1

Одышливый, красномордый начальник милиции Завьялов разговаривал со мной нехотя, словно я метил на его место или приехал просить взаймы.

— Я на коллегии помощи просил, — сказал он вдруг упавшим голосом, отвечая на вопрос о причине своего дурного настроения, которого я не задавал. Вероятно, он имел в виду финансовую помощь, а ему прислали какого-то майора (по документам, которые мне выдали в МВД, я был майором). По-человечески я его понимал, но утешать не собирался.

— Мне нужен номер в гостинице, оружие и человек, знающий город, — изложил я немудреные требования, о которых, как мне сказал Брюховецкий, Завьялов поставлен в известность.

Полковник окинул меня презрительным взглядом и членораздельно произнес:

— Может, передать в ваше распоряжение личный состав Управления внутренних дел, господин Джеймс Бонд? — При этом круглое потное лицо его покраснело еще сильнее, на шее вздулись вены, и я побоялся, как бы его не хватил удар. — Впрочем, делайте что хотите. Я уже три дня в отпуске, вас ждал. Вместо меня остается мой заместитель по «оперативке» Яковенко, так что со всеми вопросами — к нему.

В ту же секунду в кабинет вошел сутуловатый полковник с хищным лицом и беспокойными глазками.

— А-а, московский гость прибыл? — осклабился он и похлопал меня по плечу: — Есть проблемы?

Можно было, конечно, сразу расставить все по местам и напомнить ему, что проблемы у них, а не у меня, поэтому я сюда и прибыл, но я подумал, что не стоит дразнить провинциальное самолюбие.

— Бытовые, товарищ полковник, — и улыбнулся как можно дружелюбнее.

— Майору нужны апартаменты в отеле, персональная машина, личное оружие и ординарец, — цинично усмехнувшись, пояснил Завьялов.

Яковенко засмеялся:

— Вон оно что! И как вы намерены действовать, позвольте спросить, в одиночку или с коллективом?

— В одиночку с коллективом, — не разделил я его веселья.

Они переглянулись. Завьялов тяжело подошел к бронированному сейфу и, минуту провозившись со сложным замком, достал пузырек с корвалолом.

— Значит, так, майор, — поиграв желваками, жестко заговорил Яковенко, — вы поступили в распоряжение ГУВД. На время отпуска Сергея Павловича я назначен исполнять его обязанности. Насколько мне известно, вы командированы на должность инспектора РУОП?

Мне ничего не стоило снять трубку «вертушки» и позвонить Рудину, после чего Яковенко перешел бы в подчинение бригадира грузчиков овощной базы.

— С особыми полномочиями, — напомнил я.

— И что это значит?

— Это значит, что мне нужна машина, помощник, который хорошо знает город, и табельное оружие. А личное оружие… — Я достал из наплечной кобуры австрийский 9-миллиметровый «глок-18», стрелявший очередями, и, по-ковбойски провернув его на указательном пальце, спрятал обратно. Отработанная процедура заняла полсекунды. — А личное оружие у меня есть.

Начальники снова переглянулись и помолчали. Павлин Яковенко был ясен, как апельсин подо льдом, а вот поведение Завьялова меня удивило и даже насторожило: в Москве мне сказали, что он в курсе дела и окажет содействие.

— Какая вам нужна машина? — хмуро спросил Завьялов на тридцатой капле корвалола.

— А у вас какая?

— У меня «мерседес»!

— Что ж, давайте «мерседес». Меня устроит, — согласился я неохотно.

— И номер «люкс» в отеле? — съязвил Яковенко, отчего-то встав на цыпочки.

— С видом на море, — уточнил я.

 

2

На любовь с первого взгляда я и не рассчитывал. Не знаю, позвонил ли Завьялов Рудину или самому Куликову, но окна номера в отеле «Якорь» и в самом деле выходили на море. На радостях я не стал обижаться на предоставленный в мое распоряжение новенький «ниссан» вместо «мерседеса».

Едва я успел принять душ, как в дверь моего «люкса» постучали. На пороге стоял рыжий мужчина моих лет в кожаной куртке.

— Тра-та-та-та!!! — сказал он вместо приветствия и направил мне в грудь ствол автомата «АГ-043». — Ты убит! Падай!

Я подумал, что в отместку за привередливость мне подобрали напарничка из личного состава местной психушки.

— Инспектор уголовного розыска капитан Кифарский прибыл в ваше распоряжение! — отрекомендовался рыжий, щелкнув каблуками.

Я схватил его за шиворот и втащил в номер. Мы обнялись.

— Ну, поворотись-ка, сынку! — отшвырнув автомат на кровать, широко улыбнулся мой одноклассник. — Экой ты стал!

— Толик! Вот это да!.. Значит, в пинкертоны подался? А ведь собирался врачом стать, как отец?

Толик стукнул о стол донышком бутылки коньяка и по-хозяйски уселся за стол.

— Человек предполагает… — перевернул вниз дном тонкостенные стаканы из гостиничного комплекта. — В мед я благополучно провалился, забрили в армию, оттуда — по комсомольской путевке в угро, потом — школа милиции в Краснодаре. Все думал — временно, да так и заторчал в ментах, а теперь что уж менять.

Я выложил из сумки завернутые Леной бутерброды:

— Рассказывай! Женат? Дети?..

— Была жена, да сплыла… Ну, со свиданьицем, майор! — И, звякнув своим стаканом о край моего, залпом выпил. — Надолго к нам?

Я понюхал коньяк и отставил стакан в сторонку.

— Да вот, напросился, понимаешь, язву подлечить гра-динской водичкой, — убил двух зайцев сразу, не желая ни пить, ни вдаваться в подробности.

Богатая сероводородом градинская вода (а также пиво, водка, лимонад, продукты и все, что приготовлено на ее основе) смердела тухлыми яйцами, но, говорят, помогала язвенникам.

— Э-э, — покивал сочувственно Кифа. — Дожил, да? С начальством небось нелады? Язва — она ведь болезнь нервенная. Я когда узнал, что Игорек Вениаминов у нас объявился, так и подумал: выкинули парня из столицы. Ну да ничего, у нас тут тишь да гладь да Божья благодать — вылечим твою язву.

— Как наши-то? — отстегнув рожок с 5,45-мм патронами, заглянул я в ствол автомата. — Классная жива?

— Классная жива, — откусил полбутерброда Кифарский. — Живет в Тель-Авиве. Там же Зоя Петрова, она же Хейфиц. Судьин Костик в Афгане погиб. Шустов спился. Демидова и Ясинец поженились, плодятся с кошачьей скоростью…

Он пересыпал фамилиями одноклассников и учителей, многих из которых я уже не помнил, потому что за два последних школьных года не успел ни с кем подружиться. Всего за десятилетку я сменил пять школ, и одноклассников у меня было человек сто пятьдесят в пяти городах бывшего Союза.

Если Яковенко разузнал мою биографию во всех подробностях, включая два года, которые я проучился в градинской школе, то действовал он с завидной оперативностью. Стоило поблагодарить его за заботу: назначение мне в помощники офицера, да еще доброго приятеля, было с его стороны знаком особого расположения.

 

3

Кое-что в этом городе я припоминал — например, высокий желтый забор, за которым когда-то размещалась воинская часть.

— Военных вывели за город еще в девяносто первом, — объяснял Кифа, — а сюда переехала мореходка.

Мы колесили по раскаленному Градинску второй час. Окраинный южный район — бывший Ленинский, а ныне Монастырский — изменился. Две гостиницы, новый авто-вокзал, корпус завода «Азоврыба», банк и круглый торговый павильон из стекла и металла, да вот теперь мореходка, разместившаяся на месте передислоцированного полка морской пехоты, представляли его деловую часть. Частные жилые дома были давно снесены, некогда узкие извилистые улочки превратились в проспекты и теперь были застроены блочными девяти- и шестнадцатиэтажками.

— Вон там, по Флотской, проходит граница района, — ткнул Кифа пальцем в перекресток.

Рация в салоне все время оставалась включенной. Трижды диспетчер направлял на вызовы наряды ППС, один раз выезжала опергруппа, сработала сигнализация в ювелирном, но мы были далеко.

— Искупаться бы, — посмотрел на часы Толик.

— Почему бы и нет? — обрадовался я предложению и повернул к набережной.

В принципе для первого знакомства с обновленным Градинском было вполне достаточно. Если бы я поездил так дня три, то освоил бы его географию лучше Москвы.

«Шестой», я — «Первый», доложите маршрут следования».

«Первый»… «Шестой» на «двенадцатом» — перекресток Строителей и Морской».

«У вас там на Караваевой драка в общежитии ЖБИ».

«На Караваевой — это не у нас, но так уж и быть…»

«Да уж сделай одолжение, Антипов!»

«Вас понял…»

Я доехал по каменистому берегу до самой кромки и остановился так, что набегавшие волны щекотали широкие покрышки «ниссана». Мы с Толиком разделись и, словно в позднем нашем детстве, наперегонки бросились в море. Вода оказалась теплой, как забытый в термосе позавчерашний чай. До безлюдного, не приспособленного для купания участка берега, примыкавшего к порту, доносились гудки теплоходов, гудение портальных кранов; пахло морем, арбузами, августом и чем-то еще, возвращавшим меня в счастливые времена.

— Ты с инспекцией к нам или как? — чавкая купленным мною по дороге персиком, невзначай поинтересовался Кифа, когда мы уселись на горячих валунах.

— С инспекцией генералов посылают, — зашвырнул я в море окатыш. — А я сюда с диогеновой миссией.

— Не понял.

Я подошел к машине и достал из кармана лежавшего на заднем сиденье пиджака бумажник.

— Человека ищу, — показал Кифе фото Виталия Жигарина. — Не встречал?

Он внимательно посмотрел на фотокарточку, перевел взгляд на меня.

— Он что, в розыске?

— А я что, на блины к теще сюда приехал?

— И что натворил?

— Спрятал у подельника полтора килограмма кокаина. Мы его взяли, а кокаин не нашли. Пока искали, он с калымского этапа ушел. Подельника мертвым нашли и след порошка в погребе.

Я рассказал все как на духу, кроме того, что это легенда, под которой внедряли Жигарина в градинскую группировку.

— Не встречал. А с чего вы взяли, что он у нас?

— Из оперативных данных. Кифа вернул мне фотокарточку.

— Не-а, — уверенно покачал головой. — Его ты, может, и найдешь, а кокаин на местном рынке не появлялся. Он у нас дважды фигурировал: украинские таможенники в трюме «Батайска» бесхозный пакет нашли, и грузовик из Краснодара неподалеку накрылся. У одного барыги был градинский паспорт, но это еще не значит, что они его сюда везли. У нас тут «марки» с ЛСД нарезают, гашиш. Недавдо я ханурика с порцией метаквалона на колхозном рынке прищучил. А коку хохлы из Турции Черным морем возят, мы от их маршрута в стороне.

Либо Кифарский намеренно вводил меня в заблуждение, сглаживая остроту ситуации перед министерским посланником, либо он мелко плавал и видел обстановку с колокольни инспектора угро. Могло быть и третье: столичный чиновник Хадынин выдал свою версию за факт.

— Кто у вас тут в «авторитетах» ходит? — спросил я, пряча фотокарточку.

— А, есть тут «святая троица» — в каждом районе свой. На Монастырке — Шорох, в Морском — Демьян, на Виноградниках — Зайчевский по кличке Скок. Набрали команды из дезертиров, спортсменов, качков. Куролесят, да не больше, чем везде — с Москвой, по крайней мере, не сравнишь.

— В последнее время активизировались?

— В последнее время притихли, — твердо сказал Кифа. — Зимой и весной, правда, куролесили здорово. Но я так думаю, это ваши на юга подались. Бомбу на вокзале чечены рванули, автобус тоже обстреляли они. Мы порядка сотни стволов изъяли, двадцать шесть арестов за одну операцию произвели. Успокоилось вроде. Так, по-малому: рэкет, хулиганка, грабежи. Убийства бывают, в основном — после разборок Зайчевского и Шороха, они за княжий трон схлестываются периодически. Демьян — тот послабее, интеллектуал, больше по кражам и мошенничеству. Автомобильный рынок на Бессарабке, киоски — это его почерк, а в «мокрухе» не замечен… А почему этот «угол» Москву заинтересовал?

— Потому что по остаткам кокаина в погребе его подельника идентифицировали порошок из партии, которую из Бельгии в Западную Европу везли. А он знает, у кого полтора кило покупал. А значит, и где остальные осели. Такие деньги без высоких посредников не прокрутишь. Да и с этапа он молча ушел — не откликнулся на перекличке, и поминай как звали.

— Н-да, кто-то вывел из-под конвоя, — с ученым видом знатока резюмировал Кифа. — Значит, поделиться обещал.

Мы оделись и поехали в центр. Я высадил Кифарского у его дома, неподалеку от нашей школы, которая теперь была лицеем, и велел ему выспаться как следует: Градинск в разгар трудового дня меня интересовал разве что с ностальгических позиций, куда интереснее было прощупать его ночью.

Кифарский хлопнул дверцей и шутливо приказал мне не опаздывать. Это его демонстративно-напыщенное распоряжение я воспринял как шутку. А с точки зрения сидевших на лавочке и выглядывавших в окна соседей Кифарского, все выглядело по-другому.

Дорого бы я заплатил, чтобы наша с ним встреча через восемнадцать лет оказалась просто случайностью.

 

4

Гуляева я нашел по горсправке — не хотелось беспокоить и без того занятую местную милицию.

Старик жил на берегу синего моря. Жил один, без старухи. Трехметровый забор с остро отточенными металлическими пиками по всему периметру встал преградой на пути к знакомству с отставным подполковником. Найдя на нем кнопку электрического звонка, с помощью азбуки Морзе я передал привет от Коробейникова.

В глубине двора хлопнула дверь, залаяла собака; на лай откликнулась вторая. «У него что, две собаки, что ли?» — подумал я. Но ошибся. Через секунду окрестности огласились таким лаем, что стало понятно: за забором проходил симпозиум собак Приазовья, на который были приглашены делегации ближнего и дальнего зарубежья.

Морзянка и фамилия Коробейникова сработали лучше всякой визитки. Оценив нас с «ниссаном» профессиональным взглядом, хозяин улыбнулся и протянул мне руку.

— Вениаминов, — представился я. — Игорь.

— Никитич, — ответил он коротко. — Сейчас ворота отопру.

На вид ему было лет пятьдесят, но если бы не седая, как лунь, башка, можно было бы дать на пяток меньше.

Двор Никитича разделялся на три участка: сад, огород и собачий питомник. Кроме крупных, породистых «кавказцев» в двадцати клетках двухэтажного вольера, меня встречал десяток «немцев», сенбернаров, водолазов и разномастных щенков, гулявших без привязи. Выйти из машины означало бы самоубийство.

— Альфа!.. Вымпел!.. Байкал!.. Алтай!.. Кабул!.. Душман!.. — властно позвал хозяин. — Зойка!.. Машка!.. Кардан!.. Шериф!.. Пуля!..

Собачки поочередно отбегали в сторону от машины, уводя за собой несмышленых щенков, и садились, образовывая круг диаметром десять метров. Такую дисциплину до сих пор я видел только у нас в «Альфе».

— Выходи, не бойся, — распахнул дверцу Никитич. — Те, которые гуляют, не кусаются. А которые кусаются — не гуляют.

Я соскочил с подножки. Насыщенный зеленью двор дышал свежестью. Крытый шифером домик с верандой служил, наверно, вольером для хозяина.

— Цыц! — крикнул он. В конференц-зале установилась тишина. Какой-то младший научный сотрудник вякнул не по теме доклада и тут же получил широкомасштабной сенбернарьей лапой по загривку. — Айда, искупаемся, — позвал меня Никитич и пошел в противоположную морю сторону по дорожке, протоптанной вокруг дома.

Я пошел за ним под усиленным конвоем. Шаг вправо, влево, назад, равно как и прыжок вверх, был бы истолкован как попытка отклонения от маршрута — меня бы съели вместе с пистолетом и суточными.

С тыльной стороны привилегированного вольера голубел бассейн пять на десять метров, любовно выложенный кафельной плиткой и окруженный разлапистыми деревьями. Увидав этот оазис, я не смог отказать себе в удовольствии искупаться в третий раз за сегодняшний день.

Немногословный Никитич разделся до трусов и, оттолкнувшись от бетонного края, почти вертикально ушел под воду. Я последовал за ним.

— У-ух-х!.. — вынырнув, ошалело посмотрел на Никитича. Вода оказалась обжигающе ледяной.

Он засмеялся:

— Я сюда воду из артезианской скважины качаю. Если хочешь потеплее — море недалеко.

— Здорово! — проплыв туда и обратно по диагонали, не удержался я от восторга. — В жизни ничего подобного не видел!

Бассейн обступили собаки, высунув языки, с завистью смотрели на нас.

— Машка хорошая, умная собачка, — подплыв к одной из немецких овчарок, галантно поцеловал ей лапу Никитич. — И Алтай хороший. Скоро обед, ребята.

Забор, навес, беседку и уборную на заднем дворике сплошь оплетал виноград. Спелые гроздья лопались на солнце и искрились каплями сладкого липкого сока. Если это был не рай, то еще более усовершенствованное его подобие. Впервые мне захотелось выйти на пенсию.

— Чьи же это красавцы? — спросил я у Никитича, когда он вынырнул в очередной раз.

— Ничьи. Собрались вместе и живем. А я у них вроде за вожака. Всех нас в свое время из органов списали.

О семье я у Никитича спрашивать не стал, посчитав, что на первый раз вопросов достаточно. Он подтянулся на руках и выбросил на берег мускулистое тело, на котором было столько шрамов, сколько мне лет, а может, и того больше.

Мы прошли в беседку. На столе появилась корзина с фруктами и белым хлебом. Для утоления жажды предлагался сок ассорти.

— Как там Белокаменная? — поинтересовался он с грустинкой, наполняя пол-литровые глиняные кружки. — Ребята как?.. Коробейников, значит, Управление получил?

Я коротко поведал о тех, кого знал, стараясь не давить на мозоль списанному вожаку стаи.

— Жаль, вы фруктов не едите, — вздохнул он. Я не сразу понял, к кому он обращался. — Тебе, Верка, после родов очень бы полезно соку попить. — Со мной и питомцами он разговаривал одинаково, так что вскоре я почувствовал, что еще немного — и залаю. — Машина ментовская у тебя откуда?

При всем моем добром отношении к Никитичу и с учетом рекомендации Коробейникова я предпочел обойти подробности своего задания, лишь в общих чертах коснувшись межведомственных отношений и пунктиром обозначив цель визита в Градинск.

Никитич медленно нарезал маленьким ножичком очищенную от кожуры грушу и клал по ломтику в рот.

— Ну а ты-то чем провинился? — буркнул, не поднимая на меня глаз. — Кажется, не твой профиль?

Я честно пожал плечами.

— Вы работали в Градинске? — спросил, желая извлечь из нашей встречи практическую пользу.

Он усмехнулся, доел грушу.

— Стоял у истоков местной оргпреступности.

— Как это?

— Да вот так. Решил здесь отряд собрать вроде нашей «Альфы». Межведомственного подчинения. Краевые УКГБ и ГУВД одобрили идею, даже деньги выделили, санаторий под базу. Собрал ребят, начал натаскивать. А мне стали усиленно мешать. Ребятам платили с гулькин хрен — постовые больше получали. Тузы-воротилы их переманивали к себе, а потом выбивали по одному. Я их готовил, но ими не распоряжался. Ну а года через три приказ о РУОП пришел, нас перестали финансировать. Из моих парней в Градинске один Володя Сумароков остался. Когда нас размели, он в Питер махнул и в тамошнем университете на юрфаке пять лет отсиделся. Потому и уцелел — не убили и не скурвился. Сейчас в прокуратуре работает следователем. Ты с ним в контакт войди, но связь не афишируй. За тобой наверняка следить будут, купить попытаются, а может, и убрать: чужаков здесь не любят. Сам провалишься и парня за собой потащишь. С «той стороны» я уже никого не знаю. Раньше знал. После выхода на пенсию я лицензию взял на частную охранную и детективную деятельность. Плохо все кончилось: десятка два толковых ребят подготовил. Они, конечно, в крутые мэны подались — государство не востребовало. Самому же потом и отлавливать кое-кого пришлось. Трижды меня пытались уконтрапупить — старая школа помогла. В общем, несерьезная это коммерция по нынешним временам. Если бы ты был не из наших, я бы тебе один ценный совет дал: либо соглашайся на все, что тебе тут будут предлагать, либо уезжай домой. Но, поскольку тебя прислал Саша Коробейников, я знаю, что ты этому совету не последуешь.

Сзади раздался звериный рык. Собаки повскакивали и бросились наутек. В десятке метров от меня стояла кавказская овчарка, рядом с которой призрак замка Баскервилей показался бы болонкой.

— Опять Марта из вольера ушла! — воскликнул Никитич. Чудовище тяжелым галопом мимо нас помчалось за сенбернаром.

Приемами «борьбы с собакой, действующей в интересах террориста» Никитич владел виртуозно. Сложность состояла в том, чтобы не причинить Марте вреда: предстояло подсечь ее, прижать к земле и сомкнуть пасть, что он и проделал в считанные секунды.

— Как тебе не стыдно, — укоризненно выговаривал Никитич, уводя Марту домой. — Чего ты от Ангела хочешь? Нравится он тебе — так и скажи, зачем же вольер ломать?

Мне захотелось еще раз окунуться в бассейне, но Машка, Рита и Ангел угрожающе зарычали: гостям бродить по Эдему не полагалось.

Никитич вернулся минут через пять, когда мне почти удалось наладить контакт с одним из Веркиных щенков.

— Хороший зверь, — сказал я о Марте.

— Все они хорошие, — согласился Никитич. — Когда спят зубами к стенке. Живут себе, плодятся, добро стерегут, людей охраняют. Так и хочется погладить. А попробуй у них кость отнять — оттяпают руку ничтоже сумняшеся. Закон у них один: кто сильнее, тот и прав.

Борща я дожидаться не стал.

— Спасибо, Никитич, — не без сожаления встал из-за стола. — Времени у меня в обрез, нужно еще рекогносцировку на местности произвести. В ночное время.

Гуляев молча проводил меня до ворот.

— Вот что, — сказал он напоследок. — Я из криминальной автономной республики в составе Российской Федерации вышел. Но если что — давай знать, может, пригожусь.

Расстались мы по-доброму, его намек я понял: человек свое отработал и теперь хочет отдохнуть по-человечески — в собачьей стае.

Не нужно ему мешать.