В Одессе, когда зацветает абрикос, обязательно ударяют морозы, да такие зверские. Жаль цвет, который пожухлый валяется в пыли. Однако проходит несколько дней, и вдруг деревья опять пробуждаются к жизни и начинают цвести по новой. Удивительное явление, но на этот раз хоть и цвета мало, зато он более крепкий и приносит плоды. Природа позаботилась и припасла на всякий случай спящую почку. Так и в человеческой жизни происходит.

Вдруг, как ни в чем не бывало, отзвонилась Москва. Опять я стала деткой, опять пустые, ни к чему не обязывающие разговоры. Тоска в душе, казалось, навсегда поселилась. Но воспоминания приятно проведенных дней, желание увидеть еще хоть один раз этого человека победило. Лилька бушевала, она не могла понять, как можно вообще иметь что-то общее с этим прожженным циником, насмешником, бабником и вообще москвичом. Как ей объяснить, что я такая же, как и все, просто баба, ищу в жизни счастья, а мне жутко не везет, обходит оно меня стороной. Ну, была бы страшилой, от которой все отворачиваются. Вроде нет, мужики обсыпают комплиментами. Может, из-за непонятной упертости, моего несносного характера (и кличка «Мегера» – в «десятку», которую я выбивала в тире). Может, мне не дано богом разглядеть в человеке того самого, единственного (потом, если не сложится, ошиблась, можно поменять)… Но, в любом случае, мне так не хочется, чтобы было, как у остальных женщин в нашем роду. И пусть только эти, даже пустые слова в телефонной трубке, пусть обман, все равно, как приятно его слушать:

– Детка, я сейчас представляю твое лицо, ты улыбаешься мне, и мы в обнимку танцуем в Архангельском. Помнишь?

– Помню.

– Раз так, надо повторить. Когда приедешь, нет, лучше вернешься, когда? Я все время только и делаю, что вспоминаю наши поцелуи. И сейчас целую и жду.

Трубка вешалась на рычаг, и романтика превращалась в обычную прозу бытия. Опять эта проклятая закладка на зиму, эти партийные пурицы, которым все по фигу, хоть трава не расти, но сделайте так, как они желают. Сейчас, в сию минуту, а что будет завтра, их не заботит. Не волнует, что мы заранее терпим убытки, выплачиваем процент банку за кредит и так далее, так далее. Это наши проблемы, а их хата с краю. Еще настаивают, чтобы Лемешко оформил их пьячуг на материально-ответственные должности.

На меня напал такой психоз; я уже не сомневалась, что следующее уголовное дело гарантировано. Мы уже с Лилькой и так и этак, по-всякому тысячи раз проигрывали разные варианты моего ухода от этого дела. Сколько я скандалов закатила директору – и тет-а-тет, и при этих новых сотрудниках-прохиндеях из номенклатурного партийного списка. Нашли себе, суки, золотую жилу на ровном месте. Они, видите ли, несут ответственность за наши аферы. В отделе у нас появилась новая старшая экономистка, тридцатилетняя жена военного с высшим образованием. Ее определили заниматься трудом и заработной платой. Женщина сообразительная, ничего не скажешь, в курс дела вошла быстро, не комплексовала ни по каким скользким делам. Все проверить после нее, химичит или нет, естественно, было невозможно, только беглым взглядом и сравнительным анализом.

– Ольга Иосифовна, я вижу, вы вся на нервах, да не переживайте, не принимайте близко к сердцу, – за очередным в конторе небольшим сабантуем пыталась успокоить меня новая сотрудница, – знали бы вы, что в воинских частях творится, еще не такие дела делают, и ничего. Главное, чтобы командование было довольно и новые звездочки на погоны без проволочек давало.

Я выпалила:

– А потом что? Когда проверят?

– Кто там проверяет? – усмехнулась она. – Все довольны, все шито-крыто: солдаты молчат, рады, что дожили до дембеля, а для офицеров каждая звездочка – перевод дальше по службе.

Мы с Лилей Иосифовной только переглянулись.

– Раз вы такая смелая, я предложу создать под вас самостоятельный отдел труда и заработной платы, и отвечайте за все, – я начала заводиться.

– Опоздали. Я уже переговорила и с директором, и с Лемешко, они не против. Снимем с вас груз ответственности, раз он вас так тяготит.

После работы поехали домой к Лильке на Черемушки перетереть ситуацию. За бутылочкой болгарской «Плиски» перебрали все возможные варианты. Почему Степаненко от меня скрывает, даже не намекнул. С одной стороны, этот вариант меня вполне устраивает, не буду голову класть на плаху за самый опасный участок на нашем предприятии. С другой, по закону он все равно остается подо мной, я его куратор. Когда добили коньячок, пришли к выводу, что такой отдел нужен при всех обстоятельствах, а в приказе о его образовании буду настаивать, чтобы в конце обязательно была строка: контроль и ответственность за деятельностью нового подразделения ложится исключительно на директора.

Чем со мной вступать в перебранку (себе, очевидно, дороже), Степаненко, даже не прочитав мною подготовленный текст, подмахнул его. Я быстро сделала с него несколько копий (старая школа!), одну из них подшила в папку наших документов, предварительно расцеловав.

– Ты что, сумасшедшая, грязную бумагу облизываешь? – истошно заорала моя подруга.

– Замолчи, иди сюда, читай. Этот хрен подписал приказ, не глядя.

Лилька только пожала плечами:

– Они развязали себе руки полностью. Теперь будешь писать объяснительные по поводу перерасхода фонда зарплаты, это я тебе гарантирую.

– А почему я?

– Да потому что эта новая начальница подпишет все, что ей принесут, за мзду. Ты ее видишь на рабочем месте? Носится целый день по складам, сумку набивает, потом ее через забор, и, чистенькая, улыбаясь охране, идет домой. Теперь, Оля, премию не увидим, как собственных ушей и твой курносый нос без зеркала. Попомни мои слова.

– Посмотрим, – сказала я и подумала: «Может, мы поспешили с этим приказом и промахнулись. Нет, не дам этой падле воровитой развернуться».

В очередной выходной я проспала до полудня, наверное, спала бы еще, но разбудил писклявый лай Капки, она «завтракала» на кухне и пищала от радости. Этого малюсенького щеночка-девочку из породы королевских пинчеров нам подарил мой дядька и бабкин сын Леонид Павлович. И, тем самым, скрасил бабке жизнь после смерти беспородного Дружка. Капка досталась ему бесплатно, поскольку папашей этого чада был любимый Ленин пинчер, пройдоха Джимик. Кушать самостоятельно она не могла или не хотела, и бабка ее выкармливала с рук. Да, видно, так увлеклась этим процессом, что стала просто издеваться над несчастным животным. Каждое утро она насильно, по чайной ложке запихивала в Капку манную кашу.

Моя напарница по «манному» несчастью сначала сопротивлялась, а потом, как и я, сдалась и послушно открывала пасть. Нужно было только видеть эту сцену. Сидящая на табурете бабка у стола держит вырывающуюся несчастную псинку, обвязанную специально пошитым с прибамбасами слюнявчиком, похожим скорее на смирительную рубашку. Я в этот момент вспоминала, как смеялся надо мной весь класс, когда я приходила в школу в чем-то подобном.

Когда блюдце с кашей было съедено, Капка отпускалась на волю. Что с ней делалось?.. Несчастное животное носилось по квартире, как угорелая, обтирая мордочку о ковер на полу. От счастья свободы она немного сикала, фыркала и даже срыгивала. Это представление можно было наблюдать трижды в день, ничего не менялось, менялся только ассортимент блюд. К своему первому дню рождения Капка напоминала надутый детский воздушный шарик, а не ту крошечку, которую за миниатюрность мы назвали Капелькой.

Освободившись от завтрака, Капка уселась ко мне на коленки и стала лизать подбородок.

– Капочка, тебе привет от Михаил Григорьевича, – прошептала я ей на ушко. Какие умные глазки у этого малюсенького существа. Любование прервала бабка, она пришла проверить, не мучаю ли я малышку.

– Олька, а когда ты к Светке Барановой в Германию поедешь?

– А зачем, я только недавно была?

– Капке новый поводок с ошейничком нужен, как у собачки генеральши из соседнего дома. Я ее спросила, где купила, она мне так, с пренебрежением: Пелагея Борисовна, такие только за границей продаются. Со старым мне за Капкой уже трудно угнаться, уж больно шустро бегает. Еще украдет кто, или большие собаки загрызут. Я тебе дам денег с пенсии.

Привези, хорошо сказано. Бедная бабушка, как тебе сказать, что я боюсь даже заикнуться, что Светка мне приглашение прислала. Лилькина на базе должность – тьфу, какой-то старший экономист, и то ей не дали визу, и куда – в Болгарию. А уж мне тем более отказ как пить дать светит, явно моя фамилия у них в черном списке, где все наше начальство. А что я раньше времени бзигую, отдам документы на оформление, у меня с Купцовой, начальником отдела виз, вроде бы сложились неплохие, почти дружеские отношения. Заодно и проверю, как обстоят мои дела с этими организациями. Теперь я не связана по рукам и ногам с заработной платой, с нарядами и прочим дерьмом. Даже как-то неловко чувствую себя. Столько свободного времени появилось, обедаю, как все, в отведенные часы, и еще остается поболтать по телефону, правда, жаль, что особо не с кем, журнальчики с модой перелистать. Лафа. Уезжаю с работы по звонку, и мне до сраки, выгружены ли вагоны и кому за что заплачено. Меньше знаешь, лучше спишь.

Удивительно, но тревоги мои оказались напрасны, без проблем мне выдали визу. Только ехать в Германию мне совсем не хочется. Нет, почему же не поехать, а на обратном пути можно случайно оказаться в Москве. Даже Мишкина мама интересовалась у Лильки, что я из себя представляю. Засомневалась, уж не из женщин легкого поведения (она высказалась более категорично – шлюх, а иногда проскальзывало – б…ей) девица, которая прилетала к ее единственному сыночку. Взбесив этим свою племянницу, которая ей по-свойски парировала:

– Сонечка, это ваши бл…и москвички тучами налетают к нам шляться. Оля моя подруга и из хорошей семьи. Мишка ей совсем ни к чему, она человек серьезный, а мой братец разгильдяй, распинался тут, когда был с Юркой Котелевским на ралли, что – какой там у вас есть бор? Серебряный? – так вот, он чуть ли не весь его поимел со своими дружками, такими же бл…ми.

Я догадывалась, что не весь разговор она мне передала. Но какое это имеет значение. Мне же хорошо по большому счету было с ним в Москве. Интересно. Там другая жизнь, другие люди и, думаю, другие отношения. Хотя почему другие? Такие же, как и везде. Разница лишь в том, что либо есть любовь и уважение, либо их нет. Почему я о нем постоянно думаю? Вспоминаю, как мы были в Архангельском, как целовались. Зачем только я отбивалась ночью на этом чехословацком диване, крепость сооружала, тоже мне, строительница хренова? Теперь бы я такой глупости не сделала. К сожалению, ничего не вернуть, хотя, может, попытаться. Нет, подожду, пусть он первым сделает шаг. Но ведь он уже сделал – опять звонит. Кому сказать – живу теперь только его звонками.

– Ольга, где ты там витаешь, отвлекись, нам завтра нужно разослать планы реализации по месяцам, – растормошила меня подруга, больно дернув за плечо. – Знаю, бред сумасшедшего, но требуют.

– Сами пусть делают, если такие все умные. Меня теперь нет ни в одной комиссии, боятся включить, – вырвалось у меня.

Неужели мне так подфартило? Игнорируют мою личность по полной программе. Хоть бы до конца этого проклятого сезона так игнорировали, только спасибо сказала бы. А вдруг директор боится, что я его заложу, тогда совсем дурак. У него теперь молодежная команда, с ней и колупайся, уважаемый Владимир Алексеевич, с ветерком проводи время после работы. Бог в помощь. А ему – бац! – заявление на отпуск.

Почти без проволочек он подписал его, но всего на две недели, чтобы обязательно к отчетности в конце декабря вернулась.

– Так вы ж прекрасно без меня справляетесь, у вас теперь столько советчиков, петух клюнет – они вывернутся, ушлые ребята, – опять расшила я свой прелестный ротик.

– Хватит, Ольга, дурить, – директор полез в тумбу стола, достал бутылку какого-то импортного вина. – Не грех выпить за твой отдых. В Одессе будешь или куда уедешь?

– Уеду. Подальше от вас всех.

– Ну, дывчина неугомонная.

Итак, впереди Берлин. Подготовилась я по полной программе. Наученная горьким прошлым опытом своего путешествия, купила билет с пересадкой в Киеве. Подруга здесь же подсуетилась с передачкой для киевских родственничков. Никакого труда для меня это не составляло. Поезд прибывал в Киев рано утром, а на Брест и Берлин уходил поздно вечером. С Киевом у меня много чего связано; отдам посылку, прогуляюсь по Крещатику не спеша, вспомню безмятежные дни своего киевского студенчества. Заодно и познакомлюсь с родным Мишкиным дядей, братом его мамы. Так и поступила: сдала свои вещи в багажное отделение и с двумя тяжеленными сумками на такси помчалась на улицу Жилянскую, что напротив стадиона Хрущева.

Меня очень приветливо встретили, усадили попить чаек с дороги. Стали расспрашивать о своих одесских родственниках, больше о Лильке и ее старшей сестре Милке. Одной уже тридцать шесть, другой за сорок, а вот личная жизнь не складывается, на горизонте никого.

– А вы замужем? Нет? Это все от чересчур больших претензий теперь у вас, девушек, – Мишин дядя подвел итог. – Институт закончили и носом крутите. Тот не подходит, этот. А раньше за кого выдадут, за того и пойдет, и все нормально жили.

Черт меня дернул ляпнуть, что мужчины тоже в холостяках застревают, например, ваш племянник московский.

– Вы знакомы с Мишкой?

– Да, Лилька нас познакомила, когда он был проездом в Одессе, они с приятелем в каком-то ралли участвовали.

Дядька махнул рукой.

– С ним уже все в порядке, не сегодня-завтра женится. Моя сестра долго была против, у его зазнобы есть ребенок. Но теперь сдалась. Я ей говорю: не лезь в их жизнь. Девушка из Ленинграда, я ее видел, мне лично она понравилась. Татьяной зовут.

Что еще говорил этот седовласый морской волк, капитан какого-то ранга, я не слышала, в голове только стучало: «Итак, она звалась Татьяной». Допив чай, я поблагодарила гостеприимных хозяев и выскочила на улицу. Можно было, как советовал Мишкин дядька, по Жилянской выйти прямо к вокзалу, но до отхода поезда еще было достаточно времени, и я решила опять прошвырнуться по Крещатику до конца, до Владимирской горки и спуска к Днепру, потом вернуться и по бульвару Шевченко уже идти на вокзал. Не то что Киев меня привлекал, хотя, конечно, красавец город, думала, так скорее успокоюсь. Сначала шла, вглядываясь в витрины магазинов, даже из-за интереса заглянула на Бессарабский рынок, сравнить с нашим Привозом, а затем внезапно почувствовала, что двигаюсь, словно на включенном автомате, ноги сами несли меня, душили слезы. Ничего не помню, все как в тумане, как села в поезд, как в Бресте проходила таможню и пограничников, как отцепили наш вагон и прицепили к другому составу и переставили с колеи на колею. Даже в Варшаве не вышла на перрон, продолжала лежать на полке, как бревно. Перед Берлином забежала в туалет, наскоро умылась и стала у окна, в которое хлестал сильный дождь. «И дождь смывает все следы… Дождь смывает все следы… Итак, она звалась Татьяной», – молотом отдавалось в голове.

Меня встретил Райнер, Света болела, сильно простудилась, я тоже где-то поймала насморк, нос заложило.

– Побудь дома, а то на гнусной берлинской погоде добавишь, – посоветовала подруга. Так и провели мы с ней почти всю неделю в полном откровении, не выходя из дома: я ей свои сердечные тайны, она мне – свои. У нее такое прекрасное лицо, такие добрые светлые глаза, как она успокаивала меня. А Райнер? Чудо парень. Тактичный, приветливый, порядочный. Они так нежно ко мне относились. Настоящие друзья, хоть в этом повезло в жизни. Когда наконец почувствовали себя лучше, пробежались со Светкой по магазинам, накупила подарков, Капку, конечно, не забыла, везу ей ошейник ярко-красного цвета, так что не горюй, любимая бабуля, не у одной генеральши теперь будет такой.

Срываться в Москву желание теперь отпало. И хорошо, не надо суетиться, менять билеты, лишняя морока. Так и пробыла до конца весь свой отпуск в Берлине. Когда вернулась, выяснять отношения с Москвой я отказалась. Лилька порывалась мне рассказать, как Мишка орал на дядьку, что у того недержание мочи и прочие мансы, но это меня больше не колыхало. Все-таки я была права, когда с этим прохиндеем москвичом не допустила ничего лишнего. Пусть новую галочку поставит на ком-нибудь другом.

Каждый вечер меня ждала освободившаяся после старшей сестры тахта с кроссвордами, книжками и пасьянсом. Если бы еще не приходили повестки в суд в качестве свидетеля, то вообще все было бы до фонаря. Очередной новый год встречали с Лилькой вдвоем в ее однокомнатной кооперативной квартире на Черемушках. От скуки воспользовались тем, что дали наконец в честь праздника горячую воду, намылись в ванной, потом перемешали шампанское с водкой и гаванским ромом и задрыхли.

На работе меня, кроме Лильки, встретили без особого энтузиазма, опять начали включать во всякие контроли. Взялась пересмотреть все документы за мое отсутствие – и ахнула. У нас, оказывается, и разного товара, той же капусты, навалом, некуда девать, и одна машина по три ходки в день делает, развозя все это по точкам. И этот «навал» – про небольшую горку отходов вместе с тарой и мусором. Да чтоб меня расстреляли, чтобы машина по нашим дорогам сделала хоть две ходки, любопытно, что это за машина и кто водитель. Звонить по телефону не стала, пошла в отдел кадров, там все то же: «у нас с собой было». Я не отказалась пригубить коньячка; Людочка, старший инспектор, мне все как на духу выложила, всю эту липу-поднаготку раскрыла.

– Ольга Иосифовна, как они собираются отчитываться в конце сезона? Цифрами же Одессу не накормишь. Этой молодежи, как алкоголикам, наше Черное море по колено. Живут одним днем, ни Бога для них нет, ни царя в голове.

– Людочка, мы с тобой тоже еще не старые. А может, нам надо с них брать пример, они ведь члены партии, а партия – наш рулевой. Через дом все в плакатах об этом. Кстати, ты тоже партийная девушка.

– Но ведь и директор, получается, заодно с ними, с этими идиотами молодыми, которые сами себе могилу роют, – она закатила глаза. – Вам ни за что нельзя подписывать никакие бумажки.

– Я и не собираюсь. Люда, а кто работает на этой машине?

Личико старшего инспектора заиграло всеми цветами радуги, рот расплылся в улыбке, обнажив слегка выпирающие передние зубки.

– Да никто на ней не работает, ее чинят. Взяли молодого хлопца, и он ее чинит.

– Когда взяли?

– Недели две как, да он все никак еще права мне не принесет. Может, у него их нет. Что с вами? Почему вы спрашиваете? Он такой красавец, девки в общаге прямо помешались на нем, он у них нарасхват.

– Я тоже сейчас помешаюсь.

– Вы его видели? Правда, интересный, но какой-то чудаковатый? Дважды был женат, и дети есть. Не говорите, что я вас не предупредила. Ольга Иосифовна, дохлый номер.

Я рассмеялась.

– Молодец, Людочка, меня к тем девкам причислила.

Директора не было, он появился только к концу рабочего дня. Оставаться после работы не хотелось, но, видно, секретарша доложила, что я интересовалась его личностью, и позвала меня.

– Ты хотела меня видеть? Что-то серьезное или терпит?

– Уже не терпит. Пока я вела зарплату, я знала все, что делается на базе, и, как могла, препятствовала разгильдяйству.

– Так ты же сама отказалась, что же ты сейчас хочешь? Незаменимых нет, как видишь, люди другие работают и справляются. И я с тобой не имею дырку в голове, и все склады и цеха вздохнули.

– Тогда, товарищ директор, наберите побольше воздуха в легкие, советую вздохнуть полной грудью. Вы меня включили в этом месяце в комиссию по вывозу отходов, ну, я и просмотрела документы.

– Что ты хочешь от меня? Если ваше величество не желает быть в комиссии, переделаем приказ. Что еще?

– Ничего, я много уже видела дураков, но такого…

– Что ты сказала? Повтори!

– И повторю. Вы посмотрите, что творится? Остановитесь, куда вы летите?

Мы так орали, что секретарша прикрыла дверь и всех выгнала из тамбура. Я бросала ему документы прямо в рожу один за другим.

– Машина, на которой якобы вывозили отходы, два месяца на ремонте, без двигателя, вы же сами по блату пристроили ее на завод. Можете не проверять, я уже все проверила. Водитель с этой машины всего две недели как зачислен к нам и не имеет водительских прав, а вывозит по этим липовым бумажкам отходы уже целый месяц. Три ходки в день делает!.. Да очнитесь вы, Владимир Алексеевич. Мы по осени с вами на «Волге», а не на грузовике целый день потратили, чтобы добраться туда, а он со всеми делами по небу летает без двигателя. А где расход бензина и прочего? Где путевые листы, где отметка нашей проходной? Красивый хлопец, хорошо устроился с вами в одной компании!

Степаненко обреченно сел на стул, обхватив голову руками.

– И это еще не все, дорогой Владимир Алексеевич, извиняюсь, что я вас так обозвала. Та же машина без мотора еще успевает в тот же день кочерыжек и всякие другие отходы на корм скоту подкинуть. Только для Аркадия Райкина сюжет. У меня все. Возьмите эти документы и делайте что хотите. Я никому ничего не скажу.

– Ольга, я не могу за всем уследить. Ты же не соглашаешься быть моим замом. Я все для тебя делаю, защищаю перед этими райкомовскими. А ты?

– А я жить хочу, и защищать меня не надо. Не нужно мне все это, раз нет порядка и законы, что дышло. Будьте здоровы, живите богато, а я ухожу до дома, до хаты. До свиданья, Владимир Алексеевич.

Я было развернулась уйти, но меня уже понесло:

– Вы не руководите, а исполняете их волю. К чему это приведет, я лично видела, я знала этих людей, кто до вас здесь керувал. Вам на их судьбы, понимаю, наплевать. Надеетесь, с вами так не поступят, раз партия прислала. Они тоже надеялись, все исполняли, что прикажут. Не втягивайте меня, пожалуйста, в это болото.

Поселившийся внутри меня бес злости разыгрался еще сильнее, когда утром на следующий день получила приказ, что я должна полностью контролировать реализацию и хранение продукции. Вот сволочь! Сам скурвился и всех за собой тащит. Как выкрутиться? Уйти из начальников отдела, тем более что заявление с просьбой назначить меня на эту должность я не писала, это сделали без моего согласия, никто меня не спрашивал! Нет, это не вариант. Найдут какую-нибудь деревенскую дуру и буду еще ей подчиняться. Уйти вообще, тоже подумать надо. Везде хорошо, где нас нет. Пока еще найду и освоюсь на новом месте. А здесь я хоть знаю, что к чему, от кого что ждать. Думай, дурная моя башка, думай! Сижу целый день и рассчитываю всевозможные варианты.

Наши покровители вряд ли меня просто так отпустят. Раз они втянули нас в авантюру, пусть теперь помогают из нее выкрутиться. Если у нас реально не будет капусты, то и нам конец, и их дела вскроются. Всех же за собой потянем до самого верха. Отчитались же, что есть. Другие города Украины уже доложили о выполнении и перевыполнении планов. Если они его выполняли, как мы, на бумаге, то они тоже в таком же положении. Надо искать выход, как продержаться до весны. На Азербайджан с Узбекистаном надежды нет, они раньше как в конце апреля или начале мая нужную нам продукцию не поставят. Может, Белорусский облпотребсоюз выручит, попросить его подкинуть у него соленых грибов в обмен на цитрусовые.

Пусть теперь Степаненко со своей командой и партийными кураторами этим займутся. Почему у меня, а не у них должна болеть голова? И вообще, зачем всю вину мы берем на себя, а совхозы что? Они не вырастили урожай, а нас заставляют их покрывать. Документы, которые я видела, уничтожить и забрать у них экземпляры, якобы чтобы подкорректировать, а летом предъявить претензию в арбитражный суд. Только так вернем свои кровные и рассчитаемся с банком за кредит. Жалко вот только хрюшек, пережрут тухлятины и сдохнут преждевременно от голода. В этом мире все так устроено: у одних грудь в орденах, у других жизнь коротка и земля сырая.

О, господи, опять придется идти к директору. Степаненко схавал на ходу, что я ему напихала в его мозги, что делать дальше с уже оформленными документами, и даже стал убеждать, что он сам об этом думал. Тот, кто это все затеял, тот и прикроет разбирательство, и ни хрена им не будет, рука руку моет, особенно когда партийная.

Дружба с директором вспыхнула не разлей вода, но шастать с ним на сабантуи то одно отметить, то другое категорически отказалась. Степаненко подписал мне несколько отгулов, и мы с Алкой смотались в столицу соседней республики Молдавии, Кишинев, немного по мелочам отоварились. Перед отъездом связались с киевскими плодоовощными конторами, договорилась, что они поставят нам недостающую капусту в обмен на томатный сок и апельсиновую и лимонную подварку, которую теперь мы варили у себя круглосуточно. Так закончилась «Операция «Ы» и другие приключения капусты по-одесски».