– Подруга, слышала, профком поездку в Москву организует, на три дня, в честь восьмэ бэрэзня?

Ну и коварная ты, Лилька; в интонации, как это было сказано, я почувствовала явный под…еб.

– В кадрах спрашивали, кто из нас хочет.

– И что ты ответила?

– Может, Ольга поедет, она любительница таких экскурсий, а тут еще бесплатно и на женский праздник. Компрессорщики всей бригадой решили гульнуть, обрадовались, что ты будешь в их компании. Особенно Лисянский, он сразу заявил, что возьмет над тобой шефство.

– Спасибо, дорогая, за заботу. Тебе что, делать нечего? Или приятно меня мордой в грязь лишний раз умокнуть? Просила же тебя: не напоминай мне больше о своем братце.

– А при чем тут он? Наоборот, покажи, что он тебе сто лет не нужен. Езжай, развеешься, порадуйся жизни. По музеям походишь. Ты в Третьяковке ведь не была, а в Пушкинском? Так будешь. В музей днем, а вечером в какой-нибудь театр, во МХАТ или Малый, если билеты достанешь. В Большой, говорят, попасть невозможно. Спекулянты билеты втридорога торгуют.

– С меня Кремля достаточно, окультурилась, больше не тянет.

– Так ты видела его снаружи, а теперь полюбуешься изнутри.

– Отстань, Лилька, не трави меня.

– Дурочка, я бы на твоем месте так оторвалась… С компрессор-щиками повеселишься, они ребята компанейские. Все мореходки позаканчивали, год плавают, потом у нас год кантуются. Один, между прочим, на тебя глаз положил, который на мотоцикле ездит. Холостяк. Пытается приударить, но не решается. Присмотрись, что здесь сидеть?

– А что сама-то не едешь, оторвалась бы с ними. Тебе полезно, и весок бы скинула. Ну, все, хватит.

На проходной, когда шла домой, столкнулась с директором.

– Ты решила в Москву съездить? Я список видел. Правильно, развлекись. Пригляди там, чтобы не очень разошлись наши водоплавающие. Они не дураки выпить.

– С какой стати, Владимир Алексеевич, я ведь не надсмотрщица.

– Не дай Бог нахулиганят, в милицию попадут, оттуда нам «телега». Приятно что ли, иди разбирайся, дядьку твоего проси, чтобы конфликт уладил. А тебя они побаиваются.

– Меня? Что за ерунда. С чего им меня бояться?

– Тебя, Ольга, все побаиваются, репутация такая. Я и сам, если честно, тебя опасаюсь. Как заходишь, так и думаю: ну, счас что-нибудь вскроет. – Он пригрозил мне пальцем и потянулся, как мартовский кот.

Дома я просто так сказала, что есть поездка бесплатная, меня записали, а я не хочу ехать.

– Да ты что! – бабка с мамой прямо в один голос заорали. – Чего с нами сидеть. Москву посмотришь, уж подзабыла, наверное, сколько времени прошло, как ты последний раз там была.

А чего я кочевряжусь, может, действительно поехать, я ни от кого независима, девушка свободная и свободолюбивая. С этими водоплавающими красавцами не стыдно по Москве пошастать. Кавалеры денежные, шмотки на них все импортные, но никакого выпендрежа, как у некоторых москвичей… Была, не была, поеду, оторвусь, как советует Лилька.

Здравствуй, столица, здравствуй, Москва! Заперли нас в гостиницу Академии наук, черт знает где, у одного места на куличках, как говорит сосед по парадной. Ранним утром, едва успели перекусить, нас повезли на экскурсию в Кремль. Выползли оттуда только к обеду. Проходя мимо знакомой улицы, как ни давала себе слово не заглядывать, не выдержала и все же мельком посмотрела. Вот он этот балкон, вон эти окна, через которые я любовалась светящимися в вечернем небе рубиновыми звездами. Всю меня протрусило. Лисянский подхватил меня под руку:

– Ольга Иосифовна, вам холодно? У них еще зима. Сейчас согреемся. Компрессорщики знают какое-то кафе или ресторан на Калининском проспекте.

Вся остальная наша бабская кодла почесала по магазинам столичным, а мы пристроились в «Печоре». Пока ждали, когда принесут заказ, я решила все же позвонить. Хитрая Лилька девка, ведь специально передала мне для своей тетки бананы, прямо с коробкой. В самолете одна из стюардесс выцыганила у меня для своего ребенка пару штук. Коробка, а еще и сетка с апельсинами остались в гостинице, но договориться, как передать, все равно надо. С замиранием сердца я набрала в телефонном автомате московский номер.

– Алло, алло! Вас плохо слышно, перезвоните.

– Это я!

– Детка, ты? Здравствуй! Как погода в Одессе?

– В Одессе весна, а у вас холодно.

– Ты что, в Москве? Где ты? Оля, где ты? Послушай, детка, нам надо поговорить, я подъеду, где ты? – он так кричал в трубку, что эхо доносило его звонкий голос до стола, где расположилась наша компания.

– Я на Калининском, в «Печоре».

– Никуда не уходи, сиди там, я сейчас буду. Слышишь, не уходи!

Я вернулась к ребятам.

– С кем это ты, изменяешь нам, а говоришь, никого у тебя в Москве нет? – спросил Лисянский, подвигая мне стул.

– Я очень извиняюсь, обедайте без меня, а мне надо отлучиться по делам, – набросила на себя плащ и вышла на улицу. Навстречу бежал Михаил Григорьевич в развевающейся на ветру незастегнутой дубленке, меховой шапке и красном клетчатом мохеровым шарфе.

– Детка, тебе же холодно, что ты так легко одета? – он завернул меня в свою дубленку, плотно прижавшись всем телом. Мои сотрудники наблюдали за этой сценой встречи из окон ресторана: отчебучила Мегера по всем статьям, обнималась, целовалась у всего честного народа на виду в самом центре Москвы. Хорошо, что не было постового, а то бы еще схлопотали арест на суток трое за нарушение общественного порядка по законам того времени.

– Машина на той стороне, – показал Миша, – не замерзнешь, пока дойдем?

– Не должна. Мы все фраернулись, у нас тепло, все уже по-весеннему одеты.

– Ну, дай на тебя посмотреть, – он обхватил мою голову своими теплыми ладонями, стал рассматривать, потом целовать. Мы бы долго так сидели, если бы не раздался стук в окошко. Стучал гаишник с раскрасневшимся на морозе лицом. И такой плечистый среднего роста здоровяк. Он отдал честь и потребовал документы, сунув свое лицо в салон – то ли согреться, то ли осмотреть, трасса-то правительственная, по ней Брежнев в Кремль ездит. Миша предъявил ему права и техпаспорт, а затем из бардачка достал еще какое-то удостоверение. Капитан первым делом ознакомился с ним, хмыкнул, вернул документы и изрек:

– Михаил Григорьевич, вы ведь знаете, здесь нет стоянки, сверните в переулок и наслаждайтесь вашей красивой попутчицей сколько угодно. А вообще более благопристойно иметь для свиданий квартиру.

«Какой культурный и обходительный гаишник, у нас таких не встретишь, – подумала я, посылая ему воздушный поцелуй, – и с квартирой он прав». Мы свернули за угол и через несколько минут оказались рядом с его домом.

– Мамы дома нет, она на работе, поднимемся, чаем тебя напою, а если желаешь, есть кое-что покрепче, – предложил Миша.

– Неужели все то же Нинкино виски?

Мы дружно заржали.

Чаек и виски мы тоже после всего попили. Все произошло так стремительно и так естественно, как будто бы мы всю жизнь были вместе и только на несколько дней расстались и очень соскучились. Я боялась, что Мишина мама нас застанет и будет очень неудобно. Сама нахально навязалась ее обожаемому сыночку.

– Миша, может, в Домжур заглянем, что-нибудь съедим. Вкус того мяса на огне до сих пор ощущаю во рту. И еще вашу солянку хочу попробовать.

– Кто возражал бы, только не я. Сейчас только какой-нибудь подарочек Тоне с Ниной организуем. – Он покопался в серванте и прихватил сувениры, которые недавно привез из Венгрии.

Все было, как в прошлый раз на Октябрьские: полно народу. Но сейчас только больше женщин, наш праздник все-таки. В холле на первом этаже они ходили табунами. На этот раз мы не сразу прошли в ресторан, поначалу Миша для меня провел экскурсию. Показал кинозал, спустились вниз в бар. Тьма людей, густой запах пива, на столиках горы костей от воблы и рачьих панцирей, и все это в таком дыму, что глаза слезились. И, как назло, конечно, он, вездесущий Дракон. Все так же торчат во все стороны ярко-рыжие волосы. Он бросился с объятиями к моему спутнику.

– Майкл! О! Опять Кыев приехал! Отдай ее мне, что за нее хочешь? Дывчина, я лучше его, хочешь убедиться?

Еще один сраный герой-любовник. Наглый, распущенный, выпивоха, что еще можно сказать. Ну не зараза, сразу испортил настроение. Если бы не Миша, я бы ему врезала, как тому типу. Но это не моя территория, и я еле сдержалась.

– Смываемся отсюда наверх, в ресторан.

– Я уже передумала, аппетит пропал. Он нас и там достанет, не даст спокойно посидеть.

– Ты же голодная, только завтракала.

– Не умру, в гостинице поем.

– В какой гостинице?

– Академии наук. Мы там остановилась, я ж тебе говорила. Забыл? Проводи меня, а то одна боюсь запутаться. Там от метро еще на каком-то автобусе пару остановок ехать надо или пехом топать.

– Да зачем тебе туда тащиться, когда мы рядом с домом. Мама знает, что ты прилетела, я ей сразу звякнул в Лекторий. Она ждет, вместе все поужинаем. Подожди минуту, я быстро, только Тоню и Нину поздравлю с Восьмым марта, подарочки отдам.

Когда мы вышли на улицу, стало еще холоднее. Зверское ветрило на Калининском буквально сбивало с ног. Я продолжала упорствовать:

– Я в метро, поеду в гостиницу, не могу иначе, и группа будет волноваться, куда пропала. И что я скажу твоей маме: здравствуйте, я ваша Оля. Неудобно.

– Оля, мы оба взрослые люди, это наша жизнь, и только нам ее решать. Упрямство какое-то местечковое. Или пошли ко мне, или дуй на все четыре стороны. Я не мудак туда переться.

И черт с тобой, гребаный кавалер. Я оттолкнула его от себя, молча развернулась и помчалась к метро. Еле по схеме нашла нужную мне станцию; еще бы разобраться в этих переходах. На выходе спросила у дежурной, как лучше добраться до моей гостиницы.

– На автобус, девушка, не надейся, редко ходят в это время, пешком минут пятнадцать. Сейчас, как выйдешь из метро, направо, а потом… – Она подробно объяснила маршрут. – Не боишься одна, темновато уже? Но колечки убери подальше, береженого бог бережет.

Чуть ли не бегом я неслась по безлюдному проспекту, изредка оглядывалась, нет ли кого за спиной, как тогда на Шестой Фонтана. Но здесь нет акации. Наверное, посередине пути остановилась отдышаться. А что я, собственно, бегу, иди нормально, кого боишься; мне вдруг стало совершенно не страшно и безразлично, прибьют меня или нет. Хоть бы кто-нибудь пришил, чтобы больше не мучиться. За что мне такая невезуха с мужиками. Слюнтяи все или поддавалы, как этот Дракоша. А парень-то он остроумный, не только гадостей наговорил.

В номере у компрессорщиков вовсю шла гульба, я тихонько постучалась, сказать, что пришла, чтобы не волновались.

– А мы тебя и не ждали, решили, с кавалером до утра загуляешь, но раз заявилась – присоединяйся. – Я даже не поняла, кто говорит, говорили все вместе. Они нежно за мной ухаживали, развлекали своими историями и приключениями, ребята, оказывается, где уже только не побывали. На Кубу, в Африку как к себе домой ходят. Чувствовалось, скучают по морю, ждут своей очереди, когда в пароходстве новые команды будут набирать.

С закуской у водоплавающих была напряга, видимо, уже сожрали, осталось немного колбасной нарезки и черствый батон, зато выпивки полно, и я прилично наклюкалась. Утром с тяжелой головой созвонилась с Мишиной мамой и пообещала завезти Лилькины гостинцы. Лисянский взялся меня проводить и поджидал у парадной. Мы договорились, что я только отдам эту коробку с авоськой и мигом обратно, идем обедать в «Печору», она всем вчера понравилась, кухня очень даже приличная, то, шо надо, и недорого.

Дверь открыл Миша, галантно указал рукой, что мать в комнате. Но в комнате никого не было.

– А где же мама?

– Ушла, чтобы не смущать тебя. – Он состроил смешную рожицу обиженного ребенка. – Мы, к сожалению, живем в таких условиях, и другие пока не предвидятся. Мама догадывается о моем отношении к тебе, да я и не скрываю. Она говорит, что если у тебя есть ко мне… сама понимаешь, то ты останешься. Тебя там ждут? Я спущусь, скажу, что у тебя поменялись планы.

Я не успела опомниться, как Миша вернулся, крепко обнял и чмокнул в щечку. Потом стал стягивать с меня плащ и, не останавливаясь, остальную одежду. Все было так, как будто бы я всю жизнь была его женой, его любимой. Я даже не шелохнулась, словно кто-то связал меня по рукам и ногам.

В гостинице я больше не появилась, впервые мне было наплевать на все и на всех. Вечером через администратора позвонила Лисянскому и попросила сделать мне одолжение, захватить мою сумку в аэропорт, она собрана, у меня не получается за ней заехать. Эту же просьбу изложила и администратору.

На работе не было ни одного угла, где бы мне не перемалывали косточки. Вот дала пищу для сплетен. Еще и зависть. Да идите вы все к чертовой матери. Я свободная женщина, что хочу, то и делаю. И мой избранник холостяк. Далековато он, правда. Может, и к лучшему, чтобы проверить, насколько искренни все его слова и чувства. Каждый день звонит, и у меня тепло от этих разговоров на сердце.

Из Киева поступили первые вагоны с капустой. Наконец-то дождались. Я сходила на склад: кочаны не соответствовали тому качеству, которое указывалось в сопроводительных документах, почти стопроцентный стандарт. Такого даже при закладке осенью не может быть, а сейчас, когда на дворе начало весны, и подавно. И здесь надувают, решили воспользоваться случаем и повысить свое материальное положение за счет нашей конторы. Мы вызвали торгинспекцию, чтобы составить акт. Киев визжал, прислал своих представителей, те поорали, поорали, но крыть-то нечем, все налицо. Мои девчонки в отделе по полу катались, наблюдая, как я щебечу с Москвой по городскому телефону и тут же, не выбирая выражений, ругаюсь по внутреннему с зарвавшимися киевлянами. Никаких уступок, а то сядут на шею и удушат. Они ходили жаловаться на всех подряд. Степаненко уже не знал, как от них отделаться, как бы поскорее и покультурнее выпроводить столичных гостей, отблагодарить за оказанную помощь.

Все когда-то начинается и когда-то кончается. Директор решил убить сразу двух зайцев – и совещание собрать, и поляну накрыть. Подкрасив реснички и ругательный ротик, как называл нежно мою пасть директор, сняв засаленный халат, я нехотя потопала на совещание. В коридоре толпился народ, и среди них наши благодетели. Один из них так уставился: «Вы? Это вы?» Елки-палки, каждый день ругаюсь с ним до хрипоты, а он еще спрашивает, я ли это. В кабинете, когда рассаживались, он сел напротив меня, посмеивался себе под нос и ладошкой бил себя по колену. Я ему не завидовала, ни ему, ни всей этой киевской компании. Целый месяц в жемчужине у моря и на море так и не сходили ни разу. Не купаться, еще не сезон, а хотя бы прогуляться, подышать морским воздухом. Круглые сутки в конторе.

Мужчина оказался заместителем директора одной из киевских контор. Его послали на этот ратный подвиг, и он его с честью выполнил. Он не очень внимательно выслушивал все, что говорил Степаненко, видимо, был предупрежден о накрытой поляне и ждал, когда вся эта пустая болтовня закончится и можно будет расслабиться. Он не сводил с меня глаз, и я не знала, как себя вести, еще привяжется на банкете.

– Все, заканчиваем, все свободны, киевляне остаются, и вас, Ольга Иосифовна, тоже прошу задержаться, украсить наше общество. – Таким дружелюбным и обходительным я давно не видела директора, что-то нашло на него. Дальше все было по накатанному: Владимир Алексеевич выставил на стол весь алкогольный арсенал, кто что хочет, тот и пьет, а когда ритуал завершился, пригласил всех в наш придворный ресторан в аэропорту. О, не зря я навела марафет.

Как часто первоначальное впечатление бывает обманчивым. Этот киевлянин оказался симпатичным и очень приятным человеком, и в моем вкусе, между прочим.

– Ольга Иосифовна, меня зовут Алексей, вы не поверите, я целый месяц вас искал. Я вас увидел буквально на второй день своей командировки. Только что вы с кем разговаривали, а потом как сквозь землю провалились. Но я успел заметить, что вы выглядели, как Снегурочка. Не верите? На вас было белое лайковое пальто, полы его раздувал ветер, и я запомнил, что оно с ярко-красной подкладкой. А на ногах были беленькие, обтягивающие ноги сапожки до колен. На голове такая же прическа, как и сегодня. Я прав? Я начал интересоваться, где мне вас найти, но мне говорили, что такой нет. А вы вот, передо мной.

– А как вы меня спрашивали? Меня на базе, по-моему, каждая собака знает.

– Я вас искал, как очень красивую девушку с самыми длинными в мире ресницами и такими же длиннющими ногтями. Да нет такой у нас, меня убеждали. А сегодня на проходной и увидел вас в окне машины. Вот она, та девушка, о которой я у всех спрашивал. И мне сказали, кто вы.

– Приятно охарактеризовали или с неприязнью?

Он засмеялся:

– Я не решаюсь передать дословно.

– Я так и думала, не обижусь.

– Для этого я должен выпить половину Черного моря.

Когда обед, плавно переходящий в ужин, подошел к концу и мы вышли покурить, он все-таки повторил то, что ему по-украински выдала весовщица:

– «Знайшов тож мэни девушку, тож Мегера з конторы, хто ее не знает. Вы ж з нею кожен дэнь чыпляетесь. От дает». Она на меня уставились, как на идиота, и даже сплюнула. Да черт с ней. Оля, можно так вас называть, я хотел бы вас еще увидеть. Только в другой обстановке. Я вас в Киев приглашаю, покажу наши достопримечательности.

Меня раздирал смех: не многовато ли для меня одной в один год сразу две столицы.

– Не смейтесь. Я совершенно серьезно.

– Я в Киеве бывала. Училась там. В торговом институте. Весна, каштаны цветут. Жила на Левобережной в общежитии, и ни один киевлянин даже в мою сторону не посмотрел.

– Я бы посмотрел, если бы вас встретил. Оля, мне стоит приезжать в Одессу, только когда будет потеплее, конечно?

– Вне всяких сомнений, но только с семьей, с женой и детьми, а то одесситки еще какие мегеры. Вы же в этом убедились…

Мы пожали друг другу руки.

– Вы когда уезжаете? Завтра? До вокзала я вас провожу и даже до самого вагона. Очень приятно было познакомиться.

ЗВОНИТ СТОЛИЦА, ЗВОНИТ МОСКВА!

Ни один вирус не распространяется с такой космической скоростью, как сплетни в Одессе. Конкуренцию им составляют разве что анекдоты. Я уж думала, что сплетни вокруг моей персоны и моего поведения в Москве на глазах сотрудников трудового коллектива утихли, и ошиблась. Они, наоборот, нарастали. Ладно бы бабье, а то и мужики – ну, прямо святые праведники, пробы на них самих негде ставить – так все в красках расписали, куда там. Тет-а-тет во всех подробностях шептали друг другу, что за все время экскурсии я только один раз ночевала в гостинице, а потом как умотала к московскому хахалю, так еле к самолету успела. В самолете дрыхла как убитая, так, видно, нагулялась девка на полную катушку.

Лилька знала это чуть ли не первой, ей все это с возмущением выговорили во всех подробностях, какой фурор я произвела в Москве и как позорно сбежала от коллектива. Директор ехидненько поинтересовался, как наши пострелы, достойно представляли Одессу-маму, не начудили ли они в столице нашей Родины. Я на чистом глазу доложила, что все в порядке, никого не потеряли, отряд бы заметил потерю бойца.

– А командир на лихом коне где был? На передовой, вместе со всеми шел в атаку?

И тут только до меня дошло, к чему он клонит, что за весточку ему уже сорока на хвосте принесла.

– Я им не командир, где хотела, там и была, что хотела, то и делала, – огрызнулась я.

– Ладно, ладно, не кипятись, я так, к слову. Мы ж с тобой договаривались, чтобы ты присматривала за этой компанией. Эти водоплавающие, когда подопьют, неуправляемые, им море по колено.

– Владимир Алексеевич, они взрослые люди, сегодня сошли на берег, немного покуражились, а завтра снова на вахту, на целый год запрягаются рыбку половить или крабов. Все в порядке было, не переживайте.

– Надеюсь, праздник у девчат окончен. Погуляла – и за работу. Хи-хи.

– А куда же еще? Одна работа только и есть на свете, больше ничего.

Директор помотал осуждающе головой.

– Правильная ты наша, смотри, показатели за квартал должны быть на уровне. Ты меня слышишь?

– Да, слышу. Окна закрыть, вагон качать, пусть думают, что едем.

– Не понял, что ты там пробормотала у двери.

– Анекдот такой есть. Про поезд социализма. Устарел, наверное, мы ведь с вами, Владимир Алексеевич, с нашей родной партией коммунизм строим, и всех нас светлое будущее ожидает. Полное изобилие, ешь – не хочу. А кушать-то городу особенно нечего. Хорошо, что мы квашеной капусты достаточно заготовили и белорусы грибов подкинули. Цитрусовыми люди не наедятся, это на десерт, а перед ним чего-то еще пожевать хочется, борща нашего настоящего, украинского хлебнуть, перцев фаршированных с капустными котлетами. Пусть ваши кураторы и весь этот сброд проверяющих думают, а не авралы нам устраивают. Они в стороне, а нас по судам и прокуратурам затаскают.

– Опять за свое, зубоскалишь все, смотри, как бы по зубкам твоим прелестным не получить. Иди уже, не порть мне настроение.

– Не я вам порчу, а эти – семеро с ложкой на одного с сошкой, побираются у нас целыми днями. Как нищие на вокзале.

Тянувшиеся нудно дни разбавляли то очередной сюрприз, то неприятные вести с очередного суда и вызовы прокуратуры. А всякого рода контролеры из исполкома и райкома так просто замучили. Ладно бы лазили по складам, так нет, повадились к нам в плановый отдел ходить и ворнякать: дай им все материалы, они будут составлять объяснительные записки для своего начальства. Особенно надоедал один такой спитой партийно-профсоюзный деятель. Девочки ему что-нибудь напишут, я, быстро пробежав глазами, подмахну, лишь бы отвязался и с гостинцами отправился восвояси. Так этого ему показалось мало, и он стал наседать на меня: мол, что-то скрываете.

– Что вас конкретно интересует, какие документы, по каким позициям? Присаживайтесь поудобнее за мой стол, я все уберу, чтобы вам ничего не мешало. – Он явно не был готов к этому вопросу.

– Ольга Иосифовна, мы вам все доверяем. Мне неудобно как-то копаться в чужом белье, вы уж уважьте, составьте сами этот отчет.

– Но это же вам поручено, хотят, очевидно, знать ваше мнение. И документы, которые я вам готова показать, не наше личное дамское белье, государственные документы, по всей стране единые, – вспылила я. – Что вы темните, так и скажите, что не знаете, с какого конца зайти. Или неохота этим заниматься. А мне сейчас, простите, некогда, вы сами только что слышали, меня вызывают на очередную комиссию. Лилия Иосифовна, покажите товарищу все наши папки. Извините, я побежала.

Подруга выскочила следом за мной.

– Ольга, стой, зачем ты разрешила ему сунуть свой синюшный нос в нашу документацию?

– А какие у нас тайны? Пускай изучает, голову на отсечение, что ни хрена не поймет, он же ничего не знает. И не вздумайте ему что-нибудь написать. Я не завизирую. Директор на это есть, он связь с этими му…дрецами держит.

– Лучше все-таки, если мы ему что-то набросаем, пару каких-то бумажек, и катись с богом. А то еще инфаркт хватанет.

– Ни в коем случае.

Когда я вернулась, большого эксперта этого как ветром сдуло. Лилька сказала, что он посидел еще немного, встал, почесал репу и почапал куда-то. Может, где-то на весовых пообещали отовариться. Больше он к нам не заходил, а постепенно исчезли и другие «спецы», вышагивавшие по территории с умным видом и под мышкой со своими папочками с тесемкой. Наверное, перекинули на другие объекты, есть же еще Пищеторг, трест столовых и ресторанов, да мало ли в Одессе лакомых мест, где можно в нахаловку поживиться.

Все, как и положено по весне, распустилось, отцвело буйным цветом. Красота в Одессе в эту пору. Алку свою вижу нечасто, неужели закрутила роман, ай да тихоня сестрица, но мы не лезем в ее личную жизнь. Изредка после работы заскочит на Фонтан, отобедает, наберет с собой чего-нибудь вкусненького и уматывает. От междугородных звонков все реже вздрагивает мое сердце. Остались лишь воспоминания о моей любви, моих терзаниях. Товарищ занят, в командировках. Вот уж и лето со своим зноем и духотой навалилось, в городе значительно прибавилось людей. В другое время их не замечаешь, а сейчас, когда толпами прут на пляж с полными сумками жратвы, и завидуешь откровенно, и раздражаешься. Все-таки, дорогая Оленька, не от этого раздражаешься, а оттого, что уже третью неделю ни привета, ни ответа.

В конце июля на мой день рождения Одесса вся утопала в розах, месяц этих цветов. Мы накрыли в отделе столы, только уселись, как секретарша стала кричать, что Москва на проводе, на директорском телефоне:

– Михаил Григорьевич и по вашему звонил, но не смог дозвониться, бесконечно занято.

В приемной особо не поговоришь, я только отвечала: да и нет. Но от его признаний у меня уже заалела вся физиономия, я даже отвернулась к стене, чтобы никто из толкавшихся у кабинета директора меня не видел. Миша убеждал меня, чтобы я взяла отпуск и приехала к нему, а затем намылимся в Прибалтику или куда ты захочешь.

– Я тебя жду, если не приедешь, тогда прилечу сам в Одессу. Если Магомет не идет к горе, гора идет к Магомету.

Но я не Магомет, и гор у нас нет, одни степи. И что делать? Чернышевский и Ленин отвечали на этот вопрос, теперь, Оленька, твоя очередь. Меня снова закружило, завертело в вальсе радости, зато Мишкина сестрица поникла: познакомила на собственную голову, прорвался швицер, почти месяц не звонил, женился бы уже на своей ленинградской Таньке и отстал.

– Что ты на нем помешалась? У него там хоть мордебейцелы нащупываются или стухли уже? – она, склонив на бок лицо, ладонью делала жест, как мясник на Привозе показывает покупателю кусок мяса, подкидывая его вверх, да так ловко, что не разглядишь, что за кусок он тебе подсовывает.

Очередной звонок прервал ее причитания.

– Ольга, на трубку, еще один деятель международного движения, в ведре его темно-бордовые розы, двадцать девять штук, можешь не пересчитывать. Он на территории крутится, мечтает отвезти тебя домой.

– Отбейся, соври что-нибудь, скажи, директор позвал, чтобы поздравить. Лилька, я не могу с собой сладить, со мной происходит что-то совсем другое. Это не простые шуры-муры, мне впервые с мужчиной интересно, и этот мужчина – твой такой-сякой братец. С удовольствием слушаю его и… подчиняюсь. Он имеет какую-то власть надо мной, почти как моя Алка. Даже Алка сейчас меньше или вообще ее потеряла. Я понимаю, все это ничем не закончится, поиграем в любовь и разбежимся. Но только не сейчас, сейчас так и тянет еще разок с ним встретиться. Как ты думаешь, если он в Одессу приедет, что будет?

– А здесь и думать нечего. Еще одна мать-одиночка или на аборт пойдешь. Вот и вся любовь! – Моя подруга сердито посмотрела на меня поверх очков.

– Это твой приговор? Спасибо, нет, спасибо, нет, спасибо нет! Такая перспектива мне не подходит. Пусть лучше в своей Москве сидит, сама при случае к нему поеду.

Случай представился очень скоро. Я все же выцыганила у директора недогуленные целые десять дней из прошлого отпуска и на крыльях понеслась в Москву. Мишка в квартире был один. Мать он отправил отдыхать в Прибалтику, а бабушка укатила в свой большевистский санаторий в Подмосковье. По утрам я готовила завтраки и провожала его на работу. Потом занималась хозяйством, стирала, убиралась, квартира-то не маленькая. Почти каждый день у нас были гости, я как полноправная хозяйка их принимала, накрывала на стол из того, что можно было достать тогда из продуктов в пустых магазинах. Мотались то в «Елисеевский», то в гостиницу «Москва», «Кишку», «Смоленский» или в сороковой гастроном на Дзержинке в здании КГБ. Там что-нибудь перехватишь, здесь еще что-то. В рыбном на улице Горького севрюги или осетрины подкупишь. Мне нравилась горячего копчения. С этим было легче, не такой дефицит. Еще Мишка баловал меня черной икрой, на нее его зарплаты и гонораров вполне хватало, как и на хорошую выпивку к столу.

Освободившись от гостей, мы умудрялись даже ночью побродить по уснувшему городу. Ой, как хорошо было вдвоем! Никто не мешал. Миша звал в разные творческие дома, но мне не очень хотелось сидеть в душных накуренных помещениях, лучше лишний раз насладиться летней ухоженной Москвой, пройтись по Бульварному кольцу до Пушкинской площади и обратно. Только однажды заглянули в ВТО, сначала поднялись в зал на шестой этаж, был чей-то сольный концерт, не помню уже чей, а затем сквозь непроходимого Бороду пробились в ресторан, и я увидела, как действительно народ с улицы лезет через окно вовнурь, благо первый этаж буквально прижался к земле.

По случаю посещения ВТО Миша натянул на себя только что отглаженные брюки и расцеловал меня, завидев тонкую стрелку. Я выросла в доме без мужчин и не очень четко представляла их строение изнутри – эти пуговички на гульфике, поначалу никак не получалось приноровиться их погладить. Мне так хочется прижимать и эти брюки, и другие его вещички, бобочки к лицу, это доставляет мне удовольствие. Похоже, я люблю этого мужчину. Вот бы все это увидели моя бабка с мамой, об Алке я вообще молчу. Дома для них я белоручка. Все они думают, что я по путевке на десять дней соскочила в Петергоф, только моя прозорливая сестра о чем-то догадывалась и пыталась проводить в аэропорт. Слава Богу, что ее не отпустили, срочная работа подвернулась.

Как быстро несется вперед время, один миг – и восемь дней пролетело. На Рижском вокзале с цветами встречаем вернувшуюся с курорта на Рижском взморье Мишину маму. Когда она на меня посмотрела, я от стыда даже отвернулась.

– Сонька, не смущай мою девушку, – Миша одной рукой нежно погладил мать по голове, а другой, обняв меня за талию, спросил: – Ты кто мне? Подумай хорошенько, как скажешь, так и будет.

Глядя прямо ему в глаза, ответила:

– Ольга Иосифовна.

– Вот, мамуля наша, не смущай мою Ольгу Иосифовну, поцелуйтесь лучше.

Наши отношения в один миг стали такими прямо семейными. Загорелая, посвежевшая от балтийского воздуха Мишина мама по-свойски взяла меня под руку, и мы вдвоем шли с ней позади нашего любимого счастливого мужчины, который нес ее чемодан к машине.