– Вот, – сказал решительно Костик. – С этой минуты мы гуляем! Кино днем работает?

– Не знаю, – сказала Катя.

– Значит, работает. Покупаем билетики… Проходим в зал… Садимся в первом ряду…

– В третьем, – поправила Катя.

– В первом видней… Ладно… В третьем… – Костик, изображая кино, сел на полешко, но тут же стукнул себя по лбу. – Ох, а мороженое?

Он полез в карман и якобы достал деньги.

– Пятнадцать штук хватит?

Катя впервые улыбнулась. Игра ей начинала нравиться.

– А живот вы не отморозите, Константин Сергеич? Вы их глотаете, да?

– Ой, это я на кино загляделся, – сказал Костик. – А какое у нас кино?

Катя задумалась. Вспомнила.

– Кино пусть называется «Цирк»! Вы видели? Там Любовь Орлова перед полетом из пушки танцует… Вот так…

Катя вышла вперед, будто она и была Любовь Орлова, в черной шляпе и золотом трико, в сверкающем волшебном плаще. Она накинула на себя мешковину и залезла на пенек, потом сбросила и запела: «О Мери! Мери, чудеса! Летит Мери в не-бе-са!»

И вдруг покачнулась, и если бы Костик не подставил руки, она бы грохнулась головой об пол. Теперь они стояли, невольно обнявшись, и не торопились отпускать руки.

– Ой, – сказала Катя, натянуто засмеявшись. – Как это я… Не удержалась…

– Я сильный, удержу! – сказал Костик.

– Правда?

– И никому не отдам… Всю жизнь…

Он поцеловал Катю, а она вдруг заплакала.

– Катя! Катенька! Я тебя обидел?

Она помотала головой.

– Ну, честное слово… Я не хотел… Я не думал… Так получилось само, что…

В это время раздался стук в дверь. Оба притихли и будто сжались. Они давно забыли, что кроме них и подвала существует в природе другой, более реальный мир, и он вовсе не собирался их оставлять в покое. Во всяком случае, тетка Зина.

– Открой, – сказала она. – Ты с кем там разговариваешь?

Катя помолчала и ответила, глядя на дверь:

– С собой… А что, нельзя? Я вам и здесь мешаю?

– Да, мешаешь, – повелительно сказала Зина. – Открой-ка, поговорим!

– Не хочу.

– А ты через не хочу. Мне тоже небось не очень нужно. Но я же пришла… Сама… – Катя молчала. – Открывай давай. Дело есть.

Катя показала Костику на окошко, и он понял. Быстро подцепился и через несколько секунд его не было видно. Катя посмотрела ему вслед, поправила волосы и платье на себе, потом подошла и с неохотой отодвинула задвижку. Зина стояла на пороге, щурясь и пытаясь разглядеть внутренность подвала. Может, она что-то заподозрила.

– Чего залезла-то? – спросила миролюбивей. – Хочешь доказать Чемоданчику, какая я злая… Несправедливая… Вот, мол, смотрите, люди добрые, Зина уже и не сажает, так я сама… Разнесчастная… Сама сюда лезу…

И тут она всхлипнула.

– Ну, теть… Зин… – попросила Катя, совсем не зная, как теперь вести с ней себя. Со злой – знала, а с доброй – нет. Ведь и правда же, не сажала ее Зина, и значит, не была виновата ни в чем. – Я, наверное, глупая… Я сейчас поняла… Но я же хотела как лучше… И тебе и мне…

И тоже всхлипнула. Так они стояли на пороге погреба, уткнувшись друг другу в плечо, и ревели, а почему ревели, спроси, и сами не смогли бы объяснить.

– Одному Чемоданчику лучше! – сказала, сморкаясь, Зина. – А мне-то чем? Я ведь не чужая… Только я жить не умею… Когда твоя мать умерла, я пошла в буфет, думала, хоть при продуктах будем… А когда обокрали, я и испугалась: посадят, а выйду из тюрьмы совсем старухой… Кому буду нужна? Ну и… – Хотела произнести слово «запродалась», но махнула рукой. И так было понятно.

А Катя терпеливо стала утешать Зину и говорила:

– Зин, ты не думай… Я все сделаю… Я же понимаю…

– Если бы! – сказала, глубоко вздохнув, Зина и вытерла передником лицо. Была она в фартуке, видно, что-то наверху готовила. – Это я, Катя, все сделаю. Я оформила документы на Толика… На дом, на наш… Но я не отдала! – И со страхом ждала Катиного ответа. Вот уж очевидный факт – дура девка, а за советом к ней прибежала, а не к кому-нибудь. Верила, значит?!

И Катя миролюбиво ответила:

– Вот и хорошо. Хорошо, Зина. И отдай! Отдай ему!

– Думаешь, не обманет? – испуганно спросила Зина.

– Он же тебя любит.

– Правда?

– Ну конечно, – Катя была убеждена в том, что сейчас говорила. И еще она знала, что Зине надо говорить о любви Толика. Она, Зина, верила в это. Другого у нее не было, зачем бы ее разубеждать!

Зина огляделась, глаза-то попривыкли, почему-то взглянула на окошечко, куда недавно скрылся Костик, осмотрела с ног до головы племянницу.

– Ты вот что… Отряхнись и выходи. Чемоданчик ходил к дядьке твоему… К Букате… Сердитый вернулся… Тебя спросил, а я возьми и соври, мол, к соседям побежала… А он вдруг и закричит: «Это у нее там хахали! Хахали! Я все знаю!» А что он может знать! Дурак!

Тут она насторожилась, потому что послышался ей голос Василь Василича.

– Бегу! А ты приходи! Только почисться, а то вся в пыли… Фу!

И Зина ушла. Тут же всунулся в окошко Костик, что-то протягивал, держа на ладони.

– Тебе, – сказал он и подул, как дуют обычно на птенцов. И тут она увидела, что это крошечный желтый одуванчик.

– Одуванчик? Первый? – она приняла на свою ладонь и погладила как живого. – Спасибо… – тихо сказала она. – Первые цветы в моей жизни… Я знала, что дарят… Но я не знала, что мне… Что я… Что я имею право, вот так… Получать… – и запутавшись, она чмокнула Костю в щеку.

Он тоже попытался ее поцеловать, но она отстранилась.

– Не надо, – попросила.

В это время голос Зины со двора, видно, второй раз спускаться было лень, окликнул Катю, скоро ли она собирается выходить… Чемоданчик лютует…

– Вот. Слышал? – спросила она шепотом Костика.

– Не пущу, – отвечал он.

– Ну, что ты…

– Ты меня знаешь, – предупредил он. – Я же сказал: не пущу!

Катя оглянулась на дверь, подошла и заперла ее. Потом вернулась к Костику и взяла его лицо руками. Гладила и повторяла:

– Ты же самый хороший… Ты самый любимый… Мой… Только не надо меня держать… Я должна идти.

Он поддался ее ласкам, но повторил:

– Не могу отпустить! Не могу!

– Тогда еще хуже будет… Милый!

– Катерина! – крикнула Гвоздева и постучала в дверь. – Иди скорей, там еще дядя пришел… Скандал!

Катя схватилась за голову и засуетилась, уже не видя Костика.

– Ой, одно к одному… Одна беда не ходит… Другую тащит… Сто лет он не заходил, и в такой-то день…

Остановилась, в отчаянии посмотрела на Костика, который встал у дверей и не спускал с нее горящего взгляда.

– Прости! Прости! Ну хочешь, жди меня! Только не здесь! Здесь они тебя увидят… Они расправятся… Около дома жди! Ладно?

– Когда? – спросил Костик, уступая. Хотя все говорило ему, что не надо сейчас уступать. Не надо. Не надо. Не надо.

– Не знаю, – торопилась Катя. – Ничего не знаю! Прощай, родной! Прощай, милый! Прощай!

Катя выскочила во двор и тут, у террасы, замерла, завидев собак.

Подумалось вдруг, что столько от утра прошло времени, а ничего в ее мыслях не изменилось, и она сейчас по-прежнему думает лишь о том, что не знает, как ей дальше жить. То есть знает, что жить не надо, потому что всем от этого хуже… И Зине, и Костику, и дяде, наверное… Вон, сам притащился… Стемнеет, подумалось, она в спасительный свой вернется подвал… Там, за бочкой, веревка у нее… и… «Мери, Мери, чудеса, летит Мери в небеса…»