтересное? Да кто же осмелится утверждать, что все ему привидевшееся и пришедшее на ум так уж непременно интересно для всех прочих? Только безумцы или имеющие на то прямое подтверждение небес. У нас таких прямых удостоверений нет, да мы и не безумцы. Вот и выходит, что уверение о полуинтересности всего здесь изложенного – тоже достаточно смелое и рискованное утверждение. Но мы люди смелые и рисковые. Не говно там какое-нибудь, на самом деле!

                 Настойчивость призывной комиссии                  Помогла раскрыть преступление                  Мать призывника рассказала                  Что еще десять лет назад                  Мальчик ее                  Был убит отцом                  И тайно закопан в Подмосковье                  Вот тебе и армия!
                 Тридцатилетний лесник                  Охотился за женщинами в чаще                  Между платформой Подсосенки                  И деревней Анциферево                  Но попался                  А как не попадешься-то?
                 Я мимо проходил, смотрю я —                  Окно раскрыто, шторы нет                  А в глубине играет трио                  Видно, бетховенский квартет                  Какой-то                  Такой спокойно-величавый                  Я мимо проходил случайно…                  Вот и проходи
                 Запрусь на кухоньке и супу                  Грибного тихонько поем                  Вот что-то мир как Кеис Упу                  Большая                  Мне разонравился совсем                  Куда ни глянешь – всюду труп!                  Все разонравилось, лишь суп                  Только                  Грибной                  Один и не разонравился
                 Идет старушка – две ноги                  И палочка к ней сбоку третьей                  Кругом снуют как мыши дети                  А ты, старушка, не моги!                  Смотри, случайно отвлечешься                  От старости своей, очнешься —                  А жизнь зазря и прожита
                 В садике под виноградом                  Мы сидели, между нами                  Бегала собака Маня                  Ну и бегала, и ладно                  В сад входила в чем-то красном                  Нина – это так прекрасно                  Было                  Что ничего больше уж и не припоминается                  И садик                  Собака                  Нина —                  Прекрасно!
                 Все больше к детям чувствую я нежность                  Вот побежал один и нос разбил                  Я б раньше подошел и говорил                  И говорил, и говорил, а нынче ежли                  И подойду – в стороночке серьезный                  Стою и слезы лью, и слезы лью, и слезы                  Лью
                 Широкий шрам повдоль лица                  Наверное, служил он в коннице                  Когда от сабли вбок отклонится                  Тогда она не до конца                  Проходит мясо и кости                  Легко коснется – и прости                  Прощай                  Мягкая красота юного лица                  Но зато – здравствуй, суровая красота мужественности!
                 Счастливый по реке плывущий                  Ее веслами разгребающий                  Чрез то немало понимающий                  А разве не счастливей пуще                  Видящий дома и вовне                  В окно глядящий – он вдвойне                  Понимающий                  Но вот счастлив ли он вдвойне
                 Войдешь – и не поднимут взгляд                  И даже не покажут вид                  Всяк за компьютером сидит                  Ты ж вынимаешь пистолет                  А еще лучше – автомат                  И всех их ладненьких подряд                  На месте —                  Вот такая мстительная фантазия
                 Покрыта инеем трава                  Морозный пар идет из горла                  Я выскочил спросонья голый                  Легко кружится голова                  Какие-то вокруг приметы                  Послушай-ка, а не посмертный                  Ли                  Вокруг                  Этот                  Беляевский                  Мир?!
                 Стремительно белка на ветку взлетает                  За нею ворона драконом гналась                  А мне престарелому – экое дело!                  Да радуется привередливый глаз                  Красиво —                  Белка взлетела                  Ворона она гналась                  Престарелый                  Глаз привередливый —                  Красиво!
                 В сенном лесу закрыв глаза                  Сидел, и оборотень-лиса                  Ко мне неслышно подошла                  Понюхала горячий воздух                  И так же тихо отошла                  Она во мне признала поздний                  Наисовременнейший                  Модификатор                  По развоплощению оборотней
                 Когда бы у меня был сад                  Где цвел зеленый виноград                  И пионеров стройный ряд                  Шел, поспешая на парад                  То они мимо проходя                  Воскликнули б: Опрох! Одя! —                  Да, да, именно что —                  Опрох!                  Одя!
                 Закинет ногу и сидит                  Нога-то голая такая                  Цельнолитая вся на вид                  Она-то голости и потакает                  Потворствует                  А жизнь тем временем и утекает                  Вот подойди к ней и скажи: Такая                  Сякая! —                  Не поймет
                 Через тихую полянку                  Пробегает легкий ветер                  На полянке пляшут дети                  Только раз! – и вдруг изнанка                  Всего                  Обнажается                  Это видел я однажды                  Но и потрясен был аж до                  Онемения
                 Едет умная собака                  В дорогом автомобиле                  У хозяина под боком                  Видно, что ее не били                  Никогда                  И кормили вкусной пищей                  Господи! Мы ищем, ищем                  Удачников этой жизни —                  А вот они
                 Он говорил мне с явной болью                  На переносице сводя густые брови:                  Люблю отчизну я, но странною любовью! —                  А странность в чем? – А что любовью                  Люблю! —                  Действительно, странно
                 Стоял у школы, внука ждал                  Кругом родители галдели                  И мрачно на меня глядели                  Я просто так себе стоял                  И просто внука ждал у школы                  Я огляделся – а я голый                  Стою
                 Бродят, бродят олигархи                  Как Навухо-те-доносоры                  Редко-редко поразбросаны                  Они неприятны, архи —                  Неприятны                  Власти                  А где бродят они? – Здрасьте                  Бродят среди той же власти                  Навуходоносоро-порождающей
                 Берет футбольный мяч осклизлый                  И гонит в сторону ворот                  А сверху на него народ                  Глядит и мучается мыслью                  Не менее осклизлой:                  Дойдет ли, бедный? – А ты сверься                  в книгу судеб – какая версья                  Там прописана                  Что попусту-то мучиться
                 Сперва морозило конечности                  Потом пошло морозить все                  И так, и так до бесконечности                  Казалось, будто кто несет                  Неосязаемо величественный                  Мерцающий и электричественный                  Потрескивающий шар                  В старческой ладони