Так уж случилось, что автора этой книги я знаю с самой его юности. И помню фразу, которой он выразил свое первое впечатление от армии, увидев ее «начало» на сборном пункте около Дарницкого вокзала в Киеве, где был плац, и казармы, и совсем отличная от вчерашней жизнь. Теперь я думаю, что судьба не случайно подарила ему тогда еще глоток свободы, отпустив его вместе с некоторыми другими, уже собравшимися «с вещами», еще на недельку домой. Переступив порог моею дома, он весело сказал: «Каша дробь шестнадцать: переворачиваешь тарелку — каша не вываливается».
А потом стало известно, что он попал в Забайкалье и что там невыносимо тяжело (но разве мог кто-нибудь представить, что ТАК тяжело!). А потом он вернулся. Он был совсем другой. Даже внешне. Не знаю почему, но я никогда не расспрашивала о его армейской жизни…
Потом появились «730 дней в сапогах, или Жизнь пауков в банке». К тому времени Валерий был студентом факультета журналистики Киевскою университета, не обратить внимания на которого было нельзя. Он учился и у меня в группе и когда приходил на занятия, внимание всей группы переключалось на него. Его склоняли и спрягали в деканате, ставя ему в вину «неординарный» внешний вид, и пропуски, и… А в нем в это время, вдали от посторонних глаз, шла глубокая внутренняя работа. Он начал писать. Я поняла это, прочитав в рукописи «730 дней в сапогах».
Естественно, в 1990 году напечатать даже отрывки из нее было трудно, почти невозможно. Первым отважился на это редактор газеты «Комсомольское знамя» (ныне — «Независимость») Владимир Кулеба, которому в результате вместе с автором пришлось общаться с… Военной прокуратурой. Разумеется, не для того, чтобы услышать слова благодарности за своеобразное исследование армейского механизма, давящею человеческие жизни, за прямые указания на факты, которые можно было квалифицировать как преступления. Нет, прокуратура пеклась о «мести мундира».
Но Валерий Примост должен был сказать все. И вот перед нами книга, которую открывают «730 дней в сапогах», — не только потому, что написаны первыми, но и потому, что представляют вобой как бы план-проспект последующих повестей, конспективно, тезисно намечая будущие сюжетные линии, называя отдельные факты и явления, которые получат новое, художественное осмысление позднее. Кстати сказать, тогда же, в девяностом, фрагменты из «730 дней в сапогах» опубликовали два журнала — украинский молодежный «Ранок» и «Юность». Передавали их и русские службы радио «Свобода» и «Би-Би-Си».
Когда я — еще в рукописи — закрыла последнюю страницу этой книги, ее автор спросил: «Какая из повестей вызывает у вас наибольшее отвращение?». И я ответила, что никакая. Потому что, пожалуй, нет в человеческом языке слова, которым можно было бы определить чувство, вызываемое этими обнаженными до крика рассказами о нечеловеческом, запредельном, о том, чего НЕ МОЖЕТ БЫТЬ МЕЖДУ ЛЮДЬМИ.
Книга Примоста призвана заставить читателя СОДРОГНУТЬСЯ и ЗАДУМАТЬСЯ о том, какая хрупкая грань отделяет человека от нечеловека, от человека, превратившегося в одноклеточное либо в хищного зверя. И поэтому, наверное, не стоит стыдливо отворачиваться и затыкать нос, встретившись с, мягко говоря, нелитературной лексикой. Прочтем все, как оно было в середине восьмидесятых. И не будем обольщаться на тот счет, что сегодня ТАКОГО уже нигде нет. Чтобы его не стало, и написана эта книга.
И последнее. Похоже, что тема военного человека, его сознания и бытия в обыденных и экстремальных ситуациях для Валерия Примоста не исчерпана: в то время как пишутся эти строки, он находится в Приднестровье, где собирает материал для новой книги. Она будет — о войне.