1

Ночь надежно скрывала архитектурные изъяны Градинска. Разноцветная неоновая подсветка делала его похожим на тысячи других приморских городов, начиненных специфическим, далеко не во всем праведным контингентом. В том числе — на Рио, Пуэрто-Плато и Сан-Франциско. Но под покрывалом ночи, как сказал Кифа, «тишь да гладь да Божья благодать».

— Здесь обычно собираются шлюхи подороже, — кивнул мой одноклассник на пятачок у беззвездочной гостиницы «Парус». — Наркота перекочевывает из кармана в карман. За каждый прикинутой девочкой — широкоплечий мальчик, на каждого барыгу — по два.

Он сидел, развалившись и выставив в окошко локоть, изо всех сил изображая бывалого кэпа-полисмена, проевшего на уголовке зубы. По мне, так лучше бы он вообще молчал: от его комментария отдавало дешевым криминалом Росса Макдональда, описанного не в самые сытые времена. Шлюх я не видел, что ли? Или не знал, что стобаксовых потаскух пасут сутенеры, а торговцы наркотой не работают в одиночку?.. Нет, что ни говори, скучная у ментов работа.

«Четверка», я — «Центральная», проедьте по Кольцевому, сработала сигнализация в книжном».

«Центр», я — «Четвертый», вас понял, сворачиваю на Кочегарку».

Как же нужно любить литературу, чтобы в полночь забраться в книжный магазин! Ей-Богу, я бы этого книгомана отпустил.

У ресторана «Наполеон» в самом центре города намечалась разборка моряков с таксистами: двое рыбаков пытались запихнуть в машину улов — совершенно пьяную шлюху.

— Поехали, без нас разберутся, — лениво махнул рукой Кифа и щелкнул тумблером: — «Центральная», Гавриленко, я Кифарский, пошли к «Бонапарту» кого-нибудь, пусть проверят «волжанку-универсал» 16–24.

«Тебя понял, кэп. Ты где?»

— В …де, — выругался Кифа и положил микрофон на тангенту. — Махнем к Поздняковой? Она после спектакля поздно возвращается.

Несмотря на выходной, отведенный мне для акклиматизации, я чувствовал себя трутнем. Злобный пчелиный рой, всполошивший министерское начальство, явно улетел с моим приездом. А может, роя никакого и не было — просто мирные пчелки собирали мед, изредка по ошибке залетая в чужие ульи; это наводило ужас на сонливых провинциалов и казалось обыденным мне, привыкшему к экстремальным ситуациям. Спокойствие города, отражавшееся на похмельной физиономии Кифы, было подозрительным.

— Устал? — посмотрел я на него. — Могу отвезти тебя домой.

— Что толку от такой езды?

— А какой от нее должен быть толк?

— Тебе виднее. Может, ты надеешься своего этого… как, кстати, его зовут?.. Уголовничка этого с кокаином?..

— Северов. По кличке Рапан.

— Да, Рапана этого по пути встретить?

Я и сам не знал, с чего начать, но не признаваться же в этом Кифе. Завтра я собирался побывать в картотеке и выдернуть оттуда всех, кто в последнее время засветился на наркотиках. А сегодня просто катался по тихому, некогда безобидному Градинску. Впрочем, для меня он таким и остался.

«Внимание всем! На углу Портовой и Ткаченко четверо неизвестных загружают в багажник мешки, анонимный абонент предполагает — трупы. Кто находится в районе…»

— Я поблизости! — крикнул я в микрофон, не дослушав оперативного дежурного. — «Центральная», я — «Десятый», подъезжаю по Ткаченко к месту происшествия!

— Ты что?! — выпучил глаза Кифа. — На хрена это нам надо?

Честно говоря, я это сделал с единственной целью: разогнать сон, начинавший смыкать ресницы.

— Ну, должен же быть от нашей езды какой-то толк, ты сам только что сказал, — развернул я «ниссан» на сто восемьдесят: улицу Капитана Ткаченко мы проехали только что, до Портовой оставалось полкилометра.

Кифа ругался на чем свет стоит. Сплюнув в окошко, стал суетливо вставлять обойму в «Макаров». Я выключил свет и сбросил газ. В плохо освещенном проеме между двумя стандартными блочными девятиэтажками действительно стояла белая «шестерка», возле нее копошились люди. Протянув без света как можно дальше, метров за пятьдесят я врубил дальний свет, противотуманки и сирену одновременно, выжал педаль до отказа: внезапность в таких ситуациях — главное слагаемое успеха.

Ослепленные, оглушенные, люди застыли в оцепенении, затем запрыгнули в машину и рванули с места. Один из них не успел сесть, уцепился за дверцу, водитель на секунду остановился, и этой секунды мне было вполне достаточно.

— Стоять! — затормозив в сантиметре от капота «шестерки», бросился я к ним.

Выдернуть водителя из салона было делом плевым. В горячке он попытался вырваться, но я использовал направление его рывка против него и припечатал к асфальту спиной грузное двухметроворостое тело. Тот, что сидел справа от него, побежал, но я выстрелил, стараясь, чтобы он поближе расслышал жужжание пули, и заставил его лечь на асфальт. Двое других вышли из машины, соревнуясь, кто выше поднимет руки.

Когда все четверо, широко расставив ноги, прижались щеками к капоту «шестерки», из «ниссана» выскочил Кифарский и, размахивая пистолетом, прокричал:

— Ни с места! Буду стрелять!

— Патроны пожалей, — посоветовал я ему негромко. — И осмотри багажник.

Из карманов пассажиров я извлек гранату «Ф-1», револьвер «дог», два газовых баллончика «Кобра» (один почти пустой, другой нераспломбированный, с предохранительной мембраной), три ножа, документы — водительское удостоверение на фамилию Нечаева и два удостоверения сотрудников ЧОП «Зодиак» Забарова и Бубенца. У четвертого документов не было, зато была татуировка, бумажник со ста двадцатью тысячами рублей и миниатюрный «вальтер» за ремешком на голени.

Из багажника мы с Кифарским вытащили два окровавленных, шевелящихся мешка — по одному избитому мужчине в каждом. Руки их были заведены за спину и скованы «браслетами», рты залеплены пластырем. Похоже, они находились под воздействием какого-то сильного наркотика.

— Вы кто такие? — потрепал я их поочередно по щекам, но один не открыл глаз вообще, а другой, вперив в меня мутный, бессмысленный взгляд, что-то нечленораздельно промычал.

Северное сияние проблесковых «маячков», топот бегущих патрульных, многократные хлопки дверей подоспевших со стороны торгового центра милицейских «канареек» оживили небольшую улочку, в домах засветились окна.

— Старший наряда ППС лейтенант Пилипчук, — подойдя к нам, отрапортовал милиционер.

— Инспектор РУОП майор Вениаминов.

— Привет, Гена, — с видом изрядно потрудившегося хлебороба смахнул Кифарский со лба воображаемый пот и кивнул на изъятый у налетчиков арсенал: — Составляй протокол!

Из головной «канарейки» слышался чей-то сиплый голос, требовательно вызывавший на место преступления «скорую».

— Кого-нибудь из этих знаешь? — спросил я у Кифы, подойдя к извлеченным из багажника потерпевшим.

— Откуда?!

Я склонился над ними, чтобы обыскать, но оба оказались в трико без карманов и в майках.

— Кто эти люди, Нечаев? — допрашивал лейтенант водителя «жигулей». — Отвечать!

Тот презрительно сплюнул и отвернулся.

— Да не так, лейтенант, — покачал я головой и ударом ноги по подколенным связкам опрокинул горе-налетчика на спину, после чего схватил за волосы и стукнул по лбу дверцей «жигулей». — Сейчас я тебя повезу в отделение, а по дороге устрою побег, хочешь?

— Ладно, ладно!.. Пусти, мусор!

— Кто эти люди, «дворник»? Раз!..

— Не знаю, ей-Богу, не знаю! — заверил плаксивым голосом Нечаев. Если бы не наручники, он наверняка перекрестился бы.

Я отпустил его. Применять насилие к задержанным неприлично и, говорят, противозаконно, но дать ему время опомниться и сочинить небылицу про то, как он ехал мимо и кто-то «проголосовал», попросив подбросить мешки до погреба, было все равно что позволить уйти.

— Обыщите машину, — посоветовал я Пилипчуку и подозвал милиционера, оказавшегося поблизости: — Сержант!.. Дом тридцать один дробь один по Ткаченко и третий по Портовой — кого-нибудь из жильцов или дворничиху сюда, живо!

Между этими домами загружали «шестерку», и я предположил, что жертвы могли проживать в одном из них. Кифарский уже сидел на заднем сиденье «канарейки» рядом с другим задержанным.

— Фамилия твоя как? — спрашивал он грозно.

— Чья? Моя?

— Не моя же!

— А че?

— Шланг через плечо! — Мои методы Кифарскому понравились, он двинул его в ухо. — Фамилия?!

— Забаров я! — вызверился тот.

— А эти кто, в багажнике?

— Не знаю!

— Еще хочешь?

— Сказал, не знаю! Не знаю я!

— Кифа, выйди-ка, — похлопал я его по плечу. — Не надо его больше бить, он ничего не скажет. Это «шестерки» — водила и два охранника. А тот, что без документов, урка из беглых. Молчать будет до упора, пока не раскрутим.

— Почему ты так решил?

— А чего тут решать? Если бы они были им нужны, то выяснили бы все на месте. По одежде — взяли их на квартире. Денег и ценностей при них нет, значит — не грабеж. Кто-то приказал доставить, они и выполняли. Но кто — не скажут, иначе их приговорят. Им проще в тюрьму сесть.

— Так что делать?

— Искать заказчика по горячему. Пока они на допросе будут следователю петь про карточный долг или как у них эти двое хотели машину отнять.

Лейтенант и патрульный в «шестерке» ничего не нашли, кроме техпаспорта «жигулей», принадлежавших Нечаеву, и комплекта инструментов.

От дома на углу к нам направлялась группа жильцов во главе с сержантом. Прежде чем они дошли, подкатила «скорая», врач и медсестра склонились над потерпевшими.

— Дворничиха и жильцы с первого этажа, — кивнул сержант на остановившихся на обочине испуганных двух женщин и троих мужчин.

— Инспектор Вениаминов, — подошел я к ним. — Извините, что побеспокоили. Подойдите, пожалуйста… Кто-нибудь знает этих людей?

Жильцы столпились у бесчувственных тел на мостовой. Пока они рассматривали распухшие от побоев лица, я пообщался с эскулапом.

— Отравление барбитуратами средней тяжести, — не очень уверенно сказал он. — Предположительно — нембутал. Кости целы, но возможно сотрясение.

— Ардатовы, — сказала одна из женщин.

— Точно, они, — подтвердили остальные.

— Братья. Вот этот, Эдик, — младший. Владелец кафе «Сфинкс» на Московской. А как второго зовут — не знаю, он не из нашего дома.

— Где Эдик живет?

— Да вон, напротив, во втором доме, — показала пальцем дородная молодица в пестром байковом халате. — Во втором подъезде, квартира двадцать восемь.

— Вы дворник?

— Я почтальонша.

— Он один живет?

— Один. Разведенный.

— Когда их можно будет допросить? — спросил я у врача.

— Часа через два-три. Можно ввести стимулятор, но лучше отвезти в больницу. Если есть сотрясение…

— Ладно, везите!

 

2

Следователь на место преступления еще не прибыл, между тем действовать нужно было быстро, пока до того, кто послал за братьями Ардатовыми, не дошла весть об их задержании. Судя по темпу, в котором действовали местные пинкертоны, они тоже наглотались нембутала.

Пока Кифа вызывал опергруппу, я разбудил соседей Ардатова-младшего.

— Вы видели кого-нибудь постороннего на площадке? Разумеется, никто никого не видел.

— Может быть, слышали шум? Брань, драку? Разумеется, все легли спать рано и спали крепким здоровым сном.

Я решил оставить их следователю. Справиться с замком двадцать восьмой квартиры оказалось просто, как я и предполагал: ключей у задержанных не нашли, а значит, дверь просто захлопнули. Попросив соседей ничего не трогать, я первым вошел в прихожую и включил свет. Следователь должен был прибыть с минуты на минуту, и обыск без него я не начинал, а ограничился поверхностным осмотром. Предположение мое оказалось верным: дом был — полная чаша, и раз ничего не взяли (ни часов из коллекции в конторке под стеклом, ни антиквариата) — значит, приезжали с целью взять Ардатовых. В гостиной я увидел смятый ковер, запач канный кровью угол серванта. Несмотря на открытую фрамугу, в квартире еще сохранился едкий запах хлорацетофенона, так что механика похищения была понятна: в подъезд вошли двое (водитель оставался в машине, кто-то караулил внизу — выносили их по его сигналу, когда ни в подъезде, ни на улице никого не было), позвонили в квартиру; глазок в двери есть, но Эдик открыл — значит, знал их; брызнули в рожу газом из «Кобры 501», в это время из комнаты или кухни вышел брат, присутствие которого было для них неожиданным — второй баллончик достать не успели, завязалась драка. Брат бросился в комнату, его настигли, повалили на пол, он ударился головой об угол серванта. А дальше — ясно: вырубили, залепили рты, защелкнули наручники и укололи.

Было это так или по-другому, меня, в сущности, не интересовало: я надеялся напасть на след, который приведет к тому, кто послал за братьями. И напал! На тумбочке у телефона лежал раскрытый на букву «З» алфавитный блокнот. На странице значился единственный абонент — Заяц. Стоило исходить из того, что владелец кафе «Сфинкс» был Волком и звонил по указанному телефону, чтобы сказать: «Ну, погоди!»

Соседи молча смотрели на меня. Кифа старательно затаптывал следы, мечась по гостиной, но, слава Богу, ни к чему не прикасался.

— Товарищ капитан, — окликнул я его, придавая деловым тоном и уставным обращением официоз, — где находится Московская улица?

— На Виноградниках. А че? — подчеркивая свою независимость, развязно откликнулся Кифа.

«Шланг через…» — ответил бы я ему его же словами, да постеснялся понятых. Вообще он начинал действовать мне на нервы.

В квартиру ввалилась опергруппа.

— Следователь ОВД Васин, — представился хмурый дядька в штатском и очках. — Кто вскрыл квартиру?

— Капитан Кифарский в порядке неотложных следственных действий, — подмигнув Кифе, ответил я. — Он же произвел задержание преступников.

С Васиным Кифа оказался знаком, общий язык они нашли быстро. Оттопырив большой палец» я пообещал инспектору орден святого Шерлока Холмса или по крайней мере майорскую звезду.

Женщина из понятых сладко зевнула и привалилась к стене.

— Можно мне от вас позвонить? — попросил я у нее вполголоса. — Потом вы сможете сюда не возвращаться, здесь народу и без вас хватит.

— Конечно, — посмотрела она на меня с благодарностью, и мы с ней вышли. — Только негромко, пожалуйста: дети спят.

Войдя в захламленную до потолка, освещенную двадцатипятиватткой, провонявшую плесенью и кошачьей мочой прихожую, я позвонил в справочную и узнал адрес, по которому был установлен телефон 31-260, записанный в блокноте Эдика Ардатова. Господин Заяц проживал на Флотской набережной — как раз той, по которой проходила граница Монастырки и Виноградников.

— А квартиры там нет?

«Это частный дом», — ответила дежурная и отключилась. По заячьему телефону никто не отвечал.

 

3

Не заходя в квартиру Ардатовых, откуда доносился грозный голос приободрившегося Кифы («Не на того напал, — бравировал он перед следователем, — я и не таким рога обламывал!»), я спустился вниз, сел в машину и поехал на Флотскую.

Кифу я подсунул Васину вовсе не для того, чтобы помочь однокласснику сделать карьеру: несмотря на свою юридическую образованность, терпеть не могу тягомотных обысков и протоколов: «В левом дальнем углу под тумбочкой для телевизора обнаружена гильза от папиросы «Беломорканал»… Когда-то в школе контрразведки я все это проходил, но, связав свою судьбу с «Альфой», вот уже восемь лет существую в измерении простреливаемого пространства и ритме конкретного действия.

При всем моем уважении к тем, чья служба «и опасна, и трудна», я приехал сюда не для протоколов.

Особняк на Флотской был построен в английском стиле. За сетчатой калиткой в свете фар моего «ниссана» просматривался подстриженный газон, вдоль забора тянулись подрезанные столбиками кусты, в поле зрения попадала роскошная клумба — не иначе, хозяин держал садовника.

Я оставил машину на улице и, вооружившись фонариком, пошел к дому. На звонок никто не откликнулся, но дверь легко поддалась. Как говорил персонаж одной кинокомедии, «мою душу стали терзать смутные сомнения»: телефон не отвечает, свет в окнах не горит, а дверь не заперта. Делать ничего не оставалось, кроме как войти.

Картинка, представшая моему взору, едва вспыхнул свет, была далека от идиллической: за массивным дубовым столом в кресле сидел человек лет пятидесяти, в твидовом пиджаке и галстуке, и смотрел на меня с некоторым удивлением и даже радушием. Исходя из того, что в левом виске его зияла дыра и видимая мне часть лица, обращенная к окошку, была залита кровью, я пришел к выводу, что с ним можно не здороваться. Выражение его лица нисколько бы не изменилось, окажись на моем месте Хиллари Клинтон или самка лысого бабуина.

Я обошел комнату по кругу — так, чтобы взглянуть на правый висок. Он также оказался дырявым, только дыра была ниже и больше, а в застывшем потоке темной густой крови виднелись вкрапления мозгового вещества.

Не нужно было иметь много денег, чтобы понять, откуда и куда стреляли. В безвольно свисавшей левой руке мертвеца револьвера не оказалось. Получалось одно: он не был самоубийцей, и я был не первым, кто побывал в его доме.

Мне стало скучно с этим молчаливым человеком. Обернув платком трубку телефона, я позвонил в прокуратуру и попросил следователя Сумарокова, на что дежурный деликатно ответил, что в три часа ночи Владимир Николаевич имеют обыкновение почивать. Пришлось отрекомендоваться заместителем министра внутренних дел в обмен на номер его домашнего телефона.

— Извините за поздний звонок, Владимир Николаевич. С вами говорит инспектор Вениаминов.

— Да, мне звонил Гуляев.

— Тем лучше. Видите ли, я случайно оказался в компании одного очень привлекательного трупа. Очень хотелось бы, чтобы это дело попало к вам.

Он помолчал.

— Куда ехать?

Я сообщил адрес и, услыхав короткое «сейчас буду», почувствовал себя несколько увереннее. От обыска до прибытия экспертов стоило воздержаться, и все же кое-что я осмотрел. В кармане трупа нашел ключи, на столешнице — паспорт Зайчевского Геннадия Андреевича, русского, 1944 года рождения, уроженца города Краснодара. На фото был тот же мужчина, которого я видел перед собой, только еще без дырки в голове.

Подозрение, что Ардатовых пленили люди Скока, у меня появилось, как только я узнал о кафе «Сфинкс» на улице Московской; укрепилось — когда выяснил, что Московская находится на Виноградниках, которые, по словам Кифы, курировал Зайчевский, а окончательно утвердилось, когда я увидел телефон в раскрытом блокноте напротив клички Заяц. Может быть, кто-то из гонцов интересовался, что делать с некстати подвернувшимся старшим братом Эдика? Почему Заяц, а не Скок, я не знал. Либо у хозяина с владельцем «Сфинкса» были свои отношения, либо Зайчевский имел несколько кличек. Возможно, предприниматель ходил по острию ножа и не хотел, чтобы в случае обыска в блокноте фигурировал его «опекун».

Так или иначе, жить становилось веселее. Особенно когда я увидел выщерблину на стене по правую руку сиятельного трупа. Отколотый кусок штукатурки валялся на полу. Пуля повредила стену в метре от пола. Присев у выщерблины, я мысленно провел прямую через раневой канал; противоположный конец прямой указывал на верхнюю часть окна. Чтобы выстрелить в голову Зайца, находясь слева от него в комнате, пришлось бы встать на табуретку или подпрыгнуть. Если бы стреляли со двора — пуля угодила бы в стену на уровне головы; с проезжей части улицы — мешал кирпичный забор. Оставалось предположить, что стреляли с технического этажа или крыши котельной, приходившейся как раз напротив особняка через улицу.

Самым смешным было то обстоятельство, что и окно, и форточка были закрыты наглухо.

Пулю я нашел незадолго до приезда Сумарокова. Опустился на четвереньки и, как собака, обнюхал все углы. Сплющенная пуля была обыкновенной, винтовочной, к патрону 7,62 мм. Судя по состоянию крови, запекшейся на лице и одежде, но еще свежей у раны на выходе, стреляли часа полтора назад. В это время было уже темно, а значит, в комнате горел свет. До котельной было метров триста. Любая снайперская винтовка имеет как минимум в два раза большую прицельную дальность, но, по калибру, стреляли из чего-то советского.

С дверью все стало ясно, как только я осмотрел мощный двухригельный накладной замок: он не имел «языка» и не захлопывался, а ключей у того, кто уходил отсюда последним, не было: они лежали в кармане убитого. Но на кой черт нужно было возвращаться сюда, запирать окно и выключать свет, вместо того чтобы уносить ноги?

Подъехала машина, затем — еще одна. Во двор вошли следователь, врач, эксперт-криминалист, оперативник, фотограф.

Сумароков оказался симпатичным человеком средних лет с улыбчивыми и любопытными глазами. Постояв напротив стола и кивнув специалистам: «Начинайте», он подошел ко мне.

— Как вы его обнаружили?

Я подробно рассказал ему обо всем с самого начала, с того момента, когда услышал по рации сообщение дежурного по городу.

— Полагаете, есть связь? — выслушав меня, повертел он в руках пулю.

— А вы полагаете, нет?

Он добродушно улыбнулся:

— Доказательства нужны, майор. Листок в блокноте — это, конечно, хорошо…

— Тогда не будем терять времени, — посмотрел я на часы. Было три сорок пять.

— Там у ворот стоит сержант, возьмите его с собой, — предложил следователь мне вдогонку.

 

4

Вдвоем с сержантом Ордынским мы вошли на огражденную территорию газовой котельной. С тыльной стороны на крышу вела узкая металлическая лестница. Я проводил сержанта взглядом до самого карниза, а сам пядь за пядью стал обследовать двор, хотя, по мере того как садились батарейки фонарика, начинал понимать, что это — пустая затея: если даже гильзу выбросило с крыши, она упала в радиусе пяти метров в траву или кучу металлолома и искать ее нужно ротой солдат при дневном освещении.

Котельную обслуживало четыре человека. Я попросил оператора собрать всех в машзале.

— Приблизительно два часа тому назад в доме напротив было совершено преступление, — объяснил я. — Кто-нибудь из вас видел посторонних на территории в это время?

— А что нам делать на территории ночью? — недовольно ответил старший.

— Подышать, покурить?

Все четверо покачали головами.

— Кто работает на верхнем ярусе?

— Никто там не работает, — сказал молодой паренек в новенькой синей спецовке. — Делать там нечего — фитинги, вентили, два манометра на сочленениях, форсунка. Если что-нибудь ломается — тогда лезу я, слесарь-ремонтник.

— С крыши или по лестнице?

— Зачем с крыши? Вон, лестница винтовая, площадка с перилами вдоль стенки, а если с форсункой что — перехожу на котлы.

— Сегодня лазили?

— Когда смену принимал. А что?

— Посторонних шумов никто не слышал? — По их реакции (в котельной гудело постоянно) я понял, что вопрос стоит конкретизировать. — Шаги по крыше? Выстрелы? Хлопки?

Все недоуменно переглянулись.

— Может, война началась, пока мы тут торчим? — спросил пожилой мужчина с опухшими от сна глазами. — Что хоть случилось-то?

— На крышу отсюда выйти можно? — ответил я вопросом на вопрос.

— Можно, но только в ремонтную смену, потому что ключ от люка у бригадира, а нам без надобности. Если что — по лестнице снаружи.

— Проводите меня наверх, — попросил я паренька и направился к широким рифленым ступенькам сварной лестницы, окрашенной в красный цвет.

Мы поднялись на техэтаж с горизонтальными окошками, густо насаженными по всему периметру. Дотянуться до нижней рамы со смотровой галереи было просто невозможно — для этого пришлось бы взгромоздиться на перила или подставку. Наружная металлическая лестница поднималась по северной стене, и в окошко был виден только правый поручень с двумя ступеньками: заметить человека на лестнице снаружи, да еще на фоне темного ночного неба, можно было, только если упереться носом в стекло. Висячий замок на люке заржавел.

— Давно ты на крыше был? — спросил я у паренька.

— Сегодня часов в восемь, смеркалось уже.

— А что делал?

— Малолеток снимал. Залезли вчетвером — три пацана лет по десять и девчонка. Двое спустились, а девчонка боится, и брат с ней…

Я поблагодарил рабочих, простился и вышел в прохладную ночь. С самого начала было ясно, что надеяться в этом опросе можно было только на «вдруг». Узнать что-нибудь новенькое могли Ордынский или Сумароков с криминалистом.

И вдруг…

Метрах в двадцати от северной стены котельной начинался густой кустарник. Я посветил и увидел узкую тропинку, протоптанную в траве. Извиваясь меж кустов, она круто падала вниз, к невысокому штакетнику, тут и там зиявшему проломами.

С крыши спустился Ордынский.

— Нет ничего, товарищ майор, кроме вот этого, — виновато сказал он, подавая мне бутылку из-под «Приморского», — гладкая крыша, просмоленная, с двумя вентиляционными отдушинами и закрытым изнутри люком. Было еще несколько «бычков» от «Примы», я не собирал — желтые уже, после дождя, а последний дождь шел двадцать восьмого июля. Я отшвырнул бутылку в кусты, понимая, что человек со снайперской винтовкой не станет пить «Приморское» на крыше.

— Пошли со мной.

Высвечивая тропинку двумя фонариками, мы спустились на старую дорогу. На прибитом ночной сыростью песке четко отпечатался след протектора, тянувшийся наискосок от рваной кромки разбитой асфальтированной полосы. Несколько капель масла между колес слились в жирное пятно.

— Вот что, Ваня, — присев на обочине, сказал я сержанту, — умный, конечно, в гору не пойдет, но ты все-таки дуй на Флотскую, и как только эксперт закончит, направляй его сюда. С гипсом, фиксатором и всеми причиндалами, усек?

— Усек, чего ж, — ответил Ордынский и растворился в темноте.

Не думал, не гадал, что придется заниматься говноедством до выхода на заслуженный отдых, но убили все-таки не какого-нибудь «каталу» или «цеховика», а одного из трех «авторитетов» (хотя относить Скока к этой категории было неверно: по своему положению в уголовной среде или на «зоне» он, может, и был «авторитетом», но в городе хозяйничал с размахом «вора в законе»). Теперь Виноградники оставались бесхозными и, очевидно, предстоял ряд разборок, прежде всего — Шороха с Демьяном. По словам Кифарского, последний числился в «интеллектуалах» и в убийствах замечен не был, в чем лично я очень сомневался: это хозяин-то Морского района — самого крупного и криминального, куда входили морской вокзал, восемь кабаков, три банка, несколько СП, разветвленная сеть супермаркетов?!.

Либо «короли» чего-то не поделили, либо какая-то третья сила прибирала их владения к рукам — централизованная власть. Но не ждать же, чем это все кончится.

Ордынский с Сумароковым и экспертом подъехали через час, когда взошло солнце, а я чуть не проиграл бескомпромиссную схватку с Морфеем.

— Если окажется, что это — та самая «шестерка», — смеясь сказал Сумароков, — я, ей-Богу, начну тебя подозревать.

— Не радуйся, — отмахнулся я. — Сначала винтарь найди.

— Найдется, не иголка, чай.

— Не иголка. Я бы тебе даже сказал, какая марка. Но боюсь, что, если оно так и окажется, ты у прокурора санкцию на мой арест просить будешь. Ну, что там?

— Ничего, — буднично пожал плечами Сумароков. — Чисто, как в аптеке.

— Ни одного отпечатка?

— Представь себе. Затем и возвращался, а вовсе не для того, чтобы сэкономить Скоку электроэнергию. Заодно и окно закрыл.

— Ну, это как раз бабушка надвое сказала, он возвращался или там еще кто-то был. Что вы долго-то так?

— Да вот… — выругался эксперт, присев на корточки возле метрового участка, на котором след протектора отпечатался наиболее четко, — по больницам «тесто» собирали.

Он вынул из саквояжа целлофановый пакет, стал разминать в пальцах комки гипса.

— А скреплять придется знаешь чем? — Достал аэрозольную упаковку с аккуратной женской головкой на картинке. — Импортный лак, жена проснется — из дома выгонит.

— Голь на выдумки хитра. Что врач сказал?

— Сказал, что смерть наступила в час — в полвторого, — задумчиво ответил Сумароков, наблюдая за работой криминалиста.

Я так и думал! Но в это время Нечаев, Забаров и Бубенец, а также их спутник с темным прошлым и не менее темным будущим находились в КПЗ, братья Ардатовы — в больнице, а машину должны были отвести на милицейскую стоянку.

— Значит, был кто-то еще, кого они высадили здесь перед тем, как ехать к Ардатовым? — предположил я.

— Нет, — уверенно сказал криминалист. — Остановиться и высадить — минутное дело, если бы за минуту из картера вытекало столько масла, они бы не доехали до улицы Ткаченко без дозаправки. А значит, тачка здесь стояла.

— Сколько? — спросил Сумароков.

— Этого не скажу, пока мы ее не найдем. Но по протектору вижу, что искать нужно не «шестерку».