Хотя Мерси и предупреждали о возможности начала морской болезни, ее, слава богу, не укачивало. Еда, право слово, была отличной, погода держалась сносная: солнечная и прохладная, хотя с реки постоянно дул ветер; и путешествие обещало быть приятным и беспроблемным.

Однако на второй день Мерси заскучала сверх всякой меры. Эта скука совсем не походила на скуку поездную. Несмотря на то что она в любой момент могла встать, побродить по палубам или праздно полежать, вытянув ноги, пребывание посреди бескрайней, мутной ленты воды отчего-то заставляло чувствовать себя угодившей в ловушку, в вагоне же она такого не испытывала. Да, здесь легче нырнуть за борт и уплыть к безопасности в случае возникновения проблем, чем выброситься из мчащегося поезда; да, пищу на здешнем камбузе готовят лучше, чем все, что она когда-либо стряпала для себя сама; да, очевидно, что этот корабль летит по реке быстрее любого другого судна из тех, что тащатся вверх по течению. Но даже когда гребные колеса усердно пенили воду и дизельный двигатель пыхтел так, что содрогался весь пароход, Мерси не могла отделаться от ощущения, что они движутся медленнее, чем должны.

Капитан говорил ей, что это шутки воды, рассказывал, что так река борется с кораблями. И Мерси заставляла себя быть терпеливой.

Когда светило солнце, девушка сидела на одной из лавок, что стояли на палубе, и смотрела на воду, на далекий берег, на другие суда, движущиеся параллельно им вверх, и вниз по реке. Громады тяжелых грузовых пароходов ползли как улитки, шлепая гребными колесами и иногда таща за собой на буксире баржи с тюками хлопка, ящиками и углем. Сновали туда-сюда легкие корабли «Якорной цепи», и на них играли оркестры, заглушая порой даже голоса рынд, заявляя так о себе и развлекая пассажиров. Время от времени их обгонял военный корабль — единственное судно, способное потягаться скоростью с «Провидением». На палубах таких судов Мерси видела мрачных моряков — впрочем, иногда и веселых. Они махали тряпками или флагами техасскому кораблю в ожидании, когда капитан потянет цепочку и поприветствует их гудком, что он неизменно и делал.

Военные корабли заставляли думать о Теннесси, и о форте Чаттануга, и об ужасной ночи близ Кливленда. А еще они напомнили Мерси о газете, которую она сунула в сумку, так что девушка достала ее и устроилась на палубе почитать, пока позволяют освещение и погода.

Пока она просматривала статьи мельком в поисках интересных заголовков, с тем чтобы потом все равно прочесть все целиком, рядом присел Фаррагат Каннингем, торговец из Техаса, перевозящий партию карибского сахара. Добрый друг капитана, он быстро стал для Мерси занимательным и разумным собеседником. Девушку необычайно интересовали все многочисленные места, в которых он побывал, заключая сделки, и в первый же вечер на борту она принялась расспрашивать его об островах. Она никогда не была на острове, и мысль о подобных клочках суши среди бурных океанских волн восхищала и очаровывала ее.

На второй день путешествия Каннингем присел рядом с девушкой на скамейку, чиркнул спичкой, поднес огонек к трубке и несколько раз быстро втянул воздух, забавно причмокивая, чтобы заставить табак разгореться.

— Ну что, какую-нибудь из этих новостей стоит прочесть? — спросил он, закусив трубку так, что она торчала изо рта под темными усами почти под прямым углом к бороде, разделенной напополам рыжей прядью.

— Некоторые да, полагаю, — отозвалась девушка. — Газета двухдневной давности, но у меня больше ничего нет.

— Никаких книг? Никаких романов, никаких поэтических сборников?

— Нет. Я не слишком много читаю. Только газеты иногда, когда руки до них доходят. Я больше узнаю из рассказов тех, кто желает мне что-то поведать.

— Разумная точка зрения, хотя жаль. Множество чудных историй сочинено и записано.

— Наверное. — Она показала мужчине статью о перемещении «Дредноута» на юг Теннесси и сказала: — Я почти видела эту штуку как-то ночью.

— «Дредноут»?

— Точно. Я летела на дирижабле из Ричмонда в Чаттанугу, и мы потерпели крушение совсем рядом с железной дорогой. Этот паровик был там, и все вокруг, казалось, боялись его до смерти.

Каннингем снова затянулся и выдохнул сладкое облачко серовато-голубого дыма.

— Да, эта машина внушает страх, причем во многих смыслах. — Мужчина приподнял шляпу и почесал лоб возле кромки волос, глядя куда-то в пространство поверх воды.

— Как это?

— С одной стороны, «Дредноут» создавался максимально мощным и опасным. Он вооружен до зубов, если можно так выразиться, или же от предохранительной решетки до сцепного крюка. Он тоже не просто паровик, а работает на двух видах топлива, как и наш корабль, — на дизеле и угле — и вырабатывает больше энергии, чем любая другая машина, о которой мне доводилось слышать. К тому же «Дредноут», хотя и тяжел, весьма быстроходен. Быстрее любого другого паровоза Союза, бронированного или нет, это чертовски точно, — тихо добавил он.

— Но не быстрее наших? — Она не стала разграничивать Конфедерацию и Республику. На борту этого корабля она уже уяснила, что разница лишь в названии.

— Нет, не быстрее наших. Но конечно, ни один наш паровоз и вполовину не столь смертоносен. Догнать «Дредноут» мы можем запросто. Но бог знает, что нам после этого с ним делать.

Мерси перевела взгляд на газетный лист, разложенный у нее на коленях.

— А с другой стороны?

— Прошу прощения?

— Вы сказали «с одной стороны». А с другой?

— А, да. Верно. С другой стороны, этот паровик пугает, потому что он — инструмент войны. Он создавался именно для того, чтобы внушать людям страх. Вы сказали, что были там, в Теннесси. — Каннингем кивнул на газету. — Вы хорошо его разглядели?

— Нет, сэр, не слишком. Я только слышала гудок, там, на поле боя. Мне говорили, он привез на позиции механического ходока.

— Полагаю, так и было. Эти машины весят столько, что иного способа переправить их из одного места в другое нет. Даже наши ходоки, работающие на нефти, полностью заправленные, не прошагают больше часа или двух. А у янки их вообще движет пар. Они раскаляются как сам дьявол — не поймите меня неправильно, — но никто не способен управлять ими больше получаса. Но, значит, самого «Дредноута» вы не видели?

— Нет, сэр. А вы?

Он кивнул:

— Однажды в Чикаго, по пути в Канаду за партией шкурок. Я видел его в паровозном депо, и, наверное, не стоит упоминать, что второй раз встретиться с ним мне не хотелось бы. Это дьявол, а не машина. На нем такая броня, что кажется, он надел маску; к тому же «Дредноут» оснастили таким количеством разнокалиберных пушек, что удивительно, как эта чертова штука вообще катится; но она катится. Если вы находились неподалеку от «Дредноута» и так и не увидели его, а тем более не столкнулись с ним нос к носу, считайте, что вам крупно повезло. Даже несмотря на крушение дирижабля, — счел нужным добавить мужчина.

Несколько секунд он молча посасывал трубку. Мерси тоже молчала; потом Каннингем вынул трубку изо рта и ткнул ею в нижний правый угол страницы:

— Ну-ка, о чем тут говорится? Можете мне сказать?

— Что-то насчет Мексики и ее императора, который задумал недоброе.

Фаррагат Каннингем фыркнул:

— Ну, это-то ясно как день. Можете прочитать мне строчку — другую? Я оставил очки в каюте, а без них почти ничего не вижу.

— «Император Максимилиан Третий обвиняет техасцев, рейнджеров и поселенцев, в таинственном исчезновении Мексиканского гуманистического легиона».

— Могу поспорить, что обвиняет, — усмехнулся техасец.

Мерси продолжила:

— «Император настаивает на том, что эти войска являлись просто миротворческими силами, посланными на север, чтобы помочь переселению исконных мексиканцев на бесспорно мексиканские территории…»

— Пусть уходят. Пусть убираются все, они нам не нужны.

— «Техасцы оспаривают данное заявление и утверждают, что военные собирались осуществить акт вторжения».

— Более или менее. Клянусь, так и было. Зачем иначе посылать войска к Рио-Гранде — им-то уж чертовски хорошо известно, где их границы, это ведь согласовано с их же собственными людьми много лет назад.

Мерси оторвала взгляд от газеты:

— Честно признаюсь, я в замешательстве. Что же получается, что мексиканцы — в северном Техасе?

Ее сосед по скамье беспокойно заерзал, словно тема раздражала его, и снова сунул в рот трубку.

— Ох, вы же знаете, как оно бывает. Они проиграли войну и теперь наши с потрохами. Но им хочется поторговаться с нами из-за северо-западных границ.

— Но ведь это все… неопределенно.

— Может, и так, но не во многом. Проблема в том, что даже если мы со стариной Максом приходим к соглашению о том, где располагаются северо-западные границы, люди, живущие там, могут с нами не согласиться. Я не собираюсь вам лгать — это центр забытой богом глуши, а поселенцы, колонисты и им подобные пребывают в полной уверенности, что они граждане Мексики. Но когда перечерчивали границы… — Он запнулся и уточнил: — Когда перечерчивали границы в последний раз, кое-кого из тамошних жителей весьма разозлило предложение платить налоги Республике, в то время как они полагали себя мексиканцами.

— Значит, Мексика помогала им… вернуться в Мексику? Хотя они уже и жили в Мексике, как они считали? — спросила девушка.

— Что-то вроде того. Но времена меняются, и меняются карты, а люди либо плывут по течению, либо оказываются в заднице, на что мне, впрочем, наплевать.

Мерси опустила взгляд и выпалила так быстро, как только смогла:

— Тогда отчего техасцы возмутились, если войска прибыли только для того, чтобы перевести своих людей на нужную сторону границы?

Каннингем подался вперед и взмахнул трубкой, будто школьный учитель указкой или какой-нибудь папаша, разъясняющий политические взгляды семьи своему чаду, задающему слишком много вопросов.

— Видите ли, если бы они делали только это, было бы замечательно. Но если бы их желанием было лишь вернуть своих сограждан, они не послали бы пятьсот вооруженных солдат в форме, прущих напролом по территории племени онейда. Они могли бы послать кого-то из миссионеров, к примеру, — они ведь, кажется, католики — или обратились бы к Красному Кресту. Несколько человек, помогающих переселить переселенцев, — это хорошо, но посылать контингент целого форта и ожидать, что все поверят, что у них на уме только свое благое дело, по меньшей мере глупо.

Мерси кивнула, хотя многого не поняла. Она только спросила:

— Так что же произошло с войсками? Пятьсот человек не могут просто растаять в воздухе.

Мужчина снова откинулся на спинку скамьи и снова принялся рисовать в воздухе какие-то фигуры своей трубкой, уже потухшей и холодной.

— Не знаю, было их там пять сотен или нет. Но думаю, где-то так. И не представляю, что с ними случилось. Тут возможно что угодно. Эта война на севере и западе, стрельба… может, вылазка индейцев, или холера, или ураган… а может, они наскочили на город, достаточно большой, чтобы дать отпор военному отряду, топающему по их территории. Я не утверждаю, что они столкнулись с местными, но говорю, что это могло произойти, и я совершенно не удивился бы, коли так. — Он снова сунул конец трубки в рот, прикусил мундштук, но не затянулся. — И винить тут, кроме них, некого.

— Уверена, вы правы, — сказала Мерси, хотя на самом деле так не считала. Но ей не хотелось показаться грубой; кроме того, она многого не знала о Техасе — а еще больше не знала о Мексике, так что прикусила язык, чтобы не опростоволоситься.

— Высмотрели еще что-нибудь интересное в газете? — осведомился Каннингем, потянувшись к трубке и закинув ногу на ногу, чтобы выбить пепел. Для этого он постучал трубкой о подошву.

— В основном тут всякая ерунда о войне.

— Неудивительно. Говорится там что-нибудь о том, что думали янки, прорываясь к Нэшвиллу? У них должна была быть веская причина для такого броска. Они навели шороху, притащив свой паровик и своего ходока. Но опять-таки, — призадумался он, — причины могло и не быть. Может, война просто сходит на нет, а эти последние метания взад и вперед — ее предсмертные конвульсии. Да, похоже, дело к концу.

— Нет, тут не объясняется, почему они так сделали; просто говорится, что сделали. — Она снова сложила газету, скатала ее в трубочку и протянула техасцу. — Хотите? Я уже все прочла, от корки до корки, и мне она ни к чему.

— Спасибо, мэм, но, пожалуй, откажусь. Тут, похоже, либо дурные, либо бесполезные для меня новости. Я все равно пропустил бы их.

— Хорошо. Тогда я оставлю ее в игровой комнате на одном из столов для покера. — Мерси встала, и Каннингем поднялся вместе с ней, вежливо коснувшись шляпы.

Потом он опять сел и принялся заново набивать трубку. Раскурив ее, он откинулся назад и стал наблюдать за рекой, лодками, всплесками рыбы, появляющимися иногда спинками черепах и за несомым течением плавником, исчезающим за кормой «Провидения».