— Едем! — сказала Надежда Константиновна.
— Непременно, Володя! — подхватила Мария Ильинична, в душе опасаясь, что он будет противиться.
Но Владимир Ильич не противился, хотя и соблазнительно было посидеть над статьёй в уединённом по случаю воскресного дня кабинете. И письма важные написать было надо…
Но октябрьское ясное утро манило на волю. Хорошо в такой погожий денёк прокатиться за город, позабыть до завтра дела! В календаре красное число как-никак. И они уселись в большую чёрную машину английской марки «роллс-ройс», и товарищ Гиль повёз Владимира Ильича с Надеждой Константиновной и Марией Ильиничной в Горки.
Выехали из Москвы. Владимир Ильич полной грудью вдыхал свежий воздух. Утренняя розовая зорька была так мила! Солнце медленно всплывало, озаряя тихим светом блёкло-голубой небосвод. Дорогу подморозило, на кочках и колдобинах машину трясло. Гиль вёл не спеша, осторожно. А Владимир Ильич любил быструю езду. Чтобы ветром резало щёки, кружилось весело сердце!
— Вы, товарищ Гиль, машину ведёте, будто каждой курице реверанс делаете, — сказал Владимир Ильич.
Шутки Владимира Ильича веселили товарища Гиля. Но скорости он не прибавил. Нет уж, будем лучше реверансы курицам делать, проезжая деревни, а растрясти Владимира Ильича по избитой дороге шофёр Гиль себе не позволит.
Горки — старинная усадьба. Прекрасный парк окружил особняк с белыми колоннами и два флигеля. Тенисты аллеи из раскидистых лип и могучих дубов. Привольны лужайки. Есть там удивительные уголки — видно оттуда далеко-далеко, видно даже Подольск.
Владимир Ильич любил вглядываться в зеленоватую даль и угадывать город за лесами и резвой речкой Пахрой. Владимир Ильич приезжал в Подольск молодым, когда вернулся из ссылки. В 1900 году это было, вот когда. Там жила в это время Мария Александровна с высланным из Москвы сыном Митей. И сёстры Владимира Ильича там жили, когда Владимир Ильич приехал повидаться с родными перед отъездом в Швейцарию. Владимир Ильич подготавливал тогда выпуск за границей «Искры» — рабочей революционной газеты…
Машина въехала в парк и мягко, без толчков, подкатила к северному флигелю. У Владимира Ильича не лежала душа к большому дому. Предпочитал северный флигель, где маленькие комнатки, невысокие потолки, небольшие окошки. При господах здесь, должно быть, были помещения для служащих. После Октябрьской революции господа удрали за границу, а Советское правительство позднее открыло в Горках дом отдыха. И Председателю Совнаркома определили здесь место для отдыха, когда после ранения врачи строго-настрого предписали ему чистый воздух.
Верно. Едва Владимир Ильич вырывался из духоты заседаний и московского шума в горкинский парк — голова почти переставала болеть.
— Деревенского воздуха глоток глотнул, сразу щёки и порозовели, — довольно заметила Надежда Константиновна.
— Милостивые государыни, следуем в дальнее странствие, — заявил Владимир Ильич.
Было сухо и холодно. Каменно стучала под ногами земля. Листья с деревьев опали. Весь парк гляделся насквозь, и только сирень скучно стояла в сумрачной зелени пожухлой листвы. Да встретится рябина с отяжелевшими от красных гроздьев ветвями.
Стая желтогрудых синиц шумно перепархивала с куста на куст.
— Эй вы, жилетники! — крикнул Владимир Ильич.
— Что это? — не поняла Надежда Константиновна.
— Погляди, будто жилетики жёлтые надеты на них, — сказал Владимир Ильич.
Как любила Надежда Константиновна его любовь, его восхищение природой! В эмиграции в свободные часы они лазали по горам. Или укатят на велосипедах бог знает куда. Чем глуше лес, круче, нелюдимей тропки, тем сильней Владимира Ильича брал задор.
— Махнём, Надюша, туда, там скала нависла над озером…
Величавы, роскошны швейцарские озёра и горы. А русская, скромная природа ближе. Роднее.
— Смотрите, Малый пруд! — сказал Владимир Ильич.
— Вон в какое мы славное местечко притопали! — обрадовалась Мария Ильинична.
Пруд застыл. Синевато-сизый, прозрачный ледок сковал Малый пруд. Как бы стеклом его затянуло, и сквозь стекло отражались в пруду опрокинутые стволы и голые сучья деревьев, путаница кустарника на плоских берегах. Тёмные водоросли видны были под крышей ледка.
Вдруг звенящий мелодический звук разнёсся по пруду. Словно на каком-то странном инструменте тронули струну, и она прозвучала нежно и длинно.
Брошенный кем-то комок смёрзшейся земли проскользнул по льду от берега до середины. Лёд отозвался.
— Чудеса! — тихонько ахнул Владимир Ильич.
Тут они увидали отделённых от них кустарником мальчишку и девчонку, лет по восьми. Это мальчишка запустил на лёд комок.
— Как поёт! По всему пруду звон, — сказала девочка.
— Поймать надо день, когда его впервой ледком схватит, — ответил мальчишка. — А то покрепчает или снегом закроет, тут он петь перестанет.
— Давай ещё, — попросила девочка.
Снова заскользил по пруду комок, лёд зазвенел.
— Ой! — вскрикнула девочка.
Ребята увидели взрослых. Мальчишка снял шапку:
— Здравствуйте.
— Здравствуйте, — ответил Владимир Ильич, приближаясь. — Откуда вы?
— Мы местные. Недалече, из Горок. — Мальчишка махнул рукой в сторону деревни Горки, видной от пруда. — А вы, чай, московские?
— Угадал, — засмеялся Владимир Ильич. — Хорошо у вас лёд поёт.
— А как же! В самый раз надо его уловить, не всякий сумеет, — хвастливо ответил мальчишка. — А вы начальство небось?
— У нас «лампочка Ильича» загорелась, — сказала девочка.
— Электричество. Не хуже Москвы. Как вечер, деревня вся так и засветится, — хвастал мальчишка.
— Значит, довольны? — спросил Владимир Ильич полушутя, полувсерьёз.
— А что? Дальше-то лучше, чай, будет!
И они переглянулись, и мальчишка стащил с головы шапчонку, сказал: «До свидания», — и они побежали куда-то, может, домой, а может, ещё подсматривать чудеса и загадки осеннего леса.
А Владимир Ильич с Надеждой Константиновной и Марией Ильиничной пошли глубже, глубже в парк, потому что Малый пруд от дома не так далеко, а ведь Владимир Ильич позвал их сегодня в дальнее странствие.