Милли внимательно поглядела вперед, помедлила, потом ее рука незаметно выскользнула из-под локтя спутника. Ничего особенного, в общем-то, впереди не было: ну, станция метро, несколько поздних пассажиров да молодой человек в синей униформе, проверявший на выходе билеты. Но в этой синей униформе был не кто иной, как мистер Джеймс Андервуд… Чего это Джимми вдруг взбрело в голову выйти на дежурство в такой поздний час да еще на место контролера, у Милли просто в голове не укладывалось, но ведь вот же он, собственной персоной! В первый момент она немного смутилась. Но потом решила, что так ему и надо, только пойдет на пользу, глядишь, уму-разуму наберется… Не может же девушка каждый вечер сидеть одна только потому, что этот самый Джимми Андервуд сперва на что-то разозлился, а потом стал мрачнее тучи. Кстати, она ведь несколько вечеров дома торчала, ждала, что он объявится, и, к примеру, извинится, и все ее раздражало и бесило; в конце концов даже мать, которая вечно ворчит, что нынешние девицы целыми днями где-то шляются и неделями дома не ночуют, посоветовала ей сходить куда-нибудь, потому что нет от нее никакого покоя.

— Уж коли ты, дочка, совсем не в себе, так пойди погуляй, может, найдешь того, кто тебя успокоить…

Мать, правда, не знала, что они с Джимми Андервудом уже кое о чем договорились, после того как несколько месяцев вместе гуляли. А Милли девушка самостоятельная. И своим с другими не делится. У них в универмаге «Борриджес» все девушки такие (слышали рекламу: «У нас в „Борриджес“ вы и это купите…»?), — а девушки там как на подбор: носа не задирают, хотя в себе уверены, и держатся независимо. Если вы хоть раз заходили в «Борриджес», вы наверняка видели Милли. Она там каждый день по будням, с девяти до шести, на ней фирменная, шоколадная с золотым кантом форма, красивая, не хуже, чем в мюзик-холле; свои рабочие часы Милли проводит в небольшой кабинке, которая курсирует между подвалом и рестораном на крыше. «Ва-ам наверх?» — вопрошает она довольно надменно, как будто все лучшие люди всегда едут исключительно вниз. Впрочем, если вам нужно вниз, у нее и в этом случае надменности не убавится. Они все там такие, эти девушки из «Борриджес», а Милли просто более хорошенькая, чем остальные двенадцать шоколадно-золотистых созданий, хотя форма ее носа порой уже вызывала у нее грустные мысли: он все норовил задраться кверху и ни за что не желал опускаться вниз. Если бы они с Джимми встретились в первый раз в «Борриджес», он бы, наверное, нипочем не отважился заговорить с ней и предложить сходить с ним в кино, однако так получилось, что познакомились они на Хай-Стрит, в пригороде, там, где они оба ели и спали.

Завидев Джимми, который проверял билеты у пассажиров на выходе, Милли на минутку замешкалась, но потом поняла: надо его проучить. И снова подхватила спутника под руку, нежно взглянула на него и затараторила, а потом, когда они были уже в метре-двух от Джимми, расхохоталась без всякой причины. К сожалению, ее спутника, высокого молодого человека, служащего в музыкальном отделе их универмага, все это напугало, так что он вздрогнул и принялся торопливо шарить по карманам в поисках билетов. Милли, конечно, расстроилась, но тут же вспомнила, что одет он в нарядный вечерний костюм и что при таком освещении его сходство с самим Джоном Гилбертом и еще несколькими кинозвездами даже заметнее, чем обычно.

Джимми вовсе не показался ей таким несчастным, каким ему следовало быть — правда, его обычная широкая ухмылка куда-то пропала. Он кивнул ей, но потом отвел глаза и принялся что-то громко напевать. Хотя не мог не заметить, как у нее на губах мелькнула снисходительная улыбочка. Очутившись по другую сторону турникета, она снова взяла своего спутника под руку, взглянула на него и рассмеялась, склонив голову к самому его плечу. На выходе они на мгновение остановились, и Милли быстро взглянула назад. Так и есть: Джимми смотрел ей вслед.

Теперь следовало поставить на место этого типа из музыкального отдела. Конечно, сходить с ним раз-другой в Пале-де-данс, на танцы, еще куда ни шло; но вот если он решил, будто на этом основании с нею можно пускаться во все тяжкие, в духе Джона Гилберта, тут он ошибся. Неожиданная близость, возникшая на выходе из метро, вдруг куда-то улетучилась, так что спокойной ночи пожелал Милли у ее дверей никакой не Джон Гилберт, а растерянный молодой человек, совершенно сбитый с толку и не понимавший, что произошло…

— Так что все это, — подвела итог Милли, дав своей сестрице Дот подробный отчет обо всех событиях, — пойдет Джимми Андервуду на пользу — такое мое мнение.

Все хорошо в меру, даже самостоятельность. С кем-то все же надо делиться тем, что с тобой происходит, и у Милли этим кем-то была ее сестра, с которой она делила небольшую спальню — а если точнее, одну, причем не слишком широкую кровать.

— А какой он из себя? — спросила Дот.

— Джимми? Ты что, неужто не знаешь…

— Да нет, какой еще Джимми! — с досадой воскликнула Дот, которая несколько месяцев только про Джимми и слышала. — Тот, другой, с кем ты сегодня гуляла.

— Ах, этот! Да так себе. Какой-то мягкотелый, ни рыба ни мясо, — отмахнулась Милли, разглядывая чулок: она явно и думать забыла про молодого человека из музыкального отдела. — Вот погоди, — продолжала она, — еще увидишь, как Джимми вновь явится ко мне, несчастный, чуть живой от раскаяния.

Однажды утром, дня через три после того случая, за время которых мистер Джеймс Андервуд не подавал признаков жизни, Милли по вызову подняла лифт из подвала на первый этаж.

— Ва-ам наверх? — спросила она.

— Наверх, наверх, — услышала она знакомый голос.

Рядом с ней стоял Джимми Андервуд, но не в форменной одежде, а в ловко сидящем на нем синем костюме и в кепи — ни дать ни взять, джентльмен. Он присел на диванчик в лифте, ухмыльнулся, потом взглянул на нее весьма сурово.

— Послушай, Милли, что это ты вздумала? — начал он.

Тут раздался звонок. Оправившись от неожиданного появления Джимми, Милли совершенно хладнокровно отправила лифт вниз, но тут же остановила его, так что он завис между первым этажом и подвалом. Звонок, правда, явно не собирался с этим смиряться…

С точки зрения Милли, этот визит означал полную капитуляцию Джимми. Он не решился бы углубиться в сверкающие джунгли универмага, если бы не хотел как можно скорее увидеть ее. Она понимала, что теперь стала хозяйкой положения. И что Джимми легко не отделается… Ишь, какой нахал, заявляет: «Что это ты вздумала?»

— Ты зачем сюда явился, Джимми Андервуд? И что за обращение у тебя такое: «вздумала»?..

Она презрительно взглянула на него, суровая и неприступная, такая элегантная в своей шоколадно-золотистой форме.

— Ну, я, в общем, вот что хочу понять… — снова начал Джимми.

Но звонок растрезвонился не на шутку. Его уже никак нельзя было оставить без внимания.

— Черт бы тебя побрал! — буркнула Милли и вознесла их обоих на второй этаж. Там она мгновенно превратилась в слегка надменное, деловитое создание, которое всем нам, покупателям этого универмага, столь хорошо знакомо.

— Ва-ам наверх?

Фиолетовая Шляпка пожелала попасть в скобяные изделия, а Искусственный Соболь — в верхнюю одежду (и в самом деле, давно пора), и Милли скоренько довезла их, соответственно, на четвертый и пятый этажи. После чего вознесла себя и Джимми на шестой, последний этаж универмага.

— Это что за парень был с тобой? — снова принялся за свое Джимми.

Милли подняла брови.

— Так, знакомый. А что, ты против?

— Ни-ни, да что ты! Вовсе нет! — воскликнул Джимми, стремясь выразить интонацией столько оттенков смысла одновременно, что голос его прозвучал удивительно глупо. Отчего сам он, разумеется, пришел в ярость.

— Хочешь тратить время на этих фальшивых тузов из Вест-Энда, так — вперед, полный вперед, скатертью дорога!

Однако Милли могла дать полный вперед, только управляя своей летающей кабинкой, поскольку она как раз заметила приближение черного пиджака: это был сам мистер Мэрдсон, заместитель директора. И она опустила лифт так стремительно, что Джимми даже охнул от неожиданности. И открыла дверцу на третьем.

— Ва-ам вни-из? — ледяным тоном спросила она.

Невысокий священник печально воззрился на нее поверх большого свертка странной формы.

— Нет-нет, наверх, — с трудом выговорил он, и она едва не прищемила его, резко захлопнув решетку лифта.

— Видишь ли, Милли, — сказал Джимми, поднимаясь с диванчика, — я все собирался зайти, да никак не мог.

— Да ну? Какая жалость…

Трудно быть язвительной, когда стоишь спиной к собеседнику, кроме того, приходится говорить громче обычного, однако Милли старалась, как могла.

— Дело в том, что…

Но тут снова раздался звонок, и она лишь услышала что-то про вторник и про вечера, из чего сделала вывод, что его опять неожиданно поставили работать в вечернюю смену. Это его, конечно, отчасти оправдывало, но все-таки она не была еще готова простить его. Он по-прежнему вел себя довольно нахально, хотя немного присмирел, и, похоже, относился к ней так, будто она была его собственностью. Между тем звонок явно обращался с ними обоими, как со своими слугами.

Они приехали на первый этаж, где их дожидалась целая толпа удивительно глупых людей. Когда она открыла дверцу и спросила «Ва-ам наверх?», они еще некоторое время стояли и чего-то ждали. Может, думали, что ее Джимми из лифта выйдет. А он и не собирался. В полном смущении, красный, как рак, он распластался по задней стенке, стараясь занимать как можно меньше места. Люди заполнили лифт, и Милли довольно долго развозила их по разным этажам. Пока лифт перемещался с одного этажа на другой, в нем воцарялась мертвая тишина, и слышалось только тяжкое сопение Джимми. Ему все это уже начало надоедать. Так ему и надо.

Тут полная дама с крючковатым носом громко объявила, что желает вернуться на первый этаж. Этого Джимми вынести не смог, его распирало от желания оправдаться перед Милли. Он был уже не в силах сдерживаться.

— Так я, значит, в воскресенье забегу, ладно? — вымолвил он, пока они ехали вниз.

— Какое вы имеете право… — начала полная дама, уставившись на него.

— Да я не вам, а девушке, — пробормотал Джимми.

Милли почувствовала, как ее лицо и даже шея покраснели от стыда. Она в ужасе уставилась в темноту лифтовой шахты. Джимми, конечно, в своем репертуаре: явился — и на тебе, выставил ее полной дурой. А вдруг эта дама возьмет да пожалуется? Она как раз из таких, которые, чуть что не так, тут же бегут жаловаться. Милли по опыту знала, что именно толстухи с крючковатыми носами хуже остальных… Женщина, правда, больше ни слова не сказала, и Милли посмотрела ей вслед с облегчением, когда та, грузно переваливаясь, двинулась к выходу. Больше лифт пока никто не вызывал, и она поехала в подвал, где в то утро было спокойно.

Милли повернулась к Джимми: тот явно был не в своей тарелке. А на кой он вообще заявился? Чего ради все эти разговоры? Может, это он нарочно, чтобы устроить ей неприятности?

— Короче, извини, ладно? — пробормотал Джимми. Он чувствовал свою вину, а как же иначе, он ведь сам работал с людьми, когда дежурил на станции. — Я только хотел сказать, что в воскресенье в любом случае зашел бы, но когда увидел тебя с этим типом, да еще вспомнил, что ты раньше говорила…

— А что я такого говорила?!.. — запальчиво вскричала Милли.

— Будто сама не знаешь, — отрезал Джимми, который, конечно, был человеком смелым, однако поостерегся повторять здесь, в подвале универмага, их клятвы в вечной любви и верности до гроба.

Тут он вдруг окинул ее взглядом, и выражение его лица изменилось.

— А я тебя, Милли, в форме еще ни разу не видел. Тебе так идет! Шик-блеск, да и только!

— Да ладно, так себе.

Она старалась держать дистанцию, однако это было непросто, когда он вот так на нее смотрел. Раздался звонок. Ну и пусть. Подождут. Ах, Джимми, бедняжка. В конце концов, ведь решился же, пришел к ней сюда и все пытается помириться, прямо в лифте.

— Особенно шляпка, просто люкс, — продолжал Джимми, еще больше приободрившись.

Вот тут он, конечно, дал маху. Похвалить форму — это был верный ход, но рассуждать об этом затейливом шоколадно-золотистом сооружении, отдаленно напоминающем колпак шеф-повара, а на самом деле вообще ни на что не похожем, — этого Милли вынести не могла. Тут, разумеется, опять настойчиво затренькал звонок, будто напоминая ей, что весь смысл ее жизни сводится к тому, чтобы париться под этим дурацким колпаком, возить одних и тех же людей вверх-вниз да терпеть их вечные попытки заехать ей в глаз краем идиотских свертков с покупками.

— Ой, ладно тебе, что это ты все: комплименты да комплименты!

И они поехали наверх.

— Ну, теперь-то ты чего? — обиделся Джимми.

— Ва-ам наверх?

Нет, этим вниз. Она грохнула дверью, чуть не расквасив им физиономии. После они опять двинулись вверх, миновали второй этаж, поехали выше.

— Ну, чего ты? — Джимми порой был совсем как звонок у лифта, такой же настырный. — Чего я такого сказал-то?

— Слушай, заткнись! Отстань от меня, ладно? — Лифт остановился на третьем. — Ва-ам наверх?

Этим наверх, всем трем дамам, и две из них выразительно посмотрели на нее, сухо заметив, что им пришлось ждать несколько минут, а потом, с любопытством разглядывая рассерженного Джимми, поведали друг другу, что сервис в «Борриджес» теперь не тот, что был когда-то, м-да, совсем не тот. И выйдя из лифта, направились в кондитерскую.

«Чтоб вы все подавились!» — мысленно пожелала Милли, открывая им дверь. Джимми снова что-то пробормотал себе под нос, однако она, стрельнув в него глазами, гордо задрала подбородок и отвернулась. И тут, прежде чем она успела закрыть дверь, из-за угла показалась старая дама, а с нею рядом, склоняясь к ее локтю, шел тот самый молодой человек из музыкального отдела.

— Вот на этом лифте, мадам, — говорил он, — вы доедете до первого этажа, прямо к выходу.

В подобных ситуациях он был на высоте, этот молодой человек из музыкального отдела, — джентльмен, да и только. Он передал старую даму на попечение Милли, и сам Джон Гилберт не мог бы сделать это лучше. Он широко улыбнулся Милли, а она ответила ему еще более лучезарной улыбкой, причем повернувшись в профиль, так чтобы Джимми тоже ее увидел. Она не сомневалась, что Джимми его узнает. Она прямо почувствовала, как Джимми узнал его, весь так и оцепенел, потому что узнал его.

На первом этаже Джимми вышел из лифта следом за старухой, потом обернулся и многозначительно посмотрел Милли прямо в глаза.

— Ну, Милли, что скажешь? — начал он, явно испытывая жалость к себе.

— Ва-ам наверх? — спросила Милли у двух подошедших к лифту девушек.

Да, в отдел товаров для дома. Она взглянула на Джимми, он все еще стоял рядом, всего в нескольких футах от нее, все еще смотрел ей в лицо. Она увидела, как он, по своему обыкновению, уже вытянул губы, чтобы по обыкновению тихонько свистнуть, — придумал бы что-нибудь новенькое, — а потом неуклюже повернулся и направился к выходу. Она мигом взлетела ввысь, исчезнув из его поля зрения.

Остаток утра, до полудня, она провела, укрепляя свою решимость. Внешне она была спокойна, деловита и чуточку надменна, как всегда, напоминая симпатичный автомат шоколадно-золотистой расцветки, установленный в кабине лифта, носившегося вверх-вниз. Однако в это время она мысленно высказывала Джимми все, что о нем думала, объясняла ему во всех деталях, почему он недостаточно хорош для девушки, работающей в таком универмаге, как «Борриджес», приводила примеры его глупости, неловкости, отсутствия у него вкуса и такта. Беседа эта, в которой на долю Джимми оставались лишь редкие жалобные замечания и стоны, так и не заканчивалась ничем определенным, и вообще не стоило ей брать на себя этот труд и тратить время на столь ничтожное существо. Но еще более удивительно было то, что она без объяснения причин отказалась принять приглашение молодого человека из музыкального отдела снова отправиться с ним вечером в тот самый «Пале»…

На следующий день время тянулось невыносимо долго. В универмаге было полным полно людей, и они все никак не могли решить, нужно ли им в подвал или на крышу, в ресторан с зимним садом. А некоторым, решила Милли, не удалось бы угодить, даже подарив им целую планету. Вечер, который Милли провела дома, был до того скучным, что она даже обрадовалась, когда около девяти к ним заглянула тетушка Фло. Она умела гадать на картах, и вот, в очередной раз, она села погадать Милли. Как водится, карты говорили что-то невнятное про какое-то письмо и про дорогу. Единственная занятная новость оказалась, правда, на редкость неприятной. Вскоре в жизни Милли, сообщила тетушка Фло, понизив голос и тараща глаза, появится какая-то белокурая красавица, и от нее жди одних неприятностей. Милли надо ее опасаться. Милли пообещала: хорошо, буду и в самом деле ее опасаться. После чего, выпив две чашки чаю и погрызя кусочек засохшего шоколадного кекса, Милли нехотя погладила кое-какие вещи и отправилась в кровать.

Назавтра жизнь по-настоящему забурлила лишь в десять минут двенадцатого. И забурлила она, странное дело, именно в тот миг, когда в лифт вплыла некая белокурая красавица. Никаких сомнений. Это была яркая блондинка, нарядная, броская, хотя, как тут же решила Милли, стиль у нее был самый дешевый и вульгарный. Она была из тех, кого девушки сразу же видят насквозь, но именно такие всякий раз — увы! — отнимают у них постоянных поклонников. И эта была, разумеется, с мужчиной. Конечно, а как же иначе. И губы ее в помаде цвета малинового варенья улыбались ему, ее кавалеру.

— Да ладно тебе, Джимми, — ворковала она, — ты не беспокойся, дорогой. Я ведь сюда ненадолго…

Да-да, то был Джимми Андервуд собственной персоной, в новехоньком сером костюме и новой мягкой серой шляпе, только Милли его не сразу узнала — до того он был модно одет. Она всей душой пожелала, чтобы он и оставался где-нибудь там, подальше от нее, и чтобы она не узнала его, когда увидела.

— Ва-ам наверх? — спросила она жалобно.

Эта смазливая баба — может, кто и назвал бы ее «девушкой», да только не Милли, она-то понимала, что это за фрукт — недоуменно подняла то, что у нее осталось от бровей, и снисходительно кивнула. Джимми, этот новый, ужасный Джимми, лишь мельком глянул на Милли. Словно в первый раз ее видел.

Они ехали на пятый этаж и все это время стояли совсем близко друг к другу, а женщина эта все нашептывала ему что-то, тихонько смеясь. Это была, повторим вслед за Милли, явно женщина определенного сорта. Такие не знают, как полагается вести себя в лифте, между прочим, общественном месте. Да она, видать, вообще не знает, как полагается себя вести. А Джимми как раз это явно нравилось. А значит, решила Милли где-то между третьим и четвертым этажом, следует поставить на нем крест. Если он не может понять разницу между этой пергидрольной блондинкой с густо намазанными губами, что разыгрывает из себя роковую женщину, и честной девушкой, то стоит ли вообще с ним разговаривать?..

Она глядела им вслед, когда они вышли на пятом, почти в обнимку, вися друг у друга на шее, ведя себя глупо, просто отвратительно. Правда, Милли вынуждена была признать, что женщина эта выглядела вполне прилично, она стильная, хотя ей уже порядком за тридцать. И Джимми тоже парень что надо, ну чем не джентльмен. Правда, пока Милли с ним гуляла, он никогда не обращал столько внимания на свою внешность. Хорош, нечего сказать! Не успел встретить эту отставшую хористку, эту барменшу в отпуске, эту третьеразрядную актрису-вамп из дрянных фильмов — и на тебе, уже принарядился, одежды модной накупил…

— Ва-ам вниз?

Ей, конечно, на все это наплевать.

— Четвертый. Да, пошив мужской одежды от лифта налево. Нет, мадам, этажом ниже, там вечерние платья и манто.

Наплевать и забыть. Она ведь уже высказала Джимми все, что о нем думала.

— Ва-ам вниз?

Интересно, кто эта особа? Где Джимми ее подцепил? У них, видно, дело уже сладилось, хотя такая с любым мужиком быстро управится…

— Нет, мадам, вниз. А отдел игрушек и детских игр наверх, вам на другой лифт.

Может, он все это время с ней встречался? От одной этой мысли Милли захотелось пустить лифт вниз, да так, чтоб всмятку!

— Второй этаж. Сапоги и ботинки прямо. А ва-ам вниз?

Когда она в следующий раз приехала на пятый этаж, они оба ждали лифта, и женщина глядела Джимми в глаза, снизу вверх и, видимо, считала себя неотразимой. К несчастью, Джимми, похоже, тоже так считал. Видно, влюбился до беспамятства. Милли захотелось встряхнуть его как следует, потому что вид у него был идиотский.

— На первый, милочка, — произнесла эта женщина высокомерно, едва взглянув на Милли, будто ее тут и не было. Они у нее в лифте единственные пассажиры. Милли поймала на себе мимолетный взгляд, который бросил Джимми, и ей в какой-то миг показалось, что ему все же неловко. Но когда она смогла, наконец, снова взглянуть на него, он уже улыбался своему сокровищу, а эта особа цеплялась за его руку и щебетала, что эти лифты очень резко дергаются, когда спускаются вниз, а она этого терпеть не может. Что ж, Милли делала все возможное, чтобы поездка ее была как можно менее приятной.

Они еще не доехали до первого этажа, а женщина уже передумала и оповестила Милли, что желает попасть на третий этаж.

— Придется подождать, — сказала Милли твердо.

Женщина громко фыркнула.

— Ва-ам вниз? — парировала Милли. И они заехали вниз, на подвальный этаж, где Милли надолго задержала лифт, сколько наглости хватило, вызывающе задрав подбородок кверху и делая вид, что вообще не помнит о своих пассажирах… Она, правда, вскоре услышала, как они там шепчутся и хихикают, но сама умудрилась пару раз презрительно фыркнуть, прежде чем в конце концов выгрузила их на третьем этаже.

Она едва успела дважды съездить вверх-вниз, как опять оказалась лицом к лицу с этой парочкой. Утро было довольно спокойное, так что других покупателей на этаже не было.

— Ва-ам наверх? — сказала она, глядя куда угодно, но только не на них.

— Мы тут уже целых три минуты ждем! — сердито сказала женщина. — Ведь правда, Джимми? Три минуты! Это безобразие, слышите! Скорей везите нас на первый этаж.

— Тогда вам на другой лифт, — сказала Милли, вспыхнув. И обратилась к пожилому джентльмену, который как раз проходил мимо лифта:

— А ва-ам наверх?

— Ах, так! — воскликнула женщина. — Наверх! В ресторан!

И ворвалась в лифт, таща Джимми за собой.

Милли закрыла дверь, у нее закружилась голова, и она была готова не то разрыдаться, не то взбеситься. Ей хотелось изо всех сил стукнуть каблуком по элегантной панели лифта. Стучать ногами, визжать, чтобы все оглохли. Она механически нажала нужную кнопку, и лифт поехал наверх, в зимний сад с рестораном. Надо же, Джимми не только уже забыл все, что ей наговорил — мало того, он еще позволяет этой крашеной выдре прямо тут, у Милли в лифте, приказывать ей и вообще обращаться пренебрежительно… Нет, все это уж слишком.

Когда они приехали наверх, женщина стояла, всем своим видом выражая негодование, и ждала, нахалка этакая, что Милли откроет ей дверь лифта. Но Милли дверь не открыла. На этом этаже лифта никто не ждал.

— Ну же! — воскликнула женщина. — Приехали ведь! Ну!

— Приехали-то приехали, — ответила ей Милли, вся дрожа от душевной муки, — может, хоть на этот раз будете довольны… Кто сам не знает, чего ему нужно, пусть лучше по лестницам побегает…

— Ах, так! — блондинка повысила голос, а за ним следом взлетели вверх и ее брови. — Ах, вот как?!

— Да, вот так вот! — мстительно крикнула Милли. Она распахнула дверь лифта, а сама свирепо обратилась к Джимми, у которого на лице в этот момент застыло какое-то странное, вроде бы смущенное выражение. — А что касается тебя, Джимми Андервуд, прямо и не знаю, что ты себе думаешь…

— Да какое отношение он имеет к вам, мисс? — резко оборвала ее блондинка. — Это же неслыханно! Я на вас буду жаловаться! Вспомните тогда, где ваше место. Пожалуюсь, и точка!

Милли чуть было не сказала ей, куда она может засунуть свою жалобу, как вдруг осознала, что все это для нее означало… В универмаге «Борриджес» правила были установлены простые, раз и навсегда, клиенты должны быть довольны сервисом, а потому если на тебя кто-то пожаловался, то все, конец… Глаза ее наполнились слезами, она закусила губу.

— Ладно-ладно, — забормотала она, — так и быть, жалуйтесь, если вам так уж хочется…

Но неожиданно вмешался Джимми. То есть, он скорее даже накинулся на блондинку:

— Эй, Сисси, будет тебе! — угрюмо бросил он ей. — Говорил же, что ты переигрываешь. Не волнуйся, Милли.

Блондинка вдруг разом переменилась. Нельзя было даже себе представить, что это один и тот же человек, с тем же лицом. Она хихикнула, потом сморщила нос, как бы поддразнивая Джимми, и тут же дружески подмигнула Милли.

— Ладно, сами разбирайтесь, — сказала она, и в ту же секунду ее и след простыл.

Джимми кивнул в ту сторону, где растворилась блондинка.

— Жена нашего Альберта, — пояснил он. — Небось слышала про нее. Ничего баба, только перестаралась вот. Она вообще такая, за что ни возьмется, вечно переборщит. Она все и придумала. Понарошку вроде. Я понимаю… Ну, извини меня, Милли. Честное слово, я не хотел. A-а, черт дери…

И прежде чем Милли успела сообщить ему еще раз в самых сильных выражениях, что она про него думает, Джимми уже ворвался обратно в лифт, обнимая и целуя ее. Все сразу, одним махом. Что вовсе не показалось ей неприятным…

— Ай! — вскрикнула Милли, опомнившись минуты через две. В лифте, кроме них, стоял еще кто-то. Она вся раскраснелась, ее бросило в жар, волосы растрепались.

— Ва-ам наверх? — сказала она охрипшим от страсти голосом.

Перед ней стоял забавный, тучный, бедно одетый человек, куривший старинную трубку. Наверное, писатель. Он странно взглянул на нее, ткнул большим пальцем руки в сторону стеклянной крыши, за облака, покачал головой и промолвил:

— Наверх? На небо, что ли? Нет уж, девушка, мне еще рано.

— Ой, извините! — хихикнула Милли. — Что это со мной? Ва-ам вниз?

И все время, до самого первого этажа, этот грузный, неопрятный человек рассказывал какую-то глупейшую историю. Но тем двоим было совершенно все равно.