Диалогизмы 1
1998
Предуведомление
Маленьким интересом, изюминкой этого проекта (я потом когда-нибудь объясню, какое значение я вкладываю в слово проект) есть слежение внутренней имплицитной интенции любого стиха стать диалогом. Диалогом автора с любым иным, положенным в нем самом, но тяготеющим к внешнему автора. Собственно, любое стихотворное творение есть диалог, просто с необозначенными голосами. Нас в данном случае мало интересовал вариант простых диалогов или разговоров, нередко являемых в стихах, несущих в себе либо фактурный, либо психологически-персонажный, в самом неинтересном случае – социальный смысл. Нет, мы следим проявления голосов из материи стихотворения, которое вполне могло бы остаться и непроявленным.
Вергиль, Гораций и Овидий —
Три зверя римского стиха
Явились мне в неявном виде
Как Еряр, Имско и Иха
Ты скажешь мне: Это – помазанье! —
Возможно, но что этим сказано —
Все равно неясно! —
Отвечу я
Тоненький дождик запрыгал по крышам
Мутною пленкой простор затянулся
Тихо мне сонная шепчешь: ты слышал
Будто бы кто-то огромный проснулся!
– Спи! – я отвечу – Но руки он тянет
Чуешь? – Не чую! – Вот шеи касается!
Видишь? – Не вижу! – Рука-то с когтями!
Видишь ее? – Это нас не касается!
– Очень даже касается! —
Раздается чей-то гулкий голос
Как горный молодой козел
По имени старик Димитрий
Я лез и лез безумно зол
По-хорошему зол
К седой, снегом покрытой митре
Вершинной
Не озираясь, вверх и вверх
Ты скажешь: Это ж чистый смех!
В твоем возрасте и положении! —
Поколебавшись, я так и не найдусь, что ответить
Как сваленная в кучи шерсть
Под нами облака бежали
И ангелы на них лежали
Я подсчитал – их было шесть
Ровно
Или семь —
Так сколько, шесть их, или семь? —
Спросила ты, и я совсем
Растерялся:
Ну, шесть!
Или семь
Все в мозгу моем смешалось
Бедный мозг мой! бедный мозг!
То ли все вокруг как воскресенье Плывущий
То ли это просто шалость
Чья-то
Божественная
Ты мне скажешь: Все в порядке!
Я отвечу: Так ведь вряд ли
Кто и сомневается!
Так – минутное подозрение и слабость
Бродит киса по пригорку
Киса, киса, как те звать? —
Она вдруг безумно горькую
Мордочку состроит: Мать
Твою!
Ему интересно знать
Как зовут меня! – да, блядь
Как насильно назвали меня
Так и поныне зовут
Лежит огромная какашка
Какого-то слонопотама
Неведомого
Цветной присыпанная крошкой
И пылью
Ты говоришь: Словно игрушка! —
Но проходящая тут дама
Брезгливо замечает: Но
Ведь это ж – чистое говно
Девушка! —
Говно? – удивляешься ты
Мы разговариваем тихо
Над чистым спрятанным прудом
Ты говоришь: Я карасиху
Вчера здесь видела, притом
С мужским огромным карасем!
Я отвечаю: Харасе!
Харасе! —
Мы – японцы
Фудзи рядом
Природной нежности полна
Взирает женщина на мужа
А он сидит, как вол натужен
Пред ним стоит обильный ужин
Он пьян от водки и вина
Ты скажешь твердо: Вот она —
Картина мирной жизни!
А я отвечу: Ужас! Ужас!
Ужас!