Отчет уже давно был написан, а Гирин всё не появлялся. Не похоже на него, подумал Лавровский, наверное, что-то случилось. Но вот и, слава богу, Семён.

— Всё как надо сделал, Алексей Васильевич, — сказал он — Здесь и победители записаны и порядок прихода и резвость.

— Молодец. А что припозднился?

— Скандал на бегах.

— Какой?

— Пошли игроки к букмекерам выигрыш за Полкана получать, а тех уже и след простыл. Нигде не нашли. Карлушку Гехта и Михая — цыгана.

— А Митьку — наездника?

— Этого нашли. Только убитого.

— Рассказывай…

Сведений, собранных Семёном и имевшихся в собственной памяти, вполне хватило Алексею, чтобы быстро написать небольшую заметку для раздела «Происшествия».

Убийство букмекера

На задворках гостиницы «Мир», что возле Брестского вокзала, обнаружен труп саратовского мещанина Дмитрия Кумакина. Он был убит ударом «Каролины Ивановны» — так на «картавом» языке (жаргоне, принятом в уголовной среде) называют гирьку на ремешке. Можно предположить, что убийство совершено с целью ограбления.

Ранее Кумакин служил беговым наездником, но его прогнали с ипподрома за пьянство и нечестную езду. В последнее время он занимался букмекерством. В этот вечер ему предстояло выплатить по ставкам принятым на победителя Большого Императорского приза Полкана более трех тысяч рублей. Однако деньги при убитом не обнаружены. Подробности в следующем номере.

Последнюю фразу Алексей приписал, репортерским нутром чувствуя, что всё связанное с букмекерами в ближайшее время станет самой злободневной темой московских газет.

— А теперь поехали, — сказал он, сдав заметку в набор.

— В участок?

— Нет, в участок потом, сначала в «Мир».

— Да я там, кажись, всё, что можно разведал, — обиделся Гирин.

— Экий ты, мой друг, самонадеянный. Во-первых, за два часа могли открыться новые обстоятельства. А, во-вторых, в «Мире» ты, наверное, тезку своего, буфетчика Семёна Зарубина расспрашивал?

— Его. Заруба мужик надёжный.

— Надёжней некуда, — усмехнулся Алексей. — Только в молодости он три года провёл в арестантских ротах. А там, будет тебе известно, хорошо учат держать язык за зубами. У меня в «Мире» свой «агент» имеется.

Подъехали к трехэтажному зданию гостиницы «Мир».

— Потолкуй с извозчиками, — сказал Алексей Семёну. — А я в бильярдную загляну.

Бильярдная находилась в подвале гостиницы — духота, чад из кухни. И, тем не менее, публики здесь было всегда много — конюхи, наездники, служащие МосковскоБрестской железной дороги.

Здешним «агентом» Лавровского был постоянно проживающий в «Мире» человек без определённых занятий по кличке Ломоносов. Но когда его так называли, он жутко обижался и лез в драку, мог и взаправду нос сломать. Он иногда снабжал Алексея интересными сведениями. Притом не за деньги. А из уважения (ведь познакомил их когда-то сам Кречинский — знаменитый московский шулер Николай Васильевич Попов) и… из тщеславия. Больно уж лестно ему было читать в газете про себя: «Как сообщил нам один достойный доверия человек…»

Каждый день, словно на службу, Ломоносов ходил в бильярдную. Оказался он там и сейчас. Поздоровались. Лавровский предложил пойти в буфет, попить пива.

— За Митьку — наездника спросить пришёл? — предположил Ломоносов.

— Ох, и догадлив ты, Василий Тимофеевич!

— С опасными людьми Митька связался. Вот и пропал.

— Это с кем же? С Гехтом и Михаем?

— Не, эти не в счёт — так себе, шпанка мелкая. А вот он меня как-то по пьяному делу в свой хоровод приглашал. Хвастался, что у них там и жоржи, и сцепщики, и бирочники. Дескать, даже карман имеется — он у них за главного.

«Хороводом» на «картавом» языке называли блатную компанию, «жоржами» — мошенников, «сцепщиками» — конокрадов, «бирочниками» — изготовителей поддельных паспортов и других документов. А «карманом» или «выручкой» именовали квартального надзирателя. После недавней реформы полиции упразднившей кварталы, эти весьма красноречивые имена достались участковым приставам.

— Пристав, говоришь? А какого участка? — живо поинтересовался Алексей, подумав, что Аристарха Матвеевича Карасёва эти сведения могут очень заинтересовать.

— Митька не сказал, а я и не спрашивал. Как когда-то меня в духовной семинарии учили: «В великом знании великия печаль, а умножающий знание умножает скорбь.»

— А делать-то, что предлагал?

— Народ дурить. Подсказывать на какую из лошадей ставить надо, какую купить…

— Согласился?

— Я, Алексей Васильевич, можно сказать, человек пропащий, опустившийся… Но не настолько же, чтобы с такими поганцами как Митька и дружок его Евсеев дела иметь.

Покойный Митька Кумакин действительно пользовался дурной славой, и причина была не в его пьянстве. На бегах многие склонны к этому распространённому в России пороку. Взять хотя бы Семёна Герасева.

Лет пять назад князь Дмитрий Дмитриевич Оболенский повёз в Вену на международные бега жеребца Грозного. Рысак, как все считали, должен был вне конкуренции выиграть Большой Венский приз. Но наездник Семён Герасев выехал на круг вдребезги пьяным. Судья на старте заметил это и потребовал провести врачебное освидетельствование. Герасев бодро соскочил с «американки», а потом пошатнулся, рухнул на землю и заснул.

Президент Рысистого общества Австрии граф Кальман Хуньяди изумлённо разводил руками:

— В первый раз вижу наездника, который на ногах не держится, но столь уверенно сидит в качалке.

Скандал вышел громкий. Семёна, конечно, наказали — Оболенский уволил его из своей призовой конюшни, а Московское Императорское общество любителей конского бега запретило в течение года выступать на ипподроме. Но прошло время и все эту историю забыли. Сейчас Герасев содержит свою конюшню и ему охотно доверяют классных лошадей многие известные спортсмены.

Митьку не любили не за пьянство, а за подловатый нрав. Он мог не вернуть долг, украсть у своего, не умел быть благодарным. Когда его в очередной раз отовсюду выгнали старый наездник, Федотьев пожалел бедолагу и взял конюхом на свою конюшню. А через две недели Федотьев проиграл в заезде, где у его кобылы и конкурентов-то достойных не имелось. Выяснилось, что виноват Кумакин, давший лошади перед самым стартом ведро воды. Как оказалось, он за трёшницу продал своего благодетеля.

Под стать Митьке был его закадычный дружок и земляк Игнат Евсеев. Не имея ни опыта, ни деловой хватки он решил стать подрядчиком. Выклянчил у вицепрезидента бегового общества Колюбакина подряд на шоссирование Беговой аллеи, получил аванс. Но желая урвать себе побольше, нанял не нормальных работников, которых в Москве хоть пруд пруди, а беспаспортную рвань с Хитровки. Как и следовало ожидать, к назначенному сроку все деньги были потрачены, а работа, так и не выполнена. Колюбакин не стал обращаться в суд, а вспомнив молодость, когда командовал эскадроном, как следует, собственноручно, поучил нерадивого подрядчика.

Тогда Евсеев подался в «жучки» — за долю в выигрыше обещал назвать «надежную лошадку». Из трёх бегущих в заезде «надёжными» были все три. Одна-то из них выиграет обязательно! Как-то, не зная, кто такой Лавровский, Евсеев подошёл к нему и шёпотом предложил поставить на Налима.

— А как же Летучий? — искренне удивился Алексей.

— Не поедет. Пашка за это две красненьких взял. Ведь это жулик известный!

Услышав такую несправедливую оценку своего друга Павла Чернова, которого можно было упрекнуть во многом, но только не в нечестной езде, Алексей, от души, съездил «жучку» по уху.

Вспомнив неказистого, узкоплечего и лысоватого Евсеева Лавровский брезгливо поморщился. Ведь тот был ещё и «альфонсом». Находятся же дуры согласные содержать такую образину! Одну из них, Раису Нилову, молодую, симпатичную акушерку из Тверского полицейского дома, Алексей когда-то знал. Притом довольно близко.

К сожалению, больше ничего интересного от Ломоносова узнать не удалось. В этот день Кумакин, как всегда сидел в бильярдной. Изредка играл по-маленькой — на рюмку водки с пирожком, на пару пива. Ближе к вечеру сказал, что скрутило живот, и пошёл в отхожее место. Возле которого его позднее и нашли с проломленным затылком.

Не порадовал ничем «жареным» и Семён Гирин:

— Извозчики полагают, это залётные. Вокзал-то рядом.

— Ладно. Поехали в участок.

Пристав 2-ого участка Пресненской части Змеев особой благосклонностью к репортёрам никогда не отличался. Но сегодня встретил Лавровского радостной улыбкой:

— Слава богу, хоть один пожаловал. То от вас отбоя нет, а когда есть чем похвастаться — никого.

— А чем интересным похвастаетесь? — спросил Алексей.

— В результате проведенных мною и моим младшим помощником Баяновским розыска и предварительного дознания, по «горячим следам», задержан и изобличён убийца бывшего наездника Дмитрия Кумакина.

— Поздравляю. И кто же это?

— Саратовский мещанин Игнат Евсеев, приятель погибшего.

Алексей недоверчиво покачал головой:

— Сомнительно — не того поля эта ягодка.

— Какие право все сомневающиеся стали, — и вы и Соколов из сыскного. А у меня неопровержимые доказательства имеются! Да и чистосердечное признание преступника. Дело, значит, было так…

Алексей достал записную книжку и стал записывать рассказ пристава.