Вставай, проклятьем заклеймённый, Весь мир голодных и рабов: Кипит ваш разум возмущённый И в смертный бой вести готов.

Гимн гремел. Бился в окна двусветного зала в Большом Кремлёвском дворце. Летел к лепным потолкам.

Мы наш, мы новый мир построим: Кто был ничем, тот станет всем.

Несколько сот человек стояли в кремлёвском зале и на пятидесяти языках пели гимн. На французском, немецком, итальянском, турецком, японском, английском, норвежском, финском, эстонском, латышском… русском, конечно.

Ленин тоже пел. Владимира Ильича всегда волновал международный рабочий гимн. А сейчас, когда сотни коммунистов разных стран собрались на IV конгресс Коминтерна у нас, в Советской стране, и в бывшем царском дворце пели вольно, свободно, — сейчас душа его полна была счастьем.

Это есть наш последний И решительный бой; С Интернационалом Воспрянет род людской.

Много иностранных революционеров знал Владимир Ильич, когда был в эмиграции. Знал талантливого французского социалиста Жана Жореса, который создал «Юманите», знаменитую революционную газету во Франции.

А немецкие марксисты! Клара Цеткин, Роза Люксембург, Карл Либкнехт! А сколько финских революционных рабочих знал Владимир Ильич! А гельсингфорсский социал-демократ Ровио, скрывавший Владимира Ильича от преследований Временного правительства! А швейцарец Фриц Платтен, который помог Владимиру Ильичу с товарищами вернуться на родину, когда в России началась революция! И еще много было иностранных революционеров, рабочих и нерабочих, с которыми встречался и дружил Владимир Ильич.

Теперь, когда рабочая Октябрьская революция победила в России, марксисты-революционеры тоже образовали в своих странах коммунистические партии.

— Объединимся в единый союз, — сказал Владимир Ильич.

Коммунистические партии объединились. Дали союзу название — Коммунистический Интернационал, Коминтерн.

Владимир Ильич поднялся на кафедру. Сотни глаз были устремлены на него. Владимир Ильич видел интерес и ожидание в глазах. О чём рассказать коммунистам разных стран?

Наверно, важнее всего им услышать о жизни советского общества. О новом.

И Владимир Ильич стал рассказывать, как идёт у нас хозяйство в Советской стране: чего добились за пять лет, а чего не добились. Войну победили, голод победили. С разрухой справляемся. Лучше стало жить крестьянам. И рабочим получше. Торговать учимся. А машины делаем пока ещё плохо, мало. Больше надо машин. Без машин не построишь коммунизма. А перед нами цель — коммунизм. И перед вами, иностранные товарищи, цель — революция.

Вот о чём говорил Владимир Ильич. Он говорил по-немецки. Русский язык в то время мало кто знал за границей, а немецкий многие понимали.

«Хорошо говорит по-немецки», — хвалили про себя немецкие коммунисты.

Доклад кончен.

Все встали, огромная армия коммунистов.

— Ура, Ленин! Да здравствует Ленин!

Буря бушевала в двусветном зале, настоящая буря!

Понятно, Владимира Ильича трогало это море любви. Но овации, такие громкие, его смущали. Он думал, как бы выбраться скорее из зала. Куда там! Толпа плотно обступила. Каждый хотел что-то сказать. О чём-то спросить. Или хотя бы поздороваться.

— Здравствуйте, товарищ Ленин! — протискавшись ближе, громко говорил по-французски кудрявый человек. У него блестели черносливины глаз, он весь сиял и без конца дружелюбно твердил: — Здравствуйте, товарищ Ленин! Камрад, камрад… — И по-русски с трудом, по слогам: — Ле-нин вождь!

Ленин улыбнулся:

— Вы, товарищ, из каких местностей Франции?

— Я итальянец. Но вы не знаете наш итальянский…

— Немного! — возразил по-итальянски Владимир Ильич.

— О! Товарищ Ленин всё знает! — воскликнул кудрявый итальянец.

И на итальянском, немецком, французском, английском со всех концов неслось:

— Ленин — друг! Ленин — вождь коммунистических партий! Учитель — Ленин!

А один иностранный шахтёр, в белоснежном воротничке, с лицом, усеянным тёмными точечками угольной пыли, приставил ладони ко рту и, как в рупор, с воодушевлением кричал:

— Советская страна — наш маяк! Держим курс на маяк.