Ах, эти свадьбы, и я, вечная свидетельница на них, когда все мои подружки выходили замуж, сама осталась совсем одна, с носом. Накаркала все-таки моя дорогая Пелагея Борисовна. Но при чем тут бабка, ты же сама решительно была против, чтобы покушались на твою свободу, и летай себе дальше вольной птицей.

Последний год учёбы пронёсся, как вихри враждебные. Удачно досталось мне назначение на последнюю производственную практику. Другие студенты разъехались по своим малым родинам, к обоюдной радости и институтского начальства, и собственной. А мне, как одесситке, подвалило счастье отправиться в любое хозяйство нашей области, лучше поближе к городу или даже в самом городе. Вот и славненько, обоюдная выгода. Институт экономил на мне, не нужно было раскошеливаться на проездные, суточные, платить за жильё, а мне мотаться в какую-нибудь дыру.

Опять помогла мамина работа, один звонок, и судьба моя была решена: еду на практику в знаменитый, гремящий на всю страну колхоз Макара Посмитного; до центральной его усадьбы, то бишь конторы в Черноморке, аккурат 29-м трамвайчиком. Но ехать долго, пока добираешься, страниц тридцать, а то и все сорок успеешь прочитать. Меня определили в бухгалтерию. Боже, какая скука. Моя начальница, заместитель главного бухгалтера, с утра пораньше мечет гром и молнии по телефону, на прием к ней целая очередь, полдня, это еще хорошо, надо угробить, чтобы решить какой-то вопрос. Я от неё слышу лишь одно: выйди на минуточку. Не знаю, что за секреты, но покорно выхожу. Да и еще который уж день обещание: видишь горячка, мне после обеда нужно отъехать в третье отделение, я с тобой завтра начну разбираться. Подойди к Глафире, она тебе покажет, как карточки складского учёта заполнять. Начни с этого.

К Глафире тоже не подступиться, очень занята, весь стол завален бумагами: подожди, давай чуть позже, через часок. Начальство смылось – мыши здесь же разбежались. Кто за чем, кто за мясом, там сегодня колют кабанчиков, как же такой случай упустить. Даже мне предложили. Но зачем, скажите на милость, мне их свежезаколотый кабанчик? К тому же краем уха услышала, что он почти сдох и его полуживого прирезали. Сдавать такой товар государству опасно, не дай бог, болячку обнаружат. А так между собой поделят и подольше проварят. Какие дела! Где ещё раздобыть такое мясо, да ещё по таким бросовым ценам?

И опять я свободна, дочитываю на обратном пути свою книжку. Дни бегут, в отчёте по курсовой практике «дуб ль пусто». Начинаю настойчиво приставать к своей наставнице, но она имеет меня в виду. Ноль внимания, фунт презрения. И вдруг, уже почти в самом конце моей блестящей практики, бросает на мой стол три папки: переписывай, это моя дипломная работа, сдирай все подряд, никто проверять не будет. А это моя рецензия на твою работу. Все готово, довольна? Только не отвлекай меня больше и расстанемся друзьями. Жизнь по кругу движется, еще пересечемся когда-нибудь.

Зато на личном фронте наметилось оживление, и моя свобода, возможно, под угрозой. Галка влюбилась в курсантика из высшей мореходки, похоже, подруга глубоко запала. Такого за ней ещё никогда не замечалось. Но по какой-то непонятной причине или что-то случилось, вдруг их встречи прекратились. Галка в панике: как его найти? Мы сами привыкли крутить мальчишкам динамо, как хотели. А здесь, выходит, наоборот, и нам могут. Решено было не сдаваться и подрулить на танцы в «вышку». Может, что случилось с парнем, мало ли чего.

Знать бы только тогда, что это мои последние студенческие танцы. Её кавалера мы так и не встретили, зато меня пригласил танцевать паренёк с четырьмя лычками, значит, мой ровесник. Галка сразу его заметила, как его, рыжего, не заметить. Я поглядывала краешком глаза на его сияющую шевелюру, и меня раздирало коварство что-нибудь этакое загнуть. Ничего умного, однако, в голову не лезло, только обидная частушка: «Рыжий папа, рыжий мама, рыжий я и сам, вся семья моя покрыта рыжим волосам». Дальше просто неприлично.

Мы протанцевали весь вечер. Он был строен, как кипарис, хорошо сложён, лицо его при ближайшем рассмотрении было очень даже приятным, с задатками мужественности. Со своим несколько вытянутым подбородком он походил на американских или английских моряков, которых я видела в хроникальных кадрах времён Второй мировой войны. В мореходке, что в средней, что в высшей, встретить коренного одессита – это, конечно, большая редкость, учиться в них было престижно, вот сюда и съезжались ребята со всего Союза, те, кто с детства грезил романтикой моря. Юноша оказался эрудированным, целеустремлённым, чем и привлёк моё внимание. Подруга подшучивала: в моей коллекции женихов не хватало ещё только рыжего. «Галка, прекрати, не такой уж он рыжий, просто неудавшейся блондин», – злилась я, защищая своего нового знакомого, которого звали Стас. Так это прозвище «неудавшейся блондин» и пристало к нему.

Потом он мне признался, что первый раз за все четыре года учёбы пришёл на эти пляски, и то не по собственной воле. Их группу назначили в этот день дежурить, следить за порядком, чтобы никаких посторонних. Девушек столь строгое указание не касалось. Нас с Галкой Стас вычислил еще на КПП и не упускал из вида. Мы признались, что разыскиваем одного парня из «вышки», был и внезапно исчез, не случилось ли чего, Галка вся извелась, разыскивая его. «Любовь с первого взгляда?» – Стас хитро ухмыльнулся, подруга отвела глаза.

После танцев Галку посадили в трамвай, а меня, отпросившись у старшего, Стас вызвался проводить к самому дому. Мы стали встречаться, правда, не столь часто, один, максимум два раза в неделю. Он редко приходил на свидания в форме, ненавидел ее всеми фибрами своей души, хотя ему она очень шла. Мы целыми вечерами бродили, разговаривали, смеялись, и нам никогда не было скучно. Время стремительно пролетало, как одно мгновение, все мои прежние любовные страдания стали казаться такой детской глупостью. На себе чувствовала верность афоризма, что лекарство от любви – новая любовь.

Учеба на его электротехническом факультете ни в какое сравнение не шло с моей занятостью в «кредитке». От такой строгой дисциплины и жестких требований я бы мигом сбежала. Стас был аккуратен, упорно грыз гранит своей профессии, не в пример мне. Однажды, когда он примчался на свиданку после экзамена, Алка, которая, как мне показалось, была неравнодушна к парню, игриво попросила его зачётку. Бледная кожа на лице Стаса вспыхнула, что за проверка, а у меня дыхание перехватило. «Пожалуйста». Я бросилась наперерез, но сестрица успела вырвать эту темно-синюю книженцию из его руки. Алка сначала вслух произносила название предмета, а потом оценку. Чаще всего звучало «отлично». «Поздравляю, курсант Бел Озеров Станислав, с такими отметками вам место на «России», – улыбка на ее лице сменилась одобрением. Круиз на этом самом известном в ту пору нашем морском лайнере по Крымско-Кавказской линии, от Одессы до Сухуми, было неосуществимой мечтой, а попасть туда на работу практически невозможно.

Не знаю, Алкина ли глупая выходка с зачеткой повлияла, но в тот вечер Стаса словно подменили. Мы больше молчали, а если разговаривали, то на совершенно отвлеченные темы или перебрасывались ничего не значащими фразами, он даже не поцеловал меня на прощанье. Новый год я сидела дома, встречала, так сказать, в кругу семьи. Звали в разные компании, однако я отказывалась, до последней минуты ждала его появления, но бесполезно. Отсмотрела «Голубой огонёк» и завалилась спать. Проснулась рано и не нашла ничего лучшего, как раскрыть учебник по бухучёту.

Как можно запомнить почти сотню счетов или эти идиотские проводки, когда башку сверлит только одна мысль: почему он не пришёл? Подсмеивалась над Галкой, когда она, как угорелая, носилась за своим Витькой. А сама? Что делать? Ответ знаю наперёд: ничего делать не буду, как поется в песне, ничего никому не скажу. Как я правильно поступила, что не свистела о своей первой влюблённости. Прошла, как с белых яблонь дым, а поделись с кем-нибудь, насмешек бы не пересчитала. Со второй тоже выдержала, не растрезвонила всему свету по секрету. Я даже не знаю, что это на самом деле было. Как отличить просто привязанность и увлеченность от настоящего чувства? Да не хочу я быть в Стаса влюблённой, как будто бы зависимая какая-то. Всё кончено! Теперь только учёба. Мне двадцать один год, какие мои годы. Осталась последняя сессия, ближе к лету госэкзамены, торжественное вручение диплома. Получу куда-нибудь назначение и укачу в новую жизнь. Ещё пожалеет что меня потерял.

Я почувствовала, что засыпаю вместе с моими думами-размышлениями, но Алка, тихо подкравшаяся из-за спины, меня растолкала: где витаем, в каких об лаках любви? Смотришь в книгу, а видишь фигу. Выбрось все из головы, набивай ее этими счетами.

Она удалилась на кухню приготовить новогодний завтрак, но опоздала, там уже копошилась бабка, и нас ждали вареники с вишней и картошкой и лимонный пирог к чаю. Я с ненавистью захлопнула учебник. Как людям может нравиться эта профессия? Вызубрю эту муть, сдам и больше в жизни этим заниматься не буду.

Стас, как ни в чём не бывало, заявился через месяц. От него прилично пахло выпивкой. И сам он не совсем твёрдо держался на ногах. Мои как сбесились, чтобы его ноги в нашем доме больше не было. Я пыталась их успокоить, объяснить, мало ли что в жизни бывает, всё напрасно. Ну и черт с вами, мы со Стасом продолжали видеться, и не обязательно знать об этом моему женскому ансамблю, раз у них такое отношение к парню.

Весна в Одессе, это не просто время года, это нечто особенное, одесская весна. С ума можно сойти, вдыхая воздух, наполненный ароматом цветущих гигантских акаций. От них невозможно отвести глаза. Такая картина, как будто бы все одесские женщины красавицы оделись в воздушные белоснежные одеяния и закружились в вальсе. Так кружится голова у всей Одессы, и только лёгкий бриз с моря немного к утру отрезвляет людей.

У меня крышу несёт, каждый вечер бегаю на свидания, опаздываю к положенным одиннадцати вечера возвращаться домой. Мама с бабкой закипают, вот-вот взорвутся, Алка на их стороне. А сами же до упора, до полночи торчат на балконе, наслаждаются этим весенним великолепием. Ну, приду позже, ведь всё равно не дадут улечься спать, заставят ещё как минимум час взирать с ними на эту необыкновенную сказочную красоту. Я согласна, они правы: разве можно уснуть в Одессе, когда цветёт акация. А как хочется любить, а быть любимой ещё больше. Неужели, как я, подобные чувства в это время года испытывают все люди на земле? Лицо моё горит от поцелуев Стаса всю ночь до самого утра.

А здесь ещё представился такой случай, какой выпадает, быть может, раз в жизни. Галкины родители собрались на два дня в деревню, помочь собрать урожай. План созрел молниеносно: упросить маму, чтобы разрешила мне всего одну ночь переночевать у подруги, сжальтесь над бедняжкой, ей страшновато одной. На удивление, не только мама, но и бабушка, переглянувшись между собой, согласились. С одним только условием: никуда не шастать, сидеть дома. Конечно, дома, кто бы сомневался. Мы честно врали. Но как смышленая и вечная моя опекунша Алка попалась на эту удочку?

Такой шанс оторваться, не упустить же. Не успела за Галкиными родителями закрыться дверь, как мы начали готовиться к приему гостей, протерли бокалы и рюмки, вытерли пыль, в прихожей все прибрали. Стас обещал прибыть к семи вечера, прихватив с собой, естественно, товарища для Галки. Мы накрыли стол и стали ждать. Семь часов, никого нет, восемь – тоже. Вышли на балкон покурить. Я нервничаю, теперь Галка меня успокаивает, советует плюнуть и растереть: что ты в нём нашла, в этом рыжем, лучше нет, что ли, да очнись, вокруг столько шикарных парней! Ну и дальше в таком духе, а на «десерт»: не от большого ума вляпалась.

Звонок в дверь прекратил нашу перепалку. Галка побежала открывать, а я осталась на балконе, пусть увидит, что я страшно сержусь. Меня на самом деле уже прилично колотило: столько усилий и хитростей – и все насмарку. В коридоре послышался смех и звон бутылок. Стас заключил меня в объятия, стал целовать, от него разило выпивкой. О, дорогой и долгожданный друг, да ты пьян, и товарищ, которого прихватил с собой, тоже прилично подшофе.

– Девчата, извините за опоздание, я к тебе, Оля, заходил, хотел, чтобы мы вместе пошли к Галке, одной ведь скучно.

– Как заходил? Зачем? Мы ж договорились, вы прямо сюда катите.

Стас побледнел и выругался матом, что от него я редко слышала.

– Послушай, Оля, я тебя, по-моему спалил. Выпили немного с Сережкой, и совершенно забыл о нашем уговоре.

– Что? – взорвалась я. – Что спалил?

– Да спросил сдуру твою бабку: а Оля уже к Гале пошла? Фраернулся, ты уж прости.

Галка стала тоже нервничать, ей моё свидание могло принести неприятности. Одно успокоило нас: никто из моих родных не знал точно ее адреса. Новых домов понастроили до чёрта, все одинаковые, запутаться легче легкого. Ладно, была не была, где наша не пропадала, если что, как-нибудь выкрутимся. Мы уже уселись за стол, только подняли бокалы, как звонок в дверь. Все замерли, звонили настолько настойчиво, что не вызывало сомнения, кто жмёт на кнопочку. Галка вернулась из коридора бледная. В глазок она увидела мою маму и предательницу Лильку Гуревич. Я прижалась к двери и слышала, как Лилька убеждала тетю Аню, что она не ошиблась, это квартира Галки, а с той стороны дома у них балкон.

Ничего умней не придумали, как рвануть на выход со второго этажа. В кино так любовники убегают от своей пассии, когда вдруг нагрянет муж, не в шкафу же отсиживаться, это мгновенно раскусят. Решили, можно спуститься по виноградной лозе, благо она достаточно прочная. Мальчик Сережа, которого привёл Стас, мне поможет, и мы с ним, как ни в чём не бывало, пойдём навстречу моей мамочке и этой предательнице. Как только парень перелез через перила, на углу дома нарисовались мама и Лилька. Находчивым оказался Сережка, замахав руками, он стал орать: хватит лить воду! Сейчас выйду и с вами разберусь! А это мы с Галкой, когда еще ожидали кавалеров, от нечего делать полили цветы и на балконе и виноград под ним.

Воспользовавшись моментом, мы со Стасом пулей вылетели из квартиры.

– У твоей мамы не все дома, ты уже институт заканчиваешь, а боишься их, как малолетка, – выговаривал мне Стас.

– Это у тебя не все дома, зачем ко мне попёрся? Всю конспирацию нарушил. Да ещё выпивши.

– К тебе спешил, любимая. Давай топай, если выкрутишься, буду у Галки тебя ждать.

Я молча пошла навстречу своему позору. Мама, ни слова не вымолвив, наотмашь врезала мне по щеке, я даже не успела увернуться, развернулась и пошла быстрым шагом домой. Лилька еле нагнала ее. Как нашкодивший ребёнок, я ползла за ними.

Утром, дождавшись, пока мама с Алкой упрутся на работу я рванула якобы в институт, а на самом деле к Галке. Меня молча встретила печальная компания. Но и мое появление не принесло особой радости. Мы со Стасом выясняли отношения на балконе, а Галка с Сережкой пили кофе на кухне. Никто из них так и не прилёг, всю ночь спорили о происшедшем событии. Потом ребята вспомнили, что у них сегодня зачет по плаванию в бассейне СКА. У же на подходе услышали, как объявляют их фамилии в списке сдающих и номер дорожки, по которой они стартуют. Стас с другом спустились в раздевалку, а мы с Галкой потопали на трибуну присоединились к другим болельщикам.

Как мы с ней орали, когда наши кавалеры в плавочках вырулили на стартовые тумбы. Нас поддержали другие парни мореходы. Норматив был сдан, Стас финишировал первым. Как он сложён, его даже не портила чересчур светлая для одесситов кожа.

Вдвоём мы пошли к морю в Отраду, и на всём побережье были только мы одни. Видно, люди испугались прохладной, не по одесской весне, погоды. Какая-то тоска разъедала душу. Меня мучило плохое предчувствие невесть откуда надвигающейся, как сильный шторм, беды.

Потом он ушёл в море на практикуя, конечно, его ждала. Но когда Стас, такой смешной, худющий, вернулся и рассказывал о своём очередном приключении, меня просто бросило в жар. Это случилось в Варне, их выпустили в город, и они там хорошо вздрогнули, обрадовались, что «Плиска» дешевая, всего четыре лева за бутылку. Все вернулись на борт, один мой Стас всю ночь где-то промышлял, на подвиги потянуло парня. Как красочно он поведал мне, что, когда рано утром проснулся, услышал, как птички поют, розы вокруг цветут, то решил: ну, в рай попал. Небо отливает яркой голубизной, солнышко приятно припекает, шум какой-то, наверное, это волны мягко плещутся о берег, вроде живой. Встал и замер. Он проснулся в огромной клумбе посреди большой площади с круговым движением. В четыре ряда безостановочно двигались машины. Дорогу перейти невозможно. Отряхнулся, сразу отрезвел, поискал своих однокурсников в цветничке. Никого. Понял, что попал в историю.

Я смотрела на него и поражалась, он рассказывал об этом, как о каком-то необычном приключении или, того хуже, героическом поступке. А ведь за свое дурачество заработал гауптвахту как положено, больше его на берег не выпускали, мог ли выгнать из мореходки, но сжалились, дело замяли, кому нужны такие неприятности.

Этот второй звоночек прозвучал, как колокол, но я его не услышала или не хотела услышать, похоже, влюбилась и представляла себе эту историю, как смешной анекдот, юношеские шалости. Опять бегала к Стасу на свидания, прощальные поцелуи в парадной и все такое. В выходной поехали на 16-ю станцию Большого Фонтана к его другу, вернувшемуся из армии. Он тоже попал в ситуацию, которая меня поразила, когда Стас рассказал о ней. Это случилось на первом курсе института инженеров морского флота, куда его приятель Вовка поступил учиться. Дело было в новогоднюю ночь, гуляли в общежитии, веселились от души. Стас, изрядно перебрав, уснул на чьей-то койке, уточнять с кем, из скромности не стала. А Вовка, в стельку пьяный, закрылся с какой-то девчонкой в комнате, и они подрались, девочка, видимо, отбивалась от его настойчивого ухаживания. Ничего между ними не было, да и что могло произойти, когда кавалер в таком состоянии, но в общаге поднялся шухер и кончилось всё довольно печально. Сначала исключили из комсомола, потом из института, и загремел в армию. Там парню отбили почки и выплюнули калеку, комиссовали. Из всех друзей у Вовки один он, Стас, и остался.

На 16-й в магазине Стас купил бутылку водки. На мои протесты, только зло огрызнулся: отцепись, что я пойду к нему с пустыми руками?

Вова жил в собственном доме; когда мы объявились, засуетился на кухне, начал доставать из холодильника какие-то продукты. В общем, накрыли поляну, посидели, выпили, потрепались. Все, как обычно. Потом хозяин ушёл к себе в комнату, а Стас стал тащить меня в другую. На моё счастье или несчастье, кто его знает, громко залаяла собака во дворе, вернулись родители Вовки. Как его мама ругала Стаса и меня за компанию, когда обнаружили своего спящего пьяного сына. Откинула одеяло и заорала на всю округу: видишь, он весь обоссанный, ему нельзя пить, ты можешь это понять? Или у тебя нет сердца.

На меня она вообще никакого внимания не обращала. Я была в ужасе и бросилась напролом к калитке мимо громадного пса. До остановки чесала, не оглядываясь. Трамвая не было, наконец появился Стас. Злой, предложил пройтись на берег, попить пивка, раз так получилось неудачно.

Он так ничего и не понял, я не хотела с ним разговаривать. Мы сели в подошедший трамвай, на шестой я вышла, он поехал дальше. Всё, это конец. И прекрасно, что так всё закончилось. Больше он не появится. Домой идти не хотелось, понеслась к Лильке Гуревич, с которой к тому времени, как и говорила бабка, уже помирилась, склеили разбитый горшок.

– Лилька, со Стасом финиш, он пьет, я больше не могу это выдержать. Надо расстаться навсегда.

– А как же – с любимыми не расставайтесь. Все мужики пьют ты где-нибудь непьющих видела? – поразила меня своим спокойствием Лилька. – Тем более моряки, как из рейса возвращаются, так и не просыхают. Нашла чему удивляться. Мне бы так влюбиться, то ни на что не посмотрела бы.

Я уже и сама была готова простить своего рыжего, но на этот раз он вряд ли вернётся.

Последний семестр несся с бешеной скоростью. Уже и майские праздники прошли, Стас не объявлялся. Экзамены на носу, бегу на последнее подготовительное занятие через городской сад на Дерибасовской. А там, под стеночкой, открыли стеклянное кафе со столиками под зонтиками прямо на у лице. Его сразу облюбовали курсантики мореходных училищ, ведь мимо проплывает такое количество симпатичных студенточек из университета, нашего института и технологического пищевой промышленности. Только успевай забрасывать удочку, чем и занимались юноши, пребывавшие уже в полдень под газом шипучки или шампанского. Один только быстрый взгляд, и я улавливаю эту солнцем объятую голову. От ярких лучей она по цвету волос в золотой серединке – не полностью рыжая, но и не песочная, как у блондинов. Делаю вид, что в упор его не вижу, несусь мимо, однако Стас перехватывает меня, словно коня на скаку останавливает: привет!

– Привет, Стас, говорить не могу, опаздываю на консультацию, у меня выпускные. Пока!

Черт побери, что я делаю, какая кошка пробежала между нами, у меня был такой шанс, и я сама его отбросила.

Просидела на консультации как глухонемая. Другие какие-то вопросы задавали, мне всё было до фонаря. Интересно, он дождётся меня на обратном пути, я ведь хочу, чтоб дождался. Скорее бы эта тошниловка закончилась. Перед глазами возникло его лицо. Почему не остановилась? Кому, спрашивается, нужен мой выпендрёж? Идиотский характер, сама себя ненавижу.

Несусь обратно, у ступенек в городской садик перевожу дыхание и топлю скорость, будто давлю на тормозную педаль, до полной остановки. Курсантов ещё больше прибавилось, но золотистой головки среди них нет. Зато слышу радостный голосок Галки. Сидит моя красавица со своим Витькой и с девчонками из иняза.

– Олька, а здесь твой Стасик где-то торчит. Объявится, если не слинял. Сегодня он в форме, хорошо в ней смотрится. Как Жан Маре. Присаживайся с нами, что-нибудь будешь? Мы по коктейлю заказали.

– Какой будешь! У меня последний экзамен, я пошла.

Страх перед экзаменами выбил из головы все душевные муки. Неделю назад политэкономия, позавчера анализ хозяйственной деятельности, еще спихнуть бухучет – и все. Неужели в моей жизни всего этого не будет больше? Какое счастье!

Иду опустошённая, как выжатый лимон. Вдруг чувствую, кто-то сзади меня догоняет, нежно берет за локоток. Стас! Он действительно красавец в своей форме. Я понимаю, почему он ее не носит. В ней не выпьешь, можно налететь на патруль, опять тогда неприятности, как после Варны. У говорил, паршивец, выпить шампанского, и этот бокал на пустой желудок так ударил по мозгам, что только и могла странно так хихикать. Стас затащил меня с улицы в какую-то подворотню, прошмыгнуть незаметно не удалось, дядька, наверное, дворник, разорался на всю глотку: совсем стыд потеряли, целуются средь белого дня. Только в полночь вся истерзанная, прокуренная и прилично набравшаяся я заявилась домой. Наврала, что в общаге отмечали день рождения парня из параллельной группы. Сошло. Как всегда, после любой дозы спиртного пришлось пообниматься с унитазом, но это уже мелочи жизни.

К последнему экзамену по бухучету готовилась с особой тщательностью. Этого предмета боялась больше всего. Волновалась, срывалась на домашних, особенно на бедной бабке, все вокруг мне мешало, нервировало. Накал страстей понижала Алка, она взвалила на себя роль экзаменатора и раздел за разделом проверяла мои знания. В общем, пронесло, сдала этот ужасный бухгалтерский учёт.

Стас все эти дни меня не отрывал от последних институтских забот, я даже соскучилась, и когда наконец встретились, охотно приняла его предложение пойти на свадьбу к его сокурснику куда-то на Молдаванку. Мне как раз к окончанию института пошили такой красивый, бледно-розового цвета со слегка сиреневым оттенком костюмчик, с Алкой купили английские лодочки, полный отпад.

Свидание я назначила ему возле нашей общаги. Так мне было удобно, своей группой, мы обсуждали, как лучше провести выпускной вечер, чтобы запомнился на всю жизнь, собирали деньги на сабантуй, уложиться бы только в наш скромный бюджет. Из окна я увидела выскочившего из троллейбуса Стаса. Мы купили цветы. Товарищ Стаса Серёжка, ещё при поступлении в «вышку» сразу стал с этой девочкой встречаться, практически у неё жить, поскольку был иногородним. Ну и подрастающий животик подтолкнул молодых расписаться.

Все в городе знали, что невесты двух районов Одессы – Молдаванки и Слободки пользуются особенной популярностью у курсантов «вышки». Ездить далеко не надо, провожаться удобно, всё под боком. Я сразу поняла, что мать этой располневшей невесты всех ребят знает по именам и называет: мои сыночки.

Как только мы появились в воротах, на нас со всех сторон набросились какие-то тётки и дядьки с полными бокалами вина на подносе. Пришлось выпить, все требовали до дна, иначе счастья молодым не будет. Меня рассматривали буквально в упор, все кто сидел за столом, стоял. Особенно оценивающий взгляд был женщины, которая нарезала хлеб, при этом она еще перемигивалась с матерью невесты. От такого повышенного внимания к своей персоне меня сковало. Все подвинулись, уплотнились, нам поставили чистые приборы и опять налили по полной.

Столы накрыты были во дворе буквой «п», подсчитать гостей не представлялось возможным. Одни стояли, другие куда-то исчезали в каких-то калиточках, проёмах дверей. Я так поняла, что бракосочетание было ещё утром и уже целый день отмечают это событие. Севший рядом со мной отец невесты пытался объяснить, кто есть кто, потом начал говорить о том, «шо эту комнатку они только сейчас достроили для молодых. Все хлопцы помогали, дружные ребята, уже четыре года ходют до нас, как к себе домой. Ты не переживай, шо сделать, не ревнуй, он же тебя выбрал. У кого из хлопцев не бывает. Ты выпей, не переживай».

Я сначала не поняла, о ком и о чем он говорит. Кого ревновать, кто меня выбрал? И вдруг до меня дошло, как до жирафа, это он ведь о Стасе. Так вот почему он временами пропа дал, и на Новый год я его зря прождала. Шерше ля фам. Ищите женщину Неужели это свидетельница со стороны невесты?

Стас бесконечно чокался с ребятами и со всеми родственниками, закусывая всем подряд, а мне на тарелку мой сосед от щедрот своей души навалил расплывшийся холодец, салат оливье, противно называя его «оливэ», ещё огромные голубцы. Всё у него падало из рук Я так боялась, что он мне посадит сейчас пятна на мой новый костюмчик.

– Так ты кушай, мы ж кабанчика специально к свадьбе нагуляли, – он никак не мог угомониться. – Я ж плакал, когда пришлось заколоть. Спробуй колбаски домашней, ты ж такую сроду не ела. Вы, одесситы, всё к магазинному привыкли.

Паразит Стас подмигнул мне: потерпи, скоро отстанет. А что оставалось делать, как не терпеть? Но еще немного, и я стала толкать Стаса: я сейчас уйду или уйми этого дядьку, он меня уже так достал.

«Теперь свидетель танцует со свидетельницей, просим!» – кто-то громко рявкнул на весь двор со стола, где сидели молодожены, наверное, тамада. Мой сосед, положив мне на плечо руку стал толкать Стаса: шо, свидетель, сидишь, иди танцуй, вас с Ленкой зовут. Стас поцеловал меня в щёчку: я сейчас, и пошел за свидетельницей, но ее нигде не было. Ага, все верно, это та самая девушка, о которой отец невесты намекал. Стас, не найдя партнершу, немного растерялся, еще раз оглядел столы и стал протягивать ко мне руки. Радуясь, что наконец я освобожусь от своего соседа, воняющего потом, как его прирезанный кабанчик, я рванула к нему.

Первый раз в жизни я вообще так танцевала, полностью прижавшись друг к дружке, все время целуясь. В голове моей всё звенело и играло. Потом он потянул меня на крышу сарайчика. Как мы не зацепили электрические провода, я до сих пор не знаю. Стас уверял меня, что это он сам всё придумал, чтобы во дворе светло было. Потом на крышу потянулись другие гости. «Вот сволочи, другого места, что ли, нет. Давай смоемся, я знаю куда», – он потянул меня за руку, помог спрыгнуть, и я даже не заметила, как мы очутились не пойми где, не то это был сарай, не то комната. Стас на здоровенный крючок закрыл дверь и стал ко мне приближаться, завалил на тахту зажатую по бокам грязными узлами, пахнущими плесенью. Мне стало мерзко, не по себе: эта вонючая постель, совершенно пьяный Стас. У меня внутри что-то сработало, я с силой его оттолкнула: не смей ко мне приближаться, я тебе не твоя бывшая свидетельница.

– Да ладно ломаться. Или сейчас, или никогда! Пока не закончу мореходку, жениться не собираюсь. Не рассчитывай. Ложись и не рыпайся или давай отсюда. Я из-за тебя со всеми и так разругался.

Вдруг свет погас. Я в потёмках старалась отыскать этот проклятый крючок, ломая ногти. Сорвала всю кожу на руке, пока открыла. Вернулась к своему столу, схватила сумочку и, не обращая ни на кого внимания, кинулась к воротам.

За ними кто-то стоял, я слышала, как они присвистну ли мне в след. Я неслась, не разбирая дороги, в полной темноте. Ее разрезал свет фар приближающейся машины. Я буквально бросилась ей навстречу. Это оказался милицейский уазик.

– Ребята, умоляю, скажите, как поскорее выбраться отсюда, какой-нибудь трамвай здесь поблизости ходит?

Растерянный вид и зареванное лицо заставили милиционеров, когда они усадили меня на заднее сиденье, подробно поинтересоваться, что со мной случилось, как зовут, где живу.

– Вас кто-то обидел?

– Никто не обидел, сама сбежала со свадьбы. Ненавижу всю эту компанию. Если можно, до 6-й Фонтана довезите.

– Не получится, девушка. Нам район патрулировать. До вокзала добросим, а дальше уж сама на трамвае.

– Тогда к Леониду Павловичу на улицу Ленина, вы же с Ильичёвского района?

Оба милиционера от моей просьбы опешили. Водитель включил внутренний свет и пристально посмотрел на меня, второй даже фонариком посветил.

– Вот это номер, чтоб я помер. Вы што, его знаете?

– Да! Это мой родной дядя.

– А на шестой Леонида Павловича мать живёт.

– Это моя бабушка Пелагея Борисовна.

– Так куда вас везти?

– На шестую.

По дороге милиционеры еще раз переспросили, что же все-таки произошло и надо ли навести порядок с моими обидчиками? Я возразила: у них кишка тонка, чтобы меня обидеть, и попросила, чтобы они ничего Леониду Павловичу не говорили, я туда случайно попала, по глупости.

Водитель развернулся ко мне лицом: надо бы, девушка, поосмотрительнее быть, вот от таких случайностей и выходят разные неприятности. Не волнуйтесь, дяде ничего не расскажем. Всё приехали, Коля, проводи до самой двери.

Коля подал мне руку, помог выйти из машины.

– У вас во дворе кран есть? Так вы бы умылись, прежде чем домой идти, я подожду, – посоветовал он.

Роман со Стасом окончен, так я считала, анализируя его поведение. В нём сочетались два совершенно разных человека: умница, симпатяга, когда трезвый, и совсем другой, когда выпьет. У него омерзительно тогда подгибаются коленки и становятся такие противные мутные глаза. Словом, забыть раз и навсегда, отдохнуть с месяц и собираться ехать по распределению в солнечную Молдавию.

Но ровно через неделю Стас заявился прямо к нам домой. Мы вместе с Леськой собирались на пляж, а потом ещё куда-нибудь рвануть. Его появление было настолько неожиданным, что я растерялась. Леська тоже смутилась, когда я их стала знакомить. Стас внимательно оглядел ее и спросил: не та ли это Леся, которая в институте связи учится? Я тебя узнал.

– И я тебя тоже, – Леська нахмурилась и резко направилась к двери. Наши планы накрылись медным тазом – ни пляжа, ни гульки.

Устраивать допрос при бабке не хотел ось. Я попросила Стаса выйти в коридор, сама переоделась, и мы вышли на улицу. Стас шёл быстро впереди, я, получалось, его догоняла. Внезапно он остановился, схватил меня за плечи и стал тормошить: откуда ты знаешь эту Лесю?

– Мы с ней подруги со школы, с восьмого класса. Талантливая девочка, во всём с неё стараюсь брать пример.

– Вижу, и ты такая же.

– Какая? Можешь по-человечески объяснить?

– Это она!

– Кто она? – я так разозлилась, что, не стесняясь, на всю у лицу завопила: – Ты ненормальный, сумасшедший, пить надо меньше!

Стас вплотную приблизился ко мне и по-змеиному зашипел:

– Ты Вовку с 16-й помнишь? Так это твоя Леся ему устроила. Недотрога. Из-за нее парня выгнали. И ты такая же. Ненавижу! Сначала глазки корчите, а потом мстите.

Я уже сама не выдержала:

– Да иди ты сам к чёртовой матери! Дуй в эти вонючие сараи к своим подружкам с Молдаванки. Пей с ними самогонку, тебе там самое место.

Как я ненавидела себя в тот момент, проклинала, что опять вляпалась в дерьмо. Когда же у меня заработают мозги, не маленькая ведь, дедушка в мои годы в Первой мировой войне два Горгиевских креста заслужил. Завтра же у Леськи все разузнаю, что там с этим Вовкой, этот алкоголик внятно ничего не объяснил, как с цепи сорвался. В голове была сплошная мешанина, одна мысль выбивала другую. Почему я должна страдать? Почему не могу встретить нормального парня, их столько за мной увиваются, а мне психи недоделанные нравятся! Он не прав, он меня совсем не знает. Если бы знал, как я его люблю!

Вдруг вспомнила, как на каких-то посиделках у Леньки мама говорила, что в нашем роду женскому полу не светит счастье. И правда, отчего такая несправедливость. Сколько лет уже Юра Воронюк сватается, дома все уши прожужжали: иди за него, мы не против. Они не против, а я? Нет, это счастье не для меня, лучше удавиться заживо.

Я, лежа на диване и закрыв глаза, пыталась заставить себя успокоиться. Хватит, возьми себя в руки, но не смогла. Изнутри распирала ненависть. Я тебе, Стас, не половая тряпка, об которую ты, когда захочешь, можешь ноги вытереть, а потом за ненадобностью и саму тряпку выбросить. Как противно! Забыть! Нет, поскорее уснуть и больше в этот мир не возвращаться. Пусть душа летит высоко в небо, к звездам.

Никогда не думала, что астрономия такая интересная наука. Как Стас увлекательно рассказывал мне о звёздах, о планетах. Столько легенд придумано о них, как о богах или людях из будущего. И я тоже лечу сейчас туда, только об этом никто не знает Это моя тайна. Я напрягаю своё тело до хруста во всех суставах, главное вытянуть носочки на ногах, прижать руки плотно к телу. Интересно, звёзды, когда я к ним приближусь, обожгут меня? Или они холодные, безжизненные, как теперь я вся. Где земля? Что я переживаю, она больше для меня не существует, и мне совсем не страшно. Вокруг темно и тихо.

– Оля! Олька, проснись! – где-то далеко, далеко слышу голос сестры.

Меня расталкивают, бьют по щекам, обливают водой. Воет Дружок, надо мной склонились бабушка с мамой. Родные мои, отчего у вас такие обезумевшие лица? Я обалденно смотрю на них и не могу ничего понять. Мама растирает мои омертвевшие ноги, они просто онемели и теперь покалывают, согреваясь. Тело всё дико болит, голова раскалывается. Что они все от меня хотят? Так хорошо было, зачем они мне помешали у лететь? Как опять от них всех сбежать?

Алка сидит рядом, расчесывает мои волосы, гладит, целует: ты как, детишка? Как ты нас напугала этим стоном. Ты глупостей никаких не наделала? Скажи!

Я знаю, она меня очень любит, и от этой её любви я уже задыхаюсь.

Все родственники только и твердят, сколько себя помню: если бы не Аллочка, не жить тебе, Олька, на белом свете. Ты родилась в такое тяжёлое время, голод, разруха. Мама на целый день уходила в поисках куска хлеба, а тебя оставляла на десятилетнюю Алку На Коганке её так и называли – «маленькая мама». Сидит на полянке, сама «шкелетик», тростиночка, а тебя с ручек не спускает. У других старшие у малышей заберут и сами съедят, а твоя сестричка даже к тому кусочку хлеба, что мама для неё оставит, не притронется, все тебе. Вот характер!

Мама придёт поздно, а Аллочка ждёт её, и кусочек хлеба в полотенечке так и не развёрнут. Ее ругают, что не съела за целый день, а она поднимет свои синенькие глазки и скажет: мамочка, а вдруг ты ничего бы не принесла, чем тогда завтра Оленьку накормить?

Вот такая у меня сестра, личной жизнью ради меня пожертвовала. И я, выходит, теперь ради неё тоже обязана своей личной жизнью пожертвовать.

Алка продолжает меня целовать, обнимает, шепчет: пройдёт, детишка, всё пройдёт, мы сильные, прорвёмся. Будешь кашку кушать? Тёпленькую, реденькую. Она меня кормит, помогает подняться, провожает в туалет.

Леонид Павлович привёз врача, какого-то светилу, тот задавал непонятные вопросы, стучал молоточком по рукам, ногам и водил им перед глазами.

– Нервишки не в порядке, сильное перенапряжение, стресс. А что вы хотите? Выпускные экзамены, веса набрать бы не мешало, истощилась наша юная леди. Ну и индивидуальные особенности молодого организма, все по-разному развиваются. Замуж выйдет, родит, и всё пройдёт.

Доктор еще долго что-то советовал, а у меня внутри разрастался протест. Никого и ничего не хотела видеть и слышать. Всё кончено. Очухаюсь и уеду, куда глаза глядят, навсегда. Дружок мой, рыжая дворняга, лижет мне руки и ноги. Зачем ты завыл той ночью, всех поднял на ноги? Я ведь так далеко от всего этого была, как ты почувствовал? Ты единственный преданный до конца мой друг. Пописываешь от счастья, что я жива и тебя глажу? Глажу и молча плачу.