Посвящается Джерри и Донне Прист

Я часто шучу, что они могут прийти домой и обнаружить на лужайке у двери разбившийся автобус с боевиками под перекрестным огнем двух банд грабителей банков во время вторжения инопланетя… и через минуту возьмут ситуацию под контроль. Но учтите, я шучу лишь отчасти.

Этот роман — фантастика, рисующая невозможные политические события, невероятных зомби и нелепые действия в ходе Гражданской войны. Надеюсь, книга вам понравится! И хочу заранее поблагодарить вас за то, что вы не станете забрасывать меня электронными письмами, возмущаясь, насколько плохо я знаю историю. Думаю, и мне, и вам известно, что я нарочно значительно исказила факты. Кроме тех мест, где говорится о зомби.

 

Благодарности

Рискуя показаться многословной, я посвящаю первый параграф благодарностей и теплых слов обычным субъектам: моему мужу Арику Аннеару, который все еще не соглашается признаться, что он до смерти устал слушать все эти, господи помилуй, истории; моему редактору Лиз Горински, которая спасает меня от многих прозаичных (или прозаических?) оплошностей; моему агенту Дженнифер Джексон, которая совершает все неприятные телефонные звонки и позволяет мне периодически топтаться, как маленькой Годзилле; и моей издательской команде в Торе — Патти Гарсиа и Эмбер Хопкинс, которые встречают меня в незнакомых городах и бронируют мне билеты, так что мне не приходится делать это самой.

Страница благодарностей не будет полной без кивка моему шефу по основной работе Биллу Шаферу. Спасибо, что помогал мне держаться на плаву без ущерба для писательских трудов, парень; и спасибо Янни Кузниа, которая как-то ухитряется со всем управляться, а я не знаю — как, но рада по уши, это точно.

Спасибо также Андреа Джонс за ее обширные знания о Гражданской войне — она всегда отвечает на мои тупые вопросы интеллигентными, интересными, порой эксцентричными (и при всем том она всегда спокойна как танк) теориями. Она и ее сообщество с manorofmixedblessings.com стали моей командой обсуждения непонятных мелочей и странных догадок. Спасибо также Кристине Смит из Зала славы Музея техасских рейнджеров за ее вклад в употребление и обращение с понятием «рейнджер». Потому что, честно признаюсь, я была не в курсе.

Еще спасибо Луизе Мэй Элкотт за то, что, работая в Вашингтонском госпитале во время Гражданской войны, она писала письма домой. Ее собрание «больничных зарисовок» безмерно помогло представить и воссоздать атмосферу Робертсоновского госпиталя в Ричмонде — конечно, вымышленного.

Огромная благодарность и большая любовь всем, кто принадлежит к тайному клубу, вертящему мир; и Уоррену Эллису за то, что он — Уоррен Эллис; и Уилу Веатону за то, что он — Уил Веатон. Также посылаю благодарности команде Сиэтла — Марку Генри, Кэтлин Киттеридж (хотя она и променяла нас на Массачусетс), Рэйчел Мид и Кэт Ричардсон — за кучу ценных для писателя наблюдений и зацепок; Дуэйну Уилкинсу за помощь с грузом для Университетской книжной лавки; и команде «Третьего места» (привет, Стив и Влад!) за их непрекращающуюся поддержку.

Сердечное спасибо Грегу Вилду-Смиту, моему первому и вечному веб-мастеру (если только я когда-нибудь не отпугну его своим безумием); и Эллен Милн, и Сюзи Хаги за поздние завтраки, компанию, организаторские способности и присмотр за котами.

И наконец, спасибо моим отцу и мачехе Джерри и Донне Прист, вышедшим в отставку из Армии США. Папа был санитаром во Вьетнаме, потом стал дипломированным фельдшером-анестезиологом; Донна несколько десятков лет проработала медсестрой скорой помощи, а теперь преподает. В свое время она дважды обогнула земной шар на плавучем госпитале Военно-морского флота США «Мерси» — то есть «Милосердие»; такое вот совпадение (а может, и не совсем совпадение) с кое-какими героями, появляющимися в этой книге.

В любом случае, папа, спасибо за все. Донна, спасибо за все… и за ботинки.

 

«Я хочу что-нибудь сделать».

— Луиза Мэй Элкотт, заявившая о своем намерении работать медсестрой в Вашингтонском госпитале во время Гражданской войны. Оформлена с пометкой: «Будьте осторожны в своих желаниях».

 

1

Внизу, в прачечной с чертовски сырыми полами и высящимися под самый потолок стопками простыней, одеял и пододеяльников, стояла, по локоть погрузив руки в полную грязных наволочек лохань, Винита Линч, поскольку она пообещала — и поклялась жизнью собственной матери! — что непременно отыщет карманные часы рядового Хью Мортона прежде, чем их вместе с бельем вывалят в чан с кипящей мыльной водой, после чего они, несомненно, навеки выйдут из строя.

Почему рядовой припрятал их в наволочку, загадка невелика: даже в таком надежном месте, как Робертсоновский госпиталь, мелкие — и блестящие — ценные вещицы пропадали из укромных местечек с удручающей регулярностью. А что он забыл о часах, так это и немудрено: пуля, что угодила ему в лоб, видно, счастливая, поскольку солдатик выжил, но временами у него в голове все путалось. И вот сегодня утром как раз выдался такой случай. С первым звонком, извещающим о завтраке, вопреки строгим приказам капитана Салли, рядовой Мортон встал с постели и двинулся в столовую, существовавшую только в его поврежденном пулей мозгу. К тому времени как рядового изловили и отправили обратно в койку, туда, куда ему еда, собственно, и доставлялась, когда у него хватало терпения дождаться этого — и нет чтоб «спасибо» сказал, — в палату уже заходил кто-то из младших медсестер и поменял постельное белье — все без исключения.

Часов никто не заметил, а пропасть такой мелочи — проще простого.

Так что сестра Линч спустилась в пекло больничного подвала и теперь с сознанием долга безропотно и тщательно рылась в белье, испачканном ранеными сальными головами, сопливыми носами и слезящимися глазами, в надежде, что рядовой Хью Мортон либо воссоединится с утраченным сокровищем, либо в долгой разлуке вовсе забудет о нем.

Наверху кто-то крикнул:

— Мерси!

А внизу, в больничном подвале, Винита Линч сделала глубокий вдох и медленно — медленно выпустила воздух сквозь стиснутые зубы.

— Мерси! Мерси, поднимись сюда, пожалуйста!

Да-да, именно так они повадились звать ее — то ли из-за какой-то ошибки в бумагах, то ли недослышав, то ли просто оттого, что прикованным к кроватям мужчинам легче запомнить привычное слово, чем окликать сестру данным ей при рождении именем.

— Мерси!

На этот раз — громче и настойчивее, а надрывается ведь капитан Салли собственной персоной где-то на первом этаже. Судя по голосу капитана Салли, намерения у нее серьезные; но, опять-таки, у капитана Салли всегда серьезные намерения, потому-то она и капитан.

Медсестра вскинула голову так, чтобы голос ее полетел вверх по лестнице, и закричала:

— Иду! — однако продолжила ворошить белье, потому что ноготь ее большого пальца задел что-то твердое. И если она сумеет зацепить средним пальцем гладкий железный кругляк часов — да, это должны быть именно они, — то задержится всего на секунду. — Я иду! — повторила она еще громче, выгадывая лишние мгновения, хотя нового зова не последовало.

Ну наконец-то! Пальцы сомкнулись на механизме величиной с ладонь, тикающем и неповрежденном, и выдернули его из хлопчатобумажных складок, а заодно и из лохани. Часы холодили ладонь и были тяжелее, чем казались, — не слишком дорогие, но покрытые вмятинами, заработанными за долгую жизнь безупречного служения.

— Нашла, — пробормотала она сама себе и сунула часы в карман передника на временное хранение.

— Мерси! — Теперь зовущий голос звучал нетерпеливо.

— Я же сказала — иду! — ответила она и, приподняв подол юбки, ринулась вверх по лестнице, ведущей в коридор за кухней, не столь изящно, как пристало бы леди, зато быстро. Бочком-бочком протиснулась мимо санитарок, какого-то врача и трех пожилых женщин, нанятых для штопки и починки белья, но в основном болтающих и пререкающихся друг с дружкой. Ненадолго путь ей преградил один из выздоравливающих мужчин, тащивший корзину с перевязочным материалом — бинтами и всем таким прочим; они исполнили короткий и неуклюжий танец, дергаясь взад и вперед в попытке пропустить один другого, пока медсестра наконец не ринулась напролом с извинениями. Однако, если он и ответил, она не слышала, поскольку прямо впереди уже открывалась центральная палата.

Запыхавшаяся и раскрасневшаяся Мерси влетела туда и остановилась, пытаясь отдышаться. Она сжимала сквозь ткань фартука карманные часы и высматривала капитана Салли среди моря лежащих на койках тел различной степени недомогания и поправки.

Здесь было пятнадцать рядов по восемь коек в каждом. В эту палату раненые поступали, здесь их сортировали, и здесь же лежали выздоравливающие. Рассчитана она была разве что на две трети от такого количества, так что проходы между рядами пришлось сузить практически до полной непроходимости, но от ворот поворот тут никому не давали. Капитан Салли говорила, что, даже если придется зашивать раны стоя, а перевязки делать в чулане, они примут каждого мальчика-конфедерата, доставленного к ним с поля боя.

Но она могла позволить себе подобные заявления. Это был ее госпиталь, и она официально являлась старше по званию любого другого в здании. «Капитан» — это ведь отнюдь не прозвище. Офицерский чин она получила от Конфедеративных штатов Америки, потому что военный госпиталь должен возглавлять военный, но Салли Луиза Томпкинс не признала бы ничьего верховенства над собой, а она была слишком богата и слишком компетентна, чтобы с ней не считаться.

Шум в палате, как обычно, стоял ужасающий: стонали и хрипло просили о чем-то пациенты, скрипели пружины коек — все это создавало будничный фоновый гул. Фон, признаться, не из приятных, особенно когда кого-то рвет или кто-то визжит от боли, но он всегда здесь, наравне с неотвязчивой вонью грязных тел, пота, крови, дерьма, с лекарственным духом эфира, с острым, словно осязаемым, запахом селитры и пороха и жалкими струйками аромата щелочного мыла, которое безуспешно пытается бороться с превосходящими силами противника. Простому мылу, пусть даже и благоухающему чем угодно, никогда не изгнать из воздуха привкус мочи, обугленной плоти и опаленных волос. Никакие духи не перекроют тошнотворно-сладкого смрада гниющего гангренозного мяса.

Мерси говорила себе, что больничный запах ничуть не хуже вони фермы в Уотерфорде штата Вирджиния. Но это была ложь.

Он был хуже, чем даже в то лето, когда она обнаружила их быка лежащим на лугу, задрав кверху копыта, с раздувшимся брюхом, покрытым живым ковром копошащихся мух. Он был хуже, поскольку исходил не от разлагающейся на солнце туши, с которой, размягчаясь, стекала кашей серая плоть. Он был хуже, потому что бык спустя какое-то время просто исчез, дух его смыли летние дожди, а останки погребли отчим и брат. Постепенно и она забыла, где пало животное, словно этого и не было вовсе.

Но здесь такого не произойдет никогда. Даже в самом чистом госпитале во всей Конфедерации, где умирает меньше людей, а поправляется, чтобы вернуться на фронт, больше, чем где бы то ни было на Севере, или Юге, или даже в Европе. Даже с учетом настойчивых — да что там, почти маниакальных — требований капитана Салли соблюдать чистоту. Постоянно кипятилась вода в гигантских чанах, легионы задержавшихся в больнице мужчин, выздоровевших настолько, чтобы помогать, но не настолько, чтобы сражаться, «сменами» по два часа шваркали швабрами по полу. Харви Клайн был одним из них. Другим — Пол Форкс, Медфорд Симмонс — третьим, Андерсон Руби — четвертым; и если бы Мерси Линч знала больше имен, она перечислила бы еще с дюжину увечных и услужливых пациентов.

Они не давали полам краснеть от кровавых пятен, они наравне с персоналом разносили бесчисленные подносы с едой и лекарствами, следовали по пятам за врачами и помогали медсестрам утихомирить буйных после пробуждения от кошмарных снов.

Но даже эти мужчины, и две дюжины медсестер вроде нее самой, и пять докторов, работающих круглые сутки, и весь контингент прачечной и кухни не могли ничего поделать. И запах никогда, никогда не исчезал.

Он въедался в складки одежды Мерси и запутывался в ее волосах. Он скапливался под ногтями.

Она носила его с собой — всегда.

— Капитан Салли? — окликнула Мерси; и как только слова слетели с ее губ, она заметила стоящую у второй входной двери женщину в компании еще одной женщины и мужчины.

Салли, маленькая и бледная, с темными волосами, разделенными на прямой пробор, в строгом черном платье, туго застегнутом до самого подбородка, наклонилась вперед, чтобы лучше слышать, что говорит ей другая женщина, а джентльмен за их спинами покачивался с пятки на носок, шаря взглядом по сторонам.

— Мерси. — Капитан Салли двинулась по межкоечному лабиринту навстречу молодой медсестре. Она уже не кричала. — Мерси, мне нужно переговорить с тобой. Извини, но это важно. Не присоединишься к нам? — Она показала на озабоченного мужчину и суровую женщину с несгибаемой осанкой уроженки Новой Англии.

— Кто эти люди? — спросила Мерси, еще не согласившись ни на что.

— У них для тебя сообщение.

Мерси не хотелось встречаться с этой парочкой. Они не походили на людей, принесших добрые вести.

— Так почему бы им не войти и не передать мне все, а?

— Дорогуша, — произнесла Салли и почти прижалась ртом к уху девушки. — Это Клара Бартон, она из Красного Креста, и ее ничем не смутишь. Но мужчина рядом с ней — янки.

Мерси негромко фыркнула.

— И что же он здесь делает? — спросила она, хотя уже вроде как догадалась, и это было ужасно.

— Мерси…

— У них что, нет своих госпиталей, всего-то в ста милях отсюда, в Вашингтоне? Так или иначе, на раненого он не похож. — Она тараторила, наверное, слишком быстро.

И Салли перебила ее:

— Мерси, тебе нужно поговорить с этим мужчиной и мисс Бартон.

— И что от меня хочет эта женщина из Красного Креста? У меня есть работа, работаю я здесь, и не хочу… — От горячего пота за воротником стало невыносимо жарко. Она уцепилась за него, потянула, пытаясь впустить под одежду хоть немного прохлады.

— Винита, — маленькая женщина в высоком ранге положила руки на плечи Мерси, вынуждая юную сиделку выпрямиться и встретиться с ней взглядом, — переведи дух, как мы с тобой уже проходили.

— Я пытаюсь, — прошептала девушка. — Но кажется, не могу.

— Вдохни поглубже. Теперь выдыхай, не спеши. Держи себя в руках. И давай поговори с этими людьми. — Голос капитана смягчился, становясь из командирского материнским. — Я буду рядом, если хочешь.

— Я не хочу… — начала Мерси, но она не знала, чего, собственно, хочет, так что, когда Салли взяла ее за руку и пожала ее, Мерси тоже в ответ стиснула узкую ладонь.

— Где-нибудь в уединении… — сказала Салли, кивнула Кларе Бартон и ее нервному спутнику, предложив им следовать за ней и девушкой, после чего провела Мерси мимо оставшихся рядов коек в коридор — быстро, заставив парочку пришлых поторопиться.

И вот они уже в усеянном палатками дворе бывшего особняка судьи Робертсона. От палатки к палатке суетливо бегали медработники, не обращая внимания на медсестру и компанию.

Пройдя между деревьями, под которыми вместе с тенями от листьев колыхалась сухая, испещренная солнечными пятнами трава, капитан Салли вывела всех на поляну для пикников с несколькими скамейками: для влюбленных, или обедающих, или еще кого.

Мерси продолжала сжимать руку Салли, потому что ей казалось, что, как только она отпустит ее, кто-нибудь заговорит.

Когда все уселись, Салли отцепила от себя пальцы Мерси и успокаивающе похлопала по трясущейся руке девушки.

— Мисс Бартон, мистер Этватер. Это Винита Линч, хотя тут у нас почти все называют ее…

— …Мерси, — закончил мистер Этватер. Когда-то он, похоже, неплохо выглядел — темноволосый, кареглазый, но теперь казался совершенно изможденным и был настолько тощ, будто едва-едва оправился от крайней степени дистрофии.

— Миссис Линч, — заговорил он снова. — Меня зовут Доренс Этватер, и я шесть лет провел в Андерсонвилле. — Он говорил тихо, очень тихо. Не желал, чтобы его услышал еще кто-нибудь.

Он больше не сражался, он не носил форму, но манера речи выдавала в нем северянина — настоящего северянина, не жителя приграничных районов вроде мужа Виниты. Однако четко выраженного акцента, который указал бы на конкретный штат: Кентукки или Теннесси, Вирджинию или Вашингтон (округ Колумбия), Техас или Канзас, — у него не было.

— Мистер Этватер, — начала Мерси куда резче, чем намеревалась. Слова звучали отрывисто, а ногти так впились в руку начальницы, что на коже у той наверняка останутся глубокие кровоточащие полумесяцы. — Это, должно быть, было… тяжело.

Глупое слово, она понимала это. Естественно, в лагере было тяжело; но где не тяжело? Выйти замуж за приграничного янки, когда твой дом в Вирджинии едва не испепелили дотла, — тяжело. Расстаться с мужем больше двух лет назад, проводив его на войну, — тяжело; снова и снова разворачивать его письма — тяжело; перечитывать их в сотый раз и в двухсотый раз — тяжело. Ухаживать за ранеными тяжело, и тяжело при виде каждой новой раны думать, что ее, быть может, нанес твой собственный супруг или что твой собственный супруг в этот миг где-то там, может всего в сотне миль отсюда, в Вашингтоне, и о нем заботится другая медсестра, похожая на тебя, с сознанием долга выхаживающая мальчишек, ставших пушечным мясом.

Но он не в Вашингтоне.

Она знала это. Знала, потому что Клара Бартон и Доренс Этватер сидели перед ней на низкой каменной скамье с серьезными глазами и горькими вестями на устах — ибо, черт побери их обоих, от таких типов никогда не жди ничего хорошего.

Прежде чем кто-либо из незваных гостей успел сказать что-либо еще, Мерси поспешно затараторила снова:

— Я слышала о вас, о вас обоих. Мисс Бартон, ваша работа на поле боя чудесна — нам всем становится легче, и проще выхаживать раненых, и латать их… — Последние слова она почти выплевывала, но в носу уже хлюпало, а глаза моргали сами собой. — И, мистер Этватер, вы…

В ее мозгу лихорадочно метались две вещи: имя мужчины, сидящего в паре шагов от нее, и тот факт, что она уже слышала это имя еще до того, как нога его ступила на землю Робертсоновского госпиталя. Но она никак не могла заставить себя соединить эти мысли — напротив, изо всех сил старалась держать порознь, только бы не дать слиться воедино.

Тщетно.

Она знала.

И выдавила из себя, и от каждой дрожащей буквы в каждом слове саднило губы:

— Вы составляли список.

— Да, мэм.

Тут вступила Клара Бартон:

— Дорогая моя, нам так жаль. — Прозвучало это не как привычно вежливое, отрепетированное соболезнование. Не гладкое и отполированное, при всей своей избитости оно прозвучало искренне. — Но ваш муж, Филипп Варнава Линч… Его имя в этом списке. Он умер в лагере для военнопленных Андерсонвилль девять месяцев назад. Я страшно, страшно скорблю о вашей потере.

— Значит, это правда, — пробормотала она, еще не плача. Но давление на глаза нарастало. — От него так давно не было весточек. О Иисусе, капитан Салли! — всуе помянула она Господа. — Это правда.

Она все еще стискивала ладонь Салли Томпкинс, и та прекратила успокаивающе похлопывать ее и тоже сжала напряженную руку.

— Мне так жаль, дорогая. — Свободной рукой она погладила Мерси по щеке.

— Это правда, — повторила девушка. — Я думаю… думаю, так и есть. Так давно, так долго… Почти столько же, сколько мы были женаты, — вот сколько времени я не получала писем от него. Иногда я понимала, что это случилось. Я знала, что мальчикам — всем мальчикам — трудно писать с фронта и что письма часто не доходят. Наверное, я догадывалась. Но была достаточно глупа, чтобы надеяться.

— Вы были молодоженами? — мягко и грустно спросила Клара Бартон. Скорбь была ей слишком хорошо знакома и, возможно, уже не разъедала душу.

— Нашему браку исполнилось восемь месяцев, — ответила Мерси, — когда он ушел сражаться, ушел на два с половиной года. А я осталась здесь и ждала. У него же тут дом, к западу от города. Он родился в Кентукки, мы собирались вернуться туда, когда все закончится, и зажить счастливой семьей.

Внезапно она отпустила руку Салли и метнулась вперед — чтобы вцепиться в Доренса Этватера.

Девушка стиснула его запястья и притянула мужчину к себе, требуя ответа:

— Вы знали его? Разговаривали с ним? Он передал вам что-нибудь для меня? Что-нибудь? Хоть что-то?

— Мэм, я видел его лишь мельком. Его привезли уже тяжелораненого, и он долго не протянул. Может, это послужит вам хоть каким-то утешением. Лагерь — ужасное место, но он там не задержался, уйдя в лучший из миров.

— В отличие от некоторых… от вас, например. — Слова с трудом преодолевали застрявший в горле комок, не выплескивающийся икотой или слезами. Пока что.

— Нет, мэм. Простите меня, но, думаю, вы должны узнать. Даже тело его не вернется домой. Его похоронили в общей могиле близ Плэйнса с дюжиной таких же бедолаг. Но он не страдал долго.

Он ссутулился так, что грудь, казалось, повисла на плечах, как рубаха на вешалке. Словно тяжесть сообщения оказалась слишком велика для столь хрупкого тела. Но если не выдержать ему, не выдержать никому.

— Простите, мэм. Как бы мне хотелось, чтобы новости были добрыми.

Тогда она отпустила его и рухнула на свою скамью, на руки Салли Томпкинс, уже раскрывшей девушке объятия. Зажмурившись и спрятав лицо на груди капитана, Мерси Линч выдохнула:

— Нет. Нет, но вы проделали весь этот путь и все равно принесли их мне.

Клара Бартон и Доренс Этватер поняли, что сейчас самое время уйти. Они удалились молча, огибая двор, решив не срезать путь через госпиталь, направляясь на улицу к дожидающемуся их транспорту.

— Хоть бы они вообще не приходили, — не открывая глаз, сказала Мерси. — Хоть бы я не знала.

Салли погладила ее по волосам:

— Когда-нибудь ты будешь рада, что они явились. Наверное, это трудно представить, но, честное слово, лучше знать, чем гадать. Нет ничего хуже ложной надежды.

— Да, это очень мило с их стороны, — согласилась она со всхлипом — первым вырвавшимся наконец на свободу за все это время. — Они приехали сюда, в госпиталь повстанцев, и все такое. Они не были обязаны это делать. Могли бы просто послать письмо.

— Клара была здесь по делам Креста, — пояснила Салли. — Но ты права. У них трудная работа, однако они ее делают. И знаешь, не думаю, чтобы кто-нибудь, даже здесь, поднял бы на них руку. — Она вздохнула и перестала поглаживать пшеничные кудри Мерси. Непослушные локоны, слишком темные, чтобы девушка считалась блондинкой, вечно выбивались из-под чепца. Вот и сейчас пальцы Салли запутались в них. — Все мальчики, как в синем, так и в сером, — все они надеются, что кто-нибудь сделает это для них: расскажет их матерям и любимым, если они падут на поле боя.

— Наверное.

Мерси высвободилась из дружеских объятий Салли и встала, вытирая глаза. Красные, как и нос. А щеки прямо-таки полыхали алым.

— Можно мне немного отдохнуть, капитан Салли? Просто полежать немного у себя в перерыве?

Капитан осталась сидеть, скрестив руки на груди.

— Отдыхай сколько потребуется. Я скажу Полу Форксу, чтобы принес тебе поесть. И попрошу Анни не тревожить тебя.

— Спасибо, капитан Салли.

Мерси и не вспомнила о товарке, живущей с ней в одной комнате, но мысль о том, что пришлось бы объяснять ей что-то, оказалась невыносима. Только не сейчас, когда мир так странно затуманился, а в горле застрял оцепеневший крик.

Она медленно зашагала к дому, превращенному в госпиталь, не отрывая взгляда от земли и собственных ног. Кто-то сказал: «Доброе утро, сестра Мерси», но она не ответила. Собственно, она едва расслышала приветствие.

Скользя рукой по стене, чтобы за пеленой непролитых слез не сбиться с дороги, она отыскала на первом этаже палату, за которой располагалась лестница. Два слова крутились сейчас в ее голове: «вдова» и «наверх». Пытаясь игнорировать первое, она уцепилась за второе. Да. Надо подняться наверх, в свою каморку в мансарде.

— Сестра! — окликнул ее мужской голос. Хотя прозвучало, скорее, что-то вроде «Сета». — Сестра Мерси?

Не отрывая ладони от стены и уже встав на первую ступеньку, она застыла.

— Сестра Мерси, вы нашли мои часы?

Вопрос на миг привел ее в недоумение; она посмотрела на человека, заговорившего с ней, и увидела рядового Хью Мортона, поднявшего к ней разбитое, но лучащееся оптимизмом лицо.

— Вы обещали, что найдете мои часы. Они ведь не смылись совсем, правда?

— Нет, — выдохнула она. — Не смылись.

Он улыбнулся так широко, что лицо расплылось идеальным кругом, присел на койке, тряхнул головой и потер глаз костяшками пальцев.

— Вы нашли их?

— Нашла, да. Вот, — сказала она, шаря в кармане передника. Вытащив часы, она подержала их мгновение, глядя, как льющийся из окна солнечный свет дарит меди тусклое сияние. — Нашла. Они в порядке.

Костлявая рука потянулась к ней, и девушка уронила часы на ждущую ладонь. Солдат тут же принялся крутить их так и сяк, не преминув поинтересоваться:

— Никто не постирал их, ничего такого?

— Никто не постирал их, ничего такого. Они все еще отлично тикают.

— Спасибо, сестра Мерси!

— На здоровье, — пробормотала она, хотя уже повернулась обратно к лестнице и принялась взбираться по ней, очень медленно, ступенька за ступенькой, словно ноги ее были налиты свинцом.

 

2

Если бы могла, Мерси Линч и второй перерыв провела бы в одиночестве, сидя в изножье своей узкой кровати и перечитывая письма, которые посылал Филипп, когда еще мог писать их. Однако госпиталь — не то место, где можно не торопясь предаваться горю.

К обеду все уже знали, что она стала вдовой.

И только капитан Салли знала, что она стала вдовой янки.

Впрочем, будет ли иметь хоть какое-то значение, если об этом станет известно всем? В Кентукки все так перемешано: голубая трава и серые небеса, разделенные лишь горизонтом. В Вирджинии почти то же самое, и она подозревала, что в Вашингтонском госпитале, куда привозят раненых мальчиков в синем, можно найти тому массу доказательств. Вдоль всех границ люди сражаются по обе стороны.

Филипп дрался за Кентукки, не за Союз. Он дрался, потому что на ферму его отца напали южане и сожгли ее; точно так же, как родной брат Мерси сражался за Вирджинию, а не за Конфедерацию, потому что их семейную ферму за последние десять лет дважды сжигали янки.

Каждый, в конечном счете, бился за свой дом. Или по крайней мере, так виделось ей. Если кто-то где-то еще сражается за права штатов, или отмену рабства, или еще что-нибудь этакое, почему об этом больше не слышно? Первые пять-шесть лет про это еще говорили.

Но после двадцати?

Мерси была еще малышкой, когда прогремели первые выстрелы у форта Самтер и началась война. И сколько она себя помнит, мир вокруг представлял собой неимоверных размеров обмен обидами, скорее личными, чем политическими. Но возможно, она просто слишком пристально наблюдала за всем этим последние четырнадцать месяцев, работая в Робертсоновском госпитале, где они иногда лечили и одного-двух янки, если те оказались не в том месте в неудачное время, особенно живя на границе. И не исключено, что такой янки был родственником, кузеном или вроде того кому-то, лежащему на соседней койке.

Вполне вероятно также, что он еще и не родился, когда разразилась война, и тяготы были ему предначертаны изначально, как и другим таким же парням, стонущим, истекающим кровью, плачущим, скулящим на своих койках, прося поесть или удобнее устроить их. Умоляющим вернуть им конечности. Сулящим Богу собственные жизни и жизни своих детей за возможность снова ходить — или никогда не возвращаться на передовую.

Все молили об одном и том же, вне зависимости от цвета формы.

Так что, возможно, это и не имело бы значения, если бы кто-нибудь услышал, что Винита Мэй Свакхаммер из Уотерфорда, штат Вирджиния, вышла замуж за Филиппа Варнаву Линча из Лексингтона, штат Кентукки, тем летом, когда ей исполнилось двадцать. И сделали они это, зная, что родились по разные стороны плохо очерченной границы и что однажды это им еще аукнется.

И аукнулось.

А теперь его отделила от нее другая граница, шире и страшнее. Когда-нибудь она нагонит его; это так же непререкаемо, как ампутация или нехватка медикаментов. Но пока ей суждено лишь всем рвущимся сердцем тосковать по нему и попытаться посвятить скорби и второй перерыв в смене — если получится отпроситься.

Не получилось.

Пришлось тосковать и оплакивать мужа на ходу, потому что, едва она отказалась от принесенной ей Полом Форксом пищи, которую тот тут же убрал, в палату на первом этаже доставили новую партию раненых.

Она слышала, как они прибыли: людей привезли тесные, маленькие и темные кареты «скорой помощи», те, что немногим лучше ящиков — или гробов. Выздоравливающие мужчины и помощники врачей осторожно выгружали новичков, одного за другим, слой за слоем, вывозя носилки на свет, и те, у кого еще остались для этого силы, моргали и щурились от солнца. Из крохотного окна своей каморки Мерси видела, как из карет появляется все больше и больше раненых — просто немыслимое количество; отупевшая от горя, она мимоходом подумала о том, что их, должно быть, складывали, как доски, штабелем, — столько народу умещалось в каждой повозке.

Двое… нет, трое солдат появились в бинтах с головы до пят, но в дальнейшей помощи они больше не нуждались. Они умерли в дороге. Так случается каждый раз, особенно по пути в Робертсоновский госпиталь. Капитан Салли обладает репутацией врача, исцеляющего самые ужасные раны, так что часто самых тяжелораненых отправляют именно к ней.

Сегодня транспортировку не перенесли только трое.

Что ж, неплохо, выживших и так в избытке; и, может, где-то еще стоит карета, которую Мерси не видит.

Хотя ей и разрешили уединиться у себя наверху, но две медсестры слегли с пневмонией, а третья собрала пожитки и, не сказав никому ни слова, сбежала ночью домой, выйдя как будто бы по нужде. Одного из докторов командировали на передовую военно-полевым хирургом, и Мерси ни капельки ему не завидовала. Так что госпиталь, в котором никогда не хватало коек, зато хаоса было более чем достаточно и в лучшие времена, сейчас отчаянно нуждался в рабочих руках.

В изножье постели Мерси стояли два чемоданчика. Оба упакованные. Она буквально жила на них с той поры, как приехала. Ящики около коек отсутствовали, не имелось в комнатках и шкафов, так что приходилось обходиться тем, что есть, держать имущество на полу или под кроватью, если та не слишком продавлена.

У Мерси не провисала.

Она расстегнула пряжку левого чемодана и сунула медальон во внутренний кармашек, где он всегда хранился. Потом снова закрыла чемодан и выпрямилась, чтобы надеть передник, заколов его булавкой на привычном месте между ключицами. Кусок отполированной жестянки вновь послужил мутным зеркалом. Чепец сбился. Она поправила его и приколола к волосам шпилькой, чтобы держался, вслушиваясь, как нарастает какофония на нижних этажах.

Да, она тянула время.

В эти первые лихорадочные минуты она только путалась бы у других под ногами. А вот когда всех раненых занесут внутрь, и возницы карет закончат наспех оформлять бумаги, и изувеченные солдаты улягутся окровавленными рядами, тогда она сможет быть более полезной.

Она знала, какого сигнала ждать среди этого бедлама: ее время придет, когда всех впихнут в старый судейский дом и врачи и выздоравливающие примутся раздавать лающими голосами короткие приказы направо и налево. Вот когда эти отрывистые ноты зазвучат у нее на чердаке, она покинет каморку и спустится в круговерть чудовищного карнавала.

Она нырнет в самую гущу, в море немытых лиц, почерневших от синяков и пороха, поплывет вдоль ограждений, отделяющих от остальных четверых новых тифозных, двоих с воспалением легких и еще двоих с дизентерией — тех, кому скоро потребуется внимание, но которые могут и подождать немного.

Были тут и два «хрипуна» — так в больнице прозвали наркоманов, волшебным образом доживших на фронте до отправки в госпиталь. Смыслом их жизни была желтоватая дрянь, воняющая серой и гнилью; она разъедала их мозг до тех пор, пока они не утрачивали все человеческие способности и могли лишь тупо таращиться, тихо похрипывать и ковырять язвы, образовавшиеся вокруг ртов и носов. «Хрипуны» тоже могли подождать. Они никуда не денутся, а их состояние, виной которому они сами, ставит их в самый конец очереди.

Возле пациентов, нуждавшихся в срочной помощи, толпились, спина к спине, зад к заду, доктора. Медсестры, шаркая, сновали по узким проходам между койками так быстро, словно по торной дороге. Мерси на секунду остановилась здесь, чтобы окинуть взглядом увечных патриотов, лежащих там, где их оставили медики: либо на полу на носилках, либо возле коек старых пациентов, еще не освободивших места.

Потом она обогнала двух совещавшихся хирургов; не раз ее толкали ведрами для угля, черпаками с водой, подносами с лекарствами; она наткнулась на одного из мальчишек, которые передавали сообщения с этажа на этаж, от врача врачу. Мерси насчитала четырех таких гонцов, доставлявших клочки бумаги со скоростью телеграфной службы — и, пожалуй, гораздо исправнее.

Глубокий вдох. Один, другой. Нужно работать, нужно.

Протискиваясь между рядами, она добралась до перекрестка, где открывался вход в бывшую бальную залу судьи, которую они прозвали «больной», хоть каламбур получился скверным, поскольку тут собирали самых тяжелых пациентов с огнестрельными ранениями. Пуля — дура, она непредсказуема и безжалостна — всегда. Она впивается в тело, разрывая плоть; порой раненые конечности удерживаются лишь фрагментами костей и хрящей. Пули попадают в щеки, руки, ноги, глаза, оставляя на их месте кратеры. Иногда пуля пробивает легкое или расщепляет ребро.

Ничего, кроме ужаса, от пули не жди. А ядра и того хуже.

Тридцать кроватей было уже занято, около полудюжины изуродованных мужчин лежали на полу, измазанные по колено еще военной грязью, перевязанные такими черными бинтами, что трудно было сказать, запеклась ли на них кровь или это только земля с поля боя. Лица почти у всех были смертельно — уже смертельно — бледны, от кровопотери или же от шока после того, что им довелось увидеть. Да что там! Они и сейчас продолжали видеть это.

Они ждали в относительной тишине, слишком вымотанные, даже чтобы стонать. Один или двое хрипло просили пить, или умоляли подойти доктора, или звали далекую мать или жену. Многие где-то потеряли мундиры и кутались в одеяла, и прижимались друг к другу в поисках тепла, хотя в комнате с двух сторон жарко полыхали камины, огонь в которых поддерживали двое выздоравливающих.

Новая медсестра, девушка на несколько лет младше Мерси, стояла как вкопанная, оцепенев от необходимости делать все и сразу. Лишь прижатые к телу руки слабо подергивались да моргали глаза, переполняемые слезами неверия в свои силы.

— С чего мне начать? — прошептала она.

Мерси услышала девушку; она могла ей ответить.

Она миновала стол, заваленный разрозненными носками, ремнями, лубками, бинтами, отброшенными кобурами, из которых еще не вынули оружие, рубахами с отрезанными рукавами. С соседнего стола она взяла таз размером с небольшую ванну, охапку ветоши и уродливый брусок коричневого мыла, пахнущего дешевой свечкой.

— Сестра, — резко бросила она и схватила бы девчонку за руку, если бы у нее самой руки не были чертовски заняты.

— Мэм?

— Сестра. Как вас зовут?

— Мэм? Меня… Сара. Сара Фитциг.

— Значит, Сара. — Мерси сунула таз в не вполне готовые принять тяжесть руки девчонки. Теплая вода выплеснулась на передник Сары, оставив влажную полосу на груди. — Возьмите это.

— Да, мэм.

— И это, и вот это. — Она отдала мыло и тряпки, которые Сара удержала с трудом. — Видите этих людей? — Мерси кивнула в ту сторону, где толпились вызывающей жалость кучкой, старающейся походить на очередь, еще не «обработанные» новоприбывшие, дожидающиеся оформления документов и осмотра врача.

— Я их вижу… да, мэм.

— Начните с конца ряда. Соберите обувь, если она еще на них, потом носки, мундиры, рубахи. Разденьте их, отскоблите, и быстро. Свежие рубашки в углу позади вас, у стены, а слева — кучка носков. Выдайте им чистое белье, суньте грязное в чаны для стирки, что в соседней комнате, и переходите к следующему ряду солдат.

— Отскоблить… — Сара даже запнулась на слове от неожиданности. — Отскоблить их? Солдат?

— Ну не врачей же и не крыс, — фыркнула Мерси. — И поторопитесь. Меньше чем через полчаса явятся хирурги, и, если капитан Салли увидит у себя на этаже грязных людей, она будет в ярости.

Лицо бедной девушки стало почти таким же белым, как ее новенький накрахмаленный фартук, надетый на первое дежурство. Но она ответила «да, мэм» лишь чуть-чуть дрогнувшим голосом и отправилась делать то, что ей было сказано.

Мерси могла бы помочь ей, но у Мерси, старшей медсестры первой палаты, имелись дела и поважнее. Да, сейчас она находится не в первой палате, а в бальной зале, но старшая медсестра бальной залы прикована к постели, и никто другой не готов взять на себя ее обязанности, так что именно Мерси, подстегиваемая обстоятельствами, устремилась на сцену, чтобы помочь на этом конце беломраморной комнаты. И слово «сцена» сказано здесь не случайно: поперек зала висел занавес, отгораживая часть палаты не приличия ради и уж определенно не в попытке пощадить чувствительность солдат. Мальчики и без того видели и слышали предостаточно.

Кто-то из докторов крикнул:

— Сестра!

Мерси бросилась на зов. Хирурги уважали ее сноровку и часто просили ассистировать. И сейчас, когда дела плохи и новую партию почти-смертельно-раненых готовят к ампутациям, ее помощь придется весьма кстати.

Она отвела край занавески, подавила всхлип и шлепнулась на стул возле первой же койки, от которой ей энергично махал один из оставшихся докторов:

— Вот ты где, Мерси. Рад, что это ты.

— Ну хоть кто-то мне рад, — откликнулась она, приняла из рук врача несколько окровавленных пинцетов и бросила их в жестяное ведро, стоящее на полу возле ее ног.

— Не он один, — прохрипел мужчина на койке. — Я тоже рад, что это ты.

Она выдавила улыбку и ответила, словно поддразнивая:

— Сильно сомневаюсь, поскольку это наша первая встреча.

— Первая из многих, надеюсь… — Кажется, он хотел продолжить, но в этот момент доктор изучал то, что осталось от его руки.

Мерси подумала, что парню, должно быть, чертовски больно, но он даже не вскрикнул. Только резко замолчал.

— Как тебя зовут? — спросила девушка, частично по обязанности — документы-то оформлять все равно придется, частично — чтобы отвлечь его.

— Иисусе! — пробормотал врач, отрезав рукав солдатской рубахи и обнаружив, что повреждения гораздо серьезнее, чем казались на первый взгляд.

Раненый выдохнул:

— Нет, не так. — И ухмыльнулся, хотя губы его остались сжаты плотнее валиков для глажки белья в прачечной. — Генри. Гилберт Генри меня звать. Откликаюсь на Генри.

— Генри. Гилберт Генри, откликающийся на Генри. Я запишу, — пообещала Мерси, и она собиралась выполнить обещание, хотя к этому моменту ее руки были заняты остатками повязки, которая больше не поддерживала простреленную руку. Впрочем, она и раньше лишь не давала раздробленной конечности распасться на куски. Странно, что рука не развалилась при осмотре, просто под взглядом доктора Лашера.

— Никогда не нравилось имечко Гилберт, — пробормотал мужчина.

— Славное имя, — заверила раненого девушка.

— Помоги мне перевернуть его, — попросил доктор Лашер. — У меня нехорошие предчувствия…

— Я поддержу его. А вы приподымайте. Извини, Гилберт Генри… — она повторила его имя, чтобы лучше запомнить, — но сейчас будет больно. Дай-ка мне здоровую руку.

Он послушался.

— Дай мне знать, если будет совсем невмоготу. Жми, не стесняйся.

— Как можно!

Галантен до последнего, этого не отнять.

— Можно и нужно, и ты еще поблагодаришь меня за это предложение. Вмятин ты на мне не оставишь, обещаю. Ну, на счет «три», — сказала она доктору, встретившись с ним взглядом.

Врач начал отсчет:

— Раз… Два…

На «три» они вместе приподняли мужчину, повернули его набок и подтвердили наихудшие опасения доктора Лашера.

Гилберт Генри заговорил первым:

— Ну, кто-нибудь из вас, скажите что-нибудь. Не заставляйте человека гадать. — Второе предложение выползло из него со свистом, поскольку силы и воздух, затраченные на слова, утекали сквозь зияющую дыру в боку.

— Пара ребер… — констатировал доктор, — раздроблены к чертовой матери, — продолжил он, поскольку давно уже миновали те дни, когда он следил за речью в присутствии медсестер, а уж тем более в присутствии Мерси, чья манера выражаться частенько была куда грубее — если того требовала ситуация.

— Возможно, три ребра, — уточнила она, разглядывая рану. Она видела не только это. Но сказать не могла — только не тогда, когда Гилберт Генри мертвой хваткой стискивает ее руку.

Три ребра представляли собой наименьшую из проблем. С рукой дело обстояло серьезнее, ей определенно грозит ампутация; но то, что девушка видела сейчас, вызывало другой вопрос: стоит ли вообще начинать операцию, означающую лишние боль и страдания. Легкое парня в лучшем случае пробито, в худшем — изодрано в клочья. Пуля, изувечившая его, — или то было ядро? — попала в левый бок, приговорив руку и разорвав мягкие ткани торса. С каждым вдохом и выдохом из переломанной грудной клетки солдата вырывался теплый влажный воздух.

От таких ран люди не оправляются.

— Помоги мне перекатить его обратно, — попросил доктор Лашер, и Мерси повиновалась — снова на счет «три». — Сынок, я должен сказать тебе всю правду. Руку не спасти.

— Я… я боялся этого. Но, док, я едва дышу. Это из-за ребер… да?

Теперь, когда Мерси знала, куда смотреть, она видела толчками выплескивающуюся из его тела над ребрами сукровицу, уже свежую, словно уложив парня в прежнее положение, они ухудшили его состояние. У Гилберта Генри осталась в запасе пара часов, а может, и пара минут. Но пара часов — это максимум, если только Господь Бог самолично не явит чуда.

И Мерси ответила вместо доктора, все еще раздумывавшего, что сказать:

— Да, это из-за ребер.

Солдат скривился, и истерзанная рука дрогнула.

— С рукой придется расстаться, — проговорил доктор Лашер. — Нам потребуется эфир.

— Эфир? Мне никогда еще не давали эфир. — Голос мужчины зазвучал по-настоящему испуганно.

— Никогда? — небрежно переспросила Мерси и потянулась к тележке с препаратами для наркоза. Она была двухуровневая; на верхней полочке лежали сами медикаменты и чистые тряпицы, плюс одна из новомодных масок с клапаном, которую капитан Салли купила на собственные деньги. Это было чудо техники, и стоила такая маска дорого. — Это не так уж и плохо, честное слово. При вашем состоянии я бы назвала эфир блаженным облегчением, мистер Гилберт Генри.

Он снова сжал ее руку.

— Ты же не оставить меня, да?

— Естественно, нет, — пообещала Мерси. Клятва не из тех, что надо непременно сдержать; да еще вопрос, будет ли у нее такая возможность, но по голосу Мерси солдат ни о чем не догадался.

Улыбка, больше похожая на тонкий шрам, вновь растянула его губы.

— Да уж побудь… пожалуйста.

На второй полочке тележки хранились инструменты гораздо более страшные. Мерси тщательно следила за тем, чтобы ее юбка и передник скрывали их. Не стоит парню видеть зубастую пилу, крючконосые зажимы или же ножницы-переростки, необходимые иногда для рассечения последних жил. Ему достаточно видеть ее профессиональную сноровку. Так что Мерси осторожно высвободила пальцы и начала подготовительную работу, пока доктор настраивается на операцию, раскладывая менее грозные на вид инструменты и требуя еще тряпок, тампонов и второе ведро с горячей водой, о чем должен позаботиться кто-нибудь из находящихся рядом выздоравливающих.

— Мерси, — уронил доктор Лашер. Это был приказ — и сигнал к началу.

— Да, доктор. — Она обратилась к Гилберту Генри: — Пора, дорогой. Ничего не поделаешь, но поверь, ты очнешься, славя Господа за то, что все проспал.

Не самая ободряющая речь, конечно, но по ту сторону Гилберта Генри, за занавесом, дожидались еще двое, и каждому из них нужно было такое же внимание; а ее внутренний сочинитель успокоительных фраз сегодня что-то забастовал.

Она показала солдату маску: выпуклый стеклянный треугольник со скругленными углами — чтобы удобнее ложился на нос и рот.

— Видишь? Я опущу это тебе на лицо, вот так… — Она на миг поднесла маску к собственному рту только с целью демонстрации. — Потом присоединю вот это. — Она продемонстрировала емкость, формой напоминающую пулю, а размером чуть больше винной бутылки. — Потом смешаю эфир со стабилизирующим газом, и не успеешь ты сказать «фу», как погрузишься в лучший сон в своей жизни.

— Ты… уже делала это… прежде?

Слова давались ему гораздо труднее, чем в начале; он все больше слабел, хотя и лежал на койке, и она поняла — внезапно и с ужасом, — что после того, как она прижмет маску к его лицу, он уже не очнется. Подавив панику, не дав ей отразиться в глазах, девушка сказала:

— Сто раз. Я здесь полтора года.

Она несколько погрешила против истины. Потом Мерси отложила маску и взяла журнал, прислоненный к ножке солдатской койки, большая часть листов которого так и осталась незаполненной.

— Сестра? — поторопил ее доктор Лашер.

— Секундочку, — попросила она. — Прежде чем ты задремлешь, Гилберт Генри, откликающийся просто на Генри, давай-ка ты сообщишь мне кое-что, а я запишу, чтобы сестра из следующей смены все о тебе узнала.

— Как… пожелаете, мэм.

— Вот хороший солдат и отличный пациент, — похвалила она мужчину, не глядя на него. — Ну-ка скажи быстренько: тебя дома ждет матушка? Или… или… — она едва не поперхнулась, — жена?

— Жены нет. Мать… наверное. И… и брат, но он… еще… маленький.

Мерси с удивлением подумала, как ему вообще удалось протянуть столько с такой раной. Он словно цеплялся за жизнь только до той поры, пока не была достигнута цель: попасть в госпиталь. Солдат, видно, рассуждал, что, когда окажется в Робертсоне, все будет в порядке.

— Мать и младший брат. Как их зовут?

— Эбигейл Джун. В девичестве… Харпер.

Грифель карандаша спешил за словами, фиксируя их на бумаге угловатым почерком Мерси.

— Эбигейл Джун, урожденная Харпер. Она твоя мать, да? А город?

— Мемфис. Я поступил… на службу… в Мемфисе.

— Мальчик из Теннесси. Вы почти что самые любимые у меня.

— Почти что?

— Почти что, — подтвердила она, отложила журнал, снова прислонив его к ножке койки, и взяла склянку с газом. — Итак, мистер Гилберт Генри, вы готовы?

Он кивнул храбро, но слабо.

— Отлично, милостивый государь. Просто дыши, как обычно, если не возражаешь. — А про себя она добавила: «И пока можешь». — Правильно, очень хорошо. А теперь я хочу, чтобы ты посчитал задом наперед, от десяти. Сможешь сделать это для меня?

Голова его чуть заметно качнулась.

— Десять, — произнес солдат, и выпуклая маска, опустившись на его лицо, заглушила звук. — Де…

Вот и все. Он уже вырубился.

Мерси тяжело вздохнула. Врач тихо сказал:

— Отключай.

— Простите?

— Газ. Выключи его.

Она тряхнула головой:

— Но если вы собираетесь отнять руку, ему потребуется…

— Я не собираюсь отрезать ему руку. Это ни к чему. И бессмысленно, — добавил он.

Он собирался сказать еще что-то, но девушка уже поняла и махнула рукой, прося доктора замолчать, потому что она не хотела ничего слышать.

— Вы не можете просто оставить его лежать тут.

— Мерси, — уже мягче проговорил доктор Лашер, — это будет добрый поступок. Он уже не придет в себя. Ампутация убьет его быстрее и к тому же изувечит. Пусть спит с миром. И пусть семья похоронит его целиком. Смотри.

Она и так смотрела, как широкая грудь солдата поднимается и опускается, но без всякой силы. И все реже и реже.

Врач свернул трубки стетоскопа кольцом и сунул его в карман.

— Мне не нужно прослушивать его легкие, чтобы убедиться, что он уходит, — объяснил он, склонился над телом Гилберта Генри и прошептал Мерси: — Кроме того, у меня еще три пациента, двое из которых вполне могут пережить этот день, если мы поторопимся. Посиди с ним, если хочешь, только недолго. — Он отступил, поднял саквояж и завершил обычным голосом: — Он не знает, что ты здесь, и не почувствует, когда ты уйдешь. И тебе это известно не хуже, чем мне.

И все-таки она осталась, задержавшись, насколько осмелилась.

У парня не было жены, которую он сделал бы вдовой, но где-то жили его мать и младший брат. Отца он не упомянул; отец, должно быть, умер много лет назад, погиб на той же проклятой войне. Может, отец его завершил жизнь так же — лежа на койке, едва опознанный, растерзанный на куски. Может, ни тело отца, ни весть о его гибели так и не добрались до дома; может, он рухнул на поле боя и никто несколько недель не приходил, чтобы его похоронить, потому что в первые дни войны такое случалось нередко.

Еще один дрожащий вдох заклокотал в горле Генри, и девушка поняла — по звуку, по решающему все тембру заключительной ноты: этот вдох — последний. Солдат уже не выдохнул. Воздух сам собой выпорхнул на свободу из тела слабым порывом ветерка, пройдя через нос и дыру в боку. И широкая грудь с завитками черных волос, которые виднелись в вырезе нижней рубахи, больше не поднялась.

Под рукой не нашлось простыни, чтобы прикрыть умершего. Мерси подобрала журнал и положила его лицевой стороной вверх на грудь покойника, что послужит знаком следующей медсестре, или выздоравливающим, или тому, кто потом придет убираться здесь.

— Мерси! — резко окликнул ее доктор Лашер. — Вези тележку.

— Иду, — отозвалась она, и встала, и подготовила тележку, вернув на место стеклянную маску с клапанами. Чувства ее были притуплены, но не больше чем всегда. Следующий. Всегда есть еще кто-то, следующий.

Она развернула тележку и поставила ее перед следующим раненым, стонущим и извивающимся на едва выдерживающей его скрипучей койке, узкой, шаткой и хлипкой. Опять пришлось водружать на лицо профессиональную улыбку — нужно поздороваться с пациентом.

— О, какой тут у нас большой парень. Привет, я сестра Мерси.

Он захрипел в ответ, но не забулькал и не засвистел. Интересно, велики ли шансы у него?

Она подняла его журнал с незаполненными листами и снова заговорила:

— Я пока даже не знаю твоего имени, милый. Как тебя называла матушка?

— Сайлас, — выплюнул он сквозь стиснутые зубы. — Ньютон. Рядовой первого класса. — Голос его звучал громко и напряженно.

— Сайлас, — повторила она, записывая. Потом обратилась к доктору: — Так что у нас здесь?

— Обе ноги ниже колен.

А пациент вставил:

— Меня подкосило пушечное ядро.

Одна нога отсутствовала вовсе; вторая нуждалась в ампутации — и немедленной.

— Точно. Еще где-нибудь болит, что-нибудь беспокоит?

— Черт побери, а что, ног недостаточно?! — едва не завизжал он.

Однако медсестра осталась спокойной.

— Более чем достаточно, и мы ими займемся. — Она встретила его взгляд и увидела такую боль, что немного сдала позиции, настолько, чтобы сказать: — Извините, мистер Ньютон. Мы только пытаемся позаботиться о вас.

— О, обо мне уже славно позаботились. Эти сукины дети! Как я в таком виде управлюсь с мельницей, а? Что подумает моя жена, когда я вернусь домой?

Мерси положила журнал рядом с койкой.

— Ну, у всех детей Божьих свои проблемы. Вот… — Она взяла со второй полки тележки наполненный шприц. — Позвольте сделать вам укол, чтобы унять боль. Это новое лекарство, но на солдат оно действует лучше, чем древние народные методы — ну там, глотнуть виски или прикусить пулю…

Но он ударил ее по руке, обругав по-черному. Мерси тут же велела ему успокоиться, но, вместо этого, он беспорядочно замахал руками, словно отчаянно хотел подраться с кем-то. Доктор Лашер поймал одну руку раненого, Мерси — другую. Он был не первым их буйным пациентом, и они давно уже выработали свою систему усмирения. Она не столь уж отличалась от методов связывания свиньи или теленка. Инструменты другие, а принцип тот же самый: ухватить, заарканить, спутать, обездвижить. При необходимости повторить.

Мерси скрутила мускулистую руку солдата так, что еще дюйм — и сломала бы ему запястье; затем защелкнула на ней подхваченные с тележки наручники. Одно быстрое движение — и она приковала украшенную таким образом руку к ближайшей ножке кровати, защелкнув скобу. Однако, если доктор Лашер не проделает то же самое с другим запястьем, больше чем на несколько секунд спокойствия рассчитывать не приходится.

Впрочем, доктор справился отлично, отстав от Мерси лишь на мгновение. И все это под брань одного жутко несчастного человека без ноги и с подрезанными крыльями, то есть привязанными к койке руками, который дергался так отчаянно, что наверняка навредил бы себе еще больше, если бы не тщательно продуманная методика смирения.

Мерси потянулась к маске, открутила колпачок, выпуская эфир, и прижала маску к лицу Сайласа Ньютона, придерживая рядового первого класса за подбородок, чтобы он не мотал головой, уклоняясь от действия газа. Вскоре его возражения смягчились и поутихли, а там и последние признаки отказа от сотрудничества исчезли, исчерпав себя.

— Вот осел, — пробормотала Мерси.

— Воистину, — согласился доктор Лашер. — Сними с него ботинок, пожалуйста.

— Да, сэр, — кивнула Мерси и принялась распутывать шнурки.

Следующие три часа подтвердили предсказания доктора. Двое из троих оставшихся выжили, включая и неприветливого Сайласа Ньютона. В свой срок Мерси сменила суровая и непреклонная сестра Эстер Флойд, взявшая на буксир и молодую сестричку Сару Фитциг.

Мерси, оставив окровавленные постели за занавеской, едва не шатаясь, вернулась на территорию бальной залы, где люди, по крайней мере, были похожи на людей, пусть они еще и не выздоровели и не отъелись толком. Шагая мимо них, огибая их, то и дело спотыкаясь, она несколько раз останавливалась, когда кто-нибудь дергал ее за юбку, чтобы попросить воды или позвать врача.

И вот наконец она оказалась снаружи в золотистом, сапфировом по краям вечере, который вскоре — и ждать осталось уже недолго — почернеет, как уголь.

Она пропустила ужин и даже не заметила.

Ничего. Она раздобудет что-нибудь — что там можно прихватить на кухне, хотя, конечно, ей известно, что, скорее всего, там сейчас шаром покати. Либо ты ешь тогда, когда тебя зовут, либо ты не ешь вовсе. Но проверить все равно стоит. Может, ей повезет, и для нее найдется печенье и кусочек масла. Этого хватит, чтобы уснуть не на голодный желудок.

Она почти добралась до кухни, когда Пол Форкс, выздоравливающий, окликнул ее, остановив в коридоре возле проходной палаты на первом этаже. Мерси оперлась ладонью о стену, а потом и привалилась к ней. Вымотанная донельзя, она просто не могла стоять, и держаться более или менее прямо получалось только на ходу. Но девушка отозвалась:

— Да, мистер Форкс? В чем дело?

— Прошу прощения, сестра Мерси. Для вас тут сообщение.

— Сообщение? Проклятие! Довольно с меня сообщений, — пробормотала она, обращаясь скорее к полу, чем к посланнику. Но потом извинилась: — Простите. Вы ни в чем не виноваты, и спасибо за то, что отыскали меня.

— Все в порядке, — заверил он и осторожно подошел ближе. Пол Форкс ко всем приближался осторожно. Быть может, давняя привычка, а может, и новоприобретенная — на поле боя.

Он протянул конверт со словами:

— Из Западного Союза.

Мерси взяла письмо.

— Из Западного Союза? Серьезно? — Она испугалась, не содержит ли письмо те же новости, которые она уже и так получила. Порой так бывает: сто лет никаких известий, а потом столько новостей, сколько тебе и не вынести, и все одновременно. Ей не хотелось читать. Не хотелось знать, о чем говорится в письме.

— Да, мэм, очень серьезно. Судя по штампу с обратной стороны, это из Такомы, что в Вашингтоне, — не в том, что по соседству, а который на западе. Ну, по крайней мере, оттуда отправили сообщение. Не знаю точно, как работает телеграф.

— Я тоже. Но я не знакома ни с кем из Вашингтона.

— Уверены?

— Вполне. — Она повернула конверт, все еще не желая открывать его, и по штампу определила, что письмо проштемпелевали на станции Такома.

— Вы… вы собираетесь распечатать? — спросил Пол Форкс, но, кажется, сразу пожалел о своих словах. — Неважно, не мое это дело. Оставляю вас в покое. — Он отступил, собираясь уйти.

Однако девушка остановила его:

— Нет, все в порядке. — Мимо торопливо протиснулся мальчик из прачечной, вынудив Мерси сказать: — Пожалуй, ни к чему мне торчать в коридоре, перегораживая проход.

И она пошла с конвертом на черную кухонную лестницу, где сейчас никого не было, никто не носился туда-сюда.

Пол Форкс последовал за ней и уселся рядом с напряженной неуклюжестью человека, еще не научившегося управлять залатанным и перекроенным врачами телом. Он держался на почтительном расстоянии, но неприкрытое любопытство, написанное на его лице, вполне могло бы отразиться и на ее собственном, если бы смертельная усталость не подавляла всех проявлений чувств.

— Вашингтон, — произнесла она, обращаясь к бумаге, извлеченной наконец из светло-коричневого конверта. Теперь нужно ее развернуть. — Что же такого важного произошло в Вашингтоне, о чем меня решили уведомить?

— Читайте, — подбодрил ее Пол Форкс. Сам он читать не умел, но любил наблюдать за теми, кто читает, и слушать содержание. — Расскажите, о чем там написано.

— Тут написано… — объявила она, но глаза побежали дальше по строчкам, и она замолчала. Сейчас она не могла выдавить ни слова.

— Продолжайте.

— Тут написано… — снова попыталась она и опять остановилась, — о моем… о моем папаше.

Пол задумчиво нахмурился:

— Я думал, ваше семейство из Уотерфорда?

Она слабо кивнула — и одновременно пожала плечами. Взгляд не отрывался от бумаги, но Мерси ответила:

— Я родилась там, а мама с отцом живут там и сейчас, работают на ферме, по большей части молочной.

Пол, пусть и неграмотный, глупцом не был.

— Отец? Так это не ваш настоящий папа?

Хотя Мерси и не обязана была ничего ему объяснять, у нее отчего-то развязался язык:

— Мой папаша сбежал, когда я была еще ребенком. Отправился на запад со своим братом и моим кузеном искать золото на Аляске; по крайней мере, я слышала, таков был их план. Некоторое время он присылал письма. Но потом, когда мне исполнилось семь, письма просто… перестали приходить.

— Думаете, с ним что-то случилось?

— Так мы всегда считали. — Голос ее понизился до шепота: — Хотя странно… — Мерси читала и перечитывала телеграмму.

— Что странно? — напомнил Пол.

— Однажды тетя Бетти получила на почте посылку, полную вещей дяди Эйзы и вещей Леандра тоже. Леандр — мой двоюродный брат, — пояснила она. — А еще там были деньги, немного, но все-таки. Еще внутри обнаружилась записка от кого-то незнакомого, но в ней говорилось, что Эйза и Леандр умерли на границе от холеры или чего-то вроде этого. В любом случае, когда мне было около десяти, мировой судья вынес решение, что моя мама больше не замужем по причине бегства супруга и может сочетаться браком с Уилфридом. С тех пор мой отец — он. Так что я не знаю… не знаю, что все это значит.

Тон ее стал другим: только что она тихо пересказывала историю семьи, а вот уже читает вслух телеграмму, не забывая и знаки препинания:

— «Вините Мэй Свакхаммер точка. Ваш отец Иеремия Гранвилль Свакхаммер пострадал при несчастном случае точка. Его жизнь висит на волоске точка. Он ждет вас в Такоме на территории Вашингтона точка. Пожалуйста сообщите о вашем прибытии точка. Шериф Уилкс встретит вас на станции и доставит на север в Сиэтл, где ваш отец лежит при смерти точка».

Бумага сложилась и легла на колени Мерси.

— Это все? — уточнил Пол.

— Все. — Она уставилась на телеграмму, потом подняла взгляд на Пола. — И все это время я считала его мертвым.

— Похоже, он пока жив.

— Да, похоже, — согласилась она, даже не представляя, как к этому относиться.

— И что вы собираетесь делать?

Она не пожала плечами, не покачала головой.

— Не знаю. Он бросил меня и маму. Он оставил нас, не прислал за нами, как обещал. Мы ждали, ждали, а он не прислал.

Сестра и больной посидели в молчании несколько секунд, потом Пол Форкс сказал:

— Теперь он посылает за вами.

— Как-то поздновато.

— Лучше поздно, чем никогда? — неуверенно предположил Пол. Он откинулся назад и ухватился за перила, собираясь вставать. — Похоже, он вроде как умирает.

— Возможно, — согласилась Мерси. — Но я не уверена, что мне не плевать. Он бросил нас… господи, пятнадцать лет назад. Этот, сукин сын, — пробормотала она, потом повторила громче: — Этот сукин сын! Все это время он распрекрасно жил себе на Западе, как и собирался. И все это время мы сидели дома и думали, и беспокоились — и наконец махнули рукой!

— У него могли быть свои причины, — вступился за отца, даже не будучи знаком с ним, Мерси Пол, неуклюже покачивающийся на своих ногах — одной настоящей и одной деревянной.

— О, я уверена, что у него были причины, — проговорила Мерси, глядя на бумагу. — Примерно миллион причин бросить женщину и маленькую девочку и начать новую жизнь в другом месте. Полагаю, он просто выбрал одну из этого миллиона.

— И ты не хочешь узнать о ней? — быстро вставил выздоравливающий.

— С чего бы мне хотеть знать? — Девушка еще не кричала, но внутри она уже распалилась, как топка, заглотившая угли. Жар, вспыхнувший в животе, опалил грудь, потом обжег горло и воспламенил щеки. — Миллион причин, будь он проклят, и я не желаю знать ни одну из них!

— Потому что тебе все равно?

— Чертовски верно, потому что мне все равно! — Только вот теперь она действительно орала, пылая от гнева, или горечи, или иных последствий этой лихорадочной недели. — Пусть подыхает там, где торчал все это время, где хотел быть!

Пол Форкс протянул руки, пытаясь остановить ее или просто защититься, хотя это был не его бой и не он был тем человеком, на которого она так злилась.

— Может, он там, где хотел быть, а может, просто там, где умрет. В любом случае, он пожелал увидеть свою маленькую девочку.

Мерси наградила его убийственным взглядом, от которого можно было бы окаменеть на месте, но мужчина сморгнул пару раз и все равно продолжил:

— Однажды ты пожалеешь, если не поедешь сейчас. Если не сделаешь этого, другого шанса не выпадет никогда. И вот тогда ты действительно проведешь остаток своей жизни в раздумьях. Когда можно бы было просто… спросить.

Она стиснула телеграмму в кулаке, сминая бумагу.

— Это не так-то просто. Если он умирал, когда отправлял свое послание, вполне возможно, сейчас он уже мертв.

Раненый заерзал:

— Наверняка-то неизвестно.

— Путешествие займет недели. Месяц, а то и того больше. Тебе известно не хуже, чем мне, как в наши дни ходят поезда. Все говорят о трансконтинентальных маршрутах дирижаблей, но никто еще не поспособствовал тому, чтобы толком наладить сообщение. Может, я и смогу прыгать-скакать-трястись по воздуху, но времени это отнимет еще больше, чем на поезде. Так что забудь! — рявкнула она, сунув бумажный комок в карман передника.

Пол Форкс сделал шаг вниз и покачал головой.

— Да, мэм. Я забуду. Простите меня, не мое это дело. Только…

— Что — только?

— Только, когда меня ранили и когда привезли сюда… Я послал за женой и сыном. Они не приехали. Мне лишь сообщили, что сын умер от чахотки полгода спустя после моего призыва, а жена через пару недель последовала за ним.

— Я… — Молодая женщина задохнулась. — Пол, мне так жаль.

Он неуютно поежился, словно от холода.

— Ну вот, потому-то я и остался здесь. Возвращаться домой стало ни к чему. Но я не собирался совать нос в чужие дела. Просто так больно, когда думаешь, что готовишься к встрече с Творцом, и нет никого, кто проводил бы тебя.

Левой — целой — рукой он дружески прикоснулся к ее плечу. И ушел, оставив девушку одну на лестнице, с телеграммой, которую она не могла заставить себя прочитать снова и на которую понятия не имела, как ответить.

Все еще размышляя, Мерси поднялась в свою каморку, открыла чемодан и достала письменные принадлежности, которые позаимствовала из личных запасов капитана Салли. Не зная, что еще делать, о чем еще думать, девушка присела на край кровати и начала писать.

Почерк Мерси, довольно корявый, поскольку она не так долго училась в школе, чтобы отточить его, был все же вполне разборчив. И вот что вывела ее рука:

Дорогая миссис Генри.

Меня зовут Винита Линч, я медсестра в Робертсоновском госпитале в Ричмонде, штат Вирджиния. С прискорбием сообщаю вам, что ваш сын, Гилберт Генри, умер сегодня днем, 13 февраля 1879 года. Он был хорошим солдатом и милым человеком, он шутил, пока мы пытались спасти его. Он был ранен очень серьезно, но почил с миром. Я оставалась с ним до последней секунды. Он с такой любовью говорил о вас и о своем брате. Его последние мысли были о доме.

Закончив, она запечатала письмо и положила его на ящик рядом с кроватью, чтобы отправить в понедельник, когда прибудет почта.

 

3

— Спасибо. Спасибо за все, — сказала Мерси Линч Салли.

Она уже раздала все последние «прощай», благо и было-то их немного: другим медсестрам, паре докторов и Полу Форксу, который работал рядом с ней шесть месяцев и все равно догадался бы, почему она уезжает.

Никто не упомянул о ее уходе никому из пациентов. Лучше этого не делать, решила она. Она раньше видела, как уезжают другие женщины, проходя по рядам и получая страстные мольбы, обещания никогда не забывать, а порой и скоропалительные предложения руки и сердца; ничто из вышеперечисленного Мерси не интересовало. Она поняла, наблюдая за приездами и отъездами других работников, что лучше просто буднично уйти — и не вернуться.

Если бы она стала делать какие-нибудь заявления, то получился бы скандал.

А если она просто исчезнет, пройдет, возможно, несколько дней, прежде чем кто-нибудь из прикованных к постели мужчин заметит это. У них свои проблемы, боль отвлекает их от действительности, и отсутствие одной из медсестер мало что значит для большинства. В конечном счете кто-нибудь закатит глаза, поскребет затылок и удивится:

— А что случилось с сестрой Мерси?

И тогда капитан Салли скажет:

— Она уехала. Неделю назад.

Ну, неделю так неделю — и инвалид, услышавший это известие, только пожмет плечами.

Мерси решила, что легче просить прощения, чем разрешения. Они простят ее уход. А могли бы не позволить покинуть их.

Но Салли другая, и она поняла. Понизив голос, хотя никто не маячил поблизости, капитан сказала:

— Я рада, что ты получила документы как вдова и крохи пенсии, выделяемые Союзом. В пути никакие средства не лишни. А их деньги ценнее наших.

— Мэм, если кто-нибудь пришлет за мной сюда, вы дадите им адрес в Уотерфорде? — попросила Мерси.

— Ну конечно же. Так, я ничего не забыла? Ты освободила кровать наверху… и прихватила документы, надеюсь? Мое рекомендательное письмо, в котором говорится, что ты медсестра, одна из нас, поможет тебе на первых порах, но никто не знает, что ждет тебя на Западе.

— Я отправлюсь на юг, — сообщила девушка, — потом вверх по реке и на запад. У меня есть план.

— Как скажешь. Это долгое путешествие, дорогая. Я буду беспокоиться за тебя и молиться.

Мерси обняла начальницу. Потом в последний раз прошла по палате на первом этаже, мимо входа в бальную залу, по коридору, через кухню, на задний двор… так, чтобы никто, кроме персонала, не увидел, что она несет чемодан и большую сумку через плечо с бросающимся в глаза нашитым на ткань красным крестом. Чемодан приехал с ней еще из Вирджинии; другой являлся собственностью госпиталя, и его пришлось оставить. Но сумку Мерси подарила капитан Салли. В нее девушка уложила кое-что из того, что может понадобиться медсестре в любой момент, а также документы, деньги, несколько книжек, письма, карандаши и прочие полезные предметы, благодаря которым она чувствовала себя подготовленной к любым тяготам путешествия.

На обочине у Робертсоновского госпиталя она остановилась, размышляя, с чего же начать — и как. В целом ее планы не простирались за границы того, что она сообщила капитану Салли.

Итак, первое: она направляется в канцелярию Западного Союза.

Клерк за стойкой взял у нее конверт с телеграммой отца, прочел ее, и, пока он изучал штампы, Мерси сказала:

— Мне нужно дать ответ. Написать… шерифу Уилксу, полагаю. Откуда бы эта телеграмма ни прибыла. Я должна сообщить ему, что еду.

Невысокий мужчина в полосатом жилете, разглядывая в пенсне бумагу, ответил:

— Это можно, я помогу вам. И сожалею о случившемся с вашим отцом, — вежливо добавил он.

Он назвал цену, и Мерси заплатила из тех наличных, что выдала ей капитан Салли: выходное пособие плюс премия. С помощью клерка она составила ответ, которому предстояло преодолеть три тысячи миль:

ШЕРИФУ УИЛКСУ: ПОЖАЛУЙСТА СООБЩИТЕ ИЕРЕМИИ СВАКХАММЕРУ ЕГО ДОЧЬ ПРИЕДЕТ К НЕМУ ТЧК ПУТЕШЕСТВИЕ ЗАЙМЕТ НЕСКОЛЬКО НЕДЕЛЬ ТЧК В ПРЕДДВЕРИИ ПРИЕЗДА ПРИШЛЮ ЕЩЕ ТЕЛЕГРАММУ ТЧК

Она не могла придумать, что бы еще добавить, так что просто смотрела, как клерк, переписав послание, положил его в ящик на своем столе. Он объяснил, что телеграфистка сейчас в отлучке, но, когда она вернется, сообщение тут же будет отправлено.

Мерси поблагодарила и вышла, снова оказавшись на улице с сумками в руках и тревогой в сердце: она боялась, что поступает неправильно и что отец все равно наверняка к ее приезду будет уже мертв.

— Но это же приключение, — сказала она себе, не столько веря, сколько пытаясь уцепиться за предлог.

Перебросив ремень сумки через плечо, она сошла с деревянного крыльца конторы Западного Союза — и тут же пришлось отпрянуть назад от спешащего покачивающегося экипажа. Вдалеке закричали, предупреждая о прибытии кого-то в госпиталь; девушка услышала сквозь грохот слово «Робертсон», и у нее защемило сердце.

Ей следует отказаться от этой нелепой миссии.

Ей следует вернуться туда, где она нужна.

Даже если она проделает весь этот путь на Запад, даже если окажется у постели отца, узнают ли они друг друга? Воспоминания о нем за шестнадцать лет размылись до каких-то расплывчатых цветных пятен и рокотания голоса. Когда она думала об отце, даже стараясь отринуть гнев на него, в сознании всплывали лишь широкие плечи, каштановые волосы и крепкие руки, толстые, как бревна. Лица она почти не помнила — помнила только, как царапалась отцовская щетина, когда малышка-дочка терлась щечкой о его щеку.

Что ж, может быть. Может быть, она узнает его.

Но узнает ли он ее? Между той крохой и медсестрой из Робертсона пролегла целая жизнь. Она выросла на несколько футов, став, как стыдливо говорится, «довольно высокой» для женщины, и ее пшеничные кудри потемнели, приобретя оттенок неотшлифованного золота и утратив солнечное сияние детства. Гибкость периода становления уступила место крепкой фигуре, вполне годящейся для работы на ферме или в госпитале. Сейчас Мерси никто не назвал бы изящной — если она вообще когда-нибудь была такой.

Она топталась на обочине, размышляя, не вернуться ли в канцелярию, чтобы послать еще одну телеграмму и рассказать матери, что она собирается сделать. Но потом решила, что все-таки лучше будет написать письмо и отправить его по дороге.

Всегда легче просить прощения, чем разрешения.

На углу улицы мальчишка в штанах не по размеру выкрикивал сегодняшние новости. Вскинув над собой стопку газет, точно римлянин — щит, он извещал всех интересующихся о последних — по сведениям — перемещениях войск, о победах, потерях и прочих интересных подробностях.

— Отбита атака янки в Нэшвилле! — вопил он. — Максимилиан Третий требует расследования исчезновения миротворческих сил!

Мерси вдохнула глубже, выбрала направление и зашагала. Голос мальчишки преследовал ее:

— Пропажа дирижабля с северо-запада в Техасе окружена загадками! Ужасная буря в Саванне! Тяжелые потери южан в Боулинг Грине!

Она пожала плечами, продолжая шагать, — четыре квартала мимо узких трехэтажных гостиниц и пансионов, мимо широких, приземистых банков и бакалейных лавок. На ступенях высокого белого храма стоял мужчина с большой черной Библией, зазывая людей войти и покаяться, или приобщиться вместе с ним к Церкви, или что-то типа того, — Мерси этим не интересовалась. Она обогнула толпу, не обращая внимания на проповедника и стараясь не смотреть на гигантский шпиль цвета слоновой — или человеческой — кости.

Она прошла мимо целого ряда церквей, выстроившихся, если так можно выразиться, плечом к плечу, несмотря на противоречия в догматах, оставила позади скотный двор, добралась до большой плавильни, где сновали покрытые копотью потные мужчины в грязной, местами опаленной одежде. Один из них окликнул ее, разинув пасть, чтобы брякнуть что-то непристойное.

Но когда Мерси обернулась, рабочий захлопнул рот.

— Извините, сестра. Мэм, — пробормотал он, увидев ее плащ и красный крест на сумке.

— Считай, что ты прощен, хам, — буркнула она на ходу.

— Извините! — крикнул он еще раз ей в спину.

Она не ответила. Только поправила сумку, чтобы крест был виднее. Это не иностранная эмблема, не эмблема янки и даже не конфедератов. Но все знали, что она означает, отлично знали, хотя иногда и принимали девушку по ошибке за представительницу Армии спасения.

Вдалеке, над крышами мельниц, фабрик и складов, она уже видела округлые купола: верхушки стоящих в доке дирижаблей.

Вскоре показалась и вывеска Ричмондской региональной станции летательных аппаратов. Под ней две стрелки указывали в две разные стороны. Табличка «Пассажирский транспорт» звала повернуть налево, «Торговый и грузовой» направляла направо.

Мерси послушно следовала за указателями, вскинув голову и расправив плечи, как будто точно знала, куда идет и чего хочет. Еще одна табличка — «РЯДЫ А & В», а другая, висящая рядом, — «РЯДЫ С & D». Но вот наконец девушка заметила нечто более соответствующее ее нуждам: вывеску «ПАССАЖИРСКИЕ БИЛЕТЫ И МАРШРУТЫ». Она венчала деревянную односкатную хибару без стекол в окнах и без барьера перед входом — только с клеткой вроде тех, в которых сидят банковские кассиры.

Ближайшая служащая оказалась жгучей брюнеткой в фетровой шляпке, украшенной растрепанным пучком разноцветных перьев. Мерси приблизилась к ней со словами:

— Здравствуйте, мне нужен пассажирский билет на запад.

— Далеко?

— А как далеко на запад вы можете меня отправить?

Женщина бросила взгляд на какой-то невидимый Мерси листок.

— Трудно сказать.

— А от чего это зависит?

— От ряда вещей. В данный момент война — решающий фактор номер один, влияющий на то, куда вы можете добраться. Нам пришлось сократить некоторые транспортные линии и перенаправить движение на юг.

Мерси кивнула:

— Понятно.

Служащая продолжила:

— Хорошо. Потому что на сегодняшний день Чарльстон в Западной Вирджинии — самая крайняя точка, до которой мы можем доставить вас. Мы пытаемся перенаправить рейсы на Франкфурт через Уинстон-Салем или Нэшвилл. Но Нэшвилл сейчас тоже несколько ненадежен.

Припомнив услышанное от крикуна-газетчика, Мерси спросила:

— Там идут бои?

— Так нам сообщают. — Служащая указала на маленький телеграфный аппарат.

Пока Мерси разглядывала его, устройство размером с кулак чихнуло и извергло из себя длинную бумажную ленту, испещренную точками и тире.

— Свежайшие новости с фронтов, — пояснила служащая. — Приходят, отфильтрованные центром.

— И что там говорится? — поинтересовалась Мерси.

— Что в Нэшвилле все еще неспокойно. Иногда обновления этим и ограничиваются, а толку… В любом случае вы хотите на запад, а куда — так и не уточнили.

— Я надеюсь попасть в Вашингтон — который на том побережье. Но если я правильно поняла, вы можете доставить меня только к реке.

Кассирша не спросила: «К какой реке?» — поскольку каждый знал, что все останавливаются у Миссисипи. Она задумчиво закусила губу:

— Верно, по ней вы можете подняться до Мемфиса. Там должно быть относительно безопасно, вдалеке-то от стычек на границе. Если доберетесь до форта Чаттануга, там сядете на поезд и остаток пути одолеете в мгновение ока.

— Звучит заманчиво. — Звучало ужасающе, но Мерси проглотила застрявший в горле комок и расправила плечи.

Собрав достаточно информации, чтобы начать стучать по выпуклым клавишам, брюнетка, глядя на панель, заговорила:

— Как вы понимаете, рейс далеко не прямой. Я собираюсь отправить вас через Уинстон-Салем, потом в Шарлотт, а потом уже в форт Чаттануга. — Оно оторвалась от пульта и пояснила, точно пытаясь оправдаться: — В обычной ситуации я отправила бы вас через Ноксвилл, но вы же видите, что вокруг творится.

— О да. Я вижу.

— Полет продлится на час-два больше, но долгий путь безопаснее, а стоить будет столько же. Давайте проштампую вам билет, — предложила служащая, и за стойкой что-то с готовностью стукнуло. Женщина привстала, налегла на рычаг всем своим весом, и из щели между клавишами на уровне ее пояса вылезла пробитая карточка.

Мерси заплатила за билет, и брюнетка направила пассажирку к ряду В, участок 2.

Взлетное поле очень походило на железнодорожный вокзал; по крайней мере, так показалось Мерси. Она уселась в конце ряда, откуда могла следить за прибытием и отправлением воздушных судов, а также высматривать дирижабль, который доставит ее в Теннесси. Он еще не прибыл, но представление о нем девушка получила, наблюдая за другими пассажирскими судами. Большинство украшали лишь скупые названия вроде «Папильон», «Прииск Елены» или «Кэти Джеймс». Сзади у многих имелась наклейка «ГРАЖДАНСКИЙ ТРАНСПОРТ», отличающая эти дирижабли от военных кораблей.

Если верить тем, кто разбирается в подобных вещах, путешествие по воздуху было несравнимо безопаснее, чем поездом (одни только бандиты и железнодорожные пираты чего стоят), и даже безопаснее, чем простой дилижанс (стоит упомянуть разбойников с большой дороги и придирчивых контролеров на пропускных пунктах между районами и зонами боевых действий). Но когда к участку 2 ряда В подплыл «Зефир», грудь Мерси сдавили тревожные предчувствия.

Дирижабль двигался очень тихо для такого громоздкого судна; он пришвартовался при помощи простых пеньковых веревок с железными крючьями, которые, скрежеща, вцепились в трубчатые конструкции дока, останавливая громадину. И вот, когда уже все якоря держали слегка покачивающуюся, точно детский кораблик в тазу, оболочку, затрещал и разошелся шов в нижней части корпуса, выпуская разворачивающийся на лету, точно падающая гармонь, трап.

По этому трапу стали спускаться немногочисленные пассажиры из Роли, если Мерси правильно услышала. Никто из них не выглядел помятым, избитым, напуганным или каким-либо иным образом потрясенным приобретенным опытом, хотя несколько человек явно испытали облегчение, вновь ощутив под ногами землю.

Мерси попыталась счесть это за добрый знак.

Последним спустился капитан «Зефира». Он оказался ниже, толще и моложе, чем ожидала Мерси; мужчина жизнерадостно поприветствовал группу техобслуживания, которая встречала всех прибывающих. Мерси задержалась на скамье вместе с пятью своими будущими спутниками, прислушиваясь, как капитан обсуждает с техниками уровень водорода и то, какая дозаправка потребуется ему тут, в Ричмонде. Завершив ритуал приземления, он подошел к следующей партии своих пассажиров и представился, поочередно пожимая всем руки и касаясь шляпы:

— Капитан Кэрри Гейтс к вашим услугам, леди и джентльмены.

Мерси была одной из двух присутствующих здесь леди; другую женщину, значительно старше, сопровождал столь же пожилой муж. Еще двое мужчин прибыли, когда судно вошло в порт, доведя общее число пассажиров и экипажа до девяти.

— До Уинстон-Салема около двухсот миль, там мы остановимся подзаправиться, потом еще семьдесят до Шарлотта и меньше трехсот вдоль русла Теннесси до форта Чаттануга; потом отправляемся в Атланту к нашей конечной цели. Ну как, всем подходит? Проверьте ваши билеты и убедитесь, что наш корабль — именно тот, что вам нужен. Следующее судно отправится по этому маршруту только завтра.

Пока он говорил, два других члена экипажа тоже спустились на землю, чтобы проверить оснастку и результаты работы команды портовых техников на предмет соответствия собственным стандартам. Потом они обошли корабль сбоку и принялись махать руками, будто подзывая кого-то.

Мерси вытянула шею и разглядела то, что двигалось из конца ряда к дирижаблю.

По узкоколейке, проложенной между рядами, ехало нечто, размером приблизительно с небольшой паровоз, только более вытянутое и округлое, укрепленное по периметру приклепанными железными обручами. Оно походило на обшитую сталью буханку хлеба и приближалось к «Зефиру» гладко, лишь тихонько покрякивали железные колеса. В задней части вагончика располагался целый набор шлангов. Портовые техники развернули гибкий резиновый рукав и присоединили его одним концом к металлическому баку, а другой воткнули в какое-то отверстие на корме «Зефира». Самый рослый из присутствующих мужчин — верзила в нижней рубахе с руками длинными, как у обезьяны, — взобрался на верх цистерны и повернул вентиль, отчего шланг раздулся и запыхтел, перекачивая содержимое цистерны в резервуары воздушного судна.

Один из пассажиров наклонился к Мерси и сообщил ей:

— Водород.

— Знаю.

— Чудо, не так ли? — настаивал мужчина, так что пришлось Мерси повернуться к нему.

Он был хорошо одет, но мелочи облика, в отличие от голоса, выдавали в нем иностранца. Фабричные ботинки такой формы редко где увидишь; покрой сюртука некоторыми деталями отличался от современного американского стиля. Волосы у мужчины были темные, кучерявые, а руки — длинные, мягкие, белые и гладкие, — руки ученого, а не трудяги.

— Чудо, конечно, — согласилась Мерси. — Мы ведь живем в век чудес, не правда ли? Практически купаемся в них.

Она снова отвернулась, чтобы продолжить наблюдать за заправкой дирижабля.

— Кажется, вы от этого не в восторге.

— От чего?

— От века чудес.

Мерси опять посмотрела на мужчину, и он слегка усмехнулся.

— Угадали. Большинство чудес, которые я видела, волшебным образом разрывают человека на куски, так что вам придется меня простить, если… если… — Что-то большое лязгнуло рядом, словно выстрелил пистолет, и девушка подпрыгнула от неожиданности.

— Вы взираете на эти чудеса с некоторым беспокойством, — закончил он за нее. — Вы уже когда-нибудь летали?

— Нет. — Уступив, хотя и неохотно, требованиям вежливости, Мерси отвлеклась от дирижабля и его резервуаров ровно настолько, чтобы спросить: — А вы? Вы уже летали?

— Несколько раз. И всегда считал полет великим приключением, потому что у нас, в Англии, подобных кораблей пока что нет — по крайней мере, таких дивных, как здесь.

— Так вы оттуда?

— Более или менее, — проговорил он, что Мерси сочла странным ответом, но переспрашивать не стала. А мужчина продолжил: — Но насколько я понимаю, корабли, подобные этим, в наши дни становятся все больше и больше популярны в Австралии.

— В Австралии?

Он кивнул:

— Прогресс легче распространяется в столь огромных странах. Путешествия на тысячи миль в любом направлении… Неудивительно, что там получают распространение новые, более комфортные способы перемещения на дальние расстояния.

— Сомневаюсь. Это побочный эффект войны, вот и все. Такие корабли в первую очередь строятся для фронта, но чертовы штуковины не пролетят больше нескольких сотен миль без дозаправки, а больших тяжестей не поднимут.

Если он и подумал, что она сквернословит, то промолчал.

— Дайте время, — только и сказал он. — Технологии совершенствуются каждый день. Пройдет совсем немного времени — и люди будут курсировать от берега до берега на таких машинах, как эти. Или больших, построенных по сходному образцу.

— Люди и так перемещаются на них между берегами, но все они — торговцы, развозящие туда-сюда товары, а не простой народ. Вы видели бронированные дирижабли? Те, что приземляются в зоне для коммерческих судов?

— Нет, я только что прибыл.

— Это военные машины, и их всего ничего — и не без причины, — просветила мужчину Мерси. — Водород чертовски огнеопасен, и, когда повсюду снуют снаряды, это не особо приятно. Всего через месяц после прибытия на фронт первых дирижаблей наладили выпуск противовоздушных пушек и посбивали-полопали их, как карнавальные шарики. — Сейчас она повторяла слова кого-то, сама не зная кого. Одного из солдат в госпитале? Кого-то из докторов?

— Но они производят сильное впечатление. И бронированные к тому же, вы сами сказали.

— Да, но чем больше брони покрывает их, тем меньше веса они унесут, и таким образом теряет смысл их присутствие на поле боя. Хотя я слышала от одного из выздоравливающих, что пару лет назад был похищен военный дирижабль и что его, по слухам, видели на Западе — переоборудованным пиратами для своих делишек. Может, это сотворили пираты фронтира, которые еще покажут востоку, как сделать из этих кораблей достойные боевые суда.

— Пираты склонны к новаторству, — пробормотал мужчина. — Кстати, кажется, я так и не представился. Я Гордон Рэнд, до недавних пор пребывал на службе ее величества, а сейчас в отставке.

Она хотела ответить: «Винита Линч», но вместо этого произнесла:

— Я миссис Линч.

— Миссис Линч? — Мужчина бросил взгляд на ее руку, затянутую в кожаную перчатку, которая скрывала обручальное кольцо, так и не снятое Мерси. — Безмерно рад знакомству. — Он взял руку молодой женщины и склонился над ней с формальным поцелуем.

Мерси не стала противиться, но потом отняла руку и спросила:

— Какое же королевское дело ведет вас на запад, мистер Рэнд?

— Я еду писать книгу. И на запад меня ведет ее тема. Позже, возможно, придется двинуться к югу, может, даже в Мексику, если позволят время и здоровье. Но поживем — увидим.

Мерси одарила его уклончивым «гм» и снова посмотрела на корабль, который слабо покачивался на якорях, поскольку сейчас в его задний люк грузили багаж.

— Приглядываете за своими сумками? — поинтересовался неугомонный мистер Рэнд.

— Нет. Мои сумки со мной.

— Путешествуете налегке. Превосходная черта в женщине.

Мерси уже балансировала на грани, готовая сказать нечто грубое, когда вперед гоголем выступил капитан, точно маленькая жирная курочка в этой его пошитой на заказ униформе.

— Мои драгоценные пассажиры! — обратился он к ним, раскинув пухленькие ручки, словно намереваясь обнять всю группу разом. — Центр только что сообщил мне, что мы отправляемся меньше чем через четверть часа. Будьте так любезны, поднимитесь за это время на борт, займите места, указанные в ваших билетах, и устраивайтесь поудобнее. Если вы не сдали багаж в грузовой отсек, пожалуйста, уберите свои вещи под кресла или разместите их на любых свободных местах. Сегодня наше судно заполнится лишь на две трети, так что пространства хватит на всех.

— Ох, это так волнующе, — проворковала пожилая женщина; выговор ее был характерен для представителей высших классов, и Мерси подумала, что супруги, должно быть, уроженцы еще более восточных районов — может, даже побережья; впрочем, на эту мысль девушку мог навести китель спутника женщины, напомнивший Мерси об океанской торговле. Но она готова была поспорить, что они родом из Саванны или Чарльстона.

— Волнующе! — повторил за ней муж, слишком тощий для своей одежды. Практически развернувшись внутри просторного кителя, он протянул жене руку и позволил отвести себя к растянутой гармошке трапа.

Мерси никак не могла избавиться от впечатления, что бедный старичок слегка не в себе. Но его жена, дама, видно, вполне себе на уме, твердой рукой направляла мужа туда, где, по ее мнению, он должен был находиться.

Один за другим взобрались они на борт воздушного судна, причем Мерси не позволила мистеру Рэнду помочь ей втащить багаж вверх по трапу, а маленький джентльмен радостно лепетал что-то своей супруге. Два других пассажира, пара студентов из Атланты, назвавшиеся Ларсеном и Деннисом, возвращались домой, к семьям, год проучившись в Ричмонде. По пути капитан спросил одного из них, узнал ли он что-нибудь интересненькое, и парень с детским лицом сказал что-то насчет того, какой увлекательной он находит войну. Мерси предположила, что он считает это занятие увлекательным, потому что его никогда не вынуждали принимать в нем участие. Изуродованная стопа заставляла парня косолапить, мешая ходить, взбираться по ступеням и даже устраиваться в кресле. Его никогда не призовут на службу, даже в самые отчаянные для Конфедерации часы.

Он сел рядом со своим однокашником, через проход от Мерси, и робко улыбнулся ей. Улыбка, возможно, вышла бы менее натянутой, если бы девушка сняла перчатки.

К облегчению медсестры, мистер Рэнд сел на кресло впереди, за несколько рядов от нее. Пожилая чета уселась сзади. Два члена экипажа пристегнулись ремнями к специальной стойке в корме судна; третий надел фуражку и присоединился к капитану в кабине — вероятно, чтобы исполнять роль второго пилота, или первого помощника, или как там положено у воздухоплавателей. Нервозность Мерси притупила любопытство. Она могла бы поклясться, что даже здесь, внутри дирижабля, услышала дробный стук артиллерийского огня.

Видимо, что-то нехорошее отразилось на ее лице, заставив хромого студента окликнуть ее:

— Мэм?

— Вы слышите? — вскинулась она. — Или только я?

— Что слышу?

— Этот звук — вроде канонады.

Мистер Рэнд обернулся, ловя ее взгляд, что далось ему нелегко, так как мужчине мешали собственные плечи и спинка сиденья.

— Пусть этот звук не беспокоит вас, миссис Линч. Так работают пневматические молотки, когда что-то клепают. От линии фронта нас отделяют многие мили.

— Знаю, — сказала Мерси, впрочем не вполне в этом уверенная.

Капитан Гейтс делал какие-то объявления, но из переговорной трубы вылетали только маловразумительные чирикающие звуки. Похоже, труба эта явно была на судне предметом совершенно излишним. Пассажирский салон был так мал и располагался так близко к кабине пилотов, что капитан мог бы просто повернуться и сообщить все, что хотел, обычным голосом и все его прекрасно услышали бы.

Завершил он свою речь следующими словами:

— Якоря отцеплены, баки заполнены, курс проложен. Мы готовы к отлету.

И тут же заговорили механизмы — подстраивающиеся, включающиеся, регулирующиеся и корректирующиеся.

Вдруг всевозможные звуки подъема судна сменились странной тишиной, словно вся подготовка велась к чему-то воображаемому. Сейчас как будто ничего и не происходило вовсе, только в животе рождалось незнакомое чувство. Корабль уже взмыл над деревьями и закачался под низкими облаками.

Желудок Мерси медленно пульсировал в такт колебаниям дирижабля. Она прижала к животу руку, словно надеясь таким образом удержать бунтаря на месте, а другой рукой вцепилась в подлокотник своего кресла. Блевать она не собиралась. Этому не бывать. Но медсестра никак не могла заставить себя посмотреть в круглое оконце справа, по крайней мере первые несколько минут. Она лишь скользила взглядом по раме, пока не ощутила, что полет вроде идет нормально, безопасно и уверенно и что капитан Гейтс не погубит всех, поднявшихся на борт, нажав не на ту кнопку или рванув не тот рычаг. Только тогда она, прижавшись лбом к особо прочному стеклу, попыталась взглянуть вниз, насколько позволила форма судна. Под ними трепетали на ветру деревья и люди на взлетном поле становились все меньше и меньше — вот они размером с мышей, а вот уже и с жуков.

— Мы летим! — провозгласил старичок.

— Конечно, любимый, — подтвердила его жена.

Студенты о чем-то хихикали между собой, тихонько перешептывались и показывали друг другу какие-то примечательные места в пейзаже; и в какой-то момент Мерси подумала: а что не так со вторым парнем, который выглядит здоровым телом и духом, годным к военной службе? Почему он не сражается? Почему учится в Ричмонде? Половина школ стоят наполовину пустые. Изучение чего-либо, кроме войны, стало никчемным, едва ли не запрещенным. И все же кто-то должен читать книги, решила она. Сама Мерси никогда не слыла любительницей чтения, но осуждать за это других — нет уж, увольте. Видит Бог, Конфедерации нужны доктора и военные-тактики, так же как механики и нефтяники, инженеры и пилоты. Разумом она понимала, что научиться таким вещам с наскока нельзя, типа раз — и готово, да и на практике постигают такие науки не сразу. И все-таки все молодые люди, которых она видела за последние несколько лет, были солдатами и редко когда кем-либо еще до службы или после.

Поскольку «Зефир» продолжал лететь без происшествий, Мерси расслабилась настолько, чтобы время от времени закрывать глаза, и в итоге задремала. Осознала она, что что-то изменилось, только когда дирижабль бросил якоря в Уинстон-Салеме для дозаправки.

Капитан сказал, что пассажиры вольны остаться на борту или могут прогуляться по взлетному полю Каролины, если, конечно, вернутся на свои места в течение получаса. Студенты и мистер Рэнд так и сделали. Но пожилой мужчина спал, положив голову на плечо супруги, так что они оба, естественно, никуда не пошли.

Мерси решила остаться, снова ткнулась лбом в прохладное стекло и стала смотреть и слушать, как подъезжает по рельсам цистерна, точно такая же, как в Ричмонде, как она останавливается и начинает с шипением закачивать водород в резервуары над их головами.

Когда студенты вернулись, они, как обычно, весело болтали; их трескотня служила фоном, сливаясь с шипением и свистом газа, струящегося из бака в бак по резиновым, с тяжелыми медными насадками, шлангам.

Мерси не обращала на парней внимания и так и сидела, смежив веки, пока не услышала, как один из студентов сказал:

— …еще южнее, в свободное пространство вокруг Нэшвилла.

Она заморгала, стряхивая дремоту, и вмешалась в разговор:

— Войска?

— Простите, мэм?

— Войска? Вы говорили о войсках?

Деннис, парень со здоровыми ногами, брюнет с голубыми глазами и жидкими юношескими усиками, ответил:

— Мы сами услышали что-то краем уха, вот и все. Говорят, янки прорвались на юго-восток, так что нам придется изменить курс, чтобы обогнуть зону боев. Я-то почти надеюсь, что мы не станем вилять, — добавил он, и в голосе его звенело возбуждение.

— Не говорите так, — укорила его Мерси. — Если мы окажемся над полем боя, то вскоре все будем лежать на нем, мертвые как камни.

— Почему вы так считаете? — спросил студент.

Девушка покачала головой, то ли огорчившись, то ли удивившись тому, что он не в курсе. Но прежде чем она успела ответить, в салоне неожиданно возникла голова Гордона Рэнда, за которой последовали торс и длинный хвост сплетен.

— По слухам, бои идут прямо на Аппалачах, — внес он свою лепту в беседу.

— Господи! — выдохнула Мерси.

Молодому брюнету хотелось узнать больше.

— Вы думаете, мы увидим сражение?

На это мистер Рэнд заявил:

— Мы ничего не увидим или увидим слишком много. Миссис Линч права. Стоит в наше маленькое пассажирское суденышко попасть одному-двум противовоздушным снарядам — и мы все погибли.

— У вас, верно, отличный слух, — заметила Мерси, поскольку, когда она сделала свое замечание, мужчина в салоне определенно отсутствовал.

Он лучезарно улыбнулся и продолжил с едва уловимым намеком на пришепетывание:

— На вашем месте я не стал бы слишком беспокоиться. Капитан примет во внимание последнюю телеграфированную ему информацию о положении на фронте и соответствующим образом скорректирует наш курс. Я всецело верю в это. Настолько, что планирую остаться на борту и полететь до форта Чаттануга в уюте и комфорте этого чудесного воздушного корабля.

— Капитану стоит поблагодарить вас за оказанное ему доверие, — фыркнула старушка с холодным сарказмом, удивившим всех присутствующих.

Сам капитан присоединился к ним прежде, чем дискуссия продолжилась. Мистер Гейтс увел первого помощника в кабину, настоятельно попросив пассажиров занять свои места. Он, должно быть, слышал какую-то часть их беседы, поскольку, устроившись в рубке, заговорил:

— Кажется, вы уже в курсе изменений на фронте. Я хочу, чтобы все вы знали, что это ожидалось и все мы сталкиваемся с подобным регулярно. Тревожиться абсолютно не о чем, поскольку я только что получил свежайшую ориентировку. — Он показал всем длинную узкую бумажную ленту, испещренную точками, тире и какими-то пометками от руки. — Мы отправляемся через пять минут, и спустя пару часов вы все в целости и сохранности окажетесь в форте Чаттануга.

С этими словами он нахлобучил фуражку и огромные летные очки, затем дал отмашку двум членам экипажа, чтобы те пристегнулись у своей задней стены, сообщил пассажирам, что корабль отчаливает, и, показав всем поднятый вверх большой палец, улыбнулся и взялся за рычаги управления.

 

4

Следующий этап путешествия вознес их над низкими горами, жмущимися друг к дружке зелено-коричневыми холмами, растительность на которых высохла от долгого отсутствия дождей, обнажив скалы, утесы, водопады и гигантские валуны. Между деревьями и в просветах меж вершин Мерси заметила огни костров и задумалась, кто же их разжег: солдаты, путешественники или поселенцы? Но капитан прояснил ситуацию, воспользовавшись своей громогласной переговорной трубой:

— Под нами… О! Вон там, справа. Видите те искорки? Эти костры кажутся такими крошечными с высоты нашего полета, не правда ли?

Пассажиры согласно забормотали.

А капитан продолжил:

— Большинство из них — самогонщики. Гнать они предпочитают вечерами, в малонаселенной сельской местности, где их едва ли кто потревожит.

— Гнать? — переспросил мистер Рэнд.

— Сивуху, — вмешалась пожилая леди. — Самогон. Дешевое виски. Они гонят алкоголь, мистер Рэнд, — объяснила она ему, одновременно продемонстрировав всем остальным, что искушена в житейских делах больше, чем кажется на первый взгляд. — Юг берет с этого дела налоги, но у людей, занимающихся самогоноварением, зачастую просто нет других источников дохода; так что, полагаю, вы видите, в чем тут затруднение.

— Безусловно, — едва ли не промурлыкал мистер Рэнд. — Хотя вряд ли у Конфедеративных Штатов есть лишние время и средства на преследование бутлегеров.

Тут в разговор вступил парень с увечной ногой:

— Местных служителей закона — шерифов, полицейских, констеблей, или как там организованы города и поселения — в столичном Дэнвилле поощряют преследовать самогонщиков, поскольку так добираются неуплаченные налоги. Эту охоту даже сравнивают с каперством, и популярна она не меньше той древней практики. — Он вещал, словно цитируя выдержку из газетной статьи или главу из книги.

Гордон Рэнд улыбнулся:

— Что и говорить, и то и другое весьма популярно и очень опасно для людей по обе стороны закона. Да, я понимаю.

Мерси вскипела и заявила ему — а следовательно, и остальным пассажирам:

— Знаете ли, не все поступают так, чтобы уклоняться от законов. Некоторые гонят для собственных нужд. Так что с тем же успехом вы можете обложить налогом кур за то, что они несут яйца, — точно так же как пытаетесь вытрясти из людей пенни, которые они, может, получают, а может, и нет. — И добавила, поскольку все смотрели на нее как-то странно: — Да, мой отец время от времени запасает для себя баррель-другой. И это никого не касается.

Она выпрямилась в кресле и принялась взбивать сумку, ту, что поменьше, рассчитывая сотворить из нее подушку. Потом сунула ее между плечом и окном, становящимся все холоднее и холоднее.

А студент Деннис сказал студенту Ларсену:

— Таким образом, поднимается вопрос о вторжении государственных служб в частный сектор и о последствиях этого. До каких пределов может дойти общество в стремлении поддержать порядок?

Ответ второго студента явно можно было бы найти в том же учебнике. Разговорившись, студенты перестали обращать внимание на медсестру. Остальные пассажиры вернулись к своим газетам, книгам или дреме.

То клюя носом, то маясь от неизбежной скуки, Мерси и не знала, сколько прошло времени, прежде чем она снова услышала хлопки и стуки — те, которые, как ее заверили, производил пневматический молоток. Но на сей раз, взглянув на уже черные горы и долины, Мерси поняла, что находится значительно выше каких-либо молотков и прочих орудий труда. Там, внизу, она разглядела штрихи и вспышки других огней.

Все остальные пассажиры тоже проснулись и в напряженном молчании наблюдали за происходящим на земле, все, за исключением старичка, мирно похрапывающего на плече жены. Но даже она вытянула шею, пытаясь, как и прочие, разглядеть в оконце поверх головы супруга, насколько близки они к зоне боевых действий.

Капитан, обычно словоохотливый и полный энтузиазма, молчал. Мерси видела его сквозь щель в занавеске, отделяющей рубку от пассажирского салона; в свете тусклых ламп кабины девушка разглядела, что костяшки его сжимающих штурвал пальцев белы как мел. Капитан бросал нервные взгляды на помощника, чье внимание полностью поглощало что-то, творящееся внизу. Неожиданно второй штурман обернулся и зашипел членам экипажа в хвосте:

— Все огни, все до единого потушить — живо!

Щелканье расстегиваемых ремней громом прогремело в гробовой тишине салона, и двое мужчин заметались из угла в угол, выдирая провода ламп, озарявших «Зефир» тусклым электрическим светом.

Гордон Рэнд спросил своим обычным тихим и невозмутимым голосом:

— Наверняка они нас не увидят, на такой-то высоте?

— Они нас увидят, — ответил капитан так же тихо, но отнюдь не спокойно. — Для этого им стоит только поднять головы. Проблема в том, что им незаметна надпись, извещающая, что мы гражданский транспорт. Мы думали, что далеко обойдем места боев, и оставили тяжелое оборудование для внешнего освещения на станции.

— Так они нас засекут? — вопреки всякой логике, но в соответствии с напряженностью обстановки прошептал Ларсен.

— Надеюсь, нет, — поспешно проговорил капитан. — Я поднимусь еще выше, так что нас не услышат, если мы запустим двигатели. Нужно побыстрее убираться из их воздушного пространства.

— А что мы вообще делаем в их воздушном пространстве? — язвительно поинтересовался мистер Рэнд.

На это первый помощник ответил так:

— Мы здесь не специально, английский ублюдок. Янки, видать, осуществили серьезный бросок в промежуток времени между сегодняшним утром и сегодняшним вечером. Картер говорит, что не может быть, чтобы они продвинулись так далеко, если только мы не сбились с курса…

— Я знаю, что говорит Картер! — прорычал капитан. — И с курса мы не сбивались. Господи боже, мы огибаем южные отроги Дымчатых гор, а тут битва — она, похоже, добралась сюда быстрее, чем телеграмма из Ричмонда.

Студенты прижались носами к стеклу, как мальчишки, разглядывающие рождественскую витрину. Они действительно улыбались, возбужденные в той же степени, в какой Мерси тошнило. Она никогда не была на фронте — ни на стороне Конфедерации, ни вообще, — и от осознания того, что фронт лежит сейчас прямо под ней, невыносимо ломило голову.

Впереди проснулся старичок и громко спросил:

— А что происходит?

Мерси подавила желание шикнуть на него, а Гордон Рэнд нервно махнул рукой со словами:

— Сэр, пожалуйста.

— Они нас не слышат, — проговорил один из членов экипажа.

Все понимали, что это правда, но никому не хотелось искушать судьбу, вознесшую их в небеса.

Внутри «Зефира» было темным-темно, как в пещере. Только скудный лунный свет, пробивающийся сквозь облака, чуть разбавлял мрак. Пассажиры едва видели друг друга, хотя и обменивались тревожными взглядами, ища на лицах спутников признаки спокойствия, но находя лишь слабость, бледность и нахмуренные брови.

Внизу под ними простирался бугристый черный мир, и только пушки палили беспрестанно, выплевывая огонь и выкашливая густые клубы дыма, кажущиеся белыми на фоне смоляной тьмы ночной передовой.

Мерси, вглядываясь достаточно долго, почти что различила ряды бойцов — или представила их, позволяя воображению заполнять пробелы. Там, на изгибах Дымчатых гор, она видела полосы развороченной земли, казавшейся с этой высоты такой уязвимой. Среди деревьев вилась змеей лента железной дороги, огибая участки, где проложить рельсы не позволили особенности ландшафта; а впереди веером развернулись большие пушки, к лесу передом, к железной дороге задом.

Перегнувшись через подлокотник, Мерси обратилась к сидящим в кабине:

— Капитан, а далеко мы от форта Чаттануга?

— Милях в тридцати. Мы почти у Кливленда, маленького городишки по соседству с фортом, — отозвался капитан, не отрывая взгляда от происходящего за лобовым стеклом. В тесном округлом пространстве рубки мигали зеленые и желтые огоньки, выхватывая из темноты лица и руки пилотов. — В худшем случае мы доберемся до Кливленда и переждем там.

Гордон Рэнд невесело ухмыльнулся:

— В худшем случае? Мы упадем и разобьемся насмерть — разве не этот вариант худший из возможных случаев?

— Заткнитесь! — одернула его Мерси. — Что, черт возьми, нельзя хоть немножечко верить в хорошее?

— Всем сохранять спокойствие! — Нет, капитан не разорвал окутавший всех покров приглушенных разговоров полушепотом, но голос все же повысил. — Никто даже не подозревает, что мы здесь.

— Откуда вам знать? — спросил Деннис озабоченно — впервые за все это время.

— Потому что в нас пока никто еще не стреляет. А теперь вы все, пожалуйста, сохраняйте спокойствие и не болтайте попусту. Мне нужно сосредоточиться.

Выходит, их веселый маленький командир сделан из материала прочнее, чем казалось на первый взгляд. И это понравилось Мерси, которая сначала не сочла его человеком, способным справиться с чрезвычайными обстоятельствами. Руки его уверенно сжимали штурвал, и даже выпяченная челюсть внушала оптимизм, если не полную уверенность. Но девушка услышала слова первого помощника:

— Намного нам не подняться; эти кабины не герметичны и не предназначены для таких высот.

И капитан ответил:

— Да, Ричард. Я знаю. Но если мы просто направим судно вверх, то опишем дугу и вырвемся за пределы их слышимости.

— Внизу, похоже, жарковато. Они ни черта не услышат. И если мы не станем запускать двигатели, мы…

— Я делаю, что могу. Видишь, вон там? — Он показал на что-то, чего никто больше не мог разглядеть, но все развесившие уши пассажиры все равно вытянули шеи. — Это позиции Севера. Должны быть. А вон там — окопы южан. Впрочем, с полтычка не разберешься, хоть тресни. Но нам надо на юг или на север, поскольку бой идет на востоке и западе. Я попытаю счастья среди своих.

— «Свои» читают в темноте не лучше парней в синем, — возразил Ричард. — Они не поймут, что мы — гражданское судно с патентом на перевозку пассажиров, пока не собьют нас, а нам это никак не с руки.

— Они не собираются нас сбивать. Они даже не знают, что мы здесь, — повторил Гейтс.

В этот момент судьбе было угодно сделать его лжецом.

Что-то ударило — вскользь, по внешнему левому борту «Зефира». Корабль покачнулся и выпрямился, а капитан воспользовался возможностью и запустил наконец двигатели — да так, что людей вжало в спинки кресел.

— О господи! — выдохнул один студент, а другой стиснул руку друга с той же силой, с какой другой рукой ухватился за подлокотник. Никто из них больше не улыбался.

Мерси вцепилась в кресло и сделала глубокий вдох, втянув воздух медленно, маленькими глоточками, а потом разом все выдохнула.

— Я думал, ты поднимаешь нас выше! — завопил Ричард.

— В этом уже нет смысла! — возразил капитан. — Они уже знают, что мы…

Раздался звон — словно кирпичом ударили по кимвалам или пуля угодила в кухонный котелок, — на этот раз куда громче и куда ближе, где-то в нижней части брюха дирижабля.

— Вот. Они знают, что мы здесь, — закончил капитан и откинулся назад всем своим немалым весом, потащив за собой штурвальную колонку. Со своего места напряженная Мерси разглядела, что его ноги утопили в пол пару педалей под приборной доской.

— И каков план? — спросил англичанин, и слова его щелкали друг о друга, как нанизанные на бечевку бусины.

А старушка поинтересовалась:

— Кто в нас стреляет? Наши мальчики или их?

Мерси едва не завизжала в ответ:

— Да какая разница?!

— Не знаю, — процедил капитан сквозь стиснутые зубы. — Либо те, либо другие. Либо те и другие сразу. Никому из них не известно, кто летит над ними, а чтобы разглядеть наши знаки принадлежности к гражданскому флоту, слишком темно.

— А мы не можем осветить надпись, или что-то в этом роде? — спросила Мерси.

— У нас нет таких огней, — признался капитан. — Мы оставили их в Ричмонде для следующего корабля, отправлявшегося к приграничной территории.

Однако, произнося фразу, он как-то замешкался, словно все-таки размышляя по этому поводу.

Серия ударов, не таких сильных, но более точных, горохом простучала по борту.

Старичок заплакал. Жена обняла мужа за плечи.

Студенты вскочили с мест, и два члена экипажа кинулись к ним, чтобы заставить вернуться в кресла.

Неожиданно один мужчина из команды застыл, раскинув руки, между кабиной и пассажирским салоном и обратился к капитану, хотя наблюдал при этом за пассажирами:

— У нас есть те парные фонари. Если подвесить несколько к корпусу, наши парни увидят, что мы на их стороне. По крайней мере, половина стрелков опустит оружие.

— Шутишь? — отмахнулся капитан. — Эти штуки все равно что лампадки, если отсоединить их от источника питания, они продержатся всего несколько… — он резко повернул корабль вправо, избегая какой-то невидимой для Мерси угрозы, — …минут.

— Все-таки лучше, чем ничего, а? — продолжал настаивать матрос. — Двинемся за позиции наших. Они увидят, что мы свои, и позволят приземлиться.

— Ты что, желаешь быть тем, кто выберется наружу и развесит их рядком, точно чертовы рождественские свечки? — Капитан уже кричал, но его подчиненный не дрогнул.

Он только кивнул:

— Я это сделаю. До полетов я плавал на океанских судах. Там качало посильнее, чем сейчас болтает нашу скорлупку.

Все лица повернулись к нему — кроме лица человека, ведущего сквозь ночь подпрыгивающий корабль. Люди смотрели на бывшего моряка с надеждой — и смятением. Даже Мерси хотелось сказать ему, что он сумасшедший, но она промолчала. Только взмолилась про себя, чтобы он говорил серьезно.

— Тебя пристрелят, — предупредил капитан.

— Или все мы рухнем вниз клубком пламени. Я не против рискнуть, сэр.

И, не дожидаясь, когда ему разрешат, матрос нырнул в нишу за пассажирской зоной. Взгляд его товарища метался взад и вперед, от командира к другу.

— Эрни! — крикнул он во тьму отгороженного занавесью закутка. — Эрни, я пойду с тобой. Я помогу.

Голова Эрни высунулась в щель между занавесками. За головой появились плечи и туловище, а потом правая рука с гроздью странной формы фонариков, теплящихся, будто светлячки. Их желтовато-зеленый свет едва озарял кабину, и о том, что эти тусклые точки кто-то различит с земли, безусловно, и речи быть не могло.

— Эти штучки едва тлеют, — сердито заявила пожилая дама. — С земли их ни за что не заметить.

Но Эрни возразил:

— Мэм, они не горят и вполнакала, специально. Пока что. Я зажгу их, когда выберусь наружу, и они сделаются действительно яркими на четыре-пять минут. Они работают благодаря электрическому заряду, который вырабатывают особые пластины в электролитической жидкости, — объяснил он, как будто кто-либо из присутствующих хоть в малейшей степени понимал, что он имеет в виду. — Когда я щелкну выключателем, осветится все треклятое небо, так что южане обязательно заметят нас и позволят спуститься. Капитан, — сказал он, повернувшись к кабине, — доставьте нас как можно дальше за позиции наших, сэр.

Мерси нервно ерзала в своем кресле, теребя спинку переднего.

— Мы можем чем-то помочь? — спросила она наконец.

Она едва видела лицо Эрни, даже в рассеянном свете фонариков.

— Нет, мэм, — покачал головой матрос. — Просто держитесь крепче, а я сам обо всем позабочусь. Ну, по крайней мере, попытаюсь.

— Эрнест! — гаркнул капитан, сделав символическую попытку остановить Эрни или поколебать его решимость.

Но, не найдя, что еще добавить, снова всецело погрузился в управление судном. Дирижабль опять накренился, заставив Мерси предположить, что капитан все-таки видит мчащуюся навстречу им снизу вверх, выпущенную из оружейных стволов опасность.

— Эрнест, — все-таки повторил он. — Осторожней там. Что на тебе?

— Сэр?

— Одежда, — пояснил капитан и очень быстро оглянулся через плечо. — Вижу. Щеголяешь в сером. Набрось что-нибудь потемнее. Роберт, дай ему свою куртку. У тебя ведь черная, так?

— Да, сэр, — ответил второй член экипажа. Он стащил китель и сунул его Эрни, который поставил лампы на пол, чтобы торопливо переодеться.

Кивнув в знак благодарности и подобрав фонарики, Эрни стал взбираться по лестнице, которой Мерси до этого момента не замечала вовсе. Он перескакивал со ступеньки на ступеньку, как мальчишка, штурмующий дуб. Девушка никогда не видела, чтобы человек так ловко карабкался, — точно он родился на дереве.

Миг — и ноги матроса исчезли в люке.

Очередная порция громовых ударов по днищу встряхнула дирижабль, едва не оглушив сидящих в гробовой тишине пассажиров. Мерси отвернулась от окна, чтобы не смотреть на черноту и высоту, которые ужасали ее, даже если она не отдавала себе в этом отчета. Охваченная сомнениями, терзаясь ощущением собственной никчемности, девушка вцепилась в спинку переднего кресла.

Она слышала, как карабкается Эрни, хотя и не видела его, слышала, как он открывает какой-то люк в корпусе, как вылезает, как ловит равновесие, — слышала или представляла, как он стоит, прижимая к груди фонари, как задерживает дыхание, выпрямляясь, а потом полускользит, полуползет по внешней поверхности дирижабля. Она слышала, как его руки и ноги ищут точки опоры, как скребут об оболочку носки его ботинок. Она следила за его передвижениями по звуку.

Поворот. В сторону. Вниз. Вверх. Еще немного вниз.

Вскоре он оказался под ними; бог знает, за что он там держался.

Мерси чувствовала матроса под своими ногами, чувствовала, как он, примерившись, перелетает, словно мартышка, с крюка на крюк, с одного железного выступа на другой. Корабль кренился, пусть и несильно, влево-вправо, вперед-назад. Эрни был не тяжел — фунтов сто пятьдесят, на взгляд Мерси, да и то если его хорошенько намочить и подбросить камней в карманы, но и этого оказалось достаточно, чтобы повлиять на ход воздушного судна, и пассажиры ощущали сквозь пол слабые толчки — это раскачивался маятник человеческого тела.

Время от времени, несмотря на потушенные огни и тишину внутри дирижабля, шальной снаряд из противовоздушного орудия с жужжанием пронзал мрак, рассыпая вокруг искры. Все понимали, что лишь благодаря везению ни один из них не пробил еще оболочку корабля.

А ведь достаточно всего одной маленькой пули, в панике подумала Мерси, пули, которая ворвется в кабину и продолжит полет наверх, к оболочке с водородом. Одна маленькая свинцовая пулька — и все кончено: всех охватывает пламя, корабль падает. Одна пуля изменит все. Одна меткая пуля — или же пуля, покорная слепому случаю.

Внизу, под ними, болтается над землей Эрни, осторожно развешивая и включая фонари, чтобы показать конфедератам, что это транспортное судно не предназначено для бомбардировки, и в то же время привлекая внимание и огонь любого в пределах досягаемости.

Мерси вскинула голову и спросила капитана:

— Сэр, мы уже за позициями южан?

— Думаю, да, — ответил он, не оглядываясь. — Отсюда трудно сказать. Очень трудно сказать. А если у Союза есть с этой стороны какие-нибудь противовоздушные силы, наше местоположение может и не иметь значения. Мы все равно будем в зоне досягаемости. Проклятие, Эрнест! — прорычал он.

Словно в ответ, громыхнули три резких удара — но на сей раз в борт врезались не пули, а кулак человека.

— И что это означает? — спросил Гордон Рэнд.

— Что он все сделал и возвращается, полагаю, — объяснил капитан. — Роберт, высунься-ка наружу, посмотри, не нужно ли ему помочь.

— Думаете, он нуждается в помощи? — Второй матрос в волнении топтался у лестницы.

— Три удара могут означать «помогите», или «поспешите», или «пошли вы все к дьяволу», откуда мне знать! Просто проверь!

Роберт повиновался приказу, хотя карабкался он не так проворно, как Эрни. До верха он добрался как раз вовремя, чтобы услышать, как с воем дикой кошки рвется листовая сталь.

— Что это?! — поразился он.

Никто не ответил.

Все, как и он сам, точно знали, что это было: в них снова попали, хотя, куда именно попали и насколько серьезно повреждение, было неясно. А потом капитан понял, да и первый помощник, похоже, тоже, так как оба они с горестной бранью принялись дергать рычаги. Наконец помощник заговорил внятно:

— Наши потери?

— Один из рулей поворота, — сообщил капитан. — Остается только молиться и надеяться, что мы над позициями наших, поскольку свернуть мы больше никуда не сумеем, разве что лишь описывая круги.

Над головой Мерси, чуть правее, Роберт крикнул:

— Эрни! Где ты? Тебе помочь?

Мерси вместе с остальными пассажирами, сдвинувшимися на самые краешки своих кресел, старающимися почти не дышать, внимательно вслушивалась, ожидая ответа. Ответа не было.

Роберт позвал снова:

— Эрни? Ты там?

Вопрос подразумевал вероятность того, что Эрни там нет, что он сорвался и упал или что его сбила юркая пуля.

Но тут, ко всеобщему облегчению, послышалось слабое царапанье подошв о сталь, и Эрни откликнулся:

— Я все еще тут. Держусь. — И снова поскребывание. — Спускаться-то легче было, чем подниматься.

Когда Роберт, протянув другу руку, втащил его в корабль, все увидели почему. Левая рука Эрнеста была залита кровью, а сам бывший моряк в неосвещенной кабине казался бледным как смерть.

— Одна из ламп разбилась у меня в руках, — объяснил он, — пока я пытался прицепить ее. Но две другие висят и светятся. Я пристроил их к слову «гражданский». Там же, кстати, оттиснут и символ Конфедерации. Надеюсь, с земли его хорошо видно.

— Может, сработало, — высказался Гордон Рэнд. — Никто в нас не стреляет. По крайней мере, в эту секунду.

— Возможно, кто-то тщательно прицеливается, — предположил первый помощник. — А может, они еще не разглядели надпись и пытаются разобрать ее.

— А может, они медленно читают, — добавил Рэнд.

Мерси уже вскочила со своего места, воодушевленная возможностью сделать хоть что-то. Она обратилась к Эрни:

— Присядьте здесь, рядом со мной.

Он послушался и терпеливо ждал, пока девушка рылась в сумке.

— Все, цепляйтесь за что-нибудь. Мы теряем высоту, — объявил первый помощник.

Капитан внес поправку:

— Мы опускаемся, но не падаем. Пристегнитесь или держитесь — как получится, но повторяю: мы не падаем. Руль практически вышел из строя, вот и все. Я могу поднять или опустить судно, но развернуть его и направить куда-то не получится.

— Так мы за южными позициями? — повторил кто-то вопрос Мерси, она не успела понять, кто именно.

— Да, — отрезал капитан, откровенно солгав, но не желая признавать это. — Мы просто садимся, но можем зацепить пару деревьев. Расчетное время приземления — две-три минуты. Мне придется поторопиться, потому что нас сносит в другую сторону.

— О боже! — выдохнула старая леди.

— Не спешите взывать к Нему, — пробормотала Мерси. — Все еще, может быть, не так плохо. Эрни, покажите мне свою руку.

— У нас всего пара минут…

— Мне и потребуется всего пара минут. А теперь потерпите, мне надо посмотреть.

Она уже нашла бинты. Оторвав кусок марли, медсестра протерла окровавленную кожу, чтобы лучше видеть рану. Рука оказалась не только порезана и не только обожжена. В очень скудном свете, сочащемся из окошек, Мерси разглядела, что и стекло, и огонь поработали на равных. Она не поручилась бы, что изувеченный указательный палец матроса когда-нибудь сможет нормально сгибаться и разгибаться; но рана определенно не из смертельных, если, конечно, не загноится.

— Ну что, плохо? — спросил мужчина, слишком напуганный, чтобы смотреть, и в то же время слишком напуганный, чтобы не смотреть. Он моргал, отвернув голову, чтобы никто не решил, что он подглядывает.

— Не так уж и плохо. Но болит, верно, дьявольски? Нужно промыть и перевязать рану.

— У нас только…

— Поднимите руку, вот так. Кровотечение приостановится, и болеть будет меньше, — велела она и снова нырнула в сумку.

Секунду спустя Мерси извлекла из своего багажа тяжелую стеклянную бутыль с густой прозрачной жидкостью, мерцающей при свете луны и подвешенных снаружи фонарей.

— Мы снижаемся, — пробормотал мужчина. — Мы действительно снижаемся.

Он смотрел в окно, расположенное возле головы девушки. Мерси тоже понимала, что дирижабль опускается — судя по облакам, проплывающим мимо снизу вверх. Она пыталась не обращать на них внимания — и на то, как стремительно падает судно, от чего перехватывало горло.

— Не гляди туда. Смотри на меня, — приказала она смертельно бледному от раны или от перенесенного шока мужчине. В глазах матроса Мерси увидела страх и боль, но не отвела взгляда до тех пор, пока не приступила к делу — стала протирать поврежденную руку смоченной марлей.

Строго говоря, «Зефир», конечно, не падал. Но Мерси не могла бы без зазрения совести сказать, что он именно «приземляется». Желудок подкатился к самому рту или даже к ушам, казалось ей; а уши закладывало так, что приходилось то и дело сглатывать, и тогда в них как будто что-то лопалось. Если бы она не сосредоточилась на чем-то другом, то просто закричала бы, так что девушка занялась окровавленной, обожженной рукой; промыла кое-как рану, велела матросу упереть локоть в подголовник, чтобы держать руку вертикально, и потянулась за сухими бинтами.

Пожилой мужчина сложился пополам, и его стошнило на пол. Жена поглаживала его по спине, потом стала шарить вокруг в поисках мешка или тряпки, чтобы убрать рвоту. Ничего не обнаружив, за отсутствием иных возможностей она продолжила поглаживать мужа по спине. Мерси не могла им помочь, так как бинтовала все еще кровоточащую руку Эрни, и делала это так быстро, словно всю свою жизнь превращала конечности в аккуратные мумии. Она спешила так, словно в любую минуту может наступить конец света, — а в их ситуации это было отнюдь не иносказание.

Но дела вроде не так уж и плохи. В них сейчас никто не стреляет.

— Держи руку повыше, над сердцем, — велела она Эрни, — тогда не будет сильно дергать. Я это уже говорила?

— Да, мэм.

— Ну хорошо, значит, продолжай. — И тут же охнула, так как корабль накренился и содрогнулся так, словно у него самого выворачивало желудок.

Капитан приказал всем держаться за что-нибудь, но ничего подходящего, кроме кресел, не было.

Эрни, продолжив череду рыцарских поступков, приобнял правой рукой плечи Мерси и притянул девушку к себе, накрыв ее, точно щитом; она притулилась там, левой рукой обхватив мужчину за талию. И зажмурилась, чтобы не видеть, пусть даже краем глаза, встающую на дыбы землю.

Само падение не было столь внезапным, как ожидалось. Он надвинулся вскользь, но так, что аж дух захватывало: «Зефир» проехался по верхушкам деревьев, которые замедлили ход дирижабля, а потом опутали корабль ветвями и потащили вниз под жуткий скрежет раздираемого металла и вырываемых с мясом заклепок. Корабль провис, и нырнул, и мягко подпрыгнул. Никто внутри не шевельнулся.

— Это?.. — прошептала пожилая дама, имени которой Мерси не знала до сих пор. — Мы?..

— Нет! — рявкнул капитан. — Ждите! Еще…

Мерси решила, что он собирался сказать «немного», потому что что-то треснуло и судно рухнуло на землю с примерно пятнадцатифутовой высоты — как камень.

Хотя их сильно тряхнуло и Мерси прикусила язык и как-то странно вывихнула локоть, окончательность приземления принесла всем облегчение — хотя бы на минуту. Дирижабль застыл под неестественным углом, улегшись на брюхо, вопреки всем швартовочным правилам. Выйти из корабля на волю обычным образом в таком положении не представлялось возможным. Клаустрофобия на миг стиснула ужасом сердце Мерси так, что слезы едва не брызнули из глаз.

А потом она услышала голоса снаружи: кто-то кричал и стучал им; и голоса эти звучали с таким привычным, таким домашним акцентом.

Кто-то спрашивал, колотя по обшивке:

— У вас там все в порядке? Эй, кто-нибудь слышит меня?

— Да! — заорал в ответ капитан. — Я тебя слышу! И думаю, у всех… — Он уже отстегнулся от своего кресла — единственного кресла с ремнями — и выскочил в салон. — Думаю, у всех все в порядке.

— Это гражданский корабль? — спросил другой голос.

— На днище же написано. Ты что, не видел, когда мы спускались?

— Не, не видел. К тому же я не умею читать.

Эта болтовня донельзя порадовала Мерси просто потому, что звучала нормально — как обычный разговор обычных людей при обычном, пусть и не слишком приятном, происшествии. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что не так уж далеко гремят выстрелы.

Она отцепилась от Эрни, который громко пыхтел, словно лично пробежал весь путь от облаков до земли. Легонько оттолкнув его локтем, девушка то ли поднялась, то ли вывалилась из своего кресла, прихватив сумки. Матрос последовал за ней, присоединившись к остальным пассажирам, пытающимся встать в скособоченном проходе.

— Там, наверху, люк! — сказал капитан, обращаясь как будто к лобовому стеклу.

Тогда-то Мерси и увидела человека, с которым он разговаривал: тот стоял снаружи, держа фонарь и щурясь, пытаясь разглядеть тех, кто внутри. Из-под пыльной серой шляпы выбивались светлые волосы, а лицо казалось темным — то ли так падала тень, то ли его запорошил порох. Он постучал пальцем по стеклу и сказал:

— Объясни — где?

Капитан показал пальцем, поскольку знал, что на него смотрят.

— Мы можем открыть его изнутри. Но у нас на борту две женщины и старики: нам понадобится помощь, чтобы спустить всех на землю.

— Мне помощь не нужна, — заверила его Мерси, но капитан не слушал, да и остальные тоже.

Роберт уже был на лестнице, по которой они с Эрни взбирались раньше, хотя болтался он на ней странновато: под таким сильным наклоном стояло судно. Обвив ногами ступеньки, он одной рукой отодвинул запор и откинул лязгнувшую об обшивку крышку люка.

Тогда Роберт, освободив обе руки и держась при помощи одних только ног, обратился к пассажирам:

— Ну, начали. Наверх, значит, и наружу. Ты. Англичанин. Ты первый.

— Почему я?

— Потому что ты не ранен и сможешь помочь подхватить остальных. А у Эрни с рукой беда.

— Хорошо, — смягчился Гордон Рэнд и приступил к мудреному делу — карабканью по лестнице, висящей над головой. Но он оказался не из робких и куда проворнее, чем можно было судить по виду его пошитого на заказ иностранного костюмчика. Вскоре он выбрался из люка и соскользнул по боку «Зефира» на твердую почву.

Мерси услышала шлепок и проклятие, но сразу за этим Рэнд сказал кому-то:

— Не так уж и плохо.

— Сколько вас там внутри? — спросили его.

— Капитан, второй пилот, полдюжины пассажиров и команда. Не слишком много.

— Хорошо. Пусть выбираются и спускаются.

А кто-то другой добавил:

— Выбираются и убираются подальше отсюда. Позиции, по слухам, меняются. Мы можем даже отступить к форту Чаттануга.

— Ты шутишь!

— Я серьезен, как никогда. Так мне сказал капрал.

— Когда?

— Только что.

— Сукины дети! Они нам на головы садятся!

Мерси хотелось бы увидеть говоривших, но пока перед ней были только перепуганные лица спутников. Никто еще не сдвинулся с места, даже Роберт прислушивался к беседе снаружи. Так что она решила взять инициативу в свои руки.

— Мэм? Сэр? — обратилась медсестра к пожилой паре. — Вы следующие.

Женщина, похоже, хотела возразить — но не стала.

— Вы правы, — кивнула она. — Мы двигаемся медленно, куда бы мы ни направлялись, и, однако, добираемся. Идем, дорогой.

Ее «дорогой» спросил:

— А куда мы идем?

— Наружу, любимый. — Старушка огляделась. — Я сумею взобраться сама, но ему потребуется подмога. Капитан? Или мистер… мистер первый помощник?

— Второй пилот, — поправил ее мужчина, появляясь в салоне. — Буду рад подсобить.

Совместными усилиями они взгромоздили упирающегося старика и его упорную жену на выдвижную лестницу, а там и выпихнули из люка. Потом последовал хромоногий студент; потом Эрни, с небольшой помощью Роберта; потом Мерси, справившаяся довольно быстро. Последними вылезли второй студент и оставшиеся члены экипажа, оставив «Зефир» опустевшим железным шаром лежать на земле.

 

5

Весть разлетелась по полю быстро, и вскоре еще двое мужчин в сером подбежали к группе, ведя в поводу пару фыркающих лошадей, запряженных в повозку.

— Забирайтесь все, — сказал один из них. — Позиции меняются. Нужно уходить, пока еще можно.

— А куда мы направимся? — осведомился Гордон Рэнд, хотя и поспешил воспользоваться приглашением.

Он как раз помогал пожилой леди влезть в импровизированный экипаж, когда получил ответ от второго мужчины:

— В форт Чаттануга.

— Далеко до него? — продолжил приставать он.

— Добрых тридцать миль.

Тут воскликнул Ларсен:

— И нам предстоит проехать тридцать миль в этом?!

— Нет, — ответил ему первый солдат. — Вам предстоит проехать в этом две мили, потом вас довезет поезд.

— Мы в окрестностях Кливленда? Так сказал капитан, — заговорила Мерси, ища подтверждения хоть чему-нибудь.

— Верно. — У второго южанина волосы были так черны, что отливали синевой в свете фонарей. Он подмигнул девушке и кивнул вроде как дружелюбно. — Ну давайте, не тяните. Все на борт!

Пока престарелая пара устраивалась, пока в повозку забирались студенты, капитан топтался у «Зефира».

— Мне нужно добраться до телеграфа. Надо сообщить в диспетчерскую, что корабль на земле, и дать координаты, чтобы его могли найти, — с печалью проговорил капитан.

Но Мерси видела вспышки артиллерийских залпов и слышала душераздирающие хлопки выстрелов за деревьями — и потому высказала свое предположение:

— К утру от корабля ничего не останется.

— Одна пуля, — тихо подтвердил Гордон Рэнд из коляски. — Одна случайная пуля в бок — и резервуары дирижабля взорвутся.

— Чертовски верно, — кивнул блондин, тот, что стоял у лобового стекла. — Вот вам и еще одна причина поспешать. Неохота как-то находиться поблизости, когда эта махина запылает. Бабах — и лес на четверть мили во все стороны выгорел дотла, и все живое в нем.

Эрни охнул, когда черноволосый рядовой, не церемонясь, втащил матроса в повозку, так что солдат, смутившись, спросил, не ранен ли еще кто-нибудь.

— Кому-то нужна помощь? Здесь все?

— Здесь все, — подтвердил капитан. — Корабль шел не битком набит. И никто не предполагал, что позиции сместятся так далеко к югу; в Ричмонде меня уверили, что до этого не дойдет. — Он продолжал жаловаться, даже залезая в повозку к экипажу и своим бывшим пассажирам.

Брюнет-новобранец занял место возницы и взял вожжи. Его товарищ пристроился рядом, щелкнули поводья, и повозка развернулась, чтобы поехать туда, откуда прибыла. Только тогда рядовой продолжил, повысив голос, чтобы перекричать шум битвы:

— Мы держали их крепко — до нынешнего вечера. Отсекли пути снабжения, поезда из Чатти подвозили нам продовольствие и боеприпасы, а им — шиш.

Мерси не видела блондина, который первым наладил общение: он либо остался у корабля, либо отправился куда-то в другую сторону. Другой светловолосый солдат, передав поводья своему товарищу, рассматривал деревья в странный прибор, оснащенный множеством каких-то особых, наползающих друг на друга линз, о назначении которых Мерси могла только догадываться.

— Так что, собственно, произошло? — спросил капитан. — Что за прибой хлынул столь быстро, что вышиб вашу пробку?

Кучер обернулся:

— Они привели паровик. Эта штука разорвала нашу блокаду, как тесто для пирожков. На каждые полмили — по два десятка убитых. Нам просто пришлось пропустить их.

— Паровик? — переспросила Мерси. — Это что-то вроде паровоза? Не понимаю.

Блондин опустил загадочный прибор.

— Рельсы тут повсюду, пути перекрещиваются так и эдак, сплошь и рядом, и везде. Мы захватили стрелки и поставили наших парней следить, чтобы составы янки не проходили. Но потом они привели…

Его перебил новобранец:

— «Дредноут». Так они его называют.

— Наш капитан думал, что эта чертова штука на востоке, в Колумбии, охраняет столицу после нашего недавнего рейда. Но нет! Проклятые ублюдки доставили дьявольскую машину сюда, и она выкосила нас подчистую. Они вернули свои позиции меньше чем за час и теперь отжимают нас назад. Неслабо отжимают, — подчеркнул блондин, снова поднося линзы к глазам. — Чуть левее, Микки, — велел он вознице. — Не нравится мне тот дымок на востоке.

— Мы съедем с дороги.

— Это лучше, чем наскочить на артиллерию, а?

Второй пилот «Зефира», с кислым видом скорчившийся рядом с капитаном, спросил:

— Откуда вам знать, что там артиллерия? Я не вижу ни черта дальше того, что освещают фонари этой телеги.

Штурман наградил помощника капитана взглядом, означающим, что тот, мягко говоря, не самый умный человек на свете, и покачал своим изобилующим линзами прибором.

— Новейшая штуковина. Выглядит не ахти, но работает отлично. — Еще один взгляд через линзы — и мужчина добавил: — Кстати, огни надо погасить, а то они нас выдадут. Микки, фонари. Туши их. Туши все.

— Клинтон, Господом клянусь…

— Я не прошу тебя об одолжении, олух, — я говорю…

— Да сейчас, сейчас! — оборвал товарища Микки. — У кого второй?

— У меня, — откликнулся капитан. — И я уже прикрутил фитиль.

— Этого недостаточно, — настаивал Клинтон. — Гасите. К чертям.

Фонарь Микки уже погас, так что, когда капитан нехотя затушил свою лампу, темнота леса поглотила повозку и ее пассажиров. Лошади замедлили шаг и принялись всхрапывать, ржать и фыркать, по-своему выражая недовольство и нервозность. Микки шикнул на них:

— Цыц, вы, двое! — А людям, сидящим позади, велел: — Вы все — на пол или пригнитесь как можно ниже. Прикройте головы.

Старичок, помалкивавший до сих пор под боком у жены, неожиданно спросил, слишком громко по всеобщему мнению:

— Почему стало так темно и тихо?

Гордон Рэнд крепко зажал рот старика ладонью и прошипел:

— Потому что никому из нас не хочется сдохнуть. Так что, будьте любезны, сдержитесь, сэр.

Сдерживаться старичок, как видно, не умел, поскольку глупо захихикал, но захихикал тихо, и никто не стал его упрекать. Все скорчились, как сумели, вжимаясь в пол возка, с дребезгом катившего, подбрасывая пассажиров, по почти невидимой дороге между деревьями… а потом повозка взяла левее, съехав на еще менее заметную и еще более неровную тропу. И беднягам, чьи колени, локти и ребра бились о твердый деревянный пол, стало еще тяжелее.

Рядом взорвалось дерево, и в темноту полетели пылающие щепки размером с руку — а то и с ногу. Пожилая женщина придушенно вскрикнула, остальные еще плотнее прижались к доскам, словно желая слиться с ними.

Микки застонал. Подняв глаза, Мерси увидела что-то черное, блестящее на его лице и боку, но кучер не покинул своего места, лишь дернул поводья, хлестнул лошадей и рявкнул: «Но!»

Старичок за отсутствием руки Гордона Рэнда, которая запечатала бы ему рот, воскликнул:

— Я думал, нам нужно вести себя тихо!

Но необходимость в молчании исчерпала себя; смысла в нем уже не было никакого, лошади и повозка вернулись на основную дорогу, где езда становилась быстрее, хотя и опаснее в связи с открытым пространством. Еще одно дерево разлетелось с таким треском, будто рушился весь мир. Эхо взрыва уже утихло, но у Мерси звенело в ушах и щипало в носу от пыли и вибрации, а потом она ударилась головой, когда повозка, наскочив на камень, подпрыгнула так высоко, что при приземлении треснула задняя ось.

— О господи! — охнула Мерси. Всем распластанным по полу телом она чувствовала, как качаются, вихляют и дергаются ослабевшие колеса, усиливая тряску.

— Микки! — выкрикнул Клинтон.

Мерси взглянула на возницу и увидела, как он пошатнулся и начал падать. Клинтон поймал его и рывком вернул на сиденье, но надежно удержать все равно не смог бы, так что медсестра вскочила, вцепилась в солдата и втащила его в повозку, повалив на себя, поскольку ни удобно устраивать его, ни просто уложить возможности не было.

Поводья схватил Клинтон.

С помощью Гордона Рэнда и студентов Мерси перекатила Микки и ощупала его в темноте. Она почти ничего не видела, но ощутила под пальцами обильную теплую влагу.

— Капитан! — позвала медсестра. — Дайте сюда фонарь!

— Мне же велели потушить его!

— Ну так зажгите, чуть-чуть. Мне нужно увидеть. И кстати, не думаю, что теперь это имеет значение. — Она взяла протянутую лампу и выкрутила фитилек так, чтобы он давал слабый бледный свет. Фонарь с проволочной рукоятью бешено раскачивался, придавая сцене нереальный, дьявольский вид. — Очень сильное кровотечение.

— Не очень уж… — прохрипел раненый, и глаза его закатились.

Черноволосый Микки потерял изрядный клок своей роскошной шевелюры, и Мерси только молилась, чтобы из-под обнажившегося мяса не торчала кость, хотя разглядеть что-либо ей не удалось из-за темноты и льющейся крови. Солдат лишился левого уха, а в щели жуткой раны вдоль подбородка белела влажная кожа десен.

— В него, должно быть, угодил кусок того последнего дерева, — заметил англичанин.

— Должно быть, — пробормотала Мерси.

Она пристроила голову Микки к себе на колени и стала промокать рану, пока та почти не очистилась.

— Вы можете ему помочь? — спросил Эрни.

— Не особо, — призналась девушка. — Сейчас его надо устроить поудобнее. — Она передвинула тело так, чтобы окровавленная голова уперлась в бедро пожилой леди. — Извините, — сказала ей Мерси, — но мне нужно кое-что найти в сумке. Секундочку.

Женщина, возможно, и не была против дать медсестре эту секундочку, но война распорядилась по-своему.

Пушечное ядро пронеслось прямо перед ними, отмечая свой путь прямой выжженной полосой между деревьями, пересекло две колеи и нырнуло в заросли на другой стороне дороги, где что-то большое и остановило его. За первым ядром последовало второе, за вторым — третье.

Лошади заржали и встали на дыбы. Клинтон натянул поводья, кляня животных, то грозя им, то умоляя их утихомириться и, ради бога, продолжать тянуть. И лошади, казалось, услышали — перестали бить копытами и налегли на постромки, вновь увлекая поврежденную повозку вперед. Но ось опасно трещала, у Микки не останавливалось кровотечение, а между деревьями свистели снаряды и со смачным буханьем впивались в стволы.

— Слишком тяжело, — сказал второй пилот и передвинулся в дальний угол, подальше от сломанной оси. — Возок не выдержит!

— Всего миля! — прокричал Клинтон. — Мы на полпути к железной дороге. Осталась всего одна миля!

— Целая миля! — поправила его Мерси.

— Господи боже, вот дьявол! — Клинтон задохнулся, но девушка услышала его слова.

Она посмотрела туда, куда уставился он, и заметила что-то огромное, движущееся параллельно им, но не равномерно, а вихляя взад и вперед в густых зарослях, скрывающих почти все, что находилось на расстоянии дальше двадцати ярдов.

— Что там? — громко спросила Мерси, забыв и о вежливости, и об опасности.

— Они привезли не только паровик, — ответил ей Клинтон через плечо, пытаясь одновременно следить за дорогой. — Эти ублюдки притащили ходока!

— Что?..

Еще один камень или рытвина снова заставили повозку подпрыгнуть, и ось, не выдержав, сломалась пополам, напугав лошадей. Пассажиры и груз выпали наружу. Мерси навалилась грудью на Микки, а руками обхватила старушку, рядом с которой находился раненый, и держалась так, цепляясь за угол под облучком, пока лошади не осознали, что волочь мертвый груз им не под силу, и не остановились.

Наполовину сойдя с дороги, наполовину оставшись на ней, повозка лежала перекосившись, совсем как «Зефир», только распахнутая настежь и еще более беспомощная на вид.

— Проклятие! — выругался Клинтон, ползком выбираясь из-под коляски. И тут же кинулся распрягать лошадей.

Одно из животных было ранено в бок, сильно, но не смертельно, оно снова пыталось встать и хрипело — звук получался таким, будто стонало существо с какой-то другой планеты.

Мерси дала указания пожилой паре, остававшейся в разбитой повозке; затем она, закряхтев, приподняла Микки и перебросила его через плечо, точно мешок с провизией. Мужчина был выше и тяжелее ее фунтов на тридцать, а то и больше, но она, перепуганная, но закаленная госпитальной жизнью, не собиралась бросать его. Грузное тело безвольно повисло, безухая голова мужчины моталась где-то в районе лопатки Мерси, пятная ее плащ кровью.

Пошатываясь под тяжестью, Мерси оттащила мужчину от обломков возка и обнаружила одного из студентов — Денниса — стоящим посреди дороги в состоянии крайнего потрясения.

— Боже милостивый! — Молодая женщина пихнула парня плечом. — Убирайся с дороги! Пригнись, слышишь? Держись как можно ниже!

— Не могу, — ответил он так, словно мысли его витали где-то за тысячу миль от слов. — Я не могу найти Ларсена. Я его не вижу. Я… я должен отыскать его…

— Поищи в канаве, — приказала Мерси и толкнула его под деревья.

Капитан тоже куда-то пропал, второй пилот помогал с лошадьми, ржанье которых достигло уже вершин безутешности. Роберт был в поле зрения; он подошел к старикам и протянул женщине руку, чтобы проводить супругов в какое-нибудь укрытие; а Эрни в этот момент как раз показался из-за коляски — еще более помятый, чем десять минут назад, но, по крайней мере, целый.

— Эрни, — почти взмолилась девушка, и он поспешил к ней, чтобы помочь нести Микки.

Вскоре новобранец висел между ними, обняв каждого за шею, а ноги его волочились по земле, оставляя в грязи свежие борозды.

— Где… — начала Мерси, хотя даже не представляла, к кому обращается. Было темно, фонари потерялись — бог знает, где они сейчас, — так что посчитать людей было решительно невозможно.

— Ларсен! — завопил Деннис.

Взмахнув свободной рукой, Мерси ухватила студента за плечо, заявив:

— Я собираюсь передать Микки тебе с Эрни прямо сейчас, и ты поможешь отнести его в лес. Где мистер Клинтон? Мистер Клинтон? — позвала она тем повелительным тоном, которым управлялась с пациентами.

— Здесь…

На самом деле он был все еще «там» — все еще занимался лошадьми, уводя их с дороги и пытаясь убедить, что все уже в порядке или что когда-нибудь все будет в порядке.

— Мы не можем их бросить, — объяснял он сам себе. — Не можем оставить их здесь, и Бесси не так уж тяжело ранена — так, вскользь. Мы можем поехать на них. Двое из нас, по крайней мере.

— Хорошо, — кивнула ему Мерси. Она одобряла его стремление позаботиться о животных, но в данный момент ее занимали другие проблемы, более важные. — Где тут железнодорожные пути?

— Западнее. — Он всплеснул руками, но жест этот ничего не сказал Мерси.

— Ясно, западнее. Лошади знают дорогу к путям?

— Они… что?

— Мистер Клинтон! — рявкнула она на мужчину. — Лошади знают дорогу к путям или только на фронт? Если я стегну одну по заднице и велю бежать, она помчится в безопасное место или в какой-нибудь сарай в Нэшвилле?

— Черт, я не знаю. К путям, полагаю, — ответил он. — Они ж не из кавалерии, просто обозные лошади, тяжеловозы. Мы привезли их на поезде. Наверное, они побегут прочь от позиций. Их же ничему не обучали.

— Мистер Клинтон, вы и Деннис привяжите Микки к самой крепкой лошади, и пусть скачет со всех ног. Миссис… Мэм, — повернулась она к старой женщине, — прошу прощения, но я так и не знаю вашего имени.

— Хендерсон.

— Миссис Хендерсон. Значит, вы с мистером Хендерсоном — на другую лошадь. Как думаете, она их выдержит? — спросила Мерси Клинтона.

Он кивнул и развернул животных, чтобы подвести их к Мерси.

— Только вот седел нет. Их же запрягали в повозку, а не снаряжали для верховой езды. Мэм, вы с вашим супругом сможете поехать на них так?

Мистер Хендерсон приподняла бровь:

— Как я только не скакала! Джентльмены, если вы поможете нам взгромоздиться на ее спину, буду вам весьма благодарна.

— Где Ларсен? — Деннис уже почти завывал. — Я должен найти его! Ларсен! Ларсен, где ты?

Мерси обернулась и увидела, что Деннис опять стоит на обочине дороги — отличной огромной мишенью. Она подскочила к нему, схватила за горло и, утащив за дерево, заставила сесть.

— Тебя же укокошат, глупый мальчишка!

По ту сторону дороги, в тридцати или сорока ярдах от них, дела шли все хуже и хуже. Изначально прерывистый, хотя и ужасающий, артиллерийский обстрел стал громче и настойчивее, а добавившиеся к треску басовые ноты обещали что-то совсем нехорошее. Нечто невероятно тяжелое двигалось по ту сторону вдоль позиций медленными жуткими шагами. Мерси замечала это то тут, то там, но лишь на мгновение.

Очнувшись от наваждения, медсестра заставила себя сосредоточиться на насущных проблемах.

Нельзя хвататься за все сразу. В каждый конкретный момент — одно конкретное дело.

В порядке очередности.

— Деннис, слушай меня. Садись на эту лошадь вместе с Микки и, держи его крепче. Скачи на запад, пока не увидишь рельсы, и доставь его в мало-мальски безопасное место. Ты ведь справишься с лошадью, так?

— Но…

— Никаких «но». — Она на миг прижала кончик пальца к его носу, потом повернулась к Клинтону: — Клинтон, вы здоровый мужчина и можете прошагать или пробежать остаток пути, так же как и я. Эрни, ты как, удержишься на ногах?

— Да, мэм. Потрепана-то у меня только рука.

— Хорошо. Ты, я, Клинтон и… где мистер второй пилот?

— Его зовут Ричард Скотт, но я не знаю, куда он делся, — вмешался Роберт.

— Ладно. Забудем о нем, сбежал, наверное, на своих двоих. А кто-нибудь видел капитана?

— Кажется, он выпал, когда повозка сломалась, — сказал Эрни.

— Так. Ясно. Отсутствуют Ларсен, капитан и второй пилот. Хендерсоны — на Бесси. — Она помахала миссис Хендерсон, которая держалась за конскую гриву, одновременно обнимая сидящего впереди мужа. Старушка едва обхватывала его и тем не менее мрачно кивнула. — Хендерсоны — на Бесси, Деннис с Микки — на второй лошади. Это все? — И она принялась перечислять заново, показывая на каждого по очереди: — Итак, получается: я, Эрни, Роберт, мистер Рэнд и Клинтон станем самостоятельно пробираться к железной дороге, но мы ведь сумеем ее найти, не так ли, джентльмены?

— Ларсен! — опять позвал Деннис.

На этот раз Мерси ударила его, отвесила неслабую пощечину так, что студент прикусил язык.

— Если разинешь рот еще раз, — предупредила она, — я двину тебя так, что распрощаешься с зубами. Заткнись, понял? А я пойду поищу Ларсена.

— Вы?

— Я. А ты, наоборот, отправишься на запад, и да поможет мне Бог — только бы ты убрался подальше, потому что из-за тебя нас пристрелят. Клинтон, будьте добры, помогите этому парню взобраться на лошадь, а потом мы все сможем начать двигаться.

Клинтон кивнул как человек, привыкший повиноваться приказам, но замешкался, поскольку привык-то он привык, но не к приказам женщины. Потом он сообразил, что других вариантов нет, так что взял Денниса за руку, подвел его к лошади и помог усесться. Студент выглядел не слишком уверенно, но ничего, как-нибудь удержится.

— Не дай ему упасть! — велела Мерси, имея в виду Микки.

Клинтон хлопнул обеих лошадей по крупу, и животные понеслись галопом — кажется, с радостью и облегчением оттого, что покидают грохочущие подмостки. У оставшихся членов разномастной компании не было времени на обсуждение дальнейшей стратегии. Едва лошади, направляющиеся вроде бы на запад, исчезли за деревьями, на дорогу выкатилась южная сторона линии фронта.

Солдаты бежали вперед с воинственными криками, за ними ехали платформы с пушками и ползли машины, везущие противовоздушные орудия, которые при необходимости могли стрелять не только в небо. Эти машины походили на насекомых, с шипением выплескивающих струи масла и пара из суставов; а пушки то и дело останавливались, чтобы выпустить по противнику очередной снаряд.

А по другую сторону дороги окапывались северяне. Солдаты что-то вопили, а в свете дюжины вспышек взрывов Мерси разглядела развевающийся над деревьями полосатый флаг. Она видела его разорванным на лоскуты тенями и пулями, и все же флаг реял в вышине — и приближался к ним. Повсюду вокруг Мерси солдаты громоздили баррикады из колючей проволоки, из деревьев, сбитых ядрами. Их стаскивали люди — сами или с помощью ползучих механизмов, оснащенных выдвижными руками, которые могли поднять гораздо больше, чем человек.

Если кто из солдат и задерживался возле странной группы неудачников, то ненадолго. Один пехотинец ткнул пальцем в обломки повозки и возопил:

— Баррикада!

За тридцать секунд коляску стащили с дороги и доломали окончательно, распределив доски по цепи.

Клинтон оказался в родной стихии, среди сослуживцев. Он схватил Гордона Рэнда за руку, поскольку Гордон казался самым выносливым из присутствующих гражданских лиц, и сказал:

— Уводите всех в тылы позиций, а потом — на запад! Я должен вернуться в отряд!

Все вопили, стараясь перекричать свирепый грохот войны, пришедшей теперь в леса, — а здесь было чертовски тесно, здесь съеживалось все, даже звук, даже запах шипящего пороха. Казалось, что бой идет в чьей-то комнате.

— Хорошо! — ответил Гордон Рэнд. — Только где тут запад?

— Там! — объяснил Клинтон с типичным для него отсутствием конкретности. — Просто доберитесь до наших, а там спросите кого-нибудь! Идите! Нет, бегите что есть мочи! Их «ходок» приближается. Если наш не подоспеет, нас всех тут положат, как пить дать!

Почти все из их группы кинулись следом за Рэндом, только Эрни замешкался:

— Сестра? — окликнул он Мерси, которая смотрела на дорогу, туда, откуда они пришли.

— Капитана, второго пилота и Ларсена по-прежнему нет. — Девушка взглянула на Эрни. — Я обещала Деннису, что найду его друга. Иди, — велела она. — Я справлюсь сама. Пригибаться я умею, и красный крест всегда со мной.

Она выдавила улыбку, отнюдь не веселую.

Эрни не улыбнулся в ответ.

— Нет, мэм, — сказал он. — Я остаюсь с вами. Не бросать же мне леди одну на поле боя.

— Ты не солдат.

— Вы тоже.

Ясно было, что он не сдвинется с места. Мерси это мигом поняла; она знала этот тип людей — слишком великодушных донкихотов. Эрни считает себя ее должником, поскольку она, как могла, позаботилась о его руке. Теперь он считает, что обязан позаботиться о ней, иначе долг не будет оплачен. Да, эта порода ей знакома. Ее муж был из таких, хотя в прошлом она не задумывалась об этом — да и сейчас не время.

— Поступай как знаешь, — пожала она плечами. Потом накинула капюшон и поправила сумку, чтобы красная метка была заметнее. Медицинский крест не щит и не волшебный оберег, но может спасти ее от превращения в мишень. А может и не спасти.

— Позади барьер, нам его сейчас не перепрыгнуть, — сказала Мерси.

Удивительно, как быстро выросла баррикада, пока они стояли тут, — один шаткий кусок за другим, один на другом, нагромождение бревен и железяк, и переплетение острых штуковин, чья задача — раздирать человеческую плоть так, чтобы та подольше не заживала или не заживала вовсе. Даже если бы удалось преодолеть преграду, они оказались бы под перекрестным огнем, а это совершенно не устраивало Мерси. Тем более что Эрни увязался за ней.

Так что пришлось петлять среди солдат под брань, крики и тычки, коими выражалась забота об их безопасности. Наконец они оказались на восточном краю, удалившись от относительного спокойствия железной дороги. Сюда баррикада еще не дотянулась, но и пули не сновали в воздухе в таком количестве, как там, откуда они пришли.

Мерси ринулась на дорогу, выкрикивая имя Ларсена и гадая, не разминулась ли она с ним в этой суматохе, если он вообще выжил, вывалившись на полном ходу из повозки.

— Капитан? Мистер… Мистер второй пилот? Черт, как его звать-то? Скотт вроде? Мистер Скотт? Меня кто-нибудь слышит?

Ее наверняка слышали многие, но, похоже, битва разгоралась именно там, где разбилась их коляска, и никто не обращал внимания на медсестру в плаще и забинтованного мужчину.

— Кто-нибудь?! — попыталась она снова, и Эрни подхватил ее крик — с тем же нулевым успехом.

Оба они старались держаться опушки и пригибали головы ниже, бродя взад и вперед по участку, на котором, по их прикидкам, и развалилась повозка. И наконец, со стороны, из глубокой V-образной промоины в земле, созданной весенними дождями, пришел ответ.

— Сестра? — Ответ тихий, но несомненный. Так звали ее те, кто лежал на госпитальной койке: «Сета?»

Они едва расслышали зов из-за шума битвы, и Мерси сконцентрировалась как могла, чтобы уловить этот звук, этот один-единственный слог среди грохота войны. Механические шаги по-прежнему сотрясали землю: топ… топ… — все ближе и ближе; девушка содрогнулась, представив, что за машина может обладать такой поступью: машина, разгуливающая взад и вперед вдоль линии фронта, машина, которая, если судить по звуку, больше любой пушки… а может, даже больше «Зефира». Но какой бы ни была эта машина, Мерси не хотелось видеть ее. Ей хотелось только бежать, но голос послышался снова, еще не плачущий, но уже умоляющий:

— Сестра?

— Вот там! — воскликнул Эрни. — Он там, внизу!

И матрос, оскальзываясь, уже спешил к рытвине, в которую угодил Ларсен.

— Я так и думал, что это вы, — пробормотал Ларсен, когда Мерси добралась до него. — Это должны были быть вы. Где Деннис, с ним все в порядке?

— В порядке. Он на пути к железной дороге, там его подберет поезд и довезет до форта Чаттануга. Нам пришлось попросить его уйти, и он ушел. Я сказала ему, что поищу тебя.

— Это хорошо. — Он на секунду прикрыл глаза, словно сосредотачиваясь на какой-то далекой боли или шуме. — Думаю, со мной тоже все в порядке.

— Вполне возможно, — Мерси помогла студенту сесть. — Тебя зашвырнуло в эту яму или ты сюда скатился? Ничего не сломано?

— Нога болит, — поморщился он. — Но она всегда болит. Голова тоже, но, кажется, я выживу.

— Да уж, пожалуйста, — хмыкнула медсестра. — Давай я помогу тебе подняться.

— Я помню страшный треск и как все полетело кувырком — и я полетел. Помню, как летел, и больше ничего не помню, — повторял он, пока Мерси и Эрни вытягивали его на ровное место. Трость его, конечно, исчезла бесследно, но дальнейшие попытки помочь ему студент решительно отклонил. — Справлюсь сам. Буду ковылять, как трехногая собака, но справлюсь.

— Полагаю, ты не видел ни капитана, ни второго пилота, не так ли? — спросил Эрни.

— Нет, не видел. Я же сказал, что полетел, — и все.

— Везунчик ты, парень, — заметила Мерси.

— Что-то я этого особо не ощущаю. А что это за шум?

— Война. Нас нагнал фронт. Ну, идем. На ту сторону дороги. Держи голову ниже, перемещайся короткими перебежками — если сумеешь. Ты приземлился на стороне янки, так что пока не благодари свои счастливые звезды.

Но вскоре они, пригибаясь и петляя, перемахнули на серую территорию — и сделали это как раз вовремя. Строители баррикады перекрикивались, растягивая линию, расставляя вдоль пути вехи. На Мерси и мужчин гаркнули:

— Убирайтесь отсюда! Живо!

— Мы штатские! — сообщил Ларсен.

— А станете мертвыми штатскими, если не уйдете с дороги! — Тут оравший на них человек осекся, присмотревшись к Мерси. — Минуточку. Вы медсестра?

— Верно.

— Хорошая?

— Я спасла больше людей, чем убила, если вы это имеете в виду. — Она помогла спустить Ларсена с обочины, сама оставшись ближе к опасной линии фронта. На говорившего девушка смотрела сверху вниз, провоцируя задать еще один глупый вопрос, прежде чем она пошлет его куда подальше.

— У нас тут полковник со сломанной рукой и простреленной грудью. Нашему доктору прострелили нос, и у нас никого не осталось. Полковник — хороший командир, мэм. Черт, он просто хороший человек, а мы теряем его. Вы можете помочь?

Она сделала глубокий вдох — и медленно выдохнула.

— Я попробую. Эрни, вы с Ларсеном…

— Будем пробираться к железной дороге. Я буду рядом с ним. Удачи вам, мэм.

— И вам двоим тоже. Вы… — обратилась она к южанину, попросившему о помощи, — проводите меня к вашему полковнику. Мне нужно осмотреть его.

— Меня зовут Йенсен, — представился солдат уже на ходу. — Надеюсь, вы сумеете спасти его. Для нас нет ничего хуже, чем потерять его. Вы, э… вы одна из наших?

— Одна из ваших? Дорогуша, я провела войну, работая в Робертсоновском госпитале.

— В Робертсоне? — Щеки его заалели от надежды. Мерси увидела, как они вспыхнули, даже под деревьями, в темноте, при тусклом свете луны — увидела. — Чертовски хорошее место, извините за грубость.

— Воистину чертовски хорошее. А на грубость мне плевать с высокой колокольни.

Она обернулась, желая проверить, далеко ли ушли от места боя Ларсен с Эрни, но в лесу много не разглядишь, а пушечный дым и баррикады довершили дело, поглотив то, что не заслоняли стволы.

Йенсен вел ее между цепями, обходя колесные платформы с орудиями и удивительные ползучие самоходки. Мерси старалась держаться от них как можно дальше, поскольку солдат предупредил:

— Не трогайте! Они раскалены как адова печка. Заденете — и кожа долой.

Они шли мимо формирующихся цепей солдат, подходящих, перемещающихся, выстраивающихся вдоль дороги, шли назад, в глубину позиции, следуя тем же путем, что и раненые, которые либо сами хромали туда, где о них позаботятся, либо их на холщевых носилках тащили товарищи.

А по ту сторону дороги, по ту сторону фронта, вдруг взвыл какой-то механизм: добрых двадцать секунд звучало что-то вроде свиста закипевшего чайника. Вой, стегнув лагерь буйным порывом ветра, всколыхнул листья на верхушках деревьев. Солдаты и офицеры застыли, содрогнувшись; а потом раздался ответный вой, откуда-то издали. Он звучал менее сверхъестественно, хотя у Мерси перехватило горло.

— Это всего лишь поезд, — выдохнула она.

Йенсен услышал ее и сказал:

— Нет. Не только поезд. Этот их железный монстр — он разговаривает с «Дредноутом».

— Железный монстр? Э… Ходок? Так его называют? — спросила Мерси, когда они возобновили свои маневры в хаосе арьергарда. — Один из ваших сослуживцев упомянул о таком, но я не знаю, что это.

— Да, это он. Машина в форме громадного человека, внутри которой сидит пара людей. Эту штуку одели в броню и сделали все члены подвижными, и, если ты внутри, даже прямое попадание тяжелого снаряда — даже в упор — тебе нипочем. У янки, хвала Господу, всего пара таких. Очень уж дорого их собирать и снабжать энергией.

— Вы говорите как человек, встречавшийся с этим «ходоком».

— Мэм, я человек, помогавший «ходока» строить.

Он повернулся к девушке и лучезарно улыбнулся — без капли отчаяния. И, будто услышав его, откуда-то из рядов конфедератов раздался другой, столь же громкий и ужасный механический рев, расколовший ночь по линии дороги обещанием и угрозой.

— У нас тоже такой имеется? — прохрипела Мерси; она запыхалась и не знала, сколько еще продержится в подобном темпе.

— Да, мэм. Мы называем его «Гуляка».

Сначала она увидела голову, появившуюся над деревьями, точно низкая серая луна. Голова вращалась, глядя то туда, то сюда: башка какого-то поразительного Голиафа, сотворенного из стали и работающего на чем-то, пахнущем керосином и кровью, а может, уксусом. Гигант медленно шагнул на прогалину, раздвинув деревья, словно камыш в пруду, и встал прямехонько, прежде чем испустить булькающий вой, ответ механическому «ходоку» по ту сторону дороги, — а заодно и вызов ужасающему поезду.

Мерси в ошеломлении застыла у ног железного великана.

Машина была в шесть-семь раз выше ее — то есть высотой тридцать пять, а то и все сорок футов, а в обхвате примерно с повозку, на которой они недавно ехали. Фигура лишь в общих чертах повторяла формы человека, голова напоминала перевернутую корзину, в которую влезла бы лошадь, из горящих красных глаз били лучи более яркие, чем лампы маяка. Лучи шарили по верхушкам деревьев. «Гуляка» искал. «Гуляка» охотился.

— Идемте. — Йенсен вклинился между девушкой и механическим существом, показав мимоходом поднятый вверх большой палец, и повел сестру в сторону ряда брезентовых палаток, хлопающих на ветру незакрепленными пологами.

Но Мерси не могла отвести взгляда от машины.

Не отрываясь смотрела она, как сгибаются и разгибаются скрипящие, но почти человеческие с виду суставы, как сочится из каждого локтя и колена, оставляя на стали черные полосы, масло или какая-то техническая смазка. Она увидела, как серокожее существо обнаружило то, что искало, указало само себе на дорогу и зашагало, пыхая клубами черного дыма, вырывающимися из стыков деталей. Механический ходок маршировал не быстро, но каждый шаг его покрывал значительное расстояние; и когда стальная нога опускалась на землю, раздавался глухой звон, словно ударяли в колокол с обмотанным тряпками языком. Овальные ступни бухали мерно, набирая темп, которому лучше всего подошло бы определение «медленный бег».

Радостными криками встретили конфедераты проход «Гуляки». Все уступали ему дорогу. В воздух взлетали шапки и гремели приветственные выстрелы, точно праздничный салют.

И тут в лесу, где-то в районе южных позиций, вырос огненный шар взрыва, он вознесся куда выше деревьев, и, хотя до него было не меньше мили, Мерси увидела его — и, кажется, даже ощутила жар.

— Вы с того дирижабля, ну, который упал? — спросил Йенсен.

— Именно, — подтвердила медсестра. — И это он только что взлетел на воздух, не так ли?

— Угу. Водород, понимаете.

— А как насчет той штуки? «Гуляки»?

— Что насчет него? — не понял солдат.

— На чем он работает? Не на водороде?

Йенсен помотал головой и пригнулся, чтобы нырнуть в палатку, приглашая сестру сделать то же самое.

— Вот уж нет. «Гуляка» создан в Техасе, и питает его переработанная нефть. Вы разве не чуете запах?

— Что-то я чую.

— Дизель. Так его называют, и вот почему наш «Гуляка» уложит их… как они там кличут своих «ходоков». Тех-то толкает пар. Двигаются они неплохо, но жутко нагреваются, и в беге нашим не чета, долго те нашего темпа не выдержат, не поджарив парней, которые сидят внутри. — Мужчина прервал объяснение, чтобы отдать честь парню в форме, стоящему в углу палатки. — Чез, — поприветствовал он второго человека, сидящего на раскладном стуле возле походной койки. — Мэм, это Джордж Чез, он присматривает за полковником. А это полковник Тадеуш Дюран. Сами видите, дела его не ахти.

— Посмотрим.

Мерси, подошла к раненому. Потом подтащила второй стул к краю койки и взяла у Джорджа Чеза лампу.

Ординарец — или кем он там приходился полковнику — явно намеревался выразить протест, но Йенсен приструнил его, сказав:

— Это сестра из Робертсона, Джордж. Упала прямо с неба, вот оно как. Очисти-ка ей пространство, чтоб было хоть где вздохнуть.

Джордж отодвинул свой стул.

— Я не знаю, что делать, — пожаловался он. — Я чиню машины; а как починить такое — не представляю!

Он приподнял лампу, осветив кровавую кашу на месте полковничьего лица, шеи, груди. Так изуродовать человека может крупная картечь или еще что похуже. Откинув одеяло, которым прикрыли полковника, Мерси исследовала повреждения, как нанесенную на карту тропу. Кое-где одеяло прилипло к пропитавшимся кровью самодельным повязкам, уже начавшим подсыхать, превращая все в клейкую сырую массу из хлопка, шерсти и растерзанной плоти.

— Джентльмены, не знаю, что вам и сказать…

— Скажите, что можете спасти его! — взмолился Джордж Чез.

Нет, этого она говорить не стала.

— Мне нужны все чистые тряпки, какие найдутся, и саквояж вашего врача, если его возможно принести сюда. Потом потребуется большой котел чистой воды, а если она будет горячей — совсем хорошо.

— Да, мэм. — Джордж по привычке или от облегчения козырнул девушке и вынырнул из палатки, радуясь поручению и тому, что он наконец может заняться чем-то полезным.

Офицер беспокойно топтался на месте рядом с Йенсеном.

— Для него уже ничего нельзя сделать, так? — спросил он.

— Может, если промыть раны, я увижу, насколько он плох, — ответила Мерси, подразумевая «да, ничего».

— Он умрет, верно?

Йенсен пихнул офицера в бок:

— Типун тебе на язык! Не говори о нем так: он здесь и, может, слышит тебя. С ним все будет хорошо. Чертовски хорошо, вот как будет.

Мерси очень сильно сомневалась в том, что полковник слышит хоть что-нибудь, а тем паче рассуждения о вероятности его выживания. Но когда ей принесли то, что она просила, медсестра принялась тщательно очищать раны, как можно осторожнее снимая ржавую корку, образованную слоями запекшейся крови и присохшей ткани. Она намочила лоскут, чуть тронула им черную от грязи кожу, и полковник застонал.

Это обескуражило ее. Она-то была уверена, что он уже там, где нет места боли и откуда не отвечают.

В докторском саквояже Мерси нашла бутылку с остатками эфира, а также иглы и нитки, какие-то пузырьки с неразборчивыми надписями, пинцет, ножницы, спринцовку и прочие предметы разной степени полезности, включая толстый рулон бинтов. Медсестра тут же принялась разматывать его со словами:

— Первым делом нужно остановить кровотечение. Остальное… Проклятие, парни! У него же и кожи-то нет, которую можно сшить — тут и тут… — Она показала особенно пострадавшие от взрыва раневые поверхности. — Нужно его вывезти отсюда во что бы то ни стало. Отправить в Робертсон, если сумеете доставить в такую даль. Но пока, прямо сейчас…

Она не сказала, что считает, что он не доживет до попадания пусть даже в ближайший госпиталь и что любые усилия наверняка окажутся тщетными. Не сказала. Не смогла так поступить с ними.

Вместо этого, Мерси взяла пинцет из саквояжа погибшего доктора.

— Что вы собираетесь сделать?

— В бедняге засело столько осколков и пуль, что весу в нем прибавилось фунтов десять. Я хочу вытащить то, что сумею, прежде чем он очнется. Помоги мне с этой водой.

— Как?

— Возьми тряпку, вот так. Намочи ее хорошенько. Ага. Выжимай воду, куда я покажу, чтобы смыть кровь. Понятно?

— Понятно, — не слишком радостно ответил мужчина.

Снаружи, где-то за пределами тесной темной палатки, с грохотом столкнулись две громады, заглушив все старания артиллерии. Мерси ясно представила эту пару гигантских машин, созданных для войны, ведущих бой друг с другом, поскольку ничто на земле не могло бы остановить ни одну из них.

Встряхнувшись, она заставила себя сосредоточиться на шрапнели в теле полковника — осколках, шариках и хлопьях. Жестяного таза под рукой не оказалось, так что девушка бросала окровавленные железки прямо в грязь себе под ноги, наставляя Джорджа Чеза, куда нужно светить: «Сюда, пожалуйста, или нет, вот туда, подальше». Иногда полковник всхлипывал, хотя и пребывал в состоянии полного оцепенения, как часто бывает с теми, кто лишился сознания. Мерси держала бутыль с эфиром наготове, просто на всякий случай, но раненому так и не потребовался наркоз. И она продолжала выщипывать, выковыривать, вытягивать, вырывать железные осколки из шеи и плеча полковника. Чудо, что крупные артерии уцелели.

Взрыв встряхнул палатку, осветив ее снаружи, словно вместо луны вдруг взошло солнце. Мерси съежилась, ожидая, когда пройдет ударная волна, когда ее уши раскупорятся, а руки перестанут дрожать.

Так, теперь ниже. К плечу, к груди, к ребрам.

Не важно, что происходит по ту сторону брезентовых стен, которым не остановить и хорошего ливня — не говоря уже о граде пуль, нещадно сыплющихся со всех сторон. Кричат солдаты, летают приказы. В четверти мили отсюда две чудовищные машины сцепились друг с другом не на жизнь, а на смерть, и от них зависит жизнь или смерть их земляков. Мерси слышала звуки схватки: они были поразительны и ужасающи, и еще миллион определений, которых ей сейчас не подобрать, не подобрать потому, что она занята этим куском кровоточащего мяса, уже промочившего насквозь койку. Каким-то образом из шума боя она выделила тихое, мерное капанье и поняла, что кровь раненого, скопившаяся лужицей возле тела, перелилась через край или просочилась сквозь матрас и уже стекает по ее ботинкам.

Она не сказала: «Ему не выкарабкаться. Все это видимость. К утру он умрет». Но чем дольше она сдерживала эти слова, тем меньше ей хотелось так думать — и тем больше сосредотачивалась она на своем деле, на позаимствованном пинцете и трепещущей живой плоти под пальцами.

Удалив все, что можно было удалить (а это означало, что осталось еще примерно столько же осколков где-то среди мышечных волокон), Мерси обтерла раненого, обмотала с головы до пояса последними чистыми бинтами и показала Джорджу Чезу, как пользоваться порошками и настойками опия, оставленными им в наследство добрым почившим доктором.

Насколько Мерси могла судить, кровотечение у полковника прекратилось — либо потому, что крови в изувеченном теле уже не осталось, либо потому, что состояние его стабилизировалось. Так или иначе, она больше ничего не могла сделать, о чем и сообщила Джорджу, посоветовав:

— А вам надо стараться держать его в чистоте, заботиться, чтобы ему было удобно; и, главное, заставьте вашего полковника пить воду — столько, сколько ему удастся проглотить. Вода ему сейчас необходима, так что вливайте, не стесняйтесь.

Джордж энергично закивал с таким серьезным видом, что Мерси решила: будь у него карандаш, он записал бы ее слова.

Под конец она сказала:

— Желаю вам и ему всего наилучшего, но я здесь остаться не могу. Мы направлялись в форт Чаттануга, когда наш дирижабль… ну, на самом деле он не грохнулся с небес.

— В смысле — не грохнулся? — переспросил мужчина.

— Скажем так, он приземлился не по своей воле, намного опередив график.

— А. Гм. — Джордж снял маленькие очки в проволочной оправе и протер стеклышки подолом рубахи, едва ли сделав их таким образом чище. Потом водрузил обратно на нос и сказал: — Вам нужно к железной дороге на Кливленд. Тут недалеко. И мили не будет.

— Можете показать мне дорогу? Топографическим кретинизмом я не страдаю: могу шагать по прямой даже посреди ночи, если мне позволительно будет лишить вас одного из фонарей.

Ошеломленный Джордж Чез в ужасе возопил:

— Мэм, мы не можем вас так отпустить! Я очень хотел бы, чтобы вы остались и помогали нам, но мы уже послали за новым лекарем, и к утру он должен прибыть. Я кликну Йенсена или еще кого-нибудь. Мы предоставим вам лошадь и охранника.

— Охранник мне ни к чему. И не уверена, что нуждаюсь в лошади.

Он махнул рукой, точно взлетающая птица — крылом, поднялся и откинул полог палатки.

— Мы проводим вас до сортировочной, мэм. Отправим с благодарностями за потраченное время и оказанную помощь.

Мерси слишком устала, чтобы спорить, так что она просто отодвинула походный стул от койки и сцепила руки в замок, хрустнув пальцами.

— Как угодно, — проговорила она.

Мистеру Чезу было угодно, чтобы быстро оседлали двух лошадей. Йенсен сел на одну, Мерси — на другую, и они поскакали из лагеря снова в лес, снова виляя между стволами и пулями, случайно залетевшими так далеко, растерявшими все силы и падающими, ударившись о деревья. Рев битвы все еще оставался громким, но постепенно отступал на задний план. Воображение отчетливо рисовало девушке, как дерутся два гигантских монстра, падают, встают и машут руками.

Она накинула капюшон и покрепче сжала поводья руками, на которых запеклись следы чужой крови. Багаж она давно потеряла: он пропал вместе с повозкой и исчезнувшими при ее крушении людьми. Однако об этом будет время погоревать после, а вот медицинская сумка с броским алым крестом на боку постукивала по ребрам, болтаясь на переброшенном через грудь крепком ремне и придавая бодрости.

Сортировочная станция совсем не то же самое, что просто станция; тут нет крупных развязок, нет вокзала, лишь несколько небольших зданий разбросаны среди лабиринта путей. У одного домика притулилась маленькая платформа, на которой столпилось с дюжину людей, беспокойно топчущихся на месте или бродящих туда-сюда плотной кучкой.

Йенсен поехал по пешеходному настилу, пересекающему четыре линии рельс и огибающему три гигантские машины с остывающими паровыми котлами. У края платформы он остановился и спешился. Но потянуться к удилам лошади Мерси не успел — девушка соскользнула со спины животного сама, без посторонней помощи.

Кто-то на платформе окликнул ее по имени, и Мерси узнала Гордона Рэнда, который, похоже, искренне обрадовался, увидев ее. Другие выжившие с «Зефира» тоже были здесь, они бо льшую часть ночи прождали поезд, который уже подкатывал, дергаясь и то и дело останавливаясь, пыхая паром во все стороны и окутывая бедолаг на платформе теплыми облаками. Лошади тревожно били копытами, но Йенсен крепко держал поводья.

— Мэм, — обратился он к Мерси, — Джордж сказал, вы едете в форт Чаттануга и, похоже, путешествуете в одиночестве.

Одна из лошадей сделала полшага вперед, потом чуть отступила, едва не соскользнув с настила на узкий железный рельс.

— И то и другое — правда, — кивнула девушка.

— И вы совсем одна направляетесь на запад из Ричмонда?

— Мой муж умер. На войне. Я узнала об этом всего неделю назад и теперь еду домой, к отцу. — Она не добавила, что цель ее путешествия расположена еще в паре тысяч миль к западу от форта Чаттануга, потому что, кажется, догадывалась, куда заведет этот разговор.

Впрочем, она оказалась не совсем права. Йенсен — было то его имя или фамилия, Мерси не спросила и, наверное, никогда не узнает — снял с груди небольшой холщовый мешок и протянул ей.

— Джордж подумал, что вам стоит взять с собой вот это. Вещи принадлежали доктору, он был техасец и всегда так путешествовал.

Девушка взяла мешочек защитного цвета и заглянула внутрь. Фонари на платформе теплились желтовато-белым светом, благодаря которому она увидела там ремень с парой прицепленных к нему шестизарядных револьверов и несколько коробок патронов.

— Не знаю, что и сказать, — выдохнула Мерси.

— Вам когда-нибудь доводилось стрелять?

— Конечно. Я выросла на ферме. Но эти пистолеты чертовски хороши. — Она перевела взгляд с оружия на мужчину и снова на револьверы. — Они, должно быть, стоят уйму денег.

Йенсен запустил пятерню в шевелюру, взъерошил волосы и пожал плечами:

— Наверное, так. Он был хорошим врачом и хорошо зарабатывал, прежде чем отправиться к нам на фронт. Но наш полковник — замечательный человек, и ценим мы его больше, чем эти пушки. Все равно доктору они уже не нужны. Джордж просто подумал… и я тоже подумал… что вы должны взять их.

— Но вы не обязаны…

— А вы не обязаны были задерживаться и вытаскивать железо из нашего бедного полковника Дюрана. Так что берите, и мы квиты. Ну, берегите себя, и безопасного вам путешествия до Чаттануги.

Йенсен вежливо наклонил голову дотронулся до шляпы и взлетел в седло. Не выпуская поводьев лошади, доставившей к станции Мерси, он пришпорил своего скакуна пятками и понесся обратно — по тропам, по лесу, назад, на фронт.

Высокий мускулистый мужчина в форме и фуражке машиниста пригласил всех садиться в поезд — изящное, несмотря на свои размеры, транспортное средство с выведенным золотом названием «Красотка Бирмингема». Паровоз тянул всего два вагона. Один с грудой угля, другой — пассажирский, видавший лучшие времена и явно раздобытый по случаю в последний момент.

— Все на борт, пожалуйста. И поскорее — нам нужно уезжать с сортировочной. Доставим вас в город, пока не началось.

Мерси не поняла, что он имел в виду, так что, когда она наконец принялась взбираться по ступенькам — последней из эвакуируемых, — то спросила:

— В каком смысле и что — «пока не началось»?

— Мэм, побыстрее, пожалуйста, — чопорно проговорил мужчина.

Но медсестра не сдвинулась с верхней ступеньки:

Машинист пристально посмотрел на нее, на эту женщину, измазанную чьей-то кровью и перепачканную порохом от волос до покрытых ржавыми струпьями ботинок, и решил, что проще рассказать, чем воевать с ней. Меньше проблем. Так что он принялся объяснять:

— Мэм, узловая станция заблокирована прибытием «Дредноута», который доставил механического ходока. Но проклятый паровик не вернулся в Вашингтон — он все еще здесь, шастает по путям, рыщет повсюду, круша все, что встретит. Так что нам желательно не попадаться на его пути.

— Он едет сюда? Сейчас? За нами?

— Мы не знаем! — чуть ли не истерично вскричал мужчина. — Пожалуйста, мэм. Просто взойдите на борт, чтобы мы могли запустить двигатель и отвезти вас в безопасное место.

Что ж, она позволила проводить себя в вагон и усадить на место — твердую лавку, привинченную к полу. Девушка склонила голову, прислонившись к окну. Она не спала, но дышала глубоко и не размыкала век, когда где-то, слишком уж близко, свист паровоза вклинился в надвигающийся рассвет.

 

6

«Красотка Бирмингема» прикатила в форт Чаттануга, когда солнце едва поднялось над зелеными гребнями Аппалачей, высящимися вдоль реки Теннесси. Данный вид передвижения, должно быть, успокоил Мерси больше, чем она могла себе представить, потому что она почти не помнила, как прошло путешествие. В памяти остались только перестук колес и мерное покачивание поезда.

Тут была станция — настоящая станция с рядами платформ и кафе, грузчиками, ожидающими пассажирами и часами на башне вокзала, расположенного на южной стороне города, в тени Смотровой горы. Мерси опустила стекло в окне и высунула голову — вдохнуть утренний воздух и освежиться, насколько это возможно. Ветер швырнул ей в лицо запахи сажи и дизельного топлива, угольной пыли и навоза. Сквозь лязг прибывающего поезда девушка услышала мычание коров, блеяние коз и овец и крики людей, погоняющих их.

«Красотка Бирмингема» остановилась с усталым вздохом и словно улеглась на рельсы. Несколько минут спустя сам машинист опустил пассажирские лесенки и открыл двери, выпуская людей.

Все они, от компании с «Зефира» до незнакомцев, которых также требовалось эвакуировать из Кливленда или с сортировочной, неуверенно вышли на свет и заморгали от пара, окутавшего платформу, точно дым — поле боя.

Центральная железнодорожная станция форта Чаттануга выглядела непостижимо нормальной.

Подсобные работники таскали в разные стороны багаж, припасы и уголь, одни несли все прямо по платформам, другие сновали по рельсам на маленьких дрезинах, лавируя между поездами на каждой стрелке и развилке. Десятки темнокожих мужчин в красной форме перемещали грузы и руководили движением, направляя потоки всего, что появлялось из поездов, включая пассажиров.

Никто из них больше не являлся рабом, большинство — уже много лет. Как Вирджиния и Северная Каролина, Теннесси ратифицировал поправку, упраздняющую практику рабовладения, еще в конце шестидесятых под ворчание и общее неодобрение центральных штатов Конфедерации. Но соблюдение прав штата превыше всего, а так как нация придерживалась своих принципов, эти три штата оставили в покое. В последующие десять лет большинство остальных последовали примеру первой троицы, и теперь держались лишь Миссисипи и Алабама… хотя ходили слухи, что даже эти два бастиона института личной собственности могут пошатнуться через год-другой. Как-никак, даже Южной Каролине пришлось в тысяча восемьсот семьдесят втором уступить давлению английских аболиционистов.

Как и со многими другими проблемами, здесь все в итоге свелось не к принципам, а к целесообразности. У Союза было больше тел, готовых послужить пушечным мясом, а Конфедерация нуждалась в собственных ресурсах, которые можно швырнуть в топку войны, или, по крайней мере, воспользоваться ими, чтобы прекратить импорт иностранной рабочей силы.

Флорида первой выдвинула идею безвозмездного предоставления земельных участков — как дополнительный стимул осесть на одном месте или поступить на военную службу и сражаться. Вскоре Техас оценил здравость данной мысли, приглашая бывших рабов на фермы почти по тем же причинам, что и во Флориде: многочисленное испанское население так и не смирилось с территориальными потерями. Кроме того, Техас являл собой отдельную республику с большим количеством годной для обработки земли, а его неофициальным сторонникам в Конфедерации, как-никак, приходилось кормить армию. В тысяча восемьсот шестьдесят девятом году губернатор Техаса сказал для местной газеты: «Это же как дважды два: нам нужны люди, чтобы выращивать продовольствие, а у нас есть только земля, которую можно засеять, так что позовем свободных черных и позволим им взамен гнуть спины на их собственной земле».

Флорида и так могла похвастаться большим количеством цветного населения, в основном переманенного из Каролины католической миссией в прошлом веке. Кроме того, Техас вел войну на два фронта: против Союза на северо-востоке (хотя, конечно, не официально) и против беспрестанно увеличивающегося числа недовольных мексиканских сепаратистов на юге и западе. Этим двум штатам было выгоднее всего пригласить к себе бывших рабов, позаботиться об их обустройстве и назвать своими гражданами. Нельзя сказать, что свободных черных совсем уж уравняли в правах с белыми и что жизнь их стала легка, но, по крайней мере, теперь они были наемными работниками, а не чьей-то собственностью, как в остальных Конфедеративных Штатах.

И вот в Теннесси множество освобожденных рабов встретили своих собратьев из Алабамы (что расположена всего несколькими милями южнее) и разместили их в малозаселенных районах, не участвующих в подпитке экономики военного времени. Велась яростная конкуренция за занятость, хотя доступных профессий хватало. Вот черные и работали на железнодорожной станции и на фабриках; они трудились и на реке, в судоходных районах. В одной школе даже учили молодых негров и мулатов на механиков и машинистов. Говорили, что эта школа — одна из лучших в стране, а еще ходили слухи, что когда-нибудь, после дождичка в четверг и когда рак на горе свистнет, туда попытается проникнуть белый парень.

Рослый скуластый цветной носильщик в свеженькой железнодорожной форме спросил Мерси, не нужно ли помочь ей с сумкой или проводить к поезду, но осекся, едва она подняла на него взгляд. Он разглядел ее грязную кожу, сальные волосы и запятнанную кровью одежду.

— Простите? — Вымотанная девушка даже не поняла, зачем он к ней обратился.

— Вам чем-нибудь помочь?

Она оглянулась на поезд, повернувшись всем телом так, что стала видна висящая через плечо сумка.

Мужчина заметил крест и, попытавшись мягко подсказать ей, проговорил:

— Только что с фронта, да?

— Как оказалось, — пробормотала она, снова встречаясь с его взглядом. — Я… Мне нужно… Я еду в Мемфис, — выдавила наконец она.

— Мемфис, — повторил чернокожий. — Да, поезда туда отправляются: один — сегодня вечером, в семь пятнадцать, и еще один — позже, в одиннадцать двадцать, — сообщил он по памяти. — А еще завтра утром, в десять семнадцать. Если мне будет позволено высказаться, полагаю, вам стоит подумать об утреннем поезде.

— Высказаться вам позволено, — заверила она. — Я только… Думаю, это хорошая идея. Опережая ваше предложение, спрошу, пожалуй, о комнате.

— Привокзальный отель в данный момент переполнен, мэм. Но прямо через улицу — отель Святого Георга. Комнаты приличные, питание включено. Завтрак и ужин ровно в шесть тридцать — как утра, так и вечера.

— Спасибо. Спасибо за помощь, — сказала девушка, хотя слова благодарности она произнесла механически, так, будто не вполне проснулась, и неровной походкой побрела прочь от носильщика.

Мерси так устала, что едва держалась на ногах, но «через улицу» — это, похоже, недалеко. Она поднялась и спустилась по ступенькам, оставив позади платформы, тележки, грузчиков и суетливых пассажиров. Она не обращала внимания на взгляды хорошо одетой публики, дожидающейся экипажей, и не замечала, как они пялятся на нее, раззявив рты; и все же Мерси чуть туже запахнула плащ, понадеявшись, что на темно-синем запекшаяся кровь видна не так, как на бежевом льне фартука, надетого поверх ее коричневого рабочего платья. А если все остальное на ней отвратительно грязно, что ж, миру придется просто смириться с этим.

Прямо через улицу, как и было обещано, стояло серое кирпичное здание с вывеской, извещающей, что это отель Святого Георга. Мерси, самостоятельно открыв двери, вошла внутрь и обнаружила помещение не столько красивое, сколько просторное: три этажа, два крыла, большой вестибюль, освещаемый висящей над головой яркой лампой, и потертый ковер, ведущий прямиком к стойке портье. Мужчина за стойкой что-то быстро записывал в журнал и не поднял головы, когда посетительница приблизилась. Он лишь спросил:

— Нужна комната? — и сунул кончик карандаша в рот — послюнявить грифель.

— Да, пожалуйста, — ответила Мерси и вытащила из большой сумки кошелек, мысленно вознося хвалы Иисусу за свою привычку держать его там. Ведь ее бумаги и деньги запросто могли потеряться вместе с остальным багажом.

Тут мужчина наконец посмотрел на посетительницу. Лоб его охватывала повязка, с которой на правый глаз свисало прикрепленное к ленте увеличительное стекло. Лицо портье формой напоминало картофелину и было примерно так же привлекательно.

— Где ваш муж?

— Погиб на поле боя где-то в Джорджии, — сухо ответила она. — Я одна.

— Женщина, путешествующая в одиночестве, — заметил он и неприятно усмехнулся, задрав кончик носа. — Мы таких не обслуживаем. Только не здесь. Не такого рода это заведение.

— А я не из «таких», так что проблемы нет! — вскипела Мерси. — Я медсестра, проездом в Мемфис. Работала в Робертсоновском госпитале в Ричмонде, — добавила она, поскольку упоминание о знаменитой больнице прежде всегда открывало перед ней двери.

— Никогда о таком не слышал.

— Ох, бога ради…

— Есть у вас какие-нибудь документы?

— Естественно. — Она порылась в сумке, красный крест на которой не растопил ледяного сердца портье — или самого владельца гостиницы? — и нашла письмо капитана Салли. Девушка сунула мужчине бумагу, и он принялся ее демонстративно и нарочито внимательно читать.

— Ну ладно, хорошо. Но заплатите вперед.

— Вот.

— Отлично. — Он пересчитал деньги, задерживая внимание на каждой монете и купюре. Потом протянул клиентке ключ. — Номер одиннадцать. Первый этаж. По коридору направо.

Мерси заставила себя сказать спасибо и немедленно отправилась в комнату.

Номер оказался бедноватым, но чистым, с кроватью, шкафом, лоханью в углу и привинченной к стене пластиной отполированной жести в качестве зеркала. Записка, прикрепленная с обратной стороны двери, сообщала, где находится водокачка, так что, прежде чем обустраиваться, Мерси отправилась во внутренний дворик к общественной помпе, наполнила лохань, дотащила ее до комнаты и сбросила с себя все, кроме нижнего белья.

Под зеркалом обнаружился тоненький брусок мыла цвета сливочного масла.

Медсестра воспользовалась им, чтобы избавиться хотя бы от самых страшных пятен крови и грязи на переднике, платье и прочем — там, где кровь просочилась сквозь ткань. Закончив с этим, девушка развесила одежду по всей комнате на просушку, а сама рухнула на матрас набитый дешевыми слежавшимися перьями, который тяжко вздохнул под ее весом.

Проснулась она уже много позже полудня очень, очень ясного дня. Тень горы, длинная и отчетливая, пересекала южную часть города, кипучую жизнь которого подогревали поезда, прибывающие со всех концов Конфедерации.

Мерси почувствовала дикий, голод. Она даже не помнила, когда ела в последний раз, — кажется, еще в Ричмонде. Натянув на себя почти высохшую одежду, она вышла в вестибюль и обнаружила за стойкой уже другого человека. У этого лицо походило на редиску, а постоянный прищур говорил скорее о близорукости, чем о злобно-ехидном нраве.

— Извините, — обратилась к нему Мерси, — не подскажете, который час?

— Там, мэм. — Мужчина ткнул пальцем вверх, и она, последовав взглядом в указанном направлении, увидела огромные часы. Портье и смотреть на них не стал, что подтвердило подозрение Мерси о его плохом зрении.

Так что она произнесла вслух:

— Без десяти шесть. Я так понимаю, ужин, входящий в стоимость номера, будет в полседьмого?

— Правильна, мэм. На столы накрывают в зале западного крыла. Вторая дверь налево. — Он понизил голос. — Но на вашем месте, мэм, я бы подождал до шести тридцати ровно. Мистер и миссис Фернос недолюбливают вертящихся вокруг «нахлебников», как они выражаются.

— Спасибо. В смысле — за информацию. А можно еще вопрос?

— Сколько угодно, мэм.

— Вы не подскажете, где тут галантерейный магазин? Боюсь, что мой… ну, большая часть моего багажа утеряна, и мне нужно приобрести кое-что.

— Естественно, — кивнул портье. — Всего в квартале отсюда, за углом, вы найдете «Халстед». Если не купите там все, что вам нужно, уверен, клерк направит вас еще куда-нибудь.

Мерси поблагодарила портье и направилась к дверям и на улицу, в город, выглядящий до странности контрастным из-за длинных ярких солнечных лучей, падающих вниз, минуя гребни горы. Форт Чаттануга — суетливое место, грязное и беспорядочное. Кроме того, его окружали стены-укрепления, поскольку естественные границы не защищали город от мародеров.

«Халстед», как и было обещано, располагался в квартале от гостиницы.

На фасаде из тесаного камня красовалось название заведения, высеченное прямо в толще стены наподобие грубоватого барельефа, а стекло витрины было исписано вдоль и поперек печатными буквами, извещающими об особых предложениях дня.

Мерси распахнула дверь и вошла в магазин.

Перед ней вытянулись ряды аккуратно разложенных, разделенных по всем мыслимым категориям товаров. Девушка взяла одну из сложенных у входа корзин и принялась укладывать туда самое необходимое из утраченного: расческу, перчатки, кусок мыла, от которого кожа не высохнет и не будет зудеть, зубную щетку и немного пищевой соды, чтобы добавлять в пасту, рулончик ткани для гигиенических нужд, маленький набор швейных принадлежностей, запасную пару чулок и еще кое-какие мелочи, которые поместятся в объемистую медицинскую сумку. Мерси не чувствовала необходимости в новом чемодане, и в любом случае такая дорогая покупка была ей не по карману. Достаточно того, что она сможет унести. Если останется сколько-то денег на новую одежду, она раздобудет что-нибудь в Такоме.

Расплатившись с продавцом за прилавком, Мерси вернулась на оживленную улицу с узкими деревянными тротуарами — или, местами, без тротуаров вовсе.

Уже совсем стемнело, хотя небо на западе еще отливало оранжевым. Низкие, поросшие лесом горы, зазубренные хребты и созданные человеком углы стен отсекли последний зимний вечерний свет, и повсюду зажигались фонари. Шипя и потрескивая, они накалялись добела, когда пара смуглых мальчишек в чистых серых мундирчиках открывали Г-образным ключом панель у подножия фонаря и щелкали выключателем. Так, постепенно, они дадут свет по всей улице.

На ближнем углу собирали нераспроданные утренние газеты и демонтировали стенд для периодики. Мерси приблизилась к бумажной груде и рыжему подростку, закидывающему пачки в пустую телегу.

— Можно купить одну? — спросила девушка.

— Поздно уже, — ответил он. — Подождите лучше следующего выпуска; осталось-то всего ничего, несколько часов.

Медсестра переводила взгляд с мальчика на толстяка, грузящего в свою повозку журналы и бульварные романы. Потом поинтересовалась:

— А вы будете здесь через эти несколько часов? Сдается мне, вы уезжаете.

Парнишка отвел взгляд и снова посмотрел на Мерси — настороженно, из-под полуопущенных век.

— Точно не знаю, — сказал он. — Кажется, дела становятся не ахти.

— Кажется?

— Ну, так говорят.

Толстяк в телеге услышал достаточно, чтобы вклиниться в беседу:

— Мэм, не знаю, что вы делаете здесь, — опоздали на поезд, или просто проездом, или отчего там еще задержались на юге в одиночестве, но, куда бы вы ни направлялись, вы должны стремиться попасть туда как можно скорее, и лучше раньше, чем позже.

— Фронт, — догадалась она.

Мужчина кивнул:

— Он приближается. Так или иначе. Наши парни собираются окопаться здесь, подготовить город к осаде и отпору. Впрочем, не беспокойтесь. Никто Чатти не возьмет. Думаю, янки это тоже понимают. Не знаю, что северяне пытаются доказать, когда прут на нас вот так, но не удивлюсь, если они напрашиваются на то, чтобы их прикончили.

— Я слышала, они прошлой ночью привезли ходока, — закинула удочку Мерси.

Толстяк фыркнул:

— А мы вывели нашего, и он ихнего завалил. Они думают, что обретут тут опорный пункт, вот и лезут вокруг Енота и выстраиваются за Сигнальной.

Мужчина имел в виду, что Союз пытается подобраться к городу, огибая горы на севере и западе.

— А я слышал, они ввели в игру «Дредноут», — заметил подросток, снова приступив к погрузке газет. — Я слышал, они отправили его на север или, может, на восток для поддержки линии поставки припасов. Может, янки сами не хотят к нему приближаться, чтобы старый громила не перебил их самих.

— «Дредноут», — проговорила Мерси. — Это тот паровик, на котором привезли ходока, да?

Ответил ей толстяк с журналами:

— Ага, они его используют для перевозки своих военных игрушек, тех, что покрупнее. — Он присел на задок телеги, и ось заменю прогнулась под его весом. — Видите ли, мисс, они построили самый большой, самый потрясающий паровоз, какой только могли представить, а потом снабдили его броней и артиллерией, превратив в настоящую военную машину, готовую перемещаться с места на место с той же легкостью, как и все, что катится по рельсам. — Он подвигал рукой туда-сюда, будто играл с вагончиком детской железной дороги.

— Это монстр, — сказал паренек.

— Это отличный образец техники, возразил мужчина. — Но это всего лишь машина — и она к тому же одна. Даже если они приведут ее сюда, в форт Чаттануга, и попробуют с ее помощью прогнать нас на границу Джорджии, толку от этого не будет никакого.

— Почему? — не поняла Мерси.

Толстяк направил на нее палец:

— Потому что я не дам и двух катышков беличьего дерьма за этот якобы грозный «Дредноут». Сюда к нам съезжаются все поезда, курсирующие восточнее Хьюстона и севернее Таллахасси. У нас достаточно паровозов, чтобы заставить их паровик тикать на всех парах. — Он ухмыльнулся собственной шутке. — Ему не одолеть всех нас, тем паче всех разом. Только не здесь. Этот город возник из железной дороги, мисс. Он создан из стали, и угля, и пота, и ни один поезд не приедет сюда без того, чтобы не привезти что-нибудь на обмен. Кроме того, — добавил толстяк, — монстр там или нет, он не в состоянии перебежать через улицу, провальсировать на скалистом кряже или пробить дыру в горе.

— Для этого и нужны ходоки, — пробормотал мальчик.

— Ага, ща. — Мужчина сплюнул на тротуар комок табака. — У них их всего раз-два и обчелся, а после вчерашнего стало одним меньше. А у нас полдюжины, и работают они на техасской нефти, а не на устаревшем паре. Нефть — наше будущее! — заверил он Мерси. — Вот этот вот город — здесь будущее твердо встанет на ноги и начнет этими ногами пинать янки под задницу. Именно здесь, — подчеркнул он, взмахнул руками и, потеряв равновесие, перевалился через борт телеги. Шлепнувшись на землю, толстяк даже не охнул, а потянулся к последней стопке газет. Потом в очередной раз наставил на Мерси палец. — Но пока, полагаю, дамы должны думать о том, как им выбраться за пределы города. Прежде чем все придет в норму, обстановка может и ухудшиться.

Затем он взгромоздил на телегу опустевшую стойку, удовлетворенно хлопнул по ней, приподнял шляпу, прощаясь, и взял поводья впряженного в повозку мула, который покорно потащил прочь людей и поклажу.

Мерси побрела назад к Святому Георгу и поблагодарила портье, который сказал, что ужин уже на столах. Съев все, что подали, почти не разбирая вкуса, она вернулась в безопасность собственной комнаты.

Там она пересчитала оставшиеся у нее в наличии средства и разделила на несколько небольших кучек, чтобы убрать в разные места.

— Боже всемогущий, — вздохнула молодая женщина. — Та еще поездочка выйдет, папочка.

Сорвавшееся с губ слово удивило ее. Она никогда не называла отчима иначе как «отец» и едва помнила Иеремию Гранвилля Свакхаммера, разве что по разочарованным рассказам матери. За годы, прошедшие после того, как он бросил их, она слышала о нем больше, чем могла бы поведать сама, и обрела довольно широкий диапазон представлений о папаше.

Она знала, что он был крупный мужчина, необычайно сильный и не слишком хорошо образованный — но отнюдь не тупой. Иногда он был веселым. Мерси вспомнила его смех. Так живо он промелькнул в сознании, крошечный миг из ее детства, что-то смешное, исходящее от папы. Ощущение тепла, трава по колено щекочет ноги под платьем, и венок из примул, который она сплела и прикрепила к волосам заколкой. Отец показывал ей что-то, превращая все в игру.

Но какой была та игра — это ускользало от Мерси. Нет, память не подводила ее, просто в ней сохранилось мало подробностей.

Так мало, что она не могла даже объяснить самой себе, зачем делает все это. Нет, правда.

Ей уже пришлось туго на пути из Ричмонда на самый юг штата Теннесси; а ведь путешествие только-только началось. Что же она вытворяет, пересекая полсвета, чтобы увидеть человека, которого едва помнит?

— Не знаю, — сказала она кучке монет, новым чулкам, перчаткам и разложенным на кровати туалетным принадлежностям. — Наверное, сейчас, когда не стало Филиппа, мне просто некуда больше податься. Или, по крайней мере, — исправилась она, проглотив подкативший к горлу комок, — нигде больше меня никто не ждет.

Она заново упаковала вещи, плотно скатав одежду и аккуратно впихнув все в медицинскую сумку, которую не выпускала из виду с тех пор, как покинула госпиталь. Затем спустилась в вестибюль и оставила записку с просьбой разбудить ее к завтраку, после чего вернулась к себе, чтобы провалиться в столь необходимый ей сон.

Мерси приснился мертвый Филипп, дружелюбно машущий ей платочком с платформы, провожая ее в неведомые дали. И она проснулась среди ночи, захлебываясь рыданиями, с камнем на сердце и мокрым от слез лицом.

 

7

В форт Чаттануга поезд прибыл в полной темноте, и Мерси не разглядела ворот. Она, конечно, дремала, но, чтобы не заметить их, нужно было спать мертвецким сном — или, по крайней мере, так она решила, когда довольно быстро ползущий поезд проволок ее и всю череду вагонов сквозь пару огромных стальных порталов. Они вздымались так высоко, что, даже если бы Мерси, рискуя свернуть себе шею, высунулась в окно, она едва различила бы где-то в небесах верх ворот и охранников, вышагивающих там взад и вперед. После того как поезд, подобно нитке, прошел сквозь это гигантское «игольное ушко», огромные створки на гидравлических петлях автоматически захлопнулись с железным лязгом и шипением пара, перекрывшим даже рев паровоза и грохот энергично покатившихся по рельсам колес.

Паровоз в новом поезде Мерси назывался «Вирджинская молния». Выведенные от руки буквы, зеленые и белые на матово-черной поверхности локомотива, привлекли взгляд девушки, еще когда она садилась в первый вагон. Она путешествовала первым классом, хотя и не могла себе позволить подобной роскоши. Но либо это, либо вагон для цветных, либо ничего, — по крайней мере, так ей сообщили в кассе. Слепая удача привела ее в пульмановский вагон: час назад пара оборванных солдат ковыляла мимо и один из них узнал женщину, изо всех сил старавшуюся спасти их полковника, который все еще цеплялся за жизнь — то ли на пути в подходящий госпиталь, то ли на дороге к христианскому погребению. Пошептавшись между собой, парнишки в сером порылись в карманах и извлекли достаточно монет, чтобы обеспечить медсестре относительное удобство, несмотря на ее слабые протесты.

И вот она едет в первоклассном пульмановском вагоне — до самого Мемфиса.

Сидя на своем полукомфортабельном месте, Мерси стала свидетелем десятка душераздирающих расставаний и пары формальных прощаний — и вспомнила, как человек, которого она любила, уходил на войну. Вздрогнув при мысли о недавнем сне, она прикрыла глаза, пытаясь думать о другом — впрочем, безуспешно.

Много времени прошло с тех пор, как она в последний раз видела Филиппа, и вот теперь не смогла увидеть его снова. Казалось бы, его лицо, его голос должны были крепко — накрепко запечатлеться в ее сознании, но, как ни странно, эти воспоминания улетучились, оставив вместо себя горькую неуютную пустоту. Интересно, потускнели бы они в конечном счете, если бы у нее было время как следует оплакать мужа, или смягчились бы и стали более приятными? Такими, на которые легче смотреть со стороны. Сгладились бы, подобно жемчужине или обкатанной волнами гальке?

Мерси обвела взглядом вагон, полный удобно разместившихся женщин среднего класса, чьи фигуры разнились точно так же, как их годы. Еще в вагоне было несколько хмурых ребятишек, по велению матушек держащих пока язык за зубами и старающихся прочувствовать серьезность поездки.

Первые два часа пути из форта Чаттануга в Мемфис прошли скучно, все пассажиры сидели смирно, дожидаясь прибытия к месту назначения и тайно мечтая о каком-нибудь развлечении. На третьем часу кто-то похлопал Мерси по плечу. Обернувшись, она уставилась в лицо мулатки лет сорока или чуть больше.

Платье на ней было много лучше всего того, чем когда-либо владела Мерси, и пахла женщина жасмином — или чем-то вроде того. Прическу из заплетенных в косы волос венчала шляпка, сидящая так плотно, что ее едва ли можно было бы сбить — пусть даже и палкой.

— Прошу прощения, — сказала женщина. — Мне не хотелось вас беспокоить, но я подумала, не медсестра ли вы? Я видела ваши плащ и сумку.

— Да, я медсестра.

— С поля боя?

— Не намеренно, — ответила Мерси. — Но я была там, буквально вчера ночью.

Поезд задрожал, набирая скорость для подъема на невысокий склон. Женщина вздрогнула вместе с ним и спросила:

— Можно присесть тут, всего на секунду?

— Почему бы и нет, — кивнула Мерси, хотя и не сомневалась, что большинство ее попутчиков могли бы придумать массу причин, почему «нет». В данный момент одни женщины передвигали или поправляли свой багаж, делая вид, что не смотрят в их сторону, а другие демонстративно пялились на них. Тем не менее Мерси указала на пустое кресло рядом с собой.

Однако женщина осталась стоять.

— Меня зовут Агата Хайд, я еду в Мемфис к брату. Мой сын — он в следующем вагоне — все утро, пока мы собирались, дурачился и упал с лестницы. Боюсь, не сломал ли он ногу. Ногу мы забинтовали и поспешили на поезд, чтобы не опоздать, но он все время плачет, и нога ужасно распухла. Я надеялась, возможно, вы не отказались бы взглянуть.

— Миссис… миссис Хайд, — начала Мерси, — я не врач, и…

— Я могу заплатить, — быстро проговорила мулатка. — Я понимаю, в какое положение ставлю вас, но мой мальчик, он всего лишь дитя, и мысль о том, что он вырастет хромым только потому, что мы не знаем, как зафиксировать кости, а цветного доктора не найти до самого Мемфиса, мне невыносима.

Мерси открыла рот, чтобы сказать, что деньги тут ни при чем, но на самом деле именно упоминание о деньгах помогло ей ответить:

— Хорошо, полагаю, я могу посмотреть. Однако ничего не обещаю.

Кто-то в задней части вагона пробормотал: «Это честно», но никто больше не произнес ни слова, когда Мерси, подхватив сумку, проследовала за мулаткой в соседний вагон.

Этот вагон по сравнению с первым казался полупустым. Оттенок кожи здешних пассажиров варьировался от цвета ирисок до чернильно-черного, и представлены были, похоже, все классы — от рабочего до бездельников. И снова тут были в основном женщины и дети, хотя сзади собралось несколько стариков. Они играли в шахматы, пристроив доску на покачивающемся сиденье. Все уставились на нее с любопытством. Мерси напряглась, но сказала:

— Здравствуйте.

Кто-то ответил ей, кто-то промолчал.

Миссис Хайд провела Мерси к угловому ряду, где сидели двое коричневых детишек в накрахмаленных до хруста воскресных костюмчиках. У одного из них, скрестившего на груди ручки, на щеках подсыхали дорожки слез. Нога его была замотана так, что под бинтами вполне могла прятаться шляпная картонка.

Мерси присела на лавку рядом и обратилась к мальчику:

— Привет, э-э-э…

— Его зовут Чарльз.

— Значит, Чарльз. Привет, Чарльз, я сестра Мерси. Твоя мама попросила меня взглянуть на твою ногу. Ты не против?

Мальчик провел тыльной стороной ладони под носом, вытирая сопли, и скосился на девушку. Чарльзу было лет семь-восемь, и выглядел он сердитым, как любой мальчишка, которому так замотали ногу. Но паренек кивнул, и Мерси улыбнулась ему:

— Хорошо. Это хорошо.

Дети не относились к категории ее любимых пациентов, однако врачи в Робертсоне не раз говорили, что взрослые часто ведут себя много хуже малышей. Мерси с ними не спорила, но с детьми она общалась мало, разве что с ребятишками других медсестер или сыновьями вдов или жен калек, явившихся в госпиталь навестить своих. Маленькие цветные дети находились вне сферы ее опыта, а уж маленькие цветные дети с обеспеченными родителями — тем паче.

Но какая разница, решила она, сломанная нога — это сломанная нога, и ни к чему ребенку страдать, если она может хоть чем-то помочь.

Так что она старалась игнорировать назойливо-любопытные взгляды, сопровождавшие каждое ее движение. Вскоре Мерси пришла к заключению, что в цветном вагоне она неуместна точно так же, как и в вагоне для богатеев, среди дам из высшего класса, не работавших и дня в своей жизни; с их надутыми отпрысками и задранными носами.

Повернувшись к Чарльзу, она снова заговорила:

— Послушай, я собираюсь взять твою ногу и положить себе на колени, понимаешь? — И, подкрепляя слова делом, она принялась разматывать полосы ткани, спеленавшей детскую ножку.

— Спасибо, что тратите на нас свое время, — сказала миссис Хайд. — Знаю, вы просто путешествуете, а не на службе, и, как я уже говорила, я отплачу за услугу. В этом поезде нет врача, но, даже если бы он и был, не уверена, что он стал бы возиться с нами. Но я подумала, что, может, другая женщина…

— Я понимаю, — кивнула Мерси потому, что действительно понимала, и еще потому, что не знала, что еще сказать в ответ.

— А у вас есть свои дети?

— Нет. Мой муж умер вскоре после того, как мы поженились. У нас не было детей.

— Простите, — вздохнула миссис Хайд. — Он погиб на войне?

Мерси кивнула, и вдруг, оттого что ей так давно хотелось это сказать и не было никого, кому можно бы было сказать, она хрипло прошептала:

— Он был из Кентукки. И умер в Андерсонвилле.

Отшатнувшись, миссис Хайд пробормотала:

— Но вы… вы же…

— Я работала в госпитале конфедератов в Ричмонде. Штопала серых.

— О господи! — вздохнула женщина. — Какие… — она помедлила, — сложные времена. Мне жаль вашего янки, — тихо сказала она, — но я рада, что вы сейчас тут, в поезде, и я искренне благодарна вам.

Мерси наконец-то добралась до конца бинта. Размотанная нога, конечно, страшно пострадала, это было очевидно. Она сильно распухла, а стоило Мерси коснуться кожи, у Чарльза из глаз вновь брызнули слезы.

— Так что все-таки с ним случилось? — решила уточнить Мерси.

Миссис Хайд нахмурилась, и мальчик ответил матери угрюмой гримасой, выпятив нижнюю губу.

— Он гонялся за сестрой и упал с лестницы. А если бы надел ботинки, как я ему говорила, то, может, и не поскользнулся бы.

— Она взяла мой… — начал Чарльз.

— Мне это безразлично, — перебила его мать, интонацией подчеркивая каждое слово, как бы говоря сыну, что время споров давно прошло. — Ты и сам знаешь.

— Ой!

— Извини, милый. — Мерси приподняла пострадавшую ногу и принялась разглядывать ее под всеми возможными углами, прежде чем сказать: — Может, я и ошибаюсь, но… — она снова вгляделась и надавила на багровую плоть, невзирая на протесты мальчика, — это не худшее из того, что мне доводилось видеть. Думаю, у него треснуло несколько маленьких косточек вот тут, на подъеме стопы, а одна, возможно, и сломалась. Но могло быть и хуже. Если бы Чарльз повредил щиколотку, нога заживала бы куда тяжелее. А здесь, — она показала пострадавшее место, — многого и не сделаешь. Нужно только забинтовать ногу потуже и не позволять ему ступать на нее, если получится. А когда косточки срастутся, на походке это не отразится, как было бы, если бы речь шла о суставе.

— Вы мне покажете, как правильно перевязать?

Мерси кивнула и потянулась к сумке.

— У меня есть немного ивового экстракта. Я вам дам. Он не ускорит заживление, но снимет боль и опухоль. — Потом она разгладила самодельный бинт миссис Хайд и оторвала половину. — Если бинтовать правильно, — объяснила медсестра, — понадобится примерно столько.

Она распрямила ногу мальчика. Чарльз всхлипнул и закусил кожу на руке.

Мерси наматывала тряпицу туго, но не настолько, чтобы перекрыть кровоток. Забинтовав ступню и щиколотку, она попросила миссис Хайд подержать конец повязки и снова принялась рыться в сумке. Отыскав пару английских булавок, она закрепила бинт и опустила ногу мальчика.

Миссис Хайд проворковала что-то ободряющее, говоря, каким молодцом держался сын, и потянулась к сумке, которую прижимала к себе ее дочь.

— Большое спасибо, сестра… Позвольте, я загляну в свой фонд дорожных расходов и…

Но Мерси покачала головой — она давно уже все для себя решила.

— Спасибо, не надо. Это необязательно. Я только перевязала ему ногу. Невелик труд, и с мальчиком все будет в порядке.

— Пожалуйста, я настаиваю!

Но Мерси, что-то бормоча, поднялась, чтобы уйти, и миссис Хайд, вздохнув, сдалась.

— Что ж, не хотите брать денег — не надо. Но послушайте, дорогая, — сказала она, и Мерси подумала, что слова эти из уст темнокожей женщины звучат странновато, пусть она чуть ли не годится Мерси в матери. — Почти все здесь едут до Мемфиса. И вы тоже, верно?

— Верно.

Миссис Хайд снова запустила руку в сумочку и извлекла белую прямоугольную карточку с ее именем, напечатанным изящным шрифтом, и следующими сведениями: «„Обжора“. Традиционная кухня. Пища для души. А также отличный обед для всех». Ниже значилось: «Ноксвилл, Чаттануга, Мемфис».

— Это мой ресторан, — объяснила женщина. — Точнее, мои рестораны, мои и моей сестры.

— У вас собственные рестораны? Я не знала… — Она знала, что несколько цветных мужчин владели собственностью в Ричмонде, но никогда и ничего подобного не слышала о женщине.

Миссис Хайд пожала плечами:

— Насчет этого были какие-то законы, но они уже не так строги. И есть обходные пути. В наши дни.

— Рестораны, — повторила Мерси, взяла карточку и прочитала написанное на ней. — У вас их три?

— Тот, что в Мемфисе, отрылся только в прошлом году. Мы начали с Ноксвилла и продвинулись на запад, — с гордостью объявила женщина, и тут в глазах ее блеснуло лукавство. — Вы девочка с юга, это ясно как день. Но могу поспорить, для вас никогда никто не готовил, кроме вашей матушки.

— Да. Я выросла на ферме. У нас были батраки, но никто не помогал с… — Она начала понимать. — Вы и ваша сестра… вы, верно, были… — Она прикусила язык, едва не сказав «домашними неграми», потому что это вдруг показалось невежливым, а может, Мерси почувствовала превосходство женщины. Так что она продолжила: — Вы, наверное, готовили для богатых леди, на плантациях?

Миссис Хайд подмигнула девушке:

— Некоторые из нас не чувствовали себя наемными работниками, что бы там ни говорили об оплате нашего труда. Мы решили, что как-нибудь справимся сами. Моя сестра Адель написала нашу первую поваренную книгу, и эта книга продается как сумасшедшая! Потом мы приступили к делу вместе, подумав, что сможем готовить еду сами и так же легко ее продавать.

— Здорово! — с искренним восхищением воскликнула Мерси. — И рестораны называются «Обжора»? Все три?

— Мм… это название предприятия, скажем так. И послушайте меня, дорогая, — повторила она. — Возьмите эту карточку и покажите ее хозяину мемфисского «Обжоры». Скажите ему, что я велела дать вам все, что вы пожелаете, остальное — моя забота.

— Черт, вот спасибо! В смысле, спасибо вам большое. Последние пару дней я питаюсь чем попало, буквально на ходу, и поесть домашнего — звучит жутко привлекательно.

Миссис Хайд похлопала ее по руке.

— Об этом не беспокойтесь. И спасибо за Чарли.

Медсестра прихватила карточку и вернулась на свое место в первом вагоне.

До Мемфиса оставалось всего несколько часов, да еще одна-две остановки, на которых входили и выходили люди. Хотя в основном состав наполнялся, поскольку большинство пассажиров направлялись именно в Мемфис, а не в Лоренбург, Кимбелл, Селмер или Сомервилль.

Но вот в конце концов поезд подкатил к вокзалу Мемфиса, прекрасному белому изящному зданию, больше похожему на музей. Мерси решила, что этот вокзал, определенно, самое красивое из всего, что она видела до сих пор в Теннесси — днем или ночью, в городе или пригороде. Форт Чаттануга был военным гарнизоном, а на каждой остановке на пути их встречали маленькие городки неопределенного стиля. А эта станция… Мерси снова высунулась в окно, чтобы сполна насладиться внешним видом здания, прежде чем войти под его несомненно благословенные своды.

Поезд остановился, взвизгнув тормозами, и Мерси шагнула в толпу, текущую, подобно реке, по платформе под навесами, заслоняющими ожидающих и высаживающихся путешественников от солнца.

Опять вечерело, опять холодало, и медсестру это сбивало с толку. Ей казалось, что теперь вся ее жизнь проходит от заката до рассвета с тех самых пор, как она узнала о Филиппе, прокрадывается на цыпочках по краю сумерек или восхода, обрекая ее весь день спать или ехать куда-то.

Она потянулась и покрутила шеей туда-сюда, разминая затекшие мышцы. Сумка в руках казалась куда тяжелее, чем прежде. Ну конечно, ведь к вещам добавились пистолеты! Мерси накинула одну лямку на плечо, спрятав сумку под плащ. В плаще было жарковато, и, хотя приближалась ночь и медсестра знала, что теплая одежда тут отнюдь не лишняя, ей все равно хотелось сбросить его.

Шагая вместе с толпой, Мерси добралась до прелестного здания вокзала и просочилась внутрь. Что ж, внутри оказалось не менее прелестно, чем снаружи. Даже мраморные полы сияли так ярко, отражая свет ламп, что Мерси зажмурилась. Здесь сверкало все — от отполированных деревянных перил и защитных ограждений до медных подставок и стекол в окошках касс.

Но хотя здание и было чудом, Мерси умирала от голода, поэтому она торопливо выбралась на улицу, задержавшись только для того, чтобы спросить, где тут ресторан «Обжора», и подозвать коляску, которая отвезет ее туда. Она не выпускала из рук карточку и надеялась, что этого будет достаточно, как ей и обещала женщина, только боялась конфуза из-за своей слишком скромной одежды. Эта мысль бередила душу, заставляя постоянно припоминать безупречные наряды миссис Хайд и ее детишек и сравнивать их со своим грязным платьем и пропахшим порохом плащом.

«Обжора» выглядел основательным заведением для зажиточных господ, и заведением процветающим. Заходили и выходили отсюда, по наблюдениям Мерси, в основном белые, но имелась тут и горстка цветных (располагавшихся в отдельной части обеденного зала — медсестра заметила это, заглянув внутрь), и даже пара индейцев в национальной одежде, которая могла быть — впрочем, могла и не быть — своего рода формой.

Мужчина за стойкой поинтересовался, может ли он чем-то помочь ей, и Мерси протянула ему карточку, которую уже затеребила до того, что уголки растрепались и скрутились.

— Я… я беседовала с миссис Хайд в поезде из Чаттануги. Она сказала, если я дам вам это, то…

— О да! — резко перебил ее мужчина. — Да, конечно. И вы сегодня одна, мисс… — Он заметил кольцо на ее пальце. — Миссис?

— Линч. Да; я сегодня одна. Это ничего? — Она огляделась, увидела, что никто больше не ужинает в одиночестве, и снова почувствовала, что бросается всем в глаза. Она уже готова была извиниться перед хозяином и скорее бежать отсюда, когда ее окликнул знакомый голос из-за столика у левой стены.

— Сестра? Сестра Мерси, не так ли? Рада видеть вас, — провозгласила миссис Хендерсон, пассажирка дирижабля и участница дальнейших трагических событий. — Милое дитя, вы все-таки добрались до Мемфиса. — Старушка поднялась и пересекла комнату, уклонившись от одной-двух официанток, и пожала Мерси руку. — Я так рада, что вы живы-здоровы! Не присоединитесь ли к нам?

Она указала на столик и своего мужа, умытого, причесанного и блаженно улыбавшегося девушке через плечо.

— Спасибо, это было бы замечательно, — ответила Мерси.

Сестра продолжала чувствовать себя не в своей тарелке, но, когда она устроилась рядом с Хендерсонами, ей стало легче. Мерси быстро заподозрила, что старушка просто осчастливлена возможностью поговорить хоть с кем-то, кроме своего слабоумного мужа, и ее трудно винить за это. Они болтали о пустяках, пока не принесли ужин.

Мерси заказала сладкий картофель, свиную отбивную и яблочный пирог на десерт и принялась поглощать пищу так активно, что почти не делала пауз между глотками и не могла достойно поддержать беседу. Когда же желудок ее переполнился настолько, что, казалось, вот-вот лопнет, Мерси откинулась на спинку стула и громко произнесла:

— Да, это было великолепно! Эта леди чертовски хорошо знает, как пекут пироги, вот что я вам скажу.

Миссис Хендерсон приподняла бровь:

— Леди? Но мне показалось, вы сказали, что встретились с ней в вагоне для цветных?

— Да, мэм.

— А. — Миссис Хендерсон отпила глоток чаю, принесенного в конце трапезы, бросив на медсестру короткий, но полный упрека взгляд, и в Мерси, снова ощутившей себя униженной, только совсем с другого бока, вдруг всколыхнулось упрямство.

— Ну, — сказала она, рискуя показаться грубой, — она была мила со мной и готовит как сам дьявол.

Пожилая женщина решила переменить тему.

— В любом случае. — Она завершила фразу так, будто произнесла осмысленное предложение, и начала заново: — Долго ли вы планируете пробыть в Мемфисе?

— Не слишком. Мне нужно найти судно, которое отвезло бы меня в верховья.

— В верховья? — едва не взвизгнул мистер Хендерсон, словно перспектива путешествия кого-то вверх по реке повергла его в ужас. — Маленькая мисс, но это же… — Но тут что-то иное овладело его вниманием, рассеяв неудовольствие и обрушив сознание, точно башенку из детских кубиков.

Однако его супруга подхватила нить разговора:

— Уверена, он имел в виду, что сейчас военное время. И вы едете на север? Женщина с вашими способностями и возможностями? Вы должны остаться здесь, с нашими мальчиками, и исполнять свои патриотические обязанности. Если не в Робертсоновском госпитале — вы же там работали прежде, верно? — то, возможно, в одной из больниц Форта или даже здесь, в Мемфисе. Хорошая медсестра нужна всегда.

— Мой отец на западе, он сейчас болен, чем — точно не знаю, но я все равно намерена повидаться с ним. — Не так уж и далеко от правды, в конце концов. А дочерние обязанности превыше медицинских, не так ли?

— На западе, вы сказали? Значит, в Республике?

— Нет, мэм. Еще западнее. Я пробираюсь на другое побережье, на территорию Вашингтона.

— Батюшки, какой опасный план. И вы решились пуститься в такую дорогу совсем одна? — спросила старушка, неловко поставив чашку на блюдце так, что стекло громко звякнуло.

— Мой муж умер. Так что сопровождать меня некому.

— Полагаю, никто бы не стал винить вас, милая, но, боже, как я беспокоюсь за вас! В мое время юные леди помыслить не могли о таких путешествиях в одиночку, и даже работающим женщинам такое и не снилось — без обид, дорогая. А сейчас из-за этой войны все стало куда хуже…

— Не могу с вами не согласиться, — сказала Мерси, хотя она совершенно, ну просто совершенно не обиделась. — Но знаете же, что говорят о временах отчаяния и отчаянных мерах. Со мной все будет в порядке. Мне просто нужно найти где переночевать, а утром первым делом попасть на пароход, который отвезет меня в Сент-Луис.

Мистер Хендерсон снова ожил, ровно настолько, чтобы кивнуть и заявить:

— Сент-Луис. Славный городок.

— Правда? — вежливо поинтересовалась Мерси, радуясь возможности сменить тему. — Я никогда не была там прежде.

— Трансконтинентальные рейсы, — припомнил старик. — Они доставят вас прямо к воде, к самому Тихому.

Медсестра кивнула:

— Меня довезут до Такомы. Туда я и направляюсь, а Сент-Луис — только промежуточная остановка.

Миссис Хендерсон прикусила губу.

— Возможно, я могла бы помочь вам с поиском корабля, если не с местом для ночлега.

Мерси поняла: Хендерсоны наверняка остановились в таком отеле, какого она себе позволить не может.

— Я с благодарностью приму любые ваши предложения, мэм.

Удовлетворенная ответом девушки, миссис Хендерсон продолжила:

— Очень хорошо. Если вы пойдете на пристань, то, полагаю, обнаружите там «Провидение». Этот пароход будет стоять у пирса по крайней мере до завтрашнего утра. Не помню точно, когда Бенхэм собирался отплывать.

— Прошу прощения… Бенхэм?

— Мой зять. Муж сестры. Она уже умерла, упокой Господи ее душу, но он по-своему хороший парень, а «Провидение» — его корабль. У него есть специальное разрешение ходить туда-сюда через все границы. Он, видите ли, родом из Техаса, и его корабль с политической точки зрения независим и не подлежит таможенным досмотрам.

— Формально. — Мерси знала, что это означает. Всем было известно, что Техас сотрудничает с Конфедерацией, снабжает ее топливом и продуктами. Поддерживает в ней жизнь.

— Формально, — повторила миссис Хендерсон, не подмигнув и не улыбнувшись, но что-то в ее голосе или дыхании выдавало потаенный азарт. — Если вам нужно в Сент-Луис, он доставит вас туда быстрее любого официально уполномоченного на то судна. О, эти контрольные пункты кошмарны! Из-за них путешествие удлиняется порой на два, а то и на три дня.

— Правда? Я никогда не была ни в верховьях, ни в низовьях реки и не знаю, как работает эта система.

— О, она вообще не работает! В том-то и дело! Это бесконечная, отнимающая время череда инспекций, взяток и прочей чуши. Но если вы на борту техасского судна, вас на пути ожидает куда меньше неудобств.

— Из-за их пушек! — провозгласил мистер Хендерсон, снова выныривая из своего забытья на поверхность глотнуть воздуха.

— Как кратко, любимый. — Миссис Хендерсон улыбнулась мужу. — И как верно. Техасцы хорошо вооружены и зачастую нетерпеливы. Они и без груза оружия и пороха могут создать большие неприятности каждому, кто остановит их, так что их стараются останавливать… как можно реже.

— Приятно слышать, — сказала Мерси, внезапно ощутив горячее желание завернуть еду, забрать ее с собой избежать из этой компании, что было бы, наверное, нечестно, но с Хендерсонами она вновь чувствовала себя выставленной на всеобщее обозрение. И кстати, ей по-прежнему нужно было найти место, где остановиться на ночлег. Мерси зевнула, прикрыв рот ладонью. — Благодарю за все любезные предложения и за компанию. Но, надеюсь, сейчас вы меня простите. Уже поздно, и последние дни выдались не из легких.

— Нам ли не знать! — воскликнула миссис Хендерсон. Почти все короткие фразы у старушки звучали как восклицания, и, раз заметив это, Мерси уже не могла оставить сей факт без внимания.

Медсестра сняла с колен разложенную перед ужином салфетку, свернула ее, положила возле тарелки, снова поблагодарила стариков и, подхватив сумку, удалилась.

Снаружи снова было темно.

Дальше по улице Мерси заметила вывеску Армии спасения, раскачивающуюся под шипящим газовым фонарем. Что ж, где, как не здесь, спрашивать, куда идти, так что девушка постучала в дверь, и была встречена невысокой коренастой женщиной в сером платье точно такого же цвета, как ее волосы, осведомившейся, может ли она быть чем-то полезна.

— Я миссис Леотайн Гейнс, — объявила она, оглядев гостью с головы до пят и, прежде чем медсестра успела ответить, поинтересовалась: — А вы сестра из одного из наших английских отделений?

— О нет. Простите, но нет. — Ее вирджинский акцент, несомненно, мог оттолкнуть миссис Гейнс. — Я из Ричмонда, здесь только проездом. Но я ищу, где бы переночевать, и подумала, что вы могли бы указать мне место тихое и безопасное. Утром мне нужно на пароход.

— О! — Миссис Гейнс радостно всплеснула руками. — Я не ошиблась, ведь правда? Теперь я узнала этот ваш крест. Не так уж он отличается от нашего. Вы медичка, верно?

Мерси усмехнулась — она впервые услышала данный термин.

— Я медсестра. Кстати, у меня есть письмо из Робертсоновского госпиталя.

— Пожалуйста, почему бы вам не войти? У меня для вас маленькое предложение.

— Предложение?

— Именно. Услуга за услугу, если угодно. Входите же, сестра… или миссис… Извините, как вас зовут?

— Линч. Мерси Линч, — сказала она, внезапно сообразив, что с начала пути никому не называла своего христианского имени, и сама не знала почему.

— Сестра Линч. Да, конечно. Входите, позвольте предложить вам чаю.

— Но, мэм, я просто валюсь с ног. Несколько последних ночей принесли мне много… волнений. Это долгая история. Не знаю, поверили бы вы мне, если бы я ее рассказала. Но я так устала.

Миссис Гейнс весело заявила:

— Чай еще никого не утомлял, даже наоборот! Я поставлю чайник. Вот, располагайтесь тут, за столом, здесь у нас кухня. — Взмахнув рукой, она указала на комнату прямо за отрытой дверью. — Я бы провела вас в столовую, но там сейчас убирают и готовятся к ночи, и, кроме того, большинство живущих сейчас здесь — мужчины, одинокие мужчины, потрепанные войной. Мы решили предоставить столовую им. Другие дамы и я принимаем пищу здесь.

Она, как и обещала, подхватила чайник, наполнила его водой и поставила кипятиться, пока Мерси садилась за низкий деревянный стол, обставленный лавками. Сумку она сбросила, пристроив ее у левой ноги. Когда плита раскалилась, согревая чайник, миссис Гейнс присела напротив Мерси и продолжила:

— Ну вот, я и говорю — здесь, в миссии, мы помогаем людям, потерпевшим неудачу в жизни, а также тем, кто погряз в винопитии или иных грехах. Это наша христианская обязанность. Но сейчас наш доктор на фронте, его призвал не кто иной, как сам генерал Джексон, и мы… скажем так, ждем замены. Мои медицинские умения в лучшем случае ничтожны, да и то я, пожалуй, этим утверждением льщу себе. А жаль, у нас ведь тут несколько парней на разных стадиях… О, не могу сказать! Это так странно. Они, похоже, умирают от… не от хвори, это точно. Но мне хотелось бы услышать мнение профессионала, и, если вы не откажетесь уделить им час своего времени и внимания, я с радостью устрою вас в одной из комнат для служителей там, наверху.

Мерси не стала долго раздумывать. Ей потребовалось бы не меньше двух часов, чтобы найти какое-то другое место для ночлега, к тому же еще вопрос, найдется ли оно, да и чайник почти закипел… Она не знала, каковы комнаты служителей Армии спасения, но, если там найдется кровать и лохань, она будет считать, что ей повезло.

— Хорошо, миссис Гейнс. Полагаю, сегодня я все равно не получу предложения лучше.

— И я так думаю. — Женщина подмигнула и сняла чайник с плиты. — В этой части города уж точно.

— А чем плох этот район? — спросила Мерси, разглядывая чайную чашечку. — Здесь неподалеку отличный ресторан…

— «Обжора»? Да, это хорошее местечко с доброй едой, если вы можете себе позволить обедать там. Благодаря ему все вокруг потихоньку-полегоньку облагораживается, ресторан притягивает больше народу, чем может вместить. Тут еще помогает близость станции, и река, кстати, не так уж далеко.

Когда чай наконец заварился, Мерси принялась пить куда быстрее, чем миссис Гейнс, которая только рада была поболтать вволю.

Оказалось, что миссис Гейнс родом из Мэриленда, и, таким образом, любопытство Мерси по поводу ее несколько «нетеннессийского» акцента было удовлетворено; выяснилось также, что женщина эта — вдова и детей у нее нет. Гостя некогда у дальней родственницы в Англии, она узнала об Армии спасения и ее целях и страстно возжелала открыть отделение этой организации у себя на родине. Как ее занесло в Мемфис, осталось загадкой, но Мерси предпочла не допытываться.

Когда же чай был выпит, чашки вымыты и поставлены на полку, миссис Гейнс повела Мерси вглубь дома, освещая дорогу лампой, свет которой дополнял тусклые огни настенных светильников, фитильки в которых прикрутили в связи с поздним часом.

— Здесь когда-то размещалась католическая школа, — прошептала миссис Гейнс. — Здание вполне соответствует нашим целям, поскольку разделено на спальни и классные комнаты. Сюда и вверх по лестнице, пожалуйста. К сожалению, нам пришлось изолировать больных, — сообщила она, доставая из кармана кольцо с висящими на нем железными ключами.

Выбрав один из них, миссис Гейнс сунула ключ в скважину, повернула и вытащила. Потом сказала:

— Только, пожалуйста, не подумайте о нас плохо из-за всех этих веревок, мер предосторожности…

Голос медсестры упал, наверное, на пол октавы:

— Мер предосторожности?

— Просто взгляните на них, и сами увидите, — взмолилась миссис Гейнс. — И будьте осторожны. Не дайте им укусить себя.

— Укусить меня?

— Да, укусить. Боюсь, они иногда это проделывают. Но не беспокойтесь, я уверена, что причина их нездоровья — некое вещество, а не неизвестный микроб или спора. Но укусы причиняют вред, и раны от них воспаляются. И опять-таки, прошу вас не судить нас строго, пока сами все не увидите.

Наконец она открыла дверь, подалась вперед, чтобы поставить лампу на полку слева от входа, потом взяла свечу. Но свет не прогнал ужаса. В сущности золотистые, белые и красные колеблющиеся лучи лишь добавили сцене отвратительных оттенков.

На тюфяках, связанные, лежали четверо мужчин, и все, похоже, страдали от одной и той же болезни. Все были тощие, кожа да кости, причем плоть свисала с костей скелета, как сушащиеся тряпки с веревки, и у каждого вокруг рта и носа алели жуткие язвы, а у одного бедняги были изъязвлены даже веки. При скудном освещении в лишенной окон комнате трудно было что-то разглядеть толком, но Мерси показалось, что кожа мужчин желтовата, словно источник их проблем — почки или печень. Все выглядело очень знакомо — или, скорее, выглядело как логическое завершение чего-то знакомого.

— «Хрипуны»! — выдохнула она.

Миссис Гейнс странно посмотрела на нее, но вопросов пока задавать не стала.

Один мужчина застонал. Остальные трое просто лежали — то ли спали, то ли умирали.

— Это Ирвин, — тихо сказала миссис Гейнс о подавшем голос. — Его состояние самое лучшее. Вы можете даже обменяться с ним парой слов. Сознание его более ясное, чем у прочих.

— И вы приняли его? Взяли в дом вместе с ранеными ветеранами и алкоголиками? — Мерси понизила голос, надеясь, что так упрек, заключенный в вопросе, прозвучит помягче.

— Когда эти люди прибыли сюда, симптомы были не столь ярко выражены. Но состояние их ухудшилось так быстро; сначала мы даже подумали, что столкнулись с чумой, но через несколько недель стало понятно, что заболевание не заразно. — Миссис Гейнс покачала головой. — Я смогла установить только, что виной всему какой-то наркотик, распространившийся на фронте среди пехотинцев — как с северной, так и с южной стороны. Знаете, солдаты продают эту дрянь друг другу. Называют отраву «смолка», или «желтая живица», или «желтуха». Я слышала еще ряд прозвищ. «Рвотный песок», «крупка» или… хм, некоторые из этих названий не вполне приличны.

Мерси присела рядом с Ирвином. Болезнь поразила его меньше прочих, хотя видок у него был как у самой смерти. Медсестра уже видела такое раньше, эту желтизну кожи и сухую коросту на язвах. Но тут состояние было куда тяжелее всего, с чем она сталкивалась в Робертсоне. Здесь явно что-то другое, что-то более тяжелое.

Миссис Гейнс крутилась рядом, нервно потирая руки:

— Вы видели что-либо подобное прежде?

Голова Ирвина медленно перекатилась, и теперь он смотрел на девушку — смотрел, не видя. Да, он повернул голову в ее сторону, но трудно было сказать, из любопытства ли или просто бессознательно. Сморщенные веки разомкнулись, приоткрыв мутно-желтые глазные яблоки, в которых было столько же жизни, сколько в недоваренном яичном белке.

— Возможно, — ответила женщине медсестра. И обратилась к больному: — Привет, Ирвин. — Эти два слова она произнесла нервно, пристально глядя на обветренные губы и высовывающиеся из-под них крупные зубы Предупреждение об укусах занозой засело в сознании.

Возможно, воображение сыграло с Мерси злую шутку, но ей показалось, что обезображенный парень кивнул. Она приняла это за знак поощрения и продолжила:

— Ирвин, я собираюсь… собираюсь осмотреть тебя и решить, не могу ли… ммм… помочь.

Он не выказал возражений, так что медсестра поднесла лампу ближе и определила, что зрачки мужчины едва реагируют на свет; он не дрогнул и не уклонился, когда она повернула его голову, чтобы заглянуть в ухо, в котором запеклись крупные сгустки — как пыльца в цветке. Мерси ковырнула ногтем зернистую золотую корку, и та с легкостью отделилась, точно лишайник, наросший на борту лодки.

Миссис Гейнс поморщилась, но видно было, что она старается изо всех сил сдерживать отвращение. Она внимательно наблюдала за действиями Мерси, но не вмешивалась, только сказала:

— Из ушей у него течет уже несколько дней. Не думаю, что это хороший знак. В смысле, у прочих джентльменов та же проблема — и это не просто сера, убедитесь сами.

— Нет, не сера. Больше похоже на высохшее тесто. — Мерси переместила лампу, и Ирвин любезно откинул голову туда, куда медсестра ее направила. — И в носу то же самое. Господи, взгляните на эти язвы. Они, должно быть, чертовски болят.

Миссис Гейнс на секунду нахмурилась, явно недовольная выражениями девушки, но замечаний делать не стала.

— Полагаю, да. И они к тому же расковыривают ранки, отчего делается только хуже.

— Очень похоже на… — Мерси пригляделась, — солнечный ожог. Как будто волдыри нагноились, лопнули и засохли. Миссис Гейнс, полагаю, этих мужчин регулярно переворачивают и моют?

Женщина поджала губы:

— Мы платим нашим негритянкам-уборщицам дополнительные деньги, чтобы они приходили сюда и исполняли эти обязанности. Но здесь не госпиталь. Наш персонал не обучался подобным вещам и, возможно, действует не слишком умело.

Мерси отмахнулась, словно все это не имело отношения к тому, о чем она спрашивала.

— Конечно, я понимаю. Но не скажете ли вы мне, желтые крупинки появляются также и ниже пояса?

Даже в тусклом свете лампы Мерси увидела, как покраснела миссис Гейнс.

— Э, да. Да. Нижнее белье у них тоже испачкано. Я понимаю, бедняги не в состоянии справиться сами, но мне бы очень хотелось знать, как это предотвратить. Их моют ежедневно, уверяю вас, сверху… ну, донизу. Но вы видите, как оно накапливается.

Медсестра понюхала палец и уловила какой-то кисловатый, сернистый запах, с намеком на вонь грязного тела. Да. Этот запах был ей известен, и он наполнил ее отвращением.

— Ирвин, — проговорила она. — Ирвин, я сестра Мерси, и мне нужно, чтобы ты поговорил со мной.

Он захрипел и попытался посмотреть на нее слезящимися пустыми глазами.

— Сестра, — выдавил мужчина. «Сета», как пациенты в госпитале.

Она не поняла, догадался ли он сам или повторил за ней, но продолжила:

— Ирвин, ты принимал что-то, что вызвало это жуткое состояние, так?

— «Смолка», — это слово прозвучало относительно чисто. Следующее тоже. — Нужна.

— Тебе она не нужна, глупый ты человек. Тебе она не нужна, и ты ее все равно не получишь. Но я хочу, чтобы ты рассказал мне о ней. Где ты брал «смолку»?

Мужчина попытался отвернуться, но Мерси поймала его за нижнюю челюсть, предусмотрительно держа пальцы подальше от обметанного бурым налетом рта.

— Ирвин, ответь мне, — строго, как воспитательница, сказала она тем командным тоном, который усвоила, общаясь с капризными тяжелоранеными. — Где ты доставал «смолку»?

— Друг.

— Где доставал ее твой друг?

Молчание.

— Ладно. Тогда скажи: ты курил ее, как опиум, или глотал, или втягивал носом? — Насчет последнего она сомневалась, поскольку зернистая субстанция сочилась и из ушей, и вообще маловероятно, что этот наркотик принимают таким образом.

— «Смолку», — повторил он — упрямо и раздраженно.

— Какой друг давал ее тебе? Скажи хотя бы это.

Глаза Ирвина блеснули, и он выдохнул:

— Билл Сандерс.

— Билл Сандерс! — воскликнула миссис Ирвин. — Я его знаю; несколько месяцев я давала ему одеяла и продукты, и вот как он мне отплатил?

— Ирвин, — вновь постаралась завладеть вниманием хворого Мерси. — Где Билл Сандерс доставал это? Где он брал «смолку»? Из чего ее делают?

— Запад, — процедил сквозь бесцветные зубы мужчина, причем «з» у него получилось влажным и ядовитым. — На… зззападе.

Мерси повернулась к миссис Гейтс, чтобы спросить, есть ли тут кто с западных территорий. В тот краткий миг, когда взгляд ее был обращен в другую сторону, голова Ирвина оторвалась от продавленной подушки, челюсть щелкнула, как у черепахи, и зубы сдавили замешкавшиеся пальцы медсестры.

Прежде чем Мерси успела подумать, как ей среагировать, реакция последовала сама собой и незамедлительно: от резкого удара в лицо у мужчины треснули губы, а по стене потекла странного цвета кровь. Укус не удался, и теперь наркоман был без сознания, но Мерси, прижав обе руки к груди, дышала, как напуганная кошка.

 

8

Рассвет наступил ясный и немного морозный. Мерси забрала свои вещи из комнаты служителей и покинула миссию Армии спасения так быстро, насколько позволяли правила приличия, а может, и чуть быстрее; но спала она не слишком хорошо и жаждала оставить это здание далеко-далеко позади. В ее снах скалились, щелкая зубами, скелеты, которые были не прочь полакомиться чужими пальцами и от которых разило вонью смерти — той же вонью, которая исходила от зернистой субстанции, забившей нос и уши Ирвина. Ей снилось, что госпиталь полон кусачих трупов со слезящимися глазами.

Она поежилась под плащом, хотя на улице было не настолько холодно, и зашагала прочь от миссии с наивысшей скоростью, на которую способны были сейчас ее ноги.

Возможно, этот район Мемфиса и считался плохим, но то ли было слишком рано, то ли слишком поздно для оживленного дорожного движения, и девушка решила, что сейчас здесь так же безопасно, как и в большинстве других мест, а то и меньше. Возможно, миссис Гейнс, живя в Мэриленде, привыкла к другим стандартам. А вероятнее всего, подумала Мерси, оглядевшись вокруг, этой женщине просто некомфортно жить среди такого количества людей, не обладающих белой кожей.

Мерси окликнула мальчишку-газетчика, который выгружал свой товар на обочину и устанавливал рекламный щит. Паренек был шоколадно-коричневый, с белоснежными зубами и веселыми живыми глазами, которые казались даже неестественными в сравнении с зубами и глазами мужчин, умирающих на верхнем этаже дома, в квартале отсюда.

— Мальчик, — обратилась она к нему, — не подскажешь, как добраться до порта?

Он кивнул, показал, куда идти, дал несколько толковых советов и, как хороший маленький капиталист, добавил:

— А еще вы можете получить газету всего за пару федеративных пенсов.

Взгляд девушки скользнул по заголовкам, выхватывая слова: «позиции Союза», «Чаттануга», «крушение гражданского», «Дредноут». Поскольку со многим из вышеперечисленного она столкнулась сама, Мерси сказала «ладно», взяла газету и протянула мальчику пару монет. Свернув покупку трубочкой, медсестра сунула ее в сумку и двинулась, согласно инструкциям паренька, в речной район, поразивший девушку своими размерами и запутанностью.

Среди лодок, дощатых настилов, лавочек и суеты утренней торговли река виднелась едва-едва, раздробленная на синие куски и осколки. Мерси слышала рассказы о Миссисипи. А кто не слышал? Но увидеть ее собственными глазами — это совсем другое дело. В сравнении с Миссисипи любой другой водный путь казался жалким ручейком. А эта река — Мерси перешла улицу, увернувшись от пары перегруженных телег, и отсюда видно было лучше — казалась бесконечной и безбрежной. Да, безбрежной: стоя настолько близко к воде, насколько позволяли приличия, девушка не могла разглядеть другой берег за пеленой утреннего тумана.

Она поднесла руку козырьком к глазам, но, поскольку солнце поднималось за ее спиной, капюшон плаща сослужил ту же службу, когда Мерси повернулась, озирая пейзаж.

Улица пестрела вывесками лавочек торговцев хлопком, эти вывески качались взад и вперед при каждом порыве ветра с реки, на которой был построен город. Чуть дальше Мерси разглядела груды ящиков с выведенными по трафарету надписями: «КАКАО», «КОФЕ», «СУКНО». Люди спорили, торговались и препирались друг с другом, подбирая транспорт для перевозки только что доставленного товара или подыскивая рейс для переправки товара дальше.

Мерси совершенно не представляла, с чего начать, так что спросила женщину, подметающую крыльцо, куда ей идти, чтобы купить билет на пароход. Толстуха-лавочница задумалась на секунду и ответила:

— Идите вон туда, пропустите пару улиц, и вниз по берегу — прямо в порт, спросите там «Якорную цепь». Их лодки все время ходят вверх и вниз по реке, берут и груз, и пассажиров.

Последовав указаниям, Мерси двадцать минут спустя уже стояла у причала пароходов компании «Якорная цепь», понимая, что сесть на один из них ей не по средствам. Каждое судно казалось настоящим плавучим дворцом: белое, с золотой каймой, с красными лопастями гигантских колес, с отполированными до блеска трубами, сверкающими в лучах рассвета. С этого места Мерси хорошо видела транспарант с надписью: «СТАНЦИЯ РЕЧНОГО ТРАНСПОРТА РЕСПУБЛИКИ ТЕХАС», растянутый между двумя огромными колоннами, формой напоминающими насосы, которыми выкачивают богатство нации.

«Провидение» стояло сразу за насосами, низко осев в воде, загруженное бог знает чем. Возле самой высокой трубы над красно-синим гребным колесом на корме трепетал большой флаг с Одинокой Звездой. Этот пароход не был так вылизан и начищен, как суда «Якорной цепи», но выглядел надежнее — более готовым к встрече с пушкой, а не с ручкой в перчатке. Может, такое впечатление создавал нос корабля, похожий на бульдожью челюсть, а может, дело было в серой краске, покрывавшей корпус парохода, и невычурных буквах названия на его борту.

Мерси откинула капюшон, обнаружив при этом, что волосы, которые она закрутила в пучок всего час назад, совершенно растрепались. Ветер с реки был холоден и дурно пах, но все же это был воздух без примеси запаха пороха — только разве что чуть отдавал нефтяным топливом, что напомнило медсестре о механическом «ходоке» у форта Чаттануга.

Она приблизилась к причалу и в волнении остановилась, не зная, что делать дальше. Широкоплечий темнокожий мужчина в клетчатой рубахе ворочал ящики, которые не поднять и двоим, а двое белых с охапками газет в руках спорили друг с другом.

Внезапно за спиной девушки раздался голос с таким техасским акцентом, от которого и часы остановились бы:

— Эй, мэм. Могу я вам чем-то помочь?

На незнакомце был странноватый наряд: смесь серой одежды южан, яркой одежды обитателей западных ранчо плюс то, что он, видно, натянул кое-как утром спросонья. Его усы и бакенбарды были когда-то светлыми, но с годами поседели, став неотличимо схожими с метелками на кукурузном початке.

— Э… да. Думаю, да. Спасибо, сэр, — сказала медсестра. — Я Мерси Линч, и мне хотелось бы приобрести билет на этот корабль.

— Именно этот? Он несколько специфичен.

— «Провидение» мне посоветовала миссис Хендерсон, с которой я летела на дирижабле из Ричмонда. Она сказала, что капитан — ее зять и отнесется ко мне доброжелательно, если я смогу заплатить за путешествие. А я могу. В смысле — оплатить проезд.

— Эдора? На дирижабле? Шутите?

— Ее имя Эдора? — в свою очередь удивилась Мерси.

— Оно подходит ей, как перчатка — собачьей заднице, верно?

— Ну, я бы не стала говорить так…

На лице его расцвела улыбка во всю длину усов.

— Да все в порядке. Вы, в отличие от меня, не член семьи, а я не просто говорю — я это утверждаю.

Тут Мерси догадалась — да и любой сообразил бы на ее месте:

— Так, значит, вы капитан? Капитан… Простите, она называла вас просто Бенхэм, но я не смею…

— Капитан Бенхэм Сивер Грили к вашим услугам, сестра. Вы же сестра, не так ли? Я уже видел этот крест. Армия спасения, так? Или нет. — Он покачал головой. — Что-то другое. Но будь я проклят, если помню — что.

— Я сестра, да. Сестра… — она погладила нашивку на сумке, — Красного Креста. Эта организация очень популярна в Европе. Мисс Клара Бартон пытается упрочить его позиции и в Америке. — Она не добавила, что напрямую не является членом этой организации на тот случай, если это могло иметь значение.

— Но это же немного похоже на Армию спасения, так? — спросил мужчина, все еще пытаясь разобраться в ситуации.

— Наверное. В смысле, я помогу любому, кто нуждается в помощи, невзирая на униформу. Но, — быстро добавила она, — последние несколько лет я латала раны наших парней. Южан. Среди моих пациентов было и несколько техасцев.

Капитан кивнул, словно все понял или, по крайней мере, сведения не смутили его.

— И теперь вы едете в другое место латать кого-то еще? Не знаю, говорила вам Эдора или нет, но мы курсируем между Сент-Луисом и Новым Орлеаном. — «Новый Орлеан» он произнес слитно, как «Норлеан». — К концу недели мы будем на Миссури, так что если вы направляетесь к дельте, то стоит подождать обратного рейса в конце месяца.

— Нет-нет. Мне нужно на север. И на запад.

— На запад? К республиканцам?

— Нет, сэр, — ответила Мерси и рассказала капитану историю, которую излагала уже с полдюжины раз: о своем вдовстве и об отце, болеющем на северо-западе у Тихого океана. — Так что, как видите, мне нужно добраться до Сент-Луиса, а там уж я найду трансконтинентальный рейс в Такому.

Мужчина тихонько присвистнул, так что растительность на его лице всколыхнулась.

— Ну и путешествие вы затеяли, миссис Линч. Это ж еще две, а то и три тысячи миль отсюда, в зависимости от того, какой путь вы выберете и каким транспортом воспользуетесь.

— И от парохода, на борту которого я окажусь, — с ноткой надежды вставила девушка. — Капитан, уверяю вас, я знаю, что делаю. Но даже если и не знаю, я должна найти способ. Вы довезете меня до Сент-Луиса по обычной цене? У меня есть сбережения, специально на такой случай. Хотя я не знаю, берете ли вы… ну, вы принимаете конфедеративные деньги, да?

— Федеративные деньги, деньги янки, республиканские деньги — и их, и все остальное, что стоит хоть на щепоть больше чиха. Однажды со мной расплатились ожерельем из раковин, а в другой раз всучили лошадь. А еще один раз кто-то заплатил мне ящиком с книгами, которые я не читал и не прочту никогда. Так что, не сомневайтесь, я возьму ваши повстанческие монеты и с радостью приму вас на борт. Путешествие вверх по реке займет около десяти дней, если все пойдет по плану. Если нас ничто не останавливает, мы выжимаем до тридцати пяти узлов, а пройти предстоит триста миль.

— Тридцать пять узлов? — повторила Мерси, пытаясь голосом отобразить восхищение, хотя она понятия не имела, быстро это, медленно или при тридцати пяти узлах пароход вообще стоит на месте. — Это… впечатляет, — закончила она.

— Верно подмечено! Мы можем нарезать круги в воде вокруг этих лодок из «Якорной цепи», точно говорю. Хотите узнать почему?

— Жажду услышать.

— Наш корабль — не совсем пароход. Эта ласточка летает на двух видах топлива, на борту добрая тонна дизеля, чтобы подгонять ее.

— Ну, это… много.

— Да, много! Хорошая штука, кстати! Иначе вы застряли бы на реке со мной и моей разношерстной командой недели на две, а то и больше. Так что к черту бумажонки, давайте-ка я проведу вас на борт! Как это звучит?

— Звучит отлично, — ответила Мерси, радуясь тому, что достигла цели с такой легкостью после столь запутанных и суматошных первых шагов путешествия.

— Тогда прошу за мной. Я сейчас не занят, так что с удовольствием покажу вам тут все. — Он учтиво согнул локоть, предложил молодой женщине, и она взяла его под руку, хотя и не нуждаясь в поддержке, но готовая подыграть капитану в затеянном им представлении. А тот подтвердил подозрения Мерси, добавив: — Не так уж часто леди передвигаются вверх и вниз по реке. В основном мы переправляем мужчин от одной неудачи к другой: или тех, кто бежит от войны, или тех, кто спешит на войну. Иногда берем торговцев и приказчиков, присматривающих за своими товарами, порой везем индейцев и даже мексиканцев и всяких прочих. Но об этом не беспокойтесь. Никто не причинит вам вреда, это я вам обещаю. Если кто хоть чуток отступит от вежливости, сразу говорите мне. Я швырну его за борт прежде, чем он успеет хоть взвизгнуть.

— Спасибо, капитан. Благодарю за предложение, хотя надеюсь, мне не придется ловить вас на слове. Вообще-то я неплохо работала в окружении мужчин — в смысле, в Робертсоне, — покраснев, поспешно добавила она, чтобы у капитана не создалось превратное впечатление. — Я на горьком опыте научилась самостоятельно управляться с ними.

— Робертсон. Слыхал я что-то такое.

— Это большой госпиталь в Ричмонде.

— Точно, точно. Там работают на славу, верно? Туда отправляют парней, которых здорово потрепало. За главного там дама, так?

Мерси кивнула:

— Капитан Салли. Она руководит госпиталем не хуже любого мужчины, а то и лучше.

— Не сомневаюсь, — заявил капитан, ведя ее по сходням и отмахиваясь от препирающихся продавцов газет, которые хором окликнули его. — Не сейчас, ребята! Разве не видите, что рядом со мной леди? Редкий случай, так что не портите мне удовольствия!

Одолев сходни, они, сделав маленький шажок, перешли на палубу «Провидения», чуть покачивающегося на речных волнах, слабо бьющихся о днище надежно пришвартованного к причалу судна. Палуба была чистой, но ее шероховатые доски царапали подошвы дорожных туфель Мерси. Она позволила капитану, желающему показать гостье судно во всей красе, проводить себя на нижнюю палубу, потом в кают-компанию, куда коки приносили приготовленную на камбузе еду, где хранили и подавали спиртное и где стояли столики, дожидаясь тех, кому захочется перекинуться в картишки.

Затем капитан указал на узкий деревянный трап, ведущий на верхнюю палубу. Здесь по обе стороны коридора, в котором едва могли разминуться — или пройти бок о бок, как сейчас они, — двое, тянулись двери.

— Тут у нас каюты. Их всего девять, включая мою, что возле рубки. Не скажу, что, когда мы выйдем в рейс, они все будут заняты. Но если вам нужна женская компания, боюсь, у нас здесь только девчонка-негритянка, которая помогает на камбузе. Впрочем, она милашка, и, если вам что-то потребуется, можете обратиться к ней. Я предупрежу ее, что вы здесь.

— А где я могу расположиться?

Капитан подвел Мерси к левой крайней каюте.

— Как насчет этой? — Он открыл дверь и любезно придержал ее. — Соседняя останется пустой, в той, что напротив, разместится старый нефтепромышленник, он едет в Миссури считать свои деньги, потому что в Техасе уже все сосчитал. Я все твержу ему, что он мог бы позволить себе условия и получше, чем у нас, но ему хоть бы хны. Он говорит, что предпочитает плыть быстро в дерьмовой каюте, чем валандаться месяц в лодчонке для неженок, покрытой глазурью, как пирожное богатенькой старушенции.

— Не могу сказать, что осуждаю его, — пробормотала Мерси.

— А я и подавно. Но вообще-то, ему сильно под восемьдесят. Ха, если он сделает вам предложение, вполне можете принять его. — При этих словах уголки рта капитана поднялись еще выше, превратив его лицо в комическую маску. — Ладно, я понимаю, пространства у нас с гулькин нос, и на вид здесь, может, не слишком привлекательно, но мы стараемся держать все каюты в чистоте, и на борту всегда вдосталь свежей воды для умывания.

— Не преуменьшайте достоинства вашего корабля, капитан. Комната тут не меньше, чем та, в которой я жила в госпитале.

Капитан протянул новой пассажирке ключ, который снял с высовывающегося из-под жилета кольца, что висело у него на поясе.

— Вот залог вашей безопасности, мэм, и я рад был бы показать вам остальное, да смотреть-то больше особо не на что. Если хотите, можете оставить тут вещи. Потом закрывайтесь, запирайтесь, и никто вас не побеспокоит.

— Но деньги и документы… Мне же нужно заплатить вашему приказчику.

— О нем не беспокойтесь. Он тоже будет на борту, и вы сможете разобраться с этим в любой момент. Если не расплатитесь до Сент-Луиса, — он произносил это как «Сант-Лууи», — мы просто оставим вас здесь и будете отрабатывать билет на камбузе. Идемте. Я покажу вам верхнюю палубу, капитанскую рубку, трубы и все остальное, что только смогу придумать, лишь бы только оттянуть тот момент, когда старый зануда Уиппли загонит меня заниматься грузом.

В таком тоне они и болтали, гуляя по «Провидению», убивая время в ожидании подъема на борт последнего ящика и последних пассажиров. Мерси уже ознакомилась со всеми закоулками судна и встретилась с большинством членов экипажа — включая Милли, работавшую на камбузе, — и чувствовала, что может провести следующие десять дней вполне комфортно и безопасно в собственной маленькой каюте. Так что, когда сходни убрали, якоря подняли и отдали швартовы, Мерси успела преисполниться оптимизма по поводу продолжения своего путешествия. «Провидение» оседлало волны и медленно пошло против течения, а медсестра присела на одну из скамеек, тянущихся вдоль бортов на нижней палубе, и стала смотреть, как остаются позади отвесные берега Мемфиса.

 

9

Хотя Мерси и предупреждали о возможности начала морской болезни, ее, слава богу, не укачивало. Еда, право слово, была отличной, погода держалась сносная: солнечная и прохладная, хотя с реки постоянно дул ветер; и путешествие обещало быть приятным и беспроблемным.

Однако на второй день Мерси заскучала сверх всякой меры. Эта скука совсем не походила на скуку поездную. Несмотря на то что она в любой момент могла встать, побродить по палубам или праздно полежать, вытянув ноги, пребывание посреди бескрайней, мутной ленты воды отчего-то заставляло чувствовать себя угодившей в ловушку, в вагоне же она такого не испытывала. Да, здесь легче нырнуть за борт и уплыть к безопасности в случае возникновения проблем, чем выброситься из мчащегося поезда; да, пищу на здешнем камбузе готовят лучше, чем все, что она когда-либо стряпала для себя сама; да, очевидно, что этот корабль летит по реке быстрее любого другого судна из тех, что тащатся вверх по течению. Но даже когда гребные колеса усердно пенили воду и дизельный двигатель пыхтел так, что содрогался весь пароход, Мерси не могла отделаться от ощущения, что они движутся медленнее, чем должны.

Капитан говорил ей, что это шутки воды, рассказывал, что так река борется с кораблями. И Мерси заставляла себя быть терпеливой.

Когда светило солнце, девушка сидела на одной из лавок, что стояли на палубе, и смотрела на воду, на далекий берег, на другие суда, движущиеся параллельно им вверх, и вниз по реке. Громады тяжелых грузовых пароходов ползли как улитки, шлепая гребными колесами и иногда таща за собой на буксире баржи с тюками хлопка, ящиками и углем. Сновали туда-сюда легкие корабли «Якорной цепи», и на них играли оркестры, заглушая порой даже голоса рынд, заявляя так о себе и развлекая пассажиров. Время от времени их обгонял военный корабль — единственное судно, способное потягаться скоростью с «Провидением». На палубах таких судов Мерси видела мрачных моряков — впрочем, иногда и веселых. Они махали тряпками или флагами техасскому кораблю в ожидании, когда капитан потянет цепочку и поприветствует их гудком, что он неизменно и делал.

Военные корабли заставляли думать о Теннесси, и о форте Чаттануга, и об ужасной ночи близ Кливленда. А еще они напомнили Мерси о газете, которую она сунула в сумку, так что девушка достала ее и устроилась на палубе почитать, пока позволяют освещение и погода.

Пока она просматривала статьи мельком в поисках интересных заголовков, с тем чтобы потом все равно прочесть все целиком, рядом присел Фаррагат Каннингем, торговец из Техаса, перевозящий партию карибского сахара. Добрый друг капитана, он быстро стал для Мерси занимательным и разумным собеседником. Девушку необычайно интересовали все многочисленные места, в которых он побывал, заключая сделки, и в первый же вечер на борту она принялась расспрашивать его об островах. Она никогда не была на острове, и мысль о подобных клочках суши среди бурных океанских волн восхищала и очаровывала ее.

На второй день путешествия Каннингем присел рядом с девушкой на скамейку, чиркнул спичкой, поднес огонек к трубке и несколько раз быстро втянул воздух, забавно причмокивая, чтобы заставить табак разгореться.

— Ну что, какую-нибудь из этих новостей стоит прочесть? — спросил он, закусив трубку так, что она торчала изо рта под темными усами почти под прямым углом к бороде, разделенной напополам рыжей прядью.

— Некоторые да, полагаю, — отозвалась девушка. — Газета двухдневной давности, но у меня больше ничего нет.

— Никаких книг? Никаких романов, никаких поэтических сборников?

— Нет. Я не слишком много читаю. Только газеты иногда, когда руки до них доходят. Я больше узнаю из рассказов тех, кто желает мне что-то поведать.

— Разумная точка зрения, хотя жаль. Множество чудных историй сочинено и записано.

— Наверное. — Она показала мужчине статью о перемещении «Дредноута» на юг Теннесси и сказала: — Я почти видела эту штуку как-то ночью.

— «Дредноут»?

— Точно. Я летела на дирижабле из Ричмонда в Чаттанугу, и мы потерпели крушение совсем рядом с железной дорогой. Этот паровик был там, и все вокруг, казалось, боялись его до смерти.

Каннингем снова затянулся и выдохнул сладкое облачко серовато-голубого дыма.

— Да, эта машина внушает страх, причем во многих смыслах. — Мужчина приподнял шляпу и почесал лоб возле кромки волос, глядя куда-то в пространство поверх воды.

— Как это?

— С одной стороны, «Дредноут» создавался максимально мощным и опасным. Он вооружен до зубов, если можно так выразиться, или же от предохранительной решетки до сцепного крюка. Он тоже не просто паровик, а работает на двух видах топлива, как и наш корабль, — на дизеле и угле — и вырабатывает больше энергии, чем любая другая машина, о которой мне доводилось слышать. К тому же «Дредноут», хотя и тяжел, весьма быстроходен. Быстрее любого другого паровоза Союза, бронированного или нет, это чертовски точно, — тихо добавил он.

— Но не быстрее наших? — Она не стала разграничивать Конфедерацию и Республику. На борту этого корабля она уже уяснила, что разница лишь в названии.

— Нет, не быстрее наших. Но конечно, ни один наш паровоз и вполовину не столь смертоносен. Догнать «Дредноут» мы можем запросто. Но бог знает, что нам после этого с ним делать.

Мерси перевела взгляд на газетный лист, разложенный у нее на коленях.

— А с другой стороны?

— Прошу прощения?

— Вы сказали «с одной стороны». А с другой?

— А, да. Верно. С другой стороны, этот паровик пугает, потому что он — инструмент войны. Он создавался именно для того, чтобы внушать людям страх. Вы сказали, что были там, в Теннесси. — Каннингем кивнул на газету. — Вы хорошо его разглядели?

— Нет, сэр, не слишком. Я только слышала гудок, там, на поле боя. Мне говорили, он привез на позиции механического ходока.

— Полагаю, так и было. Эти машины весят столько, что иного способа переправить их из одного места в другое нет. Даже наши ходоки, работающие на нефти, полностью заправленные, не прошагают больше часа или двух. А у янки их вообще движет пар. Они раскаляются как сам дьявол — не поймите меня неправильно, — но никто не способен управлять ими больше получаса. Но, значит, самого «Дредноута» вы не видели?

— Нет, сэр. А вы?

Он кивнул:

— Однажды в Чикаго, по пути в Канаду за партией шкурок. Я видел его в паровозном депо, и, наверное, не стоит упоминать, что второй раз встретиться с ним мне не хотелось бы. Это дьявол, а не машина. На нем такая броня, что кажется, он надел маску; к тому же «Дредноут» оснастили таким количеством разнокалиберных пушек, что удивительно, как эта чертова штука вообще катится; но она катится. Если вы находились неподалеку от «Дредноута» и так и не увидели его, а тем более не столкнулись с ним нос к носу, считайте, что вам крупно повезло. Даже несмотря на крушение дирижабля, — счел нужным добавить мужчина.

Несколько секунд он молча посасывал трубку. Мерси тоже молчала; потом Каннингем вынул трубку изо рта и ткнул ею в нижний правый угол страницы:

— Ну-ка, о чем тут говорится? Можете мне сказать?

— Что-то насчет Мексики и ее императора, который задумал недоброе.

Фаррагат Каннингем фыркнул:

— Ну, это-то ясно как день. Можете прочитать мне строчку — другую? Я оставил очки в каюте, а без них почти ничего не вижу.

— «Император Максимилиан Третий обвиняет техасцев, рейнджеров и поселенцев, в таинственном исчезновении Мексиканского гуманистического легиона».

— Могу поспорить, что обвиняет, — усмехнулся техасец.

Мерси продолжила:

— «Император настаивает на том, что эти войска являлись просто миротворческими силами, посланными на север, чтобы помочь переселению исконных мексиканцев на бесспорно мексиканские территории…»

— Пусть уходят. Пусть убираются все, они нам не нужны.

— «Техасцы оспаривают данное заявление и утверждают, что военные собирались осуществить акт вторжения».

— Более или менее. Клянусь, так и было. Зачем иначе посылать войска к Рио-Гранде — им-то уж чертовски хорошо известно, где их границы, это ведь согласовано с их же собственными людьми много лет назад.

Мерси оторвала взгляд от газеты:

— Честно признаюсь, я в замешательстве. Что же получается, что мексиканцы — в северном Техасе?

Ее сосед по скамье беспокойно заерзал, словно тема раздражала его, и снова сунул в рот трубку.

— Ох, вы же знаете, как оно бывает. Они проиграли войну и теперь наши с потрохами. Но им хочется поторговаться с нами из-за северо-западных границ.

— Но ведь это все… неопределенно.

— Может, и так, но не во многом. Проблема в том, что даже если мы со стариной Максом приходим к соглашению о том, где располагаются северо-западные границы, люди, живущие там, могут с нами не согласиться. Я не собираюсь вам лгать — это центр забытой богом глуши, а поселенцы, колонисты и им подобные пребывают в полной уверенности, что они граждане Мексики. Но когда перечерчивали границы… — Он запнулся и уточнил: — Когда перечерчивали границы в последний раз, кое-кого из тамошних жителей весьма разозлило предложение платить налоги Республике, в то время как они полагали себя мексиканцами.

— Значит, Мексика помогала им… вернуться в Мексику? Хотя они уже и жили в Мексике, как они считали? — спросила девушка.

— Что-то вроде того. Но времена меняются, и меняются карты, а люди либо плывут по течению, либо оказываются в заднице, на что мне, впрочем, наплевать.

Мерси опустила взгляд и выпалила так быстро, как только смогла:

— Тогда отчего техасцы возмутились, если войска прибыли только для того, чтобы перевести своих людей на нужную сторону границы?

Каннингем подался вперед и взмахнул трубкой, будто школьный учитель указкой или какой-нибудь папаша, разъясняющий политические взгляды семьи своему чаду, задающему слишком много вопросов.

— Видите ли, если бы они делали только это, было бы замечательно. Но если бы их желанием было лишь вернуть своих сограждан, они не послали бы пятьсот вооруженных солдат в форме, прущих напролом по территории племени онейда. Они могли бы послать кого-то из миссионеров, к примеру, — они ведь, кажется, католики — или обратились бы к Красному Кресту. Несколько человек, помогающих переселить переселенцев, — это хорошо, но посылать контингент целого форта и ожидать, что все поверят, что у них на уме только свое благое дело, по меньшей мере глупо.

Мерси кивнула, хотя многого не поняла. Она только спросила:

— Так что же произошло с войсками? Пятьсот человек не могут просто растаять в воздухе.

Мужчина снова откинулся на спинку скамьи и снова принялся рисовать в воздухе какие-то фигуры своей трубкой, уже потухшей и холодной.

— Не знаю, было их там пять сотен или нет. Но думаю, где-то так. И не представляю, что с ними случилось. Тут возможно что угодно. Эта война на севере и западе, стрельба… может, вылазка индейцев, или холера, или ураган… а может, они наскочили на город, достаточно большой, чтобы дать отпор военному отряду, топающему по их территории. Я не утверждаю, что они столкнулись с местными, но говорю, что это могло произойти, и я совершенно не удивился бы, коли так. — Он снова сунул конец трубки в рот, прикусил мундштук, но не затянулся. — И винить тут, кроме них, некого.

— Уверена, вы правы, — сказала Мерси, хотя на самом деле так не считала. Но ей не хотелось показаться грубой; кроме того, она многого не знала о Техасе — а еще больше не знала о Мексике, так что прикусила язык, чтобы не опростоволоситься.

— Высмотрели еще что-нибудь интересное в газете? — осведомился Каннингем, потянувшись к трубке и закинув ногу на ногу, чтобы выбить пепел. Для этого он постучал трубкой о подошву.

— В основном тут всякая ерунда о войне.

— Неудивительно. Говорится там что-нибудь о том, что думали янки, прорываясь к Нэшвиллу? У них должна была быть веская причина для такого броска. Они навели шороху, притащив свой паровик и своего ходока. Но опять-таки, — призадумался он, — причины могло и не быть. Может, война просто сходит на нет, а эти последние метания взад и вперед — ее предсмертные конвульсии. Да, похоже, дело к концу.

— Нет, тут не объясняется, почему они так сделали; просто говорится, что сделали. — Она снова сложила газету, скатала ее в трубочку и протянула техасцу. — Хотите? Я уже все прочла, от корки до корки, и мне она ни к чему.

— Спасибо, мэм, но, пожалуй, откажусь. Тут, похоже, либо дурные, либо бесполезные для меня новости. Я все равно пропустил бы их.

— Хорошо. Тогда я оставлю ее в игровой комнате на одном из столов для покера. — Мерси встала, и Каннингем поднялся вместе с ней, вежливо коснувшись шляпы.

Потом он опять сел и принялся заново набивать трубку. Раскурив ее, он откинулся назад и стал наблюдать за рекой, лодками, всплесками рыбы, появляющимися иногда спинками черепах и за несомым течением плавником, исчезающим за кормой «Провидения».

 

10

Начался и закончился ужин в сотый уже, кажется, раз, и завершился очередной день. «Провидение» все так же шло вверх по течению. Иногда корабль причаливал к малым и большим пристаням между крупными городами, вставал под погрузку и разгрузку, прощался с одним-двумя пассажирами и приветствовал на борту новых. В Фесте на судно сел еще один техасец — словно для поддержания равновесия. Медсестра начала думать, что их не меньше, чем темнокожих, так как с техасцами она сталкивалась буквально повсюду.

Нового пассажира звали Горацио Корман, он был вежлив, но не назойлив, предпочитая одиночество чьей-либо компании. Возраста он был неопределенного (Мерси предполагала, что ему лет тридцать пять — сорок, но по некоторым лицам трудно судить, а его лицо было как раз из таких), среднего роста и телосложения, с необычайно зелеными глазами и темными волосами, разделенными тонкой полоской седины. Еще он являлся обладателем удивительно пушистых усов, чистых и ухоженных, но не чрезмерно, каждая половинка которых размером превосходила воробья. Мерси решила, что он точь-в-точь похож на техасца с виденной ею когда-то рекламы жевательного табака — словно он был неким образцом человеческой породы, о котором девушка слышала, но с которым лично никогда не сталкивалась.

Он поднялся на борт с двумя большими чемоданами, казавшимися весьма тяжелыми даже для человека с длинными, как у обезьяны — и у него, — руками; а еще Мерси заметила пару огромных пистолетов, которые он, не скрываясь, носил на поясе. Они были на треть больше унаследованных ею шестизарядных револьверов и висели у бедер, как якоря. Из жилетного кармана мужчины торчала, поблескивая, длинная и тонкая подзорная труба.

Капитан Грили увидел, что Мерси наблюдает за тем, как новый техасец поднимается на борт и ищет каюту, и сказал:

— Этот Горацио, он действительно нечто, поговаривают.

— Как это?

Капитан пожал плечами и понизил свой громовой голос ровно настолько, чтобы заставить всех на палубе напряженно прислушаться:

— Он, чтоб вы знали, рейнджер Республики.

— Это какой-то блюститель закона, верно?

— Точно. — Капитан кивнул. — Я знаю Рацио уже лет десять и рад, что он у нас на борту. Не то чтобы нас сильно штормило, это нет. Мы бежим как по маслу, так, миссис Линч?

— Да, сэр, — подтвердила Мерси.

— Но иногда путешествия проходят не так уж спокойно; и пассажиры порой совсем не спокойны. Не хотел я вам говорить, но, думаю, женщина на борту производит на некоторых парней этакий… облагораживающий эффект.

— А может, дело не во мне, а в тихой, наводящей скуку реке? — поинтересовалась Мерси.

— Вот уж и нет! Клянусь: без вас тут было бы больше пьянства, больше суеты, больше картежных игр… а следовательно, и больше драк, это уж как пить дать. Знаю, на следующей остановке вам сходить, и почти сержусь на вас за это. Шучу-шучу. Но надеюсь, Горацио так быстро нас не покинет. Он избавляет меня от неприятностей. Не хочу оказаться в кутузке за то, что швырну кого-нибудь за борт, — заслуживает он того или нет. Лучше уж я предоставлю это дело рейнджеру.

Вечером подали отличный ужин, а весь следующий день плавание столь же мало изобиловало событиями, как и всю предыдущую неделю. Когда «Провидение» подошло к Сент-Луису, штат Миссури, Мерси уже изнемогала от желания высадиться и сделать следующий шаг в своем путешествии. Швартовка заняла половину утра, так что к тому времени, как корабль готов был расстаться с пассажиркой, та решила задержаться и в последний раз пообедать на борту, ибо кто знает, когда еще ей представится возможность вкусно и полноценно поесть?

Но в конце концов она попрощалась с капитаном, и с Фаррагатом Каннингемом, и с рейнджером Корманом, ответившим девушке холодно, но вежливо. И шагнула на пирс, опершись на протянутую руку носильщика, который, после того как помог пассажирке, тут же оккупировал сходни, выгружая с корабля и грузя на корабль то, что было привезено, и то, что отправлялось на судне дальше.

Мерси огибала портовых рабочих, грузчиков, матросов, торговцев и снующих и толпящихся у каждого лотка пассажиров, пока не покинула торговую зону порта и не оказалась на деревянном тротуаре обычной улицы, где ей пришлось уклоняться от лошадей, карет и телег.

Относительно спокойное местечко нашлось на углу, отчего-то не охваченном водоворотом всеобщего движения. Здесь девушка вытащила из кармана клочок бумаги и принялась изучать его, пытаясь разобраться в указаниях капитана Грили. Торговец рыбой, заметивший ее старания определиться с направлением, предложил свои услуги, и его инструкции на три улицы приблизили Мерси к Маркет-стрит, однако остались еще две улицы. Медсестра остановила какого-то солдатика в сером, и он показал ей, куда идти дальше, пообещав, что сестричка выйдет именно туда, куда ей нужно.

Солдат не ошибся. Довольно скоро Мерси выбралась прямо на Маркет-стрит, осмотрелась, сверилась с номерами домов, дошла до угла и на самом деле увидела новехонькое здание вокзала с красными остроконечными башенками на крыше, будто протыкающими небосвод. Чем ближе подходила Мерси, тем больше впечатлял ее этот светлый дворец. Может, вокзал Мемфиса и был красивее, но здание в Сент-Луисе отчего-то казалось более грандиозным, а может, просто более причудливым. Ему, возможно, недоставало изысканности и лоска, но своими классическими линиями это сооружение походило на средневековый замок.

На одном конце платформы клубилась толпа, которую Мерси проигнорировала, решив лучше поискать контору начальника станции. Следуя указателям, она отыскала нужный кабинет и тихонько постучала в распахнутую дверь. Мужчина, сидевший за столом, посмотрел на нее из-под зеленого козырька.

— Могу я чем-то помочь? — осведомился он.

— Надеюсь, что да, мистер… — проговорила Мерси и бросила взгляд на табличку на двери. — Фут.

— Проходите, пожалуйста. Садитесь. — Он указал на один из вращающихся деревянных стульев, стоящих перед столом. — Только подождите секунду, если не возражаете.

Мерси присела под шелест собственной юбки и обвела взглядом кабинет, загроможденный всевозможными техническими новинками, включая печатную машинку, сияющий телеграфный аппарат, а также кнопки и рычаги, перемещающие и меняющие знаки на путях, сообщающие поездам, куда и с какой скоростью двигаться. Знаки свисали даже с потолка, очевидно, они здесь хранились. «К КРАЮ ПЛАТФОРМЫ НЕ ПОДХОДИТЬ», — гласил один, «ПАССАЖИРЫ, ПРИ ПОСАДКЕ ДЕРЖИТЕСЬ ПРАВОЙ СТОРОНЫ», — советовал другой. Еще один, прикрепленный у самой двери таким образом, чтобы было понятно, что висит он не просто так, а требует прочтения, сообщал о местонахождении конторы Западного Союза в соседней комнате, причем текст для наглядности сопровождался стрелкой.

Армистад Фут тем временем закончил писать и потянулся к телеграфному ключу — новомодной штучке, качающейся в горизонтальной плоскости, а не вверх и вниз, и отстучал серию тире и точек с такой ошеломляющей быстротой, что Мерси усомнилась, что кто-либо, все равно где, разберет хоть что-нибудь. Завершив передачу, начальник станции отодвинул устройство и подался вперед, уперев в стол локти.

— Так что же я могу для вас сделать?

— Я миссис Линч. Не хотелось нарушать ваш покой, но я собираюсь совершить по-настоящему долгое путешествие и решила, что вы можете подсказать мне наилучший путь на запад.

— И как далеко на запад вы намерены отправиться, миссис Линч? — поинтересовался кареглазый жилистый коротышка в отлично сшитой полосатой рубахе с черной повязкой на правом рукаве.

Говоря, он улыбался, не холодно, нет, но профессиональной улыбкой человека, целыми днями отвечающего на глупые вопросы тех, кого он с радостью вышвырнул бы из своего кабинета пинком под зад. Мерси узнала эту улыбку. Точно так же она порой улыбалась своим пациентам в Робертсоновском госпитале.

Она выпрямила спину, сев как можно ровнее, и заговорила, кивнув для значительности:

— До самого конца, мистер Фут. До самого конца, до Такомы.

— Милостивый Боже! — воскликнул начальник станции. — Надеюсь, вы простите меня, миссис Линч, но вы же не собираетесь проделать весь этот путь в одиночестве, не так ли? Могу ли я осведомиться о вашем муже?

— Мой муж погиб, мистер Фут, и я действительно собираюсь проделать весь этот путь в одиночестве, поскольку иных вариантов у меня нет. Зато есть деньги, — добавила она, похлопав по сумке. — Серые и синие, поскольку штат тут приграничный и все такое; а еще немного золота, потому что я не знаю, что принимают за Миссури. Немного, но, думаю, до Такомы хватит, а именно туда мне и надо.

Мужчина беспокойно заерзал, отталкиваясь от пола пятками и вращая свой стул вправо-влево, вправо-влево — не шевеля при этом верхней половиной тела. Затем спросил, медленно, словно вопрос был деликатный:

— Смею ли я предположить, миссис Линч, — судя по вашему акценту и манере держаться — вы южанка?

— Не понимаю, какое это имеет отношение к делу. Путь на запад — это совсем не то, что путь на север или юг, не так ли? Но я из Вирджинии, если вам это действительно интересно, — сказала Мерси, сдерживая раздражение.

— Вирджиния. — Мистер Фут будто покатал слово во рту, примеряя все, что слышал об этом месте, на сидящую перед ним женщину. — Прекрасный серый штат. Гм… У нас есть поезд, который вот-вот отойдет — сегодня днем, если точнее, — к западным территориям, пункт назначения Такома.

Мерси расцвела:

— Но это же чудесно! Да, сэр. Именно это я и ищу.

— Но по пути будет много остановок, — предостерег начальник станции так, словно преподносил великий сюрприз. — И атмосфера может создаться… — он заколебался, подбирая слово, — несимпатичная.

— И что это означает?

— Тут у нас полно противоречий. Поезд, направляющийся на запад, — поезд Союза, большинство пассажиров и команда вроде как союзники, единомышленники, хотя вы можете быть абсолютно уверены, что это гражданский транспорт, никоим образом не связанный с войной. Не вполне.

— То есть? Что из двух? Никоим образом или не вполне?

Коротышка всплеснул руками и попытался объяснить:

— В одном из последних вагонов состава везут домой тела погибших солдат, тех, кто родом из Миссури, Канзаса, Небраски, Вайоминга и так далее. Насколько мне известно и насколько я могу сказать, это их единственная официальная задача, и они берут пассажиров по ходу следования — для удобства и оправдания расходов, конечно. — Он пожал плечами. — Деньги есть деньги, и их ничем не хуже наших. Достаточно сказать, что этот особый вагон — вагон-холодильник, полный ценного груза — убитых бойцов. Смею предположить, что там содержатся тела одного-двух героев войны, а может, даже генерала Макдауэлла, чья вдова и семья вынуждены были перебраться в Калифорнию. Впрочем, гробы запечатаны и не подписаны, на них только серийный номер, так что, боюсь, мои подозрения нечем ни подтвердить, ни опровергнуть. — Несмотря на мрачность сообщения, мистер Фут широко улыбнулся, видимо радуясь, что смог поделиться секретом.

— Значит, по вашим словам, самый быстрый, самый простой — и вы не добавили «самый дешевый», но, полагаю, вы не стали бы предлагать такой вариант, если бы он был недоступен мне по средствам, — способ попасть на запад — это преклонить голову и сесть в поезд Союза?

— Ну, в общем и целом — да. Этот поезд, безусловно, довезет вас до цели. Возможно, быстрее и безопаснее, чем какой-либо другой, направляющийся в ту сторону в этом месяце, если говорить откровенно.

— А почему? — спросила Мерси.

Мужчина снова замешкался, но лишь на секунду.

— В поезде есть военные. Сам паровоз армейской модели, и только пассажирские вагоны — гражданские. — В голосе начальника вдруг прорезался оптимизм. — А это означает, что у вас решительно не должно возникнуть проблем с индейцами и уж тем более с пиратами и бандитами, терроризирующими поезда в наши дни. Путешествие будет вполне безопасным. — Он умолк, потом заговорил снова: — В любом случае что из того, если кто-нибудь и прознает, что вы из Вирджинии? Это гражданский поезд, и у него мирная миссия.

Мерси не понимала, кого он пытается убедить.

— Не стоит так меня уговаривать мистер Фут. Моя поездка также совершенно не имеет отношения к войне. Так что я покупаю билет, — твердо сказала она. — Пока что удача не изменяла мне.

— Как пожелаете, миссис Линч. — Начальник станции поднялся.

Он проделал все необходимые действия и, когда девушка протянула ему почти все оставшиеся у нее деньги, передал ей набитый бумагами конверт, в котором были и пропуск на посадку, и план маршрута поезда.

— Состав подан на тринадцатый путь. — Мужчина показал, где это.

— Это там, где толпится народ?

— Да. А теперь — доброго дня, миссис Линч, — и мирного путешествия.

— Спасибо, мистер Фут.

Она посмотрела в Окно на тринадцатую платформу.

Впрочем, смотреть там было особо не на что, кроме густой массы людей, поскольку колонны между ней и паровозом загораживали весь вид. Однако, даже несмотря на преграды, Мерси удалось разглядеть, что паровоз большой и темный, и вдруг в голове ее тренькнуло колокольчиком тревожное предупреждение. Она вдруг поняла… вне всякой логики, вопреки здравому смыслу, отвергающему такие совпадения… она поняла, что как только подойдет ближе, то узнает машину — по репутации, если не по внешнему виду.

Она точно лунатик зашагала сквозь толпу, подойдя к самому краю платформы, туда, где люди двигались быстрее и где их было меньше. Влившись в этот мелководный ручеек, она на всякий случай переместила сумку, плотнее прижав ее к животу.

Вооруженные мужчины в голубых мундирах держались ближе к паровозу, — наверное, это место им казалось самым безопасным здесь, в не определившемся с приверженностями штате.

Сначала между поддерживающими над платформой навес балками выросла паровозная труба. Обычная труба грузового паровоза, черная и матовая, как траурное одеяние. Фонарь — показавшийся, когда Мерси подошла ближе, — тоже был простым фонарем, округлым и чуть удлиненным, обтянутым жесткой проволочной сеткой, чтобы защитить стекло.

Но тут два человека перед медсестрой расступились, и она увидела кабину машиниста и предохранительную решетку — и поняла, что это все-таки не обычный паровоз из тех, что можно встретить в любом депо любой страны. Две чертовски длинные и острые алые решетки сходились краями посредине, образуя треугольник — нечто вроде лезвия огромного ножа, предназначенного для того, чтобы резать все на своем пути, а также выполнять иные чудовищные задачи, о чем свидетельствовали ряды мелкокалиберных пушек, которыми щерилась кабина машиниста. Даже ограждение, защищающее передние колеса, было снабжено низко посаженными над рельсами лопатками — видимо, на тот случай, если на путь кинут что-то маленькое и смертоносное и машинист этого не заметит. Орудия угнездились по всему паровозу до самой ходовой части; им сопутствовала хитроумная система перезарядки, подающая боеприпасы пулеметным устройствам. А когда Мерси подошла еще ближе, протиснувшись сквозь толпу, она заметила, что котел оберегают даже не два, а три слоя брони, усеянной рядами болтов и заклепок.

Гидравлический кран нависал прямо над паровозом. Солдаты оттесняли зевак: машинистам и железнодорожникам требовалось пространство для работы; вскоре кто-то повернул вентили, выпуская тугую струю. Паровоз жадно глотал воду, готовясь к дальнему путешествию, она текла по трубам в еще не остывшие баки; железо потрескивало и постанывало.

Гигантская машина была вдвое больше обычного паровоза — не в ширину, но в длину, к тому же выше и во всех смыслах значительнее.

Человек рядом с Мерси — какой-то случайный зевака, один из напирающей толпы — повернулся к ней и сказал, точно старой знакомой:

— Господи, он чудовищен! Едва влез под навес!

А позади раздался другой голос, чем-то знакомый, с сильным акцентом.

— Но влез же, — весьма выразительно подчеркнул говоривший. Медсестра обернулась и увидела того самого последнего техасца с «Провидения» — рейнджера Горацио Кормана. — Могу поклясться, они позаботились об этом, — добавил он и с кивком коснулся широкополой шляпы. — Миссис Линч.

— Здравствуйте, — ответила она и подвинулась, дав мужчине возможность шагнуть ближе к путям — и к ней. Теперь они смотрели вместе, не в силах оторвать взгляда от машины.

На боку паровоза Мерси увидела несколько букв названия, хотя и едва разобрала этот серебряный остроконечный шрифт с зарубками, великолепно сочетающийся с серебряной каймой высокой паровозной трубы.

Рейнджер произнес зловещее слово первым:

— «Дредноут». Боже всемогущий, я надеялся, что никогда его не увижу. Но вот я здесь. — Он фыркнул и посмотрел сверху вниз на Мерси, на ее руки, сжимающие конверт со всеми важными документами и билетами. Потом снова перевел взгляд на паровоз. — Я здесь и собираюсь ехать туда, куда эта махина потащит поезд. Вы тоже, мэм?

— Я тоже, — кивнула она.

— Нервничаете?

— Нет, — солгала Мерси.

— Я тоже. — Рейнджер, вероятно, не лгал. Не похоже было, что он нервничает. Скорее, он выглядел как человек, которому куда-то нужно и которому все равно, как туда добраться, — лишь бы добраться. Два своих слишком больших кожаных чемодана он так и не опустил на землю, а держал на весу, по одному в каждой руке; а пистолеты, должно быть, при ходьбе терлись о предплечья, но мужчина все равно носил их — носил так же небрежно, как иная леди носит брошь.

— А далеко вы едете? — спросила Мерси.

Рейнджер бросил на девушку быстрый взгляд, словно вопрос удивил, а то и встревожил его.

— Простите?

— Далеко едете? — повторила она. — Поезд идет до самой Такомы. Но говорят, то и дело останавливается и тут и там.

— А, — кивнул он, и железный гигант снова притянул взгляд мужчины. — В Юту. Но я, возможно, выйду раньше. Пока не ясно, — неопределенно ответил мистер Корман. И вдруг повернулся и наклонился к Мерси, резко опустив один из чемоданов, чтобы схватить девушку за руку. — Миссис Линч, — выдохнул он, обдав горячим воздухом ее кожу.

— Мистер Корман!

— Пожалуйста, — мягко проговорил он. — Могу поспорить, старина Грили поведал вам об особенностях моей работы. — Он посмотрел налево, направо и продолжил, едва не прижимаясь губами к ее уху: усы мужчины защекотали Мерси скулу. — И я буду благодарен, если вы станете держать эту информацию при себе. Мне, как техасцу, и так грозят неприятности на поезде Союза, и необязательно им знать остальное.

Мерси чуть отстранилась; она все поняла.

— Конечно, — сказала она и не стала отступать дальше. — Я — молчок.

Толпа, повинуясь каким-то распоряжениям, переместилась ближе к вагонам. Горацио Корман сунул второй чемодан под мышку и предложил свободную руку Мерси:

— Вы составите мне компанию, миссис Линч? Мы двое чем-то сродни… или, по крайней мере, мы люди схожих взглядов.

— Что ж, я не против, — ответила Мерси, хотя он уже вел ее, преодолевая течение людей, размахивающих сумками и готовящих билеты, вместо того чтобы просто смотреть под ноги.

Рейнджер поправил пыльник, прикрыв полой плаща пистолеты, и половчее перехватил чемодан. Потом взял у Мерси конверт с ее билетами и документами — так же нагло, как схватил ее за руку. Вместе они добрались до входа во второй вагон, за которым присматривал мужчина в отглаженной форме небесно-голубого цвета, указывающей на то, что он чиновник Союза. Но этот чиновник был вооружен; он внимательно разглядывал всех приближающихся пассажиров.

По другую сторону ведущей в вагон лесенки стоял проводник с протянутой наготове рукой в перчатке.

Горацио Корман передал проводнику билеты — и свой, и Мерси. После проверки он сунул проштампованные бумаги обратно в конверт, а конверт вернул медсестре. Затем, подхватив багаж, проследовал внутрь вагона.

Мерси шагнула за ним, с некоторой тревогой осознавая свою сопричастность. Впрочем, ее несколько успокаивало поведение рейнджера касательно ее самой: он не хотел беседовать с ней; он хотел, чтобы она сопровождала его, точно так же как хотел поправить плащ, чтобы спрятать оружие. Он выбрал ее как разумную респектабельную женщину равного с ним социального положения, чтобы избежать скрупулезного досмотра при посадке в поезд; а поскольку она была южанкой, он решил, что ей можно доверять хотя бы в том смысле, что она не станет слишком широко разевать свой рот.

Будь проклят этот парень — ведь он прав!

Она встала у входа в пассажирский вагон, преградив путь остальным, посмотрела на платформу, на собравшихся людей — и внутрь поезда. Горацио Корман почти исчез из виду, он был уже в конце следующего вагона, куда, очевидно, решил отправиться без нее.

Гудок жуткого паровоза размером с небольшой бочонок захрипел, сдавленный натянутой цепью, потом набрал воздуха и взревел так, что его, верно, было слышно на милю вокруг. Он выл на всю станцию, точно выкрикивал угрозу или бросал кому-то вызов, он надрывался долгих пятнадцать секунд, которые показались всем пятнадцатью годами.

Даже после того как гудок умолк, его рев звенел у Мерси в ушах, громкий, как гонг.

И на фоне этого гула проводник в чистых белых перчатках крикнул по сравнению с паровозом почти неслышно, но на самом деле, наверное, довольно громко:

— По вагонам!

 

11

Место Мерси было в четвертом пассажирском вагоне. Чтобы легче определиться, следует сказать, в каком порядке формировался состав: сначала великий и ужасный паровик, затем топливный вагон, затем второй вагон — вероятно, с дизельной установкой или какими-нибудь боеприпасами, третий, о назначении которого Мерси пока не догадывалась, и семь пассажирских вагонов (два пульмановских спальных вагона первого класса впереди, остальные, для разношерстной публики, — за ними), потом служебный вагон с кухней, рестораном и продовольственными припасами, и наконец, дополнительный служебный вагон, который на самом деле являлся отнюдь не служебным вагоном, а вагоном-холодильником с останками погибших воинов Союза. Вход в этот вагон был строго воспрещен всем до единого, о чем недвусмысленно предупреждали огромные засовы с замками размером с хороший кулак, наложенные на переднюю и заднюю двери вагона, а также закрашенные окна, чтобы никто не мог даже одним глазком заглянуть внутрь.

Но Мерси ничего этого не видела в своем купе четвертого спального вагона — открытой коробчонке с окном-стеной и двумя мягкими лавками друг напротив друга. На каждую такую скамью могли бы усесться три женщины в нарядах для путешествия или четверо мужчин в деловых костюмах, но сейчас в купе было пусто, и медсестра с чистой совестью могла занять всю лавку целиком.

Пятнадцать нервных минут она провела, сортируя желтые билеты и всякие сопроводительные документы, включая письмо о смерти мужа из армии Союза и удостоверение Робертсоновского госпиталя, в котором о ней говорилось столько всего — и вымышленного, и истинного, что Мерси в очередной раз поблагодарила Небеса за то, что держала эти бумаги в личной сумке, а не сунула их в давно потерянный чемодан.

Рейнджер Горацио Корман как сквозь землю провалился, но, когда посадка закончилась, скамью напротив Мерси заняли две женщины. После обмена вежливыми кивками медсестра внимательнее присмотрелась к ним. Она понятия не имела, долго ли им придется пялиться друг на друга и впишется ли она в их компанию. Последнее вызывало у нее сильные сомнения.

Одна из женщин была весьма пожилой, невысокого роста, с уже начавшей горбиться в силу возраста спиной, несмотря на жесткий корсет, всячески старающийся этому воспрепятствовать. Седые волосы собраны в простую, но надежную прическу, а водянистые глаза за стеклами очков в проволочной оправе, казалось, должны замечать все на свете. Она была в черных перчатках, плохо сочетающихся с бледно-голубым платьем, и в маленькой черной шляпке, отлично подходящей к перчаткам. Дама представилась как Норин Баттерфилд, с недавних пор — вдова, а спутницу назвала своей племянницей, мисс Теодорой Клэй.

Мисс Теодора Клэй казалась выше своей тетушки на целую голову и все звала родственницу прогуляться в туалетную комнату — но не раньше, конечно, чем поезд двинется в путь. Кроме того, умывальня была занята усталым на вид мужчиной с двумя маленькими детьми, которые влетели внутрь и заперлись там минут десять назад. Слышно было, как отец просит мальчиков то заканчивать, то мыть руки, то мыть лица, то пристегнуть помочи.

Мерси чувствовала себя не слишком уютно, но очень хотела, чтобы путешествие уже началось. Она не могла не заметить, сколько вооруженных людей в форме в поезде… и это при том, что поездка была «абсолютно мирной», как ее страстно уверяли. Миссис Баттерфилд заметила, что Мерси наблюдает за военными, и сказала неожиданно сердечным тоном:

— Какое облегчение, что они едут с нами, не правда ли?

— Облегчение? О, полагаю, да, — пробормотала Мерси ни к чему не обязывающие слова.

— Мы, как-никак, поедем по индейской территории.

— Да, верно, — подтвердила Мерси, хотя даже приблизительно не представляла, где начинается, а где заканчивается индейская территория, — вероятно, где-то на западе.

— Я просто любуюсь ими, мальчиками в синем, с этими их ружьями. С ними я чувствую себя так уверено, — сказала женщина с твердостью человека, слышавшего об опасности, но искренне убежденного, что ему лично ничто не грозит. Она напомнила Мерси Денниса и Ларсена, студентов из дирижабля, потерпевшего крушение в Теннеси. — И многие из них так молоды и не женаты. — Она покосилась на читающую газету племянницу.

Мисс Клэй не прервала своего увлекательного занятия.

— Несомненно, тетя, — только и сказала она.

— А вы, дорогая? — Старушка снова переключила внимание на Мерси, которая была без перчаток, и обручальное кольцо таким образом оказалось на виду. — Где ваш супруг?

— Он умер, — ответила медсестра, изо всех сил стараясь смягчить свой акцент, чтобы он не выдал ее. Но пока в ходе беседы вопрос о ее происхождении вроде бы не возник, и девушка надеялась на лучшее.

— На войне? — спросила миссис Баттерфилд.

Мерси кивнула:

— На войне.

Старуха покачала головой:

— Иногда я думаю, а останутся ли у нас вообще мужчины, после всех этих сражений. Я тревожусь за племянницу.

Племянница, за которую так тревожилась тетушка, перевернула газетную станицу со словами:

— Думаю, кто-то да останется.

Но далее не последовало ни возражений, ни поощрений к развитию темы.

Мерси ничего не знала об этих женщинах, не знала и не спрашивала, но не прошло и часа, как ей стало известно, что они из Огайо, едут на запад, чтобы разобраться с каким-то имуществом, оставленным мистером Баттерфилдом, завещавшим им шахту. Однако в подробности никто не вдавался, а после смерти мистера Баттерфилда прошло уже, вероятно, какое-то время, поскольку миссис Баттерфилд сочла возможным облачиться в блекло-голубое. Мисс Клэй была когда-то помолвлена с весьма достойным майором Союза, но, увы, он погиб на поле боя за месяц до назначенного дня свадьбы.

Вся эта информация исходила от миссис Баттерфилд, мисс Клэй лишь изредка вставляла в разговор краткие комментарии. Она, похоже, предпочитала погрузиться в свои газеты и книги, хотя путешествие еще и не началось.

Мерси решила, что девушка избрала такой способ, чтобы игнорировать свою тетушку, при которой, очевидно, исполняла обязанности помощницы и компаньонки. Так что миссис Баттерфилд была более чем счастлива найти в Мерси внимательную слушательницу, которая не мешала излияниям старушки, хотя и понимала, что со временем это может стать весьма утомительным.

Вскоре по вагону прошел кондуктор, проверяя билеты и, как решила Мерси, проводя учет лиц, состоящих у него на попечении. Это был мужчина в возрасте, старше мисс Клэй, но моложе миссис Баттерфилд, с выправкой человека, служившего некогда в армии, однако одну его ногу по всей длине охватывала стальная шина. Этот ортопедический аппарат помогал ему стоять и тихо лязгал при переходе мужчины из купе в купе. Улыбался кондуктор скупо и кривовато, стремясь как можно скорее покинуть сомнительную — в лучшем случае — территорию. Миссури нельзя было доверять — ни одной из сторон.

Мерси смотрела, как он изучает бумаги, выслушивает вопросы, торопливо отвечает на них и протискивается дальше, к другим пассажирам, — а вскоре и переходит в следующий вагон.

За кондуктором последовал величавый пожилой негр в новенькой форме проводника; он поправлял багаж и показывал пассажирам, где тут туалетная комната, объяснял, в какие часы в служебном вагоне подают еду, и сообщал гостям поезда, когда состав двинется или снова остановится. Он закрыл двери, сверился с карманными часами, видно ожидая какого-то сигнала снаружи, и последовал за кондуктором в соседний вагон, скрывшись из виду.

Мерси потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что ее смущает в проводнике и пассажирах, тем более что при этом приходилось выслушивать лекцию миссис Баттерфилд о катании на коньках. Медсестра разглядывала людей в поезде, одно лицо за другим, и видела пожилых мужчин и престарелых женщин, нескольких женщин помоложе, вроде нее самой, нескольких темнокожих проводников и грузчиков, которые по возрасту годились ей в братья. Но единственными молодыми белыми мужчинами были солдаты. Некоторые теснились группками в своих открытых купе, другие бродили по вагону, словно в патруле, а может, им просто не сиделось на месте. Некоторые выглядели просто мальчишками — костлявые, с впалой грудью и узкими бедрами, у них и усы-то еще не пробились. У одного или двух на шее и руках виднелись жуткие шрамы. Медсестра в силу своей профессиональной наблюдательности даже догадывалась, каким оружием эти раны были нанесены. Она узнавала работу шрапнели, ожоги от снарядов и странную фактуру кожи, обваренной паром, и думала про себя то же самое, что сидящая напротив дама недавно высказала вслух: а останется ли в живых кто-нибудь из мужчин по обе стороны фронта?

Наконец, после, казалось, бесконечного ожидания, взревел гудок, напугав всех людей в семи пассажирских вагонах и заставив их невольно выпрямить спины. Загромыхав всем, что только может громыхать в машине, гигантский локомотив дернулся вперед.

Даже миссис Баттерфилд умолкла, когда поезд действительно тронулся, пополз мимо станции, мимо бредущей толпы, мимо колонн, газетных стоек, застывших товарняков, пассажирских поездов, ожидающих на других путях. В эти минуты никто не отрывал взгляда от окон, за которыми медленно разворачивалась, уплывая прочь, панорама, набирая скорость под лязг и пыхтение. Вот уже вокзал остался позади, а вот и окраина города, сортировочные станции, будки, хижины, сараи, склады — мимо, мимо, мимо. А потом, куда скорее, чем могла бы предсказать Мерси, они под мерный перестук покатились по безлюдной земле, где были деревья, туннели, рельсы — и больше, кажется, ничего.

Первые несколько часов подействовали на людей усыпляюще. Пассажиры обернулись однообразной массой покачивающихся голов, вытянутых ног и тихо похрапывающих приоткрытых ртов. Толстяк с фляжкой то и дело вытаскивал ее из жилетного кармана, подносил к губам, отхлебывал бренди, или виски, или что там у него было налито, и снова прятал флягу в карман. Раз, другой, третий — и вот уже донесшийся с его стороны аромат подсказал Мерси, что это все-таки был бренди.

Покачивающийся за окнами мир потускнел; поезд превратился в колыбель на рельсах, и даже самые стойкие и черствые путешественники, расслабившись, оттого что наконец-то едут, уснули, поворчав себе под нос, хотя впереди их ждали еще двадцать-тридцать дней той же самой рутины.

Мерси повернулась к окну, но стекло обдало ее февральским холодом — тут было холоднее, чем в покинутой Вирджинии, — и окно подернулось матово-белым туманом там, где девушка коснулась его щекой и уголком рта. После возбуждения, и страха, и неуверенности от предстоящей поездки на самом «Дредноуте», после лихорадочного барахтанья, в конечном итоге перенесшего ее из Вирджинии в Миссури, Мерси остался последний, пусть и самый длинный, шаг в путешествии на запад, а ей уже стало безумно скучно. Даже молчаливая мисс Клэй клюет носом и клонит голову на макушку задремавшей рядышком миссис Баттерфилд.

И вот, когда Мерси уже подумала, что более нудным путешествие уже не станет, потому что дальше некуда, и она может украдкой стянуть один из соблазнительных романов ужасов из тех, что рассыпались возле сиденья мисс Клэй, дверь переднего вагона отворилась и из нее вышли двое мужчин. Проход был столь узок, что двигались они гуськом и тихо переговаривались, хотя и не шептались.

Ближний к Мерси был худощав, в форме армии Союза с капитанскими нашивками и со снежно-белыми волосами, хотя и без единой морщины на лице. Если бы он носил, к примеру, каштановый парик или приличную шляпу, а не синее кепи, Мерси дала бы ему около тридцати пяти лет.

Капитан сказал своему спутнику с акцентом выходца из Новой Англии — откуда-нибудь с севера Пенсильвании:

— Нужно быть начеку.

— Естественно, — выплюнул другой мужчина так, словно никто никогда в его присутствии не говорил ничего более нелепого. — Все опечатано, но это может измениться в любую секунду, и что тогда?

Второй собеседник, повыше ростом и, вероятно, в том же чине (Мерси не могла представить, чтобы он так резко обращался к вышестоящему), тоже был в форме, заставляющей предположить, что они оба служат под одним командованием, хотя, возможно, и в разных частях. А волосы… Таких Мерси никогда не видела, разве что у детей: огненно-рыжие, подчеркивающие блеск горящих карих глаз. Лицо его, мужественное и в целом привлекательное, было несколько простовато, и возбуждение не красило его.

— Эта штука заставляет меня жутко нервничать, — признался первый. — Я слышал, что о ней говорили на станции. И я имею право знать…

— Мне плевать на твои права! Это не твое дело! Это… — Он осекся, ощутив на себе взгляд Мерси, выдавил улыбку, которая не одурачила бы и слепого пса, и склонил голову. — Прощу прощения, мэм.

По голосу мужчины определить его происхождение было невозможно, так как какой-либо характерный акцент отсутствовал.

— Конечно, — сказала она. Мерси было ужасно интересно, о чем это они говорили, но теперь она уже не узнает. Задерживать их смысла большого не было, и тем не менее медсестра, кашлянув, проговорила: — Мне не хотелось бы показаться назойливой, но я тут подумала: никогда не видела форму вроде вашей. Какую службу вы несете в Союзе?

Первый мужчина нацепил улыбку на вид менее фальшивую, чем у его друга, и поклонился:

— Позвольте представиться, мэм, — капитан Уоррен Макградер, а мой рыжеволосый друг, — на слове «друг» он поморщился, но так, что никто, кроме Мерси, этого не заметил, — мистер Малверин Пардью.

— Мистер? — переспросила медсестра.

— Да. Мистер Пардью — лицо гражданское, он ученый. Ему платят за… — он замешкался, подбирая слово, отмел первое и остановился на пришедшем на ум вторым, — консультацию.

Однако, похоже, и это слово оставило в его рту неприятный привкус.

— Понятно, — кивнула Мерси. — Меня зовут Мерси Линч, и я не собиралась ни останавливать, ни беспокоить вас; я просто полюбопытствовала, вот и все. В любом случае я подумывала о том, чтобы пойти перекусить в вагон-ресторан. Уже ведь самое время, не так ли?

Мистер Пардью закатил глаза. Капитан порылся в кармане в поисках часов, нашел их, открыл, щелкнув крышкой, и подтвердил:

— Да, пора. Мы сами направлялись туда. Не соблаговолите ли присоединиться к нам?

— Какое совпадение. И как мило, — добавила она, радуясь компании.

В какой-то момент светской беседы проснулась мисс Клэй и, понаблюдав за развитием событий, выбрала момент, чтобы заявить:

— Я, пожалуй, присоединюсь к вам.

Мерси удивилась, поскольку мисс Клэй менее всего походила на человека, склонного заводить друзей. К тому же она едва ли нуждалась в сопровождении до вагона с кухней: внутри поезда можно было двигаться лишь вперед, к паровозу, или назад, к мертвецам, перевозимым в самом хвосте.

И мисс Клэй возглавила шествие, как бы подчеркивая тот факт, что в компании она на самом деле не нуждалась. Капитан не предложил Мерси руку, но сделал галантный жест, предлагая ей пойти первой, что, с учетом узости прохода, было довольно разумно.

А Мерси легонько дотронулась до запястья мисс Клэй:

— Извините, а как же ваша тетушка?

Мисс Клэй удостоила престарелую родственницу коротким взглядом:

— С ней все будет в порядке. Она не так беспомощна, как представляется, и если ей что-то понадобится, поверьте, она не колеблясь разбудит кого-нибудь и попросит то, что ей нужно.

Удовлетворившись этим заверением, четверо людей бочком протиснулись к задней двери вагона, и мисс Клэй открыла ее, мгновенно справившись с замком, — хотя, возможно, она немало времени провела в поездах; Мерси это было неизвестно. Затем она шагнула на стыковочную площадку и, почти не касаясь перил, сделала два-три шага, перейдя в следующий вагон.

Между вагонами метался сильнейший ветер. Он вцепился в плащ Мерси, угрожая сорвать его с плеч, но медсестра поспешно стиснула одной рукой отвороты, а другой вцепилась в поручни. Малверин Пардью довольно прытко проскочил мимо нее следом за Теодорой Клэй; но капитан Макградер терпеливо ждал и даже стиснул локоть Мерси, пытаясь успокоить ее.

Шляпы у медсестры не было — она так и не купила новой взамен потерянной вместе с багажом, так что заплетенные в косы волосы она собрала в толстый пучок на затылке и завязала лентой. И едва девушка, зажмурившись, подставила лицо холодному стремительному ветру, как края капюшона захлопали, точно развевающийся флаг, и концы ленты взлетели над головой.

— Спасибо, — пробормотала она, наощупь ставя куда-то ногу и пытаясь не смотреть вниз, где шпалы мелькали с такой скоростью, что сливались в одну широкую полосу. — Мы, должно быть, едем очень быстро, — не слишком остроумно заметила она.

— Полагаю, что так, — откликнулся капитан. Он едва не проорал это прямо в ухо Мерси, но без всякой грубости — простое вежливое согласие.

Когда она наконец добралась до другой платформы, он немедленно оказался за спиной: потянулся, чтобы открыть дверь, которая захлопнулась за опередившей их парой.

Вскоре они оказались в относительном — по сравнению с открытым пространством — спокойствии соседнего вагона. На ходу капитан сказал:

— Полагаю, вы не слишком часто путешествуете на поездах.

— Нет, сэр, — подтвердила девушка. — Честно говоря, за всю жизнь это всего лишь моя вторая поездка.

— Всего лишь вторая? Для второй поездки вы держитесь молодцом. Могу я спросить, откуда вы? Ваша речь мне ни о чем не сказала.

Слова его прозвучали мягко, но Мерси поняла, что капитан имеет в виду.

Большинство янки не могут отличить жителей Теннесси от уроженцев Южной Индианы, а тем паче тех, кто родом из Техаса, от тех, кто обитает в Джорджии, так что медсестра решилась солгать:

— Из Кентукки.

Разницы он не почувствует, а прикрытие для ее акцента хорошее.

— Кентукки отличный штат. Луга и лошади, насколько я понимаю.

— Да. И того и другого вдосталь. Там этого добра полно, — пробормотала Мерси, виляя в сторону, чтобы обогнуть спящего ребенка, наполовину вывалившегося из своего купе и свешивающегося в проход, пуская на пол слюни. Честно говоря, она никогда не была в Кентукки. С Филиппом они встретились в Ричмонде, и он перебрался в Уотерфорд, чтобы быть поближе к ней, а потом его призвали на войну. Но кое-что об этом штате она все же знала. Никто ведь не запрещал им разговаривать.

— А ваш муж? — негромко спросил капитан, ведь большинство пассажиров этого вагона тоже спали.

Медсестра посмотрела на обручальное кольцо на собственном пальце и сказала:

— Он погиб. На войне.

— Он тоже из Кентукки?

— Да, из Лексингтона.

— Надеюсь, вы простите мое любопытство, но мне интересно знать…

— Спрашивайте, — разрешила девушка, пробормотав заодно «извините» старику, выставившему в проход ноги.

— Где вы потеряли мужа? В смысле, на каком фронте? Я дружу с некоторыми из ваших земляков и хотел бы разыскать их, когда получится.

Мерси не знала, говорит мужчина правду или нет, но не это помешало ей ответить сразу. Она замешкалась по другой причине: ей вдруг показалось, что за ней наблюдают. Мерси обернулась, посмотрела назад, потом направо — и встретилась взглядом с Горацио Корманом, который не только смотрел на нее, но и, несомненно, слушал. Он не моргал. Она первой отвела взгляд, уткнувшись сначала в пол, а потом в засов на двери вагона.

И только теперь, нарочно громко, чтобы Корман точно услышал, вызывающе заявила:

— Он погиб не на фронте. Он умер в лагере для военнопленных в Андерсонвилле. В Джорджии.

— Печально слышать это.

— Я тоже опечалилась, когда услышала неделю или две назад. — Она решила, что пора закругляться, — развивать тему совершенно не хотелось. — Надеюсь, вы простите меня, если я не стану вдаваться в подробности. Мысль о том, что я стала вдовой, еще слишком свежа.

Порыв ветра снова хлестнул ее по лицу, она повернула голову — и увидела, что техасский рейнджер по-прежнему следит за ней без всякого выражения на физиономии. Даже кончики его выдающихся усов не дрогнули. А брови — тем более.

Тогда она переключила все свое внимание на то, чтобы преодолеть сцепку, и на сей раз это получилось у Мерси несколько грациознее. Капитан Макградер закрыл дверь за ними обоими и проследовал за медсестрой в следующий вагон.

В конце концов они добрались до вагона-ресторана, уставленного столами и стульями; за столики подавалась еда и напитки. Мисс Клэй уже сидела с чашкой кофе, который сильно попахивал цикорием, а мистер Пардью все еще топтался у стойки, решая, какие из закусок выбрать. Увидев капитана, он тут же определился и подсел к мисс Клэй — так, словно теперь это совершенно естественный порядок вещей во вселенной.

— Могу я угостить вас чем-нибудь? — предложил капитан, указав на стойку, за которой висела доска с написанным мелом меню. — Советую…

Но в этот момент в вагон ввалились двое, запыхавшиеся и взъерошенные. Оба — в синей форме Союза, и оба светловолосые, как ангелы. Они могли бы быть братьями-близнецами; отличие состояло лишь в том, что один из парней сжимал трясущейся левой рукой медный телескоп.

— Капитан! — хором крикнули они.

Тот, что с телескопом, поднял его над головой, словно это должно было все объяснить, но он никак не мог отдышаться, так что обязанность доложить о происшествии взял на себя его товарищ:

— С наблюдательного пункта на втором вагоне, — выпалил он. — Опасность с востока!

— Движется прямо на нас!

Капитан Макградер резко отвернулся от стойки и кивнул солдатам.

— Дамы, мистер Пардью. Оставайтесь здесь. Сзади будет спокойнее.

Мисс Клэй открыла было рот, чтобы возразить, но Малверин Пардью опередил ее:

— Не равняй меня с женщинами, жалкий ирландец! — рявкнул он, выхватил из кармана пистолет и бросился к двери.

— Каков, а? — фыркнул буфетчик за стойкой, но никто ему не ответил.

— Извините нас, — сказал капитан, заталкивая солдат и мистера Пардью в ветреную брешь между вагонами.

Дверь за ними захлопнулась, и пребывающая в замешательстве Мерси осталась в компании одной только мисс Клэй — ну и буфетчика, конечно. Она не представляла, кто из них может хоть что-то знать, но спросила:

— Что происходит?

Мисс Клэй только сейчас сообразила, что сидит с открытым ртом. Оплошность она поспешила загладить, поднеся к губам чашку кофе и сделав большой глоток, — хотя напиток, наверное, обжигал. И, только поставив чашку, заявила:

— Мне уж это определенно неизвестно.

Мерси повернулась к мужчине за стойкой — он был почти в такой же форме, как у проводников. На прилизанных волосах плотно сидела фуражка, из-под которой выползала черная тень — точно пролились чернила.

— Мэм? — произнес он так, словно тоже ничего не знал, а предположения строить боялся. Но тут раздались выстрелы — откуда-то со стороны паровоза, но пока достаточно далеко. Тогда буфетчик сказал: — Наверное, налетчики. Здесь, в Миссури, ни в чем нельзя быть уверенным. Бродяги или партизаны… Мы же, как-никак, едем под флагом Союза.

Мисс Клэй сделала новый глоток уже более подобающим для леди манером и проговорила:

— Грязные налетчики! Глупые грязные налетчики, если решились напасть на поезд вроде этого. Признаюсь, я не слишком обеспокоена.

Снова захлопали выстрелы, и где-то разбилось окно.

— А как насчет вашей тетушки? — спросила Мерси.

На этот раз лед равнодушия мисс Клэй дал трещину.

— Тетя Норин? — Она поднялась и отдала пустую чашку буфетчику. — Полагаю, мне следует наведаться к ней.

— Беспокоит вас или нет то, что поезд обстреливают, думаю, ее это может слегка встревожить, — сказала Мерси мисс Клэй. Она оставила сумку в купе, где, как полагала, та будет в безопасности, но сейчас очень жалела об отсутствии револьверов. Девушка кинулась к двери и распахнула ее, совершенно забыв о советах капитана.

Мисс Клэй едва не наступала Мерси на пятки — а впрочем, и правда пару раз наступила, когда они боролись с ветром между вагонами, пробираясь обратно в пассажирскую половину, где выстрелы были слышны яснее, а сидящие люди старались пригнуться как можно ниже. В какой-то момент медсестре показалось, что вся стрельба сосредоточилась в голове поезда, но потом, когда Мерси перегнулась через скорчившегося ребенка, чтобы взглянуть в окно, она увидела галопом несущихся вдоль рельсового пути лошадей со всадниками в масках, вооруженными до зубов.

— Ох, дерьмо! — выдохнула Мерси и отпрянула в проход, споткнувшись о чью-то ногу.

Мисс Клэй уже обогнала ее и махала рукой:

— Поторопитесь, если идете!

— Я стараюсь! — ответила Мерси.

Порядок отступления поменялся: теперь впереди шагала мисс Клэй, и Мерси чуть не налетала на нее по дороге к следующей двери, следующему купе, следующему пассажирскому вагону.

Они ввалились в пятый вагон, где Мерси видела Горацио Кормана, но, когда девушка бросила взгляд на то место, с которого он следил за ней поверх своих роскошных усов, рейнджер не обнаружился. Торопясь за мисс Клэй, она мысленно отметила этот факт.

В следующем вагоне царил сущий хаос. Миссис Баттерфилд они обнаружили стоящей в проходе и раздающей приказы другим пассажирам занимать оборонительные позиции.

— Эй ты, там! — указала она на мужчину с двумя маленькими мальчиками. — Поставь их вон в тот угол, только не носом к стенке. У тебя есть оружие?

Мужчина покачал головой, как бы говоря, что оружия у него нет.

Тогда покачала головой и миссис Баттерфилд, будто осуждая подобное варварство, и велела:

— Значит, оставайся с ними, чтобы сидели смирно и не бродили. Вы! — Она ткнула пальцем в сторону пары пожилых женщин, которые, однако, по возрасту вполне годились ей самой в дочери. — На пол, только не светить исподним, это не подобает леди!

— Тетя Норин! — воскликнула мисс Клэй, схватила тетушку за руку и втащила ее обратно в купе.

Мерси последовала за ними, попутно разглядывая других пассажиров. Либо миссис Баттерфилд была отличным руководителем, либо основные инстинкты разогнали людей по углам и заставили спрятаться под окна, но все уже укрылись, показав отличную скорость. Убедившись, что заняться тут больше нечем, Мерси села на свое место, подхватила сумку и не стала допрашивать старую леди, поскольку это уже делала мисс Клэй.

— Тетушка Норин, скажите нам, что случилось?

— Южане! Грязные вонючие налетчики! Держу пари, это молодчики Кровавого Билла — свирепые и жестокие мерзавцы! Они прискакали и стали стрелять прямо по окнам! — доложила старушка.

Мерси огляделась и не увидела разбитых стекол, но, судя по звону, в стрельбе по передним вагонам нападавшие проявили большую меткость.

— Кто-нибудь пострадал? — уточнила она, уже догадываясь, каков будет ответ, но не зная, что еще можно спросить в данном случае.

— Здесь? Господи, милая девочка. Откуда мне знать? Хотя, думаю, нет.

Звуки стрельбы приблизились, слышно было, как визжат, рикошетя, пули, как стонет покореженное железо, как с громким хлопком плющится свинец о броню.

В соседнем вагоне кто-то закричал, и снова раздался звон бьющегося стекла, а затем загремели ответные выстрелы из поезда.

Припав к окну собственного купе, Мерси увидела еще больше лошадей и людей — по крайней мере, с полдюжины только с этой стороны поезда. Медсестра бросилась через проход, толкнув лежащую поперек сиденья, прикрыв руками голову, девушку. На той стороне она почти разглядела… нет, не совсем.

Она потянулась к ремню, рванула его и подняла стекло, чтобы рассмотреть получше. Подставив лицо ветру, Мерси прищурилась, защищая глаза от пыли и яростного, холодного урагана, порожденного мчащимся поездом. На этой стороне она насчитала шесть — нет, семь — всадников, так что всего бандитов было, возможно, человек пятнадцать.

Девушка отпрянула от окна, и стекло само собой скользнуло на место.

На своей стороне вагона мисс Клэй все пыталась успокоить тетушку и заставить ее лечь на пол.

— Я спущу сумки, — говорила она. — Мы используем их как прикрытие: я поставлю их между тобой и стенкой вагона на тот случай, если пуля пробьет обшивку.

Мерси подумала, что план девушки в высшей степени разумен и, если бы у нее был багаж, она тоже внесла бы свой вклад в создание импровизированной баррикады. Но за отсутствием такового медсестра сунула руку в сумку и ощутила холодную тяжесть пистолетов. Она замешкалась, и, пока принимала решение, поезд стал набирать скорость на подъеме. Мерси пошатнулась и увидела в окно, что один из всадников в сером отстает. Ноги его лошади поднимались и опускались почти так же, как паровозные поршни, но животное явно проигрывало механизму.

Всадник с болтающейся через плечо винтовкой поднял шестизарядный револьвер и направил оружие на Мерси — или на окно, или на поезд в целом, — она не знала, куда именно он смотрит, подпрыгивая на спине своего взмыленного коня. Может, он не видел ничего, кроме отражения неба и придорожных деревьев. Но в тот миг девушка могла бы поклясться, что их взгляды встретились. И всадник опустил пистолет, сунул его в кобуру, сильно натянул поводья и резко развернул лошадь.

Только сейчас Мерси осознала, что вдохнула и забыла выдохнуть, и только сейчас разжала кулак, скомкавший на груди ткань платья.

Почувствовав, что кто-то стоит рядом, девушка обернулась и столкнулась нос к носу с Горацио Корманом, который находился почти вплотную к ней, так что чувствовал, наверное, запах ее волос. В голове вспыхнула мысль: «Значит, не меня одну видел в окне налетчик», и Мерси прохрипела:

— Мистер Корман! Вы напугали меня!

— Пригнитесь, — вместо извинений уронил рейнджер. — Найдите какое-нибудь укрытие, как здравомыслящая женщина, миссис Линч.

— Мистер Корман, скажите мне, что происходит?!

— Откуда мне знать? — спросил он, но не пожал плечами. — Я здесь всего лишь пассажир.

— Ну предположите, — настаивала она.

— Хорошо, тогда я предполагаю, что это налет. Налетчики похожи на южан, так что, предполагаю, это ваши заклятые враги и все такое. — Если в его словах и скрывалось обвинение, скрывалось оно хорошо за ровным тоном. — Уверен, охранники поезда быстро разберутся с ними.

Внезапно артиллерийский залп заглушил хлопки одиночных выстрелов. Разница между пушками «Дредноута» и винтовками налетчиков была такой же, как разница между тихим свистом и пением церковного хора.

Паровоз дернулся так, что покачнулись вагоны — сильнее, чем прежде, и опаснее, чем обычно.

— Их разнесет на куски! — провозгласила миссис Баттерфилд с искренним ликованием.

Но рейнджер сказал:

— Я бы не поручился. Посмотрите сюда. Видите? Они подались к лесу.

— Может, поняли, что так для них будет лучше? — самоуверенно заметила старушка.

— Думаю, они поступили правильно, — сказал Горацио Корман. — Это был самый быстрый рейд из всех, что я навидался за свою жизнь. Глядите. Уже все кончено.

Последняя пулеметная очередь вспорола воздух — пули пытались догнать всадников и лошадей, которых Мерси больше не видела.

— Не слишком серьезное нападение, — заметила медсестра.

— Конечно нет, — подтвердила миссис Баттерфилд. — Они слабаки и трусы — в большинстве своем. Однако теперь мне будет о чем порассказать в письмах. Сегодня мы определенно пережили приключение!

— Приключение? — Рейнджер фыркнул. — Они даже не проникли в поезд.

Он посмотрел сверху вниз на старушку, которую все еще крепко держала племянница.

В ответ женщина нахмурилась:

— А кто вы такой, чтобы комментировать события? Судя по голосу, если не по грубости, вы республиканец, и, осмелюсь сказать, стыд и позор вам находиться на борту этого поезда, учитывая некоторые ваши симпатии.

— Мои симпатии — абсолютно не ваше дело, — парировал мужчина. — В данный момент я озабочен лишь тем, чтобы целым и невредимым добраться до Юты, и, уверяю вас, мне не улыбается быть пристреленным где-то между начальным и конечным пунктами путешествия. Так что если их разорвало на куски — хорошо. Мне, признаться, все равно. — Тут он метнул в сторону Мерси красноречивый взгляд, видимо подразумевая, что хотел бы сказать больше, может, именно ей, и может, в приватной обстановке.

Затем, словно мужчина и не разговаривал столь грубо, он коснулся шляпы, слегка поклонившись каждой из дам по очереди, и произнес «леди» так, словно просил прощения и завершал напряженную беседу.

Когда он ушел, холодный взгляд мисс Клэй остановился на Мерси.

— Вы знакомы с этим возмутительным мужланом? — спросила она медсестру.

— Я… — Мерси покачала головой и медленно опустилась на свое место. — Мы с ним плыли на одном корабле в Сент-Луис. Он был одним из пассажиров, вот и все.

— Он определенно проявлял к вам интерес.

— Мы не сдружились.

— Я верно расслышала, вы сообщили капитану Макградеру, что ваш муж был родом из Лексингтона?

— Вы расслышали верно, — подтвердила Мерси. — И на тот случай, если вы не расслышали остальное, повторю, что он погиб, умер в лагере. Я узнала об этом только неделю назад.

— Не уверена, что всецело верю вам.

— Не уверена, что мне на это не плевать, — заявила Мерси, хотя и рассердилась на себя за то, что рассердилась на эту женщину, в то время как у нее была готова история, способная снять все подозрения. — Но если от этого вы почувствуете себя лучше… — Она снова потянулась к сумке и, отодвинув на ощупь пистолеты, достала связку бумаг. Выбрала повестку, которую вручила ей Клара Бартон, и сунула под нос мисс Клэй. — Любите читать? Так прочтите это. И держите свои обвинения при себе.

Глаза Теороды Клэй побежали по строчкам; дамочка не преминула отметить, что письмо написано на официальном бланке, и прочла достаточно, чтобы удовлетворить свое любопытство. Она не смягчилась, но глубокая складка между бровями исчезла.

— Ну ладно, хорошо. В смысле, полагаю, я должна извиниться перед вами, — буркнула она, но реальных извинений не последовало.

Мерси забрала документ и бережно положила его в сумку рядом с письмом капитана Салли.

— Возможно, вы должны извиниться и перед мистером Корманом, поскольку он не сделал ничего плохого, а только сказал вам, что берег чист.

В этот момент в пассажирском вагоне снова появился капитан с несколькими солдатами, включая двух блондинов, первыми доставивших дурные новости. Они поддерживали неизвестного парня с окровавленным плечом. Среди военных затесался и мистер Пардью. Капитан остановился возле Мерси:

— Миссис Линч, вы ведь медсестра, не так ли?

— Верно. Кто вам сказал?

— Высокий техасец из соседнего вагона.

Девушка потянулась к сумке.

— Но разве в поезде нет доктора?

— Ему полагалось бы тут быть, — с ноткой недовольства признался мужчина. — Но его нет и до следующей станции точно не будет. А здесь у меня человек, которому требуется немного внимания, если вы будете так любезны и поможете перевязать его.

— Конечно, — кивнула Мерси, радуясь поводу прекратить разговор с мисс Клэй.

— В этой вашей сумке найдется что-то полезное?

— В ней только полезное, — заявила Мерси и шагнула в проход. С первого же взгляда она поняла, что мужчина ранен не смертельно, хотя в глазах его металось безумие, словно никогда в жизни он не страдал так сильно. Но все когда-нибудь случается в первый раз, и эта первая рана напугала его больше, чем причинила вред телу. — Куда вы его ведете?

— В последний пассажирский вагон. Он заполнен только наполовину, и мы можем его там посадить.

Мерси последовала за небольшой компанией, снова борясь с дикими межвагонными ураганами, и вот наконец они добрались до последнего купе последнего пассажирского вагона. Здесь они попытались уложить раненого, но тот всячески противился. Так он и сидел, пока медсестра не выгнала всех, кроме седовласого капитана. Немногочисленные пассажиры этого вагона начали подниматься с пола и возвращаться на свои места, только когда капитан обратился к ним:

— Все в порядке. Вставайте, располагайтесь. Это была лишь жалкая попытка налета, и все уже закончилось.

Так что, выбираясь из укрытий, люди с любопытством смотрели, как Мерси стягивает с раненого рубаху. Капитан сел на противоположную скамью, чтобы наблюдать за процессом.

Пациенту он сказал:

— Это миссис Линч. Ее муж недавно умер в лагере в Джорджии. Она медсестра.

— Последнее я понял, — еле слышно пробормотал мужчина.

— Она из Кентукки.

Мерси вежливо улыбнулась, словно подтверждая вышесказанное, и осторожно ощупала края раны.

— Капитан, вы не раздобудете для меня каких-нибудь чистых тряпок и немного воды? Полагаю, на кухне все это найдется.

— Один момент, — откликнулся капитан, практически щелкнув каблуками.

Мужчина с обнаженным стараниями Мерси торсом откинул голову на высокую спинку лавки и спросил:

— Вы из Кентукки, а откуда именно, миссис Линч? И куда едете, если не секрет?

Она не стала бы отвечать, если бы не считала, что беседа поможет отвлечь парня от ранения.

— Я из Лексингтона. А еду на запад встретиться с отцом. Он заболел. Это долгая история. А как тебя зовут, милый?

Громкий стук двери известил о возвращении капитана Макградера.

— Вот, мэм. — Он протянул медсестре охапку тряпок, предназначенных для мытья посуды, и полный кувшин воды. — Надеюсь, это подойдет.

— Отлично подойдет. — Взяв лоскут, Мерси погрузила его в кувшин, извлекла и принялась промокать кровь.

— Моррис, — запоздало ответил на ее вопрос раненый. — Рядовой первого класса Моррис Комсток.

— Рада знакомству, — кивнула девушка. — А теперь наклонись ко мне, если можешь, пожалуйста.

— Да, мэм, — просипел раненый, пытаясь исполнить требование.

Мерси протерла плечо с другой стороны и сказала:

— Ну что ж, рядовой первого класса Моррис Комсток, думаю, до завтра ты доживешь.

— Откуда вы знаете?

— Если бы пуля попала ниже, ты сейчас был бы без легкого, а если бы выше, свинец раздробил бы тебе ключицу. А так, если рана не загноится, с тобой все будет в порядке. — Она растянула губы в честной улыбке, чуть более искренней, чем профессиональная версия, хотя бы потому, что облегчение парня оказалось заразительным.

— Правда?

— Правда. Давай-ка еще промоем и забинтуем, и дело сделано. Пуля настигла тебя в первый раз?

— Да, мэм.

Она протянула ему чистую тряпицу:

— Держи. Прижми вот так, чтобы остановить кровотечение. А теперь снова подайся вперед… — Она подсунула куда надо второй лоскут. — И мы закупорим входное и выходное отверстия. — Она размотала бинт из своих запасов и обратилась к капитану: — Надеюсь, никто больше не пострадал? — спрашивая таким образом, не погиб ли кто. Если бы ранили кого-то еще, он сидел бы тут рядом с Моррисом Комстоком.

— Нет, мэм, — ответил капитан. — Забавный был налет. Чего они добивались?

Раненый солдат по-прежнему сидел наклонившись вперед, лицо его было рядом с лицом Мерси, и он тихо проговорил:

— Знаете что? Я не думаю, что это и-вправду был налет.

— Не думаешь? — так же тихо переспросила она.

— Нет. — Кровотечение было остановлено, и он снова откинулся назад. — Думаю, они хотели просто взглянуть — проверить нас, выяснить, на что способен этот паровоз и сколько людей у нас в вагонах. Они не пытались даже штурмовать поезд, ничего подобного. Они просто скакали рядом, стреляли — в основном в воздух, за исключением тех случаев, когда видели парней в форме вроде меня, — и насмотрелись вдоволь.

Тихо, потому что другие пассажиры все еще пялились на них, Мерси проговорила:

— Ты думаешь, они вернутся?

— Уверен. Они вернутся — и пускай, вот что я скажу. Эти бандиты, может, и подсчитали, сколько у нас Людей, но они даже не представляют, на что мы способны.

 

12

Нового предполагаемого налета не последовало — ни сразу, ни некоторое время спустя. Следующие несколько дней все солдаты находились в состоянии крайнего напряжения, дергаясь едва ли не при каждом стуке колес и подпрыгивая от каждого гудка паровоза. Мерси почти привыкла к этому, как привыкла и к своим спутницам, хотя мисс Клэй и продолжала держаться с медсестрой надменно, по мнению самой Мерси, и слишком уж дружелюбно с молодыми солдатами, если «дружелюбно» в данном случае подходящее слово. К ним она относилась терпимее, чем к кому-либо еще и, к великой радости тетушки, большую часть времени проводила в вагоне-ресторане, куда и откуда ее провожали находящиеся на дежурстве парни — или просто те, кто проходил мимо.

— Как знать, как знать, — бормотала миссис Баттерфилд. — Может, она еще найдет себе мужа! Ведь для нее еще не слишком поздно. Хватит времени, чтобы завести парочку ребятишек, если Господь позаботится о ее замужестве.

Мерси, как обычно, кивала. И когда миссис Баттерфилд задремала, а мисс Клэй ушла в ресторан (или куда там она уходила, когда отсутствовала на месте), Мерси погладила револьверы, которые теперь прятала под плащом. Место оказалось отличное, и пока никто ничего не заметил, поскольку медсестра не крутилась и не ерзала. В вагонах было относительно тепло благодаря отводимому из котлов пару, но стекла в окнах были тонкие, а кое-где и разбитые, поэтому тянуло сквозняком, и нельзя сказать, что вокруг царило пекло. И это вполне устраивало Мерси: никого не удивляло, что медсестра постоянно кутается в плащ. Она, конечно, сильно сомневалась, что кто-то вообще обращает на это внимание, и едва ли кто-либо заинтересовался бы, даже если бы она выставила оружие напоказ, и тем не менее Мерси предпочитала хранить свой секрет и держать револьверы ближе к телу.

На ночь она устраивалась на скамье, превращающейся в постель, ютясь за перегородкой, отделяющей ее условно личную половину от соседской, — вот и вся разница. Перегородка не приглушала звуков, и каждый стук ежедневного и еженощного движения поезда просачивался в те неглубокие сны, в которые девушке удавалось проваливаться. Но к концу первой недели она выработала систему: удалялась в туалетную комнату, распускала корсет, снимала обувь, затем, под прикрытием неизменного плаща, возвращалась в купе и сворачивалась калачиком под одеялом на своем узком пространстве для сна, вслушиваясь в храп миссис Баттерфилд и шаги блуждающей и ночами мисс Клэй, которая спала еще реже, чем Мерси.

По утрам все повторялось в обратном порядке: подъем, туалетная комната и переодевание в дневной наряд. Она также мыла лицо, чистила зубы и причесывалась, собирая волосы в пучок, а иногда, если чувствовала особое вдохновение, заплетала косы и закалывала их более тщательно и надежно. Косы держались лучше, когда она ходила туда-сюда между вагонами, — процедура, ставшая почти обыденной, хотя февральский ветер по-прежнему хлестал по лицу с яростью разгневанного учителя каждый раз, когда Мерси поворачивала ручку, чтобы выйти из пульмана.

Она думала о машинистах, размышляя, когда же спят они, — посменно, наверное, — и как это, должно быть, странно жить и работать в постоянном движении. Она решила, что машинисты, наверное, постепенно привыкают, совсем как она привыкла к запахам Робертсоновского госпиталя, и стала доверять им, заставляющим поезд ехать, ехать все время, при свете и во тьме, позволяя ему остановиться лишь иногда, на редких станциях, не больше чем на час или два, только чтобы заново наполнить котлы и восстановить запасы дизеля и угля.

Так продолжалось до Канзаса.

Незадолго до остановки в этом большом городе, означающей долгий, на весь день, отдых от дорожной тряски, сцепка между пятым и шестым пассажирскими вагонами лопнула, когда поезд преодолевал подъем.

О происшествии сообщили почти немедленно, и иных способов справиться с ситуацией, кроме как вынужденно остановиться и дождаться, когда отцепившиеся вагоны сами подкатятся к составу, не было. Этот маневр и был проделан — не без немалой доли треволнений как пассажиров, так и машинистов. Вдобавок ко всеобщему и понятному беспокойству из-за задержки в пути и ожидания толчка, который известил бы о прибытии задней части поезда, всех терзало еще и жуткое ощущение уязвимости. «Дредноут» застыл на рельсах всего в нескольких милях от станции, словно утка, дожидающаяся отставшего утенка. Пассажиры, машинисты, солдаты — все прильнули к окнам, высматривая хоть намек на угрозу. Никто не забыл неудачный налет, и никто не желал увидеть его повторение во время вынужденного сидения, подобно вышеупомянутой утке.

Мисс Клэй вцепилась в свой чемодан, миссис Баттерфилд сидела неподвижно, прямо и словно вызывающе, пока задние вагоны, замедляя бег, подкатывались к составу фут за футом, размеренно, но неуклонно.

— Леди и джентльмены, — объявил один из светловолосых солдат, которого, как выяснилось, звали Сайрес Берри. — Пристегнитесь или держитесь крепче, — посоветовал он. — Задние вагоны врежутся в нас в любую секунду…

И действительно, сразу за его словами, почти прервав фразу, задние вагоны столкнулись с передними, чмокнувшись сломанной сцепкой, причем с такой силой, что багаж посыпался с верхних полок, шляпы полетели с голов, и многие внезапно обнаружили, что стоят на полу на четвереньках.

Пирс Танкерсли, второй блондин, высунулся из передней двери с вопросом:

— Все целы?

Вопрос, собственно говоря, был несколько преждевременным, поскольку никто еще не был уверен в собственной «целости», а два малыша возле первого окна только-только начали реветь.

Но миссис Баттерфилд ответила за всех:

— Кажется, мы все живы. Но скажите мне, милый мальчик, что сейчас происходит?

— Сейчас мы закрепляем вагоны, — сообщил он со столь уверенным выражением на лице, что никто не усомнился, что лично он не имеет ни малейшего понятия, как это делается, но искренне убежден, что кто-то где-то улаживает ситуацию.

Подтверждая предположение парня, вскоре мимо пробежали два проводника и помощник машиниста, и, пока нервничающие солдаты с оружием наготове не отрывали взгляда от окон, железнодорожники начали спешно соединять вагоны временной сцепкой. Мерси всего не видела, но догадалась, что они вставляют какой-то новый стержень или крюк и молятся, чтобы он продержался до Канзаса. Чтобы способствовать этому, «Дредноут» въехал в город очень медленно.

Сразу же по прибытии Сайрес Берри покинул вагон и вернулся с сообщением, которое, несомненно, уже успело облететь весь состав:

— Леди и джентльмены, — начал он снова, вскинув руки, чтобы привлечь внимание всех пассажиров, — из-за поломки сцепки между пятым и шестым вагонами мы простоим в городе целую ночь. Во избежание неудобств и задержек Союз снабдит вас всех определенным количеством денег, достаточным, чтобы снять в местной гостинице комнату и поужинать, пока будет проводиться ремонт. Пожалуйста, обращайтесь за уточнениями, информацией об отеле и способе получения компенсации к проводникам. Мы отправляемся с Западного вокзала ровно в десять утра, — по крайней мере, так запланировано на данный момент.

Он козырнул пассажирам и отправился оповещать следующий вагон.

Миссис Баттерфилд обрадовалась, и даже Теодора Клэй выглядела довольной.

— Вынуждена признать, я соскучилась по нормальной кровати. Эти раскладывающиеся койки такие жесткие, что даже шея затекает, вам не кажется? — спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь.

Ее тетушка что-то пробормотала в знак согласия.

— Кажется. И подумать только, прошла всего неделя. Может, нам повезет — и в пути сломается еще что-нибудь, — высказалась Мерси, подобрала сумку и просунула голову под ремень, пересекший наискось ее грудь.

— Не уверена, следует ли на это надеяться, — проговорила мисс Клэй. — Хорошо, что сцепка сломалась так близко от города. Не знаю, как вас, а меня чрезвычайно нервирует, что наш поезд так медленно едет. Последние несколько миль мы двигались со скоростью, вчетверо меньше обычной. Хотя, возможно, вас, в отличие от меня, не беспокоит возможная встреча с какими-нибудь южными налетчиками.

Мерси предпочла «не расслышать» намека и строго сказала:

— Я, естественно, не желаю подобных вещей. — А затем, увидев Пирса Танкерсли, провожающего вдовца с детьми до двери, добавила громче: — Хотя в этом поезде собралась хорошая компания, и я вполне уверена, что наши мальчики не подпустят разбойников, если они вздумают вернуться. А теперь прошу прощения, — сказала она своим соседкам и шагнула в проход, пристроившись за двумя ребятишками, хнычущими оттого, что надо сойти с поезда, пусть даже и на одну ночь.

Она двигалась к выходу, соизмеряя свои шаги с детскими, иногда останавливаясь, чтобы пропустить кого-нибудь из других купе вперед, и вскоре сошла по короткой железной лесенке на — наконец-то — твердую землю. Здесь Мерси покачалась немного с пятки на носок, чтобы размять ноги, и покрутила головой влево-вправо, удовлетворившись хрустом, изданным действительно затекавшей в поезде шеей.

Отыскав проводника, медсестра получила конверт с адресом и парой купюр Союза, которые должны были покрыть ее вечерние и ночные расходы. Местный носильщик указал ей и еще нескольким пассажирам ближайшую нужную улицу, и они этаким маленьким стадом зашагали по неровной брусчатке к центру города. Каждое дуновение ветра обдавало их вонью сточных канав, а также ароматами нефти, тлеющих углей и горячим запахом паяной стали.

Мерси огляделась, не увидев ни миссис Баттерфилд, ни мисс Клэй, но ухмыльнулась, представив их реакцию на непритязательные кварталы, в которые их направили. Разглядывая своих спутников, девушка случайно засекла спину Горацио Кормана, который отделился от толпы и свернул на боковую улицу. Взгляд Мерси проводил рейнджера до угла — дальше, естественно, не получилось.

Заинтересовавшись, что это он задумал, медсестра решила последовать за ним.

Окрестности пахли не хуже, чем госпитальные палаты, а ведь тут витал лишь запах животных: овцы, коровы, свиньи бродили между рынками, прежде чем попасть на обеденный стол. Мерси выросла среди этих запахов, и ей не приходилось прилагать усилий, чтобы не обращать на них внимания. Она прошла мимо Скотного рынка Канзас-Сити с его огромными воротами и вывесками, как на ранчо, обогнула вокзал и еще один скотный двор, который отчего-то не заметила сразу. Здесь, как и в форте Чаттануга, на улицах встречались в основном мужчины, но Мерси то и дело замечала пассажиров с поездов вроде нее самой — как правило, в простой одежде, и, как правило, белых. В сущности, разглядывая прохожих, она обратила на это внимание в первую очередь: на востоке она видела вдвое, а то и больше цветных, чем тут.

Мерси заметила пару мужчин в типично ковбойских нарядах: холщовые штаны, льняные рубахи, высокие сапоги; увидела носильщика со станции на какой-то колымаге, но и только — больше людей в поле ее зрения не попадалось.

А кстати, куда подевался рейнджер? Она вдруг потеряла его из виду.

Неожиданно на плечо Мерси легла чья-то рука и подтолкнула девушку вперед — ощутимо, но без грубости.

— На одно словечко, мэм.

— Ох, мистер Корман, вот вы где. Это становится откровенно непристойным, — недовольно протянула она, поскольку мужчина увлек ее с основной дороги и повел в направлении маленькой вывески, рекламирующей барбекю, — впрочем, здесь и так, дополняя рекламу, витали ароматы жареной свинины и говядины.

— Ничего подобного. Просто два попутчика собрались вместе поужинать, — заявил мужчина, подтолкнув Мерси к крыльцу и буквально загнав внутрь обшитого досками строения под названием «Бар и ресторан. Все без исключения». Неожиданно рука рейнджера, опустившись на талию медсестры, наткнулась на нечто твердое. Он задержался, взглянул ей в глаза, и Мерси могла бы поклясться, что мистер Корман почти улыбнулся. — Отличные пушки, — отметил он, хотя определенно не видел ее пистолетов.

Девушка позволила проводить себя в зал, темный и дымный, но здесь царили столь густые, аппетитные и острые ароматы готовящейся еды, что скотных дворов словно и не было на сотни миль вокруг. Они сели за столик в самом дальнем углу, причем Корман занял позицию спиной к стене кухни, а лицом к входной двери. Мерси пришлось опуститься на стул напротив него, и, только усевшись, она осознала, насколько замерзла по дороге с вокзала. Стянув перчатки, девушка ощупала вконец окоченевшие, ничего не чувствующие уши и стала усиленно дышать на пальцы.

— Морозно, однако, — пробормотала она, просто чтобы сказать хоть что-то, а не для того, чтобы сообщить своему неожиданному спутнику то, что ему и без того было отлично известно.

— Угу, — согласился тот, сбросил пальто и повесил его на спинку свободного стула. — Вы не заблудились? Вас же направили в «Луговую собачку»?

— Пока нет. Мне захотелось поразмяться.

— Для этого можно бы было выбрать район и получше.

— Я пока ознакомилась только с этим районом, и тут мне еще никто не докучал — кроме вас.

— Ага, а я собираюсь продолжить докучать вам.

— Как так?

Он хотел ответить, но тут подошел официант — принять заказ на пару сэндвичей и домашнее жаркое, так что беседа ненадолго прервалась, однако, когда они снова остались наедине, рейнджер продолжил:

— Несколько дней назад — тот инцидент с южанами.

— Налетчиками?

— Налетчики, — хмыкнул мужчина. — Никакие они не нале-о-о-отчики.

Последнее слово он презрительно растянул до немыслимой длины.

— Тот человек, — проговорила Мерси, — ну, на лошади, как раз перед тем, как они ускакали. Мне казалось, он смотрит на меня через окно. Но я ошиблась, верно? Он смотрел на вас — за моей спиной. Вы его знаете? Вы знали о налете?

Рейнджер опять фыркнул, так что один ус его приподнялся и закачался.

— Я с самого начала был уверен, что это кто-то из парней Кровавого Билла; а когда заметил Джесси, убедился на все сто.

— Но его лицо скрывал платок.

— О, я узнаю его в любом виде.

Мерси не представляла, к чему ей вся эта информация, так что просто сказала:

— Но ведь Билл мертв, верно? Его убили довольно давно.

— Но его банда не перестала преследовать синих по всей Миссури, не так ли? Его старый отряд. И хотя я называю их парнями, Джесси немногим младше меня. Впрочем, в отличие от остальных. Сейчас это всего лишь мальчишки из пограничных районов, которым нечего делать и которые не намерены носить какую-либо форму и выполнять чьи-либо приказы.

— Вы говорите так, словно относитесь к ним с симпатией.

— Братья Джеймс не столь уж и плохи, если узнать их ближе. Но это к делу не относится. Это не было налетом, поскольку Джесси и Фрэнк слишком умны, чтобы нападать на нечто, подобное «Дредноуту», с горсткой лошадей, улюлюкая и вопя. Они что-то искали.

Мерси покачала головой.

— Одному Богу известно что. А разве огромной машины Союза недостаточно? Не стала бы их винить, если бы им захотелось расправиться с паровиком.

— Им с ним не расправиться, — убежденно повторил рейнджер. — Они не псы, бегущие за телегой и не знающие, что делать, если настигнут ее.

— Но если вы знакомы с некоторыми из них, почему не спросили?..

Он отпустил навощенный кончик уса и поинтересовался:

— И как именно вы посоветовали бы мне сделать это? Не мог же я задержать поезд на пару дней и подождать, когда они догонят его, верно?

— Не знаю. Но если бы вы действительно решились…

— О, даже не продолжайте. Мне по-прежнему нужно добраться до западных территорий. Моя обязанность и моя работа состоят в том, чтобы выяснить, что там происходит, ради моей страны. Так что засиживаться в Канзасе, только чтобы посмотреть, что там ваши серые хотят от паровоза Союза, мне вроде как некогда. Я лишь могу предположить, — заметил он, — что на борту, вероятно, находится нечто, интересующее их.

— Например?

Он пожал плечами и откинулся назад, к стене.

— Я надеялся, что, быть может, у вас есть по этому поводу какая-нибудь идея. Вам что-либо известно о том, что везут в дополнительных вагонах?

— В смысле — в том, что за служебным?

— Да, в нем. И еще в тех двух, которые за паровозом. Просто топливо? Едва ли; даже такой громадине, как проклятый «Дредноут», не потребить и половины этого количества. Нет, думаю, у них там что-то еще.

Перед их носами на стол шлепнулись две железные тарелки с сэндвичами, вынудив Мерси повременить с ответом. Но, прожевав и проглотив солидный кусок хлеба с отлично поджаренным мясом — только слишком уж переперченным, на ее вкус — девушка выпалила:

— Тела.

— Что?

— Они везут тела — по крайней мере, в последнем вагоне.

Горацио Корман высунул язык, чтобы облизать верхнюю губу, но это не избавило его от остатков испачкавшего усы соуса.

— Да, конечно, — сказал он. — Это официальная версия.

— И вы в нее не верите?

— Нет, не верю. И не думаю, что ваши южане верят. И мне любопытно, что же они знают, если им не жаль тратить время на преследование «Дредноута», напрашиваясь при этом на неприятности.

— Ну, тут я ничем не могу вам помочь, — пожала плечами Мерси и откусила еще кусок.

— Не знаю, отчего-то мне кажется, что можете, — сказал он, сверля ее тем же обвиняющим взглядом, которым целую неделю одаривала соседку мисс Клэй, хотя, конечно, по иной причине.

— Ой бросьте! — раздраженно фыркнула медсестра с полным ртом. И продолжила, дожевав: — Что вы от меня хотите? Я сказала капитану правду, и вам я тоже сказала правду. И я пока что не выдала вас никому, и надеюсь, что и вы промолчите относительно меня. Причины, по которым я еду на запад, не имеют к войне никакого отношения, и меня уже тошнит от всего этого. Я не желаю, чтобы весь поезд ненавидел меня за то, где я работала, и за то, откуда я.

— Значит, ваши симпатии не на стороне Вирджинии? — спросил он с нарочитым и фальшивым простодушием.

— Не вкладывайте мне в рот чужие слова. Я люблю свою страну, точно так же как вы любите свою, но никакой миссии я для нее не выполняю. Я не шпион, и я слишком устала бороться за кого-либо, кроме самой себя. Порой мне кажется, что у меня просто не осталось на это сил.

— И что же, я теперь должен пожалеть вас?

— Об этом я не просила, — отрезала Мерси. — Так же как не просила тащить меня куда-то и кормить. Совершенно ни к чему нам держаться вместе только оттого, что мы с вами вроде как в одной команде. — Впрочем, дело было не только в этом. — Ох, втянете вы меня в неприятности, — пробормотала девушка.

— А что, если так? Что, по-вашему, произойдет с вами, если все обнаружат то, что вы скрываете?

Мерси пожала плечами:

— Понятия не имею. Может, высадят меня на первой же остановке черт знает в какой глуши. У меня нет денег, чтобы снова оплатить проезд до Такомы. Может, я застряну в тысяче миль от того места, где мне нужно оказаться, там, где умирает мой папа. О господи! — неожиданно выдохнула она, словно только что сделала неприятное открытие. — Может, меня арестуют и скажут, что я шпионка! Я же не могу доказать обратное.

— Вы несете чушь. Прежде, чем арестуют вас, — арестуют меня.

— Почему? Потому что вы выполняете свою работу не только в Техасе, но и где-то еще?

— Что-то вроде того, — ответил он, причем ответил так, что Мерси захотелось задать еще кучу вопросов. — Честно говоря, я уверен, что в поезде едет шпион, — только пока не знаю кто. Та сцепка не могла сломаться сама собой. Кто-то хотел задержать поезд, чтобы южане могли догнать его, но этот кто-то точно не я. А этого уже я не могу доказать. Хотя гожусь на роль саботажника, как никто другой.

— Так что же вы делаете в этом поезде? Зная, что одним своим присутствием нарываетесь на проблемы?

Он глубоко вздохнул, запихнул в рот последнюю четверть сэндвича и принялся жевать, не торопясь с ответом. Потом с минуту обводил взглядом комнату, то ли ища знакомые лица, то ли пытаясь выявить чей-нибудь злой умысел. Затем рейнджер спросил:

— Вы следите за новостями, миссис Линч?

— Не слишком пристально. По пути на запад мне попадались кое-какие газеты, но чаще не очень свежие.

— Ясно. Тогда, может, вы слышали о маленькой проблеме в Техасе, ну, о тех мексиканских парнях, что пропали всем скопом, — проговорил он тоном заговорщика, но не слишком тихо, чтобы не искушать людей вокруг подслушать, о каких же секретах тут идет речь.

— Да, я немного в курсе. Мистер Каннингем с «Провидения» описал мне подоплеку ситуации.

— О, могу поспорить, что он это сделал.

— И что бы это значило?

— Да ни черта! Могу себе представить его мнение, и полагаю, что оно не слишком отличается от моего. Но дело тут не во мнении. Это моя работа — выяснить, что сталось с грязными ублюдками и что они затеяли. Они направились на север…

— Чтобы помочь с переселением…

— Они направились на север, — перебил он ее, очевидно совершенно не интересуясь политическими дискуссиями, — и будто исчезли с лица земли. Я охочусь за любым слухом, за любым обрывком сплетни, за любой байкой каждого пастуха, ковбоя, фермера, поселенца и индейца — каждого, кто согласится побеседовать со мной, и все, что я слышал до сих пор, не имеет никакого смысла — ни малейшего.

Охваченная неподдельным любопытством, Мерси спросила:

— И что же они говорят?

Мужчина махнул рукой, словно отметая все истории, которые заведомо не могут быть правдой.

— О, они несут полную дичь — совершенную чушь! Во-первых, по их словам, те ублюдки прошли больше тысячи миль. Должен сказать вам, миссис Линч, я знавал в своей жизни пару мексиканцев, но никогда не слышал, чтобы кто-нибудь из них одолел тысячу миль за пару месяцев.

— Звучит не так уж невероятно.

— Звучит абсолютно невероятно. И не думаю, что мексиканцы знают, что с ними произошло. Точно так же как мне — такая уж у меня должность — достоверно известно, что Республика их не трогала. Что бы ни случилось, случилось где-то в пустынном гористом районе Западного Техаса, и потом что-то послало тех людей в какой-то другой дикий поход…

— До самой Юты? — встряла девушка.

Сойдя с рельсов повествования, рейнджер обескураженно спросил:

— Юты? Откуда вам это известно?

— Так вы же сами сказали мне как-то раз, куда собрались. А Юта, думаю, ой как далеко от Западного Техаса.

— Жутко далеко, — признал он. — Но вот что говорит нам рассудок. Произошло нечто странное, и группа изменила направление движения, сместившись к северу или западу. Последние сообщения от мексиканских солдат поступили из поселения мормонов — ну, знаете, это те, у кого куча жен и все такое. А мормоны, хоть и психи, что твой болотный хомяк, но напуганы до полусмерти.

— Легионом солдат? Не скажу, что виню их за это. Видит Бог, что до меня, я начала бы поиски у себя на заднем дворе.

— Но это еще не все. — Мистер Корман покачал головой, словно и сам не верил тому, что собирался сейчас сказать. — Судя по всему, эти мексикашки совершенно сбрендили. Я слышал, — он подался вперед и на этот раз действительно зашептал, — что они начали есть людей.

— Замолчите! — воскликнула Мерси.

— Но так говорят люди: что они просто сумасшедшие как шляпники и что с ними что-то чертовски не так. Их поступки бессмысленны, точно из черепов вытекли все мозги, и они не говорят — не отвечают ни на что и никак, ни по-английски, ни по-испански. Миссис Линч, если молва распространится, люди ударятся в панику и с этим ничего нельзя будет сделать!

— Ну… — Мерси попыталась переварить информацию, хотя это не слишком хорошо получалось, так что она, сосредоточившись, постаралась мыслить логически. — Вы думаете о какой-то болезни вроде бешенства? Заразившиеся бешенством иногда делают это: кусают людей… — Девушка осеклась, поскольку, едва последние слова сорвались с ее языка, она вспомнила о гостинице Армии спасения.

— Если эти парни подхватили какую-то заразу и она скосила целый легион, превратив солдат в безумцев, то тут есть о чем беспокоиться. Что бы ни происходило, мы должны сдержать это и, возможно… исследовать. Выяснить, что не так, и понять, можем ли мы что-то с этим сделать. Но будь я проклят, если имею хоть малейшее понятие, что там творится, — заявил он и набил рот хлебом и картошкой.

— Мне кажется, к этому имеет какое-то отношение «смолка», — проговорила медсестра.

— Что-что? Это что-то вроде древесного сока? А, нет, погодите. Вы имеете в виду тот дурацкий наркотик, которым балуются парни на фронте? И при чем тут он?

— Не скажу наверняка, я и сама не увидела бы связи, но я тут побывала в Мемфисе. И видела там солдат, больных, наркоманов, которых эта дрянь почти уже довела до смерти. Они выглядели… ну, как вы сказали. Как трупы. И один из них попытался укусить меня.

— Наркоман, пытавшийся укусить медсестру, — совсем не обязательно каннибал.

Девушка нахмурилась:

— Я этого и не говорила. Я только сказала, что картина похожа. Немного. Или же я и сама рехнулась. — Вдруг Мерси резко переменила тему, задав вопрос, пока не забыла: — Кстати, а не знаете ли вы, где тут можно отправить телеграмму?

— Я удивился бы, если бы в конторе Западного Союза на станции это было бы невозможно. Поспрашивайте там. А зачем вам? Кому и что вы собрались докладывать?

— Всего лишь собственной матушке. И шерифу Такомы, наверное. Просто дам им знать, что еще жива и еще в пути.

Трапеза была окончена, и девушка, поблагодарив мистера Кормана, зашагала назад, на станцию, где действительно нашла контору Западного Союза и дружелюбную телеграфистку по имени Мейбл — крохотную женщину с повязкой на глазу, стучащую ключом со скоростью молнии.

Мерси отправила две телеграммы, именно те, о которых говорила рейнджеру.

Первая полетела в Вашингтон, вторая — в Вирджинию.

ШЕРИФ УИЛКС Я ЕДУ НА ЗАПАД СЕЙЧАС В КАНЗАСЕ ТЧК ОЖИДАЙТЕ ЧЕРЕЗ ПАРУ НЕДЕЛЬ ТЧК СООБЩУ ЕЩЕ КОГДА БУДУ БЛИЖЕ ТЧК НАДЕЮСЬ С ОТЦОМ ВСЕ В ПОРЯДКЕ ТЧК

ДОРОГАЯ МАМА ПОЖАЛУЙСТА НЕ СЕРДИСЬ ТЧК Я ЕДУ НА ЗАПАД НАВЕСТИТЬ ПАПУ КОТОРЫЙ МОЖЕТ БЫТЬ ПРИ СМЕРТИ ТЧК ЭТО ДЛИННАЯ ИСТОРИЯ Я ПОТОМ ТЕБЕ РАССКАЖУ ТЧК НЕ ВОЛНУЙСЯ ДЕНЬГИ ЕСТЬ И БИЛЕТЫ НА ПОЕЗД И ВСЕ В ПОРЯДКЕ ТЧК ТОЛЬКО ДУМАЮ Я ДОЛЖНА СООБЩИТЬ ТЕБЕ ФИЛИПП УМЕР МЕНЯ ИЗВЕСТИЛИ В ГОСПИТАЛЕ ТЧК МОЛИСЬ ЗА МЕНЯ ТЧК МНЕ ЭТО ПРИГОДИТСЯ ТЧК

Оплатив телеграммы, Мерси повернулась, чтобы уйти, но Мейбл остановила ее.

— Миссис Линч? Надеюсь, вы не рассердитесь на меня, я хочу спросить — вы едете на большом поезде Союза?

— Да, верно.

— Могу ли я попросить вас о маленькой любезности?

— Конечно.

Мейбл взяла небольшую пачку бумаг и сунула их в коричневую папку.

— Не откажетесь ли вы забросить это в окошко проводников? — Она жестом указала на свою левую ногу, и только тогда Мерси заметила, что ниже колена у женщины ничего нет. — У меня сегодня боли, и лестницы для меня — сущая беда.

— Конечно, я возьму их, — кивнула Мерси, раздумывая, что же за кошмарный несчастный случай так изуродовал тело этой женщины — но не ее дух. Она взяла телеграммы и, провожаемая благодарностями Мейбл, направилась к кабинетам вокзального начальства — и к окну, где проводники собирали планы маршрутов, директивы и прочие документы.

Возле оконца двое спорили о путях и сигналах. Мерси не хотелось их прерывать, так что она остановилась в сторонке, не так чтобы быть уже вне поля их зрения, но достаточно далеко, чтобы никто не мог обвинить ее в подслушивании. И вот, дожидаясь, когда же они закончат, она сделала кое-что, чего не должна была делать. Девушка знала, что не права, поглаживая коричневую обложку, и понимала, что это плохая идея, когда отгибала клапан, чтобы заглянуть внутрь папки. И тем не менее она сунула нос в бумаги, хотя и осознавала, что не все они предназначены для проводников, — некоторые телеграммы адресовались пассажирам.

На самом верху, словно сами Небеса положили документ так, чтобы Мерси наверняка его прочла, она увидела чертовски необычное послание. На первый взгляд оно не имело смысла, но, вчитавшись, медсестра разрешила загадку и стремительно захлопнула папку, поскольку двое мужчин, прекратив пререкаться, разошлись в разные стороны.

В бумаге говорилось:

СБ ВСТРЕВОЖЕН ТЧК ЗАДЕРЖИТЕСЬ В КС КАК МОЖНО ДОЛЬШЕ ТЧК ШЕНАНДОА СПЕШИТ ОТ ОС НА ВСЕХ ПАРАХ ТЧК НАДО НАГНАТЬ ПОЕЗД ДО СКАЛИСТЫХ ТЧК ПОДТВЕРДИТЕ ИЛИ ОПРОВЕРГНИТЕ СЛУЖЕБНЫЙ ВАГОН В ТОПИКЕ ЕСЛИ ВОЗМОЖНО ТЧК ШЛИТЕ СООБЩЕНИЕ ОТТУДА ТЧК

Увы, второй раз, более внимательно, прочитать чужое послание она не успела: проводник заметил девушку. Приближаясь к нему, она размышляла, не слишком ли виноватый у нее вид. Передав мужчине папку, Мерси пожелала ему доброго вечера и вернулась в гостиничный номер — поставленная в тупик, то и дело прокручивающая в уме ту телеграмму.

К тому времени, как медсестра разделась, чтобы лечь в постель, она уже догадалась, что «ОС» означает Оклахома-Сити, поскольку «КС» — это, несомненно, Канзас-Сити. Она не знала; что такое «Шенандоа», но, поскольку она несется на всех парах, пытаясь «нагнать» «Дредноут», то волей-неволей пришлось предположить, что это какая-то весьма мощная машина. Но что означает «СБ»? Чьи-то инициалы? Кодовое имя? Шифр?

— Шенандоа, — прошептала она еле слышно. Название южное, для южных мест и южных вещей. Какой-то агрегат или вроде того. Мерси повернулась на другой бок, тщетно пытаясь устроиться поудобнее на дешевой кровати и все же чувствуя благодарность хотя бы потому, что ей хотелось еще пободрствовать и насладиться тем фактом, что постель не трясется. Так что она приподнялась и обратилась с вопросом к умывальнику у стены: — Или еще один поезд?

Последняя мысль, промелькнувшая в сознании Мерси перед тем, как веки ее сомкнулись, была о том, что рейнджер Корман был прав.

В их поезде едет шпион южан.

Это определенно не она, и Мерси не считала — основываясь на разговоре за ужином, — что шпион — сам рейнджер. Так кто же остается?

Она вздохнула и пробормотала:

— Да практически кто угодно, правда.

И уснула.

 

13

Утром Мерси стояла на платформе вместе с прочими пассажирами, дожидаясь возможности снова сесть в поезд. Она заметила, что кое-кто отсутствует, но чутье тут было ни при чем, просто девушка привыкла видеть одних и тех же людей изо дня в день целую неделю. Теперь она обратила внимание и на новые лица: эти люди с любопытством разглядывали внушающую благоговейный трепет машину и обсуждали между собой, зачем состав прицепили к столь сложной штуковине.

Проводник выслушивал вопросы, а Мерси прислушивалась к его ответам, хотя и не знала, насколько им можно верить.

— Да, действительно, это военная машина. — Рука в форменной перчатке похлопала по боку котла. — Но это не означает, что проводится военная операция. Мы везем домой тела парней с западных территорий, а когда завершим миссию, паровоз отправится в Такому, где его переоборудуют под новую систему питания.

Кто-то из зевак спросил:

— В каком смысле?

— В настоящее время мы используем два вида топлива: дизель и пар. Это вполне обычная машина для своего класса, и, насколько я понимаю, южане довольно регулярно пользуются дизельными двигателями. В Такоме мы попытаемся перевести эту крошку на чистый дизель, как у них. Так мы станем мощнее, увеличим скорость и облегчим нагрузку — если все получится.

Мерси попыталась понять, отчего это жидкое топливо будет легче угля, но, впрочем, она изначально была склонна не слишком верить проводнику, поскольку его история несколько отличалась от той, что рассказал ей начальник станции в Сент-Луисе, плюс разговор с рейнджером, плюс телеграмма, не предназначавшаяся для ее глаз. Она не купилась на байку о том, что военная машина выполняет мирную миссию, и чем больше она смотрела на паровоз, тем больше убеждалась, что вся эта легенда — чистая ложь.

И вдруг на девушку снизошло озарение — и мысль показалась столь очевидной, что удивительно было, как это она не догадалась раньше. Она едва сдержалась, чтобы не броситься бегом, привлекая всеобщее внимание. Нет-нет, она медленно-медленно, шаркающей походкой, побрела в конец состава, к служебному вагону — и к вагону дополнительному, с закрашенными окнами, уныло приткнувшемуся позади. На платформе-сцепке стоял охранник, но никто из зевак не обращал на это особого внимания.

Естественно, Мерси не могла сказать, прибавилось тут что-то или убавилось, загрузили что-то в вагон или выгрузили из него. Но, заметив пожилого негра-носильщика, тихонько обратилась к нему.

— Извините, — сказала она, отвернувшись от охранника, который, хотя и не смотрел в ее сторону, но мог что-то услышать.

— Да, мэм. Чем могу вам помочь?

— Я тут призадумалась… А этот вагон вообще когда-нибудь открывают? Вынимают из него что-нибудь или, наоборот, кладут?

— О нет, мэм, — ответил старик тихо и серьезно. И покачал головой. — Никто из нас даже не приближался к нему; как только поезд остановился, нам было велено даже не касаться последнего вагона. Я даже слышал, что кого-то из солдат отругали — то ли за то, что подошли слишком близко, то ли за то, что пытались заглянуть в окна. Эта штука запечатана хорошо.

— О-о, — протянула девушка и, поблагодарив носильщика за потраченное время, побрела обратно к пассажирским вагонам, переваривая на ходу полученную информацию.

Если поезд развозит по домам тела погибших на войне, почему ни один гроб еще не выгружен? Маясь от желания поделиться с кем-нибудь подозрениями, Мерси заметила прислонившегося к одной из поддерживающих навес колонн рейнджера — с выражением лица человека, только что раскусившего лимон.

— Мистер Корман, — сказала она.

Он наверняка услышал, но даже не посмотрел на нее, пока Мерси не остановилась прямо перед ним.

— Что? — буркнул мужчина.

— И вам тоже доброго утречка, сэр.

— Вот и нет.

— В смысле? — удивилась медсестра.

Он мастерски сплюнул комок жеваного табака, так что тот шлепнулся у самого подножия соседней колонны, и не показал, но кивнул в сторону поезда, туда, где негромко переговаривались двое темноволосых мужчин, стоящих спиной к Мерси и Горацио Корману.

— Видите там?

— Что вижу? Эту парочку?

В этот момент один из мужчин резко обернулся, бросив на толпу подозрительный взгляд, и снова вернулся к тихой беседе. Черты его лица говорили о примеси индейской крови: чеканный профиль, кожа чуть темнее обычного для белых оттенка. Густые черные брови мужчина то ли расчесывал, то ли они сами росли неправдоподобно плавной дугой. Разговор велся не по-английски, это Мерси уловила, хотя и не могла разобрать ни одного конкретного слова. Речь текла в ином, более быстром ритме — а может, так только казалось, оттого что отдельные слоги ничего не значили для слуха девушки.

— Мексиканцы.

— Правда? — удивилась несколько сбитая с толку Мерси. — И что они здесь делают? Собираются ехать на поезде вместе с нами?

— Похоже на то.

— Возможно, вам следует поговорить с ними, — подумав, предположила медсестра. — Может, они тут по той же причине, что и вы?

— Не порите чушь.

— Почему это чушь? Вы хотите узнать, что случилось с их войсками; может, и они желают того же. Посмотрите на них — они, кажется, в форме. Может, они сами военные. — Мерси прищурилась, пытаясь отыскать знаки различия.

— Они не солдаты. Скорее, что-то вроде правительственных полицейских. Вы, вероятно, правы насчет того, зачем они явились сюда, но посодействовать поискам они не могут.

— Откуда вам знать? — почти возмутилась медсестра.

— Как я уже говорил вам вчера, им насчет этого дела известно не больше нашего. Я собрал всю доступную информацию, не побрезговав испачкать руки и накрутить кому надо хвосты. Я ближе к открытию правды, чем кто-либо на континенте, включая императорских ковбоев.

Мерси пожала плечами:

— Ну, они, как и вы, добрались сюда. Едва ли они так уж и ни на что не годны.

— Молчи, женщина. Они — проблема, вот и все. А я проблем не люблю.

— Что-то говорит мне, что это не вполне правда.

Усы мужчины дернулись в почти что улыбке, совсем как тогда, когда он обнаружил пистолеты под плащом медсестры.

— Может, и так. Но мне они не нравятся. Не к добру они появились, не к добру.

— Я, кажется, никогда еще не встречала мексиканцев.

— Они тираны и империалисты, все до единого. — Если бы во рту у него еще оставался табак, рейнджер, несомненно, выплюнул бы и его вслед за сентенцией.

— Видимо, вы пообщались с каждым из них, иначе откуда такая уверенность?

Рейнджер потянулся к шляпе, саркастически отдавай честь, и, конечно, ушел бы от разговора, но Мерси остановила его:

— Эй, позвольте-ка мне спросить вас кое о чем. Вам известно что-либо о… о поезде? — озвучила она одно из своих предположений. — О поезде под названием «Шенандоа»?

— Да, я слышал о нем.

— Это… — Она не знала, что хочет из него выудить, и тем не менее закинула удочку наугад: — Это какой-то особенно скорый поезд?

— Насколько мне известно. Катается для ваших южан, кажется. Предполагается, что он быстрейший из быстрейших.

Корман говорил о легких модифицированных машинах, славящихся своей скоростью. Их разработали и производили в основном в Техасе, некоторые модели были экспериментальные, поскольку Техасцы изыскивали разнообразные способы использования своей нефти.

Мерси задумчиво кивала, прикидывая, что именно из узнанного ею стоит рассказать рейнджеру. Он уже объяснил, что ему плевать, чего южане хотят от поезда. Впрочем, Корман опять-таки мог и солгать, тем более если считал, что на борту шпион. Но в любом случае открыться ей больше некому.

Она все еще думала, когда он сказал:

— А чем, собственно, вызван ваш вопрос?

Она ответила бы, если бы резкий гудок не спугнул мгновения, заставив нескольких стоящих на платформе ребятишек зажать уши и скорчить рожицы, а топчущихся без толку взрослых сбиться в кучу поближе к пассажирским вагонам в предвкушении посадки.

— Не важно, — отмахнулась Мерси. — Поговорим об этом потом.

Она отошла от него и присоединилась к напирающей толпе. Людей стало больше, и кто-то мог заметить, что она сговаривается о чем-то с рейнджером; и хотя она единственная знала, что он рейнджер, все уже поняли, что мужчина — техасец, а Мерси не хотелось, чтобы и к ней относились как к парии. Однако она понимала, отчего он предпочитает умалчивать о своем статусе блюстителя правопорядка: у военных своя иерархия. Им не нравится, когда кто-то, не вписанный в их систему, вертится поблизости, носит оружие и на вполне законном основании не обязан подчиняться ничьим приказам. Но ему могли бы устроить веселую жизнь, особенно в таком «замкнутом» транспорте.

Снова оказавшись в поезде, Мерси с удивлением отметила, что миссис Баттерфилд и мисс Клэй опередили ее и уже сидят в купе. С неменьшим удивлением она обнаружила, что двое мексиканцев разместились тут же, в ее вагоне. Две дамы напротив даже не перешептывались, а обсуждали новичков в полный голос.

— Я слышала, они говорили по-испански, — заявила миссис Баттерфилд. — Естественно, я не поняла ни слова, но вот тот юноша, что повыше, он выглядит почти белым, не так ли?

— Он может быть белым, — заметила Теодора Клэй. — В Мексике масса испанцев.

— Почему? Разве там не произошло что-то вроде… не знаю… революции? — неуверенно протянула миссис Баттерфилд.

— Даже несколько. Но интересно, отчего они в поезде, едущем на северо-запад? Направление определенно не то, вам не кажется? И одеты не по погоде, точно говорю.

— А почему бы не спросить их, — предложила Мерси, — если вам и вправду хочется знать?

Миссис Баттерфилд содрогнулась и наградила Мерси взглядом, говорящим: «О небеса, девочка! Я думала, что знаю тебя!» Вслух же она проговорила:

— Я не склонна сейчас заводить новых друзей, тем более таких странных. Кроме, того, они едва ли говорят по-английски. И к тому же они все католики.

— Могу поспорить, по-английски они говорят, — возразила Мерси. — Очень трудно, не зная языка, расспросить о дороге, а они благополучно добрались до нашего севера.

Мисс Клэй изогнула вползшие на самый лоб брови:

— Тогда почему бы вам не потолковать с ними?

Мерси откинулась на спинку своего сиденья:

— Это ведь вам до смерти любопытно было узнать. Я только сказала, что если вам так уж неймется, то можно и спросить.

— Почему? — спросила мисс Клэй.

Мерси не поняла:

— Что — почему?

— Почему вам не интересно? Мне кажется, интерес тут вполне естественен.

Медсестра прищурилась и парировала:

— Я в чужие дела не лезу, мне и своих достаточно, вот и все.

Но ближе к вечеру Мерси отправилась поужинать в вагон-ресторан и обнаружила там мексиканцев, сидящих за столиком с капитаном Макградером и раненым (но относительно годным к несению службы) Моррисом Комстоком. Моррис улыбнулся медсестре и помахал рукой, а капитан кивнул, что послужило подходящим поводом присоединиться к компании. Девушка, заказав чашку чаю, печенье и крошечный горшочек джема, отнесла их к освобожденному мужчинами месту.

— Джентльмены, — кивнула она, усаживаясь и пытаясь встретиться взглядом с мексиканцами, просто ради новизны.

Кажется, они сочли ее присутствие несколько обременительным, но повели себя воистину по-джентльменски (не зря же она так обратилась к ним), пробормотав в ответ приветствия.

— Миссис Линч, — заговорил капитан. — Рад снова видеть вас. Мы тут беседовали с этими ребятами. Они из Мексики.

Моррис подхватил:

— Мы по-дружески предупредили их. О техасце, который едет в шестом вагоне. Надеюсь, чванливый ублюдок не создаст им проблем.

Похоже, солдата весьма радовала возможность в очередной раз обругать рейнджера.

Макградер откашлялся, прочищая горло, и сказал более дипломатично:

— Насколько я понимаю, вы знакомы с вышеупомянутым республиканцем. Прибыли на одном пароходе в Сент-Луис, верно?

— Да, именно так. Только, кажется, я про это не упоминала. Откуда вы узнали?

— Мисс Клэй обмолвилась как-то мимоходом.

— Понятно.

— Сеньора, — проговорил один из двух мексиканцев, тот, чья кожа была темнее, а брови необычайно аккуратны, — пожалуйста, позвольте представиться: Хавьер Томас Игнасио Гальяно. — Свои имена он произнес единым духом, и прозвучали они как музыка. — А мой компаньон — Федерико Мария Гонсалес Портилла. Мы… инспекторы. Из Мексиканской империи. Мы не намеревались вызвать в поезде суматоху; мы лишь проводим расследование, пытаясь выяснить, что случилось с исчезнувшим легионом наших солдат.

Мерси обрадовалась, что он так хорошо владеет языком. Ей не пришлось напрягаться, чтобы понять его, и она не ощущала идиотского желания говорить как можно громче, так что произнесла обычным голосом:

— Я слышала об этом — и читала в газетах.

Второй инспектор, коллега первого, подтвердил:

— Да, мы осведомлены о том, что печаталось в ваших газетах. Это великая загадка, не так ли?

— Воистину великая, — согласилась Мерси, чуть трепеща от разговора с чужаком. Северян и южан она знала как облупленных, но никогда раньше не встречала никого из совершенно другой страны. За исключением Гордона Рэнда, хотя его можно не принимать в расчет.

Инспектор Гальяно скомкал салфетку.

— Если бы мы только знали, что произошло там, на западе Теджаса.

Видимо, так произносилось название республиканского штата в Мексике.

— Что вы имеете в виду? — уточнила Мерси.

— Случилось что-то, что сбило их с курса, — пояснил он. — Направило через жаркие земли — и к северу, в горы. Мы выяснили, что они добрались до территории… э… — Он запнулся, подыскивая английское слово, но так и не нашел.

— Юты, — помог инспектору Моррис Комсток. — Где живут мормоны со всеми своими женами.

— Мормоны, да. Религиозные люди. Некоторые из них сообщили нам… ужасные вещи.

Мерси чуть не забыла, что она, предположительно, не в курсе дела, но успела прикусить язык прежде, чем изо рта вырвалось восклицание насчет каннибализма, после чего кто-нибудь обязательно поинтересовался бы, откуда у нее подобная информация. Вместо этого, она сказала:

— Да, печально. А есть у вас хоть какие-нибудь идеи насчет того, что могло случиться? Думаете, техасцы сделали что-то… опрометчивое?

Лоб инспектора Портиллы пошел морщинами: мужчина пытался осмыслить слово «опрометчивый» и, видно, догадался по контексту:

— Такая вероятность всегда есть. Но в данном случае мы не думаем, что дело в этом. Мы получили сообщения, что некоторые техасцы тоже вовлечены.

— Какие сообщения? Ужасные сообщения?

— Столь же ужасные, да. Мы считаем… — он обменялся взглядом с инспектором Гальяно, который кивком разрешил поделиться информацией, — что это, возможно, какая-то болезнь.

— Вполне возможно, — мудро вставила Мерси. — Или… яд, например. — И, предваряя вопросы о ее чрезмерном интересе, добавила: — Я медсестра. И интересуюсь разными снадобьями.

— Медсестра? — повторил инспектор Гальяно. — Нам говорили, что в поезде будет врач, но мы не слышали ни о какой…

Его перебил Моррис Комсток:

— Предполагалось, что мы подхватим доктора в Канзас-Сити, но он так и не появился. Теперь, возможно, подберем врача в Топике. Но клянусь, нас, похоже, кормят баснями.

Капитан скрестил на груди руки, откинулся назад и сказал мексиканцам:

— Именно миссис Линч позаботилась о бедняге Моррисе, когда его подстрелили во время налета.

Инспектор Гальяно, кажется, искренне заинтересовался. Он подался вперед, положив одну руку на стол и размахивая другой:

— Эта мысль возникла у нас недавно, после того, как мы получили агентурные данные, которые догнали нас в Миссури. Но возможно, я могу задать вам вопрос — и, надеюсь, вы не сочтете меня… — он снова поискал слово и выпалил: — опрометчивым.

— Валяйте, — разрешила она, надеясь, что успешно напустила на себя вид полной энтузиазма невинности.

— Отлично. Вот факты, как мы их понимаем: из форта Салтилло был отправлен отряд солдат. Они встретились с командирами, а в Эль-Пасо к ним присоединились еще силы. В итоге группа насчитывала примерно шестьсот пятьдесят человек. Они двигались на восток, к центру старого штата, к Абилину. Оттуда они должны были направиться к Лаббоку и дальше, к поселению онейда, — ваши люди называют его Амарилло. Там к ним примкнула бы еще сотня поселенцев. Но отряд так и не добрался до Лаббока.

— Так много людей не могут просто взять и растаять в воздухе, — заметила Мерси.

— Они не растаяли, — согласился мужчина. — Их видели, и остались следы их передвижения, но следы эти… — он, видно, припомнил свое первоначальное описание и не нашел более подходящего слова для столь мрачной ситуации, — ужасны. Они тащатся, будто влекомые ветром, огибая встречающиеся на пути препятствия, перескакивая с места на место, и… и… они как стадо оголодавших коз! После них не остается ничего — они пожирают всю провизию, все растения и злаки, всех животных… и… возможно… всех людей, с которыми сталкиваются!

— Людей! — Мерси охнула для большего драматического эффекта и так стиснула печенье, что оно раскрошилось у нее в кулаке. Крошкам она позволила упасть на тарелку и будто забыла о них.

— Да, людей! Немногие уцелевшие рассказывают эти истории. Пропавшие солдаты и поселенцы жутко выглядят — они тощие и голодные. Их кожа стала серой, они больше не говорят, только стонут или кричат. Они не обращают внимания на свою одежду, на свои тела; а ведь на некоторых из них страшные раны. Но эти раненые мужчины — и женщины тоже, я ведь говорил, что среди них есть и поселенцы, — они не падают и не умирают, хотя выглядят так, словно уже мертвы. А теперь скажите, сестра Линч, вы знаете отраву или болезнь, которые способны были бы вызвать подобное?

Инстинкт едва не заставил ее выпалить «да!», но Мерси с полминуты взвешивала возможности, обсасывая уцелевшее печенье. В конце концов, рейнджер Корман не принял ее всерьез, а этих мужчин она не знала и вполовину так хорошо, как техасца. Наконец она сказала:

— Ну, я видела людей, отравившихся испорченными продуктами, консервами там и прочим из военных припасов. Иногда они теряют рассудок. Но в данном случае больше похоже на отравление «смолкой».

— Смолкой? — переспросил инспектор Гальяно, и капитан Макградер, похоже, тоже желал бы задать медсестре кое-какие вопросы.

— Это наркотик, который употребляют парни на фронте. За последние три-четыре года он стал весьма популярен. Его поклонников, которые попадали в госпиталь, где я работала, мы называли «хрипунами», очень уж забавно они дышали. А те, кто слишком уж злоупотреблял этой «смолкой»… они сходили с ума. Правда, я не была свидетелем именно того, о чем вы рассказывали, но нечто очень похожее мне видеть довелось.

Мемфис. Армия спасения. Кусающийся Ирвин.

— Я тоже видел парочку одержимых «смолкой», — добавил капитан Макградер, — но там дела обстояли не так ужасающе. — Он побарабанил пальцами по краю тарелки. — Ее, знаете ли, делают из газа.

— Я не знала.

— Мерзкая желтая дрянь. Газ доставляют откуда-то с запада — не в курсе, откуда именно, но с дальнего запада, оттуда, где вулканы. Вот все, что мне известно. Его привозят дирижабли. Думаю, тут орудуют пираты. Едва ли найдутся другие психи, способные на такое.

Мексиканцы разом насторожились.

— Правда? — спросил инспектор Гальяно. — Вы должны рассказать нам все подробно. Сеньора Линч, вы говорили, что видели, как это средство превращает людей в loco?

Девушка замешкалась, но на нее смотрели с таким жадным ожиданием, что она должна была сказать хоть что-то.

— Вы должны понять, до Западного Техаса далеко. Как, кстати, и до Мексики.

— Хорошо, хорошо, — поторопил ее инспектор Портилла. — Продолжайте, porfavor.

Мерси не знала ни слова по-испански, но уж «пожалуйста»-то трудно не угадать, так что она сказала им правду:

— Есть такая миссия, место, где могут остановиться участники войны, инвалиды. Там были люди, изолированные от остальных. Они… они такие, как вы описали. — Медсестра кивнула инспектору Гальяно. — Тощие, с кожей странного цвета, и выглядят почти как… как трупы. — Последнее слово она выпалила, собравшись с духом. — Один из них пытался укусить меня за руку. Я думала, он только взбрыкнул, разозлившись на то, что я осматривала его, тыкала и щупала, но… нет. — Она тряхнула головой. — Он не пытался съесть меня, ничего такого. Он просто…

— Пытался жевать вашу плоть, сеньора? — С извиняющимся видом инспектор Портилла повернулся к капитану Макградеру. — Вы сказали, это делается из газа? А газ доставляют на дирижаблях?

— Насколько я понимаю, — ответил тот.

— Тогда, возможно, мы сумеем решить две загадки разом! — воскликнул мексиканец. Потом, понизив голос, сказал: — В Западном Техасе разбился большой незарегистрированный дирижабль, как раз в то же время — и в том же месте, когда и где исчезли наши войска. Мы полагаем, что он с северо-западного побережья, но полной уверенности нет.

Мерси охнула:

— Вы же не думаете…

Мужчина продолжил:

— Я не знаю, что думать. Но что, если это воздушное судно везло «смолку»?

А капитан предложил иной вариант:

— Или груз газа, предназначенного для переработки в «смолку».

Все замолчали, ошеломленные подобной перспективой — и, честно говоря, не слишком веря во все это. Потом заговорила Мерси:

— Наверняка… наверняка, если бы это был просто газ, он… улетучился бы? Поднялся в воздух? Или взорвался бы, как водород.

Капитан согласился с ней:

— Да, концентрация не могла быть достаточной для того, чтобы… чтобы… инфицировать столько людей.

Инспектор Портилла вздохнул:

— Вы, вероятно, правы. И все же здесь есть о чем подумать. — И он, извинившись и встав из-за стола, покинул вагон вместе со своим коллегой.

Оставшись наедине с военнослужащими Союза, Мерси сказала:

— Черт, надеюсь, все не так. Я просто представить себе не могу. А вы? Вы же были на фронте, верно? Вы видели мужчин, просто лежащих и похожих на трупы?

— Я видел употребляющих «смолку», или «желтуху», как ее еще называют, но ничего подобного их описаниям — или даже вашим — не встречал. Не хотелось бы говорить, но парни, притупляющие чувства наркотиками, выпивкой или еще чем… на поле боя они долго не живут. Но я видел стеклянные глаза и кожу странного цвета, будто бы вконец иссохшую. Думайте обо мне что хотите, но по мне от таких людей нет никакого проку, особенно в бою. Они сами превращают себя в пушечное мясо, ну и господь с ними, так лучше для всех.

— О, я понимаю, — протянула медсестра, — и на войне работать должен каждый.

— Да, мэм, — сказал капитан.

Кажется, он хотел добавить еще что-то, но тут дверь отворилась, и в вагон-ресторан вошел Малверин Пардью, отвращение на его лице мигом преобразилось в фальшивую улыбку.

— Господа. Миссис Линч. Рад видеть вас здесь.

— Вообще-то, мы уже уходим, — откликнулся Моррис Комсток. — Извините. Приятного аппетита.

Мужчины поднялись и проследовали к той же двери, придержав ее для Мерси на тот случай, если она пожелает присоединиться к ним.

— Спасибо, но я побуду тут еще немного, — поблагодарила девушка. — Закажу еще чашечку чаю, чтобы успокоить желудок.

Капитан кивнул, словно говоря: «Как вам будет угодно», и дверь за ним захлопнулась.

Мерси допила уже остывший чай и пошла за горяченьким. Вернувшись на свое место, она обнаружила, что ученый занял стул капитана и, очевидно, ожидает, что она присоединится к нему. Девушка натянуто улыбнулась, приветствуя его:

— Мистер Пардью.

— Миссис Линч. Рад вас видеть, естественно.

— Взаимно, естественно.

Он вытащил из кармана фляжку и плеснул ее содержимое себе в кофе. Мерси показалось, что пахнуло виски, но ее это не заботило, и она не стала делать замечаний. А мистер Пардью сказал:

— Эти иноземцы, покинувшие вагон перед самым моим приходом, — полагаю, у вас не было возможности пообщаться с ними, не так ли?

— Нет, не так, — возразила она. — Они сидели здесь с капитаном Макградером и мистером Комстоком. Меня пригласили присоединиться к ним, что я и сделала.

— Как это мило с вашей стороны. — В словах его явно таился некий грязный подтекст, но мужское лицо с резкими чертами ни на миг не утратило вежливого выражения. — Не возражаете, если я поинтересуюсь предметом беседы? Мне отчего-то с трудом верится, что столь непохожие друг на друга люди могли найти общую тему. Кроме, возможно, неприязни к республиканцам.

Мерси, не считая состоявшийся разговор секретным (видит Бог, газеты немало об этом писали), ответила:

— Мы говорили о пропавших в Техасе мексиканцах. О легионе, исчезнувшем несколько месяцев назад.

— А, ясно. Тема относительно безопасная.

— Отчего вы так сказали? — не поняла Мерси.

Он пожал плечами:

— Политика — смешная штука. Но поскольку тот техасец вернулся на свое место, прочих парней, полагаю, что-то сдержало, поскольку никто из них не желал видеть его на борту. Тут какое-то мошенничество, правда. Или что-то вроде старой загадки, ну, о том, как перевезти через реку волка, козу, слона и… нет, не помню. Какой-то другой набор зверюшек, которые могли съесть, а могли и не съесть друг друга. — Малверин Пардью взял чайную ложечку, помешал свою смесь кофе и виски, поднес чашку к губам и приник к ней так надолго, что язык не поворачивался сказать, что он сделал глоток.

— Что-то я не понимаю, о чем вы, — подала голос Мерси.

Пардью взмахнул ложечкой:

— Ну, скажем так: в нашем поезде присутствует значительный контингент солдат Союза. — Он споткнулся о слово «солдаты», будто собирался сказать нечто куда менее лестное. — Еще у нас есть по крайней мере один техасец, пара мексиканцев, и, вероятно, где-то тут найдутся еще одна-две личности, симпатизирующие южанам.

— Симпатизирующие? Я вроде бы таковых не заметила.

— А вы внимательно смотрели? — спросил мужчина и, когда медсестра не ответила, продолжил: — Да хоть бы и так. Не могу полагаться ни на кого на этой треклятой территории. Бродяги, разини… Не стану доверять никому из них, пока не сойду с «Дредноута». Если на борту нет шпиона — или двух, — то я съем свою шляпу.

— Эту угрозу я запомню.

— Примите ее как предупреждение следить за собственными словами и глядите в оба. — Однако его глаза сузились, превратившись в щелки, и снова открылись, — видимо, Пардью сообразил, какой у него гадкий вид с этаким прищуром. — Мы тут не в безопасности, миссис Линч. Никто из нас. Мы — мишень длиной в дюжину вагонов, поставленная на рельсы, которые можно разорвать парочкой динамитных шашек. И возможно все. Я не прожил бы так долго, если бы верил в человеческую доброту.

— Говорите как шпион, — дерзко заметила Мерси.

— Шпион? — Мужчина коротко хохотнул. — Если бы я занимался этим, то потребовал бы жалованье побольше. Нет, я именно тот, кем представился: ученый на службе штата и нации.

— В каком смысле? Чем вы занимаетесь тут, в этом поезде?

Чайная ложечка снова пришла в движение, заметавшись в пространстве перед владельцем. Пардью крутил ее так, словно хотел отвлечь собеседницу.

— О, всякими конструктивными вещами, знаете ли. Моя обязанность — присматривать, чтобы поезд и его двигатель работали без перебоев и чтобы не было никаких неполадок в механизмах.

— Значит, разрыв сцепки — одна из тех проблем, которые вы должны были предотвратить?

Ученый фыркнул:

— Проблем? Так вот как вы это называете?

— Я не разбираюсь в устройстве паровоза. А как это называете вы, если не проблемой?

— Я называю это саботажем, — пробурчал он.

— Саботаж! Ну и заявочка.

Ложка упала с громким звяканьем.

— Это не «заявочка». Это факт. Кто-то повредил ту сцепку, ясно как день. Да, конечно, они иногда рвутся — я видел это своими глазами и знаю, что такая поломка не из редких, — но тут не тот случай. Она была сломана. Преднамеренно.

— Вы сказали что-нибудь капитану? — спросила девушка.

— Ему первому.

— Странно, — заметила Мерси. — Если бы заподозрили, что в поезде едет шпион или там диверсант, думаю, капитан приказал бы солдатам обыскать вагоны или задать всем кучу вопросов.

Мужчина поморщился:

— А смысл? Если здесь поработал шпион, он — или она — не стал бы говорить просто потому, что кто-то его спросил, когда нет никаких доказательств. Все, что мы можем сделать, — это внимательнее следить за поездом в целом: и за служебными, и за пассажирскими вагонами.

У Мерси возникло четкое ощущение, что на самом деле Пардью сказал о пассажирских вагонах просто так. Предмет его забот и тревог располагался не в пульмане: это везли в одном из других, куда более таинственных вагонов — либо в катафалке позади (она как-то незаметно для себя стала называть так вагон с трупами), либо в вагонах, прицепленных непосредственно за «Дредноутом».

Ученый сидел молча, погрузившись в раздумья.

— Вы правы, — нарушила тишину Мерси. — Нам остается только держать ухо востро. Следить за вагонами, чтобы никто…

— На самом деле, — теперь пришел его черед перебивать, — мы должны следить друг за другом.

На сем мистер Пардью, прихватив свой разведенный кофе, поднялся из-за стола и удалился в следующий вагон.

Несмотря на инстинктивное отвращение, питаемое Мерси к этому человеку, она была вынуждена согласиться с ним. И, во имя самосохранения, подозревала, что действительно должна очень пристально следить за мистером Малверином Пардью.

 

14

Добрались до Топики — и оставили ее позади. Во время стоянки «Дредноут» обрел наконец давно обещанного врача — мистера Левина Стинчкомба из штата Индиана. Он был тощ как скелет и менее стар, чем можно бы было подумать, наблюдая за его медлительными движениями и вслушиваясь в его заторможенную речь. Мерси решила, что ему лет пятьдесят. Волосы доктора уже подернулись инеем седины, а руки его с длинными тонкими пальцами были словно созданы для игры на фортепьяно, хотя, умеет он музицировать или нет, медсестра, естественно, не рискнула спросить.

Доктор Стинчкомб любезно поприветствовал Мерси как коллегу, возможно, потому, что капитан Макградер специально познакомил их на тот случай, если медикам придется поработать вместе. Врач показался Мерси в целом милым, хотя и несколько отстраненным человеком. За чаем она узнала, что он больше года прослужил полевым хирургом Союза в северном Теннесси. Доктор не отличался разговорчивостью, но с ним приятно было и помолчать, и Мерси решила, что он ей нравится, и ее обрадовало его пребывание на борту.

Это было немаловажно, поскольку медсестра знала массу медиков, которых с превеликим удовольствием спихнула бы с поезда. Но Стинчкомб, заключила она, может быть полезен — а если и нет, он, по крайней мере, не станет путаться под ногами.

После чая доктор вернулся в свое купе во втором пассажирском вагоне, и впоследствии Мерси с ним почти не встречалась.

В Топике несколько пассажиров сошли, и их места заняли другие, новенькие, как и ожидалось. Молва донесла до Мерси, что в поезде появились: пара молодоженов, только что самовольно обвенчавшихся и теперь направлявшихся в Денвер объясняться с родителями юной леди; трое ковбоев, один из которых — мексиканец по происхождению; две женщины, которым как нельзя лучше подходило определение «дамы с дурной репутацией». Мерси не испытывала предубеждения к их профессии, а они держались дружелюбно со всеми, хотя Теодора Клэй мрачнела в их присутствии и каждый раз, встречая их на пути в вагон-ресторан, бросала на них злобные взгляды.

Мерси решила поддержать их — хотя бы ради того, чтобы досадить мисс Клэй. Познакомившись с женщинами поближе, она увидела, что они необразованны, но жизнерадостны, почти как она сама. Звали их Джуди Гилберт и Ровена Уинфильд. Они, как и многие, собирались сойти в Денвере, так что их присутствие в поезде ограничивалось всего неделей.

Постоянно меняющийся внутри поезда «социальный климат» отлично сочетался с постоянным движением состава, вечными толчками, беспрерывной тряской и качкой вагонов, оставляющих позади милю за милей. Для Мерси со временем стало уже привычным знакомиться с новыми людьми, зная, что через несколько дней они расстанутся, как чужие; точно так же со временем у нее вошло в привычку ловить равновесие каждый раз, поднимаясь со своего места, и подстраивать походку под ритм хода поезда. Даже засыпать стало легче, хотя и нельзя сказать, что совсем легко. Но постепенно она притерпелась и к небольшой постоянной усталости, вызванной вечным недосыпом… да, спала она недостаточно и некрепко, хотя и часто укладывалась — а что еще делать в поезде?

Дни катились гладко и скучно, хотя в воздухе витали прозрачные намеки, что не все тут в полном порядке.

В Топике пассажирам не позволили покидать поезд, даже чтобы просто поразмяться; вокруг катафалка в хвосте то и дело возникало какое-то напряжение. Слышались звуки перебранки, и голос Малверина Пардью заглушал прочие в попытке командовать. Никто не говорил Мерси, что случилось что-то скверное, и у нее не было повода ходить и разнюхивать, но, судя по слухам, еще одна сценка едва не сломалась — то ли в результате саботажа, то ли просто из-за старости и износа, — это не уточнялось.

То, что столь тщательно охранялось, тоже представляло проблему. Однажды вечером медсестра услышала, как капитан повысил голос — на Пардью, как она догадалась, хотя уловила лишь одну фразу, занесенную ветром во второй пассажирский вагон, где Джуди и Ровена учили Мерси играть в кункен.

— …и не волнуйтесь за этот вагон, это моя обязанность. Занимайтесь своим делом!

Три женских головы вскинулись разом, так громко прозвучали эти слова благодаря каким-то фокусам акустики.

— О чем бы они ни спорили, — проговорила Джуди, — я на стороне капитана.

Она была выше, светлее и пышнее своей товарки, ее локоны, казалось, не нуждались в искусственной завивке, фарфоровую белизну кожи оттенял прелестный румянец. Ровена была пониже и посмуглее, и фигура ее не столь впечатляла; но, по мнению Мерси, она была гораздо более привлекательной. Джуди, конечно, могла похвастаться правильными чертами и безукоризненным цветом кожи, но и только, зато Ровена отличалась угольно-черными волосами и огромными сияющими глазами.

— Чертовски верно, — поддержала подругу Ровена и выложила очередную карту. — Мне этот ученый не по нраву — если он, конечно, тот, за кого себя выдает. Он что-то затевает. Эти его пронырливые глазенки и гаденькая улыбочка… — Она покачала головой. — А вот капитан красавчик, и седина так идет его юношескому лицу. И форма его совсем-совсем не портит.

— Смешно, что люди считают, будто женщины просто не в силах устоять перед мужчинами в форме. А я думаю, нам просто нравится видеть мужчину ухоженного, умытого и в одежде, которая ему подходит.

Именно этот момент выбрал капитан Макградер, чтобы ворваться в их вагон. Он, похоже, направлялся в конец поезда. Его моложавое лицо раскраснелось от гнева, сердитые морщины легли на него. Женщин он не заметил — в сущности, он, похоже, не замечал ничего, кроме очередной двери, — и добрался до нее, и схватился за ручку, и рванул, и распахнул, и скрылся за ней, и захлопнул дверь за собой, словно стремясь сбежать как можно дальше от Малверина Пардью и возвести между ним и собой столько барьеров, сколько в силах человеческих.

Во всяком случае, именно это предположение высказала Мерси.

— Разве можно его винить? — отозвалась Джуди. — Погоди немного. Вот-вот появится и проныра, в любой момент.

И действительно, передняя дверь распахнулась, хотя и не столь стремительно, и в проем скользнул Малверин Пардью, приглаживая свою морковную шевелюру с таким видом, будто был вполне уверен, что никто не слышал, как он получил нагоняй. Увидев женщин, он одарил их одной из своих елейных ухмылок, всегда граничащих с отвращением, коснулся шляпы и проследовал за капитаном.

Джуди приподняла брови:

— Вот тебе и на! Интересно, в чем тут дело?

Игра продолжилась, и вскоре они играли на фоне плоского канзасского неба, расцвеченного золотыми, розовыми и васильковыми мазками и полосами. У Ровены нашлась фляжка с абрикосовым бренди, и она пустила ее по кругу, вызвав в Мерси противоречивые чувства. Пить бренди и играть в карты с проститутками — она и не воображала, что окажется в такой ситуации, но… все течет, все изменяется, не так ли? Пройдет пара недель, и она все равно никогда больше не увидит всех этих людей. Трудно, однако, представить, что сказала бы мама, если бы только узнала, и еще труднее представить, что подумал бы папа, где бы он ни был, если, конечно, он еще жив.

Закат длился целую вечность: здесь не было ни гор, ни холмов, за которые могло бы нырнуть солнце, огненный шар лишь опускался все ниже и ниже, ползя к линии горизонта и все не пересекая эту финишную черту. Теплый свет никак не вязался с морозным воздухом, вагоны купались в розовом сиянии, а пассажиры потирали руки и дышали на пальцы или толпились у отверстий, из которых выходил пар:

Проводники следовали по пятам за отступающими солнечными лучами, зажигая газовые фонари, висящие парами у каждой двери, и огоньки вспыхивали за толстым стеклом, не дающим сквознякам, снующим туда-сюда при открывании и закрывании этих дверей, раздуть пламя и швырнуть его на деревянные стены. Желто-белый свет пришел на смену меркнущему вечернему зареву.

— А это что-то! — проговорила Мерси, склонив голову так, чтобы смотреть прямо на запад.

— Закат? — переспросила Ровена.

— Не думаю, что я когда-нибудь видела что-то более прекрасное.

Она не отрывала взгляда от окна, даже когда закатные краски потускнели. Мерси не была абсолютно уверена, но она почти… кажется… вроде бы увидела что-то темное, несущееся — прыг-скок — к поезду.

Джуди, проследив за ее взглядом, тоже попыталась сфокусироваться на непонятных черных растущих точках. А потом и Ровена, приглядевшись, высказала догадку, что что-то приближается, и приближается быстро.

— Мерси… — В устах Джуди имя медсестры прозвучало как мольба о помощи — или вопрос. — Мерси, ради всего святого, что это?

— Не могу сказать, — с сомнением пробормотала медсестра.

Впрочем, неважно было, что она скажет и скажет ли. Хотя окно и ограничивало обзор, она различила четыре… нет, пять… подскакивающих, катящихся по равнине штук, движущихся со скоростью, сбивающей с толку трех женщин.

Кто-то на сиденье позади них выдохнул:

— Чудовищно!

Прежде чем к данному суждению добавилось еще что-то, в переднюю дверь вбежали солдаты, они мчались в следующий вагон с криками:

— Спокойствие! Всем оставаться на местах!

Обращались они к кучке людей, пребывающих пока в слишком большом замешательстве, чтобы паниковать. Но едва прогремел приказ, едва замелькали повсюду мужчины в форме, пассажиров охватила тревога, сменившаяся ужасом.

— Что нам делать? — спросила Джуди, но ответа на ее вопрос никто не знал.

И она, и Ровена уставились на Мерси так, словно у медсестры должна была родиться некая светлая идея. Идея не родилась, но за время работы в госпитале Мерси научилась тому, что если люди ждут от тебя указаний, то надо дать им указания, любые, пусть даже эти указания заведут людей совсем не туда.

Вспомнив первый неудавшийся налет, Мерси показала на верхние багажные полки и на ящики по обе стороны купе.

— Спускайте пожитки вниз, — велела она. — Забаррикадируйтесь и пригните головы.

— А ты? — пискнула Ровена.

— Я вернусь к себе. Не высовывайтесь. Когда начнут стрелять…

— Когда начнут стрелять? — переспросила Джуди.

— Правильно, когда начнут. Ты же не хочешь, чтобы твое прелестное личико стало мишенью, не так ли?

Она выпрямилась и посмотрела в окно на машины, которые определенно катились, огибая редкие деревца, подпрыгивая на холмиках, насыпанных над сусличьими норками, и проваливаясь в небольшие овражки.

Когда налетчики приблизились, Мерси разглядела, что машины оснащены тремя колесами, насаженными на треугольные рамы, и в целом напоминают уродливых жуков; ветровые стекла для этих машин, похоже, позаимствовали у дирижаблей. Прочие окошки, с толстыми мутными стеклами, не позволяли увидеть сидящих внутри людей, только смутные силуэты — по крайней мере, на таком расстоянии.

Она отвернулась от окна и обвела взглядом пассажиров вагона.

— Вы все меня слышали, верно? Снимайте вещи с полок и сооружайте крепость. Действуйте! Все! — рявкнула она на хлопающих глазами мужчин и вялых женщин. — У вас всего пара минут, потом они доберутся до нас!

Косясь одним глазом на окна, она кинулась к задней двери, но, едва сделав первый шаг, услышала нарастающий рев и почувствовала, как рванулся вперед поезд. Кто-то подбросил в топку угля или плеснул дизеля в двигатель, но они, определенно, поехали быстрее.

В соседнем вагоне обнаружилось еще больше солдат, еще больше пассажиров и еще больше смутного страха. Мерси не увидела ни капитана, ни техасца, ни кого-либо другого, к кому могла бы обратиться при крайней необходимости, но Малверин Пардью был тут, тискал кобуру и вертел пистолеты так, словно вроде бы пользовался ими прежде, но не слишком часто и не слишком искусно.

Маленькая девочка в углу вцепилась в руку женщины, должно быть бабушки, которая выглядела напуганной не меньше ребенка. Поймав взгляд Мерси, пожилая женщина спросила:

— Что происходит? Дорогая, что нам делать?

Солдаты кричали, обмениваясь приказами, или подтверждая команды, или передавая по цепи информацию. Что бы они ни делали, они делали это громко и не обращались к пассажирам, даже если их и просили о чем-то. Мерси поняла, что, нравится ей то или нет, ей необходимо вмешаться, и повторила все, что говорила в соседнем вагоне. Потом, потоптавшись по ногам солдат, сгрудившихся у дверей, она вскинула руки:

— Господа, проходы должны быть свободными, понимаете? Все слышали, что я сказала этой леди с девочкой? Снимайте багаж и прячьтесь за сумками!

Вокруг забормотали, закивали, а кто-то уже потянулся к полкам и ящикам; на свет извлекались чемоданы, баулы, коробки, сумки и все остальное, достаточно крупное, чтобы заслонить любую из частей тела; вещи сбрасывались на пол купе.

— Всем все понятно? Не толпитесь в проходах и не выглядывайте в окна!

Малверин Пардью, теперь сражающийся с пряжкой ремня, повысил голос:

— Эй вы, послушайте эту леди. Она дала вам полезный совет. — Ремень наконец был укрощен, и на нем оказалось ровно четыре пистолета спереди и еще один, заткнутый сзади за пояс штанов, как у пирата. — Знаю, — обратился ученый к Мерси, — я не офицер, и вы не обязаны повиноваться мне, так что не напоминайте, но прошу: повторяйте то, что вы сказали сейчас, в каждом вагоне. Убирайте людей с дороги; движение туда-сюда будет оживленным.

Девушка кивнула, и они разошлись в разные стороны; он — вперед, за солдатами, она — назад, к своему купе в своем вагоне.

Ледяной ветер стегнул ее по лицу, обжег легкие и заставил глаза слезиться. Поезд летел так быстро, что череда шпал слилась воедино и казалась лентой струящейся реки. И хотя Мерси смотрела вниз лишь долю секунды, у нее закружилась голова.

Ухватившись за поручни, она шагнула на маленькую платформу и рывком распахнула следующую дверь.

В свой вагон она попала почти бездыханной, взъерошенной и замерзшей.

— Прошу прощения, — сказала она, протискиваясь мимо миссис Баттерфилд, которая, пристроившись на краешке сиденья, теребила мисс Клэй: «Что ты видишь? Что они делают?»

Теодора Клэй стояла, прижав к окну ладони и лицо; стекло от ее дыхания затуманилось, а кончик носа покраснел от холода.

— Я вижу пять этих причудливых устройств, — объявила она. — Они приближаются, но не слишком быстро.

— Как думаешь, сколько там людей? — спросила ее тетушка.

Мерси встала коленями на сиденье рядом с мисс Клэй, чтобы тоже видеть, что происходит. И хотя вопрос предназначался не ей, она ответила:

— Едва ли в такую штуку вмещается больше трех человек.

— Полагаю, вы правы, — подала голос мисс Клэй. — Эти… эти… повозки, или механизированные тележки, или что бы то ни было… они выглядят так, словно создавались ради скорости, а не для перевозки грузов или людей.

— А еще они создавались для нападения, — добавила медсестра. Посмотрите, чем они оснащены. — Мерси прижала подушечку пальца к скользкому запотевшему стеклу.

Теодора Клэй, присмотревшись, согласилась:

— Да, я вижу по два пулемета над каждой передней осью и мелкокалиберную пушечку над задней.

Мерси удивленно уставилась на нее:

— Вам кое-что известно об артиллерии, да?

— Немного, — буркнула дамочка, но этот ее вклад в разговор был так мал, что его можно бы было не делать вовсе.

— Ладно. А как думаете, мы в пределах их досягаемости?

— Зависит от того, что вы подразумеваете под этими словами. Вероятно, они могли бы попасть с такого расстояния в стену сарая, но не два раза подряд — при их-то скорости. — Мисс Клэй оглянулась на тетушку. — Но нам следует послушаться совета Мерси. Доставайте багаж, тетя Норин.

— У меня нет подходящих вещей!

Мисс Клэй сердито зыркнула на старушку и раздраженно сказала:

— Тогда помогите другим людям достать и рассортировать вещи, если хотите уберечь свою шкуру.

Миссис Баттерфилд надменно фыркнула и выплыла из купе в проход. Там она сразу приметила вдовца, пытающегося усмирить своих мальчишек, и двинулась ему на подмогу.

Мисс Клэй снова переключила внимание на окно и сказала, словно самой себе:

— Они приблизились. Ненамного, но приблизились — и продолжают приближаться.

Мерси все еще смотрела на миссис Баттерфилд, поэтому видела, что происходит по другую сторону поезда.

— И у них есть друзья, они едут к нам с севера.

— Ублюдки! — выдохнула мисс Клэй, отчего-то поразив своим сквернословием Мерси. — И сколько же выходит в итоге?

— Понятия не имею. Отсюда плохо видно. — Медсестра метнулась через проход и прижалась лбом к стеклу. Теперь она различила по крайней мере три машины и хвост пыли, который мог указывать на то, что где-то вне поля ее зрения едет четвертая. — Может быть, столько же?

Мерси вернулась на сторону мисс Клэй и продолжила напряженно вглядываться в самоходки.

— Они вроде бы защищены, — заметила Теодора, — но броня легкая, ей не устоять против зенитных пушек нашего паровоза.

— Однако скорость их велика. Может, думают, что, если настигнут нас достаточно быстро, у нас не будет времени выпалить по ним.

— Тогда они идиоты. Господи, они едут прямо на нас!

Но Мерси сказала:

— Нет, не прямо на нас. — Строй машин напоминал большую вилку. — Смотрите, что они делают. Они нацелились на паровоз и на служебный вагон.

— Зачем?

— Ну, им известно, что на борту пассажиры, — предположила Мерси. — Но на пассажиров им плевать. Им нужно что-то другое. Что-то, что находится или спереди, или сзади.

У Мерси возникло ощущение, что она высказывает очевидное, и чем дольше она смотрела, тем очевиднее это становилось: машины преднамеренно разделялись, игнорируя вагоны в середине состава.

— Вы говорите так, словно они разумные человеческие существа, — фыркнула мисс Клэй.

— Они не глупее парней в этом поезде, — упрямо заявила Мерси. — Если будете их недооценивать, они вас убьют.

Похоже, Теодора собиралась поспорить, но, слыша угрозы и ворчание распоряжающейся в проходе тетушки, девушка то ли передумала, то ли решила изменить тактику:

— Права на ошибку нет. Если все пассажиры укроются в центральных вагонах, они, возможно, будут в безопасности.

— Ваша правда…

Передняя дверь распахнулась, и в вагон протиснулся Сайрес Берри в сопровождении инспектора Гальяно и Пирса Танкерсли, а также Клэгорна Майера и Фенвика Дарборава, еще двух военнослужащих, с которыми Мерси то и дело сталкивалась в поезде.

— Но пока что, — сказала медсестра, — мы должны помочь солдатам разобраться. Мистер Танкерсли! — подозвала она мужчину.

В нескольких словах она изложила свое предположение и идею мисс Клэй.

— План хорош, — кивнул военный. — Вот вы и займетесь его реализацией.

— Что?

— Мы разделились на отряды, будем дежурить спереди и сзади, в хвост состава мы сейчас и направляемся. У вас есть часы?

— У меня нет, — призналась Мерси.

— У кого-нибудь есть часы? — обратился мужчина к окружающим.

Ответом ему стало лишь пыхтение людей, лихорадочно возводящих баррикаду из багажа, и Мерси остановила его.

— Сколько вам нужно, чтобы добраться до места? — спросила она.

— Пять минут. Дайте нам пять минут. Рассчитаете?

— Да. — Она развернула мужчину и придала ему ускорение толчком в спину. — Поторопитесь!

Группа солдат затопала по узкому проходу к задней двери. Когда они скрылись из виду, Мерси и Теодора Клэй стали обсуждать план действий.

— У нас семь пассажирских вагонов, — подсчитала Мерси. — Если все из первого и седьмого втиснутся в остальные пять, те станут вроде как буферами, и люди в них не слишком пострадают.

— Да, — поддержала ее мисс Клэй. — И мы, вероятно, сумеем расчистить проходы, когда все устроятся. В какой вагон предпочитаете отправиться, в передний или задний?

— Ммм… не знаю. Все равно.

Теодора Клэй издала некий звук, означающий сдерживаемое раздражение, и извлекла из кармана монету:

— Последний вагон к нам ближе, так что с ним будет проще. На счет «три», орел или решка…

— Решка, — выбрала Мерси и, когда выпал орел, добавила: — Отлично. Буду пробираться вперед. Вы идите назад, встретимся посредине.

Мисс Клэй кивнула с решимостью козыряющего, выслушав приказ, солдата.

Мерси подхватила сумку и сбросила плащ, чтобы ничто не мешало движениям. Плевать на холод между вагонами, она справится. Проверила пистолеты, и девушки вышли в проход, едва разминувшись со второй волной вооруженных мужчин в форме. Потом они разделились и побежали в разные стороны.

Мерси возвращалась по тому же пути, по которому только что шла, загоняя людей в центральных вагонах в самодельные укрытия и заверяя истериков, что все идет по плану, умалчивая о том, что план слабоват и состоит в основном из приказа «пошевеливайтесь!». Но план хотя бы не позволял всему покатиться к черту, и солдаты вроде бы понимали это, помогая, где возможно, в процессе метаний между головой и хвостом поезда, громоздя баррикады и устраивая оборонительные позиции в местах, где с наибольшей вероятностью ожидалась атака конфедератов.

В первом пассажирском вагоне она встретила капитана Макградера. Когда медсестра закончила перегонять обитателей этого вагона в соседний, капитан взял Мерси за руку и увлек ее обратно, в первый, где готовились отразить нападение его солдаты. Там мужчина застыл, пытаясь спросить ее о чем-то и затрудняясь сформулировать вопрос.

— Могу я вам чем-то помочь, капитан? — попробовала подтолкнуть его девушка.

— Я только… ну, я надеюсь, мы поступаем правильно, оставляя пассажирские вагоны без охраны.

— И я надеюсь.

— Получается, мы слепо полагаемся на врага… — пробормотал он.

— Возможно, — согласилась медсестра. Оглядевшись, она не нашла ни одного свободного уголка и увлекла капитана в одно из покинутых купе — там они обрели хоть какое-то подобие уединения. — Сэр, позвольте спросить вас кое о чем.

— Конечно-конечно.

— Чего они хотят?

— Прошу прощения?

— Может, я и не офицер, но я отнюдь не идиотка, сэр. А этот поезд, эта поездка… это же большая жирная куча конского дерьма, и пахнет соответственно.

— Понятия не имею, о чем вы толкуете, — сказал капитан, чуть помедлив, что и убедило Мерси в его неискренности.

Она, естественно, рассердилась:

— Взгляните на эти машины. Они доберутся до нас в любую минуту. Я никогда не видела ничего подобного, а вы?

— Я тоже. Но почему вы…

— Пари держу, они дорого стоят. Возможно, сделаны в Техасе, как все лучшие военные игрушки, и доставлены сюда по одной из республиканских линий, что идет через Юту. А это тоже недешево.

— Мадам, уверяю вас, у нас чисто гражданская миссия…

— О да, а я ваша матушка! — чуть не заорала она на него. И снова ткнула пальцем в окно, туда, где на бешеной скорости неслись — хотя отсюда пока казалось, что ползли, — по низкой траве прерий диковинные машины. — Посмотрите на них! Они знают! Знают, что пассажиры — блеф. Они нацелились на локомотив и служебный вагон или на тот, что после служебного. И я требую, чтобы вы, капитан Макградер, сказали мне… почему?

Капитан поежился и медленно проговорил:

— Вы — лицо штатское, и все это — не ваша забота.

— Я — женщина, застрявшая в этом треклятом поезде с вами и вашими парнями, а другие парни собираются открыть по нам огонь, и уверена, что это — все же моя забота!

В этот момент жужжание спереди объявило о том, что системы обороны «Дредноута» пришли в действие и что сейчас орудия на бортах паровоза готовятся к бою — и разворачиваются пулеметные ленты.

— Капитан! — воскликнула Мерси.

Она не знала, что вложила в это слово — то ли мольбу об информации, то ли требование инструкций, но времени ни на то ни на другое уже не осталось.

Дернувшись так, что первая пара пассажирских вагонов покачнулась, «Дредноут» открыл огонь, осыпая землю пулями, от которых в песке оставались неглубокие ямки. Механизированные трехколесники, едва войдя в зону досягаемости орудий «Дредноута», тут же принялись вилять влево-вправо, оказавшись неожиданно устойчивыми и действуя невероятно слаженно для таких быстроходных агрегатов. Мгновение — и строй машин восстановился, и они снова помчались прямым курсом.

— Возвращайтесь в свой вагон и не высовывайтесь, — велел капитан, и в этот момент машины южан дали ответный залп.

Град пуль обрушился на закрытые окна, засыпав узкое купе стеклянным брызгами. Все инстинктивно пригнулись и замотали головами, вытряхивая из волос осколки. Мерси скорчилась на полу, капитан присел рядом с ней.

— Идите, бога ради! — повторил он.

«Дредноут» палил, так что вагоны тряслись, качались и дергались, когда стреляли пушки побольше. Мерси отступила, как ей и было приказано, — остановилась у дверей, задержала дыхание, выжидая, пытаясь исчислить неисчислимое. Сейчас невозможно было соизмерить шаги с ровным ходом поезда, поскольку девушка не знала, когда грянет следующий выстрел; так что, глубоко вдохнув, она рванула дверь, ныряя в проход, стремясь к следующему вагону — и надеясь на лучшее.

Когда она добралась до третьего вагона — от цели ее отделял теперь всего один вагон, — ее перехватили у первого купе, из которого солдаты стреляли по южанам.

— Миссис Линч! — окликнул ее кто-то.

Она обернулась, и мужчина прохрипел:

— Вы можете вернуться в первый вагон? У нас раненые.

— Уже? Но я только что оттуда! — воскликнула она и тут же замахала руками, словно отрекаясь от собственных поспешных слов. — Неважно, я иду. Сразу за вами.

Солнце, похоже, в конце концов все-таки опустилось за горизонт, и сейчас лишь мрачноватый желтушный отсвет озарял поезд. Проводники, не удосужившись зажечь газовые лампы, несомненно, попрятались кто куда. Сновать туда-сюда по проходам было все равно что продираться сквозь чей-то кошмарный сон, который неуклонно становился все страшнее и страшнее по мере того, как мерк свет и нарастала неразбериха.

И когда уже Мерси думала, что ей не удастся пробраться еще через один вагон, она достигла цели, протянула руку, преодолевая изорванное ветром пространство, и стиснула последнюю ледяную ручку.

— Я здесь, — прохрипела она. — Кому я нужна?

Очередь с ближайшего трехколесника послужила ей ответом: машина поливала вагон пулеметным огнем, который скосил бы всякого, кто не удосужился пригнуться. Помещение провоняло порохом, пеплом и потом перепуганных людей.

Сайрес Берри оторвался от своей позиции у окна, где он стоял рядом с Моррисом Комстоком, чтобы сказать:

— Не сюда, мэм. В следующий вагон.

— Но следующего нет, — устало выдохнула она.

— Пассажирского — нет, мэм. А следующий есть. Идите. Капитана ранили, и Фенвик, кажется, при смерти. Пожалуйста, вы пойдете? Еще один вагон. Вас впустят, клянусь.

Таинственный третий вагон — тот, что за топливным и собственно паровозом, — стал целью (по крайней мере, для половины нападающих) второго, серьезного, куда лучше спланированного налета. Мерси пыталась не думать о том, что может найти внутри этого вагона ответы, вне зависимости от желания капитана делиться ими; а еще пыталась успокоиться, когда наощупь нашаривала скользкую холодную задвижку передней двери.

— Мэм! — крикнул, не отрываясь от окна, Моррис Комсток. — Будьте осторожны и торопитесь! — Он передернул затвор винтовки и прицелился, закрыв один глаз и прищурив второй.

Мерси едва видела солдата — из-за сумерек и порохового дыма воздух стал каким-то вязким, несмотря на рвущийся в разбитые окна ветер.

— Хорошо, — пообещала она, не уверенная, что ее услышали. Потом дернула гладкий шпенек и толкнула дверь плечом.

Свирепая ночь плеснула ей в лицо. В узкой, всего в несколько шагов, щели между пассажирским и загадочным вагонами свистели пули, гремело эхо артиллерии и недовольно, с усилием бухали поршни, вертя колеса «Дредноута», снова, снова и снова толкая поезд по рельсам все дальше и дальше в закат, гонясь за тем, что не суждено догнать, моля всего о нескольких лишних минутах света.

Слева от себя, так внезапно и близко, что захолонуло сердце, Мерси увидела один из трехколесных монстров, чуть ли не присосавшийся к поезду. За исцарапанным толстым лобовым стеклом девушка заметила двух человек, хотя различила только бледные овалы лиц и темные провалы глаз.

Задумавшись о том, а как они видят хоть что-то вокруг, она поняла, что от машин исходит слабое свечение. Она не знала, пользуются ли они лампами, или какими-то электрическими фонарями, или чем-нибудь простым и волшебным вроде банки со светлячками. Но того, чем они располагали, несомненно, было вполне достаточно, чтобы видеть и управлять машиной.

Мерси застыла, парализованная ветром и близостью опасности, в бреши между пассажирским и непонятным вагонами, плача от хлестких ударов взбесившегося воздуха и резкого запаха гари. Она так стиснула поручни, что пальцы окостенели, а костяшки побелели, как обмороженные.

Трехколесник снова впрыгнул в поле зрения, и мужчины внутри него оказались так близко, что Мерси поняла: черные дыры их глаз видят ее — такую легкую цель между вагонами — и оценивают. Неожиданно она осознала: «Они могут застрелить меня. Они могут застрелить меня. Мои земляки могут убить меня, и никто никогда не узнает…»

Но «Дредноут» не дремал, и, намеревался трехколесник или нет поразить заманчивую мишень, он этого не сделал, поскольку жгучая очередь стегнула по земле, по самой границе линии атаки южан. Справа от Мерси, по ту сторону поезда, вне поля ее зрения, что-то с грохотом разлетелось на куски, и огненный шар на миг согрел — хотя и ужаснул — ее. С одним из трехколесников, определенно, было покончено.

Трехколесник слева, мчавшийся так близко, куда-то исчез. Мерси хотелось верить, что люди внутри увидели, что она женщина, и решили не трогать ее. Впрочем, она подозревала, что дело тут больше в паровозе, в страхе перед его пушками и перед солдатами в соседнем вагоне, которые защищают состав с яростью львов.

Чтобы достигнуть таинственного вагона, требовался один прыжок в неизвестность — в буквальном смысле — или несколько покаянных шагов.

Зная, что ей не дождаться спокойного момента, чтобы перебраться в следующий вагон, Мерси на счет «три» прыгнула на дергающуюся платформу, не предназначенную для пассажиров: у нее не было ни перил, ни шлюза, ни прочих мер безопасности, которые сделали бы проход по этому крохотному жуткому мостку более сносным, хотя бы как на переходах между другими вагонами поезда. Приземлившись, она пошатнулась, но удержалась, уцепившись за перекладины железной лесенки, приваренной к торцу вагона. Чуть успокоившись, Мерси оторвала одну руку, дотянулась до щеколды и рванула ее.

Дверь распахнулась, едва не ударив девушку по лицу, но она уклонилась, перелезла, распластавшись, через створку и захлопнула ее за собой. Процесс занял меньше трех секунд, и в итоге Мерси оказалась в закрытом вагоне, таком темном, что собственные ноги она увидела лишь благодаря теплящемуся в углу у самого пола фонарю.

— Капитан? — окликнула девушка, не увидев его сразу.

Потом заметила прислонившегося к стене мужчину с обмотанной какими-то лохмотьями головой. Фенвик Дарборав лежал рядом с ним.

Медсестра пригнулась, заставляя себя не обращать внимания на свист пуль, визжащих всего в футе, а иногда и в дюймах над ее головой. Метнувшись в угол, она подобрала фонарь и кинулась сначала к Дарбораву, поскольку он не шевелился.

Все вокруг вибрировало и раскачивалось, снаружи снова гремели выстрелы. Задняя дверь открылась, и в вагон ввалился молодой проводник с еще двумя фонарями и коробком спичек и произнес:

— Прошу прощения, сэр. Мне действительно жаль, что пришлось провозиться так долго.

— Не беспокойся об этом, — сказал капитан Макградер, и даже лоскут поперек лица не приглушил его голоса.

Он махнул рукой, подзывая юношу, и тот поставил один фонарь возле Мерси, а другой передал капитану.

— Думаю, для Фенвика уже слишком поздно, — произнес офицер. — Даже если он еще не умер, долго ему не протянуть.

Мерси подняла фонарь выше, не обнаружив у лежащего признаков жизни, — он, похоже, уже не дышал. Оттянув веко раненого, медсестра поднесла свет ближе, но зрачки не сузились, а когда она повернула голову солдата, чтобы пощупать пульс, из его носа потекла кровь.

— Что с ним случилось? — спросила она.

— Разрывные снаряды. Малые модели. Их пускают из этих «корзинок для мяса». Потому-то мы и поставили экраны, чтобы отразить их.

Девушка взглянула вверх и увидела то, о чем говорил капитан: прямоугольники на фоне неба, чуть-чуть темнее его, похожие на старые каминные экраны — чем, вероятно, и были в мирное время.

— Но одна попала?

— Одна попала. Он накрыл ее собственным телом. Глядите. — Капитан показал на грудь солдата, туда, где шерстяная куртка странно изменила цвет и протерлась, будто в живот человека попало пушечное ядро. — Эти штуки рвут тебя изнутри.

Медсестра пробормотала:

— Их еще называют «хлопушки», верно?

Капитан секунду помедлил с ответом.

— Да, так их называют южане.

Фенвик Дарборав тихо, медленно выдохнул, и грудь его опустилась под рукой Мерси. И больше не поднялась.

— Он умер, — сказала медсестра. — А теперь позвольте мне осмотреть вас.

Капитан начал было возражать, но Мерси окликнула проводника:

— Эй, подержи-ка фонарь, чтобы мне было лучше видно.

В этом мирке ее авторитет был пока ограничен и вообще сомнителен, но она знала, как обращаться с людьми в подобных ситуациях. Медсестра силой отвела полную тряпья руку капитана от его лица. Сначала девушка не увидела ничего, кроме крови, струящейся из глубокой и длиной рваной раны.

— Шрапнель задела вскользь, капитан, — сообщила она. — Не дергайтесь, я протру.

Он повиновался и только морщился от прикосновения лоскутьев, таких сырых от крови, что едва ли от них была хоть какая-то польза.

Медсестра и сама это заметила.

— Погодите. У меня в сумке кое-что есть. — Она достала склянку, плеснула на тряпку немного жидкости, потом сжала кулак, и лечебный раствор закапал на рану. — Господи, капитан. Я вижу ваш череп. Тут нужно зашивать, и лучше раньше, чем позже. Где врач? — неожиданно спросила она, только сейчас осознав, что доктор отсутствует.

— Позади нас: в ресторане или в следующем вагоне, — ответил капитан. — Пардью, будь он проклят во веки веков, направил его туда.

— Ну, не важно. — Мерси снова открыла свою сумку: — Если бы он был здесь, то все равно только велел бы мне сделать это, — небрежно уронила она, нашаривая припрятанные в глубине иголки.

Несмотря на осколки разрывных гранат, отлетающие от окон, и беспрестанный стук пуль о броню вагона, капитан Макградер не отрываясь смотрел на кривую иглу и катушку с крепкой ниткой, которые медсестра извлекла наружу.

— Вы собираетесь воспользоваться этим…

— Ага, чтобы заштопать вашу башку. Я зашью дыру на твоем скальпе, и ощущения будут отнюдь не из лучших, но потом ты еще скажешь мне спасибо. А теперь будь мужчиной, ложись, а голову клади мне на колени.

— Прошу проще…

— А я вот не прошу — ни прощения, ни разрешения. Делай, что тебе сказано, и я попытаюсь не дать твоей черепушке расколоться. Ты же не хочешь, чтобы лицо сползло у тебя с костей, а?

Он помолчал, потом просипел:

— А что, может?

— Как масло с разогретой сковороды, — приврала она.

Капитан с грехом пополам лег и слабо заерзал, примостив наконец голову на бедре девушки.

— Эй, ты там! — вновь окликнула носильщика Мерси. — Как тебя зовут?

— Джаспер. Джаспер Николс.

— Рада знакомству, Джаспер Николс. Ты мне понадобишься. Держи фонарь и, пожалуйста, постарайся не раскачивать. Ближе. Еще ближе. Я тебя не укушу, и он тоже. — Теперь она обратилась к капитану: — Закрой глаза, если тебе так легче. Лгать не стану, будет больно. Но, думаю, ты вытерпишь.

— Не стану я закрывать глаза.

— Ну, как хочешь. — И пока проводник Джаспер Николс пытался держать фонарь так, чтобы он не качался, что было довольно трудно с учетом скорости «Дредноута» и толчков, вызванных залпами орудий поезда, — медсестра говорила с обоими мужчинами: — Джаспер, насколько я понимаю, все проводники забаррикадировались в одном из служебных отделений. Я несколько удивлена, увидев тебя тут. Сколько бы тебе ни платили, думаю, это все равно мало за исполнение воинских обязанностей.

Юноша не отрывал глаз от головы капитана, рассеченная кожа на которой медленно, с хлюпаньем соединялась, образуя неровный окровавленный шов.

— Может, и нет, мэм. Но я из Алабамы, — ответил он так, словно это все объясняло.

Впрочем, Мерси поняла достаточно, чтобы спросить снова:

— А почему же ты не призван?

— У меня нет ноги, — ответил парень, потупившись. — Мне ее отрубили, когда я был маленьким, за непослушание.

Девушка медленно покачала головой, пытаясь сосредоточиться, несмотря на непрекращающуюся тряску.

— Это неправильно.

— Совсем неправильно, — согласился он. — И оставаться в ресторане тоже было бы неправильно, особенно когда этим людям нужен хоть какой-то свет.

— Верно замечено, — кивнула Мерси, на время зажимая окровавленную иглу губами и прикидывая, как лучше сделать стежок на особо криво оторвавшемся лоскуте кожи. — И я, например, только счастлива, что ты это сделал. А как насчет людей на другом конце поезда?

— О них позаботился мой кузен Сол Байрон. Но в пассажирских вагонах мы свет не включали.

— Ну и хорошо. Пусть посидят в темноте. Народу, конечно, покажется малость страшновато, но так они будут в большей безопасности — ничто не привлечет к ним внимания.

Капитан пробубнил:

— На пассажирские вагоны и так никто не стал бы нападать — что с них брать-то…

Мерси откликнулась:

— Да, кажется, мы с вами недавно это обсуждали.

Но мужчина продолжил, словно и не слышал ее:

— Не знаю, что им надо от ресторана? И что надо от мертвых тел?

— Но знаете, что надо от передних вагонов, не так ли?

Капитан открыл глаза, которые все-таки зажмурил, как только медсестра начала шить, и тихо сказал:

— Оглянись вокруг, женщина. Неужели не видишь, почему их снаряды сюда не попадают? Не считая мелкой шрапнели и той разрывной гранаты… — Голос его сорвался, потом снова окреп. — Безопасность нам тут обеспечивают отнюдь не бронированные стены.

Мерси оторвалась от штопки, чтобы поднять голову, — и поразилась собственной невнимательности. Она ничего не заметила, мечась как сумасшедшая по темному вагону; она ничего не увидела даже при свете трех фонарей, разбрасывающих по углам зыбкие тени… но как она могла прозевать такое?

От пола до окон, вдоль стен, вдоль центрального прохода загадочный вагон, прицепленный сразу за «Дредноутом», был заполнен золотыми слитками.

 

15

Тихо-тихо, так тихо, что услышали только капитан и проводник, Мерси выдавила:

— Так, понятно. Я и не знала, что дошло до этого. Союз перевозит все свои деньги на запад? Что за бред?

Она сделала последний стежок на скальпе капитана Макградера и затянула узелок. Однако, вместо того чтобы искать ножницы, девушка наклонилась, перекусила нитку, и губы ее, оказавшиеся в дюйме от уха мужчины, прошептали:

— Так вот что южанам нужно от поезда.

Капитан, изогнувшись, как червяк, попытался сесть, и это ему удалось.

— Похоже, что так. Хотя, как они разузнали об этом, понятия не имею.

— А как насчет последнего вагона? Что им нужно от славных трупов? — Она была полна сарказма, но лязг пуль о стенки вагона лишал слова какого бы то ни было подтекста.

— Даже не представляю, честно.

— Может, там тоже золото? — спросила девушка, вытирая руки и упаковывая сумку.

— Насколько мне известно, нет, — заверил капитан и продолжил: — Но они могут этого не знать; и что там на самом деле — бог весть. Малверин Пардью мне не подчиняется, — кисло проговорил он. — Последний вагон — его территория по распоряжению Армии Соединенных Штатов. Мне было велено заботиться о собственном участке, а проныре-ученому предоставить его.

Мерси оторвалась от пола и встала на колени, которые захрустели, протестуя: еще бы, медсестра так долго находилась в не слишком удобном положении, да и голова капитана, прямо скажем, не невесома. Теперь их глаза оказались почти на одном уровне, поскольку мужчина снова привалился к стене, расслабился и сидел, как отдыхающий индеец.

— Вы даже не знаете, действительно ли там, сзади, есть тела?

Он медленно проговорил:

— Я верю, что там тела.

— Значит, там тоже может быть золото.

Капитан покачал головой.

— Я видел людей, грузивших гробы, и эти ящики не казались неестественно тяжелыми. Но они… они были опечатаны. В любом случае… — Он потянулся к шляпе, изорванной и окровавленной, с гримасой нахлобучил ее и заговорил снова, уже тверже: — Пардью — единственный человек в поезде, которому точно известно, что там. И если южане не подсядут к нам вопреки нашей воле, так и останется — до самого Бойсе.

— Почему до Бойсе? Я думала, эти тела едут до конца, в Такому?

— Я тоже, но мне никто ничего не говорил до последней минуты. Похоже, их собирались «обработать» на армейском посту в Айдахо, что бы это ни означало.

Мерси минуту помолчала. Мужчина и женщина смотрели друг на друга, а солдаты в вагоне все продолжали палить из винтовок, громко и непрерывно. От дикого грохота звенело в ушах.

Наконец медсестра заговорила:

— Все это не имеет смысла… Если там просто мертвые мальчики, отправленные домой… Может, южанам известно что-то, чего мы не знаем?

— Мэм, если южанам известно об этом поезде то, что не известно мне, я сочту это личным оскорблением.

Она с трудом поднялась на ноги. Проводник Джаспер Николс уже стоял, чуть кособочась из-за протеза, и пытался разглядеть что-то сквозь щели в окнах, куда проникали свет луны и звезд и вспышки артиллерийского огня.

— Ну как? — спросила девушка.

Юноша собирался ответить, но тут особенно громкий залп пушек «Дредноута» тряхнул состав — точно кто-то щелкнул гигантским хлыстом. Когда грохот затих, Джаспер сказал:

— Думаю, мы оттесняем их.

Но, словно опровергая его слова, по стене вагона вновь застучали пули.

Моррис Комсток, стоявший ближе всех к Мерси, трясущимися руками перезарядил винтовку. На этот раз Мерси обратилась к нему, поскольку он видел, что творится снаружи, целился, стрелял — и, таким образом, лучше представлял, что происходит:

— Мистер Комсток, они отступают? Они так и не тронули пассажирские вагоны?

— Не знаю, — ответил солдат, вставляя очередную обойму. — Похоже, они бросили все силы на нас, но я не вижу ничего дальше двух вагонов. — Он проверил оружие и вернулся на позицию, снова взобравшись на крышку ящика с золотом. Потом крикнул офицеру: — Капитан, может, стоит послать кого-нибудь проверить?!

— Вести из конца состава поступали? — спросил капитан Макградер.

— Нет, сэр. Еще нет. Если только проводник…

— Мой кузен ничего не сообщал, так что, может, у них там все путем, — сказал Джаспер Николс.

— А может, им так нужна помощь, что сил нет даже просить? Сайрес, — окликнул капитан рядового первого класса.

— Да, сэр?

— Ты цел?

— Да, сэр.

— Тогда слетай в хвост, расскажешь потом, что там происходит. Проводник, не возражаешь отправиться с ним?

— Нет, сэр, не возражаю.

— Ему может понадобиться свет или еще что, и, спорю, ты знаешь поезд лучше любого из нас. Миссис Линч, вы тоже пойдете с ними.

— Я?

— Да, вы, — приказал он, не сердито, но нетерпеливо. — Поскольку наша оборона подкреплена… э… содержимым этого вагона, нам тут лучше, чем парням в конце состава. Чтобы проделать в стенке дыру, потребуются зенитные снаряды или пушечка калибром больше, чем способны унести эти «корзинки для мяса». Идите убедитесь, что доктору не нужна помощь, и проверьте заодно пассажиров.

— Почему это я должна проверять пассажиров? — поинтересовалась Мерси.

— Потому что они доверяют вам больше, чем нам. Они уже делали то, что вы говорили им, а то, что они услышат от солдата, напугает их больше, чем то, что они услышат от красивой молодой женщины. Просто убедитесь, что они не высовываются и не делают никаких глупостей.

— Не слишком доверяете штатским, не так ли?

— Я не слишком доверяю людям. Но в данный момент я доверяю вам, и Сайресу, и этому проводнику — доверяю пробраться в конец поезда, вернуться и рассказать мне, как там обстоят дела.

Он оттолкнулся от стенки, встал, покачнулся от слабости, но удержался на ногах, даже несмотря на тряску. Мерси, Сайрес и Джаспер уже столпились у двери, готовые отправиться в соседний вагон, когда капитан вскинул руку:

— Рядовой первого класса!

— Да, сэр!

— Если Пардью укрылся в том последнем вагоне, проникните туда, хоть силой, слышите? Не позволяйте ему использовать служебное положение, никакого положения у него нет! Скажете, что я послал вас как подкрепление, понятно? Время сейчас такое, что мне чертовски необходимо знать, что у него там сзади.

— Да, сэр, все ясно, — со странным блеском в глазах откозырял Сайрес — будто ему только что приказали сделать то, чего ему самому хотелось больше всего на свете.

— Хорошо. Идите. — Капитан махнул рукой, точно отпуская их, но на самом деле это больше походило на попытку сохранить равновесие.

Джаспер Николс возглавил шествие, прихватив один из фонарей, но, прежде чем открыть дверь, он опустил заслонку, прикрывая огонь.

— Что ты делаешь — пытаешься убить нас? — воскликнул Сайрес Берри. — Нам же нужно видеть; как иначе мы одолеем брешь между вагонами!

— Нам прямо напротив, сэр, — ответил темнокожий юноша. — Там темно, как в аду, и налетчики будут стрелять, если заметят свет. Вы же не хотите, чтобы вас увидели, не так ли?

Сайреса, похоже, распирало от желания поспорить, что Мерси сочла нелепым. Но Джаспер Николс продолжил:

— Здесь всего пара шагов, я сделаю их первым, а потом помогу перебраться вам двоим. Это не займет и секунды, если мы будем внимательны и осторожны.

— Он прав, — прошипела Мерси. — Если повезет, они даже не заметят, что мы открыли и закрыли дверь. Ну, идем!

Сайрес стал третьим в очереди, проводник распахнул дверь — и был встречен ледяным порывом ветра, взметнувшим какие-то бумаги в ближайшем купе.

— Проклятие! Кто трогал этот ящик?! — заорал Макградер, и кто-то ответил ему:

— Да ерунда, капитан! Просто попытался залезть на него!

Мерси замахала руками, отбиваясь от бумаг, как от назойливых мух, и случайно поймала одну. Хотела отбросить — но встречный ветер прижал листок к пальцам, и девушка, скомкав, сунула бумагу в карман фартука.

— Пойдем, ребята, — повторила она и только сейчас поняла, что Джаспер Николс уже на той стороне и открывает вторую дверь.

Обе двери стояли нараспашку, заслоняя пустое пространство от пристальных взглядов и случайных — или прицельных — выстрелов. Но Мерси, придержав рукой створку, ощутила, какая она тонкая, и подумала, что вполне хватило бы пули, чтобы прошить ее, словно простую занавеску.

Было и вправду темно — дьявольски темно. И холодно. Она пожалела, что оставила плащ в купе, хотя он и тянул бы вниз. Ночь придала февральскому ветру остроту бритвы, и не было солнца, которое смягчило бы жестокость вихря. Этот ветер между вагонами обратился кошмаром, духом смерти, оружием самим по себе. Медсестра сделала крохотный шажок, потянулась к ограждению, но встретила ее крепкая рука проводника. Юноша буквально втащил ее в открытую дверь и снова протянул руку во тьму, чтобы так же помочь рядовому первого класса.

Дверь захлопнулась, закупорив троицу в пустоте вагона. Они стояли оглушенные и перепуганные, пока проводник наконец не овладел собой.

— Пригнитесь! — велел он.

— Но ведь по пассажирским вагонам пока не стреляют? — заметила Мерси.

— Насколько мне известно, пока нет, но это не значит, что и не станут, — ответил Джаспер. — В любом случае, если они хоть чуточку внимательны, они поняли, что мы эвакуировали этот вагон — и тот, что в конце. И если заметят тут какое-то движение, то решат, что мы затеяли что-то недоброе.

Двигаясь вплотную друг к другу, скорчившись в весьма неудобных позах, трое невольных путешественников быстро добрались до конца первого пассажирского вагона и без приключений повторили полуслепой бросок через сцепку, оказавшись во втором пассажирском.

Этот вагон не пустовал: дюжины людей, куда больше, чем следовало, забаррикадировались здесь, укрылись за багажом и между полками купе, жались к полу и грузовым отсекам. Все молчали как мертвые и таращили немигающие от ужаса глаза. Эти глаза сверкали в слабых лучах притушенных фонарей, точно глаза спрятавшихся в норе лисиц, когда рядом, заливаясь лаем, нарезают круги охотничьи псы.

Вспомнив о своих профессиональных обязанностях, Мерси спросила хриплым шепотом, почти потерявшимся в шуме маленькой войны за пределами вагона:

— Со всеми тут все в порядке? Кому-нибудь нужна помощь?

Никто не ответил, так что она сказала:

— Хорошо. Так и сидите, и лежите, и не вставайте. Вы все делаете правильно. И чтобы никто даже не пикнул, понятно?

Видно, они услышали, поскольку никто не издал ни звука — хотя бы и из вежливости.

В следующих вагонах трое путешественников получили тот же ответ, и вскоре Мерси показалось, что они странствуют по какому-то из кругов ада, где пол под ногами все время дергается, солдаты непрерывно стреляют, а люди не решаются выпрямиться. Ее собственная спина уже болела, устав горбиться, локтям и предплечьям досталось немало тумаков, но в конце концов троица добралась до последнего вагона, в котором должны были ехать люди, — шестого спального, и встретили кузена и сослуживца проводника Джаспера Николса — Сола Байрона. Двое мужчин едва не столкнулись лбами, передвигаясь, пригнувшись, по проходу, и последующий их разговор содержал мало практической ценности. Из него Мерси уяснила только, что последний пассажирский вагон эвакуирован не полностью, в чем медсестра, конечно, обвинила Теодору Клэй, которой, кстати, нигде не было видно.

Сайрес Берри сказал:

— Еще один вагон, — и убедил Джаспера Николса одолжить ему ненадолго лампу, только чтобы взглянуть. — Вы оставайтесь здесь, — велел он медсестре и проводнику, вызвав недовольство приказом у обоих.

Но тут маленькая девочка в чемоданной крепости заплакала, жалуясь на носик, и мать ребенка попросила Мерси посмотреть, что случилось.

Девушка со вздохом согласилась, хотя ей стало вдруг жутко интересно, что именно происходит в следующем вагоне, поскольку стрельба там была куда активнее, чем в первом таинственном. Она замешкалась с ответом матери девочки, но Сайрес сказал:

— Мэм, если вы мне понадобитесь, я вас позову, — и скрылся за дверью.

Как только солдат ушел, Сол Байрон обратился к кузену:

— Странное что-то в том вагоне, парень. Тот сумасшедший янки, ну, который не из военных, понимаешь, о ком я?

— Ага.

— Он собрал кучку людей из поезда включая верзилу-техасца, и помыкает ими, словно они обязаны его слушаться.

Вот и ответ на второй незаданный вопрос Мерси: среди пассажиров она не заметила Горацио Кормана и все гадала, куда же он подевался. Ей хотелось расспросить Сола Байрона, разузнать подробности, но он сам продолжил:

— И слушаются все, кроме техасца, — он не собирался палить по южанам и, думаю, коли ему выпало бы хоть полшанса, пристрелил бы одного-двух парней Союза. Вот почему у него отобрали пушки.

Да, это имело смысл, но Мерси не понравилось услышанное. Она даже оскорбилась за рейнджера, представив, как он торчит в последнем пассажирском, лишенный оружия и кипящий от ярости. Конечно, он злится. Она и вообразить его не могла в ином состоянии.

Но сейчас она занялась малышкой за чемоданами, и, хотя в таком сумраке разглядеть что-либо было практически невозможно, по влажным темным пятнам на рубашонке девочки медсестра предположила, что ребенок в суматохе разбил нос о какой-то угол.

Мать девочки объяснила:

— Упал один из ящиков и ударил ее по лицу. С ней все в порядке?

Положившись на осязание, Мерси ощупала личико рыдающего ребенка и заявила:

— Не думаю, что у нее что-то сломано, но жизнью не поручилась бы.

— О господи! — в ужасе выдохнула мать.

— Нет-нет, это не конец света, даже если нос сломан, — заверила женщину Мерси. — Она еще малышка, и доктор все вправит. Или это сделаю я, если разгляжу, что повреждено, — пробормотала она. — Но ничего смертельно опасного, не волнуйтесь. Девочка больше испугалась. У вас есть какая-нибудь тряпица?

— Носовой платок подойдет?

— Конечно. — Мерси взяла платок и осторожно прижала его к детскому носу. — Кровь еще немного идет, да, милая? — спросила она у девочки.

Та попыталась кивнуть, но помешала тряпка на лице. Однако медсестра ощутила движение и сказала:

— Ничего, скоро перестанет. Я уже сказала твоей маме, что это не конец света и с тобой все будет хорошо. Просто держи так. — Она показала, как именно держать платок, и легонько тронула ребенка за подбородок. — И запрокинь голову, повыше, повыше. Все пройдет. Не беспокойся.

Совсем рядом с поездом зловеще загремели залпы. Несколько людей негромко вскрикнули, а может, попытались приглушить вопль, и все пригнулись еще ниже, а кое-кто и просто распластался по полу. Девочка хотела прижаться к Мерси, но медсестра осторожно отстранила ее, передала матери и перебралась в проход. Двое проводников переместились в начало вагона и там тихо переговаривались. Но и их заставила замолчать жуткая перестрелка.

— Что там происходит? — спросила Мерси, ни к кому конкретно не обращаясь.

Она уже потянулась к ручке, чтобы посмотреть самой, но тут дверь распахнулась и в вагон ввалился Горацио Корман в сопровождении белого как мел доктора Стинчкомба, который казался раненым или больным. Мужчина захлопнул за собой дверь. Кажется, он с удовольствием запер бы ее, но это было невозможно.

— Проклятые синештанники! — прорычал рейнджер.

— Вы должны понять, я и не представлял… — лепетал доктор.

— За твое представление я не дам и двух унций воробьиного дерьма! Это безумие! Это… это… — Он явно искал слово. — Это практически мятеж, и ты это и сам прекрасно знаешь!

— Мистер Корман! Доктор Стинчкомб! — прошипела с пола Мерси. — Ложитесь же, бога ради!

Оба мужчины упали, как камни, хотя Корман все косил глазом на дверь, точно ждал, что она в любой момент откроется.

— Миссис Линч, какого черта вы тут делаете?

— Где Сайрес Берри? Все еще там?

— Кто? Тупой солдатишка?

— Он очень мил, горе вы луковое! Он там?

— Да, он там, — буркнул рейнджер, — и там и останется. Этот псих Малверин Пардью пристрелил его минуты две назад. Вы наверняка слышали!

Справа кто-то охнул, и в проход вполз Джаспер Николс с кузеном.

— Тот рыжий тип убил рядового?

— Точно. Он обвинил мальчишку в каких-то гадких действиях, и когда тот попытался защититься, эта рыжая крыса господин ученый взял один из моих пистолетов и прикончил парня.

— Берри подчинялся приказам, — сказала Мерси слабым голосом.

— Может, и так, — отозвался рейнджер, — но только одному Богу известно, чьим именно. Между нами говоря, миссис Линч, я на все сто уверен, что мальчишка был шпионом.

— О, вы же не серьезно! — воскликнула девушка, забыв об осторожности.

— Хе, вполне серьезно. Я как-то раз застукал его, он пялился на сцепки. Думаю, он из тех, кто пытался их поломать. Если бы я догадался раньше, то спихнул бы его с поезда при первой возможности.

Джаспер Николс фыркнул, желая выразить этим недоверие к тому, что техасец стал бы затевать бой со шпионом-южанином. Корман же только зарычал в ответ:

— Я все время говорил, что хочу одного: добраться до Юты. Всех, кто встанет между мной и моей целью, я с удовольствием отправлю ко всем чертям.

Мерси внезапно вспомнила, что в той чужой телеграмме, которую она прочитала, были буквы СБ. Инициалы Сайреса Берри, но в свое время до нее это просто не дошло. В конце концов, у кучи людей такие же инициалы. У Сола Байрона, например. А может, это и не инициалы вовсе.

— Значит, вот что мы сейчас сделаем, — продолжил рейнджер, жестом подозвав проводников ближе. Люди сгрудились посреди прохода, где и места-то толком не было, так что все касались друг друга плечами и чувствовали запах чужого дыхания. — Вы, парни, можете запереть эти двери изнутри? Я знаю, все они открываются наружу, но должен же быть какой-то способ позакрывать их.

Проводники закивали, и Сол сказал:

— Там, справа, засов. Я могу его задвинуть.

Словно понимая, к чему это приведет, Джаспер предложил:

— Их можно зафиксировать и снаружи, если вы серьезно намерены не впустить этих людей в вагон.

— Отлично. Просчитывать на будущее — люблю эту черту в людях. Вы двое, как думаете, сумеете отгородить этот вагон от соседнего пассажирского, ресторана и последнего вагона?

— Да, сэр. Это всего минута.

— Тогда приступайте тотчас же. Я пойду вперед. Нужно потолковать с капитаном, — сказал он, мрачно скривившись.

Проводники, рассыпаясь в извинениях, протиснулись мимо Мерси и рейнджера, который буквально пополз к передней двери. Мерси последовала за ним — и схватила техасца за ногу, привлекая к себе внимание.

— Корман, капитан и близко не подпустит вас к переднему вагону.

— А что, они укрылись там? Не в первом спальном?

— Да, — поспешно ответила она, все еще держась за подъем его сапога. — В первом пассажирском вообще никого. Но они никогда не впустят вас внутрь своего маленького форта. Черт, я попала туда только потому, что капитана ранили.

Рейнджер потянулся к засову, ухватился за него и оглянулся на девушку:

— Они позволили тебе? Дали увидеть, что там внутри?

— А вам какое дело? Сами говорили не раз, что вас абсолютно не волнует, что происходит сейчас между синими и серыми.

— Говорил, что думаю, и мнения не изменил. Но тут дело другое.

— То есть?

Он потянул засов, и дверь открылась, впустив поток обжигающего холода. Воздух взъерошил усы мужчины и сбил набекрень его шляпу; мистер Корман даже повысил голос, иначе его было бы не слышно;

— Потому что пока ты не сказала то, что сказала, я собирался предложить тебе остаться здесь. Но теперь, думаю, лучше будет, если ты пойдешь со мной. Мне нужен кто-то, у кого меньше вероятность быть пристреленным.

— Проклятие, мистер Корман!

— Сами проговорились, мэм. — Рейнджер, придерживая дверь, приподнялся, оставаясь в полусогнутом положении, сделал бросок к следующей двери и распахнул и ее. Мерси, не переставая ругаться, двинулась за ним.

И снова назад, через переполненные пассажирские вагоны, с ноющей спиной и на подгибающихся ногах, спотыкаясь о сумки и напуганных людей. Наконец они добрались до первого пассажирского, по-прежнему пустого. Только ветер, зловеще завывая, врывался сюда, проникая в несколько дыр, пробитых пулями в окнах.

Горацио Корман вполз в спальное купе и втащил за собой Мерси.

— Сюрпризы мне не нужны, — заявил он. — Говори, что у них там, в соседнем вагоне. Что они охраняют?

— Вы правда считаете, что Сайрес Берри был шпионом? — спросила девушка, словно и не услышав его.

— Да, но не думаю, что его убили именно за это. Похоже, Пардью решил, что мальчишка узнал, что там, сзади, и не хотел, чтобы об этом прослышал кто-либо еще. Ну а теперь скажите мне, что происходит впереди?

Она направила палец на его нос:

— Мне придется вам довериться.

— Чертова дура! Ты же знаешь, я и сам мог бы пристрелить Берри.

— Но если бы вы это сделали, — она подалась вперед, стараясь перекричать ветер, — доктор или проводник сказали бы что-нибудь, а они промолчали. — Она заглянула ему в глаза еще раз и выпалила: — Там золото! Золото! Они везут золото, тонны золота.

— За каким чертом? Уж точно не затем, чтобы оказать поддержку южанам?

— Зачем — не знаю! — Мерси откинулась на спинку сиденья, услышала, как зашуршала в ее кармане бумага, и извлекла комок, путешествовавший с ней уже полтора часа.

— Что это?

— Не знаю, нашла в том вагоне, — призналась она. — Но не читала. У вас есть огонь?

— Погоди. — Рейнджер распахнул плащ, под которым оказались жилет со множеством карманов и кобура с огромным, тускло блестящим шестизарядником.

— Мне показалось, проводник сказал, что у вас отобрали оружие, — заметила Мерси.

— Малверин Пардью идиот, — буркнул Корман. — Забрал две пушки, которые я носил спереди, а обыскать не удосужился. Может, он и великий ученый, но ни черта не смыслит в самозащите.

— Не знаю, — протянула Мерси, кажется, в сотый раз за день. — Он убил Сайреса Берри. Это чего-то да стоит.

— Нет, — мотнул головой рейнджер. — Потому что он защищал не себя. Он защищал то, что в последнем вагоне. И что бы там ни было, он думает, что оно стоит того, чтобы умереть самому или убить другого, и стреляет, как человек, убежденный, что закон на его стороне.

— О, он так считает?

— Я понял это, когда увидел. — Из бокового кармашка рейнджер извлек устройство размером с ладонь. Формой оно напоминало огурец, наполовину металлический, наполовину стеклянный. Корман нажал какую-то кнопку, и стекло вспыхнуло красным.

— Что… что это такое?

— Это свет — для того, кому нужен свет, который не увидят другие, — объяснил он, беря из ее рук бумагу. Разгладив листок на колене, рейнджер помахал над ним своим приспособлением, как кондукторским жезлом. — Красный свет не слишком ярок, издалека его и не разглядеть.

— Прекрасно, но о чем говорится в документе?

— Это свидетельство.

— Вроде свидетельства о собственности?

— Угу. Отпечатано Дядюшкой Сэмом.

— Чье же оно?

— Пока ничье. Просто бланк. Дарственная на пахотные земли на территории Айовы.

Мерси повернула бумагу к себе и пригнулась почти к самому колену техасца, чтобы прочесть самой.

— Мистер Корман, там были сотни таких бумажек, они летали по всему вагону.

— Что?

— Там… — Она резко взмахнула руками. — Кто-то вскрыл ящик, случайно. Окна были разбиты, и ветер разбросал бумаги — прошелся по помещению, как торнадо. Этот листок просто прилип ко мне, вот и все.

— И все они выглядели одинаково?

— Ну, по размеру и форме — да.

Рейнджер вертел бумагу, задумчиво складывая и расправляя ее.

— Они везут золото и дарственные на землю за запад. Но зачем? Полагаю, вам не удалось подлизаться к нашему капитану и выведать у него полезную информацию.

— Нет, конечно. Разве что, — после паузы сказала девушка, — он и сам не знает, что в последнем вагоне. Что бы ни творил там Пардью, он подчиняется кому-то, кто выше капитана, и все делается через голову Макградера.

— Похоже на то. Капитан показался мне принципиальным офицером, а принципиальным офицерам никогда не предоставляют всей информации. Хорошо, вот как мы поступим сейчас: ты отправишься в следующий вагон и вытащишь капитана сюда. Скажешь ему, что Берри мертв и я знаю, что случилось, и хочу поговорить с ним.

— Я думала, вы собирались ворваться в вагон под грохот выстрелов и все такое.

— Когда ж я такое сказал? Я собирался к ним постучаться, но теперь возникла идея получше, и эта идея — ты. Ну, иди. Доставишь его сюда.

— А я не затащу его в ловушку, а? — серьезно спросила Мерси, ловя взгляд мужчины над красным огоньком, все еще горящим в его руке.

— Нет, ты не затащишь его в ловушку. Ради бога, женщина. Просто приведи его.

Она встала, но, едва шагнула к двери, новый шквал треска и звона напомнил девушке о том, что снаружи стреляют и надо держать голову как можно ниже. Сгорбившись, она ухватила задвижку и толкнула створку, придерживая ее собственным телом, и выбросила вперед руки в попытке дотянуться до соседней двери. Наткнувшись на искомое, Мерси преодолела брешь, с тоской вспоминая об услужливом проводнике. Потом постучала — и распахнула дверь.

Нырнув внутрь и позволив створке захлопнуться за спиной, медсестра обнаружила, что на нее в упор смотрят дула трех винтовок и одного пистолета, которые опустились, едва военные узнали гостью.

— Миссис Линч, — вздохнул капитан и уронил дрожащую руку с пистолетом. — Что вы здесь делаете?

— Мне нужно поговорить с вами, — сказала она, — с глазу на глаз, в соседнем вагоне. Пожалуйста. Это важно, — подчеркнула она, надеясь, что заинтриговала мужчину, не вызвав подозрений. — Насчет Сайреса Берри и последнего вагона. Там проблема, капитан.

Они стояли на коленях друг напротив друга в укрепленном «золотом» вагоне. Большинство бумаг уже убрали, но отдельные листки еще порхали над головами, а один на глазах Мерси вылетел в окно.

Наконец капитан принял решение:

— Хорошо. — Он сунул оружие за пояс и двинулся к девушке. — Хоббс, остаешься за главного.

Одной рукой Макградер стиснул ее ладонь, другой распахнул дверь.

Вместе они одолели раздираемую ледяным ветром черную щель, охая, шатаясь и ругаясь страшными словами. Наконец остановились на площадке пассажирского вагона, готовясь нырнуть внутрь относительно безопасного помещения, но медсестра не позволила капитану сразу открыть дверь, удержав его. Положив руку на затылок мужчины, она притянула его лицо к себе, так, чтобы он услышал, а ей не пришлось бы кричать.

— Прежде чем мы войдем, скажу вот что. Сайрес Берри мертв, его убил мистер Пардью. Техасец видел, как это случилось, и доктор тоже.

Глаза Макградера расширились, а ее, наоборот, прищурились, защищаясь от ветра и темноты.

— Мистер Корман ждет в этом вагоне, — продолжила девушка. — Он потребовал беседы с вами. Он в поезде по делам Республики, а не Конфедерации и, думаю, скажет вам правду.

Капитан скорчил гримасу, означающую, что он боится, как бы Мерси не переоценила чистоту побуждений техасца, но все равно взялся за дверную ручку, повернул щеколду и впустил их обоих внутрь вагона.

Горацио Корман сидел развалившись на одной из мягких лавок, положив пистолет рядом, — не угрожая, но показывая, что у него есть оружие и он им не размахивает. Он смотрел из-под полей шляпы, и темно-серые прямоугольники теней прыгали по его лицу.

— Капитан Макградер. — Техасец не встал, когда Мерси и капитан крадучись пробрались к нему и сели напротив. — Вам, конечно, известно, что меня зовут Горацио Корман. И вам, конечно, неизвестно, что я рейнджер Республики Техас. И у вас, сэр, сейчас на руках чертовски большая проблема.

— Рад встрече, — кивнул капитан, похоже не удивившись ни одному из откровений собеседника. — Итак, что же у нас происходит?

— Ваш блондинчик-ефрейтор валяется мертвым в вагоне-ресторане, пристреленный Пардью, который, похоже, совсем слетел с катушек. Маленький дьявол окопался там сзади и, думаю, выполняет приказы кого-то, кто повыше вас рангом.

Все тем же нерадостным, но ровным тоном капитан признал:

— Ваша оценка ситуации практически верна.

— Вы уже почти прогнали южан, не так ли?

Капитан ответил не сразу. Все трое сидели молча и неподвижно, вслушиваясь в упрямую — но явно замедляющуюся — скороговорку бьющих по стенам пуль. Наконец Макградер заговорил:

— Да, я считаю, что ситуация под контролем.

— Хорошо. Потому что…

— Хорошо? Погодите-ка минуту, рейнджер Корман. Мне чертовски хорошо известны ваши симпатии, и я хочу знать…

— Нет, это вы послушайте меня, капитан, — в свою очередь перебил офицера техасец. — В данный момент я на стороне того, кто быстрее и безопаснее всего доставит меня в Солт-Лейк-Сити. Все эти разговоры и бахвальство насчет того, что это гражданский поезд, как мы оба знаем, — сплошное вранье. Я здесь на службе, ни в малейшей степени не касающейся вашей войны.

— Не могу сказать, что верю вам. Кто-то в этом поезде потихоньку-полегоньку саботирует поездку и снабжает южан информацией с момента отправления из Сент-Луиса.

— Полагаете, это я? — Корман похлопал себя по груди. — Сынок, — сказал он, хотя капитан, вероятно, был старше его, пусть даже всего на пару лет. — У меня есть на что тратить время и кроме попыток замедлить ход поезда, который мне отчаянно нужен. И кстати, можешь больше не беспокоиться о шпионе. Он мертв.

— О чем это вы?

— Это Берри, разве еще не дошло? Может, мальчишка и из Огайо, но тайники его души лежали куда южнее. Вам просто повезло, что он оказался не слишком умелым шпионом. Виной тому его юность, полагаю. Он знал о золоте, которое вы везете в следующем вагоне?

Макградер метнул взгляд на Мерси, но она, скрестив на груди руки, проигнорировала его.

— Конечно знал. Вы же видели его там, он стоял на этих ящиках, расстреливая «корзинки для мяса» и их седоков. — Но что-то в голосе капитана выдавало его неуверенность. — Но крайней мере, я думал, что он стреляет. Может, он сбивал с небес летучих мышей. Проклятие!

— А о том, что в заднем вагоне, ему было известно? — продолжил рейнджер.

— Сомневаюсь. Хотя, если подумать, я сам послал его туда, разрешив вломиться под любым предлогом, разведать — и распустить слух повсюду.

Наконец и Мерси подала голос:

— Вы говорили мне, что не знаете, тела там или нечто иное. А если бы вы сказали это при нем, как думаете, он передал бы это кому-то?

— Я скажу, что думаю, миссис Линч, — ответил капитан. — Все это время поговаривали, что вы заодно с техасцем. Я попытался взглянуть с другой стороны…

Не дожидаясь, когда он сформулирует обвинение, Мерси выпалила:

— Я из Вирджинии. Работала в Робертсоновском госпитале в Ричмонде. И это единственное, в чем я вам когда-либо солгала. Мой муж — Филипп Линч, он умер в лагере Андерсонвилль, а я еду повидаться с отцом. — Они сидели рядом, но девушка переместилась, чтобы смотреть в лицо капитану. — Со мной дело обстоит точно так же, как с мистером Корманом. Нам просто нужно попасть на запад. Никто из нас не сделал бы ничего, что задержало бы поезд или нанесло ему вред. И никто из нас никак не связан со шпионажем.

Слова медсестры повисли в черноте ночного воздуха. Троица молчала, постепенно осознавая, что никто больше не стреляет, разве только где-то вдалеке. Это означало лишь одно — враг отступает.

Они одновременно встали, бросились к выходящим на юг окнам и прижались к стеклам — тем, которые уцелели. И Мерси с искренним облегчением воскликнула:

— Смотрите, они уходят!

— Слава богу, — кивнул Корман и повернулся к капитану: — Вы, и я, и она… — он показал на Мерси, — мы все теперь в одной команде.

— Почему это? — не понял офицер.

— Потому что каждого из нас кто-то предал. Знаю, мое слово немного значит, но позвольте сказать вот что: я знаком с одним из-тех парней, что участвовали в первом налете, который ни к чему не привел. Они были просто разведчики, и вам это известно не хуже, чем мне. Но я послал ему телеграмму из Топики, пытаясь разобраться, что происходит, и надеюсь в Денвере получить ответ. Я рассказал это вам в знак добрых намерений и собираюсь предупредить парня, чтобы поезд оставили в покое.

— И все-таки, зачем вам это?

Рейнджер скрежетнул зубами:

— Все, что мне нужно, это добраться до Солт-Лейк-Сити. Этот поезд доставит меня туда быстрее любого другого, и в моих интересах позаботиться о том, чтобы он в пути не развалился на части. Не глупи, приятель. Я пытаюсь помочь.

Мужчины мерили взглядами друг друга, пока не вмешалась Мерси:

— Слушайте, парни. У всех нас, Господних созданий, есть тут работа, и все мы ходим попасть на запад и заняться своими делами. Но, мне кажется, нужно подумать немного и об одном чужом деле.

— Что вы имеете в виду? — спросил капитан.

— Я имею в виду: мы должны выяснить, что там, в конце поезда? Потому что это секрет побольше и поважнее нескольких тонн золота и целой кипы дарственных на землю, — как бы небрежно добавила она, — а мистер Пардью — последний человек на земле, которому я доверила бы ответственность за такую тайну.

— Вы предлагаете мне ослушаться приказа.

— Вы подтолкнули Сайреса Берри поступить так же, — возразила девушка, — когда послали его в хвост. Вам хотелось знать, но разобраться вы боялись. Но что бы там ни было, Пардью готов за это убить — и, уверена, убивает не просто так, а согласно чьим-то распоряжениям. Он любой ценой должен доставить свое сокровище в Бойсе.

С исчезновением барабанящих по обшивке пуль поезд замедлил ход, перейдя с головокружительной скорости на обычную. Он, конечно, не тащился, но и не мчался так, что двигатель пожирал все топливо, которое мог сжечь, — до последней капли. Тишину пустого пассажирского вагона нарушал лишь назойливый свист врывающегося в разбитые окна вихря.

Но вдалеке — в такой дали, что едва ли они разглядели бы там что-либо, даже если бы светило солнце, — вдоль линии горизонта скользила крохотная мерцающая точка. И из этой дали ледяной ветер прерий принес эхо долгого, монотонного звука — точно один поезд взывал к другому.

— Что это? — спросила Мерси, показав пальцем, хотя все они смотрели туда, на одну светящуюся точку в милях и милях отсюда, катящуюся, точно гладкий мраморный шарик, по какому-то другому пути.

Горацио Корман поправил шляпу, нахлобучив ее поглубже на голову, чтобы не сорвал ветер, и сказал:

— Если мне будет позволено, миссис Линч, я сказал бы, что это, вероятно, «Шенандоа».

 

16

«Дредноут» прибыл в Денвер на следующее утро, рано-рано, и задержался там на несколько часов, встав на ремонт. Большинство пассажиров высадились с бранью и со слезами.

Союз принес извинения и выдал расписки, гарантирующие места в других поездах, которые доставят пассажиров к пунктам назначения. Из всех пассажиров вагона Мерси остались лишь Теодора Клэй и ее неукротимая тетушка Норин Баттерфилд; из прочих присутствовавших при нападении «корзинок для мяса» лишь дюжина решилась продержаться до конца. Как следствие, железнодорожная служба отцепила от состава четыре опустевших спальных вагона, не тронув лишь три, где разместились солдаты и горстка наиболее смелых пассажиров.

Решившиеся остаться сидели в поезде, пока шел ремонт, поскольку капитан заявил, что они должны отправиться немедленно, как только завершатся работы. Единственным исключением был Горацио Корман, который покинул свой вагон с молчаливого разрешения капитана, к великому удивлению и тревоге прочих военнослужащих.

Пардью все так же прятался в вагоне-ресторане, где он уже практически жил. Как и прочие пассажиры, он остался на борту, пока денверские мастера стеклили окна, пополняли боеприпасы, наполняли котлы и латали самые заметные дыры, оставленные пулями. Он сидел у единственного входа в последний вагон, охраняя его, а в моменты вынужденного отдыха — должен же человек когда-нибудь спать — его сменял первый помощник и правая рука Оскар Хайс. Большинство притязаний на соблюдение порядка, закона и субординации исчерпали себя за последние двадцать четыре часа путешествия, и если Малверин Пардью и изображал когда-то уважение к капитану подразделения, теперь он совершенно перестал притворяться.

Вокруг утихали вскипевшие было страсти, а Теодора Клэй вернулась во второй пассажирский вагон и уселась напротив Мерси, хотя они с тетушкой переместились в купе по другую сторону прохода, благо число пассажиров значительно уменьшилось. Положив руки на колени, крепко стиснув ткань юбки и подавшись вперед, мисс Клэй проговорила:

— Дела становятся все хуже и хуже.

— Угу, — осторожно откликнулась Мерси, поскольку подозревала, что соседка явилась не просто нанести светский визит.

— Я говорила с капитаном, — продолжила та, — и пыталась поговорить с мистером Пардью. Теперь вам уже, должно быть, известно, что он сумасшедший. Слышали, что он застрелил Сайреса Берри?

— Угу.

На лоб Теодоры набежали морщины, потом кожа разгладилась:

— Ах да. Говорят, ваш друг, техасец, был там, когда это случилось. Полагаю, он сообщил вам. Отлично. — Она наконец оставила платье в покое и выпрямилась, размышляя, какой еще информацией нужно поделиться. — В любом случае… относительно мистера Пардью…

— Сумасшедшего…

— Вооруженного сумасшедшего, что еще прелестнее. Он никуда не ходит, не пьет ни чая, ни кофе, просто сидит на стуле возле двери с винчестером на коленях и рассованными куда придется пистолетами. Я назвала бы это перегибом, но это уж на ваше усмотрение. У нормальных людей к таким вещам более сдержанный подход.

— На самом деле он не псих. У него просто есть работа, и он твердо намерен выполнить ее.

— Как бы то ни было… У вас есть хоть малейшее представление об этой его работе? Потому что никто, похоже, не знает, что в том последнем вагоне, кроме тел погибших солдат. И я думаю, мы должны это выяснить.

— Мы? В смысле — вы и я?

— Вот именно. Вы и я. В какой-то безумный миг я почти решилась просить вашего техасского друга о подмоге, но он по какой-то причине покинул поезд. Молюсь, чтобы он не присоединился к нам снова, это было бы так некстати.

— Он вернется. Ему нужно получить телеграммы.

— Жаль это слышать. Но даже если так, он мог бы быть человеком, который уберет с дороги мистера Пардью или проскользнет мимо того, второго, исполняющего поручения мистера Пардью. В конце концов, не думаю, что его слишком терзали бы угрызения совести, если бы пришлось пристрелить их обоих. Эти техасцы… Кошмарные люди, вся их порода.

— Я частенько говорила то же самое о женщинах-янки, но вы же не слышали, чтобы я распространялась об этом, не так ли? — парировала Мерси.

Мисс Клэй моментально заткнулась, но, видно, решила не углубляться в подробности. В конце концов, среди северных районов, так же как и среди южных, существовали классовые различия, и всем это было известно. Так что либо мисс Клэй сочтет себя оскорбленной уроженкой Среднего Запада, либо она уже решила, что имеет дело с серым предателем, — и примирилась с этим, потому что не стала заострять внимание на замечании медсестры. Она только сказала:

— Идемте, миссис Линч. К чему грубить? Я хочу, чтобы мы с вами работали совместно.

— И почему же? — поинтересовалась Мерси.

Теодора Клэй снова подалась вперед и заговорила тихо-тихо, чтобы не разбудить дремавшую рядом тетушку:

— Потому что я хочу знать, что убило тех парней.

— Могу поспорить, что это было прямое попадание пушечного ядра или нечто подобное. Оторванная рука, например, или нога. Не исключено, что там действительно погибшие солдаты, а их обычно убивает то, что я сказала.

Теодора Клэй кивнула:

— Это или инфекция, или… — она перешла на едва слышный шепот, — яд.

— Яд? — повторила Мерси — слишком громко, по мнению мисс Клэй.

Та пожала плечами и замахала руками, как бы говоря, что ни в чем не уверена, но план составлен и она намерена реализовать его.

— Яд или какое-то иное отравление. Я… я подслушала кое-что.

— Неужто?

— Да, те мексиканские инспектора, они…

— Они все еще в поезде?

— Да, — торопливо ответила мисс Клэй, спеша вернуться к своей идее. — Они перебрались в следующий вагон. Они обсуждали какое-то заболевание или отравляющее вещество, которое могло инфицировать их пропавших солдат. Я знаю, вы говорили с ними.

— Возможно, они что-то такое упоминали. — Или, скорее, упоминала она, но Мерси об этом умолчала.

Мисс Клэй, начиная сердиться, сказала:

— Мистер Пардью говорил с тем парнем, Хайсом.

— О пропавших мексиканцах?

— Да. Он читал газету — там, у себя, засев, как жаба в болоте, — а я просто пыталась раздобыть завтрак. Он говорил мистеру Хайсу, мол, то, что могло изменить столько сотен людей разом, станет грозным оружием — если дело именно в этом. И вскоре, если он добьется своего, Союз будет производить такое оружие.

Теперь нахмурилась Мерси:

— Превратить болезнь или отраву в оружие? Никогда не слышала ни о чем подобном.

— Я слышала, — подчеркнула мисс Клэй. — Во время франко-индейской войны правительство подарило враждебным племенам одеяла, зараженные вирусом оспы. Это было дешевле и проще, чем истреблять их.

— Какой омерзительный подход!

— Воистину омерзительный! Но это армия, миссис Линч, а не школьный двор с ребятишками. Их работа — разрушать и убивать во имя собственной нации. Они делают то, что должны, стараясь сделать это как можно дешевле и как можно эффективнее. А что может быть коварнее и действеннее невидимой заразы?

Мерси подняла палец и, отвечая, машинально чертила закорючки — маленькие знаки вопроса — на столе между ними.

— Но проблема с невидимой заразой очевидна, не так ли? Заражая других; ты непременно заразишь и своих.

— Да, потребуются определенные исследования и опыты, но разве не этим занимается мистер Пардью? И это оправдывало бы его пребывание в поезде в качестве пассажира. Он ученый, и охраняет свои научные находки. Бережет для военных, — подчеркнула девушка.

— Звучит чудовищно, но с него станется.

— Я тоже так считаю. — Рот мисс Клэй скривился отнюдь не в улыбке — просто она таким образом констатировала тот факт, что они с медсестрой теперь в одной лодке. — И вот почему мы должны воспользоваться возможностью, пока поезд на стоянке, проникнуть в последний вагон и посмотреть, что там внутри.

Брови Мерси взлетели на лоб.

— Вы же не серьезно.

— Конечно серьезно. Я даже переобулась ради такого случая.

— Браво, — хмыкнула Мерси. — И что вы собираетесь делать? Я уже пробовала убедить капитана вмешаться. Может, вы соблазните мистера Пардью, чтобы…

— Не ерничайте. И не забывайте, что я просила и вас принять в этом участие. Это, без сомнения, будет отвратительно. И совершенно необязательно, чтобы разгневанный капитан предстал перед своим начальством и заявил, что все, находящееся в пределах его компетенции, ему прекрасно известно. Увы, я не могу убедить его не рыпаться. Жуткий человек с жутким чувством долга.

— С ним все в порядке. Оставьте его в покое.

Мисс Клэй фыркнула:

— Как скажете. Но идемте же. — Она сменила тему, поднявшись. — Мы с вами отправляемся на разведку.

— И что же мы будем делать?

— Мы прощупаем почву и проберемся в вагон.

— Как? Двери там закрыты и опечатаны. Спорю, вы и сами это видели, когда поезд задерживался на станциях и все выходили размять ноги. Но даже если бы там все было нараспашку, между нами и вагоном стоит мистер Пардью со своей очень большой пушкой. Или мистер Хайс, хотя разница невелика.

— Думайте масштабнее. Думайте выше. — Она достала пару тонких перчаток из телячьей кожи и, не прекращая застегивать их пуговки, объяснила: — Мы пойдем наверх. На крыше есть аварийный люк. Он предназначен для выхода людей, не для входа, но, если я не ошибаюсь, люк должен работать и так, и так. — Закончив с перчатками, мисс Клэй продолжила: — Вот как мы поступим: пройдем в последний пассажирский вагон, взберемся по боковой лесенке на крышу, переползем на вагон-ресторан и потом перепрыгнем на последний вагон.

— Ты спятила! — воскликнула Мерси, хотя план ее уже взбудоражил.

— Я спятила, и я иду. И мне требуется ваша медицинская… — она запнулась, не желая, видно, говорить, но призрачная надежда на то, что лесть может к чему-то да привести, заставила аристократку закончить: — экспертиза.

— Ох, бога ради!

— Пожалуйста, миссис Линч. Ремонтники уже разобрались с задней частью состава и перешли к паровозу и первому вагону. Мы простоим тут не больше часа.

— Хорошо, — сказала Мерси, отложила сумку, встала, поправила пояс С револьверами, который теперь носила почти постоянно, и набросила на плечи плащ, не надев капюшона.

Последовав за Теодорой Клэй из их вагона в соседний, она не стала говорить, что предстоящий поход может обернуться гонкой на время. Медсестра не рассказала своей спутнице о «Шенандоа», поезде Конфедерации, который мчал по северо-западному пути, чтобы поскорее доставить «корзинки для мяса» и натравить их на «Дредноут». Она не стала упоминать, что действительно беседовала с техасцем и что он считает, что «Шенандоа» все еще следует параллельным курсом, сместившись к юго-востоку, но не отставая, несмотря на поражение. Если ему повезет, Горацио Корман в данный момент получает телеграмму, которая даст знать, насколько его подозрения близки к истине. А если повезет им всем, в телеграмме будет сказано, что «Шенандоа» сдался, повернул назад и возвращается в Даллас.

А тем временем поезд остановился в Денвере всего на несколько часов, хотя должен был задержаться на всю ночь для проверки и инспекции. Дело в том, что в Денвере ждала телеграмма от разведки Союза, в которой, несомненно, предупреждалось о той же возможности и советовалось ускорить все ремонтные работы.

Итак, пока состав ремонтировали и вносили разные улучшения, которые обеспечат его движение следующую тысячу миль, Мерси Линч шагала за Теодорой Клэй к точке между последним пассажирским и служебным вагонами. Так странно было стоять в переходе, не сражаясь с порывами ветра, — но не более странно, чем наблюдать, как мисс Клэй ловко карабкается по железной лесенке и уже на крыше вагона встает на колени, подбадривая Мерси и торопя присоединиться к ней.

Когда медсестра добралась до последней перекладины, мисс Клэй прошептала:

— Передвигаемся медленно и тихо. В нашем случае благоразумие — главная доблесть. Если наделаем шуму, те, кто внутри, нас услышат.

— Конечно, — выдавила Мерси, подтянулась и заползла на сталь вагонной крыши, проехалась на животе, как тюлень, и встала на четвереньки. Юбки приглушили стук коленей, а шерстяные перчатки не давали холоду металла подобраться к пальцам. Однако, несмотря на все слои одежды, девушка чувствовала, как мороз просачивается сквозь ткань, леденя колени и ладони.

Пока «Дредноут» добирался до вокзала, у медсестры создалось впечатление, что Денвер — серое, задымленное место и в более спокойные времена; Мерси видела вокруг только грязный снег. Снег размывал углы зданий, тротуары, улицы, перекрестки, и воздух из-за него казался еще холоднее. На крыше вагона-ресторана, по которой они перемещались медленно-медленно, дюйм за дюймом, снега было немного — только тот, что нападал за время стоянки. Забавный цвет был у этого снега — не как у льда, а как у застывшего тумана с копотью. Он забивался между пальцами и таял от тепла тела, пропитывая влагой колени и локти.

Вокруг поезда суетились, бегая взад и вперед, солдаты и механики, они тащили стекла и паяльные приспособления в начало состава; но Мерси заметила и диспетчера станции с пачкой конвертов, папок, билетных корешков и телеграфных лент.

Ей оставалось только молиться, чтобы никому из них не пришло в голову посмотреть вверх.

Пусть девушки и распластались по крыше, любой мог, встав на цыпочки, увидеть, что они делают. Перемещение по-пластунски было мучительным и отнимало массу времени, однако спустя, как им показалось, несколько часов (хотя на самом деле прошло всего минут десять, и они это понимали) Мерси и ее спутница пересекли вагон и готовились перебраться на следующую платформу, ту, что между рестораном и последним вагоном.

— Осторожно со ступеньками, — прошипела Теодора Клэй, спускаясь по лестнице. — И держитесь подальше от окон.

Мерси и не думала возражать. Она медленно последовала за мисс Клэй, пересекла железную площадку и принялась подниматься по лесенке напротив, бесшумно, как кошка в бальном платье. По пути на крышу последнего вагона она обернулась украдкой, чтобы заглянуть в окно вагона-ресторана, где заметила подпрыгивающий и покачивающийся затылок Малверина Пардью. Она решила, что он, должно быть, говорит с кем-то, отсюда невидимым, и понадеялась, что не попала в поле зрения его собеседника.

К тому времени, как она вскарабкалась и улеглась плашмя на жесть, Теодора Клэй уже ощупывала края аварийного люка — или какое там было основное назначение этого выхода. Мерси подползла к ней и ребром ладони смахнула снежные сугробики с петель и по периметру люка. Тут же обнаружился запор.

Мерси дернула и потянула задвижку; Теодора Клэй сунулась помогать, поскольку успехи Мерси не слишком ее устраивали. Они на пару развернули ручку на сто восемьдесят градусов и услышали хлопок: люк открылся, только резиновая прокладка по периметру чпокнула.

— Почему этот стык усилили резиной, точно закупоривали консервную банку? — поинтересовалась Теодора Клэй.

Стоящая на коленях Мерси попятилась, прижав руку к лицу.

— Чтобы сохранить внутри холод. Или… о господи! Чтобы не выпустить запах! Боже всемогущий, это… Фу! — Не найдя слова, которое выразило бы всю меру ее отвращения, она просто зажала пальцами нос.

Теодора последовала ее примеру и прикрыла нос и рот, а потом прошипела из-под ладони:

— Запах смерти, конечно. Я полагала, вы привыкли к нему, раз работали в госпитале.

— Знаете что, — полузадушено прохрипела Мерси, — столько людей у нас не умирало. Это был очень хороший госпиталь.

— Должно быть. Есть там лестница или еще что-нибудь, чтобы спуститься?

— Ничего такого не вижу. — Мерси глубоко вдохнула сравнительно свежий наружный воздух и сунула голову в люк, чтобы присмотреться. — Нет, эта вонь — это не просто запах смерти.

Внутри царила тьма; однако, когда глаза привыкли, медсестра различила длинные параллелепипеды — несомненно, гробы. Вырвавшийся изо рта воздух повис у губ мутным белым облачком. Мерси торопливо подняла голову:

— Я видела гробы. И какие-то ящики. Если иного пути не найдется, мы потом можем взгромоздить их друг на друга и вылезти. Но когда в Бойсе вагон откроют, все поймут, что внутри кто-то был, — предупредила она.

— Возможно. Но неужели вы считаете, что кто-нибудь подумает на нас?

— Вы наверняка правы. А вот насчет спуститься вниз… — Она снова задержала дыхание и снова наполовину нырнула в вагон. Вынырнув, Мерси объявила: — Высота обычная. Если повиснем на руках, ноги будут над самым полом. Вы первая.

Мисс Клэй кивнула:

— Естественно.

Она не попросила о помощи, а Мерси таковую не предложила. Потребовалась кое-какая возня с одеждой, и кое-какое время на то, чтобы привыкнуть к удушающей атмосфере вагона (у девушек даже слезы выступили на глазах), но вскоре обе они стояли на полу, таком же ледяном, как крыша. Внутри было темно, как глухой ночью, только вдоль стен мерцали зеленоватые, цвета незрелых яблок, шары, почти не дававшие света. Видимо, их энергия была на исходе.

Но девушки воспользовались этим тусклым свечением, чтобы начать осторожно исследовать узкий вагон, практически пустой, за исключением ящиков и гробов. Если на ящиках и были какие-то метки, Мерси их не нашла; и гробы все казались одинаковыми, без каких-либо опознавательных знаков. Не было жетонов с именами и рангом погибших людей — только черные кожаные ремни, опоясывающие каждый гроб. И у каждого имелась резиновая прокладка — как у люка на крыше.

— Я вскрою один, — сказала Мерси.

— Подождите, — остановила ее потянувшуюся к ремню руку мисс Клэй. — А что если там что-то заразное?

— Тогда мы заболеем и умрем. Посмотрите-ка там, на полу. Инструменты для сцепки, но одним из них можно воспользоваться как ломиком. Или загляните в какой-нибудь ящик. Это была ваша идея, помните?

— Да, моя, — процедила сквозь стиснутые зубы мисс Клэй.

— Ох! Минутку. — Теперь остановилась сама Мерси. — Прежде чем начнете, давайте сделаем из ящиков лестницу, обеспечим себе быстрое отступление, если дойдет до этого.

Мисс Клэй тяжело вздохнула, точно взвалила на себя непосильную ношу, но согласилась.

— Отлично. Вон там самый большой; начнем с него. Поможете? Он жутко тяжелый.

Девушки принялись толкать ящик, пока он не встал прямо под люком, а потом, кряхтя, взгромоздили на него ящик поменьше, соорудив короткую, но, несомненно, прочную лестницу.

— Вот. Удовлетворены? — спросила мисс Клэй.

— Нет. Но сойдет.

И хотя Теодора, со своей стороны, начала проявлять активность, суетясь возле ближайших ящиков, едва Мерси расстегнула пряжки, ослабила ремни и потянулась к замкам гроба, мисс Клэй тут же нависла над плечом медсестры.

— Прежде чем я открою его, прикройте чем-нибудь рот и нос, — предупредила Мерси.

— Против запаха это не поможет, — возразила мисс Клэй.

— Но могут вырваться пары, которые вам не захочется вдыхать, — предупредила медсестра, задрала фартук и прижила его к лицу как импровизированную маску. Потом сунула пальцы под зажимы и надавила сильнее. Замочки с легким щелчком открылись.

Еще более омерзительное зловоние поднялось из гроба, изливаясь волнами и растекаясь повсюду, будто бы тот, кто лежал внутри, все это время дышал, его дыхание сгущалось и сгущалось и теперь этот ледяной туман, клубясь, повалил из глубин контейнера. Он собрался у ног девушек, обвиваясь вокруг щиколоток.

Теодора Клэй с силой толкнула крышку гроба, которая соскользнула, выставив напоказ мертвеца.

Сейчас Мерси все отдала бы за такое маленькое, дарящее свет устройство, как у техасца, но увы, ей пришлось ждать, когда привыкнут глаза и хоть немного рассеется холодный туман. Когда же наконец стали видны черты лица трупа, она охнула и еще плотнее прижала к лицу угол фартука.

Мисс Клэй не пикнула, но была явно заинтригована.

— Он выглядит просто ужасно, — заметила она, хотя чего еще можно было ожидать от покойника, вот уже несколько недель как почившего и хранящегося взаперти? — Это… — она очертила пальчиком неестественный изгиб шеи и лоскут начавшей отслаиваться кожи, — это все нормально?

Сестра глухо ответила:

— Нет. Нет, это вовсе не нормально. Но я уже видела такое прежде, — добавила она.

— Что видели?

С Мерси, однако, было достаточно.

— Закройте! Просто закройте крышку и затяните ремни! Больше нет нужды пялиться на это!

Теодора Клэй нахмурилась, снова заглянула в гроб и сказала:

— Но это же смешно. Вы даже не обследовали его на предмет пулевых ранений или сломанных…

— Я сказала — закройте! — чуть не завизжала Мерси, отшатнувшись от мертвеца.

Возможно, от удивления или чтобы успокоить компаньонку, мисс Клэй послушалась, подтащила крышку, вернула ее на место и привела ремни, пряжки и замки в первоначальное состояние.

— Что ж, если вы увидели все, что нужно, с первого взгляда…

— Да. Я увидела предостаточно. Этот человек, он погиб не в бою. — Мерси отвернулась и долго смотрела на нагромождение ящиков, ведущих наверх, к свободе, и на тускло-серое небо в прямоугольнике открытого люка. Потом снова посмотрела на ящики, стоящие там, где не было гробов. Заметила инструменты для сцепки и подняла один.

— Да, — кивнула ее спутница и выбрала нечто вроде монтировки. — Прежде чем уйти, надо исследовать и это.

Мерси уже занялась ближайшим ящиком. Он стоял почти под самым пятном света, и она была относительно уверена, что какие-либо маркировки, которые можно было бы разобрать, на нем отсутствовали. Она всадила длинную железяку в самую широкую щель и налегла на рычаг всем телом. Ответом ей стали треск и скрежет гвоздей, неохотно вылезающих из досок, и клубом взметнувшиеся мелкие потревоженные опилки.

Мисс Клэй не достигла столь быстрых успехов со своим ящиком и оставила его, чтобы посмотреть, что там у Мерси.

— Господи, что это за штуки? — прошептала она.

Мерси протянула руку и достала стеклянный сосуд, полный желтого порошка, похожего на песок. Она встряхнула бутыль, и порошок колыхнулся, будто густая грязь, как будто в склянку проникла сырость, испортив содержимое.

— Это, должно быть, «смолка».

— Боюсь, вы ошибаетесь. Это совсем не похоже на…

— Да не древесный сок, не смола, — перебила Мерси. — «Смолка». Это… это наркотик, который сейчас широко распространился среди солдат. Я слышала о нем прежде и видела людей, злоупотреблявших им, но саму эту дрянь — никогда. Так что я могу ошибаться — но спорю, что не ошибаюсь.

— Почему?

— Потому что тот мужчина… — она ткнула ломиком в сторону гроба, — …умер от этой штуки. У него все признаки того, кто пользовался этим дерьмом слишком часто — и кого оно довело до могилы.

— А что же остальные?

— Что — остальные?

— Нужно посмотреть, как умерли они.

Медсестра положила бутыль на место и принялась шарить в опилках, ища еще что-нибудь. Она обнаружила еще пару сосудов, какие-то образцы в запаянных пробирках и нечто вроде деталей для самогонного аппарата.

— Пустая трата времени. Взгляните на это… оборудование.

— Смотрю, но абсолютно не представляю, что это и для чего служит.

— Это похоже на дистиллятор, чтобы гнать виски, только не совсем… Думаю, военные пытаются вычислить, какая именно составляющая наркотика работает и может превратить это в яд — или в оружие, как вы сказали. Думаю, они ухватили столько этой «желтухи», сколько смогли раздобыть, и теперь пробуют разобраться, как производить ее в промышленных масштабах. — Слова вываливались изо рта, дрожа вместе с губами и челюстью, хотя она и старалась сдерживаться. — Как же все неправильно. Нужно убираться отсюда, прежде чем мы надышимся этой дряни. Идемте, мисс Клэй. Сейчас же. Оставим это дело.

— Оставим?

— Во всяком случае, пока. — Мерси развернулась и оперлась на большой ящик в основании ведущей наверх пирамиды. — Мы ничего не можем сделать для этих людей, и сейчас у нас нет доказательств, только идеи и домыслы. Выберемся отсюда — подумаем. Поговорим в вагоне, если никто нас не застукает и не бросит в кутузку.

— Какая вы оптимистка, — пробормотала Теодора Клэй, вернула на место оторванную Мерси крышку ящика и охотно последовала за медсестрой под потолок и на крышу вагона.

Едва оказавшись наверху, компаньонки поспешно закупорили люк и поползли назад.

— Этот запах въелся и теперь весь день не отцепится, — ворчала Мерси. — Пари держу, у меня провоняли и одежда, и волосы.

— Глупости. Свежий ветер вмиг сдует запах.

— Кажется, я сейчас распрощаюсь с завтраком.

— Молюсь, чтобы этого не случилось, терпите, — прошипела Теодора Клэй, подгоняя Мерси; они спустились по одной лесенке и поднялись по другой.

На крыше вагона-ресторана девушки попытались ускорить ход, но ветер дул непрерывно, швыряя в лица пригоршни снега и крупицы льда. В полнейшем молчании, запыхавшиеся, они добрались до последнего пассажирского вагона, влезли внутрь и затопали ногами, чтобы быстрее согреться, пока никто не видит.

Испытывая истинное облегчение, трясущаяся от возбуждения и холода Мерси сбежала от своей спутницы и укрылась в туалетной комнате, поскольку пассажиров почти не осталось и некому было дожидаться, когда же она освободит помещение. Десять минут Мерси потратила на то, чтобы распутать, расчесать и перетрясти волосы, надеясь хоть как-то проветрить их и не чувствовать зловония последнего вагона, когда локоны касались лица. Потом она вымыла руки, лицо и шею.

К тому времени как она добралась наконец до своего места, ремонтники завершали последние работы, и в поезд уже садились солдаты, проводники и машинисты, которым предстояло вести состав к конечному пункту на западе. Из окна Мерси увидела Горацио Кормана, беседующего с капитаном. Лица мужчин заговорщицки сблизились. А еще заметила двух подчиненных капитана, качающих головами, словно они не верили, что эта парочка не прикончила друг дружку на месте.

Когда Мерси поняла, что рейнджер собирается взойти на борт, она поторопилась к передней двери, надеясь расспросить его, не узнал ли он чего во время стоянки. Но, оказавшись у входа, она обнаружила там двух мексиканских инспекторов, нервно наблюдавших за капитаном и техасцем с выражением неуверенности на лицах.

Инспектор Гальяно остановил ее:

— Как вы считаете, они не заставят нас покинуть поезд? Мы уже так близко. Всего одна остановка.

— Нет, никто не принудит вас высадиться, — ответила она. — Они просто беседуют, и, поверьте, они не друзья. Если позволите, мне и самой хотелось бы перекинуться с техасцем парой слов.

Тут дверь отворилась, и в вагон шагнул рейнджер Корман собственной персоной.

При виде разговаривающей с мексиканцами Мерси техасец остановился и коснулся шляпы:

— Миссис Линч. — Потом он обратился к инспекторам: — Парни, как насчет того, чтобы нам вчетвером посидеть где-нибудь и поболтать?

Мерси так удивилась, что едва устояла на ногах. Вагон пустовал, так что долго искать не пришлось: они устроились в первом попавшемся купе, создавшем иллюзию уединенности. Мерси заняла место рядом с рейнджером — напротив инспекторов.

— Вы получили телеграммы? — спросила она техасца. — И действительно показали их капитану?

— Да, получил. И показал — большую часть, как и обещал.

— Не понимаю, — сказал инспектор Портилла.

А Гальяно спросил:

— Вы тоже работаете здесь, в поезде? Мы могли бы поговорить позже.

— Нет, не могли бы, — отрезал Корман, — но да, это моя работа — разобраться, что происходит. Так вот что: вы и я, — он показал на пару и на себя, на миг исключив Мерси из уравнения, — мы работаем на правительство. Мое правительство не имеет никакого отношения к тому, что случилось с вашими людьми, и ваше правительство тоже не имеет к этому никакого отношения. Следовательно, на данный момент у нас есть проблема: вот-вот разразится война, поскольку все тычут друг в друга пальцами. А если что и не нужно Техасу, так это следить за двумя фронтами разом, слышите?

Инспектора переглянулись и кивнули.

— Вы поддерживаете южан, потому что…

— К данному разговору это отношения не имеет, — перебил мексиканца Корман. — Если не считать того, что эти упрямые ослы все еще намерены захватить поезд. А нам, вам и мне, это не нужно. Мы хотим, чтобы они оставили состав в покое, чтобы все мы могли добраться до мест нашего назначения. Тут вы со мной согласны?

Все закивали, и инспектор Гальяно спросил:

— Почему они так стремятся остановить поезд? Знаю, этот паровоз создавался как военная машина, но мы же сейчас вдалеке от всех фронтов.

— Золото, — заявил техасец. — Тонны золота. Она видела. — Рейнджер ткнул большим пальцем в сторону Мерси.

Где-то снаружи машинист сделал формальное объявление, что посадка закончена, и пронзительно заревел гудок, словно подчеркивая важность их разговора. Четверо людей сидели погрузившись в неловкое молчание, пока возвратившиеся в вагоны солдаты и проводники сновали туда-сюда мимо них по проходам.

Когда поезд наконец дернулся и поехал, постепенно набирая скорость, инспектор Портилла заговорил снова:

— Армия не хочет расставаться с золотом. Предположение, что военные оставят где-то слитки, чтобы южане не трогали состав, — абсурдно.

Теперь рейнджер направил палец на него:

— Вы правы. Я и сам об этом думал. Не стоит упоминать, что я даже прикидывал, не взять ли все на себя. Если бы все важное находилось в последнем вагоне, я оборвал бы пару сцепок и пустил этот вагончик под откос — где-нибудь перед перевалом. Не то что бы я не уважал чьих-либо мертвецов, но в данном случае проблемы живых важнее.

— Но золото впереди, и нас все еще преследуют, не так ли? — подала голос Мерси.

— Да, преследуют, — подтвердил рейнджер. — «Шенандоа» мчит на всех парах, стараясь нас переплюнуть.

— Э… — Инспектору Гальяно стоило больших усилий выговорить английское название: — «Шенандоа»?

— Это поезд, — пояснил Горацио Корман. — Чертовски быстрый к тому же. Одна из самых быстрых машин конфедератов. Ее построили и снарядили в Хьюстоне пару лет назад, и с тех пор «Шенандоа» курсировал взад и вперед по Луизиане, Алабаме и Джорджии. Оснащен системой двойного топлива — малыш был первым в своем роде, но не последним. Потому-то он и быстр, этого не отнимешь — скользит по рельсам, почти не касаясь их.

— «Шенандоа» может нас нагнать? — спросила Мерси.

— В смысле — что я об этом думаю? — Рейнджер приподнял шляпу одним пальцем и почесал лоб под тесным ободком. — Возможно. И если они обойдут нас, то взорвут пути, чтобы остановить «Дредноут». Им известно, что большинство гражданских лиц покинуло поезд, а остальных они считают своей законной добычей. Такое вот дружеское предупреждение отправил мне Джесси. Они гонятся за нами, прямо из шкуры вон лезут — это факт.

— Ради денег, — пробормотала Мерси, словно отказываясь поверить в корыстолюбие соотечественников.

Но к ее удивлению, Горацио Корман ответил:

— Нет. Деньги — еще не все. Твой приятель-капитан кое-что упустил в своем рассказе. В том переднем вагоне едет кое-что поинтереснее добрых старых денег. Помнишь ту дарственную, что ты прихватила?

— Конечно помню.

— Это был всего лишь бланк, и знаешь почему? Потому что они еще не знают, кому его вручат. Этот груз везут вдоль всего побережья, через Калифорнию, занимаясь всю дорогу вербовкой.

Инспектор Портилла нахмурился:

— Они собираются покупать солдат?

— Они хотят попробовать.

— Но людям на западе, — начала Мерси, — им же плевать, что происходит где-то там на востоке. Кто, будучи в здравом уме, живя в тишине и спокойствии, отправится воевать черт-те куда за несколько жалких долларов и несколько паршивых акров земли?

Рейнджер, просияв, опять наставил палец на нее, поскольку медсестра задала верный вопрос:

— Я скажу тебе кто — китайцы.

Мерси и инспектора ошеломленно отшатнулись:

— Китайцы?

— Китайцы, — подтвердил он. — На западном побережье их тысячи. Десятки тысяч, и прикиньте: их там не жалуют, это факт. В некоторых местах даже издали законы, запрещающие им привозить к себе женщин и детей, — настолько хотят избавиться от них.

Инспектор Гальяно снова подался вперед, сплел пальцы в замок, упер локти в колени и принялся рассуждать:

— Западу не нужны китайцы, а востоку нужны солдаты. Китайцы хотят остаться здесь в качестве граждан, а Союз может дать им гражданство.

— И они — единственный народ на побережье, который можно купить, — кивнул рейнджер. — Их очень много, и, прояви к ним минимальное уважение, они сделают все, что угодно. Именно это и предлагает им Союз. Тридцать акров и начальный капитал для фермы посреди просторов, на которых они не потревожат никого, кроме индейцев. Оказавшись там, они могут перебить друг дружку или стать лучшими друзьями, на это Союзу насрать. Едва ли правительство думает сейчас о столь отдаленном будущем, в этом я уверен на все сто.

— Вы, вероятно, правы, — пробормотала Мерси. — Дерзкий, однако, план. Но может сработать.

— Нетрудно догадаться: южанам выгоднее, чтобы он не сработал. И едва ли я могу их за это винить. Я сочувствую их тяжелому положению, правда-правда, но что им сказать — не знаю.

— Что вы будете делать, если они захватят поезд? — спросила Мерси. — Вы же не собираетесь сражаться с ними, так?

— Нет, — ответил он, а потом небрежно, словно заказывая себе завтрак, добавил: — Если они взорвут пути и мы не остановимся, я погибну вместе со всеми, нравится мне это или нет. Но если нас отрежут и мы успеем вовремя затормозить, что ж… я известил старую банду Кровавого Билла, что я все еще в поезде. Еще я упомянул, что здесь едет женщина, которой они многим обязаны, имея в виду вас, хотя ничего конкретного и не сказал. — Рейнджер наградил Мерси взглядом, подразумевавшим, что сообщил южанам о том, что она работала медсестрой у конфедератов, но сейчас, при инспекторах, не собирается распространяться об этом. — Что до вас, парни, не думаю, чтобы вас тронули. Вы, что очевидно, — не янки, так что, если пригнетесь пониже и переждете худшее, пари держу, с вами все обойдется, вне зависимости от того, как сложатся обстоятельства.

— Ну, спасибо, — буркнула Мерси.

— Всегда пожалуйста. В любом случае вы, парни, сейчас тут и слушаете меня вот почему, — обратился он к мексиканцам. — Южане сказали мне, что, кажется, видели ваши войска и напугались до полного усеру, если вы меня понимаете.

Инспектора издали какой-то звук, означающий, что да, они уловили неприятный смысл ругательства.

— Они продвинулись далеко на север, парни. Теперь они вне чьей-либо юрисдикции — моей ли, вашей или правительства Штатов. Это так далеко от Техаса или от любой части любого штата, который мог бы быть Техасом или может стать Техасом однажды, что это просто смешно. Там не властен никто, кроме сдвинутых мормонов, да и те с трудом держатся на плаву. Но ваш легион определенно прокладывает себе путь через Юту. Я хочу, чтобы вы, парни, и я, когда мы покинем поезд, заключили что-то вроде соглашения.

— Какого рода соглашения? — поинтересовался инспектор Портилла.

— Джентльменское соглашение. В котором говорилось бы: вы мне не нравитесь, и мне хочется дружить с вами не больше, чем вам со мной. Но ведь кто-то должен поручиться за каждого из нас, понимаете? Когда мы выясним, что происходит, я не хочу, чтобы вы обвинили мое правительство в чем-то, чего оно не делало. Мы все утрясем, запишем, договоримся и подведем обе стороны к тому, чтобы никто не прибрал все к рукам, как бы ни легли карты.

Коротко переговорив по-испански, инспектора решили, что они согласны, и по очереди обменялись с рейнджером рукопожатием. Затем Горацио Корман сказал им:

— Мне сообщили примерное местонахождение той толпы. Когда мы сойдем с поезда в Солт-Лейк-Сити, мы отправимся туда вместе и посмотрим. Сдается мне, они слишком близко, чтобы чувствовать себя спокойно, если они… — он помедлил, — больны или что там еще. Они направляются к городам, к людям. К поселениям побольше, чем те, что оказались на их пути в Западном Техасе.

— И чем больше людей они встретят, тем больше будет проблема, — заметил инспектор Гальяно. — Да, рейнджер Корман, — официально обратился он к техасцу, словно все это время знал его звание, — ваши условия разумны. И вы правы: если мы не разберемся со всем этим вместе, разразится новая война, причиной которой станут недоразумение и недопонимание. И я не хочу брать на себя ответственность за это.

— Я тоже, — кивнул техасец. — А теперь прошу прощения, но мне хотелось бы побеседовать кое о чем с присутствующей тут медсестрой с глазу на глаз.

Инспектора, вежливо распрощавшись, удалились под предлогом того, что им якобы нужно в вагон-ресторан, оставив Мерси и Горацио Кормана наедине в пустующем спальном вагоне. Девушка встала и заняла место напротив рейнджера, чтобы им удобнее было смотреть в лицо друг другу.

Мужчина ухмыльнулся:

— А сейчас ты расскажешь мне, что делала час назад, когда я увидел, как край твоего прелестного синего плаща развевается над крышей ресторана. Начинай с начала.

— Мистер Корман! — воскликнула медсестра.

— И не изображай дурочку, для этого уже слишком поздно. Что ты там потеряла? Ты и эта… эта нахальная янки, так? Эта Клэй, путешествующая со своей теткой?

Мерси вздохнула и не стала спорить, что рейнджер воспринял как подтверждение своего предположения.

— Что же вы двое делали наверху, если не шлялись к последнему вагону и обратно? Что же вы там обнаружили?

— Это была ее идея. А обнаружили мы тела. И наркотики.

— Тела? Наркотики? Ну, насчет тел я, положим, знал…

— Нет, рейнджер Корман, похоже, вы не понимаете. Все это взаимосвязано: ваши пропавшие мексиканцы, мертвецы в хвосте состава, слетевший с катушек ученый, отпугивающий всех от входа в ресторан своим винчестером… Все это части одного целого. Я это нутром чувствую.

И она рассказала ему все.

 

17

Первые дни пути к Солт-Лейк-Сити были напряженными и темными, омраченными гроздьями пузатых туч, тщетно силящихся разродиться снегом. Залатанный поезд мчал по рельсам, оставляя за собой прерии и равнины Среднего Запада, поднимаясь на холмы и огибая хребты Скалистых гор, и снова вверх, и снова вокруг, и по лощинам, и в пугающие чернотой туннели, постепенно взбираясь все выше и выше. Временами ехалось легко, и паровоз пыхтел довольно весело, словно собака, которую выпустили побегать во двор. Но иногда, когда небо нависало особенно низко и путь поднимался к самым тучам, стук поршней звучал ужасающим, не желающим выступать хором.

В Денвере «Дредноут» снабдили дополнительным оборудованием, которое, судя по виду, было выковано в самом аду.

Во-первых, стоит упомянуть снежный плуг размером с кабину машиниста, который следовало установить в случае бури — или, хуже того, схода на пути лавины. Роторный плуг из высокопрочной стали и чугуна был так велик, что в его круглом зеве могло встать пять человек — если бы эта пасть не изобиловала сотнями перекрывающих друг друга лопастей-лезвий, развернутых так, чтобы убирать снег, камни и все остальное, чему не повезет оказаться у них на пути. Выглядел этот плуг так, что казалось, будто он предназначен не для уборки снега, а для пробивания туннелей в скалах… или для переработки в фарш стада коров.

Время от времени, зачастую в самый темный час ночи, когда тишина глубже всего, Мерси слышала какой-то то ли свист, то ли шепот среди горных пиков и над широкими голубыми озерами, лежащими между ними. Так далеко, что звук казался слабым, но отчетливым. Когда Мерси слышала его, ей приходило на ум сравнение с уколом булавки, забытой в спинке только что сшитого платья: внезапный, острый, не слишком болезненный, но безусловно тревожащий.

Один раз, увидев, что соседка все еще бодрствует, Теодора Клэй, сонно заморгав, негромко, чтобы не перебудить немногочисленных оставшихся в вагоне пассажиров, спросила:

— Ради всего святого, что это за шум?

— Не могу сказать, — пробормотала Мерси.

— Как будто какой-то другой поезд.

— Возможно, где-то далеко. Есть и другие пути через горы. Другие рельсы.

Мисс Клэй зевнула:

— Да, полагаю. Все они, верно, сходятся перед перевалом у Прово.

— А что такого особенного в перевале у Прово? — спросила Мерси.

— Это, предположительно, единственная точка на сотни миль во все стороны, где горы проходимы, — пустилась в объяснения Теодора Клэй. — Все железные дороги заключают сделки и соглашения; однако это работает. Все, кто направляется на запад, едут через этот перевал; правда, есть еще путь из Чикаго по побережью и через Новый Орлеан и Техас. Думаю, это будет впечатляюще. Рельсы, рельсы, рельсы — бегут, бегут и сливаются в две стальные полосы. Интересно, длинный ли это путь?

Потом они заснули. Поутру Мерси позавтракала в вагоне-ресторане с инспекторами, которые, кажется, никогда не спали, но всегда выглядели очень, очень бдительными. Когда мексиканцы удалились, прихватив кофе, появилась мисс Клэй. У нее, похоже, выработалось особое чутье на отсутствие «чужаков». Только без них она, по собственному утверждению, могла «поесть спокойно».

Мерси подумала, что это полностью в духе янки — воевать за права людей, к которым скорее умрешь, чем присоединишься за чаем. Но во имя мира она сдержала язык за зубами.

Малверин Пардью также держался особняком в углу рядом с задним выходом из вагона. Он буквально врос там в пол, как столб-указатель, чьей единственной обязанностью было объявлять: «Не входить», подкрепляя запрет лежащим на коленях винчестером. В основном его игнорировали, разве что кто-нибудь из проводников спросит, не желает ли он перекусить, или появится Оскар Хайс, дарующий начальнику передышку и несколько часов сна.

Мерси, попивая кофе, который любила чуть больше чая, хотя в общем-то ей было все равно, видела ученого краем глаза.

Теодора Клэй тоже увидела Пардью, хотя и состроила равнодушную гримасу. Если она когда-то и смотрела на него доброжелательно, это давно кануло в прошлое. Внимательный наблюдатель мог бы заметить, что эти двое некогда питали друг к другу что-то вроде симпатии, но Мерси решила, что их приключение в последнем вагоне основательно прояснило взор мисс Клэй.

Завтрак закончился, и покатился очередной скучный и серый день жизни в поезде, монотонный, как стелящиеся под колесами рельсы. Мерси не хватало двух женщин легкого поведения, учивших ее играть в кункен, но они сошли с поезда, и, если бы даже у мисс Клэй имелась колода карт, Мерси сомневалась, что ей понравилось бы играть с этой чопорной девицей.

Солдаты патрулировали три оставшихся пассажирских вагона, от «золотого» до ресторана. Далее шли владения угрюмого Малверина Пардью, никого не подпускающего к «холодильнику». Люди, все до единого, пребывали в горестном напряжении и все прислушивались, вечно прислушивались, стараясь уловить гудок другого — пытающегося покончить с ними — поезда, с которым предстояла встреча у перевала, там, где у поездов нет разумных причин вредить друг другу. По ту сторону перевала пути разделялись вновь; так что, если их не настигнут перед этим отрезком (капитан Макградер сказал, что его длина около тридцати миль), вероятность того, что поезд южан нанесет им ущерб, сведется практически к нулю. Если к тому времени «Шенандоа» не взорвет пути, считай, конфедератам не повезло.

Мерси и не думала о докторе, пока кто-то не упомянул, что он высадился в Денвере вместе с большинством пассажиров. Это несказанно рассердило и даже обидело Мерси. Ни одно воинское подразделение никогда никуда не отправятся без медикам-профессионала, или, по крайней мере, так должно быть. А по правде, даже если бы Мерси была настоящим врачом с настоящей медицинской подготовкой и опытом, в ее распоряжении все равно была только маленькая сумка с элементарными инструментами. Все, что хоть сколько-то серьезнее сломанной кости или глубокого пореза, она, конечно, может осмотреть — но не вылечить.

Постоянно находясь среди людей, она чувствовала себя одинокой, даже среди других штатских, сбившихся в центральном пассажирском вагоне, читающих книги, играющих в карты или прихлебывающих из фляжек. Она была единственным профессиональным медиком на борту, и это означало, что каждый ушибленный палец, каждый слезящийся глаз, каждый чих преподносились ей для осмотра и лечения. Стадный инстинкт, понимала она, но даже эти крохотные надуманные хвори не могли отогнать вечную настороженную скуку.

Никто больше по-настоящему не спал.

Никто не погружался самозабвенно в книги, или в карты, или даже в припрятанные в жилетных карманах фляжки; никто не наслаждался проносящимся мимо ландшафтом, черно-белыми горами и ледяными водопадами, повисшими на скалах, подобно сосулькам на водосточных трубах. Никто не прислушивался внимательно к разговорам или перестуку колес, сопровождающему стремительное движение поезда. Однако слух постоянно пребывал в ожидании вклинивающегося в морозный воздух гудка другого поезда.

И наконец на четвертый день люди его услышали.

Услышали высокий и резкий визг.

Гудок взвыл дважды, и эхо заметалось между гигантскими валунами и глетчерами, которые с монументальной медлительностью соскальзывали и все никак не могли соскользнуть с гибельных склонов.

И люди окаменели, уподобившись окружающим их горам. И сердца остановились на миг, чтобы помчаться затем бешеным галопом. А потом все пассажиры, один за другим, поднялись и подошли к выходящим на юг окнам поезда, ведь именно с юга прилетел звук. И тогда все лица — кроме, возможно, лица одержимого Малверина Пардью и, вероятно, невидимого машиниста, сидящего там, впереди, у себя в кабине, — прижались к стеклам, которые не могли бы быть холоднее, даже если бы были из чистого льда. Дыхание людей покрыло окна застывшим белым туманом, который пассажиры спешили стереть руками в перчатках или рукавами плащей. Все напряженно прислушивались, молясь и надеясь, что первый сигнал был ошибкой или что подал его какой-нибудь дружеский паровоз, приближающийся по другому пути к перевалу у Прово.

Норин Баттерфилд стиснула руку племянницы и лихорадочно спросила:

— Далеко мы от перевала?

И мисс Клэй ответила, не отрывая взгляда от мутной холодной оконной глади:

— Недалеко. Вероятно, уже совсем близко.

— И как только мы доберемся до него, мы будем в безопасности, так ведь?

Но на это мисс Клэй промолчала. И не обменялась с Мерси понимающими взглядами, хотя обе они отлично знали, что перевал обернется смертельной ловушкой, если оба поезда достигнут его одновременно. Относительная безопасность ждет их лишь по ту сторону.

Мерси спустилась с сиденья, на котором стояла на коленях, и развернулась в проходе. Горацио Корман торчал в третьем пассажирском вагоне, а капитан засел в первом — или, точнее, в вагоне с золотом, в который ей опять категорически запретили входить, если не поступит иного прямого приказа. Помня об этом, она повернула направо, двинувшись к задней двери, щелкнула задвижкой и впустила в согретый паром вагон струю ледяного ветра. Как можно быстрее захлопнув дверь, Мерси натянула капюшон на голову и как можно плотнее прижала его к ушам, спасаясь от стужи, свирепствующей между вагонами. На соседнюю платформу она перебралась без труда, несмотря на мороз и странно сухой ветер, который словно прилетел из адского пекла, а не из снежной зимы.

В третьем вагоне обнаружилась почти та же картина, что и во втором, где она оставила мисс Клэй и миссис Баттерфилд, — разве что тут большинство прижатых к окнам лиц принадлежали мужчинам в форме. Горацио Корман стоял один у дальней стены, скрестив на груди руки. Он поднял взгляд на ввалившуюся в вагон в сопровождении урагана Мерси и нахмурился, безмолвно велев ей закрыть дверь.

Так она и сделала и двинулась к нему — с горящими даже от такой короткой пробежки по морозу щеками, с трясущимися, несмотря на перчатки, руками. Подошла и спросила:

— Как думаете, это они?

— Да, думаю, они.

— Они могут догнать нас? — в сотый, наверное, раз повторила она вопрос.

Техасец пососал нижнюю губу — или комок табака, несомненно находившийся под губой. Потом потянулся к окну, опустил стекло, сплюнул и поспешил снова отгородиться от холода. Усы его взъерошились, шляпа съехала набок под порывом ветра, а сам мужчина медленно покачал головой:

— Не «могут?», а «когда?». Мы меньше чем в пяти милях от перевала, а когда окажемся там, по обе стороны встанут каменные стены. Мы помчимся в пространстве в четверть мили шириной, по которому бегут еще с дюжину пар рельс.

Мерси попыталась это представить: ледяной коридор, занесенные снегом рельсы, и нет пути ни влево, ни вправо, ни назад, ни окрест — есть только бег, только гонка в стремлении попасть на ту сторону.

— Если повезет, они просто сядут нам на хвост, — продолжил мужчина. — Пусть хоть целый день палят по заднему вагону — тем, кто в нем едет, на это начхать. Если повезет по-иному, они двинутся по какому-нибудь пути, расположенному южнее, достаточно далеко, так что им трудновато будет причинить нам ощутимый вред, потому что подойти ближе они не смогут, даже если ухитрятся держаться параллельного курса.

Пирс Танкерсли оторвался от окна и спросил рейнджера:

— А что, если нам не повезет? Что тогда, техасец? Что они сделают?

— Если нам не повезет? — Корман поправил шляпу, надвинув ее так низко, что, приподними он в удивлении брови, они задели бы пропотевший фетр. — Они опередят нас и разнесут к черту рельсы, как и обещали. — Танкерсли метнул на него недоумевающий взгляд, говорящий, что ему мало что известно о поездах, так что рейнджер пояснил: — Если они взорвут путь перед нами, этот состав сойдет с рельс. Буквально. Большинство из нас, вероятно, погибнет от удара. Некоторые, возможно, выживут, чтобы быть пристреленными или замерзнуть насмерть.

— Так что же ты торчишь здесь, парень? — спросил рядовой. — Может, на карте они и твои союзники, но если им удастся обойти «Дредноут», тебя укокошат, так же как и всех нас! Иди, найди капитана, спроси, куда встать, где нужно подкрепление!

Но Корман возразил:

— Нет. Я не могу этого сделать. Я не стану стрелять в своих сородичей — или людей, которые могли бы быть моими сородичами. Я не стал бы этого делать, даже если бы считал, что от этого хоть немного зависит, захватят они поезд или нет. Тут это не сработает, мальчик. И будь ты на моем месте, то, думаю, оценил бы ситуацию точно так же.

— Неважно, кто на чьем месте! Я сражался бы за свою жизнь, несмотря ни на что! — заявил юноша.

— Что ж, возможно, я и ошибаюсь. Но я не сражаюсь за свою жизнь. Я не в силах замедлить ход того поезда, и ты тоже. Я могу лишь надеяться, что они не подойдут слишком близко к пассажирскому вагону. Не знаю, сколько среди них глупцов, которые пожелают попробовать взять нас на абордаж, подобно пиратам, на скорости девяносто миль в час, но, будем считать, что не слишком много.

Ближе, определенно ближе снова взревел гудок — словно пытаясь сорвать с гор ледяной покров.

— Да что с тобой такое, парень? — возмутился Танкерсли. — Что, если они все-таки возьмут нас на абордаж? Что, если им удастся остановить нас и ты выживешь, — что тогда?

— Тогда ничего, — ответил рейнджер небрежно, словно благодарил проводника за чашечку кофе. — Они знают, что я на борту, и не станут стрелять в меня.

— Не они, так кто-нибудь другой! — Рядовой выхватил револьверы и направил на рейнджера два ствола.

Корман даже не пошевелился. Он только сказал:

— Ты? Ты хочешь пристрелить меня? Полагаю, ты на это способен, и даже понимаю, что ты видишь в этом какой-то смысл. Но запомни вот что: я мог бы снять вас, одного за другим, и без долгих раздумий вышвырнуть трупы из поезда. Вот уже пять минут, как я вижу целый ряд ваших тупых задниц, в которые одно удовольствие целиться. Но я не стал в вас стрелять, потому что не желаю проблем. Я предпочел бы увидеть ваш успех. А еще мне хочется добраться до Солт-Лейк-Сити в целости и сохранности, а, убивая вас, я не окажусь ближе к цели.

Кажется, он не прочь был еще раз сплюнуть, но то ли табак кончился, то ли Корману не хотелось открывать окно и опять подставлять лицо под удары ледяного ветра.

— Черт, — только и буркнул он, — я говорил это с самого начала, едва сел в поезд, и буду повторять снова и снова, пока шевелится язык или пока меня не вышвырнут вон: я здесь не для того, чтобы драться с вами в интересах Конфедерации, или Республики, или кого другого. Не трогайте меня, и я не трону вас, как не трогал все это время. И это мое лучшее и единственное предложение.

Где-то за окном вновь взревел гудок. Даже Танкерсли оглянулся через плечо, почувствовав, как близко второй поезд. Но поскольку рейнджер не дернулся и не пошевелился, рядовой нехотя отступил, сказав, однако, при этом:

— Я слежу за тобой, Корман.

— Валяй-валяй, — ответил на это рейнджер. — Кому суждено быть повешенным, тот не утонет.

Мерси отвернулась от них и шагнула к незанятому прямоугольнику окна, чтобы выглянуть наружу. Сначала ей показалось, что стекло стало непрозрачным от слишком жаркого дыхания слишком большого числа людей, приникавших к нему, но потом она увидела, что видимость нарушена снаружи, а не изнутри. Снежная пыль клубилась повсюду, волной вздымаясь над перевалом. Мерси видела, пусть и смутно, изгиб поезда на повороте.

Вот он: провал между гор — глубокая рана в каменном теле. С этого расстояния он казался необъятным, хотя девушка понимала, что рейнджер, наверное, прав и перевал не шире четверти мили. К нему действительно тянулось с дюжину железнодорожных путей, бегущих параллельно друг другу, постепенно сходящихся, чтобы как бы протиснуться в узкий коридор.

И вот, чуть южнее, медсестра наконец увидела «Шенандоа».

Паровоз несся к ним неудержимой пулей, увлекая за собой всего лишь четыре вагона в противовес восьми «Дредноута» (включая снежный плуг, чьи размеры и вес не позволяли сбросить его со счетов). Да, «Шенандоа» пока отставал и шел по дуге, удлиняющей путь. Но даже стоящая в вагоне поезда Союза Мерси видела, что второй паровоз летит как молния. Трудно, конечно, судить, но дело тут вовсе не в воображении: «Шенандоа» действительно догонял «Дредноут», и девушка, следя за тем, как сокращается расстояние между перевалом и машиной южан, могла бы повторить слова рейнджера: тут вопрос не в «если», вопрос — в «когда».

Передняя дверь третьего пассажирского вагона распахнулась, и появился капитан Макградер в сопровождении инспектора Гальяно. Капитан ткнул пальцем, указав мексиканцу место на линии обороны:

— Вот, здесь. А вашего товарища мы поместим в первом вагоне, так будет больше пользы.

Инспектор вытащил из узорчатой кожаной кобуры блестящий пистолет с серебряным барабаном и ловко крутанул его так, что оружие, казалось, само прыгнуло в руку хозяина.

— Sí, señor. Где вам будет угодно.

Теперь капитан переключил внимание на Горацио Кормана:

— Вы, идемте со мной.

К удивлению Мерси, рейнджер не стал возражать. Напротив. Он тут же шагнул в проход и пробурчал:

— Я думал, вы никогда не согласитесь.

Медсестра увидела, что они оба собираются уйти, и торопливо спросила:

— На что не согласитесь? Куда вы?

Но мужчины, не ответив, ринулись к задней двери. Мерси последовала за ними, хотя и подозревала, что один из них или они оба готовы были приказать ей оставаться на месте. Не успел еще улечься впущенный ими ветер, как медсестра тоже ввалилась в вагон-ресторан и захлопнула за собой дверь, отсекая свирепый ледяной воздух и закупоривая мужчин и себя в чем-то вроде весьма неуютного вакуума.

Она повернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как капитан Макградер направляет свой служебный револьвер на господина ученого со словами:

— С дороги, Пардью.

Но Пардью уже вскочил с винчестером наперевес, и дуло винтовки смотрело прямо в грудь капитана.

— Нет, — отрезал он.

Кроме них пятерых, в вагоне-ресторане никого не была только Мерси, рейнджер, капитан, Пардью и верный Оскар Хайс, который, похоже, желал бы сейчас оказаться где угодно, только не здесь. После этого короткого «нет» повисла тяжелая тишина, замутненная всепроникающим ревом поезда и ветра, а также периодическими гудками нагоняющего состава и самого «Дредноута», который счел наконец нужным ответить «Шенандоа».

Рейнджер все еще не достал ни одного из своих висящих на виду пистолетов, которые вернулись к нему после последней остановки. Но одна рука застыла наготове, и Мерси удивилась, как это она до сих пор не замечала, что Корман — левша.

Не опуская оружия и даже не моргая, капитан ровным тоном проговорил:

— Пардью, я знаю, ты слышал его. А видел ли ты его из окна?

— Нет.

— Они догоняют нас и скоро настигнут. Если они столкнут нас с рельс, с нами, возможно, будет покончено. Ты меня понимаешь?

Столь же бесстрастно, с каменным лицом, ученый ответил:

— Понимаю, но я верю, что мои эксперименты важнее нескольких пострадавших.

— Верь во что хочешь. Тот паровоз тащит четыре вагона, и работает он на новом топливе — как и наш, но тот легче и мощнее. Я не пугаю, это факт. Верно, рейнджер Корман?

— Верно. Система двойного топлива делает ту машину почти вдвое мощнее нашей, и груз он тащит вдвое меньший.

— «Дредноут» может обогнать их.

— «Дредноут» тащит слишком много, чтобы обогнать этого южного гонщика, — настаивал техасец.

— Тогда мы задействуем артиллерию и столкнем чужака с дороги. Меня это по-прежнему не заботит, — заявил Малверин Пардью, не отказавшийся от намерения стрелять при первом же шорохе.

— Может, да, а может, и нет, — проговорил Горацио Корман. — Если «Шенандоа» опередит нас — а это почти наверняка произойдет, — они взорвут рельсы и мы все погибнем.

— Мы опрокинем их раньше, чем они обойдут нас.

Терпение капитана Макградера было на исходе:

— Мы не хотим давать им возможность обойти нас, Пардью. Мы собираемся сбросить лишний вес и обогнать их. Мы опередим их, если избавимся от груза; нельзя позволить им вырваться вперед — тогда всем нам конец.

— Что ж, тогда, полагаю, нам всем чертовски не повезло, — заявил Пардью, — потому что вы не отцепите этот вагон. — Он повел плечом, указывая на «катафалк». — Вы же не сделаете этого, верно? Не проявите неуважение к погибшим героям, а, капитан?

— Сейчас нужды живых превыше всего. Убирайся с дороги, Пардью, мы займемся сцепками.

— Только через мой труп.

— С удовольствием это устрою, — сообщил рейнджер, чья рука все еще подрагивала в дюйме от рукояти заткнутого за пояс револьвера.

— Если мы не избавимся от этого вагона, компания твоих мертвецов значительно увеличится, — сказал капитан.

Оскар Хайс вытащил оружие, но не знал, куда его направить. Он, конечно, не стал бы стрелять в капитана, но дуло его пистолета постепенно клонилось в сторону рейнджера — просто на тот случай, если нужно будет стрелять в кого-нибудь. Пардью не сдвинулся с места. Капитан и техасец пребывали в таком напряжении, что, казалось, сейчас зазвенят как струны арфы.

А несущий людей «Дредноут» с каждой секундой приближал их к перевалу.

— Что у тебя там? — спросил капитан. — Что там на самом деле, вот что я хочу знать.

— Мертвецы. Только и всего.

Мерси решила, что настала наконец ее очередь вмешаться, и заявила:

— Он везет наркотик, который называется «желтая смолка». И хочет создать из него оружие.

Большинство взглядов и по крайней мере один пистолет нацелились теперь на молодую женщину.

Только не взгляд и не оружие рейнджера. Он не отрываясь смотрел на ученого, потому что уже знал, что в последнем вагоне. Правая его рука тоже пришла в движение, и теперь обе ладони нависали над рукоятями пистолетов.

А Мерси выпалила остальное:

— Мертвецы, едущие с нами, погибли не в боях. Они умерли, перебрав «желтухи». Но вещество, из которого делается «смолка», — о, оно намного хуже! Оно сводит людей с ума, и они начинают пожирать друг друга!

Взгляд капитана метался между медсестрой и ученым. Наконец он рявкнул на Пардью:

— Она говорит правду? Правду?!

Не испугавшись, но несколько смутившись, Пардью буркнул:

— Она ни черта не знает.

Мерси рассчитывала, что Горацио Корман поддержит ее, но он этого не сделал — возможно, потому, что хотел, чтобы ученый и его помощник забыли о нем, схватившись с капитаном. Так что она принялась защищаться сама:

— Знаю, капитан, — и пожалуйста, поверьте мне! А ты, — обратилась она к Пардью, — если хочешь доказать, что я не права, покажи ему, что везешь там, сзади!

— Покажи документы, — приказал капитан ученому. — Покажи снова. Я хочу посмотреть, кто их подписал и…

— Да какая разница?! — воскликнул Пардью. — Да, мы создаем оружие — как любая армия! То, что содержится в последнем вагоне, важное звено нашей программы. Это куда важнее, чем все, что мы делали до сих пор. Потенциал, — почти умоляюще выдохнул он, — вы даже не представляете, какой это потенциал!

— Вот тут, капитан, мистер Пардью прав, — сказала Мерей. — Вы не представляете потенциала этой штуки. Не представляете, что она делает с людьми, что она может сделать с Югом, но и не только — что она может сделать со всеми, повсюду. Газ, из которого производится «смолка», убивает, не различая цвета обмундирования.

Капитан взвесил ее слова; размышляя, он даже пистолеты опустил на долю дюйма. И сказал:

— Я тоже выполняю приказы, Пардью. И обязан защищать своих людей, а ты — не мой человек. Эти мертвые парни сзади, я ничего не могу для них сделать. И если Союз хочет получить свое оружие, то может послать потом кого-нибудь сюда за грузом. Меня простят или отдадут под трибунал, если сочтут нужным, потому что, бога ради, мы…

Поза Пардью как-то неуловимо изменилась, и одновременно пальцы слегка дернулись. Но прежде чем он успел прервать речь капитана пущенной в сердце пулей, пистолеты Горацио Кормана оказались в руках у хозяина — быстрее, чем кто-либо охнул. Техасец выстрелил из обоих разом: в Оскара Хайса и в Малверина Пардью.

Хайс рухнул без звука, а ствол винтовки Пардью задрался вверх, с оглушительным грохотом выпустив пулю прямо в потолок.

Пардью еще не упал на пол, а капитан уже был возле него, чтобы отшвырнуть подальше винчестер и поставить ногу в тяжелом сапоге на грудь обмякшего раненого. Пуля Кормана угодила Пардью в плечо, возле самой шеи. Кровь просто хлестала: алая струя залила всю верхнюю часть туловища, пока ученый дергался, но ни остановить поток, ни сбросить ногу капитана ему не удалось.

— Ты не посмеешь, — пробулькал он, — не сделаешь… От этого столько всего зависит! Моя карьера и, может, Союз — весь Союз!

— Твой Союз может катиться ко всем чертям! — заявил Горацио Корман и крутанул пистолеты так, что они словно сами собой скрылись в кобурах.

— Я предпочел бы, чтобы этого не произошло, — произнес капитан. Убедившись с одного взгляда, что Хайс мертв, он проверил Пардью. — Этот ублюдок еще поживет — по крайней мере, столько, чтобы я успел допросить его. Ты хотел застрелить меня!

— Ты собираешься… — раздался хрип раненого, — лишить нас… всего.

— Нет, это ты собирался лишить нас всего, ан нет, не выйдет. Рейнджер, вам известно, как управиться со сцепками?

— Уверен, кто-нибудь из нас разберется. Если же нет… — Он повернулся к Мерси. — Миссис Линч, как насчет того, чтобы сбегать и притащить сюда первого встречного проводника?

Она кивнула и, пошатываясь, побрела прочь, размышляя, не нужно ли было перевязать мистера Пардью или же пусть все остается, как есть, поскольку она подозревала, что при должном уходе он вполне может оправиться от ранения.

К тому времени как она вернулась с Джаспером Николсом, рейнджер и капитан ухитрились управиться со сцепкой самостоятельно и «катафалк» уже медленно исчезал вдалеке. Избавившись от лишнего вагона, «Дредноут» с новыми силами рванулся вперед — совсем как тогда, когда уносился от «корзинок для мяса».

Мерси спросила у проводника:

— А как насчет вагона-ресторана? Отцепим и его тоже?

Бросив взгляд на окно, молодой человек ответил:

— Можно, мэм, но это не принесет нам пользы. Смотрите.

Он показал, и девушка увидела, что проводник прав.

«Шенандоа» шел своим путем по дуге, стремительно сокращая расстояние до перевала. Между хвостом «Дредноута» и носом второго паровоза оставалось футов сто, не больше.

— О господи! — выдохнула Мерси.

— Да поможет нам Бог, — одновременно с ней промолвил капитан.

Горацио Корман промолчал.

А проводник сказал:

— Уже слишком поздно. Вот они, а вот перевал. Мы прямо перед ним.

Кроме того, как объяснил юноша, основной вес поезда приходится на передние вагоны и снежный плуг — там топливо, там боеприпасы… и, естественно, вагон с золотом, однако Мерси, капитан и рейнджер предпочли об этом не упоминать. Но поезд, который легче, — это поезд, который быстрее, а запасы провизии, печи и столовые приборы — это такие пустяки. Пусть катятся. Все это можно будет приобрести заново в Солт-Лейк-Сити — если, конечно, им суждено когда-нибудь добраться туда.

Мерси шагнула к Малверину Пардью как раз в тот момент, когда капитан приказал ей заняться раненым. Медсестра приподняла его, как незадачливого теленка, и с немалым трудом перетащила в третий пассажирский вагон.

— Ну вот, — сказала она. — И если выпадет свободная минутка, я посмотрю, что можно сделать с твоей раной.

Ученый не сопротивлялся, но и не помогал девушке. Наконец она уронила его на сиденье купе и, на скорую руку обыскав на предмет пистолетов или другого оружия, обнаружила карманный дерринджер и нож за голенищем. Оба предмета она спрятала себе в карман, после чего, убедившись, что кровотечение и потеря сил вывели мистера Пардью из игры, встала и вышла в проход, где едва не столкнулась с капитаном Макградером, сказавшим:

— Вот инспектор, он поможет вам перетащить этого в следующий вагон.

— Что? — переспросила медсестра, но инспектор Гальяно уже тянул раненого за руку, снова поднимая его. — Мы его опять переносим?

— Я помогу, — пообещал инспектор.

— Хорошо, — с сомнением откликнулась она и подхватила безвольно болтающуюся руку ученого, который в этот момент больше всего напоминал тряпичную куклу. — Если его не уложить где-нибудь, да поскорее, мы его потеряем.

Капитан Макградер услышал ее слова:

— Будь я проклят, если мне не плевать. Несите его во второй пассажирский, бросьте там где-нибудь. Выживет, так выживет. Если же нет, лично я слез лить не буду.

Он продолжил выкрикивать приказы занявшим места на линии обороны солдатам, но, поскольку именно он и рейнджер отцепляли «катафалк», им же пришлось еще раз заняться этим делом. Меньше чем через минуту вагон-ресторан медленно и печально заскользил прочь от «Дредноута».

— Все вперед! — услышала Мерси крик техасца, и они с инспектором Гальяно поволокли обмякшего Малверина Пардью во второй вагон.

Миссис Баттерфилд и мисс Клэй всполошились при виде окровавленного мужчины, хотя и не подумали помочь устроить его где-нибудь. Мерси позаботилась об этом сама: уложила Пардью на спальной полке и пощупала пульс на шее, становящийся с каждым вздохом все слабее и слабее. Кожа ученого побелела, в складках у рта и глаз залегли голубовато-серые тени; однако медсестра придерживалась своего первоначального мнения: его еще можно спасти… пусть даже для трибунала и виселицы.

Мерси прижала к ране носовой платок и бросилась к своему месту, к сумке, из которой извлекла марлю и бинты.

Она старалась как могла. Инспектор самоотверженно взял на себя роль ее молчаливого помощника: подхватывал то, что она отбрасывала, держал то, что могло понадобиться, а еще ему великолепно удавалось не подворачиваться ей под руку. Медсестра благодарила его коротким бурчанием, пытаясь не обращать внимания на лихорадочные вопли пассажиров, солдат и проводников, раздавшиеся, когда поезд потерял еще один сегмент и третий пассажирский вагон уплыл назад.

— Это безумие! — провозгласила миссис Баттерфилд. — Где мы все будем спать?

На это техасец ответил так:

— В снегу, с койотами и горными львами — если нам в этом поезде не удастся обогнать вон тот. — И он ткнул пальцем в окно.

Старушка охнула, готовая вот-вот упасть в обморок, а Теодора Клэй шагнула вперед и отвесила рейнджеру пощечину.

— Как вы смеете! — взвизгнула она, не спрашивая, но обвиняя. — Пытаетесь запугать пожилую леди!

— Я могу сделать кое-что и похуже, если это уберет ее с моей дороги, — огрызнулся он, не пошевелившись и, очевидно, не удивившись этому жеманному, но резкому нападению. — А теперь поглядите в окно и скажите мне, что думаете, что мы пробьемся мимо них к Прово.

Пока он говорил, ущелье перевала поглотило поезд, вагон за вагоном. Плотные тени колоссальных стен накрыли состав, горы вздымались к самому небу справа… и к самым тучам слева, там, где «Шенандоа» по-прежнему сидел у них на хвосте, хотя расстояние сокращалось теперь не так стремительно.

— Избавляемся от всего, от чего можно избавиться, — сказал капитан. — Ну что ж, потеснимся.

Да, хотя три пассажирских вагона с легкостью вмещали две дюжины военных и дюжину гражданских (плюс машинист, железнодорожники и проводники), сокращение числа вагонов до двух отразилось на удобстве, и миссис Баттерфилд возмущалась не зря: лишь один из этих двух вагонов был спальным. Правда, Мерси не могла представить, чтобы кто-нибудь обладал столь небогатым воображением, чтобы беспокоиться об этом в данный момент. Однако один взгляд на престарелую матрону, на ее кислое выражение лица и скрещенные на груди руки сказал медсестре, что она еще недостаточно хорошо знает людей.

С новыми криками, приказами, перетасовкой пассажиров так и эдак — и переправкой их в следующий вагон, где пока еще было больше места, — «Дредноут» потерял третий пассажирский вагон, распрощавшись с ним столь же спокойно, сколь и с двумя предыдущими, и снова прибавил скорость.

Миссис Баттерфилд, глядя в заднее окошко, жаловалась:

— Скоро вы заставите всех нас спать на платформе для угля.

— Не всех, мэм, — только вас, — буркнул Горацио Корман и тут же переключил внимание на то, что говорил капитан, и на окно за плечом офицера, за которым «Шенандоа» подходил все ближе и ближе, фут за футом сокращая расстояние — да, уже не гигантскими прыжками, уже не ярд за ярдом, но все же настигая. — Кстати, неплохая идея, правда, — проговорил рейнджер.

— Шутите? — вскинулся капитан.

— Отнюдь. И я говорю не только о ней. Думаю, мы можем поместить большинство пассажиров в тот вагон, что за топливным. Тот, который с особой броней внутри. — Техасец наградил капитана многозначительным взглядом.

Мерси тоже поняла. И подхватила:

— Да, капитан. Здесь всего… — она быстро подсчитала, — восемь штатских — или десять, если считать инспекторов, но, думаю, их вы считать как раз не станете. Не знаю, как мистер Портилла, но мистер Гальяно, похоже, нюхнул пороху, и у него есть пистолет.

— Девять, если считать вас, — уточнил офицер.

— Ну, считайте меня. Хотя я могу понадобиться, если кого-то ранят, а кроме меня ведь никого нет. Но восемь человек вполне можно засунуть в… — она чуть не выпалила «в золотой вагон», но вовремя спохватилась, — в тот вагон впереди. Там они будут в большей безопасности, чем где-либо еще. И что из того, если они увидят, что там везут?

Все присутствующие навострили уши, и раздались громкие голоса:

— А что там везут?

— Времени мало, — сказал рейнджер. — Убирайте их с дороги, и вы сможете вести свою войну как цивилизованные убийцы.

Мерси показалось, что капитан сейчас кинется в драку, но он лишь фыркнул:

— Хорошо. Валяйте. Комсток, Танкерсли, Хоусон — проведите людей в тот вагон. Сами знаете в какой.

— Что? Куда теперь мы идем? — воскликнула Теодора Клэй.

— В безопасное место, — ответила Мерси. — Ну, в любом случае безопаснее, чем здесь. Берите тетю — и шагом марш.

— Я думаю — нет.

— Думайте, что хотите, но хотя бы проводите миссис Баттерфилд вперед. Сомневаюсь, что она подпустит к себе кого-либо другого.

Мисс Клэй заколебалась, но, метнув взгляд за окно, на летящий к ним поезд, осознала справедливость слов медсестры.

— Хорошо. Но я тотчас же вернусь.

Горстку оставшихся штатских наскоро собрали и чуть ли не тычками препроводили в начало поезда, в дожидающийся их бывший таинственный вагон. К прибытию людей его чуть-чуть расчистили, и посредине имелось даже что-то вроде прохода. Мерси, помогающая эвакуировать пассажиров, заметила перестановки и порадовалась оперативности солдат.

— Вы идете? — спросил ее Моррис Комсток.

Только сейчас она поняла, что они с мисс Клэй — последние гражданские лица здесь.

— Да.

— Я тоже иду, — заявила мисс Клэй.

Но Мерси, оттолкнув аристократку, нырнула в проем и захлопнула дверь, так что медсестра и Комсток оказались в переходе между вагонами. Мерси быстро задвинула засов, надежно заперев всех штатских в переднем вагоне. Потом перевела дух, повернулась к рядовому и сказала:

— Надеюсь, я поступила правильно.

Моррис Комсток взглянул на разгневанное, искаженное криком лицо Теодоры Клэй, на ее руки в перчатках, колотящие по оконцу, и ответил:

— Это лучшее, что можно было сделать. Там они будут в безопасности, — добавил он громче из-за ветра.

— Надеюсь.

— В любом случае мы ничего больше не смогли бы для них сделать.

Вместе, точно им одновременно пришла в голову одна и та же мысль, они ухватились за вибрирующие железные поручни и перегнулись через них — посмотреть, насколько близко подошел второй поезд. Да уж, «Шенандоа» буквально наступал им на пятки.

На дальнем конце перевала высился утес, столь же несомненный, как и тот, что громоздился справа от них — совсем рядом, так что Мерси казалось: протяни руку — и можно погладить ледяной гранит, если, конечно, хочешь лишиться нескольких пальцев. Но стены этого поразительного перевала поднимались так высоко, что заслоняли солнце, пряча всю лощину в тень, и сквозь пелену этого полумрака морда, если можно так выразиться, паровоза южан, представлялась особенно свирепой. Мерси различала обтекаемый нос, дымовые трубы, кабину машиниста. И когда небольшой изгиб пути позволил разглядеть что-то еще, кроме вида спереди, медсестра увидела работающие без устали мощные поршни, гонящие чужой поезд быстрее, чем их движок — «Дредноут».

— А дело-то плохо, — пробормотал Моррис Комсток, как будто Мерси и сама это не понимала.

— Скорее, — поторопила она его, открывая следующую дверь, выходящую в первый пассажирский вагон.

Там Моррис Комсток заметил лейтенанта Хоббса.

— Сэр, штатские надежно заперты в переднем вагоне, — доложил он, залихватски отсалютовав.

— Счастлив слышать. Вас, — офицер указал на Мерси, — капитан просил вернуться в соседний вагон.

— Я иду, — сказала медсестра, проталкиваясь мимо Морриса по узкому проходу, вдоль рядов мужчин, готовящихся встретить неприятеля.

Солдаты пристраивались у окон, поднимали стекла, насколько возможно, или разбивали, если рамы примерзли намертво. Они пригибались, прячась за стальными стенами пассажирского вагона и дожидаясь, когда кто-нибудь там, на другом поезде, покажется сбоку, так близко, что можно будет сделать первый выстрел.

Во втором вагоне Мерси подхватила свой несчастный, избитый и помятый багаж, перекинула ремень через грудь, так что сумка принялась биться о поясной ремень для пистолетов, который Мерси не снимала с утра. Только сумка и напомнила медсестре об оружии — сама она совершенно забыла о своих револьверах. Ну в кого ей стрелять? В южан, если они приблизятся? Нет, конечно же, нет. Не раньше, чем по ним начнет палить Горацио Корман. В солдат Союза, едущих в их поезде? Нет, только не в них.

Но с учетом всеобщего хаоса и ужаса, находясь в железном ящике, несущемся по рельсам с немыслимой скоростью, Мерси все же не избавилась от пистолетов. Они были заряжены, но покамест не сделали еще ни одного выстрела.

— Капитан Макградер? — позвала девушка, не замечая его.

Офицер откликнулся из одного из купе — он встал, нависая над Малверином Пардью.

— Я здесь, миссис Линч. Скажите, как думаете, вы сможете починить его?

— Его не починит и сам Господь, — пробормотала медсестра. — И я не знаю, смогу ли залатать его рану, если вы это имели в виду. Удивляюсь, почему рейнджер Корман не метил прямо в сердце.

— Кто знает. Мне это точно неведомо. — Капитан пожал плечами, слегка подтолкнув носком сапога вялую ногу Пардью. — Ловко он управляется с пушками, ничего не скажешь. Рейнджер хорош, но пристрелить ему нужно было двоих. По совести, оба ублюдка этого заслуживали.

— Я устрою его поудобнее, — сказала Мерси. — Это все, что я могу сделать.

— При чем тут удобство? Кладите его хоть на гвозди, мне плевать. Но я предпочел бы, чтобы он успел объясниться, прежде чем преставится.

— Я постараюсь, — пообещала Мерси.

Капитан отошел, вернувшись к линии обороны вдоль южной стороны поезда, туда, где были открыты все окна. Ветер врывался в них, безжалостно трепля все, что не было прибито к полу. С ветром в вагон летел и снег: сначала только небольшие рассеянные облачка крохотных ледяных осколков, потом уже плотные тучи, наотмашь бьющие по лицам, как здоровенный кулак, и жалящие, как рой разозленных ос.

«Шенандоа» был так близко, что его можно было разглядеть во всех подробностях: напряженно рвущийся вперед паровоз и бешено работающие поршни. Мерси видела даже лица, прильнувшие к окнам. Точно так же как в «Дредноуте». И точно так же бегали взад и вперед южане в своем коротком поезде, двигаясь с уверенностью матросов на мачтах и с ловкостью взлетающей на шкаф кошки. Мерси, наблюдая за этими людьми, снующими, как муравьи в муравейнике, испытывала странное чувство гордости, смешанной с ужасом.

Пока она смотрела и пока резные тени гор прыгали по рельсам и поездам, мужчинами и женщинами «Дредноута» овладело какое-то напряженное оцепенение. Возможно, оно распространилось и на «Шенандоа» — это была последняя секунда, определяющая ход событий, после чего все могло пойти по-другому и столкновение могло завершиться совсем иначе — или даже вовсе не начаться.

А потом миг колебания канул в Лету с таким грохотом, точно взорвалась вся планета, — и разразилась битва.

 

18

Мерси не могла знать наверняка, но предполагала, что первый залп оба паровоза произвели одновременно, словно терпение и того и другого разом исчерпало себя и каждый выстрелил, торопясь воспользоваться возможностью начать нечто кошмарное. Ведь если первым будешь не ты, шанса дать сдачи может и не выпасть.

А может, «Дредноут» успел чуть раньше.

А почему бы и нет? Поезду Союза было что терять: он вез немало золота, и документов, и солдат, и в придачу сам являл собой дорогостоящий образец военной техники. Более тяжелый, более медленный и более ценный, «Дредноут» обладал одним преимуществом — грандиозной огневой мощью. Озирая вагоны «Шенандоа», тянущиеся один за другим, как связка сосисок, Мерси заметила только один топливный вагон и только одну платформу, вроде бы годящуюся для перевозки боеприпасов и артиллерии. Да, сам паровоз защищала броня, но его арсенал не шел в сравнение с предусмотрительностью и изощренностью тех, кто создавал «Дредноут» с расчетом на нападение.

Так что стратегия «Дредноута» была проста. Должна была быть простой, ибо выбор был жестко ограничен.

Держаться впереди «Шенандоа». Не дать ему опередить себя.

Сбить его с путей, если получится или если потребуется.

Огонь.

Медсестра снова и снова проигрывала у себя в голове этот миг, он повторялся снова и снова, снова и снова, по кругу, до бесконечности. Всю оставшуюся жизнь Мерси будет пугать эта секунда, всплывая в сознании, выдергивая ее даже из сна.

Она вслушивалась в этот миг, всматривалась в него, изучала сквозь оконное стекло и размышляла, имело ли это значение. Конечно, неважно, кто выстрелил первым, какой маленький шажок повлек лавину событий. Но простое знание того, что это могло и не иметь значения, не умаляло беспокойства ни тогда, ни впоследствии и не могло изгнать жуткого мгновения из ночных кошмаров Мерси.

Ее первой, очень естественной реакцией было пригнуться, съежиться, распластаться на полу — и молиться.

В ушах звенело, однако Мерси попыталась все же подняться и стоять хотя бы сгорбившись. Но поезд качался. Он качался, несясь вперед, сохраняя скорость, не давая «Шенандоа» подойти слишком близко, прилагая к этому все силы. Отдача от пушечного залпа, неровности пути, наледь на рельсах, грозящая поезду потерей равновесия, — все это мешало стоять на ногах и не давало сосредоточиться, вне зависимости от грохота войны и звона бьющихся стекол. Тугое эхо этих звуков металось в стальных и чугунных трубах.

Несмотря на яростный ветер, в вагоне скапливался пороховой дым — припорашивая серой пылью сиденья, проникая в любой относительно тихий угол среди трескучей неразберихи.

Было трудно дышать, а еще труднее — разглядеть что-либо, но тут одного из стрелков подстрелили, и он рухнул с занятого им места. Мерси кинулась к нему. Она не раз видела этого солдата, но не могла припомнить его имени. Удивление застыло на его мертвом лице.

Кто-то закричал. Мерси не разобрала что, но тут кто-то споткнулся о труп и едва не пнул её в плечо — случайно, посреди общего бедствия. Сообразив, чем она может быть полезной, Мерси вцепилась в тело мертвого стрелка и выволокла его из прохода, оттащив и прислонив к дальней стене, под глядящим на голые скалы окном.

Передняя дверь распахнулась, и в проеме возник Горацио Корман. Он не давал створке захлопнуться и боролся с драчуном-ветром, так и норовящим ударить человека по лицу.

— Миссис Линч! — взревел он.

— Я здесь!

— Идите сюда, быстро, вы нам нужны!

— Иду! — ответила она как можно громче, но никто не услышал ее из-за грохота. — Я иду, — повторила девушка, и рейнджер, даже если не разобрал слов, уловил смысл.

Он протянул ей руку, и только тогда медсестра осознала, что все еще стоит на четвереньках в проходе.

— Держись! — крикнул ей мужчина, стиснул запястье Мерси и легко вздернул ее, толкнув в проем, а потом прижал к внешней стене, там, где ярился ледяной вихрь, и захлопнул наконец дверь. Они застыли на платформе над сцепкой, качающейся так, словно ее создавали специально для того, чтобы не дать никому стоять на этой площадке, а поезд все трясся и дергался от каждого нового выстрела пушек на паровозе, точно тонкий конец пастушьего кнута.

— Держись, — настойчиво повторил рейнджер, взял руку медсестры и положил на поручни.

Мерси сжала перила, чувствуя, как холод железа пиявкой присасывается к ладони даже сквозь перчатку. Эту ограду ставили просто для ориентира, а не для того, чтобы на нее опирались. И уж конечно она не предназначалась для того, чтобы помочь незадачливым пассажирам в подобных обстоятельствах.

— Скорее! Мы на виду! Если нас заметят и выстрелят, то наверняка попадут.

Ей хотелось верить, что никто не выстрелит, — как тогда, когда южане, возможно, увидели в вагоне поезда женщину, а сейчас им к тому же известно о присутствии рейнджера Кормана… может, они узнают его по шляпе и позе. Но вдруг она осознала нечто поразительное: его шляпа исчезла, ее либо унесло куда-нибудь в горы Юты, либо она валялась где-нибудь в одном из вагонов, неизвестно в каком. Темные волосы мужчины дико развевались, одинокая белая прядь мелькала среди них, как пламя свечи.

— Я иду, — сказала Мерси, сразу впустив в рот и горло зиму. Она закашлялась и зажмурилась: ветер резал глаза до слез, а слезы примерзали к коже.

Медсестра вслепую потянулась к двери и, все еще стоя на четвереньках, нашарила ее. Рейнджер обхватил девушку, прикрывая ее, насколько можно, своим телом; и, когда дверь открылась, они оба разом ввалились в вагон.

Мерси сильно ударилась об пол ладонями, но о своих обязанностях не забыла.

— Кому я нужна? — спросила она и тут же увидела рядового Хоусона, зажимающего руками клочья кровавого мяса у горла. — Дай посмотреть, — скомандовала она, подползая к раненому на четвереньках, хотя и в таком положении чувствовала себя не слишком устойчиво.

Что-то — ярко и очень громко — взорвалось совсем рядом.

Оконные стекла лопнули, осыпав осколками вагон. Солдаты закричали — от ужаса или от боли, а когда миг хаоса пролетел, повсюду была кровь — много, много крови, — а к занесенному в пассажирский вагон снегу присоединились пороховая гарь и осколки стекла.

— Сестра! — завопил кто-то.

— По очереди! — рявкнула она в ответ, но все же оглянулась через плечо и увидела Пирса Танкерсли с длинным порезом через весь лоб, красным пятном на плече и осколком, торчащим из руки. Скверно, но не так скверно, как рваная рана на горле у рядового Хоусона, так что она сказала: — Туда, мистер Танкерсли. К той стене. Все, кому нужна помощь, — к той стене!

К Танкерсли присоединился только один солдат. В общей кутерьме Мерси не разобрала, кто это, но если уж он настолько крепок, что сумел самостоятельно переместиться, значит может и подождать немного.

С трудом она отвела руки Хоусона от горла и обнаружила нечто вроде пулевой раны слева от трахеи, довольно низко, — вероятно, задета также ключица.

— Так, — сказала она, — давай-ка сюда, — и то ли подвела, то ли подтащила рядового к ближайшей скамье вагона, который не был спальным. Подушку с сиденья она сунула ему под голову, пытаясь понять, не вдыхает ли он собственную кровь, и решила, что нет.

— Извини, — предупреждающе бросила она и одной рукой приподняла его голову. Солдату, наверное, было очень больно, но он лишь стиснул покрепче зубы. А медсестра сказала: — Хорошие новости. Пуля немного отклонилась, вероятно наткнувшись на кость, — она показала на какую-то точку возле грудины, — и вышла с обратной стороны шеи. — Она пригнулась как можно ниже, чтобы солдат слышал ее заверения. — По крайней мере, мне не придется копаться в тебе.

Пока она протирала рану, осматривала ее и законопачивала марлей, рядом появился проводник Сол Байрон.

— Мэм, могу я вам чем-то помочь? У меня нет оружия, но я хочу помогать!

— Помогать! — эхом откликнулась она. — Конечно. От помощи не откажусь. Держи этого парня за плечи, вот так, ближе ко мне. Я попытаюсь закрыть выходное отверстие.

С помощью проводника она, как могла, управилась с мистером Хоусоном, уложила его и обратилась к солдату:

— Ну вот, кровотечения больше нет, ну, во всяком случае, сильного. Подождешь несколько минут, ладно? Ты же у меня тут не умрешь, если я пока вытащу пару осколков из твоих приятелей, ведь нет?

— Нет, мэм, — прохрипел он.

— Хорошо. Держись. Проклятие, эти осколки здесь повсюду!

Мерси переключила внимание на двух мужчин, тихо сидящих возле дальней стены, как она им и приказала. Тщательно следя, куда ставить ладони, колени и локти на усыпанном стеклом полу, Мерси доползла до Пирса Танкерсли и второго парня — ах да, его зовут Енох Вашингтон.

— Мистер Танкерсли, — заговорила медсестра, но солдат прервал ее:

— Кажется, к Еноху вы опоздали.

Еще один взрыв тряхнул вагон, да так, что он покачнулся, выровнялся и вновь встал на рельсы, швырнув половину своих обитателей на пол.

— Я уверена, он… — начала Мерси, но один взгляд на распростершегося на ковре солдата убедил ее в обратном тому, что она собиралась сказать. Перевернув рядового на спину, она воскликнула: — Как он умудрился получить этот порез?!

На бедре мужчины зияла рана, в которую можно было бы засунуть два больших пальца. В руке мертвого Мерси заметила вымазанный сукровицей осколок.

— Он вытащил его. Ох, милый, — горько вздохнула она, без толку обращаясь к погибшему, — тебе не следовало этого делать!

Впрочем, если бы он и не трогал стекло, большой разницы не было бы. С рассеченной артерией он в два счета истек бы кровью. Все иголки и нитки в мире не спасли бы его, разве что рану он заполучил бы, лежа на операционном столе. Но возможно, и тогда игра была бы проиграна.

— Мэм? — окликнул медсестру Танкерсли.

— Сейчас займусь тобой, — сказала она и убрала тело Еноха Вашингтона с дороги, оттащив его к последнему ряду кресел, где никто об него не споткнется и даже не заметит. Потом вернулась к Пирсу Танкерсли. — Здесь я, здесь, — пробормотала, задыхаясь, девушка, и солдат, видимо, ее не расслышал. — Дай взглянуть, — велела она. Дай взглянуть.

— Что, плохо? — спросил он. — Когда стекло разлетелось, — губы парня дрожали то ли от холода, то ли от страха, — мне попало прямо в лицо.

— Видишь нормально? Поморгай, — велела она рядовому.

Он послушно захлопал веками, и медсестра сказала:

— Насколько я понимаю, дела не так уж и плохи. Оба глаза вроде целы.

— Тогда почему я не вижу? Все расплывается!

— Это кровь, дурачок. Из пореза на лбу… нет, убери руки. Сейчас я им займусь. Раны на голове сильно кровоточат, но твои глаза не повреждены, и ты не истечешь кровью до смерти, а это сейчас важнее всего. — Она захлопотала вокруг раненого, промывая, где получалось, порезы, а ему сунула в руку лоскут, чтобы прижал ко лбу. — Откинься назад, — посоветовала Мерси. — Прижми голову к стене и смотри прямо в полоток, сделаешь это для меня?

— Да, мэм, — ответил он. — Только зачем?

— Затем… — В этот момент Мерси резко выдернула из его ладони кусок стекла. — Затем, что я не хотела, чтобы ты видел, как я делаю это.

Он взвизгнул и задохнулся так, что аж заикал.

— Да, это было разумно, — кивнула сама себе Мерси.

— Кровь хлещет! Как у Еноха! — в панике выдавил он.

— Нет, не как у Еноха. В твой ладони нет ничего такого, из чего вытекла бы вся кровь, как у него, — заверила медсестра. Впрочем, она не добавила, что у него перерезано несколько мышц и, наверное, сухожилий и в лучшем случае он никогда больше не сможет сжать толком кулак. — Все не так уж и плохо, — как мантру, повторила она. — Совсем не плохо. Сделай-ка еще кое-что. — Медсестра скомкала тряпицу, вложила мягкий шарик в его руку и обмотала бинтом.

— Да, мэм.

— Сядь на нее. Положи под себя, вот так. Давление остановит кровь.

— Вы уверены?

— Я уверена, — твердо сказала она. — Но это может занять несколько минут, и я не хочу, чтобы ты был весь в шрамах. Твоя голова тоже нуждается в кое-каком давлении, и для этого у тебя есть здоровая рука — вот-вот, держи, как сейчас. Голову выше, тряпку прижми. Когда рана подсохнет, я ее зашью. Просто сиди так и не лезь на рожон. А я проверю мистера Хоусона.

— С ним все будет в порядке?

— Надеюсь, — только и сказала она, не решаясь давать иных обещаний.

Но к мистеру Хоусону она не подошла сразу, поскольку увидела, что он протянул руку, чтобы почесать за ухом, а значит, несомненно, дышал и помирать не собирался. Кто-то позвал: «Сестра!» — голос она не узнала, но, обернувшись, увидела Морриса Комстока, поддерживавшего одного из своих товарищей.

— Иду! — откликнулась она и поспешила на зов, мимоходом отметив, что почти не слышит хруста стекла под ногами. В дальнем конце вагона Сол Байрон, замотав руки какой-то дерюгой, сгребал с пола стёкла и уносил их в угол, туда, где лежало тело Еноха Вашингтона.

Она мысленно одобрила уборку и поблагодарила бы проводника, но тут ее снова окликнул Моррис Комсток: тот, кого он держал, совсем обмяк. Она помогла солдату уложить его товарища на ряд сидений и покачала головой:

— Он мертв, мистер Комсток. Мне очень жаль.

— Не может быть! — выкрикнул Моррис, и в уголках его глаз блеснули слезы — но были ли тому виной ветер или скорбь, Мерси не могла сказать.

— Пуля попала ему в глаз, видите? Мне жаль. Очень, очень жаль, — повторяла она, пытаясь нащупать пульс на шее мужчины, чтобы окончательно убедиться в том, что жизнь покинула его. — Помогите мне перенести его туда, к бедному мистеру Вашингтону.

— Вы хотите вот так просто взять и засунуть его в угол?

— Но зачем оставлять его здесь, где он занимает место и мешает проходу? Мне жаль, — снова сказала она, — но он умер. Помогите перенести его, и позже мы вспомним о нем.

«Дредноут» подчеркнул ее слова серией выстрелов, пошатнувших «Шенандоа». Чужой поезд накренился под таким опасным углом, что Мерси, стоящая возле трупов, увидела пробитые в его боку дыры. А еще она увидела, что «Шенандоа» все еще настигает их — и продолжает сокращать расстояние.

Рискуя головой, девушка приникла к заднему окошку, вглядываясь в разделяющие составы пары рельсов и считая их.

— Раз, два, три, — громко выдохнула она. — Четыре. Всего четыре пути.

— Футов восемьдесят, — произнес Горацио Корман. Он сидел рядом с дверью, по ту сторону прохода. — Футов восемьдесят между нами и ими. Они не станут пытаться сократить разрыв.

Мерси заметила, что шляпа снова на нем.

— Думаете?

— Они не дураки, — заявил мужчина, откинулся назад и взгромоздил ноги в сапогах на соседнее сиденье.

— Они преследуют наш поезд, — сказала Мерси, словно большей глупости не могла представить.

— И снова повторю, они не дураки. Им нужно золото и нужны дарственные на землю — чтобы сжечь их. Последнее, что нужно южанам, — это свежее пушечное мясо, которого у них самих нету. А должны они лишь опередить нас, и все.

Взгляд Мерси метался между «Шенандоа» и техасским рейнджером, причем поезд мчался как исступленный, а человек буквально олицетворял собой вынужденную пассивность.

— Думаете, они сделают это? — спросила Мерси. — Думаете, мы все умрем?

— Думаю, они собираются это сделать. И я чертовски уверен, что кто-то из нас умрет. Однако я лично ничегошеньки не могу с этим поделать. — Он поерзал, поудобнее пристраивая спину к стене пассажирского вагона. За ним, всего в футе от головы, пронеслись скалы, разбрасывая тени и искры отраженного ото льда света, так что лицо мужчины показалось сначала жутко старым, потом юным, потом снова старым.

— Значит, вы просто… сдаетесь?

— Ничего я не сдаюсь. Я просто терпелив, вот и все. А теперь отойди от окна, женщина. Если ты умрешь, это никому не принесет пользы.

— Я должна вернуться в другой вагон, посмотреть, как они там.

— Я бы не рекомендовал. Погляди туда, на тот поезд. Они идут прямо за нами. Бок о бок, и отступать ни им, ни нам некуда. Всюду эти чертовы скалы, этот треклятый лед, этот отвратный снег и эти богомерзкие горы.

Но Мерси вдруг почувствовала, что ей глубоко плевать на то, что рекомендует или не рекомендует рейнджер. Она стиснула ручку, поскольку и так стояла у самой двери, рванула ее и ринулась наружу, в пространство между вагонами. Медсестра захлопнула дверь, почти ожидая, что Горацио Корман последует за ней, попытается остановить ее, но он лишь встал. Она увидела это через окно. Кажется, рука его потянулась к задвижке, но либо девушка ошиблась, либо он передумал.

«Будь осторожна», — прочла она по его губам, потом рейнджер отвернулся.

Она была осторожна, едва волоча ноги по тряской платформе, но все же перебралась из вагона в вагон и даже быстрее, чем когда техасец тащил ее, помогая найти опору.

Она шагнула в соседний вагон, и ветер влетел следом, набросив плащ на лицо и спутав тканью руки, словно нарочно мешая закрыть дверь. Однако Мерси все-таки справилась и привалилась к створке, переводя дыхание.

— Как вы тут?! — хрипло выкрикнула она.

Ответило с полдюжины голосов, и Мерси не разобрала ни слова. Но увидела двух мужчин, неловко лежащих на полках спального вагона, и тут же бросилась к ним.

Один был мертв, большая часть лица у него отсутствовала, а на том, что осталось, застыл такой ужас, что Мерси мысленно обратилась к Богу, моля послать ей что-нибудь, чем можно бы было накрыть убитого. Труп она столкнула с сиденья, оттащила в угол и оставила там, точно так же как сделала с телами в соседнем вагоне. Потом дотянулась до занавески и дернула ее, сорвав все крошечные колечки, нанизанные, как на карниз, на длинную тонкую цепь. Набросив на мертвеца импровизированный покров, Мерси направилась ко второму лежащему, пребывавшему в гораздо лучшей форме, хотя и без сознания.

Это оказался инспектор Гальяно с большой красной отметиной на лице. Впрочем, это был просто ушиб. То ли он сам упал, то ли его стукнуло отвалившейся оконной рамой, но угрозы для жизни, похоже, не было, определила Мерси, уложив мексиканца поудобнее и бегло осмотрев. Его нос с некогда гордой горбинкой был сломан, но пульс оставался ровным, и зрачки должным образом реагировали на свет.

Мерси потратила секунду, чтобы вытереть с его верхней губы запекшуюся кровь, а потом легонько, стараясь не причинить лишней боли, похлопала мексиканца по щеке:

— Инспектор? Инспектор?

Он ответил — сиплой скороговоркой на испанском. Мерси не поняла ни слова, но он говорил, а это уже прогресс.

— Инспектор Гальяно? Вы меня слышите?

— Sí.

— Инспектор?

— Да, — ответил он наконец внятно. — Да. Я… — Он резко сел, покачнулся, но удержался и принялся ощупывать себя. — Где мой пистолет?

— Этого я сказать не могу, — пожала она плечами. — Как ваша голова?

— Лицо… болит, — сказал мексиканец, пытаясь нахмуриться, почесать щеку и сморщить нос одновременно.

— У вас сломан нос, но, если это худшее из того, что случится с вами за день, будем считать, что это великолепно, ладно?

— Ладно, — проговорил он, однако повторив слово за девушкой, словно не совсем понимает, что оно означает. Взгляд его бегал по усыпанному стеклом полу.

— Ваш пистолет, — догадалась, что его беспокоит, медсестра. — Это не он там, под…

Мужчина увидел, куда она показывает, крикнул «да!» прежде, чем Мерси завершила фразу, и вскочил с места так быстро, что медсестра не успела его остановить.

— Осторожно, осколки! — воскликнула она, но мексиканец уже не обращал на нее внимания. Он снова занял позицию у окна, проверил оружие и приготовился к бою. — Осторожно, осколки, — повторила девушка.

Напрасно: они были повсюду и никто не собирался осторожничать с ними, поскольку не наткнуться на битое стекло было просто невозможно.

Мерси огляделась в поисках проводников, но ни одного не увидела. Девушка стояла спиной к передней двери, когда она открылась и в проеме возник Моррис Комсток, вопящий что есть мочи:

— Миссис Линч!

— Иду! — откликнулась она, не спрашивая даже, что случилось. Никто никогда не выкрикивал ее имя без нужды.

Она резко поднялась, и вдруг накатила тошнота: из-за непрерывной качки, из-за подсыхающей кровавой корки на руках, в которой поблескивали крохотные прилипшие осколки, — а еще из-за «Шенандоа», потому что Мерси вдруг осознала, что видит два его задних вагона, а паровоз уже обошел «Дредноут». Спеша на подмогу мистеру Комстоку, Мерси еще раз осмотрелась и убедилась, что южный состав обогнал северный; и на ее глазах поезд южан буквально сделал прыжок на рельсах, словно совершая последний рывок на предельной скорости. Едва ли он мог двигаться быстрее, но это было уже необязательно.

— О господи! — выдохнула Мерси, и Моррис Комсток, придерживая ее за локоть, ответил:

— Вот именно.

И снова продуваемая ветром брешь, и снова первый пассажирский вагон, а там — капитан, у которого снова кровоточила старая рана на голове. Или это была новая, но в том же месте?

— Инспектор! — сказал он.

Имелся в виду инспектор Портилла, лежащий навзничь; лейтенант Хоббс как раз пытался перевернуть его.

— Дайте посмотреть! — крикнула Мерси и кинулась к раненому.

Форма его превратилась в опаленные лохмотья, а над самым сердцем, ближе к центру груди, пульсировала, выталкивая кровь, огромная дыра.

Что ж, до сих пор все раны были подобны этой: солдаты стреляли из окон, так что все, что ниже плеч, было у них защищено… но все, что выше, представляло собой отличную мишень для тех, кто стрелял из другого поезда.

— Инспектор! — окликнула она и уложила его голову себе на колени. — Инспектор!

Он не ответил; глаза закатились под самый лоб.

— Помогите мне, — обратилась медсестра к Моррису Комстоку, но его отчего-то не оказалось рядом. Мерси вскинула голову и увидела Сола Байрона, который, поймав ее взгляд, кинулся к девушке. — Помогите, — повторила она. — Осторожнее, его нужно перенести очень осторожно.

Вместе они справились, уложив раненого в свободном спальном купе. Медсестра разорвала рубаху инспектора, не щадя форменных пуговиц, обнажив грудь, поросшую тронутыми сединой волосами, — и увидела дыру размером с ее кулак.

— Господи боже мой! — воскликнула она. — Чем это его?

— Кажется, на «Шанандоа» установили зенитное орудие, — ответил Сол Байрон.

— Похоже на то, — пробормотала Мерси.

Порывшись в сумке, она поняла, что у нее кончился перевязочный материал. Не утратив присутствия духа, медсестра потянулась к очередной занавеске и сильно дернула ее вниз. Проводник под ее руководством помог разорвать ткань на полосы. Заталкивая тампон в рану, Мерси еще раз попыталась заговорить с инспектором, хотя с каждой секундой все больше убеждалась, что ничего уже не поправить и в скором времени они потеряют одного высокого светлокожего мексиканца.

Рана пульсировала уже не ритмично. Мерси чувствовала, как истерзанная плоть поднимается и опадает под ее рукой, которой она крепко прижимала к ране скомканный кусок занавески — а вдруг все-таки случится чудо и кровотечение прекратится. Но чуда не произошло. Сердце мужчины остановилось.

В воздухе раздался свист, и новые зенитные снаряды ударили по вагону; в лицо Мерси плеснуло чьей-то горячей кровью.

— Боже всемогущий! — взвизгнула она и вскочила с криком: — Кто следующий? В кого сейчас попало?

— Мэм, — слабо откликнулся кто-то, и это оказался Моррис Комсток, первый человек, которому она оказала помощь на борту этого поезда. Он прижимал ладонь к груди, и рука уже покраснела от крови, а рубаха промокла насквозь.

— Мистер Комсток! — Мерси подхватила солдата, сползающего по стене, точно мешок картошки. — Господи боже, гляди-ка, мы снова вместе, — прошептала она прямо ему в ухо, поскольку голова парня упала ей на грудь. — Пора нам перестать встречаться таким образом. А то народ станет болтать черт те что.

Он успел еще ухмыльнуться — и потерял сознание.

Медсестра встряхнула его, но без толку. Пришлось положить тяжкую ношу на пол и опять позвать проводника из пульмана. Вместе они перетащили Комстока в спальный вагон, туда, где умер мексиканский инспектор. Впрочем, его тело уже перенесли в угол… наверное, Сол Байрон, хотя Мерси и не видела, что это сделал именно он.

— Мистер Комсток, пожалуйста, оставайтесь со мной! — взмолилась девушка.

Он пробормотал что-то в ответ — бессвязно и неразборчиво.

Ранение в грудь было скверным, но она ожидала худшего; а посмотрев на стену вагона, где укрывался рядовой, Мерси поняла, почему все так обернулось. Главный удар приняла на себя стальная обшивка, но снаряд все же пробил ее — и застрял в стене, на излете встретившись с телом мистера Комстока.

Мерси прижала ухо к груди раненого и замерла, вслушиваясь — стараясь уловить сквозь грохот битвы и бешеный перестук колес поезда слабый свист разорванных легких, но не уловила и отзвука этого страшного шелеста вытекающего из внутренней раны воздуха, что неожиданно внушило ей кроху оптимизма.

Она подняла взгляд и одарила проводника полубезумной улыбкой:

— Он контужен, но не подстрелен!

Вокруг небольшого кровоточащего отверстия синел кровоподтек. Синяк, похоже, будет огромный, размером с мужскую голову. К тому же у него, вероятно, сломано два-три ребра. Мерси занялась раной, промыла ее и попыталась остановить кровотечение.

В передних вагонах «Дредноута» солдаты вели огонь. Мерси ощущала пульсацию выстрелов всем телом, каждой косточкой, каждой клеткой, эта пульсация вдруг стала невыносима, и девушка вцепилась одной рукой в спинку ближайшего кресла, а другой стиснула безвольную ладонь Морриса Комстока, только чтобы удержаться, только чтобы не выносить больше весь этот ужас, и пороховой дым, и гром в одиночестве. Даже проводник покинул ее — девушка не знала, куда он ушел, но полагала, что у него были на то серьезные причины. Она сидела и гладила Комстока по мокрым от пота волосам, которые превращались в крохотные дрожащие сосульки там, где в них вцеплялся врывающийся в окно ледяной ветер.

А потом, потом…

Обстрел закончился так же внезапно, как и начался.

И стрельба оборвалась, орудия обоих поездов замолчали, хотя тишина, пришедшая на смену беспрестанному треску, не была настоящей тишиной. В ушах людей, так долго терзаемых грохотом артиллерии, не прекращался звон, не давая поверить в отсутствие пальбы.

Странно, но это затишье пугало Мерси больше, чем бешенство атаки. Нарушая молчание, она спросила:

— Что происходит? Капитан Макградер? — Огляделась, не увидела офицера и повторила: — Лейтенант Хоббс, что случилось?

Хоббс наградил ее взглядом, говорящим, что он осведомлен не лучше ее.

Потом медсестра заметила, что к ним присоединился рейнджер. Даже он, похоже, пребывал в замешательстве. Девушка обратилась и к нему:

— Рейнджер Корман…

Но он лишь покачал головой.

Тут распахнулась передняя дверь, и в вагон ворвалась миссис Баттерфилд; и мистер Эбернати, кузнец из Цинциннати; и мисс Гринсливс, уроженка Спрингфильда, штат Иллинойс; и мистер Поттс из Филадельфии; и мисс Теодора Клэй, выглядящая убийственно — совсем как мокрая кошка — все, кого в целях безопасности заперли в полном золота вагоне.

Миссис Баттерфилд начала кричать что-то о своих правах купившего билет пассажира, но Мерси не расслышала большей части ее тирады, поскольку сквозь толпу проталкивался машинист. Теперь она поняла. Ему пришлось открыть золотой вагон (а скорее, выломать дверь), чтобы пройти через него, временно поручив помощникам управление поездом. Машинист запыхался, был красен, угрюм и агрессивен.

— Смотрите! — рявкнул он, все повернулись к окну и увидели: «Шенандоа» окончательно опередил их и быстро оставляет позади.

Капитан Макградер первым разобрался в ситуации и спросил:

— Что нам делать?

— Впереди туннель, — ответил машинист, — милях в двух отсюда, и я полагаю…

— Мы должны остановить состав, — сказал лейтенант Хоббс, до сего момента не отдававший никаких распоряжений, а лишь послушно выполнявший чужие приказы. В первый раз на памяти Мерси он выдвинулся на передний план.

Машинист, не обращая внимания на то, кто что сказал, проговорил:

— Рейнджер считает, и я ему верю, что они взорвут пути, как только опередят нас на приличное расстояние. Так что мы остановим поезд. И защитим его, если потребуется!

— Это безумие! — выкрикнула миссис Баттерфилд, расталкивая толпу. — Вы не можете остановить поезд. Мы все здесь замерзнем насмерть, или вернутся грязные южане и прикончат нас!

— Это лучше, чем влететь прямиком в ловушку! — рявкнул на нее машинист. — Я приказал готовиться к торможению в каждом вагоне и предупредил проводников…

— В каждом вагоне? — переспросила Мерси.

— Да, тормоза есть в каждом вагоне. Должны быть. Иначе нам не остановиться, — поспешно объяснил он.

Рейнджер шагнул вперед, присоединяясь к разговору:

— Две мили, говорите? Сможем ли мы остановить эту змею за столь короткое время?

— Мы попытаемся, — ответил машинист, развернулся и направился обратно к «Дредноуту», решив видно, что его сообщение передадут дальше и без него.

— Всем придется пристегнуться, — заявил капитан. — Занимайте места. Помогите раненым. Кто-нибудь, идите в следующий вагон. Вы, рейнджер, займетесь этим? Идите туда и предупредите людей.

Горацио Корман наклонил голову, что для него было равнозначно отдаче чести, и зашагал к задней двери. Едва он оказался по ту сторону, поезд начал замедлять ход — хотя и не рывками, но так, что все, кто стоял на ногах, пошатнулись и инстинктивно ухватились за что-нибудь неподвижное.

Со стороны паровоза раздался крик, а потом быстрая последовательность свистков — не полноценный гудок, но серия коротких сигналов, возможно условных. Затем в дюжине мест состава завизжали, опускаясь, тормоза, и гигантский, ужасающий, помятый и продырявленный поезд с диким скрежетом принялся совершать страшную остановку в неположенном месте; а остановка для него — дело небыстрое.

Багаж, еще каким-то чудом остававшийся на полках, посыпался вниз, стукаясь о головы, спины и плечи. Люди заохали; миссис Баттерфилд взвыла. Мерси попыталась ухватиться за край переборки спального вагона, но не удержалась и упала назад. Капитан подхватил медсестру и толкнул в проход, туда, где поблескивали на полу осколки стекла, крошась в пыль под туфлями и сапогами и впиваясь в ладони, предплечья и колени.

— Капитан! — прохрипела Мерси, уже не крича, хотя повсюду визжало и скрежетало гладкое железо, старающееся сцепиться с другим гладким железом. Она выдохнула свой вопрос очень тихо, но их головы были так близко, что офицер услышал: — Что произойдет, когда мы остановимся? Сможем ли мы дать задний ход и вернуться тем путем, которым пришли сюда?

Мужчина покачал головой, его взъерошенные ветром волосы скользнули по ее уху.

— Я не знаю, миссис Линч. Я ничего не знаю о поездах.

Новая серия свистков приказала тормозам цепляться крепче; и, подражая тормозам, люди крепче вцепились в полки и стойки. Все мысленно молили огромную машину замедлить ход, не тянуть состав, не стремиться вперед. И «Дредноут», похоже, услышал.

Неповоротливый, огромный, тяжелый, он раздумывал, что весомее — приказ тормозов или сила инерции, борющаяся, как тигр, только бы заставить его катиться дальше по занесенным снегом рельсам.

И все меньше, и меньше, и меньше скорость. Меньше — но недостаточно.

Мерси поднялась, цепляясь за капитана, за сиденья, за перегородки купе. Поднялась и увидела, что конец перевала — необъятный, угольно-черный туннель — прямо перед ними, и, несмотря на все усилия, они сейчас скользнут туда, в непроглядную тьму; в каменную трубу-ловушку.

И ничего уже нельзя сделать.

 

19

Разинутый зев туннеля поглотил огромный поезд медленно, постепенно — как одна змея заглатывает другую. «Дредноут» шел не очень быстро, но с великой решимостью и безмерной силой воли противился тормозам; лязг железа о колеса, о рельсы, о тормозные устройства затихал, превращаясь в тихий скулеж в сумраке. Тьма опустилась на поезд мягко, но бесповоротно, как занавес в конце представления. Как будто туннель был гробницей или каким-то древним склепом. Пелена ложной полуночи душила нервную болтовню и плач в пассажирских вагонах.

Этот туннель, эта чернота поглотили состав от локомотива до второго пассажирского вагона, ставшего теперь последним.

И когда вокруг сделалось непроглядно темно, как на дне колодца, у всех перехватило дыхание и сердца подпрыгнули, готовые перестать биться.

Люди ждали.

Люди ждали, вертя головами, озираясь в густом мраке, в поисках хоть какого-то проблеска света, хоть крупицы информации. Все молчали, застыв в тревожном ожидании.

Все думали: в каком виде придет к ним конец?

Спины сгорбились, руки скрестились, кулаки сжались, готовясь к взрыву, который обрушит кровлю туннеля или разорвет и скрутит узлом рельсы, отсекая путь.

Но все было тихо.

Наконец во тьме Мерси услышала голос Сола Байрона:

— Может, они промахнулись? Заехали слишком далеко, вылетели из туннеля. Они неслись жутко быстро, им небось трудно было остановиться.

Этот слабый намек на благоприятный исход заставил кого-то — Мерси не поняла, кого именно, — сказать:

— Может, мы нанесли им повреждения сильнее, чем думали? Может, они сошли с рельсов или у них взорвался котел?

Поезд легонько подпрыгнул, продолжая катиться вперед, словно по привычке, без всяких усилий пара или дизеля. Все пассажиры снова съежились, гадая, когда же покажется свет на том конце туннеля, не зная, длинный ли путь им предстоит, не представляя, сколько времени им суждено провести в темноте, в тишине, терзаясь жуткими предчувствиями.

Поезд продолжал протискиваться сквозь давящий мрак, и никто не смел заговорить, даже чтобы высказать еще несколько «а если», или поделиться надеждой, или прошептать молитву. Никто не задавал вопросов. Никто не двигался, разве что чуть елозили затёкшие колени или колыхались подолы юбок, разметая по сторонам стеклянный мусор.

Кто-то кашлянул, кто-то захлюпал носом.

Один из раненых застонал от боли, не приходя в сознание. Мерси понадеялась, что, кто бы это ни был, он не очнется, пока не рассеется слепящая чернота туннеля. Как это ужасно, подумала она, прийти в себя среди боли и тьмы, не понимая, жив ты или уже мертв и погребен в толще земли.

Ползли минуты, потом десятки минут. Они проехали, возможно, милю, возможно, и больше. Все подсчитывали пройденное расстояние или хотя бы пытались подсчитать, как бы это ни было трудно без света, без стремительно проносящихся мимо скал — индикаторов скорости.

Потом впереди что-то мигнуло, и тонкий лучик проник в вагон, но на столь краткий миг, что тот, кто в это время моргнул, ничего не заметил.

Шевельнулась чья-то тень, и еще один колеблющийся огонек отразился от стен туннеля. На этот раз Мерси разглядела, что рядом с ней находится один из проводников; но его темная кожа, и темная униформа, и темнота вагона не позволили определить, кто это, пока он не заговорил. Только при звуке голоса медсестра поняла, что Джаспер Николс присоединился к своему кузену, — когда именно, неизвестно.

Он высунул голову из окна и сказал:

— Мы почти выбрались. Туннель вот-вот кончится.

Однако никто не знал, хороша эта новость или плоха, нужно смеяться или плакать, так что все только вздрогнули, и съежились, и покрепче ухватились за что придется — иные даже друг за друга. Все сгорбились, пригнулись и инстинктивно прикрыли головы и лица, прячась от неведомой угрозы, которую может принести свет.

Еще медленнее, чем поглощал, туннель изверг из себя почти остановившийся «Дредноут» со всем его содержимым в ошеломительно сияющий мир, где пылало солнце и сверкали в его лучах ледяные склоны.

Засияли и вагоны еле ползущего состава; но если инерция вынесла их на другую сторону горного туннеля, инерция же заставила весь поезд содрогнуться, когда паровоз ткнулся носом в свежий снежный занос.

Локомотив фыркнул и вяло застыл посреди пушистого ковра, который не значил бы ничего, двигайся состав хоть немного быстрее. Снег довершил то, что не удалось людям со всеми их тормозами.

Снег остановил «Дредноут».

Ошеломленные люди молча озирались по сторонам. Затем Джаспер Николс, стоявший ближе всех к окну, снова высунулся наружу и произнес:

— Да поможет мне Бог, но будь я проклят!

Капитан Макградер поднялся вторым, стряхнув с брюк стеклянную пыль.

— Что там, парень? — спросил он, уже шагая к окну, чтобы увидеть самому.

Его движение всколыхнуло остальных, заставив шевелиться. Один за другим к капитану присоединились все присутствующие — или, по крайней мере, все те, кто сумел вползти на кресла и выставить лица на белый свет.

По эту сторону Прово снег не шел.

Солнце сияло прямо над головами, не заслоняемое горами, не притушенное тенями. Воздух был холоден, как в леднике, где хранится мясо, а в лежащий на земле снег человек провалился бы по колено. Все поверхности покрывала ледяная корочка, кажущаяся хрустальной, и повсюду прыгали отразившиеся от нее, как от зеркальной глади, солнечные зайчики, отчего искристый день делался еще ярче.

Руки потянулись ко лбам, козырьки ладоней заслонили зажмурившиеся глаза от нежданного света.

— Это они там, впереди? — проговорил капитан.

Рядом с командиром встал лейтенант, тоже щурясь от ярких лучей:

— Это «Шенандоа». Похоже, они обошли нас.

— На полмили или больше. Думаю, больше, — заметил капитан.

Теперь и Мерси увидела. Хвост поезда южан, неподвижно застывшего на изгибе рельсов, достаточно далеко, чтобы казаться маленьким.

— Они не взорвали пути, — пробормотала медсестра. — Могли взорвать, но не взорвали.

— Может, они пытались, — предположил Джаспер Николс, — но у них не получилось?

— Я не слышала никаких взрывов, — заявила Теодора Клэй, вдруг оказавшаяся рядом с Мерси, высунувшая из окна голову и плечи, как и все остальные. — Посмотрите на них. Они просто… остановились.

— Жаль, что у меня нет бинокля, — сказал капитан. — Ни черта не вижу между снегом и солнцем. Все такое яркое… у меня уже голова раскалывается.

— Может, рейнджер Корман… — начала Мерси, но резко оборвала фразу. — Минуточку. А куда он делся? — Впрочем, проще было поискать самой.

Техасец обнаружился быстро, он шел в первый вагон. Мерси увидела его, едва открыла заднюю дверь и ступила на платформу, поразившую ее своей неподвижностью. Впрочем, девушка была рада, что на этот раз переход дался с такой легкостью; а заметив мелькнувшее в окошке лицо Кормана, Мерси улыбнулась ему с облегчением.

— Рейнджер Корман! — воскликнула она, когда он открыл дверь, чтобы присоединиться к ней на платформе.

Мужчина не стал тратить время на приветствия.

— Что там творится? — спросил он. — Видели поезд?

— И да, и нет. Кажется, вы везли всякие забавные игрушки; у вас в жилетном кармашке не припрятано случайно что-нибудь вроде подзорной трубы?

— Гм, — только и ответил он.

— Ну так доставайте скорее, если есть, — поторопила она. — С этим «Шенандоа» что-то любопытное. Расселся на путях, точно клуша. Они же не могли застрять в снегу, да?

— Сложно представить. — Рейнджер потянулся к лестнице возле задней двери первого пассажирского вагона. Взбираясь наверх, он добавил: — Не столько тут снегу, чтобы застопорить нечто, способное двигаться столь быстро. Хотя сейчас, когда мы стоим, двинуться снова будет весьма проблематично.

— Я с вами! — крикнула Мерси, сообразив, что с крыши открывается лучший вид.

— Как вам будет угодно, — буркнул он, не оглядываясь и не предлагая помочь даме.

Десяток секунд — и она уже стояла рядом с ним на крыше первого пассажирского вагона. Снизу раздался голос лейтенанта Хоббса:

— Эй, там, наверху! Миссис Линч, это вы?

— Я и рейнджер Корман, — откликнулась она. — Отсюда лучше видно. Придержите лошадей, мы расскажем, что там.

Рейнджер извлек из кармана длинную медную трубу и, повозившись с винтиками настройки, направил ее на «Шенандоа».

Таким манером он изучал сцену с полминуты, после чего приставил устройство к другому глазу. Мерси не представляла, чего он ждет от этой перемены, но промолчала. Она просто стояла, дрожа, потуже закутавшись в плащ и дыша ледяным воздухом, от которого саднило в груди.

Неожиданно мужчина издал некий звук, вроде бы «гм».

Так мычит доктор, когда обнаруживает, что дела обстоят несомненно хуже, чем он предполагал, но понимает, что тревожить пациента ни к чему. Мерси не раз слышала это «гм», и оно ей совершенно не нравилось.

— Что вы хотите этим сказать? — поинтересовалась она.

Корман не пошевелился и не опустил трубу. Только переместившись ближе к нему, девушка осознала, что он держит свое подзорное устройство в полудюйме от глаза, — конечно же, чтобы металл не примерз к коже. Рейнджер помолчал и повторил:

— Гм.

Во второй раз это понравилось Мерси еще меньше.

— Что там? Что вы видите?

— Н-ну, — протянул он так, будто погонял лошадь.

— Ох, бога ради, дайте мне эту штуку!

Рейнджер, не противясь, позволил ей взять подзорную трубу.

Даже сквозь перчатки Мерси ощутила холод блестящей меди. По примеру рейнджера, она не стала прижимать круглый ободок вплотную к глазу. Потребовалось некоторое время, чтобы отыскать нужную точку. И когда задний вагон поезда южан, увеличенный линзой, скользнул в поле ее зрения, она плавно повела трубу по изгибу состава до самого паровоза. И, затаив дыхание, застыла, как высящиеся рядом зазубренные горные хребты.

— Вы тоже видите их? — спросил Корман.

— Я вижу… кого-то. Что-то.

— Те, кого вы видите, в форме?

— В форме конфедератов? Нет, погодите, я поняла, что вы имели в виду. Да, похоже… светлые такие мундиры. На некоторых, не на всех. И они… они штурмуют «Шенандоа»!

— Похоже на то. И кажется, — довольно грубо, даже с отвращением пробурчал он, — мы нашли наших пропавших мексиканцев.

Она приблизила линзу к глазу, насколько осмелилась, опалив кожу ледяным прикосновением железного ободка подзорной трубы. Да, она видела их, колотящих руками по паровозу, по вагонам, пытающихся взобраться на поезд. И горстку мужчин, теснящихся на крыше локомотива и на топливном вагоне, ногами отбивающихся от атакующих и спихивающих их в снег прикладами винтовок.

— Почему они не стреляют? — спросила Мерси.

— Может, патроны кончились.

Медсестра чуть сместила трубу, чтобы лучше видеть всю территорию, — и охнула, проглотив порцию морозного воздуха и закашлявшись, чтобы избавиться от него.

— Что?

— Господи! — Мерси протянула мужчине подзорное устройство. — Господи, Корман! Посмотрите чуть дальше. Их много, они наступают. — Она повернулась и неуклюже сползла по ближайшей лесенке, возвращаясь вниз. — Они наступают, и… Господи! — опять повторила она уже на платформе, толкая дверь. Позади послышались шаги рейнджера, раз-два — и он уже тут, дышит ей в спину.

Задыхаясь, Мерси ввалилась в вагон и сразу наткнулась на капитана:

— Они идут!

— Кто идет? — не понял тот, явно испуганный ее страхом, но нуждающийся в более подробной информации.

Рейнджер отодвинул Мерси в сторону и ответил сам:

— Мексиканцы. Пропавшие мексиканцы, все семь или восемь сотен, или сколько их там было. По мне, так много больше. Где там эти инспектора, которые едут с нами? Имена у них — язык сломаешь.

— Портилла мертв, — сообщила Мерси, удержавшись и не кинув взгляд на труп в углу. — А эти люди — с ними что-то не так, жутко не так. В точности как в бумагах, в точности как рассказывали нам инспектора. Кстати… Сол?

— Мэм?

— Пожалуйста, ты или Джаспер… Сходите за инспектором Гальяно.

— Да, мэм, — кивнул юноша и вихрем скрылся за задней дверью. Этот вихрь Мерси нравился гораздо больше природного.

Со стороны «Шенандоа» раздались наконец выстрелы; они затрещали, как далекие хлопушки, но все на «Дредноуте» содрогнулись, инстинктивно съежившись. Солдаты с оружием кинулись к окнам.

— Нет! — воскликнула Мерси. — Нет, они стреляют не в нас. Они стреляют в тех, других людей — только они больше не люди. Кто-то, наверное, нашел патроны. Ох, помоги им Господь!

— Помоги им Господь? — возмутилась Теодора Клэй. — Вы вообще присутствовали в этом поезде весь последний час?

— Присутствовала и трудилась, как проклятая, чтобы остаться в живых, так же как и вы! Но на том поезде люди — настоящие, обычные люди, живые и здравомыслящие, как вы или я! А те, те твари, напавшие на них… в них нет ничего человеческого. Клянусь! — воскликнула она, едва не задохнувшись от отчаяния. — Они были отравлены, заразились — и превратились в монстров!

Из задней двери появились Сол Байрон с инспектором Гальяно, озирающимся вокруг диким взглядом и едва не лопающимся от рвущихся наружу вопросов. Первым из них был:

— Портилла?

— Мне очень жаль, инспектор, — ответила Мерси. — Я сделала, что могла, чтобы спасти его, но…

— Пожалуйста, где он?

— Вон там. Мне жаль; мне правда жаль…

На «Шенандоа» громыхнуло что-то большое — может, зенитное орудие, из которого южане палили по «Дредноуту».

— Они снова стреляют в нас! — взвизгнула миссис Баттерфилд.

Но на этот раз откликнулся капитан:

— Нет. — Он высовывался из окна с подзорной трубой рейнджера. — Нет, Мерси права. Те люди стреляют не в нас. Господи боже, что… что это за… они же не… они не могут быть… людьми?

— Это пропавшие мексиканцы, — повторил рейнджер. — Дайте ему трубу, — попросил он капитана, показав на инспектора. — Пусть посмотрит. Он вам скажет.

Капитан убрал голову из оконного проема и протянул подзорную трубу инспектору Гальяно.

— Они атакуют! — с удивлением выпалил он.

Теодора Клэй всплеснула руками:

— Зачем мексиканцам атаковать поезд южан? И вообще, нам-то что за дело? Разведем пары и уберемся отсюда, и к черту конфедератов!

В переднюю дверь влетел машинист:

— Что там происходит? Вы видите? У меня там есть устройство наблюдения… — Он заметил высунувшегося из окна инспектора с подзорной трубой. — Кто все эти люди?

— Пропавшие мексиканцы, — в очередной раз повторил рейнджер.

Инспектор Гальяно вернулся в вагон, выдыхая белые облака пара, которые тут же подхватил и растрепал ветер.

— Они были отравлены, и они… они выглядят… как ходячие трупы!

— Их там сотни, — сказал капитан. Руки его дрожали, но Мерси не стала акцентировать на этом внимание. — Сотни, возможно, тысяча или больше. Роятся, как пчелы.

Рейнджер забрал у инспектора трубу и, словно подчиняясь правилу: «у кого прибор, тот обязан смотреть в него», взгромоздился на сиденье и высунулся из окна наружу, направив устройство на столпотворение впереди. И сказал:

— Они идут.

— Что?! — охнула Теодора Клэй.

Восклицание замкнуло круг; рейнджер нырнул внутрь, уколов руку о треугольный осколок стекла, чудом не выпавший из рамы, повернул что-то на подзорной трубе, одним движением сплюснул ее в медную лепешку и сунул в карман.

— Они идут! — рявкнул он снова. — Огромная волна нелюдей катится сюда! Ты… — он схватил машиниста за грудки, — заставь эту штуку двигаться! И немедля!

— Дайте мне посмотреть! — взмолилась Мерси.

Но он ответил:

— Если мы не уберемся отсюда и быстро, труба тебе не потребуется. — И, отпихнув Мерси, шагнул к задней двери, бросив через плечо: — Штатских снова заприте в том вагоне — отправьте туда всех, кто ранен и кто не может держать оружие. Все остальные, вперед! Нам нужны стрелки!

У солдат не было желания выполнять команды рейнджера, но капитан, еще раз выглянув из окна, поддержал техасца.

— Прочь! — крикнул он. — Все, у кого нет оружия, вон отсюда! Возвращайтесь в передний вагон, там будет безопаснее, — настаивал он, тесня толпу штатских туда, откуда они пришли.

Машинист уже исчез, повиновавшись приказу действовать быстрее — возможно, потому, что у него была своя подзорная труба и он сам убедился, что ничего хорошего приближающаяся толпа им не обещает. Мерси не видела и не слышала его, но вскоре услышала, как пробуждается от временной спячки «Дредноут», пробуждается с ястребиным криком: длинным, пронзительным гудком.

Уже выпроваживали последних штатских, когда Теодора Клэй заявила:

— Нет. Нет, на этот раз я не пойду. Берите тетушку, запихивайте ее в тот вагон, если нужно, а я остаюсь. Кто-нибудь, дайте мне пистолет!

— Мэм, — сказал лейтенант Хоббс. — Мэм, вы должны уйти.

— Нет, нет и нет. Кто-нибудь — оружие мне, немедленно!

— Не дождетесь, — отрезал капитан.

Но она продолжала настаивать, шипя и сопротивляясь отправке в «золотой» вагон. Вернулся рейнджер проверить, как идут дела:

— Ну что? Где этот машинист? Лучше ему быть впереди, разводить пары, заводить двигатель или что там ему нужно. У нас нет ни минуты!

Мисс Клэй решила воспользоваться моментом. Она бросилась к техасцу, не ожидавшему от нее такой стремительности и даже не успевшему отпрянуть, прижалась затянутым в кружева бюстом к мужской груди и захныкала:

— О, рейнджер, вы не поверите — они пытаются отослать меня, загнать в первый вагон!

— Отстань от меня, женщина! — прорычал он. — У нас тут беда посерьезнее!

Но она не отстала: она вцепилась в него, как пиявка, и продолжала подольщаться:

— Они сказали: все, у кого нет оружия, должны уйти вперед, укрыться там, не принося пользы, а у меня ничего не было!

Уже готовый скрутить ей запястья и отбросить прочь, техасец переспросил:

— То есть?

А она уже отпрянула от него сама, холодная и чопорная, словно и не думала дотрагиваться до мужчины, только на этот раз в руке мисс Клэй сжимала один из кольтов рейнджера:

— То есть теперь пистолет у меня есть.

— Женщина!

— О, у вас еще много осталось, — отмахнулась она. — Я нащупала по крайней мере три. Стреляйте из них и позвольте леди защитить себя. — Она отвернулась от рейнджера, завершая разговор. Одним поворотом открыла барабан кольта, изучила его содержимое и закрыла снова. Покачала оружие на кончиках пальцев, оценивая вес, чуть подбросила — и пистолет уже удобно лежит в узкой ладони.

Даже рейнджер разинул рот, хотя она в него и не целилась:

— Где вы так ловко насобачились?

Теодора неодобрительно покосилась на техасца и вернулась к изучению оружия.

— Мой отец — оружейный мастер. Он немало поработал на правительство. Леди может много чему научиться, если будет внимательна. А теперь не одолжите ли горстку патронов, или мне придется довольствоваться теми, что есть?

Рейнджер пожал плечами, сунул руку в висящий на поясе патронташ и извлек пригоршню требуемых боеприпасов. Ссыпал патроны в подставленную женскую ладонь, буркнув:

— Может, ты и не совсем бесполезна.

— А вы, может, и не совсем варвар. Подобные открытия меня всегда радуют.

— Ну-ка вы, двое, прекратите флиртовать, — ворчливо встряла в их беседу Мерси. — У нас тут проблемы.

— Хуже того, — заметил лейтенант, — у нас тут, похоже, гости.

Капитан Макградер подхватил, с трудом выталкивая изо рта слова:

— Забаррикадироваться изнутри толком невозможно. Стрелять лучше всего с крыш. Мы разделимся, бросим второй пассажирский вагон и сосредоточимся на обороне как можно меньшего пространства.

Теодора Клэй уже карабкалась по лестнице, рейнджер Корман — за ней.

Капитан выбрал шестерку других, предупредив:

— Но помните: когда поезд тронется — надейтесь только на себя!

Словно подчеркивая его слова, котлы «Дредноута» издали пронзительный свист, за которым последовал скрежет остывшего и снова нагреваемого металла. А на заднем плане раздавался какой-то иной шум, какой-то перестук, не человеческий, но и не совсем механический. Он подкатывал кошмарной волной — крик, который не издать никому из живых мужчин или женщин, вопль тысячи тошнотворных существ, приближающихся с каждой секундой.

— Раненые! — воскликнула Мерси. — Убрать всех раненых из второго вагона!

Она вдруг забыла, кто остался там, если вообще остался кто-то живой. Никто, похоже, не обратил на нее внимания, так что она сама бросилась к задней двери. Но Джаспер Николс и Сол Байрон остановили медсестру.

— Мы перенесем их, мэм, — сказал Байрон.

Она увидела пистолет в руке Джаспера и удивилась, где он его раздобыл. У Байрона, возможно, тоже было оружие, но он уже развернулся и исчез за дверью. Огибая их, бежали солдаты, и в первом пассажирском вагоне неожиданно собралась целая толпа.

Капитан встал на одно из сидений, дирижируя людьми, точно настоящим оркестром, одних посылая вперед, других — наверх. Лейтенанта Хоббса и еще двоих отправили к машинисту помогать защищать паровоз и налаживать оборонную систему «Дредноута».

Когда капитан сделал паузу, чтобы перевести дыхание, стоявшая у его ног Мерси спросила:

— А я, капитан? Где буду нужна я?

Он поглядел на нее сверху вниз, заметил револьверы у пояса, показал на них и спросил:

— Знаете, как обращаться с ними?

— Вполне.

Он помедлил, потом слез с кресла, чтобы быть на одном уровне с ней. В бушующем море выбирающих позиции людей они стояли как маленький островок.

— Идите к паровозу и помогите там, — решил офицер. — Сейчас это действительно самое важное. Нам во что бы то ни стало нужно защитить локомотив. Если мы не заставим его двинуться с места, никому из нас не покинуть этот перевал живым.

Мерси выпрямилась, набрала в грудь побольше воздуха и выпалила:

— Вы правы. Я знаю, что вы правы. Я иду. Я буду стараться.

В свое время Мерси повидала немало воинских приветствий, так что сейчас она вполне достойно отсалютовала, щелкнув в придачу каблуками.

Лицо капитана на миг обрело странное выражение. Мерси не разобрала, что оно означает, а времени спрашивать не было.

— Инспектор Гальяно! — крикнул капитан.

— Здесь, — отозвался тот.

— Пожалуйста, составьте миссис Линч компанию. Нам нужны люди впереди, защитить паровоз. А я видел, как вы стреляете.

— Конечно, — кивнул мексиканец и торопливо направился к Мерси, проверяя на ходу амуницию.

«Дредноут» загудел.

Медсестра развернулась и побежала, инспектор держался рядом. Они миновали «золотой» вагон, локтями расчищая себе путь сквозь толпу. Когда же они наконец выбрались в сияние морозного полудня, оба с удивлением — и испугом — обнаружили, что снежный плуг, который раньше находился между ними и следующим вагоном, отсутствует.

Мерси даже не представляла, куда могло подеваться нечто столь огромное, но потом увидела, что его поднимают чем-то вроде лебедки. Колесную платформу, к которой он был прикреплен, сдвинули с рельсов рычагом и подтащили к передней части паровоза при помощи не поддающейся описанию системы блоков.

Зрелище заставило Мерси остановиться, восхищаясь продуманностью системы. Трое проводников и двое железнодорожников, которых она видела раз или два в вагоне-ресторане за кофе, с легкостью манипулировали громадиной. Это казалось почти невозможным — и все же, убедитесь воочию…

Машинист что-то кому-то прокричал, потом раздался голос лейтенанта Хоббса. Мерси расслышала только последние слова, ничего не сказавшие ей, но инспектор, воскликнув: «Сеньора Линч!» — подтолкнул ее, заставив перепрыгнуть через пустое пространство. По пути они встретили еще одного солдата и еще одного проводника, тащившего какой-то инструмент длиной почти с него.

— Мэм, инспектор, — поприветствовал он пару.

Проводник, как крюком, подцепил инструментом платформу и с помощью солдата принялся подтаскивать один вагон к другому, сокращая брешь, оставшуюся после снятия снегоочистителя.

Мерси с инспектором поспешили дальше, в топливный вагон, пахнущий железом и сгустившимся паром, медными трубами, углем и дымом. Между двумя отсеками этого вагона был проход, по обе стороны которого стояли огромные резервуары с углем и громоздкое технологическое оборудование, производящее и поставляющее к двигателям дизельное топливо. Все это возвышалось над головами, заслоняя белизну небес и утесов. Но вот они миновали этот вагон и оказались в следующем, загроможденном ящиками с боеприпасами для орудий «Дредноута».

— Идите первым, — предложила Мерси инспектору Гальяно, который кивнул и прыгнул на паровоз.

— Я за вами! — крикнула девушка, приметив какой-то выступ. Преодолела его за два коротких шажка и ухватилась за перила, установленные по обе стороны от четырех ступенек лесенки, ведущей в кабину машиниста, по которой топали сапоги взбирающегося наверх инспектора.

Позади кто-то закричал.

Вроде бы не женщина, но и не мужчина. Хриплый, надломленный крик раздался чертовски близко.

Мерси обернулась и увидела прямо за собой, между вагоном с боеприпасами и концом паровоза, человека, который больше не был человеком.

Увидела его лицо, напомнившее медсестре другие лица. Лица «хрипунов» из Робертсоновского госпиталя. Лица умирающих в Мемфисе, привязанных к койкам и умоляющих дать им то, что убило их. Лица покойников в опечатанных гробах из вагона-катафалка, отцепленного от поезда всего несколько часов назад.

Это лицо было таким же.

Сероватое, с желтым гноем, сочащимся из многочисленных язв, из каждой складки кожи. Глаза ввалившиеся, иссохшие прямо в черепе, как изюминки. Тело с уже отслаивающейся плотью, почти не поврежденная одежда, с которой, правда, исчезли пуговицы, карманы, заплаты и все остальное, что может оторваться.

Но лицо…

Лицо оскалилось, приближаясь.

Человек-труп потянулся к поручням, точно так же как только что Мерси. Пальцы вцепились в перила — и рот тоже попытался вцепиться в добычу, зубы щелкнули, поймав лишь воздух возле туфли Мерси.

И хотя она всю свою сознательную жизнь спасала жизни других… и хотя никогда, даже случайно, не убивала человека… она схватила один из пистолетов и выстрелила в перекрестие морщин между глазами живого мертвеца.

Он стоял так близко, что, когда череп его взорвался, ошметки мозга и лица забрызгали все, включая плащ и платье Мерси. Клочья плоти медленно соскальзывали с оборок ее юбки, мягко шлепаясь между рельсами.

Кряхтение, крики, стоны звучали теперь повсюду, их кольцо сжималось, шум пригвождал к месту, наваливаясь почти осязаемо. Но Мерси встряхнулась, и повернулась, и стала карабкаться наверх, на паровоз, навстречу протягивающему ей руку инспектору:

— Сюда! Забирайтесь!

Она потянулась, схватила его руку и позволила помочь себе, позволила затащить себя туда, где лейтенант Хоббс и машинист яростно дергали рычаги, жали на кнопки и выкрикивали указания рабочим, пытающимся прикрепить снежный плуг к носу паровоза.

Но толпа наседала на них, словно тот первый, застреленный Мерси труп был только разведчиком, а остальные всей массой хлынули за ним. Медсестра залезла на какой-то бачок и увидела, как пятеро трудившихся внизу мужчин выхватили револьверы и начали стрелять, стараясь расчистить клочок пространства, чтобы успеть разобраться с последними защелками, болтами и шкивами.

Сзади зафыркал, набираясь сил, котел. Полосы раскаленного металла неприятно заскулили, словно тоже понимали необходимость уезжать, и уезжать сейчас же.

Лейтенант Хоббс прыгнул на западный край паровоза, высунулся как можно дальше, прицелился и выстрелил, прикрывая людей внизу.

Мерси устроилась на восточной стороне, а Гальяно занял позицию прямо на крыше кабины машиниста. Он покрутил кистями, разминаясь, проверил наличие патронов, глянул сверху вниз на орду и открыл огонь по ходячим мертвецам — своим землякам.

Медсестра последовала его примеру.

Она выстрелила раз, затем другой — сверху вниз, попадая в головы и шеи, круша черепа, чтобы ноги расползались, руки взлетали, а безголовые туловища валились на землю. Она нарочно не смотрела никуда, кроме круга, в котором пятеро мужчин возились со снегоочистителем, устанавливая его на паровоз. Там, в этом круге, немертвые бросались на работяг, по одному или по двое. Но за пределами круга, ужасающе близко, они сбивались в пятерки, десятки. Дюжины. Сотни.

Но у Мерси было всего две руки и всего два револьвера. Сумку она перебросила на спину, чтобы не мешала целиться и стрелять. Иногда девушка попадала, иногда промахивалась. Одна голова. Две головы. Клуб снежной пыли там, где только что пробежал труп. Еще один промах — и она уже не помнила, сколько выстрелов сделала.

Внизу пять человек разрывались между самообороной и работой, которую нужно сделать, причем работа явно отходила на второй план. Наверху стрелял, стрелял и стрелял инспектор Гальяно; рядом лейтенант Хоббс перезаряжал пистолет.

В правом револьвере Мерси кончились патроны. Она перекинула сумку на живот, торопливо порылась в ней и наполнила барабаны обоих пистолетов дрожащими, одеревеневшими от холода, отдачи и страха пальцами.

— Миссис Линч! — крикнул лейтенант Хоббс.

— Перезаряжаю! — ответила она.

— Скорее! — И он выстрелил снова, и снова, и опять.

Она защелкнула полный барабан левого револьвера и осмелилась-таки метнуть взгляд в сторону «Шенандоа». Сердце сжалось, когда медсестра увидела, что конфедераты отбиваются ломами и прикладами давно опустевших винтовок, пользуясь ими как дубинками, колотя, молотя и отгоняя атакующих, — пока уставшие руки не откажутся сжимать оружие.

— Миссис Линч! — На этот раз ее звал машинист. Мерси не была с ним знакома и не представляла, откуда он узнал ее имя, — разве что просто услышал, как ее окликают другие.

Она ответила новым выстрелом: волна все надвигалась, а люди внизу продолжали работать.

Вот побежала мертвая женщина в пышных юбках, цветастых и узорчатых, с обнаженными, несмотря на мороз, руками и спутанными волосами, похожими на воронье гнездо. Лицо ее искажал свирепый оскал, челюсть выпячена: покойница тянулась к добыче зубами.

Мерси тщательно прицелилась. Она дождалась, когда женщина приблизится настолько, что виден будет блеск ее глаз, а крик выделится из звенящей какофонии дикой битвы.

И выстрелила. Нажала на курок только раз и увидела, как раскалывается макушка мертвой. Ноги еще двигались, но сделали всего пару шагов; потом колени трупа подогнулись, и тело рухнуло в снег, не успев дотянуться ни до проводника, взбирающегося на снежный плуг, ни до железнодорожника, следующего по пятам за товарищем.

Но остальные мертвецы… Остальные продолжали надвигаться.

— Ay, Dios mio! — воскликнул инспектор Гальяно. Он выпустил из ствола три последние пули и сунул руку в патронташ за следующими. — Они идут! Они все идут!

Машинист орал что-то людям у снегоочистителя, но Мерси не разобрала что. Она сосредоточилась на одной точке перед паровозом, стараясь очистить ее от карабкающихся, галдящих тел с клацающими зубами и глазами трупов.

Первый проводник оказался прямо под ней, так что пришлось стрелять поверх его головы. Ну и загремело, небось, у него в ушах.

— Чисто! — гаркнул он что было сил. — Можно стартовать!

Мерси вздрогнула и посмотрела на лейтенанта, увидев, что двое железнодорожников уже взобрались к нему; и тогда она поняла, что люди на пятачке перед поездом завершили работу, и снежный плуг готов, и они могут ехать, если только преодолеют все препятствия. Она сунула накалившиеся револьверы в кобуру, и они зашипели, коснувшись чуть задымившейся дубленой кожи. Бедру сразу стало тепло.

— Сюда, — сказала она проводнику, пытающемуся подтянуться и взобраться на край, и подхватила мужчину под мышки. — Давай сюда. Залезай здесь.

Он упал рядом, оказавшись внутри «Дредноута», а медсестра потянулась к железнодорожнику.

Мужчина в ужасе смотрел на нее. Он отчаянно пинался, отбиваясь от зубов трупа, клацающих возле его ботинок. Он боролся, как мог; рубаха была уже вся исполосована, куртка свисала с одного плеча.

Мерси зацепилась ногами за трубу, перегнулась через край и схватила мужчину за предплечья в тот самый момент, когда он стиснул ее запястья. Тяжело, конечно, но и она не слабенькая. Раза два она поднимала пони и массу пациентов из Робертсоновского госпиталя — когда требовалось. Так что вытащит и этого.

Она потянула его к себе, наверх, и мужчина, неловко перевалившись через бортик, рухнул навзничь, хватая ртом воздух, как только что пойманная рыба на дне лодки.

Подошел машинист, человек, перед которым стояла неотложная задача и у которого — да будет на то воля Божья — имелся план.

— Помогите мне! — крикнул он лейтенанту, все еще стреляющему наугад в облаченных в форму мертвецов. Те уже начали карабкаться наверх, шагая по телам упавших собратьев, как по ступеням лестницы или стремянки, в отчаянном стремлении добраться до живых, укрывшихся внутри железного гиганта.

Лейтенант Хоббс убрал оружие, спрыгнул с бака и присоединился к машинисту, застыв возле двух железных рычагов высотой по пояс рослому человеку.

— На счет «три» — дергайте этот! — показал машинист.

— На счет «три», — повторил лейтенант.

— Раз, два, три… — И рычаги одновременно опустились, не с легкостью, нет — оба мужчины навалились на них всем своим весом.

Раздался щелчок затвора, громкий, как выстрел, и центр тяжести паровоза слегка сместился. Мерси почувствовала, как он чуть наклонился вперед, словно обозначая движение.

— Готово! — сказал железнодорожник, и эхо замкнутого пространства подхватило короткое слово. — Готово! Готово!

Губы машиниста сжались так плотно, что стали похожи на заклепочный шов.

— Поехали, — уронил он. И потянул ремень, приводящий в действие гудок. Кончик его седого уса дрогнул — от решимости, или от гнева, или от отчаяния, или от чего-то еще — Мерси не поняла.

Не прерывая сирены, мужчина другой рукой щелкнул еще каким-то переключателем и нажал на кнопку. Велел проводникам и железнодорожникам взяться за лопаты, проверить уровень дизеля и убедиться, что топливо вырабатывается и поступает как положено.

Людей в паровозе стало, что сельди в бочке: лейтенант с двумя солдатами, пятерка железнодорожников вкупе с проводниками, машинист, инспектор Гальяно, все еще стреляющий со своего «насеста», — так что и не повернешься. Оставалось только стараться никому не мешать, что тоже было проблематично.

Едва Мерси ухватилась за ближайший выступ, «Дредноут» дернулся. Он не поехал; еще нет, еще не совсем, но уже дрогнул, уже изготовился, как человек, собравшийся вышибить дверь, и следующий толчок повлек поезд вперед, и загрохотали, сталкиваясь от внезапности рывка, вагоны, покачиваясь на рельсах.

— Плуг! — рявкнул машинист. — Запускай!

Ближайший проводник потянулся к встроенному в пол рычагу, нажал на него, рукоять опустилась, и новый рокот прибавился к прежнему гулу.

Сначала негромкий и низкий, он раздался где-то вдалеке, точно гром. Так туча прочищает горло или гора пожимает плечами, стряхивая небольшую лавину. Или ветряная мельница содрогается и хлопает крыльями под порывами бури.

— Еще дизеля! — крикнул машинист. — Отвести от среднего котла! Всю энергию на плуг — без него мы не тронемся!

Рокот стал громче и ровнее. Он исходил от кривых лопастей ротора, перерастая в раскатистую песнь, почти (не совсем, но почти!) заглушившую стрельбу Теодоры Клэй и мужчин в пассажирском вагоне; мексиканский инспектор тоже палил, стоя во весь рост и уже не скрывая слез; а орды немертвых наступали.

Мерси заткнула уши. Она видела, как машет руками лейтенант, как проводники бросают лопатами уголь, как проверяют датчики железнодорожники, и все они — рты разинуты, жестикуляция такая, точно тут собралась компания глухих, как она в этот миг, — общающаяся на предельной громкости.

Она не могла стоять там и слушать это — и неважно, прижаты ладони к ушам или нет.

Ситуация, кажется, находилась под контролем, и, когда «Дредноут» дернулся снова, под жужжание снежного плуга, вгрызающегося в снег, разрезающего его и сбрасывающего с путей, Мерси всхлипнула от облегчения. Но не заплакала, проглотила застрявший в горле комок и огляделась, не заметил ли кто. Паровоз уже ехал, и она, цепляясь за что попало, добрела до лесенки, спустилась с паровоза в топливный вагон и добралась до сцепки со следующим.

Дрожа и протирая слезящиеся от дыма глаза, морщась от рева прожорливого снежного плуга, она, пошатываясь, шагнула к ступеням и увидела двух ходячих мертвецов. Они разом ринулись к ней, но недостаточно быстро, чтобы уклониться от пуль. Потребовалось три выстрела, чтобы уложить их: одно нажатие курка указательным пальцем правой руки, два — левой. Она даже не помнила, как выхватила пистолеты. Даже не представляла, как это произошло: вот она держится за поручни — а вот уже сжимает револьверы и стреляет в лица людей в светлых мундирах.

«Дредноут» полз жалким, дерганым аллюром, и все же он набирал скорость!

Снег разлетался соразмеренно темпу: пара футов туда, пара футов сюда, точно спасаясь от безжалостных вращающихся лезвий, и по обе стороны рельсов вырастали белые дюны.

Паровоз следовал за пожирающим снег плугом. Мерси стояла на нижней ступеньке лестницы топливного вагона, радуясь виду снова бегущего полотна под ногами. Блеснула на солнце уплывающая назад предохранительная решетка, снятая за ненадобностью и брошенная рядом с путями.

Наконец Мерси пересекла пространство между топливным и пассажирским вагонами, перепрыгнула на узкую платформу, открыла дверь и без сил ввалилась в вагон.

Перед ней стоял Малверин Пардью, с лицом белее собственной рубахи — от потери крови и шока, — стоял, хотя должен был лежать. Кровь, промочив все вокруг раны, просочилась ниже, запятнав и брюки. Мужчина смотрел как бы сквозь Мерси, замечая ее лишь постольку, поскольку она была чем-то, что стояло между ним и его целью.

Он шагнул вперед, в дверной проем, на открытую платформу. Медсестра двинулась за ним, но он отпихнул ее.

Она подумала о револьверах и потянулась к одному из них:

— Мистер Пардью, вернитесь внутрь и…

Тут ученый ударил ее. Он что-то держал в руке, Мерси не разглядела, что именно, но, похоже, одну из глиняных кружек из вагона-ресторана. Так или иначе, штука была тяжелой, и девушку отшвырнуло назад так, что она чуть не перелетела через ненадежное ограждение.

Она удержалась, сложившись пополам и упершись ступнями в нижний бортик. Задыхаясь, выпрямилась и ощупала лицо. Отняв руку от губ, увидела на перчатке кровь. Кажется, раньше ее там не было, хотя она могла и ошибаться.

Нет, она все же не ошиблась. В эту секунду Мерси ощутила разом вкус собственной крови и почувствовала, как теплая солоноватая влага расползается по зубам.

Малверин Пардью, кажется, бредил, выкрикивая громко и бессвязно:

— Вот! Вот это, это все — это же можно использовать, разве не видите? Разве не понимаете?!

Мерси оторвалась от перил и повернулась к нему — чтобы увидеть, что он-то на нее не глядит, он, опершись на второй короткий поручень, смотрит на надвигающиеся со всех сторон трупы.

Стоя спиной к девушке, он продолжил:

— Мы могли бы использовать это. Могли бы закончить войну. И вы проиграли бы; конечно, проиграли бы. Вы проиграли бы, вам это известно, не так ли?

— Мне? — переспросила Мерси, словно обвиняли лично ее.

— Да, конечно же вам. Вам и этому рейнджеру, и тем южанам. — Он фыркнул, указав подбородком на застывший слева, но приближающийся «Шенандоа», на все еще обороняющихся людей на чужом поезде. — Я знаю. Я всегда знал. Это не кентуккский акцент, глупая вы женщина. Я же слышу. Я сам из Огайо.

Теперь все его внимание устремилось на нее — и было это очень неприятно и как-то зловеще.

— И это ваша вина. Вы сплотили их, настроили против меня. Они не сделали бы этого, если бы вы не подстрекали их!

— Я? — Мерси лихорадочно думала: где же сейчас все солдаты, где капитан, где рейнджер — где хоть кто-нибудь? Наверное, все еще стреляют. Она слышала треск — наверху и в пассажирском вагоне. И сказала: — Можете винить меня, если вам угодно. И хорошо. Если я виновата в том, что у вас не получится делать вот это, — она махнула рукой в сторону немертвых, — что ж, отлично, я буду гордиться собой!

— Мы контролировали бы их!

Безумие ли или прилив сил в последнюю предсмертную минуту заставили его закричать так громко, так яростно? Мерси не знала, и не хотела знать, она лишь снова потянулась правой рукой к револьверу, когда мужчина шагнул к ней.

— Это должно когда-то кончиться. Должны быть победитель и побежденный. Такова природа войны!

— Это не природа, — сказала она, поднимая оружие. — Вот это, вон там, эти люди. Это не природа.

Она не кричала. Ей не нужно было кричать. Его лицо приблизилось к ее лицу на расстояние поцелуя.

Прижав дуло револьвера к его животу, медсестра выдохнула:

— Я предупреждаю вас, мистер Пардью. Я предупреждаю вас!

— Предупреждаешь? Предупреждаешь, что собираешься меня застрелить?

Облако пара из его рта устремилось к ней, но ветер унес его прочь, ведь поезд опять ехал. За спиной мужчины разворачивалась жуткая панорама: легион мужчин и горстка женщин бежали так, словно только что научились бегать. Все они были мертвы. Все они были голодны. Все они приближались, преследуя состав, и завывали от отчаяния.

— Я застрелю вас, — пообещала девушка. — Если придется. А может, и просто так.

Он рассмеялся, точно залаял, хрипло и мерзко, клекоча кровью и слизью. И это был последний изданный им звук.

Выстрелы гремели повсюду, и, окруженная этим грохотом, Мерси не могла сказать — сначала не могла, — откуда ударила смертоносная пуля. На миг она решила, что выпалил ее собственный пистолет, и Мерси охнула, когда Малверин Пардью, запрокинувшись, стал оседать на подгибающихся ногах. Но на животе его не было свежей крови; кровь была на голове: из раны бил алый фонтан. Мертвое тело еще описывало пируэт, когда медсестра увидела, что череп ученого пробит, а темя практически отсутствует.

Когда труп ударился о перила, глаза его были уже пусты; тело перевалилось через поручни и упало с поезда прямо в стаю мертвых мужчин и женщин, которые набросились на него, как дикие псы на оленя.

Мерси подняла взгляд. Она все еще сжимала револьвер, направленный туда, где только что стоял ученый. Прищурилась, отсекая сияние белых скал и отражающего солнце льда, и поняла, что смотрит на Теодору Клэй.

Мисс Клэй лежала на краю крыши, держась одной рукой, плечи ее вздрагивали от каждого толчка поезда. В другой ее руке был пистолет, изъятый у рейнджера Кормана.

Сверху вниз она прокричала:

— Для такого образованного человека он никогда не был особо… культурным!

 

20

Наконец-то окоченевшей Мерси удалось попасть в пассажирский вагон.

Секунду спустя к ней присоединилась мисс Клэй, а из дверей в другом конце вагона появился рейнджер Корман, взъерошенный, но невредимый. За ним последовало еще несколько человек, и стальная крыша перестала греметь под тяжелыми шагами: все, кто был наверху, собрались в спальном вагоне.

Над поездом, рядом с поездом — повсюду теперь летел снег, взметаясь крупными жесткими хлопьями, летел так быстро, что любой буран позавидовал бы. Разбрасываемый вращающимися лезвиями плуга, снег брызгал вверх, в стороны, назад, облеплял вагоны, так что людям казалось, что они едут сквозь еще один туннель, только белый и искристый, с вкраплениями льда.

Впрочем, не только льда.

То и дело ярко — коричневые сгустки крови шлепались о борта поезда, расплывались кляксами по стеклам. Вот в вагон влетело несколько пальцев. Клок волос. Обрывки одежды, плюс ботинок, в котором — при ближайшем рассмотрении — обнаружилась полуразложившаяся ступня. Вращающийся плуг не делал различий между льдом и снегом, что скопились на путях, и сборищем немертвых врагов, перемалывая и отшвыривая их с дороги своими длинными кусачими зубьями-лезвиями.

Миссис Баттерфилд рыдала в углу, подобрав под себя ноги; юбки ее развевались, хотя она то и дело прихлопывала их между всхлипами.

Теодоры Клэй рядом с ней не было.

Мисс Клэй находилась через ряд от тетушки: она перезаряжала пистолет. А закончив перезаряжать, высунулась из разбитого окна и принялась метко снимать живые трупы один за другим, если они подбирались слишком близко к поезду и могли прицепиться к нему. Рядом с ней рейнджер Корман занимался тем же; сбоку от него стрелял инспектор Гальяно.

Мерси посмотрела направо и увидела капитана; мрачного, измазанного сажей и порохом, глядящего на «Шенандоа». Выжившие на вражеском поезде люди отчаянно махали руками. Медсестра видела это даже без подзорной трубы, так близко они проезжали — проезжали мимо. Кое-кто из немертвых оторвался от состава южан, предпочтя блестящий, громогласный «Дредноут» как более заманчивую добычу, и, возможно, тем далеким солдатам все же удастся вырваться из оцепления трупов. Только куда им идти?

Словно услышав ее мысли, капитан сказал:

— Мы движемся не слишком быстро. Еле плетемся. Живой бегущий человек сумеет догнать нас скорее, чем эти мертвые твари.

В этот момент в вагон вошел лейтенант Хоббс — как нельзя более вовремя. Он тоже наблюдал за вторым поездом, подсчитывая шансы. Показав на «Шенандоа», до которого было меньше четверти мили, он сказал:

— Они люди, сэр. Такие же, как мы. Солдаты, вот и все.

— Знаю.

Один из подчиненных открыл было рот, чтобы возразить, но капитан не позволил ему даже начать:

— Не надо. Если бы там были мы, мы надеялись бы, что другие люди протянут нам руку помощи, верно?

Но тут Моррис Комсток слабым голосом высказал то, что многие, несомненно, думали. Может, потеря крови сделала его непокорным, а может, он просто устал сдерживаться.

— Они псы, сэр. Посмотрите, что они сделали с нами. Посмотрите. Что они сделали с «Дредноутом», с целым составом! И со мной. И с… — он обвел взглядом раненых, — со всеми нами, сэр!

— Псы? — Капитан Макградер резко развернулся, убрал голову из окна, зыркнул из-под обледеневших бровей и утер нос рукавом, то ли согреваясь, то ли сморкаясь. — Псы сделали это с тобой? Человек, дерущийся с собаками, стоит еще ниже их. Я сражаюсь с людьми, Комсток. Я воюю с ними по той же причине, по которой они воюют с нами: в основном потому, что кто-то велел им, и потому, что это всего лишь способ передвинуть границы, наши — с одной стороны, их — с другой.

Он замолчал, тяжело дыша: нога на сиденье, колено упирается в раму, локоть — в колено, дуло пистолета все еще смотрит в окно, в небо.

Никто не произнес ни слова, пока офицер не продолжил:

— Эти твари, — он ткнул стволом в сторону визжащих орд, — не люди. Они даже не псы. И я не хочу оставлять кого-нибудь им на расправу. Ни-ко-го! — подчеркнул он.

Рейнджер Корман, за все это время так и не сдвинувшийся с места, подал голос:

— Мне нравится ход ваших мыслей, капитан. Но что именно мы можем сделать для тех парней?

— Мы можем… — попытался предложить инспектор Гальяно, — расчистить для них путь. Можем?

— Полагаю, это было бы лучше всего, — кивнул рейнджер. — Нам придется задействовать все оборонительные системы паровоза и самим снова взяться за оружие, чтобы уложить как можно больше этих мертвяков. Если повезет, хоть кто-то из парней с «Шенандоа» доберется до нас.

Все молчали, только Теодора Клэй пробормотала:

— Если бы только мы могли как-то сообщить им — дать знать, что хотим помочь.

— У механика есть электрический рупор, — сказал лейтенант Хоббс. — Я видел там, впереди.

— Иди раздобудь его, — велел капитан. — И быстро. Времени у нас мало. Так, ребята. У кого еще остались боеприпасы?

Большинство солдат нехотя признались, что патроны у них пока есть, и у рейнджера имелся приличный запас, а вот у Мерси все кончилось. Так что она сказала капитану:

— Я сделаю это.

— Что вы сделаете?

— Заберусь на крышу вагона и буду кричать в рупор. Вам есть чем стрелять, вы и расчистите путь, насколько получится.

— Не глупите, миссис Линч. Мы пошлем одного из проводников…

— Нет. Это сделаю я, — отрезала она. — У меня кончились патроны, а большинство ваших солдат все равно стреляют лучше меня.

И когда лейтенант Хоббс вернулся, медсестра выхватила рупор у него из рук и выскочила наружу.

С наружной площадки пассажирского вагона мир казался белым колышущимся полотнищем.

«Дредноут» все еще двигался почти ползком, вращающийся плуг продолжал расшвыривать по сторонам куски мертвых тел и снежные хлопья, создавая немыслимой красоты, искрящиеся льдом бело-пенно-морозные арки. Паровоз словно раскинул гигантские белые крылья — двадцать футов в длину, двадцать в высоту. Мерси задумалась, насколько выше поднимутся эти крылья, когда поезд пойдет быстрее. Но времени на размышления не было, к тому же лестница стала совсем скользкой под слоем ледяной коросты и застывающей сукровицы.

Сырые перчатки живо попытались прилипнуть к железу.

Мерси стянула их зубами, сунула в карман плаща и полезла наверх. Каждая рейка обжигала голую кожу, несколько маленьких клочков кожи все-таки осталось на ледяном металле, но медсестра все лезла и лезла, пока не добралась до крыши вагона — и с трудом распрямилась под порывами ветра и летящего снега.

Мерси надеялась, что ее плащ достаточно синий, чтобы послужить знаком. Она надеялась, что ее земляки, застрявшие на своем железном острове, увидят и большой красный крест на ее сумке, увидят, несмотря на разделяющие их ярды.

Она взмахнула руками, развела их широко-широко, хлопнула в ладоши и, когда ей показалось, что ее заметили, подняла рупор ко рту и щелкнула рычажком, поставив его в положение «ВКЛ». Раздался визг, от которого едва не лопнули барабанные перепонки, перекрывший даже рев ветра, рычание плуга и стук колес, но Мерси удержалась: расставила ноги и чуть согнула их в коленях, ловя равновесие. Потом выпрямилась в полный рост в ореоле черного дыма, смешанного со снегом, который тут же с усердием трудолюбивого маляра принялся мазать медсестру жирной копотью цвета дегтя.

— «Шенандоа»! — завопила она что было мочи. Рупор, подхватив голос, швырнул его дальше с силой плуга, отбрасывающего снег. — Когда «Дредноут» начнет стрелять, бегите сюда, к вагонам!

В горле саднило. Губы замерзли и одеревенели, слова звучали невнятно, но Мерси продолжила кричать, тревожа морозный воздух:

— Мы прикроем вас!

Она не знала, услышали ли ее, поняли ли, так что снова подняла рупор, чтобы повторить предупреждение. Но на «Шенандоа» закивали — с каждой секундой «Дредноут» подходил к южанам все ближе, и все больше деталей удавалось разобрать.

Конфедераты сбились в кучу, потом снова рассыпались, готовясь спрыгнуть или соскользнуть с поезда в нужный момент.

Что должно случиться дальше — Мерси не знала.

Они приготовились. Ее дело сделано.

«Дредноут» тряхнуло, или это плуг наткнулся на что-то особенно «вкусное», и вагон, на котором стояла Мерси, содрогнулся. Она упала на четвереньки, помяв рупор. Держась за крышу, подцепила его за ободок, подтянула к себе и поползла к ближайшей лестнице.

«Дредноут» загудел.

На этот раз гудок не был ни предостережением, ни угрозой — он объявлял о готовности. Момент приближался, вот-вот поезда окажутся на минимальном расстоянии друг от друга.

Сейчас или никогда.

Мерси задержала дыхание, застыв в ожидании.

Сейчас или никогда.

Сейчас!

Артиллеристы не подкачали: грянул залп, так что не только ближайшие мертвецы, но и все трупы, еще штурмовавшие «Шенандоа», попадали на землю, дав южанам возможность спрыгнуть, сползти, соскользнуть. И они, не глядя дареному коню в зубы, спрыгивали, сползали, соскальзывали в снег, барахтались, вскакивали — и мчались к «Дредноуту».

Еще один залп — и снаряды рвутся в толпе разъяренных мертвецов, разнося их в клочья. Кажется, пропавшие мексиканцы и не замечали, что за их спинами бегут живые.

Еще один залп.

Мерси вспомнила о британцах во время революции, о том, как они строились рядами, один ряд стрелял — и его тут же сменял другой. Вот на что это было похоже, причем стреляли прямо под ней. И когда она перегнулась через край, то увидела высовывающиеся из окон стволы, ряд стволов, в точности как она представляла. И палили они по сигналу: девушка расслышала чей-то короткий приказ даже сквозь завывания ветра:

— Огонь!

Новый залп, снова грохот, и снова кучка мертвых мужчин (и по крайней мере одна мертвая женщина) падают в снег. Кто-то из них еще извивается, пытаясь подняться, но они остаются на земле достаточно долго, чтобы живые успели пробежать мимо.

Мерси насчитала пятерых. Пять оставшихся в живых душ из всего экипажа «Шенандоа», сколько бы их там ни было изначально.

Но выглядели они крепкими. Конечно, самые сильные — они всегда выживают. Кто же еще? Никто. Никто, кроме мужчин, чьи ноги способны работать, как поршни паровоза, неся хозяев к вражескому поезду, потому что сейчас только он способен спасти их. У них не было ни патронов, ни суждений, ни мыслей, они просто бежали: шляпы слетали с голов, полы курток развевались, сапоги отяжелели от налипшей снежной каши, сквозь которую приходилось продираться, проваливаясь пусть и не по колено, но по голень уж точно.

Мерси, цепляясь за крышу вагона, смотрела на бегущих, молясь за них. Молитвы срывались с растрескавшихся губ легкими облачками пара и тотчас уносились ветром вместе со снегом и раскромсанными клочьями тел замешкавшихся на путях мертвецов, обуянных желанием настичь поезд.

Еще три залпа — и клубы порохового дыма рвутся из окон, и в толпе неприятеля возникает новая брешь.

— Ну же!.. — выдохнула Мерси. И когда один из людей споткнулся и упал, когда чудовищные создания навалились на него всем скопом, она закричала оставшимся четверым: — Давайте! Ну же, черт побери, скорее! Еще чуть-чуть!

Ее откинутый капюшон наполнился грязным снегом, руки совсем потеряли чувствительность. Они могли примерзнуть к краю крыши, но сейчас медсестре было плевать на это. Она подбадривала бегущих, пока не охрипла. В одном месте снаряды проделали наконец последнюю брешь в поредевшем круге немертвых, и четверо мужчин ринулись в нее, багровые и грязные, совсем как медсестра на крыше поезда.

— Уже почти! — выкрикнула она.

Да, они уже почти добрались, они бежали параллельно поезду. Но силы покидали их. Они едва тащились по глубокому снегу. Они ослабели, все до единого. Они были близко, очень близко — но этого могло быть недостаточно.

Мерси оторвала ладони от железа и, удерживаясь чем придется — коленями, локтями, поползла к торцевой стене, к сцепке, туда, где пыхтел, выбиваясь из сил, один из южан, еще не приблизившийся настолько, чтобы влезть на поезд.

Наплевав на три последние перекладины, медсестра неловко спрыгнула на открытую площадку. Колени ныли, но ноги не почувствовали удара, словно уже омертвели от ледяного воздуха и то примерзающей, то оттаивающей сырости.

— Эй, ты! — окликнула она человека, как будто здесь был кто-то еще, к кому она могла обратиться.

Он прохрипел в ответ что-то неразборчивое.

— Держись рядом! — скомандовала она и начала торопливо расстегивать оружейный ремень.

Может сработать. А может, и нет. Мужчина, бегущий рядом с поездом, был довольно крупный парень, грузный брюнет, не толстый, но мускулистый. В любом случае весит он, конечно, немало.

Мысленно обратившись к Небесам с горячей молитвой о том, чтобы дубленая кожа выдержала, медсестра захлестнула ременную петлю за поручень, пристегнувшись к платформе, помолившись заодно и за перила. Потом нагнулась и, крепко держась одной, по-прежнему голой рукой за стойку, протянула мужчине вторую:

— Хватайся!

— Ммммпф! — ответил он, послушно рванувшись к ней с растопыренной пятерней, но не достал.

Она чуть спустилась, скользнув вниз по стойке. Мерси тянулась так, как никогда прежде, словно одной только силой воли можно было выиграть пару дюймов. Ее рука все больше отдалялась от платформы, приближаясь к мужчине.

Но и этого не хватило.

Ей оставалось только оторвать руку от перил. Отпустить стойку. Выиграть лишние полфута.

Да.

— На счет «три»! — велела она; ведь срабатывал же этот магический счет до сих пор!

Мужчина кивнул, и капли пота покатились по его лицу, когда он подался вперед, только вперед, из последних сил. Мерси читала это в его глазах.

— Раз… два… три!

Она отпустила опору, положившись на то, что ремень удержит ее, стойка — ремень, а платформа — стойку. На этот раз она вскинула обе руки, распрямилась и вытянулась, насколько смогла. Солдат сделал последний рывок — возможно, последний, на который был способен, — сокращая расстояние между ними.

Их руки встретились.

Медсестра стиснула широкую ладонь. Он тоже попытался сжать пальцы, но сил уже не было, так что держала мужчину в основном Мерси.

Он споткнулся.

— Боже, помоги! — охнула девушка, рванула южанина вверх, и он буквально повис в воздухе, удерживаемый только медсестрой и ее поясом для револьверов.

Он попытался помочь ей, но это оказалось слишком трудно, солдат окончательно выдохся. Она потребовала от него слишком много, теперь Мерси это видела, но она-то еще не лишилась сил, так что продолжала понемногу подтягивать его к себе.

Вот она ухватила его за запястья, потом за предплечья.

Потом за локти.

Потом стойка начала гнуться, руки, казалось, вот-вот оторвутся от тела, а ремень натянулся так, что мог лопнуть в любую секунду.

Глаза южанина расширились.

Мерси поняла, о чем он думает, так ясно, словно это было написано у него на лбу. И прорычала:

— Нет! Не смей! Не делай этого! Держись!

И тут пара крепких рук опустилась ей на плечи. Кто-то потянул ее наверх, назад, и вместе с ней — конфедерата.

Мерси не сопротивлялась, напротив, она стремилась в эти надежные, так вовремя подоспевшие объятия. Вскоре чужие руки обвили ее талию, а потом осталась только одна — другая рука потянулась поверх рук Мерси к южанину, лихорадочно ухватившемуся за нее.

Секунда-другая — и все трое оказались на платформе. Распластавшегося на полу южанина тошнило. Мерси, привязанная к покореженной опоре, расстегнула пряжку трясущимися от перенапряжения руками. Инспектор Гальяно привалился к стене, держась за живот и тяжело дыша.

— Спасибо, — сказала ему Мерси.

Южанин тоже попытался поблагодарить, но его снова вырвало.

Мерси спросила:

— Ты опередил остальных?

Он не кивнул, но устало пожал плечами и выдавил между двумя глотками воздуха:

— Двоих. Другие не добрались до поезда.

Южанин подтянул под себя дрожащие, избитые, исцарапанные колени, встал на четвереньки, подтянулся, цепляясь за перила, поднялся — и отсалютовал инспектору, который ответил тем же, повторив незнакомый жест.

Мерси приготовилась подхватить южанина, если потребуется. На ее профессиональный взгляд, он еще нуждался в поддержке. Но он стоял довольно ровно, вытирая одним рукавом рот, а другим — лоб и щеки; потом конфедерат следом за мексиканским инспектором направился в пассажирский вагон.

Их встретили Горацио Корман и капитан Макградер, которые, оказывается, помогли двум другим солдатам с «Шенандоа» попасть в поезд.

Лейтенант Хоббс склонился над одним из раненых янки, поправляя ему повязку. Миссис Баттерфилд перестала рыдать, мисс Клэй все еще стояла у окна наготове. Сол Байрон застыл у передней двери, его темная кожа блестела от пота, а дальше, в проеме, сидел на корточках другой проводник, подтягивая ослабевшую сцепку. Моррис Комсток был на ногах, он, как и еще несколько солдат, продолжал отстреливать мертвецов, хотя их и так становилось все меньше и меньше, поскольку поезд набирал скорость.

Снег, с силой отброшенный плугом, взлетал все выше, падал все дальше, и это тоже помогло отогнать злобных мертвецов от потрепанного поезда и его пассажиров.

Повсюду были лед и сажа, порох и снег — и несколько десятков людей с тревожно бьющимися сердцами, рассеянные по всему поезду. Стекла в окнах по большей части отсутствовали, и ветер, беспрепятственно проникая внутрь, безжалостно набрасывался на волосы, словно пытаясь выдрать их с корнем, и на одежду, стремясь сорвать ее с тела.

Все молчали, боясь заговорить и выжидая, пока колеса поезда не застучали в бойком темпе и пока снежный плуг не принялся взметать снежные арки так высоко, что даже самый быстрый из монстров не смог бы настичь поезд и прицепиться к нему.

Только тогда, после робких покашливаний, раздались первые слова приветствия.

Вскоре стало известно, что к ним присоединились сержант Элмер Поуп, рядовой Стейнер Монро и капрал Уорвик Каннингем и что все трое мужчин искренне благодарны за помощь. Положение, с учетом обстоятельств, могло бы стать затруднительным, но победу одержал дух товарищества: трое конфедератов стояли рядом с солдатами Союза у окон, наблюдая, как удаляются, отставая от поезда, свирепые орды живых мертвецов.

— Знаете, мы сделали бы то же самое, — заговорил сержант, — на вашем месте, и все такое. Понравилось бы это командованию или нет. Нам пришлось бы разбираться с начальством, но мы вас не бросили бы.

— Надеюсь, что так, — отозвался капитан Макградер.

Он не отрывал взгляда от окна, пока не заговорил инспектор Гальяно. Тихо, насколько позволяла обстановка, мексиканец произнес:

— Тут мы все заодно.

Одежда Гальяно превратилась в лохмотья, местами окровавленные, местами обгоревшие. Шляпа исчезла, густые темные волосы казались черной косматой гривой, но и у остальных видок был не лучше. Здесь стояли северяне и южане, техасец и мексиканец, цветные и белые, офицеры и рядовые… и, если уж на то пошло, мужчины и женщины. Но снег и дым стерли все различия, а ветер довершил работу. У всех были налитые кровью глаза и белые обмороженные лица; и всех опалило изнутри некое чудовищное знание.

Этот поезд был полон чужих друг другу людей, и все же они стали почти едины.

Инспектор Гальяно снова заговорил хриплым от пурги и недавнего крика голосом, резко, как свойственно всем испанцам, обозначая согласные звуки:

— Будут вопросы. От всех, отовсюду. Все наши государства захотят узнать, что здесь произошло. И мы — единственные, кто сможет рассказать им.

Капитан Макградер кивнул:

— Да, вопросы будут, это уж как пить дать.

— Мы шли за вашим золотом, а вы — за китайцами на западе. Мы воевали, но воевали честно, — сказал сержант Поуп.

— Но теперь китайцев мы не получим, — заметил лейтенант. — Дарственные витают сейчас где-то над перевалом, после того как эта безумная женщина высадила ломом окно в «золотом» вагоне. — Он кивнул на Теодору Клэй, совершенно не собирающуюся просить прощения. — А золото… Не знаю. Полагаю, ему найдется лучшее применение.

— Видит Бог, мы сейчас не в том положении, чтобы отбирать его у вас. — Капрал Каннингем уныло улыбнулся.

— И у вас, и у нас были свои причины, — сказал капитан. — Цивилизованные причины. Разногласия между людьми. Но эти твари…

«Эти твари, эти твари…» — забормотали, перешептываясь, люди по всему вагону.

— Я хочу, чтобы все вы знали: мы не делали этого, — заявил сержант-южанин. — То, что случилось с ними… мы тут ни при чем. За всю свою жизнь я не видел ничего подобного, и — не хотел говорить, ну да ладно — я чуть не застрелился, увидев, как они принялись пожирать моих солдат.

— Мы тоже, — буркнул лейтенант Хоббс.

— Это и не наша работа, — заверил капитан Макградер. — Клянусь могилой отца.

Шепоток согласия и подтверждения снова пробежал по вагону.

— Как представитель страны, которая некогда… — Инспектор Гальяно умолк, подыскивая слово, не нашел и начал заново: — Эти люди — эти твари, переставшие быть людьми — были моими соотечественниками. И заверяю вас: что бы ни сталось с ними — это не наша работа.

— И не Техаса, это факт, будь я проклят! — вставил рейнджер.

Поспорить мог бы любой — но никто не стал возражать.

Однако все невиновные были установлены, и настала пора рассуждений. Если не Север и не Юг, не Техас и не Мексика… тогда кто? Или, да поможет им всем Господь, что, если это — болезнь и тогда некого винить и не от кого требовать объяснений?

Всю дорогу до Солт-Лейк-Сити пассажиры и команда «Дредноута» сбивались группками и перешептывались, периодически разглядывая себя в уборных, проверяя на наличие симптомов заразы: сухих глаз, посеревшей кожи, желтоватых слизистых оболочек.

Никто ничего не находил.

И Мерси рассказала им все, что знала о «желтой смолке», а инспектор Гальяно сообщил о дирижабле с северо-запада, разбившемся в Западном Теджасе, перевозившем груз ядовитого газа.

 

21

На следующее утро «Дредноут» доставил то, что осталось от груза и пассажиров, к вокзалу Солт-Лейк-Сити. Все, кто был на борту, выглядели — и пахли — как беженцы из зоны военных действий.

Все обитатели поезда, включая машиниста, его экипаж и всех проводников, сошли по железным лесенкам на твердую землю штата Юта с чувством глубокого облегчения. Несколько штатских даже разрыдались от избытка чувств. Промерзшие до костей, исцарапанные, покрытые синяками (все легкие и тяжелые раны Мерси обработала, как могла), люди пребывали в состоянии потрясения. Котлы паровоза остыли, топливные клапаны были туго завинчены. В вагонах хрустело битое стекло, перекатывались гильзы, коричневели подсохшие пятна крови. Поезд застыл на путях, пустой и безмолвный: железная оболочка, которая, несмотря на всю свою мощь, выглядела покинутой и несчастной.

Мерси присела на скамью в огромном станционном зале вместе с рейнджером Корманом, инспектором Гальяно и тремя солдатами-южанами. Прижавшись друг к другу, они смотрели на суетящихся вокруг людей, спешащих мимо по своим делам.

Немало удивленных взглядов скользило по ним, но никто не остановился, чтобы спросить, что делали в поезде трое конфедератов или почему им позволили просто уйти; никто не осведомился, откуда взялся мексиканский инспектор; и никто не обсуждал — по крайней мере, вслух, — зачем это техасский рейнджер забрался так далеко от родных болот.

Как-никак, это все-таки была не Америка. Не Конфедерация, не Техас, даже не Мексика. Так что, если кто и заинтересовался, никто ничего не сказал. Здесь, в Юте, войны не было.

Итак, документы оформлены.

Поданы новые поезда.

Штатские отправлены в первоначальные пункты назначения.

Теодора Клэй с тетушкой Норин исчезли, не попрощавшись. «Интересно, получил ли Горацио Корман назад свой пистолет?» — подумала Мерси, но спрашивать не стала. Она была абсолютно уверена, что если бы он хотел, то позаботился бы о том, чтобы оружие вернулось к нему. Капитана Макградера и лейтенанта Хоббса направили на другой поезд, с другими обязанностями прежде, чем Мерси успела выразить им свою признательность и сказать, как высоко ценит их. Но, решила она, они и так все знают и все понимают.

В скором времени кто-то подошел к троим южанам и вручил им конверты с билетами. Назад, на восток и юг, предположила медсестра. Солдаты тихо попрощались, вежливо отсалютовали — и ушли. Следующим стал инспектор Гальяно, получивший билет на поезд, который, несомненно, доставит его на родину, где ему будет что рассказать.

Потом пришла очередь рейнджера. Горацио Корман встал, коснулся края шляпы:

— Мэм.

Вот и все.

И он тоже покинул свое место на широкой деревянной скамье, а Мерси осталась одна, не зная, радоваться ли ей неожиданному уединению после стольких недель пребывания в замкнутом пространстве среди кучи людей… или огорчаться своему абсолютному одиночеству.

Но наконец пришел и ее черед, и машинист ее поезда объявил посадку, и она стиснула в кулаке билеты и, поднявшись, направилась к поданному на путь составу.

Назывался он «Розмари» и не имел ничего общего с «Дредноутом», что и успокаивало, и разочаровывало одновременно. По сравнению с военной машиной «Розмари» выглядела хрупкой вещицей, неспособной совершить путешествие куда бы то ни было, а тем паче через горы и перевалы, по равнинам и вдоль рек, проделать еще тысячу миль предстоящего Мерси пути.

Но маленький паровоз с чистенькими спальными вагонами и сияющей стальной окантовкой понес ее быстро — порой даже быстрее, чем «Дредноут», что неудивительно, поскольку этот поезд не был отягощен броней, орудиями и боеприпасами.

Горная цепь спокойно проплывала мимо, как величественная декорация к эпической поэме — белоснежная, с небесно-голубыми пятнами озер талой воды.

Со своими спутниками Мерси почти не разговаривала. Да и что ей было говорить?

Она игнорировала и избегала других пассажиров, обмениваясь с ними лишь вежливыми фразами, да и то в случае крайней необходимости, и ее, соответственно, тоже игнорировали и избегали. Хотя она почистила плащ и платье в меру своих возможностей, на них все еще виднелись пятна крови и слез, а еще — она обнаружила это однажды утром в туалетной комнате — две пробитые пулями дырки. Руки ее были перевязаны. Она бинтовала себя сама, проделав изрядную, если не сказать — гигантскую, работу; но заживающие пальцы все время болели.

Последняя тысяча миль, между Солт-Лейк-Сити и Такомой, оказалась настолько же бедна событиями, насколько богаты ими были первые две тысячи.

Иногда, когда Мерси казалось, что она вот-вот свихнется от скуки, она вспоминала, как лежала на крыше пассажирского вагона «Дредноута», прижимаясь щекой и шеей к стылому железу и чувствуя, как голые руки буквально приклеиваются к обледеневшей поверхности. Вспоминала, как смотрела на бегущих солдат-южан, спотыкающихся, увертывающихся от голодных мертвецов; бегущих, чтобы спасти свою жизнь. Она представляла дым и снег в своих волосах — и решила, что на следующей остановке неплохо было бы приобрести один-другой роман ужасов.

Она купила три, истратив почти все свои наличные.

И даже прочла их. Да, времени у нее хватало. И заняться было совершенно нечем.

И люди обычно не беспокоят женщину с книгой.

Через несколько дней она стала проверять газеты на каждой остановке в поисках хоть малейшего признака того, что кто-нибудь — все равно кто — начал объяснять, что произошло у Прово с «Дредноутом» и с ехавшими на нем людьми. Но никаких упоминаний ни о чем подобном она не обнаружила и сказала себе, что прошло еще слишком мало времени. Инспектор Гальяно еще не добрался до Мексики; рейнджер Корман пока не попал в Амарилло; и капитан Макградер еще не вернулся на Миссисипи. Так что она решила набраться терпения и ждать. Мир, в конечном счете, все узнает. Когда-нибудь какая-то газета обязательно напечатает эту историю целиком, поведав чистую правду.

Когда-нибудь. А не в то время, как Мерси Свакхаммер Линч совершает путешествие к Западному побережью.

Окутанная серым туманом усталости и апатии, она миновала Твин-Фоллз, Бойсе и Пендлтон. Провела ночь в Валла-Валла и наутро пересела в другой поезд под названием «Санта-Фе». Из Якимы она послала последнюю телеграмму в конечный пункт своего путешествия, надеясь, что шериф встретит ее, потому что иначе Мерси даже не представляла, что ей делать дальше.

Седар-Фоллз. Канаскат.

Оберн. Федерал-Уэй.

Такома.

Мерси сошла с поезда с расстроенным желудком и нервной головной болью.

Она шагнула под низкие серые облака, но мир все равно показался ярким по сравнению с постоянными сумерками внутри вагона. Было холодно, но терпимо. Воздух влажный, как-то странно пахнущий: чуть пряный, чуть кислый и еще чуть-чуть чего-то совсем неопределимого.

Станция оказалась большой, но пути не слишком теснились, и «Санта-Фе» был единственным прибывшим поездом. На платформах мелькало всего несколько людей: диспетчеры, машинисты, железнодорожники, качающие насосы и проверяющие соединения клапанов, вездесущие носильщики… Хотя Мерси отметила, что не все они — черные. Попадались среди них и азиаты, в точно такой же форме, но с длинными, заплетенными в косы волосами, порой выбритыми ото лба до самой макушки.

Мерси старалась не глазеть, но вид стольких уроженцев Востока разом поражал и смущал ее.

Впрочем, любопытство не отвлекло ее от неприятной правды. Она находилась в трех тысячах милях от дома, совершенно разбитая, из имущества имея при себе только одежду да содержимое медицинской сумки, изрядно истощившееся за минувшие недели.

Девушка стояла у дверей дежурного по станции, тщетно пытаясь не волноваться, и изучала лица и рубахи всех проходящих мимо мужчин, надеясь заметить жетон или какой-нибудь иной знак, отличающий шерифа.

Так что вопрос: «Винита Свакхаммер?» — прозвучал для нее совершенно неожиданно. Потому что отвечать нужно было невысокой женщине средних лет — ей было явно за тридцать, а то и под сорок. Женщина носила штаны, заправленные в сапоги, и жилет с пристегнутой к кармашку для часов бляхой. Куртка была ей откровенно велика, а коричневая шляпа кривовато сидела на копне темно-каштановых волос, в которых мелькали рыжие завитки оттенка фальшивого золота.

— Шшш… — начала Мерси сипло, откашлялась и попыталась снова: — Шериф?..

— Брайар Уилкс, — кивнула женщина. И протянула руку, здороваясь.

— И вы… вы — шериф?

Женщина пожала плечами:

— Законный шериф, не хуже прочих.

— Никогда раньше не слышала о женщине-шерифе.

— Что ж, теперь услышали и увидели, — сказала Брайар, кажется ничуть не оскорбившись.

Мерси догадалась, что на такого рода вопросы женщине приходится отвечать постоянно. И сказала:

— Да, конечно. Я не хотела вас обидеть.

— Не беспокойтесь. Ладно, есть у вас… чемоданы или еще что-то?

— Нет. Только эта сумка, — призналась Мерси и быстро спросила: — А как вы меня узнали?

Брайар Уилкс указала в сторону вокзального выхода:

— Для начала, вы выглядели самой потерянной из всех высадившихся пассажиров. Долгое же вам пришлось совершить путешествие, от самой Вирджинии. Никогда не забирались так далеко на запад?

— Нет, мэм. Я здесь впервые.

— Я так и подумала. К тому же вы подходящего возраста и путешествуете в одиночестве. Однако я не знала, что вы медсестра. Крест на вашей сумке означает именно это, верно?

— Верно. Я работала в госпитале в Ричмонде.

У шерифа тотчас пробудился интерес:

— Нюхнули войны, да?

— Да, мэм. Нюхнула вдоволь.

— Это, должно быть, было… тяжело. — Шериф Уилкс пошла вперед, и вскоре женщины оказались перед огромным зданием. — Мы отправимся туда, к вашему сведению. — Она показала на улицу, в конце которой маячило несколько стоящих на приколе дирижаблей. — Надеюсь, вы не противник воздушного флота. Некоторые, я знаю, боятся летать.

— О нет, все отлично. А далеко отсюда Сиэтл?

— Не слишком. Миль тридцать до того места, куда нам нужно. И кстати, поверить не могу, что не позаботилась сообщить вам сразу, но с вашим папой все в порядке. Некоторое время нам действительно казалось, что он отходит, но он выдюжил.

— Правда? — выдавила Мерси, которая тоже не могла поверить, что не позаботилась сразу спросить. Это ведь была цель ее путешествия, не так ли, — найти отца и повидаться с ним?

Шериф Уилкс кивнула:

— Правда. Просто он самый крепкий сукин сын из всех, кого я знаю. Ну, или борется за этот титул — это уж наверняка. Это я к тому, что вам сейчас предстоит встреча еще с одним крепким сукиным сыном — из тех, кого я знаю. Видите вон тот дирижабль?

Она показала на монстра, склепанного из разномастных листов железа, лениво покачивающегося над трубой причала.

Мерси видела верхушку, но не днище. Эту часть дирижабля заслоняли ворота дока и другой воздушный корабль, поменьше.

— Это «Наама Дарлинг». Ее капитан, Эндан Клай, мой друг — и друг вашего папочки.

— Не знала, что у моего папочки есть друзья, — пробормотала Мерси, но осеклась. — В смысле… О черт, не знаю, что я хотела сказать. Я его не видела, понимаете? Не видела много лет — с тех пор, как была совсем маленькой девочкой.

— Вот и он сказал мне то же самое, и это жутко угнетает его. Наверное, гораздо больше, чем он говорит. Но когда он решил, что умирает, а мы не знали, долго ли еще продержимся, вытягивая его с того света, он все твердил и твердил, снова и снова: только бы ему увидеть его маленькую девочку. — Женщина иронически хмыкнула. — Конечно, он горел в лихорадке и бредил, но я наконец сообразила, что его маленькая девочка сейчас превратилась во взрослую женщину. Еще какое-то время ушло на то, чтобы добиться от него хоть каких-то подробностей и отыскать вас. Не стану врать, чистый геморрой это был.

— Могу представить.

— Мы разослали письма во все стороны с капитанами воздушных судов, особенно с теми, кто пиратствует вдоль железных дорог и у кого есть связи на востоке. Он сказал, что знает о тебе только то, что ты жила в каком-то городке под названием Уотерфорд.

— Правильно.

— Но найти его мы не смогли — и никого, кто слышал бы о таком городе. Но один из парней Крога… Крог, он… он тоже капитан, добрый приятель Клая. Ну, неважно, парень Крога сказал, что это рукой подать от Ричмонда. — Она остановилась, заметив растерянный и ошеломленный взгляд Мерси. — Впрочем, не буду утомлять вас деталями. Достаточно сказать, что, чтобы найти вас, потребовались некоторые усилия.

— Ну, мне, чтобы попасть сюда, тоже потребовались некоторые усилия, — тихо сказала девушка.

Шериф Уилкс обернулась к ней:

— Не сомневаюсь.

Остаток пути, до самых ворот, они проделали в молчании, которое нарушила шериф:

— Послушайте, я должна сказать вам кое-что, прежде чем мы прибудем в Сиэтл.

У Мерси создалось впечатление, что Брайар Уилкс собирается продолжить прямо здесь и прямо сейчас, на этом самом месте, выложить все, что она хотела, но кто-то окликнул ее с высоты:

— Уилкс!

— Иду я, иду. Не гони лошадей, капитан.

Не выказывая больше нетерпения, из-под «Наамы Дарлинга» неторопливо выступил капитан дирижабля — ибо это, несомненно, был капитан — и, оглядев Мерси с головы до пят, произнес:

— Значит, это и есть девчонка Иеремии?

— Именно так, — ответила шериф.

— Выглядит посимпатичнее своего старика, этого не отнять, — заметил он с кривой ухмылкой, которая, вероятно, подразумевалась как обезоруживающая.

Мерси не сразу осознала, что замерла с разинутым ртом при виде капитана Клая. А потом поняла, почему он так улыбается и почему двигается так осторожно, словно опасаясь, что может напугать ее.

Перед ней стоял самый высокий человек из всех, кого она видела за всю свою жизнь.

А Мерси Линч повидала немало людей: солдат, драчунов, бывалых борцов и боксеров, кузнецов и железнодорожников с бычьими плечами. Но никогда не видела никого таких размеров, как Эндан Клай, капитан «Наамы Дарлинга». В нем было добрых семь футов с гаком; он так и стоял посреди полосы с той же кривой улыбочкой на лице, хотя теперь все свое «обаяние» капитан обратил на шерифа. Парень, несомненно, был сложен весьма внушительно: бугрящиеся бицепсами руки, мощное туловище с прорисовывающимися под тонкой рубахой мускулами, напоминающими ряды присыпанных снегом шпал. Назвать капитана привлекательным было затруднительно: он был лыс, как коленка, и лопоух, однако черты его лица говорили об остром уме, а глаза Эндана Клая светились тепло и вроде бы дружелюбно.

Мерси подумала, что ему должно быть холодно в таком виде, но озябшим он не выглядел. Наверное, такого великана никакой мороз не берет.

Мерси робко ответила на улыбку гиганта и последовала за Брайар Уилкс наверх, здороваться. Осторожно тряхнув протянутую ей лапищу, она сказала:

— Рада познакомиться.

— Взаимно, взаимно. Надеюсь, ваше путешествие было приятным.

Мерси открыла рот, чтобы ответить, но не придумала, что сказать. Пришлось рот закрыть, снова открыть и пообещать:

— Я расскажу о своих приключениях по пути, если захотите.

— Жду не дождусь, когда услышу, — пророкотал он и несколько нервно, видимо по привычке, почесал затылок. Так обычно делают те, кто тянет время. — Но пока мы летим, думаю, мы должны поведать вам кое-что о Сиэтле — до того, как вы увидите его сами. Наверное, Брайар уже сообщила вам о папаше — что он все-таки выкарабкался?

— Да, она мне сказала, — кивнула Мерси.

Великан тоже кивнул и перестал скрести шею.

— Славно, славно. Только, полагаю, она не удосужилась описать вам, ну… где он живет?

— Пока нет.

— Я к этому подводила, — сказала Брайар Уилкс.

Мерси волей-неволей начала размышлять вслух:

— Это… он… это какое-то плохое место? Он в тюрьме, или в богадельне, или еще где?

— О нет, — покачала головой шериф. — Ничего подобного. Если уж на то пошло, мы живем там же, в том же здании. Я и мой сын с вашим папой соседи. Это просто… ну, видите ли… просто…

Капитан перебил женщину:

— Почему бы нам не пройти внутрь, и мы расскажем девочке всю историю? — Он опустил руку на плечо Мерси и легонько подтолкнул ее к кораблю. — Это длинная история, но мы постараемся изложить ее кратко. И вам ни в коем случае не придется стыдиться за папашу. Просто у нас… специфическая ситуация.

Под дирижаблем обнаружилась выдвижная лесенка, не так уж сильно отличающаяся от тех, что вели в пассажирский вагон поезда, только в два-три раза длиннее. Следом за шерифом девушка вошла в брюхо воздушного корабля. Капитан шагнул на борт последним, втянул за собой лестницу и закрепил ее.

В кабине с закругленными углами повсюду были рычаги, кнопки, штурвалы и переключатели на приборной панели, перед которой стояло три привинченных к полу кресла. Центральное, огромное и пустое, явно принадлежало капитану. Два других были заняты, и они разом повернулись навстречу вновь прибывшим.

Слева сидел стройный азиат лет двадцати пяти — тридцати, в свободной рубахе, выпущенной поверх обычных штанов, в сапогах, с лохмами, поднятыми на лоб.

Капитан направил на него длинный палец:

— Это Фань. Он все понимает, но не говорит. Сейчас он тянет две лямки разом — первого помощника и штурмана.

Со второго занятого кресла раздался эдакий полушутливый протест:

— Эй!

Восклицание издал тощий как поручень подросток с копной вихрастых каштановых волос.

Эдриан Клай повернулся к нему:

— А это Зик, и… и где Хью-цзинь?

Из грузового отсека в задней части судна, как чертик из табакерки, возникла голова столь же юного существа.

— Здесь, — буркнул обладатель головы и исчез.

— Там, ага. Ну конечно, он там. Ладно, это Зик, как я и сказал, а там Хью-цзинь, иногда называемый Хьюи, а иногда — нет.

Брайар Уилкс кивнула на мальчика в третьем кресле:

— Зик — мой сын. Хьюи, — она посмотрела туда, откуда появлялась голова паренька, — его приятель. Они вроде бы собираются вместе повидать мир и все такое, если сумеют уговорить капитана научить их летать.

Капитан заворчал, но вроде бы не всерьез.

— Парни они сообразительные, когда не отвлекаются, — сказал он.

Невелика похвала, но Зик просто засиял, а Хьюи опять высунулся из грузового отсека.

Мальчик-азиат выглядел ровесником Зика, телосложение у него было примерно такое же, худощавое серьезное лицо и длинная косица, как у Фаня, но одет он был точно так же, как Зик, словно они договорились между собой носить что-то наподобие униформы, как бы играя в экипаж корабля.

— Так, слушайте все, а насмотреться вдоволь еще успеете. Это дочка Иеремии, мисс Винита Свакхаммер, — объявил капитан.

— Привет, э-э, все, — промямлила Мерси. — Ну, чтоб вы знали, я… была замужем, так что я Винита Линч. Но если хотите, можете звать меня Мерси. Это просто прозвище, но прилипло прочно. — И быстро добавила, пока никто не спросил: — Мой муж умер. Поэтому я тут одна.

— Прискорбно слышать это, мэм, — нахмурился Эдриан Клай, и шериф пробормотала что-то аналогичное.

Стоя в центре капитанского мостика среди чужих людей, Мерси казалась себе большой и неуклюжей, а сейчас, когда они сочувствовали ей, она ощущала еще большую неловкость. Она была выше и тяжелее практически всех присутствующих, за исключением гиганта-капитана, а ее светлые кудри слишком уж бросались в глаза, поскольку остальные были темноволосы и кареглазы. Непривыкшая ощущать себя настолько не в своей тарелке, неуютно поеживаясь от того, что стала объектом всеобщего внимания, Мерси все же продолжила:

— Вот. Спасибо вам всем за то, что нашли меня и заставили поехать к папе. Я… ценю это.

— Мы это сделали с радостью, — заверила ее Брайар Уилкс. — И теперь, когда у капитана наконец появилось несколько дополнительных кресел, вы долетите, куда нужно, даже не сидя на полу.

— И не стоя, вцепившись в грузовую сеть, — хмыкнул капитан, выдав нечто вроде шутки, понятной лишь посвященным.

Шериф не обратила на него внимания; она просто показала Мерси на стену у грузового отсека, где висела широкая сеть; перед ней стояла снабженная ремнями скамья.

— Я, вы, а также Хьюи или Зик — зависит от того, кто проиграет спор, — сядем вон там. Вы затянете эту сбрую, а я не дам вам соскользнуть, если мы угодим в воздушную яму.

Мерси осмотрела приспособление, поняла общий принцип, села и пристегнулась. Брайар Уилкс устроилась рядом с ней, а мальчишки уже пререкались, кто из них займет штурманское кресло. Словесную баталию проиграл Зик и с оскорбленным видом шлепнулся на скамью возле матери.

И тут же спросил Мерси:

— Вы уже летали прежде?

Пришлось отвечать:

— Однажды. Несколько недель назад. Из Ричмонда… вроде как в Чаттанугу.

— Вроде как? — переспросила мать мальчика.

— Долгая история.

Паровые двигатели зашипели, и капитан отдал приказ отшвартовываться от трубы. Он нажал какие-то кнопки, и корабль лениво поплыл вверх.

В первые минуты подъема «Наамы Дарлинга» никто не говорил: молчание считалось доброй приметой и прервать его можно было лишь тогда, когда верхушка корабля коснется низких тяжелых облаков над Такомой. Затем капитан взялся за штурвал и привычным жестом плавно повернул его, направив дирижабль на север. Запущенные движки послушно работали; наполненное водородом судно начало свой неспешный полет.

И вот, когда стало ясно, что все идет своим чередом и мало шансов отвлечь капитана от чего-то важного, Брайар Уилкс прочистила горло.

— Кстати, о долгих историях, — начала она, хотя никто ни о чем подобном не говорил вот уже минут десять. — Полагаю, сейчас самое время спросить, что вы слышали о Сиэтле?

— Сиэтл? — Мерси наморщила лоб. — Ну, похоже, я знаю о нем не слишком много. Когда на севере вспыхнула золотая лихорадка, путь старателей пролегал через него, верно?

— Что-то типа того, — пробормотал Зик.

Мать толкнула его локтем и подбодрила Мерси:

— Продолжайте. Что еще?

Медсестра подумала-подумала и медленно ответила:

— Кажется, когда-то давно там было землетрясение или что-то подобное. У меня в голове отчего-то засело, что город то ли разрушен, то ли просто покинут. Честно говоря, я не знала, что кто-то вообще там живет, и уж тем более, что мой папа называет это место домом.

Брайар кивнула:

— Вы, скорее, правы, чем ошибаетесь. Землетрясение было, это факт. Но причиной его стал большой бурильный агрегат, и он совершенно разорил город. Много народу погибло, рухнули кое-какие здания, но собственно город остался нетронутым. — Она замешкалась, словно сочла, что не в том месте истории поставила точку, и добавила: — До известной степени.

В разговор вступил капитан. Не отрывая взгляда от того, что творится за большим выпуклым лобовым стеклом, он бросил через плечо:

— Там все на местах. Все, что не ушло под землю вместе с Костотрясом, до сих пор стоит.

— С чем?

— С бурильной машиной, — пояснила шериф.

— Ох!

Капитан продолжил:

— Вот именно. Но это еще цветочки. Машина, разворотив землю у подножия гор, выпустила наружу… некий отвратительный газ. От него люди болеют, и он убивает их. До известной степени, — завершил он словами Брайар.

— До известной… степени? — повторила медсестра. Горячий комок ужаса заворочался в ее животе, она чувствовала, к чему все идет, но хотела ошибиться, так что спросила: — Как что-то может убить кого-то, но только до известной степени?

Брайар Уилкс снова откашлялась.

— Не люблю говорить: «Сами увидите», но, боюсь, если я расскажу, вы мне не поверите и подумаете, что я выжила из ума.

— Вы удивились бы, узнав, во что я могу поверить.

— Ну, тогда ладно. Этот газ — мы называем его Гниль — заставляет людей гнить, они вроде мертвы, но ходят, они разлагаются, но двигаются. А еще, — женщина сделала паузу, — они всегда голодны.

Мерси кивнула. Так много бессонных ночей она провела, размышляя, откуда появился этот газ — дрянь, из которого делалась «смолка», — и вот, необъяснимо и кошмарно, она была абсолютно уверена, что получила ответ.

Капитан подал голос из своего кресла:

— Так или иначе, такова суть.

В «Нааме Дарлинге» воцарилась тишина, лишь посвистывали и пощелкивали работающие механизмы. Потом Мерси спросила:

— Значит, газ просто выходит из-под земли, на которой стоит этот город?

— Угу, — ответила шериф. — И никто ни черта не может с этим поделать. — Она замялась. — Только вот стену построили.

— Стену?

— Стену. Вокруг всего города; она удерживает газ внутри.

Мерси прищурилась:

— Не только газ, но и ходячих мертвецов, так?

— Верно. Я не говорю, что это идеальное решение. Просто никто не знал, что вообще можно сделать, вот и возвели стену. А за стеной, по ту сторону, где полно газа и мертвецов… живут некоторые люди.

— Как? — охнула Мерси, и в голове мелькнула дикая мысль, что ее отец — один из мертвецов, бродящих среди газа.

Брайар развела руками, словно показывая, сколько еще информации ей надо охватить.

— Не буду врать — это сложное дело. Впрочем, вы и сами быстро поймете. И увидите. Проблема в основном заключается в накачивании свежего воздуха из-за пределов города в подземелья, где все и обитают, в закупоренные кварталы.

— В… закупоренные кварталы? Ясно, — пробормотала Мерси, слегка успокоенная полученным объяснением. — То есть, конечно, пока мне ничегошеньки не ясно, в голове полная путаница, но, кажется, я улавливаю, куда вы ведете. Мой отец, значит, живет там? В подземельях обнесенного стеной города?

Шериф с несказанным облегчением кивнула:

— Да. Именно. Он живет там внизу, в отравленном газом городе. Нас не слишком много. Я, Зик, Хью-цзинь — всего нас, наверное, несколько сотен. Капитан и мистер Фань приходят и уходят — они не живут в городе, но путь туда им известен. Вот такая история, ну, по крайней мере, ее костяк.

Мерси склонила голову, размышляя над услышанным и сравнивая это с тем, что она видела за время своего путешествия на запад. Но она ничего не сказала ни шерифу, ни капитану. Пока ничего. Для этого еще настанет время, позже: время для исследований и объяснений, вопросов и доказательств. Можно и подождать. Подождать еще несколько миль, может, еще несколько часов. А может, и еще несколько дней, пока она не обретет уверенность, пока не узнает лучше, как вертится этот странный северо-западный мир, на чем он стоит.

И когда «Наама Дарлинг» прибыл на место и под брюхом дирижабля раскинулся обнесенный стеной город, подобный огромному мрачному замку из страшной сказки с несчастливым концом, Мерси поняла, что мир этот будет воистину странным.

Брайар Уилкс расстегнула ремни и сказала:

— Я дам вам маску.

— Маску?

— Ну да, противогаз. Там дышать небезопасно, пока не окажешься под землей, в закупоренных кварталах. Но эти районы не приспособлены для приземления дирижабля, так что мы пришвартуемся к старому форту и спустимся в подземку оттуда. Вот в пути-то и нужна маска.

Мерси внимательно наблюдала, как экипируются капитан и Фань. Мальчики тоже достали противогазы — маски из кожи и стекла — и натянули их, плотно прижав к лицам, став похожими на каких-то страшноватых насекомых. Брайар достала такую же маску из грузового ящика и протянула медсестре, которая никогда не видела ничего подобного и понятия не имела, как с этим управляться.

Шериф заметила ее замешательство и снова присела рядом с девушкой на самый край скамьи, почти что лицом к ней. Она сняла собственный противогаз и подняла его, демонстрируя систему ремешков и резиновых уплотнителей, точно такую же, как на маске Мерси:

— Вот, — принялась объяснять она, сняв шляпу и снова натягивая маску. — Ремни сюда, чтобы резина плотно прилегала к лицу для герметичности. Убедитесь, что между кожей и уплотнителем не попали волосы или завязки от плаща — это важно.

— Спасибо, понятно. Думаю, что понятно.

С небольшой помощью Мерси справилась с противогазом и уподобилась остальным «уродцам» с хитрыми изобретениями на лицах. Маска оказалась неудобной и пахла странно. Внутри резиновой морды с угольными фильтрами и стеклянными линзами отчего-то отдавало лекарствами и паровозным дымом.

— Все готовы? — спросил капитан. Получив положительный ответ от каждого на борту, он продолжил: — Хорошо. Теперь, значит, так. Снижаемся и приземляемся в форте Декейтер. Приблизительное время прибытия… э, не знаю. Три-четыре минуты. Ветер холодный, огонек Пити отлично виден. Леди и джентльмены, мы совершаем посадку в городе Сиэтле.

Мерси вытянула шею, но так и не увидела, о чем это говорит капитан, так что пришлось принять его слова на веру. Когда корабль начал терять высоту, проваливаясь то и дело в воздушные ямы, Мерси схватилась за живот и порадовалось, что сейчас никто не видит ее лица. Ее никогда не укачивало — по крайней мере, во время езды. Но груз событий последнего месяца, навалившийся на нее, видимо, решил отомстить именно теперь, когда она была так близка к цели.

Да, она прибыла в то место, откуда появляется «желтая смолка», — медсестра была в этом совершенно уверена, даже до того, как увидела, как размазывается по лобовому стеклу дымный воздух, оставляя за собой влажные пятна и полосы цвета яичного желтка.

Она прибыла в город, в котором много лет назад исчез ее отец.

Корабль нырнул еще ниже, глубже погружаясь в густую отравленную атмосферу, и Мерси попыталась вызвать в сознании те вспышки воспоминаний из детства, которые озаряли ее путешествие: как папа учил ее стрелять; запах, его бороды, когда он возвращался с фермы; его большие руки и клетки на его рубахе, которую он носил, не снимая, по многу дней.

Но искры даже не замерцали. Не довелось Мерси вздрогнуть в этот раз от сладкого укола ностальгии, на что она так надеялась. Все сюжеты казались незнакомыми, чужими, похожими на сон, словно все происходило с кем-то другим, а она лишь слышала плохой пересказ.

Но она прибыла.

Корабль глухо стукнулся обо что-то, поднялся на несколько футов, завис, мягко содрогнулся, выпуская якорные цепи и цепляясь за что-то снаружи. И наконец все замерло.

Сквозь маленькие линзы маски и сквозь большие линзы лобовых стекол Мерси увидела цепочку огней. Они не колебались, как пламя факелов, эти расплывчатые шары, не поддающиеся описанию, так что медсестра не стала гадать об их истинной природе. Огни озаряли болезненно-желтый мирок и бревенчатую стену из стволов каких-то гигантских деревьев — на юге Мерси таких огромных никогда не видывала. Влево ли, вправо, вверх или вниз — вдалеке стена исчезала, но это ничего не значило. Туман скрывал все, что находилось дальше двадцати ярдов, но и эти двадцать ярдов пространства виднелись не слишком четко.

В груди саднило, Мерси задыхалась, как будто долго бежала. Она потянулась к маске, чтобы поправить ее, но шериф перехватила руку девушки.

— Не надо. Знаю, к этому нужно привыкнуть, но сейчас мы в самой гуще. Когда спущены якоря, воздуху уже нельзя доверять. — Ее перебили хлопок и шипение. Когда шум затих, шериф объяснила: — А это открылся нижний люк.

Мерси покачала головой:

— Просто… как будто… я не могу…

— Знаю, и понимаю, но вы можете. И должны. Противогаз или смерть — вот оно как, по крайней мере сейчас. Но обещаю, это ненадолго. — Брайар хотела подбодрить и успокоить гостью, пытаясь выразить это взглядом из-под маски, а подергиванье щек подразумевало улыбку.

Мерси попробовала улыбнуться в ответ, но безуспешно. Вопреки ожиданиям, против ее воли, глаза девушки наполнились слезами.

Шериф подалась к ней и еле слышно произнесла:

— Все будет в порядке, дорогая, обещаю. Возьмите себя в руки, если можете, не потому, что плакать стыдно, нет, просто заложенный нос в противогазе — это адский кошмар. — Она похлопала медсестру по руке, потом мягко пожала пальцы Мерси. — Поплачете позже. Поревете, порыдаете — как угодно и сколько выдержите. А теперь идем. Давайте-ка отстегнем вас. Пора повидаться с папочкой.

Мерси, повозившись с ремнями, не без труда избавилась от них. К тому времени как она управилась, капитан и мальчики уже исчезли в люке и стояли на твердой земле форта.

Брайар помогла распутать последнюю брезентовую лямку и повесила ее на место, на стену. Потом выпрямилась, собственным примером побуждая Мерси сделать то же самое, и смахнула случайную дорожную пыль с плеча высокой девушки:

— Все с вами будет в порядке.

— Не знаю. Столько времени прошло, а от него — ни слова. Мы не были слишком близки. Я была совсем крохой…

Шериф слушала сбивчивую речь и кивала.

— Не уверена, помогут ли вам мои слова, но я все-таки скажу вот что: он спас мне жизнь, когда я впервые появилась здесь. Этим он и обрел себе доброе имя — присматривая за новоприбывшими и помогая им найти дорогу. Тут опасное место, но ваш папа… он делает его менее опасным. Люди любят его, потому что он заботится о них. Он заботится обо всех нас. Когда люди подумали, что он умирает, они сделали все возможное и невозможное, чтобы дать ему то, что он хочет, — последнее, о чем он просил.

— Меня?

— Вас. Знаю, вы считаете, что я не понимаю и просто пытаюсь быть с вами любезной. Что ж, отчасти это правда. Я действительно пытаюсь быть с вами любезной. Но вы должны знать: я тоже потеряла мужа, давным-давно, даже Зик еще не успел родиться. Я тоже потеряла отца; и, как вы и Иеремия, мы не были слишком близки. Здесь, внизу, мир вдов и сирот. — Шериф кивнула на лобовое стекло, словно видела что-то сквозь туман и сквозь бревенчатую стену. А закончила она так: — Но все то, что, как мы думаем, нам известно о тех, кто породил или вырастил нас… ну… иногда все это — ошибка, и порой то, что мы видим, — это далеко не все, что мы знаем.

 

22

Когда Мерси вылезла из «Наамы Дарлинга», Зика и Хьюи уже нигде не было видно. Капитан разговаривал с мужчиной — наверное, с Нити, — который держал сигнальный факел на длинной палке. Повсюду вокруг жужжали и гудели в тумане огни; а наверху сверкали глаза крупных птиц: они сидели рядком на заостренных концах стены, которая явно не отпугивала пернатых.

Брайар Уилкс заметила, что Мерси смотрит на них и посоветовала:

— Не обращайте на этих пташек внимания. Народ шутит насчет здешних ворон, но они никому не докучают.

— Я думала, никто не может здесь жить, дыша этим воздухом?

Шериф пожала плечами:

— Птицы как-то ухитряются. Но объяснить этого я не могу. А теперь идемте, я хочу познакомить вас кое с кем.

Кое-кто оказался еще одной женщиной, ростом пониже Мерси и повыше Брайар, в обхвате же превосходившей их обеих вместе взятых, при этом она не казалась толстухой. Ее темные волосы чуть тронула седина, а один рукав платья был пришпилен к груди, чтобы не болтался: женщина была однорука, и эта рука, до плеча затянутая в длинную кожаную перчатку, двигалась как-то странно.

— Винита, — то есть, Мерси, — это Люси О'Ганнинг. Она одна из старейших друзей вашего отца, и она помогала мистеру Чоу выхаживать его.

— Здравствуйте, миссис О'Ганнинг.

— Миссис! Не утомляй язычок, дорогуша. Я Люси, а ты… Мерси, так она сказала?

— Это прозвище, но, похоже, я привыкла к нему.

— Звучит отлично! — воскликнула Люси. — Ну, идем же, идем. Иеремия будет жутко рад!

— Правда? — пробормотала Мерси.

И хотя Люси уже отвернулась, готовая возглавить шествие вниз, она остановилась и рассмеялась:

— О, ну не знаю. Возможно, «жутко рад» и не вполне подходящие тут слова. Думаю, он чертовски нервничает, тем более что оказалось, что он еще покувыркается. Идея быстренького прощания импонировала ему, но… — Она хмыкнула и махнула рукой, пригласив Мерси и Брайар следовать за ней, в наполненный туманом коридор, по длинной лестнице, ведущей вниз, в угольно-черный мрак. Эхо гулко повторяло ее голос. — Твой папочка, он не слишком большой говорун. И сейчас, наверное, лихорадочно обдумывает все, что, по его мнению, он должен рассказать тебе. Поскольку время у него появилось, и все такое.

Медсестра была почти счастлива услышать то, что не у нее одной сейчас живот полон тяжких булыжников предчувствия.

Люси О'Ганнинг подвела Мерси и Брайар к двери с резиновой окантовкой, которую открыла, потянув утопленный рядом в стену рычаг.

— А теперь быстро, — сказала она и нырнула в проем первой; обе женщины ринулись следом за ней. Дверь затворилась сама с чмокающим звуком, и впереди тотчас вырисовался подчеркнутый побежавшим по полу зеленоватым свечением новый портал. — Еще одна дверь — и мы доберемся до фильтров, — пообещала Люси Мерси. — Чем больше барьеров мы выстроим между нами и внешним воздухом, тем лучше.

Открылась и закрылась вторая дверь, а за ней еще две, каждая снабженная фильтрами из крепких брезентовых полотнищ с восковыми или резиновыми прокладками по краям. Изнанка словно надсадно дышала, беспрестанно вздымаясь и опадая. Вдалеке Мерси услышала рокот работающих механизмов.

— Это насосы, — бросила на ходу Брайар. — Они забирают воздух над стеной и поставляют его вниз, нам. Впрочем, качают они не все время. В основном по несколько часов в день. Видели по пути воздуховоды, такие желтые трубы? Они натыканы по всему городу, и поднимаются высоко над стеной, дотягиваясь до чистого воздуха.

— Нет, я их не заметила, — ответила Мерси, раздумывая, что еще она упустила среди всех этих бесконечных, уводящих вниз туннелей, коридоров и тропок, пронизывающих подземелье, но держа свои мысли при себе.

— Вот минуем очередную переборку — и можно снимать маски, — сообщила Люси.

И действительно, за следующей дверью все мигом стянули противогазы и сунули их под мышки или в сумки — исключая Мерси, не знавшую, что делать со своим «намордником».

— Оставьте себе, — сказала ей Брайар. — Кладите в сумку, маска вам еще понадобится. Кстати, мы дадим вам и сменные фильтры.

— Долго нам еще идти?

— Не очень, — отозвалась Люси. — Мы направляемся в китайский квартал, потому что только там есть единственный приличный врач на сотни миль вокруг. Да, — фыркнула она, прежде чем кто-либо успел ей возразить — если кто-то вообще собирался возражать, — включая и Такому. В любом случае уже недалеко.

Нынешний Сиэтл походил на гигантский подземный муравейник. Местами он выглядел вполне обыденно: Мерси, смотревшая во все глаза, проходила мимо рядов комнат, набитых какими-то товарами, на вид довольно обычных, отличающихся разве что отсутствием окон, постоянно горящим искусственным светом и торчащими в каждом углу свечами. В подземелье царил запах болотной сырости — так пахнет вырытая во дворе яма, что, собственно, и являл собой сейчас город.

Они проходили мимо с любопытством оглядывающихся мужчин, но ни одной женщины, кроме них самих, Мерси не заметила. Однако остальные обитатели подземелья кивали, приподнимали шляпы и вообще дружески приветствовали троицу. Это смущало медсестру, приводя в недоумение, но Люси объяснила, что всем тут известно, кто Мерси такая и зачем пришла. Мерси не знала, как ей к этому относиться, но попыталась отвечать вежливостью на вежливость прохожих. Они шагали все дальше и дальше, то вниз, то вверх по лестницам с перилами — или без перил, — по коридорам с полами из полированного мрамора или вовсе без пола — просто с сырой землей под ногами, как в погребе.

Неожиданно для самой себя Мерси обнаружила, что пытается представить, как выглядит сейчас тот город, что на поверхности. Она думала о гниющих мертвецах, которые, как ее предупредили, бродят по улицам: наверное, они очень похожи на зараженных мексиканцев, едва не погубивших два поезда на перевале Юты. И когда уже казалось, что она ничему не удивится, Мерси вдруг сообразила, что все мужчины, попадавшиеся им на пути, были китайцами, как Фань, и тоже сбривали волосы ото лба до макушки, завязывая остальные в хвостик или заплетая в косицы. Они разглядывали ее с любопытством, но беззлобно, и не заговаривали с ней, хотя некоторые окликали Люси, обмениваясь с женщиной несколькими быстрыми словами, которых медсестра не понимала.

И вот наконец… Неизбежно…

Они подошли к двери в тот момент, когда из нее вышел пожилой китаец с бесстрастным лицом, явно не обращающий внимания на летящую ему в спину грубую ругань и общую атмосферу раздражения покинутой комнаты.

— Не нужно мне это чертово снадобье! У него вкус дерьма, и я не собираюсь его больше хлебать!

Старик закатил глаза, убедив Мерси в том, что так делают все врачи во всем мире, пользующие брюзгливых пациентов. Китаец что-то бросил Люси, однорукая женщина кивнула и, понизив голос, сказала:

— Не судите его слишком строго и не считайте грубияном. Жизнь его нелегка, и он чуть не погиб, спасая жизни других людей. Вы — единственное, что ему нужно было для счастья. Так что я хочу, чтобы вы знали: я рада, что вы приехали, и даже восхищена вашим поступком. Потому что не каждая дочь способна на такое, и, думаю, это многое говорит о вас. Брайар, дорогая?

— Люси?

— Нам пора удалиться.

Мерси хотела возразить, потребовать, чтобы они сопровождали ее, горько обвинить женщин в том, что они бросают ее в тот момент, когда она нуждается в них больше всего.

Но она ничего такого не сказала.

И они не остались.

Они ушли, эти две женщины, которых Мерси не знала и дня. Одна годилась ей в матери; другая — в старшие сестры или в молодые тетушки. Они — ее единственная связь с верхним миром, ее единственный выход наружу, если она откажется открывать эту скрипучую дверь.

Мерси коснулась ладонью влажных досок. Сделала глубокий вдох, ощутив в воздухе привкус затхлости и — немного — серы. Толкнула дверь, отворив на дюйм, и замерла, собирая силу воли в кулак. Толкнула снова, так, чтобы можно было проскользнуть внутрь.

И шагнула в комнату, всем походящую на гостиничный номер. Лохань у дальней стены; рядом с ней — шкаф с зеркалом. Сами стены в веселую полоску: ярко-красную, почти оранжевую, и темно-синюю, почти фиолетовую. Все это освещено парой газовых ламп, стоящих на приставных столиках по обе стороны кровати.

На кровати полулежал, полусидел, откинувшись на гору подушек, мужчина, судя по виду крайне раздраженный своим положением.

Одну его ногу держало на весу приспособление из деревянных реек и холстины. Торс тоже окружали такие же планки, поддерживая туловище, подобно корсету, и Мерси сразу поняла, что у него было сломано несколько ребер и что грудь его с величайшими предосторожностями тщательно обездвижили, чтобы острые обломки кости не повредили легкие или другие органы. Она охватила все это одним взглядом — и восхитилась, даже одобрила нечто вроде половинки шляпы на его голове, прикрывающей обритую под ноль голову. Конечно, это тоже была повязка, закрывающая какую-то рану на голове.

Ей было легче смотреть на него так — как на пациента.

Она имела дело со многими пациентами, лежавшими на многих кроватях, характеры у всех были разные, но ничего загадочного в тех людях не было. Мерси могла почти спокойно смотреть на раненого и почти отстраненно отмечать, что он перенес ужасную травму, даже догадываться, какую именно: осложненный перелом ноги, несомненно открытый и со смещением. Сломанные ребра. Травма головы, вероятно с повреждением черепа, и осколки кости застряли под кожей. Говорящие рубцы и рябины на месте швов, из которых уже удалили нити. Эти колотые и резаные раны уже, похоже, зажили и не разойдутся.

Но тяжело было смотреть на мужчину и знать, что не видела его так долго. Тяжело видеть это помятое лицо с плоским носом (сломанным давным-давно, это она определила с легкостью) и широкими скулами, которые достались ей в наследство. Такое же широкое лицо, при определенном освещении кажущееся почти квадратным, было и у нее. Тяжело было встретиться с ним взглядом — а ведь он уставился на нее из-под кустистых бровей, в которых мелькали первые серебряные нити. Одну пересекал шрам, судя по виду, затянувшийся много лет назад.

Она смотрела, впитывая информацию, стоя у двери, не зная, что сказать, куда ступить и следует ли присесть на стул, вот тот, возле кровати, на котором, наверное, сидел врач, осматривавший пациента.

Он тоже смотрел на нее и тоже молчал, кажется не зная, стоит ли пригласить гостью войти или велеть убираться. Покрытая щетиной щека вжималась в подушку: мужчина повернул голову, чтобы лучше видеть. Лежащий прочистил горло, кашлянув влажно и слабо. Определенно не такой звук он намеревался издать.

И выдавил наконец:

— Ни-та? — Два хриплых слога, расколотые неуверенностью.

Мерси стиснула дверную ручку и застыла в проеме, словно в магическом пространстве, способном защитить ее от того, что случится дальше. И все же она ответила:

— Папа?