На следующее утро, в перерыве, Тим Кемп забрел в кабинет Никола Пемброук.

— Тим, миленький! — сразу воскликнула она. — Уходите, прошу вас! Вы меня размагнитите. А я должна, понимаете, должна сосредоточиться. Из-за музыки вчера пострадал бедный сэр Джи, и теперь я должна как-то, каким-то чудом вытащить его из этой каши…

— Чепуха, милая моя! — Тим сел и взглянул на нее поверх булькающей трубки. — А кроме того, у меня есть новости. Прямо из Комси.

Она перестала делать то, чего она все равно не делала.

— А как вы узнали, что там происходит?

— Вы забыли, что я и там подвизался…

— Миленький, как же я могла забыть? Но вы отлично знаете, что они вас там не выносят. Каким же образом…

— Меня не выносили только заведующие отделами, — сказал Тим кротко. Он удивительно умел перебивать других, не повышая голоса. — А среди низших служащих я был очень популярен. Более того — у меня в секретариате Комси работает Пятая колонна. Мой главный агент — я ее так называю для романтичности — звонит мне сюда и называет меня дядя Уолтер. Обычно еще до одиннадцати я получаю все сведения, но, разумеется, иногда мне их приходится расшифровывать самому.

— Какой же вы гадкий, гадкий человек, Тим! Не знаю, за что я вас так люблю. А может, и знаю? Так какие же у вас новости?

— Сэр Майкл еще больше расстроился, чем сэр Джордж, милая моя. Гордости в нем больше, вот почему. Мечет гром и молнии все утро. Многие там думают, что у их директора нынче особо скверное похмелье.

— Не понимаю, как она может рассказывать вам все это по телефону?

— А у нас простой код. Все, что она рассказывает дядюшке Уолтеру про свою собачонку, Майстру, относится к сэру Майклу Стратеррику.

Никола посмотрела на него недоверчиво.

— Не могу понять, когда вы врете, Тим, а когда нет. Только не говорите, что в этом участвует та девочка, которую вы им подсунули, эта Шерли Эссекс.

— Конечно нет. Куда ей! Я ее туда направил с совершенно другой целью. Нет, милая моя Никола, я только хотел вас утешить, что здесь у нас все благополучно — серенькое облачко по сравнению с их черной тучей. Так что перестаньте притворяться расстроенной.

— Все это прекрасно, но нам необходимо сделать что-нибудь в угоду старику Маунтгаррету Кемдену. Помочь, что ли, симфоническому обществу состряпать какой-нибудь музыкальный фестиваль в его честь — нет, упаси Бог!

Она стала деловито перебирать бумаги на столе, хотя ей следовало бы помнить, что такого старого лиса, как Тим, этим не проймешь.

— Тут появился некто Динерк, он переложил многие органные произведения Баха для полного оркестра — знаете, вроде Стоковского, бррр!

— Нет, милая женщина, тут я против вас. Мне это по душе.

— Тим, неправда! Такая вульгарность.

— Я люблю вульгарность в музыке, — сказал Тим, — а современный оркестр так упоительно шумит!

— Но так коверкать Баха! Попробуйте об этом сказать моему бедному Артуру — он просто задрожит и застонет, затрепещет.

Но на Тима это не произвело никакого впечатления. Артур был вечно хворый муж Никола, и, по глубокому убеждению Тима, конечно скрытому от Никола, этот Артур сам себе надрожал и настонал всякие немощи, которые завоевали ему незыблемую преданность Никола. Но как знать, вдруг у нее есть тайный любовник, какой-нибудь хамоватый скрипач родом из Бухареста или Одессы, который теперь летает сюда из Нью-Йорка или Лос-Анджелеса.

— Пусть ваш Артур думает, что угодно, а я люблю, когда Баха малость подперчивают.

— А я утверждаю, что вы, наверно, сто лет не были ни на одном концерте, старый вы обманщик!

— И не был, ваша правда. Но надо мной живут две девочки, и у них чудесный проигрыватель, вот они иногда и приглашают меня послушать. Не знаю, чем они зарабатывают на жизнь, — задумчиво продолжал Тим, — но иногда мне кажется, что они подрабатывают по вызовам…

— Тим, я вам не верю!

— А почему? В моем квартале живет всякий сброд вроде меня — чудесный квартал. Все мы там малость не в себе. Подо мной, в подвале, живет человек, который пишет грандиозную книгу, — доказывает, что мы превращаемся в машины. Я его мало вижу, он по вечерам уходит мыть посуду в каком-то большом отеле.

— Я вас уже не слушаю, — сказала Никола, — у меня груда работы, не то что у вас. Уходите, Тим, прошу вас, уходите!

В коридоре он наткнулся на Джералда Спенсера, и тот затащил его в отдел изобразительных искусств и минут пять не закрывал рта. Помощница Спенсера, мисс Уитгифт, маленькая толстушка в огромных очках на остром носу, походила на сердитую сову. При такой совиной наружности, да еще рядом с длинноносым и длинношеим Спенсером, измученно кривящим губы, она, да и он, напоминали Тиму Кемпу персонажей Иеронима Босха.

— Но вы со мной согласны, Кемп? Вы должны согласиться!

— Право, не знаю.

От удивления Спенсер вытянулся чуть ли не на фут.

— Как это вы не знаете? Но вы должны знать. Ведь я вам все объяснил.

— А я не слушал.

Персонажи босховского ада переглянулись.

— Ну, знаете ли… — начала мисс Уитгифт, но недоговорила. — Я, пожалуй, побегу, Джералд. — И она исчезла, как сердитая заводная игрушка.

— Кто ее заводит?

— Ну, знаете, Кемп, это уж слишком. Я бы не стал с вами говорить, но на заседании вы заявили, что были когда-то знакомы с Недом Грином.

— Да, сто лет назад. А разве вы говорили о Неде?

Спенсер стал вращать головой. Это было страшно.

— Да, я возражал против вашего тона, когда вы на заседании сказали, что сэру Джорджу лучше не встречаться с Грином по поводу выставки. Разумеется, я с восторгом взял бы это на себя — да, в сущности, именно я подал мысль организовать выставку Грина. Я и надеялся сам с ним побеседовать, но вполне понятно, что генеральный секретарь Дискуса имел бы гораздо больше весу.

Он говорил и говорил, а Тим вынул мундштук из трубки и стал его продувать. Спенсер прервал свою официальную трескотню и запротестовал:

— Послушайте, Кемп, не надо. Смотрите, какую вы развели грязь, какую вонь.

— Простите. Так вот, Нед Грин… — сказал Тим раздумчиво. — Если он не изменился в корне — а люди так не меняются, — то он с нашим сэром Джорджем никак не споется. Что я и пытался объяснить на заседании.

— Значит, по-вашему, я был бы…

— Еще хуже. Вы станете разговаривать о живописи. А Нед Грин о живописи никогда не говорит, разве что с другим художником, чья работа ему нравится. Он перекричит вас за две минуты, а потом велит убираться к черту в зубы.

Спенсер прикрыл глаза.

— A-а, он из таких? Но сэр Джордж и не станет говорить с ним о живописи. Вам, Кемп, это должно быть известно.

— Да, известно.

— Зачем же настраивать сэра Джорджа против него?

— Когда Нед не пишет, он интересуется исключительно выпивкой, женщинами, вообще гуляет вовсю. Наверно, он назначит свидание нашему милейшему сэру Джорджу в полночь в каком-нибудь подвальчике в Сохо.

В широко открытых глазах Спенсера появилось подозрительное выражение.

— Не хотите ли вы намекнуть, что лучше всего с ним поговорить вам самому? А, Кемп?

— Конечно нет. Меня и силой не заставишь. Попробуйте послать одну из наших дам, пособлазнительнее — Никола Пемброук или Джун Уолсингем…

— Ни миссис Пемброук, ни мисс Уолсингем никакого отношения к изобразительным искусствам не имеют…

— Не по служебной линии, конечно, но имеют. Только не посылайте вашу мисс Уитгифт…

— Не буду пока ничего менять, — сказал Спенсер. — Сэр Джордж желает лично встретиться с Грином. Я составлю план выставки, увижусь с Баро, попрошу его дать знать, когда Грин явится и где его можно найти, и на этом остановлюсь. А что будет дальше, — вдруг взвизгнул он и весь затрясся, — мне абсолютно все равно!

После ленча — сандвича с ветчиной и четырех больших рюмок джина — Тим провел целый час в закутке, который ему отвели, вычистил три трубки и стал рисовать какие-то странные лица — на некоторые было просто жутко смотреть. Но тут позвонила Джоан Дрейтон — Кемпа вызывал к себе сэр Джордж.

Тим остановился около Джоан перед кабинетом генерального секретаря.

— Ну, как Уолли? — спросил он, понижая голос.

— Ах, Тим, милый, все это так ужасно! — зашептала она. — Бедняжка Уолли, он никак не может решить, взяться ли ему за роль в новой телевизионной серии. Хотят, чтоб он играл бармена. А в этой серии все герои без конца ходят в бар. И Уолли боится, что, если серия затянется, он так и останется для всех навеки этим типажем, барменом. Что вы скажете, Тим?

— По-моему, ему надо рискнуть, Джоан.

— Вот и я так считаю, ради него же, не ради меня. Ведь как только ему начнут платить пятьдесят фунтов в неделю, так он сразу сочтет себя обязанным вернуться к этой женщине, к своим детям — да вы же знаете…

— Знаю, знаю. Но ведь серия может кончиться или герои перестанут ходить к Уолли в бар — и тогда он вернется к вам. И уж тут он не посмеет сказать, что вы стояли у него на пути, Джоан.

— Позвоню-ка я ему, пока вы будете у сэра Джорджа, — прошептала она. — Побудьте там хоть десять минут, Тим, миленький.

Сэр Джордж опять напустил на себя меланхолический вид римского императора времен упадка, задумавшегося над потерей своих легионов.

— Кемп, речь идет о плане Бодли-Кобем. Надеюсь, вы помните, что дали согласие взять это дело у Нейла Джонсона, а он обещал передать вам все материалы?

Тим кивнул и улыбнулся, вид у него стал деловитый, решительный, вся сонливость исчезла: видно, он всегда старался быть таким, каким сэр Джордж и не ожидал его видеть.

— Да, они у меня. Я все прочел. Можно сказать, не отрываясь. С огромным удовольствием. Очень хочу познакомиться с этой женщиной.

Сэр Джордж уставился на него.

— Вы меня удивляете, Кемп. Кстати, мы получили извещение, что до среды на будущей неделе ее видеть нельзя.

— Что ж, значит, съезжу к ней в среду. И если можно с самого утра, — сказал Тим, потирая руки.

— Разве Джонсон вам не рассказал про нее?

— Как же. Она — старая ведьма. Говорит без умолку. Обычно полупьяная. Нейл от нее в ужасе.

— Ну?

— Ну, а я в ужас не приду. У меня таких знакомых много. Главное, надо пить с ними вместе. Если и вы не напьетесь, как она, так никакого общения не получится.

— Допустим. Но не можете же вы начать пить с ней с утра.

— Еще как могу! Даже могу начать с вечера. Не с ней, а независимо от нее.

Сэр Джордж подозрительно посмотрел на него.

— Не забывайте, что вы там будете представлять Дискус.

Тим поднял руку: два пальца казались обуглившимися от вечной трубки.

— Я — служащий Дискуса и выполняю поручение Дискуса. Этого я не забуду, генеральный секретарь…

Как видно, на этой высокой ноте он и хотел закончить разговор, но вдруг вспомнил, что Джоан нужно дать еще время на телефонный разговор.

— Более того, — сказал он, — я знаю то, что вам, возможно, неизвестно. — Он сделал паузу и ради пущего драматизма, и ради выигрыша времени. — То, из-за чего мое посещение может стать срочно необходимым. — Опять пауза.

— Ну говорите, говорите же, в чем дело?

— Комси тоже взялся за эту леди, как ее…

— Не верю. Она настаивала на переговорах с нами.

— А теперь она прощупывает Комси.

— Откуда же вам это известно?

Тим объяснил, какая у него агентура в Комси.

Сэр Джордж пришел в ужас.

— Слушайте, Кемп, этого я не потерплю. Это просто-напросто нечестная игра. — Он ждал протеста, но Тим молчал. — Да и, кроме того, мне не верится, что эти девицы могут что-либо знать.

— Они все знают, — сказал Тим.

— Ерунда! Я говорю не об ответственных людях, таких, как миссис Дрейтон, я про обычных секретарш.

— Все знают.

У сэра Джорджа лицо налилось кровью, а с таким лицом он всегда начинал кричать.

— Кто это вам сказал?

— Это я вам говорю. Все знают.

— Что вы заладили одно и то же. Это действует на нервы. Неужели вы хотите меня уверить, что и наши девицы не только знают, что у нас происходит, но, может быть, звонят какому-нибудь субъекту из Комси…

— Ну, нет. Нет, нет и нет. Начать с того, что в Комси такого субъекта нет. Конечно, сам Майкл Стратеррик слушал бы любого без угрызений совести, но он слишком много мнит о себе, чтобы опускаться до такого уровня. А кроме того, если девицы даже все знают, им это неинтересно.

Сэр Джордж снова пришел в ужас.

— То есть как это неинтересно! Им должно быть интересно. Здравый смысл этого требует.

— А у них его нет. Я хочу сказать — нет здравого смысла. Я просто сохранил с ними дружбу — ведь я служил в Комси. А другу они расскажут все, что, по их мнению, ему интересно.

— Но где же их лояльность по отношению к Комси?

— Нигде. Им интересны люди, а не учреждение. И здесь, конечно, то же самое.

— Я всегда гордился лояльностью своих сотрудников, — напыщенно заговорил сэр Джордж.

— Разумеется, — сказал Тим выжидательно.

— Некоторые люди умеют вызывать лояльное отношение, другие — нет. Например, я удивился бы, если бы к Стратеррику так относились. Настолько он самовлюблен, эгоистичен, нервозен.

— Да, безусловно.

— А разумное руководство требует других качеств характера.

— Несомненно, несомненно.

Сэр Джордж переждал минуту-другую, взглянул на свой стол, потом в окошко.

— Ну, а если Комси действительно ведет переговоры с леди Бодли-Кобем, так как, по-вашему, там обстоят дела, Кемп?

— Сэр Майкл сам едет к ней. Разговор на высшем уровне.

— Но он ничего не знает про эту женщину. Вам, должно быть, не сказали, когда он едет?

— Пока нет. Но если он не окружит свой визит полной тайной, я скоро узнаю. Если ничего не случится, я сам появлюсь у нее в среду с самого утра. — Он широко улыбнулся сэру Джорджу, но тут же стер улыбку и встал. — Я вам больше не нужен, генеральный секретарь? Отлично! Кстати, если будете писать этой леди, сообщите ей, что я был в Комси, а сейчас, к счастью, вернулся в Дискус.

— Я так и собирался ей написать, Кемп, благодарю вас. — В сухости тона сэра Джорджа была ирония, более того — упрек.

Выйдя из кабинета, Тим наклонился над столом Джоан Дрейтон.

— Ну как, говорили с Уолли?

Джоан кивнула — вид у нее был несчастный.

— Он уже немного пьян. Знаете, ему предложили роль в театре, он хочет ее взять — будет играть швейцара в марокканском борделе в Драматическом театре. Спектакль очень авангардистский, очень символистский. Значит, он теперь не вернется к той женщине и к своим детям, потому что денег у него не будет, а она никогда не позволяет ему сидеть до полуночи, пить ее джин и виски и спорить всю ночь с режиссером и четырьмя другими участниками спектакля. А мне это ужасно утомительно, и хуже всего, когда пьеса авангардистская, символистская. Не знаю отчего, но это так.

— Оттого, что эти актеры весь вечер не общаются друг с другом, Джоан, — объяснил ей Тим, — а потом, как сумасшедшие, ищут общения. A-а, слышите — сэр Джордж!

Это прозвонил звонок.

— Да… Ну, как он?

— Так себе. Весьма так себе. — Тим отошел от стола и уже у дверей сказал: — Будет вам диктовать письмо к леди Бодли-Кобем — про меня.

— Господи, опять эта женщина!

— А вы не волнуйтесь!

Впрочем, какой смысл успокаивать бедную Джоан, или сэра Джорджа, или, уж если говорить правду, вообще кого бы то ни было, спросил себя Кемп уже в коридоре. Все они любят волноваться.