Юрка Морозенко, наш диспетчер по железнодорожному транспорту, предложил достать билеты в филармонию и несколько раз переспросил, пойду ли.

– А на что?

– Ты что, не слышала: «Дружба» из Ленинграда приезжает. Модный ансамбль. Почти всю страну объездил, наконец до нас добрался. У них солистка иностранка, француженка или полька, так толком никто и не знает.

– Как зовут ее?

– Фамилия у нее какая-то странная, не наша точно: Эдита Пьеха. Звучит как Эдит Пиаф, под нее, говорят, косит.

Я пожала плечами.

– Ну, ты, подруга, даёшь, не знаешь Диту?

Я знала одну Диту – Утесовскую дочь, так ее все у нас ласково называли и наслаждались, когда они дуэтом желали спокойной ночи дорогим москвичам. Но расклеенных по городу афиш с ее и папиным именем не видела, Утесовы в последнее время не так часто наведывались в Одессу, других гастролей хватало. А Юрка-то сейчас не о них. Эти одесские штучки фамильярно, так, между прочим, называть совсем чужих людей, с которыми вовсе не знаком, в жизни не видел, мою сестру приводили всегда в бешенство. Она никогда этого не прощала и вставляла такому пижону по полной программе. Я с ней не часто соглашалась, но в этом была полностью солидарна. Глядя на молодящегося, давно за тридцать, юношу, ещё и с этими усиками – «мы молодые пупсики, у нас пробились усики, но не пробился ум», так и подмывало всадить ему культурно-интеллигентно меж самых глаз. Мило улыбаясь, я спросила Морозенко:

– А ты что, с ней лично знаком?

Слегка покраснев, он стал выкручиваться: мол, какая разница?

– Я, например, лично не знакома. И ты тоже, чтобы небрежно Дитой величать.

– Придира ты, Ольга, что к словам прицепилась. Я так, без всякого. Я на пластинке их слушал. Она классно джаз поет, и оркестр полный отпад. Ну что, пойдешь, билет могу достать.

– Сама куплю, если соберусь.

– Ой, не переоцениваешь ли себя. Подъезжай к кассам, увидишь, какой ажиотаж, похлеще, чем на матч «Черноморца» с киевским «Динамо» или «Спартаком». Весь город рвется. Если только дядька твой поможет, милиция вне очереди.

Я и не думала обращаться к дядьке. Не смогу достать – значит, обойдусь, по телевизору, наверное, все равно покажут. Ещё не хватало мне с этим фраером росточком по резинку от трусов по концертам шастать. Девки мои увидят – засмеют, не могла, что ли, поприличнее кавалера найти. «А давай я попрошу два, иначе не пойду», – мелькнуло в голове.

У Юрки лицо передёрнулось:

– Могу предложить только один билет, второй для себя.

Я снова представила на минуточку эту парочку – себя и Юрку. Пат и Паташон. Но, с другой стороны, мне не хотелось обижать единственного по-настоящему преданного мне человека в этой помойной яме, плодоовощной базе на Хуторской улице, которую даже улицей называть язык не поворачивается.

– Юра, не злись, ты же знаешь, как я пойду сама, а Алка с носом останется, мы ведь на такие вещи всегда с сестрой вместе ходим. Спасибо, без неё не пойду, предложи билет кому-нибудь другому.

Его лицо вдруг засияло, как будто бы солнышко об ласкало своими лучами.

– Понял, будет ещё один. Нет вопросов! Я-то решил, что ты для ухажера своего выспрашиваешь, зачем мне надламываться для него. А для Алки – это святое, ты же сама все время говоришь: умница у тебя сестричка, только колкая на язык. В общем, жду вас у филармонии.

Юрка схватил свою сумку, помахал мне рукой и был таков. Я вернулась к себе на рабочее место и здесь же позвонила сестре: идем с тобой на «Дружбу». Юрка Морозенко божился билеты достать.

– Оля, узнай, почём. Нам тоже приносили, с такой переплатой, что все отказались. Спекулянты совсем обнаглели.

Моя начальница, слушая разговор с сестрой, только усмехалась своей золотозубой улыбочкой: – Это кто ж вас пригласил? Богатей какой бескорыстный нашёлся?

– Юрка.

– Бесплатно? – не унималась начальница, завистливая старшая кладовщица.

– Почему бесплатно, отдам ему деньги.

– Боюсь, зарплаты твоей не хватит. Там, у Лейбзона, барыга торгует, обалдеть можно.

– Почём? – я обомлела.

– Ты что, глухая? По сотке – и все разобрали. С ума сойти можно. А шо им пару соток отвалить, зато в каком бомонде покрутятся. Им же надо своих марфут проветрить. Сходи, насмотришься на гирлянды.

– Какие гирлянды?

– Как увидишь – поймешь, какие… Что к чему разберешься.

Как ни выпытывала у несчастного Юрки, сколько на самом деле он заплатил, он, как Зоя Космодемьянская, так и не признался. Только клялся, что у никаких спекулянтов билетов не покупал. У меня свои источники, не без гордости заявил мой «кавалер».

– А на что мы здесь работаем и с нужными людьми дружим? И они к нам не только за солеными огурчиками обращаются. Железная дорога всё может. «Железка» – это государство в государстве. Поняла?

Я не стала выяснять, зачем, как-нибудь потом расскажет. На билетах стояла обыкновенная цена.

Уж мы принарядились, как только могли. Намотали на шеи деревянные моднющие бусы, на руки такие же браслеты. Крутились у зеркала, чуть не опоздали. Пришлось с шиком на такси к филармонии подкатить.

Толпа у филармонии говорила сама за себя. Мы с Алкой были единственными, кто припёрся в болоньих плащах, ещё и в таких же припоцанных косыночках от дождя. Шикарная публика группировалась целыми компаниями. Женщины в вечерних платьях с накинутыми на плечи громадными мохеровыми шарфами, с длиннющим натуральным пухом птиц эму. Таких тёток иначе как «дамы» и назвать нельзя. У всех подряд дорогущие, в тон нарядам театральные сумочки, одна прелестнее другой, такие же туфельки. Мужчины были им под стать. Никогда еще я не видела такого количества элегантных и холёных джентльменов в лакированной обуви с острыми носами, в таких модных блестящих костюмах. Как они торжественно над своими дамами держали разноцветные зонтики. Со стороны казалось, здесь снимается какой-то очередной американский фильм про мафию, из тех, что изредка крутили тог да в кинотеатрах. И нагнали для антуража такую разодетую массовку с липовыми украшениями.

Алка меня одёрнула: рот закрой, что на них уставилась? Лучше своего Юрку найди. Да вот он и сам вынырнул из гущи этой роскошной публики, мой рыцарь печального образа. Алка только и вздохула: о, господи! Нда…

Я все поняла без слов, перехватила этот критически оценивающий взгляд сестры. Наш кавалер был при полном при пара де – в дорогом костюме, с напомаженными бриолином волосами иссиня-чёрного цвета и ниточкой усиков над верхней губой. Но даже не это вызвало у Алки вздох разочарования – он оказался ещё ниже моей совсем невысокой сестры. Как говорят: без слез не глянешь. Её глазки, состоящие из громадных двух голубых плошек, стрельнули по Юркиным ногам. Он был на высоченных каб луках. Видно, у очень хорошего сапожника заказал себе выходные туфли на толстенной подошве и ещё попросил набить повыше каблук.

Я представила его Алке, он тут же поцеловал ей руку и сразу затараторил в темпе быстрого фокстрота, чувствовалось, пытается произвести на сестру впечатление. Вот и хорошо, воспользовавшись ситуацией, я сдвинулась в сторону, делая вид, что моя ха та с краю, я ничего не знаю. Алка уловила мой маневр, ехидно мне улыбнулась, поняла, ей надо выручать свою бедненькую младшенькую. Что ж, вызову огонь на себя, пороха хватит. Как же мы были с ней похожи, родные души. Нет, не внешне – внутренне, даже ни словом не перебросившись, могли прочувствовать настроение друг друга.

Я любовалась её лицом, её правильными чертами, лёгкой саркастической улыбкой и отвернулась, чтобы Юрка не видел, как еле сдерживаю смех.

Но нельзя перебарщивать, и Алка уже злится, перебор с этой затянувшейся ролью, не дай бог, еще шуранёт сейчас кавалера.

Юрочка вдруг взмахнул рукой и обрадованно так, без всякой иронии произнёс:

– Так, все наши здесь, Ольга, не узнаёшь? Нет? Присмотрись повнимательней к мужской половине человечества. Только «полтора жида» не пришёл, он в кресло не помещается.

Юрка не то что засмеялся – заржал; зав. винным складом, которого в нашей конторе все только так и звали за его несусветный объем живота, пожиравшего все, что попадется под руку, никогда не ходил ни на какие мероприятия.

– Юр, да нет здесь моих знакомых.

– Как нет? Неужели фраеров этих со второго склада не узнаешь? Просто они приоделись. А эти две блондинки крашеные в палантинах их жёны.

Как можно было в этих шикарно одетых мужиках, все как один в дакроновых костюмах, в лаковых туфлях, белоснежных рубашках с кричащими стиляжными галстуками, признать тех кладовщиков, завмагов, товароведов, носящихся на работе в просаленных халатах и фуфайках, в задрипанной, с дырками и стертыми скособоченными каблуками обуви. Адамы, которых они сопровождали, не поддавались вообще с первого взгляда никакому описанию. Прав Юрка, всё кодло торговое собралось, весь одесский бомонд, даже он такого сборища ещё не видел, а ведь крутится вокруг него, старается ничего не пропустить.

Алка замерла с каменным лицом. Удивление и раздражение одновременно читалось на нем, и вдруг тонкая, еле заметная улыбочка оживила его: ну и компания у тебя, Олька. И два слова с ехидством: завидую по полной программе.

Я только закатила глазки к небу. Оттуда, из-за легких облаков, настойчиво накрапывал нудный мелкий дождь, однако толпа у входа в филармонию не расходилась, подъезжала новая публика, старая расступалась, вовлекая ее в свои ряды. Они явно не торопились в зал, хотя второй звонок давно зазывал всех вовнутрь. Переглядывались, жлобствовали: ничего, подождут, без нас не начнут.

– Алка, прошу тебя, не заводись, не надсмехайся над Юрой, – взмолилась я. – Ты сама в «Литературке» читала недавно: «Берегите мужчин». Давай его побережём, он хороший товарищ.

Сестра, казалось, меня не слышала.

– Развернись. Товарищ у тебя есть, теперь советую приобрести ещё собачку. Лучше беленького шпица, чтобы уже полностью соответствовать роли «Дамы с собачкой», лакей у тебя уже есть.

Я ничего не понимала. При чём здесь шпиц, чему соответствовать?

– Может, он всем хорош, твой друг с Хуторской, но наблюдать за ним противно. Смотри, как он подобострастно перед всеми извивается. Такой маленький, с этими блестящими от бриолина волосами. Эти каблучки и платформа, о них вообще молчу. Как в Одессе говорят: «Держите меня в заду, бо я вперед упаду».

– Ну и ехидина ты, сейчас ему деньги за билеты отдам и уйду– у меня даже изменился голос, стал каким-то писклявым.

На Алку угрозы мало подействовали. С каким-то наслаждением она продолжала: если не хватит, добавлю. И щёлкнула замком сумочки.

Как сестрица меня, однако, подначила, с каким тонким намёком поимела. Мне хотелось во что бы то ни стало взять реванш, но я тогда быстро не сообразила как, вертелось в голове что-то, но что конкретно, не могла вытянуть. Сказать, что мне не нравится «ее» Алексей Баталов, которого Алка обожала, уж больно он какой-то правильный… Не тот случай, когда повторенье – мать ученья, это уже проходили. Она мне в ответ нелицеприятное про «моего» Ланового с Павкой Корчагиным. Спорили до хрипоты, иногда даже ужинать вместе не садились. Ленка Довбненко, Алкина подружка, разнимала нас: оба – замечательные актеры. Конечно, замечательные. Великолепные, но никому сдаваться не хотелось.

– Хватит, Олька, идём «подружимся» с Дитой, раз уж пришли.

В зал мы протискивались веселой гурьбой вместе со всей этой компанией мелких лавочников с их разодетыми женами и прочими домочадцами. Почти у самой двери со строгой контролершей, тщательно рассматривавшей каждый квиток, кто-то дернул меня за рукав.

– Лишний билетик никому не нужен? – мне нагло улыбался кладовщик с третьего склада общественного питания.

– Опоздал, у нас есть!

– Кто же так осчастливил нашу Венеру Милосскую? Юрка? Молчу, не буду мешать вашему безоблачному счастью, – он даже присвистнул, наверное, от неожиданности.

Мы в этой толчее не вошли, а, подпираемые сзади, протиснулись боком в просторное фойе. В давке никто даже не взглянул на наши билеты, бедную контролершу пожилую женщину, которая столько все видела и слышала в этом замечательном зале, вообще чуть ли не смели.

Ну и шедевр – здание филармонии! Бывшая одесская биржа, жемчужина архитектуры. Интересно, в какую копейку обошлась вся эта красота купцам и банкирам. Но большую часть публики все это мало волновало. К буфету было не пробиться, как будто народ приехал из голодного края. «Ольга, наши кладовщики первые в очереди, давай попросим их и нам по бокалу шампанского взять», – предложил Юрка. Мы с Алкой отказались. Мужики отлетали от прилавка с полными бутылками и гранёными стаканами. Специально прийти в филармонию, чтобы лакать эту шипучку? А особо прожорливые дамы нервно запихивали в рот пирожные, стряхивая с грудей сахарную пудру.

Глядя на это, Алка мурлыкала: веселится и ликует весь народ, веселится и ликует весь народ.

– По-моему, дорогая сестренка, в своих болоньевых плащах, деревянных бусах и браслетах мы на этом празднике жизни единственные.

А как мы на эти бусы любовались в «Работнице» и в таллинском «Силуэте», как мечтали иметь такие же, они казались нам верхом совершенства. А когда Алка наконец достала бусы чехословацкого производства, были на седьмом небе. Еще бы: самые модные барышни на всём Большом Фонтане. Может, еще кто-то носил такие, но мы не замечали.

Билеты у нас были почти в конце зала, но оттуда хорошо было видно, как публика первых рядов важно и вальяжно рассаживалась по своим местам, продолжая между собой общаться через ряды, стоя демонстрировать свои уши, руки, шеи. От обилия сверкающих гигантских камней на пальцах дам и «котлов» у мужчин с перстнями по всему залу заметались солнечные зайчики, как в цирке, когда под куполом вращается зеркальный шар из кусочков битого зеркала и на арену по стенам цирка сползает снег. Сейчас в филармонии эффект был куда более яркий. Сверкало и благоухало всё. Мы с сестрой забились на свои места и знакомились с программкой, попрятав свои сумки под ноги. Не сговариваясь, не глядя друг на дружку, сняли с шей свои модные деревянные бусы, стянули с рук такие же браслеты.

Краем глаза я всё же выискивала своего кавалера, и когда наконец обнаружила, меня словно током прибило. Я завидела его, протискивающегося по пятому ряду, который уже почти полностью расселся. Юрка как-то чересчур услужливо, как мне казалось, подбрасывая брови вместе с глазками от удовольствия кверху, целовал руки женщинам, что-то лепетал, наверное, расточал комплименты, склонялся над какими-то мужиками, что-то шепча им на ух о, но те быстро отталкивали его от себя. Я чувствовала себя так, как, вероятно, чувствовала и сыграла такую роль Ия Савина в «Даме с собачкой», имея мужа лакея. О, боже, уже не первый раз повторяла я про себя, как хорошо, что Алка, увлеченная чтением программки, этого не видит.

Наконец зал угомонился. Все, что можно, было уже продемонстрировано, только дамы, то одна, то другая, поправляли сзади свои халы, букли, шиньоны и парики ручками, щедро усыпанными колечками. Уже при потушенном свете вернулся наш неотразимый, вероятно, очень довольный произведенным собой впечатлением.

– Столько знакомых, столько знакомых, годами не встречались. Видела?

– Да видела, успокойся, весь твой «парад алле!»

Юрка заткнулся, но всё его тело продолжало ещё поддёргиваться от нахлынувшего счастья неожиданных встреч с нужными людьми, многие, наверное, и не помнят, как его зовут и кто он вообще такой.

Ансамбль «Дружба» превзошла все мои ожидания. Зал ревел, не переставал бисировать, можно даже сказать, бился в истерике в полном смысле этого слова. Что не песня – то каскад счастья на тебя обрушивается. Восторг и браво! От ребят невозможно глаз оторвать. Эстонец особенно приглянулся. Высокий, стройный, элегантный. Голос бархатный, так и льется. А Броневицкий какой блестящий импровизатор! Я не очень-то люблю джаз, а тут завороженно смотрела, как он играл, пальцы бегали по клавишам со скоростью звука. А еще ведь и оркестром дирижировал.

От француженки с ее приятным прононсом вообще с ума сойти. Ничего подобного раньше не слышала. У нас, конечно, тоже были приличные певицы: Нина Дорда, Ирина Бржевская, Капитолина Лазаренко. Гелену Великанову всегда приятно было слушать, когда она приезжала в Одессу. Но здесь было что-то новое, необычное. Когда первый раз вышла на сцену, все обалдели: не неотразимая красавица, но все равно богиня с необыкновенной прической и по-особенному подведенными глазами. Очаровательная статуэтка, фигурка точеная, ножки стройненькие. Во всем чувствовался вкус. Платьица на первый взгляд простенькие, но сидят на ней только так, смотрится в них современно и стильно, хотя совершенно без всяких украшений. Алка водрузила сумку на коленки и стала прямо на программке срисовывать фасоны, выделяя вытачки и окантовочки. Отдельно на листочке помечала цвет вставок, какие пуговицы, молнии. Я тоже лихорадочно старалась делать наброски, что-то успела, но не все, Пьеха каждый раз переодевалась в новое.

Первое отделение пролетело, как одно мгновение. Зал неистовствовал, мы с Алкой даже удивились, что мужчины со своими экзальтированными дамочками не торопились рвануть в буфет. Наш кавалер, как только зажёгся свет, даже не вскочил, а взлетел с места и долго-долго хлопал. Но как только увидел выходящую из зала публику с первых рядов, мигом кинулся за ними. В фойе все чинно ходили по кругу, словно по подиуму, продолжая демонстрировать свои наряды и цацки. На фоне того, что мы только сейчас видели на сцене, это казалось полным уродством. Мы отошли в сторонку и наблюдали. Юрка подбежал к нам, скорее, наверное, для приличия пригласил промочить горло, выпить по фужеру шампанского. Нашему отказу он, несомненно, не скрывая, обрадовался и отчалил к каким-то мужчинам, спешившим на улицу, наверное, покурить. Я с трудом узрела в них до неузнаваемости изменившихся сотрудников с плодоовощной базы.

Неприятнее всего было наблюдать, как они с объятиями и поцелуями приветствовали друг друга. «Аркашенька, здравствуй дорогой, ты с кем, с супругой?» Слизняки паршивые. Как будто бы не они не далее как вчера цапались на работе из-за товара, кому-то апельсины перепали, а кто-то картошкой с капустой утерся, не очень-то на овощах наваришь. И вырывали друг у друга эти билеты, крыли матом почём свет стоит друг друга, разводили сплетни. Нет, эта до сих пор неведомая мне золотая молодёжь Одессы – не мои герои. Не похожи они на Бровкиных, едущих на целину, ни на студенток, с которыми училась в институте. Мои однокурсницы по институту все были приезжими, одесситок среди них не было. Девочки, которые проживали в одной комнате общаги, складывали вместе свои стипендии. Какую-то сумму оставляли на еду, а остальной по очереди пользовались, чтобы купить себе что-то из одежды. А как собирали на свидание! Отдавали свои все самые лучшие вещи, лишь бы подружка приглянулась молодому человеку.

Когда к концу месяца чуть ли не половина моей группы не приходила на занятия, я точно знала: девчонки лежат голодные и экономят свои силы. Бабка, вздыхая, давала мне трёшку ещё тайно в коридоре я прихватывала большую банку варенья и отправлялась в общагу переписывать конспекты или вместе позаниматься. На те три рубля мы покупали картошки, жарили ее на сале со шкварками и ели с солёными огурцами. Что теперь скрывать, выпивали и по чарке ужасно вонючего самогона из свеклы, который девочки привозили из своих сел и деревень в обыкновенных грелках. А потом гурьбой неслись в Аркадию, где нас гоняли пограничники, так, для порядка, при темноте ведь тогда не разрешалось находиться на берегу.

На самом деле им очень хотелось с нами, студентками, познакомиться. Почти же наши ровесники. Жаль, что так быстро пробежало то незабываемое время. Институт окончен, мои однокурсницы разъехались по своим Санкт-гусарбургам, так они насмешливо называли свои деревни.

А эти? Чем они заслужили такие наряды и украшения? Молодые, расплывшиеся не по годам, они превратились в подобие своих папаш и особенно мамаш, которые могли бы послужить прообразом мадам Грицацуевой из «12 стульев».

Второе отделение затмило первое, там уже полностью господствовала Эдита, а ансамбль только и делал, что ей подпевал. Одесса приняла, боготворила Пьеху Не все могли попасть на её концерт. И в отместку за это, что ли, на следующий день разлетелся по городу анекдот, который ради приличия я пересказывать не стану. Тысячу раз прошу прощения, уважаемая и любимая мною и одесситами Эдита Станиславовна, но из песни слов не выкинуть. Прижилось, к сожалению, это выражение, вовсе оно не крылатое, отвратительное, не делает чести городу. Но что поделаешь, если на гастролях самых популярных артистов эстрады, кино и театра в первых рядах, как по Райкину сидят товаровед, завмаг, завскладом. Публика «спесифисеская». Простым зрителям билетов не достается, да и не по карману они им. Откуда лишняя копейка и в без того скудном семейном бюджете. Детям на завтрак в школу не всегда наскребают.