Когда Чарли вернулся в Лондон, он поймал себя на том, что думает не о Кибворсе или Кинни, а о той девушке, об Иде Чэтвик, что с его стороны – он знал это – было просто глупостью, напрасной тратой времени. Но так уж получалось. Он сказал себе: «Здесь Ида Чэтвик», и от этого, казалось, посветлела вся мрачная громада Кинг-Кросс стейшн. На этот раз глупостей вроде «Нью-Сесил» уже не будет. Он подыщет жилье по себе, и оно будет недорогим. Он не был слишком гордым человеком и поговорил с носильщиком. Носильщик порекомендовал ему остановиться в «Бумеранг-Хаузе», всего в пяти минутах ходьбы от вокзала.

«Бумеранг-Хауз» представлял собой высокое, узкое, словно сдавленное с боков, здание, очень темное внутри. В нем стоял запах сырого шерстяного носка. Разовый ночлег с завтраком стоил здесь пять шиллингов, в неделю – тридцать шиллингов. Чарли очень искусно, как считал он, оставил открытым вопрос о том, будет ли он платить каждый раз по пять шиллингов за ночлег и завтрак или заплатит соответствующие тридцать шиллингов в конце недели.

Хозяйка пансиона оказалась очень странной женщиной. Она носила очки и жеманничала во время разговора. У нее были влажные глаза, длинный красный нос и вся она, казалось, пропиталась виски. Сначала и до конца она называла Чарли «мистер Иббл».

– Я уверена, мистер Иббл, вы найдете комнату очень удобной. У нас живут одни и те же джентльмены. Ис года в год. – Она негромко, как это принято среди леди, засмеялась, но смех ее, к сожалению, напоминал взрывы на виноперегонном заводе. – Вот почему пансион насывается «Пьюмеранг-Хаус» – добавила она.

Чарли не сумел догадаться.

– Почему, вы сказали?

– Потому, что все восвращаются обратно. Как восвращается пьюмеранг. Понимаете, мистер Иббл? Снаете, что такое пьюмеранг?

– Понял, понял! – воскликнул Чарли, считая бумеранг предметом куда приятнее пансиона.

Хозяйка вдруг стала серьезной и положила руку на рукав Чарли.

– Я вас должна предупредить, мистер Иббл, ваша соседка, миссис Баррагада, считается нашим постоянным жильцом. Да, миссис Баррагада. Фамилия, конечно, иностранная. Она была самужем за джентльменом ис Южной Америки. О, он был очень, очень богат. Я думаю, он был очень, очень, очень богат, мистер Иббл. Но миссис Баррагаде пришлось пережить очень много сабот.

– Сабот?

– Да, сабот. У всех есть саботы, не так ли, мистер Иббл? Но у бедняжки миссис Баррагады сабот было больше, чем она могла перенести, и – но это только между нами, мистер Иббл, только между нами – она не совсем сдорова, не совсем сдорова.

«Не все дома», – предположил Чарли не очень радостно. Ему не хотелось жить рядом с человеком, у которого «не все дома».

– Только в тех случаях, когда речь идет об одной-двух вещах. Она думает, что ее дочь, ее дочь Лаура, – оперная певица и что она вот-вот должна петь в Конвент-Гарден.

– А она не певица?

– Насколько мне исвестно, мистер Иббл, ее дочь Лаура самужем са управляющим магасина шестипенсовых вещей то ли в Ливерпуле, то ли в Гласго, по-моему, в Гласго. Но об этом говорить с бедняжкой миссис Баррагадой бесполесно. Ис-са всего этого у нее было слишком много сабот. А так она действительно очень интересная леди.

– Если она заведет разговор про свою дочь, с ней надо соглашаться? – спросил Чарли. Вся эта история ему очень не нравилась.

– Вот именно, – воскликнула хозяйка. – И еще одно. Как, восможно, вам исвестно, в «Пьюмеранг-Хаусе» спиртные напитки не продаются. Но мы можем всё устроить, мистер Иббл, можем всё устроить. Скажите только слово, и мы устроим. Говоря откровенно, один из наших постоянных жильцов служит в «Винах и ликерах». Мы можем с ним договориться на очень хороших условиях. Скажите только словечко – и всё.

Чарли пробормотал что-то. В эту минуту ему показалось, что хозяйка содержит в себе столько спиртного, что его хватило бы на весь пансион. Затем он кое-что вспомнил. Возможно, эта женщина сможет ответить.

– Не посоветуете ли вы мне… – начал он после небольшого колебания.

– Если смогу, – заверила она его.

– Я приехал сюда, чтобы повидать одного человека, с которым я знаком. Но недавно я прочел в газете, что его арестовала полиция и что он до сих пор находится под следствием – так, кажется, называется это? Где он сейчас, я не знаю и не знаю, можно ли мне его повидать.

– Не имею представления, могу вас саверить, – ответила хозяйка с чувством собственного достоинства и всё возрастающей холодностью. – Мои обясанности сдесь, в «Пьюмеранг-Хаусе», до сих пор не давали мне повода иметь отношение к полицейскому суду. У нас никогда, никогда не было таких сабот, могу скасать вам об этом с радостью.

– Очень хорошо. Не беспокойтесь. Этот человек не жулик или еще что-нибудь такое. Я тоже не жулик. Дело связано с политикой.

– Пусть даже так, – ответила хозяйка, немного оттаивая. – Я вам, мистер Иббл, помочь не могу ничем. Один ис наших постоянных жильцов, мистер Смит, имеет отношение к сакону. Вот ему вы всё и расскажите.

– Он дома?

– Мистера Смита сейчас нет, и я не могу вам скасать, мистер Иббл, когда он будет. Мистер Смит бывает дома очень редко. Но вы можете састать его савтра утром, хотя этого я не обещаю, не обещаю. Если что-нибудь будет угодно вам, своните горничной.

И она удалилась, заставив Чарли подумать, что вопрос о полицейском суде не улучшил его положения в «Бумеранг-Хаузе». Он распаковал вещи и задумался – что делать дальше? Он должен был повидать Кибворса и сходить в редакцию «Дейли трибюн». В коротенькой заметке в одной из газет, которые он читал в поезде, он прочел, что дело Кибворса слушалось вчера в полицейском суде на Норфолк-стрит, но Чарли знал о полицейских судах, особенно о столичных полицейских судах, не больше хозяйки гостиницы и не мог представить себе, что надо сделать, чтобы получить свидание с человеком, содержащимся под следствием. Находится ли сейчас Кибворс в полицейской тюрьме на Норфолк-стрит (и где находится эта Норфолк-стрит?) или его куда-нибудь перевели? А может, оставить это дело и заняться «Дейли трибюн?» К несчастью, он совершенно бесполезно продолжал думать о девушке. Теперь, когда он вернулся в Лондон как человек, а не как чья-то выдумка, он чувствовал себя ужасно одиноким. «Бумеранг-Хауз» ничем не мог поднять его настроение. Из соседней комнаты доносились неопределенные звуки. Производила ли их миссис Баррагада, у которой было в жизни столько забот, что она стала ненормальной? Чарли испытывал ужас от людей, у которых голова была не в порядке, всегда испытывал его, и поэтому сейчас чувствовал себя не в своей тарелке из-за негромких звуков, которые раздавались в соседней комнате.

Собираясь уходить – он не был намерен проводить вечер в «Бумеранг-Хаузе», – он подошел на цыпочках к двери, неслышно отворил ее и выглянул. Никого не было. Он вышел и захлопнул за собой дверь. Тотчас же соседняя дверь распахнулась, и из нее выскочила маленькая неряшливая женщина и преградила ему дорогу.

– Не одолжите ли вы мне несколько спичек? – весело крикнула она, звякая бесчисленными бусами и браслетами. – Не одолжите? – Она протянула пустую коробку.

Чарли дал ей несколько спичек, она взяла их и положила в коробку.

– Пять, – сосчитала она. – Еще парочку, а? Для удачи. Всего парочку. Ага, семь. – Я – миссис Баррагада, а вы?

Чарли представился. Она была очень смуглой, морщинистой, старой женщиной, ее глаза, ни на секунду не оставаясь неподвижными, были какого-то странного светлого оттенка, отчего казалось, что они светились.

– Мы – соседи, – воскликнула она еще веселее. – Не правда ли, это просто замечательно. Не правда ли? – Она подошла вплотную и посмотрела ему в лицо. – Вы любите музыку? Любите?

– Я… Я не знаю, – небрежно ответил Чарли. – Хорошая мелодия мне по душе. – Но поворот их разговора был ему не по душе.

Миссис Баррагада сильным толчком поставила его перед открытой дверью своей комнаты и бросилась внутрь, чтобы в мгновенье ока вернуться с поблекшей фотографией молодой женщины.

– Моя дочь Лаура! – крикнула она. – Узнаете ее? Узнаете ее? Узнаете? У нее самый чудесный голос, какой когда-либо слышали в Аргентине. Она скоро будет петь в Конвент-Гарден.

– Вот как, – сказал Чарли, стараясь найти выход из создавшейся обстановки.

– В Конвент-Гарден через неделю. Три специальных концерта. А я не могу пойти. Знаете почему? Не знаете? – Ее небольшое коричневое лицо утратило всю веселость и стало похоже на физиономию маленькой обиженной обезьяны. – Мне не разрешает Лаура. Если я буду в театре, она не сможет петь. – Она может петь для всех, ах, как чудесно петь! Но только не для меня, не для ее матери.

– Как жаль! И как ей не стыдно! – неуверенно сказал Чарли.

– Конечно, стыдно, конечно, стыдно. Я теперь не могу ее услышать никогда, никогда! Ее родная мать! – Она заплакала. – Не смотрите на меня, не смотрите на меня, – с упреком повторяла она сквозь слезы и уже сердито добавила: – Уходите. – Чарли машинально сделал шаг назад, и она тотчас же захлопнула перед его носом дверь.

Такой вот была миссис Баррагада. Чарли заспешил вниз, чувствуя себя несчастным. Он был готов упаковать вещи и переехать в другую гостиницу. «Чего уж тут переезжать, – сказал он себе. – Устроился, значит надо оставаться».

Он смешался с шумом, суетой и грохотом Лондона. Лондон после Слейкби казался необъятной ярмаркой. Он бродил по улицам и чувствовал себя маленьким, неуверенным, потерявшимся человеком. Две недели назад, когда он приехал в Лондон, его поддерживала почти магическая сила «Дейли трибюн», для которой было достаточно сказать только слово, чтобы перед ним раскрылись все двери. Теперь он вернулся в Лондон как живой человек, а не знаменитость, как рабочий, у которого нет ни работы, ни постоянного жилья, а это было страшно.

Он закусил в кафе, в котором, как он мрачно отметил, большинство посетителей были или супружескими парами, или влюбленные, а остальные, казалось, пришли сюда только для того, чтобы проглотить пищу, а затем выскочить из кафе и заняться чем-то серьезным и важным.

После кафе он совершил автобусную поездку стоимостью в пенни и оказался возле «Нью-Сесил-отеля». Он подошел к гостинице, чтобы посмотреть на великолепие громадных, сияющих входных дверей, подумал, живет ли до сих пор в ней Ида Чэтвик, хотел переброситься парой слов с рыжей горничной, но ничего не посмел сделать и медленно ушел.

Наконец он очутился поблизости от редакции «Дейли трибюн» и решил, что ему, пожалуй, следует зайти. Для начала он спросит Хьюсона.

На этот раз в редакции он чувствовал себя свободно. Человек в униформе, сидевший в маленькой конторке в вестибюле, дал ему заполнить анкету, в которой надо было указать фамилию, имя и причину посещения. Затем Чарли должен был подождать десять минут.

– Мистера Хьюсона в редакции нет, – объявил этот фельдфебель.

– Когда он будет? – спросил Чарли.

– Неизвестно.

И «большой чин» повернулся к нему спиной.

Чарли не решился спросить еще кого-нибудь, во всяком случае, не в этот вечер. Завтра он постарается повидать Кибворса и уже потом вплотную займется «Дейли Трибюн». В подавленном настроении он вернулся в «Бумеранг-Хауз», который сейчас выглядел еще неприветливее. На втором этаже какой-то жилец, для которого, несомненно, «все было устроено», справлял вечеринку, отчего на всем этаже стоял шум и крик. На следующем этаже было сумрачно, тихо и отсутствовали признаки миссис Баррагады. Чарли благополучно добрался до комнаты, тотчас же лег в постель и следующие полтора часа проворочался, путанно думая об Иде Чэтвик, Кибворсе и мистере Кинни.

Следующим утром он вспомнил о мистере Смите, джентльмене, имеющем отношение к закону, и, чтобы не пропустить его, спустился в столовую завтракать пораньше. Через полтора часа, уже успев проголодаться, но узнал от служанки, что мистер Смит завтракать в столовой не будет и что его можно видеть в комнате номер шесть.

– Прошу извинить меня, – сказал Чарли, входя в комнату.

Нельзя сказать, что на мистера Смита, который еще не вставал, так как лег очень поздно, было приятно смотреть. Лицо его было помято, как были помяты простыни, глаза налиты кровью, голос хриплый.

– Перебрал вчера лишнего, – не без угрюмой гордости заявил он. – И главное, пил разное. Всегда одна и та же ошибка. Никогда нельзя мешать.

– Согласен, – солидно подтвердил Чарли.

– Кстати, что вы хотите? – приветливо спросил мистер Смит.

– Понимаете, – начал Чарли и в двух словах объяснил, зачем он пришел.

Мистер Смит застонал.

– Как у вас хватает совести говорить со мной с утра о полицейском суде, когда у меня в голове и во рту такое. Это бесчеловечно. А вообще-то вы попали куда надо. Я растолкую вам, где находится этот человек. Значит, позавчера его судили полицейским судом на Норфолк-стрит, так? Тогда он в тюрьме для подследственных в Брикстоне. Свидания с ним разрешаются. Это не то, что в обычной тюрьме. В Брикстоне содержатся подследственные, а не осужденные.

– Если я поеду сейчас, я увижу его?

– Если приедете вовремя. Забыл, когда разрешаются свидания, не то с десяти до двенадцати, не то с двух до четырех. Забыл. Последнее время не приходилось бывать там, хотя мой хозяин занимается и делами полицейского суда. В чем твоего парня обвиняют?

– Сам точно не знаю, – признался Чарли. – Но, кажется, они давно охотятся за ним – он коммунист.

– А, красный. Так? Тогда его посадят как опасную личность или припишут ему поведение, направленное на подрыв спокойствия, или что-нибудь в этом роде. Срок он получит. Так ему и надо. Мы не в России.

Чарли согласился с тем, что они не в России.

– Такие вот дела. Мы не в России и не хотим, чтобы здесь было так, как там. У нас – свободная страна.

– Но не для Кибворса, правда?

– Что ж, ему не следовало быть коммунистом. Так или не так, но ты найдешь его там. И смотри, чтобы они не прицепились к тебе. Они, наверное, ищут его дружков.

– Постараюсь, – ответил Чарли. – Спасибо большое.

– Ничего не стоит, – вежливо ответил мистер Смит. – Передай мне вон ту коробку с солью и кувшин с водой. Помню, вчера я съел очень много огурцов. Стоит мне только начать пить всё подряд, и я наваливаюсь на закуску. Долго будешь жить здесь? Если долго, то держи свои виски подальше от хозяйки. Она обычно отливает половину и доливает водой. Пока.

Чарли ушел, забыв спросить, как в Брикстоне найти тюрьму. Он даже не знал, где был сам Брикстон. К тому времени, когда он добрался до Брикстона, отыскал тюрьму и получил разрешение на свидание с Кибворсом, утро почти кончилось. Оставалось всего двадцать минут до конца срока утреннего свидания, когда он сошел в одну из небольших, разделенных на секторы комнат для свиданий, где разговаривают с заключенными через проволочную решетку.

Он увидел, как появился Кибворс – лицо его так и сняло от радости. Но когда Кибворс подошел к решетке и увидел по другую ее сторону Чарли, улыбка исчезла с его лица и на нем появилось выражение растерянности.

– По-моему, здесь какая-то ошибка, – сказал он.

– Вы не узнаете меня, Кибворс? – спросил Чарли.

И Кибворс узнал.

– Аттертон, да? О, черт, конечно! Наш герой из Аттертона, так? Хэббл, если не ошибаюсь. Ну и ночь тогда была, ну и ночь!

– Послушайте, Кибворс, это вы тогда погасили пожар?

– Почти погасил, товарищ. Потом пришлось скрыться. Иначе было нельзя, иначе бы они меня нашли. Если бы они меня там поймали, они бы приписали мне, что я поджег завод. Разве я тебе тогда не говорил, что провода не годятся? Замкнуло – и всё. Я срубил часть деревянной перегородки и убежал, но сначала на улице позвонил в пожарную команду.

– Я не хотел, чтобы всё это приписали мне, Кибворс, – сказал Чарли и рассказал ему всё, что произошло дальше.

– Давай забудем об этом, – сказал Кибворс, улыбаясь.

– Нет, не будем забывать! Слушайте, Кибворс, я хочу заставить «Трибюн» напечатать, что я ничего не сделал, а что всё сделали вы.

– Вот как!

– Да.

– Но помимо желания надо иметь и возможность. А у тебя нет ее никакой.

– Посмотрим.

– Я тебе скажу, что меня ждет, – пара месяцев в Пентонвиле.

– Нет, если «Трибюн»…

Кибворс покачал головой:

– Я для них прокаженный. Большевистский агитатор, вот кто я для них. Нет, на этот раз мне всё-таки припишут пару месяцев. Ты не беспокойся: у меня хороший защитник, тоже из партии, но и он не в силах освободить меня, и знает об этом. Так что всё идет, как и должно идти, то есть, сделано всё, что можно было сделать в этом случае. Я знаю, что надо делать, товарищ. Мне надо познакомиться с Пентонвилем и, возможно, это пригодится.

– Если я сумею, я сделаю так, чтобы вам не пришлось знакомиться с Пентонвилем.

– Верю. Только ничего у тебя не получится.

– Да, а деньги! – Чарли рассказал о пятистах фунтах.

– И ты считаешь, что часть их принадлежит мне, так, товарищ?

– Да, часть ваша.

Худое лицо Кибворса стало сердитым.

– Они тебе дали деньги не за то, что ты сделал что-то полезное, и если бы на твоем месте был я, они бы мне не дали ни гроша, они тебе дали их ради одного из своих фокусов, товарищ. Они сделали из тебя куклу, вот и всё. Мне не надо их денег. Я ненавижу их, этих свиней. Я задушил бы Хэчланда его грязными газетами, заставил бы его проглотить целое мерзкое издание, вот чего я хотел бы, приятель.

– Понимаю, – неуверенно сказал Чарли. – Но часть этих денег ваша.

– Как я возьму их? Если в партии узнают, что я взял деньги Хэчланда, деньги его газеты…

– Но ведь вы возьмете их не у него, а у меня, а это большая разница. И не говорите, что не можете взять их у меня, вы или еще кто-нибудь из вашей семьи.

Кибворс задумался.

– Вот что, дружище, – начал он мягко. – Если они меня посадят, одному человеку придется нелегко. Она не жена мне, если смотреть с точки зрения законов хозяев, которые еще пока существует у нас, но для меня она – жена, и если меня не будет месяца два, ей и нашему ребенку будет трудно продержаться. Не говори ей, что это за деньги, скажи просто, что ты должен мне, понимаешь, друг? Если ты не против, фунта четыре в неделю, пока я буду в тюрьме, ей будет достаточно. Договорились? Вот и хорошо. Вот ее адрес, имя и фамилия. – Он дважды повторил, и Чарли записал на обороте конверта имя, фамилию и адрес. – Я увижу ее сегодня после обеда или завтра утром, – продолжал Кибворс, – и скажу ей, что ты, возможно, отдашь ей деньги.

– Но, запомните, – сказал серьезно Чарли, – это не всё. Всё, что писали обо мне, – неправда, и виноваты в этом мистер Кинни и «Дейли трибюн». Теперь они должны написать правду. Если я герой, так вы тоже герой. Я с ними еще поговорю.

– Верю, товарищ, – сказал Кибворс, лукаво улыбаясь, – конечно, поговоришь. Видел потом изобретателя? Как его фамилия, он тогда нам показывал свои модели? Отли, Финнинган Отли. Видел потом его?

– Нет, не видел. Можно сказать, что всё началось из-за него, потому что он угостил нас виски, а из-за виски в ту ночь мне так хотелось спать.

– Трудно сказать, кто начал или отчего началось всё, – подчеркивающе сказал Кибворс. – Виски Отли, скверные провода, я, Си-Ай-Ди, тот тип, который преследовал меня, Кинни, «Дейли трибюн» – всё принимало участие в этой истории.

– А теперь кто-то должен кончить ее.

– Ну, друг, мне пора. Спасибо, что навестил. Не потеряешь адрес? – И Кибворс улыбнулся в последний раз.

Чарли смотрел, как он отошел от сетки, как говорил со стражником, подождал, пока Кибворс и стражник пропали из виду. Чарли было горько от того, что Кибворс в тюрьме, но, покончив с делом, которое его привело сюда, Чарли почувствовал облегчение.

Теперь уже ему не будут досаждать мысли, которые прятались где-то в глубине сознания.

Сейчас он был чист так же, как когда-то. Всё становится на свои места. Осталось только заставить «Дейли трибюн» сделать то, что она должна сделать. Он вышел из тюрьмы. Брикстон сейчас показался ему чище и веселее, чем в тот час, когда он приехал. И Чарли уселся в автобус с видом человека, готового вступить в борьбу с целым городом и победить его.

В редакции он столкнулся с тем же самым фельдфебелем из той же застекленной клетки.

– Могу ли я видеть мистера Шаклворса?

– Вам назначена встреча с ним?

– Нет, – ответил Чарли.

Фельдфебель очень медленно покачал головой. Затем посмотрел на Чарли с видом глубочайшего сожаления.

– В таком случае вряд ли представится возможность видеть его. Мистер Шаклворс – редактор. Он очень занят.

– Я знаю, знаю это, – сказал Чарли. Он и не думал принимать всерьез чушь, которую нес этот старый военный мошенник. – Я знаком с ним. Моя фамилия Хэббл, Чарли Хэббл. Вы что, забыли, что ваша газета две недели назад столько писала обо мне?

– Тогда заполните эту анкету.

Опять надо было проставить свою фамилию, фамилию лица, которое вы хотите видеть и указать дело, которое привело вас в редакцию. Дело Чарли оказалось «срочное». Слово это было написано не очень уверенно, но крупными печатными буквами. Фельдфебель дал анкету мальчику-посыльному, который, прежде чем исчезнуть с ней на верхнем этаже, ударил ногой по голени другого мальчика-посыльного и издал по этому случаю торжествующий пронзительный свист.

Был ранний вечер, и «Дейли трибюн» только просыпалась. В редакцию входили и выходили десятки людей, и почти каждый из них что-либо или получал у фельдфебеля – письма и какие-то другие бумаги, – или оставлял их у него. На Чарли никто не обращал ни малейшего внимания, и он подумал, что для них он просто один из полутора миллионов читателей. Никто не остановился, не посмотрел на него, не воскликнул: «Да ведь это наш «Герой-чудотворец»!

Всего лишь две недели назад его фотографии больших размеров печатались в газете несколько дней подряд. Но никто как будто не узнавал его. Он пришел к заключению, что все эти люди были слишком заняты, слишком торопились. Каждый из них, конечно, был занят чем-то значительным. Но ведь всего две недели назад он сам был тоже очень значительным! Да, непонятно.

В сопровождении мальчика-посыльного он поднялся на лифте на четвертый этаж в пустую комнату для ожидания. Молодой человек, который затем появился в комнате, не был знаком Чарли. Он назвал себя секретарем мистера Шаклворса. У него были длинные зубы и высокомерный взгляд. Чарли он сразу же пришелся не по душе.

– Надеюсь, вы понимаете, что мистер Шаклворс очень занятый человек? Что вы хотите?

– Я пришел по очень важному делу, – сказал Чарли.

Секретарь сожалеюще улыбнулся.

– Возможно, но…

Чарли повысил голос:

– По очень важному делу!

– Но в редакцию днем и ночью приходят люди, полагая, что у всех их очень важные дела. Если бы мистеру Шаклворсу пришлось их всех принимать… Как вы думаете?..

– Ничего не думаю, – резко ответил Чарли. – Мне нет дела до того, сколько людей приходит сюда! Я пришел по делу, которое не похоже на их дела, и это, черт возьми, вам хорошо известно. Вы не привозите всех их в Лондон, не называете всех их героями и еще черт знает как! Так?

– Возможно так, но мистеру Шаклворсу неизвестно, какого рода срочное дело привело вас к нему.

– А как же ему может оно быть известным, когда он там, а я здесь? – отразил Чарли. – Ему станет оно известно, как только я увижу его. Понятно? Если бы это не было так срочно, я бы не пришел сюда. Так ему и скажите.

Секретарь, рожденный, чтобы повиноваться, а не командовать, с минуту колебался, затем ушел и через несколько минут вернулся, чтобы провести Чарли в кабинет редактора. Большое плоское лицо мистера Шаклворса было хмурым.

– Не понимаю, Хэббл, что за срочное дело у вас, – начал он. – Вы должны уяснить себе, что, во-первых, я слишком занятый человек, а, во-вторых, «Дейли трибюн» сделала для вас очень много и что на большее рассчитывать нельзя.

– Послушайте, мистер Шаклворс, – прямо начал Чарли, – у меня для вас есть настоящая сенсация.

– Об этом нам лучше судить.

– Вы только выслушайте меня – и всё. Вы расхвалили меня за то, чего я в действительности не сделал. Может быть, я кое-что и сделал, докончил что-то, но по-настоящему тот пожар погасил другой человек. И он сейчас в тюрьме, его держат под следствием или как это называется у них. Он – коммунист. Вот он-то и есть герой, если вообще в этом деле есть герой.

Зазвонил телефон. Стол мистера Шаклворса, казалось, был наводнен телефонами. Он прорычал что-то в один из них и тяжелым взглядом уставился на Чарли.

– Героев больше нет. История кончена. Понятно? Мы сейчас заняты другими делами, о которых надо думать и писать, а не о каких-то пожарах в этом, как его? Аттертоне.

– А разве я говорю, что это не так, мистер Шаклворс? Но у вас и две недели назад были всякие другие дела, о которых надо было думать и писать. А сейчас есть человек, который действительно погасил…

Мистер Шаклворс рассердился.

– Перестаньте говорить со мной таким тоном, Хэббл. Я но привык к нему. Неужели вам не ясно, что чем меньше вы будете говорить об этом, тем лучше для вас же. Вы заставили нас поверить, что всё сделали вы, вы присвоили славу, вы взяли чек, который мы вам предложили, а теперь приходите с какой-то темной историей о вашем дружке-коммунисте. Вы даже не понимаете, в какое опасное положение ставите себя.

– Я понимаю это, – сказал Чарли. – Но ведь…

Мистер Шаклворс нетерпеливо замахал рукой.

– Довольно, довольно. Возможно, мы чересчур поторопились. У меня и тогда были кое-какие подозрения. Чем меньше сейчас говорить об этом, тем лучше, особенно для вас. Счастье ваше, что история уже в прошлом. И не старайтесь оживить ее. Нет, хватит, больше я не желаю ничего слышать. Я занят.

– А, черт побери! – крикнул Чарли. – Нет уж, раз до конца, так до конца…

Зазвонило сразу несколько телефонов. Мистер Шаклворс посмотрел на них, потом на Чарли и махнул рукой. Чарли ничего не оставалось делать как уйти, потому что мистер Шаклворс занялся телефонами и всем своим видом показывал, что у него нет ни малейшего желания продолжать разговор с посетителем. Чарли отступил смущенный и растерянный.

В коридоре он столкнулся со стремительной молодой женщиной и остановил ее:

– Скажите, пожалуйста, мистер Хьюсон в редакции?

– Мистер Хьюсон? Сейчас узнаю.

Минуты через две она вернулась и сказала, что мистера Хьюсона в редакции нет, что Хьюсон куда-то уехал за материалом. И тут Чарли не повезло.

– А мистер Кинни?

Она улыбнулась.

– Сегодня вечером мистера Кинни не будет. Он почти никогда не бывает в редакции в это время. Но, возможно, вы застанете его дома.

– Где он живет?

Она дала ему адрес. Надо поехать к нему, решил он. Раз мистер Кинни начал всё это, пусть он и кончает. Он всегда больше верил в силу и способности мистера Кинни, чем в силы и способности мистера Шаклворса. Кроме того, он знал мистера Кинни лучше.

Квартира мистера Кинни находилась на пятом этаже большого дома, в который Чарли, порядочно устав, вошел с осторожностью. Дверь отворилась в ту самую секунду, когда он нажал звонок. Полная женщина с красным лицом, задыхаясь от ярости, стояла в дверях.

– Скажите, пожалуйста, мистер Кинни здесь живет?

– Да, здесь! – крикнула женщина. – Послушайте и вы услышите его. Послушайте эту парочку. – Она замолкла, и Чарли услышал громкие злые голоса, доносившиеся из комнат. – Одно и то же! Мне надоело! Что он, что она! Если они хотят обедать, так пусть сами варят! С меня хватит. – И женщина вышла из квартиры, оставив дверь открытой.

– Мне надо видеть его, – сказал Чарли.

– Идите, кто вас держит? А я на них на обоих уже насмотрелась. Спасибо! Идите и выбейте, если сможете, дурь из их голов. Но меня не просите пойти и сказать, что вы пришли. Нет уж, кто бы вы ни были, с меня достаточно. Я рассчиталась, я рассчиталась! – торжественно провозгласила она и двинулась вниз по лестнице.

Дверь осталась широко открытой. Голоса в квартире стали еще громче. Чарли дважды позвонил, но никто не вышел, не отозвался, а крики продолжались, не стихая. Наконец, вспомнив о Кибворсе и обо всем остальном, отбросив церемонии, Чарли вошел в квартиру и приблизился к двери, за которой раздавались голоса. Он громко постучал. Открыл дверь сам мистер Кинни. Он был неряшливо одет, пьян и очень зол. Чарли вошел в комнату, и увидел темноволосую молодую женщину. Она была трезвой, опрятно одетой, но в равной с мистером Кинни степени рассерженной. Губы ее были сжаты в тонкую злую линию.

– Ах, черт! – закричал Кинни. – Еще один из них! Что? Кто? Кто вы?.. Ага, Хэббл. Хэббл, ты тоже из них?

– Нет, не из них, мистер Кинни, – спокойно ответил Чарли. Он не знал, в чем его подозревают, но был уверен, что кем бы они ни были, он не был одним из них.

– Не говори глупостей, – сказала женщина Кинни. – Кто этот человек?

– Полагаю, что ты должна знать! – закричал на нее мистер Кинни. – Герой Хэббл. У тебя были и герои?

– Я замужем не за героем, – ответила она.

– А следовало бы выйти за него, следовало бы.

Женщина смерила Кинни взглядом, прошла мимо него, бросила Чарли «извините» – он всё еще стоял возле двери – и вышла, хлопнув дверью.

Мистер Кинни, ругаясь, как извозчик, налил себе виски и залпом проглотил его. Затем подозрительно посмотрел на Чарли.

– Что тебе надо, Хэббл? Говори честно, ты пришел ко мне или к ней?

– Я пришел к вам, мистер Кинни. Я даже не знаю, кто она.

– Сейчас я тебе скажу, кто она. Она – моя жена и подстилка для любого и каждого…

– Легче, легче, мистер Кинни, – сказал Чарли, растерявшись от такого заявления.

– Если я говорю так, значит, знаю, что говорю, и мне наплевать на всех. Садись, Хэббл, садись и выпей. Ты должен сесть и выпить. – И он несколько минут возился со стульями и выпивкой, после чего Чарли уже сидел за столом, а перед ним стояла рюмка. Оба они услышали, как громко хлопнула входная дверь. Миссис Кинни ушла.

– Ну, что ты хочешь? – спросил Кинни. Он был совсем пьян.

Чарли объяснил зачем он пришел.

– Пусть идет, пусть идет, – бормотал Кинни. Голова его падала всё ниже и ниже. Потом он вдруг встряхнул ею и закричал. – Пусть идет! Мне наплевать! Слышишь, Хэббл? Мне наплевать! Пусть с ней спит вся королевская гвардия! Мне наплевать!

– Минутку, мистер Кинни, – сказал Чарли строго. Он хотел переменить разговор как можно скорее, потому что чувствовал себя ужасно неловко. Он знал, что даже тогда, когда муж и жена живут вот в такой шикарной большой квартире, как эта, время от времени они всё равно должны ссориться, но цинизм Кинни, с которым он говорил о своей жене, был для Чарли чудовищен, так как Чарли не мыслил его в такой обстановке. Он решил, что всё дело в том, что Кинни был так пьян, что мог говорить всё, что угодно. Подобного Чарли не слышал даже от пьяных мужей в Аттертоне и Бендворсе. – Я пришел к вам, чтобы поговорить об очень важном деле. Выслушайте меня.

– Нет, сначала ты выслушай меня, Хэббл. Ты женат?

– Нет, – ответил Чарли. Какую-то долю секунды он подумал об Иде Чэтвик, и мысль о ней заставила его закончить словами: – И пока не собираюсь.

– Тогда ты неглупый парень. Я был тоже неглупым, пока не женился. И даже был счастлив. – Кинни глуповато хихикнул. – Думал, что кое-что понимаю в жизни, а оказывается, не понимаю, не понимаю. – Он показал на дверь: – Сначала с ней спал Хэчланд, а потом отдал своему приятелю. До меня это дошло как… как молния. На прошлой неделе. Интуиция, вот что подсказало мне. У меня всегда была интуиция. Я посмотрел на своего уважаемого хозяина, на сэра Джорджа Хэчланда и совершенно неожиданно сказал себе: «Ах, дьявол, ты спал с моей женой!» И я был прав. Он был первый, но не последний. Надо мной смеялись черт знает как. Простофиля старина Кинни, вот и всё. Наверное, все уже знают. А ты откуда знаешь? – И он посмотрел на Чарли с подозрением.

– Я? Я ничего об этом не знаю, – воскликнул Чарли с негодованием. – Вы только что сами рассказали мне об этом. Я пришел к вам совсем по другому делу. Но вы не даете мне объяснить.

– Почему же ты молчишь? Разве я тебе не даю говорить? В чем дело?

Чарли пустился было объяснять в чем дело, но Кинни почти сразу же перебил его:

– Стой-ка, стой-ка, Хэббл! – закричал он, махая толстой потной ладонью. – Ты что, забыл с кем разговариваешь? – Ты разговариваешь с человеком, который создал тебя, с единственным из теперешних журналистов Англии, кто мог это сделать. Когда я услышал, что ты сделал, я сказал себе: «Я сделаю из него национального героя, вот что я сделаю из него. Все будут знать, кто такой Джордж Хэббл».

– Чарли Хэббл.

– Чарли Хэббл, извини. Вот что я тогда сказал себе и сделал, сделал ведь? Сам знаешь, что сделал, и все это знают. Единственный человек, кто мог это сделать – Хэл Кинни. Чем ты недоволен?

– Я говорю, что в действительности я ничего такого не сделал в ту ночь, – запротестовал Чарли. – Человек, который погасил пожар, в тюрьме.

– Почему? – сурово спросил Кинни. – Кто имел право посадить его в тюрьму?

– Потому что он коммунист. Поэтому.

– Коммунист?! Тогда дело плохо, Хэббл. Терпеть не могу коммунизм, понял? Всегда был против него. Написал несколько очень сильных статей против коммунизма. Материализм, вот что это такое. Отрицание религии. Отрицание семьи.

– Сейчас дело не в том, мистер Кинни. Сейчас дело в другом. Если во всей этой истории был герой, так это не я, а тот человек.

– Вот как! Кто так говорит?

– Кто? – переспросил несколько растерянный Чарли. – Я так говорю.

– То, что говоришь ты, неважно. Важно то, что говорю я. Я тебе об этом всё время и толкую. Не ты сделал себя героем, так? Я тебя сделал героем.

– Согласен. Но сделайте и того человека героем. Он этого заслуживает.

– Возможно, да, возможно, и нет. Этого я не знаю. Непохоже, чтобы он заслуживал, раз он красный. Как я могу делать героев из красных? Кроме того, эта история – собственность «Трибюн» или, точнее, была собственностью «Трибюн», потому что история – мертва. И ко всему этому я покончил с «Трибюн» так же, как и с «Санди курир».

– Как? Вы ушли?

Кинни с трудом поднялся и попытался стать в позу оратора.

– Сэр Грегори Хэчланд подорвал во мне веру в него, как в человека, – провозгласил он торжественно хриплым голосом. – И относиться к нему с уважением, как к хозяину, я больше не могу. Помимо «Дейли трибюн» и «Санди курир» существуют и другие газеты, и они с радостью примут Хэла Кинни. Хэчланд посмеялся надо мной. Теперь посмеюсь над ним я. Он не знает того, что я знаю. И я не скажу ему этого. Я просто подам в отставку. Но я покажу тебе, что я думаю о нем. Видишь эти часы? – Он показал на большие, украшенные орнаментом настольные часы. – Эти часы, – продолжал он, подводя к ним и шатаясь, были поднесены мне в качестве свадебного подарка моим внимательным и добрым хозяином сэром Грегори Хэчландом. Теперь смотри!

– Осторожнее! – крикнул Чарли, потому что Кинни, рискуя упасть, бросился к каминной решетке и выпрямился, размахивая кочергой.

– С наилучшими пожеланиями от сэра Грегори, – сказал Кинни, раскачиваясь перед часами. – Наилучшие пожелания чего? – ты, старая похотливая обезьяна!

Чарли бросился к Кинни, но опоздал, тот с чудовищной дикой силой ударил по часам. Он так широко размахнулся, что не устоял на ногах. Часы, стол, Кинни полетели на пол с грохотом ломающегося дерева и звоном разбитого стекла. Когда Чарли поднял Кинни, на него было жалко смотреть. Лицо было в крови, его вырвало. Чарли оттащил его в ванную комнату, немного умыл и уложил в кровать. Чарли и до этого приходилось возиться с пьяными, но с таким тяжелым и беспомощным, как Кинни, никогда. Возня с ним заняла много времени. К счастью, порезы оказались неглубокими, и вызывать врача не пришлось. Когда Чарли умылся и привел себя в порядок, Кинни спал.

– Да, – сказал себе Чарли мрачно, – дело, кажется, не двигается. – Похоже было на то, что Кибворс оказался прав. Чувствуя себя усталым, Чарли решил поесть в первой же попавшейся закусочной, а потом ехать в «Бумеранг Хауз» и лечь спать.

Утро показалось ему более обнадеживающим. Он еще не видел Хьюсона, и хотя Хьюсон был не так могуществен, как Кинни, во всяком случае он относился к Чарли по-дружески. Он выслушает его и даст разумный совет. Надо было только найти Хьюсона. Это означало еще один визит в «Дейли трибюн». Визит был сделан без особой охоты – редакция «Дейли трибюн» ему опостылела. На этот раз в застекленной клетушке дежурил другой фельдфебель, и Чарли пришлось долго ждать, прежде чем выдалась спокойная минута и с фельдфебелем можно было поговорить как мужчина с мужчиной. Чарли узнал, что между двенадцатью и часом дня Хьюсон был завсегдатаем бара близлежащего ресторана под названием «Старая сорока». Когда Хьюсон не был занят делами и находился где-нибудь поблизости, его следовало искать в «Старой сороке». Побродив до четверти первого, Чарли заявился в «Старую сороку», в грязноватый ресторанчик, расположенный в боковой улице. Там, в баре, в группе громко разговаривающих людей, он нашел Хьюсона. Чарли тронул его за локоть:

– Помнишь меня?

– Привет. Конечно, помню! – воскликнул Хьюсон. Лицо его сморщилось от улыбки. – Наш ушедший от нас герой! Выпьешь?

Чарли заказал стакан бочкового и, изловчившись, отвел Хьюсона от остальных. Они отошли в спокойный уголок.

– Ну, что тебя опять привело сюда?

– Выслушайте меня, мистер Хьюсон, – серьезно начал Чарли. – Если я говорю «выслушайте», значит меня действительно надо выслушать, чего бы вам это ни стоило.

– В этом деле я не очень силен, Хэббл, но постараюсь. В чем дело? Надеюсь, не в деньгах, потому что у меня – ни гроша.

– Нет, не в деньгах. Тут всё в этом геройстве. Понимаешь, я ведь в действительности ничего не сделал, а сделал всё другой человек. – Чарли опять повторил историю той ночи о Кибворсе и о себе. – Я пытался рассказать всё мистеру Шаклворсу, – закончил он, – но он даже не дослушал, а только разозлился. Я пытался рассказать мистеру Кинни, но он был совсем пьяный, и ему ни до чего не было дела. Теперь я рассказываю всё тебе и хочу знать, можешь ли что-нибудь сделать или нет.

– Абсолютно ничего, мой дорогой друг, – ответил Хьюсон. – У тебя нет ни малейшего шанса. История умерла.

– Что ты хочешь этим сказать – умерла?

– Ты и Аттертон уже не новость. И нам до вас нет никакого дела. – Я говорю сейчас как работник «Трибюн», а не как человек – независимо от того, ты или кто-то еще спас город. Конечно, если кто-нибудь опять не станет сенсацией. Если бы мне сказали что ты не сделал ничего, а всё сделала Грета Гарбо, тогда бы я тебе пообещал пару колонок. Короче говоря, я уже неоднократно думал, что для тех, о ком мы пишем, надо нам придумывать то, что они должны делать: например, Грета Гарбо должна слетать в Новую Зеландию, а Хелен Вилз – открыть экономическую конференцию. Это сэкономит и место в газете и время.

– Но вы – только не обижайся и хоть на минуту перестань умничать, – но вы подняли всю эту шумиху вокруг меня. А Кибворс…

– Нам до него нет дела. Не только потому, что он коммунист, хотя это снижает его шансы до нуля, а просто потому, что история умерла. После нее умерло еще несколько. Твоя история так мертва, что мне даже странно, что я разговариваю о ней с тобой. Это всё равно, что сидеть в углу с привидением.

– Но, черт побери, – закричал Чарли, – прошло всего две недели!

– Знаю, но для современной массовой газеты это большой срок. Нам надо всё время менять программу, понятно? Мы не газета в старомодном понимании этого слова. Одна или две таких остались, но на каждый их экземпляр наших приходится десять. Нет, мы в действительности не газета, а печатный цирк, водевиль, комната смеха, сборник шуточек на каждый день. Ты и Аттертон были в программе, и ваш номер исполнен. Нас нисколько не удивило бы, если бы сейчас пришел кто-то и доказал, что у вас там никогда не было пожара, или даже, что такого города, как Аттертон, вообще не существовало.

– А другие газеты?

– Единственная газета, которая может напечатать о Кибворсе, это «Красный поджигатель» или как там называется эта красная тряпка? Но и она нисколько ему не поможет. Может только получиться, что его обвинят за то, что он находился в помещении завода, а потом еще скажут, что он сам и поджег его. Самое лучшее для тебя сейчас – это молчать. О тебе сейчас ничего не пишут в газетах. Очень хорошо, держись от них подальше.

– Да, – Чарли вытер платком лоб. – От такого голова пойдет кругом.

– А ты посмейся надо всем этим – и всё.

– Вряд ли от такого засмеешься, – ответил Чарли медленно. – Задумаешься, это да.

– Полагаю, что ты не очень жалеешь, что перестал быть «Героем-чудотворцем» Англии?

– Конечно, нет. Сплошная чепуха и только. Но мне кажется, что когда за одну неделю делают из тебя бог знает кого, а через две даже не хотят выслушать, – это черт знает что. Две недели назад я был, как об этом кричала «Дейли трибюн», человек, знаменитее кого уже не придумаешь, а теперь для нее я всё равно что умер, или похоронен. Кибворс был прав. Он сказал, что у меня ничего не получится. Он знает о газетах куда больше меня.

– А ему никак нельзя знать меньше. Здесь твой старый знакомый Грегори из «Морнинг пикчерал», помнишь его? Девушку ту помнишь?

Помнит ли он! Она за эти дни не выходила у него из головы больше чем на полчаса. И видеть мистера Грегори здесь было всё равно, что сразу же приблизиться к ней. Чарли был в восторге.

– Я бы хотел потолковать о ней с ним, – признался он Хьюсону.

Хьюсон подозвал Грегори и предложил выпить.

– Помнишь Хэббла? Был когда-то нашим героем.

Чарли не стал терять времени.

– Что стало с той девушкой, мистер Грегори? С Идой Чэтвик? – спросил он с чуть-чуть сильнее бьющимся сердцем.

– А-а-а, наша «Мисс Англия», – ответил Грегори небрежно. – Не знаю, чем она сейчас занимается. Она пробовала сниматься в кино, но я не слышал, как у нее пошло это дело. Сейчас я по уши занят организацией конкурса на самое красивое место в Англии.

– Она всё еще живет в «Нью-Сесил отеле»?

– Вряд ли. Разве на содержании у кого-нибудь?

– Такого не может быть! – резко сказал Чарли. – Она не из таких. Где она снималась для кино? Для какой компании?

– Это что такое? Допрос с пристрастием?

– Брось, Грег, – сказал Хьюсон и толкнул его под бок. – Выкладывай всё, что знаешь. Чарли хочет знать всё, потому что врезался в нее.

– Вот как? Ну, что ж, хорошо. Она снималась для компании «Лондон энд империал», их студия в Актоне. Можно туда съездить и узнать, чем она сейчас занимается. Но я не думаю, что ей дали роль, иначе бы нам сообщили для рекламы.

– К тому же, – сказал Хьюсон, – тебе на это совершенно наплевать, ты сейчас занят красивыми местами, а не хорошенькими девчонками.

– Совершенно верно. Жаль, Чарли, но я не знаю, где находится эта бедняга. Наверное, уехала домой.

– Ты говоришь так, как будто ты что-то такое сделал, за что тебе надо отвечать, – сказал Чарли.

– Сделал, – спокойно подтвердил Грегори. – После того, как мы присудим какому-нибудь месту премию за красоту, оно превратится в мусорный ящик. Так получается со всем.

– Эту девушку вы не превратите в мусорный ящик, – сказал Чарли уверенно. – Если она не подошла для той компании, так ее возьмет любая другая. Как бы там ни было, я узнаю. Просто, чтобы узнать – и всё. Еще выпьешь? А ты, Хьюсон.

Оба согласились и выпили. Чарли поднял свой стакан с пивом и торжественно произнес:

– За закусочные, где продают рыбу с картошкой.

– Почему?

– Потому что там знают, что делать с газетами.

– Мне кажется, Грег, он пытается оскорбить Прессу.

– Я тоже так думаю. А впрочем, он не так уж плохо использовал одну газету, согласен?

– Намного лучше, чем я заслуживаю, сказал бы я, – ответил Чарли. – Но я сейчас думаю не о себе, я думаю о других, о многих других людях. Ладно, не буду больше беспокоить вас, мистер Хьюсон. Спасибо большое вам обоим. До свидания.

Он вышел на улицу и зажмурился. Солнце умудрилось проникнуть даже в эту узкую щель между домами. За углом с двух грузовиков сгружали в подвал огромные рулоны бумаги. Из подвала раздавался гул машин, печатных машин. Чарли остановился на минуту. Здесь мы намерены его оставить: пусть он стоит и смотрит на роковую бумагу, пусть прислушивается к гулу ненасытных машин.