Надписей на заборах и на стенах еще прибавилось… Мне показалось, что стало больше стихов.
А вот еще:
Надпись на борту самосвала — нарисованы два солдатских сапога:
Призыв во весь борт машины:
Нарисованы две крысы с фашистскими свастиками:
А вот уже знакомый плакатик про Рубикса, вывешенный на бортике рефрежиратора:
Красивое застолье, можно на рисунке узнать Горбачева, Язова, среди других генералов… Они пьют бокалы из бутылок, на которых обозначено «Кровь Литвы», а под мышкой наготове уже другие бутылки: «Кровь Латвии»…
А внизу слова:
«Завтра Москва? Ленинград?»
И еще сюжет, серия фотографий:
«ЧЕРНЫЙ ЯНВАРЬ В БАКУ».
Частушки:
Естественно, разговор идет о поголовье населения.
На белом листе: ЗАКОНЫ КОММУНИЗМА. (Проставьте сами.) Люди разными почерками проставили:
Ложь. Кровь. Убийства…
Ненависть к человеку.
Насилие.
Кто следующий?
Самодельный листок из тетради:
ОТДАЙ, ПАЛАЧ, НОБЕЛЕВСКУЮ ПРЕМИЮ ЛИТОВЦАМ!
Алексееву (руководителю Интерфронта):
Еще листок:
Рядом ответ:
На заборе:
Листок:
Карикатура:
Горбачев стоит в коротеньких штанишках и держит за веревочку игрушечный танк, а у его ног другие военные игрушки, а сам он по шею вымазался в крови… И штанишки, и даже руки…
Над ним наклонился большой дядя (НАРОД?) и строго спрашивает:
«ОПЯТЬ ИСПАЧКАЛСЯ?»
Был вечер истинно праздничный, благостный и вовсе не тревожный. Я простился с моими друзьями, сел в электричку.
Ехал домой и, сколько ехал, находился в каком-то особенном и трепетном настроении, ощущая всю полноту счастья.
Горел за Даугавой долгий и чистый закат. И, казалось, в такой-то особый день насилия быть уже не может. Ни здесь, и нигде вообще… А только мир и радость.
Жена встретила меня у порога, лицо ее было страшное:
— Жив… Слава Богу…
— А что случилось?
— В Риге…
— Что в Риге?
— Началось… В Риге… Стрельба…