Монстры

Пригов Дмитрий Александрович

Явление и убиение чудищ

 

 

Тараканомахия

1981

Предуведомление

Каждое время являет свои образы добра, зла, чуда, ужаса. Точно так же тема этой книги есть новый поворот темы вековечного присутствия среди нас хтонических сил. В нашем городском экранированном быте они объявились в виде стремительных и хрупких тараканов.

Книга не скреплена единым сюжетом, интригой, но лишь духом каждодневного присутствия этих сил в нашей жизни, духом противоборства, противостояния, геройства, ужаса, сожительства и любви.

                 Вот я завел себе жилище                  В нем объявился таракан                  Потом их объявилась тыща                  А после целый океан                  И я уничтожать их вправе                  И дело тут не в равноправье                  Не в аналогии сомнительной                  С народом и его правительством                  Там узел толще и почище                  Там все другим порядком шло                  Народ завел себе жилище —                  Потом правительство пришло
                 Мой брат, таракан, и сестра моя, муха                  Родные, что шепчете мне вы на ухо                  Ага, понимаю, что я мол подлец                  Что я вас давлю, а наш общий Отец                  На небе бинокль к глазам свой подносит                  И все замечает и в книгу заносит                  Так нет, не надейтесь, когда б заносил                  Что каждый его от рожденья просил                  То жизнь на земле уж давно б прогорела                  Он в книгу заносит, что нужно для дела
                 Свет зажигается – страшный налет                  На мирное население                  Кто налетает? и кто это бьет                  Вечером в воскресение                  Я налетаю и я это бью                  Скопища тараканов                  Громко победные песни пою                  Воду пускаю из крана                  Милые, бедные, я же не зверь!                  Не мериканц во Вьетнаме!                  Да что поделаешь – это увы                  В нас, и вне нас, и над нами
                 Словно в Замбии расист                  С обагренными руками                  И безумен и рысист                  Я гонюсь за тараканом                  Только пользы! – наши дни                  Сочтены, пора признаться                  Где справишься с одним —                  Там уже трое народятся
                 В чем душа у таракана                  Бедненького и живет                  Ручки-ножки, ножки-ручки                  Тоненькие и живот                  Оттого такой бессовестный                  Нету где душе в нем жить                  Где-то там она в коробочке                  В ватку завернута у него лежит
                 Они кричат как маленькие дети                  И крылышками сухонькими бьют                  А все кругом их настигая бьют —                  Вот так вот и живем на белом свете                  А иначе нельзя! И я их бью                  Со страхом тайным всяких великанов:                  Вот-вот их расплодится тараканов —                  Не бья – задушат, не душа – убьют
                 Эти дикости природы                  Безусловно поражают —                  Эти молнии сверкают!                  Эти яростные воды!                  Ну а спросишь их: зачем?                  Отвечают, что так надо                  Ну, раз надо – значит надо                  Мы ведь тоже – понимаем
                 Опять не на идеологичском расстоянье                  А среди поля в ратоборстве рук                  Сошлись советский мыслящий крестьянин                  И мериканский колорадский жук                  Лицом к лицу – его кривое                  Исполненное черного огня                  И умное крестьянское живое                  Лицо многострадального коня                  Кто победит? Которому на свете                  Жить и любить на берегах Оки?                  Не ведающие их маленькие дети                  Следят за битвой сжавши кулачки
                 Мама временно ко мне                  Въехала на пару дней                  Вот я представляю ей:                  Это кухня, туалет                  Это мыло, это ванна                  А вот это тараканы                  Тоже временно живут                  Мама молвит неуверенно:                  Правда временно живут? —                  Господи, да все мы временны!
                 Когда все слягут и устанут                  К подушке сладкой припадут                  Клопы свой тайный клык достанут                  И будут снова тут как тут                  И я взовьюся среди ночи                  На рану страшную воззрюсь                  Так вот он – страшный наш союз!                  И не станет мочи
                 Вчера в кромешной тьме средь ночи                  Комар меня безумный мучил                  То пел виясь, то пил присев                  Я бился с ним в ночи как лев                  Под утро же в изнеможенье                  Мы оба вышли из сраженья                  С потерями в живой силе и технике
                 Вот грамотным решением солдат                  Противника в его опорном пункте                  По центру в лоб и флангами в обхват                  Вчистую уничтожил без остатка                  Тем временем в его родном краю                  Жук колорадский грамотным решеньем                  Опорный пункт свой укрепил в бою                  И шлет солдату: Принимай-ка вызов                  Солдат!
                 Ах ты мать твою етить!                  Кто-то по небу летить                  Необъемный и невеский                  С крылышками в трещинах                  Толь дитятя, толи женщина                  Толи ихний, толь советский                  Толь с иных небесных тел                  Вот и мимо пролетел
                 Женщина вот загорает на пляже                  Вся полная прелести и божества                  Не представляет сама она даже                  Опасности для своего естества                  Все в нее смотрит бесшумно и зорко                  А через год она может родит                  Может зверушку, а может ребенка                  Может от солнца, а может и нет
                 Что человек средь напастей немыслимых?                  Он таракан безумный но осмысленный                  Он по ночам на кухне веселится                  Покуда безразмерная десница                  Не включит свет, и он тогда стремглав                  Бежит безумный за ближайший шкаф                  И там сидит и шепчет про себя:                  Ну, погоди!
                 Вот бежит он таракан                  Прячется за баночку                  Словно шустрый мальчуган                  Или может девочка                  Образ трепетных детей                  Он принял кощунственно                  А на деле он – злодей                  Грубый и бесчувственный
                 Как намеренный уркан                  Бродит ночью таракан                  Среди кухни, например                  Я же как милицанер                  Как, примерно, постовой                  Говорю ему: Постой!                  Он отстреливаясь – прочь                  Я – за ним. И так всю ночь
                 То все тихо, то внезапно                  Закричит в лесу сова                  То ворвется гари запах                  С отдаленного двора                  Туча по небу промчит                  Мышь когтями застучит                  То ребенок вдруг заплачет                  За дощатою стеной                  Толи это что-то значит                  То ли так – само собой
                 Таракан – он проигрывает на большом и открытом                                                                    пространстве                  Но среди закоулков-проулков – он просто король                  Там на хвост тебе сам он насыпет и перец и соль                  В общем, там тебе с ним повстречаться бы было опасно                  Так что ты выгоняй его сам на пустое пространство                  Предварительно все что из кухни ни есть убери                  После свет зажигай и оружье бери                  И – Бог с тобою! – но вернуться назад постарайся
                 Тараканы схватили мальчишку                  И за шкаф потащили его                  Ах, злодей! оставьте его                  Он совсем ведь еще ведь мальчишка!                  Но только хохот раздался в ответ                  Так что вздрогнуло все помещенье…                  Зажигаю я ламповый свет                  Начинаю жестокое мщенье
                 Ах, эти люди! – страшнее больших тараканов                  Схватили, убили, опутали сетью арканов                  И нету печального мыслью Садата – вот штука!                  Хотя он с Насером когда-то вот так же Фарука                  Мохнатой рукою стащил с неудобного трона                  Так как же рассчитывать мог он тогда, что не тронут?!
                 Зверь допотопный. Зверь турецкий                  Что значишь, таракан советский?                  Иль может быть идеи ради                  И государственной судьбы                  Ты уже тоже – не исчадье                  А просто пережиток тьмы
                 Пекин-Китай – далекая столица                  Америка-Нью-Йорк – далекая страна                  До сих не долетает даже птица                  И днем во тьме лежит их сторона                  Когда ж мы спим – там что-то происходит                  Но непонятное, тайком                  Куда-то там уходят и приходят                  И кличут всех ненашим языком
                 Тут послышался страшный гул                  Даже голову он пригнул                  И увидел он, как паркет                  Раздвигая как великан                  Объявился вдруг таракан                  Как вскричал однажды поэт                  Но совсем на другой случай:                  Погуби меня, иудей!                  И женой моей овладей!                  Так кричал поэт-хулиган                  А Орлов кричал: Тарракан!
                 Надвигается гроза                  Так что вымерли глаза                  Вот он! вот он! в небе мчится!                  Не подделка, не обман                  И не ангел, и не птица                  А огромный таракан                  Ближе! ближе! уж вблизи!                  Боже Правый! – пронеси!
                 Пройдут года, настанут дни такие                  Когда сложивши руки потесней                  А он сложивши лапки неживые                  Мы в небесах предстанем перед Ней                  И Она скажет: Обнимитесь, братья!                  И я увижу прямо пред собой                  Такие чистые, без волосков, объятья                  И упаду в них мертвой головой

 

Явление чудовищев не всегда порождает сон разума

1984

Предуведомление

Вот ведь вопрос какой. Есть ли разница между официальной и неофициальной литературами, вернее, между положившими себя в какой-либо из них. Сдается, что разница, примерно, как между травоядными и мясопитающимися. (Я не определяю здесь, кто есть кто.) Питаются, значит, разным, а говно, зачастую, неразличимо. Но вот организмы разные, жизнь, образ иной. А образ в наше время не есть случайность жизни, а структурный и определяющий стержень поэтики.

Правда, есть еще и всеядные. Так что ж, соответственно нашему вышеобозначенному рассуждению, и образ соответствующий.

                 Вот дух красавицы-креветки       7773 Под утро мною овладел                  И запахом сочился едким                  Аве Мария – громко пел                  Взлетал на крыльях к потолку                  Крича в окно: Кири-ку-ку!                  Вставайте, граждане! тревога                  Враг движется кривой дорогой                  К Кремлю
                 Античных пара соболей       7774 Под утро как-то к мне явилась                  В мою постель стремглав забралась                  И стала есть меня с бровей                  Я чувствовал прокол зубов                  И легкую порою тряску                  Я это ощущал как ласку                  Оставленных полубогов                  Нам в наследство
                 Его английская разведка       7779 Похитила, а через год                  Уже советская разведка                  Его похитила вназад                  Ведь вот ведь как бывают люди                  Ценны, а тут живешь, живешь                  Никто ни разу не похитит, ну, разве, что куда пойдешь                  Бывает —                  И не вернешься
                 Вот нога ведь болит – не отвалится       7782 И в сторонку ведь не отбежит                  А на меня всею массой навалится                  Да и всем моим телом болит                  Возмолюся я голосом к Господу:                  Что мне делать с огромной такой                  Вразуми ее, Боже мой, Господи!                  – Да вот я со своею такой                  Никак не разберусь
                 Я прихожу домой с опаской       7783 Вскрываю дверь, рука дрожит —                  А вдруг убитый кто лежит                  С лицом залитым смерти краской                  Я подбегаю – так ведь это                  Я сам лежу без жизни сил                  Кто, кто, скажи, тебя убил? —                  И отвечает мне из Леты:                  Кто уж убил, тот уж убил                  Сам, наверно, и убил
                 Сбирая мед дикой медведицы       7784 Я осторожен был как мышь                  Когда к гнезду ее летишь                  В низовьях Талмы иль Нередицы                  Как пчела малая дрожишь —                  Вот щас она откроет зево                  Как раненая Перводева                  И все вокруг в себя вдохнет                  И станешь безымянный мед                  Исторический
                 Нет, все-таки у них там нет       7787 Прекрасного смирения                  Вся жизнь им как большой балет                  Иль баночка варения                  А нам ведь жизнь совсем иное                  Что про нее ни говори                  Коли балет – так на крови                  Коль баночка – так просто гноя                  Родимого
                 Когда ворочаются туши       7789 Их знает слово, но не слышат уши                  Перевернутся толстые вверх дном                  Выходишь в центр Москвы – а там пустынный холм                  Зачатный
                 Вот мой мизинец болевает       7790 В нем кость живет себе хозяйка                  Туда-сюда пройдется зябко                  А то поднимет страшный вой:                  Я не хочу на свете жить!                  А то вдруг явится в мундире:                  Я в армию иду служить                  В защиту мира
                 Оставив прелести утех       7792 В опереженье прочих всех                  Я строю чистый коммунизм                  От всех на время обособлен                  Поскольку мой вот организм                  К нему особо приспособлен                  Им с детства отправляясь аж                  Да и опять-таки – этаж                  Седьмой
                 Вот брат на брата заступ поднял       7797 Бежит его убить, кажись                  А брат второй из преисподни                  Бери топор – такая жизнь                  А я встаю из темной почвы                  Беру холодный автомат                  Я молодой и непорочный                  Убитый ими первый брат                  Допрежь самого первого
                 Рука бойца всю ночь болела       7798 Ее томило и ломало                  А как светать под утро стало                  Страна в восторге увидала —                  Рука как дом огромный стала                  Все разрастаясь на глазах                  И все вскричали: то Гундлах                  Воин
                 В пучинах жизни погибая       7806 В московском проливном дожде                  Как тут не вспомнишь Бао Дая                  На светлом боевом коне                  Как он летит и шашкой метит                  В какой-то холмик земляной                  Оттуда же большие дети                  Драконовы бегут толпой                  Окровавленные
                 Он лежит совсем нестрашный       7814 Прудик бывший Патриарший                  А ведь как не обреветься                  В страхе как тут не забиться —                  Тут утопло мое детство                  Незапамятною птицей                  Бескрылой
                 На тихой улице моей       7816 С утра внезапно объявившись                  Великий экскаватор Вьяшис                  Ест землю на глазах людей                  К окошку подхожу я сам                  Ах ж ты, чудовище небожье                  Смотри – я в руку камень тоже                  Кладу, и капает слеза                  С камня умиленного
                 Вот юноша подходит к гробу:       7836 Прощай! – он гробу говорит                  А тот вдруг хвать его за оба                  Да и с собою в гроб тащит                  Тут юноша томиться, рваться                  А что томиться! что метаться!                  Срок неминуймый подойдет —                  Еще не всякий и возьмет                  К себе
                 Вот души основных народов       7838 Собрались вместе в небесах                  И порешили там за всех                  Как жить им средь людей-природы                  Немецкая душа сказала:                  Мне жизни мало, смерти мало                  А мериканская сказала:                  Мне смерти много, жизни мало                  Китайская что-то сказала                  И что-то русская сказала                  И порешили, а напротив                  Вторая русская стояла                  Душа и ровно все напротив                  Говорила
                 Уж им дети по плечо       7850 А все проблемы им по пояс                  Да и пониже даже, то есть                  Все по хую и нипочем                  Вот это партия в глаза                  Открыто, как росу в глаза                  Им и говорит
                 Ах, будущей жизни счастливой       7851 Отсыпьте немного в пригоршню                  От этого станет ли горше                  Что вот подержу я в руках                  Ну, не ее – так хоть прах                  Ее                  Будущей
                 Иному Бог не доверяет       7852 Микроба малого – и тот                  До адской старости живет                  А к мне спокойно допускает                  И тараканов, и мышей                  И прочую скотину малую                  Он знает – я их не избалую                  Но и не выгоню взашей                  Убью, разве что
                 Вышла мышка на дорожку       7889 Кто-то молоко пролил                  Вот она и понемножку                  Пьет его по мере сил                  А по той же по дорожке                  Старый инвалид идет                  Поскользнулся и летит                  Будто кто подставил ножку                  Вот ведь – одному на пользу                  А другому – поперек                  Вот ведь как устроил Бог:                  Молоко дал, но и пользу                  Отдельную от него
                 Прекрасные родимые болезни       7905 От подлого здоровья защищают                  Чтоб не сожрало сразу нас до смерти                  Как ангелы порою навещают                  И натирают черным горьким медом                  Чтобы здоровью было неповадно                  Нас слизывать могучим языком
                 Обнимаю небо третьими руками       7907 Обзреваю дали третьими глазами                  Третьим сердцем чую мертвецов                  Их целую третьими устами                  И шепчу им третьими губами:                  Третий срок я за грехи отцов                  Здесь отбываю
                 Зверь сидит и горько плачет       7915 Кармы над неразберицей —                  В следующем рожденьи, значит                  Предстоит ему родиться                  Человеком полуголым                  И с душою поразимой                  Прожигаемой глаголом                  Совестью невобразимой —                  Страшно!
                 Заяц белый пробежал       7920 И вскричал: Кругом несчастье                  И для общего для счастья                  К сердцу нож себе прижал                  Кровь забрызгала людей                  И особенно все книги                  И оттуда выполз Пригов                  Словно маленький злодей                  Объективный
                 Стоит мужичок под окошком       7928 И прямо мне в очи глядит                  Такой незаметный на вид                  И так подлетает немножко                  И сердце внутри пропадает                  И холод вскипает в крови                  А он тихонечко так запевает:                  Ой, вы мене, вы текел мои                  Фарес!
                 Прекрасные девушки бродят по пляжу       7933 Нагие как серны альпийских лугов                  Я взглядом их трогаю нежно и глажу                  И в море бросаю под ропот валов                  Они ко мне руки с пучин простирают                  А я уже небо глазами держу                  И солнце заходит и след их стирает                  И я одинокий под взглядом лежу                  Чьим-то

 

Двойник

1986

Предуведомление

Что же он есть такое – Двойник? – слов нет! нету! нету! нету! нету слов! слов нету! у меня нет слов! нету сло-о-о-ов! нету! нету! нету-у-у-уууу! нету сло-о-о-о-ооооо-ооов!

* * *

                 О кто ты, мой двойник печальный!                  Двойной ль потусторонний свет?                  Сосуд ли тот первоначальный?                  Ты Пушкин есть ли, или нет? —                  Двойник – Я нет!                  Ты Лермонтов есть ли, или нет? —                  Двойник – Я нет!                  Ты Достоевский, или нет? —                  (узнавая)                  Двойник – Я нет!                  Ты Маяковский, или нет? —                  (еще более узнавая)                  Двойник – Я нет!                  Кто? Кто ты!

(вопрошается с испугом, удивлением, узнаванием, переходящим границы полнейшего внутреннего смятения, но и не обнаруживающимся еще безумием внешним)

Вместе, вдвоем, втроем, вчетвером, вообще, кто есть, вместе, вместе, но тихо, тихо)

                 Я твой, я твой двойник печальный                  Двойной потусторонний свет                  Сосуд! Сосуд первоначальный

(уже я говорю: Постой! Постой! – говорю: Постой! – говорю: Кто? Кто ты? – говорю, говорю я!)

                 Я Пушкин есть, но я и нет

(Стой! Стой! – кричу я: Стой! – кричу: Это же мои стихи! Мои! – кричу кричу я: Мои! Мои стихи! – кричу я, кричу)

                 Я Лермонтов, но я и нет                  Я Достоевский, но я и нет!

(Достоевский! Достоевский! Достое-е-е-евский! – это уже я кричу, пытаясь перекричать его: Стой! – пытаюсь перекричать его: Стой! – пытаюсь: Стой! – перекричать его)

                 Я Маяковский, но и нет!                  (ямаяковскийноинет)                  Я тот потусторонний свет!                  (ятотпотустороннийсвет)                  Я свет, я свет, я свет печальный                  (ясветясветясвет – Стой! Стой! – кричукричуя)                  Как тот сосуд первоначальный                  (замолчи! замолчи!)                  Я Пушкин! Пушкин! но и нет!                  (замолчи-и-и-и-и-и!)                  Я твой двойник, двойник печальный!                  Я Лермонтов, но я и нет

(Да, да, Лермонтов – кричу я: Лермонтов! Лермонтов! – бормочу я, распуская, распрядая волосы свои седые: Лермонтов! Сосуд печальный! – пеплом голову посыпая и еле слышно, как пиццикато: Лермонтов, Лермонтов!)

                 О, я сосуд первоначальный!                  (Широка-а-а-а-а!)                  Я твой двойник, двойник печальный!                  (Страна-а-а-а!)                  Я Лермонтов первоначальный                  (Моя-я-я-я-я-я!)                  Я Блок, я Блок, я Блок печальный!                  (Родна-а-а-а-ая!)                  Я Достоевский, но и нет                  (Замолчи! Замолчи! – кричу я, кричу, кричу:                                                                    Змолчи-и-и! – кричу я)                  Я Маяковский, но и нет!                  (Замолчи! Замолчи! Ххххввваааттиитт!)                  Я Пушкин-Лермонтов печальный                  (Замолчи-и-ииии! Бля-я-я-дь! Су-у-у-у-у-каа рваная-я-я!

Убью! Убью! Убью! – вскакиваю, вздымая к небесам руки свои, свинцом налитые: Убью! – рушащиеся вниз, тело безвольное за собой в пропасти хлюпающие, плюхающие, жнюкающие, в пропасти увлекая: Убью-юю-ююю-ююю-ююююююююююююююююююю-наколени рухаясь, на коленях молю я, молю: Ы-ф-ф-ф-ф-ф-ф!)

                 Я твой двойник, но я и нет!

(на коленях, на коленях, как коза жизни безумной с выменем худым, тощим, немощно-серым, от полей и равнин этих пагубных, протяженных, с выменем болтающимся, качающимся, мотающимся, сжимающимся, свивающимся от власти сей неумолимой, неукоснительной, высшей, меня с их совместной немощью из стороны в сторону раскачивая: Ы-ы-ы-ыыыыы! – раскачивая сосу-у-у-уууу-ууууд первона-а-а-а-а-ааааачальный! – раскачивая из стороны в сторону в его, в его направлении как букашку подвигая, надвигая, задвигая, удвигая; сосу-уу-уу-уу-д первонача-аа-аа-льный! – аааааааааааааа! – раскачивая, всем телом на четвереньках, на четвереньках, шкурой поддергивая; сосу-уу-уу-ууд первона-аа-аааааааачальный!)

                 Я твой двойник, но я и нет!                  (сосу-уу-ууууу-ууу первонача-аа-аааааа-ааааа)                  Я твой двойник, но я и нет                  (о-ооо-ооо-ооааа-ааааа!)                  Я твой сосуд, но я и нет!                  О, я печальный, я печальный!                  О, я печальный, но я и нет!

(подползаю, подползаю: О-о-о-о-о! – кладу голову свою повинную, половинную, кладу голову свою на сухонькие, нематериальные, тараканьи почти, отсутствующие почти коленки его и хладной рукой Блока всевидящего гладит, гладит он волосы мои русые, шелковые, седые волосы мои: О-о-о-о-о! – слезы, слезы у зала зрительного исторгая: – О-о-о-о!)

                 О, я печальный, я печальный                  Печальный я, печальный

(гладит он меня, гладит, слезы мои иссушая, как Блок, Блок нечеловечий ровным голосом даль завораживая, взгляд свой неуследимый немыслимых глаз своих куда-то устремляя, словно лезвие ножевое в трещину мира устремляя, связь времен до конца, до предела раскалывая, о Гамлет-Гамлет, о Блок-Блок! зал! зал зрительный!)

                 Печальный да, печальный нет                  Печальный я совсем печальный                  О, я совсем печальный                  Совсем печальный                  Совсем первоначальный                  Первоначальный                  Начальный                  Сосуд начальный                  Сосуд начальный                  Я

(и тихо тихо, и снова тихо и тихо и снова тихо и тихо, и вот из этого тихо и тихо некая мелодия, словно малютка какая еле видимая, как ласточка в дали голубой вырисовывающаяся неуследимо, да! да! это она!) – Широка-а-а-а страна-а-а-а – растет потихонечку, так тихо-тихо, на цыпочках как бы: Моя-я-я-я-я родная-я-я-я-я – сильнее, сильнее, сильнее! сильнее! Много в не-е-е-ей – совсем, совсем сильно – это мы с ним вместе, и голос растет, растет, и мы поем, и мы говорим; Джоин ас еврибоди! – мы говорим с ним и кричим: Ну, Мироненко, давай, запевай! Давай, давай! Давай, Звездочетов! Звездочетов, давай!

                 Звездочетов!                  Мироненко!                  Викторья Валентинна, что же вы!                  Давай, давай, Радецкий!                  Овчинников, давай!                  Давай! Давай!

Виктюк, давай! Давай! Давай! давай! давай! давай! давайдавайдавай давайдавайдавайдавайдавайдавай

 

Внеприродная нежность

1991

Предуведомление

Для тех, кто много и бессистемно работает, порой обнаруживаются такие состояния духа, когда все смешивается над лавиной слов, отрываясь от реальных фактов и переживаний, начинает склеиваться во что-то весьма нелепое и даже самонедостаточное (в отличие от сюрреализма с его осознанным акцентом на планирование или провоцирование желаемого и очевидного неестественного; или абсурдизма с его основополагающей интенцией на конструирование невероятного). Так вот, наше нелепое, возникшее просто как результат перегруженности, перегрева естественно до того функционировавшей системы, единственно удерживается, вернее, утверждается, вернее, утверждает себя за счет некой внеприродной нежности мира сего, частью осенившей и создателя подобных опытов, дарованной ему как феномен параллельный и соприродный подобного рода эксцессам, неизбежным порой в любом роде деятельности.

                 На просторах родины чудесной                  Над цветеньем ласковой земли                  Ящеры летали в поднебесье                  И людей губили, как могли                  Им навстречу по двое, по трое                  Вылетали, крыльями звеня                  Летчики, воздушные герои                  И ложились мертвыми в поля                  И мы с тихой песнею девичьей                  По ночам блуждали тут и там                  Их широкогрудые и птичьи                  Тельца собирая по холмам
                 Метафизический вандализм                  Когда выходит грач на ниву                  И лапкою скребет лениво                  Пытаясь прокопаться вниз                  Куда-то                  Копает много дней подряд                  Оглядывается, но копает                  И вдруг под ним вскрывается ад                  И всю Россию заливает                  Как о том сообщается в газете Комсомолец Удмуртии
                 Я больше мышею не назовусь                  А то неправильно все понимают                  Все говорят на это: Ишь!                  Выебываться нынче мода!                  А я на самом деле мышь                  Как ее мыслит Бог, а не природа
                 Она приходит в бледных тапочках                  У ней развязаны шнурки                  У ней в кармане, знаю, тряпочка                   такая нежная-нежная                   такая бархатная тряпочка                   такая нервная, скользкая                                                                    влажная, нежная тряпочка                  И в ней завернуты зверьки                  Невероятные, невозможные                  А у нее еще шнурки                  Не завязаны                  На бледных, смуглых тапочках                  И я знаю, у нее есть нежная нежная тряпочка
                 Живые трупы разгребая                  Глядя их страсти! кости! митвы                  Опавшие!                  Я различал следы молитвы                  И даже больше! и любая                  Мелочь                  Была поразительна                  И я садился, чтобы близь                  Поудобнее                  И сладковатую их слизь                  Слизывал                  Во измещение свое
                 Прогуливаясь по Дахау                  С охранником как пальма стройным                  Вдруг повстречаться и достойно                  Раскланяться с ним, скажем: Хау                  Дую ду? —                  Вернее: Ви гейтс? —                  Нормаль! – отвечает                  Ну, нормаль – значит, нормаль, значит не рухнул еще                                                                    порядок мировой
                 Вот прибегает он ушастый                  И сразу же по дому шастать                  Стой!                  Что ищешь-то? – глухой, не слышит                  Что ищешь-то? – да он слепой                  Да и почти уже не дышит                  Но ищет, ищет, Боже мой                  Меня                  И вдруг прекрасною девицей                  Как обернется – нету сил                  И шепчет: венни, види винци                  В смысле: злодей, ты победил!
                 Летит с полей словно обвал дочерний                  На даче шепот бликов и тонов                  И тихий мальчик в сумерках вечерних                  Упрячет хвостик в сумерки штанов                  И грянет бой, он вырастет солдатом                  И пропадет пыльцой средь лепестков                  И вспомнит сад и прелесть ароматов                  Увядших роз, нарциссов, васильков                  Полевых                  Мелькающих головками мальчишескими среди дочернего обвала вечерних вздохов укрывистых полей
                 На берегу седого Рейна                  За теплой кружкой мозельвейна                  Играем третий день подряд                  Смотрю – она проходит в дамки                  И отрывая тихий взгляд                  От доски                  Развалины я вижу замка                  И вижу стены, башни – выше                  Кто-то немыслимый летит                  К нам с близкой смертию, но вид                  Я делаю, будто не вижу                  А будто в диком ужасе от того, что она на исходе третьего дня в дамки проходит
                 Слетают маленькие листья                  Река словно котенок лисий                  Щебечет песенку про пальчик                  Порезанный, что каплет кровь                  Еще о том, что тихий мальчик                  Узнавший правду про любовь                  Дикую                  Лежит на дне
                 Она входила как богиня                  И называлась Гитлером                  Ее прозрачная вагина                  С полупрозрачным клитором                  Светилась жизненною силой                  И что-то там в себе носила                  И голосом неслышным, рода                  Моего собственного прозренья:                  Это от прошлого прихода                  Во мне! – говорила                  Но ведь ты не сказала, что Гитлер! —                  Да ты бы и не понял! —                  А если бы понял? —                  Да все что-нибудь не то понял, вот и сейчас не понимаешь
                 Одна старушечка другую                  Ласкает в маленьком кафе:                  А помнишь ли, как мы лежали                  На Фридрихштрассе в дни войны                  Ты была русская шпионка                  А я гестаповкой была                  Но ведь поверх идеологий                  Друг друга так любили мы!                  Или в соответствии с идеологией – скажем мы                  Или обуреваемы идеологией – скажем мы                  Или даже – скажем мы – в экстазе некоем                                                                    идеологическом —                  Господи, о чем говорят, Боже мой                  И на каком языке говорят! —                  На языке любви, видимо
                 Папа, папа, папочка                  Своего сыночечка                  Ты кормил как пташечку                  Дай теперь хоть крошечку                  Только вот у папеньки                  Кушать нет ни капельки                  И завернуты мы с сыночкой                  Словно в влажную простыночку                  Вечности уже
                 Мышь по стенке пробежала                  Изумленная на треть                  Мышь, мышь! где твое жало?!                  Мышь, вот твоя смерть!                  А она же отвечала:                  Дай поближе посмотреть —                  Это не моя смерть                  А жало? – вот оно, жало! —                  Боже, это моя смерть!
                 Нанесите мне раны ужасные                  Выньте печень и бросьте в постель                  Некой девочке с цыпками красными                  Длинноногой словно коростель                  И она пусть возьмет безучастная                  На едва восходящую грудь                  Пусть возложит меня – вот и счастие                  Вот и я, вот и я как-нибудь                  Не миную планиды отчизны моей
                 Огромный женский человек                  В младого юношу влюбился                  Преследует его весь век                  И вот его почти добился                  Взаимности, раскрыл объятья                  И все же не могу понять я —                  Говорит юноша —                  Каким способом с тобой взаимоотноситься
                 Я помню, сладкую имел привычку                  В постели еще теплой по утрам                  Из носа выковыривать козявку                  Дрожащую                  И пальцами от липкости ее освобождаясь                  Проворно скатывать в невинный шарик                  И складывать в углу среди таких же                  Где за год накопилось, может, тыща                  Может, две                  Может меньше                  Больше                  Квартира была съемная и вскоре                  Я съехал и нигде в других местах                  Привычки этой не возобновлял                  Но часто по утрам в постели теплой                  Пронзительно себе я представлял                  Как новый жилец в квартиру входит                  Еще пальто сырое не снимая, сразу                  Вдруг обнаруживает бурые комочки                  В углу                  Глядит и ничего не понимает                  Но сразу понимает же мгновенно – жизнь                  Чья-то                  Протекла
                 Не трогайте Ленина в тихом гробу                  Он жив там себе словно зайчик                  Не трогая нас, а иначе                  Как встанет! дотронется! – а так в гробу                  Жизни                  Видели мы вас всех
                 Роди мне зверя! – говорю                  Она мне враз рожает зверя                  Нет, убери назад! не верю!                  Роди мне светлую зарю! —                  Она в ответ зарю рождает                  И самому ж мне подтверждает                  Тем                  Неутраченную способность зачинать чистым словом
                 Собачка на коврике нежит себя                  До самого беспредела                  Дойдя, никому нету дела                  Как мучится в страсти дитя                  Природы                  Никем не утешаемое                  Лишь я одинокий на коврик ложусь                  Мы ночь вместе с нею проводим                  Под утро больные выходим                  Из дома: Прощай! – говорю и сажусь                  В подошедшее такси                  И уезжаю
                 Колосится поле золотое                  Зернами тяжелыми уже                  Легкою походкой молодою                  Ты ко мне приходишь по меже                  И в глаза глядишь мне осторожно                  Несколько шагов не доходя                  Господи, неужто ли возможно                  Чтоб не в виде ветра иль дождя                  А так вот – прямо                  Да и я ведь тоже – не в виде земли распаханной                  А поэтом, принявшим облик невесты потяжелелой
                 Вот Гамлет прячется в тени                  Она ж из мертвых приползает                  Его щекочет, а он занят:                  Уйди, проклятая! Нишкни!                  Она смеется: Боже мой!                  Я бы такой спектакль сыграла!                  Когда б нашлась такая зала                  Я бы, мой бедненький, с тобой                  Конец света бы сыграла                  Да не дают
                 Она как маленькая девочка                  Тихо росла в моих штанах                  А выросла – и погулять ведь хочется                  А мне и страшно выпускать                  Она ж все плачется:                  О, выпусти! я здесь больна!                  А выпустил – таки она                  Со всем моим и ушла                  И навсегда
                 Ты ко мне приходишь вот                  Молодая и с любовью                  А я в задний твой проход                  Прекрасный                  Да заколачиваю пулю                  Экая ж я инфернуля                  Противная                  Совсем как Ерофеев                  Виктор Владимирович

 

Оборотень

1992

Предуведомление

Об этом, конечно, трудно говорить, писать, но и не писать, не думать об этом невозможно. Ясно, что в глубине каждый решает эту проблему сам для себя.

* * *

Сейчас достаточно часты стали подобные случаи, они стали замечаться и людьми вполне трезвыми и ни во что подобное не верящими. Основное, что сразу же бросается в глаза – это такие случаи как резкое обволосение кожного покрова, зуд в деснах с сопутствующим кровотечением, частое покусывание во сне эротического партнера.

                 Она вдруг стала замечать                  Кое-какие странности                  за ним —                  Он по ночам вдруг стал рычать                  И волос быстро обрастать                  Его груди пространности                  Стал                  И так же быстро исчезать                  Впоследствии                  По утрам

Так что процесс трансмутации поначалу незаметен и самому трансмутанту (хотя, в ходе самого процесса могущему быть еще называемым просто трансмутирующим). Процесс протекает медленно, глубоко латентно, без каких-либо болевых ощущений, но с заметным нарушением психики и нервно-соматического баланса. Что-то внутри беспокоит, жжет как будто, смута какая-то душевная, тоска временами нахлынывающая, желания непонятные, все время хочется напиться и забыть обо всем на свете

                 Он поднимался весь дрожащий                  Среди ночи                  И щупал белый твердый клык                  В лицо глядел ей напрямик                  Она же притворялась спящей                  Крепко

Но, естественно, замечала все, хотя никак не могла понять это и объяснить себе, оправдывая все это просто усталостью, перегрузкой на колхозных полях и параллельно на собственном пригородном участке, огороде, иногда объясняла это как следствие тяжелого алкоголизма, да и собственной склонностью к выпивке

                 Так вот                  Однажды ранним утречком                  Чудная новость мчится ей                  Что ночью волк с волчицею                  Соседского ребеночка                  Разорвали

Ужас, ужас ее обуял, заметалась она, вскрикивая: Ой! Ой! Ой – ой, что же это! Какую-то вину собственную неясную чувствует и что-то очень смутное, копошащееся, чуть-чуть лохматое, но не очень

                 И что-то очень смутное                  В ответ                  В уме ее проносится                  Как будто стук предутренний                  И холод в переносице

Резкий такой холод, как удар нашатыря, когда лежала она под утро разомлевшая, отпущенная кошмарами ночными, теплая, белая, дебелая, укрытая по самый нос ватным цветным, лоскутным одеялом в жаркой, душной комнате, и вдруг кто-то словно (со сна и не понятькто и что) открыл дверь в морозную, сверкающую снегом предутреннюю слабеющую ночь, и резкий порыв жестокого холода ударил в незащищенное лицо – все так смутно вспоминалось

                 Ну, ладно                  В деревне ружья все берут                  Охотники ведь                  И на волков идут                  И муж ее ружье берет                  Со всеми вслед идет                  На волков                  Она вослед ему глядит                  И что-то душу теребит                  Уж так ей душу теребит                  Безумно души теребит                  Господи                  Тоска, тоска ее берет                  Куда-то в прошлое ведет                  И в будущее ли ведет                  Душе покоя не дает                  Словно прощальный эпизод                  Из жизни своей видит она                  Так вот

Одевается она медленно, одиноко, как во сне, юбки натягивает, быстро дом подметает, воду беспамятно приносит, смотрит в дрожащую поверхность, видит себя там, но не узнает, бродит по дому, но обеда почему-то не ставит. Потом идет в соседский дом.

                 Все бабы вместе собираются                  Молчат, смеяться опасаются

Ну, понятно, – волки все-таки. Сидят бабы, не смеются, семечки молча лузгают, изредка к окну бросаются: Ишь, темнеет уже! – Да придут скоро! – отвечают, и опять тишина

                 Угрюмо семечки грызут                  Прислушиваются: Идут —                  Не идут                  Но тихо, ветер не шумит                  И кошка банкой не гремит                  Играя                  И тут по улице бежит —                  Видят бабы —                  Охотник первый и кричит:                  Везут! Везут!

Все бабы повыскакивали на улицу, а уж и возок раскатистый подкатил, все обступили его, смотрят с опаской, боятся ближе подойти. Охотник раскрасневшись, рассказывает: Ну, мы их сразу же за мелентьевским лесом приметили. Да они даже и не прятались, звери. Понятно, обложили, они на Ваську Фомина и на Толяна пошли, злые, загривок-то столбом стоит, у-у-у! гады! Ну, ничего, те как вдарили – обоих наповал. Вот.

                 К возку все медленно подходят                  Как будто опасаются                  Чего                  Она меж всех, как в хороводе                  Молельном                  К возку все приближается                  Ей кто-то шепчет: раз-два-три                  Рогожку сдерни, посмотри                  Что там

Сдергивает она рогожку, и все ахнули, назад отпрянули, губы у всех задрожали, кто-то выдохнул: Господи! – под рогожей на дне возка лежали они – двое молодых, девушка и юноша, муж ее. Белые, холодные, нетронутые, только по красному пятнышку, цветочку на груди у каждого, да легкая синева под носом, да чуть вздернутая верхняя губка над выглядывающим клыком у каждого. А-а-а! – вырвалось разом у всех, и она упала прямо на снег у возка

                 Она к возочку подступает                  И чует холод адовый                  Народ пред нею расступается                  Народ ее угадывает                  Как таковую

Она чуть отшатывается, оглядывается, закутывается теснее в платок, приближается, приближается, и падает в обморок прямо на снег у возка

                 Она к возочку подступает                  Она рогожку поднимает                  А там, а там, о, Господи —                  Она, она, не понимает                  Она, она, да, понимает                  Нет, нет, она не понимает                  Не понимает, не понимает                  Нет, нет, она все понимает                  Все понимает, понимает                  И все же нет, не понимает                  и не понимает, и не понимает                  и все-все-все понимает                  Не понимает, Господи!                  А там холодные до остуди                  Абсолютной                  Лежат родные обнаженные                  С одной кровинкой алою                  Как кислотою обожженные                  Она, она узнала их                  Родимых

 

Обратимые полуметаморфозы

1992

Предуведомление

Обратимость полуметаморфоз является свидетельством некой потери классически-понимаемого (как положительного) иммунитета, фазовости перехода и его обратимости. Ну, наше время, известно, гомогенизирует пространства (социальные, экономические, информационные, культурные и пр.) посредством обживания, конституирования и интенсифицирования манипулятивно-коммуникационной сферы, так что метаморфозы в пределах артикуляционной зоны (раньше мыслившаяся как истинно соотносящаяся с референтной зоной) становятся все более жестовой практикой, сами по себе потеряв обязательное соотнесение с привычными референтами, но просто включая их ареал возможных корреляций и мерцающего контекста. В то же время языковая практика если и не порождает новые референтные сущности, то, во всяком случае, обнаруживает некоторые иные (вернее, иное), либо новые связи между привычными, либо просто переносит акцентацию.

                 Принесли корзиночку волчат                  Клетчатых                  Они бьются, плачут и рычат                  Свиваясь                  Напущу-ка красненьких крольчат                  Пусть уж поклюют их как хотят                  А то пусть все будет тут как есть                  Этот поклюет, а этот съест                  Тут                  Друг друга —                  Жизнь в пределах естественных самоограничительного                                                                    потребления
                 Вот наши встали и пошли                  Да руки и поотвалились                  Они ж руками обросли                  Нашими                  Глазами нашими налились                  Сполна                  Явился новый образ чуда —                  И ведь из нас! ведь не откуда-то                  Там                  Из другого места какого                  А прямо здесь, среди нас, и в обилии нам почти близком
                 Как приятно стоять одиноким в лесу                  Изымая неистовый запах                  Взять у волка слезу, золотую осу                  Прочувствовать                  Позаимствовать задние лапы                  У зайцевидного                  И вернуться в свой обыкновенный                  Дом                  Быть неузнанным, узнанным, пленным                  Быть
                 Когда мысль со страданием отлепляется от мозга                  И летит с открытою вовне раною отделения                  Присоединяя к себе по дороге разные мелочи от других                  Как если бы волк – муравьиную юшку и грибную прелесть                  Так вот тогда-то отдельно от всего и думается:                  Мне многое о многом нечего сказать
                 Как дикий повеса                  Ты едешь в двуколке                  Вдруг слышишь из леса:                  Едят тебя волки!                  С пролетки ты, знамо                  Слетаешь как птица                  А он так же само                  Выходит девицей                  Из леса                  Братаетесь шумно                  И едетесь вместе                  Навстречу безумной                  Победе-невесте                  Взаимной
                 Вот человек усталый входит                  На кухню и стены касается                  Рукой                  Как женщина в одном из предыдущих стихотворений                  И она вдруг перетекает                  рука                  В соседнюю квартеру где ее                  Уже все ждут, за стол сажают                  И остается она жить                  Там и тот вроде бы не чувствует убытка                  Ну, и хорошо

 

Кошачее

1992

Предуведомление

Ну, все может являться кошкой или кошачьим. Ну, может и волком (и было – являлось). Т. е. все может явиться всем, то есть и является всем, всякий раз стянутое на то или другое (являясь как особенное по силам нашего видения), т. е. когда оно натягивается на проступающую кошачью морду, все остальное как бы смазывается для предметноразличающего взгляда. Но это только в одном конкретном топосе, а одновременно в другом, если отбежать мгновенно в другую сторону (при этом не отступаясь от предыдущей), то все увидится как иное.

                 Где кошка видит: больно кошке! —                  Ее тогда же и спасет                  И вишен принесет лукошко                  И до постели донесет                  А чтобы и совсем спасти —                  Убьет                  Да и сделает, уж ее прости                  Господь                  Своей промежностью
                 Кошка в полночь родила                  И какой-то зверь жестокий                  Тут же прискакал с Востока                  Закусивши удила                  Запыхавшись говорит:                  Посмотри, звезда горит! —                  Понимаю, понимаю! —                  Кошка тихо говорит                  Развернула полотенце                  Показать ему младенца                  А что-то вроде там ежа!                  А где младенец? – А сбежал                  Младенец-то                  На Запад                  В дали египетские
                 Гуляла наша кошечка                  Ну – вылитый Линней                  Такая, в общем, крошечка                  А вот поди ж – у ней                  Четыре ноги                  Одна сбежала в Индию                  Другая – во Китай                  В третяя-четвертая                  Живут и, почитай,                  Происхождения-то своего не ведают
                 Не кошка рыдает над лесом                  Не очи кошачьи горят                  Но я пролетаю как бесом                  Условным                  Как вдвинутый в пушку заряд                  Как факел горит догорая                  Как чистый и сильный поток                  Откуда накинув прозрачный платок                  На плечи                  Выходит, но вовсе, но вовсе другая                  Но кошка                  Тоже
                 Посмотри-ка, Дашенька                  Вот у нашей кошеньки                  Мягкие подушеньки                  На лапках                  Как подушеньки поджав                  Да прыгнет на матрасик                  Ой-ой-ой, ведь там лежал                  Только что                  Ваш маленький Тарасик                  Где Тарасик?
                 Где тихо плачет кошечка                  В надмирной высоте                  Там деточка-Антошечка                  В недетской красоте                  Проходит                  Глядит глазами дикими                  И сеет семя Ца —                  Вот так мы горе мыкаем                  До самого конца                  Неопределенности
                 Вот кошечка идет по насту                  И осторожно лапки сушит                  У ней лохматенькие ушки                  И наша маленькая Настя                  На тонкий лед ступает ноженькой                  Ах, Настя, Настя, быть те кошенькой                  Если не провалишься

 

На известных дорожкахследы всем известных существ

1993

Предуведомление

Конечно, понятно, на что обратным способом намекает название. Однако же известность встречаемого на известных путях нисколько не снимает элемент чудовищности. Просто наше время сдвинуло границы распознаваемости, элиминировав зону сказки, присоединив ее к элементам явственного опыта, оставив в зоне неведомого уж и истинно неведомое. Конечно, встает вопрос: как себя вести при встрече с бывшим «неведомым» и как относиться к исторически-прошлым фактам опознания этой зоны как «неведомого». Но, вообще-то, с другой стороны, смесь «ведомого-неведомого» вряд ли может быть даже метафорически описана в терминах пространства, но лишь в терминах волновой интерференции. Что это значит? – поинтересуйтесь у специалистов. Но, в общем-то, все не так сложно, как может представляться само по себе, без культурного опосредования.

                 Юдифь крадется с головою                  С двумя, вернее, головами                  Они безумно меж собою                  Обмениваются словами:                  Теперь освободи мне место! —                  Да, да, я лишь твоя невеста                  Всего                  Иду!
                 Ты – мальчик немецкий, ты многое помнишь                  Скажи, как по-вашему – Гитлер?                  Он мне отвечает: Быть может, Воронеж                  Быть может – козел, а быть может – и литр —                  Неведомого                  Ты многое знаешь, ты мудр как змея                  Но все-тки мудрее тебя буду я                  Я знаю его истинное имя! —                  Какое? —                  Какое надо, такое и знаю! —                  Скажи! —                  Нет, это либо сам знаешь, либо нет
                 Вот кукла у мамы в руках засыпает                  Уснул паровозик у папы в руках                  И мы притворимся, что мы засыпаем                  А сами на длинных прозрачных ногах —                  Шмыг                  И в черную точечку слева на кухне                  Легко просочимся, как капля на уд                  Насаженная                  И вскинем лохмотья, и филином ухнем                  И синие зубы покажем и тут                  Сами забьемся в ужасе                  И назад-назад-назад                  Пока не забудемся

 

Уродцы

1995

Предуведомление

Конечно, нынче, среди доминирующей идеологии «политикал корректнесс», писать об уродцах, даже поминать само слово «уродцы» – не корректно. Нынче людей с любым родом ущерба, особенно в странах западной культуры, принимают как вполне равноправных членов человеческого общежития, правда, с небольшим отставанием, что только придает им большие права в социальной сфере. Тем более, как представляется, они есть плоды если не наших грехов, то нашей деятельности и вообще, бытия.

Но есть еще, вернее, еще остаются рудименты древнего сознания, представляющие уродства как знаки темного и враждебного чистой человечности мира. Мы, конечно же, не сторонники этого, но просто пытаемся отразить подобные феномены.

* * *

Уродцы бывают разные – коротконогие, из ушей гной течет, а может и не течь, а просто сам побежит, побежит, споткнулся да и беседку завалил

* * *

А бывают и более спокойные уродцы – сидят, сидят, потом вроде смотришь – подтекает! потом смотришь – и весь раскис, но это нечасто

* * *

Да что мы знаем про уродцев? – если внимательно присмотреться, так их вообще нет! – Уж так-то и нет! – Нет! – Уж так-то и нет! – Так и нет! – А что это ты их так защищаешь? – Кого? их же нет! —

Кого нет? – Уродцев! – А что же тогда ты их защищаешь? – Так ведь существует мнение, что они есть! – А твое мнение? – А мое мнение, что их надо защищать, даже если их и нет! – А зачем? – Так ведь обижают их! – И тебе обидно? – Обидно! – Как обиженному уродцу? – О чем ты? – Да так, ни о чем

* * *

А бывают и нравственные уродцы, в них тоже подтекает, но в размерах они, вроде бы, не уменьшаются

* * *

Я видел как уродец плакал, у него текли слезы, но тоже какие-то уродские, кривые

* * *

Уродцы, как правило, начинают гнить и подтекать с левой стороны, в то время как любой нормальный человек – с правой

* * *

Надо сказать, что дело об уродцах ведется от древнейших времен, но до сих пор не могут обнаружить начального момента, дальше теории о сырости не продвинулись

* * *

Дело в том, что уродцы не так уж легко и сразу самоопределились, как это кажется; иногда смотришь – уродец! а иногда и пытливый взгляд зачастую не различает! ан вон оно идет через самоназначение

* * *

По сути дела, человеческая порода (я не говорю: природа) если не уродлива, то потенциально всегда чревата выделениями из себя такого альтерэгного уродца, и, если не остановят ее, тут же забирает назад и снова

* * *

А многие уродцы наоборот – не знают, что они – уродцы! а мы им тоже не скажем! а скажем – так ведь все равно не поверят

* * *

Многие уродцы сочетают черты уродства с немыслимыми чертами ослепительной красоты, что производит ошеломляющее впечатление

* * *

Должно заметить, что уродцы бывают весьма интересны, особенно с подветренной стороны, где просыхают пролежни и каверны, и под ярким солнцем смотрятся они просто как огромный кряжистый рельеф

* * *

Многие уродцы, по причине их многочисленности, в жизни и не видели ничего иного

* * *

Многие уродцы – это многие уродцы, и проблема их опознания и квалификации, а позднее и самоидентификации, безумно сложна по причине встроенности в нее самих порождающих систем уродства понятийных сеток

* * *

А в общем-то, уродцы – это все наши выдумки, как и, впрочем, – противоположное, соседствующее, превосходящее, предыдущее и завершающее

 

Зайчик

1995

Предуведомление

Здесь, увы, речь пойдет не о привычном нам и столь ласково желаемом нами зайчике – насельнике лугов, лесов или наших уютных клеточек, специально для него и с любовью соструганных, смастеренных. Жаль, но не про него. А как раз про прямопротивоположного, который сам порой нам служит клеткой, но не в прямом смысле, а метафорическом, порой мистическо-метафизическом. В общем, сами смотрите.

                 Когда мы зайчика купили                  Только                  Он белым был и нежным был                  Затем мы его долго били                  На нашем месте кто б не бил                  Его?!                  Не истерзал! не издевался!                  А он в ответ, злодей, кусался                  Двумя ядовитыми боковыми зубами                  И блестящим телом извивался                  Потом весь копотью покрылся                  И к небу словно столб из пыли                  Огненной                  Вокруг все завихряя взвился                  Неправильно мы, значит, били                  Его                  Не те заклинания произносили                  Не сковывающие, а высвобождающие                  Все наша неопытность и опережающая страсть

* * *

В общем-то, зайчиков на земле видимо-невидимо: зайчик ожидания, зайчик стилизации, зайчик промышленности и рынка, зайчик духовного отбегания, зайчик левой резьбы и т. д.

* * *

Но среди зайчиков есть как бы привилегированные, т. е. те, что при явлении внутреннего могут быть так же быстро объяты и снаружи, т. е. все время как бы находящиеся в мерцании, но и могущие одновременно стоять в сторонке, являя себя в целостности и наблюдать

* * *

Но в то же время зайчику иногда приписывают и лишнее, как например – изменение погоды, скрепление узами или трансцендентирование

                 Косматый заяц, словно лев                  Набросился вдруг на медведицу                  Она взревела и в Нередицу                  Помчалася обезумев                  И мрак спустился обливанн                  Жидкостно                  Кто там их встретил – Петр, Иван —                  Во мраке? —                  Да, важно

* * *

Черты зайцевидности замечались порой у явлений и сущностей, на первый взгляд, отстоящих почти на критическом расстоянии – у рогатых, например, у газообразных фракций, у захарьевцев и чегринцев, и некоторых других

* * *

Зайцеообразность не есть предмет предпочтения, но наоборот – ее собственного волевого избрания при мгновенной ответной как бы завороженности, зачарованности, а в иных случаях – победного как бы и зомбирования

* * *

На этом, конечно, не могут кончиться всевозможные спекуляции по поводу всех возможных модификаций так называемой мифологической мыслеформы «зайчик»

* * *

При первом же манипулятивно-операциональном обращении к мыслеформе ЗАЙЦ, мы, отбросив пропедевтическое З и кодическое Ц, получаем АЙ во всех обволакивающих смыслах

 

Что я знал и видел

1995

Предуведомление

Все мной знаемое и видимое становится к области сказочного и необыкновенного. А что писать об обыкновенном? Это все знают и видят. А то, что я видел и знал, здесь поведанное, вполне возможно и недоступно видению и знанию даже моему. Ну и что? Я же не о доказательствах, а о фактах.

                 Я рассказал бы вам о многом                  И как пастух спасал овец                  Как волк кусал родную ногу                  И откусивши наконец                  Ушел на волю из капкана                  И про лягушек в молоке                  И про совсем невдалеке                  От них                  Шуткующего пеликана                  Даже про Албыбо Жемой                  Я рассказал бы! Боже мой                  Сколько бы рассказал всего
                 Я видел как козел и щука                  Тюки таскали на горбу                  Как обезьяняя наука                  Не шла им впрок и как в гробу                  Плыл бакалейщик молодой                  И как седою бородой                  Пытались это все оправдать                  И оправдали
                 Я видел рыжих муравьев                  Египетских                  Огромный черный камень                  Катающих руками                  И видел диких воробьев                  Вокруг себя сжигающих                  Все                  Я видел как медведь дрова                  Колол, а после со двора                  В избушку, утопающую                  В снегу                  Носил
                 Одну старушечку я знал                  Так в детстве волк ее кусал                  Больно                  А рядом стая мужиков                  На мух с большими топорами                  Охотились, а за горами                  Летал злодей и был таков                  И никто его больше                  Никогда и не видел
                 Я видел зайца и ежа                  Как наперегонки бежавших                  И герцогиню без ножа                  С детишек заживо снимавшую                  Кожу                  К тому же попадавшись вечно                  По дороге домой                  Зверь с головою человечьей                  Прохожих до смерти пытавший                  Вопросами
                 Я знаю десять свойств педали                  И про возможности жука                  Майского                  Как две куницы донимали                  Доверчивого мужика                  Во сне его густые брови                  Покусывая аж до крови                  Но нет, нет —                  Не вурдалаки
                 Я знаю как один кабан                  В навозе пролагал дорогу                  Святой чтоб не попачкал ногу                  Когда он в безымянный храм                  Проходил                  А вот буквально за углом                  Работник до того напился                  Что подхватив железный лом                  Хотел убить, но промахнулся                  Мышь хотел убить                  Но промахнулся и убил быка
                 Я помню, как они корили                  Что вот такой он полоумный                  А рядом льва халвой кормили                  Покуда он совсем не умер                  И вдруг вбегал мужик косматый                  Дико крича: Горит, горит!                  Все с воплями и страшным матом                  Бросались вон! глядит – лежит                  Под ногами                  Красавица
                 Я видел, как свиными тушами                  Два крепкосложенных бойца                  Валтузилися без конца                  А рядом плакали и кушали                  Кот стягивал с себя сапог                  И от его мохнатых ног                  Дико пахло                  А он улыбался
                 Я расскажу вам, как орел                  Летел и о порог споткнулся                  Да и внезапно обернулся                  Черт-те чем                  И как чиновник приобрел                  Козу худую в магазине                  Не знает, что и делать с ней                  А у козы глаза ясней                  День ото дня, а после: Зина                  Меня зовут! —                  Молвит ему —                  Зина, так Зина! – бормочет зачумленный чиновник
                 Я видел тысячи зверей                  Снедаемых безумной страстью                  Прямо моливших у дверей                  Человеческих:                  Ну, съешь меня! хотя б отчасти                  Съешь!                  Там были лошадь и олень                  И заяц, вовсе не калека                  И прочие, и прочие                  Еще я видел человека                  Которому бывало лень                  Рукой пошевелить
                 Я видел, как огромный лев                  Смирясь выхаживал дитятю                  Как друг на друга озверев                  Кусались зайчики в кровати                  Пушистые                  Но что меня больше всего                  При всем при этом поразило                  Так это волк, и как его                  Растение с безумной силой                  Заглатывало
                 Я чувствовал и ясно видел                  Как отлетает вбок рука                  Отделяющаяся                  Как голова в прекрасном виде                  Еще                  Покачиваяся слегка                  Подкатывается поближе                  Кто-то стоит над ней и лижет                  Ее                  Шершавым языком

 

Единорог

1997

Предуведомление

Этот маленький сборничек представляет нашему вниманию небольшой набор редких и обстоятельных встреч со столь невиданным зверем, как Единорог. Известно, что Единорог вообще зверь наиредчайший. А российский – так и вовсе почти несуществующий. Встреча с ним приравнена быть может к невидали, наряду со всякой прочей невидалью, но в России как рази случающейся. В отличие от другой, зачастую неблагостной невидали, Единорог – зверь молчаливого величия, смирения, девственности и чистоты и мистического знания, что, между прочим, в основном своем принципе соответствует основной сути России, но не наличной, а умопостигаемой.

                 Я знал Россию, но тогда                  Когда ее еще не знали                  И только странно называли                  По имени Юнот Огда                  И здесь не поменялся Бог                  Еще! – меня Единорог                  Сюда                  Привел
                 Ты помнишь, товарищ, наш славный отряд?                  Скакали и всех мы рубали подряд                  Рубали и снова скакали                  И странную конфисковали                  Тогда мы скотину в селенье одном                  Хозяйский сперва запалили мы дом                  Ее увели мы дорогой                  Звалась она Единорогом                  Не знаешь? Ну ладно! Уж как повезет!                  Ну, едем мы шляхом с возами                  И слышу, как голос какой-то зовет                  Я вдруг обернулся и замер —                  Она на меня словно Демон глядит                  – А ты? – Ну а я всех едрит                  И порубал                  Товарищей своих дорогих                  А ее отпустил ко всем чертям собачьим
                 Я выглянул – она лежала                  Вываливаясь за порог —                  Россия                  Пред ней стоял Единорог                  И длинными губами жало                  Вытягивал из ее тела                  Она мертва была и вдруг вспотела                  Обильно                  Выходит хищник на дорогу                  Принюхиваясь – ей же, ей                  Как будто бы Единорогом                  Российским                  Попахивает средь полей                  Российских                  Бежит по запаху, находит                  Следы – прямехонько выходит                  К дому                  Моему
                 Как-то ночью на боковом шоссе                  Мы почувствовали легкий удар                  Включили ближний свет                  И увидели непомерно крупное тело                  Лежащее прямо перед капотом                  Оно зашевелилось, приподнялось                  И передвигая с трудом передние ноги                  Волоча задние                  Оставляя крупный след на мокром асфальте                  Медленно пересекло шоссе и скрылось в придорожном леску
                 Окно по январю, бывает                  Промерзнет – прямо не видать                  Ничего                  Дыханием обогревать                  Начнешь его – отогревает                  Чувствуешь                  Его дыханием снаружи                  Кто-то, присмотришься – там рожа                  Презабавнейшая                  Единорога

 

Горящие звери

1999

Предуведомление

Здесь идет речь о зверях пылающих, т. е. как бы праобразах зверей обычных, в виде обычных зверей и являющихся, но объятых пламенем их метафизической энергии. Это видно сразу.

                 Выходил олень из темной чащи                  С ровным пламенем горящими рогами                  С тонкими дрожащими ногами                  Бледными губами молвил: Аще                  Взыщет Сущий всякую слезинку                  Вами убиенного – я Зинку                  Вспомнил сразу                  Девочку                  Соседскую
                 Петух с горящим красным гребнем                  Взлетает ночью на плетень                  Свою немыслимую тень                  От пламени на всю деревню                  Отбрасывая                  Деревня спит и ровно дышит                  Как беспробудная, но слышит                  Слышит                  Шорох и хлопанье                  Петушиных крыл
                 Выходит тигр, горя глазами                  И освещает рощи мрак                  И видит: изготовлен замер                  Бледносветящийся его враг                  Стоят как в позе торжества                  И ждут, пока их божества                  Разные                  В которых они укреплены                  Не разрешат предварительный спор                  Наверху
                 Крыса с огромным голубым                  Хвостом, как будто спиртовым                  Прозрачным пламенем объятым                  Ползет по серой половице                  К нам приближаяся – Ребята! —                  Шепчу я – Она – Царь-Девицу                  Мне                  Напоминает
                 Приходит смирная овца                  Над ней висит в виде кольца                  Огромный черно-белый пламень                  На шее же – тяжелый камень                  На темени – большой нарост                  И весь вид ее весьма непрост                  Ой, весьма, весьма непрост
                 Идет огромный тихий слон                  И пламенем как будто он                  Объят невидным, но сжигающим                  Но будто некий умиряющий                  Поверх огня суровой волей                  Окутан – так что поневоле                  Смирен
                 Пылающий огромный камень                  Летел и громко вопрошал:                  Ты тот, который мне мешал? —                  Нет!                  Я тот, кто черными руками                  Тебя на небо запустил! —                  Я понял, понял! я простил                  Тебя! —                  Слабо донесся его удаляющийся голос

 

Про крыс

1999

Предуведомление

У меня наличествуют специальные сборники, посвященные кошкам, собакам, тараканам, птицам, агнцам, волкам, мышам (вернее, потокам мышиным), козлу и кому-то там еще, уж и не припомню конкретно кому. Вот наконец и крыса сподобилась заслужить отдельный сборник. Дело в том, что она встречалась так часто и повсеместно в моих писаниях, что как-то даже и не чувствовалось необходимости выделять ее в некое специфическое версификационно-семантическое книжное пространство. Но справедливость этого требовала, и я не мог ей отказать в этом.

                 Я видел крыс в различном виде                  В суровом, мерзостном и чистом                  Одна из них, словно Овидий                  Горестный                  Была                  Другая, словно из Авесты                  Испепеленным Заратустрой                  Предо мной                  Как перед по-гробовому молчащим Ницше                  Явилась
                 Я видел крыс под майонезом                  В сухой хрустящей панировке                  Или с изящною сноровкой                  На гриле прямо под березой                  На природе                  Изготовленных                  И что? Хотя б на гран приблизило                  Бессмертное их – Ранпр Иблизило —                  Значение

* * *

Что крысу отличает от человека? – да ничего! ну, может быть, нечто тончайшее, неуловимое, даже и отличием не могущее быть названным, но только различением

                 Подкрапывает мелкий дождь                  Выходит седенькая крыса                  Живешь? – Живу! – Чего-то ждешь? —                  Да нет вот, баночку кумыса                  Откушала – славный напиток!                  А то чего-то вот от пыток                  Подустала                  Совсем старая уже

* * *

Я разговаривал с немалым Количеством крысВытянуть из них что-либо специфическое было, практически, невозможноВсе нормально! – как правило, отвечали они

* * *

Почему в России нет великой философии и великой музыки? Да потому, что нет становления и становящегося, а музыка – это дышащая философия, потому нет и музыки! – отвечала умудренная немецкая крыса

* * *

Не крысой единой полон процесс описания крысы, он полон еще и человеческого и человека

                 Чем, скажем, крыса православная                  От крысы прочей отличается                  Не скажешь ведь, что подчиняется                  Единому и православному                  Канону                  Но среди люда православного                  Живет, и этим самым славная                  Она
                 Кстати, из области крыс —                  Там сила не поделена подушно                  Потельно, но собирается                  Стягивается на одного – того                  Кому она нужна, и кто ее                  В данный момент ярче представительствует
                 Прекрасный теплый день осенний                  Прозрачный лист по биссектрисе                  Летит, влетает прямо в сени                  Условно, сени                  В нору большую к местной крысе                  А крысы нет, она отъехала                  В края иные, только эхо ее                  Шагов                  До сих пор висит                  В прозрачном осеннем воздухе

* * *

Любит ли крыса смерть? – этот вопрос не прояснен, во всяком случае, она именует и вызывает ее не словом Смерть, а словом Тшу, и, следовательно, она зовет и вызывает нечто другое, по некоторым внешним признакам напоминающее то, что мы именуем Смертью и втягивающее ее, крысу, в наш мир, и дающее основание для спутывания, вернее, не спутывания, но в нашем мире неразличения в высвечиваемой зоне, называемой Смерть

                 Выходит крыса на порог                  Пустующего дома                  Пустынный сад, худая крона                  Пустые небеса и Бог                  Один сидит средь пустоты                  И говорит ей: Крыса, ты                  Единственный мой собеседник                  На данный момент
                 Замечены были также крысы                  Айнур, крыса Сайчак и                  Крыса Кирсан – все в                  Неподобающем обличае, потому и не принимаемые за крыс,                                                                    но за неких других
                 Прибежала крыса Женя                  У нее в желудке жженье                  А как же не случиться жженью                  Что же плачешься ты, тетя                  Коль соседскую дитятю                  Сожрала намедни! – Женя                  Крыса                  Молчит
                 Я видел крысу средь Японьи                  Размером с ласковую пони                  И с видом храмовой лисы                  Неописуемой красы                  Дальневосточной тайной девы —                  А мы не видели! – А где вы                  Были?

 

Откуда-то взявшиеся стихи

2000

Предуведомление

Ну, стихи известно, откуда берутся – оттуда же, откуда и дети. Правда, не совсем оттуда. Оттуда, но в метафорическом смысле. В смысле, что трудно предусмотреть и сам факт и результат и последствия. Но вот, происходит пока при полном неведении. Пока. Скоро все изменится. Так вот пока не изменилось – мы и производим стихи неизвестным способом с неизвестным результатом.

                 Они глядели в небеса                  И думали, откуда тянет                  Она сказала: Думай сам! —                  И он вцепился ей когтями                  В чуть видную на шее вену                  И она тут же вся мгновенно                  Залилась кровью
                 Крестьянин возится с морковью                  Ты смотришь в суть и говоришь:                  Она полита его кровью! —                  Там где другой сказал бы: Ишь!                  Она, как его половой                  Член! —                  Но нет, садово-полевой                  Она всего лишь продукт
                 Ира, хочешь мандарина? —                  Нет! – мне отвечает Ира                  Я хочу! – тогда Марина                  Отрываясь от клавира                  Говорит —                  А Ира только мясо ведь                  Кушает – она Медведь                  Ведь!                  Ирина-Медведь – это всем известное такое дикое существо
                 На фоне белоснежных гор                  Сидят в саду, играют в карты                  Судьба раскидывает как-то                  Что-то не так – меж ними спор                  Возникает                  Один другого убивает                  И горы важные кивают                  Согласно                  Белыми головами
                 Собака плачет над убитым                  То носом ткнет, то пальцем тронет                  Но тот недвижно-монотонный                  Лежит словно мешок набитый                  Не дрогнет бровь, не скосит глаз                  Ты скажешь: Этого у нас                  Сейчас навалом! —                  Да, но видеть воочью!                  Но слышать собачий плач!
                 Играют в карты в дурака                  Две пожилых усталых женщины                  В электричке                  Так яростно, словно обещаны                  За это им два-три мешка                  Небесных благ или нирваны                  Вот красные, словно из ванной                  Раскрасневшиеся, в смысле                  Руками машут                  И сопят молча
                 Я видел стаю диких крыс                  Они переходили поле                  Их вид ужасен был, но воля                  И некий неземной каприз                  В них чувствовались, как вода                  Живая, черная, текущая                  И я тогда подумал: Да                  Вот так она – мистерья сущая                  Темная и выглядит
                 Как олень иду по насту                  Невесом и невредим                  Вижу вдруг лежит под ним                  Девочка живая Настя                  Соседская                  Что ты делаешь здесь, Настя? —                  А она в ответ мне: Здрасьте                  Дяденька олень!                  Вот, лежу здесь
                 Вот некто заведя семью                  Следом завел себе ребенка                  Играясь с ним смеется звонко                  И говорит: Ведь я убью                  Любого, кто ни подойдет                  К нему! – и вправду ведь – убьет
                 Котяра по имени Дэвид                  С утра на окошке сидит                  То муху какую придавит                  Лапой                  То просто и строго глядит                  Так мышкою проскользнешь —                  А и не заметит! а, ишь —                  Заметил
                 Бродит бедная овца —                  Киса, что это с тобою?                  Прямо на тебе лица                  Нету! – Некие злодеи                  Меня скушать восхотели                  Непременно! – В самом деле?                  Не бойся!                  Я сам тебя скушаю                  И все будет в порядке
                 Вышли зайцы за околицу —                  Метафизические зайцы —                  Медленные как клопы                  О любую травку колются                  Лапкой – да они слепы! —                  Молвит кто-то приглядевшийся —                  Тихо! вот они одевшися                  В неземные одеяния                  Восхищены уже
                 Грозный Лазарь Каганович                  Сам себя спросил, верней                  Удивился:                  А чем, скажем, я – не овощ?                  А чем, скажем, я – еврей? —                  Сталин щуря правый глаз                  Повторил его вопрос:                  Действительно, Лазарь, чем ты еврей, а не овощ? —                  Сам удивляюсь, Иосиф Виссарионович! —                  А тем, Лазарь, что ты пока еще еврей, а не овощ!
                 Вороны черные сидят                  На местном пятачке зеленом                  И что-то красное едят                  Прижавши лапами к газону                  Я подхожу поближе – ишь! —                  Почти еще живая мышь                  Бьется                  Вернее, отбилась уже
                 Овца нащупает овцу                  И в темноте тесней прижмется                  И словно к милому отцу                  Бросается вдруг к овцеводцу:                  Спаси! спаси! Орлор! Ежет! —                  Сейчас! Сейчас! – и горло режет                  Во спасение
                 Приходит с видом хитреца                  Потом другие появляются                  Подползают                  Пьют воду с моего лица                  И страшной силой наливаются                  Я ж бледный и лишенный силы                  Лежу! – а я, я ж для России                  Берег ее
                 Проезжаем городишко                  Называется Дзержинск                  Выглянешь – в одном бельишке                  Кто-то там бежит – Держи! —                  За ним гонятся с обрезом —                  Сам ли Феликс? Сам железный                  Эдмундович ли?                  Гонится ли?                  Убегает ли?
                 Ходит мрачный: Покорися! —                  Говорит он местной крысе                  А крысе надо приглядеться —                  Покориться, или не покориться                  Пошевелит тонкий ус                  А после: Нет, не покорюсь! —                  Скажет                  И вправду – угадала
                 Один известный коммерсант                  С большими телесами                  Роскошных дам интересант                  Да вы, наверно, сами                  Его видали и не раз                  На голубом экране                  Он и в газетах учит нас                  Как надо жить, а ране                  Давным-давно, когда он был                  Так худенек, худее                  Меня намного, то я бил                  Его не как злодея                  Иль кровопийца наших дней                  Народных масс, а просто                  Как друга школьного; верней —                  Как недруга-прохвоста                  Вернее, просто так, с листа                  Без смысла, а гляди-ка
                 Известным человеком стал                  Не зря-таки в далеком                  Далеком детстве среди дня                  Махал я кулачками                  Хотя вот если взять меня —                  Ну, разве что очками                  Единственно                  Чем могу похвастать
                 Огромные как овце-крысы                  В пустынных переборках стен                  Свирепы и небескорыстны                  Жили семьей, а между тем                  По эту сторону, снаружи                  Но тех же стен и в те же дни                  Мы жили – и друг другу ужас                  Внушали, правда же они                  Внушали все-тки ужас больший                  Когда средь ночи по делам                  Неслышно выползали, тощий                  По лицам сонным и телам                  Нашим                  Хвост свой протаскивали скользкий                  Мы вскакивали и – орать!                  И вещи разные кидать                  Все начинали – матка Боска! —                  Как говорила много позже                  Бывало, чем поражена
                 Другим, но право же, похожим                  Полячка гордая – жена                  Приятеля, сама актриса                  Довольно жесткая во всем…                  Так я о чем? Ах, да, о крысах                  О детстве жалостном своем                  О том как мощную живую                  Мы жизнь совместную вели                  Взаимно, скажем, ножевую                  Тогда-то мы и завели                  Кота по имени Нарком                  Но это будет о другом                  Повесть                  Совсем-совсем о другом
                 Приехал я на Родину                  А там живет правительство                  И местную народину                  Как милую уродину                  Опять в виде учительства                  Про рынок просвещает                  И как бы посвящает                  Чрез то                  Во взаимную тайну

 

Венские рассказы

2002

Предуведомление

История названия сборника и возникновения историй, его заполняющих, вполне проста. Однажды в Вене, пытаясь подвигнуть некоего танцора на свободный полет фантазии и спонтанную импровизацию, я стал предлагать ему спонтанно у меня возникавшие некие естественные ситуации с несколько неожиданным, даже абсурдным завершением. С танцором все оказалось в порядке, но мне и самому показалось это весьма интересным. Я записал некоторые запомнившиеся и присовокупил к ним для полноты объема еще несколько позднее сочиненных.

* * *

Маленький мальчик, перебегая дорогу, вдруг посередине улицы обнаруживает, что он совсем не маленький мальчик, а огромный жуткий монстр

* * *

Некто не принимает во внимание обстоятельств жизни и становится абсолютно беспричинным

* * *

Некто пытается полностью уничтожить свою личность и в результате обнаруживает себя цветущей сакурой в конце мая на острове Хоккайдо середины 18 века

* * *

Юноша выглядывает из окна 13 этажа и обнаруживает себя лежащим внизу на сыроватой земле прямо под окном

* * *

Девушка, полностью погруженная в чтение книги, внезапно обнаруживает себя на дне глубокого озера под толстым слоем холодной прозрачной воды

* * *

Старый человек долго всматривается в зеркало и наконец-то понимает, что он – маленький зайчик, потерянный родителями на вокзале еще в самом раннем своем детстве

* * *

Тот же старый человек всматривается в свои руки и обнаруживает в них ростки надвигающихся вселенских катастроф

* * *

Опять старый человек быстро оборачивается и замечает следующую за ним, но не принадлежащую ему тень

* * *

Некто просыпается под трамваем и всеми силами души пытается убедить себя, что ничего особенного не произошло

* * *

Очаровательная кудрявая девочка неожиданно замечает вдали убегающего зайчика, уносящего с собой те прекрасные золотые волосы

* * *

Школьник в классе вдруг замечает, что его скользкий хвост обнимает девочку, сидящую за второй партой удаленного ряда

* * *

Один пожилой человек был чрезвычайно озабочен своим пищеварением и перистальтикой, пока не обнаружил, что испражняется через волосы

* * *

А зрелый мужчина, не задумывающийся ни о чем, тем не менее оказывается почти полностью, до состояния тонкой прозрачной облегающей пленки, изъеденным своими внутренними выделениями

* * *

Человек вываливается из 27 этажа и пролетая мимо 11-го замечает, что он все еще жив

* * *

Маленький котенок лакает из мисочки молоко, обнаруживая на самом дне свой портрет кисти какого-то известного художника

* * *

Безумное множество в мире микробов, но один из них внезапноосознает себя существом, исполненным глубокого смысла и содержания

* * *

Некто теряет вес и истощается до того уровня, что обретает черты чистой геометрической линии

* * *

Слоненок с криком о помощи бросается к матери и обнаруживает, что это просто огромного размера изображение на большом листе бумаги

* * *

Насекомое сосредоточивается на своей несчастной доле и вдруг понимает, что оно никакое не насекомое, а чистое расстояние от возможного до невозможного

* * *

Ребенок играет в песок и неожиданно замечает, что оттуда на него кто-то внимательно смотрит

* * *

Кошка много и интенсивно думает и в конце концов приходит к пониманию, что она – кошка

* * *

Садист, играя своим пенисом, осознает, что никакой он не садист в данный конкретный момент