— Спасибо. Спасибо за все, — сказала Мерси Линч Салли.

Она уже раздала все последние «прощай», благо и было-то их немного: другим медсестрам, паре докторов и Полу Форксу, который работал рядом с ней шесть месяцев и все равно догадался бы, почему она уезжает.

Никто не упомянул о ее уходе никому из пациентов. Лучше этого не делать, решила она. Она раньше видела, как уезжают другие женщины, проходя по рядам и получая страстные мольбы, обещания никогда не забывать, а порой и скоропалительные предложения руки и сердца; ничто из вышеперечисленного Мерси не интересовало. Она поняла, наблюдая за приездами и отъездами других работников, что лучше просто буднично уйти — и не вернуться.

Если бы она стала делать какие-нибудь заявления, то получился бы скандал.

А если она просто исчезнет, пройдет, возможно, несколько дней, прежде чем кто-нибудь из прикованных к постели мужчин заметит это. У них свои проблемы, боль отвлекает их от действительности, и отсутствие одной из медсестер мало что значит для большинства. В конечном счете кто-нибудь закатит глаза, поскребет затылок и удивится:

— А что случилось с сестрой Мерси?

И тогда капитан Салли скажет:

— Она уехала. Неделю назад.

Ну, неделю так неделю — и инвалид, услышавший это известие, только пожмет плечами.

Мерси решила, что легче просить прощения, чем разрешения. Они простят ее уход. А могли бы не позволить покинуть их.

Но Салли другая, и она поняла. Понизив голос, хотя никто не маячил поблизости, капитан сказала:

— Я рада, что ты получила документы как вдова и крохи пенсии, выделяемые Союзом. В пути никакие средства не лишни. А их деньги ценнее наших.

— Мэм, если кто-нибудь пришлет за мной сюда, вы дадите им адрес в Уотерфорде? — попросила Мерси.

— Ну конечно же. Так, я ничего не забыла? Ты освободила кровать наверху… и прихватила документы, надеюсь? Мое рекомендательное письмо, в котором говорится, что ты медсестра, одна из нас, поможет тебе на первых порах, но никто не знает, что ждет тебя на Западе.

— Я отправлюсь на юг, — сообщила девушка, — потом вверх по реке и на запад. У меня есть план.

— Как скажешь. Это долгое путешествие, дорогая. Я буду беспокоиться за тебя и молиться.

Мерси обняла начальницу. Потом в последний раз прошла по палате на первом этаже, мимо входа в бальную залу, по коридору, через кухню, на задний двор… так, чтобы никто, кроме персонала, не увидел, что она несет чемодан и большую сумку через плечо с бросающимся в глаза нашитым на ткань красным крестом. Чемодан приехал с ней еще из Вирджинии; другой являлся собственностью госпиталя, и его пришлось оставить. Но сумку Мерси подарила капитан Салли. В нее девушка уложила кое-что из того, что может понадобиться медсестре в любой момент, а также документы, деньги, несколько книжек, письма, карандаши и прочие полезные предметы, благодаря которым она чувствовала себя подготовленной к любым тяготам путешествия.

На обочине у Робертсоновского госпиталя она остановилась, размышляя, с чего же начать — и как. В целом ее планы не простирались за границы того, что она сообщила капитану Салли.

Итак, первое: она направляется в канцелярию Западного Союза.

Клерк за стойкой взял у нее конверт с телеграммой отца, прочел ее, и, пока он изучал штампы, Мерси сказала:

— Мне нужно дать ответ. Написать… шерифу Уилксу, полагаю. Откуда бы эта телеграмма ни прибыла. Я должна сообщить ему, что еду.

Невысокий мужчина в полосатом жилете, разглядывая в пенсне бумагу, ответил:

— Это можно, я помогу вам. И сожалею о случившемся с вашим отцом, — вежливо добавил он.

Он назвал цену, и Мерси заплатила из тех наличных, что выдала ей капитан Салли: выходное пособие плюс премия. С помощью клерка она составила ответ, которому предстояло преодолеть три тысячи миль:

ШЕРИФУ УИЛКСУ: ПОЖАЛУЙСТА СООБЩИТЕ ИЕРЕМИИ СВАКХАММЕРУ ЕГО ДОЧЬ ПРИЕДЕТ К НЕМУ ТЧК ПУТЕШЕСТВИЕ ЗАЙМЕТ НЕСКОЛЬКО НЕДЕЛЬ ТЧК В ПРЕДДВЕРИИ ПРИЕЗДА ПРИШЛЮ ЕЩЕ ТЕЛЕГРАММУ ТЧК

Она не могла придумать, что бы еще добавить, так что просто смотрела, как клерк, переписав послание, положил его в ящик на своем столе. Он объяснил, что телеграфистка сейчас в отлучке, но, когда она вернется, сообщение тут же будет отправлено.

Мерси поблагодарила и вышла, снова оказавшись на улице с сумками в руках и тревогой в сердце: она боялась, что поступает неправильно и что отец все равно наверняка к ее приезду будет уже мертв.

— Но это же приключение, — сказала она себе, не столько веря, сколько пытаясь уцепиться за предлог.

Перебросив ремень сумки через плечо, она сошла с деревянного крыльца конторы Западного Союза — и тут же пришлось отпрянуть назад от спешащего покачивающегося экипажа. Вдалеке закричали, предупреждая о прибытии кого-то в госпиталь; девушка услышала сквозь грохот слово «Робертсон», и у нее защемило сердце.

Ей следует отказаться от этой нелепой миссии.

Ей следует вернуться туда, где она нужна.

Даже если она проделает весь этот путь на Запад, даже если окажется у постели отца, узнают ли они друг друга? Воспоминания о нем за шестнадцать лет размылись до каких-то расплывчатых цветных пятен и рокотания голоса. Когда она думала об отце, даже стараясь отринуть гнев на него, в сознании всплывали лишь широкие плечи, каштановые волосы и крепкие руки, толстые, как бревна. Лица она почти не помнила — помнила только, как царапалась отцовская щетина, когда малышка-дочка терлась щечкой о его щеку.

Что ж, может быть. Может быть, она узнает его.

Но узнает ли он ее? Между той крохой и медсестрой из Робертсона пролегла целая жизнь. Она выросла на несколько футов, став, как стыдливо говорится, «довольно высокой» для женщины, и ее пшеничные кудри потемнели, приобретя оттенок неотшлифованного золота и утратив солнечное сияние детства. Гибкость периода становления уступила место крепкой фигуре, вполне годящейся для работы на ферме или в госпитале. Сейчас Мерси никто не назвал бы изящной — если она вообще когда-нибудь была такой.

Она топталась на обочине, размышляя, не вернуться ли в канцелярию, чтобы послать еще одну телеграмму и рассказать матери, что она собирается сделать. Но потом решила, что все-таки лучше будет написать письмо и отправить его по дороге.

Всегда легче просить прощения, чем разрешения.

На углу улицы мальчишка в штанах не по размеру выкрикивал сегодняшние новости. Вскинув над собой стопку газет, точно римлянин — щит, он извещал всех интересующихся о последних — по сведениям — перемещениях войск, о победах, потерях и прочих интересных подробностях.

— Отбита атака янки в Нэшвилле! — вопил он. — Максимилиан Третий требует расследования исчезновения миротворческих сил!

Мерси вдохнула глубже, выбрала направление и зашагала. Голос мальчишки преследовал ее:

— Пропажа дирижабля с северо-запада в Техасе окружена загадками! Ужасная буря в Саванне! Тяжелые потери южан в Боулинг Грине!

Она пожала плечами, продолжая шагать, — четыре квартала мимо узких трехэтажных гостиниц и пансионов, мимо широких, приземистых банков и бакалейных лавок. На ступенях высокого белого храма стоял мужчина с большой черной Библией, зазывая людей войти и покаяться, или приобщиться вместе с ним к Церкви, или что-то типа того, — Мерси этим не интересовалась. Она обогнула толпу, не обращая внимания на проповедника и стараясь не смотреть на гигантский шпиль цвета слоновой — или человеческой — кости.

Она прошла мимо целого ряда церквей, выстроившихся, если так можно выразиться, плечом к плечу, несмотря на противоречия в догматах, оставила позади скотный двор, добралась до большой плавильни, где сновали покрытые копотью потные мужчины в грязной, местами опаленной одежде. Один из них окликнул ее, разинув пасть, чтобы брякнуть что-то непристойное.

Но когда Мерси обернулась, рабочий захлопнул рот.

— Извините, сестра. Мэм, — пробормотал он, увидев ее плащ и красный крест на сумке.

— Считай, что ты прощен, хам, — буркнула она на ходу.

— Извините! — крикнул он еще раз ей в спину.

Она не ответила. Только поправила сумку, чтобы крест был виднее. Это не иностранная эмблема, не эмблема янки и даже не конфедератов. Но все знали, что она означает, отлично знали, хотя иногда и принимали девушку по ошибке за представительницу Армии спасения.

Вдалеке, над крышами мельниц, фабрик и складов, она уже видела округлые купола: верхушки стоящих в доке дирижаблей.

Вскоре показалась и вывеска Ричмондской региональной станции летательных аппаратов. Под ней две стрелки указывали в две разные стороны. Табличка «Пассажирский транспорт» звала повернуть налево, «Торговый и грузовой» направляла направо.

Мерси послушно следовала за указателями, вскинув голову и расправив плечи, как будто точно знала, куда идет и чего хочет. Еще одна табличка — «РЯДЫ А & В», а другая, висящая рядом, — «РЯДЫ С & D». Но вот наконец девушка заметила нечто более соответствующее ее нуждам: вывеску «ПАССАЖИРСКИЕ БИЛЕТЫ И МАРШРУТЫ». Она венчала деревянную односкатную хибару без стекол в окнах и без барьера перед входом — только с клеткой вроде тех, в которых сидят банковские кассиры.

Ближайшая служащая оказалась жгучей брюнеткой в фетровой шляпке, украшенной растрепанным пучком разноцветных перьев. Мерси приблизилась к ней со словами:

— Здравствуйте, мне нужен пассажирский билет на запад.

— Далеко?

— А как далеко на запад вы можете меня отправить?

Женщина бросила взгляд на какой-то невидимый Мерси листок.

— Трудно сказать.

— А от чего это зависит?

— От ряда вещей. В данный момент война — решающий фактор номер один, влияющий на то, куда вы можете добраться. Нам пришлось сократить некоторые транспортные линии и перенаправить движение на юг.

Мерси кивнула:

— Понятно.

Служащая продолжила:

— Хорошо. Потому что на сегодняшний день Чарльстон в Западной Вирджинии — самая крайняя точка, до которой мы можем доставить вас. Мы пытаемся перенаправить рейсы на Франкфурт через Уинстон-Салем или Нэшвилл. Но Нэшвилл сейчас тоже несколько ненадежен.

Припомнив услышанное от крикуна-газетчика, Мерси спросила:

— Там идут бои?

— Так нам сообщают. — Служащая указала на маленький телеграфный аппарат.

Пока Мерси разглядывала его, устройство размером с кулак чихнуло и извергло из себя длинную бумажную ленту, испещренную точками и тире.

— Свежайшие новости с фронтов, — пояснила служащая. — Приходят, отфильтрованные центром.

— И что там говорится? — поинтересовалась Мерси.

— Что в Нэшвилле все еще неспокойно. Иногда обновления этим и ограничиваются, а толку… В любом случае вы хотите на запад, а куда — так и не уточнили.

— Я надеюсь попасть в Вашингтон — который на том побережье. Но если я правильно поняла, вы можете доставить меня только к реке.

Кассирша не спросила: «К какой реке?» — поскольку каждый знал, что все останавливаются у Миссисипи. Она задумчиво закусила губу:

— Верно, по ней вы можете подняться до Мемфиса. Там должно быть относительно безопасно, вдалеке-то от стычек на границе. Если доберетесь до форта Чаттануга, там сядете на поезд и остаток пути одолеете в мгновение ока.

— Звучит заманчиво. — Звучало ужасающе, но Мерси проглотила застрявший в горле комок и расправила плечи.

Собрав достаточно информации, чтобы начать стучать по выпуклым клавишам, брюнетка, глядя на панель, заговорила:

— Как вы понимаете, рейс далеко не прямой. Я собираюсь отправить вас через Уинстон-Салем, потом в Шарлотт, а потом уже в форт Чаттануга. — Оно оторвалась от пульта и пояснила, точно пытаясь оправдаться: — В обычной ситуации я отправила бы вас через Ноксвилл, но вы же видите, что вокруг творится.

— О да. Я вижу.

— Полет продлится на час-два больше, но долгий путь безопаснее, а стоить будет столько же. Давайте проштампую вам билет, — предложила служащая, и за стойкой что-то с готовностью стукнуло. Женщина привстала, налегла на рычаг всем своим весом, и из щели между клавишами на уровне ее пояса вылезла пробитая карточка.

Мерси заплатила за билет, и брюнетка направила пассажирку к ряду В, участок 2.

Взлетное поле очень походило на железнодорожный вокзал; по крайней мере, так показалось Мерси. Она уселась в конце ряда, откуда могла следить за прибытием и отправлением воздушных судов, а также высматривать дирижабль, который доставит ее в Теннесси. Он еще не прибыл, но представление о нем девушка получила, наблюдая за другими пассажирскими судами. Большинство украшали лишь скупые названия вроде «Папильон», «Прииск Елены» или «Кэти Джеймс». Сзади у многих имелась наклейка «ГРАЖДАНСКИЙ ТРАНСПОРТ», отличающая эти дирижабли от военных кораблей.

Если верить тем, кто разбирается в подобных вещах, путешествие по воздуху было несравнимо безопаснее, чем поездом (одни только бандиты и железнодорожные пираты чего стоят), и даже безопаснее, чем простой дилижанс (стоит упомянуть разбойников с большой дороги и придирчивых контролеров на пропускных пунктах между районами и зонами боевых действий). Но когда к участку 2 ряда В подплыл «Зефир», грудь Мерси сдавили тревожные предчувствия.

Дирижабль двигался очень тихо для такого громоздкого судна; он пришвартовался при помощи простых пеньковых веревок с железными крючьями, которые, скрежеща, вцепились в трубчатые конструкции дока, останавливая громадину. И вот, когда уже все якоря держали слегка покачивающуюся, точно детский кораблик в тазу, оболочку, затрещал и разошелся шов в нижней части корпуса, выпуская разворачивающийся на лету, точно падающая гармонь, трап.

По этому трапу стали спускаться немногочисленные пассажиры из Роли, если Мерси правильно услышала. Никто из них не выглядел помятым, избитым, напуганным или каким-либо иным образом потрясенным приобретенным опытом, хотя несколько человек явно испытали облегчение, вновь ощутив под ногами землю.

Мерси попыталась счесть это за добрый знак.

Последним спустился капитан «Зефира». Он оказался ниже, толще и моложе, чем ожидала Мерси; мужчина жизнерадостно поприветствовал группу техобслуживания, которая встречала всех прибывающих. Мерси задержалась на скамье вместе с пятью своими будущими спутниками, прислушиваясь, как капитан обсуждает с техниками уровень водорода и то, какая дозаправка потребуется ему тут, в Ричмонде. Завершив ритуал приземления, он подошел к следующей партии своих пассажиров и представился, поочередно пожимая всем руки и касаясь шляпы:

— Капитан Кэрри Гейтс к вашим услугам, леди и джентльмены.

Мерси была одной из двух присутствующих здесь леди; другую женщину, значительно старше, сопровождал столь же пожилой муж. Еще двое мужчин прибыли, когда судно вошло в порт, доведя общее число пассажиров и экипажа до девяти.

— До Уинстон-Салема около двухсот миль, там мы остановимся подзаправиться, потом еще семьдесят до Шарлотта и меньше трехсот вдоль русла Теннесси до форта Чаттануга; потом отправляемся в Атланту к нашей конечной цели. Ну как, всем подходит? Проверьте ваши билеты и убедитесь, что наш корабль — именно тот, что вам нужен. Следующее судно отправится по этому маршруту только завтра.

Пока он говорил, два других члена экипажа тоже спустились на землю, чтобы проверить оснастку и результаты работы команды портовых техников на предмет соответствия собственным стандартам. Потом они обошли корабль сбоку и принялись махать руками, будто подзывая кого-то.

Мерси вытянула шею и разглядела то, что двигалось из конца ряда к дирижаблю.

По узкоколейке, проложенной между рядами, ехало нечто, размером приблизительно с небольшой паровоз, только более вытянутое и округлое, укрепленное по периметру приклепанными железными обручами. Оно походило на обшитую сталью буханку хлеба и приближалось к «Зефиру» гладко, лишь тихонько покрякивали железные колеса. В задней части вагончика располагался целый набор шлангов. Портовые техники развернули гибкий резиновый рукав и присоединили его одним концом к металлическому баку, а другой воткнули в какое-то отверстие на корме «Зефира». Самый рослый из присутствующих мужчин — верзила в нижней рубахе с руками длинными, как у обезьяны, — взобрался на верх цистерны и повернул вентиль, отчего шланг раздулся и запыхтел, перекачивая содержимое цистерны в резервуары воздушного судна.

Один из пассажиров наклонился к Мерси и сообщил ей:

— Водород.

— Знаю.

— Чудо, не так ли? — настаивал мужчина, так что пришлось Мерси повернуться к нему.

Он был хорошо одет, но мелочи облика, в отличие от голоса, выдавали в нем иностранца. Фабричные ботинки такой формы редко где увидишь; покрой сюртука некоторыми деталями отличался от современного американского стиля. Волосы у мужчины были темные, кучерявые, а руки — длинные, мягкие, белые и гладкие, — руки ученого, а не трудяги.

— Чудо, конечно, — согласилась Мерси. — Мы ведь живем в век чудес, не правда ли? Практически купаемся в них.

Она снова отвернулась, чтобы продолжить наблюдать за заправкой дирижабля.

— Кажется, вы от этого не в восторге.

— От чего?

— От века чудес.

Мерси опять посмотрела на мужчину, и он слегка усмехнулся.

— Угадали. Большинство чудес, которые я видела, волшебным образом разрывают человека на куски, так что вам придется меня простить, если… если… — Что-то большое лязгнуло рядом, словно выстрелил пистолет, и девушка подпрыгнула от неожиданности.

— Вы взираете на эти чудеса с некоторым беспокойством, — закончил он за нее. — Вы уже когда-нибудь летали?

— Нет. — Уступив, хотя и неохотно, требованиям вежливости, Мерси отвлеклась от дирижабля и его резервуаров ровно настолько, чтобы спросить: — А вы? Вы уже летали?

— Несколько раз. И всегда считал полет великим приключением, потому что у нас, в Англии, подобных кораблей пока что нет — по крайней мере, таких дивных, как здесь.

— Так вы оттуда?

— Более или менее, — проговорил он, что Мерси сочла странным ответом, но переспрашивать не стала. А мужчина продолжил: — Но насколько я понимаю, корабли, подобные этим, в наши дни становятся все больше и больше популярны в Австралии.

— В Австралии?

Он кивнул:

— Прогресс легче распространяется в столь огромных странах. Путешествия на тысячи миль в любом направлении… Неудивительно, что там получают распространение новые, более комфортные способы перемещения на дальние расстояния.

— Сомневаюсь. Это побочный эффект войны, вот и все. Такие корабли в первую очередь строятся для фронта, но чертовы штуковины не пролетят больше нескольких сотен миль без дозаправки, а больших тяжестей не поднимут.

Если он и подумал, что она сквернословит, то промолчал.

— Дайте время, — только и сказал он. — Технологии совершенствуются каждый день. Пройдет совсем немного времени — и люди будут курсировать от берега до берега на таких машинах, как эти. Или больших, построенных по сходному образцу.

— Люди и так перемещаются на них между берегами, но все они — торговцы, развозящие туда-сюда товары, а не простой народ. Вы видели бронированные дирижабли? Те, что приземляются в зоне для коммерческих судов?

— Нет, я только что прибыл.

— Это военные машины, и их всего ничего — и не без причины, — просветила мужчину Мерси. — Водород чертовски огнеопасен, и, когда повсюду снуют снаряды, это не особо приятно. Всего через месяц после прибытия на фронт первых дирижаблей наладили выпуск противовоздушных пушек и посбивали-полопали их, как карнавальные шарики. — Сейчас она повторяла слова кого-то, сама не зная кого. Одного из солдат в госпитале? Кого-то из докторов?

— Но они производят сильное впечатление. И бронированные к тому же, вы сами сказали.

— Да, но чем больше брони покрывает их, тем меньше веса они унесут, и таким образом теряет смысл их присутствие на поле боя. Хотя я слышала от одного из выздоравливающих, что пару лет назад был похищен военный дирижабль и что его, по слухам, видели на Западе — переоборудованным пиратами для своих делишек. Может, это сотворили пираты фронтира, которые еще покажут востоку, как сделать из этих кораблей достойные боевые суда.

— Пираты склонны к новаторству, — пробормотал мужчина. — Кстати, кажется, я так и не представился. Я Гордон Рэнд, до недавних пор пребывал на службе ее величества, а сейчас в отставке.

Она хотела ответить: «Винита Линч», но вместо этого произнесла:

— Я миссис Линч.

— Миссис Линч? — Мужчина бросил взгляд на ее руку, затянутую в кожаную перчатку, которая скрывала обручальное кольцо, так и не снятое Мерси. — Безмерно рад знакомству. — Он взял руку молодой женщины и склонился над ней с формальным поцелуем.

Мерси не стала противиться, но потом отняла руку и спросила:

— Какое же королевское дело ведет вас на запад, мистер Рэнд?

— Я еду писать книгу. И на запад меня ведет ее тема. Позже, возможно, придется двинуться к югу, может, даже в Мексику, если позволят время и здоровье. Но поживем — увидим.

Мерси одарила его уклончивым «гм» и снова посмотрела на корабль, который слабо покачивался на якорях, поскольку сейчас в его задний люк грузили багаж.

— Приглядываете за своими сумками? — поинтересовался неугомонный мистер Рэнд.

— Нет. Мои сумки со мной.

— Путешествуете налегке. Превосходная черта в женщине.

Мерси уже балансировала на грани, готовая сказать нечто грубое, когда вперед гоголем выступил капитан, точно маленькая жирная курочка в этой его пошитой на заказ униформе.

— Мои драгоценные пассажиры! — обратился он к ним, раскинув пухленькие ручки, словно намереваясь обнять всю группу разом. — Центр только что сообщил мне, что мы отправляемся меньше чем через четверть часа. Будьте так любезны, поднимитесь за это время на борт, займите места, указанные в ваших билетах, и устраивайтесь поудобнее. Если вы не сдали багаж в грузовой отсек, пожалуйста, уберите свои вещи под кресла или разместите их на любых свободных местах. Сегодня наше судно заполнится лишь на две трети, так что пространства хватит на всех.

— Ох, это так волнующе, — проворковала пожилая женщина; выговор ее был характерен для представителей высших классов, и Мерси подумала, что супруги, должно быть, уроженцы еще более восточных районов — может, даже побережья; впрочем, на эту мысль девушку мог навести китель спутника женщины, напомнивший Мерси об океанской торговле. Но она готова была поспорить, что они родом из Саванны или Чарльстона.

— Волнующе! — повторил за ней муж, слишком тощий для своей одежды. Практически развернувшись внутри просторного кителя, он протянул жене руку и позволил отвести себя к растянутой гармошке трапа.

Мерси никак не могла избавиться от впечатления, что бедный старичок слегка не в себе. Но его жена, дама, видно, вполне себе на уме, твердой рукой направляла мужа туда, где, по ее мнению, он должен был находиться.

Один за другим взобрались они на борт воздушного судна, причем Мерси не позволила мистеру Рэнду помочь ей втащить багаж вверх по трапу, а маленький джентльмен радостно лепетал что-то своей супруге. Два других пассажира, пара студентов из Атланты, назвавшиеся Ларсеном и Деннисом, возвращались домой, к семьям, год проучившись в Ричмонде. По пути капитан спросил одного из них, узнал ли он что-нибудь интересненькое, и парень с детским лицом сказал что-то насчет того, какой увлекательной он находит войну. Мерси предположила, что он считает это занятие увлекательным, потому что его никогда не вынуждали принимать в нем участие. Изуродованная стопа заставляла парня косолапить, мешая ходить, взбираться по ступеням и даже устраиваться в кресле. Его никогда не призовут на службу, даже в самые отчаянные для Конфедерации часы.

Он сел рядом со своим однокашником, через проход от Мерси, и робко улыбнулся ей. Улыбка, возможно, вышла бы менее натянутой, если бы девушка сняла перчатки.

К облегчению медсестры, мистер Рэнд сел на кресло впереди, за несколько рядов от нее. Пожилая чета уселась сзади. Два члена экипажа пристегнулись ремнями к специальной стойке в корме судна; третий надел фуражку и присоединился к капитану в кабине — вероятно, чтобы исполнять роль второго пилота, или первого помощника, или как там положено у воздухоплавателей. Нервозность Мерси притупила любопытство. Она могла бы поклясться, что даже здесь, внутри дирижабля, услышала дробный стук артиллерийского огня.

Видимо, что-то нехорошее отразилось на ее лице, заставив хромого студента окликнуть ее:

— Мэм?

— Вы слышите? — вскинулась она. — Или только я?

— Что слышу?

— Этот звук — вроде канонады.

Мистер Рэнд обернулся, ловя ее взгляд, что далось ему нелегко, так как мужчине мешали собственные плечи и спинка сиденья.

— Пусть этот звук не беспокоит вас, миссис Линч. Так работают пневматические молотки, когда что-то клепают. От линии фронта нас отделяют многие мили.

— Знаю, — сказала Мерси, впрочем не вполне в этом уверенная.

Капитан Гейтс делал какие-то объявления, но из переговорной трубы вылетали только маловразумительные чирикающие звуки. Похоже, труба эта явно была на судне предметом совершенно излишним. Пассажирский салон был так мал и располагался так близко к кабине пилотов, что капитан мог бы просто повернуться и сообщить все, что хотел, обычным голосом и все его прекрасно услышали бы.

Завершил он свою речь следующими словами:

— Якоря отцеплены, баки заполнены, курс проложен. Мы готовы к отлету.

И тут же заговорили механизмы — подстраивающиеся, включающиеся, регулирующиеся и корректирующиеся.

Вдруг всевозможные звуки подъема судна сменились странной тишиной, словно вся подготовка велась к чему-то воображаемому. Сейчас как будто ничего и не происходило вовсе, только в животе рождалось незнакомое чувство. Корабль уже взмыл над деревьями и закачался под низкими облаками.

Желудок Мерси медленно пульсировал в такт колебаниям дирижабля. Она прижала к животу руку, словно надеясь таким образом удержать бунтаря на месте, а другой рукой вцепилась в подлокотник своего кресла. Блевать она не собиралась. Этому не бывать. Но медсестра никак не могла заставить себя посмотреть в круглое оконце справа, по крайней мере первые несколько минут. Она лишь скользила взглядом по раме, пока не ощутила, что полет вроде идет нормально, безопасно и уверенно и что капитан Гейтс не погубит всех, поднявшихся на борт, нажав не на ту кнопку или рванув не тот рычаг. Только тогда она, прижавшись лбом к особо прочному стеклу, попыталась взглянуть вниз, насколько позволила форма судна. Под ними трепетали на ветру деревья и люди на взлетном поле становились все меньше и меньше — вот они размером с мышей, а вот уже и с жуков.

— Мы летим! — провозгласил старичок.

— Конечно, любимый, — подтвердила его жена.

Студенты о чем-то хихикали между собой, тихонько перешептывались и показывали друг другу какие-то примечательные места в пейзаже; и в какой-то момент Мерси подумала: а что не так со вторым парнем, который выглядит здоровым телом и духом, годным к военной службе? Почему он не сражается? Почему учится в Ричмонде? Половина школ стоят наполовину пустые. Изучение чего-либо, кроме войны, стало никчемным, едва ли не запрещенным. И все же кто-то должен читать книги, решила она. Сама Мерси никогда не слыла любительницей чтения, но осуждать за это других — нет уж, увольте. Видит Бог, Конфедерации нужны доктора и военные-тактики, так же как механики и нефтяники, инженеры и пилоты. Разумом она понимала, что научиться таким вещам с наскока нельзя, типа раз — и готово, да и на практике постигают такие науки не сразу. И все-таки все молодые люди, которых она видела за последние несколько лет, были солдатами и редко когда кем-либо еще до службы или после.

Поскольку «Зефир» продолжал лететь без происшествий, Мерси расслабилась настолько, чтобы время от времени закрывать глаза, и в итоге задремала. Осознала она, что что-то изменилось, только когда дирижабль бросил якоря в Уинстон-Салеме для дозаправки.

Капитан сказал, что пассажиры вольны остаться на борту или могут прогуляться по взлетному полю Каролины, если, конечно, вернутся на свои места в течение получаса. Студенты и мистер Рэнд так и сделали. Но пожилой мужчина спал, положив голову на плечо супруги, так что они оба, естественно, никуда не пошли.

Мерси решила остаться, снова ткнулась лбом в прохладное стекло и стала смотреть и слушать, как подъезжает по рельсам цистерна, точно такая же, как в Ричмонде, как она останавливается и начинает с шипением закачивать водород в резервуары над их головами.

Когда студенты вернулись, они, как обычно, весело болтали; их трескотня служила фоном, сливаясь с шипением и свистом газа, струящегося из бака в бак по резиновым, с тяжелыми медными насадками, шлангам.

Мерси не обращала на парней внимания и так и сидела, смежив веки, пока не услышала, как один из студентов сказал:

— …еще южнее, в свободное пространство вокруг Нэшвилла.

Она заморгала, стряхивая дремоту, и вмешалась в разговор:

— Войска?

— Простите, мэм?

— Войска? Вы говорили о войсках?

Деннис, парень со здоровыми ногами, брюнет с голубыми глазами и жидкими юношескими усиками, ответил:

— Мы сами услышали что-то краем уха, вот и все. Говорят, янки прорвались на юго-восток, так что нам придется изменить курс, чтобы обогнуть зону боев. Я-то почти надеюсь, что мы не станем вилять, — добавил он, и в голосе его звенело возбуждение.

— Не говорите так, — укорила его Мерси. — Если мы окажемся над полем боя, то вскоре все будем лежать на нем, мертвые как камни.

— Почему вы так считаете? — спросил студент.

Девушка покачала головой, то ли огорчившись, то ли удивившись тому, что он не в курсе. Но прежде чем она успела ответить, в салоне неожиданно возникла голова Гордона Рэнда, за которой последовали торс и длинный хвост сплетен.

— По слухам, бои идут прямо на Аппалачах, — внес он свою лепту в беседу.

— Господи! — выдохнула Мерси.

Молодому брюнету хотелось узнать больше.

— Вы думаете, мы увидим сражение?

На это мистер Рэнд заявил:

— Мы ничего не увидим или увидим слишком много. Миссис Линч права. Стоит в наше маленькое пассажирское суденышко попасть одному-двум противовоздушным снарядам — и мы все погибли.

— У вас, верно, отличный слух, — заметила Мерси, поскольку, когда она сделала свое замечание, мужчина в салоне определенно отсутствовал.

Он лучезарно улыбнулся и продолжил с едва уловимым намеком на пришепетывание:

— На вашем месте я не стал бы слишком беспокоиться. Капитан примет во внимание последнюю телеграфированную ему информацию о положении на фронте и соответствующим образом скорректирует наш курс. Я всецело верю в это. Настолько, что планирую остаться на борту и полететь до форта Чаттануга в уюте и комфорте этого чудесного воздушного корабля.

— Капитану стоит поблагодарить вас за оказанное ему доверие, — фыркнула старушка с холодным сарказмом, удивившим всех присутствующих.

Сам капитан присоединился к ним прежде, чем дискуссия продолжилась. Мистер Гейтс увел первого помощника в кабину, настоятельно попросив пассажиров занять свои места. Он, должно быть, слышал какую-то часть их беседы, поскольку, устроившись в рубке, заговорил:

— Кажется, вы уже в курсе изменений на фронте. Я хочу, чтобы все вы знали, что это ожидалось и все мы сталкиваемся с подобным регулярно. Тревожиться абсолютно не о чем, поскольку я только что получил свежайшую ориентировку. — Он показал всем длинную узкую бумажную ленту, испещренную точками, тире и какими-то пометками от руки. — Мы отправляемся через пять минут, и спустя пару часов вы все в целости и сохранности окажетесь в форте Чаттануга.

С этими словами он нахлобучил фуражку и огромные летные очки, затем дал отмашку двум членам экипажа, чтобы те пристегнулись у своей задней стены, сообщил пассажирам, что корабль отчаливает, и, показав всем поднятый вверх большой палец, улыбнулся и взялся за рычаги управления.