ГЛАВА 1
МОЗГОВАЯ АТАКА
Что делать?
– Жить скучно, – негромко сказал Виктор Баранов унылым тоном.
С кислой миной на лице он потянулся правой рукой к бутылке дешевого портвейна, стоявшей перед ним на журнальном столике. Длинные жилистые пальцы крепко обхватили бутылку.
– Это верно, – согласно кивнул Валерий Авдеев. Потом уточнил: – С недавних пор жить нам с вами, ребята, стало на самом деле очень скучно.
Валерий сумрачно прищурился, наблюдая за тем, как Баранов разливает портвейн по хрустальным рюмкам.
Рюмок было три.
Одна из них виднелась на низком журнальном столике перед Авдеевым, сидевшим в широком и низком кресле. Вторая рюмка замерла на том же столике перед Барановым, который расположился в соседнем кресле. А третья стояла передо мной, восседавшим на стуле, придвинутом к столику за неимением третьего кресла в доме.
На несколько секунд в комнате повисло угрюмое, как на похоронах, молчание. Баранов не торопясь разливал по рюмкам вино, а мы с Авдеевым ждали, когда он покончит с этим делом.
– Будь проклята скука! – с чувством возвестил Виктор Баранов, прерывая наконец молчание и подхватывая со столика свою рюмку, наполненную почти до краев.
Валерий Авдеев шумно вздохнул. Он опять согласно кивнул, молча присоединяясь к провозглашенному тосту.
Я тоже промолчал, не возражая против тоста, предложенного Виктором.
Три наши руки с рюмками в них взлетели вверх в синхронном жесте. Мы дружно выпили, опорожняя рюмки до дна. И снова воцарилось в комнате на несколько секунд тягостное молчание.
Никто из нас толком не знал, с чего начать разговор, ради которого мы и собрались сегодня в моей двухкомнатной квартире на дальней окраине Москвы.
На дворе стоял декабрь 1999 года. До новогодних праздников оставалась ровно неделя. За окном сгущались ранние зимние сумерки. И еще там, за окном, колобродила, куролесила пурга, завывал, постанывая, ветер, дувший, казалось, сразу со всех сторон. Пуховые клубы снега, закручиваемые винтом, прокатывались то и дело по оконному стеклу шелестящими волнами.
Мы собрались в этот зимний вечер у меня дома для того, чтобы подвести итоги уходящего навсегда в вечность года и обсудить наши общие планы на ближайшее будущее.
Нет слов, в уходящем году мы славно потрудились на ниве исследования аномальных явлений. Мы всласть попотели на самых дальних форпостах современных научных или, скажу осторожнее, околонаучных представлений о мире, в котором живем. Нам удалось – к собственному немалому удивлению! – слегка расширить за минувший год горизонты тех самых представлений, сделать несколько немаловажных шагов вперед в наших пионерских околонаучных изысканиях.
Однако все это ни в малейшей степени не могло быть поводом для того, чтобы мы сейчас вели себя как самодовольные, раздувшиеся от важности индюки, подводя черту под проделанной работой и усиленно нахваливая попутно за усердие и трудолюбие друг друга. Проделанная работа осталась бесповоротно в прошлом – целиком, как говорится, и полностью. Она носила ярко выраженный исчерпывающий характер. К тому, что нам удалось сделать, добавить было нечего. Абсолютно нечего.
На уме у нас было одно: все, что мы намечали сделать, мы сделали. Все – ну, все до одного! – наши исследовательские планы оказались выполненными и даже отчасти перевыполненными.
Это одновременно и расстраивало и пугало нас. Ребром встал сакраментальный вопрос: что делать? Чем дальше-то заниматься?
Выполнив все наши планы, мы этак как-то сразу, этак вдруг окунулись в мир скуки. Осознали себя оказавшимися в тупике, в ситуации исследовательского и творческого кризиса. Ватная пелена скуки, мертвящей, парализующей волю, давящей на психику, обволокла нас со всех сторон. Мы маялись от безделья, не зная, к чему бы теперь можно было приложить руки.
Вот ради решения, в частности, этого вопроса, сильно мучившего нас, мы и сошлись декабрьским вечером в стенах моей квартиры…
Каждый из нашей троицы был трудоголиком, а ежели попросту сказать – трудягой. Каждый любил работать почти на износ. Так и работал.
Между тем с официальной точки зрения все мы трое были безработными. Никто из нас давным-давно не ходил ни на какую службу в то или иное присутственное место, не получал там зарплату. В Москве, охваченной на протяжении минувшего десятилетия истерией психопатологической перестройки всего и вся, не находилось из года в год своего «места в жизни» для каждого из нас. Не обнаруживалось какой-нибудь конторы, пусть даже самой за-валященькой, куда кому бы то ни было из нас троих удалось бы устроиться на более-менее постоянную работу.
Новейшим «изобретением» перестройки – бизнесом, то есть наглыми спекуляциями, фарцовкой, мы не занимались. Фарцовка как явление действительности была.вне пределов наших повседневных интересов.
К фарцовщикам все мы трое относились с чувством гадливого омерзения. Фарцовый промысел, по нашему глубокому убеждению, был делом отнюдь не полноценных людей, а прытких разговаривающих обезьян. Нет, даже не обезьян, а разговаривающих растений. Все эти растения были пустоцветами. Они ничего не производили, не придумывали, не изобретали, не генерировали из себя никаких новых мыслей и идей. Сорняки-пустоцветы, они буйно колосились на обочине жизни – колосились там зря, далеко, даже очень далеко за пределами того, что зовется высокими помыслами. И, между прочим, они отлично себя на той обочине чувствовали, сытые во всех возможных смыслах этого слова, сытые буквально до отрыжки и самодовольные в своей сытости.
В отличие от них, мы трое не жаловались на сытую отрыжку.
В отличие от них, в наших тощих бумажниках посвистывал в основном ветер.
Мы кормились случайными эпизодическими заработками, более чем скромными. Жили у черты, за которой начинается не просто бедность, а почти натуральная нищета. При этом никто из нас троих не питал никаких иллюзий насчет собственного будущего. Каждый понимал, что он и в дальнейшем обречен жить так, как живет сейчас, – может быть, вплоть до гробовой доски…
Самодеятельные исследователи аномальных явлений, в течение длинного ряда лет мы занимались и продолжаем по сей день заниматься изучением самых разнообразных «странностей». Понятное дело, изучаем их на доступном нам уровне. Мы работали, продолжаем работать в сугубо инициативном, всячески обращаю внимание на это, порядке. Никто никогда не оплачивал и по-прежнему не оплачивает наш труд. На свой страх и риск мы проводим изыскания в сумеречной пограничной зоне между двумя реальностями – нашей и ненашей, Неведомой, Запредельной. Мы бродим по той зыбкой, таинственной, сплошь туманной, почти никем не исследованной зоне, проводя там посильные нам поиски. Мы категорически уверены в том, что нет на белом свете ничего интереснее наших исканий, нацеленных на познание явлений, пока еще до конца не познанных.
Алексей Прийма. Фото из журнала «Непознанное» (Греция, Афины).
Три товарища
Позвольте представить вам, уважаемый читатель, всю нашу троицу в алфавитном поименном порядке.
Вот, познакомьтесь, Валерий Авдеев.
Здоровенный, почти двухметрового роста, мужчина средних лет, самый старший по возрасту среди нас троих. Очень дородный, широкоплечий и мускулистый. Кулаки точно кувалды, каждый величиной почти с небольшой арбуз. Толстенные ноги как тумбы. Тяжелая квадратная челюсть. Внимательный взгляд, очень пристальный, где-то даже буравяще-хищный, давящий. Ежик коротких, слегка седоватых волос на большой круглой голове.
Валерий Авдеев всегда сдержан, спокоен и в своем повседневном поведении подчеркнуто скромен.
При всей своей подчеркнутой сдержанности и скромности он пользуется всероссийской, более того – почти мировой известностью. Авдеев принадлежит к числу крупнейших российских экстрасенсов наших дней, которых можно пересчитать по пальцам одной руки. Он в совершенстве владеет, в частности, искусством гипноза, да и не только им.
В. В. Авдеев – почетный член многих отечественных и зарубежных академий и научных обществ. Термин «почетный член» означает, как ни обидно, одно: он дает его носителю лишь почет и славу, а вот зато денежек не дает – ни единого рубля, доллара, фунта и так далее. Приведу здесь лишь пару звучных титулов Авдеева, которые особенно завораживают меня своей основательностью, солидностью. Валерий – почетный президент Международной академии гармонии, почетный вице-президент Международного университета народной медицины.
Недавно Валерий Авдеев был удостоен высоко; международной награды – швейцарского ордена Альберта Швейцера – за заслуги в области развития современной парапсихологии. О нем, о его уникальных парапсихологических способностях написано великое множество статей, изданных не только в России, но и далеко за ее пределами.
Другой мой верный друг и сотрудник – Виктор Баранов.
Ростом немного пониже Авдеева, однако повыше меня, он тоже следом за Валерием отличается атлетическим телосложением. Каждый день с утра пораньше Виктор качает мышцы, обрабатывает, обильно потея, боксерскими перчатками боксерскую же грушу, подвешенную в его квартире к крюку, вбитому в потолок. Несмотря на вовсе не юный возраст, он продолжает поддерживать себя из года в год в хорошей спортивной форме.
Бывший офицер милиции, владеющий навыками сыскного ремесла, Виктор Баранов был, увы, относительно недавно отправлен из органов правопорядка на «заслуженный отдых» в связи с выслугой лет. Человек, которому еще и на ум не приходит помышлять о старости, он уже тем не менее пенсионер. Пенсия у него крохотная. Ее едва хватает на полуголодное существование. А между тем у Виктора – двое детей…
В нашей маленькой компании Виктор знаменит тем, что получил в награду от Президента России именные наручные часы. Б. Н. Ельцин наградил его этими часами как защитника Белого дома в Москве в ту памятную осень 1991 года, когда шайка коммунистов во главе с Янаевым и Язовым пыталась захватить власть в стране.
У Виктора – совершенно незапоминающаяся внешность без каких-либо особых примет, за исключением, может быть, мощных бицепсов, распирающих изнутри рукава его пиджака. Встретишь такого человека в уличной толпе, мельком глянешь на него и тут же забудешь, как он выглядел. В общем, идеальная у него внешность для профессионального сыскаря. А Баранов был, когда служил в милиции, именно-таки профессионалом сыска.
Единственная колоритная черточка в облике Виктора – его глаза. Они у него синие. Причем не просто синие, а какие-то… ну, я даже не знаю, как описать их… феноменально, что ли, синие, из ряда вон выходяще синие. Этакие две капли пронзительной небесной синевы, оседлавшие переносицу.
Наконец, третий член нашей небольшой, но дружной компании, – автор книги, которую вы сию минуту читаете. О себе расскажу несколько подробнее, чтобы вы, читатель, более или менее ясно представляли себе, с кем имеете дело – чью книгу держите в руках.
Как и Виктор Баранов, я тоже человек без особых примет, среднего роста, с более чем ординарным лицом.
В отличие от Авдеева и Баранова, я худосочен, щупл и физически слаб. Никогда не занимался спортом. Никто – тоже никогда – не награждал меня орденом Альберта Швейцера, а уж тем более именными часами с надписью на них, заканчивающейся словами «от Президента России Б. Н. Ельцина». У меня нет никаких наград, регалий и звучных титулов.
Я – просто частное лицо. Скромный персонаж в шумной многоликой и пестрой комедии жизни. Занимаюсь изучением аномальных явлений.
Замечу попутно, что я – профессиональный писатель. Много печатавшийся в годы своей молодости, накануне начала перестройки в России, я приобрел тогда нечто вроде скандальной известности. Я писал как умел. Писал с официальной точки зрения не совсем, скажем так, обычно. И достаточно широко публиковался в те годы в литературно-художественных журналах.
О моих новаторских художественных исканиях было напечатано в московской прессе немало литературно-критических статей. Авторы отдельных статей, от начала до конца ругательных, именовали меня не иначе как «задиристым модернистом-выскочкой», «человеком прозападной ориентации, лишенным национальных корней», «мастером эпатажа с почти антисоветским душком». Литературно-критические баталии вокруг моего имени закончились тем, что меня с треском вышибли вон из советской литературы той поры по волевому «решению свыше». Вообще перестали печатать.
Должен вам тут сказать, что уже в ту пору я начал проявлять «нездоровый», как тогда, в советские времена, сказали бы, интерес к аномальным явлениям, к сообщениям наших современников об их встречах со всяческой «чертовщиной». С каким бы новым для меня человеком я ни встречался, всегда спрашивал у него, не доводилось ли ему или его родственникам, друзьям сталкиваться с чертями, лешими, домовыми. «Да, доводилось», – таким нередко бывал ответ. С каждым годом сообщений о «встречах с чуждым» накапливалось в моих рабочих блокнотах все больше и больше…
Автор книги, будучи человеком энергичным и любознательным, поддерживает почтовые связи со своими коллегами по исследованиям из-за рубежа. Внимание: все пометки на страницах писем из-за рубежа были сделаны рукой автора книги в то или иное время для сугубо личных нужд, а вовсе не к сведению читателей данной книги.
Письма А. К. Прийме приходят из…
…английской Ассоциации по научному исследованию аномальных явлений, из американского Центра по научному изучению аномалий, из испанского исследовательского Центра «Фалкон Бланка», из американской ассоциации по изучению феномена НЛО«МУФОН»…
…канадской научно-исследовательской организации «КУФОРН», из немецкого научного общества по изучению НЛО, даже – к удивлению А. К. Приймы! – из строго эзотерического по сути тайного ордена тамплиеров…
Письма приходят подчас из совершенно неожиданных организаций, обществ. Например, из немецкого Общества эротических сил Христа или же из тоже религиозно ориентированного Института Света в Галистео, что находится высоко в скалистых горах недалеко от города Санта-Фе на юге США… Среди писем встречаются, впрочем, и строго научные запросы вроде полученного, к примеру, из Московского астрономического института.
Цинция Хайд, профессор, директор Южно-Африканского Центра по исследованию аномальных явлений (Зимбабве) регулярно высылает автору этой книги очередные номера журнала, издаваемого Центром. То же самое делает и руководство всемирно известного – с более чем вековой историей! – Общества психических исследований (Англия, Лондон), часто печатающего статьи А. К. Приймы в своих бюллетенях. А «БУФОРА», известная Британская ассоциация по изучению НЛО, оказывает посильное содействие в издании его сочинений в Англии.
Летом 1989 года в ходе перестройки была отменена цензура в России. На смену цензуре пришла долгожданная свобода слова. Глупо было не воспользоваться таким восхитительным обстоятельством. И я не замедлил воспользоваться им. В полный голос заговорил публично, гласно о том, о чем в советской печати в доперес-троечные времена запрещалось говорить в доброжелательных, а не издевательских тонах: о любезных моему сердцу аномальных явлениях. Опубликовал в газетах и журналах много статей о них.
А потом принялся писать книги на ту же тему.
Я работал как вол. Случалось, по десять – двенадцать часов в сутки.
С 1992 года по 2000 год вышли в свет четырнадцать моих книг про «чудеса». Большинство из них были очень толстыми – объемом примерно от трехсот до пятисот страниц каждая.
Констатирую общеизвестный в российских литературных кругах факт: никто из писателей, а также самодеятельных исследователей аномальных явлений в России не написал, не издал больше книг про всяческие «запредельные странности», чем я.
Я поддерживал, продолжаю поддерживать эпистолярные связи с моими зарубежными коллегами по исследованиям аномальных явлений. Мы обмениваемся не просто письмами, а интересующей нас всех информацией – отправляем друг другу по почте пакеты с книгами, вырезками из газет и журналов про всяческие «чудеса».
Вот и все, что хотелось мне сообщить вам о нашей дружной троице.
Мы трое – гипнотизер и экстрасенс Авдеев, профессиональный сыщик Баранов и я, исследователь аномальных явлении, – составляем собой костяк, становой хребет небольшой исследовательской группы, созданной несколько лет назад по моей личной, подчеркиваю, инициативе. Уж такой я, знаете ли, человек, неуемный, подвижный, по натуре своей прирожденный лидер.
Дрейф в океане Скуки
Теперь, после краткого, чисто ознакомительного отступления на тему «Кто есть кто», давайте вернемся к тому, о чем велась речь на сходке трех маявшихся от тоски и скуки мужиков, собравшихся декабрьским вечером 1999 года в стенах моей квартиры.
– Что ж, пора начинать, – молвил я сухо-деловым тоном.
– Э-э… Да. Пора, – промямлил Валерий Авдеев. Он звучно откашлялся и полюбопытствовал: – С чего будем начинать? Виктор Баранов молча пожал плечами. А я сказал:
– Значит, так, ребята. Обсуждение того, чем мы с вами занимались в уходящем году, предлагаю провести попозже. В конце нашей сегодняшней встречи. Само собой, его следует провести непременно. И мы его обязательно проведем-таки. Однако для нас с вами сейчас, сию минуту не в нем соль. Куда важнее другое. Именно – чем дальше мы будем заниматься? – Возвысив голос, я повторил дважды: – Чем? Ну, чем?
Баранов опять молча пожал плечами.
Я перевел дух. Тут мне в голову пришла вдруг одна интересная, по-моему, мысль, и я предложил:
– Давайте попробуем в поисках ответа на этот больной для нас вопрос начать с коллективной мозговой атаки.
– Мозговая атака. Гм… А что? Хорошая идея! Главное, продуктивная, – сказал Авдеев, вскидывая голову, и оживляясь. До сего момента он сидел в своем кресле, понуро глядя в пол.
Рассеянным жестом Авдеев подхватил с журнального столика бутылку с вином. Аккуратно, не пролив ни единой капли, наполнил портвейном все три наши рюмки, стоявшие на столике, до краев. Потом осведомился:
– А кто будет начинать ее, атаку эту?
– Вот ты и начинай, – пробурчал Виктор Баранов, с лица которого не сходило хмурое, отрешенное выражение.
– Почему – я? – удивился Валерий.
Его рука, потянувшаяся было к наполненной до краев хрустальной рюмке, маячившей перед ним на столике, замерла в воздухе.
– Потому что, – доходчиво пояснил Виктор. Возникла томительная пауза.
– Ну, хорошо. Допустим, начну я. – Авдеев недовольно поморщился. И голосом, в котором прозвучала нотка отчаяния, изрек: – Но, может быть, кто-нибудь подскажет мне, с чего начинать!
Возникла новая пауза.
– Давайте начнем нашу мозговую атаку с вопросов, – приходя на выручку Валерию, с нажимом в голосе сказал я. – Начнем ее с неожиданных вопросов, неожиданных, может быть, вплоть до идиотизма. Давайте задавать друг другу самые нелепые вопросы.
– Нелепые? – переспросил Авдеев. Он бережно обхватил своими толстыми пальцами рюмку с портвейном. Поднес ее ко рту и опорожнил одним глотком.
Мы с Барановым последовали его примеру – тоже выпили.
– Ага. Нелепые, – повторил я. – Глядишь, путем неожиданных вопросов и поисков ответов на них удастся нам с вами нащупать то, что мы и хотим отыскать. Новые идеи. Новые цели. Новые… Гм, новые…
– Новые горизонты для исследований, – подсказал Виктор
Баранов, глядя в потолок и по-прежнему хмурясь.
Я улыбнулся в благодарность за хорошую подсказку, хотя Виктор, пялившийся в потолок, и не видел моей улыбки. Затем перевел требовательный взгляд на Авдеева.
– Не тяни время, старик, – бросил я, обращаясь к нему.
– Начинай.
Валерий смежил веки на несколько секунд, глубоко задумавшись. Распрямляя плечи, он резко раскрыл глаза.
– Черт с вами, – проронил он. – Начну, так и быть, я… Вот сидим мы с вами здесь, попиваем потихонечку портвейн, и нам скучно. Причем скучно до тошноты, до одурения… Тебе скучно? – спросил Авдеев и повернулся-веем своим дородным телом ко мне.
– Очень, – честно признался я.
– А тебе? – обратился Авдеев к Виктору Баранову.
– И мне тоже, – отозвался тот.
– «Ох ты, горе, горькое, скука скучная, смертная!» – процитировал Авдеев известную строку из не менее известной поэмы «Двенадцать» Александра Блока. – Итак, задаю вопрос. Что такое скука?
– Вопрос, извини, пустой и праздный, – фыркнул Виктор Баранов. – И глупый, между прочим.
– Зато на злобу дня! – живо возразил я. Баранов досадливо поморщился.
– Скука, – возвестил он менторским тоном сельского учителя, – это когда тебе, или мне, или кому-то там еще просто-напросто скучно жить. Вот и все.
Скрипнув креслом, Виктор достал из кармана своего пиджака носовой платок и звучно высморкался. А потом зевнул, деликатно прикрывая ладонью рот. Этот его зевок – зевок человека, откровенно томящегося от тоски и скуки, – поставил незримую, но жирную точку в ответе Виктора на заданный вопрос.
Ну а я шумно зашевелился на стуле, на котором сидел, меняя позу. Слегка подался телом вперед и проговорил:
– Нет. Не все так просто, как тебе кажется, Виктор. Вопрос насчет природы скуки, по-моему, очень даже любопытный. И далеко не праздный.
– Вот и я так думаю, – поддакнул Валерий Авдеев. Пальцы его правой руки рассеянно, чисто автоматически оглаживали пустую хрустальную рюмку, которую он минутой ранее поставил перед собой на журнальный столик.
– Мы живем в океане скуки, – медленно роняя слова, сообщил Валерий. – Подавляющее большинство людей на Земле занимается скучной рутинной работой. Такая работа совершенно не требует воображения. И поэтому она резко снижает интерес к себе… Скука – страшная вещь, ребята, доложу я вам. Нет на белом свете ничего страшнее скуки.
Виктор Баранов зевнул вторично – зевнул со смаком, со слабым мычанием, широко распахивая рот. На сей раз он не стал деликатно прикрывать свой зевок ладошкой. Небось хотел показать нам с Валерием тем зевком, подчеркнуто театральным, насколько скучны, неинтересны ему все эти рассуждения Авдеева о скуке.
Дружеским тоном я вкрадчиво посоветовал ему:
– Закрой рот, дружище, а то муха влетит. И навостри уши. Валерий, к твоему сведению, совершенно прав. Скука – очень страшная вещь. Она синоним безнадежности.
Виктор зевнул снова – и опять со смаком.
– Эй, ты, я кому говорю, прекрати картинно зевать! – рявкнул я. – Ты не на провинциальной сцене!… Так вот, хочу в поддержку слов Валерия порассуждать немножко о том, что такое безнадежность, этот, повторяю, синоним скуки… Ты навострил уши?
– Навострил, – проворчал, хмуро глядя в потолок, Виктор Баранов.
Я кивнул, принимая сказанное к сведению, и сказал:
– Многие порывы человеческой души, в том числе самые благородные, буквально разрушались и исчезали под влиянием скуки, тоски, безнадежности. Разрушалось иной раз даже и само человеческое сознание.
– Сознание, говоришь, разрушалось? – перебил меня Баранов, отрывая взгляд от потолка. Он слегка приподнял брови. – Не понимаю, каким образом.
– В безнадежных на первый взгляд обстоятельствах, – принялся разъяснять я, – наше сознание, образно выражаясь, загоняет нас в угол. Мы чувствуем себя оказавшимися в тупике, из которого нет выхода. А безнадежные обстоятельства – это ситуация той же самой кромешной скуки, положим. Ну, например…
– Да, да! Например, – вновь подал голос Баранов, еще выше приподнимая брови.
Я сказал негромко и рассудительно:
– Например, возьмите и посадите человека в темную комнату, где стоит абсолютная тишина. Пройдет какое-то недолгое время, и он начнет маяться от самой элементарной скуки. А затем – что неизбежно! – и от необычайного напряжения своего сознания. Такое напряжение будет нарастать у него от часа к часу, изо дня в день. Когда наступают слепота и глухота, очень длительные и не имеющие, кажется человеку, конца, происходит одна крайне пренеприятная вещь. Это доказано в многочисленных научных экспериментах подобного рода с добровольцами, посаженными в темные и тихие комнаты. Ослепший и оглохший человек довольно-таки быстро превращается в совершенно безвольное существо. Его сила воли полностью истощается, нисходит буквально на нет. Результат тут, между прочим, оказывается намного сильнее причин, вызвавших его.
Авдеев полюбопытствовал заинтересованно:
– В каком смысле – намного сильнее?
– А вот в каком. Маленькая скука приводит к большой, подчас даже очень большой деморализации. Она превращает человека, сидящего в темной и тихой комнате, в существо, начисто лишенное воли.
Я внимательно посмотрел на Авдеева, потом не менее внимательно на Виктора Баранова и, чеканя слова, проговорил:
– Мир, в котором все мы живем, отдаленно смахивает на ту темную комнату, лишенную звуков. Наш мир – это мир тотальной Скуки. Скуки с большой буквы. Человеку в нем скучно жить. Каждый человек всю свою жизнь напролет мается от скуки.
В ответ на эти мои слова Валерий Авдеев встрепенулся, и старенькое кресло под его дородным телом отчетливо и плачевно заскрипело.
А Виктор Баранов, кисло поджав губы, произнес:
– Вывод, стало быть, таков. Скука правит миром. Так?
– Именно так! – вскричал Авдеев громким голосом. – Тут я согласен с Алексеем. Любому человеку, кем бы он ни был, скучно жить. Он не видит перед собой некоей величественной цели, ради которой он – лично он! – пришел в этот мир. Он не знает, зачем живет… Его жизнь бессмысленна изначально, вот что я хотел сказать.
Ногтем согнутого указательного пальца Авдеев выразительно постучал по пустой рюмке, видневшейся перед ним на журнальном столике. Баранов правильно понял его намек. Он подхватил со столика бутылку с портвейном и наполнил вином наши рюмки.
Не мешкая, мы тут же опустошили их до дна, не чокаясь и не закусывая.
– Рассуждаем дальше, – сказал бодрым голосом я, ставя свою рюмку на столик. – Жизнь напролет каждый человек дрейфует в океане Скуки. Этот дрейф, выматывающе томительный, для него в сущности вечен. Ну, вечен в том смысле, что продолжается вплоть до дня его смерти.
– Чертов дрейф! – проронил Авдеев с чувством. – Проклятый дрейф!… И кто только его придумал? Неужели Бог? Если он, то зачем? Во имя чего? С какой целью? Непонятно.
– Что же тут непонятного? – проворчал презрительно Виктор Баранов. – Все, напротив, абсолютно понятно и ясно. Дрейф в океане Скуки не имеет цели, потому что никакой цели у него нет. И никогда не будет… А Бог тут ни при чем, – ядовитым тоном сообщил он, одарив Авдеева едкой кривой улыбочкой.
– Как ни при чем? – поразился тот. – Если не Бог, то кто же тогда затеял всю эту скучнейшую петрушку?:
Баранов досадливо махнул рукой. Потом той же рукой задумчиво потер подбородок.
– Это все – проделки эволюции, – сказал с унылой безнадежностью он. – А эволюция не имеет цели. Что такое наша жизнь, ребята? Да не более чем химический процесс. От других химических процессов она отличается лишь тем, что каким-то образом саморазвивается. И никакой осмысленной цели у ее саморазвития нет.
Он понуро опустил голову.
– Кто знает, может быть, ты и прав, – прошептал Авдеев. Я тоже был уже почти готов согласиться с Виктором Барановым, но тут пришла мне на ум одна прелюбопытная мыслишка.
– А как же тогда быть с феноменом концентрации внимания? – осведомился я, округляя глаза. – Ведь как ты ни крути, феномен концентрации никак не желает состыковываться с идеей бессмысленного нашего, бесцельного дрейфа в океане Скуки.
Феномен концентрации
– Это еще что за феномен такой? – поинтересовался Баранов скучным усталым голосом. – Впервые о нем слышу.
– Ну, ты даешь, старик! – обращаясь ко мне, воскликнул Авдеев с широкой улыбкой на лице. – Молодец! Концентрация внимания… Как же это я вдруг упустил ее из виду?
Довольный похвалой, я тоже широко улыбнулся и спросил:
– Ну, так что, господа? Продолжаем нашу мозговую атаку?
– Продолжаем! – с энтузиазмом в голосе сказал Валерий и возбужденно потер ладони друг о друга.
Он повел подбородком в сторону Виктора Баранова и, по-прежнему глядя веселыми глазами на меня, попросил:
– Растолкуй этому недоумку, что за штука такая – феномен концентрации.
Баранов обиженно надул губы.
– За недоумка могу и по роже дать, – пообещал он, цедя слова сквозь зубы.
– Ладно. Не злись, – благодушным тоном произнес в ответ Авдеев. – Сейчас ты услышишь много чего интересного… Э-э, гм… Да. Много чего неожиданного и даже, может быть, парадоксального… Алексей, начинай рассказ, весьма полезный для общего развития нашего недо… э-э… нашего, я хотел сказать, общего друга.
Я последовал совету – Начал. Разразился потоком слов. Принялся рассказывать об изысканиях и наблюдениях известного современного американского исследователя, которого зовут Колин Уилсон.
Опровергая идею о бесцельном дрейфе человечества в океане Скуки, Уилсон в одной из своих книг писал: «Мой собственный жизненный опыт учит меня, что жизнь – целенаправленный процесс. Когда я впервые пытался кататься на роликовых коньках, мне было невозможно контролировать свои движения. Но затем произошло следующее: я стал концентрироваться, увеличивая свое мысленное напряжение. И сноровка понемногу приходила ко мне. Если проделывать все это совсем не прилагая усилий, то никогда не научишься кататься на коньках. Или же вместо пары недель потребуются на это долгие годы. После того как я увидел огромную разницу между концентрацией на достижении цели и бесцельным дрейфом, я нахожу, что трудно поверить, будто жизнь, дрейфуя, достигла своего нынешнего состояния. Трудно также поверить и в то, что жизнь развивалась от амебы к Бетховену за полмиллиарда лет «случайного отбора»…»
Другими словами, Колин Уилсон брал под сомнение дарвинистскую теорию естественного отбора. Он прозрачно намекал на «мистическую», то есть Божественную первопричину нашего всеобщего дрейфа в океане Скуки.
Когда возникла на Земле разумная жизнь, писал далее он, она стала развиваться в условиях, все более сложных для нее. Тут важно отметить, что все новые и новые сложности создавали сами для себя люди. Ибо они самосовершенствовались, делали ценные наблюдения и куда более ценные выводы, вытекающие из них.
Увеличивающаяся из века в век сложность жизни вызывала возрастающее чувство цели, рост аппетита к жизни. А возрастающий аппетит неизбежно должен был стимулировать разумную деятельность, подталкивать ее на постижение новых сложностей.
Способность постигать мир имела в своей основе один-единственный фундаментальный «кирпич». Повторяю, один-единственный! Конкретно: умение человека концентрировать свое внимание на жестко избранном им участке для наблюдений. Не будь такого умения у человека, не были бы изобретены лук, колесо, плуг, колесница и так далее.
Все, что мы имеем на настоящий момент в современном мире, есть результат концентрации человеческого внимания на той или иной новой для своего времени идее.
Пришла пора назвать вещи своими именами.
Наша современная высокоразвитая технократическая цивилизация – это плод, продукт, результат феномена концентрации внимания. Совершенно удивительного феномена! Одни люди умеют сосредоточиваться на избранной ими цели лучше, другие – хуже. А подавляющее большинство людей почему-то не умеет сосредоточиваться, внутренне концентрироваться вообще. Их жизнь монотонна и скучна. Они просто дрейфуют по воле волн в океане всемирной Скуки. Их повседневные ориентиры: «мой дом», «моя семья», «моя рутинная работа».
И все же то тут, то там вспыхивают на поверхности океана Скуки время от времени таинственные чудесные огоньки. Это срабатывает эффект концентрации внимания. Где-то кто-то на чем-то сконцентрировался, «увеличил свое мысленное напряжение», говоря словами Колина Уилсона. И вот вам результат как следствие такой концентрации: новая мысль, новое открытие, новое изобретение…
Людей, способных сознательно, целиком и полностью концентрировать внимание на той или иной идее, называют гениальными.
Существует большая разница между гениальным человеком и обычным. Она состоит вот в чем. Гениальный человек обладает большей способностью устойчиво фокусироваться на чем-то в то время, как обычный человек постоянно теряет, упускает из своих рук присущее ему изначально – от природы! – чувство цели. Оно для него «размыто», «размазано» в скуке повседневной жизни, в текущих малозначительных хлопотах. У обычного человека его маленькие, сплошь и рядом пустяковые «бытовые цели» меняются каждый день, а то даже и каждый час.
Между тем способность концентрации внимания на по-настоящему серьезных, крупных и, назовем их так, высоких целях присуща от природы каждому человеку. Она изначально заложена в его генетическую программу.
Беда в том, что далеко не всякий человек осознает это. Величайшая проблема человека состоит не в его неспособности достичь определенной концентрации, необходимой для максимального использования своих способностей, а в непонимании того, что он вообще может достичь такой концентрации!
Умение жестко, плотно фокусироваться вниманием, умом, сознанием на одной какой-то важной конкретной цели Колин Уилсон называет «способностью ИКС». По его мнению, это очень и очень загадочная способность, объяснение которой наука еще не нашла. Уилсон приводит массу аргументов в пользу доказательства того, что «способность ИКС» скрыта в душе, в мозге, в психике буквально каждого человека.
Стало быть, все мы, на Земле живущие, – потенциальные гении. Увы, в большинстве своем мы даже не подозреваем об этом. Не ведаем того, что любой из нас генетически запрограммирован свыше – если угодно, Богом – на очень даже осмысленное, a вовсе не бессмысленное существование. В его основе лежит загадочная «способность ИКС», или феномен концентрации.
Завершая свой длинный монолог, я сообщил в заключение Авдееву и Баранову, внимательно слушавшим меня:
– Человек, у которого есть «способность ИКС», не дрейфует бессмысленно, по воле волн в океане жизни. Обладающий чувством цели, умеющий концентрироваться на чем-то вполне определенном, он движется в том океане в направлении, избранном им самим. Он управляет своим движением. Понимаете, ребята, уп-рав-ля-ет! – возвышая голос, произнес я по слогам. – Его жизнь полна глубокого смысла. У него есть цель, достойная того, чтобы потратить массу иной раз сил для ее достижения…
Таинственные пять процентов
– Завидую таким людям, – вздохнул Виктор Баранов. Рассеянным жестом он запустил пальцы левой руки в редкие волосы на своей голове, изрядно облысевшей, и почесал ими в затылке.
– Зря завидуешь, – холодно заметил я.
– Почему? – удивился Виктор.
– Потому что ты относишься к их числу. На лице Виктора, круглом, одутловатом, появилось такое выражение, о котором принято говорить – отвисла челюсть.
– Я?! – поразился он.
– Да. Ты. И Валерий тоже. – Моя рука взлетела вверх, и ее указательный палец нацелился на Авдеева.
– То же самое можно сказать и о тебе, Алексей, – сказал тот. – У всех нас троих есть чувство цели, ясно осознаваемое нами. Мы занимаемся крайне интересным делом, исследуем в меру своих сил аномальные явления.
– И всякий раз, – подхватил я, – когда сталкиваемся с очередной загадкой из мира паранормальных чудес, увеличиваем свое мысленное напряжение. Мы сосредоточиваемся. Мы концентрируемся на новой загадке, пытаемся разгадать ее.
Впервые за весь сегодняшний вечер на лице Виктора Баранова появилась радостная улыбка. Сначала слабая – уголки губ чуть-чуть разъехались в стороны. А потом они разъехались еще шире и еще. И вот уже его губы растянулись во все лицо, почти от уха и до уха.
– Но я же не гений, – возразил он, скромно потупясь.
– Не гений, – согласился я. – И Валерий тоже не гений. Да и я тоже. Однако каждый из нас обладает чувством цели. И каждый, как правильно заметил Валерий, ясно, отчетливо осознает это. Каждый умеет концентрироваться вниманием на очередной новой задаче, встающей перед нами. Причем такая концентрация далеко не всегда проходит впустую. Конечно, очень часто она оказывается зряшной, не оправдавшей наших надежд на нее. Уж слишком труднообъяснимые явления пытаемся мы с вами постичь… Но иногда, пусть и редко, концентрация приносит свои плоды. Вы, ребята, сами знаете об этом. И сами знаете, к каким подчас чудесным мыслям и соображениям приводит она. Мы делаем новый крохотный шажок вперед в познании Неведомого. Пускай хотя бы на миллиметр, а все-таки раздвигаем, расширяем горизонты познания мира, в котором живем.
– Выходит, мы – очень счастливые люди, – с легким торжеством в голосе констатировал Виктор Баранов. Радостная улыбка продолжала сиять на его лице.
– Однако, увы, не гении, – осадил я его. – Будь мы гениями, мы бы, наверное, раскалывали как орехи почти все загадки паранормальных явлений подряд.
Улыбка на одутловатом лице Баранова слегка померкла.
– Да. Увы. Не гении, – согласился он: Затем спросил: – А много таких людей на Земле? Ну, для которых феномен концентрации и чувство цели – не некие малопонятные штуки, а обыденные явления в их жизни… Случайно, не знаешь, сколько их?
– Случайно знаю, – внезапно ответил на заданный вопрос вместо меня Валерий Авдеев. – Причем знаю с точностью до одного процента.
Баранов опешил.
– Откуда ты знаешь это? – разинул рот он.
Валерий бросил косой взгляд на меня.
– Расскажи этому недоумку, – попросил он, – о тех самых знаменитых процентах, широко известных в узких научных кругах. Оскорбленным тоном Виктор заносчиво произнес:
– За недоумка могу и…
– В рожу дать, – закончил, перебивая его, Авдеев. – Слышали мы уже эту байку. Ты, брат, не обижайся, но такие вещи тебе как исследователю аномальных явлений надо бы очень даже
знать, держать их в голове, помнить наизусть. Они относятся лично к тебе, между прочим. Ибо ты входишь в число тех знаменитых процентов.
Баранов, с лица которого улыбка исчезла, пожевал губами в некотором замешательстве и обернулся ко мне.
– Рассказывай, – буркнул он.
– Начну с цитаты, – сказал я. – Процитирую дословно, ведь у меня почти эйдетическая память, то бишь почти абсолютная.
– Мог бы и не напоминать, – обронил Авдеев с завистью.
– Моей заслуги в том нет, – сообщил я ему. И пояснил – на сей раз к сведению Баранова: – Это у меня просто от рождения. Этакая врожденная особенность моей психики… Цитата будет из книги современного писателя, мастера «романа ужасов» Стивена Кинга. Книга называется «Мертвая зона». Герой книги по имени Джонни, выдающийся экстрасенс, нанимается на работу учителем в семью одного миллионера, очень хваткого и энергичного человека. Всего в своей жизни миллионер добился сам. Его родители были простыми людьми, малоимущими… В семье миллионера – большая беда. Его сын-старшеклассник страдает определенной формой слабоумия. Прежде чем пригласить в свой дом в качестве учителя героя книги Джонни, миллионер, не будь дураком, наводит подробные справки о нем. И делает ставку на то, что Джонни обладает уникальными па-ранормальными способностями. Миллионер надеется: Джонни воспользуется своими способностями и приведет мозги его сына, слегка съехавшие набекрень, в порядок.
Баранов спросил:
– Надежды миллионера сбылись?
– Сбылись. И вот когда они наконец сбылись, миллионер провел с экстрасенсом Джонни очень долгую беседу. Для нас с вами интересен в ней лишь один небольшой фрагмент.
Я перевел дух, задвигался на стуле, на котором сидел, вновь меняя позу, закидывая ногу за ногу. А Виктор Баранов, воспользовавшись паузой, быстро разлил по нашим рюмкам остатки портвейна из бутылки.
Мы дружно подхватили рюмки со стола и молча опустошили их.
Я продолжил свой рассказ:
– Цитирую по памяти. Миллионер, ставший, напоминаю, миллионером благодаря собственной энергичности и предприимчивости, говорит нашему экстрасенсу: «Джонни, я по собственному опыту знаю, что девяносто пять процентов людей на Земле – это инертная масса. Один процент составляют святые и еще один – непроходимые кретины. Остается три процента – те, кто могут чего-то добиться… и добиваются. Я вхожу в эти три процента, и вы тоже входите. У меня на предприятиях есть люди, которые получают в год одиннадцать тысяч долларов только за то, что целыми днями почесывают брюхо. Нет, я не жалуюсь. Я не вчера родился и знаю, как устроен мир. Топливная смесь состоит из одной части высокооктанового бензина и девяти частей всякого дерьма. Вы с этим дерьмом не имеете ничего общего». Конец цитаты.
Виктор Баранов задумчиво покачал головой.
– Значит, нас – три процента на Земле, – подытожил он мои речи.
– Не три, а пять, – возразил я.. |
– Как пять?
– Ты забыл про один процент святых и один процент непроходимых кретинов, упомянутых миллионером. Три плюс один плюс еще один получается пять процентов.
– Но ведь те – святые и непроходимые кретины! – возразил в свою очередь мне Баранов,
– Верно, – кивнул я. – А кто же мы с тобой, по-твоему? Кто, как ты думаешь, может взять на себя смелость заниматься изучением того, что в принципе почти не поддается изучению? Этими нашими таинственными аномальными явлениями? Кто?… Только непроходимые кретины вроде нас с вами, ребята!
Авдеев и Баранов дружно рассмеялись в ответ,
– Я настаиваю на числе «пять процентов», – с жесткой интонацией в голосе сказал я. – Тот же самый Колин Уилсон приводит в одной из своих книг такой факт. Однажды он обсуждал с поэтом Робертом Грейвсом вопросы оккультизма. В ходе беседы;
Грейвс вдруг обронил: «Оккультные способности не являются чем-то редким. Один человек из двадцати обладает ими в той или иной степени». Уилсона поразила эта точная цифра – пять процентов.
– Поразила совершенно справедливо, – вмешался в наш с Барановым разговор Валерий Авдеев. – Она совпадает с количеством так называемого «доминирующего меньшинства» в человеческом обществе.
Баранов спросил с живейшим любопытством:
– А это еще что такое? «Доминирующее меньшинство».
– Алексей, объясни, – бросил Авдеев, не глядя на меня.
– Может быть, ты сам объяснишь? – попросил я его. – А то я уже малость устал шевелить языком.
– Попробую. Э-э, гм… Ну, взять хотя бы одну историю из жизни Бернарда Шоу. Как-то раз еще в начале нашего века Шоу имел долгую беседу с Генри Стенли* известным в ту пору исследователем африканского континента. Разговаривая с ним, он спросил исследователя о том, многие ли из людей большой группы, возглавляемой Генри Стенли, могут взять на себя руководство той самой группой, если он, Стенли, вдруг заболеет. «Один из двадцати», – сказал исследователь. «Это точная или приблизительная цифра?» – «Точная».
– Значит, все-таки пять процентов, – прошептал Виктор Баранов.
– Пять, – подтвердил Авдеев. – Или вот тебе другая очень интересная история на ту же тему. Факт доминирования пятипроцентного меньшинства был подмечен в конце сороковых годов нашего века. Случилось это в ходе войны в Корее. Война, как известно, закончилась тем, что Корея распалась на два враждующих по сей день государства. Как известно также, в той войне принимали участие на стороне «южных корейцев» армейские соединения из США. Китайские коммунисты, затеявшие, спровоцировавшие войну в Корее, решили разделить плененных ими американских солдат и офицеров на две группы. На предприимчивых и на пассивных.
– Им удалось сделать это? – полюбопытствовал Баранов. – Удалось. Путем тщательного отбора они обнаружили, что предприимчивые американцы составляют ровно одну двадцатую часть от общего числа всех военнопленных. Или ровно пять процентов. Китайцы создали для этих пяти процентов отдельный особый концлагерь… А потом с течением времени вдруг выяснилось, что остальных военнопленных можно оставить в их концлагерях вообще без охраны.
– Как без охраны? – удивился Виктор Баранов.
– А вот так! Когда это выяснилось, китайцы в порядке эксперимента сняли на какое-то время охрану в некоторых из тех лагерей. И военнопленные никуда из неохраняемых лагерей не разбежались. Мысль удариться в бега даже не приходила в их головы… В лагерях осталось «людское стадо», сплошная инертная масса.
Взмахом руки я остановил Авдеева и, откашлявшись, прочистив горло, сказал:
– Между прочим, наблюдения за животным миром показывают, что «доминирующие пять процентов» присущи всем животным на Земле. Всем, подчеркну, без исключения!… И вот тут возникает чрезвычайно интересный, по-моему, вопрос. Насколько биологическое доминирующее меньшинство совпадает с «оккультными пятью процентами» Грейвса?
«Способность ИКС»
Валерий Авдеев выставил ладонь правой, руки вперед, прерывая меня.
– Существует множество оснований предполагать, что эти две группы идентичны, – объявил он. – Прирожденные лидеры и прирожденные экстрасенсы, люди, обладающие паранормальными способностями… Они – из одной бригады, из одной команды. Они – одной породы.
– Ты уверен в этом? – недоверчиво осведомился Баранов.
– Уверен. И вот почему. В племенах, все еще ведущих в наши дни первобытный образ жизни в лесах Южной Америки, лидерами всегда являются колдуны, то есть экстрасенсы.
– Здорово! – восхитился Виктор. Он развел руками. – И просто-таки удивительно. Получается, что все, буквально все в нашем мире держится на… э-э… лидерах?
– Совершенно верно, – подтвердил Авдеев. А я сказал напористо и бодро:
– Продолжая нашу мозговую атаку, задаю следующий вопрос. В чем состоит сила, отличающая лидера от других людей?
– В чем? – не замедлил спросить Баранов.
– Она состоит, как указывает тот же Колин Уилсон, в способности фокусировать и концентрировать свою волю в момент… Ну, допустим, в момент опасности. А это одна из форм таинственной «способности ИКС», – если использовать термин, предлагаемый Уилсоном. Доминирующее пятипроцентное меньшинство оказывается более сведущим в управлении своей внутренней энергией, чем большинство людей.
Валерий Авдеев снова выставил вперед ладонь, прерывая меня.
– Вот что я вам, ребята, скажу как профессиональный гипнотизер, – молвил он. – Многие люди могут быть загипнотизированы. Однако лишь малая часть из них доходит под гипнозом до состояния по-настоящему глубокого транса. В научном мире хорошо известна точная цифра, процентное отношение таких людей к общему числу загипнотизированных. Их ровно пять процентов!
– И тут тоже пять? – округлил глаза Баранов,
– И тут тоже. Причем все без исключения из тех, кого удавалось погрузить в глубокий транс, демонстрировали под гипнозом разнообразные удивительные психические способности. Все они становились экстрасенсами, а иные даже ясновидящими.
Валерий Авдеев умолк, полагая, что исчерпал эту тему разговора до конца.
У меня же на сей счет было, однако, другое мнение. Тема еще не виделась мне полностью исчерпанной.
Глядя на Виктора Баранова, я сообщил:
– Стало быть, скрытые возможности подсознания могут быть задействованы в условиях глубокого-транса у пяти процентов людей. Пять процентов людей могут, оказывается, вые-. вобождать под гипнозом скрытые возможности своей собственной психики, своего подсознания. В них как бы пробуждается «скрытое чувство», глубоко упрятанное, засекреченное
в подсознании. Это чувство – «способность ИКС» в ее чистом раскрепощенном под гипнозом виде. Вот фундаментальный вывод, который делает отсюда Колин Уилсон: «Способность ИКС является просто скрытой в человеке возможностью выхода за границы настоящего. Происходит то, что наше обычно ленивое и рассеянное сознание фокусируется, как если бы я сжал свой кулак…»
Виктор слушал меня очень внимательно. Он ни разу не мигнул, пока я говорил,
– Удивительные внутренние силы, – продолжил свои рассуждения я, – дремлют, надо думать, буквально в каждом человеке. Силы, о которых тот человек даже не подозревает! Мы, люди, овладели очень многим в мире, в котором живем. Но чем мы в массе своей еще не овладели, так это необычной силой, которая есть; у каждого из нас. Эта сила – возможность фокусироваться на собственных паранормальных способностях. «Способность ИКС» скрыта, засекречена в любом человекею
– Погоди, погоди! – проговорил Виктор Баранов быстро и взволнованно. – У меня появилась сию минуту одна мысль.
– У тебя? – саркастически осведомился Авдеев приподнимая левую бровь. – Мысль? Неужели?
– Кончай хамить, – резко бросил я Авдееву и, переведя взгляд, на Виктора, предложил: – Излагай свою мысль.
– Если… – сказал тот и на мгновение замешкался. – Если все подряд люди имеют скрытое чувство, «способность ИКС», то, значит, такое чувство спрятано где-то в глубинах и моего подсознания. Ведь так?
– Так, – согласился Авдеев.
– Ив подсознании Алексея тоже?
– Тоже, – сказал Авдеев.
Виктор вдруг встал с кресла, в котором сидел. Он отошел на несколько шагов от журнального столика и замер, сложив руки на груди, перед окном.
Пурга продолжала куролесить, с подвываниями сходить с ума за оконными стеклами. Заряды снега под заунывный посвист ветра, почти штормового, колотили то и дело в стекла своими ватными кулаками. В черном ночном небе, сплошь затянутом плотной пеленой облаков, не было видно ни одной звезды.
Вперившись взором в ночную непроглядную тьму за окном, вспениваемую белыми клубами метели, Виктор заявил решительно:
– Кажется, я знаю, чем мы с вами, ребята, будем заниматься в самые ближайшие дни.
«Безумное» допущение
– Чем? – спросил я.
Не оборачиваясь, Виктор сказал:
– Формулирую нашу общую задачу, которую мы попытаемся решить. Вот не знаю только, удастся ли нам справиться с ней… Давай, Алексей, попробуем с тобой развивать в себе потихоньку-полегоньку наши скрытые способности.
– Замечательная мысль, – произнес я с одобрением в голосе. Потом поинтересовался: – Но каким, спрашивается, образом мы будем развивать их?
– Начнем с того, – ответил Виктор, по-прежнему не оборачиваясь, – что Валерий Авдеев погрузит каждого из нас двоих в гипноз.
Баранов оторвал взгляд от снежной круговерти, хороводившей в ночной мгле за окном. Он повернулся к нам с Авдеевым, сидевшим в двух метрах от того окна за низким журнальным столиком.
– А вдруг нам с тобой, Алексей, повезет? – предположил он. – А вдруг мы входим в те самые пять процентов, которые поддаются глубокому гипнозу?
– Ребята! – вскричал громким воодушевленным голосом Валерий Авдеев, распрямляя широкие плечи и сжимая свои здоровенные кулаки. – Да ведь я же вхожу в пятерку самых мощных гипнотизеров в мире! Скажу не рисуясь, я – сильнейший гипнотизер… И уж я-то расстараюсь! – с азартом заверил он нас с Барановым. – Я в лепешку расшибусь, чтобы добраться до самых Дальних уголков вашего подсознания.
Авдеев горделиво вскинул голову.
– Даже если вы не входите в те пять процентов, – объявил важно он, – я сделаю все для того, чтобы вы вошли в них. Или… Э-э, гм… Почти вошли, можно и так сформулировать. Заявляю ответственно, я раскачаю – кровь из носа! – ваше спящее подсознание, расшевелю, разбужу его, сонную заразу этакую! Заставлю хотя бы немного поработать, поиграть своими мускулами, а не дрыхнуть беспрерывно, напропалую. Ей-богу, за-став-лю! – отчеканил он по слогам.
…Валерий Авдеев сдержал свое обещание. Ему удалось – с немалым, впрочем, трудом – «разбомбить» в моей психике и отчасти в психике Виктора Баранова непробиваемую, казалось бы, стену, за которой обреталось наше подсознание. Результаты штурмового прорыва на его просторы оказались весьма любопытными.
Я подробно описал весь приведенный выше разговор вот с какой целью. Хотел показать вам, читатель, какая интересная и в определенных обстоятельствах крайне полезная штука – коллективная мозговая атака. Советую вам в критических обстоятельствах, когда вы вдруг окажетесь в безвыходном вроде бы положении, прибегать к ее помощи.
Кроме того, по мере хода приведенного разговора вы узнали немало, надеюсь, нового для себя. Усвоили самую разнообразную информацию, заведомо малоизвестную даже в узких научных кругах.
Феномен концентрации и чувство цели, загадочные пять процентов, паранормальная «способность ИКС», присущая, по всей видимости, каждому из нас, – вот что я имею в виду…
Как вы только что сами убедились, коллективная мозговая атака, проведенная в стенах моей квартиры, привела к хорошему финалу. Родилась новая идея, появилась свежая мысль. Ухватив ее за кончик, мы с Авдеевым и Барановым довольно-таки неожиданно для самих себя обнаружили новую для нас цель, принципиально новый ориентир. И он представился нам более чем заслуживающим самого пристального внимания.
Болезненный для всех нас троих вопрос «Что делать?» был снят с повестки дня. Он испарился, истаял в воздухе, как клуб табачного дыма, выпущенный курильщиком изо рта.
Весьма довольные собой, мы перешли к следующему вопросу повестки дня. Принялись неторопливо обсуждать наши дела, искания на ниве исследования аномальных явлений, которыми занимались в уходящем году. Эту часть долгого, затянувшегося почти до полуночи разговора я не буду приводить здесь.
Все последующие страницы моей книги будут наполнены рассказами о том, что конкретно удалось «наковырять» нашей дружной троице, а также некоторым другим членам нашего крохотного самодеятельного коллектива в 1999 году. Будет приведено немало «случаев из жизни», записанных нами со слов их участников либо почерпнутых из самых разных журналов и книг, в основном малоизвестных, в том числе изданных очень давно. Кроме того, будет рассказано конечно же и о сеансах гипноза, проведенных Авдеевым в 2000 году со мной и с Виктором Барановым. Да и не только с нами двумя. По моей инициативе и под моим личным контролем Валерий Авдеев погружал в гипноз и других людей тоже. Их сообщения, сделанные в условиях глубокого транса, найдут свое место на страницах моей книги.
Эта книга, которую вы начинаете читать, – может быть, немножко сумасшедшая. Она базируется на «безумном» допущении, что все приводимые в ней рассказы, воспоминания людей об их встречах, например, с лешими, домовыми есть чистая правда! Я настаиваю на только что сказанном. В контексте книги оно носит принципиальный характер.
Тщу себя надеждой, мне удастся к концу книги убедить даже самых недоверчивых, самых иронично настроенных читателей в том, что мое «безумное» допущение окажется на поверку отнюдь не таким уж и безумным.
Мы живем в странном, чрезвычайно странном мире, хотя многие люди даже не подозревают о том. В подавляющем большинстве мы, люди, видим, слышим и ощущаем лишь малую часть этого мира, который куда более красочен, сложен и многообразен, чем кажется многим из нас.
Буквально в следующей главе я примусь потихоньку, медленно-медленно приоткрывать перед вами дверку, ведущую в Неведомое. За ней распахнутся перед вашим взором изумительные просторы запредельной реальности, полной чудес, поразительных явлений, умопомрачительных подчас приключений.
Это вовсе не некая соседняя реальность, не некий параллельный мир, существующий имманентно, «сам по себе» – независимо от нашего мира. Суть моей позиции в данном вопросе сводится к тому, что мир, видимый и ощущаемый нами, является лишь частью той грандиозной многомерной реальности. Он – ее малый фрагмент. И не более того. Причем фрагмент далеко не самый важный.
Надеюсь, дочитав книгу до конца, вы согласитесь со мной. А если вдруг не согласитесь, то по крайней мере крепко призадумаетесь над прочитанным. И – кто знает? – может быть, поведете свою собственную форсированную мозговую атаку на факты. «случаи из жизни», которые щедрой рукой будут рассыпаны перед вами на страницах моей книги…
Она – не развлекательное чтиво для любителей всяческой сенсационной «клубнички». Она – повод для раздумий над чудесами, рядом с которыми или даже скорее внутри которых все мы живем.
Живем, в массе своей не замечая их.
На снимке: одна из таких «плачущих» кровью статуй.
«Мы живем в странном, чрезвычайно странном мире…» Широко известное в этом мире, более чем странное явление – внезапно начинают «плакать» иконы либо статуи святых мученнижов. Из их глаз истекает красная жидкость, химический анализ которой соответствует составу человеческой крови, либо бесцветная жидкость, химический анализ которой соответствует составу самых обычных человеческих слез. Природа феномена неизвестна и не поддается научному объяснению.
