Два раза в неделю почтарь приносил почту. Иногда чуть не полмешка притащит писем и книг.

Шмякнет об пол:

— Читайте!

Писали родные, писали товарищи. На пятьдесят и сто вёрст в округе жили ссыльные члены «Союза борьбы». Жили и дальше, совсем далеко, в самых гиблых ледовых местах.

Один раз Владимир Ильич получил из дома пакет — от Анны Ильиничны. Секретный, это он распознал по условной крохотной метке. Значит, в пакете есть что-то важное. Так и было. Проявил тайнопись: перед ним сочинение.

Сестра писала в письме: вот, мол, познакомься, какие в Питере пошли взгляды вместо марксизма.

Владимир Ильич стал читать. Сдвинул брови, нахмурился. Не понравилось ему сочинение, какое прислала Анна Ильинична. Сестра назвала его нерусским названием: «Кредо». На русский перевести — значит: верование, взгляды.

Анна Ильинична писала в письме, что собралась группа людей и стала высказываться против марксизма. Небольшая группка, а бойкая. Что же она проповедует? Вот что. Рабочим неинтересна политика. Рабочим не нужна революция. Рабочие хотят одного: чтобы повыше был заработок. А для этого надо мирно жить с хозяевами и фабрикантами.

Такие взгляды назывались «экономизмом». Владимир Ильич и его товарищи-революционеры были марксистами. А то появились «экономисты».

— Что делать? — вслух раздумывал Владимир Ильич, шагая по комнате. — Ведь они уводят рабочих от революционных задач!

Надежда Константиновна знала привычку Владимира Ильича иногда думать вслух. Не надо мешать. Сейчас он найдёт решение.

И верно. Пошагал-пошагал, подумал и нашёл:

— Созовём товарищей. Обсудим «Кредо». Напишем «Протест». Подпишемся под «Протестом» и разошлём тайно по заводам и фабрикам.

Тут же они с Надеждой Константиновной принялись писать письма всем ссыльным друзьям, чтобы придумали причину, отпросились бы у властей и приезжали на сбор. А где назначить сбор? Самое подходящее — в Шушенском. Но Владимир Ильич выбрал село Ермаковское, шестьдесят вёрст за Шушенским. Там жил в ссылке друг и помощник Владимира Ильича по «Союзу борьбы» Анатолий Ванеев. В тюрьме он тяжело заболел. Вцепилась чахотка и грызла. Грызла всё злее. С постели подняться не мог.

Вот почему Владимир Ильич назначил сбор в селе Ермаковском.

Политические ссыльные собрались из разных мест.

Ванеев лежал на белых подушках. Сам белее подушки, исхудалый, с лихорадочным блеском в огромных глазах. И счастливый. Как он был рад! Он участвовал в общем деле. Хочется жить! Работать! Приносить людям пользу.

Обсудили «Кредо». Подписали «Протест». Полетит в рабочие кружки по всем городам революционный призыв из далёкой Сибири:

«Товарищи, не слушайте «экономистов». У нас один путь — революция!»

После обсуждения Владимир Ильич не ушёл, сел у постели Ванеева. Ванеев устал. Холодный пот крупными каплями выступил на лбу. Глаза провалились, как в ямы.

— Не уходи, — слабо выговорили бледные губы.

Владимир Ильич не уходил. Бедный Ванеев, замученный царской тюрьмой и неволей! Владимир Ильич поправил на нем одеяло, погладил плечо. И говорил, делился планами. Скоро ссылке конец. Владимир Ильич рассказывал, что будет после ссылки. Создадим рабочую марксистскую партию. Будем выпускать газету, нашу, пролетарскую газету. Будем бороться с царизмом.

Ванеев слушал жадно, восторженно. Августовский вечер за окном потемнел. Издалека долетали щемящие грустные звуки гармоники. А Ванеев шептал пересохшими от жара губами:

— Спасибо, Владимир. Ты вдохнул в меня жизнь. Я верю…

Это был последний счастливый вечер Ванеева.

Не прошло и трёх недель, Владимир Ильич и Надежда Константиновна снова приехали в село Ермаковское хоронить Анатолия.

— Прощай, Анатолий, — говорил над гробом Владимир Ильич. — Клянёмся тебе, мы будем верны революционному делу.

Летели первые снежинки, падали и не таяли на мёртвом лице Анатолия.

Владимир Ильич заказал чугунную плиту на могилу. «Анатолий Александрович Ванеев. Политический ссыльный. Умер 8 сентября 1899 г. 27 лет от роду. Мир праху твоему, товарищ».