Снаружи были темень и дождь, а в машине царил интимный уют, располагавший, казалось бы, к взаимной откровенности, но не менее двадцати минут сэр Майкл молчал. Шерли не пыталась нарушить это молчание, но, набравшись смелости, придвинулась поближе к нему, а когда машина накренилась, она и не подумала отстраниться, а, напротив, постаралась напомнить ему о своем присутствии. Но мысли мужчины были заняты другим, и ведомству прикосновений он не уделял никакого внимания.

— Я, конечно, чувствую себя глупо, — заявил наконец сэр Майкл, обращаясь не столько к самой Шерли, сколько к мисс Эссекс, как к представительнице мировой общественности, — так чувствовал бы себя на моем месте всякий тщеславный человек. А вы, должно быть, уже заметили, что я очень тщеславен. Я вовсе не думаю сейчас об этой мерзкой старой карге и ее неслыханной выдумке, которую ни один нормальный человек даже на минуту не примет всерьез.

— Но я слышала, как мистер Кемп говорил об этом по телефону с сэром Джорджем Дрейком и сказал, что едет завтра с леди Бодли-Кобем смотреть ее дом в Дербишире.

— Счастлив слышать это. — Он произнес эти слова так, словно и впрямь был счастлив. — Кемп, конечно, сейчас крепко заложил за воротник, но то ли еще будет, когда он вернется с докладом, — у бедняги Дрейка глаза на лоб полезут. Кстати, Шерли, мне не совсем понятно, откуда у вас такая закадычная дружба с этим ничтожеством Кемпом.

— Ах, ничего подобного… просто он хорошо ко мне относится и…

— И к тому же такой милый! — продолжал сэр Майкл, приходя в бешенство. — Знаю все наперед. Не забывайте, он работал у меня в Комси. Так вот сейчас я расскажу вам, что такое Тим Кемп.

— Я вас слушаю, — сказала Шерли, выждав немного.

— Спросите кого угодно, и вам всякий скажет, что я не бог весть как серьезно отношусь к себе и к своей деятельности в Комси, — начал сэр Майкл медленно. — По по сравнению с Кемпом я воистину второй Джордж Дрейк. А это, право, чертовски досадно. И не в том дело, что он просто безответствен. Он настоящий очаг анархии и всякой чертовщины в учреждении. Право же, он служит какой-то неведомой потусторонней силе, какому-то злобному божеству в женском обличье — видимо, именно поэтому вы, женщины, бессознательно всегда на его стороне. Вот кто настоящий подрывной элемент, а раз так, ему не место на государственной службе. Когда мне удалось наконец выдворить его из Комси, я заявил, что он вернется туда только через мой труп. Такие люди, как Джордж Дрейк или наш Дадли Чепмен, считают, что он просто тупой и ленивый пьянчуга, — и, без сомнения, это так и есть, — но они не понимают того, что я понимал всегда: по-своему он на редкость хитер и сообразителен. И от него жди всяких пакостей.

— Да что вы, он такой безобидный, уверяю вас!

— Вам так кажется? Не верьте этому, Шерли. Взять хотя бы эту идиотскую историю с Бодли-Кобем. Спорю на пять фунтов, что Джордж Дрейк нарочно напустил на нее Кемпа, после того как у других ничего не вышло, решил втравить его в историю, чтоб он не пакостил в Дискусе. А что вышло? Он устраивает сумасшедшую вакханалию. И непременно впутает Дрейка в какое-нибудь безумное дело. Да еще меня поставил в дурацкое положение. И какая наглость — налакался джину с этой старой ведьмой, а потом как ни в чем не бывало увел вас куда-то…

— Но он видел, что мне ужасно неловко и нужно… попудрить нос… и выпить чаю…

— Когда мы познакомились, — перебил ее сэр Майкл мрачно, — вы сказали, что он пригласил вас позавтракать и вы разговаривали обо мне…

— Да, разговаривали. Но он сказал только, что вы умный, но несчастный…

— Знаю, знаю. И это все?

— Больше я ничего не помню.

— Ничего? Ровным счетом? Вы уверены?

Он вдруг повернулся к ней, быстро протянул руку у нее за головой и, прижав ладонь к щеке девушке, обратил ее лицо к себе. Он поцеловал ее, и, как она ни старалась, но не сумела отстраниться, оставив этот поцелуй без ответа.

Он достал портсигар — очень изящный и, как видно, золотой, она не сомневалась, что это подарок какой-нибудь женщины, богатой, необычайно изощренной, порочной женщины, — но не открыл его.

— Ну хорошо. Где бы нам с вами пообедать? — спросил он каким-то хриплым, неестественным голосом.

Она почувствовала дрожь во всем теле. Вот он, решительный миг.

— Я обещала быть дома. Но мне ужасно не хочется расставаться с вами, особенно после такого трудного и неприятного дня. Отчего бы вам не пообедать у нас? Я предупредила маму, что вы, может быть, придете… Майкл.

— Спасибо, Шерли, — услышал он свой голос. — Дайте-ка мне подумать.

Думать нужно было быстро и серьезно. Он сразу понял, что сегодня она не согласится пообедать с ним, а так как он с самого начала рассчитывал на это, именно на это, ему грозил пустой и тоскливый вечер. Но еще неизвестно, что хуже — провести такой вечер или принять ее приглашение: какой-нибудь противный домик на окраине, персиковый компот, мама, папа и сама Шерли, преобразившаяся, и, быть может, навсегда, в обыкновенную машинистку, пришедшую домой с работы! Но, с другой стороны, может быть, это избавление, выход из ловушки: может быть, придет конец его смешной влюбленности, которая там, в присутствии мамы с папой, будет слишком уж нелепой. Конечно, час-другой он будет выглядеть дураком, зато потом легко отбросить все глупости. Бедное дитя, сама того не подозревая, она зовет его разрушить чары. Он снова повернулся к ней, взглянул на ее поднятое лицо, смутно видное в полумраке, и подумал о том, насколько крепки эти чары.

— Я сказала маме, что в любом случае вы отвезете меня домой, — проговорила она извиняющимся тоном, — и как же не предложить вам поужинать с нами. Они это называют ужином, но, право, это все равно что обед. А мама так вкусно готовит. Хотя вам, наверно, будет скучно и неинтересно.

— В клубе тоже не бог весть как весело по вечерам.

Она пропустила эти слова мимо ушей, занятая своими мыслями.

— Не думайте, я не так глупа, я не воображаю, что бываю сама собой дома, при родителях. Скорее уж на работе, хотя и там не вполне. По-моему, я нигде не бываю собой, кроме как в собственных мыслях. Так вы поужинаете с нами?

— Ну что ж, Шерли, если вам действительно этого хочется… Мне это не улыбается по многим причинам. — Не давая ей возразить, он поспешно продолжал: — Но ведь мне улыбалась поездка к этой ведьме Бодли-Кобем. Я уже признался вам, что я очень тщеславен и, пожалуй, слишком самоуверен, а в Комси мне приходится иметь дело с такими набитыми дураками, что я совсем раздулся от важности. Раньше, когда я стоял во главе института, мне приходилось иметь дело главным образом с художниками, и хотя они ужасны и могут свести с ума, зато в них нет этой непроходимой тупости, как в Дадли Чепмене, Джиме Марлоу, Хоукинсе, Тарлтоне и Берде — или как в Джордже Дрейке и его молодчиках, хотя они чуть получше моих. Я подозреваю, что в людях, которые норовят руководить искусством, есть некий природный идиотизм. Я прихожу от них в отчаяние и готов совершить какое угодно безрассудство. Ну, а тщеславие, самомнение, гордость, конечно, тут как тут. Но кстати, вы вовсе не обязаны выслушивать все эти излияния. Попробуйте думать о чем-нибудь другом. Наверно, вы так и делаете.

— Да, обычно, когда люди много говорят, я так и делаю. — Вид у нее был задумчивый и торжественный. — Но вы другое дело. Вас мне приятно слушать, хоть я и не все понимаю.

Это наивное признание породило в нем столько противоречивых чувств, что он растерялся и не знал, что сказать. Но тут же он понял, что ему необходимо выпить.

— Ваш отец пьет виски?

— Боюсь, что нет. Только пиво да иногда сидр. У мамы есть херес — для торжественных случаев, — но не такой, как вы любите.

— Я велю шоферу остановиться возле бара. Зайдете со мной?

— Нет, лучше я подожду в машине, если вы не очень долго.

— Всего минутку. Я люблю выпить, но не в английском баре средней руки — этом раю для идиотов.

Через десять минут он уже снова сидел рядом с ней, держа в руках четвертинку шотландского виски, и свинчивал с горлышка металлический стаканчик.

— Хотите глотнуть?

— Нет, спасибо. Мама сразу почувствует запах, рассердится и будет проклинать вас. Конечно, потом, когда вы уйдете. Но вот что интересно — если бы не нужно было ехать домой, я бы выпила, а ведь раньше мне никогда не хотелось.

— Пожалуй, вам это пошло бы. — Он обронил эту фразу небрежно, быстро наполняя и осушая стаканчик. Голова у него была крепкая, он мог много выпить, куда больше многих мужчин, и владеть собой; однако подобно многим людям, умеющим пить, но живым и темпераментным, он возбуждался от первого же глотка. Все вокруг него вдруг переменилось, иной казалась теперь и роль, которую ему предстояло сыграть. Машина снова двигалась, свет фонарей и неоновых вывесок все чаще хлестал по мокрым стеклам, и все окружающее казалось теперь возвышеннее, драматичнее. — А этот тип знает, куда ехать?

— Я объяснила ему, пока вас не было. А потом вдруг мне пришла мысль… — Она заколебалась.

— Жалеете, что пригласили меня к ужину?

— Что вы, конечно нет. Но все же по многим причинам мне не следовало делать это. А вдруг всем от этого будет только хуже? И я не знала тогда, зачем приглашаю вас, но все равно, мне ужасно хотелось, чтоб вы пришли. Глупо, правда?

— Конечно, это не очень разумно. — Он в пятый раз осушил стаканчик и теперь завинчивал его на место. — Но разумное составляет лишь ничтожную долю нашего существа, это нечто возникшее недавно и далеко не самое приятное. Милая. — И, обняв ее, он привлек Шерли к себе и склонился над ней. Но тут она превратилась в самую обыкновенную женщину, каких у него было много: волосы, нежная кожа, дрожащие губы — и только; он желал ее лишь плотью; воображение, в котором пылала безрассудная страсть, никак не участвовало в этом мальчишеском флирте, ожидая совсем иного мгновения, когда ее красота — которая вовсе не принадлежит ей, ведь это просто случайный дар — предстанет перед ним обнаженной и торжествующей, но, увы, тогда он овладеет ею, и все будет кончено, предано забвению. Теперь он был рад, что принял ее дурацкое приглашение. Воображение завело его в ловушку; нелепая действительность, быть может, скоро выпустит его на свободу. А пока что он выпустил девушку, решив, что надо опрокинуть хотя бы еще один стаканчик. А потом — вперед, вперед, на Уинстон-авеню, дом 5, к маме с папой, к персиковому компоту и телевизору, туда, где Майкл Стратеррик снова станет здравомыслящим человеком!

Едва они подъехали к номеру пятому — это оказался двухквартирный домишко с крошечным садиком, — Шерли проскользнула в дверь, вероятно, спеша принарядиться, а сэр Майкл подписал счет шоферу, с неохотой дал ему на чай десять шиллингов и посоветовал поскорей вернуться к «звездам сцены, кино и телевизора». Родители Шерли встретили его у дверей. Он решил действовать наверняка, разыграть из себя этакого забавляющегося, несколько эксцентричного и надменного, но великодушного человека, благосклонного начальника их дочери, а никак не ее поклонника. И, как ему показалось, он сразу нашел верный тон.

— Миссис Эссекс, благодарю вас за любезность. Я счел своим долгом привезти вашу дочь домой после долгой и утомительной поездки в Беркшир, а она настояла, чтобы я остался к ужину. Надеюсь, я не помешаю вам.

— Помилуйте, сэр Майкл! — воскликнула она с улыбкой, хотя не могла скрыть волнения. — Поверьте, мы ужасно рады. Только уж не обессудьте, у нас без хитростей.

— Мы люди простые и без притворства, — сказал мистер Эссекс внушительно и довольно сурово. — Теперь, когда вы это знаете, милости просим, сэр Майкл. — Но ни видом, ни голосом он никакой милости не выразил, он не злился, но был насторожен и подозрителен, как полицейский инспектор, который готовится выслушать чьи-то сомнительные показания.

— Не знаю, говорила ли вам ваша дочь, — начал сэр Майкл торопливо, хотя это не было ему свойственно, — что она заменяла мою секретаршу, которая уехала в командировку от Комси проводить кое-какие исследования для Бедфордширского университета. И надо сказать, я глубоко ей признателен. Нелегко так вот сразу войти в курс дела, тем более что она у нас совсем недавно. Я уверен, что, когда она приобретет побольше опыта, кому-то достанется отличный секретарь. Но к сожалению, не мне. Моя секретарша, та, что была в командировке, очень способная, пожилая женщина, работает со мной с того дня, как я возглавил Комси. Но мы постараемся подыскать хорошее место для… Шерли — кажется, ее так зовут? — при первой же возможности, и никак не ниже должности секретаря. Работа весьма ответственная и оплачивается, само собой, гораздо лучше…

Пока он с присущей ему развязностью оживленно болтал, словно сотрудник агентства по найму, миссис Эссекс кивала и улыбалась, и ее муж тоже кивал, хотя и не улыбался; но сэр Майкл с растущей тревогой вдруг почувствовал, что и они тоже притворяются. Что бы Шерли им ни сказала, какие выводы они ни сделали бы из ее слов и поведения, эти разглагольствования ее официального начальника их не обманули. Они слушали его, но не верили ни единому слову. Он еще не знал, чему же они верили. Но чувствовал себя чертовски неловко.

Они вошли в комнату, но там было не лучше. Яркий свет неприятно резал глаза, было жарко, все вокруг блестело, мебель была аккуратно расставлена, как декорации на сцене, — первый акт комедии про дом 5 по Уинстон-авеню. Миссис Эссекс ушла на кухню готовить ужин, Шерли все еще была наверху, а он остался наедине с мистером Эссексом, который налил два стакана светлого пива с такой аккуратностью, какой сэр Майкл давно не видывал. Предстояло нелегкое испытание.

Мать Шерли приятно его удивила — конечно, это типичная домохозяйка из лондонского предместья, но все-таки женщина его возраста или, может быть, на несколько лет моложе, довольно привлекательная и даже все еще хорошенькая, хоть и располневшая, — он, пожалуй, не отказался бы лечь с ней в постель. И под ее нескрываемым волнением и нарочитой хлопотливостью он угадывал, что она холодно, по-женски оценивает его, и у нее, наверно, дьявольская интуиция. Но даже возиться с ней было бы приятно. А вот отец Шерли, Джевон М. Эссекс, с которым он теперь сидел наедине за стаканом жиденького пива, тот был неотвратим, как рок. Ему едва перевалило за пятьдесят, держался он крайне чопорно, у него была узкая голова, нахальный нос, короткие, но встопорщенные усы и длинный, упрямый подбородок кретина. Невозможно было поверить, что хотя бы частица Шерли взросла из его семени, — должно быть, в молодости миссис Джевон М. с отчаяния отдалась другому мужчине, возможно не устояв перед внезапным натиском. Манеры и тон мистера Эссекса были еще ужаснее его внешности. Он говорил медленно, невыносимо значительно и торжественно произнося всякую плоскость, и обрушивал на слушателя, стремясь поразить его, целый поток банальностей. Это тот «вдумчивый читатель», ради которого стараются самые низкопробные редакторы на Флит-стрит. Именно такие люди одолевают по телефону постановщиков телевизионных программ. Сознавая себя опорой страны, избалованный лестью политиканов всех мастей, он был исполнен чудовищного зазнайства и в своем тяжеловесном самодовольстве казался ужаснее самых эгоцентричных художников, каких знал сэр Майкл. Находиться с ним в одной комнате было страшнее китайской пытки.

Пока сэр Майкл пришел к этим заключениям, ужин был готов. Шерли вышла в некоем подобии вечернего платья, которое было слишком кричащим и совсем ей не шло: вероятно, она прочла неодобрение в первом же его взгляде — раньше он не раз делал ей комплименты, восхищаясь, с каким вкусом она одевается, — так как за ужином почти не открывала рта и казалась подавленной. Первым делом подали грейпфрут — придет же такое в голову! — потом тушеное мясо, неплохо приготовленное, а на десерт — что-то сладкое в стеклянных розетках. Миссис Эссекс, которая при других обстоятельствах, вероятно, была бы очень оживлена, теперь только тревожилась и суетилась. Поэтому разговор за столом поддерживал мистер Эссекс в перерывах между усердным чавканьем, словно он не ел с аппетитом, а из принципа поглощал свою порцию съестного.

— Я буду с вами откровенен, сэр Майкл, — сказал он. — Когда Шерли устроилась в Министерство высшего образования, я был рад, в высшей степени рад. Но потом она вдруг поступила в этот самый Дискус, как она его называет. А потом, даже не войдя в курс дела и не предупредив, как положено, заранее, должна была перейти в это ваше Комси.

Голос и вид у него был такой сокрушенный, что его слова нельзя было оставить без ответа.

— Я знаю, мистер Эссекс. Все вышло крайне неловко и нелепо.

— Что ж, рад слышать это от вас. И еще меня радует, что хоть химической промышленностью у нас не руководят таким образом. Но в газетах правильно пишут — когда дело касается траты государственных средств, это всем безразлично, чего тут церемониться?

— Но в действительности это не так — разве только кроме Министерства обороны…

— Это совсем другое дело. Оно всегда должно быть на первом месте. Разумеется, оборона страны прежде всего. Но я не то хотел сказать. Я хочу быть с вами откровенным и сказать вам, сэр Майкл, что меня совсем, совсем не радует то, что за последнее время произошло с Шерли. Прежде всего я надеялся, что она попадет в какую-нибудь более солидную организацию, скажем, в Торговую палату…

Шерли с матерью переглянулись, охваченные отчаянием. Видимо, они уже неоднократно слышали все это, и, вероятно, подумал сэр Майкл, всякий раз с такой вот пулеметной скоростью.

— …и вот, прежде чем она успела мне растолковать, чем должен заниматься этот Дискус, ее перевели в ваше Комси…

— Мистер Эссекс, — решительно прервал его сэр Майкл, — если вы в самом деле хотите знать, что такое Комси и чем мы занимаемся, я вам расскажу.

— Шерли уже объясняла ему, — сказала миссис Эссекс, пряча под улыбкой свое беспокойство, — но он верит только тому, что пишут в его газете.

— Папа, прошу тебя, поговорим о чем-нибудь другом, — попросила Шерли.

— Ах, вот как, тебе вдруг захотелось поговорить о другом? А ведь всю неделю мы только и слышали от тебя, что Комси-Комси…

— Перестань ее дразнить, отец! — воскликнула миссис Эссекс, вставая. — Кофе подать попозже? Ведь сейчас начнется твой любимый «Рыжик и лесники».

— Ах, черт… — пробормотала Шерли. — Я и забыла, что сегодня эта передача. — Она умоляюще посмотрела на него, и это был первый прямой взгляд за долгое время. — Извините нас, сэр Майкл. Если вы не против…

Неожиданно, к своему глубочайшему удивлению, он почувствовал к ней бесконечную и совершенно обезоруживающую нежность, ничуть не похожую на прежние его чувства. Ему хотелось увести ее из этой комнаты, только бы как-нибудь утешить.

— А почему он должен быть против? — сурово спросил у нее отец. — Да ему, наверно, самому не терпится поглядеть. В газете пишут, что даже самые выдающиеся люди из высшего общества, как там сказано, никогда не пропускают «Рыжика и лесников». Так что вы с мамой поскорей убирайте со стола, чтоб не греметь посудой, когда начнется. Сэр Майкл, прошу вас сюда. Я расскажу вам, почему мы решились купить этот дом. Мы предпочли иметь просторную кухню, где можно есть, когда нет гостей, и, как видите, обходимся без столовой, зато у нас есть большая хорошая общая комната. А когда к ужину приходят гости, как вот сегодня, мы ужинаем здесь, и дело с концом. Зачем нам столовая? — Он буквально сверлил сэра Майкла взглядом, словно тот хотел насильно всучить ему столовую. — Только место зря пропадает, я так полагаю. Нужна приличная кухня да большая хорошая общая комната. И знаете, что получается?

— Право, понятия не имею. — Сэр Майкл почувствовал, что его толкают в кресло перед телевизором.

— Получается «Уютное Современное Жилище», — объявил мистер Эссекс с гордостью. Он включил телевизор и сел близко, слишком близко к гостю. — Если хотите курить, сделайте одолжение, сэр Майкл. Вон пепельница. Сам я не курю, никогда не видел в этом смысла, но жена иногда любит выкурить сигаретку, она, наверно, так и сделает, когда подаст кофе, да к тому же я не уверен, что и дочка изредка не балуется затяжкой-другой. Признаться, мне бы этого не хотелось, но я не настаиваю, Боже упаси. Считаю, что каждый должен пользоваться определенной свободой, коль скоро это не переходит границ.

Тут он замолчал, потому что на экране появилась хорошенькая и очень скромная девушка, намереваясь объявить, чем сейчас будут угощать зрителей. Прежде всего предстояли новые волнующие сцены из «Рыжика и лесников».

— Никогда этого не пропускаю! — крикнул мистер Эссекс, перекрывая громкую музыку. — Прекрасное развлечение… отдыхаешь душой… всегда так умно сделано… и всегда без грязных штучек, не то что в этих передачах для домохозяек. А вы не смотрите? Нет? Так вот, этот малый в белой шляпе — отставной шериф — такой смешной, лопнуть можно со смеху. Он — дядя Рыжика…

Трудно было думать под звуки бешеной скачки и стрельбы, но сэр Майкл старался изо всех сил. Зачем девушка втравила его в это? Неужели только по наивности и глупости? Или это тонкая и чисто женская месть? Но если так — за что? За то, что он взбудоражил ее чувства, тогда как хотел только одного — подтащить ее как можно ближе к постели? И знает ли она, что сама лишает себя всего волшебного очарования, без которого он и двух минут не стал бы смотреть на нее? И почему…

— Он бьет без промаха! — вскричал мистер Эссекс. — Вы, наверно, думаете, он дурак. Но погодите! Он всегда бьет без промаха!

Сэр Майкл уже и не пытался думать. На экране шла пальба холостыми патронами из ружей и револьверов, которые, видимо, никогда не приходилось перезаряжать. Рыжик с честью вышел из всех передряг, до следующей передачи. Шерли с матерью принесли кофе.

— Ох уж эта пальба! — воскликнула миссис Эссекс. — Она действует мне на нервы. Вам, наверно, все это не понравилось, сэр Майкл?

— Не похоже на ваше Комси, — заметил мистер Эссекс благодушно, словно только что собственноручно изрешетил нескольких конокрадов.

— Конечно, — сказал сэр Майкл сухо. — Так же, как и на дикий Запад, где я прожил не один год.

По телевизору теперь передавали новости, но звяканье чашек и блюдец совершенно заглушало звук.

— Они обе любят следующую передачу! — крикнул мистер Эссекс, без всякого труда перекрывая члена кабинета министров, который откровенно и в то же время с достоинством нес совершенную чушь. — Про докторов. Вот что им нравится. И надо сказать, это сделано неплохо, совсем неплохо. Можно вообразить, что ты и впрямь в больнице.

Сэр Майкл сказал, что не хочет воображать, будто он в больнице, но никто его не услышал. Проглотив чашку тепловатого и совсем жидкого кофе, он пробормотал извинение, вышел в тесную прихожую, отыскал свое пальто и, пока в комнате расставляли стулья, быстро приложился к бутылочке. Когда он вернулся, стул его стоял между миссис Эссекс и Шерли. Во время передачи, которую он и не думал смотреть, сэр Майкл несколько раз покосился на девушку и с удивлением обнаружил, что ее невинное и сосредоточенное лицо, озаренное мерцающим светом экрана, вновь обрело частицу прежнего очарования. Ну и ну! Что же это будет?

Когда он совсем уже собрался откланяться, произошло нечто совершенно неожиданное и удивительное.

Пока миссис Эссекс выключала телевизор и зажигала свет, а Шерли ставила на место стулья, мистер Эссекс вдруг бросился к входной двери, а вернувшись, объявил, что погода чудесная и он в эту пору любит размять ноги и подышать воздухом, так что, если сэр Майкл позволит, Шерли выйдет с ним на полчасика.

— Как можно, папа… — начала Шерли с нескрываемым испугом.

— Послушай меня, Шерли, — сказала ей мать твердо. — Я уверена, что сэр Майкл не обидится, а папа, ты ведь сама знаешь, так любит гулять с тобой.

Все это было проделано до того неловко, что сэр Майкл почувствовал необходимость подать голос. Но что сказать или сделать? А через две минуты, когда отец с дочерью ушли, он уже сидел в нескольких шагах от миссис Эссекс, испытующе глядя на нее. Они с Шерли были похожи, но все же мать никогда не блистала настоящей красотой: правда, цвет волос у них был почти одинаковый, но изящная фигурка Шерли еще больше подчеркивала ее прелесть. Возможно, она унаследовала это от того, кто так внезапно овладел ее матерью.

— Вы, конечно, все поняли, сэр Майкл, — сказала она с улыбкой.

— Боюсь, что да, миссис Эссекс. Я как раз собирался откланяться и уйти. Но разумеется, если вы хотите поговорить со мной…

— Кто-нибудь должен был сказать это — или я, или муж.

— В таком случае рад, что это вы. — И он улыбнулся в свою очередь.

Но она смотрела на него серьезно.

— Мы с ним спорили, и я убедила его, что лучше это сделать мне. Сегодня он был не в себе, сэр Майкл. Понимаете, Шерли так говорила о вас, что он ее немного ревнует. Но мне она, конечно, сказала гораздо больше.

Знай он половину того, что я, он бы взвился до потолка.

Сэр Майкл нахмурился.

— Но почему же? Что такого он мог бы узнать?

— Из слов Шерли я поняла, что вам часто приходится иметь дело с женщинами. Я хочу сказать — по службе. И, едва увидев вас, я почувствовала, что так оно и есть. Надеюсь, вы не обидитесь — кажется, тут нет ничего обидного, — если я скажу, что для женщины вы опасный человек, сэр Майкл. Моему мужу этого не понять. Но даже он обратил внимание, что слишком много слышал за последнюю неделю про сэра Майкла Стратеррика и про Комси. Про другие места, где Шерли работала, она никогда так не говорила…

— Но ведь в этом нет ничего удивительного, не правда ли? — сказал он довольно резко. — Ваша дочь была машинисткой, она только переписывала бумаги и не имела дела ни с людьми, ни с интересной работой. А на этой неделе она заменила моего секретаря, ведь тут характер работы совсем иной…

— А почему вы избрали ее, когда у вас есть другие люди, более опытные? Она сама это говорит. И почему вы взяли ее с собой сегодня? — Она пристально досмотрела на него. — Вы когда-нибудь бывали в гостях у других девушек, которые у вас служат?

— Нет. Но меня никогда и не приглашали.

— Не приглашали, потому что не осмеливались, даже мечтать об этом не смели. Уж я-то знаю. Вы не откровенны со мной, сэр Майкл. Что ж, тогда я буду откровенна. И пожалуйста, не обижайтесь. Вы сделали с этим ребенком — а она действительно во многом еще ребенок — то, чего делать никак нельзя. Разве только у вас серьезные намерения, но в это я не верю. Вы влюбили ее в себя…

— Помилуйте, что вы такое говорите!

— Да, это так. Есть такие мужчины, в которых девушке недолго влюбиться по уши. Уж я-то знаю. И вы, вероятно, не понимаете, что если уж это случилось, то нескоро пройдет, она и смотреть не будет на других мужчин, за которых могла бы выйти замуж. Ведь Шерли совсем недурна собой, право же, она очень хорошенькая…

— Ну нет. — Пользы ему это не принесет, но он должен сказать ей правду. — Шерли нельзя назвать просто хорошенькой. Таких девушек сотни. А Шерли совсем не такая, во всяком случае, в глазах мужчины, не лишенного воображения. Она красавица, миссис Эссекс. И если хотите знать, я держал ее около себя потому, что мне приятно было отдыхать взглядом на ее лице. Поверьте, я не просто волокита. Я человек со вкусом и с очень богатым воображением…

— Но это не имеет никакого отношения к любви, правда?

— Не знаю, миссис Эссекс. Честно скажу, не знаю…

— Это несерьезный разговор. Вы и не подумаете на ней жениться.

— Я ни на ком не подумаю жениться. Я вообще не из тех, кто женится.

— Я-то знаю это, сэр Майкл. А вот Шерли не знает. Влюбленные девушки в ее возрасте не знают таких вещей.

Она помолчала, словно обдумывая свои слова.

— Вы должны понять, что собой представляет Шерли. Может быть, она кажется легкомысленной и покорной — во многом это справедливо, — но иногда она бывает ужасно упряма, и тогда никто не может заставить ее поступить вопреки ее желанию. Нужно ли мне продолжать?

— Пожалуй, нет, миссис Эссекс. — Он встал. — На такси отсюда очень далекий путь, так что поеду-ка я на метро. Есть здесь поблизости станция?

— Идите налево, потом второй поворот направо. Заблудиться невозможно. — Теперь она стояла почти вплотную к нему. — Значит, вы не подождете их?

— Мне кажется, так будет лучше, а как по-вашему? — Он сказал это очень мягко. — Кстати, положение гораздо сложнее, чем вы думаете… Право, я не собирался соблазнять вашу дочь. Хотя, конечно, не прочь лечь с ней в постель, как и всякий другой мужчина, который чувствовал бы то же, что я. Но у меня, право, не было никаких замыслов, просто она захватила, очаровала меня. Это ведь не мелодрама, и я не театральный злодей, хотя, быть может, кажусь таким. — Он улыбнулся.

К его удивлению, она ответила на улыбку и вдруг погладила его по щеке.

— Все бы ничего, если бы дело касалось меня, — сказала она, убирая руку. — Нет, нет, я ничего не предлагаю. Но девушки в ее возрасте многое переживают так тяжело. Они могут годами предаваться мечтам. Что мне сказать ей, когда она вернется и не застанет вас?

— Можете сказать, что я подчинился родительской воле. — Он направился к двери. — А еще можете сказать, пускай перестанет соблазнять меня.

— Вы сами понимаете, что это просто глупо. — Она шла следом за ним. — Вы значительное лицо, а она — ничто.

— Вы недооцениваете свой пол. — Он надел пальто, потом вынул из кармана бутылку виски. — Значит, налево, а потом второй поворот направо, так вы, кажется, сказали? — Он налил стаканчик. — Простите, но мне необходимо выпить.

— Я и сама не отказалась бы…

— В таком случае вот…

— Нет, не могу. Как-нибудь в другой раз, сэр Майкл.

— И тогда вы, быть может, будете искренни со мной до конца, миссис Эссекс.

— Не понимаю, о чем вы.

— Я и сам не понимаю. — Он осушил стаканчик и стал его завинчивать. — Спасибо за ужин и за все.

— Ах, разбойник! Вот вам за это! — И она быстро, но очень крепко поцеловала его. Ох уж эти женщины!

Казалось, никогда в жизни он не ехал на метро так долго: это был какой-то кошмар наяву. А наутро, не успел он переступить порог своего кабинета, как мисс Тилни была уже тут как тут, после поездки в Бедфордшир она, казалось, еще больше постарела и стала непреклоннее, почти как героиня драмы Ибсена «Когда мы, мертвые, пробуждаемся».

— Я попросила мисс Бэри, — сказала она, — сообщить мисс Эссекс, что ее услуги здесь больше не нужны. Но мисс Эссекс на месте не оказалось. Звонил ее отец и сказал, что она нездорова.

Сэр Майкл что-то буркнул, с отвращением взглянул на письмо, которое мисс Тилни положила ему на стол, и почувствовал, что готов бежать куда угодно, даже если придется пешком пересечь пустыню Гоби.