Москва

Пригов Дмитрий Александрович

ИЗ «Ахматовско-пастернаковско-заболоцко-мандельштамовского компота»

 

 

Абрамцевский сборник (стихи 1969–1971)

1973

Предуведомление

Этот сборник составлен летом 1971 года, когда трое художников, Шелковский, Лебедев и я, жили и работали на одной даче в Абрамцево все лето. Д.А. Пригов частенько заглядывал к нам в гости на день-другой, читал свои стихи. И вот нам троим пришла мысль собрать лучшие на взгляд каждого стихи последних лет. Отбор каждого, к удивлению, совпал с отбором остальных, и мы решили издать его маленьким тиражом. Так получился Абрамцевский сборник.

11  | 00935 Июньский необременительный свет                  Разросся и длился по листьям и травам,                  Держал на ладони малейший предмет,                  Но вглубь не заглядывал – не было права.                  И было засеяно все бытие                  Таким невниманием и безразличьем,                  И дни обретали бессилье свое,                  И были уверены – это величье.                  И только в душе оставался просвет                  В какую-то темень, в невидное что-то,                  Спохватывались – «А ведь ночи-то нет!»                  И новая в сердце входила забота.
11 | 00936 Вечер. Тени отпустило.                  Вот коровы издали,                  Как спокойные светила,                  Медленно плывут в пыли.                  Тьма спускается по скатам.                  Месяц вспыхнул и потух.                  Николаевским солдатом                  На насест прошел петух.                  Оступился и теряет                  Почву под ногами сад,                  И висят, не повторяясь,                  Смолкнувшие голоса.
11 | 00937 Разлука, слезы, суета,                  Год, листья, слезы, всепрощенье,                  Год, память, листья, память, мщенье,                  Разлука, слезы, суета,                  Предсердье, сердце, темнота,                  Слеза и ужас, и прощенье,                  Молчанье, сырость, помещенье,                  Разлука, слезы, суета.
11 | 00938 Конец июля. Воздух чист                  В тени среди растений пышных.                  Но вскорости здесь каждый лист                  Свой смертный приговор подпишет.                  И поплывут среди стволов                  Бесцветные дымы событий,                  И пруда водяной покров                  Затянется стальною нитью.                  И будет слышен каждый шаг                  В тиши аллеи Патриаршей,                  И сумрак будет не спеша                  Губить воспоминанья наши.
11 | 00939 Спокойное озеро. Тихо кругом.                  И сад в отдалении дышит.                  И старый художник. Он мне незнаком.                  С утра он все пишет и пишет.                  Он все напрягается. Хочет украсть                  Неведомых черт выраженье.                  За ветки цепляется, чтоб не упасть,                  И видит свое отраженье.                  Какая судьба! – быть в невидном плену                  У тьмы, со спины заходящей,                  Пытать у природы исход и судьбу,                  Покой, ей не принадлежащий.
11 | 00940 Я еду фронтом золотым,                  Деревья – как цветы,                  Они над миром сеют дым,                  И сами словно дым.                  Сквозь них проглядывает даль,                  Как будто невзначай,                  Как спрятанная вглубь печаль.                  О чем она, печаль?                  Что им печали, золотым!                  Они ведь как цветы!                  Они над миром, словно дым,                  Неисцелимый дым.

ФАУСТ

11 | 00941 О, боже! Тяжкий дух молвы                  И старость за окном – но это!                  Не преклонить усталой головы                  Ни к одному разверстому предмету!                  О, боже! Ты оставил их!                  Как тихо обнищали люди!                  А этот твой бесстыжий ученик,                  Что может он, когда не любит?!                  Он плачет на краю души,                  Моей души! До коей доли                  Дожил! О, боже, разреши                  Ему предстать в твоей юдоли.
11 | 00942 Над городом чужую чашу слез                  Какой-то ангел впопыхах пронес,                  И обронил одну и в наш предел,                  И ветер нес ее над сумерками дел,                  Над тишиною, где творился сад,                  Над крышами, над серостью оград,                  Над памятью, где каждый бывший – свой,                  Над городом, что прежде был Москвой,                  Но в лужах вдруг зашевелилась быль,                  Их перешагивали столбы,                  Перебегали тени и слова…                  Какая жизнь – она опять жива!                  Опять у слез единственный закон                  На каждый миг, на каждый взмах и сон!

ОФЕЛИЯ

I

11 | 00943 Как острым вызвана лучом                  От всей земной породы —                  Мой бог, о чем она, о чем?!                  Судьбой! – в ее-то годы                  И с книгой у окна… Они,                  Как два моих недуга,                  Восходят из своих глубин                  И смотрят друг на друга.                  Но я с ней связан не на час,                  Под коркой дней случайных,                  Как две былинки, два луча,                  В луче первоначальном.

II

11 | 00944 Прости, Офелия, прости!                  Здесь жизни нет двоим.                  О, как меня измучил стих                  Присутствием твоим.                  Я выбирал слова тесней,                  Все думал – это стих,                  И все касался как во сне                  То глаз, то губ твоих.

III

11 | 00945 Так воздух, поверху летя,                  То возгласом, то всхлипом клейким                  Вылепливает, как дитя,                  Воспоминания о флейте.                  Так дух мой, свергшись с высоты,                  Тебя охватывая разом,                  Спрессовывает все черты                  До неприступности алмаза.
11 | 00946 Старинная повесть весеннего дня,                  Из пропасти встали растенья и жилы —                  И малого имени не отнять! —                  Как с давешней жизни в слезах уложили.                  Все та же поспешность ресниц у лица,                  И бабочек выпарх и прах торопливый,                  И хлопоты птичьи, и с крыльев пыльца                  Под пальцами, с тополя – пух тополиный.                  И это немыслимое житие                  Приходит и дышит над горсткою соли,                  Но вот подплывает и сердце мое,                  Едва различимое даже для боли.
11 | 00947 Арык засыпав листьями,                  Арык, арык.                  Высохший, как изглоданный.                  Арык, арык.                  Дворник с бородою полувыдранной                  Сгребает хлам.                  Сгибается, сгребает граблями                  Этот хлам.                  И поджигает, и поднимается                  Горький дым.                  Впивается и разъедает душу                  Горький дым.                  И солнце волосами пыльными                  Метет.                  И на зубах скрипит, и рассыпается,                  И опять метет.

ОСЕННИЙ САД

(цветы)

I

11 | 00948 Цветы вдыхают сырость. Дождь                  С утра просыпался из тучи.                  Выходишь в обмелевший сад и ждешь,                  Ждешь – не проглянет ли где случай.                  Но нет. Нет. Сепия теней                  Свисает с каждого предмета,                  И восковая слабость дней                  Уже не в силах скрыть предметы.                  Где извороты голых клумб —                  Знак, что слезой не откупиться,                  Что, как по битому стеклу,                  Вышагивать по этим листьям.

II

11 | 00949 Цветы поникшие стоят.                  От самой маленькой частицы                  Очистившиеся, чтоб в сад,                  В иную вечность просочиться.                  Чтобы сменяя строй и час,                  Взойти над сутью планетарной,                  Которую не видит глаз,                  Но чует сердце благодарно.

III

11 | 00950 Цветы склонились за порог,                  С судьбой в согласии негласном.                  Кто образумится: «Мой бог!» —                  О, тот уж в возрасте опасном.                  Того листы не пощадят                  И с ученической толпою                  Потащат в обмелевший сад                  К несохнущему водопою.                  И беспощадные стволы,                  Не справившись, мужи ли, дети ль,                  Их поведут на приступ мглы                  Путем неслыханных свидетельств.
11 | 00951 Я с тобою, изгнанник в быту!                  Над твоею прогорклою чашей                  Поклоняюсь и пью – это наше!                  Но вина-то, вина-то – и ту                  Называю своею и пью                  Из твоей неисполненной чаши.                  Этот возраст – он наш. Признаю.                  Он, как смерть, узнаваем с полслова,                  Он нас ждал, он не выпадет снова.                  Кровь и слезы, и бедность свою                  Называю своими и пью,                  И, да выпадет прежнее слово.
11 | 00952 Как пыль, прибитая к земле,                  Неразличимая природа                  Скользит и прячется в воде,                  И задвигает камень входа.                  Пустынен вечер над рекой,                  Назначенный на этом месте,                  И мускулистою рукой,                  Как бич, взнесен на небо месяц.                  Он вьется и сияет вслух                  Над безответною пустыней…                  Но тихо! Божий мир не глух!                  И только кровь по жилам стынет.
11 | 00953 Мне снилось, что я сплю, когда она без звука                  Вошла и села в изголовье дня.                  Пересекла поля, открыла дверь, без звука                  Пошла и в изголовье села у меня.                  Я потянулся к ней, она спокойно                  Тень с моего лица в сторонку отвела,                  Приподнялась, склонилась и спокойно                  Рукою тень, как воду, отвела.                  Мне снилось, что проснулся я, она без звука                  Вспарила надо мной и улетела прочь,                  Вдруг потянуло ветром, и она без звука                  Вспарила надо мной, и опустилась ночь.
11 | 00954 Пододвинулась туч неживая стена                  И молчит, и не дремлет, и дышит,                  И земля, словно пруд, обмелевший до дна,                  Словно облик, глядящий из ниши.                  Сквозь глаза проступает и капает тьма                  Необдуманно выпитым зельем,                  Мелким стуком внизу покатились дома,                  Наклонилась и вылилась зелень.                  И запахло тяжелым и горьким дождем,                  Только ветер, как время неровный,                  Все стоит у порога дыханья и ждет —                  Не проглянет ли нужное слово.
11 | 00955 Я положил себе за правило святое                  Жить, не вдаваясь в таинства предметов,                  Что может показаться преступленьем                  Перед судьбой и тайной человека.                  Но, боже мой! Когда с таким исходом                  Душа себя до жести напрягает,                  Чтоб удержать немыслимое тело,                  Которое вот прыснет врассыпную,                  Подобно тысячи нечаянных зверьков,                  По всевозможным захолустьям мира.                  Воительница бедная! Душа!                  До гордости ль?!                  До вечности ль?!                  До славы ль?!
11 | 00956 И возвращается печаль в круги свои,                  И раздается запах горьковатый,                  Как листья жгут свидетельства и даты,                  И возвращается печаль в круги свои,                  И возвращается печаль в круги свои,                  И осыпается над этой глушью,                  И вспыхивают кликнутые души,                  И называют имена свои.
11 | 00957 Крылатая осень стоит над Москвою,                  Теряя рассудок и памяти счет…                  «Дитя мое, осень! Я муки не скрою! —                  Я к ней обратился. – Настал мой черед».                  «Тебе оставаться, а мне скоро снеги                  Засыпят лицо, наподобье платка.                  Дитя мое! Осень! Мне скоро на веки                  Опустят два стершихся пятака».
11 | 00958 Хлебников в Петербурге                  Как над острогами Алтая,                  Неразговорчиво спеша,                  Небесным телом пролетая,                  Скользила Хлебникова душа.                  Он сам же редкие власенки                  В сердцах рукой крутил одной,                  И был развешан, как для съемки,                  Вдоль улиц город водяной.
11 | 00959 Опять Рембрандт лежит подспудной тайной                  На сердце обмирщенных залов,                  Когда мирьяды глаз единым блеском                  Ощупывают лица, как слепые,                  Когда с черты неведенья полотен                  Нам не переступить в живую тайну                  И не пройти ее насквозь, как камень воду,                  И со спины на действо не взглянуть.
11 | 00960 Из трубы вертикально дым                  Поднимется раструбом длинным.                  Мы с тобой у окна сидим,                  И варенье глазастой малины                  Горностаем течет на стол,                  Осы черные, словно тигры,                  Чуя этот кровавый настой,                  Затевают опасные игры.                  Кошка смотрит сквозь стену вдаль,                  Как красавица полнотела,                  И косит – на столе еда                  От обилия потемнела.                  И оранжевую ладонь                  Сзади полдень кладет на плечи,                  Потяжелый, немолодой,                  С теплотою нечеловечьей.
11 | 00961 Спускается вечер, и день-пилигрим                  Уходит коричневым спилом                  В соседний овраг, где один за одним                  Их целая жизнь накопилась.                  Конец февраля, но наверно весна                  Уже не дает им покоя,                  Они поднимаются, как ото сна,                  И бродят над сонной рекою.                  А, может быть, просто, оставленным дням                  Не жить без обещанной дани,                  Они поднимаются и от меня                  Последнего «да» ожидают.

СОНЕТ

11 | 00962 Неопылимый пруд                  И праздные аллеи,                  Где времена плывут,                  Да тополя белеют,                  И, кажется, зовут                  Вон там, в конце аллеи… —                  О, путь пяти минут! —                  Но на сто лет светлее!                  Но, кажется, зовут                  Вон там, в конце аллеи,                  И ждут, и слезы льют…                  О, боже! Что за труд! —                  Перелистать весь пруд                  И подмести аллеи.
11 | 00963 И это море, из-под спуд                  Выкатывающее волны,                  И этот наш испуг невольный,                  И на руках следы от пут,                  От водорослей и от гальки,                  И путь, разъетый серым тальком,                  От берега до дома путь                  Под солнцем ярким и небольным.                  И этот наш испуг невольный,                  И ночь, сырая как купель,                  И горный месяц, как идальго,                  И эта тьма, и этот хмель,                  И час молчания застольный,                  И этот наш испуг невольный,                  И тьма сырая, как купель…
11 | 00964 О, баснословный дар святых,                  Творить, не ведая печали,                  Как будто мир еще вначале,                  И не длинней, чем этот стих,                  Когда достаточно молитвы,                  Скрипучей маленькой калитки,                  Чтоб в сад цветущий забрести,                  Где сыплет снег – и все печали…                  Встречали ль вы? О, вы встречали ль?!                  Спаси нас! – И его прости.
11 | 00965 Посыпал снег из-под небес,                  И сразу воспарили зданья.                  День непонятен, словно срез                  Какой-то кровеносной ткани.                  Во двор проглянется окно…                  Проснись же! Наши души где-то                  Отжитые давным-давно,                  Совпали с торжеством и светом.
11 | 00966 Какая тишина!                  И пруд укутан ватой,                  И, кажется, слышна                  Усопшая когда-то                  Слеза, и этот дом                  С засыпанным порогом,                  И ветви, над прудом                  Творящие тревогу.                  И небо смотрит вверх                  И видит над собою                  Преображенье всех,                  Засыпанных зимою.
11 | 00967 Неслышимый, день ото дня                  Лес выливался темной кровью,                  Как след от страсти, иль огня,                  Иль лезвия, или злословья.                  Летел и падал сам в себя,                  И раскалялся мукой крестной,                  И белым пламенем слепа,                  Из точки хлынул на окрестность.                  И загудело, как в печи,                  Все сдавленное поднебесье,                  И стало страшно, и почти                  Раздались тьмы и занавеси.
11 | 00968 Так вот она какая, смерть!                  Я и не знал ее пружины,                  Что сотни лет бок о бок с ней                  Мы вместе в этом теле жили.                  Взойдет луна и выйдет вор,                  Разбойник, тать, знакомый с детства,                  Пересечет пустынный двор                  И всадит ножик мне под сердце.                  Я не боюсь его в ночи,                  Он тот же случай, иль удача,                  И в обществе первопричин                  Он ровно ничего не значит.                  Он пленник. Он меня сильней                  Лишь в эту пору, в эту слякоть.                  К кому ж ему, как не ко мне                  Идти и убивать, и плакать.
11 | 00969 Господь забыл свои места,                  С утра заросшие дождями,                  С изнанки тесного листа                  Потьма струится в мирозданье,                  Сплетая весь окрестный вид                  В живую ткань перемещений,                  Без обещаний и обид,                  Без слабости и всепрощений.                  И поднимается в душе                  Навстречу бережность такая…                  Бессмертьем, кажется, уже                  Простегана их ткань живая.

СТАРЫЙ САД

11 | 00970 Мороз был, как недвижный вихрь,                  Со всею яростью бездонной                  Вмещался он от сих до сих,                  В саду, алмазом на ладони.                  И в воздухе, так высоко,                  Вдали, с медлительностью древней,                  Плоды неистовства его,                  Летали белые деревья.                  И пруд был спрятан сам в себя,                  И бился тихо, словно сердце.                  И памятливей страстотерпца,                  С утра округу серебря,                  Ходило солнце мимо дома,                  Где все забыто и знакомо.
11 | 00971 Холмики, поросшие травой,                  Выцветшие от дождя ограды,                  А внизу, как в пропасти живой,                  Сыпятся дома на дне оврага.                  Ставни, двери стукают всерьез,                  В сути поднимаясь до искусства,                  Кто же это кладбище вознес                  На такую высоту и пустошь!                  Что опять не провести черты                  Между почвой спрятанной и небом.                  И опять внизу до темноты —                  Двери, ставни, горести, победы…
11 | 00972 Воздух колышет соседнего сада                  Крылатую тварь и листву на ветвях,                  Вплавь вознесенная, прячет ограда                  Неясных цветов полусонную явь.                  Одноэтажного дома постройка                  Никнет к земле под наплывом небес,                  Беззвучные камни и вечер нестойкий,                  Да непостижимый паденья отвес.                  С открытыми ночь подступает глазами,                  Невидящим взором обводит косу,                  Сады и дома, комаров над садами,                  И море, подползшее к самому сну.
11 | 00973 Незнаемой зимы                  Бессменная пора.                  Все сроки снесены                  И длятся до утра.                  И час имен далек,                  И солнце по утрам                  Скользит, как мотылек,                  Над перекрестьем рам.                  Но чудится всерьез:                  Меж нами третий – ночь.                  Так до седых волос                  Себя не превозмочь.                  И снова по утрам                  Не провести межи                  Над перекрестьем ран,                  И это значит – жизнь.

ДОРОГА

(песни северного Орфея)

I

11 | 00974 Я не жил здесь, я пилигрим,                  Сквозь дней метель и гам                  Иду печален и один                  Опять к твоим ногам.                  В горах, ступая по репью,                  Спускаясь в тень долин,                  Смеюсь, играю и пою,                  Печален и один.                  Пою: ужели прежних дней                  Вотще любовь моя,                  Как выпь над призраком полей,                  Над призраком жилья.                  Пою: он нас переживет,                  Мир, сотканный из слез,                  Проглянет мне из темных вод                  Лишь прядь твоих волос.                  Я не жил здесь, я пилигрим,                  Я только пел в пути,                  Всегда печален и один,                  Печален и один

II

11 | 00975 Вновь посетил я край, где                  Где говорит Ока,                  Скитайся и играй,                  Сказали берега.                  Я столько накопил                  Их за нелегкий путь                  Пологих и таких,                  Где страшно вверх взглянуть.                  Я столько делал дел,                  Я столько слов сложил,                  Что перепутал, где                  Скитался, пел и жил.                  Что кажется родным                  Мне каждый новый край,                  Мне каждый кров и дым…                  Скитайся и играй!

III

11 | 00976 Дорога… – «Послушай, за поворотом…» —                  Дорога, кустарник… – «Послушай! Ведь там,                  За поворотом знакомое что-то,                  За поворотом…» – Дорога, туман,                  Кустарник и пыль под ногами… – «Послушай!                  За поворотом ольха над прудом,                  И дом, и…» – Дорога, ворчанье кукушки,                  Кустарник… – «Послушай! Ольшаник и дом                  За поворотом, крыльцо и раскрыта                  Дверь, только…» – Дорога и поворот,                  Пруд, дом и крыльцо, и раскрыта                  Дверь… Только кого она ждет?

IV

11 | 00977 Итак, пора! Прощай, прощай!                  Мне свет и сер, и сир!                  Уходишь ты в тот странный край,                  Где всем покой и мир.                  Где всем покой, а мне, а мне                  С сумою на плечах                  Молиться богу и луне,                  И на любой очаг.                  Нас мир обоих свысока                  Скитальцами нарек,                  Нас перепутала река,                  нас породил ночлег.                  Нас перепутала река…                  Мне свет и сер, и сир,                  Уходишь ты в тот странный край,                  Где всем покой и мир.

V

11 | 00978 Вот пригород дымный, он издали груб.                  Но вот пододвинулся. Улица вглубь.                  Афиши, витрины, и двери кругом.                  Вот дом двухэтажный. Лицо за окном.                  Вот глаз приоткрылся. Скатилась слеза,                  И в ней отразились прохожих глаза.                  И снова афиши, витрины, дома.                  Вот кончился город. Надвинулась тьма.                  Сдвигает предметы, ведет наугад.                  Смывает приметы названий и дат.
11 | 00979 Снег засыпает местность лесную                  С нечеловечьим усердьем.                  Господи! Да не вызовусь всуе                  Свидетелем милосердья!                  Где бессловесною былью и хвоей                  Просек и тропок чуть видных                  Тронулось небо над головою —                  Господи, да не выдам!
11 | 00980 Деревья голые стоят.                  Просматриваемые светом                  До семени, что век назад                  Отяготило землю эту.                  И каждый год издалека                  Дух семени встает и бродит                  По дереву впотьмах, пока                  До той границы не доходят.                  И вспыхивает над листвой,                  И сад возносится до жизни,                  И воздух бьется сам не свой,                  Какую-то тревогу вызнав.
11 | 00981 Осыпается снег с ветвей                  Неразличимого неба,                  День выдался посветлей,                  Как уговором врачебным.                  И только там; впереди,                  У края, темнеет слово.                  Глянешь – и не приведи,                  Господи, видеть снова!                  Этот покой снести                  Ни крови, ни сна не станет.                  Господи! Бедный стих                  Воздвигнь между нами.
11 | 00982 Неуловимо явен день,                  И белым по белу помарка —                  В ворота сгинувшего парка                  Вплывает будущая тень.                  И шепчет, и несет крылом                  Струи мороза, слез и боли,                  И из кристаллов крупной соли                  До неба воздух возведен.                  И слово памяти белей,                  И из-за занавеса снова                  Несказанно живое слово                  Летит и внемлет средь аллей.
11 | 00983 Подступает опять нежилая пора                  Вечерних недлящихся дней.                  Господи! Жизнь, что случилась вчера —                  Да благословенье над ней!                  Пролетает скользящею птицею свет                  Быстрей, чем успел опалить.                  Господи! Чей же тогда это след                  В окалинах листьев и лиц?!                  Прорастает до сердца безмолвная щель —                  Нас меньше, чем названо вслух!                  Господи! Вижу, как души вещей,                  Бесправные бьются о дух!

ГЕФСИМАНСКИЙ САД

11 | 00984 В последний раз вошел он в скорбь сию                  И в этот сад сомнений, слов и слухов,                  Еще зазор был равен бытию                  Между душой и требующим духом.                  Но в чаще мрака каждый жест и звук                  Был выхвачен, как клювом голубиным,                  И плоть, и жилы, одеянье рук                  Вдруг открывались, словно путь глубинный.                  В поту и крови сотворялся миг,                  Как капля тьмы – всей будущностью света!                  И на пороге сада, меж людьми,                  Ученики дремали до рассвета.

 

Верный сержант

1972

ВЕРНЫЙ СЕРЖАНТ

11 | 00985 Сер – кто это? – жант.                  Вер – какой это? – ный.                  Со – что ли? – держант                  Стра – кого это? – ны.                  Го – что прикажете? – тов                  В зло – ваше…ство! – сти                  Вра – этих? ага! – гов                  Сне – под ноготь их! – сти.                  Но вра – медленно – ги                  Спе – по приказу – шат                  Хоть но – от ударов – ги                  Дро – а что делать? – жат.                  Толь – и откуда? – ко                  Ма – их берется? – ать!                  Сколь – ежегодно – ко                  Выни – приходится – мать                  Груст – столетьями – но                  Сер – приходится – жанту                  Уст – если б только! – но                  Содер – ругаться – жанту.
11 | 00986 Безвинно-смертные сады                  За отсыревшими оградами…                  Уже полшага до беды.                  Нет сил обманывать, а надо бы.                  И к той же пропасти глухой                  Притянут длительными узами,                  Шепчу: За что, губитель мой,                  Такое счастье – жить неузнанным?!
11 | 00987 Как будто я и не жил среди этих                  Пугливых стен и кожаных дверей,                  Но, город мой, ты и под пылью светел,                  Немыслим и при свете фонарей!                  Я возвращался от балтийских сосен,                  От грешного чужого языка                  И был по-детски второпях несносен,                  И подступила тесная тоска.                  Но за рысцой привычной канители                  Все возвращалось на круги своя,                  И мы в обнимку с городом летели,                  Куда несла нас горести струя.
11 | 00988 Не стал острее нож, но стала твердь нежнее                  Под груботканым, рушащим дождем                  Я вижу этих нитей продолженье                  В соседний день, который и не ждем.                  Так рассуди нас, крохотная пташка!                  Ты говоришь веселым языком,                  Таким веселым, что подумать страшно,                  Где ты живешь и празднуешь о ком.
11 | 00989 Корябает мышь и смиренно                  Уходит. Комарик-простак                  Над ухом, как друг сокровенный,                  Не выплачет горя никак.                  Дичает послушный комарик,                  И куры, встречавшие страх                  Усмешкой царицы Тамары,                  Безумствуя, спят на ветвях.                  И шмель, словно божий угодник,                  Проходит насквозь тишину,                  Лесной запоздалый работник                  Спешит, отлетая ко сну.

МНОГО ЛИ РОДСТВЕННИКОВ У СМЕРТИ?

11 | 00990 Оттуда, с некочующих высот,                  Где тень от облака на облако приляжет,                  Она спадает не наклонно, не кругами,                  А прямо, как указка пальцем: Этот!                  Поэт парящий так когтит чужое слово                  И вглубь уносит для своих забав.

ПЕСНИ ИЗ-ЗА СТЕНЫ

Утренняя

11 | 00991 Я вижу долины, за ними вдали                  Я вижу холмы незнакомой земли,                  Растенья и воды и говор чужой,                  И маленький город внизу за спиной.                  И темное вижу стоянье огня…                  Какая внимательность носит меня?                  И чей это глаз без изъяна живой,                  Собрал их по крохам и дал мне с собой?!                  Я вижу огромную птицу внизу,                  Над тенью летящую, вереск в лесу,                  Подземные норы, корней кутерьму,                  Я вижу к корням подступившую тьму,                  Над нею – сверканье камней в глубине.                  Как все это разом! Как видно все мне!                  Как сам отовсюду я виден, мой Бог!                  Как страшно и радостно, и нелегко!

Дневная

11 | 00992 Ты поселил меня в краю                  Среди мучительных собратьев.                  Как в этой песне всех собрать их?                  Смотри, я среди них стою!                  Вот лань, вот тигр – наугад! —                  Вот ласточка – моя сестрица!                  Вот ворон – проклятая птица                  Между людьми – мой первый брат!                  А вон по скалам и лугам                  Несутся и стрекочут звери —                  Твои любимцы! В прошлой вере                  Безвинно отданные нам.                  А вот пчела, на склоне дня                  Цветочный запах чуя дольний,                  Летит, летит в твои ладони                  Замолвить слово за меня.
11 | 00993 Тяжелый глянец отсыревших дней,                  Где вровень с птицей, спящей над трубой,                  И крышею свинцовой, лицедей —                  Мотает клен опухшей головой.                  За ними безвозвратные кусты,                  По горло замурованные в страсть,                  Стоят, как бессловесные пласты,                  И все не могут заживо упасть.                  Вот, живописец, дело для тебя!                  Так прорубай свой онемелый холст,                  Пока навстречу выстрел сентября                  Сердечную не переломит кость!
11 | 00994 Начинающийся листопад.                  Проходящий сентябрь ненароком                  Задевает кусты наугад                  И грозит непрощающим сроком.                  Перед ним леденеет заря,                  И распахнуты насмерть ограды,                  И летит, безрассудством горя,                  Омут неосвещенного сада
11 | 00995 Темнеет пруд. Но там, за ним,                  Где берег противолежащий:                  Объявленником соляным —                  Деревья, воздух, свет летящий…                  Как стравленные витражи! —                  Прижизненное достоянье! —                  И только дух перебежит                  Мучительное расстоянье.                  Вопьется, выпьет, как пчела                  И выплачет их поименно,                  Тех, что засвечены вчера                  И высветлены лишь сегодня.
11 | 00996 Я шел между створками зданий.                  Пейзаж был привычен, и вдруг                  Распались его очертанья,                  И выпали жесты из рук.                  И весь этот мир неурочный —                  Край города, ветер, листы —                  В какой-то растительной точке                  Сходился корнями и стыл,                  Ни малой чертой предстоящей                  Не крася лица своего,                  И я был не как предстоящий,                  А как сердцевина его.
11 | 00997 Под вечер, как у меловой черты,                  Спадают с города черты.                  На гулких, как для бега колесниц,                  Огромных улицах – ни выкриков, ни лиц.                  Лишь тучи пробегают вдалеке,                  На поднебесном выцветшем песке                  Бесполый оставляя след.                  Да выругается сосед…
11 | 00998 Не бедственное ль совпаденье                  Души и малости земной                  И непритворного растенья,                  И горькой твари травяной?                  Все это зеленовековье                  Дрожит и лепится с людьми —                  Весь этот, согнанный любовью                  В одно селенье, беглый мир.
11 | 00999 Опустошительное чудо                  Подробной ночи, где гуртом                  Из леса, как из ниоткуда,                  Деревья движутся на дом.                  И над сосновою колонной,                  Отдельно плывшей, как во сне,                  Стыл вещий, как с горы Поклонной,                  Луны неутолимый свет.
11 | 01000 Как много ласковых забав,                  Готовых обернуться тайной —                  Рябины тяжесть на зубах,                  Морошки ли намек случайный.                  А с черной ягоды поборы,                  Где палец оскользнется вновь! —                  И кровь кропит руки узоры,                  Не плачущая с детства кровь.                  А можжевеловые страсти!                  Страстей терновых ли предстой?!                  Но слово их не передаст —                  И говорить о том не стоит.

ГАМЕЛЬН

11 | 01001 Над городом, что стыл внизу,                  Чужое облако стояло,                  Похожее на пыльный звук                  Валторны с ближнего вокзала.                  Оно снижалось, и как сном                  К нему притягивались тут же                  Вся пыль, весь ужас, дети… – все,                  Что было в городе летуче.
11 | 01002 Завешен день водой скользящей,                  Как попечением небесным,                  И виден каждый милый хрящик,                  Что кажется лишь неизвестным.                  К дыханью подступают травы,                  Набухли, расплетаясь, нервы,                  И даже ломота в суставах,                  Как чья-то ласковость сверх меры.
11 | 01003 Но к ночи, где тончает глаз примерный                  И утончается несообразный слух,                  Вот слышится летучей мыши скверный                  Полет, вот уханье совы, вот двух,                  Вот чей-то шепот, лепет, шорх… Вот смутный                  Над лесом словно пролетает стон…                  Да конь, за полем теребящий путы,                  Роняет надоедный звон.
11 | 01004 Как передать пугливость расстояний                  И перебежчивую жуть теней?                  Пытливый карандаш не в состоянье                  Объединить их трезвостью своей.                  Когда под вечер плавятся границы                  И холодеет цепкая душа,                  То между лиц не пропорхнуть и птице,                  И не просунуть лезвия ножа.
11 | 01005 Двумя большими ветхими снопами                  Упало небо в крохотный разрез.                  Я помню все. Я даже помню память,                  Ушедшую за ним за крестоверхий лес.                  Чужая темень встала, как из речки,                  И стала у лица обман плести,                  И было, – даже с низкого крылечка,                  Нехитрой правды было не снести.

КОРНИ РАСТЕНИЙ ЖИВЫХ

Сентябрь

11 | 01006 В саду, на вокзале пустом, у лотка,                  Под крышей, за столиком чайной                  Он словно следил из-за воротника                  Чужой, неподкупный, случайный.                  И я не выдерживал этой тоски.                  Разбужен, открыт, одурачен,                  Выскакивал, клялся, хватал за грудки,                  Кричал ему: Что это значит?                  Но он, не охотник до терний иных,                  Подняв незатейливый полог,                  Показывал корни растений живых,                  Опущенных в мертвенный холод.                  И вдруг обнимал меня прожитый день                  Своей непогибелью тесной,                  И стержень – дыханье, казавшейся, тень! —                  К земле прирастал. И ни с места.

Октябрь

11 | 01007 И совесть, и душа мои чисты                  Бесплатной чистотою тягот.                  Я провожаю смертные кусты                  В последний путь от листьев и от ягод.                  Я подымаю полог день за днем,                  Где взяты умброй ветви и сплетенья,                  Надбровной сетью на полуслепом                  Тысячеглазом Аргусе осеннем.                  Я провожаю их до темноты,                  Где я имен уже не различаю,                  Где переходит правота на ты                  С любой чертой, обмолвкою случайной.
11 | 01008 Осенний день в кости неизлечим,                  Как свальный грех или слеза о Гретхен…                  Чем нас возьмут? – Ничем. Или ничьим                  Отчаяньем, со стороны пригретым.                  Где час не в час, где прочность не в чести                  Когда ушедшим наш висок приспичил.                  И нам опять опомниться – почти                  Что небесам отстать от стаи птичьей.
11 | 01009 Под этим ясным холодом отчизны,                  В прозрачной немигающей пыли                  Открылась осень мне как знак надбровный.                  Кому нужны мы в этом беглом мире? —                  Двум, трем, ну разве, четырем                  Нас любящим, как Лотова жена, не по закону                  Не по заслугам, но по существу.                  И это тоже ответвленье в вечность.                  Беги, спасайся – коль уже спасен!
11 | 01010 Куда тащит нас, тащит вес                  За ноги, за ноги с небес?                  Что пятикрылому потомку —                  Леса, потемки, темный лес.                  Какой водил их за нос бес,                  За нос водил, сперев котомку?                  А в той котомке-то добра —                  Две-три иглы или пера,                  Иголки, перья да обломки.                  Что проку? – пере, про иль пра…                  Что проку? – Проку до утра!                  Ведь нам-то – все обрыв да кромка!                  Все плохич, плахич, оныч, иным!                  Вот так-то, свет мой, Константиныч.
11 | 01011 Я лез и нарвался на тонкий укол.                  И это – награда за все угожденья,                  За все обиходы, за все обхожденья,                  За все ожиданья, за все убежденья.                  И это – награда! И это – прикол!                  Откуда он, Господи, этот укол?                  И нитка слабей самого натяженья,                  И пытка сильней самого пораженья,                  И поза смешней самого положенья.                  Вот это укол – всем уколам укол!                  Я было уж – про утешенье и стол…                  Но знать еще рано для утешенья,                  Для утишанья, для умноженья                  Тьмы на униженье, судьбы на решенье.                  Но знать еще рано. И час не пришел.                  А я ликовал уже – славьте, нашел!                  Надвину, намажу – готовь угощенье!                  Задвину, замажу – готово – прощенье!                  Подвину, подмажу – грехов отпущенье!                  Хоть в рай, хоть на печку! – Но этот укол!                  Откуда он, Господи? Крест или кол?
1111 | 01012 Горел закат слезою ягодной,                  Усыновлен едва-едва,                  И снег подсвеченною ябедой                  Бежал и нес его слова.                  Так искушенные свершители                  В слезах творили торжество,                  И кликнутые окножители                  Не упустили дней его.
1111 | 01013 Глазного дна в нас тьма не доносила,                  И шов на темени широк не по годам.                  Я говорю с такою горькой силой,                  Как Бог велел, когда безумство дал!                  Бесстыжее избранничество это —                  Как шапка на воре! – Беда! Позор! —                  Все сыпать соль из рваного пакета                  На нищенский, державный горизонт.
1111 | 01014 Чем этот день мутней преданья?                  Ну, разве что, в кости сплошней.                  Да от поспешного рыданья                  Становится язык грешней.                  И не столь беден, сколь немыслим.                  Какою божею слюной                  Он лепится на страшной выси? —                  Ах, ласточка! Пернатый Ной!                  Да под ногтями знак Иеговы —                  Куриный царственный помет…                  Родимые! Но это слово                  Не токмо что с ума сведет!
1111 | 01015 Но это безумство – как ящик по росту! —                  Не жаловаться и не уврачевать.                  Рядками деревьев вживаются в простынь —                  И ужасом трубным их не оторвать.                  Обесстрашенный мир умещался на окнах,                  Родством и рейсфедером выпит до дна.                  Приставленный к дальней сухотке бинокля,                  Белел и сводил человеков с ума.                  Бескрылые крыши, дома и растенья —                  Ревнительный, нищенский глаз и призор.                  Но сердце мое, укрепись, как над тенью!                  Расправься и выкрои новый простор.
1111 | 01016 Беда какая! За остаток дней                  Нам всей землей уже не расквитаться.                  И верная погибель тем верней,                  Что не уйти, как Лот, и не остаться.                  И это ты да я – и весь секрет!                  Да честь певца на конкурсе рысистом,                  Да насекомовидный свой ответ                  Под фонарем растит разлучник истин.                  Он прав! Он – сонм! Он подразмерен! Он —                  Мой друг! Mein Freund! Мой дорогой! Mein Lieber! —                  Он серебрит измученный закон…                  Но мы и без того погибли б.
1111 | 01017 Я тоже жил язычеством судьбы,                  У страха задирал подолы                  И видел гроздья, долы                  И зелено-несущие столбы.                  И тайны пах душней копны,                  И смерти запах сладко-вязкий…                  Но кто над вещью отнимал повязку —                  Не видит больше глубины.

КСТАТИ

1111 | 01018 Какой-нибудь Григорий златоустно                  Об адском рассуждал огне.                  А мне,                  А я, быть может, в мир пришел затем,                  Чтобы сказать, что уши – лишнее искусство                  На камне человечьей головы.                  А вы,                  А вам приятней слушать про огонь.                  Но меня – не тронь!
1111 | 01019 Соль солона, как для домохозяек…                  А ведь она горячее конской пены!                  Но что там конь! – и это всякий знает,                  Но, как судьбу, – не вдруг, а постепенно.                  Я поджидал пророчества Эллады,                  Трубы германской слушал протяженье,                  И оказалось, что всего-то надо —                  Щепотка соли на щепотку жженья.
11  | 01020 Она не мать – дите пометит nigil,                  Как иудея – веселись пруссак!                  До времени. И поперхнется Гегель,                  И котелок собьется на висок.                  С сухой руки треща слетят приметы,                  И будешь – смертник, цыган, нищий, вор.                  И, заполняя костные пустоты,                  Польется жгучий ассирийский вар.
11 | 01021 Я обесславлен. Веселимся опять!                  Я знаю только: после, если… – высь ли?                  Но стены рухнут ноги целовать                  От первого всесильного бессмыслья.                  И сердце – стой! оставь хоть на глоток! —                  Из-под ногтей течет – остановись! постой же!..                  Но не у смерти клянчить на венок,                  Как нету в мире меры для – о, Боже!
11 | 01022 Чумные статуи. Что мне до них? Лети                  Несмытый призрак тела для отваги!                  Безумие промасленной бумаги,                  Костями оперившейся – лети!                  Но что за вести в мраморном конверте?                  Ужели грек рассудка не древней?!                  И, вправду, жилы их помазаны бессмертьем,                  Как липким медом… медом… медом. Нет!
11 | 01023 На сцене, скрипящей дощатым ампиром,                  Где бьет балерина упрямым копытцем,                  Властительный профиль бестелого мира                  Вздыхает и хочет из пены родиться.                  Младенец! – все в зависть профана рядится!                  Но занавес продан и жесть полупьяна,                  И птицей летят и щебечут румяна,                  Вот-вот в него тени врастут, словно в лица…                  И снова смердит оркестровая яма.                  О, если бы жизнью к нему подрядиться!
11 | 01024 Я вышел на улицу – что там еще                  Придумает к празднику непогода?                  Какого младенца, какого урода                  Мучной небосвод приведет под плащом.                  Я всех их люблю, но по времени года —                  Попроще чего-нибудь – хлеба с дождем…                  – Мы не чужие. В дверях подождем.                  А вы куда?                  Уходите, да?                  А как же крестины? А как же с дождем?..
11 | 01025 Под снегом город сам не свой                  И, как подранок-лошадь в пене.                  Упав с разбегу на колени,                  Скользит по жесткой мостовой.                  И тут бессилен постовой.                  Но смертью пахнущий мазут —                  На перехвате ли сезона —                  Нежней последнего резона,                  Который даром не возьмут.                  А, может, я не прав – возьмут                  И снова обратят в мазут.                  И тает снег еще живьем,                  И пташка под печалью ветхой                  Шумит, шумит на скользкой ветке                  В пальтишке легоньком своем                  О чем-то очень о своем.                  О чем она? – еще живьем!

ФРАНЦИСК

11 | 01026 Ликуй же, безутешник, птицеслов!                  Какая сеть воздвигла эти страсти,                  Как небеса? Какое ремесло                  Ту нить ввело в ушко игольной власти,                  Не отмывая мертвого родства,                  Покуда                  Над пропастью души и естества                  Нависли мы, оставленники чуда.
11 | 01027 Когда душа худеет ходко,                  Сухие бездны вороша,                  Стихи – любезная находка!                  И водка Пушкин хороша.                  Но водка требует доводки,                  Доводка – требует гроша.                  Вот так всегда, коснись до водки!                  А стих он проще: сгреб и – ша!
11 | 01028 Висит безутешная пташка.                  Но этот бичующий глаз! —                  Для слез сформированный раньше,                  Чем каменноугольный пласт.                  О, как от родства отвертеться                  С зажиточной мглой величин?                  О, как бы щекой притереться                  К мохнатой обувке причин!

Я ВИНОВАТ

I

11 | 01029 Пошевелишь плечом —                  Не выйти нипочем!                  День до головки чеснока усушен.                  А я-то тут при чем?                  А я… а я… О, черт!                  Я виноват уж тем, что хочется мне кушать!

II

11 | 01030 Что если поверить в привычку и гарь? —                  Ведь тело горит наподобие пробки.                  Жизнь-то – чужая! – открыл портсигар,                  Побыл, покурил и обратно захлопнул.                  Все соплякам казалось: чур-чур нас!                  Хоть половинку, если не всю душу                  Спасу. А оказалось – в самый раз:                  Я виноват уж тем, что хочется мне кушать.
11 | 01031 Я спал в саду и был носим,                  Как шорох, над пустой деревней                  Словно бесцветный керосин,                  Столбами вспыхнули деревья,                  Прихватывая край небес,                  Сухой, куда поток воздушный                  Затягивал соседний лес                  И леса дальнего верхушки.                  А я качался на весах,                  Словно лоскутик праха мелкий,                  Глядясь в такой похожий страх,                  И просыпался на скамейке.
11 | 01032 Посыпался снег. И чернея —                  Подумай, какая печаль!                  Слетает никчемное время                  Как ворон с чужого плеча.                  Какая тут нежность да жалость                  Или недожитая малость!                  Чужой кто-нибудь, поводырь                  Чужой, доживет их до дыр.                  Насыпано снегу… Подумай —                  Какая печаль! Или что?.. —                  То ветром от фортки подует,                  То лезет иззябь под пальто.                  Какие уж тут свиристели!                  Добраться бы до постели!                  В подземную тьму одеял,                  Чтобы временник не видал!                  Подумай – печаль-то какая!                  Белеет рассыпанный снег.                  Бесчинствует, завлекает                  Купчихою на ночлег.                  Какие тут сны да ночлеги!                  Клещами задвинуть бы веки! —                  Никак. Все никак. Все никак…                  И в тисках каменеет рука.

 

(Из разных сборников)

1963 / 1973

11 | 01033 Вечер мучительней, чем мотылек, —                  Так праведник терпит в руках уголек.                  Так поздняя птица, журавль-отпускник,                  Пьет темный, тягучий, колодезный крик.                  Родные поля! Обитаемый свет!                  Привет вам, как с дальней планеты, привет!                  Простите меня, если я не прощен,                  И спать положите, как тень под плющом,                  Куда-нибудь глубже – под землю, под наст,                  Иль в штольню, иль в каменноугольный пласт.
11 | 01034 Еще немного —                  Как нежилец, как проклятый с порога,                  Как насекомое, как носимый,                  Я оглянусь с такою смертной силой —                  Чтоб раскалилась теменная ось,                  Чтоб камень взвыл и зверь дитя понес.
11 | 01035 Он был крылат, как бы ветвист,                  Огромный, словно меч сквозь воду,                  Почти переступая лист,                  Он знал предел своей породы.                  И были жутки наяву                  Его отвесные законы…                  Но я свой шепот обживу,                  Как он трубу Иерихона.
11 | 01036 Старинный спор святых имен                  Сегодняшним числом помечен…                  Но кто не сиротеет в нем?                  Кто столь безумен в нем, что вечен?!                  Кто скажет: «Боже! Этот час —                  Вершина твоего таланта!»                  И кто за жизнь поруку даст                  При свете стосвечевой лампы?!
11 | 01037 Я все это вижу откуда-то сверху —                  Желтеющий дворик, орешник, орехи…                  И рядом к ограде прибившийся хлам —                  Кладбище иль кладбище – как это там?..                  Звенигород… Август… Одиннадцать дня.                  Двуслойное солнце повыше меня.                  Пустынно… Но вот появилось вдали —                  Не улица… Не платья… Не комья земли.                  Подвинулось… Сжалось… Расплылось пятном.                  Потом проявилось… Оделось потом.                  Вот вижу знакомых уже полтолпы —                  Вот Мишка, вот Васька, вот Петька Алтын.
11 | 01038 Где букашке-таракашке                  Скажем, просто, скажем – крышка,                  Из вселенской сей окрошки                  Встанет этот, с полной кружкой.                  Крытый золотом сусальным,                  Он исполнит танец сольный —                  «Господи, какой я сильный                  Посреди тоски кисельной!                  Размечу их, словно крошки,                  Растопчу их, как какашки!» —                  «Ах ты, червь глухой и сальный!» —                  «Господи», – ответит ссыльный, —                  «Рад бы жить, как сын с отцом,                  Да что делать с подлецом?»
11 | 01039 Ангинная глина земли                  Да мясо пространства рустованного…                  За кончик какой ни возьми,                  Любой узелок потяни —                  Все тянет махрой арестованного,                  Да капает кровь с нарисованного.
11 | 01040 И возвращается печаль в круги свои,                  И раздается запах горьковатый,                  Как листья жгут свидетельства и даты,                  И возвращается печаль в круги свои,                  И возвращается печаль в круги свои,                  И осыпается над этой глушью,                  И вспыхивают названные души,                  И называют имена свои.
11 | 01041 Я иду, как положено пешеходу,                  Темно. Светло. Дальше нету ходу.                  Только ветер растаскивает державинскую оду                  По дудочкам – ай-ду-ду-ду,                  Или просто – у-у-у.
11 | 01042 Все глохнет у порога зданья.                  (Тем более, что зданья нет.)                  И, как сказал поэт —                  Мол, нынешние все страданья —                  Предвестники гораздо больших бед,                  Которых нет.                  Которых много.                  И у порога                  (Тем паче, что порога нет)                  Нас встретит радостно у входа                  Прижизненная та свобода,                  Та, за которой жизни нет.                  В которой уж не ищут брода.                  Да и возврат хоть есть – да нет.                  Тем более, что входа нет.