Спасибо всем-всем-всем замечательным людям, а именно:

— Моим родителям, брату, бабушке и деду за то, что они у меня есть. (Я постараюсь не грызть ногти.)

— Моему мужу Сергею за безграничную любовь, понимание и поддержку, которые я ощущаю каждый день. (Прости, что я так и не научилась варить борщ и наводить идеальный порядок в квартире. Зато со мной не соскучишься!)

— Коллективу самой замечательной на свете студии, вдохновившему меня на написание этой книги. (Вы самые талантливые!)

— Самому великому менеджеру всех времен и народов — Наталье, помогавшей мне с сюжетами. (Натали, я тебя люблю!)

— Юле и Семену за гостеприимство. (С меня текила!)

— Всем читателям моего Живого журнала. (Эта книга — в том числе и ваша заслуга.)

— И наконец, огромнейшее спасибо человеку, без помощи которого я никогда бы не издала эту книгу, — Софье. (Благодаря таким людям, как ты, мир становится светлее!)

 

 

Предисловие

А как хорошо все начиналось…

Месяц назад устроилась-таки на более или менее приличную работу — офис-менеджером в дизайн-студию. Этому событию предшествовало три собеседования, последнее из которых проводил учредитель. В офис я притащилась в шесть часов вечера, а мой потенциальный работодатель заявился в девять. Вбежал, оглянулся по сторонам, косо посмотрел на меня, ворвался в комнату, где сидели дизайнеры, обматерил всех и собрался уходить.

— Эта, таво, человек ждет тебя, — зевнул коммерческий директор.

— Какой человек? — возмутился учредитель.

— Девушка, на собеседование пришла, вот, с шести часов ждет, — указал на меня пальцем директор.

— А-а-а, — ответил учредитель. — Ну, пойдемте, девушка, в комнату переговоров.

В комнате переговоров учредитель критически осмотрел меня и выдал:

— А скажите-ка мне, что бы вы сделали, если бы стали президентом?

К такому повороту событий я была совершенно не готова, и зазубренное «владею ПК, английским, целеустремленная, амбициозная, готова работать до потери пульса, интересует карьерный рост» вылетело из головы, как пробка из бутылки.

— Президентом? — переспросила я.

Комнату переговоров огласило урчание голодного желудка «у-у-у-р-р-р», и тут меня поперло.

— Я бы повысила пенсии старикам, дала возможность развиваться студентам, обустроила рабочие места, выдала бы каждой молодой семье по квартире, отправила бы в отставку все правительство и Ленина бы похоронила, — затараторила я.

— А Ленин-то при чем? Он же в Москве, — удивился учредитель.

— Не по-божески это, прах должен покоиться в земле! — ответила я.

— Ну-ну, — покачал головой учредитель.

Через неделю меня приняли на работу, видимо, испугались, что я таки выбьюсь в президенты и закопаю Ленина.

В свой первый рабочий день прибыла в офис к девяти утра. Два часа сидела в гордом одиночестве и рассматривала плакаты на стенах. В одиннадцать пришла главный менеджер Елена Мимозина.

— Хочешь работать?

— Хочу, — обрадовалась я.

— А я вот не хочу, я вчера насвинячилась, и теперь меня колбасит, — зевнула менеджер. — Сейчас придут ребята, будешь знакомиться.

Через час явился какой-то мужик двухметрового роста в затасканных армейских штанах.

— Это наш арт-директор, — сказала Мимозина.

Странно, подумала я, директор, а штаны грязные. Еще через пару часов начали подтягиваться все остальные. К вечеру поняла, что всех все равно не запомню, достала лист бумаги и стала записывать:

Мимозина главный менеджер (рыжая).

Челочкин — программист (маленький, с рюкзаком, тоже в армейских штанах).

Башковитый — технический дизайнер (высокий, с всклокоченными волосами).

Швидко — дизайнер (худой, носатый, в военных ботинках).

Братский — фотограф (странный тип).

Ромашкина — пре-пресс-инженер (светлые волосы, в очках).

Чайка — дизайнер (лицо доброе).

Липкин — менеджер интернет-проектов (в костюме — хоть кто-то одевается прилично, как и положено деловому человеку).

Пробин — коммерческий директор (носатый, бородка, как у Авраама Руссо).

Войнович — учредитель (этого гада я и так помню).

Вроде все. Сижу играю в игру «Угадай сотрудника».

До вечера мучилась вопросом: почему почти все ходят в армейских штанах? Вечером любопытство взяло верх. Спросила у Мимозиной. Мимозина пояснила, что это стиль такой, «милитари», типа модно сейчас так одеваться. Еще сказала, что можно приходить на работу в чем угодно. Я обрадовалась и спросила:

— А можно в джинсах?

— Нежелательно, ты все-таки офис-менеджер.

Ерунда какая-то получается.

Позвонила подруга Нана:

— Ну как?

— Пока никак, — ответила я.

— А что делаешь?

— Сижу.

— Ну-ну.

Просидела до вечера, запомнила почти всех. Сделала четыре звонка: один по просьбе Мимозиной, три по просьбе Липкина. Доставучий это Липкин, однако. Ходит и всех достает, все ему что-то надо, все не так.

У дизайнера Швидко день рождения. Хотела незаметно улизнуть — не получилось. Решила, что отбиваться от коллектива нехорошо, и осталась.

Вечером позвонила подруге Нане.

— У меня депрессия, — вздохнула Нана.

— Чего?

— Да так, не могу об этом сейчас говорить, после.

— Ну пока.

— Пока.

Не знаю, отчего у нее депрессия, но догадываюсь: или помаду опять купила не в тон, или духи не те.

В двенадцать ночи позвонила подруга Олька:

— Ваня опять напился.

— Выгнать взашей, — сонно зевнула я.

— Жалко, муж все-таки, свое ж, не чужое.

— Тогда терпи.

— Терплю, — вздохнула Олька.

— Ты, Олька, настоящая русская женщина, — сказала я.

— Это как? — удивилась Олька.

— Ну, которая слона на скаку остановит и хобот ему оторвет.

Олька шутки не поняла и сказала, что хобот оторвать ей не под силу.

Что-то произошло сегодня. Пока еще не знаю что, не могу объяснить. У меня появилось предчувствие, что эта дизайн-студия изменит мою жизнь. Я очень надеюсь на это. Я устала, устала менять работу, устала от одиночества и неопределенности. Я все изменю, обязательно. И все у меня получится. Все, ложусь спать. Завтра на службу.

 

Отчет за месяц

Уже получила первую зарплату. Сразу потратила все деньги: купила папе хорошей водки, маме конфет, дала немного братцу, а на то, что осталось, купила себе новое пальто.

Сижу себе тихонечко в углу, отвечаю на телефонные звонки, отправляю письма, слежу за тем, чтоб не заканчивался кофе, сахар, чай, и периодически вызваниваю дизайнера Швидко, требуя, чтобы он наконец разомкнул свои заспанные очи и явился на работу. Странные люди, совершенно никакой дисциплины. Зато есть одна немаловажная деталь: коллектив очень дружный и веселый.

Вчера стало скучно, пошла к арт-директору, тяжко вздохнула и заявила, что моя креативная личность требует развития.

— Говно вопрос, — ответил арт-директор и установил на мой компьютер «Фотошоп» и «Иллюстратор».

Сижу довольная аки слон, рисую в «Фотошопе» креативных коней с фиолетовыми хвостами и зелеными гривами. И рисовала бы я их до старости лет, если бы арт-директор вместе с менеджером интернет-проектов не затащили меня в комнату переговоров.

— Мы тут присмотрелись к тебе, решили, что ты барышня серьезная, — начал арт-директор.

«О, да-а-а», — подумала я, предвкушая прибавку к зарплате.

— Дело такое, наш менеджер интернет-проектов, товарищ Липкин, уехал в Москву. Мы пораскинули мозгами и решили, что ты сможешь его заменить, — сказал арт-директор.

— Так эта-а-а, я-я-я-я… — замямлила я. — Я ведь ничего не умею.

— Со второго раза никто не начинает, — стукнул кулаком по столу арт-директор. — Заодно и попробуешь.

— Я-я-я-я… я ведь даже не умею пользоваться Интернетом.

— Вот и хорошо, с завтрашнего дня начнешь обучение, а мы пока будем искать нового офис-менеджера, — улыбнулся арт-директор и вышел из комнаты переговоров.

«Опаньки», — подумала я.

Я не знаю, как я буду работать менеджером. Мне кажется, это не мое. Нет, продавать я, конечно, умею, общаться с людьми тоже, но здесь другое. Известная студия, талантливые люди. Кто я такая? Маленькая серая мышка, у которой даже нет высшего образования. Одно дело сидеть и отвечать на телефонные звонки, а другое — принимать решения, вести серьезные проекты, брать на себя ответственность. Бр-р-р. Арт-директор Мишкин прав в одном — со второго раза никто не начинает.

 

День первый

Пришла на работу в девять утра, по старой привычке, как и положено офис-менеджеру. Липкин появился часам к одиннадцати. Посмотрел на меня и повел к своему компьютеру. Стал объяснять мне, что к чему. Похоже, я полный пень. Достала тетрадку и стала записывать. Все намного сложнее, чем я себе представляла.

— Завтра идем на переговоры, будешь вникать в суть процесса, — сказал Липкин.

Целый день сидела как на иголках, зубрила конспект. Липкин общается с клиентами. Нет и еще раз нет, я никогда не смогу разговаривать так, как он. Позвонила подруга Олька: муж ушел в запой.

— Плохо, — сказала я, — индекс цитируемости падает.

— Чего? — удивилась Олька.

— Ничего, я о своем.

Какие могут быть мужья, если завтра мне идти на первые в моей жизни переговоры? В метро пьяный молодой человек попытался познакомиться.

— Вали отсюда! — рявкнула я.

Не фиг всяким непонятным личностям приставать к менеджеру известной компании. Папа купил водки, мама приготовила долму — празднуем мое повышение.

Папа многозначительно посмотрел на меня и сказал:

— В нашем роду все были умные!

— В вашем роду каждый второй кретин, — отрезала мама.

— Это в вашем, и твой сын тому доказательство, — ответил папа, указывая на братца Армена.

Братец Армен уже подсчитывает, какой будет моя зарплата, и намекает на то, что его кроссовки давно пора выбросить на помойку. Пудель Майклуша наконец-то влюбился: в соседскую колли Лесси.

Не чувствую я себя менеджером, хоть убейте, не чувствую. Завтра пойду и скажу, что мне это не под силу.

 

День второй

Конспект вызубрила наизусть. Зубрила всю ночь. Запомнила следующее:

Баг — плохо.

Фичер — хорошо.

Юзабилити — удобства.

Доменное имя — имя ресурса в сети.

Флеш — когда все крутится/светится/колбасится.

HTML — язык программирования.

Контент-менеджер — суперпрограмма для управления сайтом.

Слоган — рекламный лозунг.

Бренд-нейм — название торговой марки.

Хостер — организация, предоставляющая площадки для размещения сайтов.

Папа проснулся, сочувственно посмотрел на меня, сел рядом и стал рассказывать, как он в детстве торговал водой на базаре. Потом рассказал историю про самокат и Сталина.

— Это я уже слышала десять раз, — вздохнула я. — Ты поехал кататься на самодельном самокате в день смерти Сталина, и тебя поймал милиционер, который чуть не разбил самокат о твою голову.

— Ну, не мешает еще раз послушать!

Через час папа ушел спать, а я стала зубрить дальше. Ничего, тяжело в ученье — легко в бою. Утром проснулась, надела парадный костюм и пошла на работу. В автобусе тетенька с мешком картошки порвала мне новые колготки. Пришлось покупать еще одну пару. Черт, так моей зарплаты ненадолго хватит. Липкин явился часам к двенадцати и сказал, что ему нужно время на подготовку к переговорам.

— И ты готовься, — грозно сказал он.

— Ага, — ответила я.

Сидела битый час и смотрела в потолок. Липкин что-то пишет. Закончив, он показал мне свою писанину:

— Вот, ознакомься. Перед переговорами всегда лучше составить план. И вообще, всегда надо планировать свой день. Я тебе потом свой ежедневник покажу. И ты себе, кстати, закажи ежедневник.

Я взяла листок и стала изучать. Все расписано по пунктам:

1. Рассказать о нашей студии, намекнуть, что мы не плюшками торгуем.

2. Посмотреть сайт клиента, выявить недостатки, деликатно намекнуть, что сайт — отстой.

3. Предложить принципиально новый подход.

4. Если клиент будет сопротивляться — вопрос бюджета не открывать, если не будет — назвать приблизительную стоимость.

5. Представить Милу (то есть меня) как своего ассистента.

И на это человек потратил целый час? Похоже, у Липкина проблемы с памятью. Ей-богу, лучше бы я коней в «Фотошопе» рисовала. Пришел дизайнер Швидко. Морда у него какая-то помятая.

— Творческий кризис, — вздохнула главный менеджер проектов Елена Мимозина.

Отправились на переговоры. По дороге Липкин устроил мне допрос. Я все забыла, все напрочь. Липкин недовольно посмотрел на меня и кашлянул.

— Я тупица, — вздохнула я.

— Научишься, — ответил Липкин.

Прежде чем начать беседу, Липкин достал план. В очередной раз убедилась, что я тупица. Под конец второго часа переговоров клиент улыбнулся и сказал:

— Что-то холодно сегодня.

— Обещали морозы через две недели, — вставила я свои пять копеек.

Должна же я была хоть что-то сказать. По дороге в офис Липкин сказал, что у меня большое будущее. Пошла к коммерческому директору, сказала, что мне нужен ежедневник.

— А? Что? Кого? — испугался директор и быстренько свернул экран.

— Ежедневник мне нужен.

— А, ну да, нужен.

Выдал мне ежедневник и сказал, чтобы впредь я стучалась в «аську», писала электронные письма или звонила по телефону, прежде чем войти к нему в кабинет.

— Может, я тут работаю.

Работает, как же. Рассматривает голых баб понятно на каких сайтах. Пошла к Липкину и попросила, чтоб он показал мне, как вести ежедневник.

— На вот, почитай мой, — ответил Липкин.

Каждая страница исписана мелким почерком.

— Все не читай, вот эту страницу можно. Это мой план действий на завтра.

Читаю:

1. Поставить будильник на 12 утра (ничего себе утро!).

2. Побриться.

3. Прийти на работу.

4. Не забыть, что через три дня сдавать отчеты.

5. Напрячь программиста и технического дизайнера.

6. Выяснить у Мимозиной, когда она едет в Киев.

7. Пообщаться с Милой.

8. Пойти с женой в кафе пообедать.

9. Вечером постирать носки и синий свитер.

10. Посмотреть «Секретные материалы».

Взглянула я на Липкина и окончательно утвердилась в мысли, что у него склероз. Рановато, конечно, но с нашей экологией все может быть. Собралась уходить, и тут Липкин сказал: «А чего тебе ежедневник прошлогодний выдали?»

Действительно — прошлогодний. Пошла, села за компьютер, открыла «аську». Директора в «аське» нет. Решила написать ему письмо:

Уважаемый Дмитрий! Вы выдали мне прошлогодний ежедневник. Прошу заменить его на новый. Мила.

Отправила письмо и пошла курить. Вернулась с перекура. Проверила почту. Ответа все еще нет.

Ответ пришел через пятнадцать минут:

Новых нет. Пользуйся пока этим. Можешь мне не ВЫкать.

Написала ответ:

Хорошо, спасибо и на этом. Переходим на ТЫ.

Села и стала составлять план действий на завтра. Думала полчаса. Писать решительно нечего, все, что мне надо сделать, я и так помню.

Позвонила подруга Нана, предложила встретиться. Вечером пошли с ней в кафе.

— Ну как? — спросила подруга.

— Нормально, — ответила я.

— А неженатые красивые мужчины у вас водятся?

— Вот этого я еще не знаю.

— А ты узнай, — посоветовала подруга.

Притащилась домой. Пудель Майклуша стащил со стола мою сосиску и нагло сожрал. Пришлось ужинать одной гречневой кашей. Позвонила Олька: муж пропил всю зарплату, завтра она ведет его кодировать от пьянства. Сказала, что долго думала над моими словами.

— Какими именно? — поинтересовалась я.

— Ну, про слона и хобот.

Посоветовала ей стать стервой: не кормить мужа, забрать все деньги и потратить на себя любимую.

Олька обещала подумать.

Пудель Майклуша страдает от неразделенной любви.

За сегодняшний день я четко усвоила две вещи:

1. Наши дизайнеры самые гениальные на свете, еще бы, все стены увешаны грамотами и медалями.

2. Клиенты все как один мудаки, и их надо поменьше слушать и побольше воспитывать.

Последним тонким наблюдением со мной поделился Липкин, и я полностью с ним согласна. Черт-черт-черт, проклятые комплексы. Ну откуда они у меня берутся!

Позвонила Нане:

— Как ты думаешь, я способный человек?

— Ага, и еще ты умница и красавица. Ну зачем ты спрашиваешь, сама ведь знаешь? — удивилась Нана.

Ни фига я не знаю. Страшно мне как-то. Почему всем кажется, что я очень уверена в себе? Ведь на самом деле это не так.

 

Дни третий — тринадцатый

Учусь, учусь и еще раз учусь.

Плакат, висящий на стене возле компьютера Чайки, гласит:

Замечательный стишок. Повторяю его, как мантру, по нескольку раз в день, и даже дышать легче становится.

 

День четырнадцатый

Липкин уехал в Москву, оставив мне кучу бумаг. Пришла на работу в джинсах и вязаном жакете. Теперь я настоящий менеджер интернет-проектов, и ходить в костюме совершенно необязательно. Имидж у нашей студии такой — брутальный. Что такое «брутальный», я еще не знаю, но по внешнему виду сотрудников догадываюсь. Придется мне надевать грязные армейские штаны, а я, собственно, и не против, лишь бы не носить костюм и туфли на шпильках. Пусть новый офис-менеджер прикидывается бизнес-вумен, а я теперь девушка брутальная.

Пришел арт-директор и закатил скандал: коммерческий долазился по порносайтам и подцепил вирус. Заразил три компьютера.

— «Писюки» — отстойные компы, вот «маки» к вирусам нечувствительны! — гордо сказал арт-директор.

— Кто такие «писюки»? — поинтересовалась я.

Оказалось, что «писюки» — это персональные компьютеры, на них работает бухгалтерия и менеджеры, а дизайнеры работают на «маках», то есть компьютерах фирмы «Макинтош». Записала все на листик.

Швидко пришел к двум часам дня и украл со стола яблоко, которое я припасла на обед. Сидит, зараза, и чавкает, а я тут, значит, с голоду помирай. Пожаловалась Мимозиной.

— Не трогай его, он с бодуна, — вздохнула она.

Нет, я все, конечно, понимаю, но мог бы и спросить разрешения, в конце концов. Не нравится мне этот Швидко, ох не нравится. Сижу перед компьютером с умным лицом, разглядываю файл, оставленный Липкиным. Мимо проходят сотрудники и сочувственно смотрят в мою сторону. Я вам всем покажу кузькину мать, я таким менеджером стану, что будете пахать у меня в три смены. Подошла к столу. Нет, это неслыханно: пропал мой пакет с едой. Оглянулась по сторонам, принюхалась. Что вы думаете? Сидит Швидко и наглейшим образом точит мой бутерброд, еще и чавкает. Нервы мои не выдержали. Подошла к нему.

— Вообще-то, это мой обед, — заметила я.

— Ой, ну тогда ешь, — ответил Швидко, протягивая мне надкусанный бутерброд.

— Нет уж, спасибо, — вздохнула я.

Швидко вскочил и куда-то убежал. Вернулся с шоколадкой.

— Это тебе, — улыбнулся он.

Подлизывается, гад. Не нужна мне его шоколадка. Стала рассматривать мужскую половину коллектива. Кольца никто не носит. Через час, разглядев каждого, сделала вывод, что ловить здесь нечего.

Позвонила Нана:

— Выявила неженатых?

— Нет, но мне никто и не нравится.

— Это я и без тебя знаю, тебе не угодишь. Я, собственно, для себя старалась.

— Тогда сама приходи, выберешь, а я потом справки наведу.

— Нет уж, сначала наведи, а потом я приду.

Да уж, у Наны все мысли только об одном.

Звякнула подруге Ольке. Муж закодирован. Позвонила домой. Оказывается, к нам приходила милиция. Сосед Васька написал заявление, что в десятой квартире проживают пуштуны-террористы. Менты приехали, пуштунов не обнаружили, проверили папину регистрацию и уехали. Папа поймал во дворе Ваську и деликатно объяснил, что мы не пуштуны, а армяне. В результате деликатного разговора с моим родителем у Васьки синяк под глазом.

Пошли обедать в столовую с Мимозиной. Мимозина, добрая душа, рассказала мне, что к чему и кто есть кто. Я узнала много интересного: арт-директор — мозг нашей студии, спорить с ним бесполезно; технический дизайнер нуден до безумия (это я и сама заметила); программист — неплохой парень; пре-пресс-инженер — девушка положительная; дизайнер Чайка — добрейший души человек; дизайнер Швидко — распиздяй, все остальные так себе. В принципе все понятно. Выяснила и вопрос, интересующий Нану. Неженатых трое: коммерческий директор, Швидко и бухгалтер соседней фирмы. Есть еще фотограф, но он для моей подруги староват будет. Бухгалтер слишком молод, Швидко не в Нанином вкусе, а вот коммерческий директор очень даже.

После обеда пошли курить с арт-директором.

— А что мне делать? — спросила я.

— Серфингуй по сайтам, — ответил арт-директор.

Села за компьютер и стала серфинговать. Сайты как сайты. Коммерческий опять внимательно рассматривает в мониторе голых баб. Видно, мало ему, гаду, досталось, ох мало.

Написала письмо знакомому в Киев. Гордо подписалась: «Менеджер интернет-проектов». Знакомый прислал ответ и порекомендовал завести ЖЖ — Живой журнал, есть такое понятие. Люди ведут в Интернете дневники, а потом читают друг друга и пишут комментарии. Интересная штука.

В дизайнерской ругань. Технический дизайнер напал на программиста и заявил, что тот похерил проект. Программист бегает по комнате, подпрыгивает и называет себя педерастом. Никогда бы не подумала, вроде женат, ребенок есть, а туда же. Завтра надо делать отчеты по сайтам, которые мы поддерживаем.

Позвонила мама. Майклуша поймал Лесси и попытался объясниться в любви. Лесси гавкнула и попыталась укусить Майклушу. Теперь пес лежит на коврике, страдает и не подает признаков жизни. Э-э-эх, будь он человеком, я бы ему много чего рассказала. Такое ощущение, что все сотрудники смотрят на меня с недоверием. Нет, они, конечно, улыбаются, пытаются мне помочь, но где-то в глубине души каждый из них думает: «Да-а, это, конечно, не Липкин…» А может, я преувеличиваю?

 

День пятнадцатый

С утра по рекомендации Липкина стала проверять на работоспособность сайты, которые мы поддерживаем. Нашла тьму ошибок. Пошла к программеру и заявила, что надо исправить.

— Во фигня, а они уже два года висят, — сказал программер.

Хех, два года висят, а я нашла. Думаю, теперь меня зауважают. Начинаю делать отчеты. Посещаемость на сайте компании «НСВ» упала на двадцать человек. Стучусь в «аську» Липкину.

Что делать?

Ничего, напиши, пусть новости чаще обновляют или рекламную кампанию заказывают.

А на сайте «СВВ» посещаемость возросла, что им писать?

Напиши, что возросла благодаря нашим грамотным действиям.

А каким действиям?

Никаким, напиши и все.

А на сайте «Власты» посещаемость стабильная.

Пиши, что благодаря нашим действиям посещаемость стабильная.

А говорят, что врать нехорошо.

Пошла обедать с подругой Наной. Битый час объясняла ей, чем доменное имя отличается от хостинга. Нана похвасталась новой помадой и заметила, что у меня грязные джинсы. Темнота дремучая, они не грязные, а брутальные. Рассказала ей про коммерческого директора. Нана заинтересовалась, обещала как-нибудь заскочить в офис.

После обеда зашла в гости жена программера. Бедная женщина, чай, нелегко жить с педерастом. Дизайнер Швидко позвонил и сказал, что заболел.

— Набухался, сволочь! — плюнула в сердцах Мимозина. — А мне теперь перед клиентами выкручиваться.

Ну зачем она так? Может, человек действительно болен. Позвонила Олька и радостно сообщила, что муж уже второй день не пьет ничего крепче чая. Слава богу, хоть кто-то счастлив в этом мире.

Я последовала совету своего знакомого и завела свой ЖЖ. Написала первый пост:

Здравствуйте, я теперь с вами!

Ждала до вечера. Никто мне не ответил.

 

День шестнадцатый

Утром, выходя из дому, встретила хозяйку Лесси и рассказала ей о страданиях Майкла. Хозяйка пожала плечами и заявила, что скрещивать свою любимую колли с каким-то пуделем и плодить щенков-мутантов она не желает. Подумаешь! Майкл не какой-то там пудель, а собака чистейших кровей с отличной родословной. То, что ему давно не стригли морду, еще не значит, что он беспородный пес.

Пришла на работу и закончила все отчеты, перепроверила пять раз, подписала и отправила клиентам. Проверила ЖЖ. Никто не пишет и не заносит меня в друзья. Отписала знакомому в Киев. Знакомый порекомендовал вступить в какое-нибудь сообщество. Нашла три сообщества: кулинарное, для молодых мам и для желающих покляузничать на свекровей. Записалась в кулинарное. Поделилась рецептом национального армянского блюда.

Звонила подруга Нана, сказала, что в «секонде» продаются женские армейские штаны с накладными карманами. После обеда пойду смотреть. Позвонила Ольке. У них с мужем семейная идиллия. Пригласили меня на ужин.

— Прости, но мне сейчас недосуг, — вздохнула я.

— А-а-а, ну да, — ответила Олька.

Похоже, дизайнер Швидко все-таки серьезно болен. Он позвонил и сказал, что сегодня тоже не придет. Скучно без него как-то. Не такой уж он и противный. Мимозина, узнав об этом, позвонила Швидко и заявила, что задушит его собственными руками, если он завтра не перестанет валять дурака и не придет на работу. Как можно быть такой бессердечной?

Позвонил братец Армен и поинтересовался, когда у меня зарплата: кроссовки развалились окончательно.

Села изучать сайты. Черт, они все на одно лицо. Обратилась за помощью к арт-директору. Тот поморщил лоб и сказал, что есть креатив, а есть говно собачье и надо уметь отличать одно от другого. Снова засела за компьютер. Интересно, а ЖЖ — это креатив или говно? Пришла пре-пресс Ромашкина, косо посмотрела на всех и засела за компьютер.

— Что это с ней? — поинтересовалась я.

— Хоббиты, — вздохнула Мимозина.

— А это кто такие?

— Толкиена читать надо.

Пошла к Ромашкиной за справкой о Толкиене. Она сразу приободрилась и начала рассказывать про хоббитов, орков и власть Кольца. Тараторила целый час. Я ничего не поняла и отправилась смотреть брутальные штаны. Померила. Смотрятся крайне странно: мало того, что они потрепанные, так еще и висят на заднице, как будто я кучу наложила. Я в таком прикиде ходить не буду.

Прибежала на работу. Программер носится по офису как угорелый и снова называет себя педерастом. Технический дизайнер бегает вокруг него и машет руками. Мимозина оправдывается перед клиентом по телефону и клянется завтра же выслать эскизы коробки для конфет. Коммерческий директор снова рассматривает голых баб. Новый офис-менеджер ест йогурт и рисует коровок в «Фотошопе», моем родном «Фотошопе», черт меня дернул стать менеджером интернет-проектов. Коммерческий директор отвел меня в курилку и, рассказав парочку анекдотов, заявил, что надо искать клиентов.

— А где их брать? — удивилась я.

— А ты посмотри сайты всякие, напиши свое мнение и предложи сделать лучше.

— Ага, — вздохнула я.

Позвонила маме и сказала, что не мешало бы постричь Майкла. Мама пожаловалась, что у папы начинается маразм.

— А в чем он проявляется? — поинтересовалась я.

— Во всем! — ответила мама.

Бедный папа. Вечером за ужином он пожаловался мне, что в этом доме его никто не понимает. Оказалось, что они с мамой поссорились из-за инопланетян. Инопланетяне — папина тайная страсть. Вот и сегодня днем, вместо того чтобы поехать за клеем и подошвой для починки кроссовок Армена, папа два часа смотрел передачу про маленьких зелененьких человечков, а потом еще час сидел уставившись в выключенный телевизор.

— Я думал, — объяснил он свое странное поведение.

Мама обозвала папу мандюком и ушла в комнату. Я никогда не выйду замуж, ей-богу. На фига козе баян?

 

День семнадцатый

Сегодня ночью мне снился Швидко. Подошел ко мне и поцеловал, а потом мы оказались в загсе, где благополучно расписались. Ерунда какая-то, я о нем даже и не думала.

А еще случилась радость. Зашла в свой ЖЖ и обнаружила комментарий. Сердце екнуло. Открыла и прочитала на английском языке:

Wanna fuck?

Едрить твою мать, только тебя мне не хватало. Полезла в кулинарное сообщество. Вау! Мой рецепт оказался популярным. Куча комментариев. Читаю. Пишет мэтр кулинарного искусства, некто Вагайский:

Уважаемая девушка! Прочитал ваш рецепт. Ну как можно такое писать? Соли надо брать три щепотки, перца полторы, шафрана две с половиной, а куркуму на кончике ножа, а уж если вы добавляете белый перец, то ровно двести тридцать шесть крупинок, ни больше ни меньше, иначе испортите все блюдо.

Вот ведь старый козел, будет учить меня готовить долму? Я не сдержалась и написала ответ:

Уважаемый господин Вагайский, учить будете курей в своем курятнике, а меня не надо! Такую долму готовила моя бабка-армянка, а до нее ее бабка, так что не фиг жужжать!

Что тут началось! Через полчаса все кулинарное сообщество восстало против меня. Пришлось срочно сматывать удочки. Не буду я им больше писать. Интернет все-таки зло, лучше бы я его и не знала. Пришел дизайнер Швидко, принес мне шоколадку. Совсем он не противный, даже наоборот, очень даже симпатичный.

Полезла в Интернет искать клиентов. Просмотрела с десяток сайтов и остановилась на самом гадком, с желтыми огурцами на главной странице. Засела писать коммерческое предложение. Решила щедро сдобрить его новыми словами, которые узнала за время работы:

Здравствуйте, уважаемый руководитель! (Зачеркнула.) Уважаемые коллеги, здравствуйте! (Зачеркнула.) Здравствуйте, уважаемые дамы и господа! (Оставила.) Я являюсь менеджером интернет-проектов студии такой-то. Посетив ваш сайт, решила написать вам письмо. Весь ваш сайт — сплошные баги, говорю вам как потребитель вашего продукта. Желтые огурцы на главной странице сказываются негативно на визуальном восприятии вашего бренда. Предлагаю внести следующие изменения:

1. Внедрить в сайт разработанную нами систему Контент-менеджера.

2. Изменить систему навигации в соответствии с требованиями юзабилити.

3. Добавить на главную страницу фичеры в виде зеленых пляшущих огурцов во флеше. При наведении курсора огурцы начинают плясать еще интенсивнее, образуя хоровод, раздается хруст, и огурцы как бы надкусываются и исчезают. Вместо них появляются помидоры и баклажаны.

Последний пункт мне понравился особенно, я даже представила себе пляшущие надкушенные огурцы. Довольная собой, я отправилась в курилку. Вернулась и послала предложение Липкину на вычитку. Липкин ответил через полчаса. Оказалось, что в тексте слишком много эмоций и лишних слов.

Пляшущие огурцы — дерьмо! — написал Липкин.

Хорошенькое дело, значит, слоган на плакате «Отсоси, республика!» — не дерьмо, а огурцы — дерьмо. По-моему, ко мне придираются. Пожаловалась арт-директору. Огурцы ему тоже не понравились. Порекомендовал мне серфинговать еще активнее и почитать книгу по юзабилити. Фиг с вами. Новое предложение написала сухо и коротко. Такую идею запороли, сволочи!

С горя купила брутальные обвисшие штаны.

После обеда вместе со Швидко пошла покупать реквизит: гранаты и изюм для съемки. Хороший все-таки мужик, как я в нем ошибалась. Выслушал мою идею про пляшущие огурцы и сказал, что она имеет право на существование. Хрен с вами, продам конкурентам, будете знать.

Позвонила Ольке. Олька цветет и пахнет, сообщила, что наконец-то готова стать матерью.

— Ура-а-а! — завопила я в трубку. — А когда?

— Что когда? — удивилась Олька.

— Ну, ребенок когда будет?

— Какой ребенок?

— Ну ты же только что сказала, что готова стать матерью, — не поняла я.

— Да, готова, не отрицаю. Я гипотетически готова, я чувствую, что когда-нибудь смогу стать матерью и воспитать ребенка.

— А-а-а-а, — протянула я разочарованно.

Тоже мне, удивила: я, например, лет с двадцати готова стать матерью, и что? Странные у меня подруги.

Мама вызвала собачьего парикмахера для Майклуши.

 

День восемнадцатый

Ответ от производителей огурцов не пришел. А все почему? Зря я послушала Липкина, ох зря, надо было писать, как оно есть: душевно, понятно. Официоз, официоз, тьфу!

Компания «НСВ», обеспокоенная снижением посещаемости сайта, прислала новость. Надо ее размещать. Пошла к программеру. Программер почесал репу и отправил к техническому дизайнеру. Тот отослал к пре-прессу. Пре-пресс посмотрела на меня, вздохнула и сказала:

— Сволочи, даже перевести нормально не смогли!

— Кого? — удивилась я.

— «Властелина колец».

— А-а-а.

Пришел арт-директор. Толкиен все-таки сильный чувак: вся студия два часа находилась во власти Кольца, бурно обсуждая правильность произношения слова «хоббитцы». Новость разместили, и слава богу. Мимозина рвет и мечет. Клиент срочно требует второй вариант оформления упаковки, гад Швидко опять не пришел на работу. Нервы Елены сдали, и она вместе с техническим директором поехала за нашим дизайнером. Привезли его через час: сонного, с всклокоченными волосами. Усадили за компьютер. Швидко работать отказывается, говорит, что у него сушняк. Отправили офис-менеджера за минералкой и антипохмелином. Мимозина села рядом со Швидко и заявила, что привяжет его к компьютеру, будет кормить с ложечки и подносить судно, но не выпустит, пока тот не выполнит работу. Швидко икнул и через час выдал несколько новых вариантов.

— Ну вот видишь, можешь, когда хочешь! — улыбнулась Мимозина и отправилась терзать дизайнера Чайку, который уже месяц делает одну этикетку. Потерзала Чайку и пошла к арт-директору. Сказала, что клиенту не понравился дизайн последнего плаката.

— А мне насрать, что ему не понравилось, насрать мне! — заорал арт-директор. — Переделывать не буду.

Мимозина вздохнула и села за свой компьютер. Странные люди. Им платят деньги, причем немалые, а они выпендриваются. Неужели так трудно переделать плакат? С ужасом думаю о том дне, когда у меня тоже появятся клиенты.

Написала в «аську» Липкину, изложила ситуацию.

Все правильно. Клиенты, по большей части, мудаки. Их надо давить, отстаивать свою позицию. Мы ведь говно не предложим.

Так-то оно так, это я и без Липкина понимаю, что люди здесь работают талантливые, но клиент все-таки платит деньги, а значит, тоже имеет право что-то требовать. Или не так? Фиг его знает. Ладно, вот появятся у меня клиенты, тогда и разберемся.

Полезла в кулинарное сообщество. Вагайский опубликовал рецепт мусаки по-гречески. Хрен с ним, может, действительно человек знает, что пишет. Скопировала рецепт, получу зарплату — приготовлю.

Поговорила по телефону с Наной, похвасталась новыми штанами. Позвонила мама и сказала, что Майклуша искусал парикмахера, когда тот стриг ему морду.

— И что? Теперь с наполовину выстриженной мордой ходит? — спросила я.

— Не, она таки достригла.

Надо будет вечером вывести Майкла погулять и демонстративно пройтись мимо Лесси, пусть хозяйка не думает, что наш пес беспородный.

Снова зашла в ЖЖ и внесла в друзья Злоедрючку, даже написала комментарий к ее сообщению:

Так их, Дрючка, этих мужиков, так!

Интересно, ответит или нет? Из вредности написала еще один рецепт в кулинарное сообщество. Клиентов у меня как не было, так и нет. Это плохо, разжалуют обратно в офис-менеджеры — буду знать.

 

День девятнадцатый

Ура! Ура! Ура! Пришел запрос на разработку сайта. Обращается к нам один из донецких банков. Похвасталась Липкину.

Пиши предложение, хотя шансов мало, — ответил Липкин.

А чего?

Ну, банк, судя по названию, неизвестный, денег у него скорее всего нет.

Странный человек, как это в банке нет денег? Это же не булочная.

Засела писать предложение. Сидела часа полтора, что-то ничего не пишется. Прибежал фотограф, сказал, что я сегодня похожа на Лейлу Али.

— Что, такая же сильная? — спросила я.

— Не, такая же злая.

Полезла в Интернет искать фотки Лейлы Али. Ничего себе, он бы еще меня с Вупи Голберг сравнил.

Позвонила Ольке. У нее трагедия — Ваня снова напился. Олька пошла к доктору, который его кодировал, и потребовала вернуть деньги. Доктор денег не отдал и сказал, что муж ее относится к той одной сотой процента, которую только могила исправит. Я снова посоветовала подруге стать стервой.

Позвонила мама. Сосед Васька предложил папе выпить с ним водки в знак примирения и интернациональной дружбы. Папа от предложения отказался, Васька обиделся и обозвал папу моджахедом. Если сегодня вечером к нам снова придет милиция и станет искать моджахедов — я задушу Ваську собственными руками.

Пре-пресс Ромашкина сидит перед монитором, вздыхает и рассматривает фотографии каких-то волосатых мужиков со странными ушами.

— Это кто? Муж? — попыталась пошутить я, указывая на один из снимков.

— Ты чего? Это же Леголас! — возмутилась Ромашкина.

Кто это такой? А-а-а, вспомнила: это персонаж «Властелина колец». Срочно надо читать Толкиена.

Мимозина подошла к дизайнеру Чайке, обняла его за плечи и слезно стала умолять сдать макет этикетки хотя бы к концу недели. Дизайнер Чайка вздохнул и продолжил рисовать икону. Все-таки Мимозина жестокая женщина. Неужто непонятно, что человек занимается делом более важным, чем разработка каких-то этикеток?!

Арт-директор с утра не в духе. Слышала, как он разговаривает по телефону с клиентом. Мама родная, я бы на месте клиента его убила, не задумываясь. Мимозина полдня обходила Мишкина стороной, после обеда угостила его шоколадкой и стала подлизываться, упрашивая поменять местами фотографии на плакате. Мишкин сопротивлялся долго, потом послал главного менеджера к праотцам и ушел курить. Через полчаса крикнул:

— Я все исправил, лови!

Ну разве стоило из-за этого сыр-бор поднимать, нельзя было сразу поменять местами эти злосчастные фотографии? Мимозина обрадовалась и отправила плакат клиенту. Через пятнадцать минут клиент позвонил и сказал, что этот вариант ему тоже не нравится, надо вернуть все, как было. Мимозина сидит и медитирует. Помедитировала несколько минут, вздохнула и пошла к арт-директору. Зачем-то взяла с собой кружку с горячим чаем: сейчас он на нее ка-а-ак рявкнет, а она ка-а-ак плеснет ему чаем в морду!

Мишкин не рявкнул, он плюнул в сердцах и сказал Мимозиной, чтобы она сама разбиралась с этими мудаками, а ему некогда фигней страдать. Технический дизайнер битый час рассказывал программисту о том, какой тот мудак Программист надел наушники. Дизайнер обиделся и стал стучаться к нему в «аську». Программист отключил «аську-». Тогда технический дизайнер написал программисту письмо. Нервы программера сдали, он снял наушники и на всю студию заорал: «Да-а-а-а, да-а-а-а, я мудак!» Дизайнер успокоился и продолжил работу.

Посерфинговала по сайтам, заглянула в ЖЖ. Злоедрючка мне так и не ответила. В кулинарном сообществе разгорелся нешуточный спор. Вагайский опубликовал рецепт стейка, Арина Дробер назвала его горе-кулинаром и сказала, что настоящий стейк может приготовить только настоящий английский повар из настоящей австралийской коровы. Вагайский обиделся и припомнил ей, что она не умеет готовить кнедлики с чесночным соусом и жарит рыбу на сковородке, закрытой крышкой. Арина Дробер в отместку написала, что устрицы по рецепту Вагайского — полный отстой. Странные люди. Неужели им не жалко собственного времени? Оно ему надо, этому Вагайскому, сидеть и спорить с незнакомым человеком до потери пульса?

Нашла еще одно сообщество, которое называется «Сопьюсь на фиг». Люди хвастаются, кто сколько выпил и как долго потом обнимал унитаз. Все-таки Интернет — зло. Зло и точка.

Пришел Швидко — свежий как огурчик. Ходит по офису, распевает песни. Что-то в нем все-таки есть.

Позвонила Нана:

— Как ты думаешь, зеленый лак для ногтей будет странно смотреться в сочетании с серыми тенями?

Нашла, у кого спрашивать. Я ж ногти постоянно грызу, а тенями сроду не пользовалась. Завтра обязательно приду в брутальных штанах.

Вечером папа смотрел передачу про инопланетян.

— Если они есть, пусть явятся мне этой ночью! — воскликнул он.

Братец Армен нашел какую-то круглую штуку, обмазал ее фосфором и привязал к длинной палке. Ходил под окнами и размахивал палкой. Папа вышел на кухню покурить и заметил светящийся шар, который, покачиваясь, висел за окном. С воплем «Га-а-а-а-ал! Они прилетели!» побежал искать маму. Когда мама пришла, «инопланетяне» уже исчезли. Папа клянется и божится, что собственными глазами видел неопознанный летающий объект.

Майклуша лежит на коврике и тоскливо смотрит на дверь. Бедный пес.

Все-таки мне кажется, что менеджер из меня получится, главное завтра написать предложение для банка, и все будет хорошо.

 

День двадцатый

Утром мама поставила меня в известность, что вечером объявляет забастовку и приготовление ужина ложится на мои плечи. Вот и прекрасно: порадую семейку мусакой по рецепту Вагайского. Написала маме длинный список продуктов, которые надо купить для мусаки. Мама вздернула брови и сказала, что покупать баклажаны сейчас накладно.

— Я сама куплю! Дело того стоит, — уверенно сообщила я.

Пришла на работу в брутальных штанах. Гордо расхаживаю по офису. Позвонили из компании «НСВ», у них не работает сайт. И что мне теперь делать? Написала Липкину.

Выясняй, в чем проблема, — ответил тот.

Пошла к программисту. Челочкин сидит и раскладывает пасьянс.

— Сайт не работает.

— А я при чем? — возмутился он.

— Липкин сказал к тебе обращаться.

— Вот почему всегда я виноват? — стукнул Челочкин кулаком по столу.

Черт меня дернул к нему обратиться. Снова написала Липкину.

Ты на него жми, — ответил он.

Попыталась «нажать» на программиста.

— Я подумаю, — сказал тот.

Через час сайт заработал. Я успокоилась и села писать предложение. Не пишется. Видимо, у меня творческий кризис. Открыла папку, доставшуюся по наследству от Липкина, и наглым образом содрала предложение, созданное им для другого банка. А что? Все равно его не приняли, почему бы не воспользоваться? Сообщила Липкину о своем поступке.

Получишь деньги — будем делиться, — пошутил он.

Будем-будем, лишь бы приняли. Вычитала предложение и отправила клиенту.

Пришла Ромашкина, принесла мне книгу «Хоббит, туда и обратно». Буду читать Толкиена.

Мимозина позвонила и сказала, что сегодня, пожалуй, не придет, потому как будет прятаться от клиента, который должен явиться в двенадцать часов. Тоже мне, выход из положения.

Попросила офис-менеджера соединить меня с компанией «НСВ».

— Я занята, — ответила та.

Ничего себе заявочки, я вот всем шла навстречу, а тут такое. Пришлось засунуть свою гордость куда подальше и набрать номер самой. Позвонила и сообщила:

— Сайт работает, можете смотреть!

— Мы-то смотрим, а вот вы почему до сих пор не вывесили новости?

Опаньки, оказывается, пре-пресс не разместила новости, а ведь обещала вчера. Пошла к Ромашкиной, сделала грозное выражение лица и сказала, что клиент недоволен нашей работой.

— Ну и хрен с ним, — махнула та рукой. — Хочешь, еще новых Леголасов покажу? У меня еще Арагорны есть.

Не хочу я Леголасов и Арагорнов не хочу, хочу, чтобы все выполнялось вовремя. Какие все-таки безответственные люди здесь работают.

Позвонила Олька и сказала, что сегодня пойдет тратить все деньги на себя любимую. Правильно, подруга, так его, алкоголика несчастного.

Подошел технический дизайнер и предложил поиграть в стрелялки, им со Швидко, видите ли, третьего не хватает.

— Я не умею, — вздохнула я.

Пришлось ему мириться с программистом. Программист предложение поиграть принял. В следующие полчаса студия превратилась в поле боя:

— Слева заходит! Мочи его, Швидко, мочи его, гада!

— А-а-а, справа пошел, они здесь везде!

— Все, меня убили, я пас!

— Тра-та-та-та-та-та-та, замочил сволочь!

— Сверху, смотри наверх!

Взрослые мужики, а в рабочее время фигней маются. Пришел арт-директор. Ну, сейчас он им устроит взбучку, сейчас он им покажет, чем надо заниматься на работе. Мишкин подошел к Швидко, похлопал его по плечу, пожаловался на то, что сегодня не в форме, и предложил заменить его на поле боя. Швидко, хотя был тяжело ранен и остался практически без патронов, но выбывать отказался. Изгнали программиста. Арт-директор сел за компьютер, и игра продолжилась.

Позвонил клиент, для которого мы делаем буклет, и сказал, что зайдет завтра.

Сообщила Мимозиной:

— Приходи, опасность миновала.

— Ага, скоро буду, — ответила она.

Арт-директор перестрелял всех врагов, подошел ко мне и предупредил, что сегодня будут снимать меня для плаката, который нам заказала компания, производящая плавленые сырки.

— Есть у меня одна идейка, — ухмыльнулся он.

Хм, так, глядишь, меня и фотомоделью сделают. Будет мелькать моя морда везде где ни попадя. Отправили офис-менеджера за сырками и скотчем. Интересно, а скотч-то зачем?

Прибежала Мимозина и стала вызванивать фотографа. Фотограф на работу приходить не хочет, говорит, что у него творческий кризис. После пятнадцатиминутных переговоров Мимозина положила трубку, вытерла пот со лба и пошла терзать дизайнера Чайку. Чайка сидит в углу, никого не трогает, рисует листики винограда. Жалко его даже, ну что она к нему прицепилась?

Позвонила Нана. Знакомиться с нашим коммерческим директором она передумала. Ну и фиг с тобой.

Офис-менеджер принесла сырки и скотч. Ждем фотографа. Фотограф прибежал через два часа и притащил грязные веревки. Вывели меня во двор, привязали к табуретке, залепили рот скотчем, разложили вокруг сырки и стали снимать. Однако холодно сидеть в одном свитере на улице. Фотограф отщелкал с десяток кадров и побежал сливать съемку. Меня отвязали и напоили горячим чаем. Да-а-а, тяжела доля модели.

Отсмотрели снимки и пришли к выводу, что все это никуда не годится. Фотограф предложил надеть на меня каску, отвязать одну руку, которой я буду подносить сырок ко рту, и разбросать вокруг меня надкусанные сырки. Арт-директору идея понравилась. Все стали дружно надкусывать сырки. Снова вывели меня на холод, как Зою Космодемьянскую, и стали снимать. Мимо проходят люди, а я сижу на табуретке в каске как дурочка, тупо улыбаюсь и подношу ко рту сырок. Видеть не могу эти сырки. Интересно, что из этого получится? Отсмотрели вторую партию, все довольны, ну и слава богу. Сырки раздали сотрудникам — ешьте!

Поинтересовалась у Мимозиной, всегда ли здесь такой бардак и почему во время работы все занимаются невесть чем?

— Так они же творческие люди, их невозможно контролировать. Мы ведь не банк, а дизайн-студия. Здесь по-другому никак. А что у тебя за штаны такие?

— Нравится? — спросила я.

— Ну, как тебе сказать. Странно они как-то смотрятся.

Ничего не понимаю — почему арт-директору можно ходить в грязных рваных штанах, а мне нет? — ну да ладно.

Пошла домой готовить мусаку. По дороге купила баклажанов, вина и все, что необходимо. Мама сидит на диване и смотрит сериал, папа разгадывает японские кроссворды, меня отправили на кухню готовить ужин. Возилась два часа. Два раза на кухню забегал папа, три раза мама и четыре раза братец, и все с воплями «Ну когда?». Под конец второго часа отправила мусаку в духовку и села смотреть телевизор.

— Через двадцать минут ужинать будем, — довольно сказала я.

— Да как-то уже и не хочется, мы бутербродов наелись, пока ждали, — вздохнул папа.

Неблагодарные люди, я старалась, а они есть не хотят.

— Я еще вина хорошего купила, — улыбнулась я.

При слове «вино» глаза папы загорелись.

— Будем ужинать, — твердо сказал он.

Через двадцать минут пошла на кухню и достала из духовки мусаку. Выглядит совершенно неаппетитно. Странно, технологию я соблюла в точности, как и указано в рецепте. Может, на вкус ничего? Разложила по тарелкам, чтобы придать хоть какой-то товарный вид, посыпала зеленью. Папа на мусаку посмотрел и поморщился. Мама съела кусочек и сказала, что это перевод продуктов, братец понюхал и есть отказался. Потом все же взял вилку и стал давиться. Ели без особого аппетита, под конец ужина все как по команде встали и принялись выкладывать остатки в миску Майклуши. Майклуша подошел, понюхал, фыркнул и отправился вытирать морду о ковер.

— Во, даже собака есть не хочет такое, — ехидно заметила мама.

Я убью Вагайского, я ему такое напишу завтра, я его так посрамлю! Сволочь такая.

Униженная и оскорбленная, ухожу спать. На эти деньги можно было купить килограммов пять мяса, а я перевела их на какую-то ерунду.

 

День двадцать первый

Утром зашла на кухню. Все семейство, как по команде, зло посмотрело на меня.

— У меня понос, — торжественно сообщил папа.

— У меня тоже, — подтвердила мама.

— Даже у Майкла понос, — вздохнул братец.

— А Майкл не ел ничего, — ответила я.

— Зато нюхал, — сказал папа.

Остатки мусаки по рецепту Вагайского покоятся в ведре. Ничего, я этой сволочи покажу.

Вышла из дома злая как черт. Лесси с хозяйкой гуляет на поле.

— Ваш Майкл вчера опять приставал к Лесси, — заметила хозяйка.

— И?.. — возмутилась я.

— Его надо кастрировать, — констатировала она.

— Да пошла ты, — ответила я и удалилась.

Ей-богу, у человека не все дома. Что может малый пудель сделать со здоровенной колли, кроме как обнюхать?

Пришла на работу и первым делом полезла в кулинарное сообщество. Обматерила Вагайского на чем свет стоит. Вагайский мне не ответил, зато ответили люди, которые готовили эту самую мусаку и остались весьма довольны. Накинулись на меня со всех сторон и начали ругать.

Может, вы бешамель неправильно приготовили? — спросил некто под ником Паралитик.

Нет, я просто пургена добавила вместо томатного соуса, — съязвила я.

А что такое пурген? Какой пурген? Там же ясно сказано, что надо использовать соус.

Стала объяснять человеку, живущему на другом конце планеты, что пурген — это слабительное.

Ничего не понимаю, — ответил Паралитик. — Зачем же вы слабительное добавили? Вы хотели специально кому-то насолить?

Ну неужели я буду дураку объяснять, что просто пошутила? Плюнула и отключилась.

Из вредности зарегистрировалась под другим именем и написала рецепт:

Взять сардельки, очистить от кожуры и скормить собачкам на улице. Кожуру обвалять в муке, свернуть рулетиком и поджарить на масле. Подавать с кетчупом.

Вот вам, получи фашист гранату.

Все, хватит дурью маяться, надо работать. Проверила сайты на работоспособность. Снова нашла кучу ошибок. Записала все и пошла к программисту. Программист удивленно посмотрел на меня и сказал:

— Ты их что, каждый день проверять будешь?

— Ага, — ответила я.

— У-у-у-у-у, — почесал он затылок.

Позвонила Олька, предложила встретиться, сказала, что вчера последовала моему совету: купила себе кучу новых шмоток и сделала завивку.

— А Ваня как? — поинтересовалась я.

— Вроде не пил сегодня и вчера не пил, может, в прошлый раз случайно так получилось?

— Давай бог, — ответила я.

Пришел арт-директор и стал обрабатывать плакат с моей мордой.

— А это ничего? Ничего, что я там? — спросила я.

— Ничего, мы вон Швидко как-то снимали с бодуна с бутылкой воды для рекламного плаката. Потом крылья пририсовали, и изображал он у нас ангела.

— И что? Приняли?

— Приняли, только сказали, чтоб убрали этого педераста с синяками под глазами и заменили его на девочку. Ну, чтоб на ангела было больше похоже. Типа девочка-ангел.

— И?..

— Ну что, учли пожелания. Новый плакат был одобрен, напечатан и развешен по всему городу. А потом оказалось, что голову-то девочки поставили, а руки Швидко остались. Так и красовалась на плакате девочка с волосатыми руками, сжимающими бутылку.

— А что клиент?

— А ничего, никто даже не заметил. Так что не дрейфь, — закончил свою речь арт-директор.

Пошутил, наверное. Полезла в портфолио, откопала плакат с ангелом. Действительно: стоит красивая девочка с ангельским личиком, над головушкой нимб, глазки невинные, губки аленькие, платье белое-белое, а руки волосатые, и внизу слоган: «Чистота ангела…» Во фигня какая!

Пришел клиент забирать буклет. Мимозина отдала ему все, что мы успели сделать, обещала к вечеру лично занести все остальное.

Позвонила Нана. Она решила сесть на диету.

— И что ты теперь ешь? — поинтересовалась я.

— С утра полкило фиников и пять ложек меда. В обед пять фиников и банку йогурта. А на ужин опять полкило фиников и шесть ложек меда.

— И что, помогает?

— Пока не знаю, я только начала.

— Удачи, — ответила я.

Ответа из банка нет. Может, им не понравилось мое предложение? Решила посоветоваться с Липкиным.

— Подожди еще день и напиши письмо.

— О’кей, — ответила я.

К вечеру арт-директор собрал сотрудников и сказал, что надо придумать рекламный лозунг для плаката с сырками.

Все сели в крут, заварили кто чай, кто кофе и стали сочинять слоганы.

— А можно в стихах? — поинтересовалась я.

— Говно вопрос, — ответил арт-директор.

Вот он, мой звездный час, сейчас как придумаю что-нибудь. Зря я, что ли, с пяти лет стихи пишу?

— «Сырок „Адам“ — пик наслаждения!» — выпалила Мимозина.

— Не годится, — отрезал Мишкин. — У нас девушка в каске, связанная сидит, надо побольше эмоций!

— «О дайте, дайте мне сырок!» — воскликнул Швидко.

— Водки тебе надо, а не сырок. Молчал бы уже, старый алкоголик, — вздохнула Мимозина.

— «„Адам“ — я тебя никому не отдам», — предложил программист.

— Фигня, — отметил арт-директор.

— «„Адам“ — и взрослым и детям», — выпалил технический дизайнер.

— «Даже Арагорны и орки едят сырок „Адам“ — и только!» — улыбнулась Ромашкина.

— Вы думаете или как? — возмутился арт-директор.

— А можно я скажу? — пролепетала я.

— Можно, — дружно ответили все.

— «Ради „Адама“ на все я готов, „Адам“ — самый лучший из всех сырков!»

Бурных аплодисментов не последовало.

— Малокреативно, избито, — заметил арт-директор.

Подумаешь, тоже мне криэйторы. Еще час соревновались в ораторском искусстве, остановились на варианте «„Адам“ — ты тоже об этом подумал!»

Какое отношение этот слоган имеет к моей фотографии в каске и плавленым сыркам, мне неведомо, но все сошлись во мнении, что это самый лучший слоган, отражающий суть продукта.

Перед уходом домой не удержалась и полезла в кулинарное сообщество. Ух ты! Мои шкурки от сарделек пользуются популярностью. Пара человек уже успели их приготовить, а еще несколько сказали, что можно подавать их под разными соусами или заворачивать в них мясной фарш и только потом поджаривать. Покажите мне, пожалуйста, того идиота, который очищенные сардельки скармливает собачкам, а шкурки начиняет фаршем! То ли у меня с чувством юмора проблемы, то ли у членов этого кулинарного сообщества.

В подъезде висит список жильцов, которые не платят за охрану. Против нашей фамилии кто-то написал черным маркером: «Долой террористов!» Сорвала листок и отнесла папе. Папа спустился к охраннику, взял его за шкирку и потребовал объяснений. Охранник клялся-божился, что не писал ничего подобного, но после десятиминутных пыток выдал Ваську. Папа отправился к Ваське. Тот дверь не открыл, выбежал на балкон и стал орать на всю улицу: «Помоги-и-и-ите! Убива-а-а-ают!»

Никто на Ваську внимания не обратил. Все уже привыкли к тому, что он напивается и орет по ночам. Папа плюнул, пришел домой, взял серебристый несмывающийся маркер, пошел и написал на двери Васьки неприличное слово из трех букв.

Я, конечно, все понимаю, но то, что мой отец — выходец с Кавказа, не дает никому права оскорблять его. В конце концов, мы живем в цивилизованной стране, или как?

На ужин мама готовила борщ. Папа покосился на меня и назвал отравительницей.

На работу ходить уже почти не страшно. Постепенно появляется чувство уверенности в себе, которое разливается по телу и греет душу. Только бы найти какого-нибудь, хоть самого паршивенького клиента, и все будет хорошо. И еще, пора наконец-то устроить себе выходной, а не просиживать выходные на работе. А впрочем, меня же никто насильно туда не гонит.

 

День двадцать второй

Хозяйка Лесси — та еще стерва. Сегодня утром радостно сообщила, что написала заявление в милицию на нашего пуделя Майкла. Ну-ну.

В троллейбусе передо мной сидит девушка с пережженными фиолетовыми волосами. Господи, это же надо было так себя изуродовать. Девушка поворачивается и улыбается:

— Ми-и-ила, приве-е-ет!

— Оля? — удивленно говорю я.

— Ага! Что, не узнала? Я вот решила последовать твоему совету! Накупила себе новых шмоток, прическу поменяла. Правда, мне очень идет?

— Ага, — отвечаю я.

Ну что я могу еще сказать? Все, зарекаюсь давать советы. Прибежала на работу и сразу же позвонила подруге Нане.

— Ольку спасать надо!

— Не могу, сама спасай, у меня проблемы.

— Какие проблемы? — удивилась я.

— Мне вчера маникюрша нечаянно полногтя отхватила.

— И?..

— Что «и»? Я их три месяца растила, придется теперь искусственно наращивать.

Мне бы ее проблемы.

Арт-директор вдохновенно работает над плакатом, изображающим меня в каске. В холодильнике еще пачка сырков, но никто на них уже не зарится. Зажрались.

Решила написать письмо в банк, долго думала, в итоге получилось следующее:

Уважаемые господа! Несколько дней назад я отправляла вам коммерческое предложение по созданию сайта. Хочу уточнить, получили вы его или нет? Если да, то жду от вас ответа, а если нет, то могу прислать его еще раз.

Отправила Липкину на вычитку. Липкину, как всегда, не понравилось, сказал, что можно оставить первые три предложения, а остальное убрать. Придирается, гад, снова придирается!

Пришел Швидко и принес всем девушкам по розочке. Девушки обрадовались, тогда коммерческий директор, дабы не ударить в грязь лицом, пошел и купил всем по букетику подснежников. Учредитель Войнович подснежники увидел и обозвал Пробина браконьером-засранцем. Пробин обиделся и заперся в кабинете.

После обеда пришел запрос из Киева на разработку сайта для компании, производящей минеральную воду и слабоалкогольные напитки. Вот оно, счастье, это тебе не вшивый банк, а один из ведущих украинских производителей. Хотят развлекательный сайт. Села писать предложение, накатала его за полчаса. Отправила Липкину, так надеялась, что он меня похвалит. Липкин почитал и сказал, что предложение слишком несерьезное и ни одна приличная компания его не примет. Разозлилась и пошла курить. Показала предложение арт-директору. Мишкин почитал и отреагировал так же, как Липкин:

— Как-то несерьезно, странная структура.

— Но ведь они и хотели чего-то веселого, развлекательного.

— Хрен с тобой, — вздохнул арт-директор и назвал такую стоимость, что у меня глаза чуть не вылезли из орбит.

— Но это слишком дорого, по-моему, — возмутилась я.

— А по-моему, так очень даже нормально. Мы не шайка фриленсеров, а сильная конкурентоспособная студия. Мы адекватны рынку! В конце концов, твое дело писать, а мое — формировать ценовую политику студии — и точка! — рявкнул арт-директор.

Спорить с Мишкиным бесполезно. Слово «фриленсеры» записала в блокнот, надо будет у Липкина спросить, что оно означает. Собрала волю в кулак и отправила предложение.

Мимозина орет на Швидко и фотографа: первого заставляет раскрасить голубя на коробке конфет в фиолетовый цвет, а второго переснять кадр с голубями и изюмом.

— У клиента возникло ощущение, будто голуби нагадили на ветки.

Фотограф обиделся, назвал клиентов мудаками и отказался переснимать, пока арт-директор не выскажет свое мнение.

— Я как идиот вчера весь вечер суперклеем килограмм изюма приклеивал к веткам! — закричал он.

Снова собралась вся студия и стала обсуждать снимок. На мой взгляд, клиент абсолютно прав. Впрочем, мое мнение пока никто не спрашивал. Арт-директор в целом одобрил картинку, только попросил расположить изюминки не так хаотично, а упорядочить их: на верхней ветке больше, на нижних пара-тройка — и снять голубя под другим углом, иначе создается впечатление, будто он пикирует вниз, как подбитый немецкий истребитель.

— Вот всегда так, всегда так, а я расхлебывай! — возмутилась Мимозина, хлопнула дверью и ушла в комнату менеджеров.

Фотограф установил оборудование и начал пересъемку. Офис-менеджера посадили клеить изюминки. Через пятнадцать минут выяснилось, что кто-то спер чучело голубя.

— Да вы что! — испугалась Мимозина. — Я же его брала в магазине под бешеный залог!

Все занялись поисками чучела. Искали долго, потом догадались позвонить уборщице. Оказалось, что вчера кто-то случайно выкинул птицу в мусорную корзину, которую уборщица утром благополучно вынесла. Мы с Мимозиной и фотографом побежали к мусорным бакам и стали рыться в их содержимом. Через час фотограф выудил чучело птицы: одна лапка оторвалась, не хватает левого глаза, а туловище немного залито кофе. Стали искать лапку и глаз. Лапку нашли, а вот глаз пропал бесследно. Пошли в офис чистить птицу. Фотограф смеется и предлагает сдать в магазин, где брали в аренду чучело, живую курицу.

— А что, скажем, что птица ожила!

Мимозиной не до шуток, она думает, чем заменить глаз, и пытается приклеить лапку. Лапку приклеили, вместо глаза вставили бусинку, правда, пришлось заменить и второй, чтобы оба были одинаковыми.

После съемки Мимозина понесла сдавать птицу. Ее, естественно, не приняли и деньги не отдали. Вернувшись, Мимозина водрузила чучело голубя над головой арт-директора как напоминание о том, какой беспорядок творится в студии. Арт-директор рассвирепел, заявил, что он ярый защитник животных и вегетарианец, и потребовал вынести из студии труп убиенной птицы. Теперь голубь стоит на столе Мимозиной и с немым укором смотрит на нее глазами-бусинками.

Технический дизайнер предложил расправиться с врагами, которых не добили вчера, и в компании со Швидко и Мишкиным пошел мочить гадов.

Я полезла в ЖЖ и обнаружила новое сообщество любителей собак. Не колеблясь ни минуты, вступила в него и написала пост:

Мой пудель влюбился в колли, а хозяйка колли пожаловалась на нашего пуделя в милицию, что делать?

До чего же добрые люди обитают в Интернете! Буквально через пятнадцать минут меня стали заваливать советами. Поступило много полезных рекомендаций: отравить хозяйку колли; сшить из кусочков меха игрушечного колли в натуральный рост и отдать его пуделю на забаву; кастрировать пуделя; показать его собачьему психотерапевту; найти пуделиху. Одна девушка из Испании даже предложила привезти Майкла к ней и скрестить с ее пуделихой. Как же, сейчас, уже бегу покупать билеты. Ответила, что благодарна за заботу, но финансовое состояние не позволяет мне приехать в Испанию. Девушка обещала что-нибудь придумать и через час прислала мне ссылку на сайты пяти собачьих обществ, в которые она обратилась с призывом помочь малому пуделю Майклу из Украины обрести свое счастье. И что мне теперь делать?

Решила уйти пораньше и пообщаться с Олькой. Полчаса ждала ее на остановке, где мы договаривались встретиться. Олька не явилась. Пришла домой, перезвонила ей.

Я не смогла, прости! У нас с Ваней, похоже, все налаживается, — прошептала подруга.

— Это хорошо, — вздохнула я.

Пусть у нее все наладится, жалко подругу.

Папа сообщил, что сегодня к нам приходил Васька.

— И что? — спросила я.

— Ничего, сказал, что очень сильно раскаивается, и обещал впредь не конфликтовать со мной.

— Ну и слава богу, — обрадовалась я.

— Я тоже так думаю. Он уверял, что с сегодняшнего дня бросит пить, и я дал ему взаймы пять рублей.

Мама лежит на диване и хватается за сердце. Братец Армен постригся налысо, оставив себе только оселедец, и заявил, что вступает в ряды украинских националистов. Пришлось проводить с ним разъяснительную работу.

 

День двадцать третий

Выходя из дома, встретила Ваську. Он сидит на лавочке с какой-то алкашихой, в стельку пьяный, и пьет водку прямо из бутылки.

— Соседка! — окрикнул он меня.

— Что? — спросила я.

— Познакомься, жена моя, мы сегодня вечером в гости к вам придем! Хороший мужик твой батя, ох хороший!

— Ага, — ответила я и пошла на работу.

Надо как-то подготовить маман к визиту гостей.

Придя на работу, первым делом позвонила Ольке.

— Как ты там?

— Отлично, мы с Ваней сегодня в церковь идем.

— Слава тебе господи.

— Ага, присоединяйся к нам. Наш проповедник Джон сказал, чтобы мы друзей приводили.

— Чего? Какой Джон? — удивилась я.

— Какой-какой, обыкновенный, наша церковь называется Братство Седьмого утра.

— У-у-у-у-у, нет, я воздержусь, я как-никак крестилась в армянской григорианской церкви.

— Да без разницы, присоединяйся, пока есть время, а то на всех места не хватит в Новом мире и гореть грешникам в геенне огненной.

— Я все-таки воздержусь.

— Мы за тебя молиться будем, — вздохнула Олька.

Положила трубку. Какой-то неприятный осадок, а впрочем, главное, чтобы у них с Ваней все получилось, мне-то какое дело.

Пришла Мимозина, сияет как медный таз, сказала, что нас пригласили в соседний офис на день рождения шефа.

— Птицу подарим, как раз случай удобный.

— Какую птицу? — спросила я.

— Ну, голубя вчерашнего, а что, не пропадать же добру.

Она побежала к фотографу и сказала, что надо аккуратно приклеить чучело к импровизированному дереву с изюмом.

— Будем дарить птицу счастья! — выпалила Мимозина.

Находчивая все-таки эта Мимозина, я бы до такого не додумалась.

Позвонила Нана и спросила:

— Как ты думаешь, куда мне лучше записаться — на таэквондо или ушу?

— А ты как думаешь? Что тебе больше нравится?

— Ну, мне больше ушу нравится, там тренер молодой, красивый такой, а занятия по таэквондо девушка ведет.

— Ушу однозначно, — ответила я.

Полезла смотреть почту и обнаружила двадцать четыре письма: сердобольные иностранные граждане просят срочно сообщить реквизиты банковского счета, на который можно перечислить деньги для Майкла. Одна женщина даже согласна приехать на Украину со своей пуделихой. Что делать — не знаю. Решила посоветоваться с мамой.

— Нехорошо все это, я с папой поговорю, мы что-нибудь придумаем, перезвони через полчаса, — ответила мама.

Папа с мамой решили, что деньги брать некрасиво. Братец бегает вокруг телефона и орет, что если предложившие помощь скинутся хотя бы по доллару, то ему как раз хватит на новые кроссовки.

— Эмиль, они все равно не обеднеют, заводи счет.

Положила трубку и написала ответ:

Дорогие друзья! Спасибо вам за заботу, но хочу сообщить, что не далее как вчера Майкл обрел свое счастье в лице малой пуделихи Джесси.

Врать нехорошо, конечно, но брать у людей деньги совесть не позволяет.

Арт-директор доделал плакат с моей фотографией и отправил клиенту.

— Вот, почитай, что я написал, — сказал он Мимозиной, протягивая лист бумаги.

— Можно, и я почитаю? — спросила я.

— Читай.

На листке написано:

Рекламный плакат плавленого сырка «Адам».

Цель и задача плаката: укрепление положительного имиджа бренда «Адам» в сознании потребителя посредством изменения рекламной концепции, возникшей в результате внедрения принципиально новых способов позиционирования.

Да уж, я бы такого никогда не написала. Надо содрать и записать в свой ежедневник, в котором красуется только одна запись на первой странице:

Прийти на работу в одиннадцать часов.

Читаю дальше.

Продукт: плавленый сырок «Адам».

Слоган: «„Адам“— ты тоже об этом подумал!»

Описание идеи. В результате тестирования целевой аудитории был выявлен наиболее приемлемый слоган, отражающий суть продукта: «„Адам" — ты тоже об этом подумал!»

Интересно-интересно, на какой такой аудитории он этот слоган тестировал?

Предлагаем отказаться от избитых идей конкурентов, которые изображают на плакатах детей и красивых девушек, и положить в основу плаката персонаж принципиально нового типа.

Нахмурила брови: что он хотел этим сказать?

В центре плаката мы видим брутальную девушку в каске, которая всем своим внешним видом выражает протест обществу. Она обозленно смотрит на мир, и ее надежда обращена к сырку «Адам». Грязные веревки и рот, залепленный скотчем, символизируют общество, против которого направлен протест. Надкусанные сырки отражают внутренний мир девушки и хаос в обществе, а рука ее, освобожденная от пут и тянущаяся ко рту, говорит о том, что наша героиня готова к сопротивлению. Каска символизирует незримые оппозиционные силы, которые стоят за плечами девушки и гарантируют ей свободу. В качестве фирменных цветов предлагаем использовать зеленый и белый. Белый — как символ невинности и изначальной внутренней чистоты каждого человека, а зеленый — цвет природы, только в гармонии с которой возможно истинное счастье.

— Мишкин, ты гений! Ты супергениален! Надо же такое придумать! — воскликнула Мимозина, дочитав текст, подбежала к Мишкину и поцеловала его.

— Сильно, — заметила я.

Сегодня я зауважала нашего арт-директора еще больше. Предложить такую идею, да еще так складно все описать! Спросила у Мимозиной, где можно всему этому научиться.

— Нигде, — вздохнула Мимозина. — Это либо дано, либо нет.

Господи, ну почему ты обделил меня талантом и наградил кучей комплексов? Как мне теперь жить?

Дизайнер Швидко цветет и пахнет — клиент принял его идею, Мимозина пообещала ему три дня отгула и вечную любовь. При слове «любовь» сердце мое сжалось. Хороший человек Швидко, талантливый и очень даже симпатичный.

Программист целый день материл нашего провайдера, из-за которого у нас вышла из строя система статистики. К концу рабочего дня собрался совет студии, и было принято решение менять провайдера.

— Они гомосеки, всю статистику мне порушили! — заорал программист.

— Мила, пиши официальное письмо, скажи, что мы отказываемся от их услуг, — сказал арт-директор. — Немедленно пиши.

— Пиши-пиши, они сволочи, они мудаки и непрофессионалы! Гады они! — завопил программист.

Села за компьютер и стала думать. Липкина в «аське» нет, на письма он не отвечает. Решила позвонить ему на мобильный. Дозвонилась с пятого раза.

— Липкин, выручай, мне срочно надо писать провайдеру официальное письмо. Я не знаю, как. Помоги, может, у тебя «рыба» есть.

— Рыба? Рыба есть, и пиво есть, и водка есть, — захихикал в трубку Липкин.

— Саша, мне не до шуток, помоги, пожалуйста, — взмолилась я.

— Не могу, друг, завтра помогу. Мы тут в одном московском клубе бузим, я пьян в стельку. До завтра! Ой, давай я тебе стишок расскажу:

Правда смешно? — снова захихикал Липкин и отключил телефон.

Вот сволочь, бузит он, тут вопрос жизни и смерти, а он бузит. Пришлось выкручиваться самой. Написала: «Уважаемые господа!» Пошла покурила, походила по офису, еще покурила, посмотрела телевизор. Если через час ни одна мысль не посетит мою голову, сяду писать заявление об увольнении. Через двадцать минут в дизайнерской разразилась страшная ругань.

— А-а-а-а-а!!! — завопил программист и пронесся мимо меня в коридор.

— Стоя-я-я-я-я-ять!!! — заорал технический дизайнер, летящий следом, как ужас на крыльях ночи.

— Парни, ну вас на фиг! — вопил арт-директор, бежавший за ними.

Троица вернулась через час с тремя бутылками пива.

— Письмо можешь не писать, я там сам все испортил, ошибся, — вздохнул программист.

— А я тебе сразу об этом говорил, а если бы я не докопался до истины, то всех собак навешали бы на невинных людей, — ехидно заметил технический дизайнер.

— Парни, пошли постреляем, как раз самое время, — улыбнулся арт-директор.

Слава тебе господи, заявление об увольнении можно смело отправить в корзину.

Коммерческий директор с Мимозиной собираются на день рождения в соседний офис. Украсили дерево с птицей цветочками и запаковали в прозрачную бумагу.

— Пошли с нами, — предложила Мимозина. — Я тебя познакомлю со всеми.

— И меня возьмите, — взмолился Швидко.

— Тебя нельзя, ты опять напьешься и будешь бузить, а завтра на работу не выйдешь, — отрезал коммерческий директор.

— Не буду, — пообещал Швидко.

— Ладно, возьмем, а то Мила без пары, — ответила Мимозина.

Пришли в гости к соседям. Мимозина поцеловала именинника, представила меня как нового менеджера и стала вручать подарок.

— Дорогой Димочка! — сказала она торжественно. — Мы долго выбирали тебе подарок. Все у тебя есть: и квартира, и машина, и жена-красавица, и успешный бизнес! Посему мы решили подарить тебе Птицу Счастья, которая будет оберегать тебя от всех невзгод и приносить удачу. Поставь ее на своем столе — и счастье никогда не покинет тебя!

Димочка расплылся в улыбке и принял ценный подарок. Гости сели за стол и начали выпивать. Мы со Швидко сели с краю.

— Следи за ним, чтоб не напивался, — шепнула Мимозина.

— Угу, — ответила я.

Не уследила. К концу вечера Швидко напился до зеленых соплей, пошел в туалет и оттуда не вернулся. Через час имениннику приспичило сходить по нужде, и он пошел в сортир, откуда вскоре вернулся и сказал, что Швидко заперся, открывать дверь отказывается и требует вызвать «скорую помощь».

— Э-э-эх, я ему сейчас окажу помощь! — заревела Мимозина и побежала в мужской туалет.

Еще через пятнадцать минут все гости переместились в коридор, стали стучать в дверь сортира и слезно умолять Швидко открыть, пока они не обмочили штаны.

— Сережа, открой, это я, Дима! — взмолился именинник, подпрыгивая.

— А это я, Лена! — вторила ему Мимозина.

— И я здесь, — подтвердила я.

— Ты, засранец, открой лучше, пока мы дверь не взломали, а то новую будешь со своей зарплаты покупать! — заорал коммерческий директор.

— Не открою я, идите отсюда, мне тут хорошо! А кому надо поссать, садитесь на метро и езжайте в общественный туалет на площади или в кусты идите.

— Не углядела, что я тебе говорила! — укоризненно сказала Мимозина.

— Ну, так получилось, — ответила я.

— Швидко, тут жена твоя стоит, просит, чтобы ты открыл! — крикнул один из гостей.

— Чего-о-о? — удивился Швидко.

— Выходи вперед, скажи, чтоб вылезал, а то я сейчас штаны намочу, — рявкнул гость и схватил меня за рукав.

— А я при чем? Не жена я ему, я просто с ним работаю! — отмахнулась я.

— А-а-а, ну ладно, — ответил гость.

Вскоре всеобщее терпение лопнуло, вызвали слесаря, и он стал взламывать дверь. Швидко держался до последнего, а когда его извлекли из туалета и усадили в машину коммерческого директора, открыл окно и заорал: «Предатели!»

Все стали расходиться. По пути домой я думала о Швидко. Хороший мужик, добрый, умный, только зачем столько пьет — непонятно.

— Жизнь у него сложная, — сказала Мимозина, которая ехала со мной в троллейбусе.

Когда она вышла, я стала обдумывать, как бы облегчить жизнь Швидко. Жалко человека, еще загнется от пьянства.

Пришла домой. Мама снова лежит на диване и пьет валерьянку. Час назад приходил в гости Васька с женой и бутылкой водки. Папа спрятался в туалете, мама сказала, что мужа дома нет, а она сама собирается уходить. Васька попросил дать ему серебристый маркер, которым папа написал на его двери неприличное слово:

— Оно ничем не смывается, так я хоть его закрашу.

Мама дала маркер. Братец Армен через час пошел смотреть на Васькину дверь. Васька надпись закрасил, нарисовал вокруг цветочки и написал: «Да здравствует дружба народов!»»

 

День двадцать четвертый

Не успела я продрать глаза, как в дверь позвонили. На пороге милиция и ветеринарная служба. Папа по привычке достал паспорт. Оказалось, что папина персона их интересует меньше всего и явились они усыплять пуделя Майкла, который затерроризировал окрестных собак.

Мама не выдержала и послала всех к чертям.

— Пойти-то мы пойдем, но пса осмотреть должны! — заявила тетка в белом халате.

Пришлось пускать незваных гостей в дом и демонстрировать нашего четвероногого друга. Майклуша обнюхал гостей, замахал хвостиком, потом испугался и спрятался за маму.

— Нормальный пес, не бешеный. Ложный вызов, — сказала, осмотрев Майкла, тетка в белом халате, и процессия удалилась.

Я когда-нибудь пристрелю хозяйку Лесси.

Пришла на работу. Мимозина сидит с хмурым лицом.

— Если сегодня эта паскуда не явится, я его убью. Если явится — тоже убью!

Вот сижу и думаю: может, позвонить Швидко и предупредить, чтобы он запер дверь и никуда не выходил в ближайшие пару дней? А я ему буду передачи носить.

Дизайнер Чайка ест яблоко и смотрит в окно.

— Что это с ним? — спросила я у Мимозиной.

— Творческий кризис, — ответила она.

— И что нам теперь делать?

— Ждать.

— А клиентам как объяснять?

— А не знаю пока, придумаю что-нибудь, не впервой, — ответила Мимозина.

Героическая женщина. Пришел технический дизайнер и наконец-то снизошел до разговора со мной.

— Вот ты за кого голосовать будешь — за Яблочкина или за Плющенко?

— Где голосовать? — спросила я.

— На выборах президента.

— Так ведь выборы не завтра.

— И все-таки?

— Не знаю, наверно, за Яблочкина.

— Вот как, а ты знаешь, что он негодяй? — замахал руками дизайнер.

Присел рядом и целый час объяснял мне, какой Яблочкин мерзавец.

Когда он ушел, Мимозина сочувственно посмотрела на меня и сказала:

— Не связывайся с ним, ему лишь бы поспорить.

— Это я уже заметила.

Проверила почту. Есть две новости. Первая плохая: банк не хочет с нами работать, говорит, наши услуги стоят слишком дорого.

Мы не шайка фриленсеров, — написала я в ответ.

Фриленсер, как выяснилось, — это дизайнер, который работает сам по себе.

А у нас нет печатного станка, — пришел ответ.

Ну, как хотите! Потом не жалуйтесь, что вам по дешевке сделали ерунду какую-нибудь, — ответила я.

Новость вторая — хорошая. Наша студия выиграла на фестивале рекламистов несколько престижных наград, нас приглашают в столицу на церемонию вручения.

— Ура-а-а-а! — заорала я, вскочила с места и стала бегать по офису.

— Ты чего? — удивился Мишкин.

— Мы кучу наград выиграли, надо в Киев ехать! — выпалила я.

— Тебе надо, ты и поезжай. Пусть лучше по почте пришлют. Нечего туда-сюда мотаться зазря.

Как он может так говорить? Пошла к Мимозиной.

— Сейчас что-нибудь придумаем, — ответила она.

Нет, странные люди, очень странные. Их наградили, а они делают вид, что ничего не произошло. Я тут бегаю как угорелая, радуюсь за них, а они…

Мимозина с Мишкиным и техническим директором пошли в комнату переговоров совещаться. Вышли через пять минут и сказали, что командируют меня в Киев для участия в церемонии награждения.

— Поезжай, познакомься поближе с нашими коллегами-рекламщиками, приобщись к прекрасному! — улыбнулась Мимозина.

Господи, какое счастье! Я поеду представлять нашу славную студию на престижном фестивале. Подошла к офис-менеджеру и попросила:

— Купи мне билет до Киева на завтра и обратный на послезавтра.

— Тебе надо, ты и купи! — фыркнула та и уткнулась в монитор.

Благо за меня вступилась Мимозина, которая увела нахальную девицу в коридор; вернувшись оттуда, та зло посмотрела на меня, забрала деньги и поехала на вокзал.

Позвонила Нана. Она навела справки: тренер по ушу женат.

— Иди на таэквондо, — вздохнула я.

— Ко мне Олька приходила с Библией, агитировала вступать в их ряды.

— Я в Киев еду, награды получать, — выпалила я.

— Вау! — воскликнула Нана.

Повитав в облаках часа два, я спустилась на грешную землю. Оказалось, что мне не в чем ехать в Киев. Нет, я, конечно, могу облачиться в какой-нибудь старенький деловой костюм, но это никак не соответствует имиджу нашей брутальной студии. Пошла курить с арт-директором и поделилась с ним своим горем.

— Мишкин, у меня вот есть армейские штаны, а больше ничего.

— Завтра сообразим, — заверил Мишкин.

Прямо от сердца отлегло.

Позвонила Олька.

— Да пребудет с тобой Господь, — выдохнула она вместо привычного «привет».

— Олька, я в Киев еду, на фестиваль! — сказала я.

— Суета все это, суета сует. Все от беса. Грядут перемены! — ответила Олька.

— Это точно, — подтвердила я.

Ну о чем можно разговаривать с таким человеком? Интересно, как этим сектантам удается так быстро запудрить людям мозги?

Швидко все-таки пришел на работу. Молодец, уважаю. Сильный человек, не испугался. Коммерческий директор завел его в кабинет и объявил, что вычитает у него из зарплаты стоимость двери, выбитой накануне в туалете соседнего офиса.

— А хрен с тобой, — ответил Швидко и, проходя мимо Мимозиной, бросил: — Мимозина, ты чего такая синяя сегодня? Небось вчера надралась?

— А ты зелененький, — съязвила Мимозина.

Бедненький, чай, нелегко после вчерашнего. Достала из сумки яблоко и отнесла ему. Швидко яблоко взял, поблагодарил и уткнулся в монитор. До вчерашнего дня все было тихо.

Дома вечером постоянно думала о нем. Что-то последнее время все мои мысли вертятся вокруг одного человека. Странно, такого чувства я очень давно не испытывала. Вернее, я никогда ничего подобного не испытывала. Он кажется таким родным, родным и близким. Когда он заходит в офис, все вокруг становится живым и ярким. Немного помечтав, я заснула сном младенца.

 

День двадцать пятый

Хозяйка Лесси ходит и дуется. Вчера милиционеры пообещали ей, что если она еще раз вызовет их без необходимости, то ее посадят в кутузку вместе с собакой.

Васька поймал папу, когда тот ставил машину в гараж, и сказал, что не держит на него зла и приглашает сегодня в гости. Папа обещал подумать.

Сегодня Злоедрючка ответила на мой комментарий.

А ты чего тут вякаешь? — написала она.

Дура ты, — ответила я.

Я от всего сердца, а она вот так. Обидно. В собачьем сообществе новая горячая тема для обсуждения. На повестке дня актуальнейший вопрос: «Сколько раз в день и как много положено гадить собаке весом в пять — восемь килограммов?» Они что, взвешивают собачье дерьмо?

Я написала так:

Я не знаю, как положено, но наги пудель гадит два раза в день, когда я его выгуливаю.

Блин, ну неужели во всем ЖЖ нет ни одного нормального сообщества!

Пришло письмо от Липкина:

Я на месте, могу помочь советом.

Спасибо, уже не надо, — ответила я.

Пришел арт-директор, принес мне брутальные рваные кеды своей жены. Кеды великоваты, но, в конце концов, можно напихать в носки ваты. Это лучше, чем если бы они жали. Еще Мишкин принес военную майку и рюкзак. Я оделась. А что, смотрится супер.

— Выйдешь на сцену, не вопи, как поросенок недорезанный. Веди себя сдержанно, с достоинством. Глупых речей не толкай, — стал наставлять он.

Я буду очень стараться, хотя сдерживать свои эмоции мне будет откровенно сложно.

Села за компьютер и стала изучать сайты участников фестиваля, должна же я быть в курсе событий.

Через час студию пронзил рык раненого льва. Рычал арт-директор.

— Сволочи-и-и! Тупицы-ы-ы!

— Что такое? — испугалась Мимозина.

— Идею запороли!

— Какую идею?

— С плакатом. Хреновы производители сырков! Сказали, что им все нравится, но они не готовы так радикально менять имидж. Трусы!

— Ну, давай еще вариант предложим, — сказала Мимозина.

— Не буду я ничего предлагать, — буркнул арт-директор и ушел курить.

В конце дня Мимозина выдала Швидко техническое задание на разработку плаката.

— Сделай что-нибудь простенькое, и можешь считать, что инцидента с дверью в туалете не было, — попросила она.

Швидко сел, отыскал в Интернете изображение розовощекого младенца, разместил его на плакате и написал: «Я люблю сырок, Адам“!»

С работы меня отпустили рано. Пошла собирать чемоданы.

— Хочешь, я тебя провожу на вокзал? — спросил Швидко.

— Да, хочу, очень хочу, — ответила я.

 

День двадцать шестой

До сих пор не могу прийти в себя. Моя щека, к которой он прижался вчера вечером на перроне, все еще пахнет его одеколоном. Даже дождь, который льет как из ведра, не может омрачить моего настроения. На душе тепло и легко. Я счастлива, и вовсе не потому, что приехала в Киев получать заслуженные награды, не потому, что я работаю в самой замечательной студии на свете, не потому, что начинаю постепенно входить в курс дела и уже могу похвастаться первыми успехами. Я счастлива потому, что в этом мире есть ты. В этом огромном мире есть ты, Сереженька.

Беспокоит меня только одно обстоятельство. Брутальные носки, красные с синей полоской, которые очень хорошо смотрелись с кедами, сперли в поезде. Утром проснулась, а носков, которые я вечером засунула в кеды, нет.

— Товарищи попутчики, — взмолилась я, — я понимаю, что в стране сейчас кризис. Я понимаю и то, что красные носки — это очень модно. Но я прошу вас, войдите в мое положение. Я еду на фестиваль рекламистов получать престижные награды, которые завоевала наша студия. Верните мне, пожалуйста, мои носки.

— А я знаю, кто их украл, — ответила женщина, которая всю дорогу точила бутерброды с салом.

— И кто же? — поинтересовался мужик, слезая с верхней полки.

— А в Полтаве хлопец выходил, он, наверно, и спер. Он еще долго копошился, искал что-то в темноте, — подтвердила женщина.

— О, точно, а вот и его носки валяются, синие! Наверно, перепутал! Вы его носки берите, что тут поделаешь, раз такое дело! — сказал мужик.

Брать чужие носки мне совсем не хотелось. Пришлось надевать кеды на босу ногу. На вокзале совершенно случайно встретила брата нашего фотографа — известного московского художника.

— А я видел вас с Сережкой. Любовь-морковь? — улыбнулся он.

— Нет, просто проводил меня, — ответила я.

— Я тоже свою жену первую просто провожал, а потом допровожался, что квартиру она у меня отсудила, сука, — вздохнул он.

Поели в буфете пирожков, и выяснилось, что до вечера мы совершенно свободны. Церемония награждения в семь, а выставка, на которую приехал художник, в пять.

Решили пойти на ближайший рынок: купить ему зонтик, поскольку свой он забыл в поезде, а мне носки. Не выходить же на сцену без носков. Пока дошли до рынка, насквозь промокли и замерзли. Чтобы согреться, купили бутылку коньяку и стали пить из горлышка.

— Давай зайдем к другу моему, он здесь недалеко живет. Согреемся, — предложил мой спутник.

— Д-д-давай, — заклацала зубами я.

Дошли до дома, долго пытались взломать кодовый замок, но безуспешно.

Минут через сорок появился дядя, который осмотрел нас критически, однако в дом пустил. Дверь в квартиру друга распахнута настежь: заходи кто хочешь, бери что хочешь. Сам друг, в дымину пьяный, спит и не подает признаков жизни. Пока художник возился на кухне и пытался найти хотя бы одну чистую кружку и чай, я осмотрела квартиру. Везде картины, в большой комнате статуя Венеры Милосской, почему-то с руками, пустые бутылки из-под текилы и коньяка. Богема, одним словом. Вот в каком обществе я теперь вращаюсь. Прибежал художник и сказал, что единственное, что он нашел на кухне, — бутылка недопитого абсента.

— Будешь? — предложил он.

— Попробую.

Попробовала. Питье себе как питье, не лучше и не хуже водки. Галлюцинаций вроде пока нет. Художник пошел будить друга, а я села в кресло и закурила. И тут случилось страшное. Из-за гипсовой статуи Венеры Милосской выполз страшный тип с всклокоченными волосами и зеленой бородой и направился в мою сторону, дико вращая глазами.

— Тебя нет, ты галлюцинация! — отмахнулась я, решив, что абсент все же подействовал.

— Грабю-ю-ю-ют! Милиция!!! — завопил тип и, схватив валявшийся в углу серый пиджак, накинул его мне на голову.

— А-а-а-а!!! — завопила я.

Из соседней комнаты выскочили художник с другом, стащили с меня пиджак и дали незнакомцу подзатыльник. Оказалось, что мужик с зеленой бородой позировал вчера другу моего спутника, также известному художнику, напился и заснул под статуей.

— Я картину писал, — икнул хозяин квартиры, — называется «Венера и Вася».

— А почему у него борода зеленая? — испуганно спросила я.

— Таво, имидж у меня такой, — ответил Вася и пошел в ванную комнату.

Да, будет чем похвастаться подругам в Харькове. С такими людьми знакомство вожу.

Киевский художник осмотрел меня и сказал, что неплохо было бы написать с меня образ.

— Садись туда и сиди тихо, — строго сказал он.

Я села на стул, накинула на себя белую простыню и стала задумчиво смотреть вдаль. Спустя час спина затекла, и я начала ерзать.

— Чего ерзаешь? — возмутился художник.

— Да как-то тяжко уже сидеть не двигаясь, — вздохнула я.

— Ну, еще немножко.

Эх, чего не сделаешь ради искусства! Собрала волю в кулак и выпрямила спину. Ничего, зато получу портрет с автографом известного киевского художника. Позировать пришлось еще не меньше часа. Затем художник вытер пот со лба и выдохнул:

— Все, можешь смотреть. Вот поставлю автограф и подарю тебе на вечную память!

Я вскочила и подбежала к мольберту. С картины на меня смотрит пятидесятилетняя старуха с длиннющим носом, одутловатым лицом и черными кругами под глазами.

— Вы хотите сказать, что я так выгляжу? — удивилась я.

— Не хочу я ничего сказать. Это образ. Я тебя вижу такой, какой ты будешь лет через тридцать. Сейчас заверну картину в газетку, вези в Харьков.

— А-а-а, — протянула я.

Удивительные люди художники. Это ж надо. Он меня такой видит. Еще и за самое больное задел. Ну, ладно, круги под глазами и лицо алкоголички, но зачем надо было акцентировать внимание на моем длинном носе, не понимаю. Обиделась и стала собираться. Все хотела незаметно улизнуть и оставить проклятый «образ» его создателю. Не вышло. Прямо перед дверью меня поймали и вручили картину, завернутую в газетку.

— Когда я стану Ван Гогом своего времени, — сказал художник, возводя глаза к небу, — ты заработаешь на этом портрете бешеные деньги.

— Спасибо, — ответила я.

Скорей бы он уже стал Ван Гогом, лишние деньги никогда не помешают.

Приехала на фестиваль. До церемонии еще час. Нацепила бейдж нашей студии и отправилась гулять по залам. Походила, посмотрела работы. Вокруг дефилируют модно одетые парни и девушки с бейджами и косятся на меня. Что-то во мне не так. Черт, зря я напялила брутальные штаны и кеды. Еще и майка эта военная. Здесь все в совершенно других нарядах. Опозорила я нашу студию, как есть опозорила. Сняла бейдж и спрятала в карман. Уж лучше буду инкогнито, вроде случайно сюда забрела. Подошла к стенду, где представлены наши проекты. Две работы Швидко, две — дизайнера Чайки и две ссылки на сайты, которые сделал Мишкин. Посетители рассматривают все это и нахваливают. Нацепила бейдж и стала гордо расхаживать перед стендом взад-вперед. Люди проходят мимо, улыбаются, все почему-то смотрят на мои ноги. Посмотрела и я. Такое могло случиться только со мной. Кеды измазаны желтой, зеленой и черной краской. Видимо, у художника измазюкала, пока позировала. Расстроилась донельзя, а что делать?

Вскоре началась церемония награждения. Я с гордым видом сижу в первом ряду. Вокруг меня члены жюри, косятся на меня и шушукаются.

— А это кто? — прошептал лысый в очках слева.

— А не знаю, может, случайно забрела? — ответил его сосед с патлами до пояса.

— Девушка, это кресла для жюри, вы уверены, что сидите на своем месте? — спросил тот, что в очках.

— Более чем, — гордо ответила я и показала билет.

Ишь пристал, очкарик чертов. Вот начнут объявлять победителей, посмотрим, кто тут не на своем месте. Заиграла музыка, и стали вызывать победителей и вручать им белые фарфоровые чашки с металлическим глистоподобным существом на дне. Это у них вроде главного приза. Два глиста — гран-при, один глист — первое место. За второе и третье вручают грамоты.

— Ой, какие глисты смешные, — обратилась я к соседу справа.

— Это не глисты, это Серебряный Угорь — эмблема фестиваля. А вы, девушка, явно не туда попали, — рявкнул очкарик и поскакал на сцену объявлять победителей в следующей номинации.

— Чего это он? — спросила я у патлатого. — Что он тут из себя царя-батюшку изображает? Кто он вообще такой?

— Да ты что? — удивился патлатый. — Это же известный московский дизайнер Боркин! Таких людей надо знать!

— А, ну да, ну да, — замялась я.

На самом деле не знаю я никакого Боркина, и мне это простительно. За тот период, что я проработала в студии, слава богу, хоть своих научилась узнавать, не то что Боркина какого-то.

И тут началось. Боркин со сцены объявил, что победителем и обладателем гран-при и четырех первых мест в номинациях «Лучший сайт», «Лучший ПОС-материал», «Лучшая этикетка», «Лучшая упаковка» и «Лучший календарь» стала наша организация.

— Прошу представителя этой славной, горячо любимой мной студии выйти на сцену! — выкрикнул он.

Я вжалась в кресло и твердо решила, что не выйду на сцену ни под каким предлогом. Однако когда Боркин завопил: «Есть представитель?» — я вообразила, как вернусь в Харьков без призов и что меня там ожидает, набрала в легкие побольше воздуха, нацепила бейдж и на ватных ногах пошла на сцену.

— Поздравляю вас! — сказал Боркин и вместе со мной сошел со сцены под бурные аплодисменты.

— Ты чего молчала? — обратился он ко мне, когда мы заняли свои места.

— А что говорить? — ответила я.

— Я тебе сразу сказал: странная девушка. Такую просто так в первый ряд не посадят! — подмигнул патлатый.

— Э-эх, как же я вас люблю! — Боркин похлопал меня по плечу и добавил: — Кеды у тебя классные, очень стильные, брутальные. Где брала такие?

— Это мне из Англии привезли, — с деловым видом ответила я.

— Сразу видно — фирма, — заметил патлатый.

Не хотелось разочаровывать товарищей и портить имидж студии, а то бы я рассказала, на каком прилавке известного харьковского рынка китайцы продают такие кеды, и еще дала бы адрес киевского художника, где можно эти самые кеды в краске изгваздать.

После церемонии товарищ Боркин с товарищем Патлатым, который оказался арт-директором московской студии по фамилии Подушкин, предложили отметить такое событие в каком-нибудь ресторане.

— Водки тяпнем, познакомимся поближе, — заискивающе проговорил Подушкин.

От предложения пришлось отказаться, поскольку командировочных мне выдали ровнехонько на постельное белье, утренний пирожок, обед и ужин в столовке, посещение туалетов и проезд в метро, но никак не на распитие водки в ресторане. А между прочим, зря. Могли бы и догадаться, что после церемонии кто-нибудь захочет пригласить в ресторан такую интересную девушку, дабы выведать у нее секрет успеха студии. В следующий раз надо будет просить побольше денег.

— Мне на вокзал, у меня поезд, — вздохнула я.

— Жаль, — ответил Боркин.

На том мы и расстались.

Приехала на вокзал и сразу же позвонила маме. Мама в расстроенных чувствах. Братцу пришла повестка в армию.

— Надо что-то придумать, я его не отпущу, — всхлипнула мама.

— Приеду — решим вопрос, — ответила я.

Позвонила Швидко и сообщила:

— Сережа, я тебя поздравляю! Твои работы заняли призовые места. Ты молодец!

— Какие работы? Ты кто? — промычал в трубку Швидко.

— Как кто? — удивилась я. — Эмиля я, менеджер студии, на фестивале в Киеве была, ты меня на вокзал провожал.

— А-а-а, — ответил Швидко, — теперь понятно. Я тебя не узнал сразу. Мы тут с другом «пяточку» решили выкурить. Все, отбой.

Какую «пяточку»? Что такое «пяточка»? Решила позвонить Мимозиной. Мимозина известие о наградах восприняла с радостью и сказала, что с нетерпением ждет моего возвращения.

— Ты кружки только не разбей, ага? А то в прошлый раз послали Швидко, так он все тарелки расколотил, а статуэтку пропил. Теперь она стоит в офисе конкурирующей студии.

— Не боись, Ленка, все привезу! — ответила я и добавила: — А что такое «пяточку выкурить»?

— Этого нам еще не хватало, ты с кем там? Ты что? Не вздумай даже шмаль курить, — затараторила Мимозина.

— Мимозина, — разозлилась я, — я не курю. Мне просто интересно.

— Так косяк еще называют, — ответила Мимозина.

— Спасибо.

Ерунда какая-то получается. Мало того, что Швидко пьет как сапожник, так еще и травкой балуется. Если завтра выяснится, что он законченный наркоман, я не удивлюсь. Все! Приезжаю в Харьков и срочно занимаюсь спасением мужика. Нельзя же так себя губить. Села в поезд. Сняла кеды. Носки на всякий случай положила в пакетик и спрятала под голову. Там надежнее будет. Уткнулась в подушку и заснула мертвецким сном. Устала я за день. Столько впечатлений.

 

День двадцать седьмой

По идее, сегодня выходной, и я могла бы отсидеться дома, ан нет. Решила, что пойду после обеда на работу и отнесу кружки с глистами.

Мама бегает по квартире, заламывает руки и просит меня придумать что-нибудь, чтобы уберечь братца от армии. Армен сидит на диване, ест бутерброд с салом и орет, что он обязательно пойдет служить и запишется на подводную лодку. Папа нервно курит на кухне и пытается дозвониться до своего друга, который знаком с военкомом.

Села с братцем на диван и стала проводить агитацию, рассказывая ему о «прелестях» солдатской жизни, грязных казармах, пустой овсянке на завтрак, обед и ужин, кирзовых сапогах и полном бесправии солдат. Похоже, рассказ подействовал, и братец согласился с тем, что в армию идти не стоит.

Позвонила подруге Нане.

— Слушай, твой знакомый психиатр Вова еще учит призывников, как отмазаться от армии?

— Ну да, а что? — спросила Нана.

— Да тут надо Армена отмазать. Поможешь?

— Помогу. А ты как съездила?

— Потом расскажу.

— Ну, сейчас я перезвоню Вове, а потом тебе.

— О’кей.

Сели на диван и стали ждать звонка. Захотелось похвастаться знакомством с известным киевским художником и «образом», который он создал. Про питие абсента и зеленую бороду решила не рассказывать. Папа посмотрел на мой портрет-«образ» и сказал, что такое мог нарисовать только человек с больным воображением.

— А это еще что? — возмутилась мама, тыча пальцем в картину.

— Где? — спросила я.

— Вот это, — ответила мама, показывая на две пуговицы на груди.

— Это пуговицы, наверно.

— Это сиськи! — засмеялся братец.

Надо же, а я даже не заметила. На самом деле сиськи, а выглядят, как две небольшие пуговицы.

— Ну, у человека такая фантазия, — вздохнула я.

— Плохая у него фантазия. Надеюсь, он не с натуры рисовал? — осторожно спросил папа.

— Да нет конечно, у меня грудь не такая, — возмутилась я.

Мда, не висеть моему светлому образу в рамочке над пианино, а жаль. Мог бы обойтись без сисек, художник от слова «худо».

Нана перезвонила через час и сказала, что Вова готов с нами встретиться.

— Через тридцать минут в его кабинете, в больнице.

— Хорошо, — ответила я.

Собрались и пошли в больницу. Вова стоит на улице, курит и строит рожи дворняге.

— Это я рефлексы изучаю, — улыбнулся он.

Пошли в кабинет. Вова стал перечислять заболевания и стоимость услуг.

— Лучше всего имитировать шизофреника или МДП.

— Что такое МДП? — поинтересовалась я.

— Маниакально-депрессивный психоз, — ответил доктор.

— Сколько денег надо?

— Ну, пять долларов за один сеанс.

— А сеансов сколько?

— А это уже от способностей зависит. Бывает, что и после пяти сеансов парни такое вытворяют, что их без вопросов в дурку отправляют, а бывает, стараешься-стараешься, а он как встанет перед комиссией, так все и забывает. Они тоже хитрые, каверзные вопросы задают, — подмигнул Вова.

Решили, что с завтрашнего дня он будет учить Армена имитировать шизофрению.

Отправив братца домой, я поехала на работу. Возле метро стоят Олька с Ваней и раздают буклеты.

— Братство Седьмого утра ждет тебя, — улыбнулся Ваня и сунул мне буклет.

— Меня еще работа ждет, — буркнула я.

— Знаешь, мы теперь с Ваней живем как брат и сестра, — прошептала Олька.

— Это как?

— Ну, не спим вместе, вернее спим, но сексом не занимаемся. Мы духовный подвиг совершаем. Пастор Джон говорит, что без нужды заниматься сексом — это грех. Вот ежели мы ребеночка захотим, тогда да, а так — нельзя.

— Ну-ну, — ответила я.

Мне, конечно, все равно, главное, чтобы моя подруга была счастлива, но я бы в секту не пошла, да еще с такими условиями. Хотя неизвестно, что хуже — секта или муж-алкоголик.

Пришла в студию. Арт-директор сидит за компьютером и читает политические новости. Мимозина красит ногти. Швидко отбеливает зубы младенцу на плакате с сырком и наводит румянец на щеки.

— С возвращением! — сказали все хором.

Достала кружки и грамоты и стала делиться впечатлениями.

— Ну как? — спросил Мишкин.

— Да так, фигня, — ответила я флегматично. — С Боркиным познакомилась и Подушкиным.

— А-а-а, ну да, это личности известные, — вздохнула Мимозина. — Надо было мне ехать!

— Мишкин, я кеды немного испортила.

— Ничего, жена их все равно выбрасывать собиралась.

Про художников, «образ» и абсент решила не рассказывать. Мало ли что.

Швидко стал жаловаться на головные боли и засобирался домой.

— Не уйдешь, пока щеки не нарумянишь младенцу! — отрезала Мимозина. — Мне в понедельник с утра макет сдавать, а ты завтра напьешься и не придешь. Так что давай, работай.

Вот зачем она так? Сама же подталкивает человека к тому, чтобы он пошел и напился. Решив подождать Швидко, я села за компьютер. Делать, собственно, нечего — стала лазить по сайтам. Нашла хороший сайт, где можно разместить свои стихи. Написала тройку самых удачных. А что? Вдруг меня заметят, предложат сборник опубликовать. Зря мои стихи, что ли, пылятся на полках?

Полезла в собачье сообщество. Там горе. У одной участницы собака проглотила мячик. Жалко зверюгу. Что ж хозяйка недосмотрела! Все вокруг стали ее обвинять во всех смертных грехах, говорить, что таким безответственным людям только дождевых червей разводить или пиявок. Я высказала свои соболезнования.

Липкин сидит в «аське».

Написала ему:

Привет. Я вернулась из Киева. Мы получили кучу наград.

Привет! Поздравляю, а мы с другом шмаль курим и Ленину язык показываем, — ответил Липкин.

Вы что, в мавзолее курите? — удивилась я.

Не, мы в офисе сидим, а он на столе стоит, гипсовый, — ответил Липкин и вырубился.

Ну да, как они могут находиться в мавзолее, если он у компьютера сидит.

Полезла в кулинарное сообщество. Господа кулинары обсуждают, сколько карри надо добавить, чтобы не испортить курицу по-индийски. Вагайский утверждает, что пол-ложки; Паралитик настаивает на том, что надо класть ложку; Арина Дробер говорит, что мужчинам не место на кухне, и клянется-божится, что ее знакомый индус берет четверть ложки карри.

Решила проверить свой ЖЖ. Ух ты, меня зафрендило четыре человека. С чего бы это вдруг? Зафрендила их в ответ. Э-э-эх, дорасти бы мне до уровня Злоедрючки. Ее тысяча сорок пять человек читают и вечно комментируют.

Швидко дорисовал румянец младенцу и стал собираться домой.

— О, я тоже как раз ухожу, — сказала я.

— Ну, пойдем, — улыбнулся он.

Вышли из офиса. Головную боль Швидко как рукой сняло. Предложил мне погулять. Гуляли мы долго, часа два. Обсуждали проблемы фирмы: я — со своей колокольни менеджера, Швидко — со своей дизайнерской. Сошлись во мнении, что все мы мудаки. Потом поговорили о музыке и погоде. Все время, пока мы беседовали, меня не покидало ощущение, будто мы оба что-то недоговариваем. Что-то важное, ради чего мы и отправились на эту прогулку. И я даже догадывалась что, но не буду же я клещами из человека любовные признания вытягивать. Не-е-ет, тут надо действовать осторожно, не торопить события, а то еще подумает, что я доступная девушка. А может, я сама все придумала?

Когда мы дошли до метро, я спросила:

— Слушай, а почему ты так много пьешь?

— Я-я-я-я? — удивился Швидко. — Да я много не пью, просто последнее время меня от алкоголя очень быстро развозит. Вот.

Так я тебе и поверила. Сама же видела, как на дне рождения напился.

Пришла домой. Васька снова поругался с папой и назвал нас фашистами. Папа напомнил, что «фашист» давал ему денег, якобы на хлебушек. Васька ответил, что больше не возьмет у него ни копейки, даже если будет помирать от голода. Ну-ну, посмотрим.

Мама видела хозяйку Лесси.

— Она пригрозила, что натравит на Майкла бультерьеров, — грустно вздохнула мама.

Папа, услышав про бультерьеров, которыми собрались травить его любимую собаку, взял куртку и пошел на площадку, где гуляла хозяйка Лесси. Мы с мамой выбежали на балкон и стали наблюдать за происходящим. О чем разговаривал папа с хозяйкой, неизвестно, но во двор они вернулись счастливые и улыбающиеся. Хозяйка Лесси дружески помахала нам рукой и прокричала:

— Давайте вместе наших собачек выгуливать!

— Что ты ей сказал? — спросила мама у отца, когда тот вернулся.

— Я ей сказал, что она красивая женщина. Молодая, умная, — ответил папа.

— А, понятно, — покачала головой мама и ушла на кухню разогревать ужин. Еще утром он наготовила полную кастрюлю котлет.

Через минуту маман вернулась из кухни, злая как черт, и завизжала так, что чуть стекла не лопнули:

— Кто сожрал все котлеты?

— Не я, я только в обед одну съел, — ответил отец.

— А меня дома не было целый день, — сказала я.

Все дружно посмотрели на братца, который замялся, стал отрицать свою причастность к исчезновению котлет, но после того как папа пообещал его самого пустить на котлеты, выложил все как на духу.

— Сам съел пять штук и Майклу скормил пяток.

— На тебя что, жор напал? — возмутилась мама.

Пришлось братцу топать в магазин за пельменями.

Я легла спать пораньше. Снова думала о Швидко. Нет, он не виноват, что так много пьет. Все творческие личности пьют. Такая уж у них жизнь. Нет водки — нет вдохновения. Я сама, когда выпью, таких стихов насочиняю, что потом диву даюсь. Что ни говори, алкоголь каким-то образом воздействует на процесс творчества.

 

День двадцать восьмой

В шесть утра раздался звонок. Папа, уверенный в том, что это пришел пьяный Васька, чтобы в очередной раз обозвать его фашистом, пуштуном или моджахедом, матеря всех и вся, встал с постели, нырнул в спортивные штаны и пошел открывать дверь. В коридоре послышался приглушенный шепот, женский голос, папа зашел в комнату и тихо позвал, чтобы не разбудить маму:

— Майклуша, гулять пойдем, пойдем гулять.

— Какое гулять? — возмутилась мама. — Ты на часы смотрел? С каких это пор ты собаку в шесть утра выгуливаешь?

Поступок папы показался мне крайне странным, тем более что пуделя Майклушу раньше девяти, а то и десяти утра никто никогда не выводил. Майклуша повертел мордой, испугался и залез к маме под одеяло.

— Не хочет он сейчас гулять, извините, — прошептал папа.

— Ну, значит, в обед выгуляем, — послышался женский шепот.

— Это еще что такое? — возмутилась мама, когда папа закрыл дверь.

— Хозяйка Лесси. Предлагает вместе выгуливать собак, — пролепетал папа.

— Я тебе покажу выгул собак, кобель старый, — рыкнула мама и повернулась на другой бок.

— Я что, я ничего… — стал оправдываться папа.

Проснулась в двенадцать часов от лая Майкла под окнами. Потянулась и подошла к окну. На площадке резвятся Майкл и Лесси. Папа и хозяйка колли стоят в сторонке и о чем-то беседуют. Мама жарит блины, косится на папу и пьет кофе.

— Уже полчаса как собаку выгуливает, — пожаловалась мне мама, открыла окно и закричала: — Майкл, иди домой!

Майкл поднял морду, завилял хвостом и побежал в сторону подъезда. Папа поплелся за ним.

Дома мама поставила перед папой тарелку с блинами и села рядом.

— Сметаны хочу, — сказал папа.

— Хочешь — возьми в холодильнике! — грозно сказала мама.

— Ну что ты, в самом деле? Я ж ничего не сделал. Просто пообщался с соседкой. Она несчастная женщина, у нее муж умер в прошлом году.

— Какой по счету? — съязвила мама.

— Вообще-то, говорят, что она его выгнала за пьянство, — вставила я свои пять копеек.

— Ну, выгнала так выгнала. Значит, он для нее умер как человек, — ответил папа, макая блин в сметану.

— Вечером опять пойдете на прогулку? — поинтересовалась мама.

— Не знаю пока.

Чует мое сердце, что соседка задумала увести нашего папу из дома из семьи.

Позвонил Вова и сказал, чтобы братец приходил сегодня к нему в три часа дня.

— Будем из него идиота делать, — радостно сообщил он.

Да хоть самого распоследнего кретина, лишь бы комиссия признала его негодным к службе в армии. Братец оказался тем еще шантажистом и потребовал у мамы денег на новый плеер.

— А иначе не буду под дурачка косить и пойду в Морфлот служить, — заявил он.

Мама плюнула, назвала его эгоистом, но денег на плеер дала.

Поскольку у меня выходной, решила поехать в гости к подруге Нане.

Нана встретила меня замотанная в целлофан, как мумия.

— Ты чего? — спросила я.

— Худею. Говорят, что надо обмотаться пленкой и скакать на месте час.

— А как же диета с финиками? — поинтересовалась я.

— Не помогает, поправилась на два килограмма, — ответила Нана, подпрыгивая. — Ты пока вари кофе, мне еще десять минут прыгать.

Пришлось варить кофе, откупоривать бутылку вина и резать торт. Вскоре Нана размоталась, надела халат и залезла с ногами в кресло.

— Рассказывай, — сказала она, прикуривая сигарету.

— Да у меня все хорошо, в Киев съездила.

— И?.. — лукаво улыбнулась Нана.

— Кружки привезла с глистами, — ответила я.

— А еще?

— Все.

— И ни с кем не познакомилась? — разочарованно спросила Нана.

— Ни с кем, — ответила я.

— Странно, а зачем тогда ездила?

— Как зачем, я ж говорю, за наградами.

— Ну, ладно, — вздохнула Нана, — тогда я тебе расскажу.

Поведала мне, что все-таки пошла на ушу. Тренер строил ей глазки и после занятий предложил выпить кофе.

— Пошла? — спросила я.

— Нет, выжидаю. Еще с недельку помучаю, а потом пойду, — улыбнулась Нана.

Пообсуждали подружку Ольку. Выяснилось, что в секту ее затащила любовница Вани, которая одновременно спит с пастором Джоном. Теперь мне понятно, почему Ваня решил совершать духовный подвиг. Вот ведь гад. Было решено спасать подругу из рук проклятых сектантов. Нана похвасталась новым свитером, еще одним свитером и новым депилятором, который предложила опробовать на мне.

— Волосы не растут две недели, — сказала она.

— Ты знаешь, я сейчас в брюках хожу, так что мне, наверно, это ни к чему, — ответила я.

— Это я уже заметила, в чем ты ходишь. Брутально, конечно, но не женственно.

А мне и не надо женственно, подумаешь.

К концу третьего часа мне стало скучно, и я отправилась домой. Во дворе встретила маму. Она, как жена Лота, стоит на краю поля, где выгуливают собак. Хозяйка Лесси стоит на противоположном конце поля и смотрит на маму испепеляющим взглядом. Папа смотрит в окно и нервно курит. Майкл и Лесси резвятся.

Увидев меня, мама взяла Майкла на поводок, и мы пошли домой. Дома на диване лежит братец, дрыгает руками и ногами, пускает слюни и мычит.

— Что это с ним? — спросила я.

— От доктора пришел, симптомы отрабатывает, — ответил папа.

— Я думаю, еще пара занятий, и хватит, а то и впрямь идиотом станет, — решила мама.

— Систе-е-е-ер, — замычал брат, широко расставил ноги, замахал руками и двинулся в мою сторону.

— Ну хватит уже, — возмутилась я.

Взяла братца за шкирку, и пошли в кафе пить пиво. Во дворе сидит Васька. Увидел нас и залился горючими слезами.

— Что случилось? — спросил братец.

— Да вот, стыдно мне, — заревел Васька, разводя слезы по щекам. — Папку вашего обидел. А все почему? Как напьюсь — не ведаю, что творю. Вы ему скажите, пусть на меня не серчает.

— Скажем, — ответили мы.

Пришли домой в одиннадцать. Похоже, я напилась конкретно. Слава богу, родители уже спят. Быстро почистила зубы, приняла душ и залезла в постель. Впервые с момента моего трудоустройства я не пошла на работу в воскресенье. Как-то грустно на душе. Кажется, что день прошел зря. Я так по всем соскучилась: даже по коммерческому директору с его голыми бабами в мониторе и вредине техническому дизайнеру. Прав был Липкин: работа в нашей студии затягивает сотрудников и они уже просто не могут без нее жить.

Сережа, я так по тебе скучаю. Ты даже не представляешь. Я люблю тебя, ангел мой…

 

День двадцать девятый

В шесть часов утра послышался шорох в коридоре. Я приоткрыла дверь, думая, что папа собрался улизнуть на прогулку с Майклом, но обнаружила маму в ночной рубашке.

— Звонок отключаю, чтобы всякие сволочи нас не будили, — прошептала она.

— Ага, правильно, — ответила я.

Правильно-то правильно, вот только в пять минут седьмого раздался стук в дверь и собачий лай.

— Я тебя задушу, если ты немедленно это не прекратишь, — зашипела мама на папу.

— Я что, я ничего, я не виноват, — стал оправдываться папа, натянул штаны и, шаркая тапками, пошел открывать дверь. — Майкл спит еще, он не привык так рано гулять, давайте в обед встретимся, — прошептал он.

— Хорошо-хорошо, буду вас ждать, — послышалось в ответ.

Продрала глаза в девять. Пошла в ванную. Морда после вчерашнего опухшая. Мама сказала, что в комнате, где мы с братцем спим, воняет перегаром похлеще, чем в вытрезвителе.

— Мы только по бутылочке пива выпили, — ответила я.

— Трехлитровой, — вздохнула мама.

Папа вышел из комнаты, долго бродил по коридору, потом набрался смелости и зашел на кухню.

— А можно мне кофе? — робко спросил он и посмотрел на маму так жалобно, что даже сердце дрогнуло.

— А коньяка тебе не хочется? — гневно сказала мама.

— Нет, мне бы кофе.

— Возьми, я в пакетиках купила, мне тоже завари, — предложила я и стала собираться на работу.

Вернулась, папа сидит пьет кофе. Мне никто ничего не заварил. На столе валяются три пустых пакетика «Нескафе — три в одном».

— А где мой кофе? — спросила я.

— А больше нет, — ответил папа.

— Как нет? Ну три же пакета пустых на столе, — возмутилась я.

— Ну три. Написано же на пакете «Три в одном», вот я себе в кружку и высыпал три пакета, — ответил папа.

— А у тебя не слипнется? — съехидничала мама.

— Нет, только вот кофе получился слишком крепкий и сладкий, — ответил папа, прихлебывая из чашки.

Я рассердилась, но делать нечего — выпила чаю. Вышла на улицу. Лесси гуляет с хозяйкой. Интересно, сколько раз в день она выводит свою собаку? Когда я работала офис-менеджером и выходила из дома в полдевятого — они гуляли, сейчас одиннадцать — они гуляют, в три они тоже гуляют, и вечером они гуляют. Может, они вообще домой не ходят? Решила выяснить этот вопрос и подошла к ним.

— Вы как часто собаку выгуливаете?

— Каждые два часа. Я, кстати, и вашему папе рекомендовала выходить с Майклом почаще, это полезно, — ответила она и улыбнулась.

Надо же, улыбнулась мне первый раз в жизни. Объяснила ей, что выводить Майкла так часто у нас нет возможности, поскольку папа мой работает.

— Жаль, — вздохнула соседка. — Он у вас такой славный.

— Да, у него родословная хорошая, все в роду чемпионы, родственники его в Германии живут, — ответила я.

— Да? — удивилась соседка.

Пришла на работу. Швидко бегает по офису и орет, что ему надоело быть идиотом. Пошла к Мимозиной.

— Что такое?

— Да ничего, клиент одобрил плакат с малышом, но сказал, что надо выровнять расстояние между передними зубами.

— Это как? — удивилась я.

— Как-как, просто чтоб и слева и справа было по пять щербинок.

По-моему, это маразм. Прибежал арт-директор и сказал, что продал меня в каске кабельному телевидению.

— То есть? — спросила я.

— Ну, они сказали, что им плакат нужен, вот я и подкинул идею. Замазал сырки и поставил вместо них маленькие телевизоры.

— И что?

— Ничего, прокатило. Надо директору сказать, чтобы договор готовил.

А что, тоже дело, не пропадать же добру, зря я, что ли, на холоде сидела, дурочку из себя изображала.

Пришел технический дизайнер, походил по офису, подошел ко мне:

— Ты за кого голосовать будешь?

Наученная горьким опытом, выпалила:

— Я за Плющенко!

— Так он же гад! — возмутился дизайнер, сел рядом и стал мне по пунктам рассказывать, что у Плющенко плохая программа, что он приведет страну к расколу и тогда придется нам всем собирать чемоданы и штурмовать консульство Польши.

— А почему Польши? — спросила я.

— А других консульств в Харькове нет.

— А-а-а.

Не понятна мне его позиция. Как же так? Недавно он был против Яблочкина, сегодня против Плющенко.

Пришел ответ от производителей слабоалкогольных напитков. Моя идея с сайтом им очень понравилась, и они ждут меня в Киеве для обсуждения деталей. Ура-а-а! Побежала и сообщила Мишкину радостную новость.

— Да-а-а, они из тебя все соки выпьют, мы как-то работали с этими гадами, — процедил он сквозь зубы.

— Они мудаки. Э-эх, а я только в отпуск собрался, некстати они с сайтом возню затеяли, — заметил технический дизайнер.

— Это очень хорошо, поздравляю тебя, наконец-то делом займемся! — улыбнулся программист.

Слава богу, хоть кто-то здесь хочет делом заняться. Пошла хвастаться Мимозиной. Она сидит за компьютером, мрачнее тучи, и что-то пишет.

— Мимозина, я наконец-то заказчика хорошего нашла.

— Сука, — ответила Мимозина.

— Ты что? — удивилась я.

— Да я не тебе. Дима был в магазине, где я птицу брала, ходил покупать жене мраморных слоников на годовщину свадьбы.

— И что?

— Что-что, владелец магазина пожаловался на нас, сказал, что мы птицу брали в аренду, испакостили ее, а потом сдать хотели. А я же ему пела, что специально для него подарок выбирала.

— И?

— Что «и»? Встретил меня сегодня возле офиса и сказал, что я некрасиво поступила.

Да, в самом деле, некрасиво получается. С другой стороны, дареной птице под хвост не заглядывают.

Написала ответ в Киев:

Буду послезавтра в десять часов.

Ждем, — пришел ответ.

Стала лихорадочно соображать, в чем бы поехать. Надеть нечего. У меня даже нет приличного костюма, а появляться в солидной организации в брутальных штанах и грязных кедах несолидно. Посоветовалась с Мимозиной.

— Так поезжай и купи себе костюм, делов-то, — пожала плечами она.

Легко ей говорить: поезжай и купи. А денег где взять?

Пришла домой и пожаловалась маме.

— Дам я тебе денег, поедем завтра и купим костюм, — вздохнула она. — Тут вот папа от нас уходит.

— Я никуда не ухожу, — ответил папа, вбежав на кухню. — Ты сама меня выгоняешь.

Выяснилось, что в обед папа пошел выгуливать Майкла и исчез на целый час. Когда вернулся, на вопросы отвечал неохотно и сразу лег спать.

— Так где ты был? — спросила я.

— Я ходил пирамиду смотреть, — вздохнул папа.

— Какую пирамиду? — возмутилась мама.

— Такую. Хозяйка Лесси увлекается эзотерикой, сказала, что у нее есть пирамида, через которую можно вызвать инопланетян. Ты тоже хороша, — папа укоризненно посмотрел на меня.

— А что такое? — спросила я.

— Зачем ты ей наврала, что у меня родственники-чемпионы в Германии?

— Так я же Майкла имела в виду, а не тебя.

— А-а-а, — протянул папа и пошел смотреть футбол.

На этом сюрпризы не закончились. Братец, который ходил к психиатру на очередной сеанс, пришел домой в двенадцать ночи с фингалом под глазом. Он, видите ли, выходя из метро, решил проверить, насколько хорошо усвоил сегодняшний урок, и стал корчить рожи милиционеру.

— А он, гад, меня повязал и в отделение отвел.

— Мало тебе, дурню! — плюнула мама.

Легли спать.

— Дашь мне завтра двадцать рублей? — попросил братец.

— Зачем?

— Я подружку свою хочу в кино сводить.

— Какую подружку? — спросила я.

— Люду. Мы с ней сегодня познакомились в больнице. Она там медсестрой работает.

— Сколько же ей лет?

— Сорок, только маме не говори, — вздохнул братец.

— Я — могила, — ответила я.

Не успела я заснуть, как раздался телефонный звонок. Никто не отреагировал. Через некоторое время телефон зазвонил снова, и мама сняла трубку.

— Мурата? А он уже спит. Хорошо, я передам.

Шаркая тапками, мама пошла в спальню и закатила истерику папе.

— Тебе звонили, просили напомнить, что завтра в два часа у тебя связь с инопланетянами.

— Я… я… да я ничего такого… — замялся папа.

 

День тридцатый

Утром поехали с мамой на рынок выбирать мне костюм. Перемеряла штук десять. То, что нравится маме, не нравится мне, и наоборот. Ходили часа два. В конце концов мамины нервы сдали, и она купила мне серый брючный костюм, черную водолазку и туфли на шпильках. Проходя мимо белья, я остановилась и стала рассматривать черные кружевные трусики.

— А это еще зачем? — удивилась мама. — Я что-то не пойму, ты в командировку едешь или куда?

— В командировку, — ответила я. — Но под новый костюм нужно новое белье.

Мама вздохнула, но трусы купила.

На работе я похвасталась обновками.

Швидко осмотрел меня критически и сказал, что костюм на мне сидит как на корове седло, а туфли на шпильках придают какой-то похабный вид.

— Не слушай его, — улыбнулась Мимозина. — Он не умеет с барышнями общаться. Все тебе очень идет.

Идет, как же, так я теперь и поверю. Ну что за человек этот Швидко? Ни с того ни с сего испортил настроение. Пошла к коммерческому директору просить командировочные. Постучала в дверь. Тишина. Постучала еще. Никакой реакции. Приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Коммерческий пялится в монитор, внимательно изучая пышногрудую блондинку.

— Я за командировочными, — прошептала я.

— А? Какими командировочными? А, ну да, вспомнил. Вот тебе сто пятьдесят гривен. Приедешь и отчитаешься, куда что потратила. Смотри мне, — пригрозил он пальцем.

Села за компьютер и, вспомнив совет Липкина, решила составить план переговоров. Написала следующее:

1. Рассказать о нашей студии.

2. Показать наши сайты.

3. Выслушать предложения.

4. Если будут требовать скидку — подумать.

Все. К переговорам я готова. Позвонила Нане и похвасталась, что сегодня вечером еду в Киев.

— Опять за глистами? — усмехнулась она.

— Нет, на переговоры, — гордо ответила я.

— Тогда удачи.

Полезла в ЖЖ. Написала пост:

Сегодня еду в Киев на переговоры. Что меня ожидает, еще не знаю, но сделаю все, чтобы встреча прошла успешно.

Почитала Злоедрючку. Жалко, что она со мной дружить не хочет. Проверила почту. Пришел ответ со стихотворного сайта. Обрадовалась донельзя, открыла — читаю:

Уважаемый автор. Мы не можем разместить на нашем сайте Ваши произведения, потому что они не соответствуют нашему высокому уровню. Сходите на stichi.ru. Там принимают всех, в том числе таких, как Вы. А еще лучше — не тратьте времени зря. Не отчаивайтесь, из Вас может получиться, скажем, хороший врач или юрист. Не всем дано быть поэтами. Если же Вы все-таки решите бороться до последнего, то можете внести двадцать долларов в фонд поддержки нашего сайта, и тогда мы разместим Ваши произведения. С уважением, администрация сайта poez.ru.

Расстроилась и пошла курить. Ни фига себе заявочки! Значит, без денег я бездарь, а с деньгами — поэт. Я этого так не оставлю. Читала я стихи так называемых мэтров и считаю, что мои ничуть не хуже. Решила пойти на хитрость. Зарегистрировалась под другим именем и послала еще три стихотворения.

Отправила сообщение Липкину:

Я еду на переговоры в Киев.

Пришел ответ:

Не облажайся и помни: все они гады и сволочи.

Швидко вызвался проводить меня на поезд. Сказала, что меня провожает другой человек. Пусть поревнует.

— Тогда я напьюсь вечером, — вздохнул Швидко.

— Не надо, я пошутила, — ответила я.

В девять мы уже были на вокзале. Черт. Так непривычно ходить на шпильках.

Зашла в вагон. В купе вместе со мной едут три весьма интересных человека: мужик лет сорока, который сразу же разложил на столе лук и сало и начал ужинать, женщина с портфелем и слепой дедушка, которого сажали в вагон два внука. Поезд тронулся.

— Муж провожал? — спросил мужик.

— Да, — ответила я.

Мало ли что у него на уме, пусть думает, что я дама замужняя. Слепой дедушка стал капризничать и требовать, чтобы его отвели в туалет. Мужик завернул сало в газетку и повел деда. Женщина с портфелем, воспользовавшись тем, что мы с ней остались наедине, прошептала:

— Я боюсь.

— Чего? — спросила я.

— Мужчина какой-то подозрительный, — вздохнула она.

— Нормальный, а если боитесь, то лезьте на верхнюю полку и ложитесь спать, — ответила я.

Женщина последовала моему совету.

Я тоже забралась наверх, переоделась и достала книжку. Вскоре вернулись мужик с дедом, пожелали нам спокойной ночи и легли спать. Мужик, правда, попытался завести со мной разговор и поинтересовался, какая у меня должность:

— Менеджер интернет-проектов, — сказала я.

— Слова-то какие мудреные, — заметил мужик. — Менеджер — это кто?

— Ну, руководитель, — ответила я.

— Так бы и сказала, что прорабом работаешь. Только вот одного не пойму, как бабу, да еще молодую, взяли в прорабы? Вы где ваши интернаты строите?

Попыталась объяснить, что Интернет и интернат — совершенно разные вещи, как капуста и космос. Мой попутчик ничего не понял, вздохнул, тяпнул водки и процедил сквозь зубы:

— Набирают хрен знает кого на ответственные должности, а потом из-за таких вот свистулек дома рушатся. Ладно дома, а то интернаты. Э-эх, сволочи.

— Придут коммунисты — всех вас повесят, — прошептал дед.

 

День тридцать первый

Вышла из поезда разбитая как старое корыто. Всю ночь слепой дедушка просился в туалет, будил все купе, в промежутках между хождениями соревновался с мужиком, кто громче храпит, а под утро сложил руки на груди и прикинулся мертвым. Оплакивать деда собрался весь вагон во главе с проводницей, которая прослезилась и сказала, что еще вчера почувствовала, что до Киева этот пассажир не доедет.

— Надо его вынести в тамбур, а еще лучше положить в холодильник, — сказала женщина с портфелем.

— Это еще зачем? — удивилась проводница.

— А он уже попахивать начал. Смотрите, и штаны у него мокрые.

— Нет у нас таких холодильников, — вздохнула проводница.

— Все равно, уберите его отсюда, — взмолилась женщина.

— Точно, — подтвердил мужик, — уберите деда, мало того что он, коммуняка старый, мне уши все прожужжал своими идеями, так еще и вонять теперь будет здесь! Он, сволочь, вчера сказал, что ихние придут к власти и таких, как мы, пересажают!

— И пересажают! — откликнулся дед и открыл глаза. — Не помер я, не дождетесь, я пошутил. И вообще, я слепой инвалид, хочу писать.

Все ахнули и разбежались по купе. Проводница взяла деда под руки и повела в туалет.

— Только быстрее, дедушка, скоро карантин начнется, — попросила она.

— Я во время войны под пулями вражескими ссал, не боись, успею! — Улыбаясь, дед скрылся в кабинке.

Мы расселись по местам и стали смотреть в окно. Дед сидел в туалете ровно полчаса. Проводница, оставив тщетные попытки договориться с ним, попыталась открыть дверь ключом снаружи, но безуспешно. Пришлось вызывать подмогу из соседнего вагона. Прибыли два проводника и извлекли деда, который заснул в туалете, упал и забаррикадировал дверь. Когда поезд наконец прибыл в Киев, все облегченно вздохнули. Дед пулей выскочил из вагона, ухмыльнулся и сказал: «А я не слепой, хи-хи, я пошутил!»

До встречи оставалось еще два часа. Решила немного погулять по Киеву. Но не учла, что я на шпильках. Пока дошла до завода, ноги стерла в кровь. Прихрамывая, заявилась в офис. Теперь клиенты, не дай бог, подумают, что я инвалид. Представилась. Попросили подождать. Ждала минут пятнадцать, от волнения сгрызла все ногти. Наконец вышел высокий толстый мужчина лет тридцати и пригласил пройти с ним.

— Как доехали? — спросил он.

— Отлично.

Провели меня через весь завод в корпус номер три.

— Я начальник отдела маркетинга, Сергей Грач, — представился толстяк. — А это моя ассистентка Оля.

Долговязая девица с хвостиком на макушке протянула мне руку.

— Очень приятно. Эмиля, — ответила я.

Начали переговоры. Достала листок и стала подсматривать. Первым пунктом идет «рассказать о студии».

— Наша студия… — начала я.

— Мы все знаем о вас, — перебил Грач, — мы смотрели ваш сайт.

Такого поворота событий я не ожидала.

Решила перейти ко второму пункту.

— Наши работы…

— И работы ваши видели, — прервала меня Оля.

Я растерялась окончательно. А что же теперь говорить?

— Тогда спрашивайте, что вы хотите знать.

— Знать мы хотим одну вещь: почему у вас такие высокие цены?

Ага, а такого пункта вообще не было.

— Мы адекватны рынку, — уверенно сказала я, вспомнив, что когда-то слышала это выражение от Липкина.

— Ну, не совсем адекватны, — заметила Оля.

— Тогда обращайтесь к Гусеву, он еще дороже, — ответила я.

— Это мы знаем, — вздохнул Грач и добавил: — А пойдемте-ка, девушки, продегустируем нашу новую слабоалкоголку. Вам, кстати, — обратился он ко мне, — это будет полезно. Проникнетесь духом нашего завода, почувствуете мощь.

— Не возражаю, — согласилась я.

Лучше уж по заводу побродить, чем на такие вопросы отвечать. Мне показали производственный цех и скважину с артезианской водой, которая огорожена бетонной стеной. Потом мы отправились в лабораторию, где восседала тетушка в белом халате и колпаке: ни дать ни взять доктор. Тетушка достала пять маленьких пластиковых стаканчиков, накапала в каждый стаканчик мутной коричневой жидкости и сказала:

— Сейчас будете дегустировать наш новый продукт: квас с уникальными вкусовыми добавками. В четырех стаканчиках — напитки конкурентов и только в одном наш. Вы обязательно почувствуете разницу.

Кажется, меня используют как подопытного кролика. Что нужно говорить? Я вообще в квасах не разбираюсь. А ну как я похвалю квас конкурентов? Прощай тогда контракт. Попробовала из первого стаканчика.

— Квас как квас, но кисловат немного.

— Вот, а я что говорила, я ж говорила, что они кисляк производят! — обрадовалась тетушка и посмотрела на Грача. — Этот квас производит завод «Звездочка».

Попробовала из второго стаканчика. Решила рискнуть.

— Не нравится, какой-то пресный.

— Да, — улыбнулась тетушка. — Это «Арманта».

Осталось три стаканчика. Попробовала третий.

— Я даже не знаю, что сказать. Ну, неплохо, конечно, но я бы предпочла порезче, газа маловато. Вам так не кажется?

— Да они вообще на всем экономят, даже на дрожжах, — ответил Грач, — это тоже «Звездочка», другой вид.

Господи, осталось всего два стаканчика. Пусть мне повезет и в этот раз.

Зажмурилась и отпила из предпоследнего.

— А вы знаете, вот этот мне нравится, — улыбнулась я и с надеждой посмотрела на Грача.

— Он всем нравится. Они, прохвосты, у немцев технологию выкупили. В строгом секрете содержат, — вздохнул Грач.

— Это квас фирмы «Вист», — сказала ассистентка Оля.

— Ну, а последний — наша разработка, — торжественно сказала тетушка.

Я отпила из последнего стакана. Да уж, гадость редкая, пойло какое-то, а не квас, слава богу, что он мне не попался в самом начале. Однако надо было соблюдать политес:

— Да, из всего, что я пробовала, я бы предпочла именно этот напиток. У него вкус такой необычный: вроде и резкий, но в то же время мягкий. Я буду теперь только его покупать. Он ведь скоро поступит в продажу?

— Через месяц, ответил Грач.

— А как вы думаете, он не слишком пресный? — спросила тетушка.

— Нет, что вы, в самый раз.

Ну что я могла еще сказать? Знаю-знаю. За такое вранье лизать мне на том свете горячие сковородки и пить этот квас литрами на завтрак, обед и ужин. Но не могла же я сказать, что думаю на самом деле, сорвать контракт и вернуться в Харьков ни с чем. В конце концов, может, у меня вкус извращенный, может, я в напитках ничего не понимаю.

— А теперь будем слабоалкоголку дегустировать, — хлопнул в ладоши Грач.

— Опять сравнивать с конкурентами? — испугалась я.

— Нет, будем всю нашу новую линейку пробовать: «Киви», «Апельсин», «Джин-тоник», «Манго», «Текила» и «Лайм».

И снова мне пришлось пожертвовать здоровьем и перепробовать весь ассортимент, ибо чего не сделаешь ради любимой студии.

— «Киви» — приятный, «Апельсин» — вкусный, «Джин-тоник» — бодрит, «Манго» — очень необычно, «Текила» — супер, «Лайм» — освежает! Все, — вздохнула я, допив последний стакан.

Вскоре к нам присоединился заводской дизайнер Бузин и заместитель начальника лаборатории Васильков. Дегустация продолжалась четыре часа с перерывами на перекур и посещение туалета.

Зазвонил мой мобильный.

— Ну как ты там? — Мимозина решила проверить, как у меня дела.

— Веду переговорный процесс, — ответила я.

С завода меня провожали всем отделом: Грач, Оля, тетушка из лаборатории, Бузин и Васильков.

— Нет, ну ты мне все-таки скажи, ты мне скажи, мил человек, Эмилия, как тебя там по батюшке, — сказал Грач, который, в отличие от меня, дегустировал слабоалкоголку не стаканчиками, а бутылками, — почему все-таки у вас такие высокие цены?

— Да ну, не жмоться, Грач, чай, не свои деньги тратишь, — икнул Бузин, хватаясь за стену.

— Не свои, но коллективные! Потом и кровью заработанные! — воскликнул Васильков.

— У тебя какая машина? — спросила я.

— У меня — «мерседес», — гордо сказал Грач.

— А чего ты, Серега, себе «Запорожец» не купил, а? — улыбнулась я.

— Потому что «мерседес» лучше. На фига мне «Запорожец»!

— Вот! Так мы делаем сайты-«мерседесы», а не «Запорожцы», понимаешь? А хочешь «Запорожец» — иди к фриленсерам! Улавливаешь разницу? — ответила я, чувствуя, что последние пара стаканчиков были явно лишними.

— Все, нет вопросов! — ответил Грач, вручил мне пакет с двадцатью бутылками слабоалкоголки и пожал руку. — Завтра договора готовь, работать будем!

— Будем, — ответила я.

Выйдя с завода, я пожалела только об одном: что так и не узнала, где у них туалет. Пришлось мчаться на вокзал и лихорадочно искать дверь с надписью «М и Ж». По дороге сломала каблук. Плюнула и купила себе в киоске тапки, правда, на два размера больше, поскольку моего размера не оказалось. Пришлось подвернуть брюки, чтобы они не волочились по полу. Представляю, что подумали мои бедные попутчики, когда в купе ввалилась пьяная девушка в сером деловом костюме, плюшевых тапках с помпонами и пакетом, полным слабоалкогольных напитков.

— Здравствуйте, товарищи! — сказала я и с горем пополам залезла на верхнюю полку. Последнее, что я помню, это голос проводника:

— Девушка, билет ваш предъявите!

 

День тридцать третий

Проснулась от безумной головной боли. На фига было всякую ерунду пить? Что произошло вчера, помню смутно. Что говорить Мимозиной и Мишкину — даже не знаю. Пьянь я позорная, поехала на переговоры и напилась. Как теперь людям в глаза смотреть! Умылась в туалете на вокзале и поехала домой.

— Ну как? — спросила мама.

— Нормально, — буркнула я.

— У нас две новости, — выпалил папа.

Стоило мне уехать из дому на день, как произошло столько событий.

Во-первых, папа сказал хозяйке Лесси, что больше не будет с ней гулять, поскольку это не нравится его жене.

— А давайте тайком? — предложила та.

— Нет, — ответил папа. — Я жену свою люблю.

Хозяйка Лесси фыркнула, обозвала папу эгоистом и предупредила, что у него плохая карма и он своими поступками еще пуще портит себе эту самую карму на астральном уровне. Что такое «карма» и «астральный уровень», ни мама, ни папа не знают и ждут меня, чтобы выяснить значения сих слов.

— Все это ерунда, — успокоила я их. — Какая следующая новость?

Вторая новость еще круче. Братец собрался жениться на своей сорокалетней подруге.

Мама в панике и просит меня поговорить с ним.

— Вечером поговорю, — пообещала я и стала собираться на работу.

— Бедненькая ты моя, — вздохнула мама. — Небось две ночи не спала, переживала — вон круги какие под глазами и лицо осунувшееся.

Знала бы мама, отчего у меня такие круги и лицо, надавала бы по самое не могу.

— Переживала. Сильно, — ответила я и пошла на работу.

Всю дорогу соображала, как рассказать Мишкину и Мимозиной о том, что я завалила проект. Придумала такой сценарий: мы поговорили, клиенты сказали, что очень хотят с нами работать, но буквально за час до моего приезда получили более выгодное предложение от конкурирующей студии, а посему вынуждены отказаться от наших услуг. Вроде складно получается: и съездила не зря — я ж не знала, что они получат другое предложение, — и они лицо сохранят, поскольку тоже не могли предвидеть, что кто-то им предложит более выгодные условия за час до моего приезда. Всю дорогу до офиса я сочиняла наш якобы состоявшийся разговор, и под конец моя бурная фантазия разыгралась так, что я сама искренне поверила в то, что не было никаких переговоров, не было дегустации, было только сухое рукопожатие на проходной и извинения Грача.

Не успела я зайти в офис, как на меня набросилась Мимозина.

— Ну где ты шляешься? Где тебя черти носят? Твой Грач уже телефон оборвал. Звонил пять раз, срочно звони ему.

— Я… это… сейчас, сейчас… — замялась я.

Позвонила Грачу:

— Здравствуйте, Сергей Леонидович. Это Эмиля.

Ну, думаю, сейчас как выскажет мне все, что он о нас думает, буду бегать по студии и искать пятый угол. Еще, не дай бог, руководству моему жалобу напишет, мол, прислали какую-то девочку-пропойцу.

— Срочно хочу сайт-«мерседес», договор и счет — все это до обеда скинуть мне по почте. Оплачиваем сразу всю сумму.

Положила трубку и пошла к коммерческому директору. Специально не закрыла дверь, чтобы все слышали, о чем мы разговариваем.

— Мне договор нужен срочно на сайт и счет. Клиент оплачивает всю сумму сразу!

— Ой! Сейчас! Сейчас сделаю! — обрадовался директор. — Ну ты молодец. Первая командировка — и такой результат. Ну ты даешь! Поздравляю!

— Спасибо, — ответила я и удалилась, гордо подняв голову.

— Отчетик не забудь написать, куда деньги потратила, — напомнил директор.

Вот ведь гадина, я ему привезла контракт на такую крупную сумму, а ему «отчетик» подавай, куда я потратила несчастных сто пятьдесят гривен.

— Напишу, — ответила я.

Мимозина с Мишкиным окружили меня и стали наперебой расспрашивать, что и как.

— Ну, переговоры были сложными. Пришлось долго отстаивать свою позицию. Но я четко дала им понять, что мы профи в своем деле.

— Молодец, — сказал Мишкин.

Села за компьютер и сразу же написала сообщение Липкину.

Я вернулась из Киева.

И как?

Сегодня заключаем договор. Все деньги сразу платят, — написала я.

Ух ты! Поздравляю. А долго длились переговоры?

Четыре часа.

Ну ты даешь, — ответил Липкин. — Я обычно к концу второго часа ломаюсь и понимаю, что дело труба.

Ну, дело мастера боится. Ладно, мне отчет писать надо, — ответила я.

Успехов.

Стала проверять почту. Пришел ответ с poez.ru. Снова мои стихи не соответствуют уровню их сайта. Решила проучить негодяев. Достала сборник стихов Есенина, наглейшим образом переписала три стихотворения, заменила названия, зарегистрировалась под другим именем и отправила. Посмотрим, кто соответствует уровню их сайта.

Позвонила Нане.

— Он гад, — всхлипнула Нана.

— Кто?

— Тренер по ушу, он женат.

— Но ты же с самого начала это знала? — удивилась я.

— Знать-то знала, но надеялась, а теперь надежд нет.

— Давай завтра вечерком кофе попьем вместе? — предложила я.

— Давай.

Заглянул программист.

— Ну, как съездила?

— Договор привезла.

Явился технический дизайнер. Ничего не сказал, сел за свой компьютер. Минут через пятнадцать подошел ко мне и спросил:

— Ты все-таки за кого голосовать собираешься? За Яблочкина или Плющенко?

— Против всех, — ответила я.

— Как против всех? У тебя нет четкой позиции? Как же ты можешь жить в государстве, не имея четкой позиции? — взревел дизайнер.

И понеслась душа в рай. Терзал меня минут двадцать, пока Мишкин не увел его курить. Я быстренько надела наушники. Все, ничего не слышу. Пришел Швидко. Увидев меня, улыбнулся, наклонился, снял с меня наушники и заговорщически прошептал: «Дело есть, тс-с-с, давай через часик выйдем!»

Села писать отчет. Получилось следующее:

Билет — 47 гривен + 47 гривен.

Постель — 7 гривен + 7 гривен.

Завтрак (вареники, салат, булочка, кофе) — 20 гривен.

Жвачка — 2 гривны.

Жетоны — 2 гривны.

Посещение туалета: первый раз — 50 копеек, второй раз — 75 копеек.

Тапки — 17 гривен.

Отнесла отчет директору. Директор отчет почитал и заметил, что в Киеве на вокзале есть бесплатный туалет.

— Если идти в сторону тупика, там есть дощатый забор. Пройдешь метров двадцать, увидишь лаз в заборе. Пролезаешь через него. Поворачиваешь налево и идешь прямо метров пятьдесят. Потом сворачиваешь еще раз налево возле указателя и там уже увидишь надпись «М Ж». Там грязновато, зато бесплатно.

— Тебе что, одной гривны двадцати пяти копеек жалко? — спросила я.

— Мне не жалко, а вот бюджет студии я экономить обязан, — ответил он, — а это еще что за расходы? Ты зачем тапки покупала?

— У меня каблук сломался.

— Это меня не касается.

Тут в кабинет вбежала Мимозина и набросилась на директора.

— Твои голые бабы в Интернете нам дороже обходятся, отстань от человека.

— Я-то отстану. Но за вами нужен глаз да глаз. В прошлом месяце в Симферополе ты в ресторан пошла устриц есть за счет фирмы. А мы такие расходы не предусматриваем. Я в целях профилактики ей говорю, чтоб не повадно было деньги зря тратить. Прощаю я тебе твои тапки в этот раз, — вздохнул он.

— Зато я на обеде сэкономила и привезла двадцать бутылок слабоалкоголки, — ответила я.

— И то хорошо.

Какой все-таки жадный человек наш директор. С другой стороны, может, он и прав, нечего деньгами сорить. Но отправлять меня в бесплатный сортир, который находится у черта на куличках, после того как я привезла ему такой выгодный заказ, — свинство.

Позвонили из компании «НСВ».

— Мы вам новости вчера отправили для сайта, почему их до сих пор нет?

— Кому отправили?

— Ромашкиной.

— Сейчас уточню.

— Уточните и чтобы к вечеру повесили новости.

Пошла к Ромашкиной.

— Не буду я сегодня новости размещать, — ответила она.

— Почему?

— А тошно мне на эти диваны смотреть. Завтра размещу. К тому же я занята, тут на форуме некоторые товарищи пытаются убедить меня в том, что они знают Толкиена лучше меня. Вопросы мне каверзные задают. Я от них уже третий час отбиваюсь.

— Тогда завтра утром обязательно.

— Ага.

Толкиен — святое. Тут уж не до новостей.

Позвонила в компанию «НСВ» и сказала, что новости будут размещены только завтра, поскольку по техническим причинам сегодня это сделать невозможно.

— Вечно у вас какие-то проблемы, — буркнули на том конце провода.

Директор принес договор и счет. Копии отправила по факсу в Киев, а оригиналы отдала офис-менеджеру, чтобы она послала их по почте.

— Я сегодня не пойду на почту, я там уже была, — ответила она.

Вот наглая девица! Наглая и ленивая. Сказала ей, что я бегала как зайчик и исполняла все поручения, потому и повысили меня до менеджера интернет-проектов.

— А я не хочу повышаться, мне и так хорошо, — зевнула девица и уткнулась в монитор.

Я посмотрела на часы, пошла в дизайнерскую и сказала:

— Парни, я иду обедать. Вам что-нибудь купить?

— Не-е-е-е, — проревели все хором.

— Ой, мне пленки нужны, — сказал Швидко, — я с тобой выйду.

Вышли из офиса и направились в сторону рынка.

— Тебе точно пленки нужны? — спросила я.

— Нет конечно, мне просто надо с тобой поговорить. А ты обедать идешь?

— Да нет, я просто решила выйти, ты же хотел мне что-то сказать.

— Я тебя хотел на концерт пригласить, — сказал Швидко. — Сезария Эвора приезжает.

— А кто это? — удивилась я.

— Ка-ак? — глаза Швидко округлились. — Ты не знаешь, кто это?

— Я пошутила, знаю я ее и люблю, — ответила я.

Не хотелось ударить лицом в грязь. Темнота я, темнота: Толкиена не читала, в стрелялки гонять не умею, еще и Сезарию Эвору не знаю. Надо будет в Интернете поискать что-нибудь о ней, а то даже стыдно.

— Ну вот и хорошо, что ты ее любишь. А я боялся, что тебе не понравится, — улыбнулся Швидко. — Я как раз два билета купил.

— А когда концерт?

— Послезавтра, в клубе.

— Пойдем. Правда, мне неудобно, может, я билет оплачу?

— Ну что ты, ну, может благородный дон хоть раз в жизни пригласить на концерт красивую девушку?

— Может, — ответила я.

Вернулись назад. Сердце колотится бешено. Ура-а-а, мои подозрения оправдались. Все-таки между нами что-то есть. Все это не просто так. Господи, какая я счастливая!

Повитала в облаках и плюхнулась на землю. Концерт в клубе, а идти-то мне не в чем. Просить у мамы денег еще и на вечернее платье стыдно. Она и так на костюм разорилась. Ладно, даст бог, завтра производители слабоалкогольных напитков оплатят счет, и выдадут мне мои честно заработанные проценты. Прочитала в Интернете про Сезарию Эвору. Хорошая тетка. Пожаловалась Липкину на Ромашкину.

Ты их там не распускай, — посоветовал он.

А что я могу сделать? Может, хакера найти, чтобы взломал этот чертов форум толкиенистов. А то ведь уйдет человек с головой в него, и что тогда?

Пришла домой. Маман завела меня на кухню и прошептала:

— Иди поговори с братом, он сегодня сказал, что всерьез намерен жениться. Господи, ну что мне теперь делать? У нее трое детей. Ей сорок лет. Ужас! Бедный мой мальчик, ему же всего восемнадцать.

Братец сидит на диване, смотрит в зеркало и мычит.

— Хватит дурня валять, пошли, поговорить надо, — сказала я.

— Я дура-а-ак, — протянул братец.

— Да уж, с головой у тебя в последнее время плохо.

Пошли в кафе пить пиво. Я начала профилактическую беседу. Заметила, что в его возрасте я относилась к родителям с большим уважением, а к жизни более серьезно. Припомнила мамино слабое сердце и склонность к истерикам и папин горячий темперамент. Сказала, что в восемнадцать лет можно совершить кучу ошибок, о которых придется потом жалеть всю жизнь.

— Да не собирался я на ней жениться. Мы с ней в кино сходили, она мне призналась, что вообще-то хочет познакомиться с нашим папой, а я типа приманки.

Нет, это невозможно! Мой отец на старости лет становится прямо-таки Казановой. Ну что за напасть! Пожалуй, профилактическую беседу нужно проводить не с братцем, а с папой.

— А зачем тогда ты маму пугаешь? — спросила я.

— А так. Я у нее попросил денег на новые спортивные штаны, а она сказала, что не даст. Нехорошими словами меня обозвала, вот я и решил пошутить.

— Понятно, — ответила я.

Пришли домой. Мама ждет нас на кухне. Братец пошел спать.

— Ну что? Убедила? — спросила мама с надеждой.

— Да. Еле убедила. Купи ему спортивные штаны, и он согласен отложить женитьбу лет на пять.

— Да хоть сто штанов. Слава богу, ты наш миротворец, — вздохнула мама.

Легла спать с чувством выполненного долга. Хороший сегодня был день. Очень хороший.

 

День тридцать четвертый

Братец с мамой с утра поехали на базар за штанами.

Хозяйка Лесси больше не выводит собаку на поле. Вахтерша сказала, что она теперь ходит гулять на стадион в соседний район.

— А все ваш папа, у-у-у, кобель проклятый, — проворчала она.

— Ты что такое говоришь? При чем здесь он? Она первая начала.

— Молчи уже, вот выйдешь замуж, тогда узнаешь, что все зло в мире от мужиков. Им же не рожать, им сунул-вынул и бежать, а бабы потом маются. Тьфу, погань какая!

Погань не погань, а я считаю, что папа в этой ситуации скорее жертва.

Поинтересовалась, почему давно не видно Васьки.

— Видно, почему же не видно. Знать, отсыпается после запоя, вчера в лифте нассал, — ответила вахтерша.

Прибежала на работу. Пришло письмо с сайта poez.ru. Та-ак, интересно, понравились им стихи Есенина или нет. Письмо гласит:

Уважаемый автор. Мы не можем разместить на нашем сайте Ваши произведения, потому что они не соответствуют нашему высокому уровню. Сходите на stichi.ru. Там принимают всех, в том числе таких, как Вы. А еще лучше — не тратьте времени зря. Не отчаивайтесь, из Вас может получиться, скажем, хороший врач или юрист. Не всем дано быть поэтами. Если же Вы все-таки решите бороться до последнего, то можете внести двадцать долларов в фонд поддержки нашего сайта, и тогда мы разместим Ваши произведения. С уважением, администрация сайта poez.ru.

Они что, издеваются? Или у них один шаблон для всех. Решила написать все, что о них думаю.

Получилось вот что:

Уважаемая администрация. Когда я начал писать свои стихи, ни вас, ни вашего сайта, ни Интернета еще в помине не было. Вы правы, мои произведения действительно не соответствуют уровню вашего сайта. Двадцать долларов я вам выслать не могу, поскольку ныне пребываю в местах весьма и весьма отдаленных. Искренне ваш, Сергей Есенин.

Посмотрим, что они ответят и ответят ли вообще.

Пришел коммерческий директор. Ура-ура-ура. Сегодня я наконец-то получу свои долгожданные проценты — товарищи слабоалкогольщики перечислили деньги за сайт. Надо срочно писать техническое задание для дизайнеров и программиста.

Заглянула в ЖЖ. Никто мне не пишет, никто не заносит в друзья. Грустно. Написала знакомому в Киев:

Андрюха, что-то в мой ЖЖ никто не заглядывает!

Пришел ответ:

Так ты позаглядывай в другие, напиши что-нибудь. Походи по сообществам, там тоже можно знакомиться.

Нет уж, спасибо, я больше по сообществам не ходок И все-таки не вынесла душа поэта, полезла посмотреть, что там пишут господа кулинары. На повестке дня вопрос: как приготовить ароматный молотый перец из перца-горошка?

Вагайский советует положить перец в холщовый мешок, завязать его узлом и хорошенько отбить молоточком. Паралитик утверждает, что такой перец не обладает необходимыми вкусовыми качествами, и рекомендует завернуть горошек в фольгу и провести по ней несколько раз скалкой.

Дело в том, — утверждает он, — что при ударе молотком перчинки разбиваются на части, а при прокатывании скалкой размалываются, приобретая необходимый аромат.

Вагайский же, напротив, считает, что фольга придает перцу металлический вкус.

Арина Дробер говорит, что всю жизнь бросала в блюда перец горошком, не размалывая, и достигала необходимого результата.

Муж ел так, что за ушами трещало, — написала она.

Не знаю, что у вас там трещало за ушами, но плавающие горошины в супе или рагу выглядят крайне неэстетично, — заметила новичок Аннушка.

А эстетов хреновых сюда не приглашали, — заметила Дробер.

А не пошли бы вы на… — ответила Аннушка.

Сука, — написала в ответ Дробер.

Я решила не спорить с умными людьми, но все же ненавязчиво высказать свое мнение. Благо после дегустации кваса я убедилась в том, что с большим успехом могла бы трудиться на дипломатической ниве: тактичности мне не занимать.

Я обычно покупаю молотый перец. Или перец в специальной упаковке с насадкой, через которую его можно молоть, — написала я.

Никто мне, естественно, не ответил, игнорируют, сволочи.

Производители слабоалкогольных напитков перечислили деньги за разработку сайта, и коммерческий директор раздает зарплату. Наконец-то и я внесла свою лепту в благосостояние нашей славной студии. Директор вызывать меня не торопится, осчастливил всех, кроме меня, и убежал на свидание с девушкой. А как же я? Несправедливо получается. Пошла жаловаться Мимозиной.

— Вот негодяй, я сейчас ему позвоню, — сказала Мимозина и стала набирать номер коммерческого. — Он в зоне недосягаемости, небось в какую-нибудь сауну заперся. Ладно. Завтра получишь свои проценты.

Легко ей вот так рассуждать, мне завтра на концерт идти со Швидко, а платье вечернее еще не куплено. А я собиралась с Наной погулять по магазинам и выбрать что-нибудь.

— А у тебя нельзя занять до завтра? — робко спросила я.

— Нет вопросов. А сколько нужно?

— Ну, долларов сто.

— А чего так много? — удивилась Мимозина.

— Надо мне.

О том, что я иду на концерт, я не сказала. Зачем ей знать лишнее? В конце концов, мои отношения со Швидко касаются только нас двоих, и никого больше. Мимозина вздохнула, но сто долларов дала.

Я села составлять техзадание по сайту для дизайнера и программиста. Что писать — ума не приложу. Решила посоветоваться с Липкиным.

Сейчас пришлю тебе образец, можешь его же и использовать, все равно все делается по одному шаблону, — ответил Липкин.

Пока ждала письма, решила проверить наши сайты. Новости на сайте «НСВ» так и не появились. Разозлилась и пошла к пре-прессу. Хоббиты хоббитами, но два дня торчать на форуме толкиенистов — это уже слишком. Ромашкина сидит и что-то пишет.

— А как там наши новости поживают? — поинтересовалась я.

— Уйди, не мешай, не видишь, тут один козел второй день пытается мне доказать, что Фродо откусил Горлуму палец и бросил его в пропасть вместе с кольцом. А на самом деле Горлум сам кольцо уронил, когда танцевал над пропастью.

— А это так важно?

— Конечно! Это вопрос принципа, — возмутилась Ромашкина и посмотрела на меня уничтожающим взглядом.

— Фродо — это хоббит, — ответила я, пытаясь хоть как-то оправдать свое незнание таких важных деталей.

Вздохнула и пошла к своему компьютеру. Какие уж тут новости, когда в мире такое творится.

Липкин прислал образец техзадания. Только я собралась изучить его, как позвонила Нана и сказала, что планы ее изменились и она не сможет вечером пойти со мной в кафе.

— Давай сейчас, — предложила она.

— О’кей, — ответила я.

Встретились возле метро. У Наны новая сумка: черная, с жуткими фиолетовыми розочками.

— Нравится? — спросила она.

— Ну, не знаю, как-то слишком уж радикально.

— Фиолетовый — хит сезона, — гордо сказала она.

Отправились выбирать мне вечернее платье. Лучше бы я пошла одна или, на худой конец, с мамой. Ну, в крайнем случае, взяла бы Швидко. Нана заставила меня обойти с десяток магазинов и перемерить кучу шмотья. Когда мы стали ходить по второму кругу, одна продавщица рявкнула, что ежели нам надо что-то купить — милости просим, а если мы просто гуляем по магазинам и развлекаемся, то мерить она нам больше ничего не позволит.

— Вы нарушаете права потребителей, — фыркнула Нана.

— А вы нам два черных платья испортили своей «Рексоной», — ответила продавщица, махая у меня перед носом черным платьем с фиолетовыми перьями.

И тут глаза Наны заблестели, и она воскликнула:

— Есть! Это то, что тебе надо.

Игнорируя комментарии продавщицы, она заставила меня примерить платье с фиолетовыми перьями. Я долго отнекивалась и объясняла Нане, что я, конечно, девушка брутальная и готова к экспериментам, но ходить в платье с перьями не собираюсь.

— Ну ты сначала померяй, — попросила она.

Пришлось смириться. Платье обтянуло меня, как кишка. Внизу расклешивается, образуя рыбий хвост. По бокам разрезы почти до ягодиц. Сверху пристегивающиеся рукава и перья. Мне показалось, что в этом наряде я похожа на глиста в обмотках. Вышла из примерочной в надежде, что Нана выскажет свое «ф» и мы пойдем дальше: она по своим делам, а я на работу. Решила, что в крайнем случае схожу на концерт в новом деловом костюме, в котором ездила в Киев.

— Какая прелесть! И главное, как сидит, прямо как на нее шито! — воскликнули хором Нана, продавщица и двое мужчин, которые что-то выбирали в соседнем отделе.

— Берем, — кивнула головой Нана.

— Ты что, серьезно? — прошептала я, затащив ее в примерочную.

— Вполне. Я даже тебе одолжу свою сумку. Перья фиолетовые, на сумке цветы фиолетовые. Тебе еще нужен фиолетовый лак и губная помада, да, и тени не забудь тоже в тон, но этим я завтра сама займусь.

— Может, не стоит? — спросила я.

— Стоит. Ты мужчину идешь обольщать или как?

— Да мы на концерт, — засмущалась я.

— Понимаю, что не в пирожковую. Все с концертов начинают. А там, глядишь, и дальше пойдет, — лукаво подмигнула она.

— А разрезы не слишком большие?

— Нет, они очень эротичные. Представь, как ты закинешь ногу на ногу.

Вышли из магазина и договорились, что завтра перед концертом Нана отвезет меня к знакомому стилисту, который займется моим внешним видом.

Прибежала на работу. Хвастаться платьем никому не стала. Открыла сайт «НСВ». Ромашкина наконец повесила новость. Ну и слава богу. Пошла и поблагодарила ее.

Села читать техзадание, которое прислал Липкин.

Читаю:

ТЗ для дизайнера

— Сделать два варианта дизайна: один такой, чтобы все были в восторге, другой такой, чтобы никому не понравился.

— На главных страницах разместить главную информацию.

— На второстепенных страницах разместить второстепенную информацию.

— На каждой странице поставить логотип компании.

— Остальное — по усмотрению.

ТЗ для программиста

— Сделать наконец хоть одну нормальную админчасть.

— Предусмотреть размещение главной информации на главных страницах.

— Предусмотреть размещение второстепенной информации на второстепенных страницах.

— Остальное — по усмотрению.

Очень, очень содержательное техническое задание. Пошла к Мишкину.

— Кто эскизы будет делать, кому ТЗ давать?

— Я и буду, — буркнул он.

— Тогда держи, — ответила я и вручила ему распечатанный листок.

Мишкин ТЗ изучил и сказал:

— Ага, спасибо, все понятно. Через три дня выдам тебе варианты.

Вот что значит профессионализм. Мне ничего не понятно, а ему все понятно без слов.

Пошла домой. Братец разгуливает по двору в новом спортивном костюме, новой футболке и новых кроссовках. Доволен аки слон. Решила похвастаться маме новым платьем.

— Это еще что такое? — возмутилась она. — Небось Нана тебе выбирала?

— Да, а что? — ответила я.

— А ничего, ну что это за порнография? Еще и перья эти дурацкие.

— Они снимаются.

— Уже легче, — вздохнула мама. — А разрезы зачем такие большие?

— Ну, фасон такой.

— Плохой фасон. Дай-ка я их тебе застрочу, а то все ноги видны. В таком наряде стыдно на людях показаться.

Достала швейную машинку и стала застрачивать эротичные разрезы. Да-а-а, маман у меня женщина серьезная, не любит она таких вещей.

Решила лечь спать пораньше. Только улеглась, как раздался телефонный звонок.

— Тебя, подруга твоя лучшая, сказала мама.

— Ало, — зевнула я.

— Это я, я тебя не разбудила? — прошептала Нана.

— Почти, а что?

— Я хотела у тебя спросить: ты ноги давно брила?

— Ну… неделю назад. Я же в брюках хожу, под ними не видно, — ответила я.

— Слава богу. Не брей завтра.

— Это еще почему? — удивилась я, представив, как эротично будут смотреться мои волосатые ноги.

— Мы тебе в салоне депиляцию сделаем. Все. Пока, — ответила она и положила трубку.

 

День тридцать пятый

Испортить настроение в такой прекрасный день мог только засранец Майкл, который умудрился сжевать перья и обоссать платье, приняв его за свою любимую тряпочку. Мама тоже хороша, могла бы убрать его в шкаф, а не оставлять возле швейной машинки. Знает же, что собака наша любит все блестящее и пушистое. Сто долларов псу под хвост в полном смысле слова. Застирала пятно и стала сушить платье феном. Мама посмотрела на перья и сказала, что это и к лучшему, поскольку есть в этих перьях нечто куриное.

— С перьями оно все-таки смотрелось интереснее, — возмутилась я.

— О! Придумала, — воскликнула мама и достала из шкафа свое драповое пальто с широким песцовым воротником. — Воротник вместо перьев пришьем.

— Ну уж нет, спасибо, — ответила я и стала собираться на работу.

Зашла в душ и, совершенно забыв, о чем мы вчера договаривались с Наной, побрила ноги. Опомнилась, только когда стала натираться молочком для тела. Все, Нана меня убьет.

Пока я сушила волосы феном, мама выгладила платье, понюхала его и заявила, что оно, конечно, немного пахнет собачьей мочой, но, ежели хорошенько побрызгать духами, то никто ничего и не обнаружит. Аккуратно уложив платье и отремонтированные папой туфли на шпильках в коробку, я поехала на работу.

Только вошла в офис, как на меня набросилась Мимозина.

— Звони скорее в «НСВ», они тебе с утра трезвонят.

Интересно, что им надо? Вроде бы новости разместили. Позвонила.

— Алло, вы что-то хотели?

— Да-а-а, хотели! Что с новостями? — заорали на том конце линии.

— А что с новостями? Вчера разместили, все было в порядке. Что-то не так?

— О чем были новости? — заорали еще громче.

— О чем? О чем, хм… — я стала лихорадочно соображать. — А! О диванах. О том, что у вас появились новые диваны.

— Пра-а-а-авильно. А что на сайте висит?

— А что висит? — удивилась я и полезла на сайт. — Ну, новость и висит, со ссылкой на страницу с фотографиями.

— И что там написано? — в трубке раздался такой крик, что у меня чуть не лопнули барабанные перепонки.

— Написано, что вы уже месяц как производите новые диваны, которые полностью соответствуют европейским стандартам и обладают исключительными эргономическими способностями.

— А в последнем абзаце?

— Сейчас, я не могу так быстро читать. В последнем абзаце написано, написано, хм, написано… «Ты, мудила, если чего не знаешь, то так и скажи. Не фиг меня здесь учить. Я Арагорна от Леголаса еще в годовалом возрасте научилась отличать, а имена хоббитцев знаю наизусть… наши диваны доставят истинное наслаждение, вы можете поставить их как в офисе, так и дома или на даче».

Вот черт, похоже, Ромашкина по ошибке вставила предложение из форума в текст о диванах.

— Это… это ошибочка вышла… — промямлила я.

— Ошибочка? Вы называете это ошибочкой? Где Липкин?

— Липкин здесь уже не работает давным-давно, я вместо него.

— Оно и видно! При нем такого никогда не было. Исправьте немедленно. Чтобы через пять минут все было в порядке. И проверьте, куда ведет ссылка.

— Она ведет на страницу с фотографиями диванов, — ответила я.

— А вы щелкните на нее! — взревел голос, и в трубке раздались короткие гудки.

Щелкнула. Ссылка ведет на форум толкиенистов. Как можно быть такой невнимательной? Хотя я тоже хороша, могла бы и проверить. Побежала в дизайнерскую. Ромашкиной нет, и сегодня не будет. Бросилась в ноги программисту:

— Спасай, друг, давай новости на сайте править.

— А чего я? Ну почему всю работу должен делать я? — возмутился программист.

— Потому что ты самый славный, — воскликнула я.

Программист улыбнулся и стал исправлять то, что написала Ромашкина.

Позвонил Швидко, сказал, что заболел и сегодня не придет на работу.

— А как же?.. — спросила я.

— В клуб идем! Не боись! Встречаемся в шесть возле входа.

Пришел коммерческий директор и выдал мне долгожданные проценты. Куча денег, такой суммы я еще не зарабатывала никогда. Что с ними делать? Может, поехать отдохнуть в Париж? А может, купить себе машину? Или шубу?

Прибежала Мимозина и сказала, что наш фотограф сидит на крыше, возле самого края, и делает какие-то снимки.

— Надо его оттуда снять, пока он не упал! — закричала она.

Спустились вниз и стали орать:

— Александр Николаевич! Александр Николаевич! Вниз спускайтесь!

— Нет, я не спущусь, я кадр хороший ищу. Для календаря съемку заказывали? Заказывали! Так что молчите! — крикнул фотограф.

— Саша, мать твою так! — завопил Мишкин. — Если ты сейчас же не слезешь — я тебя уволю.

— А мне все равно, я и сам уволюсь, а работу свою сделаю! — завопил фотограф и чуть не упал с крыши.

— Саша, мне тебя не жалко, но камера принадлежит нашей студии и стоит бешеных денег, которых у тебя отродясь не было и не будет, я на тебя в суд подам, если ты ее испортишь! — завизжал коммерческий директор.

— Ну и подавай, я квартиру продам, верну вам деньги и уеду к брату в Москву. Буду у него в подмастерьях сидеть, краски смешивать. И вообще, я не могу теперь слезть. Я ключ от чердака потерял, пока ракурс нужный искал.

— Что делать? — ойкнула офис-менеджер.

— Сейчас, — сказала Мимозина и стала шушукаться с арт-директором.

— Все в офис! — приказал Мишкин.

Через пятнадцать минут послышался вой сирены. К зданию подъехала пожарная машина, выставила лестницу, а еще через пять минут фотограф был снят с крыши и доставлен в студию.

— Вам надо было санитаров из дурки вызывать, а не пожарников, — начал было возмущаться дядька в каске, но после того как коммерческий директор сунул ему в карман двадцать гривен, расплылся в широкой улыбке и сказал: — Ну, дело такое! Если что — вызывайте.

— Уф, кажись, все отснял, — вытер пот со лба фотограф.

Позвонила Нана и сказала, что через полчаса ждет меня возле метро.

Я пошла к Мимозиной.

— Я пораньше уйду сегодня.

— А чего?

— Мне надо, — ответила я и стала собираться.

Встретились с Наной и поехали в салон красоты. Рассказала ей, что Майкл сжевал перья, а я побрила ноги. Нана очень расстроилась, и потому что, по ее мнению, перья придавали платью загадочность и женственность, а ноги лучше не брить, а делать депиляцию. Про зашитые разрезы я решила не говорить, чтобы не доводить подругу до инфаркта.

Приехали в салон. Мальчик-стилист осмотрел меня так, будто я не девушка, а какое-то доисторическое существо юрского периода.

— Да-а, придется серьезно поработать, — вздохнул он, накинул на меня халат и взял в руки ножницы.

— Не стричь! Волосы не трогать! Я их отращиваю! — завопила я.

— Вам не идет такая длина. У вас нос слишком длинный, чтобы такие волосы носить. Вам надо короткую стрижку-ежик.

— А у вас — язык слишком длинный! — ответила я.

Ишь, гаденыш, будет мне про нос мой рассказывать. И без него знаю, что длинный, и что мне теперь, всю жизнь ходить с ежиком на голове?

Парень поморщился и попытался собрать мои волосы на затылке.

— Да уж, так совсем плохо. Ну, дайте я хоть концы подровняю? — попросил он.

— Только чуть-чуть, — предупредила я.

— О’кей, два миллиметра хватит? — спросил он.

— Вполне.

Интересно, как это он замерит два миллиметра?

Закрыла глаза и стала мечтать о предстоящем концерте. Представила себе Швидко в костюме, при галстуке или бабочке, в черных лакированных туфлях и белоснежной рубашке, и меня рядом: с какой-нибудь красивой прической, в вечернем платье и на шпильках. Красота! Здорово! Все просто здорово! Как же я счастлива! После трех лет одиночества наконец-то встретить человека, с которым тебе легко и хорошо. Ну разве это не счастье? Разве не об этом мечтает каждая девушка?

От сладких грез меня отвлек парикмахер, который начал стягивать волосы на затылке в хвост, да с такой силой, что я заорала.

— Красота требует жертв, — улыбнулся он.

О какой красоте он говорит, если я теперь похожа на помесь китаянки с негритоской: глазенки узенькие, рот до ушей. Попросила немного ослабить резинку. Парикмахер ответил, что ему виднее, и вообще, я нахожусь не в затрапезной парикмахерской, где работают девочки-недоучки, а в салоне, в кресле именитого мастера, победителя всевозможных конкурсов.

— Вон мои дипломы висят, если не верите, — пробурчал он.

Тяжело вздохнув, я стала рассматривать дипломы на стенке. Действительно, парень не лыком шит, участвовал в десяти конкурсах и везде занимал призовые места. Решила смириться. Может, мне со стороны не видно, как оно лучше. Тем временем мастер закончил возиться с хвостом, залакировал волосы и стал заливать лаком с блестками отдельные пряди, которые выпадали из хвоста. Старательно обработал каждую прядь, зафиксировал шпилькой и закрепил всю прическу еще раз.

— Готово, у-ух, — вздохнул он и вытер пот со лба.

Теперь я похожа на Чиполлино: залитая лаком голова и торчащие перья на макушке.

— Теперь будем макияж накладывать, — довольно улыбнулся специалист по красоте и потер руки.

— Только я яркий не люблю, — робко сказала я.

— Вечерний макияж подразумевает яркость и эффектность, — отрезал мастер и стал наносить тональный крем.

Я снова закрыла глаза и решила не открывать, пока процедура не будет закончена. Не тут-то было. Через несколько минут мне было приказано открыть один глаз, поморгать им, потом зажмурить, еще раз открыть, еще зажмурить, открыть пошире, еще поморгать и закрыть.

— Отлично, теперь то же самое со вторым.

Стала моргать вторым глазом.

— А скулы у вас очень даже красивые, очень высокие, заметил стилист.

И то хорошо, а то нос-нос.

Когда дело дошло до губ, мастер долго выбирал между двумя совершенно одинаковыми фиолетовыми помадами. Я не выдержала и поинтересовалась, в чем разница. Выяснилось, что первая эффектно смотрится при дневном освещении, а вторая подходит для дискотек или ночных клубов.

— Я в клуб иду, — сказала я.

— Ночной?

— Ну, скажем так, вечерний.

— Черт, даже не знаю, что делать.

Пошел советоваться с коллегами. Ко мне приблизилась Нана, как-то нехорошо улыбаясь.

— Что? Плохо, да? — спросила я.

— Нет, что ты, я просто думаю, какая ты стала красивая. Вот что макияж делает с женщиной, а то ходила как мышь серая.

Посмотрела на себя в зеркало. Действительно — разница колоссальная. Не могу сказать, что мне это нравится. Вроде я, а вроде и не я. Ну да ладно, посмотрим, что Швидко скажет. Он небось переживает, что я припрусь в брутальных штанах. А я заявлюсь, вся такая из себя красивая, в роскошном платье.

Парикмахер прибежал и выпалил, что двое коллег посоветовали взять первую помаду, а двое вторую.

— Давайте вторую, — сказала я. — Все-таки клуб.

Стал наносить помаду. Стирал пять раз. Сказал, что у меня верхняя губа больше нижней. Все, больше я в салоны не хожу. Нос у меня не такой, губы тоже, прическа неподходящая. Так, глядишь, сходишь пару раз — и комплекс неполноценности гарантирован. Наконец-то мой мучитель нанес помаду и отправил меня к мастеру маникюра.

— Та-а-ак, — сказал тот. — И что тут красить, если все сгрызено?

— Не знаю, может, не надо? — вздохнула я.

— Будем накладные ногти делать.

Из салона я вышла через два часа: с пальмой на голове, фиолетовыми глазами и губами и накладными ногтями, похожими на когти хищной птицы.

Подошла к администратору расплачиваться. Девушка-администратор улыбнулась и протянула мне счет. Читаю:

Стрижка — 100 гривен.

Укладка — 125 гривен.

Макияж — 75 гривен.

Маникюр — 50 гривен + 100 гривен за накладные ногти.

Ни фига себе! Пятьсот гривен на платье, четыреста пятьдесят здесь.

Возмутилась и пошла к мастеру. Напомнила ему, что никакой стрижки он мне не делал. Тот сидит в кресле и подпиливает себе ноготь. Посмотрел на счет и сказал, что у них такая такса: стригли тебя или только подравнивали волосы, все равно плати сто гривен за то, что он взял в руки ножницы. Я расстроилась и заявила, что это несправедливо.

— А справедливость только там, — ответил он и ткнул пальцем в небо.

Ничего, когда я на том свете буду лизать горячие сковородки, он будет стричь хвосты всей нечисти и рога завивать.

Нана вручила мне сумку и посадила на такси. Все хорошо, только вот кажется мне, что один каблук длиннее другого. Сняла туфли: так оно и есть — папа перепутал каблуки и поставил на левую туфлю каблук на пять сантиметров короче. И как мне теперь ходить? Мало того что мама зашила разрезы и я вынуждена делать маленькие шаги, как японка, так еще и каблуки разные.

Вышла из такси и сразу заметила Швидко. Стоит возле входа в сером плаще. Я помахала ему рукой и улыбнулась. Швидко демонстративно отвернулся и посмотрел на часы. Подошла к нему, поздоровалась.

— Эмиля? — удивился он.

— Ну да, — ответила я.

— А я тебя не узнал. Ну ты даешь! Тебя совсем не узнать!

— Нравится? — гордо спросила я, ожидая услышать как минимум двадцать комплиментов.

— Ну, извини, конечно, но ты мне больше нравишься естественной. Хотя неплохо, правда, вид у тебя слишком хищный.

Пошли в гардероб. Швидко снял плащ. Посмотрела на него и поняла, что все мои старания напрасны. Швидко явился в грязном свитере, в котором ходит на работу, и потрепанных джинсах. Вошли под ручку в зал. Очень эффектная пара: Чиполлино с фиолетовыми губами и мужик в джинсах. Официант, который раздает шампанское при входе, подозрительно посмотрел на нас и куда-то смылся.

— Хочу шампанского, — возмутилась я.

Швидко догнал его и принес мне бокал шампанского, а себе рюмку водки. Старый алкоголик, мог бы тоже выпить шампанского из солидарности. Зашли в зал. Благо места у нас хорошие, почти возле сцены. Начался концерт. Сезария Эвора — это, конечно, хорошо, но я, собственно, не за этим сюда пришла. Стала ежиться и намекать на то, что мне холодно. Думаю, может, догадается мужик, чего мне хочется, и обнимет за плечи. Ни фига. Швидко молчит как партизан, хлопает вовсю и кричит: «Браво-о-о-о!»

Пришлось сделать еще несколько намеков.

— Может, тебе мой плащ принести? — спросил он, когда я в шестой раз пожаловалась, что мне холодно.

— Не надо, я уж потерплю, — зло буркнула я.

Странный мужик Пригласил на концерт и сидит как ни в чем не бывало. Ладно, я после концерта отыграюсь, заставлю его провожать меня домой, а по дороге выведаю все, что мне надо.

Выйдя из клуба, мы встретили друзей Швидко: Юлю Назранову с мужем Семеном.

Ну, думаю, наверно, вместе куда-нибудь пойдем, и то неплохо. Ни фига: Швидко о чем-то пошушукался с ними, пообещал купить водки, повернулся ко мне и сказал:

— Уже поздно, давай я тебя на такси посажу.

Вот тебе раз! Я жутко расстроилась, но вида не подала. Сели в такси и поехали домой. Всю дорогу Швидко молчал и только пару раз открыл рот и похвалил Сезарию:

— Потрясающая музыка!

— Угу, — ответила я.

Доехали до дома. Швидко попросил таксиста подождать и пошел провожать меня до подъезда. Довел до двери, пожал руку и пожелал спокойной ночи. Даже не поцеловал, мерзавец. Сволочь, все, ненавижу, ненавижу гада, испортил мне весь вечер, а я так старалась. На фига я это чертово платье покупала, на фига мучалась два часа в салоне?

Пришла домой, стащила платье, смыла макияж и стала грызть накладные ногти. Не грызутся, проклятые. Это самый отвратительный день в моей жизни. Мама вышла из спальни и поинтересовалась, как у меня дела.

— Хорошо, — ответила я и пошла спать.

Всю ночь мечтала о том, как я уничтожу Швидко.

 

День тридцать шестой

За завтраком мама сообщила, что, пока я была на концерте, к нам в гости приходил Васька.

— И что? — спросила я.

— Выгнала! Пришел пьяный как свинья, с бутылкой водки и двумя солеными огурцами в пакетике. Сказал, что сегодня день рождения Че Гевары или еще чей-то и он хочет отметить этот праздник вместе с нашим папой.

— Обидела человека, — вздохнул папа, который вылез из комнаты и стал заваривать себе чай.

— Молчи, — рявкнула мама, — от одной еле избавились.

«Одна» — это хозяйка Лесси. Пудель Майклуша сидит возле двери и просится на улицу. Папа пошел будить братца, чтобы тот выгулял собаку. Братец потребовал пять гривен.

Папа вздохнул, достал из кармана деньги и дал Армену. Армен натянул штаны и пошел гулять. Вернулся ровно через минуту.

— На улице дождь, Майкл не хочет гулять.

Папа возмутился и потребовал вернуть деньги. Братец схватил пять гривен и убежал в комнату. Папа направился следом. Послышались звуки борьбы, вой братца и крик папы. Через минуту папа вернулся на кухню и сказал, что Армен сожрал пять гривен.

— Пожалуй, хватит ему ходить к доктору, а то на самом деле в дебила превратится, — сказала мама, допивая кофе.

Поехала на работу. Решила, что буду игнорировать гада Швидко.

Прибыла. В студии почему-то никого нет, кроме офис-менеджера. Оказывается, вчера не только Васька отмечал день рождения Че Гевары. Села и стала проверять почту. Пришел ответ с сайта poez.ru. Пишут, что я дура и шутки у меня дурацкие. Смотрю дальше. Опаньки! Написали производители огурцов. Прочитали мое предложение и хотят обсудить его более детально. Полезла в ЖЖ. Злоедрючка разместила в своем журнале ссылку на мой журнал и написала:

Вот какие дуры есть на свете, полюбуйтесь, люди добрые!

Хотела написать ей какую-нибудь гадость, потом заглянула в список друзей. За вчерашний вечер меня зафрендили десять человек. Теперь главное не ударить в грязь лицом. Ничего, я такое напишу, что сама Злоедрючка будет мне завидовать.

Позвонил Грач, поинтересовался, когда мы предоставим эскизы.

— Завтра, — ответила я.

Позвонили из компании «СВН». Сказали, что у них проблемы: при попытке загрузить сайт выскакивает ссылка на порносайт. Обещала разобраться.

Пришла Ромашкина. Тактично намекнула ей на то, что вчера из-за ее невнимательности мы чуть не потеряли клиента.

— Никуда он не денется, — сказала Ромашкина.

— Откуда такая уверенность? — поинтересовалась я.

— Оттуда, в прошлом году мы размещали новогоднее поздравление на их сайте.

— И?

— Ну, меня не было, этим занимался Мишкин и вместо «Поздравляем с Новым годом!» написал «Говно вопрос!»

— И что?

— А ничего. Повисело два дня, никто не заметил. А потом мы сами увидели и заменили. Так что не переживай, все хорошо будет.

— Все равно, надо быть внимательнее, — заметила я.

— Человек творческий не может быть внимательным. Здесь одно из двух: либо ты творец — либо крыса канцелярская, — сказала Ромашкина.

При чем здесь крыса канцелярская, я не поняла, но это, как пить дать, камень в мой огород. Заметила, что я тоже человек творческий и пишу стихи.

— Ух ты, а почитай что-нибудь! — попросила Ромашкина.

— Я тебе лучше по почте пошлю, — ответила я.

Села за компьютер и отправила ей три своих самых любимых стихотворения. Ромашкина почитала и сказала, что пишу я очень безграмотно, рифма у меня хромает, и вообще…

— Зато стихи у тебя очень человечные. Душевные. А в прозе не пробовала? — заметила она.

— Нет, в школе пописывала что-то, а потом перестала. Иногда сочиняю коротенькие рассказы, но это так, баловство, — ответила я.

— Попробуй. Иногда люди пишут совершенно гадкие стихи, а проза у них лучше получается.

Хоть кто-то меня похвалил. Написала ответ производителям огурцов. Пригласила приехать к нам в офис и обговорить все подробно.

Прибежала Мимозина, поинтересовалась, как дела, пожаловалась, что вчера не смогла сходить на концерт Сезарии Эворы.

— Билеты были очень дорогие, — вздохнула она.

— А я была, — выпалила я.

— Да-а? И кто же тебя пригласил? — поинтересовалась Мимозина.

— Швидко, — ответила я.

Как только я произнесла фамилию Швидко, стало ясно, что я совершила самую большую ошибку в своей жизни. Мимозина позеленела, потом побледнела, снова позеленела и процедила сквозь зубы: «Вот сука! Я ему покажу!»

Похоже, я ляпнула лишнее. Язык мой — враг мой. Черт меня дернул похвастаться, теперь Мимозина обозлится и выгонит с работы Швидко, а заодно и меня. Конец карьере менеджера, не видать мне больше процентов как собственных ушей.

— А у вас что-то было? — робко заметила я.

— Нет, но могло быть, если бы… — сказала Мимозина и зло посмотрела на меня.

Вот, я еще и виновата. Извинилась перед Мимозиной и заверила, что между нами вчера ничего не было и если у нее есть какие-то планы на Швидко, то я мешать не буду.

— Уже нет, — отрезала Мимозина и пошла работать.

Сижу как на иголках. Мало того что этот гад испортил мне вчерашний вечер, так к тому же из-за него Мимозина на меня окрысилась. Мужчины — зло.

Позвонила Нана. Поинтересовалась, сколько раз мы вчера поцеловались и когда свадьба. Я выложила все в подробностях: и как ежилась, и как стреляла глазками.

— Ну и?.. — спросила Нана.

— Ничего, посадил на такси, проводил до подъезда, а потом поехал к друзьям водку пить.

— Наверно, он — гей, — вздохнула Нана.

— Да нет, у него были девушки, — ответила я.

— Ну, одно другому не мешает, многие геи очень умело скрывают свое истинное лицо, а некоторые даже могут время от времени встречаться с женщинами.

— А зачем он меня тогда в щеку поцеловал, когда в Киев провожал? — спросила я.

— Это был дружеский поцелуй. Говорю тебе, он гей. Посуди сама. Тебе уже далеко не шестнадцать, ему тоже, чего резину тянуть? К тому же остаться равнодушным к такой женщине мог либо импотент, либо гей.

Положила трубку и задумалась: а вдруг она права?

Пришли арт-директор с техническим дизайнером. Принесли новую игру, называется «Я — Шумахер». Хотели поиграть, оказалось, что нужен третий. Стали ждать программиста. Программер пришел, сел за компьютер, и началась игра. Играли часа два, пока арт-директор не сказал:

— Баста, карапузики, давайте работать.

— Не фига, это несправедливо, я только вас догнал и новую машину купил. Давайте еще несколько кругов навернем, — обиженно изрек программист.

Стали наворачивать еще. Наворачивали до самого вечера. Швидко на работу не пришел. Мимозина дулась-дулась, потом позвонила ему и сказала, что завтра надо сдавать плакат со щербатым младенцем. Бросила трубку и заорала на меня:

— Ну, знаешь ли, то, что вы на концерт сходили, — полбеды, но на фига было напиваться?

— Я не пила, он с друзьями пить пошел, — вздохнула я.

Подошла к арт-директору и поинтересовалась, не сделал ли он варианты эскизов для производителей слабоалкогольных напитков.

— Не-а, даже не думал еще. Идей пока нет.

Напомнила ему, что завтра должна показать варианты, а посему надо что-то изобретать.

Арт-директор задумался и сказал:

— Парни, никто не хочет эскизы для сайта сделать?

— Я не хочу, — вздохнул Чайка. — Мне икону дорисовать надо.

— А у меня охоты нет, — сказал технический дизайнер.

— А ты, Швидко, не хочешь?

— Нет его, Мишкин! — заорала Мимозина. — Не пришел он. Вчера некоторые на концерт ходили, а потом бухать пошли.

На слове «некоторые» Мимозина повернулась в мою сторону и окинула презрительным взглядом.

— Так что, получается, эскизы делать некому? — спросил Мишкин.

— Некому, ну их в баню, не отвлекайся, ты новую машину будешь покупать? А то на следующем круге мы тебя перегоним, — сказал технический дизайнер.

— Сейчас! — ответил арт-директор и, улыбаясь, повернулся ко мне: — Завтра в три часа будут тебе варианты эскизов.

Интересно, откуда он их возьмет, если никто не хочет ничего делать? Стало страшно. Как я буду оправдываться перед клиентом? Деньги заплатили, слабоалкоголкой напоили, приласкали-приголубили, а мы вот так бессовестно подведем их.

Села за компьютер и решила написать что-нибудь в ЖЖ. Накладные ногти мешают страшно, сегодня же пойду и попрошу их снять. Долго думала, что бы такого написать. Посмотрела чужие ЖЖ. Интересная штука получается: для того чтобы тебя начали читать и комментировать, надо либо написать что-то похабное, либо смешное, либо разместить какие-нибудь откровенные фотографии, желательно ню. Похабного в моей жизни ничего не происходит, писать смешно я не умею, фотографиями в голом виде тоже не располагаю. Написала так:

Вчера один молодой человек пригласил меня на концерт. Все было хорошо, но после концерта он проводил меня до дому и даже не поцеловал. И это при том, что он уже давно ко мне присматривается и оказывает всяческие знаки внимания. Может, он гей? Как вы думаете?

Посмотрим, что умные люди скажут.

Поехала в салон снимать накладные ногти. Ногти сняли, но запросили еще двадцать долларов.

Пришла домой, поужинала и легла спать.

Мама поинтересовалась, все ли у меня в порядке. Ответила, что устала. Полночи не могла уснуть, ворочалась с боку на бок, думала про Швидко. Пожалуй, он все-таки гей, тогда понятно, почему он так сдержанно себя вел.

 

День тридцать седьмой

Утром возле метро встретила Ольку. Стоит, раздает брошюры. Ваня уехал с пастором Джоном и сестрой Людочкой в Киев на какой-то съезд.

Попыталась намекнуть ей на то, что некоторые вещи на самом деле не такие, какими нам кажутся.

— Знаешь, а я сейчас по-настоящему счастлива. Мы с Ваней столько лет прожили как кошка с собакой, а теперь у нас все так хорошо. А все потому, что я полюбила Иисуса.

Решила не рассказывать ей о том, что Людочка любовница Вани. В конце концов, это не мое собачье дело, к тому же Нана может ошибаться. Раз человеку хорошо — пусть наслаждается жизнью.

Приехала на работу. Швидко сидит и рисует младенца. Сухо поздоровалась и села за свой компьютер.

— К тебе скоро придут на переговоры из компании, которая огурцы производит, — буркнула Мимозина.

— Мимозина, хватит дуться! Ей-богу, у нас со Швидко ничего не было. Ты знаешь, что я тебя люблю и уважаю. Ну, пригласил он меня, ну, сходили мы. В конце концов, мы же коллеги. Ты же в кино ходила с Мишкиным и Чайкой?

— Да я не злюсь уже. Сама не знаю, что на меня вчера нашло. Надо над собой работать. С сегодняшнего дня начну практику проводить, — ответила Мимозина.

— Какую практику? — удивилась я.

Выяснилось, что Мимозина буддистка. Уже лучше. Верующие люди добрые и незлопамятные; вот Чайка, дизайнер наш, сама доброта. Сидит себе тихонечно в углу, не видно человека, не слышно. Что ни попросишь, сделает. Ему даже позволяют в рабочее время рисовать иконы. Такому человеку грех не позволить.

Приехали производители огурцов. Привезли полную сумку банок: маринованные огурцы, помидоры, икра кабачковая, грибы в соусе и много других вкусностей.

Пошли с Мимозиной в комнату переговоров и стали рассказывать им о том, как им повезло, что они наконец-то нашли замечательную студию, в которой работают самые талантливые дизайнеры на свете. Мимозина врет не краснея: и сдаем мы все проекты вовремя (не помню ни одного случая), и над эскизами работают три разных дизайнера (как же, сядет один и наклепает пять вариантов), и цены у нас не высокие, а адекватные рынку (я бы так не сказала), и, кроме того, у нас множество наград (что правда, то правда).

Смотрю я на своего главного менеджера и понимаю, что мне никогда не достичь такого уровня профессионализма. Вру я плохо, сразу начинаю краснеть и заикаться, да и язык не так хорошо подвешен. Огуречники выслушали нас, обещали подумать и ушли, оставив нам пакет с соленьями.

— Водки купим вечером, устоим выпивон! — подмигнула мне Мимозина.

— А скажи мне, Лена, ты долго училась врать? — поинтересовалась я.

— Очень, до сих пор учусь. Ты не переживай, сама скоро такой станешь.

Вот в этом я сильно сомневаюсь. Села за компьютер. Открыла ЖЖ. Ух ты, в ответ на мою просьбу разобраться с половой ориентацией молодого человека откликнулось пятьдесят человек. Сорок девять из них подтвердили, что Швидко гей, один оставил свой номер телефона и попросил передать его Швидко.

Оправдались мои самые страшные опасения. Позвонила Нане и прошептала в трубку:

— Нана, он гей.

— Поздравляю, впрочем, ты всегда вляпаешься в какое-нибудь говно… — ответила Нана.

— Что же мне теперь делать?

— Не знаю, потом поговорим, ко мне сейчас должен молодой человек прийти.

Что делать? Ума не приложу. Пошла к арт-директору, поинтересовалась, готовы ли эскизы.

— Я ж тебе сказал: в три будут, — ответил он.

— Так уже полчетвертого.

— A-а, я и не заметил. Знаешь, давай лучше завтра. Я уже начал работать, но надо еще подумать, собраться с мыслями.

— А что клиенту сказать? — поинтересовалась я.

— Ну, не знаю, мое дело эскизы делать, а ваше — врать, — улыбнулся он.

Пошла к Мимозиной, изложила ситуацию. Мимо нас в направлении двери пулей пронесся Швидко.

— Ты куда? А ну вернись! Плакат сделал?

— Сделал. Я тебе по почте отправил. Мне срочно убежать надо, я, кажется, дома чайник забыл выключить.

— Вечно у тебя все не слава богу! — крикнула ему вслед Мимозина. — Что у тебя за проблема? — обратилась она ко мне.

— Да Мишкин эскизы не сделал, сказал, чтобы я что-нибудь соврала клиентам.

— Ну, значит, слушай, — сказала Мимозина, откинулась в кресле и стала рассказывать.

Я устроилась поудобнее, взяла ручку и лист бумаги и приготовилась перенимать опыт старшего товарища.

— Ситуации бывают трех видов: «жопа» — когда клиент зол настолько, что готов разорвать с нами отношения; «жопа надвигается» — когда клиент внутренне готов разорвать с нами отношения, но сам еще об этом не знает; ситуация третья — все хорошо, но не стоит забывать о том, что может случиться «жопа». Это самый опасный случай, поскольку ничто не предвещает беды и менеджер расслабляется. — Мимозина многозначительно посмотрела на меня. — В нашем деле важно иметь нюх, чтобы безошибочно определить каждую из трех ситуаций. Нюх появляется по мере приобретения опыта, который, как известно, сын ошибок трудных. Идем дальше. Клиенты делятся на три категории: первую составляют те, кто давно с нами работает и привык к нашей манере поведения, я называю их «любимые клиенты». Во вторую входят новички — это те, кто обратился к нам впервые и еще не знает, что их ожидает. Третья категория клиентов — те, кто никогда к нам не обратится, потому что уже обращался и оказался в жопе. Мы их сейчас не рассматриваем. В зависимости от типа ситуации и категории клиентов выбираются варианты решения проблемы. Так к какой категории относится твой клиент и в какой ситуации мы находимся?

— Клиент принадлежит к категории новичков, ситуация — пока все хорошо, — отрапортовала я.

— Умница, — сказала Мимозина, — далеко пойдешь. Идем дальше. Как я уже говорила, существуют различные способы выхода из положения. Все я тебе описывать не буду, рассмотрим на конкретном примере. В твоем случае можно применить следующие варианты:

Первый. Позвонить клиенту, сказать, что эскизы готовы, но выслать мы их не можем, поскольку крысы перегрызли кабель, соединяющий с Интернетом. Этот вариант желательно употреблять как можно реже, а еще лучше лишь однажды. Он подходит для тех случаев, когда ты четко знаешь, что эскизы будут готовы не сегодня-завтра.

Вариант второй. Позвонить клиенту и как ни в чем не бывало спросить, нравятся ли ему эскизы, которые мы отправили. Клиент, естественно, начнет возмущаться и говорить, что никаких эскизов не получал. Здесь следует удивиться и сказать, что мы их отправили еще утром и, возможно, у них просто проблемы с почтой. Как и первый вариант, подходит в том случае, если эскизы на подходе и важно выиграть время.

Вариант третий. Уйти в подполье. Сказать офис-менеджеру, чтобы отвечала клиенту, если он позвонит, что ты заболела и будешь только завтра. Способ неплохой, но стремный. Особо ушлые клиенты могут позвонить, представиться другим лицом и поймать тебя на горячем.

Вариант четвертый. Позвонить клиенту и сказать, что эскизы готовы, но дизайнер хочет их немного доработать, чтобы сделать еще лучше. Для твоей нынешней ситуации этот способ не подходит, поскольку применять его можно только со старыми клиентами. Пожалуй, все на сегодня, — вздохнула Мимозина. — Что выбираешь?

— Надо подумать, — ответила я. — А как поступать в ситуации «жопа»?

— В таком случае надо взять Швидко, Мишкина и Чайку за яйца и давить до тех пор, пока они в кратчайшие сроки не сделают все, что ты от них хочешь.

— А ты уже пробовала? — поинтересовалась я.

— Хех, и не раз, — гордо сказала Мимозина.

Я села за компьютер и стала обдумывать слова Мимозиной. А Липкин, оказывается, гад, не посвятил меня во все тонкости работы. Открыла почту. Мне пришло письмо от Швидко следующего содержания:

Я хотел с тобой сегодня поговорить, но мне пришлось убежать. Завтра поговорим. О’кей?

Долго сочиняла ответ, в результате написала так:

Если тебе кажется, что я тебя не понимаю, то ты ошибаешься. Нам действительно есть о чем поговорить. Знай только одно: я тебя не осуждаю. Я знаю, как трудно быть не таким, как все. Все мы люди, и у каждого свой путь.

Пусть не думает, что если он гей, то я его оттолкну. В конце концов, мы можем просто общаться. А там видно будет. Может, он ради любви ко мне изменится.

Отправила письмо и стала размышлять, какой из вариантов применить, чтобы предотвратить скандал с производителями слабоалкогольных напитков. Решила сослаться на происки грызунов.

Посоветовалась с Мимозиной.

— Дерзай, — сказала она.

Позвонила Грачу, заикаясь и запинаясь, стала рассказывать о нашествии крыс, которые атаковали наше здание.

— Они проникли в подвал, где у нас кабель тянется, и сгрызли. Теперь все здание сидит без Интернета. Я вам завтра эскизы вышлю.

— Это плохо, — вздохнул Грач, — а вы не можете записать их на диск, пойти в какое-нибудь интернет-кафе и отправить оттуда?

К такому вопросу я была совершенно не готова.

— Ну, могу, конечно, но наш офис находится почти на окраине города, пока я доеду — будет уже поздно. Лучше я вам завтра вышлю, а?

— Ладно, только не позднее двух часов дня. У нас в два совещание. Желаю вам скорее победить крыс, — сказал Грач и повесил трубку.

Мимозина сидит в кресле и корчится в припадке смеха.

— Ты чего? — спросила я.

— Ай-ай-ай, не могу, крысы перегрызли кабель! А-а-а-а, крысы-ы-ы-ы! — завизжала она.

— Ну да, крысы, а что смешного? Ты же сама сказала, что это вариант.

— Я же образно сказала. Достаточно было просто сказать, что компания, которая предоставляет нам Интернет, проводит профилактику и временно отключила нас или, на худой конец, что сервер накрылся, но крысы — это смешно.

— Ты, Мимозина, в следующий раз, пожалуйста, уточняй, когда ты образно говоришь, а когда не образно, — обиженно вздохнула я.

— Ну ладно тебе, все же хорошо на самом деле, — сказала Мимозина и похлопала меня по плечу. — Пошли за водкой сходим, не пропадать же маринованным огурцам.

Потопали в магазин за водкой. По дороге встретили Диму из соседнего офиса, которому мы птицу дарили. Пронесся мимо нас на своем джипе и даже не предложил подвезти. Подумаешь, гордый какой. Принесли водки, открыли огурцы и помидоры и стали пьянствовать. Распили две бутылки и разошлись по домам.

Завтра предстоит разговор со Швидко, посмотрим, что он мне скажет.

Трудный сегодня был день. Зато я четко усвоила две вещи: всегда надо быть готовым к неожиданному повороту событий — это раз, и безвыходных ситуаций не бывает — это два. Все-таки хорошо, что у меня есть старший товарищ, у которого можно многому научиться.

 

День тридцать восьмой

Утром мама сообщила, что братцу пришла повестка в армию и через несколько дней ему надо явиться в военкомат для прохождения медкомиссии.

Вчера вечером они с папой устроили ему экзамен, и выяснилось, что братец мой обладает недюжинным талантом.

— Он так кривлялся, что я даже испугался, подумал, что на самом деле крыша поехала, — заметил папа.

— Ну, слава богу, все же не зря деньги потратили.

Позвонила Вове и сказала, что Армен больше не будет ходить на занятия.

— Это хорошо, а то у меня двадцать пять человек призывников уже записались, даже не знаю, когда всех учить, хоть увольняйся, — вздохнул Вова.

Пришла на работу. Арт-директор заявился на редкость рано. Сидит за компьютером и читает последние политические новости. Технический дизайнер вертится вокруг него как юла и требует продолжить гонки.

— Дождемся программиста, — сказал арт-директор и уткнулся носом в монитор.

Подошла к нему и намекнула, что сегодня в два часа мне надо отправить эскизы в Киев, иначе будет жопа.

— Что-то рановато для жопы. Ну да ладно, сделал я тебе три варианта. Отправил по почте, проверь.

Обрадовалась, подарила ему шоколадку и побежала проверять почту. В ящике три одинаковых картинки. Немного отличаются друг от друга цветом, совсем немного, а в остальном абсолютно идентичные.

Пошла к Мишкину и сказала, что мы обещали клиенту показать три принципиально разных подхода.

— А ты считаешь, что они одинаковые? — удивился он.

— Они же различаются только цветами, и то незначительно, а в остальном как близнецы. А что, разве нет? — робко спросила я.

То, что произошло дальше, было для меня полнейшей неожиданностью. Арт-директор вскочил с места, схватил сигарету и стал орать, что я ничего не смыслю в высоком дизайне, что мое дело продавать эти эскизы, а не учить его работать, что он всю ночь старался, а я предъявляю ему претензии. Поорал-поорал и побежал курить. Через пару минут вернулся и стал снова орать. Орал час, пока не пришла Мимозина и не утешила его. Сижу в углу как мышь, грызу ногти и чуть не плачу.

Собралась с силами и пошла к Мишкину на поклон. Сказала, что совершенно не хотела его обидеть, что прекрасно понимаю — он мозг нашей студии, что ничегошеньки не смыслю в высоком дизайне из-за недостатка опыта, но когда-нибудь исправлюсь.

— Ты мне только объясни для первого раза, в чем разница-то, чтобы я клиенту могла рассказать, — я посмотрела на него полными слез глазами.

— Пошли, расскажу, — сказал подобревший арт-директор.

Сели за мой компьютер, открыли эскизы и стали рассматривать.

— Видишь, на первом эскизе кружочки в левой верхней части? — спросил арт-директор.

— Вижу, — ответила я, заметив в углу небольшие кружочки размером с горошину.

— Так вот, во втором эскизе их нет, и это делает его более строгим, здесь они хаотично разбросаны и как бы образуют брызги воды.

— Ага, — записала я.

— Идем дальше. На третьем эскизе бутылки крупнее, чем на двух предыдущих, они более заметны. Таким образом я хотел расставить акценты и показать, что компания производит именно слабоалкогольные напитки.

— Есть, — записала я.

— На втором эскизе струя воды более мощная. На первом шрифт крупнее, чем на двух остальных. На втором блоки короче, чем на первом.

Рассказывал он мне минут двадцать. Надо же, а я и не заметила столько отличий. Вот что значит профессиональный взгляд, сразу все просекает. Мне вот только интересно, увидит ли клиент разницу.

Поблагодарила арт-директора за помощь и поинтересовалась, почему цвета эскизов разные.

— А это я спьяну так сделал, ошибся. По идее они должны быть одинаковыми. Сейчас исправлю.

— Не-не-не, — замахала я руками, — пусть будет как есть, пожалуйста.

— О’кей, — ответил он.

Если клиент не заметит разницы в деталях, то хоть увидит, что эскизы разного цвета.

Позвонил Грач и напомнил, что приближается время расплаты. Пообещала выслать эскизы через полчаса. Села писать обоснования. Писала-писала, что-то мне не нравится. Благо пришла Мимозина и вызвалась мне помочь. Вместе накатали обоснование на пять страниц. Обещала ей купить шоколадку или сводить в кафе.

Отправила эскизы с обоснованием и стала ждать. Господи, помоги мне, пусть они хоть что-то примут. Только бы не завалить свой первый в жизни проект, только бы показать, что я хоть чего-то стою в этой жизни.

Пришел Швидко, принес мне «Сникерс».

Полезла в ЖЖ. Злоедрючка описывает, как она издевалась над одним мужиком. Двести человек не поленились разместить свои комментарии. Все в восторге от нее и ее таланта.

Вам книгу надо издавать, — пишет пользователь.

Пошел на фиг, — отвечает Злоедрючка.

Вы просто великолепны, как же я вас люблю, каждое утро лезу в ЖЖ и если не нахожу вашего очередного рассказа — день пропал, — пишет еще один.

И ты пошел на фиг, — отвечает Зло.

Зло, ты просто чудо, ты супер, ты умничка, — восторгается третий.

И ты туда же. На фиг все пошли, — снова отвечает она.

Четвертый, пятый, десятый и двухсотый восхищаются ее талантом, пускают слюни-сопли и рассыпаются в комплиментах.

Дрючка всех без исключения посылает на фиг. Решила, что сегодня не буду ее комментировать, и полезла в кулинарное сообщество.

Там новый пользователь — Кухар. Судя по всему — тот еще кулинар. Поставил на место всех: и Вагайского с его мусакой, и Дробер со стейком, и Паралитика с перцем. Все обозлились и стали задавать ему каверзные вопросы, дабы доказать, что он совершенно не разбирается в кулинарии.

Скажите-ка, уважаемый, а сколько виноградных листьев надо собрать, чтобы приготовить долму в листьях на десять персон? — спрашивает Вагайский.

Двести двадцать, — отвечает Кухар.

А вот и неправда ваша, — пишет Вагайский. — Надо собрать двести двадцать шесть листиков.

Аргументируйте, — отвечает Кухар.

Объясняю, — пишет Вагайский. — На каждого человека по двадцать голубцов, двадцать листов про запас, мало ли что, вдруг какой-нибудь порвется, а шесть листов для того, чтобы выстелить дно кастрюли и закрыть голубцы сверху.

Черт, совсем забыл, — ответил Кухар и предложил Вагайскому мир-дружбу-жвачку.

Вагайский мировую принял, но тактично намекнул Кухару, что сидит в этом сообществе уже пять лет и никто никогда еще не смог его переспорить.

Попыталась припомнить, сколько голубцов я могу съесть за один раз? Не удалось. Но, как мне кажется, рассчитывать, что десять человек слопают по двадцать голубцов, глупо.

Пришло письмо от Швидко:

Извини, но сегодня мы не сможем поговорить. Я буду работать до упора, мне плакат с младенцем надо до ума довести. Но завтра обязательно пообщаемся. Мне жутко перед тобой неудобно.

Подумала я, подумала и решила, что он просто тянет время, стыдно ему, наверно, признаться, что он гей. Решила мягко подтолкнуть его. Сочинила интересную легенду. Написала так:

Ничего, завтра поговорим. Знаешь, меня сегодня пригласили на день рождения. Мой лучший друг. Он гей, но я его очень люблю. Я считаю, что геи неплохие люди, что мужчины-геи иногда намного лучше, чем кобели, готовые трахнуть все, что движется. А уж лучше друга, чем Игорь, у меня никогда не было.

Дописала письмо и отправила. Конечно, никакого гея Игоря я знать не знаю, но надо же как-то разрядить обстановку, если человек стесняется первым начать разговор. Пошла курить. Вернулась, а Швидко уже прислал мне ответ.

А со мной однажды был случай. Иду я поздно вечером от Юльки с Семеном. И вдруг останавливается джип, а в нем два парня. Такие все из себя, прилично одетые. Вызвались меня подвезти до дома. Я и сел в машину. Они довезли меня до угла и говорят: «Может, в сауну махнем, а?» А один из них так нежно посмотрел на меня и погладил по щеке. Я перепугался сильно и выскочил из машины.

Ага, лед тронулся. Человек осторожно намекает на то, что он все-таки гей. Не могу сказать, что мне это очень уж приятно, все-таки у меня на его счет были другие планы, но что поделаешь.

Написала ответ:

Знаешь. Я тебя понимаю. Двое геев сразу — это, конечно, страшно. Тем более незнакомых. Ты правильно поступил, что с ними не поехал. Беспорядочные связи до добра не доводят. Что касается меня, то я тебя уважаю.

Вздохнула и отправила письмо. Ответ пришел незамедлительно:

Я тебя тоже уважаю. А пидорасов не люблю!

Вот те раз. Поди теперь разберись, гей он или не гей.

Позвонила Нане, рассказала о новых обстоятельствах.

— Гей, типичный гей, они все так говорят. Маскируются. Ну что ж, поздравляю тебя, — ехидно заметила она.

Пошли с Мимозиной обедать в кафе. Кто-кто, а она все про всех знает.

— Мимозина, — спросила я, — что ты думаешь о Швидко?

— Пидорас он, — ответила она, выуживая из супа кусок мяса.

Совсем я запуталась, ладно, доживу до завтра, там видно будет.

Пришли на работу. Программист упрашивает коммерческого директора написать объяснительную для жены. Она, видите ли, не верит, что он вчера пьянствовал в студии, и подозревает, что у него появилась любовница. Коммерческий директор говорит, что никакие записки писать не будет, потому что это глупо. Мимозина вмешалась в разговор и сказала, что он не имеет никакого морального права рушить семью, и потребовала составить объяснительную и заверить ее печатью фирмы.

— Иди диктуй текст офис-менеджеру, пусть набирает на компьютере, а я потом заверю, — плюнул директор.

— А я его уже написал с утра, надо только напечатать и все, — обрадовался программист.

Офис-менеджер набрала записку и отнесла директору.

— В тетради исходящих документов запись делать? — спросила она.

— Нет конечно, ты что, рехнулась? — ответил директор.

Мимозина выкрала «документ» и пошла якобы в туалет. Я потянулась следом. Заперлись в кабинке и стали читать:

Объяснительная записка.

Выдана программисту студии такой-то Андрею Челочкину.

Я, директор студии такой-то, Дмитрий Пробин, подтверждаю, что вчера с семи до одиннадцати вечера Андрей Челочкин находился в стенах студии и участвовал в коллективном распитии спиртных напитков.

Подпись.

Печать

Похихикали мы с Мимозиной и вышли из кабинки. Возле умывальника стоит девушка-секретарь из соседнего офиса и моет чашку. Посмотрела на нас удивленными глазами.

— Вот черт, — сказала Мимозина, когда мы шли по коридору. — Это же Юлька-сплетница, она теперь про нас черт знает что нафантазирует.

Вернулись в офис и положили записку Пробину на стол. Пробин вручил ее программисту, тот рассыпался в благодарностях и побежал домой.

Грач так и не проявился, наверно, думает, никак не может выбрать, какой из эскизов принять. Не буду звонить, подожду до завтра.

Производители огурцов прислали письмо. Хотят листовки с огурцами.

А насчет сайта вы не думали? — спросила я.

Давайте начнем с малого, — предложили они.

С малого так с малого, уже неплохо.

Поехала домой. Возле подъезда встретила хозяйку Лесси. Стоит и разговаривает с нашим соседом. Увидела меня и демонстративно повернулась задом. Проходя мимо, я услышала обрывки фраз: «…пирамидка… давайте завтра после обеда…».

Все понятно, с папой не получилось, решила взяться за другого. Да уж, не повезло мужику, а уж как не повезло хозяйке Лесси — жена у соседа та еще баба, как рявкнет, так мало не покажется, не в пример нашей маман.

Папа сегодня видел Ваську. У того радость. Умерла в селе бабка и завещала ему трех поросят.

— Сказал, что завтра привезет их домой, пока другой внук, которому завещан дом, их не зарезал, — сообщил папа.

— И где он их держать будет? — поинтересовалась я.

— Не знаю, — папа пожал плечами и пошел спать.

Перед сном решила посмотреть телевизор. Канал «Интер» транслирует концерт. Выступает Борис Моисеев. Переключила канал. По пятому показывают двух парней, которые купаются в море и хватают друг друга за задницы. Наваждение какое-то. А может, это знаки свыше?

Вспомнила Швидко, и как-то стало грустно на душе. Такой хороший человек. Э-эх, Сереженька, Сереженька, ну почему мне так не везет в жизни? Зачем я тебя встретила? Как мне уничтожить в себе это чувство, как научиться воспринимать тебя как друга? Это выше моих сил, ей-богу, выше.

 

День тридцать девятый

Утром позвонила Олька и слезно попросила приехать к ней.

Сказала, что заскочу, но ненадолго, потому как тороплюсь на работу. Приехала, долго звонила, Олька не открывает. Уже собралась уходить, как вдруг дверь отворилась и на пороге появилась Олька. Господи, что случилось с тем жизнерадостным человеком, которого я видела пару дней назад? Глаза опухшие, на щеках слезы.

Рассказала мне, что пастора Джона, Людочку и Ваню задержали в Киеве как членов опасной религиозной секты. Джона и Людочку поместили в КПЗ, до выяснения обстоятельств, а Ваню посадили на поезд и предупредили, чтобы он впредь не занимался всякой ерундой, иначе будет отвечать по всей строгости закона.

— Ты представляешь? Представляешь, какие они сволочи! Да как они смеют! Наше братство известно во всем мире. Мы не сектанты. Я лучше повешусь теперь. Как мы будем без пастора жить? Как?

Выкурили по сигаретке. Олька упорно хочет покончить жизнь самоубийством. Грозится поехать в Киев и поджечь себя на площади перед зданием Суда.

— Ну, есть же другие религиозные организации. Например, сейчас очень моден буддизм, — заметила я.

— Ты не понимаешь, что говоришь. Джон — он святой, и Людочка почти святая. Их нельзя в тюрьму.

Нервы мои сдали, может, я поступила неправильно, но видеть подругу в таком состоянии было выше моих сил, поэтому я собралась с мыслями и рассказала Ольке все, что думаю о Джоне, Людочке и их братстве.

— Твой святой спал с этой Людочкой, а она с твоим Ваней. Оля, разуй глаза. У тебя проблемы с мужем, а ты вместо того, чтобы их решать, пытаешься спрятаться за ширмой, сделать вид, будто ничего не происходит. Ты образованная молодая девушка. Ты достойна счастья. Поговори с Ваней, может, вы еще можете устроить свою жизнь, а если нет, то беги от него, потому что завтра он втянет тебя еще в какое-нибудь дерьмо. Ты уничтожаешь себя ради человека, которому на тебя начхать. Если тебе нужна моя помощь — я помогу, но выслушивать бред про самосожжение на площади и оправдывать твоего мужа-подонка я больше не намерена.

Выпалила на одном дыхании, но тут же пожалела, что так резко высказала ей все.

Оля вытерла слезы, закурила сигарету и проговорила:

— Ты знаешь, а я ведь догадывалась. Ты права. Все так и есть. Спасибо, что встряхнула меня. Я подумаю над твоими словами.

— Подумай, — сказала я. — И прости, если я была немного резка. Ты ведь моя подруга.

— Да, — улыбнулась Оля, — а как у тебя дела?

— Ничего, я в гея влюбилась, — вздохнула я.

— Ну, бывает, лучше уж гей, чем такой подонок, как мой.

Я допила кофе и отправилась на работу.

— Тебе Грач звонил из Киева, — сказала офис-менеджер с порога.

— Набери его, пожалуйста, — попросила я.

Не иначе кто-то в лесу сдох — офис-менеджер не стала фыркать и без слов набрала номер Грача.

— Что вы мне вчера прислали? — сказал Грач таким тоном, что я сразу поняла: отношения с клиентом переходят во вторую стадию: назревает «жопа», но он еще об этом не знает.

— Эскизы, — невозмутимо ответила я.

— Вы называете это эскизами?

— Да.

— Хорошо, пусть будет по-вашему. Но вы обещали мне три принципиально разных варианта. На сегодняшний день я вижу три совершенно одинаковых картинки, которые отличаются по цвету, — продолжил возмущенно Грач.

— Ну, не совсем одинаковые. Вы пояснения читали? — спросила я.

— Эмилия, я все читал. Я не первый год работаю с рекламными агентствами и студиями, я вас насквозь вижу, рекламистов хреновых. Вы просто поленились сделать качественные эскизы. Прошу вас, исправьте это безобразие как можно быстрее, иначе я буду вынужден разорвать с вами контракт и отозвать уплаченные деньги! — взвизгнул Грач и бросил трубку.

Что за манера бросать трубку, не дослушав собеседника?

Расстроилась и пошла курить. За пару минут ситуация из «жопы надвигающейся» перешла в стадию «жопы свершившейся». Что делать в таких случаях, я не знаю. Завалю проект. А жалко — какой я после этого менеджер? Зря Липкин на меня понадеялся, зря. Стыдно-то как будет перед всеми. К тому же часть процентов я уже потратила.

Мимо прошла Юлька из соседнего офиса. Окинула меня презрительным взглядом и удалилась, похабно виляя бедрами.

Сижу — жду Мимозину. Никуда не лезу: ни в ЖЖ, ни в почту — нет настроения. Мимозина приехала через час. Я расплакалась и рассказала ей все как есть.

— Ну-у, а плакать-то чего? Знаешь, сколько раз я выслушивала подобные речи от клиентов?

— Не-а, — всхлипнула я.

— Да по пять раз на день. Придет Мишкин, поговорим с ним. Он все переделает. Я с ним сама поговорю, хочешь?

— Не, я сначала сама попробую, если что — поможешь, — сказала я, утирая слезу.

Села за компьютер и написала Липкину о своем поражении.

Недожала клиента, — ответил Липкин.

Вот спасибо, утешил, называется.

Пришел Швидко, снова принес мне «Сникерс». Черт, как бы ему сказать, что мне больше нравится «Баунти». Тайком скормила батончик Мимозиной и коммерческому директору.

Программист пришел на работу с женой. Она не поверила, что объяснительная записка подлинная, и решила сама во всем разобраться. Мимозина увела ее в комнату переговоров, откуда женщины вышли спустя час. Мимозина мило улыбается, жена программиста сияет от счастья.

Как я все-таки завидую Елене, все у нее получается, все она умеет. Может, мне тоже заняться буддистской практикой?

Обратилась к ней с просьбой предоставить мне литературу, по которой она занимается.

— А зачем тебе это? — спросила она.

— В смысле? — удивилась я.

— Ну, мотивация какая у тебя? Для чего тебе это нужно?

— Ну, как для чего, чтобы Грача и ему подобных на место ставить. Чтобы я могла в любой момент повернуть ситуацию так, как мне выгодно.

— Плохая у тебя мотивация, не доросла ты еще до нашего учения, — вздохнула Мимозина.

— А какая у тебя мотивация? — поинтересовалась я.

— У меня — любить все земные существа и творить добро.

— Да, ты права, до такого я еще не доросла.

— Не переживай, может, в следующей жизни получится? — улыбнулась Мимозина.

Уж не знаю, сколько жизней мне понадобится, чтобы возлюбить Грача или, например, хозяйку Лесси, а еще лучше и Ваську. Боюсь, что очень много.

Позвонил арт-директор, сказал, что сегодня на работу не придет, поскольку они с женой выводят блох у кошек.

— А сколько у него кошек? — поинтересовалась я.

— Шесть, — ответила Мимозина.

Да уж, вывести блох у шести кошек — дело нешуточное. А впрочем, это даже хорошо, что он не пришел. К завтрашнему дню я соберусь с мыслями и смогу без эмоций, ровно и спокойно рассказать ему о сложившейся ситуации.

Программист, коммерческий директор и технический дизайнер, услышав о том, что арт-директора не будет, собрали вещи и слиняли. Еще через полчаса испарилась Ромашкина. Остались мы с Мимозиной, Чайка, Швидко и офис-менеджер. Чайка делает листовки с огурцами. Все-таки талантливый он человек. Так все красиво у него получается. Прямо хочется взять этот огурец и съесть.

— Съемка огурцов понадобится, — сказал он.

— Сейчас позвоню, пусть привезут реквизит, — ответила Мимозина.

Производители огурцов Мимозину выслушали и напомнили, что они оставляли полный пакет солений еще во время их первого визита.

— Ну, так то ж когда было, — невозмутимо сказала Мимозина, — они стали портиться — мы их съели. Да знаю я, что они долго хранятся, просто мы пакет нечаянно поставили возле батареи. Уже не топят? Странно, а у нас почему-то топят. Да, да, конечно. О да-а. Я тоже. Я просто в восторге. Да-а-а-а. Да под водочку. Конечно выпьем. До встречи.

Положила трубку и лукаво улыбнулась:

— Завтра привезут ящик солений.

Швидко написал мне письмо:

Выходи, иди к метро, а я через пятнадцать минут тоже выйду.

О’кей, — ответила я и стала собираться.

Пошла в сторону метро и села на скамейку. Вскоре появился Швидко и предложил мне прогуляться в парке.

— Давай, — согласилась я.

Дошли до киоска, купили по бутылочке пива и нашли укромную лавочку.

Швидко посмотрел на небо и сказал:

— Теплеет уже, скоро совсем тепло будет.

— Ага, — ответила я.

— Ты что любишь читать? — спросил он.

— Всякое, я еще сама стихи пишу.

— А-а-а, слышал. А я люблю Мураками.

Минут сорок рассказывал мне про Мураками, какую-то заводную птицу и прочую ерунду.

Решила снова взять инициативу в свои руки.

— Ты со мной поговорить хотел о чем-то или как?

— Ага. Хотел, — сказал Швидко.

— Я тебя слушаю.

— Знаешь, — начал он, — я человек уже немолодой, ну, не мальчик, сама понимаешь. У меня много чего было в жизни. Женщины говорили, что я приношу им несчастье.

Ага, все-таки гей. Вот ведь, черт побери, досада.

— Я долго к тебе присматривался.

— Да уж, — вздохнула я.

— Я смотрю на тебя, ты такая молодая, красивая. Такая умная. Наверняка у тебя много поклонников.

Я кокетливо закатила глазки:

— Ну, хватает, конечно, но я не спешу.

— Вот я и подумал, на фига я тебе такой нужен, старый алкоголик От меня все равно толку не будет.

Стоп. Что-то я не пойму. Значит, он все-таки не гей?

— Ты не старый, ты очень даже замечательный. Ты добрый, талантливый. А выпить я и сама люблю. Для меня пол-литру водки раздавить, как два пальца обоссать, — лихо сказала я.

Про водку я, конечно, загнула.

— Да? А по тебе не скажешь, — удивился Швидко.

— Слушай, не томи уже, а? Ты что мне хотел сказать, что ты старый пьяница? Да? Ты поэтому меня на концерт пригласил? — возмутилась я.

— Нет, не поэтому, ты мне нравишься.

— Ну?

— Давай, это, может, попробуем, может, что-то у нас и получится? — сказал Швидко и нежно посмотрел на меня.

Этот взгляд я буду помнить всю жизнь. Никто и никогда не смотрел на меня с такой нежностью, такой надеждой и любовью.

— Поцелуй меня, — сказала я.

Швидко наклонился, и мы слились в долгом, жадном поцелуе. Домой мы возвращались поздно вечером. Он обнимал меня за плечи, гладил мои волосы и целовал руки. Перед подъездом крепко обнял меня и прошептал:

— Как же я счастлив!

— Я тоже, — ответила я и поцеловала его.

Зашла домой. Руки дрожат, ноги дрожат. В голове туман. На столе записка от мамы: «Мы поехали в гости. Борщ в холодильнике. Майкла уже выгуляли. Придет Армен — передай ему, что он негодяй».

Хорошо, что никого нет дома. Стала названивать Нане. Дозвонилась не сразу.

— Нана, Нана, мы поцеловались, он не гей. Он меня любит! — заорала я.

— Надеюсь, ты не подала виду, что тоже его любишь? — спросила Нана.

— Подала, еще как подала. Сказала, что уже давно мечтала о том, чтобы он меня поцеловал.

— Это ты зря. Мужчины не любят таких женщин. Надо быть недоступной, он должен стремиться покорить тебя. А ты сразу сопли распустила.

— Знаешь, Нана, ты вот ведешь себя таким образом, а что-то не заметно, чтобы кто-то хотел тебя покорить, — разозлилась я.

— Как хочешь, но когда он тебя бросит, не жалуйся. Спокойной ночи, — сказала Нана.

Я включила музыку и стала танцевать. Топала так, что прибежала соседка снизу и сказала, что наша семейка доведет ее до инфаркта.

— То собака у вас лает, то братец воет, а теперь еще и музыка грохочет и кто-то топочет как слон! — крикнула она.

— Сейчас выключу, — ответила я и вырубила магнитофон.

Все просто замечательно! Какой сегодня хороший день! Надо отметить его в календаре. В этот день человек, которого я люблю, поцеловал меня.

Зазвонил телефон.

— Ало, — сказала я.

— Я люблю тебя, солнышко, — сказал Швидко.

— Я тоже, Сереженька, — ответила я.

— Спокойной ночи.

— Спокойной.

Не стала дожидаться ни братца, ни родителей. Легла спать и заснула самым крепким сном на свете. Я счастлива! Господи, спасибо тебе за все.

 

День сороковой

Проснулась оттого, что кто-то толкал меня в бок. Открыла глаза. Надо мной стоит мама и хохочет:

— Вставай, иди посмотри в окно.

— Там что, инопланетяне за папой прилетели? — спросила я.

— Да нет, круче, — ответила мама.

Подошла к окну. На поле перед домом гуляет Васька с тремя маленькими поросятами. На каждом поросенке собачий ошейник и поводок. С Васькой разговаривает папа, вышедший на прогулку с Майклушей. Майкл обнюхивает поросят и фыркает.

— Ну что? — спросила мама, когда папа вернулся.

— Ничего, говорит, что будет их выращивать. Поселил в свободной комнате, купил капусты и морковки на корм.

— А потом что?

— Ну, сказал, что пока будет растить, а там видно будет, — ответил папа и уткнулся носом в книжку про инопланетян, которую он приобрел вчера.

Позвонила Ольке, поинтересовалась, как дела.

— Вчера вечером приехал Ваня.

— Поговорили? — спросила я.

— Поговорили, сказал, что я очень сильно изменилась, — вздохнула Олька.

— Так держать! — подбодрила я.

Прибежала на работу. Фотограф расставил на моем столе тарелочки с огурцами, установил свет и снимает. Намекнула ему на то, что я пришла и хочу поработать. Фотограф поднял голову и сказал, что творческий процесс он не может прервать даже ради меня.

— Мне часа два еще поснимать, а потом я освобожу ваш стол.

— А почему именно на моем столе? — поинтересовалась я.

— А он у вас какой-то особенный, я его как увидел, так сразу решил, что буду снимать здесь или не буду снимать вообще.

Мимозина отвела меня в дизайнерскую и предложила поработать на компьютере Швидко.

— Пусть снимает, а то ты его знаешь, еще убежит на крышу с этими огурцами, что тогда делать?

— Ладно, — уступила я.

Фотограф старался не два, а целых три часа. Раскладывал огурцы то веером, то крест-накрест, насаживал на вилку и заставлял офис-менеджера держать ее под определенным углом, залез на табуретку и чуть не упал, надкусил пару-тройку огурцов и разбросал по столу, в общем, творил шедевр. К концу третьего часа вытер пот со лба и отнес тарелку с огурцами в дизайнерскую. Народ налетел на огурцы, и уже через минуту на тарелке сиротливо лежали три малюсеньких огрызочка. Но и они вскоре исчезли. Не побрезговал ими пришедший позже всех Швидко, который побрился, надушился и даже постирал свой засаленный свитер.

Банки с помидорами и грибами Мимозина спрятала в холодильник и приказала офис-менеджеру караулить их и не отдавать даже Мишкину.

— Даже если скажет, что с работы уволит, не позволяй вскрывать, нам еще их снимать завтра, — грозно изрекла она.

— Мне-то что, сделаю замечание, если увижу, конечно, а если не увижу — не сделаю. Я не затем сюда на работу устраивалась, чтобы холодильники стеречь.

Нет, ну вы посмотрите, какая нахалка! Я бы в свою бытность офис-менеджером промолчала и берегла бы банки как зеницу ока, а она вредничает.

Благо из своего кабинета выскочил директор Пробин и сказал, что, ежели из холодильника пропадет хоть одна помидорка, хоть один самый маленький опеночек, он лишит офис-менеджера месячного жалованья.

— Распустились тут! — грозно сказал он.

— Кто еще распустился, — прошипела ему в спину офис-менеджер. — Сидит весь день порнуху смотрит в Интернете.

— Я изучаю сайты конкурентов! — выпалил директор и хлопнул дверью.

Подошла к Мишкину и предложила ему покурить. Он согласился. Поинтересовалась, как поживают его коты. Мишкин сказал, что вывел блох, почистил всем уши и кастрировал самого старшего.

— Сам? — удивилась я.

— Нет, врача вызывали, — вздохнул Мишкин. — Он, гад, клавиатуру мне пометил.

— За такое не то что кастрировать, за такое мордой об стенку надо, — выпалила я.

— Не, мордой нельзя, я кошечей люблю, хочешь, тебе подарю одного?

— Спасибо, у меня собака.

Вот и пообщались, называется, а о деле не поговорили. Пришла к Мимозиной и спросила у нее, стоит ли разговаривать с Мишкиным на предмет переделки эскизов сайта для слабоалкогольщиков.

— Сейчас пойду проверю, в каком он расположении духа, — сказала Мимозина и убежала в дизайнерскую.

Вернулась и выпалила:

— Зеленый свет, иди общайся.

— А как ты догадалась? — поинтересовалась я.

— А я по его ауре почувствовала, что он готов к разговору, — ответила Мимозина.

Хорошо Мимозиной: подошла к человеку, постояла рядом — и сразу знает, стоит с ним разговаривать или нет. Не то что я, тыкаю наугад. Зря она, конечно, не хочет меня учить своей волшебной практике. Ну да ничего, схожу на книжный рынок, куплю себе брошюрку, в которой популярно написано, как воздействовать на человека. Завтра же и схожу, вот только у Наны узнаю, что покупать, она просто не может этого не знать.

Подошла к арт-директору и слово в слово пересказала наш диалог с Грачом: и про нас, рекламистов, которых он насквозь видит, и про одинаковые эскизы, и про возврат денег.

— Чего-о-о? — взревел Мишкин. — Да пошли они на фиг! Да будь я самым последним пидорасом, если я хоть что-то переделаю! Да они мудаки! Ни фига не понимают в дизайне, а туда же лезут! Мой ответ «нет». Нет и все!

— Мишкин… — начала я жалобно.

— Я что, непонятно сказал? Я ничего не буду переделывать, до свидания! — рявкнул он и убежал курить.

Пошла к Мимозиной.

— Ну, и что дает твоя практика? В чью ауру ты смотрела?

— Ну, не всегда срабатывает. К тому же я могла уловить положительные вибрации, которые исходили от кого-то, кто находился рядом. Возможно, эти вибрации были настолько сильными, что перекрыли все остальные. Да и ты тоже хороша. Пойдем в комнату переговоров, буду учить тебя, как общаться с Мишкиным в таких ситуациях.

— Пошли, — вздохнула я и взяла ручку и лист бумаги.

— Пиши, — сказала Мимозина, подгрызая кончик ногтя на мизинце.

И снова я стала записывать мудрые слова, которые говорил самый великий менеджер на свете — Елена Мимозина.

Оказалось, что к нашему арт-директору нужен особенный подход, в зависимости от его настроения.

Когда Мишкин в гневе (а это бывает в девяноста девяти случаях из ста), то не рекомендуется:

1. Говорить ему о том, что клиент назвал наши эскизы откровенным «г». Это дискредитирует его как дизайнера и может вызвать необратимые последствия: от вопля раненого бизона, как, например, сегодня, до отказа впредь разговаривать на эту тему. Следует начать разговор издалека, на какую-нибудь отвлеченную тему, например, поинтересоваться, как чувствует себя после кастрации кот Федя или какой стул был у кошки Пуси. Потом, как бы невзначай, заметить, что у мудака из такой-то компании обострился геморрой и он, дабы не страдать в одиночку, решил подпортить нам настроение и забраковал эскизы. Далее следует плавно, очень медленно и осторожно положить ему на стол листок с правками и заметить, что совершенно необязательно все переделывать, можно вообще проигнорировать подобный бред. Намекнуть, что заказчик заплатил приличную сумму денег и заплатит еще столько же по факту сдачи проекта, но, будучи в состоянии гнева, грозился разорвать контракт. Заверить, что в худшем случае потерю еще одного мудака-клиента мы переживем совершенно безболезненно и избавим себя от лишних хлопот в виде предоставления эскизов и бесконечных правок.

2. Категорически не рекомендуется спорить с Мишкиным. Пусть кричит, топает ногами, брызжет слюной. Ни в коем случае нельзя уходить. Стоять с опущенной головой, как русский партизан на допросе, и молчать. Молчать и еще раз молчать. Дать человеку выговориться, робко сказать: «Я все поняла» и бесшумно удалиться. После этого не трогать его как минимум часа два.

3. Под страхом увольнения не рекомендуется учить Мишкина, как делать эскизы. Даже если очень чешутся руки и язык: руки отрубить, язык засунуть в одно место и ничем, ни при каких обстоятельствах не выдать своего недовольства его работой или несогласия с его позицией. Если уж совсем невтерпеж, подговорить Швидко или Чайку. Пусть они как дизайнеры, как бы невзначай, посмотрят на эскизы и скажут, что они бы сделали по-другому.

4. Самое главное — помнить, что, как и любой творческий человек, наш арт-директор натура вспыльчивая, но отходчивая. И даже если он грозится уволить тебя и отправить торговать газетами в метро, надо отнестись к этому спокойно, поскольку ровно через пять минут он все забудет и станет таким, как прежде.

— А что делать, если я все-таки увижу Мишкина в хорошем расположении духа? — поинтересовалась я.

— Считай, что ты избранница судьбы, ибо за долгие годы совместной работы никому из нас еще не подфартило. Даже мне, со своими способностями, — вздохнула Мимозина.

Я вернулась на свое рабочее место и стала писать замечания по эскизам. Написала, смотрю: Мишкин курить пошел. Схватила сигарету и побежала за ним.

— Сегодня вечером фильм будет классный по пятому каналу, — сказал Мишкин как ни в чем не бывало.

Ага, значит, отошел-таки.

— Что за фильм? — поинтересовалась я.

— «Куклы» Такеши Китано.

— Посмотрю обязательно. Мишкин, тут я тебе правки написала. Я понимаю, что я многого не знаю и не умею, также я понимаю, что тебе виднее, как оно должно быть, но это мой первый проект, и я бы не хотела его сорвать.

— Давай сюда, переделаю, — сказал Мишкин.

— Спасибо, — ответила я. — А кстати, как там Муся поживает?

— Какая Муся? — спросил Мишкин.

— Ну, кошка твоя.

— А-а-а, Пуся. С Пусей все отлично, она у нас самая славная, — улыбнулся Мишкин.

— Ну и хорошо, — улыбнулась я в ответ.

Села за компьютер и облегченно вздохнула, не все так страшно, как кажется на первый взгляд. Швидко написал мне письмо:

Солнышко, ты такая красивая сегодня. Пойдем вечером погуляем? Целую тебя крепко-крепко. Сережа.

Ответила:

Конечно пойдем. Я вчера весь вечер думала о тебе. Целую нежно-нежно. Я.

Как прекрасна все-таки жизнь! Все прекрасны, даже нудный технический дизайнер и вспыльчивый арт-директор.

Еле дождалась вечера. Снова ушла пораньше, а Швидко догнал меня возле метро. Так лучше, не хочу я, чтобы кто-то догадывался о наших отношениях. А то вдруг Мимозина опять скандал закатит или, не дай бог, Мишкин рассердится. Все-таки заводить романы на рабочем месте не есть хорошо. А с другой стороны, где мне их заводить, если я кроме работы и дома нигде не бываю?

Пошли в парк, поели мороженого. Швидко не нравится, что я курю. Обещала подумать над этим.

Швидко вспомнил, как мы ходили на концерт, и заметил, что я выглядела очень смешно.

— А я так старалась тебе понравиться. Даже глазками стреляла.

— Ты мне и без этого нравишься, и уже давно, — нежно сказал он и поцеловал меня.

— Какой позор, срамота-то какая! Сидят на улице и цалуются! — возмутилась бабушка, проходящая мимо.

— Бабушка, не ругайтесь, сами ведь такие были, — улыбнулся Швидко.

Второй день я витаю в облаках. Швидко обещал познакомить меня поближе со своими лучшими друзьями: Юлькой Назрановой и Семеном.

— Они тебе понравятся, вот увидишь, — заверил он.

 

День сорок первый

Утром на остановке встретила жену соседа, к которому приставала хозяйка Лесси.

— Слушай, а у меня к тебе вопрос есть, — сказала она.

— Какой? — удивилась я.

— Как ты думаешь, мне эту суку удушить или ножом заколоть?

— Какую?

— Ну, которая с колли ходит. Представляешь, сегодня заявилась в шесть утра. Собачек, видите ли, ей приспичило вместе выгуливать. Тьфу, сучища, я ей так вставила, так вставила, — завелась жена соседа.

— Ты ее не трогай, она несчастная женщина, — вздохнула я.

— Как же не трогать, когда мужика из-под носа уводит? — возмутилась соседка и стала пропихиваться в полный троллейбус с воплями: — Пропустите! А ну пропустите! А ты, дед, вали отсюда, тебя смерть посрать отпустила, а ты туда же! Ты вообще молчи, карга старая, а то сейчас оплюю! Мужчина, я вам не полка для вещей, уберите вашу сумку с моего плеча!

Двери захлопнулись, увозя жену соседа, а я осталась ждать маршрутку.

Приехала на работу. Прибежал Швидко и вручил мне кассету. Сказал, что наконец нашел свой любимый японский фильм, с которого началось его увлечение Японией.

— Отличная картина, рекомендую, — выпалил он.

Смотрю на обложку кассеты: на ней изображен какой-то мужик с искаженным от ужаса лицом и развалины города. Внизу надпись: «Тецуа — железный человек». Решила, что это ужастик.

Позвонила Олька.

— Ваня ушел, — грустно вздохнула она.

— Скатертью дорога, — ответила я.

— И как я теперь без мужа буду жить? — всхлипнула Олька.

— Найдем мы тебе мужа, не переживай.

— Обещаешь?

— Обещаю, — ответила я.

Черт меня дернул за язык пообещать такое, теперь же не отстанет, пока я ей кого-нибудь не найду. Решила позвонить Нане, у нее поклонников много, может, не пожалеет и поделится с подругой каким-нибудь доходягой.

— Еще чего! — возмутилась Нана. — К тому же у меня их сейчас всего-то восемь штук.

— Ну, тебе что, жалко? Ну, самого плохенького отдай, а?

— Я подумаю, — сказала Нана.

Поинтересовалась, какую литературу из серии «Как воздействовать на психику человека» она мне может порекомендовать. Нана ответила, что лучше купить Скворцова «Я все могу».

После обеда пойду на книжный рынок. Проценты, на которые я собиралась купить шубу или махнуть в Париж, тают, как мартовский снег. Мда, все-таки мало я пока зарабатываю.

Ну вот, гора с плеч. Позвонили производители огурцов и сказали, что очень хотели бы видеть сегодня листовку.

— Конечно, вечером перешлю, — сказала Мимозина, положила трубку и повернулась ко мне: — Значит так, сегодня вечером крысы снова перегрызут кабель Интернета.

Пошла к Чайке и стала слезно умолять его набросать эскизы хотя бы завтра.

Чайка утвердительно кивнул головой и пообещал сделать.

Пришел запрос на разработку логотипа для строительной компании. Мимозина быстренько подготовила ТЗ и отнесла Швидко. Тот поморщился, сказал, что у него нет вдохновения, и обещал сделать логотипы завтра.

— Сегодня, — ответила Мимозина.

— Тогда только один.

— Пять, — сказала она, — пять, и ни на один меньше.

Вот ведь тиран, ну чего к человеку привязалась! Сама ведь говорила, что творчество — процесс неконтролируемый.

Пару раз я прошла мимо арт-директора. Сидит и делает новые эскизы для моего сайта. Поинтересовалась, как поживает кастрированный кот.

— Хорошо, — ответил арт-директор.

Засела составлять статистические отчеты за месяц. Нуднейшее занятие. На кого бы его взвалить?

Решила посоветоваться с Липкиным.

А ты офис-менеджера припаши, — посоветовал он.

Пошла к офис-менеджеру и предупредила, что с сегодняшнего дня она будет заниматься статотчетами.

— Вот еще, делать мне больше нечего, — дернула она плечами.

Пошла жаловаться коммерческому директору. Тот посмотрел на меня и сказал, что я и сама могу справиться с отчетами.

— А чего я тогда Липкину помогала в свое время? — возмутилась я.

— Вот проработаешь три года, тогда взваливай на кого хочешь, — ответил он.

Вот сволочь. Значит, ближайшие три года сидеть мне и составлять эти чертовы отчеты.

Разозлилась и пошла за книжкой. Обегала весь рынок. Книга Скворцова «Я все могу» пользуется бешеным спросом. Нашла только в одном месте, и то последний экземпляр по дикой цене. Ладно, ради этого можно и раскошелиться. Зато теперь ни один поганец не станет мне на мозги капать, что и как делать. Еще и Мимозина прибежит ко мне учиться, как воздействовать на клиентов.

Вернулась в студию. До вечера занималась ничегонеделанием, про отчеты забыла — у меня тоже творческий кризис. Вела активную переписку с Швидко: из-за гадины Мимозиной мы не сможем сегодня вечером погулять.

Полезла в ЖЖ.

Написала новый пост:

Я наконец-то встретила мужчину своей мечты, которого ждала всю жизнь.

Полезла в кулинарное сообщество. Там мир и покой. Вспомнила о том, что давно не была в собачье-кошачьем сообществе, и решила посмотреть, как у них там дела.

Оказывается, не все такие скромные, как я. Девушка из Перми указала реквизиты банковского счета, на который можно перечислить деньги на корм ее коту.

Представляю, сколько она денег нагребет.

Завтра братец должен проходить медкомиссию. Посмотрим, насколько хорошо он усвоил уроки доктора.

Пошла домой. Мама с папой и Армен смотрят телевизор. Сказала им, что мой молодой человек дал мне посмотреть свой любимый японский фильм.

— А когда это у тебя успел появиться ухажер? — поинтересовался папа.

— Ну, не так давно, — кокетливо ответила я.

— Небось какой-нибудь доходяга? — ехидно сказала мама.

— Нет, дизайнер.

— А-а-а, — сказали дружно мама с папой. — Ну, тогда ставь кино.

Вставила кассету в магнитофон. Начало не предвещает ничего хорошего: какая-то странная музыка и еще более странный мужик, бегающий по городу. Фильм родителям явно не понравился, но, чтобы узнать, чем дышит избранник их дочери, решили досмотреть его до конца.

В середине фильма у персонажа вместо члена отросла дрель, которой он начал сверлить свою девушку.

— Я такое смотреть не намерен, — грозно сказал папа и удалился.

— Я не сомневалась, что ты снова вляпаешься. Нормальные молодые люди такую похабщину не смотрят, — вздохнула мама и ушла вслед за папой.

Братец похихикал и пошел гулять.

Достала кассету из магнитофона и чуть не расплакалась. Гад Швидко, мог бы и предупредить, что фильм не для семейного просмотра. Теперь мои родители будут думать, что он извращенец, а мне только этого не хватало для полного счастья.

Поужинала и легла читать книжку Скворцова. Перешла сразу к той главе, где рассказывается о способах воздействия на человека на расстоянии. Это как раз то, что мне нужно. Бог мой, как все, оказывается, просто. Не надо отлавливать черных котов и летучих мышей, чтобы сварить зелье, не надо на метле скакать и мазью волшебной натираться. Достаточно лечь вечером в постель, визуализировать человека, на которого хочешь воздействовать, сказать ему то, что ты планируешь сказать, допустим, завтра во время разговора, и мысленно представить себе, как он отвечает. Причем ответы его придумать самой, такие, какие бы тебе хотелось услышать. И назавтра, как только он услышит твой голос, то будет отвечать на твои вопросы так, как ты хочешь. Класс. Благо фантазия у меня бурная, так что визуализировать Грача мне будет не сложно.

Читаю:

Перед сном желательно облиться холодной водой. Делать это необходимо следующим образом. Налить ведро воды, громко крикнуть: «Сила воды, перейди ко мне!» — и вылить ведро себе на голову. Кричать желательно как можно громче, поскольку вода есть субстанция тяжелая и, если говорить шепотом, она может не услышать. После следует выпить три ложки яблочного уксуса, разведенного в стакане воды, и уединиться в темной комнате.

Пришлось тащиться в ванную, наливать ведро воды и орать во всю глотку.

— Что там с тобой такое? — закричала мама, подбежав к двери.

— Ничего, я закаляюсь. Ведро холодной воды на себя вылила, — ответила я.

Через минуту раздался звонок в дверь.

— Ну что вы за люди, а? Ну что за люди? — послышался знакомый голос соседки снизу. — То музыку включаете, то орете, ну сколько это будет продолжаться? У меня скоро все рыбки в аквариуме от ваших криков передохнут.

— Рыбы, кажется, глухие, — заметил папа.

— Тьфу на вас! — бросила соседка и удалилась.

Выйдя из ванной, я плотно закрыла дверь в комнату, легла на кровать и приготовилась визуализировать образ Грача.

Представила голову, уши, глаза, дошла до шеи и галстука, как вдруг зазвонил телефон.

— Тебя. Олька, — позвала мама.

— Алло, — гневно сказала я.

— Ну как там? Мужик не нашелся? — спросила Олька.

— Нет еще. Ну ты даешь, ты что хочешь, чтобы я тебе за один день мужика нашла? Хороший мужик на дороге не валяется.

— Понимаю. Я что звоню. Мне сегодня в булочной один молодой человек глазки строил, потом до дома довез и дал свой номер телефона. Я вот хотела тебе рассказать и заодно посоветоваться, звонить мне ему или нет?

— Звони, все равно терять нечего. Не отвлекай меня только, я важным делом занята, — ответила я.

Оторвать меня от визуализации Грача в такой момент, когда я уже почти все сделала! Пришлось начинать все сначала. Легла, глубоко вдохнула и стала визуализировать. Нос вырисовывался минут пятнадцать, все не могла вспомнить, какой он на самом деле. Так и не вспомнила и решила прилепить ему нос своего папы. В конце концов, не такая уж и важная деталь. Далее следовали ручки-ножки, пиджак, рубашка, брюки и туфли. Получился очень даже яркий образ. Представила себя напротив и завела разговор.

— Мы подготовили новые макеты, вот они, — сказала я, протягивая ему пачку эскизов.

Воображаемый Грач наклонил голову и стал внимательно рассматривать макеты, то и дело почесывая затылок.

— Надеюсь, теперь вы понимаете, что это три принципиально разных подхода? — спросила я, позволив себе немного повысить голос.

— О да, конечно, я вижу, — залепетал Грач, как бы оправдываясь.

— Так какой из них вы выбираете? — грозно спросила я.

— Я не знаю, не знаю, — всхлипнул Грач и посмотрел на меня, как первоклассник, получивший первую двойку. — Они все очень интересные. Выберите за меня, я доверяю вашему вкусу. Как скажете, так и будет.

— Ну что ж, — я подняла подбородок. — Я подумаю, какой подходит больше, и извещу вас.

— Да-да, пожалуйста, — прошептал Грач и испарился.

Здорово получилось, мне нравится. Дабы усилить результат, чтобы наверняка подействовало, решила проиграть данный эпизод еще раз десять. Удалось только девять с половиной — пришел брат и все испортил. Но думаю, что хватит и девяти.

Устроилась поудобнее и закрыла глаза. Как там мой Сереженька? Чем сейчас занимается?

 

День сорок второй

Ночью мне снился Грач и его ассистентка Оля. Грач порхал под потолком лаборатории, где мы дегустировали квас и слабоалкоголку, размахивал эскизами сайта и пел песню: «Владимирский централ — ветер северны-ы-ы-ый». Проснулась я в холодном поту, и выяснилось, что звуки песни доносились из машины, стоявшей под окнами.

Выпила чаю и пошла на работу. По дороге встретила жену Васьки, которая тащила полные сумки детского питания «Малыш» для подкормки поросят.

— Они ведь тоже дети, — сказала она.

Да уж, если так пойдет, то окрестным младенцам нечего будет есть, поскольку Васькина жена скупит все детские консервы.

Перед офисом встретила Юлю, которая застужала нас с Мимозиной, когда мы выходили из кабинки туалета, где читали объяснительную для жены программиста.

Юля стоит с сотрудницей из соседнего офиса и курит. Увидела, что я приближаюсь, ткнула соседку в бок, и они обе, как по команде, уставились на меня.

Проходя мимо, услышала, как Юля прошептала соседке:

— Она — бутч. Видишь, ходит всегда в кроссовках и рваных штанах. Не красится никогда. А Мимозина более женственная.

Ничего не поняла из их разговора: кто такая бутч, при чем здесь женственность Мимозиной и мои штаны? Да и какое их собачье дело, крашусь я или нет?

Мишкина нет, решила залезть в ЖЖ и посмотреть, не ответил ли кто-нибудь на мой пост о замечательном мужчине, которого я встретила. Написали многие. Даже Злоедрючка не поленилась:

Хи-хи. Дура ты наивная, идеальных мужиков не бывает.

Еще одна барышня оставила следующий комментарий:

Когда я познакомилась с моим мужем, он был таким нежным, таким внимательным и заботливым, цветы мне дарил, в кино водил, а сейчас, падла, лежит на диване в вонючих носках, и хрен его с места сдвинешь. Тарелки за собой не вымоет, скотина чертова.

Написала ей ответ:

Не все мужчины такие плохие, просто вам не повезло.

Другая девушка поделилась:

А я замужем уже пятый раз. Могу сказать одно: сволочи они все. Кастрировать их надо при рождении, чтобы бабам жизнь не портили.

Точно, причем кастрировать без наркоза, — поддакнула ей Дрючка.

Топить, как котят слепых, — написала еще одна.

А лучше вообще замуж не выходить, — продолжила тему третья.

Не выдержала и написала им такой ответ:

Вы, девушки, недобрые очень, поэтому и мужчины вам такие попадаются — злые.

Слово «бутч» не дает мне покоя. Решила поискать в Яндексе, что оно обозначает.

Яндекс выдал кучу ссылок. Пошла по первой попавшейся. Вот тебе раз. Бутч — женщина, которая в лесбийском союзе берет на себя роль мужчины. А я тут при чем? А Мимозина при чем? Неужто Юлька заподозрила нас в том, что мы занимались в туалете чем-то неприличным?

Прибежала Мимозина.

— Знаешь последние новости? — выпалила она с порога.

— Знаю, мы с тобой лесбиянки, я — бутч, а ты моя жена, — ответила я.

— Я этой сплетнице покажу, я ей такое устрою, будет пятый угол искать, дура несчастная.

Выяснилось, что о моих с Мимозиной наклонностях уже знают сотрудники всех офисов на нашем этаже.

Мимозина куда-то убежала, через несколько минут вернулась и стала как-то подло хихикать.

— Ты чего? — спросила я.

— Ничего, я Юльке вирус отправила по электронной почте.

— Откуда?

— Из соседнего офиса, там у меня знакомый программист работает, Вадька, друг мой давнишний. Он ей зараженный файл отправил. Как только она его откроет, у нее на экране начнут появляться голые мужики.

— И долго они будут появляться? — поинтересовалась я.

— Долго, ой долго, — довольно улыбнулась Мимозина, — пока систему не переустановят, а для этого придется Вадьку вызывать и деньги ему платить.

— Тоже хорошо, — вздохнула я.

— Не расслабляйся, сейчас будем логотипы тестировать, которые Швидко вчера сделал, — сказал Мимозина и пошла созывать народ.

Ох уж эти тестирования, опять все будут говорить что попало. Ромашкина в тестировании участвовать отказалась, сославшись на шквал работы. Врет ведь, сидит, смотрит на Леголаса на экране и вздыхает. Несчастный человек Надо ей Толкиена вернуть. Что-то неинтересно мне его читать. Основных персонажей я уже знаю, а вникать в подробности скучно.

Сели в круг, Мимозина раздала всем по листику с распечатанными логотипами, и началось тестирование.

— Какие ассоциации у вас возникают при виде этих логотипов? — спросила она.

— Мне они напоминают маяки, — сказал Чайка.

— А мне стрелы, — ответил программист.

— Во времена моего детства у бабки на хуторе мужик жил, такой же был длинный и корявый, мы его еще Смертью дразнили, — вздохнул технический дизайнер.

— По-моему, это похоже на мужской половой орган, — сказал коммерческий директор, поглаживая свою бородку.

— А у тебя одно на уме, — заметила Мимозина.

— А мне говно напоминает, — изрек арт-директор, — потому что Швидко решил в очередной раз отмазаться и нарисовал что попало.

Благо Швидко в этот момент не было в офисе, а то бы он точно врезал Мишкину.

— А ты что думаешь? — спросила Мимозина.

— Я вижу что-то похожее на строящуюся башню — логотип ведь для строительной компании? — высказалась я.

— Много ты понимаешь, — буркнул Мишкин и пошел курить.

— Спасибо, все свободны, — проговорила Мимозина и отправилась что-то печатать.

Я решила составить компанию арт-директору в курилке, поинтересовалась драгоценным здоровьем его кошек и напомнила, что сегодня мне нужно показывать эскизы сайта. Мишкин рявкнул, что он не кретин, что эскизы давным-давно готовы и ждут меня.

Поблагодарила его и пошла в офис. Мимозина сидит перед компьютером и лихорадочно клацает мышкой. Программист бегает вокруг нее с криками, что какая-то сволочь снова заразила нас вирусом.

Подошла поближе. На экране у Мимозиной скачут голые мужики.

— Все, конец, вырубай комп скорее, — заорал Челочкин.

Мимозина вместо адреса Юльки из соседнего офиса дала Вадьке-хакеру свой.

Пришел Швидко и написал мне письмо: завтра мы приглашены на ужин к Юле Назрановой и Семену. Поинтересовался, понравился ли мне фильм.

Написала в ответ, что картина достаточно странная и он мог бы предупредить меня, что она не для семейного просмотра.

Швидко извинился и сказал, что принес мне еще один японский фильм, о летающих феях.

Я поинтересовалась, нет ли там откровенных сцен.

Нет, там только целуются, — ответил он.

Пока программист чинил комп Мимозиной, мы с ней пошли пообедать.

— Тебе не кажется, что со Швидко происходит что-то странное? — спросила она.

— Нет, а с чего ты взяла?

— Да так Какой-то он ходит возбужденный, радостный. Логотипы эти в виде фаллических символов. Наверно, у него баба завелась, — сказала Мимозина и многозначительно посмотрела на меня.

— Ну, я этого не знаю, — ответила я.

— Точно? — не унималась Мимозина.

— Точно.

— Надо с ним поговорить. Бабы бабами, а работа прежде всего.

Как же, так я тебе и скажу, что у нас роман в самом разгаре. Потом будешь дуться на меня.

Вернулись в офис. Компьютер починили, и Мимозина села работать. Отправила заказчику листовку с огурцами.

Через пятнадцать минут позвонил клиент: в целом его все устраивает, но огурцы на тарелке надо разложить веером.

— Мы сегодня все переснимем, — заверила Мимозина.

Вызвала фотографа. Тот возмутился и категорично заявил, что раскладывать огурцы веером — моветон и признак дешевизны.

— Так в дешевых ганделыках огурцы подают, — сказал он.

— Переснять! — стукнула кулаком по столу Мимозина.

Фотограф охнул и полез в холодильник. В холодильнике стоит банка с опятами: огурцы и помидоры пропали.

— Где?! Кто сожрал?! — взревела Мимозина.

Подозрение пало на вечно голодного Швидко. Швидко покрутил пальцем у виска: он даже и не знал о том, что в холодильнике стоят огурцы. Дизайнер Чайка робко посмотрел на Мимозину и вздохнул:

— Мы с Мишкиным вчера их съели. Сидели допоздна, проголодались, магазины уже все закрыты. Я думал, что они больше не понадобятся.

— Ты бы меньше думал, — ответила Мимозина и отправилась к директору просить денег на закупку новых огурцов. Не обращаться же снова к производителям.

Директор начал возмущаться, деньги выделил, но обещал обязательно вычесть эту сумму из зарплаты прожорливых сотрудников. Заслали офис-менеджера в магазин. Та вернулась через час с обычными солеными огурцами, какие продают бабушки на рынке, поскольку других не нашла.

— Один хрен, что те, что эти, — флегматично заметила она.

Разложили огурцы на тарелке и стали переснимать. Благо не на моем столе. Вынесли в коридор стул, установили свет, поставили на стул тарелку с огурцами и стали фотографировать. После съемки Мимозина огурцы спрятала и торжественно пообещала собственными руками задушить того, кто посмеет к ним притронуться, пока она не позволит.

Позвонил Грач, предупредил, что он в командировке и отправлять ему эскизы сегодня нет смысла.

— Завтра можете прислать. Видите, как я к вам хорошо отношусь, не тороплю вас без нужды, — сказал он.

Вечером пошли гулять со Швидко. Он сообщил мне, что последнее время его организм отказывается принимать алкоголь. Врет, наверно, думает, что я пьющего любить не буду.

Пришла домой. Мама плачет, папа бегает по квартире и размахивает руками, обзывая братца последним идиотом.

— Неужто комиссию прошел? — поинтересовалась я.

— Да, — всхлипнула мама.

— А чего тогда плачем?

— Так он получил положительный ответ: годен к службе в армии, у-у-у, идиот проклятый, — пригрозила мама кулаком.

Братец вздохнул и рассказал мне, что честно собирался косить под идиота и даже спрятал в кармане кусочек мыла, чтобы в нужный момент засунуть его в рот и начать пускать пузыри, но, пока стоял в коридоре, познакомился с хорошими парнями, которые рассказали ему много хорошего о службе в армии.

— Вот я и решил, чем я хуже других, пойду послужу, — закончил он свою речь.

— Ну, дело такое, — ответила я.

— Не плачь, — сказал папа, поглаживая маму по голове, мы его определим в Харькове служить, я сам пойду договариваться.

— Ладно, только в Харькове, чтобы его не заслали куда-нибудь в Западную Украину к бендеровцам, — всхлипнула мама и обняла брата, который, в свою очередь, разревелся и сказал, что маму очень любит.

— Мне Сережа новую кассету дал, — сказал я.

— Опять извращения какие-нибудь? — спросила мама.

— Нет, хорошее кино. Я, кстати, вчера перепутала кассеты, их много лежало на столе. Это вообще не его была, а нашего арт-директора, — соврала я.

А что, не портить же человеку репутацию из-за какого-то несчастного Тецуи — железного человека.

На этот раз родители остались довольны, мама даже прослезилась, когда одна из ведьм превратилась в облако и улетела. Сказала, что человек, который коллекционирует такие фильмы, — очень романтичная и добрая натура.

— Он хоть не пьет? — поинтересовался папа.

— Нет, что ты, он и капли в рот не берет, — заверила его я.

Предупредила родителей, что завтра иду в гости.

— Платье свое надень выходное, — сказала мама.

— Нет уж, спасибо, — ответила я.

Кому бы подарить это злосчастное платье? Подарю-ка я его Ольке, точно. Завтра же позвоню и скажу, что у меня для нее есть подарок. То-то она обрадуется.

Легла спать и решила, что неплохо было бы еще раз визуализировать Грача, чтобы наверняка сработало. Сегодня Грач визуализируется намного легче, даже нос получился. Повторила ему еще раз все, что говорила вчера.

 

День сорок третий

Рано утром в подъезде раздался собачий лай, мужские и женские крики и визг поросят. Папа выскочил на лестничную площадку и увидел Ваську, который пытался оттащить поросенка от Лесси. Хозяйка Лесси увидела папу и заголосила пуще прежнего. Папа оттащил поросенка в сторону и пошел спать дальше.

Проснулась в девять и пошла на кухню. Папа разговаривает по телефону со знакомым комендантом и просит его помочь оставить братца в Харькове. Мама сидит рядом и теребит кухонное полотенце, братец ест бутерброд. Спустя пятнадцать минут папа положил трубку, закурил сигарету и сказал:

— Все, пятьсот долларов завтра надо отнести.

Потом повернулся к братцу:

— Послезавтра на приемном пункте подойдешь к коменданту, он тебя запишет куда надо. Только именно к нему, и ни к кому другому.

— Ага, — кивнул братец и сожрал и мой бутерброд.

Пришла на работу и стала писать пояснение к новым эскизам сайта. Если честно, то они очень напоминают старые, но отличаются друг от друга все-таки больше. Отправила Грачу и стала ждать. Решила, что позвоню ему через час. Сегодня я подготовлена по полной программе, не зря же два вечера угробила на визуализацию объекта. Если этот метод сработает, обязательно поделюсь секретом с Мимозиной.

Мимозина влетела в студию в двенадцать дня, сияя от счастья.

— Что такое? — спросила я.

Выяснилось, что Дима из соседнего офиса решил простить ей выходку с птицей и помириться, поскольку ему срочно нужен рекламный плакат и он рассчитывает, что провинившаяся Мимозина сделает его по дешевке.

— Он эту птицу своему знакомому собрался дарить на день рождения, — сказала счастливая Мимозина. — Кстати, у моего нового бойфренда тоже скоро день рождения, что бы ему подарить?

— Подари обручальное кольцо, скажи, что ты его замуж зовешь, — пошутил коммерческий директор.

Написала письмо Липкину, поинтересовалась, как ему живется в Москве.

Курс рубля падает, — ответил Липкин.

А тебе-то что? — спросила я.

Ну как это «что»? Я же в России живу, меня все проблемы волнуют.

Позвонили производители огурцов и сказали Мимозиной, что огурцы разложены хорошо, но это не их товар. Намекнули, что это какие-то рыночные огурцы, по десять копеек за штуку.

— Ну что вы, это ваши, только из другой банки, — не моргнув глазом солгала Мимозина. — Ну конечно, привозите новые, если хотите, да-да.

Повернулась ко мне и хитро улыбнулась, потом пригрозила пальцем:

— Запомни, мы, менеджеры, никогда не врем, мы просто фантазируем.

Я-то запомню, мне, конечно, все равно, но вот ей, буддистке, врать не полагается, поскольку таким образом она портит свою карму. Я поинтересовалась, что она думает об этом и не боится ли в следующем своем воплощении родиться крысой или, еще лучше, земляным червем. Мимозина улыбнулась и сказала, что в следующем своем воплощении она родится бодхисатвой, и никак не меньше. А что касается вранья, то у нее положительная мотивация, а следовательно, бояться ей нечего.

— И что в ней положительного? — спросила я.

— Ну, я же не для себя стараюсь, а для блага студии, поэтому мотивация у меня положительная, — ответила она.

Прибежал арт-директор и сообщил, что скоро к нам на стажировку приезжает девушка Урсула из Лондона. Девушка Урсула учится в известном колледже, который готовит суперпрофессиональных лондонских дизайнеров, и решила пройти стажировку именно у нас, потому что из всех сайтов украинских дизайн-студий наш ей понравился больше всего.

Мимозина обрадовалась и сказала, что это очень хорошо, поскольку у нас будет отличная возможность перенять опыт английских дизайнеров. Мишкин с ней согласился: он уже пригласил Урсулу приехать и даже подыскал ей подходящую квартиру.

— Э-э-эх, черт, — вздохнула Мимозина, — одно плохо: я совсем не знаю английского.

— А чем же ты уже три года как занимаешься два раза в неделю, неужели китайским? — ехидно заметил Мишкин.

— Нет, английским, но мы дошли только до определенных и неопределенных артиклей, — ответила Мимозина и демонстративно уткнулась в учебник.

— Такими темпами годам к семидесяти ты, может, и выучишь с десяток слов, — съязвил Мишкин.

Пришел технический дизайнер и поставил всех в известность, что он решил голосовать за Яблочкина.

— Но мы же всей студией за Плющенко? — попытался возмутиться арт-директор.

— А я из вредности, я не как все. Не люблю я этот коллективизм, — заявил дизайнер.

Арт-директор рассвирепел и решил отыграться на Швидко, заметив ему, что вчерашние логотипы для строительной компании никуда не годятся. Швидко невозмутимо парировал, что, когда он начинал делать логотипы, Мишкин еще сидел в пятом классе, чесал репу и читал стишок «У меня растут года, скоро мне семнадцать. Кем работать мне тогда? Чем заниматься?».

Такого позора арт-директор снести не мог и выступил с ответной речью. Швидко, по его мнению, давным-давно пропил свои мозги и способен только на то, чтобы пасхальные яйца расписывать и на базаре по рублю продавать. Швидко в долгу не остался и припомнил, как Мишкин ходил к нему просить чаю. Арт-директор, в свою очередь, напомнил Швидко, что однажды у него жутко чесались руки уволить дизайнера после того, как тот выпил весь реквизит — десять бутылок водки, но он его, гада, пожалел.

Мимозина не выдержала, влетела в дизайнерскую, прижала к груди Швидко, потом арт-директора и нежно сказала: «Гениальные вы мои, как я вас люблю! Что ж вы ссоритесь, а? Давайте лучше я вам дам по бутербродику, чтобы вы, суки, пасти свои закрыли и наконец занялись делом».

Арт-директор взял бутерброд и успокоился. Швидко посмотрел ему в спину и показал язык, потом неприличный жест, а потом повернулся и показал свою задницу.

— Я все вижу в мониторе, — сказал арт-директор, дожевывая бутерброд.

Швидко успокоился и сел на место. Так и убила бы Мишкина, не жалеючи, взяла бы и убила.

Вспомнила, что надо закончить отчеты по сайту. Собралась с духом и позвонила Грачу.

— Мы предоставили вам три принципиально разных подхода, — уверенным тоном проговорила я.

— Я вижу, — тихо ответил Грач.

Ага, все идет по плану. Теперь важно не сорваться и довести дело до конца.

— И что вы выбрали? — спросила я.

— Я думаю, как бы вам ответить.

Сердце бешено заколотилось. Вот оно, работает, все работает. Вот, оказывается, как просто: визуализировал себе человека — и никаких проблем.

— Так что же? — поинтересовалась я.

— Вы издеваетесь над нами, да? — грустно произнес Грач.

— В смысле?

— Ну, в смысле… Первые эскизы были ужасными, а эти — вообще полный отстой! — вынес вердикт Грач.

Нет, к такому повороту событий я была решительно не готова.

— А что вам, собственно, не нравится?

— Мне… Я вот сейчас передам трубку нашему дизайнеру, пусть он вам объяснит, что и как надо делать, потому что у меня больше сил нет.

Трубку взял дизайнер. Кашлянул и начал объяснять мне, какие мы мудаки. Объяснял минут десять, потом сказал, что подобные эскизы делают на первом курсе худпрома студенты-двоечники. Такого оскорбления я стерпеть не могла и предложила ему самому делать эскизы, раз он такой умный.

— Я жду конструктивных замечаний, а эмоции можете оставить при себе, — отрезала я.

— Ах так! Ну ладно, будут вам конструктивные замечания, будут. Только потом пеняйте на себя! — ответил дизайнер и бросил трубку.

Я расстроилась донельзя. Позвонила Нане и пожаловалась, что методика Скворцова ни фига не работает.

Нана попросила рассказать все по порядку: что и как я делала и что из этого вышло. Объяснила ей, что я визуализировала Грача вплоть до туфель, говорила с ним об эскизах, а сегодня он их забраковал и переключил меня на дизайнера.

— Дизайнера визуализировала? — поинтересовалась Нана.

— Нет, я же не знала, что все так обернется.

— А эскизы?

— И эскизы не визуализировала, я их тогда еще не видела, — ответила я.

— Ну так сама все и испортила. Ведь детали имеют немаловажное значение. Так что нечего на Скворцова пенять, сама виновата. Ты лучше расскажи, как у тебя на личном фронте?

— Нормально, — вздохнула я, — ты там Ольке никого не нашла?

— Нет, я подумала, что мужики мне и самой пригодятся, — сказала Нана.

Я положила трубку и задумалась. А ведь и правда, пропустила самое важное, все не так просто. Но не могу же я визуализировать весь их завод?

Пожаловалась Мимозиной на капризного клиента. Мимозина ответила, что из любой ситуации можно найти выход, было бы желание.

— А может, ты мне поможешь? — попросила я.

— Когда наступит полная жопа — тогда помогу, а пока сама выруливай, — отрезала Мимозина.

С горя полезла в ЖЖ и написала пост:

Жизнь — дерьмо. Сегодня я ощутила это в полной мере. Я не знаю, что мне дальше делать.

Ответы посыпались незамедлительно.

Что, бросил тебя твой романтик хренов? — злорадствовала Дрючка.

Уверуйте в Бога, и все наладится, — написала одна девушка.

Отнеситесь к этому философски. Ведь что есть дерьмо? По сути своей это органика, продукт переработки. Важно не погрязнуть в нем, — посоветовала вторая.

Ну ты даешь, дуреха, ты что, только прозрела? Я с рождения знала, что жизнь дерьмо, даже выходить на свет божий не хотела, пока меня насильно не вытащили, — ответила третья.

Вступайте в наш клуб, мы помогаем избавиться от жизни (далее идет ссылка на сайт).

Полезла смотреть, как они помогают избавиться от жизни. На главной странице сайта фотография безголового мужика. Внизу надпись:

Игорь П. лег на рельсы, и ему отрезало голову. Теперь он в раю, бродит по райским кущам, а мы все еще здесь. Вы хотите оказаться в раю? Ознакомьтесь со способами ухода из жизни и выберите наиболее приемлемый.

Полезла знакомиться. Способов до фига. Можно броситься с крыши высотки, можно повеситься, можно застрелиться, перерезать вены, наесться таблеток, утопиться, броситься под поезд/машину/самолет и много чего еще. Дочитала до конца и поняла, что безумно хочу жить и из-за какого-то паршивого клиента не готова лишать себя жизни.

Швидко прислал мне письмо:

Солнышко, через пятнадцать минут выходи, идем в гости.

И сразу стало легко на душе, мысли о самоубийстве отошли на второй план. Успею еще.

Оделась и пошла, как обычно, к метро. Швидко появился через полчаса, извинился за опоздание и сказал, что готовил к печати плакат с щербатым младенцем.

Пошли в гости. Дверь открыла Юля Назранова, мило улыбнулась, поцеловала Швидко и пригласила нас войти.

Сели за стол, выпили вина. Юля внимательно рассматривает меня — изучает, муж ее Семен осведомился, как давно я уехала из Армении.

— Восемь лет назад, — ответила я.

— А я много слышала об армянских традициях, — сказала Юля.

Я обрадовалась и стала рассказывать им про замечательную армянскую традицию, которая называется «Красные яблоки». На следующий день после свадьбы родители жениха приносят родителям невесты красные яблоки и красное вино.

— А зачем? — поинтересовался Семен.

— Ну, вино символизирует девственность невесты, — ответила я.

— А яблоки? — спросила Юля.

— Не знаю.

— Я знаю, — выпалил Швидко, — они символизируют натруженные яйца жениха, который всю ночь старался, лишая невесту девственности.

— Ты так думаешь? — спросила я.

— Конечно, а что же еще? — ответил Швидко невозмутимым тоном.

Юля закашлялась и предложила сменить тему разговора. В целом могу сказать, что вечер удался. Вскоре Семен со Швидко пошли в зал записывать что-то на компьютере, Юля разоткровенничалась и рассказала мне массу интересных вещей.

— Люблю я Швидко. Он для нас как член семьи. Но он же такой гад, его за уши в загс не затянешь. Э-эх, — вздохнула Юля.

— Да я и не собиралась его тянуть, — сказала я и закусила губу.

Уже не первый человек говорит мне об этом: сначала Мимозина, теперь Юля. Неужели он на самом деле такой плохой? Да нет вроде. Как-то стало тоскливо на душе. Стали собираться. Поблагодарила Юлю за радушный прием.

— Приходите еще, — сказала она.

— Придем, — улыбнулся Швидко.

Всю дорогу до дома я смотрела на него и пыталась понять, в чем же заключается его нехорошесть?

 

День сорок четвертый

Утром получила письмо от дизайнера из компании, производящей слабоалкоголку, с конструктивными замечаниями. Дизайнер пишет:

Сделать сайт в сине-красных тонах. Использовать шрифт десятого кегля для всего текста и двенадцатого для заголовков. На главной странице в верхней части поместить фотографии двух пар рук, сжимающих бутылки. В середине расположить текст тремя блоками. Внизу разместить фрагменты бутылок без рук. Сделать все как можно быстрее.

Собралась с мыслями, вспомнила все, чему меня учила Мимозина, перекрестилась и пошла к Мишкину.

Начала разговор издалека. Сказала, что сегодня видела во сне его кошек. Поинтересовалась, какие новости на политическом фронте, и как бы невзначай заметила, что производители слабоалкоголки прислали какие-то идиотские правки, но лично я за то, чтобы послать их на фиг и разорвать контракт, поскольку такой позорный сайт нам делать не к лицу. Мишкин взял листок, почитал его и ответил:

— Слушай, они мудаки. Я сделаю все, как они хотят, но мы никогда не поставим на этом сайте копирайт нашей студии, так им и передай.

— Ага, — кивнула я.

Позвонили из компании, для которой Швидко делал плакат с младенцем, и выразили недовольство: цвет лица у младенца какой-то синюшный, как у заправского алкоголика, надо бы добавить яркости. Мимозина пообещала, что мы все исправим в кратчайшие сроки, и напала на Швидко.

— А он сам вечно синий, поэтому и младенцев такими рисует, — ухмыльнулся арт-директор, поглядывая на Швидко.

Вот гад какой злопамятный, не может простить ему вчерашнюю обиду. Швидко флегматично посмотрел на арт-директора и выдал:

— Может, у меня младенцы и синюшные получаются, зато я, в отличие от некоторых, не пишу в календарях «Здравствуй, жопа Новый год!»

Мишкин рассвирепел и послал Швидко куда подальше, объявив, что он не желает с ним разговаривать, пока тот не станет человеком. Швидко в ответ выпалил, что он уже тридцать шесть лет как человек, а вот кое-кто, судя по строению черепа и тела, очень напоминает ему обезьяну из каменного века, которая только-только начинает эволюционировать в человека.

— Что за «жопа Новый год»? — спросила я у Мимозиной.

Мимозина вздохнула и поведала мне страшную тайну.

— Три года назад нас чуть не прикрыли. Делали мы календарь для одной солидной киевской конторы, название ее тебе знать необязательно, очень солидные люди.

— Неужели для администрации президента? — испуганно спросила я.

— Почти. Слушай дальше. На каждой странице календаря были разные персонажи. А дело было в аккурат перед Новым годом. Мишкин решил проверить Ромашкину на внимательность, напился и написал на одной из страниц: «Здравствуй, жопа Новый год». Ромашкина календарь просмотрела и отправила в печать. Так его и напечатали тиражом десять тысяч экземпляров и отослали в Киев. Что потом было! Клиенты на нас чуть в суд не подали. Пришлось отдавать деньги. Мишкин с тех пор не пьет и жутко злится, когда ему тот случай припоминают. А Ромашкина теперь все тщательно просматривает. Только раз ошиблась, когда на плакат вместо Швидко поместили девочку, а руки Швидко оставили. Но тогда клиент ничего не заметил. Мой тебе совет: проверяй все сама.

— Да-а, страшная история, — сказала я.

Дизайнер Чайка что-то задерживается. Позвонили его жене. Жена в истерике: вчера муж не вернулся домой.

— Как не вернулся? — удивилась Мимозина.

— Так, — всхлипнула та, — позвонил и предупредил, что идет с другом в мастерскую иконы реставрировать, и не вернулся. Я уже и в морги звонила, и в больницы, а его нигде нет.

— Я сейчас выясню, не реви, — попыталась успокоить ее Мимозина и стала названивать знакомому следователю угрозыска.

— Чайка, да, Алексей, дизайнер наш, кудрявый. Очень тихий и порядочный человек. Узнай. Жду.

Закрыла трубку рукой и прошептала мне:

— Сейчас выяснит. Алло, да, слушаю. Как в «обезьяннике», за что? За воровство и контрабанду? Какую? Еду.

Вскочила с места как ужаленная, побежала в дизайнерскую и выпалила:

— Лешка наш сидит в «обезьяннике» за воровство и контрабанду икон.

— Они что, идиоты? Какую контрабанду? — возмутился Швидко. — Он ведь для церкви иконы реставрирует бесплатно. Его же все попы знают.

— Нда-а, история та еще, — заметил технический дизайнер. — А может, это он нам говорит, что реставрирует, а сам того, барыжничает.

— Ты бы помолчал уже! — прикрикнула на него Мимозина. — А то ты Лешку не знаешь. Он у нас почти святой.

— Сволочь ты распоследняя, — плюнула Ромашкина, — о Лешке такое сказать. Это ты барыжничаешь, старые запчасти от компьютеров как новые продаешь.

— Я?? — возмутился дизайнер. — А ты вся в своих хоббитах с волосатыми ногами, скоро сама в хоббита превратишься.

— Дурак ты, — сказал ему Швидко.

— А ты молчи: кто у нас на работу не приходит, потому что заказы на сторону делает? А?

— И все-таки ты не прав, — вставил слово программист.

— Ой, и он туда же! Молчи, горе-работник! Чуть что — сразу панику поднимаешь, орешь: «Я пидорас, пидорас!» Тоже на левых заказах подрабатываешь.

— Хватит, потом разберемся, кто где подрабатывает, — прервал его выступление арт-директор. — Поехали Леху спасать.

Дружно оделись и поехали в милицию за Чайкой. Мимозина снова позвонила своему знакомому, тот сказал, что все уладил. Нас пропустят и выдадут Леху.

Приехали в отделение. Участковый посмотрел на нашу делегацию, крякнул и сказал:

— Звонили, предупреждали, сейчас выпустим. Ошибочка вышла.

Вывели Лешку. Бедный Чайка. Всю ночь просидеть в холодном «обезьяннике» — это не шутка.

— Ножичек отдайте, — обратился он к участковому.

— Это не могу, это холодное оружие кустарного изготовления, никак не могу, не положено.

— А вытяжку? — поинтересовался Чайка.

— И вытяжку не верну.

— Тогда кошелек верните.

— Какой кошелек? Кошелька я не видел.

— Товарищ, — сказала Мимозина, — если вы не вернете ему кошелек, то я позвоню Игорю Павловичу, и сами знаете, что тогда будет.

— Сейчас, спрошу у хлопцев, может, кто видел ваш кошелек, — проворчал участковый и куда-то пошел.

Вернулся через пять минут и принес кошелек.

— У меня здесь было пятьдесят гривен, а теперь сорок, — заметил Леша, открыв кошелек.

— Ну, извиняйте, товарищи, десятку мои парни уже пропили, народ у нас простой работает. Не буду же я из собственного кармана докладывать, — пожал плечами участковый.

— Пошли, Лешка, — сказала Мимозина и обняла его за плечи.

Вернулись в офис, а там уже жена Чайки сидит. Повисла на шее у мужа и разревелась.

— Надо отметить возвращение блудного сына, — предложил коммерческий директор и посмотрел на Мимозину: — Реквизит от коньячного завода уже отснят?

— Отснят, можно пить, — улыбнулась Мимозина.

— Тогда иди на склад. А ты за колбасой и сыром, — сказал директор офис-менеджеру.

Я пошла на склад вместе с Мимозиной. Оказывается, клиенты, с которыми мы сотрудничаем, постоянно присылают нам так называемый реквизит для съемки, который потом потихонечку утилизируется. На складе стоят банки с тушенкой, красной икрой, бутылки с водкой и коньяком, пачки макарон и коробки конфет. Если наступит война — а мало ли что может случиться после выборов, — то наша студия наверняка не умрет от голода.

Выбрали две бутылки самого хорошего коньяка и пошли назад. Пробин режет колбасу и сыр, офис-менеджер стоит рядом и говорит, какой толщины должны быть ломтики.

— Будешь умничать, сама станешь резать, — пригрозил директор.

— Я не могу, у меня ногти накладные за пятьсот гривен, пусть режут те, которые их грызут, — кокетливо ответила офис-менеджер, поглядывая на свои ногти и на меня.

Иногда у меня возникает желание ее задушить. Толку от нее все равно никакого, один вред. Умеет человек действовать на нервы окружающим. Разлили коньяк по стопочкам и собрались выпить.

— Стоп, сначала, Леха, рассказывай историю, — велел арт-директор.

Лешка тяжело вздохнул и начал свой рассказ. Вчера вечером после работы они с другом пошли в мастерскую и занялись реставрацией. Надели рабочую одежду и углубились в процесс. Тут они вспомнили, что забыли купить вытяжку, которая в тот вечер была им нужна позарез, чтобы выводить вредные пары. Пошли на местную свалку искать новую вытяжку. Нашли и потащили в мастерскую. По дороге остановил их патруль: показалось, что вид у них подозрительно бомжеватый, а тут еще и вытяжка.

— Где сперли, бомжи чертовы? — поинтересовался один из парней в форме.

— Нигде, на свалке нашли, — ответил Чайка.

Никто, конечно, не поверил, и реставраторам было приказано вывернуть карманы на наличие чего-нибудь острого или режущего. Ничего не подозревающий Чайка достал из левого кармана кошелек и ножичек самодельного изготовления.

— Та-а-ак, — протянул милиционер, — а нож нам зачем?

— Золото резать, — невозмутимо сказал Чайка.

— Какое золото?

— Для икон.

После этого товарищи скрутили Чайку и его друга, вызвали по рации подкрепление и отвезли в участок, где и составили протокол, в котором написали, что Чайка Алексей и Горин Дмитрий задержаны по подозрению в вооруженном ограблении с целью похищения вытяжки и контрабанде икон.

— Ты что, не мог им объяснить, что иконы реставрируешь? — спросил Пробин.

— Я объяснял, а они сказали, что один бомж им вчера тоже втирал, будто он не бомж, а артист драмтеатра, который просто вживается в образ, — оправдывался Чайка.

— Ну, хорошо, что все закончилось благополучно, — весело сказала Мимозина. — Предлагаю тост: за любовь.

— А любовь при чем? — спросил арт-директор.

— Просто, ни при чем, — ответила Мимозина.

Пробин взял в левую руку кусочек сыра, выдохнул и залпом опрокинул рюмку коньяка. Все остальные последовали его примеру, кроме Швидко, который сказал, что сегодня пить не хочет.

Выпили коньяк и уставились на Мимозину.

— Та-а-ак, и как это называется? — ехидно спросил технический дизайнер.

— Не понимаю, — недоуменно сказала Мимозина.

— А понимать нечего. Это не коньяк, это чай разбавленный, — проговорил коммерческий директор.

Все повернулись и дружно посмотрели на Швидко.

— Я?!! Не пил я ваш коньяк! — возмутился тот.

— Кроме тебя некому, пьянь безобразная! — рявкнул арт-директор.

— Да крест на пузе не пил. На фига он мне сдался? К тому же бутылки были запечатаны.

— Ну, ты их мог распечатать и аккуратно закрыть снова.

— Да ну вас всех, охренели вконец, — бросил Швидко и выскочил из студии.

— Пускай идет, алкоголик старый, — сказал арт-директор.

— А может, он на самом деле не пил? — предположила жена Чайки.

— А это мы сейчас выясним… — И Мимозина побежала куда-то звонить.

Через минуту она возвратилась и объявила, что Швидко действительно не виноват, производители коньяка сами налили туда чай, поскольку решили, что нам для съемки бутылок настоящий дорогой коньяк совершенно необязателен. Решили позвонить Швидко и просить его вернуться. Швидко взял трубку только с пятого раза, выслушал извинения Мимозиной и сказал, что ноги его не будет в студии, пока перед ним не извинится сам Мишкин. Мимозина протянула трубку Мишкину. Арт-директор надулся, сжал губы, но извинился. Швидко явился через пятнадцать минут с двумя бутылками хорошего, настоящего коньяка. Все возрадовались и напились до чертиков. Последнее, что я помню, — гневное лицо мамы.

 

День сорок пятый

Утром всем семейством повезли братца на призывной пункт. Папа несколько раз повторил Армену, к кому надо подойти. Братец сказал, что он не кретин и все сделает как надо. Сели ждать его в машине. Ждали целый час. Папа за это время выкурил полпачки сигарет, мама прожужжала мне все уши по поводу того, в каком состоянии я вчера вернулась домой, а я на нервах сгрызла все ногти. Наконец из здания вышел сияющий от счастья братец, сел в машину и радостно объявил:

— Я в Морфлоте служить буду!

— В каком Морфлоте, что-то я не понимаю. Где у нас в Харькове море? Ты подходил к коменданту? — спросил папа.

— Не, — ответил братец. — Я там встретил классного парня, он сказал, что лучше всего служить в Морфлоте. Там и кормят хорошо, и не напрягают особо, а в Харькове только стройбат, который дачи строит всяким дядькам богатым.

— Господи, — вздохнула мама и схватилась за сердце.

— Ты идиот, какого хрена я платил пятьсот долларов?! — заорал папа.

Братец всхлипнул и промямлил, что он не виноват, просто очень уж ему захотелось в Морфлоте послужить.

— А в каком городе? — поинтересовался папа.

— В Днепродзержинске, — ответил Армен.

— Но ведь там моря нет, — удивилась я.

— Нет, но сначала надо там послужить месяца два, а потом тебя отправляют в море. Мне так пообещали, — проговорил братец.

Папа схватился за голову и побежал к своему знакомому. Знакомый пожал плечами и сказал, что не может ничего сделать, поскольку Армена уже внесли в список призывников, которые едут в Днепродзержинск. Отдал папе четыреста долларов, а стошку оставил себе в качестве моральной компенсации. Сели в машину и поехали домой. По дороге завезли меня на работу.

Завтра к нам приезжает Урсула. Вот интересно будет посмотреть, никогда в жизни не общалась с английскими дизайнерами.

Арт-директор выдал мне эскиз, который переделал в соответствии со вчерашними требованиями. Отправила его Грачу и написала, что мы выполнили все их пожелания, но копирайта нашего на таком гадком сайте мы никогда не поставим.

Не очень-то и хотелось, — ответил Грач.

Нам тоже, — не успокоилась я.

Буквально через минуту позвонил их дизайнер и сказал, что эскиз ужасен и не идет ни в какое сравнение со всеми остальными.

— Но ведь вы именно на этом настаивали! — удивилась я.

— Я себе это иначе представлял, переделывайте, — рявкнул он и бросил трубку.

Ну уж нет, переделывать мы больше ничего не будем. Мимозина предложила мне поехать в Киев и поговорить непосредственно с руководством завода. Я позвонила Грачу и сказала, что сегодня же вечером выезжаю к ним разбираться со сложившейся ситуацией.

— Это хорошо, — ответил Грач, — а то наше руководство уже требует возврата денег.

Отправила офис-менеджера за билетом. Что делать, ума не приложу. Как я буду общаться с самим руководством, если даже с менеджерами среднего звена не смогла договориться? Обратилась за помощью к Мимозиной. Она пообещала, что завтра не придет на работу, будет целый день сидеть дома и взывать к своим божествам, чтобы они мне помогли.

— Думаешь, поможет? — робко спросила я.

— Попробуем, — ответила она.

Я вспомнила про Скворцова и решила на всякий случай еще раз попробовать его методику. Только вот как мне визуализировать директора завода, если я его никогда не видела? Решила посоветоваться с Наной.

— Набери в каком-нибудь поисковике в Интернете его фамилию, наверняка фотка будет какая-нибудь, распечатаешь и будешь визуализировать.

Точно! И как это я сама не додумалась, а еще менеджер интернет-проектов!

Написала письмо Швидко:

Милый, я сегодня уезжаю. Буду по тебе скучать!

Я тоже, солнышко. Я тебя провожу, — написал он в ответ.

Полезла в Интернет искать фотографии. Набрала в Яндексе «Багатский В. С.». Яндекс выдал мне кучу ссылок. Вот он, Багатский: и в профиль и в фас, и в коллективе, и сам по себе, и довольный, и злой как черт. Выбрала тот снимок, что покрупнее, и отправила на печать. Швидко зачем-то подскочил к принтеру и вытащил бумажку.

— Это чей мужик? — спросил он.

— Мой, — ответила я.

— Ну-ну, — он протянул мне листок.

— Это совсем не то, что ты подумал, — попыталась оправдаться я.

— А я не думал ничего, — проговорил он обиженно, — просто я дорогую бумагу вставил для фотографий, чтобы младенца распечатать, а ты этого мудака на печать пустила. А бумаги больше нет.

— У меня есть еще двадцать листов, последние, возьми в папке, — сказал арт-директор. — Я сам сейчас пущу на печать кое-что. Один лист твой, остальные мои. А некоторых я попрошу впредь предупреждать, прежде чем пускать что-то на печать.

Это камень в мой огород. Швидко вставил новую бумагу и крикнул на весь офис:

— Парни, не печатать, а то убью!

— Не бу-у-удем, — отозвался офис.

Принтер заработал, я села за компьютер и написала Швидко:

Прости, что так получилось.

Да ладно, бывает, а что за мужик? — поинтересовался он.

Это покойный муж моей подруги, она попросила его фотографию распечатать, — соврала я.

Не могла же я ему сказать, что я, взрослая девочка, занимаюсь всякой херней типа визуализации объекта и воздействия на него на расстоянии.

Знакомое лицо у мужика, я его где-то видел, он не киевлянин? — написал Швидко.

Нет, — ответила я, — он харьковский бизнесмен. Убили его два месяца назад.

Ненавижу в себе эту черту характера: как начну врать, так не могу остановиться. А что делать?

— Какого хрена!!! — заорал арт-директор через пять минут, да так, что я чуть не оглохла.

— Что такое? — испуганно спросила Мимозина.

— Это я хочу спросить, что это такое! — заорал он еще громче, подбежал ко мне и стал трясти кипой листов с изображением Багатского.

— Я не знаю, — ответила я и побледнела.

— Зато я знаю, я знаю, у нас работают менеджеры, которым надо курей считать в курятнике, а не штаны здесь просиживать за счет студии. Матчасть учите, дуры несчастные! Открывай настройки принтера.

Открыла настройки.

— Что там написано в поле «Количество экземпляров»? Что там за циферка стоит, а?

— Сорок штук, — сказала я и схватилась за голову.

— А почему их сорок?

— Не знаю, наверно, случайно так получилось.

— Случайно, а мне всю бумагу перевела, что теперь делать? — заревел арт-директор и выбежал в коридор.

Вслед за ним бросился коммерческий директор и, окинув меня таким уничижающим взглядом, что я чуть сквозь землю не провалилась, прошипел:

— Из зарплаты вычту.

— Да вычитай! — ответила я и разревелась.

Никогда в жизни не плакала на работе, а тут разревелась. Мимозина и Швидко принялись меня утешать.

— Я сейчас с ним поговорю, — сказал Швидко и направился в коридор, где курили арт-директор и Пробин, но я схватила его за рукав:

— Не надо. Я сама с ним поговорю.

Сердце мое переполнилось такой ненавистью, что к моменту возвращения арт-директора я готова была не только поговорить с ним, но и перегрызть ему глотку. Никто на меня никогда не орал и не обзывал дурой, и ему не позволю. Вытерла слезы, пошла покурила, сжала руки в кулаки и вошла в дизайнерскую, исполненная решимости высказать Мишкину все, что я про него думаю: что он самодур и идиот, что нисколько он не гениален, а просто строит из себя бог знает кого. Пусть орет дома на своих кошек: посадит в ряд и чихвостит каждую по полчаса, а на меня нечего повышать голос, иначе в один прекрасный день я невзначай зарежу его кухонным ножом, как мой двоюродный дядька свою жену. Набрала в легкие побольше воздуха и только открыла рот, как вдруг арт-директор повернулся ко мне и тихо произнес:

— Извини, что наорал на тебя. Привычка у меня такая. Я сам виноват. Я всех предупреждаю, чтобы они проверяли настройки, а тебя не предупредил. Не бойся, никто из зарплаты ничего не вычтет. Хочешь конфетку?

— Хочу. — Я сразу забыла все, что хотела сказать. — Ты тоже меня извини, впредь я буду внимательнее.

— Ну вот и хорошо. В Киев сегодня?

— Ага, — ответила я.

— Если будут доставать, не цацкайся с ними. Хрен с ним, с сайтом этим. Вернем мы им деньги, пусть других подрядчиков ищут.

— Хорошо, — и, успокоившись, я пошла собираться.

Хороший у нас все-таки арт-директор, нервный немного, но хороший. Другой бы семь шкур спустил.

Отправили Чайку в заслуженный отпуск. Провожали всем коллективом, просили привезти из Крыма вина.

Поехала домой и переоделась.

— Костюм надень, — посоветовала мама.

— Хренушки, не заслужили они костюма. В джинсах поеду, — ответила я.

Швидко проводил меня на поезд, нежно и долго целовал на перроне, посмотрел на меня и сказал:

— Береги себя, радость моя.

— Ты себя тоже, любимый. — На глаза мои почему-то навернулись слезы.

Зашла в купе. Слава тебе господи, в этот раз нет никаких слепых дедушек, испуганных тетушек и пьяных мужиков. На одной полке сидит молодой человек интеллигентного вида, а на другой толстая девушка в колготках в сеточку. Больше никого нет.

Легла на свою верхнюю полку и расслабилась. Хрен с ним, с проектом, и наплевать на завтрашние переговоры с начальством, главное, что есть на этом свете человек, который меня любит, а все остальное ерунда. Полежала немного и решила все-таки повизуализировать Багатского. Перерыла всю сумку, а фотографий-то нет. Есть ежедневник, визитки, помада и тушь, полотенце, а фоток нет — забыла их на рабочем столе. По памяти не смогу его визуализировать, потому как лицо у него очень уж обычное и невыразительное, то ли дело Грач с чернющими кустистыми бровями и пухлыми губами. Плохо дело, одна надежда на Мимозину и ее божества.

— Девушка, а вы не хотите со мной коньячку выпить? — поинтересовался слащавый молодой человек с нижней полки.

— Нет, — сухо ответила я.

— А в ресторанчик сходить?

— Я спать хочу, отстаньте.

— Ну и как хотите, — сказал он и перенаправил свое внимание на толстую девицу, сидевшую рядом и читавшую какую-то брошюру, на обложке которой были изображены куры и яйца.

 

День сорок шестой

(самый трудный и длинный)

Если я еще раз поеду в командировку, то попрошу купить мне билет в СВ или на самолет. Ну почему мне так везет на попутчиков!

Ворочалась полночи. Сначала мои соседи по купе распивали коньяк. Девушка Людочка оказалась главной птичницей птицефабрики «Золотая несушка», она ехала в Киев на первый в своей жизни слет птичников. Молодой человек, Олег, киевлянин, возвращался из командировки — в Харькове он подписывал договор с фирмой, торгующей запчастями для автомобилей. Целый час Людочка рассказывала Олегу о специфике своей работы. Рассказывала она весьма увлекательно, так что даже мне стало интересно, и я навострила уши. Оказывается, как и в любом деле, в выращивании кур есть свои сложности. Толком я ничего не поняла, усвоила только одно: настоящие птичники никогда не покупают яйца коричневой окраски, только белые, поскольку в желтках коричневых яиц содержатся какие-то вредные вещества. Также не рекомендуется мыть яйца, разве что перед самим употреблением, поскольку с них смывается защитная пленка и они быстро портятся. Кроме того я узнала, что иногда рождаются цыплята-мутанты, которых держат в формалине в музее птицефабрики. Самый страшный цыпленок родился во время чернобыльской аварии — видимо, часть радиации дошла и до Харькова, и куры понесли яйца гигантских размеров, из которых вылупилось такое, что никому и не снилось. Это существо тоже хранится в кунсткамере. Еще Людочка рассказала о том, что, когда она проходила практику после института на птицефабрике, ей поручали засовывать палец курицам в одно место и проверять состояние яиц. По тому же месту можно определить пол цыпленка, но для этого необходима практика, и доверяют такое дело только матерым птичницам, которые получают самую высокую зарплату. Людочка надеется, что когда-нибудь будет этим заниматься. Что-то она еще говорила, но я уже не помню. Олег слушал ее внимательно, кивал головой и, судя по звуку, подливал коньяк в пластиковый стаканчик. Через некоторое время Людочка иссякла и сказала, что хочет спать. Молодой человек постелил ей постель, сам сел рядом, взял ее за руку и начал ворковать. Я толком ничего не расслышала, кроме нескольких фраз: «Со мной такого еще никогда не было. Это судьба. Людочка — вы чудо. Я не могу вас потерять. Нет, я не верю в случайности. Это судьба!»

Хотела я спуститься и сказать Людочке, что таких аферистов в каждом вагоне с десяток, чтобы она не слушала его, а ложилась спать, ехала на свой слет птичников, а потом вернулась домой в родное село и нашла себе хорошего работящего мужика, а не такого голубя-воркуна. Я уже собралась спускаться, но для начала решила просто попросить их не шуметь, а заодно посмотреть на реакцию Людочки.

— Молодые люди, — сказала я. — У меня завтра деловая встреча, не могли бы вы разговаривать потише? А?

Ну, думаю, сейчас этот голубь смутится и спать ляжет. Ничуть не бывало. Снизу раздался зычный голос Людочки:

— А тебя что, жаба давит, да? Что, в девках засиделась?

— Меня никто не давит, — ответила я. — А вот вы мне мешаете. Идите в тамбур и там воркуйте.

— Я тебе сейчас пойду. Ты, девка, лежи и не кукарекай там, а то в дыню дам, — икнула Людочка.

— Ну и черт с вами, — сказала я и повернулась на другой бок.

Решила больше ничего не говорить. В конце концов, Людочка не маленькая, да и я не из полиции нравов. Полежала с полчаса, слышу — шушукаются.

— Щас, она уснет, тада и порешаем, я пока в туалет схожу, попысать, — прошипела Людочка.

Вернулась, легла на полку, и они снова стали шушукаться. Меня это вконец достало, и я решила демонстративно похрапеть. Правда, храпеть я не умею, а посему стала похрюкивать.

Через пять минут послышалась возня, а потом началось такое, что даже описывать стыдно. И продолжалось это целых два часа. Наконец Олег тяжко вздохнул:

— Фу-у-уф, баба-зверь!

— А то, ты думал! — прошептала в ответ Людочка.

После этого Олег перелез на свою полку и заснул. Я обрадовалась и решила хоть немного поспать. Не тут-то было. Через несколько минут Людочка захрапела, как десять мужиков вместе взятых.

— Э-эх деревенщина, — пробурчал Олег, накрывая голову подушкой, но Людочка этого уже не слышала.

Утром я проснулась, слезла вниз и заказала себе чаю. Людочка сидит вся помятая, лицо опухшее, колготки в сеточку порваны на коленке. Пришел проводник и принес чай.

— А у вас антипохмелин есть? — поинтересовалась Людочка.

— Нет, — отрезал проводник.

— А шо за поезд, шо у вас лекарств нет? — возмутилась она.

— У нас поезд, а не аптека. Лекарства у нас есть, но исключительно обезболивающие, — спокойно ответил проводник.

— Ну давай хоть от боли, башка трещит, — сказала Людочка.

Олег сидит на соседней полке, посматривает на часы и читает газету. Делает вид, что ничего не произошло. Людочка пошла в туалет умываться.

— Послушайте, мне жутко неудобно за вчерашнее, я вижу, вы девушка приличная, извините, я немного выпил, я важный контракт подписал, мне просто необходимо было выпить, понимаете? — начал Олег.

— Понимаю, ответила я. — Но я вам не жена, можете не оправдываться.

— Да-да, конечно, — проговорил он и уткнулся в газету.

Пришла Людочка, подмигнула Олегу:

— Полегчало и без таблеток! Два пальца в рот — и хоть снова пей. Наверно, коньяк был паленый.

— Коньяк хороший, — сказал Олег, не отрываясь от газеты.

— Ну, кому хороший, а кому нет. Лучше нашего самогона ничего нет на свете. Вот приедешь к нам в село, мы тебя напоим, тогда поймешь, что все эти коньяки, мартини и все прочее — баловство. Када приедешь? Адрес помнишь? Запиши лучше, а то забудешь.

— У меня хорошая память. — Олег испуганно посмотрел на меня.

Хех, вляпался мужик, а впрочем, так ему и надо.

Интересно, как там мой Сереженька?

Поезд подъехал к Киеву, и мы стали собираться.

— Ну, Людочка, приятно было пообщаться, — выпалил молодой человек, выскочил в коридор и стал рыться в кармане брюк Я вышла следом и заметила, как он надел на палец обручальное кольцо.

— Ап-па-ап, — Людочка жадно глотала воздух. Она попыталась выпорхнуть следом, но в проходе уже толпились люди из соседних купе.

На перроне молодого человека ждала хрупкая миниатюрная девушка с грустными карими глазами.

— Яночка, свет очей моих, как я по тебе соскучился, родная ты моя, — он ласково обнял жену и увлек вперед по платформе.

— Олег, от тебя так сильно пахнет алкоголем, — робко сказала девушка.

— Ой, любимая, вчера с партнерами перебрали немного. Но ничего, зато контракт подписал. Поедем мы с тобой скоро в Болгарию отдыхать. Пошли, родная, пошли, — говорил он, боязливо оглядываясь по сторонам.

Терпит же земля таких лицемеров. Захотелось подойти к девушке и рассказать, как он по ней на самом деле соскучился и что вытворял сегодня ночью.

Позавтракала в столовой, взяла чек и положила его в паспорт. Надо будет отдать Пробину, а то будет пилить, что я непонятно куда потратила командировочные деньги.

Позвонила Мимозиной и напомнила ей, что она обещала общаться с божествами. Мимозина вздохнула, сказала, что ничего не получится, поскольку она срочно должна поехать в типографию, где печатают листовки с огурцами, а потом они с Мишкиным едут встречать Урсулу.

Все, конец, теперь мне никто не поможет, ни мимозинские божества, ни методика Скворцова. Вспомнила напутствие арт-директора — не суетиться и действовать по обстоятельствам.

Приехала на завод. Грач в лаборатории дегустирует новый квас с французами, которые приехали перенимать опыт. Ассистентку Олю уволили за то, что она тайком вынесла из лаборатории образец нового утоляющего жажду суперкваса и продала его конкурентам. Поскольку на проходной проверяют сумки и карманы, Оля налила квас в пузырек и привязала его к трусам. Об этом мне рассказала новая сотрудница — Лена Величко. Теперь всех тщательно проверяют на выходе с завода. Посадили меня в комнате и попросили подождать. Прибежал дизайнер Бузин, посмотрел на меня и даже не поздоровался. Сел в кресло напротив и стал звонить в какое-то киевское агентство, которое делает им листовки.

— Да, дайте мне дизайнера. Алло, дизайнер? Я тебе что говорил? Значит так, переделать все, мигом. Перекрасить в красно-синие тона, да бутылку побольше, а вторую убрать вообще. Жду. Чтобы к вечеру было все готово.

Повернулся ко мне и сказал:

— Вечером пришлют новый вариант. Приятно работать с умными людьми. А то некоторые местечковые дизайн-студии думают, что они очень крутые и могут подсунуть нам всякую ерунду. Не знают они, с кем связались. Ниче, я таких на своем веку видел-перевидел. Перевоспитываются и становятся как шелковые. А те, которые не хотят перевоспитываться, — идут в одно место.

Это, конечно, камень в наш огород. Терять мне было уже нечего, но честь студии я должна была отстоять во что бы то ни стало и готова была, если понадобится, заставить поганца Бузина сожрать эскизы, которые привезла. Я повернулась и невозмутимо ответила:

— Некоторые дизайнеры-самоучки, которые к сорокам годам научились только раскрашивать бутылочки и орать на других, сидят у нашей студии в печенках. Глядя на рекламные материалы завода, я прихожу к выводу, что дизайнера, который их принимал, можно смело отправить на работу в какую-нибудь типографию и доверить ему, ну, скажем, макеты проездных талонов для городского транспорта, но никак не больше.

Бузин вскочил со стула как ужаленный и взвизгнул:

— За все ответишь!

Хлопнул дверью и удалился.

— Что у вас стряслось? — поинтересовалась Лена. — Расскажи мне, теперь этот проект буду вести я.

Я вздохнула и рассказала ей, как мы делали семь вариантов эскизов, последний из которых был по заданию, присланному Бузиным.

— Он всегда такой, я ведь здесь давно работаю, просто раньше в другом отделе была, а теперь сюда перевелась. Так вы не хотите с нами сотрудничать?

— Не знаю, — ответила я, — сегодняшние переговоры покажут, но наш арт-директор больше не сделает ни одного эскиза.

— Понимаю, — сказала Лена.

Пришел Грач, хмуро посмотрел на меня, вызвал Бузина, пошли в комнату переговоров и стали совещаться. Я разложила на столе эскизы и поставила условие: либо они принимают один из вариантов, либо мы расстаемся.

— Ну, мне вот последние три нравятся, — сказал Грач.

— Подождите, — ответила я. — Я не понимаю. Вы же мне по телефону сказали, что вам ничего не нравится?

— Ну, а сегодня что-то нравятся, может, я тогда был в плохом расположении духа. А-а-а, точно. В тот день Ольку увольняли. Вспомнил.

— Так что выбираем? — поинтересовалась я.

— Ничего не выбираем. Я не приму ни один из вариантов. Будете делать, пока не сделаете то, что я хочу, — сказал Бузин и вызывающе посмотрел на меня.

— А кто решение принимает? — спросила я.

— Решение принимается коллегиально, а потом руководство его утверждает, — грустно вздохнул Грач. — Но Бузин все-таки дизайнер, ему виднее, может, вы на самом деле что-то не то сделали.

— Тогда пойдемте к руководству, спросим его мнение, — посоветовала я.

— Ща-а-ас, разогналась! К руководству надо за две недели записываться. Сначала подается заявление в секретариат, потом его рассматривают и решают, стоит беспокоить директора или нет, — процедил сквозь зубы Бузин.

— Прямо как на прием к президенту, — хмыкнула я.

— Конечно, а ты думала. Приехала тут девочка из Харькова, а мы тебя к генеральному сразу поведем. Не фиг его отвлекать от мыслей умных, он наш мозг, — продолжал в том же духе Бузин.

— Ага, а еще ум, честь и совесть нашей эпохи, — вставила я.

— Нет, она еще издевается, вот хамка! — возмутился Бузин. — Я вам, девушка, ясно сказал: езжайте в свой Мухосранск и арбайтен-арбайтен, пока не научитесь эскизы делать для солидных фирм, а не научитесь — это ваши проблемы.

— Мы, между прочим, давно работаем с солидными фирмами, никто пока не жаловался, и наши сайты занимают призовые места на фестивалях, а лично вы чем можете похвастаться? — выпалила я.

— Ребята, хватит, хватит уже! Не знаю даже, что и сказать. Лен, а ты что думаешь? — обратился Грач к Лене Величко.

— Да мне как-то все нравится, правда, вот этот какой-то корявенький, — она показала на эскиз, который был сделан согласно пожеланиям Бузина.

— Конечно корявенький, потому что люди слушать не умеют. Им одно говоришь, а они другое лепят, — сказал Бузин.

Посмотрела я на этот цирк и поняла, что выход у меня один: от души послать их всех в одно не столь отдаленное место и уехать. Но в эту минуту я почему-то вспомнила нашего арт-директора, Швидко, Липкина, Мимозину и поняла, что они-то меня простят и все поймут, но я сама себя никогда не прощу за то, что так легко поддалась на провокацию какого-то мудака. Я не имею никакого морального права завалить свой первый серьезный проект и буду бороться до последнего.

Сгребла эскизы в охапку и пошла в секретариат. Все как по команде вскочили и побежали за мной следом. Подошла к секретарю, протянула визитку и сказала, что хочу поговорить с директором завода Вениамином Сергеевичем Багатским.

— Скажите, пожалуйста, что я приехала из Харькова и мне очень нужно с ним поговорить. Я просто не знала, что у вас надо записываться.

— Я поинтересуюсь, ждите, — секретарь пошла в кабинет начальника.

— Упертая, ну-ну, сейчас потоплю тебя, как «Титаник», — ухмыльнулся Бузин.

Из кабинета вышла секретарь и обратилась ко мне:

— Проходите. Вениамин Сергеевич готов вас принять.

— Спасибо, — ответила я.

— И мы с ней, — хором сказали Бузин, Грач и Лена.

Войдя в кабинет директора завода, я почувствовала себя, как школьник из далекого таежного села Усть-Перепусть, которого за хорошую учебу привезли в Москву и отвели в Мавзолей к дедушке Ленину.

В конце огромного зала за тяжелым дубовым столом сидел Багатский. С левой стороны стола стоял флаг Украины, а с правой — флаг завода. Над головой Багатского висел портрет президента. «Прямо как в кино», — подумала я и почувствовала, что у меня дрожат коленки.

— Здравствуйте, — проговорила я.

— Здравствуйте, слушаю вас. — Багатский встал из-за стола и направился в нашу сторону.

— Я менеджер интернет-проектов, наша студия делает для вашего завода сайт. Мы никак не можем прийти к согласию, какой вариант эскизов выбрать, поэтому я решила обратиться к вам, — выпалила я на одном дыхании.

— Присаживайтесь, — пригласил он.

Мы расселись за длинным овальным столом, и я разложила эскизы.

— Мы подготовили для вас семь вариантов макета, — начала я, пытаясь справиться с дрожью в голосе.

— Я вижу. Аргументируйте вашу позицию. Объясните мне, почему вы предлагаете нам именно такие эскизы, — сказал Багатский, стуча ручкой по столу.

Старания Мимозиной и Мишкина не прошли даром. Я открыла рот и начала взахлеб рассказывать о принципах организации макетов, о том, что мы сделали их по канонам сайтостроения, что все линии и черточки не случайны, а цвета подобраны с учетом портрета их целевой аудитории.

— А вот здесь поподробнее, — попросил Багатский.

Хотя в цветах и их влиянии на потребителя на тот момент я разбиралась слабо (поскольку вместо умных книжек изучала методику Скворцова, а в рабочее время думала о чем угодно, кроме работы, в частности о том, как замечательно целуется Швидко), но решила, что присутствующие смыслят в этом еще меньше меня, а если понадобится, так можно и приврать. И я стала, что называется, толкать свой паровоз.

— Не секрет, что каждый цвет и его оттенки имеют определенное значение и определенным способом воздействуют на потребителя того или иного продукта. В зависимости от целевой аудитории рекламисты используют те или иные цвета. Это относится, как к оффлайновой рекламе (этикетка, упаковка, плакаты и другое), так и к сайтам. Например, изготовители анальгетиков часто используют красный цвет, потому что красный ассоциируется с болью и привлекает внимание покупателя, страдающего от боли. Однако производителям кардиологических препаратов использовать красный цвет категорически не рекомендуется. Синий, зеленый и серый подходят для строгих корпораций и банков, поскольку эти цвета не напрягают и позволяют сосредоточиться на конкретной услуге. Об оттенках мы сейчас говорить не будем, с ними связано слишком много нюансов. (На самом деле об оттенках я ничего не знала, а посему решила пропустить этот пункт.) Разрабатывая эскизы вашего сайта, мы отталкивались от следующего.

Во-первых, вы производите напитки, в основе которых вода, следовательно, сайт должен быть легким, как бы прозрачным. Это мы обыграли на фоне.

Во-вторых, потребителями ваших напитков являются как пожилые люди, которые покупают квас, ситро и лимонад, так и дети, любящие ваши фруктовые соки, плюс молодежь, потребляющая слабоалкоголку. Исходя их этого, мы использовали мягкий синий и его оттенки — для людей постарше — и дерзкий оранжевый — для молодежи и детей.

В-третьих, мы разместили цветовые блоки таким образом, чтобы они гармонично сочетались друг с другом.

— Мне вот этот нравится, — прервал мой треп Багатский и указал ручкой на первый эскиз, который делал Мишкин. — А вам?

— Ой, а я тоже к этому присматривался, Вениамин Сергеевич, — сказал Грач.

— Мне все нравятся, — выпалила Лена.

— А мне ничего, — сказал Бузин и вызывающе посмотрел на меня.

— Три голоса против одного. Принято, дорабатывайте этот, — сказал Багатский и поставил на нем свою размашистую подпись. — У секретаря заверьте печатью. Все свободны.

— До свидания, — сказала я и пожала ему руку.

Из кабинета биг-босса я вышла, сияя, как купола храма Христа Спасителя. И если бы сейчас рядом со мной находилась Мимозина, то она наверняка увидела бы такую ауру, которая светилась и простиралась над всем заводом, да что там, над всем Киевом, а может, даже и всей Украиной. Грач и Лена пожали мне руку и поздравили с победой. Бузин позеленел и сказал, что наглее человека, чем я, он не встречал в своей жизни.

— Я больше не скажу ни слова, я самоустраняюсь, но вы меня еще вспомните, — прошипел он и удалился.

Грач тоже куда-то ускакал, и я осталась наедине с Леной.

— Ну ты и пургу несла, — улыбнулась она. — Я еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться.

— В смысле?

— Ну про цвета. Нет, во многом я с тобой согласна, конечно, но не во всем. Просто я изучала цвета как маркетолог. Нам это отдельным предметом в институте преподавали.

— Ну, ошиблась маленько, — сказала я.

— Бывает, — ответила Лена, и мы попрощались.

Пошла на проходную, там на меня обрушилась неправдоподобно широкоплечая тетка. Она отказывалась пропускать меня и требовала пройти в кабинку для осмотра. Сказала ей, что я приехала в командировку и нигде не была, кроме как в отделе маркетинга и рекламы и кабинета биг-босса.

— Во-о-о, знаем мы командировочных. Давай в кабинку, а иначе не выпущу.

Я позвонила Грачу по внутреннему телефону. Тот прискакал и приказал выпустить меня под его ответственность. Вахтерша поворчала и заставила его расписаться в книге, указать мою фамилию, цель приезда, время, проведенное на заводе, и адрес, куда я отбываю и где меня искать на случай, если сегодня пропадет еще одна пробирка с каким-нибудь напитком. Грач все написал, проводил меня за ворота, вытащил из кармана бутылку слабоалкоголки и улыбнулся:

— Держи, украл из лаборатории, специально для тебя. Ее еще в продаже нет. Ты молодец.

— Спасибо, — ответила я.

Пошла к метро, села на лавочку, откупорила бутылку, сделала пару глотков и позвонила Мишкину с мобильного телефона, который мне выдали накануне в студии.

— Ну что? Когда им деньги возвращать? Срочно? А то у нас сейчас на счету ничего нет, — спросил Мишкин.

— Мишкин, я эскизы подписала и заверила печатью, работаем дальше, — ответила я.

— Шутишь? Да?

— И не думаю, завтра расскажу. Привет там всем.

Закурила сигарету. Жизнь все-таки прекрасна. Сегодня я доказала всему миру, а в первую очередь себе, что я не дурочка с переулочка, а менеджер с большой буквы. Приеду в Харьков и буду требовать повышения зарплаты.

Позвонила Мимозина:

— Милка, ты что, пьяная?

— Нет еще, но скоро буду, — ответила я.

— Ты не расстраивайся, фиг с ними, не напивайся, мы тебя все очень просим. Я тебя знаю, ты сейчас с горя назюзюкаешься. И Швидко тебя просит. Мы тебя любим все. Зря я тебя одну пустила, не рассчитала.

— Ты чего, Мимозина? Я эскизы подписала, радуйся! — удивилась я.

— Ты это серьезно? В самом деле подписала? Не шутишь? — спросила Мимозина.

— Не веришь, звони на завод, — ответила я.

— Хорошо, — сказала Мимозина.

Перезвонила через пять минут:

— Милка, мы тебя поздравляем. Мы сейчас за твое здоровье выпьем, даже Урсула выпьет, она уже в студии, ты молодец. Ждем. Приезжай.

— О’кей, — ответила я.

Горжусь собой. Э-э-эх, а мимо проходят люди, смотрят на невзрачную девушку в джинсах, которая сидит на лавочке, курит и пьет слабоалкоголку, и никто из них даже не догадывается, что сидит перед ними самый великий менеджер всех времен и народов, самый тактичный дипломат. Ну, разве что Мимозина круче и Уинстон Черчилль.

 

День сорок седьмой

С утра дома паника: завтра братца забирают в армию. Мама никак не может придумать, куда спрятать деньги, которые она решила дать ему на первое время. Братец сообщил, что на призывном пункте всех обыскивают, но не очень внимательно, а по прибытии на место назначения обыскивают еще раз, и очень тщательно, отбирают все, даже трусы и носки, и выдают казенное.

— Мне парни на пункте сказали, что есть три выхода: свернуть деньги трубочкой, запаковать в целлофан и привязать ниточкой к зубу, а потом, уже на месте, тихонько достать и зашить в армейские штаны. Второй вариант: запаковать в целлофан и проглотить и не ходить в туалет, пока не приедешь в часть. А третий — в том же целлофане засунуть в одно место.

— Прямо как наркодилер поедешь, — ухмыльнулась я.

— Господи, какие ужасы, что же делать! — чуть не заплакала мама и побежала к отцу, чтобы тот придумал более щадящий способ спрятать деньги.

Отец сидит, склонившись над столом, и что-то чертит, он все еще зол на братца за то, что тот его подвел на призывном пункте.

— Пускай сует куда хочет. Не мешайте мне, я чертежи делаю?

— Какие чертежи? — удивилась мама.

— Обыкновенные, спроектирую летающую тарелку и продам чертеж американцам. Заберут они меня к себе, будете сидеть куковать, — уверенным тоном сказал папа.

Мама плюнула в сердцах и заявила, что большего эгоиста и негодяя она в своей жизни не видела и что лучше бы хозяйка Лесси забрала его на фиг.

— А-а-а, идите вы все, достали меня, — ответил папа и пошел чертить в туалет.

Я выпила кофе, взяла подписанные эскизы и поехала на работу. Недалеко от офиса, возле телефона-автомата милиционер скручивает руки молодой девушке. Девушка активно сопротивляется и что-то кричит по-английски. Подошла поближе и поинтересовалась, в чем дело.

— Да вот, поймал с поличным. Телефон-автомат портила, террористка чертова. Кусочек фольги засовывала в щель для карточек. А теперь отказывается в отделение идти, еще и лопочет не по-нашему. Вы, девушка, случайно, не знаете, что она говорит? — спросил милиционер.

— Знаю, — ответила я.

Девушка в это время продолжала извиваться и кричать, что мы живем в «факинг кантри», что милиционер «факинг коп» и она требует своего адвоката или представителя британского посольства.

— И что же? — поинтересовался милиционер.

— Она говорит, что не хотела портить автомат, просто она иностранка и не знает, где карточки продаются. Вот и решила вместо карточки воспользоваться фольгой. Она от группы своей отстала и хочет позвонить гиду, — выпалила я, решив, что девушку надо спасать.

— Врет она, — вздохнул милиционер.

— Как вас зовут и зачем вы засовывали фольгу в автомат? — спросила я у иностранки на ломаном английском.

— Зачем я это делала, вам знать необязательно, а зовут меня Урсула, — завизжала та и попыталась вырваться из лап милиционера.

— Урсула? Ты Урсула, которая приехала к Мишкину?

— Да, — ответила она.

— У тебя деньги есть?

— Есть, сто долларов в кармане и ваши чертовы гривны.

— Давай десять гривен, — сказала я.

Урсула стала рыться свободной рукой в кармане, достала кошелек и протянула мне. Я извлекла десять гривен, незаметно сунула милиционеру в карман и улыбнулась:

— Мы же не будем срамиться перед иностранцами и показывать им наши «обезьянники», правда?

— Ну, раз такое дело, то не будем, если еще десятку добавите, — ответил милиционер.

Пришлось добавлять из своего кошелька. Милиционер отпустил Урсулу, откланялся и удалился.

— Пошли, — сказала я.

— А ты откуда Мишкина знаешь? — поинтересовалась она.

Рассказала ей, что работаю в студии и наслышана о девушке Урсуле, которая вчера должна была приехать к нам на стажировку.

— А-а-а, я знаю, ты хороший менеджер Эмиля, которая вчера в Киеве была, да? — заулыбалась Урсула.

— Ага, — подтвердила я.

По дороге Урсула решила рассказать мне, почему она совала фольгу в автомат. Оказывается, вчера она купила телефонную карточку, чтобы звонить в Лондон. На карточке, со слов Мишкина, было написано, что по ней можно звонить как по украинским номерам, так и за границу. Однако при попытке набрать лондонский номер в трубке слышались сначала гудки, а потом слова оператора: «Данный звонок невозможен». Тогда Урсула с Мишкиным пошли в киоск, где покупали карточку, и сказали, что не могут позвонить в Лондон. Продавщица хмыкнула и ответила, что ни в Лондон, ни в Париж они позвонить не смогут, поскольку карточка предназначена исключительно для звонков по Украине, и единственный автомат, из которого можно по этой карточке дозвониться в Лондон, находится в аэропорту города Киева. Урсула возмутилась и потребовала возврата денег. Продавщица покрутила пальцем у виска и сказала, что распечатанная карточка возврату не подлежит. Тогда Урсула попросила Мишкина отвести ее туда, где можно накатать жалобу на Укртелеком, дезинформирующий покупателя. Мишкин вздохнул и попытался объяснить, что в нашей стране бороться с такими гигантами связи бесполезно и даже если Урсула напишет сто заявлений, выступит по Би-би-си или Си-эн-эн и расскажет, что в Украине можно позвонить в Лондон только из одного телефона-автомата, вряд ли Укртелеком от этого пострадает. Но Урсула не собиралась сдаваться и настаивала на том, что кто-то должен компенсировать ей моральный ущерб. Мишкин улыбнулся и отвел ее в Айриш-паб, где напоил пивом. А сегодня утром Урсула решила, что будет бороться с Укртелекомом собственными силами, и принялась наносить ущерб автоматам, засовывая в щель для карточки кусочки фольги.

— Слушай, — сказала я. — Во-первых, тебя могут поймать, а во-вторых, это не выход. Вот представь, ты засунула фольгу в автомат, вывела его из строя, а тут к нему подбегает дедушка, чтобы вызвать «скорую помощь» для бабушки, у которой случился сердечный приступ. Сует-сует карточку, а автомат ее не принимает. Неужели тебе не жалко бедную старушку?

— Эмили, — улыбнулась Урсула и похлопала меня по плечу, — вызвать «скорую помощь», милицию и пожарников можно без карточки. Эти вызовы бесплатные, так что бабушка не умрет.

Ну, против такого аргумента возразить мне было нечего. Пришли в студию. Урсула побежала рассказывать Мишкину о том, как я вызволила ее из лап «факинг милиционера», а я села за компьютер и стала проверять почту.

Ух ты! В ящике десять писем от Швидко.

Письмо первое:

Солнышко, ты только что уехала, а я уже по тебе скучаю. Вот пришел домой, сел за компьютер, и так мне грустно стало. Люблю тебя.

Письмо второе:

Выключаю комп, буду смотреть телевизор, может, полегчает. Скучаю по тебе.

Письмо третье:

Только что Мимозина сказала, что ты подписала эскизы. Ты умница, я в тебе ни минуты не сомневался. Как же я по тебе соскучился! Люблю тебя безумно.

Письмо четвертое:

Я всегда знал, что женщины продажные суки, но не ожидал такого от тебя. Как ты могла со мной так поступить? Я тебе так доверял, а ты… Я больше не хочу тебя знать. Можешь мне не отвечать. Между нами все кончено.

Письмо пятое:

Носит же земля таких, как ты.

Письма шестое — десятое:

Я тебя ненавижу! Сука.

Ничего не понимаю. Что могло случиться с человеком за один день? Может, он напился и стал писать всякий бред? Решила позвонить Швидко и выяснить отношения. Швидко взял трубку и заявил, что на работу он сегодня не придет, поскольку вчера очень много выпил и просто не в состоянии подняться с постели.

— Я написал тебе гадостей, ты извини. Но я не ожидал от тебя такого.

— Какого? — удивилась я.

— Вчера умершего мужа твоей подруги показали по телевизору. Это, оказывается, директор завода, который тебе вчера подписал эскизы. Знаю я, как они подписываются: вечерком в ресторане или в гостиничном номере.

— Ты дурак, — сказала я. — Как ты мог обо мне такое подумать?

— То-то ты портрет любимого распечатывала. Я больше не хочу тебя слышать. — Швидко бросил трубку.

Пошла курить и разревелась. С одной стороны, не стоило врать, надо было честно рассказать ему про методику Скворцова, но с другой стороны, он тоже хорош, как он мог думать обо мне так плохо. Ненавижу гада, не буду с ним разговаривать и объяснять ему ничего не буду. Не хочет мне верить — пусть катится ко всем чертям. Такая девушка, как я, в девках не засидится.

Вернулась в офис и сказала техническому дизайнеру, что эскизы подписаны и надо работать дальше. Написала отчет о потраченных деньгах и отнесла Пробину.

— Та-а-ак, а это что за пункт? — возмутился Пробин, тыча пальцем в листок.

— Сигареты и две бутылки пива, — ответила я.

— А это за свой счет.

— Но я ведь не завтракала и не обедала, так что куда я потратила эти деньги — тебя не касается! — возразила я.

— Касается. Завтрак — это я понимаю, а на сигареты я тебе давать не обязан, — заявил Пробин.

— Тогда вот так, — я вырвала лист бумаги, зачеркнула сигареты и пиво и написала: «завтрак и обед».

— Вот это другое дело, — сказал Пробин.

Прибежала Мимозина, стала меня поздравлять и утащила обедать. Весь обед я сидела хмурая и так и не притронулась к котлете и салату.

— Ну что ты, дорогая, не переживай. Всякие ведь есть способы сотрудничества. Ты выбрала этот — дело твое, главное, никому не рассказывай. В каком ресторане были? — спросила Мимозина, подмигивая.

— Какое дело? Какой способ? Вы что, охренели все? — Я снова разревелась.

Мимозина стала меня утешать, а я, давясь слезами, принялась ей рассказывать, как прошли вчерашние переговоры. Она внимательно меня выслушала и сказала, что верит мне.

— Не обижайся. У тебя просто пока мало опыта, вот я и подумала, что ты пошла на какие-то радикальные меры, чтобы привезти подписанные эскизы. А ты, оказывается, молодец. Так держать.

Я успокоилась и съела половинку котлеты. Обнаружила в ней волос и решила по примеру Урсулы поднять бучу. Вызвала официантку. Та посмотрела на волос и сказала, что не видит в нем ничего страшного: волос как волос.

— Не мышиный же хвост вы там нашли, — пожала плечами она.

Пришли в студию. Урсула сидит за компьютером и морщится. Рядом сидит Мишкин и что-то ей объясняет. Объяснял с полчаса, потом подошел к нам с Мимозиной и вздохнул:

— Я не знаю, что с ней делать. Она не умеет работать ни в «Фотошопе», ни в «Иллюстраторе».

— А чему же ее пять лет учили? — удивилась Мимозина.

— Говорит, что их учат мыслить глобально, потому что это самое главное в работе дизайнера. А «Фотошоп» — ерунда. Его вообще необязательно знать.

— Ну, раз их учили мыслить, найдем ей работку. Завтра у нас переговоры с товарищами, которые крем производят. Надо им бренд-нейм придумать и рекламную кампанию провести, — успокоила его Мимозина и повернулась ко мне: — Ты тоже готовься, им еще сайт нужен.

— Угу, — ответила я.

Остаток дня прошел как обычно. Кто-то ругался, кто-то мирился, кто-то машинку гонял, а я сидела за компом, думала о Швидко и грызла ногти.

Вечером около подъезда встретила Ваську с женой, они выгуливали своих свинок.

— Как зовут ваших поросят? — спросила я.

— Ниф-Ниф, Нуф-Нуф и Нах-Нах, — ответила Васькина жена, поглаживая самого резвого. — Это Нах-Нах.

— А может, Наф-Наф? — поинтересовалась я.

— Не, Нах-Нах, он самый большой пофигист, ему ничего на хер не нужно, только бы пожрать и поспать, — объяснила она.

Пришла домой и решила пообщаться с братом. Все-таки завтра в армию идет, два года не увидимся.

Братец обнял меня и пообещал писать письма. Посидели с ним часик, выпили пива и пошли спать. Ничего не хочется, настроение препаршивейшее. Будь он неладен, этот Скворцов со своей идиотской методикой, толку от нее никакого — один вред.

 

День сорок восьмой

Утром провожали братца в армию. Мама все-таки рискнула и зашила ему деньги в рукав куртки.

— А когда поведут раздевать, ты их незаметно положи за щеку, только смотри не проглоти, а там уже спрячешь, — сказала она.

— Угу, — ответил Армен и сел в вагон.

Поезд тронулся, мы с мамой расплакались, папа стал нервно курить, и я заметила, что он сам чуть не плачет.

Прибежала на работу. Швидко со мной даже не поздоровался. Позвонила подруге Нане и пожаловалась ей. Нана посоветовала вызвать у него приступ ревности и категорически не идти на мировую, пока он сам не встанет на колено, не попросит прощения, а заодно предложит руку и сердце.

— А как вызывать ревность? — спросила я.

— Ну, приведи кого-нибудь, пусть он с тобой в офис зайдет или за тобой вечером заедет.

— А мне некого привести, — вздохнула я.

— Ну, не знаю, своих я тебе не дам, самой нужны, — сказала Нана и положила трубку.

Стала думать, как бы вызвать у гада Швидко приступ ревности. Даже полезла в Интернет: нет ли каких-нибудь полезных советов. Искала-искала, нашла сообщество в ЖЖ, которое называется «Все для девочек-припевочек». Название привлекло мое внимание. Стала читать, о чем народ пишет. В очередной раз убедилась, что я инопланетянка и место мне среди маленьких зелененьких, но никак не среди нормальных девушек.

Девушка Люся пишет:

Ой, девчонки, со мной такое случилось. Я за месяц похудела на десять килограммов. Правда, теперь запорами страдаю и пью слабительное, но я всегда ими страдала, особенно перед месячными.

Далее идет обмен мнениями на пять страниц. Народ активно интересуется, как Люся похудела, и рекомендует народные средства от запоров.

Читаю дальше. Девушка Оля пишет, что ее депилятор выщипывает волоски не так хорошо, как раньше, и ее парню это очень не нравится.

Что посоветуете, девчонки? — спрашивает Оля.

Менять парня, — ответили все дружно, и только одна порекомендовала купить новый депилятор, но ее тут же закидали камнями.

Долго не решалась написать про свою беду, но все-таки решилась. Написала так:

Я уехала в командировку и подписала удачный контракт. Вернулась, а мой парень не желает со мной общаться, поскольку подозревает, что я этот контракт подписала определенным местом. Что делать?

Через минуту посыпались ответы. Как будто все сообщество сидело и ждало, чтобы я изложила свою проблему.

В следующий раз будьте более осторожной. Старайтесь сделать так, чтобы он ничего не заподозрил. Скажите, что человек, с которым у вас были переговоры, — женщина, — посоветовала одна девушка.

А мой меня раз поймал на горячем, — написала вторая. — Выхожу я вся из себя такая красивая из «линкольна» своего любовника, а мой Вася мусор выносит. Так я ему дома наплела, что мне выделили машину, которая будет меня с работы привозить домой. Месяц уже привозят. Вася доволен. Я тоже.

Еще с десяток девушек посоветовали вызвать у молодого человека чувство ревности, но толком никто ничего не сказал. И тут меня осенило.

Пошла якобы обедать, купила себе букетик роз, отсиделась час в соседней кафешке и, довольная, вернулась в офис.

— Вау, какой букет! — подивилась Мимозина.

— Пустяки, — сказала я. — Это мой хороший приятель мне подарил. Мы с ним обедали в ресторане, а потом он меня подвез.

Взяла букет, налила в вазочку воды и демонстративно поставила на большом общем столе, рядом с которым сидит Швидко. Пусть побесится, пусть.

Вскоре пришли производители кремов: девушка-секретарь и владелец фирмы, толстый араб лет пятидесяти — и мы с Мимозиной пошли в комнату переговоров «вешать лапшу на уши», как говорит наш арт-директор.

Производители принесли шесть тюбиков: крем для ног против запаха пота — «Аббас», для рук — «Лейла», для лица женский — «Фатима», для лица мужской — «Джихад», для кожи вокруг глаз — «Рания» и детский — «Наргиз».

Мимозина поинтересовалась, почему у кремов такие странные названия.

— Дело в том, что крема названы так не случайно, а в честь покойных родственников уважаемого господина Аббаса, — объяснила девушка-секретарь. — Мы построили заводик, разработали серию, но она не продается. Господин Аббас хочет выяснить почему.

Господин Аббас кивнул головой.

— Да, я все понимаю, — сказала Мимозина. — Скорее всего, крема не продаются именно из-за названий и упаковки. Я ничего не имею против родственников господина Аббаса, но мы находимся на Украине, и ваши названия, ну, как бы вам сказать, не вполне продаваемы. Нужно придумать такие, которые будут соответствовать менталитету наших граждан. — Она улыбнулась господину Аббасу.

Секретарь перевела речь Мимозиной, господин Аббас нахмурил брови, замахал руками и стал что-то тараторить по-арабски, то и дело повторяя слово «джихад». Я заерзала на стуле и стала посматривать на дверь, прикидывая, успею ли я выскочить, если вдруг кровожадный араб достанет кинжал и набросится на нас за то, что мы оскорбляем светлую память его предков. Дверь находилась далеко, и я поняла, что отсюда никто не выйдет живым. Но самым обидным было другое: не смерть от кинжала клиента — обиднее всего было то, что Швидко никогда не узнает, что на самом деле я ему не изменяла. Из раздумий меня вывел голос секретаря:

— Господин Аббас понимает, что названия не совсем подходящие. Именно поэтому он и обратился к вам, но название «Джихад» должно остаться, потому что так звали покойного деда господина Аббаса, который был великим человеком. Так что меняйте упаковки и названия, но этого не трогайте, — сказала девушка.

— Послушайте, но это название тоже не подходит. Слово «джихад» четко ассоциируется у наших граждан с местью. Такой крем никто не купит, разве что в качестве подарка своему лютому врагу, — ответила Мимозина.

— Это очень хорошо, — улыбнулся господин Аббас. — Я над этим думал. Ваши люди — злые, женщины у вас злые, мужей своих не любят. Если у крема будет непривлекательное название, то жены, скорее всего, купят его мужьям. Это мой тайный замысел, — хлопнул в ладоши доктор Джихад, который вдруг очень даже неплохо заговорил по-русски.

— А крем-то хоть нормальный? — спросила я.

— Крем очень хороший, по французской технологии делаем. Я вам оставлю образец. Вы его понюхайте, — он протянул баночку Мимозиной.

Мимозина открыла банку, понюхала и закатила глаза:

— М-м-м, какой бесподобный аромат, прямо как французские духи, понюхай, Миля.

Я принюхалась. Крем пахнет обыкновенной отдушкой.

— Да-а-а, бесподобно, — улыбнулась я.

— Это вам подарок, — сказал господин Аббас, посмотрел на часы и стал прощаться.

— А как же сайт обсудить? — спросила я.

— В следующий раз, мы спешим. Вы пока думайте над названием и упаковкой. Деньги мы завтра перечислим. — Аббас поцеловал Мимозиной ручку, мне почему-то пожал и пулей вылетел из комнаты.

Мы с Мимозиной взяли банки с кремом и пошли в офис раздавать слонов.

Крем для ног взял себе Пробин, детский Ромашкина попросила для дочери, мужской и женский для лица и крем для кожи вокруг глаз Мимозина оставила для себя и своего кавалера, а мне достался крем для рук. Я обиделась, потому что хотела получить для глаз или как минимум для лица.

Пошла домой. Встретила в метро Ольку. Олька одета с иголочки: новые туфли на шпильке, дорогая сумка, новая юбка и блузка.

— Ты как? — спросила я.

— Отлично! Помнишь человека, с которым я в булочной познакомилась? Так вот, мы с ним встречаемся. Он такой замечательный. Кучу шмоток мне накупил, сказал, что я — мечта всей его жизни, — смущенно выложила Олька.

— Ты молодец, ты счастье свое заслужила, — вздохнула я. — А Ваня что?

— А ничего, звонил мне вчера, говорит, в буддисты подался и наконец-то понял смысл бытия, агитировал меня вступать в их ряды.

— А ты?

— А я нет, с меня пастора Джона хватило. Ну ладно, мне здесь выходить, — сказала Олька и выпорхнула из вагона.

Я за нее рада, искренне рада, кто-кто, а она все-таки заслужила нормального мужика. Вот только почему-то на душе паскудно и кошки скребут. Гад Швидко, лучше бы я никогда не переступала порог этой студии, лучше бы и не смотрела в его сторону. Сволочь и гад.

Пришла домой. Мама сидит плачет, все никак не может смириться с тем, что Армена забрали в армию, папа ее утешает и говорит, что все уладится и они через месяц поедут его навещать. Я вспомнила, что забыла на работе цветы, которые сама себе купила.

Позвонила Нана и поинтересовалась, не появляется ли у меня иногда желание стать лесбиянкой.

— В одиннадцать часов ночи — нет, — ответила я.

— А у меня только что появилось. Вот я и решила тебе позвонить и узнать. Ну ладно, спокойной ночи.

— Спокойной, — ответила я.

Странные у нее какие-то желания, а впрочем, если так пойдет и дальше, я стану и лесбиянкой, и феминисткой, и всем кем угодно, лишь бы не думать об этом паразите Швидко.

 

День сорок девятый

Хозяйка Лесси ходит с фингалом под глазом. От вахтерши я узнала, что это дело рук жены соседа.

— Они пошли пирамиды какие-то смотреть, а Люська узнала и морды обоим накостыляла. Мужика своего выгнала, правда, приняла потом, а эта ходит теперь с подбитым глазом.

— Ну, не надо вешаться на женатых мужчин, — сказала я.

— А где ты их, неженатых, возьмешь-то? — вздохнула вахтерша.

Даже как-то жалко стало хозяйку Лесси. Надо придумать, как ей помочь.

Приехала на работу. Офис-менеджер сказала, что мне звонил Грач и срочно просил перезвонить.

Что ему надо, интересно? Вроде договорились, что покажем доработанные эскизы недельки через полторы-две, теперь наше дело работать, а их — ждать.

— Ну так как насчет нашего предложения? — спросил Грач почему-то шепотом.

— Какого предложения? — удивилась я.

— Ну, которое мы вам прислали. Я утром прислал письмо.

— Я еще почту не смотрела, — буркнула я.

— А вы посмотрите, пожалуйста, и дайте ответ как можно скорее. А то мне в два к начальству идти и докладывать, — сказал Грач.

— Хорошо, — ответила я.

Стала проверять почту, нашла письмо от Грача.

Уважаемая коллега! Вчера наш руководитель вызвал меня на ковер и сказал, что ему надоели безынициативные идиоты, которые просиживают штаны на рабочем месте, а посему он грозится разогнать наш отдел и сместить меня с должности. Вместо меня он намерен назначить Вас, поскольку ему очень понравилось, как Вы отстаивали свою позицию, и предлагает Вам подумать над этим предложением. Расходы по переезду и обустройству наш завод берет на себя. Зарплаты у нас высокие, коллектив дружный, в чем Вы имели возможность сами убедиться.

Вот тебе и съездила в командировку. Я задумалась: а что? Вроде бы и условия неплохие, зарплата наверняка повыше, чем у нас, но есть, конечно, свои минусы: во-первых, далеко от мамы, а она не переживет еще и моего отъезда, а во-вторых, я не вынесу разлуки со Швидко, хоть он и гад. Собралась писать ответ, как вдруг увидела еще одно письмо. Пишет все тот же Грач, но уже не с рабочего электронного адреса, а с личного. Конспирируется, пройдоха. Второе письмо гласит:

Мила, привет. Это Грач тебя беспокоит. Ты, конечно, можешь согласиться на предложение нашего руководства, но ты сама видела, какой у нас здесь гадюшник. Так что подумай хорошенько, готова ли ты работать с Бузиным и с остальными идиотами. К тому же мне очень не хочется терять это место. И еще, Христом Богом молю, не пей наши напитки: ни квас, ни слабоалкоголку — вообще ничего. В них сплошная химия.

Стала писать ответ. Сначала ответила на первое письмо.

Уважаемый господин Грач. Я благодарна за доверие, оказанное мне Вашим руководством, но вынуждена отказаться от предложения, поскольку смена работы в ближайшее время не входит в мои планы.

На второе письмо ответила так:

Привет, Грач, не боись, не приеду я. Спасибо, что предупредил насчет напитков. Раз уж зашел такой разговор, то ваш квас мне с самого начала показался отстойным, так что питья его не собираюсь.

Проверила остальную почту — ничего интересного.

В дизайнерской сидит Урсула, смотрит на баночку с детским кремом, который забыла вчера Ромашкина, и о чем-то думает. Наверно, мыслит глобально. Больше в офисе никого нет.

От нечего делать полезла в кулинарное сообщество.

Вагайский собирается издавать кулинарную книгу. Одна девушка, которая живет в Рязани, слезно просит прислать ей экземпляр с автографом. Паралитик теряется в догадках:

Друзья мои, вчера вечером я был у своего друга Паши, хорошо известного вам как пользователь Юпитер. Откушали мы с другом Пашей водочки, закусили селедочкой и завели неспешную беседу. Через два часа селедка закончилась, а водки было еще пол-ящика, и тогда Паша достал из холодильника какие-то круглые белые штуки, размером с мандарины и необычайно вкусные. Я съел пять штук, и мне очень понравилось. Сегодня хочу побаловать жену этим блюдом, а друг Паша не помнит, что мы ели, поскольку был очень пьян. Паша, если ты врешь, то тебе должно быть стыдно. Друзья мои, штуки эти на вкус достаточно острые, хрустят на зубах, если макать их в соль или в горчицу — то вообще пальчики оближешь. Может, кто-то готовил что-нибудь подобное? Заранее благодарен.

Вагайский предположил, что Паралитик ел яйца, фаршированные грибами.

Нет, грибами там не пахло, — ответил Паралитик.

Может, вы редьку ели? — предположила Арина Дробер.

Нет.

А может, вы по пьяному делу стали есть яйца со скорлупой? — спросил Кухар.

Не смешно, — ответил Паралитик. — Не ел я яйца, они жидкие, а эти штуки были крепкие.

Я знаю, что это было, — сказал новый пользователь Вилка. — Это национальное малазийское блюдо — яйца дикого буйвола. При правильном приготовлении они хрустят на зубах.

Нет, буйволы у нас не водятся, — заметил Паралитик.

Больше никто ничего не написал. Да уж, загадка не из легких, даже самой стало интересно. Подумаю до вечера, может, что и вспомню, а нет — так кто-нибудь из уважаемых кулинаров обязательно вспомнит, а я почитаю.

Примчался коммерческий директор Пробин, вскочил в офис как ужаленный, добежал до дивана, быстро снял туфли и носки и стал драть свои пятки, как будто его клопы всю ночь кусали.

— Что с тобой? — удивилась я.

— Ай-ай-ай-ай-ай, горит, мать его так, горит и чешется! — заорал Пробин, схватил кусок мыла и босиком побежал в туалет.

Вернулся минут через двадцать. Ноги красные, как клешни вареного рака.

— Что случилось? — спросила я.

— Что-что, черт меня дернул кремом вашим с утра намазаться, тем, который «Аббасом» зовется. Ноги теперь горят, а у меня через час важная встреча. Куда я пойду с такой чесоткой! — сказал он, почесывая пятку.

— А я своим еще не пользовалась. — Я быстренько позвонила маме, предупредить, чтобы она не прикасалась к крему.

— Поздно уже, — сказала мама, — папа сидит в ванной и держит руки под струей холодной воды.

Стала вызванивать Мимозину.

— Меня сегодня не будет. Вся шкура на лице облезает, и у Лешки моего тоже. Он «Джихадом» намазался на ночь. Завтра позвоню этому чертову Аббасу и такой джихад ему устрою, что мало не покажется.

Слава богу, что Ромашкина забыла свой крем на работе. Я вырвала тюбик из рук Урсулы, которая уже открыла его и стала принюхиваться, и сказала, что от этого крема облезает кожа.

— Да, но тогда я не смогу придумать, как должна выглядеть этикетка. Я должна его и понюхать и попробовать. Это необходимо, иначе я не смогу ощутить духа продукта, — возмутилась Урсула, пытаясь вырвать крем из моих рук.

— А если бы тебе надо было придумать логотип для строительной компании, ты бы залезла на крышу здания и бросилась вниз? — поинтересовалась я.

— Нет, но я бы посидела на краю, посмотрела вниз и по сторонам, почувствовала дух и силу здания и сделала, что надо. Вы разве не так работаете? — удивилась она.

— Придет Мишкин, он тебе все расскажет, — сказала я и спрятала злополучный крем в карман.

— О’кей, — пожала плечами Урсула.

Пробин бегает по офису и то и дело летает в туалет. Раздался звонок. Я взяла трубку.

— Пробина пригласите к телефону, — раздался грозный голос.

— А он вышел, что ему передать? — спросила я.

— С вами говорит ваш арендодатель. Передайте ему, что раковины в туалете не предназначены для того, чтобы в них мыли ноги. Мне звонят люди и жалуются, что не могут ни руки помыть, ни чашку, ни воды набрать.

— Вы извините, у нас форс-мажор, мы апробировали действие нового крема для ног, а он оказался очень жгучим, — попыталась я оправдать директора.

— А мне по фиг. Вечно с вами проблемы: то какой-то идиот запирается в туалете, и потом взламывают дверь, то лесбиянки внаглую занимаются любовью в кабинке, а теперь еще ноги моют в раковине.

— А что же ему делать? — спросила я.

— Не знаю, пусть в писсуаре моет, — ответил голос.

Прибежал Пробин. Я рассказала, что арендодатель посоветовал ему мыть ноги в писсуаре.

— Пусть сам там моет, — возмутился Пробин.

Снова зазвонил телефон.

— Это Аббас. Просит Мимозину или тебя, — сказала офис-менеджер.

— Дай мне трубку, я ему сейчас покажу небо в алмазах! — зарычал директор.

— Алло, — ответила я.

— Здравствуйте, — приветствовал меня Аббас.

— И вам день добрый.

— Я звоню, чтобы предупредить, чтобы вы не вздумали пользоваться кремом. Я перепутал банки. Это лекарство от ревматизма — специальная сильнодействующая мазь, которую разработали в нашей лаборатории, мы еще ее не тестировали. Она очень опасна, если ее использовать не по назначению. Верните мне ее, пожалуйста, а я вам крем привезу.

— Поздно пить боржоми, — произнесла я.

— Ва-а-ах, простите, — сказал Аббас.

— Бывает, — я положила трубку.

Пришел технический дизайнер и заявил, что он передумал делать эскизы для сайта, которые я утвердила. Они ему, видите ли, больше не нравятся.

Я налетела на него и стала кричать, что эти эскизы я выстрадала, что мне стоило больших усилий подписать их и не фиг теперь выпендриваться и трепать мне нервы.

— Работа у тебя такая, — ответил он. — А говно это я доделывать не буду. Мы с Мишкиным решили новый вариант придумать.

Плюнула и села за компьютер. Захотелось выяснить, что же происходит в кулинарном сообществе, вспомнил ли кто-нибудь рецепт чудесных белых шариков, которые ел вчера Паралитик у друга Паши.

Появилась жена друга Паши и расставила все точки над «и»:

Любезный друг. Я очень уважаю вашу с Пашей мужскую дружбу, но вчера ты сожрал всю селедку и сало, которое я закупила на месяц. Это еще полбеды, но какого черта вы кило лука съели, мне непонятно. В следующий раз отправлю мужа к тебе спать, пусть он в твое рыло подышит перегаром с луком, чтобы вам впредь неповадно было так напиваться.

Ха-ха-ха, — написал Вагайский.

Какой позор! — ответила Арина Дробер.

В общем, каждый член сообщества не поленился и высказал свое «фи» Паралитику. Бедный Паралитик даже не стал оправдываться и куда-то исчез.

Пришел Швидко. Снова меня игнорирует, прошел мимо моего букета роз и сказал:

— Кто-то, видать, на хорошие розы пожмотился, купил непонятно какие, они уже завяли.

— Кто-то очень много говорит, — ответила я.

Ну завяли розы, и что? Да, покупала я самые дешевые, еще не хватало, чтобы я сама себе дарила дорогие букеты. И так уже почти ничего не осталось от полученной суммы.

Расстроилась смертельно, а тут как раз пришло письмо от компании «СВН». Просят нас разместить новость на сайте. Подошла к Ромашкиной. Она сидит все в том же форуме, где хоббитов обсуждают. Увидела, что я приближаюсь, быстренько свернула окно и уткнулась носом в зубы малыша на плакате с сырками.

— Я сегодня не буду делать, — ответила Ромашкина, — я пре-прессом плаката занимаюсь.

— А завтра? — спросила я.

— И завтра не буду, ты что, думаешь, я за день управлюсь? Там работы дня на четыре как минимум.

Пошла к программисту.

— А чего я? Чего я? Чуть что, сразу я, — затопал ногами программист.

— «Чуть что, сразу я», — передразнил его технический дизайнер. — Поставь новость, хватит тебе уже тесты свои проходить. Знаем мы, что ты самый умный, знаем.

— Не хватит, если я этот пройду, то мне диплом дадут, — сказал программист.

— Они бы лучше тебе мозгов дали, — ответил технический дизайнер.

Предвидя, что сейчас начнется, я выбежала из дизайнерской и закрыла дверь. Через десять минут оттуда вылетели Ромашкина и Швидко, ворвались к Пробину и потребовали утихомирить разбушевавшихся сотрудников.

Пробин открыл дверь как раз вовремя: программист уже стоял на подоконнике и собирался прыгать вниз.

— Прыгай, прыгай, дурак! Что, пересрал? Не боись, все-таки третий этаж, кости соберем! — кричал технический дизайнер.

Челочкин посмотрел на Пробина и сиганул вниз.

— А-а-а-а-а! — завизжала офис-менеджер.

— Во дурак, — вздохнул технический дизайнер и подбежал к окну.

Мы рванулись следом. Программист стоял на лесах, которые установили в связи с ремонтом офисов этажом ниже, и довольно улыбался.

— Что, испугались? — спросил он.

— Ну ты даешь, — вздохнул Пробин.

— Хорош дурить, давай в машинки погоняем, — сказал технический дизайнер.

— Давай, а потом я новость размещу, — ответил программист.

— Парни, и я с вами, — сказал пришедший Мишкин.

Пошла работать дальше, вернее, создавать видимость работы. Делать-то все равно нечего. Проект идет, эскизы делаются, сайты запущены. Серфинговать по сайтам уже надоело. Вот ЖЖ — другое дело. Э-эх, бывают же люди, которые умеют хорошо писать. Вот, например Злоедрючка. Вроде бы и обычные вещи пишет, а как красиво, столько народу читает и радуется. Ну почему Господь не дал мне такого дара?

Что-то Липкина давно не видно и не слышно. В «аську» он не выходит, не звонит. Решила написать ему письмо.

Я скрываюсь, — прислал ответ Липкин. — Нам тут одно казино заказало буклет, а мы его еще не напечатали. Они счетчик включили.

Вот ерунда какая, да уж, это тебе не наши клиенты, которые позвонят, поругаются и затихнут. Москва — дело серьезное, пришибут Липкина, на хрен, из-за какого-то несчастного буклета. А ведь жалко человека, благодаря ему, можно сказать, моя карьера началась, а то сидела бы и коней рисовала в «Фотошопе» до сих пор, а так — уважаемый человек, компетентный менеджер. Написала Липкину ответ и пожелала удачи.

Поехала домой, по дороге какой-то молодой человек долго строил мне глазки, потом подошел и спросил, не желает ли красивая девушка познакомиться.

— Не желает, — ответила я.

— Ну и иди себе дальше, дура в рваных штанах.

Посмотрела на свои брутальные штаны. И впрямь порвались, прямо на заднице порвались от старости, что ж, придется покупать новые, только вот где их найти, еще одни такие же?

На ужин ели котлеты. Мама всхлипнула и сказала, что мы здесь котлеты точим, а Армен наш голодает в армии.

— Сам виноват, идиот, — ответил папа.

— А ты молчи уже, сидишь тут весь в бумажках.

— Я чертежи делаю, ты же знаешь, — обиделся папа.

Легла смотреть телевизор, как вдруг позвонила Нана.

— Послушай, ты бы не могла мне напомнить, во сколько у меня вчера появилось желание стать лесбиянкой?

— По-моему, в одиннадцать часов вечера, — припомнила я.

— Вот, а сегодня уже в девять. Тебе это о чем-нибудь говорит?

— Не-а.

— И мне тоже, но должна же быть причинно-следственная связь, — задумалась Нана.

— Ты что, в психологи подалась? — поинтересовалась я.

— Ну да, а как ты догадалась? Я записалась на курсы подготовки психологов. А как у тебя дела? Вы не помирились?

— Не-а, — ответила я.

— Держись и не смей делать первый шаг, — уверенным тоном сказала Нана.

— А как ушу? — спросила я.

— Ушу хорошо.

— А диеты?

— С диетами беда, — Нана огорчилась. — Я снова стала поправляться.

— И ногти накладные целы, и ухажеров у тебя много, и наверняка ты купила новые брюки или сумку, — зевнула я.

— Ну да, а ты откуда знаешь? — удивилась она.

— Не знаю. Просто сказала и все.

— Здесь тоже имеет место причинно-следственная связь. Я над этим подумаю, — и Нана положила трубку.

Хотела бы я так жить: без забот и хлопот — ан нет, сиди тут парься из-за какого-то придурка Швидко. И все-таки я его люблю и сама во всем виновата. Не надо было врать. Подожду еще денек, а потом пойду и честно все ему расскажу.

 

День пятидесятый

Позвонил Мишкин и попросил меня забрать Урсулу из дома, отвести ее в какой-нибудь магазин, где продают крема.

— Ей надо посмотреть, что предлагают на нашем рынке, — сказал он.

— Так пусть сама идет, она же бродит одна по городу, — ответила я.

— Ее нельзя одну отпускать, я вчера ее в супермаркете оставил на минутку, так она стойку с телефонными карточками опрокинула и стала призывать народ не покупать эти карточки.

— Революционерка какая-то, — улыбнулась я.

— Э-эх, что и говорить, не привыкла она к такому обращению, — вздохнул Мишкин.

Поехала на квартиру к Урсуле. Та сидит над линялыми рваными джинсами и вытянутой майкой и плачет. Оказалось, она сдавала их в прачечную. Пришлось объяснять, что в наши прачечные можно сдавать только постельное белье, но никак не хорошие новые вещи.

— Они не новые, я в них уже восемь лет хожу, это моя самая любимая одежда. Я ее всегда берегла и очень осторожно стирала, — всхлипнула Урсула.

— Ну тем более, — ответила я.

По дороге Урсула рассказала мне страшные вещи: вчера она решила сходить на рынок, чтобы купить продукты.

— Это ужас. Бабушки стоят, а перед ними на земле валяются картошка, лук и другие овощи. Какая-то собака стоит около бочки с селедкой и нюхает ее содержимое. В мясном отделе тучи мух. Их отгоняют специальными палочками, но они все равно налетают. Как вы можете покупать такие продукты? Это же опасно для жизни.

— У нас, Урсула, желудки особенные, по-русски называется «луженые», а по-вашему не знаю как, — ответила я.

— Люжёни, — вздохнула Урсула и посмотрела на мой живот.

Обошли с пяток магазинов. Урсула внимательно присматривалась ко всем кремам и что-то записывала в свой блокнот.

Пришли в студию. Мимозина сидит с красным лицом и материт всех на чем свет стоит. Перед ней лежит плакат с младенцем и сырками, рядом стоит Ромашкина и оправдывается.

— Убью сволочь, вот пусть только явится — убью! — заорала Мимозина.

— Что случилось? — поинтересовалась я.

— Полюбуйся! — крикнула она и швырнула плакат в мою сторону.

— Плакат как плакат, зубы белые, голова младенца, щербинок, кажись, на каждом зубе одинаковое количество. А что не так? — удивилась я.

— А уши?

Посмотрела на уши. Действительно, на плакате изображен безухий младенец. Вернее, уши-то у него есть, но они в плакат не поместились.

— А как это могло получиться? — удивилась я.

— А вот не знаю как. Наверно, Швидко, когда к печати готовил, о чем-то другом думал и ширину не рассчитал. Убью гада, ну за что мне такое наказание! Э-эх, одна радость — листовки с огурцами получились на славу и этикетки сегодня наконец-то сдаем. Но все равно — убью подлеца.

Пришел Пробин, посмотрел на плакат и убежал за калькулятором. Вернулся, что-то посчитал и сказал, что Швидко придется работать на студию бесплатно пять лет, чтобы возместить расходы на печать пятисоттысячного тиража плакатов.

— Да он сопьется скоро, вздохнула Мимозина.

Пришел Швидко, и все дружно накинулись на него.

— Вы что? — возмутился он. — Вы меня за дурака держите? Вот файл, который я отдавал в типографию, можете посмотреть.

Проверили файл, действительно, младенец как младенец, с масштабом все в порядке. Стали звонить в типографию. Те свою вину отрицают и говорят, что напечатали то, что им предоставили. Пробин с Мимозиной собрались и поехали выяснять отношения. Вернулись через час.

— Нашли виноватого, это типография заказ запорола, будет новые печатать за свой счет.

— Вот, а на меня всех собак повесили, я теперь работать не могу, настроения нет, — сказал Швидко и сел гонять машинки.

На меня даже не смотрит, поздоровался сквозь зубы, и все. Вот негодяй!

Урсула села на диван, заварила себе чай и о чем-то задумалась.

— Наверно, сочиняет концепт для упаковок, не мешайте ей, — сказала Мимозина.

Полезла в ЖЖ. Нашла очень интересного пользователя: Аморалиуса. Пишет рассказы из своей жизни. Матерится, правда, много, но рассказы очень даже ничего, покруче, чем у Злоедрючки.

Часа два смотрела в спину Швидко и думала: поговорить с ним сегодня или не стоит?

Решила позвонить Нане.

— Даже и думать забудь, — прошипела Нана в трубку. — Не стоит унижаться.

Не стоит так не стоит. Пошла к техническому дизайнеру и поинтересовалась, как продвигаются дела с эскизами сайта.

— Я тебе сказал, что мы этим заниматься не будем, вот придумаю что-то новое, тогда тебе скажу.

— Какое новое, когда у нас сроки поджимают? — возмутилась я.

— Ничего не знаю, иди с Мишкиным разбирайся, — и он демонстративно надел наушники.

Пошла к Мишкину, поинтересовалась, как поживает его кошачий выводок.

— Хорошо, — ответил Мишкин.

— Мне бы это… ну, в общем… ну это… — замялась я.

— Саша, не выпендривайся, я передумал делать новые эскизы, режь шаблоны по старым, — сказал он дизайнеру.

— Я-я-я-я? Я не буду. Так не честно. Это все ты, ты не хочешь, чтобы наша студия выигрывала награды, тебе лишь бы проект сдать, — завопил он, указывая на меня пальцем.

— А тебе лишь бы орать! — закричала я в ответ.

— Я не о себе думаю, а обо всех нас.

— Так вот и думай, что нам деньги нужны! — выпалила я и пошла на свое рабочее место.

Да-а-а, нервы у меня, похоже, ни к черту, на всех кидаюсь. Решила немного расслабиться, прийти в себя и позвонить производителям огурцов, поинтересоваться, когда будем начинать работу над сайтом. Пляшущие огурцы так и стоят у меня перед глазами, я даже придумала, как они будут переворачиваться, хрустеть, а потом трансформироваться в помидоры. Вот только как они будут превращаться в грибы, а после в кабачковую икру, я еще не придумала, но это неважно. Теперь, после того как я приехала из Киева, надеюсь, ни у кого не возникнет желания поспорить со мной и обвинить в том, что я ни в чем не разбираюсь.

Снова полезла в ЖЖ, не выдержала и написала комментарий Аморалиусу.

Вам не кажется, что девушка из вашего рассказа не заслуживает счастья?

Не кажется, не хрен тут выкать, — ответил Аморалиус.

Вот хам. Вообще я сделала интересное наблюдение: чем больше у человека читателей в живом журнале, тем наглее он себя ведет. Его все вокруг хвалят, восхищаются его талантом, а он изредка бросается репликами типа «спасибо, признателен, да, я гениален», а еще чаще посылает всех куда подальше или хамит. И что самое интересное — народу это, похоже, нравится. Например, одна девушка написала в своем дневнике:

Ура-а-а! Наконец-то! Вчера Аморалиус послал меня на фиг. Я ждала этого уже год. Он наконец-то обратил на меня внимание. Ура-а-а!

Не понимаю я таких людей, что прикольного в том, что тебя кто-то послал на фиг?

Может, и мне заняться писательской деятельностью? Решила приступить немедленно. Разместила в своем журнале парочку из тех стихотворений, которые забраковали на сайте poez.ru, и одно, которое я написала вчера для гада Швидко:

* * *

* * *

Подумала и добавила еще одно стихотворение, посвященное гаду Швидко:

Полезла в сообщество, где собираются любители пографоманить, и написала им, что я тоже не против вечерком посидеть на балконе с бокалом хорошего вина и сигарой и накатать пару-тройку стишков. Дала ссылку на свой журнал. Посмотрим, какая будет реакция. А вдруг? Я тогда и Аморалиуса, и Дрючку за пояс заткну.

Позвонила производителям огурцов.

— Вы знаете, все у вас хорошо, но вот сайты дорогие, — ответил мне директор.

— Мы адекватны рынку, — выпалила я зазубренную фразу, которую смогу повторить и в девяносто лет, разбуди меня среди ночи, — если доживу, конечно, до такого возраста.

— Это мы понимаем.

— К тому же, — продолжила я, — вы ведь не ездите на «Запорожце», зачем же вам сайт-«запорожец»? Мы делаем сайты-«мерседесы».

— Да мы понимаем, но пока обойдемся сайтом-«Жигули». У меня у самого жигуль, а еще год назад я разъезжал на «Запорожце», и могу вам сказать, не такая уж плохая машинка. Спасибо, если что — мы о вас помним, — ответил директор и положил трубку.

Вот черт, похоже, я ляпнула что-то не то. Впредь буду осторожнее.

Решила залезть в ЖЖ и посмотреть, что там написали про мои стихи. Приготовилась принять любую критику, поскольку сама знаю, что стихи у меня пока неказистые, но это совсем не означает, что они не могут стать лучше. Чай, Пушкин тоже не сразу Пушкиным стал.

Села и стала ждать ответа. Разговаривая по мобильному телефону, в офис вошел какой-то странный молодой человек, осмотрелся по сторонам и сел в кресло Мимозиной.

— Да, да, да, говорите, каких именно? — закричал он в трубку. — Я вас не слышу, говорите громче.

Вот странная у людей, говорящих по мобильнику, привычка: ну, ты не слышишь, понятно, но зачем же в трубку-то орать?

— «Бабушек»? Сколько вам «бабушек»? Сто штук? «Бабушки» нынче по сто рублей за штуку, если оптом — скидка пять процентов. Когда? Хорошо, записываю. «Колобков» нет на этой неделе. Нет, не будет «колобков». «Козу» постараюсь, двадцать «коз» привезу, да, по двести рублей за штуку. — Он попрощался и стал набирать какой-то номер. Набрал и заголосил: — Дима? Это я. Готовь срочно сто «бабушек» и двадцать «коз». Кстати, когда «колобки» будут? Ну ладно, пока.

Крайне странный молодой человек, ну, понятно торговать козами, но бабушками и колобками? И что же это получается, в нашей стране бабушка стоит в два раза дешевле, чем коза? Интересно, кому это понадобились сто бабушек и откуда он возьмет колобков?

Посетитель тем временем осмотрелся, поерзал в кресле, уставился на меня и спросил:

— Мимозина где?

— Не знаю, — ответила я.

— Та-а-ак, — молодой человек посмотрел на часы, встал и ушел, даже не попрощавшись.

Через минуту в офис зашла Мимозина и, ехидно ухмыльнувшись, рассказала, что подарила злополучный крем для лица сплетнице Юле из соседнего офиса.

— Ко мне мой Лешка не заходил? — поинтересовалась она.

— Какой Лешка? — спросила я.

— Ну, мой молодой человек.

— Нет, идиот какой-то заходил, сидел в твоем кресле, бабушками и колобками торговал, а Лешки не было.

— Так это он и был, — улыбнулась Мимозина.

— А где он колобков берет? — спросила офис-менеджер.

— Дураки вы. Это модели плащей такие. Просто для удобства, чтобы не называть по артикулу, им дают условные названия. Понятно?

— Понятно, — ответили мы.

Полезла в ЖЖ. Никто мои стихи пока не оценил, ну что ж, подожду до завтра.

Программист распечатал на хорошем листе бумаги какой-то текст на английском языке и повесил его в рамочке над своим рабочим столом.

— Это что? — поинтересовалась я.

— А это он очередное свидетельство получил, что он не полный дебил, — ухмыльнулся технический дизайнер.

— Это не «очередное свидетельство», а важный документ, подтверждающий, что я прошел курс повышения квалификации и получил сертификат, — важно произнес программист.

— Ага, такой сертификат выдают в первом классе школы, — фыркнул технический дизайнер.

Предвидя, что сейчас начнется ругань, арт-директор посмотрел на них и сказал:

— Парни, поехали кататься.

— И я с вами, — откликнулся Швидко.

— Я тебе покатаюсь! Сиди логотипы доделывай для строительной компании, — накинулась на него Мимозина.

Урсула загорала на диване с чашкой чая до глубокого вечера, потом подошла к арт-директору и сказала, что, похоже, придумала концепцию этикетки, упаковки и рекламной кампании для кремов.

— И какую же? — поинтересовался арт-директор.

— Глобальную, завтра расскажу, мне надо еще подумать, — она собралась было уходить, но Мишкин вызвал ей такси и строго-настрого приказал ехать домой.

— Надо будет ее свозить в Коробовы Хутора, показать наши местные достопримечательности, — сказала Мимозина.

— Что за Хутора? — поинтересовалась я.

— Как, и ты там не была? Это очень красивое место под Харьковом. Там в основном частные владения, у моего знакомого там что-то вроде зоны отдыха: уютный домик в стиле украинской хаты, с рестораном и номерами. Можно взять лодку. Договорюсь-ка я с Лешкой, повезем Урсулу на прогулку, заодно и тебя возьмем.

— Хорошо, — согласилась я.

Пришла домой в девять вечера. Мама с папой смотрят телевизор. Рассказали мне, что сегодня Васькин Нах-Нах подавился ложкой и чуть не задвинул коньки.

— И что?

— Ветеринара вызывали, еле спасли, — ответил папа. — Правда, врач предлагал зарезать его на фиг, но Васька не позволил резать любимца семьи.

Выпила чаю и пошла спать. Не спится мне что-то. Вертелась с одного бока на другой, никак не могу заснуть. Позвонила Нане.

— У тебя сегодня нет желания стать лесбиянкой?

— Нет. А у тебя?

— А у меня вообще никаких желаний больше нет.

— Тебе надо срочно с кем-то познакомиться, — забеспокоилась она.

— Где знакомиться? Я ж с работы домой, из дома на работу.

— В метро можно, — предположила Нана. — Я подумаю, — ответила я.

Натянула на уши одеяло и заплакала. Вот так на ровном месте, практически из-за ничего, рушатся отношения. Ну ладно, я дура молодая, но он же взрослый мужчина, мог бы и раскинуть мозгами и понять, что я совершенно не виновата. Не буду я никого слушать, завтра же поговорю с ним. Не могу больше так мучиться. Я люблю тебя, Сережа, очень люблю.

 

День пятьдесят первый

Проснулась от страшной ругани, доносящейся с лестничной площадки. Соседка, квартира которой расположена под Васькиной, костерит Ваську и его жену, выражая недовольство тем, что сверху постоянно раздается топот, визг и, кроме того, распространяется отвратительный запах.

— Балкон открыть нельзя, вонь развели! Это вам не хата, езжайте в деревню и разводите своих свиней! — кричала она.

— Сама ты свинья, это домашние животные! — возмутилась Васькина жена.

— Ты еще корову заведи! — парировала соседка.

— И заведу, а еще коня заведу, пошла на фиг, карга старая! — огрызнулась Васькина жена и отправилась восвояси.

Через пятнадцать минут в дверь позвонил Васька и попросил папу.

— Я у тебя, сосед, поинтересоваться хотел, — начал он, — ты вот собаку держишь, посоветуй мне, какую книжку купить, чтобы послушанию поросят научить.

— Я не знаю, — ответил папа, — мы Майкла послушанию не учили.

В ответ Майкл, дабы доказать, что его действительно ничему не учили, стал лаять на Ваську и грозно рычать.

— К тому же собака есть собака, а свиньи — совсем другое дело, — вставила мама.

— Это я знаю, но книг о воспитании свиней нет, вот я и решил купить книгу об обучении собак, а еще подумал, может, у вас есть. Мы с женой решили, что будем с помощью свиней трюфеля искать. Вон вчера показали по телевизору, что во Франции так многие делают, а потом сдают трюфеля в дорогие рестораны. Знаешь, сколько один трюфель стоить может? — шепотом сказал Васька, оглядываясь по сторонам.

— В наших лесах трюфеля не водятся, — ответил папа.

— Ну, это еще не доказано, никто их просто не искал, а вот я найду. Ну, ладно, пошел я тогда. На нет и суда нет, — сказал Васька и удалился.

— Сдурел он, что ли? — удивилась мама.

Стою на остановке, жду маршрутку. Вдруг останавливается дорогая иномарка, из нее выглядывает Олька и манит меня рукой. Села в машину.

— Познакомьтесь, это Олег, а это Мила, — сказала Олька.

— Очень приятно, — кивнула я.

Олег довез нас до метро, поцеловал Ольку и что-то нежно промурлыкал. Олька промурлыкала в ответ, и мы вышли.

— Ну как он тебе? — спросила Олька.

— Ну, нормальный, я его, кажется, где-то видела, — предположила я.

— Наверно, по телевизору, он известный человек. Любит меня, на руках носит, — мечтательно сказала Олька.

— Это хорошо, — ответила я.

Всю дорогу, пока мы ехали в метро, я судорожно пыталась вспомнить, где я видела этого мужика. Олька без умолку что-то тараторила, и только когда я вышла на своей станции и двери вагона, увозящего подругу, захлопнулись, я вспомнила, что фотографию этого человека мне показывала Нана, когда рассказывала о своих поклонниках.

— А вот этот самый перспективный, — говорила она тогда, попивая вино. — Олег, очень богат. Я его держу на крючке и тихонечко тащу, чтобы не сорвался. Еще пару месяцев помучаю и выйду за него замуж.

Ерунда какая-то получается. Что мне теперь делать? Нану я люблю, в конце концов, она мне ближе, чем Олька, но ведь Олька только-только избавилась от мужа-пьяницы и стала налаживать свою личную жизнь? Решила молчать, как партизан, пусть сами разбираются, у меня своих проблем хватает.

Зашла в офис. Швидко с Мимозиной обсуждают логотип строительной компании.

— Мне все нравится, Сереженька, я думаю, клиенту тоже должно понравиться, но тебе не кажется, что красный цвет немного не к месту?

— Ну, это зависит от того, за кого собирается голосовать руководство компании, — сказал Швидко, — если за Яблочкина, тогда точно не к месту, а если за Плющенко, то очень даже актуально.

— Ну хорошо, я отправлю так, как есть, а потом подумаем, — ответила Мимозина.

— Я сегодня в шесть ухожу, — сказал Швидко.

— И куда же? — улыбнулась Мимозина.

— Мы с любимой девушкой идем в гости к моим друзьям на ужин, — ответил Швидко и пошел на свое место.

Нет, ну какой подлец! Обязательно это было говорить при мне? Не успел расстаться с одной девушкой, а уже другую завел. Ненавижу скотину! НЕНАВИЖУ!

Сжала губы, чтобы не заплакать, и уткнулась носом в компьютер. Решила, что напишу ему письмо и выскажу все, что я о нем думаю. Все равно мне терять уже нечего. Пусть идет со своей любимой девушкой ужинать, чтоб его вспучило после этого ужина, чтоб он костью подавился, сволочь несчастная! Злая как черт, полезла в почту. Там письмо от Швидко:

Солнышко, прости меня. Я не имел права плохо о тебе думать, в конце концов, ты молодая и красивая девушка и имеешь право выбирать, с кем тебе лучше, а я тебе пока что не муж и не имею права указывать. Просто мне стало немного обидно, и я сорвался. Если я еще тебе дорог — прости меня. Пойдем ужинать к Юльке? Целую. Вечно твой Сережа.

Нет, не сдержалась, слезы хлынули из глаз, пришлось идти в туалет и рыдать в кабинке. Наплакалась вдоволь, вернулась и написала ответ:

Я тебе все объясню вечером. Пойдем ужинать. Люблю тебя безумно!

Швидко повеселел и стал распевать какую-то песенку. Я полезла в ЖЖ посмотреть, что же мне написали про мои стихи. Не стоило этого делать в такой счастливый день, но любопытство всегда было моим главным пороком. Из-за него меня даже чуть не исключили из школы, когда я подглядывала в замочную скважину в кабинет истории, где физкультурник срывал одежду с исторички. Правда, подслеповатая историчка что-то унюхала своим длинным носом, как кошка подскочила к двери и обнаружила меня.

Возвращаясь к стихам. Человек пять сказали, что стихи слабенькие, двое усомнились, стихи ли это, а еще трое своими ответами довели меня до белого каления.

Ну разве стоило на это тратить время? — написал один.

Девушка, в вашем возрасте можно было бы пограмотнее писать, — вставил второй.

Да ну ее, таких писак-недоучек полон Интернет. Все в Пушкины метят, потом переспят с каким-нибудь издателем и книженцию выпустят. Раскрутятся и будут рассказывать, какие они гениальные, — написал третий.

Такого оскорбления я простить не могла и накропала в ответ:

Да, я не Пушкин, я никогда не напишу «Бородино» или «На смерть поэта», но это не дает вам право оскорблять меня. Подите все вон, идиоты хреновы. Нечего мои стихи читать, раз они вам не нравятся! Чтобы я вас больше не видела! Мудачье!

Отправила и стала ждать. Не прошло и минуты, как один из них написал:

Ха-ха-ха! Ну что можно требовать от человека, который даже не знает, кто написал «Бородино» и «На смерть поэта»? Не срамилась бы! Иди деткам сопли вытирай, Маня, и Лермонтова читай.

Блин, как я могла перепутать Лермонтова с Пушкиным? Позорище! Все, теперь мне вход в литературные круги заказан. Не дай бог, еще кто-нибудь узнает об этом.

Напрасно надеялась. Очень скоро о моей ошибке узнали тысяча человек, что были в друзьях у типа, посоветовавшего мне деткам сопли вытирать. Он, дебил, в своем дневнике разместил ссылку на мой. Написал, что некоторые Мани, решившие стать поэтами, не могут Пушкина от Лермонтова отличить. Я разозлилась и удалила свой журнал. Правда, напоследок написала умному товарищу лаконичную фразу, из которой привести могу только слово «пошел» и предлог «на».

Все, буду теперь пассивным пользователем, буду читать, что пишут другие. Не нужен мне больше никакой журнал, толку от него, как от козла молока. Ерунда все это, главное, что у меня есть любимый человек.

С трудом дождалась вечера. В полшестого, забыв о конспирации, вышли вместе со Швидко.

По дороге попыталась ему все объяснить. Поведала о том, как боялась сорвать переговоры, как купила книжку Скворцова и тренировалась по ней, как хотела визуализировать Багатского, но не стала рассказывать ему о такой глупости, не желая показаться чокнутой.

— Прости меня, я такой дурак, — вздохнул Швидко и обнял меня.

— Я тебя люблю, очень, ответила я и прижалась к его губам.

Пришли к Юльке. Сегодня пригласили на ужин не только нас. За столом уже сидели известный архитектор Зябликов и еще один друг семьи Олег Кочет.

— Познакомьтесь, — сказал Юля. — Это гениальный архитектор Зябликов, а это наш батюшка.

— Настоящий батюшка? — заинтересовалась я.

— Самый что ни на есть, — ответил Олег и пожал мне руку.

Сели за стол, выпили водки, закусили. Швидко водку пить отказался.

— Да что ж такое? — удивился муж Юли. — Уже который раз отказываешься.

— Не могу, что-то не хочется, я лучше сока выпью. — Швидко взял пакет с соком.

— Ты что с мужиком сделала? — возмутился батюшка, хрустя огурцом.

— Ничего, — ответила я.

— Олег, кажись, твоя порнушка докачалась, — сказал Семен, вылезая из-за стола и направляясь к компьютеру.

— А, сейчас посмотрю. — Кочет пошел следом за ним.

— Он что, порнушку смотрит? — удивилась я.

— Так он же современный поп — с утра отслужил, а вечером расслабился, — улыбнулась Юля.

И тут из спальни вылезло существо мужеского пола с длинными черными волосами и упало на свободный стул.

— Есть хочу, — зевнуло существо, — сейчас только пойду зубы почищу.

— Это кто? — шепотом поинтересовалась я, когда существо исчезло в ванной комнате.

— Это мой первый муж, — сказала Юля.

— Он что, с вами живет? — удивилась я.

— Нет, он в Германии живет, но иногда приезжает к нам в гости. Мы считаем его членом семьи и очень давно с ним дружим. Да ты не смущайся, еще и не такое про нас узнаешь, — лукаво улыбнулась Юля.

— Да я не смущаюсь, — ответила я.

Посидели до одиннадцати вечера и стали собираться домой. Последние три рюмки водки были явно лишними. Швидко довез меня на такси до дома, довел до двери и даже помог вставить ключ в замочную скважину. Благо мама с папой уже спали, а то бы задали мне по первое число.

Откинулась на подушку. Какой сегодня счастливый день! Давно мне не было так хорошо и спокойно. Впервые поймала себя на мысли, что хочу выйти замуж. Господи, пусть у нас все получится. Это тот человек, которого я искала всю свою жизнь. Я безумно люблю его.

 

День пятьдесят второй

С утра болит голова. Еле доползла до работы, предварительно выслушав от мамы, что вчера в моей комнате можно было тушить факелы, которые я изрыгала.

Зашла в офис. Урсула сидит на диване, медленно наносит крем на руку и шепчет: «Я кре-е-ем, я сольюсь с тобой!»

Странный все-таки у нее подход к разработке концепции упаковки. То ли дело Мишкин или Швидко: сели, наколбасили что надо и все, а тут… Интересно, что она придумает? Наверняка что-то гениальное, что нашим харьковским дизайнерам и не снилось.

Позвонила Нана.

— Жизнь кончена, — сказала она.

— Что случилось?

— От меня ушел Олег. Сначала он пропал на неделю, а сегодня позвонил и сказал, что встретил женщину, на которой хочет жениться. Что мне теперь делать?

— Ну, слушай, ты же сама говорила, что он тебе не очень-то и нравится последнее время, что ты готова выйти за него замуж, но все-таки это не мужчина твоей жизни.

— Я помню все, что я тебе говорила, но никто, кроме Олега, не в состоянии купить мне на зиму норковую шубу, а посему его надо вернуть. К тому же я не та женщина, от которой можно просто так уйти. Я уже составила план действий, а ты мне поможешь.

— Я-я-я?

— Да, ты. Ты мне подруга или как?

— Подруга, — вздохнула я.

— Ну и все, значит, поможешь. Э-эх, поймаю стерву, которая мужика увела, — глаза выцарапаю, — пригрозила Нана.

— Ага, — ответила я.

— Кстати, Олька звонила мне. Представляешь, у нашей серенькой маленькой мышки появился богатый ухажер. Хотя в ее понимании и торговец сосисками богач. Ты случайно не видела его?

— Не-ет, что ты, не видела, — заверила я ее.

Да, дурацкое положение. Что же мне теперь делать? Ясно одно: одна из подруг очень скоро возненавидит меня всеми фибрами души, и я догадываюсь, кто именно.

Пришла Мимозина, с интересом посмотрела на меня и выдала:

— Скажи своему возлюбленному Сереже, что послезавтра мы с Лешей везем Урсулу в Хутора. Можете к нам присоединиться.

— А откуда ты знаешь, что его Сережей зовут? — спросила я как ни в чем не бывало.

— Знаю, кто ж такую сволочь, как Швидко, не знает. Э-эх, предупреждала я тебя, Милька, потом пеняй на себя.

— Договорились, — ответила я.

Делать особенно нечего. Руки так и тянутся залезть в ЖЖ и что-нибудь написать, но я держусь. Решила все-таки почитать, что пишут другие. Дрючка, как обычно, рассказывает о своих мужиках, Аморалиус на высоте, в кулинарном сообществе обсуждают какой-то новый рецепт, собачники переживают за своих питомцев, и только я одна сижу как дура и поделиться мне нечем. С горя зарегистрировалась на форуме, где обсуждают способы похудения. А что? Пара килограммов у меня явно лишние. Собралась с мыслями и написала письмо:

Здравствуйте, девушки! Как хорошо, что я вас нашла. Теперь я не чувствую себя такой одинокой. Про одиночество я, конечно, загнула, но надо же произвести впечатление и сделать вид, что этот форум моя последняя надежда вернуться к нормальной жизни и обрести женское счастье. Беда у меня такая. Уже восемь лет как я вешу пятьдесят килограммов при росте сто шестьдесят восемь. В принципе меня все устраивает, но полгода назад я обнаружила, что вес мой достиг пятидесяти двух килограммов. Повторные взвешивания раз в месяц показывают все те же пятьдесят два килограмма, очень хочется их сбросить, поскольку из-за этих двух килограммов мои бедра увеличились на полтора сантиметра, и теперь их объем девяносто сантиметров. Посоветуйте, как мне вернуть прежний вес?

Отправила письмо и пошла по другим разделам. Оказывается, для того, чтобы сбросить вес, все-таки желательно заниматься физическими упражнениями. Это не для меня, мне лень даже мах ногой сделать, а о том, чтобы каждое утро совершать пробежки вокруг дома, и речи быть не может.

Пришли Мишкин и Швидко. Урсула что-то написала на листке и сказала, что готова поведать миру, какую идею она придумала для упаковки кремов господина Аббаса.

— Ну, слава богу, — облегченно вздохнула Мимозина, — а то он, кровопийца, уже все соки из меня выпил, звонит на мобильный каждый час и спрашивает, когда же мы его осчастливим.

Все сели в круг и приготовились внимательно слушать.

— Итак, — начала свою речь Урсула, — что мы имеем на сегодняшний момент? Мы имеем крема, которые не продаются. Почему они не продаются? Потому что у них неудачное название.

— Это мы знаем, сказала Мимозина.

— Вот, значит, надо поменять названия так, чтобы они соответствовали вашему рынку. — Урсула хлопнула в ладоши и улыбнулась.

— А дальше? — спросил Мишкин.

— А что дальше? Дальше надо делать дизайн упаковки так, чтобы он тоже соответствовал вашему рынку и представленной ценовой категории, все просто, — пожала плечами Урсула.

— Так, а саму идею дизайна ты придумала? Как она должна выглядеть, эта упаковка? — поинтересовалась Мимозина.

— Нет конечно, это не моя задача. Моя задача — найти ошибку в оформлении предыдущей упаковки, а рисовать кружочки и линии — ваша работа.

— И в чем же ошибка? — сквозь зубы процедила Мимозина.

— В том, что упаковка не соответствует вашему рынку, — невозмутимым тоном ответила Урсула.

— Спасибо тебе, — с издевкой проговорил Мишкин.

— Не за что, сегодня я, пожалуй, отдохну, потому что очень устала, а завтра можете давать мне новое задание, — ответила Урсула.

— И над этой херней она думала почти три дня? Над тем, чтобы сказать мне то, что я и без нее знаю? Будто я не вижу, чем упаковка лореалевского крема отличается от этого дерьма, — прошептала мне на ухо Мимозина.

— Ну, их учат глобально мыслить, — улыбнулась я.

— Их учат херней страдать, — ответила Мимозина и добавила: — Столько времени потеряли — что теперь делать? Надо срочно привлекать Швидко и Мишкина, пусть работают над упаковками, а мы с тобой названия придумаем. Делим крема: я беру для глаз и оба для лица, а ты детский, для ног и для рук.

— А почему мне самые сложные? К тому же у тебя получается всего два, потому что название «Джихад» менять строго-настрого запретили. Лучше я возьму для лица, — попыталась возмутиться я.

— Не спорь, — возразила Мимозина, — если что — помогу. Времени у нас в обрез, вечером надо показать варианты упаковок с названиями.

Села за компьютер и стала ломать голову. Мимозина тем временем дала Мишкину и Швидко задание срочно сделать несколько вариантов дизайна и убежала в салон красоты делать депиляцию.

— Заодно и подумаю, — бросила она и выпорхнула из офиса.

Грач, похоже, проникся ко мне симпатией. Вчера развлекал меня пошлыми анекдотами, а сегодня я получила от него письмо счастья, которое надо разослать всем друзьям. При этом следует загадать желание, которое всенепременно сбудется, но если оставить письмо у себя или, не дай бог, удалить, то ни фига не сбудется, а наоборот, наступит полный капец.

Загадала желание: «Выйти замуж за Швидко» — и отправила послание всем сотрудникам офиса. Ответы не заставили себя долго ждать. Надеясь, что исполнится несбыточное, каждый счел своим долгом разослать письмо автоматом всем тем, кто есть у них в адресной книге, и через пять минут я получила восемь писем счастья. Отправила их по второму кругу. Пересылка продолжалась до тех пор, пока из кабинета не выскочил разъяренный коммерческий директор, угрожая уволить с работы того суеверного идиота, который в рабочее время занимается фигней.

— Как можно верить в такую чушь? — завопил он.

— А зачем ты мне его назад шлешь, раз это чушь? Удали и все, — ехидно заметила я.

— А вдруг желание не сбудется? — ответил директор и пошел обратно в кабинет.

Взяла и заслала письмо обратно Грачу. Пусть теперь мается.

Полезла смотреть, что мне посоветовали худеющие девушки. Никто ничего не написал, а сообщение мое удалили. Написала жалобу администратору форума. Модератор ответил, что если мне нечего делать и я хочу посмеяться над чужим горем, то могу развлекаться где угодно, но не на форуме, поскольку из-за меня уже пять девушек чуть не захлебнулись слезами:

Люди никак не могут двадцать килограммов сбросить, а вы со своими двумя прикалываетесь.

А я не прикалываюсь, мне действительно необходимо их сбросить. Что же мне делать? — спросила я.

Перед взвешиванием сходите в туалет по-большому, обычно помогает, — пришел ответ.

Спасибо, уже помогло, — съязвила я.

Странно, почему меня отовсюду гонят? Неужели я с людьми общаться не умею? Решила поразмыслить об этом вечером, а сама засела сочинять названия для кремов. Думала час, даже надела наушники и поставила любимую музыку, а все равно ничего не приходит в голову.

— А ты подумай, солнышко, о чем-нибудь приятном или напиши, с чем у тебя крем ассоциируется, образы какие-нибудь представь, — посоветовал Швидко.

Я представила, как послезавтра мы поедем отдыхать в Хутора, как будем бродить по лесу, целоваться, смотреть друг другу в глаза, пить водку и есть куру-гриль, а наверняка будет кура-гриль, потому как с шашлыком никто не захочет возиться. Помечтала минут пять и придумала несколько названий крема для рук: «Эрато», «Нежность», «Ласка», «Легкое прикосновение» и «Русалочка». Неплохо для первого раза. Следующий на очереди детский крем. Стала думать, какие ассоциации у меня вызывает слово «дети»: пеленки, бессонные ночи, понос, отрыжка, истошный крик, лысый младенец, крапивница, памперсы, соски, молоко, загубленная карьера, муж-пропойца. Стоп, кажется, я двигаюсь не в ту сторону. Решила сменить тактику и подумать о радости материнства: мечта, продолжение рода, первая улыбка, зубки, мама, счастье. Придумала следующие названия: «Малятко», «Бася» (вспомнила свой детский шампунь «Кася») и «Веселый малыш».

Фуф, теперь самое сложное — крем от потливости ног. Сразу же почему-то представила себе толстого господина Аббаса, который сидит на кровати и нюхает свои вонючие носки. Вокруг него носится секретарь с баночкой и просит его намазать ноги волшебным кремом. Извращенная у меня все-таки фантазия. Решила посоветоваться с Мишкиным.

— А что, ноги надо кремом мазать? — удивился он.

— Их еще изредка моют и носки стирают регулярно, — заметила я.

— Не-е-е, это уже слишком, носки стирают раз в год перед январскими праздниками, — ответил он.

Поняла, что ничего от него не добьюсь, и пошла к Пробину. Он-то у нас мужчина модный, следит за собой. Пробин посмотрел на меня и спросил:

— А как ты думаешь, можно девушке на день рождения подарить вот это? Смотри, — он показал мне на картинку в мониторе.

На картинке изображена дама, у которой на интимном месте сидит бабочка и размахивает крылышками.

— Ну, наверно, можно, если девушка любимая. Просто как это носить — непонятно, — ответила я.

— Это не носят, это крепят на тело, стимулятор эрогенных зон называется, — мечтательно сказал Пробин, — вставил батарейку, бабочка крылышками замахала и сделала тебе приятно.

— Я бы такое чудовище на себя не нацепила, — заявила я.

— Много ты понимаешь, иди, ногтегрызка, что надо? — грозно спросил он.

— Название надо для крема, который тебе пятки жег.

— А-а-а, не знаю, думай сама.

Думала битый час. Придумала только два — «Антипот» и «Свежие ноги». Прибежала Мимозина.

— Ну, что у тебя?

— Вот, — я протянула листок.

— А пояснения?

— Какие пояснения? — удивилась я.

— Ну, фоносемантический анализ и все такое.

— А я такого не умею.

— Думаешь, я умею? Я тоже не умею, но клиент наш об этом не догадывается даже в страшном сне, соответственно, поверит всему, что мы наплетем, главное наплести побольше всякого разного. Сейчас вместе напишем. Я, кстати, тоже времени даром не теряла. Когда мне на левой ноге стали волосы драть, чуть глаза из орбит не выскочили и по полу не покатились, так меня сразу прошибло, и я поняла, что женский крем для лица должен называться «Елена».

— Почему Елена? — удивилась я.

— Потому что косметолога, который меня терзал, Еленой зовут, к тому же это распространенное женское имя, как раз подходит для нашего региона.

— А крем для глаз как будет называться? — улыбнулась я.

— «Хрусталь».

— Почему?

— А это мой камень по гороскопу.

— А-а-а, — ответила я и задумалась.

Оказывается, все гениальное просто, а я тут сидела, парилась, придумывала названия. Мимозина еще раз посмотрела мои предложения и выбрала «Малятко», «Нежность» и «Свежие ноги». Итого получилось пять отличных названий.

— Все, договариваюсь на шесть часов вечера, будем втюхивать идею, — ответила Мимозина и стала звонить господину Аббасу.

К шести вечера Мишкин и Швидко наваяли столько вариантов упаковок, что можно было обеспечить ими, например, «Лэскаль» или «Макс Фактор». Мимозина все распечатала в двух экземплярах, сложила в красивую папочку, туда же положила листок с вариантами названий, накрасила губы и стала дожидаться господина Аббаса.

— Будешь учиться, как вести переговоры с клиентом, который к тебе неровно дышит, — подмигнула она мне.

— А откуда ты знаешь, как он дышит?

— А я в прошлый раз почувствовала, — хитро улыбнулась Мимозина.

— А может, у него астма? — спросила я.

— Не может.

Пришел господин Аббас. На этот раз без секретаря. Мимозина попросила офис-менеджера заварить нам кофе, взяла клиента под ручку, и мы отправились в комнату переговоров.

— Итак, — начала она разговор, и я обратила внимание, что голос у Мимозиной не такой, как обычно, более сексуальный, что ли, нежный, — представляем вам различные варианты упаковок и названия, которые мы выбрали.

Она открыла рот и стала нести такое, что я сразу поняла две вещи:

Первая. До самого великого менеджера всех времен и народов — Мимозиной мне, как до самой далекой звезды в самой отдаленной галактике, лететь тысячу световых лет — не долететь.

Второе. Если понадобится, Мимозина умудрится продать фабрику по производству льда эскимосам Аляски, да что там, мертвому втюхает бальные тапочки.

Мимозина заливалась соловьем, разглагольствуя про фоносемантический анализ, и про фокус-группы, на которых мы тестировали название, и про пятерку гениальных дизайнеров, которые разрабатывали упаковки, и про соответствие цветов на упаковках любимым цветам данной целевой аудитории, и про то, как тонкая линия, которая проходит через все упаковки в первом варианте, благотворно воздействует на подсознание людей и пробуждает в них желание сделать покупку, и еще много чего. Доктор Аббас слушал молча и к концу второго часа достал платок, вытер пот со лба и вымолвил:

— Уаллахи, никогда я не встречал таких профессионалов. Теперь я знаю, что не зря потратил свои деньги. Но помогите мне выбрать из этих вариантов самый продаваемый и красивый, потому что мне нравятся они все.

Мимозина торжествующе посмотрела на меня и улыбнулась:

— Берите номер пять, не пожалеете, хотя я бы на вашем месте тоже растерялась, каждый эскиз интересен по-своему.

Доктор Аббас махнул рукой:

— Все возьму.

— Мы договаривались только на один вариант, — ответила Мимозина.

— Доплачиваю за остальные и беру, я разные серии выпущу.

— Вот это очень умно, — сказала Мимозина и захлопнула папку.

Из комнаты переговоров я вышла подавленная и удрученная. Мимозина сияла как медный таз, а господин Аббас с нескрываемым благоговением смотрел на нее и повторял: «Какие вы молодцы!»

— А как же сайт? Будем делать? — робко спросила я.

Доктор Аббас повернул голову и, похоже, только-только заметил мое присутствие.

— Будем, пишите предложение, я счет оплачу.

— Научи так красиво врать, а? — обратилась я к Мимозиной, когда мы сели за компьютеры.

— Я не вру, я фантазирую. Это разные вещи, запомни. Смотри и учись. И помни о правильной мотивации.

— А кстати, почему ты настаивала на пятом варианте? — поинтересовалась я.

— Потому что это единственный нормальный эскиз из всего того, что сделал Мишкин, остальное так, срали-мазали, — невозмутимым тоном ответила Мимозина. — Нельзя, конечно, сказать, что остальные совсем никуда не годятся, но в общем сыроваты. Ну да ладно, мы их немного доработаем и продадим с чистой совестью.

Пришла домой, поужинала и стала думать. Думала о многом: о Швидко, о том, умею ли я общаться с людьми, о том, как стать похожей на Мимозину. Позвонил Швидко и пожелал мне спокойной ночи:

— Мы с тобой сегодня толком и не пообщались, солнышко.

— Ага. Поедем завтра с Мимозиной и Урсулой отдыхать за город?

— Поедем, радость моя.

Я довольно улыбнулась и заснула сладким сном.

 

День пятьдесят третий

Утром наблюдала интересную картину. Васька стоял с поросятами на краю поля, где мы обычно выгуливаем Майклушу, и держал на поводках поросячий выводок. Поросята хрюкали и рыли землю. Жена Васьки бегала по полю с лопаткой и закапывала в землю грибы (вешенку).

Потом по ее команде Васька выпустил поросят, и они разбежались по всему полю и чуть не дали деру, пришлось ловить их и снова цеплять на поводок. После этого Васька с женой стали подводить их к местам, где были закопаны грибы, жена тыкала в указанное место палочкой, а Васька наклонялся, хрюкал и рыл землю носом. Поросята бегали вокруг и визжали.

— Сосед, ты что делаешь? — крикнул с балкона папа.

— Обучаю поросят трюфеля выкапывать, — ответил Васька и помахал папе рукой.

— Сейчас приду, — сказал папа, взял Майкла на поводок и пошел вниз.

Майкл, увидев поросят, стал гавкать, а потом бегать за ними следом и обнюхивать. Особый интерес у него вызвал многострадальный Нах-Нах, и через минуту Майклуша вскочил на него и стал совершать то, что обычно собаки мужеского пола совершают с собаками женского.

Папа пару раз сказал «фу» и повел Майкла домой. Еще не хватало, чтобы мой пес страдал от неразделенной любви к поросенку. Папа пришел и рассказал, что Васька раз и навсегда бросил пить и намерен продать квартиру, купить домик в деревне и заниматься со своими свинками поиском трюфелей в окрестных лесах.

— Ну, хоть какой-то толк от мужика будет, — вздохнула мама.

Сегодня день рождения у Ромашкиной. Долго думали с Мимозиной, что ей подарить от нас лично, в конце концов купили цветок. От студии подарили лицензионные кассеты с «Властелином колец», правда, при вручении Пробин облажался и изрек: «Дарим тебе, дорогая коллега, твой любимый фильм „Вазелин конец“!» Ромашкина вспыхнула, сказала, что это кощунство так исковеркать Толкиена, и назвала Пробина полным идиотом. Тот обиделся и пообещал, что перекроет Ромашкиной кислород и надолго лишит ее Интернета и любимого форума толкиенистов, а заодно вычтет у нее из зарплаты деньги за скачивание роликов с Леголасами. Мимозина накинулась на Пробина, Мишкин на Мимозину, программист ехидно улыбнулся, а технический дизайнер, увидев, что развернулась такая баталия, стал приставать ко всем с каверзными вопросами и что-то кому-то доказывать. Потом все выпили водки, поцеловались и успокоились.

— Вы мне как семья, — сказала Ромашкина и чуть не прослезилась.

— Ты нам тоже-е-е, — ответил ей хор голосов.

Вегетарианец Мишкин быстренько слопал почти весь сыр с бутербродов, а оставшиеся несколько кусочков тихонечно положил в тарелку, воспользовавшись тем, что все напились и ничего не видят, прикрыл ее другой тарелкой и прошептал, проходя мимо меня:

— Припрячу до вечера, а то жрать захочется, а нечего будет.

— Ага, я тебя не выдам, — заверила я.

Офис-менеджер съела кусочек ветчины, выпила сока и сказала, что ей пора домой.

— И слава богу, — перекрестился Пробин. — А то сидит тут, язва противная.

Позвонил скрывающийся Липкин и поздравил Ромашкину с днем рождения. Мы включили на телефоне громкую связь, чтобы послушать поздравление вместе, а потом хором сказать ему что-нибудь приятное.

— Поздравляю с днем рождения, — начал свою речь Липкин. — Я тебе скажу один комплимент, который специально припас для тебя. Правда, я его уже сегодня говорил одной женщине, но это неважно. В общем, ты, Ромашкина, у нас молодец. Без тебя наш коллектив пропал бы. Да здравствуют хоббитцы!

— Ура-а-а! Слава хоббитцам! — закричали мы дружно в микрофон.

— А теперь еще одно сообщение, — продолжил Липкин. — Я возвращаюсь в Харьков, потому что Москва эта у меня уже в печенках сидит.

— Ур-а-а! Приезжай, мы тебя ждем! — закричали все хором.

Выпила еще рюмку водки и задумалась. Если приедет Липкин, его однозначно возьмут на старое место, а меня куда девать? Студия у нас небольшая, заказов не так уж и много, тем более по сайтам, два менеджера интернет-проектов здесь никак не нужны, для одного не всегда работа находится. Выходит, меня либо разжалуют обратно в офис-менеджеры, либо уволят. Второе маловероятно, потому что, скорее всего, уволят нового офис-менеджера за лень и вредность, а меня снова посадят за компьютер отвечать на телефонные звонки, следить за тем, чтобы Мишкин не выпил весь кофе и не сожрал вприкуску весь сахар, бегать на почту и за реквизитом и рисовать коней в «Фотошопе». Меня такое будущее не прельщает, совершенно не прельщает. Ну что ж, придется увольняться самой, поскольку катиться вниз после того, что я сделала, после того, как я в Киеве с пеной у рта проталкивала наши эскизы, я не хочу. Не хочу и не буду. Черт бы побрал этого Липкина, лучше бы он не уезжал. Посмотрела на всех, и стало как-то грустно на душе. Поняла, что мне будет безумно трудно покидать студию, что нигде и никогда я не найду таких душевных ребят: веселой Мимозиной, зануду технического дизайнера, грозного Мишкина, модного Пробина, доброжелательного Чайку, вечно недовольного программиста и любимого Швидко.

Черт, всегда со мной случится какая-нибудь фигня.

Расстроилась окончательно. Вечером Урсула повела нас всех в «Айриш-паб», но настроение не улучшилось.

— Ты чего грустишь, солнышко? — спросил Швидко.

— Да так, думаю, куда мне теперь податься, — вздохнула я, подгрызая ноготь на мизинце.

— В смысле?

— Ну, в смысле, Липкин приезжает, его наверняка возьмут на старое место, и это будет справедливо, а мне куда деваться?

— Да ладно тебе, еще неизвестно, что будет. К тому же ты хорошо работаешь, за что тебя увольнять? Вот если бы ты ни одного проекта не сделала или что-то испортила, тогда другое дело. К тому же Мишкин, конечно, любит поорать, но он справедливый человек. Он не обидит тебя, я уверен.

— Ты думаешь? — спросила я.

— Я знаю, — кивнул Швидко.

— Они, кажется, любовники, — сказала пьяная Урсула Мимозиной, показывая на нас.

— Йес, йес, — ответила Мимозина и погрозила Швидко пальцем. — У-у-у, подлюка!

Но Швидко этого не слышал, потому что сжимал под столом мою руку и улыбался.

И снова стало спокойно и легко на душе. Пришла домой в совершенно нетрезвом состоянии, пьянее я была только раз в жизни, когда напилась с однокурсниками по поводу сдачи экзамена по криминалистике. Тогда я явилась домой с серьезным видом, сообщила, что получила пятерку, мы с родителями выпили немного шампанского, и я стала наливать себе суп. Взяла половник, аккуратно зачерпнула из кастрюли и вылила его содержимое на конфорку электроплиты. Папа тогда впервые в жизни повысил на меня голос.

На сей раз родителей дома не было — поехали торговать на ночной базар. Открыла балкон, чтобы проветрить комнату, и заснула.

В два часа ночи меня разбудил телефонный звонок.

— Алло? — икнула я в трубку.

— Это я, Нана.

— А-а-а, На-а-ана, — протянула я, — что, опять лесбиянничать хочешь?

— Нет. У меня есть план, как вернуть Олега. Слушай меня внимательно. Завтра днем ты поедешь к нему в офис и скажешь, что хочешь с ним поговорить. Можешь позвонить ему, чтобы не переться черт знает куда. Потом пригласишь его в кафе, скажешь, что ты только что была в больнице, на отделении психотерапии, где с нервным срывом лежит твоя лучшая подруга Нана. Попросишь его приехать ко мне. Скажешь, что обеспокоена моим состоянием, что после нашей размолвки я не нахожу себе места. Только сделай вид, будто я тебя об этом не просила, будто ты сама решила проявить инициативу, глядя, как я страдаю. Под конец попроси его ничего мне не рассказывать о своем визите.

— Это вранье, к тому же как ты собираешься ложиться в больницу, если ты дома? — спросила я.

— Я договорилась с Вовой, он мне за пятьдесят баксов выделит на один вечер отдельную палату.

— И что?

— Ничего, дальше не твоя забота. Он, конечно же, примчится ко мне, а я уж разберусь, как сделать так, чтобы он не исчез, пока не купит мне шубу.

— Вообще-то, это еще и шантаж, — заметила я.

— Странная ты, с мужиками по-другому нельзя. Их, сволочей, надо перед фактом ставить. Все. Я на тебя рассчитываю, не подведи. Хотела Ольку попросить, но она врать не умеет так, как ты.

— А я, выходит, умею?

— Раз менеджером работаешь — значит, умеешь.

— Угу, — ответила я.

 

День пятьдесят четвертый

— Тебя, вставай, соня, — сказала мама и протянула мне трубку телефона.

— Алло, Милька, ты что, спишь? Марш одеваться, через час ждем тебя возле метро, все уже пришли, — выпалила Мимозина.

Стала собираться. Мама ходит как ни в чем не бывало, стало быть, не почувствовала запаха перегара. Папа сидит на кухне и рассматривает чертеж инопланетного летательного аппарата. Попросил меня найти в Интернете адрес НАСА — он хочет отправить туда свой эскиз. Обещала поискать завтра на работе. Закинула в сумку купальник и шлепанцы, надела шорты и стала натягивать кроссовки. Матерь божья, я две недели не брила ноги, хорошо, что заметила, а то когда в брюках ходишь, то вроде и незаметно. Вот была бы красота на пляже: девушка с ногами, как у снежного человека. Потопала брить ноги. Возилась минут пятнадцать, под дверью стоял папа и кричал, что ему срочно нужна ванна, поскольку Майкл на прогулке умудрился вываляться в дерьме. Открыла дверь и увидела папу, который сидел на корточках и держал Майкла, завернутого в целлофановый пакет. Мама стояла рядом и скармливала собаке колбасу, чтобы та не вырывалась.

— Ну сколько можно там возиться! — возмутился папа.

— Все, буду поздно, — ответила я и выбежала из дома.

— Далеко не заплывай и много не пей! — послышался крик мамы.

Возле метро встретилась с веселой компанией.

— Пойдем купим куру-гриль и водки, — сказал мимозинский Леша — продавец колобков и бабушек.

— Мне пива, я водку не пью! — крикнул Швидко.

— А мне для начала пива, а потом посмотрим, — засмеялась я.

Всё как я и предполагала. По дороге Мимозина изложила нам план действий. Мы приезжаем в ресторан «Била хата», осматриваем его, пьем чай, берем в аренду лодку и гребем вниз по реке, находим уютное местечко, высаживаемся, купаемся, пьем водку, едим курицу, снова купаемся, снова пьем, валяемся, гребем обратно, снова пьем чай в «Билой хате» и едем домой.

— А то скучно в ресторане сидеть весь день, а так мы покажем Урсуле наши просторы, красоты. — Мимозина улыбнулась.

— О да, хочу красоты, хочу купаться. В Лондоне нельзя купаться, там очень-очень грязно. Хочу купаться в вашем море, — ответила Урсула.

— Это, Урсула, не море, это река, и еще неизвестно, где гаже вода — у вас в Лондоне или у нас, — возразил Швидко.

Выехали за город. Проезжали мимо поля с подсолнухами, Урсула захотела сфотографироваться. Пока Леша и Мимозина водили ее по полю, мы со Швидко залезли подальше и стали целоваться. Как же здорово он целуется, так нежно, так сладко. Поцеловаться вдоволь не дала Мимозина, которая закричала нам:

— Кто-то в конец оборзел, вылезайте, влюбленные, а то уже все поле колышется, чем вы там занимаетесь?

— Иде-е-ем, — откликнулась я.

Приехали в «Билу хату», оформленную на манер старого домика в украинском стиле. Урсула то и дело открывала и закрывала рот от восхищения, щелкала фотоаппаратом, рассматривала глиняные кувшинчики на стенах, крышу из соломы и другие детали, создающие украинский колорит.

Попили чаю и полюбовались на прекрасный вид из беседки на реку. Взяли лодку и поехали искать укромное местечко. Всю дорогу Урсула хмурилась, а потом спросила:

— А когда будет чистая вода, где купаться можно?

— Так она и так чистая, здесь мы и купаемся, — сказал Леша, снял майку и нырнул в воду.

Урсула удивленно посмотрела на него, повернулась ко мне и проговорила:

— Если он сейчас наглотается этой воды, то у него в животе разведутся черви и ваш люжёни ему не поможет.

— Вода как вода, очень даже чистая, — пожала я плечами и прыгнула вслед за Лешей. — Вот когда она цвести начнет, тогда другое дело, а пока еще чистая.

— У нас в Лондоне такая же, — вздохнула Урсула.

— Что украинцу хорошо, то англичанину смерть! — крикнул Леша, перефразировав известную поговорку.

Залезли обратно в лодку и стали грести дальше. Гребли около часа. Мимозина то и дело размахивала руками и показывала Урсуле интересные, на ее взгляд, детали: крутой обрыв берега, кувшинки, гнезда стрижей, голых купальщиков.

Урсула смотрела вокруг и почему-то грустно вздыхала. Через час мы догребли до небольшой уютной бухты и стали приставать.

— Я не полезу в эту воду ногами, мне страшно, — уперлась Урсула.

Пришлось Швидко брать ее на руки и нести на берег.

На берегу мы расстелили одеяло, достали курицу и водку, выпили, закусили и полезли купаться. Урсула сидела на берегу в лодке и с ужасом наблюдала за нами, не поддаваясь ни на какие уговоры залезть к нам. Потом нашла пустую пластиковую бутылку, налила в нее воды и стала внимательно смотреть внутрь бутылки.

— Ты что делаешь? — поинтересовалась я.

— Я думаю — нас так учат. Надо смотреть на воду и думать. Сейчас я думаю о том, кем я хочу быть после того, как закончу учиться.

— Дизайнером, разве нет? — спросил Швидко.

— Нет, я не хочу рисовать, это скучно, я хочу рассказывать людям, где они допустили ошибки в дизайне и как их исправить.

— А-а-а, это круто, — сказала Мимозина, вылезая на берег.

Пошли снова пить водку. Урсула посидела минут пять, стала хлопать себя по плечам и ногам, то и дело приговаривая: «Факинг москитос, факинг москитос!»

— Вот чувствительный человек, — удивился Леша, — ну летают себе комарики, никому не мешают, а ей мешают.

— Я пойду сидеть в лодке, там солнце и нет москитов, — сказала Урсула и пошла к берегу.

Мы выпили еще, похихикали над причудами иностранцев и легли отдыхать. Через пятнадцать минут появилась Урсула, накинула на себя второе одеяло, взяла фотоаппарат и пошла гулять в лес.

— Далеко не уходи! — крикнула ей вслед Мимозина.

— О’кей, — ответила она.

Еще через несколько минут раздался пронзительный визг, хруст веток и трехэтажная матерщина.

— Мать твою, ты кто такая, а ну иди сюда!

Мы побежали на шум и обнаружили трясущуюся от страха Урсулу, которая почему-то легла на землю и прикрыла своим телом фотоаппарат, и стоящего над ней мужика в плавках.

— Что случилось? — спросила Мимозина.

— Это я у вас хочу спросить. Я только пристроился под деревом, а эта подбежала, засела в кустах и давай щелкать фотоаппаратом мою голую задницу, папарацци хренова.

— Вы извините нас, она иностранка, она просто фотографировала лес, наверно, вы ей понравились.

— Иностранка, говоришь? Откуда?

— Из Лондона, приехала к нам на недельку.

— То-то я смотрю, морда у нее нерусская, — сказал мужик, оказавшийся еще и подвыпившим. Потом повернулся к Урсуле, которая успела подняться и спрятаться за спину Швидко, и улыбнулся: — Ну, раз иностранка, тогда нормально. Отвези своей королеве мою голую задницу, пусть полюбуется, — он повернулся и медленно пошел в глубь леса.

Мы привели Урсулу в лагерь и стали отпаивать водкой. Урсула выпила граммов сто и начала рассказывать, как она пошла гулять в лес, фотографировала деревья и шишки, а потом увидела, как какой-то мужик сел под деревом гадить.

— Он не имеет права там гадить, — возмущенно говорила она. — Я сделала снимок, мы должны проявить его и отнести в полицию. Они найдут его через компьютер.

— Э-эх, Урсула-Урсула, — покачала головой Мимозина. — Ты не понимаешь, в какую страну приехала.

— Кстати, а где у вас в лесу туалеты? Я тоже хочу, — сказала Урсула.

— Вот там, где мужик сидел, там и туалет, — ответил Швидко.

— Там нет кабинки, только деревья, я сама видела, — возразила Урсула.

— Вот под деревьями наши люди и гадят, — вздохнул Леша.

Больше Урсула ничего не сказала, гадить под деревом отказалась категорически, и мы стали собираться домой. Всю обратную дорогу Урсула сидела мрачнее тучи и подозрительно смотрела по сторонам. В «Билой хате» она сходила в туалет, мы заказали чай, сели в беседке на берегу и стали смотреть на закат.

— Тебе понравилось? — спросила Мимозина у англичанки.

— О да, но я не могу понять, что вы за люди. Зачем надо было уезжать отсюда, грести целый час, потом кормить москитов и купаться в грязной воде, если мы могли провести день в этом прекрасном ресторане на берегу реки?

— Э-эх, Урсула, — покачала головой Мимозина, — тебе нашу русскую душу не понять.

— Не понять, — подтвердила Урсула и направила фотоаппарат на багряный диск солнца, который отражался в воде.

В город мы вернулись поздно вечером: уставшие и счастливые.

— Выпей на всякий случай на ночь свой люжёни, а то мало ли что, — сказала Урсула, заботливо поглядывая на меня.

— Не «люжёни», а луженый. Его не пьют. Это свойство желудка не воспринимать микробов, — объяснила я, как могла.

 

День пятьдесят пятый

Братец прислал письмо. Пишет, что все у него хорошо, что половину денег, полученных от мамы, он пропил с ребятами, с которыми познакомился в поезде, а другую половину отдал на сохранение младшему сержанту Волошко.

Ему все первогодки деньги отдают на сохранение, а когда я буду служить второй год, то их будут отдавать мне. А так все у меня путем, только вот кормят плохо и домой хочется.

Мама дочитала письмо и разрыдалась, стала уговаривать папу съездить навестить сына. Папа обещал не откладывая отремонтировать машину и махнуть в Днепродзержинск.

Завтра прибывает Липкин. С дрожью в коленках жду его возвращения. Отношение ко мне никак не изменилось, разве что технический дизайнер ворчит и говорит, что не успеет в срок сделать эскизы сайта для слабоалкогольщиков.

Урсула на работу не пришла, у нее после вчерашней прогулки разболелась голова. Чайка пришел из отпуска, вина не привез, походил по офису, потом сказал, что настроение у него все еще отпускное и он идет домой отдыхать.

— Завтра приходи, надо новые этикетки делать, — попросила Мимозина.

Позвонил директор фирмы «Власта».

— Вы наш сайт поддерживаете?

— Поддерживаем, — ответила я.

— А что входит в поддержку?

— Размещение новостей, ежедневная проверка сайта на работоспособность, составление статистических отчетов, продление регистрации домена и хостинг, подключение к системе статистики, оптимизация сайта при необходимости, — выпалила я.

— И где же новости? — поинтересовался он.

— Какие? — удивилась я.

— Ну, которые размещать надо.

— Так вы не присылаете.

— А за что я вам деньги плачу каждый месяц? За то, чтобы у меня на сайте висели прошлогодние новости? — возмутился он.

— Так пришлите новые.

— Откуда я их возьму, если у нас ничего не происходит?

— А я откуда?

— А я не знаю, но если вы хотите в этом месяце получить от меня деньги — пишите новости.

— Так я же не знаю, что в вашей фирме происходит.

— Я пришлю список, а вы откорректируйте, — сказал он.

— Давайте хоть так.

Пожаловалась Липкину, он больше не скрывается.

Директор «Власты» мудак, я приеду — разберусь.

Ничего себе заявочка, значит, он все-таки намерен приехать и занять мое место?

Пришло письмо с сайта худеющих. Администратор просит у меня прощения и говорит, что после моего сообщения о двух лишних килограммах многие девушки расстроились, перестали есть и начали потихонечку худеть.

Пишите еще, — посоветовал он.

Ага, как же, фигушки, не буду я вам ничего писать. Даже не стала утруждать себя ответом, пусть не думает, что я пропаду без его вшивого сайта. Полезла в ЖЖ. Лавры Аморалиуса не дают мне покоя, ну почему я не могу так писать! Сидела бы себе, клепала рассказики и получала восторженные отзывы. Самое обидное то, что я пишу с пяти лет. Мои сочинения были лучшими в школе, я с ними даже на олимпиадах выступала, а теперь вот ничего толкового не могу выдать.

Решила позвонить подруге Нане. Нана взяла трубку, услышала мой голос и процедила сквозь зубы:

— Спасибо, подруга!

— А что такое? — я не сразу вспомнила, что вчера должна была позвонить Олегу и договориться о встрече. — Прости, Нан, я вчера уехала из города.

— А я, как последняя кретинка, провела в психушке весь вечер, — всхлипнула она. — Какая ты после этого подруга?

— Ну пожалуйста, ну прости. Дура я счастливая, забыла обо всем на свете, — взмолилась я.

— Ладно, черт с тобой, все равно он не пришел. Когда мне твоя мама сказала, что ты уехала на целый день, я позвонила Ольке и попросила ее поговорить с Олегом.

— Да ну! И что?

— А ничего, она сначала согласилась, а когда номер телефона стала записывать, вдруг вспомнила, что у нее неотложные дела. Хорошие у меня подруги, ничего не скажешь. Ладно, пошла я, у меня сегодня занятия по психологии, — вздохнула Нана.

Чует мое сердце, что добром это не кончится. Жалко обеих, особенно Нану. Но Олька ведь не знала, что они с Олегом знакомы. Голову даю на отсечение, не знала, я в Ольке уверена, она очень порядочный человек. Надо будет с ней как-то поговорить. Только я о ней подумала, как она позвонила.

— Привет, — сказала игривым тоном.

— Привет, — ответила я.

— Тут ситуация некрасивая получается. Выяснилось, что Нана имела виды на Олега.

— Ну, было такое, — подтвердила я.

— А почему ты мне не рассказала?

— Поздно было рассказывать, но если еще и ты сейчас начнешь обвинять меня в том, что я плохая подруга, то я пойду и удавлюсь своими рваными колготками.

— Да нет, я тебя понимаю. Знаешь, у нас с Олегом все очень серьезно. Он рассказал мне вчера про Нану. В общем, я не собираюсь приносить его в жертву нашей дружбе. Как ты думаешь, я превращаюсь в стерву? — спросила Олька испуганно.

— Не знаю, тебе виднее. Мне кажется, ты просто устала утирать сопли из-за таких, как Ваня, и решила сменить амплуа, — ответила я.

— Спасибо, ты очень добра.

От разговора на душе остался какой-то неприятный осадок. Как все у них сложно. Хорошо, что я встретила такого замечательного неженатого Швидко.

Директор «Власты» прислал список новостей:

В этом году продали на одну тысячу клюшек больше, чем в прошлом.

Купил жене новую машину.

Закупили у партнеров пятьсот элитных шлемов.

И что мне с этим делать?

Позвонила и сказала, что этой информации недостаточно, чтобы сделать блок новостей.

— Тогда я вам денег не заплачу, — ответил он.

Денег хочется, поскольку я уже несколько дней хожу в стареньких джинсах.

— Хорошо, — ответила я. — Но давайте хотя бы новость про жену с машиной уберем, она ведь не имеет никакого отношения к вашей фирме.

— Имеет, и еще какое, она у меня главным менеджером работает, на ней вся фирма держится. Я скоро фотографии пришлю, а вы пока пишите. Хватит уже Ваньку валять.

Пришлось садиться и сочинять. В процессе выяснила, что за время работы нахваталась умных словечек и научилась высасывать тексты из пальца.

Новость про клюшки озаглавила «Увеличение объема продаж».

Поморщилась и написала текст.

Фирма «Власта» уверенно смотрит в будущее. В этом году мы увеличили объем продаж на тысячу клюшек. Это заслуга наших высококвалифицированных специалистов, которые прикладывают максимум усилий для изучения конъюнктуры рынка и удовлетворения постоянно растущих потребностей покупателей.

Текст мне очень даже понравился, вот зайдет человек на сайт, почитает и подумает, что сидят в офисе фирмы «Власта» высококвалифицированные специалисты, а не жена директора, которая вечно красит ногти и сплетничает по телефону.

Принялась за вторую. Так и подмывало написать какую-нибудь гадость про эту крашеную дуру. Может, открыть директору глаза и сообщить, что она устроила в фирму своего любовника заместителем начальника пиар-отдела, созданного ею же непонятно зачем? Нет, такое не прокатит. Они-то отношения выяснят между собой, а я денег больше не получу. Придумала заголовок: «От менеджера до руководителя».

Получилось вот что:

Фирма «Власта» заботится о благосостоянии своих сотрудников. Алена Ковальчук прошла путь от рядового менеджера до начальника пиар-отдела. Благодаря грамотной, продуманной стратегии фирмы Алена значительно повысила продаваемость клюшек и укрепила позиции фирмы на региональном уровне. Ее старания не остались незамеченными, и на день рождения коллектив подарил Алене автомобиль марки «Мерседес».

Вот какая новость получилась: выходит, эта мокрая курица не просто выклянчила у мужа тачку, а честно заработала. Чем-то смахивает на рекламу «Макдоналдса»: типа, пришел посудомойщиком, а вышел директором департамента, ну да ничего.

Третья новость оказалась самой легкой, ее я озаглавила «Расширение рынка».

Написала следующее:

В этом году, учитывая постоянно растущий спрос на каски, фирма «Власта» закупила у своих партнеров пятьсот элитных шлемов. Новые шлемы отличаются особой ударопрочностью, повышенными эргономическими особенностями и долговечностью. Изготавливают их на заводе в Финляндии по специально разработанной технологии из экологически чистых материалов. Спешите приобрести шлемы фирмы «Власта».

Про Финляндию я, конечно, загнула, но думаю, что директору будет приятно. В конце концов, это солиднее, чем писать, что шлемы клепают три калеки, которые сидят в подпольном цеху за городом на даче у партнера директора, по совместительству тестя.

Вычитала новости еще раз и осталась весьма довольна. Отправила на заверку во «Власту».

Нет, все-таки людям, занимающимся рекламой, должны выдавать ежемесячный паек за работу на вредном производстве, а священники всех конфессий денно и нощно должны молиться за спасение душ наших, ибо лгать нам приходится двадцать четыре часа в сутки. Иногда так заврешься, что потом сам не можешь разобраться, где правда, а где вымысел и кому какой лапши ты навешал на уши. А без вранья никак не получается.

Стала думать над предложением по сайту для Аббаса. Решила особо не заморачиваться со структурой, написала стоимость и сроки исполнения, пусть одобрит и дает материал, а там будем думать. Вспомнила, как в самом начале работы боялась клиентов, тряслась над каждой запятой и точкой, переживала, что написать и как, то ли дело теперь. Похоже, я становлюсь пофигисткой, а может, это первые признаки профессионализма? Поинтересовалась у Мимозиной.

— Ты становишься профессионалом и перестаешь суетиться, — спокойно сказала Мимозина.

О, значит, мои догадки оказались верны. Так раз я профессионал, может, меня и не попрут, а?

Позвонил директор «Власты» и поинтересовался, кто писал новости.

— Наш копирайтер, — сказала я испуганно. — А что?

— Ничего, умеете работать, когда хотите. Завтра ждите денег.

Ура! Завтра получу деньги и пойду покупать себе новые брюки.

Зашла в Интернет. Нашла сообщество, где женщины жалуются на свекровей. Бедные, такие ужасы рассказывают: и бьют их, и стиральный порошок в борщ подсыпают, и деньги воруют. Я бы таких свекровей убивала не задумываясь. Захотелось написать им что-то доброе, да не тут-то было: писать имеют право только зарегистрированные пользователи, у которых есть Живой журнал. Подумала и решила завести себе новый журнал, такой, чтобы меня никто не узнал: ни Дрючка, ни все остальные. Не буду никого вносить в друзья, буду писать просто для себя. Придумала красивый ник Ахтамар. Есть такое предание об армянской девушке Тамаре, которая жила на острове и каждый вечер зажигала огонь, как маяк для своего возлюбленного, который приплывал к ней из соседней деревни. А однажды злые люди потушили огонь, и юноша утонул, перед смертью прошептав: «А-ах, Тамар!» Тамара, узнав об этом, бросилась в волны и тоже утонула. С тех пор душа ее не знает покоя.

Написала эту легенду и придумала первый пост:

Даже если завтра сбудутся все мои желания, если ты, любовь моя, примчишься с букетом роз, станешь на колено и сделаешь мне предложение, если наш арт-директор решит повысить мне зарплату в три раза, если вдруг кто-то обратит внимание на мои стихи и рассказы и скажет, что это здорово, — я начну визжать от радости, недельку повитаю в облаках, а потом опять буду грызть ногти и искать новую проблему, ибо такова моя сущность.

Потом села и за полчаса накатала опус о моих несостоявшихся свекровях. Прочитала, даже самой смешно стало. С удивлением обнаружила, что стала писать в совершенно новой, не свойственной мне ранее манере: стихи у меня в основном депрессивные, а тут появилась какая-то ирония, приколы всякие. Отправила в сообщество. Вот что получилось.

Нет зверя страшнее свекрови

Знакомства с моей первой несостоявшейся свекровью так и не произошло, ибо, узнав о моем бренном существовании, она позвонила мне по телефону и выдала, что не для такой «черножопой обезьяны» мати квитоньку растила. «Квитонька» представлял собой нагромождение мышц, был под два метра ростом и частенько валялся в ближайшем ганделыке в стельку пьяный, вызывая явное недовольство официанток, которым приходилось вчетвером выволакивать бездыханное тело на улицу в двенадцать ночи. Но все эти обстоятельства не играли абсолютно никакой роли. Точку в наших отношениях поставило заявление «квитоньки»: «В моей жизни есть две дорогие сердцу вещи — мама и водка».

Вторая несостоявшаяся свекровь встретила меня хлебом-солью, запеченной в духовке свининой и бутылкой «Холодного яра». После того как сынуля в двенадцать часов ночи был отправлен за тридевять земель за второй бутылкой, у нас завязалась дружеская, весьма непринужденная беседа, в ходе которой мне было сообщено следующее:

1. Андрюшенька прошел Афган, и поэтому у него больная психика.

2. Андрюшеньку бросила жена, и он «из говна» не платит алименты на дочь. О существовании дочери я слышала впервые.

3. Андрюшенька очень талантлив, но все еще ищет себя (это в тридцать два-то года).

4. Андрюшеньке негде жить.

5. Мое антикварное пианино мне ни к чему, мама Андрюшеньки уже нашла человека, которому его можно выгодно продать.

6. Андрюшенька собирается торговать подсолнечным маслом на рынке, и ему нужен реализатор. Моя кандидатура как раз кстати, поскольку все деньги в этом случае будут уходить в семью.

Меня, расфуфыренную барышню, на тот момент работающую референтом в крупной торговой компании, такое положение дел не устраивало, и в ответ я выпалила, что:

1. Брат моего деда — национальный герой Армении, который прославился тем, что собирал в хурджин (кожаный мешок для воды) уши убитых им турков.

2. Двоюродные брат и сестра моего отца сошли с ума.

3. Еще один брат зарЭзал собственную жену, а после сам повесился в тюрьме.

4. Мой брат боксер, но его не допускают к соревнованиям, потому что пару раз он чуть не убил на ринге своего тренера.

5. В детстве я переболела коклюшем, свинкой, желтухой, краснухой, страдала энурезом и до сих пор часто бегаю по ночам.

6. Мой отец категорически против нашего с Андрюшенькой брака.

7. Маслом торговать я не буду, поскольку моя работа меня вполне устраивает.

Вернувшийся с бутылкой Андрюшенька обнаружил картину маслом: мы с маман рассматривали семейный альбом, пили кофе и хохотали. Чтобы Андрюшенька не отвлекал нас от беседы, он был снова послан за тридевять земель, теперь уже за сигаретами. Провожая меня домой, мама Андрюшеньки икнула и прошептала мне на ушко: «Я думаю, мы с тобой поладим, ты баба неглупая».

К концу второй недели с маман я общалась намного чаще, чем с Андрюшенькой. И все было бы хорошо, но вдруг Андрюшенька пропал. Он не объявлялся два дня, и маман забила тревогу. Был собран семейный совет, на котором выяснилось, что последним человеком, который его видел, былая. Здесь всплыло еще одно пикантное обстоятельство: Андрюшенька одолжил у одного друга крупную сумму денег, чтоб отдать другому. Говоря об этом, маман хищно посмотрела на меня, и я живо представила, как в ее мозгу нарисовалась картина «Кровожадные кавказцы, закопавшие труп сынули в лесу, радуются и подсчитывают награбленное».

Было решено сообщить об инциденте в милицию. Но тут в разговор вмешалась тетка, которая посоветовала сперва обратиться к бабе Варе — проверенной ворожее. Меня схватили в охапку и, невзирая на вопли «а-а-а, суки, не пойду!», потащили к бабе Варе. Ведунья прямо с порога поняла, в чем дело, и начала размахивать у меня перед носом вонючей дымящейся тряпкой. Потом приказала держать меня за руки и за ноги и принялась бегать вокруг, совершая магические ритуалы. Я, онемев от ужаса, не могла произнести ни слова. Когда спустя полчаса выяснилось, что порчи на мне больше нет, я испуганно прошептала: «А-а-а, нам Андрюшу найти надо!»

Баба Варя не растерялась, посмотрела на нас и крякнула: «Жив он, вернется через неделю!»

После этого я была благополучно отпущена, а баба Варя разжилась серебряными сережками, которые она успела с меня стащить, и пятьюдесятью баксами.

Андрюша действительно нашелся спустя неделю. Он приехал с синим, отекшим лицом и сообщил, что отдыхал у друга за городом. Две тысячи баксов были безвозвратно утеряны в электричке, а по правде сказать — пропиты.

На следующий день он был отправлен в отставку уже моей мамой, с мнением которой я в кои-то веки согласилась. Несостоявшаяся свекровь звонила мне еще пару раз, причем последний по поводу продажи пианино, которое я не собиралась продавать в принципе.

Посмотрим, что из этого получится.

Пошла покурила, вернулась и затеяла любовную переписку со Швидко. Швидко написал, что ему очень понравилась наша вчерашняя поездка, что я была очень сексуальной в купальнике и что, оказывается, у меня очень даже красивая фигура.

Это «оказывается» поразило меня в самое сердце, поскольку я была твердо уверена, что моя осиная талия, высокая грудь и покатые бедра сыграли не последнюю роль в нашем, так сказать, сближении.

А ты что, раньше этого не замечал? — поинтересовалась я.

Да нет, ты же постоянно ходишь в брюках и каких-то мешковатых свитерах, — ответил он.

А на концерте?

Ну, на концерте я думал о концерте.

Вот и пойми мужскую логику. Стала собираться домой.

— Подожди, не уходи, тебя тут какой-то Олег Викторович спрашивает, — сказала офис-менеджер.

— Какой Олег Викторович, нет у меня таких клиентов, — пожала я плечами.

— Ну и Мила Муратовна у нас только одна, так что бери трубку, — обиженно сказала офис-менеджер.

Взяла трубку. Звонит возлюбленный моих подруг Олег Викторович, требует аудиенции. Договорились встретиться через полчаса возле метро. Решила лишний раз не рисковать, а то мало ли что опять примнится Швидко, и написала ему письмо:

Я сегодня вечером встречаюсь с одним мужиком. Он встречается с двумя моими подругами одновременно. Вернее, с одной он встречается, а вторую бросил, а она его хочет вернуть, та, которую он бросил, потому что ей нужна норковая шуба на зиму. А первая уже знает, что он встречался со второй, и отдавать его не хочет, но вторая еще не знает, что он теперь с первой встречается, и очень страдает и обещает выцарапать глаза той, которая его увела. Я со второй разговаривала, но она пока не призналась первой, что у них отношения.

Ничего не понял, но будь осторожна, — написал в ответ Швидко.

С чистой совестью пошла на встречу. Олег Викторович встретил меня, и мы отправились в ближайшее кафе.

— Ситуация некрасивая получается, — сказал он.

— Да уж, — ответила я.

— Я решил с вами поговорить, потому что вы дружите и с Олей и с Наной. Вам легче будет им все объяснить. Видите ли, они меня терроризируют, — прошептал Олег, озираясь по сторонам.

— Каким образом? — удивилась я.

— Ну, одна ко мне пристала как банный лист. Я понимаю, что она только что развелась с мужем и я имел неосторожность… Ну, в общем, вы сами понимаете. А вторая… она… ну, она тоже ко мне пристала, — сказал Олег и стал теребить кончик салфетки.

— Хотите совет? — спросила я, попивая мартини.

— Да, я, собственно, и хотел, чтобы вы мне что-нибудь посоветовали.

— Так вот. Поговорите с обеими, признайтесь им во всем и выберите одну из них, ту, которую любите по-настоящему.

— Я не могу выбрать, — вздохнул Олег. — Я женат.

— Как женат? Подруги говорили мне, что холост, — удивилась я.

— Уже семь лет как женат. У меня ребенок есть. Я не хочу с женой разводиться. У нас просто был кризис. Мы семь лет прожили вместе, такое бывает. Психологи выделяют несколько особо опасных моментов супружеской жизни: это три года, пять и семь лет.

— А потом?

— А потом уже все. Старость, — грустно сказал Олег.

— А зачем меня впутывать в ваши отношения? — спросила я.

Ну как зачем, я ведь уже сказал, что вам будет легче с ними поговорить. Они вам доверяют.

— Угу, я попробую, — вздохнула я.

Он подвез меня до дома. Всю дорогу я смотрела на него и думала о том, какие все-таки мужчины сволочи. Сидел бы себе со своей женой, зачем было двум бабам жизнь портить?

Приехала домой и свалилась. Мама померила температуру: тридцать восемь и пять.

Положила меня в постель и стала отпаивать чаем с малиновым вареньем. К вечеру температура поднялась еще выше. Всю ночь мне снились какие-то кошмары: Нана, которая почему-то превратилась в норку, Олька с фиолетовыми волосами, мимозинский Леша, гоняющийся с ножом за Колобком, и прочая дребедень.

 

День пятьдесят шестой

Утром померила температуру: снова тридцать восемь и пять. Мама накрыла меня одеялом и пригрозила, что привяжет к кровати, если я попытаюсь встать. Я забормотала, что чувствую себя вполне сносно, что сегодня надо отсылать эскизы в Киев, что мне должны выдать деньги на штаны, что приезжает Липкин и я не могу здесь отлеживаться, иначе потеряю хорошее место. Но мама на уговоры не поддалась.

— Тогда я поеду с вами в гости к Армену, — заявила я.

— Ещё чего, лежи дома! — цыкнул папа и пошел в гараж за машиной.

Накатала братцу письмо, в которое вложила двадцать гривен. Позвонила на работу и сказала, что заболела.

— Мимозина тоже заболела. Вы, наверно, в холодной воде купались? — поинтересовался Пробин.

— Нет, — ответила я.

— Выздоравливай, ты нам здоровая нужна.

— Липкин приехал?

— Ага, бегает по офису, сегодня вечером будем его возвращение отмечать.

— Привет передавай, — прохрипела я.

Возвращение отмечать. Теперь все понятно. Эх, заболеть в такой решающий день. Чует мое сердце, что завтра я приду и сяду в свое прежнее кресло офис-менеджера, где и просижу остаток жизни. Черт бы побрал этого Липкина с его разъездами.

Мама с папой собрались, поцеловали меня, пообещали передавать братцу привет и укатили.

Пудель Майклуша лег рядом со мной, и мы часа два смотрели телевизор. Стало скучно. Позвонила Нане.

— Болею, — пожаловалась я.

— Приеду через час навестить. Надеюсь, у тебя не грипп? А то как-то болеть неохота.

— Нет, кажется, — ответила я.

Пусть приезжает, заодно и поговорим, может, удастся ей как-то раскрыть глаза.

Только откинулась на подушку и собралась подремать, как позвонила Олька.

— Звонила тебе на работу, говорят, ты болеешь. Жди. Скоро буду.

Даже не успела ее предупредить, что у меня будет Нана. Не хотелось бы их сталкивать лбами. Молю бога, чтобы первой пришла Олька, она-то знает, что этот негодяй с Наной встречался, с ней легче будет поговорить. Девушки пришли одновременно. Оказалось, они встретились на рынке, когда покупали мне апельсины.

Нана притащила еще и бутылку вина и сказала, что будет лечить меня глинтвейном. Пошла на кухню, подогрела вино, накидала туда всякой дряни и принесла три бокала.

— И мы с тобой за компанию выпьем, для профилактики.

Долго думала, как начать разговор, собралась с силами и заявила, что хочу рассказать им обеим что-то важное.

— Говори, — сказала Нана.

Попросила их обеих поклясться на смертном одре тяжелобольной подруги, что они не вцепятся друг другу в волосы и не устроят здесь бои гладиаторов.

Нана покосилась на Ольку, которая стала нервно теребить краешек кофточки, но торжественно пообещала держать себя в руках.

Я набрала в легкие побольше воздуха и рассказала им о вчерашнем разговоре с Олегом.

Нана слушала молча, Олька нервно теребила кофту и под конец расплакалась.

— То-то я смотрю, сука, на тебе кофточка из «Манго», он мне там точно такую же купил, — процедила сквозь зубы Нана.

Олька всхлипнула и вытерла нос платком:

— Купил, да, а что? Все только тебе? Я, может, его любила всей душой.

— Девушки, любовь закончилась. Мужик оказался последней сволочью. Он женат. Давайте выпьем за нашу дружбу и забудем его раз и навсегда, — торжественно произнесла я и ткнула Нану в бок.

— Я в ванную схожу, можно? — робко спросила Олька.

— Можно, — ответила я.

Я попросила Нану вести себя прилично и не наезжать на Ольку. В конце концов, она ведь с самого начала ничего не знала.

— Ладно, только ради тебя, — согласилась Нана и закурила сигарету.

Пришла Олька, мы выпили еще вина, потом еще, девушки расслабились и стали обсуждать подлеца Олега. Нана расписала, как они обедали в кафе «Троянда», ужинали в «Занзибаре», а по выходным отдыхали в сауне на Павловом поле. Олька рассказала то же самое и добавила, что все шмотки Олег ей покупал в «Манго». Потом они перешли к обсуждению сугубо интимных подробностей, и выяснилось, что обеим Олег говорил одно и то же: и на прогулке, и за обедом, и в постели.

— Но на шубу я его все равно раскручу, — уверенным тоном сказала Нана.

Потом обе посмотрели на меня и хором спросили:

— А твой Сережа, чай, тоже женат?

— Нет, — ответила я.

— Паспорт видела? — поинтересовалась Нана.

— Да нет, не показывал.

— Проверь.

— А как я проверю?

— Не знаем, но проверь. Мужикам на слово верить нельзя, — вздохнула Олька.

Не было печали — черти накачали. После таких событий в мою душу закралось подозрение: а вдруг Швидко тоже тайно женат?

— Ты можешь в бухгалтерии проверить. Там обычно ксерокопии паспортов есть. На крайний случай, если ничего не получится, попроси его принести паспорт. Скажи, что для тебя это принципиально важно. Если он честный мужик — ему бояться нечего. — Нана стукнула кулаком по столу.

Я обещала что-нибудь придумать и рассказала душевным подругам о проблеме, которая меня действительно тяготит: о возвращении Липкина.

Нана закусила губу и заметила, что шансов удержаться у меня мало, разве что переспать с директором.

— Он у нас ничего по большому счету не решает, у нас задают тон Мишкин, учредитель и Мимозина.

— Тогда с Мишкиным.

— Нет, это невозможно. Во-первых, я люблю Швидко, во-вторых, я никогда так не поступала, а в-третьих, это унизительно и никакая работа того не стоит. Да и Мишкин человек порядочный.

— Тогда ищи новое место, — вздохнула Нана.

— Можно еще кознь какую-нибудь подстроить Липкину, — предложила Олька.

— О, научилась козни строить, — покачала головой Нана.

— Не буду я ничего делать, будь как будет, — ответила я, достала градусник из-под мышки и обнаружила, что температура начинает падать.

Подруги посидели еще час, поболтали о своем о женском и ушли, оставив мне полную пепельницу окурков, пустую бутылку из-под вина и стену густого сигаретного дыма. Открыла все окна и стала проветривать помещение.

Позвонил Швидко, поинтересовался моим самочувствием. Сказала, что у меня все хорошо и завтра я выйду на работу.

— Приходи, солнышко, я по тебе скучаю, — ответил он.

Родители вернулись поздно вечером, привезли мне письмо от брата, в котором он благодарит меня за двадцатку, но в следующий раз просит передавать денег побольше, потому что ему надо делиться с добрыми друзьями, которые служат уже второй год. Мама сказала, что Армен похудел и жалуется на боли в желудке. Папа поужинал и стал искать свой чертеж инопланетного летательного аппарата. Искал битый час, перерыл все ящики в большой комнате и на кухне, заглядывал в туалет — чертежа нигде нет. Мама вспомнила, что второпях заворачивала кастрюльку с котлетами для братца в какую-то плотную белую бумагу.

— Это был он, — вздохнул папа, замахал кулаками и сказал, что мама сделала это специально.

Родители грызлись весь вечер и дошли до того, что папа наотрез отказался спать с мамой в одной постели, а поскольку распилить двуспальную кровать не представлялось никакой возможности, а пускать папу в свою комнату я категорически отказалась, потому что он храпит по ночам, папа взял одеяло, постелил его в ванне, свернулся калачиком и лег спать. Мама вскочила в ванну и закричала, что ей надо принять душ, на что папа ответил, что не собирается никуда двигаться и уже спит. Мама плюнула и пошла спать. Пудель Майклуша удивленно посмотрел на родителей, понюхал папу, но спать улегся на кровать к маме. Ночью я пошла на кухню за водой и чуть не упала в коридоре, зацепившись за что-то тяжелое. Оказалось, папа перебрался из ванной в коридор. Легла спать и подумала: «А стоит ли вообще выходить замуж?»

 

День пятьдесят седьмой

С утра померила температуру: тридцать шесть и семь. Стала собираться на работу. Родители друг с другом не разговаривают: пишут записки, прямо как в каком-то кино. Весь стол завален клочками бумаги.

Мама: Выгуляй Майкла.

Папа: Не хочу.

Мама: Выгуляй, собака уже терпеть не может.

Папа: Вытри Майклу лапы, он опять залез в говно.

Мама: Вытри сам, ты знаешь, что меня тошнит от таких вещей.

Папа: Хочу кофе.

Мама: Хочешь — вари.

Папа: Иди на хрен.

Мама: Сам иди.

Мама: Ты вчера ночью сосиски сожрал?

Папа: Захотел и сожрал.

Мама: А ребенку что теперь есть? Голодная пойдет на работу.

Папа, в голос, мне:

— Эмиль, ты сосисок хочешь?

— Нет, я только чаю попью.

— Тогда скажи своей матери, что ты не хочешь сосисок, а то она меня скоро сожрет.

— Передай своему отцу, что он очень вредный человек, — сказала мама и расхохоталась.

Папа тоже расхохотался, обнял маму и даже сварил ей кофе. Поняв, что семейному счастью родителей ничего не угрожает, я отправилась в студию.

Пока ехала в метро, окончательно сгрызла все ногти от волнения. Пришла на работу и долго стояла под дверью, не решаясь ее открыть. Так оно и есть, сбылись мои худшие опасения: Липкин сидит за моим компьютером и что-то пишет.

— Привет, — поздоровалась я.

— Привет, — ответил он и продолжил писать.

Походила-походила по офису и села на диван. Сидела минут сорок. Липкин закончил свое письмо и стал шарить в Интернете по новостным сайтам. Пошла курить. Через час появился Пробин, посмотрел на меня, на Липкина и скрылся в своем кабинете. Решила перед увольнением — а в том, что меня уволили и все ждут, когда придет Мишкин и объявит об этом, сомнений уже нет, — проверить Швидко на наличие темного прошлого или настоящего. Пошла к Пробину и попросила дать мне папку, в которой хранятся ксерокопии документов сотрудников. Мне, мол, срочно нужны номер и серия моего паспорта, а я забыла его дома.

— Так позвони, пусть тебе продиктуют, — сказал Пробин.

— Дома никого нет, — соврала я.

Пробин достал с полки тяжелую папку и вручил мне. Села на диван и стала искать ксерокопию паспорта Швидко. Ага, есть. Листаю страницы. Вот черт. Только первые две и еще одна с пропиской, а те, которые с семейным положением, отсутствуют. Как же мне теперь выяснить? Отдала папку Пробину, снова села на диван и стала грызть ногти. Липкин вовсю раздает команды офис-менеджеру: позвони туда, сделай то. Ведет себя как хозяин. Свалился на нашу голову. Нет, офис-менеджером я здесь однозначно не буду.

Пришел Мишкин, посмотрел на меня как-то странно и сел за свой компьютер. Стали подтягиваться остальные. Я сижу на диване, все на своих местах, а Липкин за моим компьютером. Вспомнила, что еще вчера я должна была отправить Грачу доработанные эскизы сайта. Пошла к техническому дизайнеру, который опять гоняет машинки с программистом и арт-директором. Постучала по наушнику и поинтересовалась, как поживают эскизы.

— Я их тебе по почте отправил, а-а-ай, не отвлекай, из-за тебя я врезался.

И где мне теперь проверять свою почту? Снова села на диван и стала грызть ногти. Мимо прошел Мишкин, поинтересовался, почему я сижу на диване.

— Так ведь вот, — я указала пальцем на Липкина.

— Ты скоро комп освободишь? Эмиле уже давным-давно работать пора! — рявкнул Мишкин.

— А? Что? Эмиле? А-а-а, а я тебя и не заметил, сейчас-сейчас. Ты давно здесь? — затараторил Липкин.

— Да уже три часа как пришла, — вздохнула я.

— Ой, а я и не заметил, садись, — сказал он и вскочил со стула.

Не заметил, как же, так я тебе и поверила. Села за комп и стала проверять почту. Дизайнер действительно прислал эскизы, но это совершенно не то, что я подписывала. Все изменилось радикально, разве что цвета остались прежними. Пошла ругаться.

— Так то сырые варианты были, а это доработанные, — вскинулся дизайнер. — Ты же не думала, что мы такое позорище будем в Интернете вывешивать.

— Так я это «позорище» утверждала у клиента, а теперь что мне делать? — спросила я.

— А кто у нас менеджер? А? Мое дело рисовать, — отрезал дизайнер и демонстративно отвернулся.

Села за комп. Грызть ногти уже дальше некуда, стала грызть карандаш и думать, что написать в пояснениях к новым эскизам. Решила пока немного расслабиться и посмотреть, не откомментировал ли кто-нибудь мой рассказ про несостоявшихся свекровей. Полезла в сообщество. Глазам не верю: моя история произвела настоящий фурор. Все девушки требуют продолжения и говорят, что у меня редкий дар писать с юмором. Полезла в свой журнал: за вчерашний день меня внесли в друзья пятьдесят человек. Такого количества друзей у меня никогда в жизни не было. Окрыленная, села и быстренько накатала еще один рассказ:

Анна Тимофеевна и толстолобик

Объявив родителям, что я опять собираюсь выйти замуж, я выслушала от папы:

— Э-э-эх, уже который раз!

От мамы — как обычно:

— Ну, это мы еще посмотрим!

Моя третья несостоявшаяся свекровь работала шеф-поваром в ресторане возле вокзала. В предвкушении того, что мы скоро породнимся, мое воображение рисовало самые радужные картины, как-то: прихожу я вечером с работы, а маман на кухне хлопочет… и все в таком духе.

На худой конец, думала я, можно питаться и едой из ресторана, которую, по достоверным сведениям, она благополучно тырила.

Каждый раз, прежде чем познакомиться с очередной кандидаткой на пост жОны, маман выдвигала несколько требований, коим ее потенциальная невестка должна была соответствовать; не прошедшие тест отсеивались сразу, на этапе отбора. Когда мне перечислили все требования, я почесала репу и поняла, что все собеседования, которые я проходила при устройстве на работу, — детский лепет по сравнению с тем экзаменом, который мне предстояло выдержать. Итак, за пару дней до предполагаемого знакомства мой бойфренд осчастливил меня следующим сообщением. Маман хочет, чтоб невестка:

1. Была образованна.

2. Была красива, как минимум симпатична.

3. Имела престижную работу.

4. Умела поддержать беседу.

5. Прежде не была замужем и не имела детей.

6. Имела приличных родителей.

7. Имела доход не ниже ста баксов в месяц.

8. Имела справку из вендиспансера и от психиатра.

9. Не курила (хотя сама маман дымила как паровоз).

10. Не пила.

11. В роду невестки не должно быть кавказских кровей (говорить, что я армянка, запрещалось под страхом смертной казни, поскольку муж будущей свекрови бросил семью ради армянки и укатил с ней в Америку).

И если под пункты 1–7 я вроде бы подходила, пункт 8 можно было пропустить, купив справки, а пункты 9-10 вообще скрыть до поры до времени, то куда девать свои кавказские корни, я точно не знала, поскольку они проявляются в моей внешности. Заметив мое смятение, бойфренд предложил:

— А ты у нас будешь еврейкой. О!

«Еврейкой так еврейкой, — решила я. — Может, я ей так понравлюсь, что она плюнет на все эти предрассудки».

Оставшиеся два дня я тщетно пыталась выяснить у своих друзей хоть какие-то детали, которые могли бы приблизить меня к еврейской культуре. В итоге мой словарный запас пополнился пятью словами: маца, пейсы, ханука, синагога, раввин.

«Хватит для первого раза», — подумала я.

И вот торжественный день настал.

Надев кожаное пальто с песцовой оторочкой и сапоги на шпильках, вся в предвкушении отменного ужина, я пошла знакомиться с будущей свекровью, гордо бросив маме с порога:

— Можете съесть за ужином и мою котлету!

Довольный Ванечка ждал меня с бутылкой дешевого портвейна.

— Это маме подаришь, типа от тебя! — гордо произнес он, вручая мне пакет с вином.

— А я вот тут конфет купила, а может, еще цветов? — робко выдавила я.

— Цветов не надо! Мама не любит цветы, — категорично заявил он и добавил, сжав кулак: — И запомни — ТЫ ЕВРЕЙКА!

Последнее было сказано таким тоном, что я сама свято уверовала в то, что я еврейка и всегда ею была!

Мы зашли в подъезд и поднялись на третий этаж. Открыли дверь.

Прямо с порога мне в нос ударил резкий запах жареной рыбы и жареного сала. И если по отдельности эти запахи я хоть как-то могу вынести, то тут мне пришлось уткнуться носом в свой песцовый воротник, пропитанный духами. Подавляя рвотные позывы, я зашла на кухню. На меня из-за очков с толстенными стеклами уставилось существо двухметрового роста и необъятной ширины.

«О-о-о, — ужаснулась я, — такая как вмажет, мало не покажется».

На столе красовался подгоревший толстолобик, миска с жаренной на сале картошкой и бутылка напитка «Ситро» от ККЗ «Росинка». Аппетит мгновенно улетучился, ноги подкосились, и я пролепетала:

— Здравствуйте!

Существо сняло очки, прищурилось, посмотрело на меня, надело очки, потом снова сняло, и так несколько раз.

Сердце екнуло. «Раскусила!» — подумала я.

И тут существо процедило сквозь зубы:

— Рыба остыла уже!

Мы сели за стол. Пока будущий муж накладывал мне картошку, существо снова подало голос:

— Голова в рыбе — самое вкусное, положи ей голову, Ваня!

Я попыталась сказать, что не голодна, но Ваня ткнул меня в бок и прошептал так, что, наверно, было слышно соседям с первого этажа:

— Мама очень вкусно готовит, попробуй, а то она обидится.

Существо одобрительно кивнуло. Тут-то я поняла, что не смогу съесть ни кусочка, если не выпью, и жалобно посмотрела на Ванечку. Ванечка намек понял и налил нам всем портвейна.

Я выдула стакан залпом, напрочь забыв о пункте номер 10.

И тут существо достало сигарету, прикурило и жадно затянулось. О пункте номер 9 я все еще помнила, а посему улыбнулась и подумала: «Не-ет, хренушки, теперь уж не раскусишь!»

— Анна Тимофеевна, — изрекло существо спустя полчаса.

— Очень приятно! — ответила я.

Еще через полчаса Анна Тимофеевна все-таки снизошла к моей персоне и сообщила, что:

1. Ваня очень ранимый человек.

2. У Вани есть квартира, но меня туда не пропишут.

3. Ване не нужна жена-бездельница.

Я сидела, потупив взор, и кивала головой, как Пятачок из мультика. Язык чесался рассказать о брате дедушки, национальном герое Армении, но пришлось себя сдерживать.

Потом маман пошла в комнату и принесла еще бутылку вина.

К концу встречи я немного расслабилась, Анна Тимофеевна казалась уже не таким чудовищем, картошка была благополучно съедена, и я уже стала собираться, как вдруг будущая свекровь спросила:

— А ты, девушка, будешь фамилию менять или как?

Я заулыбалась и, напрочь забыв двухдневный тренинг, выпалила:

— Ну, нет, наверно. Согласитесь, фамилия Варданян мне все-таки больше подходит, чем Блинова, какая же я Блинова, гы-ы-ы!

Это был капец! Последнее, что я помню, — это вопль «Ваня-я-я-я! Прокляну-у-у-у-у-у-у!» и скисшее лицо Ванечки. Домой я вернулась в истерике, и весь остаток ночи родители утешали меня, как могли. Было больно и стыдно. Стыдно за себя, за Ванечку, за все.

На следующий день, когда я валялась дома с явными симптомами пищевого отравления и во всех углах мне мерещилась Анна Тимофеевна с головой толстолобика на плечах, зазвонил телефон. Трубку взял папа, и единственное, что я услышала, было:

— А-а-а-а, слюшай, иды на хрэн, жэнщына, на хрэн иды!

Как выяснилось позже, звонило существо и кричало, что не допустит нашего с Ванечкой брака. Но мне к тому времени не очень-то и хотелось, потому что на горизонте появился ОН и четвертая претендентка на роль свекрови.

Не прошло и минуты, как народ стал присылать комментарии, засыпая меня комплиментами. Сижу, как свинья в апельсинах, и радуюсь. Неужели у меня все-таки есть талант к сочинительству? А как же забракованные стихи? Чертовски приятно, когда совершенно незнакомые люди тебя расхваливают. Продублировала эти рассказы в своем ЖЖ. Настроение взлетело выше крыши, открыла эскизы и принялась писать пояснения к ним. Написала за пять минут, ощущение своей ненужности и страх перед Липкиным, который все знает лучше меня, куда-то испарились, и я решила, что, даже если мне осталось работать здесь один день, все равно я доведу свои проекты до ума и уйду достойно.

Отправила письмо и пошла курить. На лестнице встретила сплетницу Юлю, с красной мордой, видимо, крем, подаренный Мимозиной, хорошо подействовал. Только прикурила сигарету, как подошел Липкин.

— А я тебя и не заметил сегодня, — сказал он.

— Бывает, — ответила я.

— Я просто писал письмо московскому клиенту, мы им будем новый сайт делать. Мишкин бюджет утвердил.

— Так ты собрался вернуться? — с дрожью в голосе спросила я.

— Да нет, у меня своей работы хватает, к тому же никто мне не предлагает возвращаться, я слышал, тобой тут очень довольны. Я рад за тебя, все-таки я в тебе не ошибся, ты молодец. Мишкин вчера тебя очень хвалил.

Чуть не расплакалась от радости, все-таки, выходит, я не такая бестолочь, как мне кажется. Все-таки мною довольны. А впрочем, надо признаться самой себе, что я как-никак старалась и приложила максимум усилий.

Вернулась в офис. Грач прислал мне ответ. Пишет, что все очень довольны эскизом, даже Бузин признался, что мы наконец-то сделали то, что он хотел с самого начала. Единственная просьба — немного выдвинуть название завода, потому что оно стоит очень близко к левому краю и создается ощущение, будто первую букву срезали.

Так я вас предупреждала, что эскиз будет дорабатываться, что вам присылали сырой вариант, — ответила я.

Пошла к техническому дизайнеру и передала ему пожелание Грача. Что тут началось, мама родная! Дизайнер вскочил с места и стал разоряться, что я мямля и не умею отстаивать нашу позицию, что из-за таких, как я, фирма будет делать говно, а не сайты, что место мне в детском саду, а не в дизайн-студии. К спору присоединился Мишкин и согласился с дизайнером, что ничего не срезано, а если и срезано, то надо было раньше думать, а теперь уже поздно рыпаться. Дизайнер, почувствовав поддержку коллеги, забился в истерике пуще прежнего и в конце концов обозвал меня дурой и охрип.

Тут уж я не выдержала и обрушилась с обвинениями на них обоих: сказала, что мне надоело подтирать им задницы, что и слепому видны изъяны заголовка, а если дизайнер косой на один глаз, то это его проблемы. Благо современная медицина позволяет лечить косоглазие, и у него еще есть возможность вернуться к нормальной жизни.

Дизайнер стал хрипеть что-то в ответ, я рявкнула, что мне надоели его бредни и завтра я жду исправленный вариант. Вышла из дизайнерской и выдохнула.

— Я смотрю, ты стала полноправным членом команды, — улыбнулся Липкин. — Правильно, с ними по-другому нельзя.

— Да я первый раз вот так, — сказала я.

— Ничего-ничего, ты все делаешь правильно, — ответил Липкин и похлопал меня по плечу.

Прибежал парень из соседнего офиса и рассказал, что на рынке задержали нашего фотографа и Урсулу.

— Как мне это все надоело! — плюнул Пробин и пошел в отделение.

Через час привели фотографа и неугомонную Урсулу. Оказалось, ей приспичило сфотографировать наши мясные ряды с мухами, бочки с селедкой и милиционера, который мочился под деревом. Похоже, проблема загрязнения окружающей среды волнует ее больше всего. На последнем кадре их и повязали. Мишкин устроил Урсуле нагоняй и пригрозил, что больше не выпустит ее одну за пределы студии. Проверили фотоаппарат, вроде все цело.

Вечером Швидко пригласил меня в гости попить чаю и посмотреть кино. С радостью согласилась. Живет он в самом центре, на пятом этаже сталинского дома. Вошли в квартиру Швидко включил музыку и попросил меня подождать минут десять, а сам помчался за пирожными в соседний магазин. Вспомнила про паспорт. Ну не буду же я рыться в шкафах и искать его? А руки жуть как чешутся. Вышла в коридор. Оба-на! Паспорт лежит на трюмо. Минут пять стояла и смотрела на него. И так смотрела, и сяк смотрела, в конце концов не выдержала и стала медленно переворачивать страницы. На странице «Семейное положение» штамп девятилетней давности о заключении брака с гражданкой Кошкиной.

Я выскочила из квартиры, по-моему даже не закрыв дверь. Шел дождь, я бежала по лужам, и дома у меня снова поднялась температура. Я зарылась с головой в одеяло, выпила чаю и разрыдалась. Проревела всю ночь. Нет в жизни счастья. И этот негодяй посмел усомниться во мне? А сам-то? Зайчик пушистый с хвостиком. Ненавижу мерзавца.

 

День пятьдесят восьмой

Мама поинтересовалась, почему у меня заплаканные глаза.

Сказала, что мне ночью приснился покойный дедушка и утром я плакала. А что я ей скажу? Что ее любимая дочь встречалась с женатым мужчиной?

Хозяйка Лесси познакомилась через Интернет с каким-то немцем. Выясняет, какие документы необходимы для перевозки собаки в Германию.

Майклуша сидит под дверью, прислушивается и, как только слышит хрюканье в подъезде, начинает гавкать и проситься гулять. Бедный пес, опять его угораздило влюбиться не в того, в кого надо, впрочем, как и хозяйку.

Пришла на работу. Все не то и все не так. Подошла к Ромашкиной и попросила разместить на сайте «НСВ» очередную новость.

Проверила сайты, полазила по Интернету и с горя написала в сообщество еще одну историю про свекровей и продублировала в своем ЖЖ:

Изольда Леонидовна

Изольда Леонидовна была женщиной о-о-очень образованной и интеллигентной. Олег предупредил меня сразу, что маме НАДО понравиться.

В роду Изольды Леонидовны все были врачами и юристами, посему в качестве невестки ее устраивала особа:

1. С высшим образованием, желательно медицинским или юридическим.

2. Благородных голубых кровей.

Пункт первый меня совершенно не смущал. Мама извлекла из гардероба старый немецкий ридикюль, в котором хранились все мои документы, и начался подсчет:

1. Справка о незаконченном высшем образовании, выданная юридическим институтом МЮД г. Еревана (специальность юрист-правовед).

2. Диплом об окончании школы искусств по классу фортепиано.

3. Грамота и медаль за первое место в школьном конкурсе «Оратор года».

4. Свидетельство об окончании курсов секретарей-референтов.

5. Свидетельство об окончании курсов «Основы ПК».

6. Свидетельство об окончании курсов «Пользователь Microsoft Word».

7. Свидетельство об окончании курсов парикмахера-стилиста (последнюю корочку было решено не предъявлять по политическим соображениям).

С голубыми кровями было сложнее. Вечером за ужином я стала пытать отца на предмет наличия в нашем роду этих самых кровей. Результат оказался неутешительным: кроме национального героя Армении, дедушкиного брата-головореза, гордиться семье было нечем. Дед мой, правда, учился в литературном институте в Питере, но на цвет его крови сие обстоятельство никак не повлияло. Мы с папой распили бутылочку каберне, и тут его осенило: «Прадэд моей матери и твоей бабки бил писарем при Надир-шахе в Персии! Гаварят, умний бил, очэн!»

«Ну хоть что-то», — подумала я.

На следующий день я побежала к бабушке (маминой маме) и устроила допрос на наличие белой кости в ее роду. Бабка задумалась.

— Да все крестьяне были, пахали, сеяли.

— А дед? Может, из его предков кто-то был графом или князем, а?

Бабка покосилась в сторону деда:

— Да его мать от цыгана родила под забором, у-у-у, падлу страхолюдную, чтоб он сдох, прости меня Боженька!

Поняв, что и здесь обнаружить ничего не удастся, я вздохнула и стала собираться, и тут бабушка радостно закричала: «Вспомнила, вспомнила! Деду моему барин тулуп подарил, краси-и-ивый тулуп был, с вышивкой. А его немец во время войны забрал, ага!»

Решив компенсировать недостаток благородных кровей своими хорошими манерами и образованностью, я пошла штурмовать очередную крепость.

Изольда Леонидовна восседала на диване во всей красе. Хотела бы я в шестьдесят лет выглядеть так, как она.

— Присаживайтесь, деточка! — сказала она, выпуская струйку дыма.

Деточка присела. Изольда Леонидовна попросила подать ужин. Племянница Катерина засуетилась и стала бегать вокруг стола. И тут я ляпнула:

— А может, вам помочь?

То, что я именно ляпнула, выяснилось позже, когда моему будущему супругу было сказано, что у меня замашки крестьянки. Посмотрев на мои пальцы, Изольда Леонидовна спросила:

— Олег говорил, вы играете на фортепиано.

— Да, — радостно сообщила я, предвкушая, что она попросит сесть за рояль и проявить свои способности.

Меня действительно усадили за рояль, я гордо расправила плечи, улыбнулась Олегу и начала играть.

«Октябрь» Чайковского (мое любимое произведение) разучивался месяц. Играла я хорошо, действительно хорошо, совершенно не ошибаясь и почти не волнуясь.

Изольда Леонидовна начала покашливать, я повернула голову и увидела, как она машет рукой: мол, достаточно.

Мои музыкальные способности впечатления не произвели, это я поняла прежде, чем Изольда Леонидовна изрекла:

— Инструмент надо чувствовать, деточка, а не барабанить по клавишам. Это дано не всем.

Сдерживая порывы ярости и пытаясь казаться вежливой, я выдала:

— Странно, в музыкальной школе, напротив, мне ставили высокие оценки именно за артистизм и умение передать настроение произведения!

Ответ не заставил себя ждать:

— Видимо, в вашей школе не было опытных педагогов, деточка!

Ситуация накалялась, и неизвестно, что бы произошло, если бы Катерина не сказала: «Ужин подан», на что я по привычке добавила: «Садитесь жрать, пожалуйста!»

На ужин была рыба. Слава богу, в этот раз голову мне никто не предлагал, но благородное семейство расправлялось с форелью при помощи ножа и вилки, я же, привыкшая есть рыбу руками, долго терзала маленький кусочек и в итоге подавилась костью. Пока Олег стучал мне по спине, Изольда Леонидовна нервно барабанила по столу пальцами.

Неожиданно она поинтересовалась, не пишу ли я маслом? Видимо, о моих акварельных рисунках Олег тоже проболтался. Маслом я не писала, зато с гордостью рассказала о том, что в роду нашем было много талантливых людей, в том числе художники, один из которых зарыл свой талант глубоко в землю и стал сапожником, другой, недавно вышедший из психушки, в редкие минуты проблеска сознания рисует исключительно китайцев, поскольку некогда побывал у них в плену, а третья, не имея ни грамма таланта, умудрилась стать членом Союза художников Армении и весьма уважаемой дамой.

Изольда Леонидовна нахмурила брови и снова начала покашливать. Чтобы сменить пластинку, Олег решил перевести беседу в поэтическое русло, и я даже рассказала про пресловутый конкурс «Оратор года», на котором была признана лучшим чтецом. Она вздернула брови и попросила что-нибудь прочитать. Я обрадовалась безмерно, ибо читать стихи могу до полного изнеможения, а выпив бокал-другой хорошего вина, так хоть до утра. Начала я, естественно, с Бродского: «Кажинный раз на этом самом месте я вспоминаю о своей невесте?», а опомнилась, когда Олег начал дергать меня за рукав. Как выяснилось потом, за это время я умудрилась прочесть «Любовную песнь Иванова», «Мотылька» и даже «Ночь. Камера. Волчок/хуярит прямо мне в зрачок» (последнее не помню, хоть убейте, видимо, пребывала в поэтическом экстазе).

Изольда Леонидовна снова закашлялась и спросила, не было ли в нашем роду преступников.

— Нет, — гордо ответила я. — Только национальные герои и узники концлагерей.

Про дядьку, зарЭзавшего свою жену, я не упомянула.

Желая хоть чем-то обрадовать Изольду Леонидовну, я гордо сообщила, что в институте была одной из лучших на курсе и собираюсь продолжить свое образование в Харькове, как только получу гражданство. Изольда Леонидовна одобрительно покачала головой и спросила, какие предметы я любила больше всего. Я хищно улыбнулась и выдала:

— Судебная экспертиза и судебная психиатрия! Из девушек, кроме меня, в морг никто не ходил, все боялись!

Ужин закончился, и Изольда Леонидовна попросила сына оставить нас наедине.

И мне в о-о-очень интеллигентной, завуалированной форме было сказано, что:

1. Я простушка и авантюристка.

2. Мы с Олегом очень разные люди.

3. Она искренне сожалеет, но я, скорее всего, не смогу стать членом их семьи.

Сообразив, что терять уже нечего, и порядком подустав от всех мамаш, которые макали меня в дерьмо, я решила отыграться на Изольде Леонидовне, затянулась сигаретой, пустила дым ей в лицо и изрекла:

— Ну и стерва же вы, мамо! Идите вы на хуй со своими манерами!

Надо ли говорить, что двери этого дома закрылись для меня навсегда. И все же есть некая высшая справедливость. Утомленный нравоучениями мамочки, Олег женился спустя два года, и Изольда Леонидовна, встретив меня в парке, даже поплакалась мне в жилетку:

— Уж лучше бы он на тебе женился, деточка! Ты хоть не такая страшненькая!

Из ее уст это звучало как похвала.

Посмотрела, сколько человек внесли меня в друзья: уже двести пятьдесят.

Бросила взгляд на Швидко, с горя пошла и купила себе брюки. Принесла в офис — померила: брюки мне узки и коротки. Отправилась менять. Продавщица сказала, что такого фасона больше нет, а купленный товар возврату не подлежит. Намекнула ей, что знаю закон о защите прав потребителей, и добавила, что работаю в очень интересной организации, которая как раз занимается проблемами подобного рода и способами их решения.

— Давайте мы вам что-нибудь другое подберем — я уже сдала деньги директору и не могу вернуть их сегодня.

Стали подбирать. Перемеряла весь ассортимент магазина, благо никто не фыркал, а наоборот, вокруг меня носились продавщицы с брюками всевозможных фасонов и окрасок.

— Я бы вот эти джинсы купила, — сказала я, остановив свой выбор на более или менее приличных. — Но мне бы хотелось, чтобы они были как будто потертые и немного рваные, как те, которые мне коротки, а так не возьму.

— Сейчас организуем, — ответила продавщица, достала из-под прилавка кирпич и стала натирать джинсы. — Мы, вообще-то, этой технологии никому не показываем, но раз такое дело…

Через полчаса я приобрела потертые джинсы с рваными коленками и еще маечку в придачу (на разницу, которая осталась).

— Слушайте, а вы все джинсы так натираете? — спросила я.

— Ага.

— То есть ненатертые и нерваные стоят дешевле, а те, которые вы порвали, дороже?

— Конечно, я же старалась, — невозмутимо ответила продавщица.

Напялила на себя новые джинсы, майку и пошла на работу. Новый прикид оценили все, даже Швидко, который сказал, что в этих джинсах у меня очень сексапильная задница.

«Кобель хренов», — подумала я, но промолчала.

Пошла к техническому дизайнеру и поинтересовалась, когда будут готовы новые эскизы.

— Через пять минут отправлю.

— Жду. — Я села за компьютер.

Пришла Мимозина и сказала, что срочно надо придумывать идею сайта для господина Аббаса, деньги за него уже заплачены.

— Предложи что-нибудь модное, стильное, — зевнула она.

— Угу, — ответила я.

Мишкин ругается с фотографом. Вчера весь вечер он снимал бутылки на выставке антикварного стекла для буклета какой-то американской компании, а потом забыл перекинуть снимки на компьютер. Мишкин понес камеру домой, стер все записи и стал щелкать свой кошачий выводок. Где брать теперь бутылки, непонятно, потому что выставка закончилась.

— А бутылки обязательно должны быть старинными? — спросила Мимозина.

— Да, я уже клиенту пообещал, — ответил Мишкин.

— Делов-то, — фыркнул фотограф и куда-то исчез.

Через десять минут он прибежал с грязной бутылкой из-под пива и стеклянной уткой для лежачих больных. Где он их откопал — непонятно, но бутылка вся в грязи и с треснувшим горлышком, а утка какого-то подозрительного желто-коричневого цвета, не иначе времен Великой Отечественной войны.

— Вот, чем не антиквариат? На свалке возле больницы нашел, — гордо произнес фотограф, вытирая свои находки краем рукава. — Снимем как надо, коллажиков наделаем, кто догадается?

— Ты думаешь, у них в Америке больным подают что-то другое? — засомневался Мишкин.

— Да крест на пузе, такое уродство могли только наши придумать, — не унимался фотограф.

— Ну ладно, снимай, — согласился Мишкин. — Может, и прокатит.

— К тому же, — заметил фотограф, — может, этой уткой пользовался сам маршал Жуков!

— Вася Пупкин им пользовался, — усмехнулся арт-директор.

Вбежавшая в офис Урсула сообщила всем, что у входа на рынок какой-то дедушка продает странные круглые стеклянные штуки.

— Пойдем со мной, скажешь, что это такое, пожалуйста, я такого никогда не видела, — попросила она меня.

Пришли на рынок. Да, действительно, стоит дед и торгует медицинскими банками. Стала объяснять Урсуле, что с их помощью лечат легочные заболевания.

— Я куплю, — сказала Урсула и сгребла банки в охапку.

— Руль за пяток, — ответил дед.

Урсула достала десятку, взяла десять штук, а сдачу оставила деду.

— От спасибо, унучечка, — пробормотал дед и куда-то быстренько смылся, наверно, испугался, что мы передумаем.

По дороге в офис я купила спирт, чтобы продемонстрировать Урсуле действие банок В студии положили ее на диван, и Мишкин поставил ей на спину парочку. Вскоре Урсула взвыла. Пришлось отдирать банки и смазывать ей спину кремом.

— Мне надо срочно позвонить моему другу в Лондон. — Урсула схватилась за телефон.

Закончив разговор, подскочила ко мне и выпалила:

— Мне надо очень много таких штук! У меня есть идея.

— На фига тебе в Лондоне банки? — поинтересовалась я.

— Мой друг держит клуб для мазохистов. У нас такого нет, понимаешь? Есть плетки, ремни, железные штуки, но такого нет. Это будет хит сезона. Я договорилась с другом, Эмили, пожалуйста, давай найдем того доброго дедушку, — она умоляюще посмотрела на меня.

— Сегодня дедушку мы уже не найдем, он пошел наши деньги пропивать. Пойдем завтра, — ответила я.

— Обещаешь?

— Обещаю!

Села за компьютер проверить, что же мне прислал технический дизайнер. Смотрю на эскиз: ровным счетом ничего не изменилось, как была первая буква обрезана, так и осталась. Подошла к нему и спросила, не ошибся ли он, послав мне вчерашний эскиз.

— Я не кретин, — прохрипел он.

— Но там ничего не изменилось.

— Ка-а-ак? Я выдвинул букву на целых три пикселя, смотри, — он вывел на экран оба эскиза, вчерашний и сегодняшний.

Да уж, если запастись лупой, то разницу можно разглядеть раза этак с десятого, но сайты с лупой никто не рассматривает, насколько я знаю. Сказала, что я не вижу разницы и клиент вряд ли ее заметит.

Тогда… тогда… пишите мне, на сколько пикселей нужно подвинуть букву, а пока не напишете точного ТЗ, я ни фига делать не буду, — ответил он.

Написала письмо Грачу:

На сколько пикселей выдвинуть надпись?

А я откуда знаю, решайте сами, мне главное, чтобы она не была срезана! — пришел ответ.

Присмотрелась к эскизу и решила, что надо выдвинуть надпись на двадцать пикселей. Пошла и сообщила об этом техническому дизайнеру.

— Точно? А то я больше переделывать не буду.

— Точно, — подтвердила я.

Фотограф перегородил весь коридор: поставил стул, на него коробку из-под шоколадных конфет, потом банку из-под чая, сверху застелил белой бумагой и водрузил на эту конструкцию утку. Мимозина стоит рядом. В одной руке держит белый лист — создает необходимый фон, а в другой кусочек металлической фольги, который прикладывает к обратной стороне утки, чтобы создать нужный цвет.

— Что, делаете плакат для людей, страдающих энурезом? — ехидно заметил, проходя мимо, Дима из соседнего офиса.

— Дайте мне одну фотографию, я плакат нарисую, — попросила Урсула, которая стояла рядом и держала лампу.

— Дадим, только лампу не урони, а? А ты быстрее снимай, что ты вертишься все, у меня руки затекли! — рявкнула Мимозина на фотографа.

— Я не могу так работать, я человек творческий, я ищу нужный ракурс, — сказал фотограф, отошел в сторону, присмотрелся к утке, чуть-чуть подвинул ее вбок, потом еще посмотрел, еще подвинул, и так раз десять.

Через полчаса он наконец сделал три кадра, и Мимозина облегченно вздохнула.

— Теперь бутылка, — сказал он.

— А это пусть тебе наш кошковод ассистирует, а я больше не могу, — ответила Мимозина и плюхнулась в кресло.

Кошковод вздохнул и взял лист бумаги и фольгу, правда, выдержал недолго он, через пять минут послал творческого человека фотографа ко всем чертям, бросил бумагу на пол и ушел курить.

Швидко прислал мне письмо:

Солнце, я не пойму, что вчера произошло? За что ты на меня обиделась? Что я сделал не так? Ответь мне, я не нахожу себе места! Я люблю тебя!

Ответила:

Пошел на фиг, кобель! Не смей со мной больше разговаривать.

Народ читает мои рассказы и восхищается. Что ж, буду сидеть, страдать и писать свои истории, может, полегчает. В такие моменты в людях всегда просыпается творческое начало. Недаром все великие произведения были созданы в минуты сильных душевных переживаний. Вот только за что меня Господь так наказал, я не пойму.

Позвонила Нана:

— Женат?

— Да, — всхлипнула я.

— Гад. Пойдем со мной сегодня шубу выбирать, пока не сезон — они со скидкой продаются.

— А деньги у тебя откуда? — поинтересовалась я.

— Оттуда. Заявилась сегодня с утра к гаду в офис и потребовала компенсировать мне моральный ущерб, а не то я все расскажу его жене. Ну, сначала он начал мне угрожать — ты, говорит, ничего не докажешь, — но я сказала, что записывала все наши интимные встречи на видео.

— Ты действительно так делала?

— Нет конечно, у меня и камеры-то нет, но какая разница? Денег-то дал, — невозмутимым тоном ответила Нана.

— Сегодня я не могу с тобой пойти, давай завтра.

— Ладно, сама схожу.

Швидко прислал еще одно письмо:

Я ничего не понимаю, ты мне можешь толком все объяснить? Ну что за детский сад? Ты нашла другого человека и боишься мне об этом сказать? Не молчи, скажи правду!

Написала:

Правда одна — ты кобель!

Больше он писать мне не стал, пожаловался на головные боли и ушел домой.

— Пить пошел, носом чую, — сказала Мимозина. — У вас что-то не так?

— Не твое дело! — рявкнула я.

Стала просматривать ленту своих друзей. Оказывается, меня читают и комментируют не только мои одногодки, но и люди более зрелого возраста. Господи, неужели я действительно могу писать так, чтобы это было кому-то интересно!

Вечером купила маме конфет, папе водки, отложила денег для братца.

За ужином папа вдруг поинтересовался, как поживает мой молодой человек.

— У меня никого нет, — ответила я.

— Как? Уже нет? А вроде недавно был. Эх, несерьезная ты у меня девушка, — покачал головой папа.

— Ничего, пусть лучше с нами живет, чем с каким-нибудь алкашом, — проговорила мама.

На душе скребут кошки, все у меня не как у добрых людей. Юлька Назранова тоже хороша — «в загс Швидко не затянешь»! Затянула же эта чертова Кошкина, будь она неладна. С другой стороны, кто я для нее — очередная пассия лучшего друга их семьи. Все, больше никаких встреч и разлук. Достало меня все, если к своим почти тридцати годам я не встретила нормального человека, то, значит, уже и не встречу. Хватит, баста, карапузики!

 

День пятьдесят девятый

Проспала. Пришла на работу позже всех. Этого никто не заметил.

Грач написал, что его все устраивает в новых эскизах и мы можем спокойно работать дальше.

Прибежала Урсула, схватила меня за руку и потащила на рынок. Дед стоит на своем месте, и торгует пинцетами и скальпелями.

— Мы у вас вчера банки покупали, — сказала я.

— Какие банки? Не было никаких банок, то не я был, — испугался дед.

— Не дрейфь, нам еще нужно.

— А скока?

— Штук пятьдесят.

— А на фига стока? — спросил дед.

— Девушка их в Англию повезет, надо ей.

Услышав слово «Англия», дедушка лукаво улыбнулся и выдал:

— По рублю за штуку завтра притащу.

— Дорого.

— Тогда не притащу, а больше вы их нигде не найдете.

— Ладно, тащи, черт с тобой, — согласилась я.

— А вы мне денежку оставьте, хотя бы рублей двадцать. Не хочу зазря башкой своей рисковать, а так у меня гарантия будет, что вы их купите.

Оставили деду двадцатку и договорились, что завтра придем за банками.

— Вам, это, может, матрешек надо или каски военные, ордена там — могу и такое притащить! — крикнул нам вслед дед.

— Нет, нам только банки.

— А еще у меня Ленин есть бронзовый, ну, в смысле, башка его, не надо? — не унимался дед.

— Нет, не надо.

— А вы поспрошайте, может, кому из их группы надо, а то какой прок банки везти?

Пришли в офис. Мишкин валяется под столом в припадке смеха, рядом стоит Мимозина, держится за живот и тоже смеется. Вчера вечером арт-директор вставил в буклет фотографию утки, немного изменив форму, и навел вокруг красоту. Сегодня американец прислал письмо и сказал, что утверждает макет и хочет использовать эту оригинальную бутылку странной формы в качестве основы своего логотипа.

— А чем они занимаются? — поинтересовалась я.

— Высокими технологиями-и-и-и-и, — зашелся в очередном приступе хохота Мишкин.

Количество моих поклонников стремительно увеличивается, число тех, кто меня читает, приближается к пятистам. Несколько человек написали, что грех зарывать такой талант в землю и пора издавать книгу. Стало как-то не по себе. Люди годами пишут в стол, а тут накатала девочка пару историй и давай выпускать книгу. Ответила, что я подумаю над этим, а пока буду размещать в Интернете свои коротенькие рассказы.

Мимозина пригрозила, что спустит с меня шкуру, если я до вечера не напишу детальное предложение для господина Аббаса, я возмутилась и ответила, что предложение уже готово, а теперь мне нужны тексты.

— Расподлючилась, — вздохнула Мимозина, — ох расподлючилась. А как же ты для слабоалкогольщиков писала, как для огурцов? Они тоже тексты не предоставляли, и никто не жужжал. Чуяло мое сердце, что ты станешь такой же, как все наши сотрудники.

— Я от коллектива отбиваться не собираюсь, — ответила я.

Прибежала какая-то женщина в белом халате, стала спрашивать, не работает ли у нас один мужчина: грязный такой, небритый, рассеянный немного.

— Работает, это наш фотограф, — сказал Пробин. — А что надо?

— Мне бы утку забрать, а то он вчера взял попользоваться и до сих пор не вернул, а у меня на отделении полно лежачих больных и на каждого по одной посудине.

— А он нам сказал, что на помойке ее нашел, — сказала Мимозина.

— Нет, это я ему дала, он мне еще в залог оставил пятерку и сказал, что фотографий красивых наснимает, — вздохнула тетка.

Стали искать — нигде нет. Пришел фотограф, увидел санитарку, заулыбался и достал утку из холодильника, завернутую в газетку и упакованную в целлофан. Женщина забрала ее, поблагодарила и ушла, пригласив обращаться если что.

Пробин всячески обругал фотографа, сказав, что только такой идиот, как он, мог поставить грязную утку в холодильник, где мы храним продукты. Фотограф ничуть не смутился и ответил, что он хотел ее хорошенько спрятать, чтобы не потерялась, и не нашел места надежнее.

— А то у нас вечно что-то пропадает, вспомните хотя бы птицу, — напомнил он.

Пробин плюнул и пошел работать. Швидко пришел весь помятый, с черными кругами под глазами, видно, что человек не спал.

— Бухал? — поинтересовалась Мимозина.

— Отстань! — рявкнул он.

Я села за компьютер и решила, что если сегодня он напишет мне письмо, то я объясню ему, почему так себя веду. Никаких писем Швидко писать не стал, вместо этого врубил на всю громкость дудук и начал разрабатывать фирменный стиль для строительной компании. Через полчаса Мишкин взвыл и попросил выключить этот вой или надеть наушники. Швидко возразил, что это никакой не вой, а классическая армянская музыка, а в наушниках он работать не может, потому что у него от них болят уши. Потом он посоветовал Мишкину сидеть смирно и не жужжать, иначе грозился бросить работу. Мишкин вздохнул и надел свои наушники, вскоре его примеру последовали остальные сотрудники студии.

Пошли с Мимозиной обедать. Я долго возила по тарелке свою резиновую отбивную и ковырялась в салате.

— Да что с вами обоими происходит, в конце-то концов? — воскликнула Мимозина.

— А оно тебе надо? — флегматично ответила я.

— Надо! Мне надо, чтобы вы, черти, на работе делом занимались, а не сопли распускали.

— Если тебе хотелось, чтобы я работала, могла бы заранее предупредить, чтобы я не связывалась со Швидко.

— Ага, приехали, разве я тебя не предупреждала, голубушку?

— Ты не сказала, что он женат! — возмутилась я.

— Как женат? Ты чего?

— Так, у него в паспорте штамп стоит. Он на Кошкиной женат.

— А-а-ай! — Мимозина стукнула себя кулаком по лбу. — Это давняя история. Не женат он на ней. Он через два месяца после женитьбы собрал чемоданы и ушел. Не парься, дурында, у него после нее уже миллион баб было.

— А почему же он с ней не развелся до сих пор? — удивилась я.

— А то ты его не знаешь. Для него лишний раз куда-то сходить — это же целая проблема. То некогда, то неохота.

— Девять лет неохота?

— Ну, знаешь ли, я тебе рассказала, как было, а ты уж думай что хочешь.

Пошли в офис. Что мне теперь делать? Написать ему письмо и извиниться? Он задаст логичный вопрос: откуда я узнала о его семейном положении. Не смогу же я ему сказать, что, пока он бегал за пирожными для меня, я рылась в его паспорте. Соврать? Вранье рано или поздно раскроется. Посмотрела на него, и стало его безумно жалко. Музыка еще эта жалостливая. Я дудук уже лет восемь не слышала, с тех пор как мы из Еревана уехали. Сидит передо мной такой родной и любимый человек, и вечно у меня с ним ни с того ни с сего возникают какие-то проблемы. Захотелось сходить в церковь и помолиться. Мне это сейчас необходимо. А тут как раз Мишкин сказал, что я могу погулять часа два, пока он будет переустанавливать систему на моем компьютере. Пошла в Покровский собор. Долго стояла перед иконой и плакала. Вышла с ощущением, что гора с плеч свалилась.

Пришла в офис — мою машину еще ремонтируют. Офис-менеджер вильнула хвостом, сказала, что у нее встреча, и убежала. Я села за ее комп и решила отправить Швидко красивую открытку. Походила по сайтам, нашла самую красивую, с розочками и сердечками, подписала ее и отправила. Заглянула в дизайнерскую, а Швидко уже и след простыл. Ну ничего, дома вечером проверит почту, а завтра посмотрим. От нечего делать села писать очередной рассказ. Почему-то вспомнила свою бабку, живущую в Ереване, и ее пирожки.

Бабушкины пирожки

Горячий темперамент и чувство юмора я унаследовала от отца, привычку говорить все, что думаю, в глаза и умение сопротивляться обстоятельствам — от матери, любовь к книгам — от деда по отцовской линии, а вредность характера и леность — от бабки (тоже по отцовской линии). Каждый раз когда я пытаюсь возразить маман, она тычет пальцем в сторону отца и говорит:

— Вот, это все твоя порода!

На что папа флегматично отвечает:

— А-а-а, ню вас всэх на хрэн, мая, мая парода!

Что побудило моего деда, человека весьма образованного и интеллигентного, жениться на своей ученице-двоечнице — мне невдомек. Еще год после свадьбы бабка называла мужа «товарищ Варданян». Однажды утром дед прибежал и объявил, что завтра семейство, жившее в селе и к тому времени насчитывавшее двух отпрысков — тетку Джулию и моего отца, — переезжает в Ереван. По такому случаю в вертолете были зарезервированы два места. Однако на следующий день ни жена, ни дети в указанное место не явились, и дед битых полчаса препирался на взлетной площадке с пилотами, уговаривая их подождать еще минут пятнадцать, пока он сбегает домой и выяснит, в чем дело. Отказать школьному учителю авиаторы не могли и обещали подождать ровно пятнадцать минут. Прибежав домой, дед обнаружил, что бабка мирно варит суп. Он принялся махать кулаками, но бабка ответила:

— И-и-и-и-и-ищ, тнашен (о смысле этого выражения нетрудно догадаться), пусть подождет твой вертолет, не видишь, Марат укакался, пеленки сушу, высохнут — тогда полетим.

Больше всего в жизни бабушка любила спать. Всех семерых детей вынянчил и воспитал дед. Детки получились славными. Чего стоит хотя бы мой отец, который, например, полгода назад достал во время обеда мясорубку, демонстративно прикрепил ее к столу и стал прокручивать окрошку из кастрюли прямо себе в тарелку, жалобно приговаривая при этом, что у него осталось полтора зуба и жевать ему больше нечем.

Похлебав пропущенной через мясорубку окрошки, папа заохал и робко спросил у мамы:

— Гал, а может, у миня цинга начынаэтся?

При каких обстоятельствах возникает цинга, папа не знал, зато он слышал, что от нее выпадают зубы. Этого было достаточно, чтобы поставить себе точный диагноз.

— У тебя маразм начинается, — невозмутимо ответила маман.

— Что за маразм? Эта заразна? — шепотом спросил папа на полном серьезе.

— Нет, но смертельно, — все также невозмутимо сказала маман.

— Это он выноват, он всегда какую-нибудь заразу в дом прынэсет, а я патом балэю, — испугался папа, тыкая пальцем в моего брата Армена. — Гдэ ты этот маразм подцепыл?

Мы с братом и маман чуть не упали под стол от смеха.

Следующим вечером папа сидел на веранде, грыз орехи и грустно смотрел на небо. Видимо, слова о смертельной болезни «маразм» глубоко запали в его душу. Маман попыталась припомнить ему вчерашнюю окрошку и больные зубы, он обвиняюще посмотрел на нее и ушел в мастерскую. Маман, которая, проникнувшись сочувствием, готовила в тот день на обед любимому мужу суп-пюре, такого обмана простить не могла. Она побежала следом и указала на меня пальцем:

— Вот и дочка твоя вся в тебя, любит артистничать!

В ответ папа выдал свою коронную фразу: «А-а-а, ню вас всэх на хрэн!»

Бабка моя никогда не ходила в гости, даже к собственным детям. Раз в год, когда в местном кинотеатре показывали индийский фильм «Зита и Гита», бабушка надевала выходное платье и шла в кино. Прорыдав добрых два часа, она возвращалась домой и успокаивалась до следующего года, затем история повторялась.

Родила моя бабка четырех дочек и троих сыновей. Когда старший сын привез из России жену-красавицу, бабка ничего не возразила, за что вся многочисленная родня клевала ее на протяжении последующих двадцати лет.

То, что старшая невестка золото, бабка поняла, когда женила второго сына. Его избранницей была скромная девушка армянских кровей, только что закончившая школу. Выбор сына был одобрен. Кроткость второй невестки испарилась спустя полгода, когда выяснилось, что если она откроет рот, то в него спокойно сможет поместиться ведь микрорайон Эребуни. Еще через год Сын с женой переехал на другую квартиру.

Бабка успокоилась, но вскоре женился младший сын и, согласно обычаю, привел жену в дом родителей, с которыми ей предстояло жить. Дед мой, царство ему небесное, был человеком спокойным (о нем я расскажу после). И тут бабка решила отвести душу и побыть свекровью.

Однажды нагрянули с визитом родители младшей невестки, по этому случаю собралась вся семья. Перед этим Рузанна честно вылизала всю квартиру и напекла вкуснейших пирожков. Когда пришли гости, бабка лежала на диване, жалуясь на плохое самочувствие. Спустя пятнадцать минут она вскочила и устремилась в ванную, а через минуту вышла оттуда с тряпкой и шваброй и начала старательно намывать полы, при этом покряхтывая и сетуя на радикулит, коего у бабки никогда не было. Репутация невестки, заставляющей бедную больную старушку делать уборку в квартире, была подмочена. Рузанна сникла и улыбнулась только тогда, когда все начали наперебой расхваливать ее пирожки.

На следующий день бабка позвонила мне (я с родителями жила в соседнем подъезде) и попросила прийти помочь ей готовить пирожки.

— Но ведь еще со вчерашнего дня остались, — удивилась я.

— То, что осталось, меня не касается, приходи.

Кулинарные способности моей бабки можно воспевать до бесконечности. Больше всего на свете она любила варить супы. Приготовление супа заключалось в следующем: накидать в кастрюлю всего побольше, залить водой и пойти спать, проснуться часика через два и выключить плиту. Иногда бабушка готовила котлеты, которые отказывались есть даже окрестные собаки, а новогодней гатой можно было спокойно забивать гвозди. О том, что рыбу перед жаркой желательно обвалять в муке и яйцах, бабка не догадывалась и вечно пилила деда за то, что он покупает плохую рыбу, которая разваливается на сковороде.

И тем не менее бабушка в семьдесят лет впервые решила напечь пирожков.

Пока мы месили тесто, она приговаривала:

— Чертовы ахпары, не умеют пирожки печь, вчера чуть зубы не сломала, разве ж это пирожки? Тесто должно быть нежным, мягким.

Я кивала и месила тесто. Представить, что бабка сломала зубы, было сложно, поскольку в семьдесят лет она отличалась голливудской улыбкой.

Бабка не унималась:

— Разве то пирожки? Пирожки должны быть большие, а это пончики какие-то!

Я снова кивнула.

— Нет, ну ты мне скажи, кто так печет пирожки, а? — возмутилась бабка, бросив тесто о стол.

Сказать было нечего, поскольку спорить с ней не счел никто.

Спустя час бабка гордо внесла в комнату поднос с семью пирожками. Их подгоревшие собратья (коих было большинство) были тайно вынесены и выброшены в мусоропровод.

Пирожки были размером с добрый чебурек. За столом сидели мои мама, папа, дед и дядька. Рузанна уехала гостить к родителям. Бабка расплылась в довольной улыбке и выбрала себе пирожок. Второй схватила я, открыла пошире роти… чуть не сломала зубы. Пирожки не шли ни в какое сравнение с гатой и котлетами.

— Да-а-а, — протянул дядя, который взял третий. — Если такой пирожок упадет на голову этажа этак с пятого, то убьет насмерть.

Отец мой был более деликатен и предложил накрыть пирожки полотенцем, чтоб они отошли.

Отходили они час, пока мы хлебали чай без ничего. Но и через час мало что изменилось, на вкус эти шедевры кулинарного искусства были как резина, а внутри еще и сырые. Кроме всего прочего, бабка умудрилась каким-то образом засунуть в один из пирожков дядин старый носок, служивший ей тряпкой для стола.

Гости замолчали.

Бабка гордо подняла голову и произнесла:

— Чертовы ахпары, даже муки нормальной купить не могут. Какая мука — такие и пирожки!

О том, что мешок муки привезла из деревни ее же сестра, бабушка, видимо, забыла.

Р. S. Я не видела ее восемь лет. Два месяца назад отцу привезли ее фотографию, сделанную весной этого года. Бабка ничуть не изменилась, она все такая же крепкая и здоровая, вот только стала еще вреднее. Говорят, я очень на нее похожа: и внешностью и характером.

Так странно: Ереван у меня всегда ассоциировался с чем-то исключительно мрачным, наплывала какая-то тоска, чувство безысходности, а написала этот рассказ и вспомнила кучу приятных мелочей. Разместила его в своем дневнике и стала собираться домой. Зазвонил телефон.

— Спасибо тебе огромное, солнце, ты очень добрая девушка. Я не понимаю, что я тебе плохого сделал, но слать мне открытки с вирусами — это свинство. У меня теперь система грохнулась и все файлы полетели.

— Но «маки» же нечувствительны к вирусам? — робко спросила я.

— А у меня дома «ПиСи». Чем я тебе так насолил?

— Можно, я к тебе приеду?

— Приезжай, — вздохнул Швидко.

По дороге купила бутылку вина и два пирожных «картошка». Стала придумывать, как бы ему объяснить, зачем вдруг мне приспичило посмотреть его паспорт. О! Скажу, что меня интересовал день его рождения. Вроде бы достоверно, но дата рождения указана на второй странице, а семейное положение в самом конце. Нет, такая версия не покатит, а больше ничего в голову не лезет. Решила, что сориентируюсь на месте, исходя из обстоятельств, в конце концов, может, он вообще не захочет меня слушать.

Швидко встретил меня, проводил в комнату, открыл бутылку вина и посмотрел на меня таким преданным и нежным взглядом, что я не выдержала, разревелась и рассказала ему всю правду: про подлеца Олега, который обманывал сразу двоих девушек, и о том, что подруги советовали заглянуть в его паспорт.

— Вот глупая, — сказал Швидко и обнял меня. — Как ты могла подумать, что я играю твоими чувствами?

— Не знаю, — ответила я, вытирая сопли. — Наверно, я просто привыкла, что для мужчин подлые поступки — это норма поведения.

— Ты еще мало меня знаешь.

— Что теперь с твоим компьютером?

— Ничего, ремонтировать буду, только ты мне больше открытки не посылай, лучше скажи, что меня любишь.

— Люблю, — улыбнулась я сквозь слезы и поцеловала его.

Пришла домой поздно.

Мама поинтересовалась, почему от меня пахнет мужским одеколоном.

— Я гуляла со своим молодым человеком, — гордо ответила я.

— Так у тебя же его не было?

— Уже есть.

Перед сном решила позвонить Нане.

— Мы помирились! — выпалила я.

— Ну, дело, конечно, твое, но я тебя не понимаю. Был бы он какой-нибудь богатый бизнесмен, дарил бы дорогие подарки, на курорты возил, тогда можно на некоторое время закрыть глаза и на наличие жены, и на все остальное. Но он же обыкновенный дизайнер. Какой от него прок?

— Никакого, кроме одного — мы любим друг друга. Он с женой давно не живет, просто еще не развелся.

— А, ну да, такую лапшу тоже иногда вешают на уши. А в ванной у него дамский крем стоит и халатик висит, — позевывая, ответила Нана.

— Не висит, — отрезала я.

 

День шестидесятый

Жизнь замечательна и прекрасна.

Утром пошли с Урсулой за банками. Деда на месте не оказалось, на его месте какой-то парень торгует картошкой. Решила, что дед нас кинул, но на всякий случай спросила у молодого человека:

— А здесь дедушка вчера был.

— Фомич?

— Наверно, банками торговал и медицинскими принадлежностями.

— Его сегодня не будет, я его внук. Так это вы за банками?

— Мы, — ответила я.

Парень взял с нас еще тридцать гривен, отдал пятьдесят банок и поинтересовался, для чего нам столько. Рассказала ему, что девушка повезет их в Лондон, в клуб для мазохистов, которые будут эти банки друг другу ставить и получать удовольствие.

— Какое ж удовольствие от боли? — удивился парень.

— Так они же мазохисты. Это люди, которые получают удовольствие от боли.

— И много их там таких? — спросил парень.

— Ох, много, — ответила я.

— Так это, у нас еще есть куча полезных вещей для таких товарищей. Можем обеспечить.

Спросила у Урсулы, не хочет ли она прикупить чего-нибудь еще. Урсула радостно закивала головой, молодой человек понял все без перевода, оставил нас стеречь товар, а сам куда-то убежал. Не знаю, где он шатался целый час, но к его приходу мы с Урсулой умудрились продать мешок картошки.

— Во, принес, — парень поставил на землю тяжелый рюкзак и расстелил тряпочку. — Это клизмы, это щипцы зубы вырывать, это педаль от бор-машины, судочки всякие, вот пинцеты, скальпели, колбы, это… это я не знаю что.

Урсула внимательно осмотрела все и сказала, что скупила бы все оптом, но боится, что ее задержат на таможне, а посему приобрела за сорок гривен еще две пары щипцов, три судочка и пинцет.

— Эмили, — говорила она мне, когда мы шли в офис, — если наш бизнес пойдет успешно, я буду присылать тебе заказы на всякие такие штуки.

— Угу, — кивнула я.

Пришла на работу и быстренько стала расписывать структуру сайта для господина Аббаса. К приходу Мимозиной я сидела в позе роденовского Мыслителя и усердно трудилась.

— Молодец, взялась за ум, — одобрила она и побежала о чем-то шептаться с Пробиным.

Вскоре Пробин вышел из кабинета и объявил, что, поскольку сотрудники совершенно распоясались, отныне каждый обязан в конце дня сдавать отчет о проделанной работе, докладывая в том числе и о посещении сайтов, которые к выполнению служебных обязанностей не имеют никакого отношения, чтобы руководство знало, как распланировать наше рабочее время. Пробин собирается внедрить у нас какую-то секретную систему управления персоналом, которой он научился на тренингах. Это новшество не коснется только нашего арт-директора Мишкина. Ну конечно, попробовал бы Пробин заставить Мишкина писать отчет, тот бы его сразу послал куда подальше.

К Мимозиной пришел клиент, которому Чайка делал этикетки для винных бутылок: молодой такой мальчик в костюме и при галстуке, топ-менеджер компании. Долго кривлялся, говорил, что этикетки ему категорически не нравятся и он их не подпишет, бросался умными выражениями, типа: «позиционирование бренда», «тайминг», «кост», «целевая аудитория», «сити-лайт», «креатив» и прочее. Мимозина терпеливо слушала, поила его кофе с коньяком, припасенным исключительно для ВИП-клиентов, мило улыбалась и через час проводила его за дверь, сжимая в руках подписанные этикетки.

Я за это время успела дописать предложение по сайту и заглянуть в свой ЖЖ. Народ просто тащится от моих рассказов, с каждым днем количество комментариев и читателей растет как на дрожжах. Некоторые просто хвалят, а другие не только хвалят, но и задают всякие глупые вопросы. Долго думала, для чего они это делают, а потом поняла: я же теперь так называемый ЖЖ-авторитет, то есть человек, у которого много читателей, соответственно, все хотят со мной подружиться, а потом хвастаться, что я с ними общаюсь. Вспомнила, как я сама пыталась наладить контакт с Дрючкой.

Ссылки на мои рассказы размещены в разных сообществах и журналах, а читают меня и в Америке, и в Израиле, и в России, и в других странах. Кто-то даже предложил выдвинуть меня на соискание «Букера». О «Букере» я никогда не слышала, но мне ли, менеджеру интернет-проектов, не знать, как решается эта проблема. Набрала в Яндексе слово «Букер» и читай себе ссылки на тексты, где это слово упоминается. Идея с «Букером» мне понравилась. Правда, украинского «Букера» не существует, но за российский дают пятнадцать тысяч долларов. В этом году его уже присудили, так что придется потерпеть до следующего. Но это и к лучшему. К тому времени у меня как раз накопится достаточно рассказов — в день я могу выдавать на ура по два — вот тогда и займусь своим пиаром.

Позвонил Грач и сказал, что у него есть еще одно небольшое замечание: на главной странице на флеше поставить вместо девочки мальчика, сына директора.

— Слушайте, но вы же все подписали! — разозлилась я.

— Так-то так, но сегодня Багатский посмотрел на эскиз и сказал, что хочет видеть на главной странице нашего сайта физиономию своего сына. А уж если он упрется, то со своего коня не слезет. Лучше сделайте, а? И мы от вас отстанем.

— Ладно, — вздохнула я.

Пошла сразу к Мишкину, потому как технический дизайнер меня уже предупреждал, что больше ничего менять не будет. Сказала, что вчера вечером смотрела передачу про кошек и вспоминала его.

— Так приходи как-нибудь в гости, посмотришь наш выводок, — сказал Мишкин.

Предложила пойти покурить. Если сообщить ему новость в студии, то он начнет орать, потому что, как говорит Мимозина, Мишкин иногда любит поработать на публику, как и наш технический дизайнер, а в коридоре ему будет стыдно устраивать скандал, потому что рядом находятся другие офисы.

Пошли курить. Так, между делом, заметила, что проект сайта для слабоалкогольщиков близится к концу.

— Да, слава богу, столько крови выпили, давно таких идиотов у нас не было, — хмыкнул Мишкин.

Я грустно вздохнула и сказала, что тоже рада от них избавиться, тем более что за это они еще и денег доплатят, но у них есть маленькая просьба.

— Какая?! — грозно спросил Мишкин.

— Мальчика на флеш поставить, — ответила я, — директорского сына.

Надежды на то, что Мишкин не будет поднимать крик в коридоре, оказались напрасными, потому что в следующую минуту он открыл рот и зашелся так, что у стоявшей под окном машины сработала сигнализация. И снова я выслушала, что мы не идиоты и никому не позволим над нами издеваться, что клиенты маразматики и на внесение изменений нам надо потратить еще как минимум неделю и что за спасибо мы этого делать не будем.

— А за деньги?

Мишкин наклонился ко мне и назвал такую сумму, что у меня чуть глаза на лоб не вылезли.

Делать было нечего, поставила в известность Грача, что мы готовы вставить во флеш мальчика, но это влетит заводу в копеечку, потому что проект находится на стадии завершения и, чтобы внести новые изменения, придется фактически переделывать макет заново. Грач выяснил размер суммы и обещал передать наше требование Багатскому. Я молилась всем богам на свете, чтобы Багатский не согласился. Фигушки, это он на сайт жмотился, а на фото любимого отпрыска на главной странице готов раскошелиться.

— Тогда шлите фотографии очень хорошего качества, отснятые на цифровом фотоаппарате, — ответила я, окончательно запутавшись.

Пошла к Мишкину и сообщила, что указанная им сумма будет уплачена.

— Они что, идиоты? Я же пошутил, это ведь серьезные деньги, — удивился Мишкин.

— Ну, ты пошутил, а они всерьез приняли. Что теперь отказываться? — пожала плечами я.

— Ну хорошо, придет Саша, передай ему, пусть переделывает макет.

Трудно описать, с каким нетерпением я ждала технического дизайнера. Предвкушала, как он начнет топать ногами, биться головой об стену, как будет артачиться и отправит меня к Мишкину, в надежде, что тот пошлет меня куда подальше, а я буду с ехидной ухмылочкой смотреть на него и в конце концов выдам: «Работай давай, уже все без тебя решили!»

Так оно и случилось. Услышав, что надо менять флеш, дизайнер позеленел и только открыл рот, чтобы испустить истошный вопль, как Мишкин сказал:

— Саша, работай. Деньги они платят.

— Я не буду-у-у! Не буду-у-у! Не надо держать нас за дураков! Это бред, ставить туда фотографию сына! Он бы еще фото бабушки своей прислал, что за местечковое самолюбование?!

— Я сам знаю, что бред, и они у меня уже в печенках сидят, но если люди готовы платить за собственную глупость — пускай платят. Есть умные клиенты, а есть дураки. Так вот — дурак и получит то, что заслужил, а мы получим деньги и навсегда об этих гребаных слабоалкогольщиках забудем. Разговор окончен, — отрезал Мишкин.

Золотые слова. Некоторые клиенты действительно поражают своей непроходимой тупостью. Обращаясь в нашу студию, они твердят, что прибегли к услугам профессионалов, поскольку сами не справятся, восторгаются тем, что мы делаем. Потом, в процессе работы, начинают диктовать свои условия: а покрасьте это в синенький цвет, а поменяйте шрифт, а сделайте то-то — и все в таком духе. Причем чем крупнее фирма, тем больше бездельников-кровопийц сидит на должностях пиар-менеджеров и рекламистов, и каждый считает своим долгом сказать веское слово и научить нас работать. Потом, как правило, большинство из них скрепя сердце принимают уродцев, которых мы сотворили по их просьбе, и обижаются, намекая на то, что для их предшественников мы постарались больше.

Проработав в студии какое-то время, я поняла, что самые удачные макеты, будь то эскиз этикетки, сайта или упаковки, — это те, в которые клиенты не успели внести свои коррективы, то, что представлял себе дизайнер, когда его ничто не сковывало. Все последующие варианты зачастую не стоят ломаного гроша. Вот и получается, что клиент обращается к тебе за хорошим дизайном, а уходит с тем, что сам породил.

Саша мечется по студии, как зверь в клетке, и поглядывает на программиста. Программист понял без слов, на кого сегодня падет гнев технического дизайнера, надел наушники и вжал голову в плечи.

Через час Грач прислал фотографию прыщавого юнца. Нет, я, конечно, понимаю, что не всем ходить по подиуму и сниматься в рекламе, но все-таки должен же быть у людей какой-то здравый смысл? Ну неужели кто-то считает, что физиономия этого парня украсит сайт? Она подошла бы разве что для рекламы средства от прыщей: смотрите, какой гадкий я был, а какой прекрасный стал. Отнесла фотографии техническому дизайнеру. Тот посмотрел и сказал, что надо замазывать в «Фотошопе» все прыщи, а ему это делать некогда, поскольку он будет заниматься флешем.

— Пусть Ромашкина поработает, она и не таких орков видела, — буркнул он.

Ромашкина вздохнула, но на выпад не ответила. Взяла фотографию, посмотрела и сказала, что возни здесь на два дня.

— Да хоть на неделю, только сделай, — я устало махнула рукой.

Урсула сидит на диване и любуется на зверские приспособления.

— Думаю, как их можно будет применять, — сказала она, посмотрев на меня.

Швидко принес мне огромный букет белоснежных роз и прошептал:

— Я завтра иду документы на развод подавать.

— Да я… да мне все равно… — замялась я.

— А мне нет, — ответил он.

Решила позвонить Ольке. Трубку взял Ваня.

— Я, это, мне Олю надо.

— А, Эмиль, привет, ты меня не узнала?

— Не-а.

— Она сейчас не может подойти, она медитирует, позвони попозже.

— Ага.

Все понятно: Ваня вернулся и опять затащил Ольку в какую-то секту.

Завтра возвращается из Америки наш учредитель Войнович, он там стажировался все это время. Чует мое сердце, устроит он мне допрос, как я тут трудилась, какую пользу принесла.

Села составлять отчет о проделанной работе: даже не знаю, что и написать. Решила посмотреть, что придумали другие. Технический дизайнер отнес свой отчет первым.

— Ты что написал? — спросила я.

— Не скажу, сама думай, — буркнул он.

Через минуту из кабинета выскочил коммерческий директор, подскочил к дизайнеру, ткнул пальцем в лист бумаги и спросил:

— Это что?

— Отчет, — ответил тот.

— Это отчет, по-твоему?

— Ага.

— А что там написано? — поинтересовалась Ромашкина, которая тоже мучилась, что бы настрочить.

— Здесь написано, что он сидел, ковырял пальцем в носу, пукал и думал, кого бы ему сегодня убить: менеджера или программера, — сказал Пробин.

— А не фиг меня контролировать, я тебе не стажер, — пробухтел дизайнер.

— Правильно, не фиг, иди на кошках тренируйся, — возмутился Швидко.

— Дурацкая американская практика — переводить бумагу, — фыркнула Ромашкина и отложила свой листок.

— А я еще ничего не писал, — вздохнул Чайка.

— Я тоже, — поддакнула Мимозина.

— Мне все это с самого начала показалось странным, но я решил, что раз надо, так надо, — робко сказал программист и протянул директору лист бумаги.

Пробин понял, что затея провалилась, поблагодарил программиста за его отчет, целиком и полностью состоящий из слов вроде Linux, PHP, HTML, content-managenent, Perl и прочих, и удалился в свой кабинет рассматривать голых баб в мониторе.

Пришла домой. Папа сообщил радостную новость: братца по состоянию здоровья переводят служить в Харьков. Мама счастлива.

 

День шестьдесят первый

Прибыл Войнович. Никаких подарков не привез, только рассказы о том, как там все замечательно и прекрасно. Агитировал Мишкина открыть филиал нашей студии в Штатах. Мишкин обещал подумать. Войнович походил по офису, заметил меня и удивился:

— А ты почему за компьютером Липкина сидишь?

— Так я теперь менеджером интернет-проектов работаю, — гордо ответила я.

— А-а-а, и что ты напроектировала?

Сообщила ему, что контролирую разработку сайта для слабоалкогольщиков, размещаю новости, делаю отчеты и готовлюсь вести проект по созданию сайта для господина Аббаса.

— Маловато, — заметил он. — А клиентов как ищешь?

— Да пока никак, сами обращаются.

— Это плохо, надо искать. Я как-нибудь тебе расскажу, как это делается.

Позвонила Нана и спросила, не стыдно ли идти в оперный театр в шубе. Я ответила, что в тридцатиградусную жару только больные люди ходят в шубах. Нана удивилась и сказала, что за границей принято выходить в свет в шубах.

— Ты еще колье себе закажи с бриллиантами, — посоветовала я.

Урсула ходит по офису и никак не может найти себе занятие. От скуки она стала подговаривать нашего фотографа пойти на рынок и тайком пофотографировать бомжей. Тот отказался.

Войнович засел проверять приходы фирмы, которые поступили за время его отсутствия. Офис-менеджер каждые полчаса носила ему в кабинет чашку кофе. Через два часа Войнович вышел из кабинета мрачный как туча и подсел к Мимозиной.

— Вы что, для секс-шопа что-то делали?

— Нет, а что? — удивилась Мимозина.

— А кто в таком случае выписывал за счет фирмы стимулятор в форме бабочки, пять комплектов эротического белья, кожаную плетку и смазку для интимных мест?

— А я откуда знаю? — пожала плечами Мимозина.

— А ты подумай, подумай хорошенько, куда могла подеваться тысяча долларов, — настаивал Войнович.

— Я знаю, кто это выписывал. Это Пробин. Ему вчера посылку принесли, а я потом видела, как он какую-то бабочку рассматривал, — встряла в разговор офис-менеджер.

— Та-а-ак, понятно, — кивнул учредитель и пошел искать коммерческого директора.

Пробина в офисе не оказалось, он явился через час, весело насвистывая какую-то мелодию. Войнович схватил его за шкирку и потащил в комнату переговоров, откуда Пробин вышел спустя полчаса, подавленный и осунувшийся. Учредитель еще немного походил по офису, сказал, что зайдет через недельку, и исчез.

Ромашкина сидит за компьютером, замазывает прыщи на морде сына Багатского и материт всех на чем свет стоит.

— Нет, ну это идиотизм, не могли они другого парня найти, что ли? Ну это же повеситься можно! Вожусь-вожусь, а прыщей не убавляется. Черт бы их побрал!

— А все потому, что у нас менеджеры не умеют отстаивать позицию фирмы, — ехидно заметил технический дизайнер и посмотрел на меня.

— Если бы не ваши менеджеры, ты бы сидел и сосал лапу, — парировала я.

Пришло очень странное ТЗ на разработку сайта. Пишет нам какой-то молокозавод. Такого я еще никогда не видела. Решила, что такой шедевр надо читать вслух и пошла делиться радостью в дизайнерскую. ТЗ гласит:

Цели и задачи сайта: побудить посетителей купить продукцию именно нашего молокозавода. Одновременно с этим сайт должен содержать намек на то, что только продукция нашего молокозавода обладает самым высоким качеством — все остальное ерунда. Добиться этого можно, используя в качестве раздражителей, которые будут оказывать негативное влияние на сознание посетителей, фирменные цвета конкурентов. При попадании на главную страницу сайта посетитель видит перед собой дремучий лес. В качестве деревьев необходимо использовать фотографии сосен. Через три секунды лес начинает раздвигаться, и посетитель замечает вдали приближающуюся ферму, вокруг которой пасутся коровки. Сайт должен быть ориентирован на различные категории посетителей. Поскольку при дальтонизме могут возникнуть проблемы с различением красного, зеленого и синего цветов, необходимо избегать использования этих комбинаций. Также необходимо учесть восприятие категории граждан, которые страдают цветовой слепотой. Необходимо принять в расчет и тот фактор, что некоторые люди по природе своей достаточно застенчивы, а следовательно, яркие цвета будут их раздражать. В то же время следует заметить, что некоторые люди очень открыты и общительны, жизнерадостны, а следовательно, цветовая палитра должна быть насыщенной. При приближении коровки начинают поворачивать головы, мычать, одна из них отделяется от стада и бьет копытом в меню, которое превращается в выпадающий список подразделов. В подразделах также пасутся коровки, но не такие большие, как на главной странице. Использовать шрифт Arial 9, в остальном никаких ограничений.

— А шнурки им не погладить? — поинтересовался Мишкин.

Стала писать ответ: что не можем взяться за работу, поскольку очень сильно загружены.

Мимозина подошла ко мне и прошептала:

— Тебе не кажется, что от нашего программиста чем-то воняет?

— Кажется, — ответила я.

— Причем второй день. Я уже задыхаться начинаю.

— Может, сказать ему, тактично так, — предложила я.

— Я сейчас попробую, — кивнула Мимозина, пошла в дизайнерскую, принюхалась и выдала: — А не кажется ли вам, уважаемые господа, что здесь чем-то попахивает?

— Кажется, я даже знаю, откуда эта вонь, — технический дизайнер покосился на программиста.

— А у меня нос заложен, я ничего не чувствую, — проговорил программист.

— Зато я чувствую, — вздохнула Мимозина.

К вечеру вонь стала невыносимой, Мимозина вызвала Мишкина на разговор и потребовала, чтобы он деликатно намекнул программисту, что на дворе двадцать первый век и существуют мыло душистое и полотенце пушистое. Мишкин нехотя пообещал поговорить с программистом. Мишкин вокруг да около ходить не умеет, а посему подошел к программеру и сказал в лоб:

— Челочкин, от тебя воняет.

— Что-о-о? — возмутился программист.

— Воняет от тебя, вот что. Мы скоро здесь задохнемся.

— Ну, знаешь ли, я каждое утро душ принимаю, — обиделся Челочкин.

— Ой, это, наверно, моя крыса разлагается, — сказал как ни в чем не бывало фотограф.

— Какая крыса? — удивился Мишкин.

— Да я пару дней назад на свалке крысу нашел мертвую. У нее очень интересный оскал был, я думал ее сфотографировать как-нибудь. Положил в сумку и забыл, — улыбнулся фотограф и полез доставать сумку, которую он зачем-то спрятал под столом программиста.

Крыса была извлечена, и вонь прекратилась.

Мне пришло письмо из одного дамского журнала. Очень понравились мои рассказы, и мне предлагают вести колонку. Для начала необходимо написать пробный текст на тему «Женщина как она есть».

Да уж, лучше бы они предложили мне про животных писать. Откуда я знаю, какой должна быть настоящая женщина, если со мной постоянно происходят какие-то недоразумения. К тому же настоящие женщины не грызут ногти под корень, не ругаются матом и не ходят всю жизнь в потертых джинсах.

Ответила, что мне нужно на статью дня три.

Один, — пришел ответ.

Один так один, ночью подумаю, а завтра сяду и состряпаю, а пока решила написать новый рассказ в ЖЖ. Я еще находилась под впечатлением от общения с господином Аббасом и помнила, что пора серьезно заняться его сайтом, поэтому мне пришло в голову поведать о том, как я в бытность свою секретарем фирмы «Эль Имад» встречала двух граждан Ливана в аэропорту города Киева.

Приключения арабов в Украине

Мабруз и Мшик прибыли в аэропорт города Киева Борисполь из города Бейрута морозным февральским вечером. За месяц до этого события отец Мшика сидел во дворе своего дома в Сараханде и смотрел на небо, как вдруг мимо прошел сосед Джихад.

— Мархаба, Саид, — поприветствовал соседа Джихад.

— Мархаба, киф хек, киф сохтек? — поинтересовался Саид.

— Да все хорошо, от сына письмо получил, — ответил Джихад и присел рядом.

— Как он там? — спросил Саид.

— Хорошо, учится, нравится ему. Говорит, красивый город Москва. Отправь и своего, взрослый ведь уже парень, — посоветовал Джихад.

— О-о-ох, далеко это, страшно, а вдруг что случится?

— А ты его в Харьков пошли к Исаму, он за ним присмотрит. Скоро доктор Мабруз туда собирается, вот и пусть едет вместе с ним.

— Ладно, подумаю, — ответил Саид и пошел домой.

Думал Саид три дня и три ночи, советовался с соседями и на третий день за обедом позвал своего младшего сына Мшика и сказал:

— Ты, сынок, уже взрослый, жениться тебе пора.

— Пора, папа, — молвил Мшик, который к тридцати годам так и не решился познакомиться ни с одной девушкой, и потупил взор.

— Я вот что думаю, сынок. Люди мы небогатые, вот если бы ты поучился, стал образованным человеком, глядишь, все бы и наладилось. И соседи сказали бы: «Смотри, какой сыну Саида, образованный, за границей учился, умный человек».

— В Америку поеду? — обрадовался Мшик.

— Америка далеко, да и дорого, а вот есть такой город Харьков в Украине, там Исам из Рабака работает в фармакадемии, вот туда тебя и отправим. Чем ты хуже сына Джихада? Выучишься, приедешь, откроешь аптеку, женишься, все у тебя будет хорошо.

— Поеду в Харьков, поеду, — закивал головой Мшик, который слышал об Украине много хорошего, в частности то, что там много красивых девушек, с которыми можно познакомиться прямо на улице.

— Тогда собирайся, я с доктором Мабрузом поговорю, вместе полетите.

— Полетим, — обрадовался Мшик и стремглав помчался по пыльной улице рассказывать новость друзьям.

Мать Мшика — Аиша, узнав о том, что отец решил отправить любимого сына в далекую неизвестную страну, завыла в голос. Мшик мать утешил и объяснил, что, когда он вернется из Украины образованным человеком и станет аптекарем, она будет самой уважаемой дамой в квартале. На следующий день Аиша побежала по соседям выяснять, что же собой представляет Украина.

— Это рядом с Москвой, — заявила соседка Гайда. — Все там хорошо, только вот холодно. На вот, возьми, сын привез, пригодится твоему.

Домой Аиша вернулась с парой валенок, изъеденных молью, и потрепанной заячьей шапкой-ушанкой и стала собирать чемоданы.

В это же время Мабруз, который к медицине не имел совершенно никакого отношения, но тем не менее звался доктором, сидел на веранде после полуденной молитвы и объяснял жене, для чего ему вдруг ни с того ни с сего понадобилось поехать в Украину Цель визита заключалась в следующем: наладить бизнес по производству одноразовых салфеток со специальной пропиткой, хорошо помогающих в жару, и укрепить авторитет исламской общины Ливана.

— Говорят, там холодно, зачем им твои салфетки? — вздохнула жена Мабруза, поправляя хиджабу.

— Ну, не всегда же там холодно, бывает и жарко, к тому же община — дело святое.

— Святое, — вздохнула жена и пошла кормить младшего сына.

В аэропорт Мшика провожала вся семья: пять сестер с детьми и мужьями, папа, мама и дедушка с бабушкой, Мабруза не провожал никто.

— Ты, сынок, главное, если встретишь на улице медведя, растопырь руки и ноги и громко кричи: он испугается и убежит, — вздохнула Аиша, узнавшая о том, что медведи в Украине разгуливают прямо по городам, от соседки Гайды, а та, в свою очередь, слышала об этом от брата Имада.

Мшик пообещал маме выполнять ее наставления, поцеловал всех родичей и сел в самолет, Войдя в самолет, Мшик первым делом снял обувь и поставил ее на полку над головой.

— Ты что творишь? — возмутился Мабруз.

— Ну, некрасиво по ковру в туфлях ходить, — ответил Мшик.

— Надень немедленно, — зашипел Мабруз. — Здесь можно и в туфлях.

Мшик вздохнул, но туфли надел. Самолет стал набирать высоту, у Мшика, прежде ни разу не летавшего в самолетах, закружилась голова и задрожали колени. Доктор Мабруз, который уже успел слетать в Африку и наладить бизнес по производству одноразовых салфеток, похлопал Мшика по плечу и посоветовал ему заснуть. Мшик долго крутился в кресле, смотрел в иллюминатор и теребил дремавшего Мабруза, то и дело выкрикивая:

— Уаллахи Мабруз, такого я еще не видел!

— Еще и не такое увидишь, спи уже, — усмехнулся Мабруз.

Мшику спать не хотелось, он заказал себе сладкой газировки, потом еще газировки, и еще газировки, и кофе и только после этого откинулся на спинку кресла и захрапел.

Рейс Бейрут-Киев задерживался на полчаса.

Эмилия Маратовна стояла в зале ожидания и грызла ногти. За неделю до этого она устроилась на работу к Исаму Шмони, и теперь ей предстояла миссия чрезвычайной важности: встретить Мшика и Мабруза в Борисполе, привезти в Харьков, поселить в квартире и заняться обустройством их быта.

— Они ни слова не понимают по-русски, — сказал Исам. — Мабруз немного знает английский.

— Хорошо, — ответила Эмилия, помнившая уроки английского со времен поступления в институт, купила русско-английский разговорник и занялась углубленным изучением языка.

В свою первую в жизни командировку Эмилия Маратовна поехала вместе с маман, которая заявила, что не отпустит дочь одну в незнакомый город встречать незнакомых людей. И пока маман сидела в кресле и читала газетку, Эмилия Маратовна черным маркером выводила на ватмане имена прибывающих товарищей.

Наконец самолет произвел посадку. Мшик ступил на украинскую землю, и сразу же в лицо ему ударил холодный ветер. Мшик, который по такому торжественному случаю надел купленный отцом накануне костюм с галстуком, поежился, хитро улыбнулся, достал из сумки шапку-ушанку и нахлобучил ее на голову. Потом немного подумал, снял туфли и надел валенки. Мабруз валенок и ушанки не имел, а посему достал платок в клеточку, обмотал голову и быстро-быстро засеменил по снегу в лакированных туфлях и сером плаще. Эмилия Маратовна стояла в зале ожидания с огромным плакатом и тупо улыбалась выходящим арабам. Те улыбались в ответ, но почему-то не подходили. Спустя сорок минут она увидела двух весьма странных людей. Один, долговязый, в костюме при галстуке, в драной заячьей ушанке и валенках имел довольный вид; другой, толстый и маленький, обмотанный странным платком, подпрыгивал на месте и потирал руки.

«Вот кретины», — подумала Эмилия Маратовна и улыбнулась. Кретины улыбнулись в ответ и направились прямиком к ней.

— Доктор Мабруз, — сказал маленький, клацая зубами от холода.

— Good evening, come here, — ответила Эмилия.

Маман вскочила с места и подбежала к товарищам.

— Му mother, she is here in business. Now, we must get a car, — произнесла Эмилия и направилась к выходу.

И пока она пыталась найти таксиста, доктор Мабруз в лакированных туфлях подпрыгивал, как ужаленный, а Мшик достал из сумки шерстяной свитер, напялил его поверх костюма, завязал шапку-ушанку и стал с гордым видом прохаживаться по тротуару в валенках.

— Смотри, какие чудаки, видать, в первый раз! — крикнул один таксист другому.

— Не обзывай людей, — буркнул другой.

— А хули, — улыбнулся таксист и посмотрел на Мшика.

Мшик улыбнулся и пнул Мабруза в бок:

— Смотри, Мабруз, они арабский знают, вон тот в кепке на меня посмотрел и сказал «а хой».

— Знают? Хорошо, что знают, — застучал зубами Мабруз.

Наконец такси было найдено, чемоданы погружены, и процессия двинулась в сторону железнодорожного вокзала. Мшик сел на переднее сиденье и всю дорогу, разинув рот, любовался красотами ночного Киева.

— Первый раз, что ль, у нас? — поинтересовался таксист.

— Ага, — ответила Эмилия.

— То-то я смотрю, два придурка, один в валенках и ушанке, другой в лакированных туфлях. Ты, товарищ, так себе яйца отморозишь. Будешь как тот кот из анекдота потом кошкам рассказывать, как в Сибири побывал, — улыбнулся таксист, обращаясь к Мабрузу.

— Что он сказал? — поинтересовался Мабруз.

— Он говорит, что холодно у нас, а вы в туфлях, — ответила Эмилия.

— Я первый раз, — объяснил Мабруз, кутаясь я платок.

— Он йог, — перевела Эмилия таксисту.

— А-а-а, ну тогда понятно. — Больше таксист ничего не спрашивал.

На вокзале Эмилия Маратовна оставила товарищей в зале ожидания под надзором маман, строго-настрого приказала никуда не отлучаться, а сама пошла покупать билеты. Вернувшись, она обнаружила Мабруза в валенках и ушанке и Мшика, который улыбался и лизал фруктовое мороженое на палочке.

— Мороженого захотел, — сказала маман. — Я ему и купила.

— А как ты поняла, что он захотел? — поинтересовалась Эмилия.

— А он пальцем стал показывать и язык высовывать.

— Ну-ну, — ответила Эмилия, повернулась к Мабрузу и сообщила, что поезд отправляется через пятьдесят минут.

Мабруз посмотрел на часы, почесал бороду и сказал:

— I need to pray.

Слово pray Мабруз произносил как «прай», и Эмилия Маратовна его не поняла, а посему покачала головой и заявила:.

— I don’t understand.

Мабруз начал размахивать руками, что-то бормотать, достал полотенце и жестами показал кран, льющуюся воду, вымытые руки и лицо, а потом присел на корточки и сложил руки.

— Я, не зная английского, и то понимаю, — съехидничала маман. — В туалет человек хочет. Видишь, присел, руки помыл.

— А-а-а, — обрадовалась Эмилия и затараторила, указывая в сторону туалета. — Прай is here, here прай.

Мабруз довольно улыбнулся в ответ, взял полотенце, какой-то коврик и камешек и пошел вслед за Эмилией.

— Пошли, Мшик, помолимся, — обратился он к товарищу.

— Нет, Мабруз, это ты верующий, а я не очень, — ответил Мшик, облизывая палочку от мороженого. — Я лучше еще вот такого съем. Мне понравилось!

Мшик повернулся к маман и показал пальцем на палочку от мороженого и на витрину.

— Сейчас принесу, сейчас, — закивала головой маман и побежала еще за одной порцией.

— Заболеет человек, — вздохнула Эмилия.

— Ну тебя, он, может, никогда в своем Ливане мороженого не видел, — чуть не прослезилась маман.

— Ладно, карауль, а я пока другого в туалет свожу.

Эмилия Маратовна вместе с Мабрузом направились к общественному туалету. Эмилия заплатила пятьдесят копеек, повернулась к Мабрузу и стала объяснять на ломаном английском языке:

— I cant go there, you go, прай, I wait for you.

— Good, good, закивал головой Мабруз. Он уверенным шагом двинулся в сторону туалета, а Эмилия достала сигарету и смачно затянулась.

Не успела она сделать и пару затяжек, как из туалета выскочил разгневанный Мабруз и заорал:

— I cant pray there, it is dirty!

— У нас везде dirty, — буркнула Эмилия и подумала: «Ишь, говнюк, грязно ему, понимаете ли».

Мабруз насупился и пошел в зал ожидания.

— Сходили? — поинтересовалась маман.

— Нет, — ответила Эмилия, — он, засранец, не может гадить там, где грязно.

— Вот ведь позорище какое, — сокрушалась маман, — небось даже в Ливане туалеты чище, чему нас. И что теперь человеку делать?

— Не знаю, сильно захочет — сходит!

Наконец к первой платформе подали поезд. Мшик отобрал у Мабруза ушанку и валенки, и компания пошла на перрон. Мабруз сел в купе, осмотрелся по сторонам, ткнул пальцем в пол и заявил:

— I need to pray, I will pray here!

— No, no. Not here, I will find a place! — закричала Эмилия, испугавшись, что Мабруз нагадит в купе.

— Пойди, попроси проводницу открыть туалет, видишь, человеку невмоготу уже, — вздохнула маман и обратилась к Мабрузу: — Прай, прай, Эмиля, проводница, прай, сейчас откроют тебе туалет, потерпи.

Мабруз зло посмотрел на маман и что-то сказал по-арабски. Мшик в это время залез на верхнюю полку, расстелил грязный матрас и улегся прямо на него.

— Хорошо здесь, — довольно протянул он, обращаясь к Мабрузу.

— Плохо, никак не могу помолиться, — вздохнул Мабруз.

— Хорошо, и медведей нет, только собаки, — зевнул Мшик.

Поезд тронулся, и Эмилия Маратовна подошла к проводнице:

— Простите, тут у нас ситуация такая сложилась, иностранцы прибыли. Одному человеку по нужде сильно хочется, вы бы не могли открыть туалет?

— Через полчаса открою, когда санитарную зону проедем, — ответила проводница.

Эмилия Маратовна вздохнула и пошла в купе. Мшик лежал в ушанке на верхней полке, Мабруз с маман сидели на нижних и оживленно болтали.

— Украина — плохо, Армения — хорошо, — пыталась при помощи жестов объяснить маман.

— Pray, — вздыхал Мабруз.

— You сап прай after half an hour, there, — сказала Эмилия, указав рукой в сторону туалета.

— Good, — вздохнул Мабруз.

— И что же ему теперь, полчаса терпеть? — посочувствовала маман.

— Он сам не захотел на вокзале сходить.

Через полчаса туалет открыли, и маман радостно воскликнула:

— Прай!

— Good, — ответил Мабруз, схватил полотенце, тряпочку и камешек и побежал в туалет.

Из туалета он вернулся мрачнее тучи, сел напротив маман и заявил, что Украина bad country и он будет делать свой «прай» в купе. При этом он указал нам всем на дверь и стал расстилать на полу тряпочку. «Экий привередливый, сукин сын», — подумала Эмилия, достала из кармана мобильный телефон, по которому было велено звонить только в самых экстренных случаях, и стала набирать Исама.

Сонный Исам взял трубку с третьего раза.

— Послушай, Исам, — начала Эмилия, — тут такая ситуация, Мабруз отказывается ходить в туалет, говорит, что там грязно, и хочет нагадить прямо в купе, объясни ему, пожалуйста, что Украина, может быть, и плохая страна, но в купе у нас не срут!

— Дай ему трубку, — сказал Исам.

Мабруз схватил телефон и начал что-то орать на арабском языке, потом негодующе посмотрел на Эмилию и передал ей трубку.

— Он помолиться хочет, — зевнул Исам, — я забыл тебя предупредить, что он верующий.

— А-а-а, — ответила Эмилия, повернулась к Мабрузу и облегченно вздохнула. — You сап pray here.

Мабруз буркнул «thank you» и стал расстилать коврик.

Маман пошла в туалет, а Эмилия с Мшиком стали смотреть в окно.

— А что это за крендель лбом об пол бьется и воет? — фыркнула проводница, которая решила поинтересоваться, не хочет ли кто-нибудь в пятом купе выпить чаю.

— Уйдите, женщина, уйдите, дайте человеку спокойно помолиться, — замахала руками маман, выбежавшая из туалета.

Мшик и Эмилия стояли возле окна и рассматривали мышонка, который успел залезть в шапку-ушанку, пока Мшик лежал на полке.

— Хорошая страна Украина. И ты хороший, я тебя с собой заберу, — сказал Мшик по-арабски и погладил мышонка.

— А он чего хочет? — поинтересовалась сердобольная маман.

— Не знаю, — ответила Эмилия и улыбнулась.

— Позорище, мышей в поездах развели, стыдно-то как перед иностранцами, — вздохнула маман.

— Да ладно тебе, — ответила Эмилия.

За окном мелькали огни, где-то в конце вагона жена пилила мужа за то, что он назюзюкался с утра, Мшик гладил маленького мышонка, а из пятого купе доносилось монотонное: «Бисмилля-я-яурахма-а-анурахи-и-им, ал хам-дулиля-я-я-я-я!»

Швидко принес мне коробку конфет и предложил вечером погулять. С радостью согласилась. Пошли гулять в парк. Сидели на лавочке, ели мороженое и болтали. Хорошо с ним. Спокойно и хорошо. Интересно, как там Олька?

 

День шестьдесят второй

Всю ночь думала над статьей для дамского журнала. В голову пришли интересные мысли, включила свет и стала писать заметки.

Ни свет ни заря позвонила Олька и сказала, что ей нужен дизайнер.

— Зачем? — поинтересовалась я.

— Мандалу надо нарисовать, — ответили она.

— Какую мандалу?

— Ты не поймешь, долго рассказывать.

— Нет у меня таких дизайнеров.

— Ну ладно, — сказала Олька.

На вопросы о личной жизни подруга отвечала неохотно, единственное, что сказала, так это то, что буддистское течение Карма Кагью, в отличие от других, способствует полному открытию возможностей человека, главное, чтобы мотивация была правильной. Где-то я уже слышала про эту мотивацию.

Решила позвонить Нане и узнать, как она сходила в оперный театр.

— Шубу не надевала, после спектакля пошли в ресторан, выпили вина, ну, все как положено. Вечер удался.

— А какой спектакль был? — спросила я.

— А я не помню, мне скучно стало, я в тетрис на телефоне играла, — ответила Нана.

Вот те раз, человек пошел в театр поиграть в тетрис на телефоне. Странная девушка Нана.

Пока я пила чай, папа рассказал мне, что Армена переводят в Харьков на следующей неделе, Васька нашел покупателя на свою квартиру, а хозяйка Лесси теперь ни с кем не общается и стала говорить по-немецки.

— А ты откуда знаешь? — удивилась я.

— А она вчера мне сказала утром «Гутен таг!».

— А ты?

— А я немецкого не изучал, только одно слово знаю. Я улыбнулся и сказал ей «швайн», она обиделась и ушла.

Пришла на работу и решила, пока никого нет, написать статью. Но сначала проверила комментарии в ЖЖ. Все, я звезда. Туча народу восхищается моим талантом, что самое приятное — люди, которых я когда-то читала тайком, пишут мне комментарии и говорят, что у меня замечательные рассказы. Народ требует продолжения — будет вам продолжение, будет, благо рассказов у меня в запасе немеряно, на целый год хватит. Вот черт, почему я сразу не стала писать в прозе? Сдались мне эти стихи.

Вспомнила, что надо бы проверить сайты, которые я уже давно не проверяла, но поленилась. Энтузиазм, переполнявший меня в первый месяц работы, куда-то испарился, лень даже пальцем пошевельнуть для блага фирмы. С другой стороны, может, это признак профессионализма. Как говорит Мимозина, «менеджер сидит — проект идет». Я же ничего не заваливаю, просто не бегаю с высунутым языком, как раньше, и не достаю добрых людей, которые преспокойно гоняют себе машинки.

Принялась за статью. Статейка удалась на славу, никогда еще я не писала на одном дыхании, а здесь села и накатала. Может, мне за это еще и денег дадут. Вот что получилось:

Кто такая настоящая женщина и как ею стать? Наверняка каждая девушка хоть раз в жизни задавала себе такой вопрос. Эталоны женственности менялись от века к веку. Начиная от Венеры Милосской и пышнотелых рубенсовских красавиц и заканчивая Твигги и Клаудией Шиффер.

Многие могут подумать, что настоящая женщина — это курица, сидящая дома на диване с дамским журналом и читающая статью про похудение, уминая при этом один бутерброд за другим. Но ведь это не так. Толстомордую бабу, которая пилит мужа денно и нощно, ходит по дому в рваном халате и тоже читает какую-нибудь глупую статейку о том, как завоевать внимание мужа и найти его эрогенную зону, чтобы давить на нее, когда вздумается, тоже не назовешь истинной женщиной. И даже хитрую авантюристку, которая в тех же идиотских журналах, пуская слюни, рассматривает норковую шубу, а потом теребит толстый кошелек своего любовника, женщиной можно назвать с натяжкой.

Настоящая женщина — это не лошадь, которая пашет с девяти до девяти, потом стоит у плиты и как заведенная бегает по дому, рожает детей одного за другим и годам к тридцати превращается в дряхлую старуху. И тем более не женщина полная дура, которая, начитавшись тех же идиотских журналов, ждет своего сказочного принца. Нет и еще раз нет!

Настоящая женщина — это нечто большее. Она умна, обладает чувством собственного достоинства, уверена в себе, энергична и смело идет по жизни. Откройте в себе эту женщину, милые читательницы, и кто знает, может быть, завтра вы проснетесь совсем другим человеком.

Очень, очень мне понравилась моя статья. Убеждена, что это не первый и не последний заказ, который мне прислал этот журнал. Надо бы себе какой-нибудь псевдоним придумать на будущее. А если не понравится, то я могу что-то другое написать. Делов-то, теперь я знаю, что писательство — мой конек. А что, если уволиться на фиг с работы и сесть писать мемуары? Поражает меня следующее: с каждый днем я становлюсь все более уверенной в себе, в своих силах. Старые комплексы периодически всплывают, как обломки корабля, но так же быстро уходят на дно. Откуда во мне это? На этот вопрос я пока не могу наши ответа. Может быть, это благодаря работе в студии или общению со Швидко, а может, из-за моей неожиданной популярности в ЖЖ? Скорее всего, я стала верить в себя, потому что столько людей вокруг поверили в меня. И мне это нравится, чертовски нравится. Мне безумно приятно, когда Мимозина и весь коллектив смотрят на меня не как на девочку, которую они приютили, а как на авторитетного сотрудника студии, который работает наравне со всеми; мне приятны отзывы людей, которые зачитываются моими рассказами; мне очень-очень приятно, когда Швидко говорит, что я умная и энергичная женщина. Никогда в своей жизни я не была так счастлива.

Прибежала Мимозина и принесла новые баночки и коробочки для крема, сделанные по нашим макетам для господина Аббаса. Все хорошо, но есть две небольшие проблемы: во-первых, вместо фиолетового фона почему-то напечатали черный, а во-вторых, в названии «Свежие нОги» почему-то вылезла прописная О.

— Ну, от черного мы еще отмажемся, а что с надписью делать, я даже не знаю, — вздохнула Мимозина.

Оставалось только ждать Аббаса и молиться, чтобы он не придал этому казусу значения. Аббас пришел с секретарем. Все, нам конец. Мимозина увела секретаря в сторону и о чем-то долго шепталась с ней. Я в это время развлекала Аббаса и втирала ему, что работа над сайтом в полном разгаре.

— Мы уже концепцию придумали, правда-правда, на днях покажем. Такая красота получается, вы даже себе не представляете, это будет просто суперсайт.

Вернулись Мимозина с секретарем, держа в руках баночки с кремом.

— Получилось просто изумительно, — сказала Мимозина, — посмотрите, какой насыщенный черный цвет, как на его фоне контрастно выглядят белые и красные линии, а как логотип фирмы выделяется! Супер. Я очень довольна. Мы эту работу обязательно выставим на фестиваль рекламы в следующем году. Это просто шедевр! — закончила свою речь Мимозина.

— Но мы же договаривались, что фон будет фиолетовым? — робко спросил Аббас.

— Ну что вы, мы говорили о вариантах, фиолетовый здесь совершенно ни к чему. Мы отпечатали пробный тираж, так вся типография плевалась и говорила, что крем в такой упаковке они не купят ни за какие коврижки. Мы его потом еще протестировали на целевой аудитории, все как один сказали, что это никуда не годится. А вот черный — совсем другое дело. Вы посмотрите, какой он насыщенный, какой яркий. Это то, что вам нужно. К тому же фиолетовый — цвет депрессии, вы же не хотите, чтобы ваш крем вгонял людей в депрессию?

— Нет, не хотим, — помотал головой Аббас.

— А черный — цвет сексуальности, интриги, загадочности, это очень эротично, — Мимозина так сложила губки бантиком, что господин Аббас заерзал на стуле и опустил глаза.

— Я согласна с Еленой, — сказала секретарь. — Мне кажется, черный фон лучше.

— А почему буква О в слове «ноги» такая большая? — поинтересовался Аббас.

— О-о-о, а это наш фичер — шепотом начала Мимозина. — Это неспроста. Мы долго думали, как привлечь внимание к вашему крему, и решили, что упаковка упаковкой, но то, что написано на ней, тоже имеет значение. Поэтому мы решили расставить акценты. Представьте себе ситуацию. Приходит женщина покупать себе крем. До-о-олго выбирает, — Мимозина вскочила с места, — потом просит продавца-консультанта помочь ей. Продавец ставит перед ней несколько упаковок, которые в принципе мало чем отличаются друг от друга. Покупательница начинает колебаться, и тут она видит надпись «Свежие нОги», понимаете, не просто «ноги», а «нОги». Как вы думаете, какой крем она выберет?

— Тот, который лучше всех устраняет запах пота, — бесстрастно проговорил доктор Аббас.

— Нет, нет и еще раз нет. Она выберет тот, который чем-то выделяется, и это будет именно ваш крем! — выкрикнула Мимозина так, как будто она призывала народ на баррикады.

— Но это крем для мужчин, у них немного другая психология, — возразил Аббас.

— Вы что думаете, наши мужчины пользуются кремами? Да пока жена не задохнется от вони, они и не подумают о том, что надо купить крем или поменять носки, — вздохнула Мимозина. — У нас такие вещи выбирают женщины, как правило, они и распоряжаются деньгами в семьях. Нашему мужику если деньги в руки дать, то пропьет в одночасье.

— Я согласна с Еленой, — кивнула секретарь.

Больше у господина Аббаса не нашлось никаких возражений. Он поблагодарил нас за хорошую работу, сказал, что ждет эскизов сайта, и ушел.

— Мимозина, я каждый раз поражаюсь твоей находчивости, — покачала я головой.

— Это ерунда, знаешь, когда я на самом деле спасла ситуацию?

— Нет, расскажи.

— Дело было так… — начала было Мимозина, но вдруг из коридора раздался пронзительный визг.

Мы выбежали. Посреди коридора стоит Урсула и вопит, точно ее режут. Вокруг толпятся люди из соседних офисов.

— Что случилось? — Мимозина подскочила к англичанке и схватила ее за руки.

— Ничего, кричу, в образ вхожу, — спокойно ответила Урсула.

— Какой образ? — удивилась я.

— Мне Мишкин сказал, чтобы я придумала идею плаката для конкурса социальной рекламы, вот я и придумываю.

— Что за плакат? — грозно спросила я.

— Плакат на тему «Стресс в большом городе», — гордо ответила Урсула и собралась заорать снова.

Мимозина зажала ей рот и увела в студию.

— Вот, мало того что сами психи и извращенцы, так еще и заграничных психов привозят, — фыркнула секретарша Юля из соседнего офиса и удалилась, цокая каблуками.

В студии Мимозина отругала Урсулу и сказала, чтобы впредь она так не поступала, у нас это не принято. Урсула удивилась и ответила, что в коллежде им позволяется все, даже ходить по классу нагишом, главное, чтобы креатив попер из ушей, а как он попрет — это личное дело каждого.

Она рассказала историю о том, как ее хороший знакомый два месяца ходил в гей-клуб и приобщался к гей-культуре, чтобы сделать социальный плакат.

— Странные они люди. — Мимозина махнула рукой и ушла.

Урсула походила по офису, подошла ко мне, вздохнула и сказала, что хочет со мной поговорить.

— Давай, — ответила я.

— Скажи мне, Эмили, — начала Урсула, — как настоящее имя Швидко?

— Сергей, а что? — насторожилась я.

— Нет, я имею в виду имя по паспорту. Я понимаю, что он гей. Хотя странно, что в вашей стране людей называют не по имени, а по титулу и сексуальной ориентации. Например, Элтон Джон гей, но у нас его так и зовут, Элтон Джон, и никто никогда не называет его сэром Геем, даже английская королева. А у вас я это имя слышу часто. И еще, мне непонятно, как ты можешь встречаться с геем?

Я расхохоталась и заверила Урсулу, что Швидко никакой не гей, а имя Сергей очень распространенное и никакого отношения к половой ориентации не имеет.

Урсула поморщилась и выразила сомнение: здесь что-то не так, ну не станут нормального человека так называть.

Оставив ее наедине с мыслями, я села за компьютер. Опаньки! В почтовом ящике письмо от редактора журнала, в который я послала статью. Дрожащими пальцами клацнула по кнопке мыши. Ни фига мою статью не заценили, сволочи. Написали, что она не соответствует их уровню и тематике. Попросили внимательно изучить их журнал и написать что-нибудь другое.

Не пожмотилась на двадцатку, пошла и купила их чертов журнал. Стала листать. Мда-а, похоже, я погорячилась, назвав статейки про похудение и эрогенные зоны чушью. Весь журнал собственно им и посвящен. Долго грызла ногти и решила, что статьи не мой конек, но издатели ждут, а посему пришлось прочесть дурилку от корки до корки и взяться за новую статью. Подошла к зеркалу, сложила губки бантиком, долго кривлялась и хлопала глазками, внушая себе, что я девушка-золушка, начитавшаяся полезных статей и вся в ожидании прекрасного принца. Села за компьютер, выпрямила спину, вздохнула и принялась писать статью. Нет, не в менеджеры мне надо было подаваться и даже не в писатели, я — прирожденная актриса. За полчаса так вжилась в роль, что теперь чувствую каждой клеточкой своего тела, что я настоящая женщина. В голове исключительно шмотки, диеты, целлюлит, способы обольщения и аутотренинга. Получилась у меня вот такая статья:

Живу я в маленьком провинциальном городке. Два года назад я сидела в пыльном, прокуренном офисе и отвечала на телефонные звонки, а жизнь проходила мимо меня. Молодые люди меня полностью игнорировали, босс в ответ на просьбы о повышении зарплаты грозился выгнать меня на рынок торговать жареными пирожками, мама постоянно приставала с расспросами, когда же я наконец выйду замуж, а гардероб мой оставлял желать лучшего, поскольку при талии девяносто и бедрах сто пятьдесят единственное, что я могла носить, — это бабские платья. И вот однажды я проснулась и сказала себе: «Достаточно!» На последние деньги купила себе женский журнал «Аленушка». Прочитала его от корки до корки несколько раз и поняла, что во всех своих бедах виновата я и только я. На следующий же день я пошла в хороший салон и постриглась.

Стоп, как я могла пойти в хороший салон, если на последние деньги купила журнал? Зачеркнула и написала так:

Заняла у подруги денег, пошла в хороший салон и постриглась. Записалась на курсы шейпинга и антицеллюлитный массаж, одновременно стала бегать по утрам. Через месяц похудела до неузнаваемости. Читала журнал каждый вечер и все больше и больше верила в свои силы. А однажды, когда я пришла на работу в сексуальной короткой юбке и чулках в сеточку, мой босс посмотрел на меня совершенно другими глазами и пригласил в ресторан. После ресторана была прогулка на катере по озеру и ночь, которую я никогда не забуду. Следуя инструкции в журнале, я нашла эрогенные зоны своего босса, и наутро он предложил мне руку, сердце и соучредительство в фирме. Вот так я изменила свою жизнь, а все благодаря тебе, «Аленушка».

Перечитала статью несколько раз. По-моему, полная чушь, но издателям виднее. В конце концов, может, это я такая ущербная, может, настоящие женщины так и думают, иначе для кого выпускаются эти журналы?

Отправила статью редактору. Посмотрим, что они скажут на этот раз. В ЖЖ народ требует продолжения моих историй. Ишь, какие, разве я теперь обязана каждый день размещать по рассказу? Попросила совета у друга Андрюши из Киева.

Пиши, а то забудут и уйдут Дрючку читать, — ответил он.

Еще чего, не для того я старалась, чтобы мои читатели ушли к Дрючке. Села и стала писать очередной рассказ, решив посвятить его своей любимой многострадальной собаке — пуделю-муделю Майклуше. Только вошла в раж, подошел Швидко и предложил погулять. Закрыла файл и стала собираться. Читатели читателями, а личная жизнь дороже.

Пошли гулять все в тот же парк. Швидко сказал, что подал документы на развод, но что-то у него там не клеится. Мутит воду, наверно, не хочет разводиться. Поинтересовалась у него, почему он стал дизайнером.

— Это долгая история, — вздохнул Швидко и начал свой рассказ.

Оказывается, решение стать дизайнером возникло у него тогда, когда пропало желание быть фотографом, а это произошло после того, как где-то в восемьдесят восьмом — восемьдесят девятом году он побывал в одном чеченском ауле, куда поехал с товарищами подработать. Задача фотографов, как объяснил мне Швидко, состояла в том, чтобы ходить по аулам и делать на заказ семейные портреты, на которых весь славный род изображен в полном составе. Для этих целей добрые жители предоставляли Швидко отдельные фотографии своих родственников, из которых он вырезал головы и собирал в общую картинку на фоне гор. Однажды Швидко заказали собрать семейный портрет, на котором дедушка держит на руках маленького внука. Добрая чеченская женщина выдала ему фотографию покойного деда, здравствующего внука, которого дед так и не увидел, и еще кучу родни и попросила разместить родственников таким образом, чтобы внук лежал на руках у деда. Швидко напился и перепутал головы местами. Человек, который занимался монтажом, на такую мелочь внимания не обратил, и, когда довольный Швидко принес фотографию заказчице, выяснилось, что не дед держит на руках внука, а юный внук в бурке и папахе качает седовласого усатого старца в чепце. Женщина завопила, на крик сбежались грозные чеченцы, и неизвестно, на каком свете находился бы сейчас Швидко, если бы не его длинные, быстрые ноги.

— Из аула я бежал так, что пятки сверкали, — закончил он. — Вот после этого я и вознамерился стать дизайнером. Работа не пыльная и не такая ответственная.

Он поинтересовался, нравится ли мне моя работа и не хочу ли я заняться чем-нибудь другим.

— А надо?

— Ну, тебе виднее, я просто спросил, — пожал он плечами.

Да нет, не просто. Я с ним согласна, менеджер — это все-таки не профессия, вот дизайнер — это другое дело.

Пришла домой и тоже приняла решение стать дизайнером. Во-первых, больше платят, а во-вторых, это реальный шанс стать ближе к любимому мужчине. Ведь не секрет, что общие интересы сближают. Завтра же и начну. Поставлю себе на компьютер «Фотошоп» и буду снова рисовать своих коней.

Мама ходит по комнате, смотрит на меня и тяжело вздыхает.

— А что случилось? — спросила я.

— Да так, ерунда, — ответила мама.

Ходила еще час, потом подошла ко мне и протянула сто пятьдесят гривен.

— Я твои новые брюки испортила, купи себе новые.

— Это как испортила? — удивилась я.

— Так, в «Тайде» замочила на два часа, а потом достала, и выяснилось, что они полиняли и покрылись пятнами.

— Завтра посмотрим, пусть высохнут, — грустно вздохнула я.

 

День шестьдесят третий

Утром пришел ответ от редактора журнала. Советует мне и дальше сочинять свои рассказы, потому что статьи у меня не получаются. Ну и фиг с вами, не очень-то и хотелось. Ответила, что на самом деле статьи мне не интересны, я люблю писать что-то масштабное, большое, а не лабуду всякую.

Закончила очередной рассказ и разместила его в ЖЖ.

Пудель-мудель Майклуша

Майклуша был куплен на Московском рынке города Харькова, когда маман приехала забирать гостившего у бабушки Армена. На Московский рынок маман пошла, чтобы приобрести какое-нибудь заграничное шмотье, и прихватила братца. Когда братцу были куплены все чебуреки-пирожки-мороженые-шоколадки и прочая ерунда, он успокоился. Маман облегченно вздохнула и продолжила экскурс по палаткам. Выходили с рынка мама с сыном весьма довольные, с огромными пакетами, набитыми покупками. Братец нес сверток с джинсами и свитером, хотел пить-писать-какать и гулять во дворе. И надо же было в тот день прямо перед выходом с рынка разместиться тетке с корзинкой, полной щенков. Армен, завидя такое, бросился к корзинке и завопил: «Купи-и-и-и мне собаку, купи-и-и-и! Мама-а-а-а! Купи-и-и-и!»

Маман плюнула в сердцах, ибо знала, что Армен вцепится в асфальт зубами и будет орать до посинения, но своего добьется. Маман подошла к корзинке, в которой копошились черные маленькие щеночки.

— Что за порода?

— Пудель малый, хорошие щенки, с родословной, берите, совсем недорого! — заверещала хозяйка.

— А каким он вырастет? Надеюсь, не размером с колли? — поинтересовалась маман.

— Ну что вы, — улыбнулась хозяйка. — Это же малый пудель.

Маман прикинула, что слово «малый» говорит само за себя и если щенок и вырастет, то совсем ненамного. Впоследствии она была весьма удивлена, когда из Майкла вырос пес огромных, в ее понимании, размеров, поскольку была свято уверена, что малый пудель в зрелом возрасте достигает величины взрослой кошки. Но самое жестокое разочарование постигло маман, когда оказалось, что для того, чтобы у пуделя была красивая мордочка и лапки с «фонариками», его надо стричь. Об этом мама узнала спустя два месяца, когда красивая собачья морда стала зарастать шерстью. Знай она об этом в день покупки, неизвестно, как бы сложилась судьба Майклуши.

Пока маман раздумывала, как бы отвлечь сына и увести подальше, и даже сулила ему новую железную дорогу и десять машинок в придачу, один из щеночков вылез из корзинки, подполз к ней и принялся облизывать асфальт возле ее босоножек. Армен завопил еще горше: «А-а-а-а! Купи-и-и-и!» Материнское сердце дрогнуло, участь Майклуши была решена. Так у нас с братом появилась долгожданная «бабака», а у мамы еще одно дитя.

Проблемы начались в первую же ночь, когда Майклуша начал бегать по квартире и скулить. Скулил он полночи, вместе с ним скулили Армен и бабушка, решившие, что собака тоскует по своей собачьей маме и к утру непременно умрет от горя. Дедушка носился вокруг Майкла с миской, полной колбасы, сала и вареных яиц, и упорно пытался накормить собаку, причитая: «Ай, Майклуша, смотри: дедушка ест, и ты ешь». Спустя полчаса дед благополучно умял все содержимое миски, а Майкл к еде так и не притронулся. Бабушка, вспомнив слова хозяйки о том, что собака всем продуктам предпочитает борщ, побежала на кухню и стала искать в холодильнике свеклу, чтобы немедленно приготовить Майклуше поесть. Опыта обращения с домашними животными не было ни у кого из нас, и каждый старался, как мог. Маман взяла Майкла на руки и положила себе на грудь. Бабушка, не сразу сообразившая, в чем дело, и решившая, что маман хочет приложить щенка к груди, робко предложила: «А у меня сосочка есть, давай ему лучше сосочку дадим! А?»

— Ложитесь вы все уже, — вздохнула маман.

Майкл поерзал на груди, подполз к маминому уху и стал его сосать, довольно почмокивая и виляя хвостиком. Последующие два месяца Майкл спал, исключительно приложившись к маминому уху, вызывая приступы ревности у папы.

На следующий день Майклуша был посажен в корзинку, и веселая семейка поехала в аэропорт. В аэропорту нас ждало разочарование. Несмотря на все справки о прививках, которые маман купила у ветеринара, выпускать Майклушу за границу Украины таможенники категорически отказывались, мотивируя это тем, что собака породистая, с родословной и представляет собой огромную ценность для всего украинского народа. Пока маман препиралась с таможенниками, а братец заливался слезами, Майклуша сидел в корзинке и поскуливал. Когда маман поняла, что на таможенников не действуют ни ее веские аргументы о том, что собаку оставить не с кем, ни вопли посиневшего к тому времени Армена, она достала из кошелька десять баксов и засунула в карман мужику, который возмущался больше всех. Тот подмигнул маман и скрылся. Спустя пять минут он вернулся с бумагой, в коей говорилось, что собака породы пудель малый по кличке Майкл никакой ценности для государства украинского не представляет и подлежит немедленной депортации, ибо позорит славное имя своих славных предков-пуделей. Согласно бумаге, у Майкла были обнаружены следующие отклонения: непропорционально огромная голова, недоразвитые конечности, неправильный прикус и не в меру длинные уши. Если бы в нашем государстве собакам давали инвалидность, то с такими данными Майкл получил бы первую группу вне очереди. В аэропорту города Еревана таможенник внимательно прочел бумагу, посмотрел на Майкла с сочувствием и почесал его за ухом, приговаривая: «Бедное животное, надо же, так бог наказал, а на вид и не скажешь».

Проживу нас месяц, Майкл умудрился сожрать папино новое водительское удостоверение, сто баксов, пять пар чулок, обгрызть стены, обоссать паркет в коридоре, отодрать задники моих новых испанских туфель из нежной кожи, люто возненавидеть детей, которые постоянно пытались потискать красивую собачку, и чуть не стал причиной трагедии в личной жизни моего дяди. Случилось это, когда мы с Майклом были отправлены к бабушке и дедушке, пока маман травила дома тараканов. Майкл бегал по квартире и скулил, поскольку его разлучили с любимейшим существом на свете — моей мамой, без которой он до сих пор не может прожить и минуты, носясь за ней везде. Я болтала с дедом, бабка дремала на диване, а дядя собирался на свидание со своей невестой Рузанной. Стараясь произвести впечатление, дядька за бешеные деньги купил себе белые носки, которые в те времена считались особым шиком. Пока дядя, весело насвистывая, брился в ванной, Майкл, рыскавший по всей квартире, решил исследовать спальню. Мы с дедом сидели в комнате, и дедуля, причитая, рассказывал о том, как неделю назад ему что-то уронили на ногу и теперь палец болит так сильно, что мочи нет терпеть.

— Распух весь, посинел, болит, э-э-эх, наверно, сломан. Я его тряпочкой замотал, давай покажу тебе, — продолжал жаловаться дед.

— Давай, — согласилась я.

Дед наклонился, снял носок и, охая и ахая, стал разматывать тряпочку, а размотав, распрямился и произнес:

— А-а-ах, гляди сама, я боюсь даже смотреть, может, он уже и почернел. Только не трогай руками, очень больно.

Я взглянула на ногу, на пальцы и не заметила ни припухлости, ни других признаков воспаления.

— Я ничего не вижу, — ответила я.

Дед наклонился, надел очки, посмотрел и выдал:

— А-а-а, я все перепутал, он на другой ноге.

Бабка, дремавшая на диване, открыла один глаз и пробормотала:

— И-и-и-и-и-ищ тнашен, херик ехав сут хосас, — что в переводе означает «хватит врать».

Обиженный дед пошел в коридор, схватил ботики и сказал, что не желает общаться с такими черствыми, грубыми людьми. После этого он был застукан мною на кухне, за попыткой начистить ботинки губкой для мытья посуды. Припугнув, что выдам его бабке, если он не вернется в комнату, я поставила чайник, и мы продолжили беседу под храп мирно спавшей бабки. Дед, выходя с кухни, заглянул в спальню, подошел ко мне и прошептал: «Успокоился Майкл, больше не плачет, сидит себе перед зеркалом тихонечко. Я мимо прошел, он на меня посмотрел и даже не шелохнулся». Поверить в то, что Майкл сидит спокойно, я не могла и отправилась на разведку. Спустя три минуты мы с Майклом бежали по улице в направлении своего дома под вопли дяди: «Я убью эту собаку-у-у!» Майкл умудрился стащить дядины носки со стула и обгадить их. Дядьке пришлось идти на свидание в старомодных черных носках. Дорога к родичам с собакой была мне заказана.

В те времена Майкл был единственным псом в нашем двенадцатиподъездном девятиэтажном доме, да, пожалуй, и во всем микрорайоне. Через полгода благодаря Майклу, к которому все прониклись огромной любовью, в округе появились еще несколько четвероногих. Породистых, однако, почти не было, и Майклуша гордо расхаживал по улицам, вызывая всеобщий восторг и восхищение. Однажды, когда мы поехали в деревню, его выкрали соседи-езиды, которые никогда раньше не видели таких собак и решили, что спрячут его и выпустят после нашего отъезда. Когда вечером, обегав все село, я прибежала в слезах к ним во двор, сердце старшего сына хозяев не выдержало и он отвел меня в дом. В одной из комнат на ковре, как падишах, восседал Майкл, окруженный тарелками с молоком, домашним сыром, мясом, лавашом, помидорами, персиками и виноградам. Рядом стояла девочка и слезно уговаривала его поесть. Видимо, хозяева решили таким образом задобрить собачку. Майклуша, увидев меня, бросился в ноги и стал скулить.

Когда мы переезжали в Харьков, история в аэропорту повторилась: теперь уже армянские таможенники не хотели выпускать из Еревана такую ценную собачку — достояние армянского народа. Помогли все те же десять долларов. В самолете сидевший рядом с нами высокопоставленный армянский чиновник кормил Майклушу сыром, колбасой и поил из пиалы чаем. Майклуша угощался с превеликим удовольствием. Особенно ему понравилось пить из чашки. Когда самолет пошел на посадку, я пожалела, что отказалась от гигиенического пакетика. Добрый дядя, накормивший собаку до отвала, спускался с трапа самолета, страшно матерясь и отряхивая пальто. Видимо, Майкл решил на прощание отомстить армянскому народу за трудное детство.

И еще немного.

Папу Майкла зовут Марат, как и моего.

Родственники Майкла — чемпионы Германии.

Майкл не любит собак.

Майкл боится лошадей, грома и всего на свете.

Майкл любит маму больше всех и не может без нее жить.

Майкл ворует еду со стола.

Майкл любит кататься в машине.

Майкл ненавидит мыться и стричься.

Майкл — почти человек. Это самое умное животное, которое я когда-либо видела, и полноценный член нашей семьи.

Кстати, у меня уже больше восьмисот читателей. Друг Андрюша говорит, что я становлюсь сетевым писателем и мне пора выходить на более серьезный уровень. А что, это идея.

Позвонил Грач и поинтересовался, когда можно будет увидеть новый флеш с фотографией сына Багатского.

Сказала ему, что с флешем беда, поскольку нам приходится замазывать прыщи на физиономии отпрыска.

— Видели бы вы его сейчас, с лицом стало еще хуже, — вздохнул Грач.

Предложила Мишкину подумать над эскизами для сайта господина Аббаса.

Мишкин зло ухмыльнулся и сказал, что ему сейчас некогда страдать фигней, поскольку он занимается оформлением сноубордов для какого-то конкурса, и посоветовал напрячь Швидко.

Ага, как же я буду напрягать любимого человека? Ведь придется с него требовать, а зная его способность заваливать проекты и полную безответственность, сомневаюсь, что из этого что-нибудь выйдет. Тем не менее подошла к Швидко и попросила его сделать эскизы.

— Конечно, солнышко, — кивнул он.

Полезла в ЖЖ читать комментарии. И снова все меня хвалят, все просто в восторге от Майклуши и моего рассказа. Только один человек написал гадость:

Ерунда какая-то.

Спасибо, что отметились, — ответила я.

Решила посмотреть, что это за фрукт. Почитала его ЖЖ. Тип совершенно отвратительный, живет в одном городе со мной: мало того, что он размещает в одном достаточно бесстыдном сообществе свои фотографии в обнаженном виде, так еще и пишет в журнале про всякие извращения. Интересно было бы посмотреть на его поганую морду, но морда нигде не фигурирует, все снимки исключительно ниже пояса. Но я-то в долгу не останусь: написала ему, что он урод, татуировка у него на бедре напоминает зэковскую, а член кривой.

А ты, дура, хочешь проверить? — прислал он ответ.

Я: Я в твою поганую морду хочу плюнуть.

Он: Дай-ка мне адрес своей электронной почты, я тебе письмо напишу.

Я: Пиши здесь, извращенец хренов.

Он: Хорошо, пишу — ты дура, и я с тобой больше общаться не намерен.

Решила не отвечать на подобные выпады и просто проигнорировать дурака.

Наш директор Пробин выскочил из кабинета и попросил у меня сигаретку. Странно, он никогда раньше не курил. Сказала, что с удовольствием составлю ему компанию. Пошли в курилку, Пробин жадно затянулся и огорошил меня вопросом:

— Тебе нравятся татуировки?

— Ну-у-у, смотря какие, — ответила я.

— Слушай, можно, я тебе свою покажу, а ты мне скажешь, нравится тебе или нет.

— Давай, — согласилась я.

Пробин расстегнул ремень на брюках, спустил штаны и показал мне татуировку на бедре.

— А-ап, а-а-ап, ну-у-у, красиво. — Я с ужасом посмотрела на него.

Боже мой, извращенец, с которым я переругивалась, оказывается, наш директор. Черт, мир все-таки тесен. Угораздило его залезть в мой ЖЖ и написать комментарий.

В курилку зашли Дима и секретарь Юля из соседнего офиса. Пробин стоит со спущенными штанами, а я, как дура, с глазами навыкате.

— Говорил же, извращенцы, — брезгливо сморщился Дима. — В общественном месте! Э-э-эх!

Все, конец, Юлькин язык до Киева доведет, теперь растрындит по всему этажу, что видела в курилке меня и Пробина с голой задницей. Черт дернул этого Пробина показать мне свою татуировку.

Урсула купила себе пять килограммов малины, сидит на диване и уминает.

— А тебе плохо не станет? — побеспокоилась я.

— Понимаешь, у нас стаканчик малины стоит пять долларов, а у вас килограмм — доллар. Я решила наесться до отвала.

Швидко сделал наброски для сайта господина Аббаса. Получилось просто супер. Арт-директор посмотрел и заявил, что такие сайты делают первокурсники худпрома. Это он, конечно, сказал из зависти.

Прибежал фотограф и принес полную коробку вишен. Якобы из своего сада, но слабо верится, наверно, украл где-то. Стали есть ягоды. Через час у всех начался понос. Послали офис-менеджера за лекарством, та наотрез отказалась идти, поскольку тоже ела вишни и теперь каждые пять минут бегает в туалет. Швидко сказал, что хорошо бы выпить крепко заваренного черного чая. Заварили чай — не помогает. Все сидят на рабочих местах, и никто не решается пойти домой, клянут фотографа на чем свет стоит. Урсула рыдает и говорит, что от диареи можно умереть. Фотограф почесал затылок и предположил, что понос скорее всего оттого, что мы не вымыли ягоды, а он их три дня назад чем-то опрыскивал.

— Подохнем усе, уа-а-а, — засмеялся он.

Урсула, услышав это, легла на диван и приготовилась умирать. Мимозина позвонила своему Леше и попросила его срочно приехать и привезти какое-нибудь средство от поноса. Пробин бегает по офису и орет, что у него важное свидание с девушкой, остальные сидят молча и периодически выходят по нужде. Последним побежал Швидко, вернулся и поставил всех в известность, что туалет закрыли на ремонт.

— Что же теперь делать? — взвыл технический дизайнер, который из жадности съел вишен больше всех.

— Ничего, на больничный двор бегать, — спокойно ответил Мишкин. — Я уже бегу, кто со мной?

— Я, — вздохнул программист.

Решили ходить парами. Пока один нужду справляет — второй стоит на карауле. Мучились часа два, пока наконец не приехал Леша и не привез лекарство. За таблетками выстроилась очередь, раздавали по старшинству, но хватило на всех. Через некоторое время всем полегчало, но уходить никто не торопится, сидят и ждут: а вдруг снова начнется. Урсула прогулялась до ближайшей аптеки, купила самые большие памперсы, напялила их и облегченно вздохнула:

— Теперь и домой ехать не так страшно.

Самыми смелыми оказались мы со Швидко: вышли из офиса и отправились гулять. Правда, учитывая обстоятельства, от пива и мороженого пришлось отказаться. Я попыталась осторожно выяснить, как продвигается дело с разводом.

— Так это еще не скоро свершится, ждать надо, — вздохнул Швидко, — да и куда торопиться.

— Это точно, — вздохнула я.

Ему-то торопиться, может, и некуда, а мне как-то неприятно встречаться с женатым мужчиной, пусть он даже давно не живет с женой, все равно неприятно. К тому же я все жду, что теперь, когда все устаканилось и между нами нет никаких недомолвок, по идее он должен сделать мне предложение. Но вместо того чтобы мягко подвести человека к этому решению, я вдруг ни с того ни с сего начала рассусоливать о том, что замуж мне никогда не хотелось и не хочется, что семейная жизнь не для меня, поскольку я очень ценю свободу, что дети-кухня-семья — не мой удел и вообще я собираюсь сделать карьеру.

— Знаешь, ты права. Ерунда все это. Я, например, тоже за свободные отношения. Один раз уже был женат, и хватит, — ответил Швидко.

Я закусила губу и задумалась. Вот кто меня тянул за мой поганый язык, а? Теперь, даже если он и хотел сделать мне предложение, то передумает. Еще бы, ведь девушка не собирается замуж.

Пришла домой, села на диван и задумалась. Папа стучит на балконе, как дятел.

— Что он делает? — спросила я у мамы.

— Херней страдает, — сказала мама.

— Это не херня, а ульи, — гордо ответил папа и показал мне какую-то странную конструкцию, которая меньше всего похожа на домик для пчел.

Сегодня папа купил газету и стал читать объявления. Почитал с десяток и выяснил, что ульи пользуются большим спросом. Притащил доски и оккупировал балкон.

Пошла в ванную. Висят на веревочке мои джинсы. Да уж, «Тайд» отбелит все, что угодно. Джинсы покрыты белыми пятнами. Мама сказала, что это не так уж и страшно, все равно они у меня были потертые, так что пятна практически не заметны.

Позвонила Нане и рассказала ей о нашем разговоре со Швидко. Нана назвала меня дурой и сказала, что теперь мне точно ничего не светит и надо искать нового мужика.

— Но я его люблю, — возразила я.

— Любовь приходит и уходит, но в твоем возрасте давно пора устраивать свою жизнь, — ответила Нана.

Я легла спать в самых расстроенных чувствах. Проворонила я свое счастье, нечего сказать, проворонила. А все мой длинный язык.

 

День шестьдесят четвертый

Работать не хочется категорически. Поставила себе «Фотошоп», попробовала рисовать коней — не рисуются. Вообще ни к чему интереса нет, после вчерашнего разговора со Швидко чувствую себя полной идиоткой. Что делать? Сказать ему сегодня, что я передумала и очень хочу выйти за него замуж? Как-то несерьезно, я ведь уже не маленькая девочка. Решила прогуляться. Возле кафе встретила Нану.

— Пошли со мной, я на сеанс иду, — улыбнулась она.

— Какой сеанс?

— К гадалке записалась, порчу снимает.

— Вечно тебя куда-то заносит. А что с психологией?

— Психология ерунда, вот эзотерика — вещь, — ответила Нана, схватила меня за руку и потащила в какую-то подворотню.

Пришли к гадалке, я осталась ждать Нану в коридоре, а она пошла в кабинет. Уж не знаю, что ей там снимали, наверно, на Нане была вселенская порча, но вышла она из кабинета спустя два часа, вся мокрая от пота, но счастливая.

— Иди, не пожалеешь, — сказала она и втолкнула меня в кабинет.

За столом сидит тетка в цыганском платке. Осмотрела меня и сказала, что на мне венец безбрачия, а сие означает, что даже если ко мне будут свататься двадцать человек в день, все равно замуж я не выйду, пока она этот самый венец не снимет. Слышали мы уже про такое, когда с моей несостоявшейся свекровью Андрюшу искали. На всякий случай прижала сумку покрепче к груди. Гадалка велела принести мне сорок венчальных свечей, пять бутылок масла «Олейна», три десятка яиц и хорошее махровое полотенце.

— А машина вам не нужна? Или шуба? — спросила я.

— Это в тебе сатана говорит, вот его изгоним, и станешь человеком, иди, деточка, покупай все, что я тебе наказала, — напутствовала она меня.

Я вышла и выругалась.

— Зря ты так, — ответила Нана, — она с меня порчу сняла, сама видела.

Я плюнула и пошла на работу. Мимозина уезжает с Лешей на море и оставляет меня за старшего. Написала мне, что надо сделать в ее отсутствие:

Напрягать Швидко.

Напрягать Чайку.

Сказать одному клиенту, что этикетка будет завтра, другому — что плакат будет послезавтра, а третьему — что буклет будет через два дня.

— А ты уверена, что это все будет? — спросила я.

— Нет, конечно, но ты ври, а потом поступай по обстоятельствам, — улыбнулась Мимозина и стала собираться.

Чую, мне конец. Вот бы тоже куда-нибудь уехать этак на недельку, но ведь не отпустят, гады.

Полезла в ЖЖ, теперь это моя чуть ли не единственная радость в жизни. Народ продолжает читать мои рассказы и восхищаться. Особенно им нравится мой колоритный папа и его кавказский акцент. Написала еще один рассказ про Павлика Морозова и свое многострадальное детство.

История про Павлика Морозова

Павлик Морозов был нехорошим мальчиком. Об этом я узнала в конце третьего класса, а к середине четвертого окончательно убедилась в его подлости. О подлости мальчика, чьим именем была названа наша дружина, мне поведала маман, когда я прибежала и с гордостью сообщила, что меня приняли в пионеры и отныне я буду поливать цветы в комнате, где находится уголок Павлика Морозова, Вдохновленная рассказами пионервожатой о героическом поступке хлопца, я начала в красках описывать хорошего мальчика Павлика и добавила, что очень хочу быть на него похожей. Маман, мирно варившая мою любимую солянку, посмотрела на меня исподлобья и сказала:

— Тебе есть с кого пример брать. Ты лучше на своего отца стремись быть похожей, а не на мразь всякую! Я в свое время в комсомол не вступила, противно мне все это!

Весь вечер я просидела на скамейке, обдумывая слова маман. Отныне жизнь представлялась мне в мрачных тонах. Из раздумий меня вывела соседка Анжела, которая радостно сообщила, что в доме напротив продают петушки на палочке по десять копеек за штуку. Петушки были гораздо важнее Павлика Морозова и маман-антикоммунистки, и мы помчались в соседний двор. Назад мы возвращались довольные, с десятью петушками и фиолетовыми от красителей языками. Восемь петушков мы продали за двадцать копеек оставшимся во дворе товарищам. В следующем месяце мы с Анжелой весьма успешно приторговывали петушками, пока моя маман не надрала мне уши за то, что я сама эту гадость ем и другим продаю. Тем не менее мысли о Павлике не давали мне спать. После недельных раздумий я сделала несколько весьма важных открытий:

Моя маман не любит Павлика Морозова.

Моя маман не любит коммунистов.

Мой отец работает в подпольном обувном цехе и тоже не любит коммунистов.

Если коммунисты узнают, где работает папа, они заберут у нас все имущество и отправят моих родителей в тюрьму.

Маму с папой я люблю.

Значит, Павлик Морозов — сволочь и коммунисты тоже.

Коммунистов, правда, было немного жаль, потому что очень уж мне нравилась фотография кудрявого мальчика Володи Ульянова. Тогда я решила, что коммунистов пока можно оставить в стороне, о подпольной деятельности папы им знать совершенно необязательно, а вот Павлик все-таки сволочь.

Я прочувствовала это всей душой и решила рассказать всему миру. Мир начинался с нашего двора. Вечером следующего дня я собрала всех своих друзей и сказала, что пора бы уже им узнать о том, кем был на самом деле Павлик Морозов. Рассказывала я воодушевленно, махая руками. Друзья, в отличие от меня, учившейся в элитной русской школе, все как один учились в районной армянской и успехами в учебе похвастаться не могли. О существовании Павлика Морозова они даже не догадывались, и толком никто ничего не понял. Аркадик предложил набить этому Павлику морду, Анжела — сжечь газеты в его почтовом ящике, а Артак — облить водой с крыши. Сплетница Кнар, которая все всегда знала и любила врать, заявила, что у сестры Павлика вши и видела она это собственными глазами. При этом Кнар выпучила глаза и прошептала: «Морс арев!» Поняв, что толку от таких слушателей мало, я махнула рукой и пошла спать.

На следующий день после уроков перед входом в школу я обнаружила толпу парней во главе с нежно влюбленным в меня двоюродным братом Анжелы, который был на год старше меня. Мой поклонник отделился от толпы и подошел ко мне.

— Ты чего здесь делаешь? — спросила я.

— Павлика жду! — грозно ответил Левон.

— Какого Павлика? — удивилась я.

— Такого, который тебя обидел, мне Анжела сказала, у него еще русская фамилия. Ты его нам только покажи, когда он из школы будет выходить, мы сами с ним разберемся.

— Морозова, что ли? — рассмеялась я.

— Точно, Морозова, — подтвердил Левон и крикнул стоящим поодаль товарищам: — Не прозевайте его!

Битых полчаса я пыталась объяснить, что Павлик Морозов меня не обижал и вообще давным-давно умер, но слушать меня никто не хотел. В итоге по ушам чуть не получил первоклассник Павлик, который в последнюю минуту успел пролепетать: «Я не Морозов, я Арзуманян».

После этого Левон не разговаривал со мной две недели, решив, что я не выдала Павлика, а значит, тайно в него влюблена. Разговаривать с Левоном мне было, собственно, не о чем, а вот лишиться велосипеда, на котором он меня катал, о-о-очень не хотелось. Спустя две недели я подошла к нему и заявила, что Павлик уехал с родителями в Россию и мне он больше не нравится. Левон обрадовался, и велосипедные катания возобновились.

С тех пор Павлик стал мне еще более ненавистен, и я решила на корню уничтожить его уголок. Сначала таинственным образом стали пропадать цветы. Подозрение пало на уборщицу. Спустя три недели воровать стало нечего. В комнате остались пара кактусов и огромный фикус, а балкон моей подруги Анжелы превратился в оранжерею, на зависть всем соседям и моей маман. Потом вдруг стали исчезать книги. Исчезали исключительно те, в которых так или иначе у поминался Павлик Морозов. Ненавистную литературу на русском языке читать никто из друзей не захотел, ибо не знал русского языка в принципе. Зато брошюры хорошо горели, когда мы жгли костры в овраге и пекли картошку. Вскоре тырить из уголка было уже нечего. Утащить знамя и портрет не представлялось никакой возможности. Поджигать школу было опасно. Стало скучно и обидно.

Случай отомстить ненавистному Павлику по полной программе представился спустя два месяца. В школу приехала делегация из дружественной Индии. За два дня до приезда двоечники всех возрастов натирали паркет в коридорах, поливали цветы и занимались другой общественно-полезной работой. Пионервожатая Людмила Артемовна бегала по школе и отбирала детишек для участия в торжественном приеме гостей, который должен был состояться в уголке Павлика Морозова. Детишки отбирались по четырем критериям:

1. Красивые — стоять на переднем плане.

2. Голосистые — петь.

3. Хорошо владеющие русским языком и умеющие внятно излагать свои мысли — читать стихи и отвечать на вопросы дружественных индусов, ежели спросят.

4. Всякие разные — создавать массовку.

Меня записали в третью группу, хотя я до последней минуты надеялась попасть в первую, ну, в крайнем случае, во вторую.

В день торжественного мероприятия маман выдала мне новый галстук и предупредила, что ежели я умудрюсь за день сожрать его наполовину, то буду ходить в нем весь оставшийся год. Торжественно пообещав не предаваться своим пагубным привычкам (грызть кончики галстука, ногти и рвать колготки) — я отправилась в школу.

Пионервожатая, заметив меня, ахнула и сказала, что я буду стоять впереди всех, прямо возле знамени и портрета Павлика, ибо маман моя вырядила меня в новенькие туфли, красные колготки, которые были обязательными для учениц первого — четвертого классов, и в белоснежный фартучек. На голове моей красовался огромный белоснежный бант. Детки были расставлены согласно намеченному плану, и был проведен инструктаж: вести себя прилично, жвачки и заграничные конфетки не клянчить, смотреть в рот Людмиле Артемовне и слушать ее подсказки.

Гостей мы ждали долго. Через полчаса в уголок прокрался двоечник Игорь, решивший в честь приезда дорогих гостей натереть паркет в коридоре собственным пиджаком, и сообщил, что индийские товарищи уже вышли из класса, где они были на уроке литературы, и идут по коридору. Жвачек они не раздают, конфет тоже. Услышав последнее, детки заметно погрустнели, и тут вошла делегация.

Дружественные индусы мне не понравились сразу. Особенно отталкивающим выглядел самый старый, в костюме и с какой-то тряпкой на голове. Гости расселись в кресла, и детки дружно запели: «Солнечный кру-у-уг, небо вокру-у-уг!» После настал мой черед. Я гордо выпятила грудь и стала читать стихотворение про Родину. Индусы внимательно слушали и улыбались. Решив, что мое ораторское искусство произвело фурор, а глубокий смысл стихотворения проник в самые сердца дорогих гостей, я стала читать все громче и громче. Надрывалась что есть мочи, пока Людмила Артемовна не подошла ко мне и не прошептала: «Ти-ише, ти-и-ише!» И тут индус с тряпкой на голове подошел ко мне, пожал руку, улыбнулся, посмотрел на портрет Павлика Морозова и спросил на ломаном русском языке: «Этэ кто?» Решив, что представителя дружественной державы я обмануть никак не могу и он должен уехать из Еревана с открытыми глазами, зная всю правду о подлом Павлике Морозове, я выпалила, ткнув пальцем в портрет: «Это — негодяй!»

Людмила Артемовна, стоявшая рядом, ойкнула, побледнела и махнула рукой. «Солнечному миру — да-да-да! Ядерному взрыву — нет-нет-нет!» — загорланили детишки. Директриса, не сразу сообразившая, в чем дело, подбежала к Людмиле Артемовне. Та замялась, грозно посмотрела на меня и защебетала: «Да все в порядке, просто Эмиля растерялась, забыла, что надо говорить». Потом дернула меня за рукав, наклонилась и прошептала: «Благодари бога, что они ничего не понимают по-русски!»

Молитв в те времена я не знала, как истинный пионер, была атеисткой, а самолюбие мое было ущемлено, ибо мне безумно хотелось рассказать миру о подлости Павлика, быть исключенной из школы и посаженной в тюрьму. Тем более что лучший друг Арсен обещал носить мне передачи, если я сяду за «идею».

Как оказалось, сажать меня никто не собирался, более того, Людмила Артемовна почему-то решила помешать мне совершить задуманное. Я расстроилась и стала грызть ногти, потом галстук и теребить колготки, директриса подозрительно посматривала на Людмилу Артемовну, та сочувственно смотрела на меня, а индус с тряпкой на голове стоял возле портрета Павлика Морозова, потирал бороду и улыбаясь приговаривал: «Нийгода!» Позже он достал блокнот и что-то записал.

Похоже, Урсула не совсем оправилась после вчерашних вишен. Позвонила и сказала, что сегодня не придет на работу. Ох уж мне эти изнеженные иностранцы. Нас пронесло — и хоть бы хны, а она теперь будет год страдать.

Прибежал Швидко и засел делать эскизы для сайта господина Аббаса. Мишкин с техническим дизайнером ругают отпрыска Багатского и говорят, что флеш получился отвратительнейший.

— Такое позорище мы никогда не разместим в нашем портфолио! — рявкнул на меня Мишкин.

— И не надо, вы мне, главное, сдайте эскизы, а потом делайте, что хотите, — разозлилась я.

Швидко прошел мимо и поинтересовался, почему я такая грустная.

— Да так, настроения нет, — ответила я.

День прошел без особых происшествий.

 

Дни шестьдесят пятый — шестьдесят девятый

Братца наконец перевели служить в Харьков. Мама с папой поехали в часть, дали взятку командиру и привезли Армена домой на выходные. Командир деньги взял, но предупредил родителей, что впредь, если они желают забирать сына на выходные, то обязаны брать еще троих солдатиков, которым не к кому ехать.

В первый же день братец опустошил холодильник: кроме обеда и ужина, сожрал килограмм вареной колбасы и две коробки конфет, а ночью проснулся и слопал пачку масла с хлебом и палку копченой колбасы. Наутро колбасные огрызки, валявшиеся возле его кровати, доел пудель Майклуша.

Мама ни слова не сказала, отправила папу на рынок, чтобы накормить сына, которого в армии морили голодом. Армен проснулся, пошел на кухню, разрезал батон пополам, щедро намазал его маслом и умял с чаем. Если так пойдет и дальше, мы его не прокормим.

У меня депрессия. Все делаю на автомате. Звонят мимозинские клиенты, я им что-то вру, они снова звонят, я снова вру — и так целый день. Отправила эскизы с прыщавой физиономией Грачу. Грач показал руководству, то чуть не упало в обморок, и на коллективном совете было принято решение вернуть девочку обратно, а портрет Багатского-младшего просто разместить где-нибудь рядом с фотографиями работников завода, например в разделе «О компании». Мишкин начал материться и кричать, что деньги мы им все равно не вернем, поскольку работу уже сделали.

Я умудрилась вместо эскизов, которые сделал Швидко, отправить господину Аббасу фотографию Мимозиной, которую та прислала с весьма утешительной подписью: «Милька, тут очень здорово. Я кайфую». На снимке Мимозина в чем мать родила стоит на фоне заката по колено в воде. Господин Аббас позвонил и сказал, что он все понял и ждет не дождется Елену.

— Так вам понравились эскизы? — не поняла я.

— Эскизы? Да, делайте эскизы, все хорошо.

Пошла к Швидко, поздравила его и сказала, что он может дорабатывать макет.

— С тобой что-то происходит, солнышко? — спросил он.

— Нет, все хорошо, — грустно вздохнула я.

Что я ему отвечу, что я собственными руками разрушила свое счастье? Что я никого никогда не любила так, как его, и безумно хочу выйти за него замуж? Какой это теперь имеет смысл? Мы все сказали друг другу. Ладно, я дура, болтнула лишнего, но он-то выложил то, что думал. Ему не нужна жена. Он свободный человек. Я устраиваю его, пока мы соблюдаем дистанцию, пока я не требую от него большего, чем есть сейчас. Черт бы побрал эту Кошкину, которая испортила мужику всю жизнь. Не женился бы он на ней в свое время, глядишь, и думал бы по-другому. Сегодня в очередной раз отказалась от прогулки в парк, сославшись на головную боль. Та-ак больно любить тебя, Сережа. С подругами не общаюсь. Нана оборвала все телефоны, отвечаю, что занята. Олька звонит каждый день и рассказывает мне о том, как прекрасно трансформироваться в гневных божеств, медитировать и танцевать ритуальные танцы.

Единственное, что продолжает радовать, это мои рассказы в Живом журнале и слова благодарности совершенно незнакомых людей, которые пишут мне, что заряжаются моим оптимизмом. Странно, несмотря на то, что я сейчас чувствую, рассказы у меня по-прежнему веселые. Может быть, таким образом я пытаюсь убежать от реальности, от всего, что происходит сейчас со мной? Стоит сесть за компьютер, вспомнить какую-нибудь смешную ситуацию, и я с головой ухожу в нее, снова и снова переживаю забавные эпизоды своей жизни и на какое-то время, пока я сижу и стучу по клавишам, становится легче и светлее на душе.

 

День семидесятый

Сегодня уезжают сразу два человека: хозяйка Лесси едет в Киев на встречу со своим немцем, Урсула — обратно в Лондон.

Решили отметить отъезд Урсулы в Айриш-пабе. Надарили ей кучу подарков, она напилась и стала плакать. Сказала, что несмотря на то, что мы живем в такой «факинг кантри», что все здесь дерьмово, мы на редкость милые и добрые люди, каких она никогда и нигде не встречала. На прощание предложила погадать мне на картах Таро. Раскладывала их и так и этак, что-то мычала, потом вскочила со стула, схватилась за голову и убежала в неизвестном направлении. Вернулась через пять минут, прижала меня к груди и заревела.

— Все очень плохо? — насторожилась я.

— Да, очень плохо. Ты будешь жить в этой факинг кантри, — всхлипнула Урсула.

— Это еще не беда, в Уганде люди хуже живут, и ничего, живы, — я попыталась натянуть на лицо жалкое подобие улыбки.

— Это еще не все, — сморкнулась Урсула в платок, размазывая по щекам слезы, — ты скоро выйдешь замуж за этого сэра Гея, или не выйдешь.

— Как это так? — воскликнула я. — Ты толком говори, выйду я или нет.

— Толком не могу, карты так показывают, — сказала Урсула, утирая слезы.

Черт бы ее побрал с этими картами, тут вопрос жизни и смерти, а они показывают ерунду. Я схватила Урсулу за шкирку, сунула ей в руки колоду и потащила ее в подворотню за Айриш-пабом. Сказала, что не отстану, пока ее чертовы карты не расскажут мне всю правду. Урсула вздохнула, отхлебнула пива из бокала, который прихватила, выходя из бара, и стала снова раскладывать карты на земле. Я присела рядом на корточки и стала светить ей фонариком, украденным у Мишкина. За этим увлекательным занятием нас и застал патруль, который обходил участок.

— Та-а-ак, чем занимаемся? — поинтересовался молодой парень в форме.

— Гадаем, — ответила я как ни в чем не бывало. — Не отвлекайте нас, пожалуйста.

— Та-а-ак, — опять протянул он, поднес ко рту рацию и выдал: — Вася, давай ко мне. Я тут цыганку поймал. Да, на картах гадает.

— Слушайте, — возмутилась я, — отстаньте от нас. Это никакая не цыганка, а гражданка Великобритании. Мы отмечаем ее отъезд в Айриш-пабе, можете пойти и проверить.

— Проверим, проверим, — сказал страж порядка и стал собирать карты.

Пьяная Урсула, которая до этого не замечала никого вокруг, вскочила, дала парню по морде и завопила:

— Эмили, он все испортил!

Я накинулась на парня сзади, и неизвестно, чем бы закончилась потасовка, если бы к нам одновременно не подбежали Мишкин, который ринулся нас искать, и Вася с наручниками. И пока Мишкин успокаивал Васю и его собрата и совал им пятьдесят гривен, Урсула визжала, я плакала, а народ, вываливший из паба, смотрел на нас в недоумении.

Позже мы посадили Урсулу на поезд, она пообещала мне, что разложит карты еще раз в Лондоне, а я, в расстроенных чувствах, поплелась домой, так и не узнав, выйду я замуж за Швидко или нет.

 

День семьдесят первый

Пришла на работу злая как черт. Мишкин взял еще одного дизайнера: девушку по имени Таня Борзая. Она утверждает, что работает быстро и хорошо. Слава тебе господи, хоть кто-то будет быстро выполнять заказы. Я дала Тане задание: сделать поздравительные открытки к Дню города для компаний «Власта» и «НСВ».

Через два часа она показала пять вариантов. Вот это скорость, так у нас еще никто не работал. Похвалив Таню за оперативность, я отправила макеты клиентам. Те остались очень довольны. Сказала Тане, что она гениальна, и попросила быстренько подготовить открытки к печати. Вот приедет Мимозина, то-то удивится.

Э-э-эх, все было бы хорошо, если бы не Швидко, который меня нисколечко не любит и не жалеет. Никто меня не любит и не жалеет. Полезла и ЖЖ. В кулинарном сообществе Вагайский на пяти страницах описывает, как сварить настоящий борщ. Нет, вы мне покажите того идиота, который будет хранить в холодильнике два года кусочек старого сала, без которого сварить настоящий борщ ну никак нельзя, а потом будет стоять у плиты ни больше ни меньше три часа? Самое странное то, что, похоже, все в этом сообществе такие же придурки.

Пришло письмо от одного московского издательства:

Ахтамар (это мой ник в ЖЖ), нам понравились ваши рассказы, может быть, мы вас издадим. Пришлите нам подборку.

Отправила им свои рассказы. Поинтересовалась, какой мне причитается гонорар.

К Швидко в гости зашла бывшая жена, Кошкина, распечатать на принтере какие-то листовки. Очень даже приятная дама. Швидко носится вокруг нее: и кофе ее напоил, и шоколадку предложил, и улыбается. Гад, сволочь распоследняя.

Сижу страдаю. Пришел ответ от издателя:

Милая Ахтамар! О каком гонораре может идти речь? Вы молодой, нераскрученный автор. Вы должны нас благодарить за то, что мы обратили на Вас внимание. Знаете, сколько таких, как Вы, в сети Интернет? В качестве гонорара мы готовы дать Вам пять книжек, к тому же остальные четыреста девяносто пять Вы должны продать своим друзьям, то есть направить их в наше издательство, чтобы они приобрели сборник Ваших рассказов. Стоимость одного экземпляра — десять долларов.

Ни фига себе заявочки, значит, я буду писать, а они на мне деньги зарабатывать?

Решила посоветоваться с Наной.

— Не соглашайся. Авторов, может быть, и много, а ты — одна. Пусть платят, — сказала она.

Написала издателю, что хочу денег. Пришел ответ:

Можете хотеть дальше, мы Вам в этом деле не помощники. Вечное не продается!

Ответила:

Хрен с вами, когда мои книги будут раскупаться на ура, вы еще вспомните обо мне, но будет поздно!

Тот факт, что я молодой автор, еще не означает, что на мне можно наживаться. С другой стороны, может, я поступила опрометчиво? Может, напрасно я выпендриваюсь?

Черт знает, в последнее время все у меня валится из рук.

В моем ЖЖ паника. Народ интересуется, куда я пропала. Нет, ну это просто наглость, стоило мне один день не разместить рассказ, как люди начали возмущаться.

Написала письмо другу Андрюше из Киева. Пришел ответ:

Тяжело быть кумиром! Пиши дальше, а то забудут. А вообще, не хочешь — не пиши. Выходи за меня замуж!

Села и задумалась, а не выйти ли за него? Чем плохой мужик? Работа есть, живет в Киеве, меня любит, бывших жен не имеет, в связях, порочащих репутацию, замечен не был. Все хорошо, одно плохо: не люблю я его так, как люблю Швидко. Вот если бы этого паразита не было, я бы и не думала, а так… Написала, что мне нужно время, чтобы разобраться в себе.

Швидко проводил бывшую жену и написал мне письмо:

Я люблю тебя, солнышко! Что с тобой происходит?

Я тебя тоже, все хорошо, — ответила я и села писать очередной рассказ.

Шушик-тота

Во времена голодные и холодные, когда жители города Еревана спали зимой в шубах и отапливали квартиры печками-буржуйками, когда самым вкусным лакомством были самодельные конфеты из детской смеси «Малыш» и халва из муки с маслом и сахаром, жил в нашем доме мужчина по имени Юра. У Юры было две страсти: любил Юра водку пить и писать в лифте. За последним занятием Юру с поличным поймала моя маман и заявила на него управляющему подъездом. На следующий день Юра привел за шкирку на собрание жильцов своего пятилетнего внука, грозно посмотрел на мою маман и спросил:

— Ты видела, как он в лифте ссал?

— Нет! — ответила маман. — Это ты в лифте ссал.

— Это ваш пудель в лифте ссал! — попытался оправдаться Юра.

С тех пор смертный грех был приписан малому пуделю Майклуше, и когда однажды Юра не добежал до дома и нагадил на пятом этаже, гневные жильцы во главе с самим виновником скандала явились к нам и заявили, что любовь к собакам дело хорошее, но дерьмо за ними надо убирать. Маман осмотрела предъявленную кучу и констатировала:

— Для того чтобы такое сотворить, надо десять Майклов посадить!

— Я видела, кто это сделал! — заявила соседка и указала на Юру.

От Юриной репутации остались одни лохмотья.

Жена засранца, маленькая, похожая на мышку тетка, совершенно никаких пристрастий не имела, нарожала одну за другой четырех дочерей, выдала их замуж и занялась ничегонеделанием. Ничегонеделание ей вскоре наскучило, и Шушик-тота стала гадать на кофейной гуще, снимать и наводить порчу и приторговывать семечками. Вскоре слух о знаменитой гадалке распространился по всему микрорайону, и потянулись к ней бесконечные толпы незамужних девушек и обиженных жизнью женщин и мужчин.

Первой клиенткой, которая, собственно, и организовала Шушику пиар-акцию, была жительница соседнего подъезда Алвард, воровавшая гречку на комбинате. У Алвард было две беды — пьющий муж и засидевшаяся в девках двадцатичетырехлетняя дочь.

— Мужа излечить не смогу! — вздохнула Шушик. — А вот за дочку возьмусь.

Лечить мужа Шушик не хотела принципиально, поскольку тот был собутыльником ее благоверного и регулярно покупал водку на двоих, экономя тем самым семейный бюджет Шушик-тоты. На следующий день Алвард вместе с дочерью и мешком гречки стояла перед дверью известной колдуньи. Та дочь осмотрела и сказала, что все беды от рыжей женщины, которая навела порчу. Единственной рыжей женщиной в доме была школьная учительница физики, которая упорно ставила двойки внуку Шушика.

— Порчу навели сильную! — и Шушик многозначительно посмотрела на мешок гречки.

Алвард вздохнула и потащилась за вторым мешком. Вскоре Шушик обзавелась двумя мешками гречки, двумя комплектами постельного белья и четырьмя кусками бастурмы, и начался процесс снятия порчи. Сперва требовалось найти кошку, отрезать у нее клочок шерсти с кончика хвоста и принести Шушику не позднее двенадцатого числа. Ни в нашем, ни в соседнем микрорайоне не оказалось ни одной кошки (в Армении в те времена не принято было держать домашних животных), и Алвард заслала мужа в деревню. Муж вернулся спустя два дня в стельку пьяный, с кувшином вина и предъявил жене шкуру барана, сказав, что кошек нет даже в деревне, а баран тоже животное. Шушик баранью шкуру осмотрела и сказала, что сгодится, только эффект будет немного не тот.

— Главное, чтоб замуж вышла! — вздохнула Алвард.

Далее следовало принести пять килограммов топленого масла, пять килограммов сахара и два килограмма муки.

— Гату будем делать приворотную! Женихов привораживать! — сказала Шушик.

Спустя неделю Шушик приторговывала не только семечками, но и гатой.

Потом понадобились еще две простыни, десять килограммов овечьей шерсти, пять литров керосина, пятьдесят свечей и новая печка-буржуйка.

— А печка-то зачем? — поинтересовалась Алвард.

— Зелье будем варить! На старой печке нельзя! — ответила Шушик.

Алвард вздохнула и пошла покупать печку. На третьей неделе терпение Алвард лопнуло, и она заявила, что ежели через месяц ее дочь не выйдет замуж, то она собственными руками задушит Шушик, сделает из нее фарш и пожарит котлеты на купленной печке. Шушик испугалась и через неделю сосватала дочь Алвард своему родственнику из деревни. Алвард возрадовалась и с тех пор стала рассказывать о замечательной женщине Шушик всем своим знакомым.

Добрая Шушик помогала всем. На кого-то наводила порчу, с кого-то снимала. Бизнес продвигался успешно, и через полгода дар помогать людям открылся у всех дочерей Шушик Иногда, правда, даже Шушик оказывалась бессильной, как, например, в случае с соседом Аршаком, который так и не излечился от энуреза и в отместку стал отливать на коврик возле двери Шушика.

Слухи о чудесной Шушик-тота дошли и до моего одноклассника Вагана, который был тайно влюблен в меня. Ваган был круглым двоечником, непроходимым тупицей и грязнулей. Он задабривал меня конфетами, платил за меня в автобусе и всячески пытался добиться моего расположения. Будучи девочкой тактичной, я раз двадцать мягко объяснила Вагану, что надеяться ему не на что, поскольку выходить замуж я не собираюсь и вообще планирую в ближайшем будущем уехать к бабушке в Харьков. Ваган пригорюнился и решил обратиться к ведунье.

Шушик, которая люто ненавидела все наше семейство, ехидно усмехнулась и пообещала помочь за две банки маргарина «Вита». Ваган принес маргарин и получил взамен пять самодельных конфет из смеси «Малыш», которыми надо было меня накормить. Однако осуществить это не представлялось никакой возможности, разве что связать и запихивать конфеты силой, а посему Ваган обратился за помощью к моей подруге Нвард. Нвард рассказала все мне, и мы задумали подшутить над Ваганом. Злополучные конфеты были отправлены в мусоропровод, а Нвард, придя в школу, заявила, что приворотного зелья мне не довелось откушать, поскольку его слопал пришедший с работы голодный отец Нвард.

Спустя три дня Нвард пришла в школу и поделилась с Ваганом, что с отцом происходит нечто странное. Он отказывается есть и пить и целый день сидит в гараже и кричит, закатывая глаза: «Вага-а-а-ан! Ва-а-а-ага-а-а-ан»! На самом деле отец Нвард ел и пил за троих и тайком от жены торговал в гараже привезенными на Новый год из Тбилиси лимонами и мандаринами.

— Видимо, конфеты твои подействовали! — вздохнула Нвард.

Ваган испугался и стал обходить злополучный гараж стороной, а однажды, завидев отца Нвард, дал деру и спрятался в подвале. Уверовав в чудодейственную силу конфет, Ваган отправился к Шушику за второй порцией.

На этот раз Шушик запросила четыре банки маргарина. Допустить обирательство влюбленного одноклассника я не могла и, увидев бедного воздыхателя, который направлялся к нашему дому, груженный банками с маргарином, отвела его в сторону и рассказала всю правду о Шушик, чудесных конфетах и отце Нвард.

— Вот стерва! Меня мать убьет, если обнаружит, что я маргарин украл! — плюнул Ваган.

— Вернем мы твой маргарин! — предложила я.

— А как? — спросил Ваган.

— Я что-нибудь придумаю, — обнадежила я одноклассника.

Следующие две недели я ломала голову, как поступить, и наконец придумала. Помочь согласилась тетка Вагана, приехавшая из Америки, которая решила сыграть роль известной американской ясновидящей и вернуть маргарин в семью. Ваган побежал к Шушику и заявил, сияя от счастья, что мы с ним собираемся пожениться и помогла нам в этом деле его тетка — известная чародейка из Америки Клара Цеткин. Между делом Ваган заметил, что тетка дает мастер-класс и обучает всех желающих колдовским премудростям. Имя для тетки, которую на самом деле звали Арминэ, придумала я.

— А кто такая эта Клара Цеткин? — спросил Ваган, который не то что о Кларе Цеткин ничего не знал, но и был уверен, что Карл Маркс и Фридрих Энгельс были мужем и женой, а Ленин был их любовником.

— Нормальная тетка! — ответила я.

Шушик, услышав о Кларе Цеткин, призадумалась. На следующий день она надела парадный халат и новые тапки и пошла в гости к тетке Вагана с твердым намерением отточить мастерство.

Тетка приняла Шушика, как и полагается настоящей колдунье, в черном халате до пят и черной повязке на голове. Шушик крякнула и объявила, что она местная ворожея и желает пройти курсы повышения квалификации, чтобы и дальше помогать людям. Мнимая Клара осмотрела Шушик и сказала, что помочь она, конечно, может, но стоить это будет недешево.

— Сколько? — спросила Шушик, которая к тому времени благодаря своим способностям сделала ремонт в квартире, купила новую стенку и ковер и определила старшего внука в техникум.

— Ну, для начала, за первый сеанс, двадцать долларов, — сказала Арминэ, — а там видно будет.

На следующий день Шушик принесла двадцать долларов, десять из которых мы с Ваганом потратили, восполнив семейные запасы маргарина.

После этого начался процесс обучения Шушика колдовской премудрости. Каждый день местная гадалка приходила к приезжей колдунье и приносила десять долларов. Взамен Арминэ выдавала Шушику бумажку с колдовскими заклинаниями на таинственном языке, написанными армянской вязью.

Сочинять заклинания пришлось мне, поскольку тетка Вагана заявила, что приехала на историческую родину не для того, чтоб заниматься фигней, и ежели нам хочется заработать деньжат и вернуть маргарин, то флаг нам в руки. Весь вечер я просидела, пытаясь придумать магические слова, а в голову лезли сплошные «крекс-пекс-фекс» и «абракадабра». Тогда я, недолго думая, открыла учебник английского языка и стала писать армянскими буквами: «Ландан из дзе кепитал оф Грейт Британ». Честно переписав текст о Лондоне, который должен был стать приворотным заговором, я легла спать.

Спустя две недели Шушик знала наизусть учебник английского языка, а Ваган не только пополнил запасы маргарина «Вита», но и купил домой новую керосинку и костюм для выпускного вечера. Я же разбогатела на двадцать долларов и приобрела модные очки и свитер.

Под конец обучения Клара Цеткин — Арминэ выдала Шушику диплом мага следующего содержания: «Я, Клара Цеткин, подтверждаю, что Асатрян Шушан Мамвеловна прошла индивидуальную программу обучения по курсу „Колдовство“ и может применять полученный опыт на благо людей».

Диплом, который стоил Шушику пятьдесят долларов, изготовил на компьютере мой знакомый Карен. Желая доиграть спектакль до конца, мы с Ваганом порезали на маленькие кусочки двадцать американских жевательных резинок, завернули их в фольгу, и Арминэ торжественно вручила их теперь уже дипломированной колдунье Шушик. Резинки следовало жевать во время чтения заклинаний.

Шушик обрадовалась, схватила резинки и диплом и побежала домой. «Документ» был повешен на стенку, а Шушик продолжила свою практику теперь уже в качестве мага с образованием. Обман раскрылся спустя год, когда к самой авторитетной колдунье в районе Шушик-тоте пришла учительница английского языка, решившая излечить мужа от пьянства.

Шушик закинула в рот жевачку, навела пассы руками, достала листок с заклинанием и стала читать с выражением: «Вот из йор нейм? Май нейм из Джон, энд вот из йор нейм»?

Разместила рассказ и стала ждать. Обычно комментарии начинают сыпаться минут через десять. Удивительно, откуда люди узнают о том, что я написала очередную историю? Специально, что ли, каждые пять минут в мой ЖЖ заходят? Так произошло и на этот раз, снова мой рассказ вызвал бурю восторженных эмоций, только вот почему-то меня это совершенно не радует, ну никак не радует.

 

День семьдесят второй

Васька переезжает в деревню. Свою квартиру он еще не продал и собирается пока пожить у друга, который тоже разводит свиней. С утра он пришел попрощаться с папой, чуть не прослезился и пообещал, что ежели свиньи не станут искать трюфеля, то он их почикает к Новому году и привезет папе Нах-Наха.

Утром звонил братец, сказал, что ему позарез нужно десять банок тушенки и десять пачек масла.

— Кушать хочется, — вздохнул он.

Мама схватила папу за шкирку и заголосила, что надо ехать на рынок закупать любимому сыночку провизию. Папа возмутился и заворчал, что ему слишком дорого обходится братцева армия и пора его уже комиссовать, пусть дома сидит и тушенку трескает. Мама назвала папу бесчувственным человеком, папа припомнил маме, что из-за нее он лишился чертежа инопланетного судна, мама посетовала, что уже двадцать девять лет живет с дебилом, папа заперся в туалете и сказал, что никуда не поедет, пока мама не извинится. В отместку мама связала бечевкой ручки на двери в туалет и на двери в комнату и заявила папе, что она поедет и без него, а вот он будет сидеть в туалете, пока не станет человеком. Папа пообещал повеситься на веревке от сливного бачка. На пятнадцать минут воцарилась тишина, потом послышался звук сливаемой воды, сдавленный крик и топот, мама отвязала ручку и открыла дверь туалета. Папа сидел на унитазе и довольно улыбался:

— Ага, поверила.

— Дурак ты, — вздохнула мама, обняла папу, и счастливая пара поехала на рынок.

Вот за что я люблю своих родителей: они столько лет живут вместе и если ссорятся, то мирятся уже через минуту.

Приехала на работу. Таня подготовила макеты и сдала их в типографию. Какая умница. Вот бы все так работали: быстро и качественно.

Звонил господин Аббас, поинтересовался, когда прибывает Мимозина.

— Завтра, — ответила я.

Пришло письмо еще из одного издательства, теперь уже из Питера. Интересуются, сколько у меня всего рассказов и достаточно ли их, чтобы собрать в книгу.

Достаточно, — написала я в ответ.

Прибежал фотограф и порекомендовал нам всем принять лекарство от глистов. Он, понимаете ли, обнаружил их у себя и решил, что глисты завелись от вишни, которую он приносил.

— Имей в виду, я вычту стоимость лекарства из твоей зарплаты, — сказал возмущенный Пробин.

— А может, он специально нас всех потравить хотел? — высказал предположение технический дизайнер.

Фотограф обиделся, пробормотал, что не потерпит такого отношения, и сел писать заявление об увольнении.

— Удочки сматываешь, ну-ну? — ехидно бросил технический дизайнер.

Пришел Мишкин, почитал заявление, разорвал его и отправил фотографа в зоомагазин за хомяками, которых он собирается разместить на плакате, посвященном защите животных.

— Мне нужно двадцать хомяков в аренду. Скажешь, что ты от меня, я уже договорился. Возьми мою кошковозку и вперед.

Фотограф помялся-пожался, заметил, что хомяков транспортируют иначе, но кошковозку все-таки взял и ушел.

Скоро сдача моего первого серьезного проекта: сайта для производителей слабоалкогольных напитков. Технический дизайнер сайтом недоволен и говорит, что в нашей студии отродясь не было и не будет хорошего менеджера интернет-проектов: Липкин был ни рыба ни мясо, и я такая же, не могу продать наши идеи, вечно иду на поводу у клиента, и в итоге мы делаем какое-то говно, которое стыдно ставить в портфолио.

Напомнила ему, что благодаря мне он, собака, все это время получал зарплату.

— Да лучше бы я с голоду умирал, чем так срамиться! — возмутился он.

— Вот и помирай, а я не намерена. Я буду работать так, как считаю нужным, а ты делай свое дело и молчи! — рявкнула я.

Боже мой, в кого я превращаюсь! Еще пару месяцев назад я смотрела этим людям в рот и боялась слово сказать, а теперь? Теперь мне палец в рот не клади, кого хочешь облаю. Вот что значит профессионализм!

Прибежал фотограф и принес полную кошковозку мышей.

— Я же хомяков просил, — гневно сказал Мишкин.

— Да-а-а, — почесал бородку фотограф, — а мне показалось мышей. А какая разница? Что те грызуны, что эти?

— Больша-а-а-ая! — заревел Мишкин.

— Мыши какие-то странные, — сказал программист.

— Да, по сто пятьдесят гривен за штуку. Это какие-то экзотические, не помню название.

— Подожди, — перебил его Мишкин, — я дал тебе сто гривен на двадцать хомяков по пятерке за штуку, а ты мне принес мышей на три тысячи гривен, откуда у тебя такие деньги?

— А я фотокамеру в залог оставил, — невозмутимым тоном ответил фотограф. — Прикройте кошковозку, а то разбегутся, а мне их ловить потом по всему этажу.

— Как фотокамеру оставил? А чем же мы их снимать будем? — схватился за голову Мишкин.

— Ой, а вот об этом я не подумал, так что теперь делать? — растерялся фотограф.

И тут началось то, что обычно начинается в таких случаях. Первым заорал Мишкин, потом Пробин, вскоре к ним присоединилась вся студия, фотограф был загнан в угол, прижат к стене, и неизвестно, как бы сложилась его дальнейшая судьба, если бы в дальнем углу студии не завизжала Ромашкина, которая сидела в наушниках и обсуждала очередной жизненно важный вопрос на форуме толкиенистов.

— Мыши!!! — она вскочила на стол.

— Мыши удрали, лови!! — заорал технический дизайнер и побежал спасать Ромашкину.

Кто-то забыл закрыть кошковозку, и, пока мы спорили, мыши успели разбежаться по всему офису, а как выяснилось позже, и за его пределы.

— Я с тебя шкуру спущу, — процедил сквозь зубы Пробин, поглядывая на фотографа, — ловите их живо и в кошковозку. Три тысячи гривен — это вам не шутка.

Бросились всей студией ловить мышей. Мишкин побежал в соседние офисы и предупредил сотрудников, чтобы они не вздумали убивать мышей, которые к ним забегут, а честно сдавали их нам. Фотограф даже объявление написал и повесил на первом этаже:

Внимание! Из нашей студии сбежали двадцать мышей редкой породы. Убедительная просьба сдавать их обратно. Мыши жутко дорогие и взяты в аренду, нам их надо вернуть. Спасибо.

К концу рабочего дня были отловлены восемнадцать мышей. Две мышки исчезли в неизвестном направлении; со слов вахтерши, сплетница Юля из соседнего офиса посадила их в банку и отнесла домой.

— Хрен с ним, оплатим двоих мышей, — сказал Пробин.

— Ну зачем, можем купить обычных и посадить вместе с этими, может, и не заметят, когда принимать будут, — улыбнулся фотограф.

Сдавать мышей пошел лично Мишкин. Вернулся через час, с камерой и двадцатью хомяками.

— Если какая-нибудь сволочь сейчас откроет кошковозку, то я того человека заставлю в хомяка превратиться, — предупредил он.

— И все же вам не кажется, что мыши смотрелись благороднее? — спросил провинившийся фотограф, устанавливая свет.

— Не кажется, — отрезал Мишкин, посадил хомяков в заготовленные банки и стал руководить съемкой.

Я наконец-то сеча за компьютер.

Пришел ответ от издателей из Питера. Просят собрать мои рассказы в книгу объемом не менее двенадцати авторских листов. Авторский лист — сорок тысяч знаков, включая пробелы. Книгу надо сдать до конца месяца. Обещают приличный гонорар. Села и стала подсчитывать. И так считала, и этак, получается у меня в аккурат пять авторских листов, откуда брать еще семь — непонятно.

Но не ударять же в грязь лицом. Написала им, что до конца месяца сдам все в полном объеме.

Ждем, — ответили мне.

Похоже, я вляпалась. Написать-то я, может, и напишу, только вот когда всем этим заниматься? Не на работе же.

Пошла к Мишкину, вздохнула и сказала, что мне предложили написать сборник рассказов, а поскольку дома у меня нет компьютера, а на работе писать не хочется, не будет ли он столь любезен и не позволит ли мне брать ноутбук, на котором я работаю, домой.

— Говно вопрос, — ответил Мишкин.

Уже легче.

Подошел Швидко и сказал, что ему надо срочно со мной поговорить.

По дороге к метро мы долго молчали, потом он поинтересовался, зачем я взяла ноутбук. Я гордо ответила, что одно известное издательство заказало мне книгу и в ближайшее время я буду очень занята по вечерам.

— Ты меня больше не любишь? — спросил он.

— Люблю, с чего ты взял? — пожала плечами я.

— Да так, просто я вижу, что с тобой что-то происходит, но не могу понять, в чем дело. Я что-то не так сделал или ляпнул что-то лишнее? Давай начистоту.

— Давай.

Я поняла, что если сейчас же, в эту минуту, я не объясню, почему так резко изменила свое отношение к нему, то уже никогда не смогу этого сделать и в конце концов сведу наши отношения на нет.

— Только ты не злись, ладно?

— Не буду, — пообещал он.

— Я очень люблю тебя, но, как и любая женщина, я хочу определенности. Я хочу нормальной семьи, хочу выйти замуж, родить ребенка. Я не готова всю жизнь встречаться два раза в неделю, мне нужно больше, — выпалила я и зажмурилась.

— Ясно, я так и думал, — кивнул Швидко. — Только непонятно, зачем ты мне говорила о том, что не хочешь выходить замуж, что тебя в первую очередь интересует карьерный рост.

— Потому что я знаю, что ты любишь свободу, мне уже все уши прожужжали. Я думала, тебе будет легче, если ты будешь знать, что мне от тебя ничего не нужно.

— Но тебе-то нужно? — спросил Швидко.

— Нужно, — ответила я, — очень нужно и важно.

— Я люблю тебя — это главное, все будет хорошо, — сказал он и обнял меня.

Он проводил меня до дома. Я поужинала и стала думать. Любить-то он меня любит, только вот замуж выйти не предложил, даже после того, как я ему призналась, что мне этого очень хочется.

Позвонила Нане.

— Бросай его, если и после таких объяснений мужчина не сказал тебе ничего определенного, значит, ничего и не скажет в обозримом будущем. — Затем она радостно сообщила: — Я пошла на курсы нейролингвистического программирования.

— И что?

— Ничего, завтра давай выйдем в кафе пообедать, я тебе все расскажу.

— Ага, — ответила я.

Достала ноутбук, предупредила родителей, чтобы они меня не отвлекали, потому что мне поручили написать роман века, и ежели они желают, чтобы их дочь прославилась и получила хороший гонорар, то пусть не заходят на кухню в ближайшие три часа. Села за комп и призадумалась. А писать-то нечего. Ничего не лезет в голову. Вот странно, раньше лезло, а теперь нет. С чего бы это? Грызя ногти, и попыталась припомнить хоть одну смешную ситуацию. Зашел папа и стал заваривать кофе.

— Напиши про мой самокат и Сталина, — посоветовал он, заглядывая через плечо.

— Это не смешно, — ответила я.

— А ты смешно напиши.

— Угу, не отвлекай.

Папа сел на стул рядом и стал смотреть в окно, в итоге проворонил кофе. На кухню вбежала мама и обругала его: она только сегодня вылизала плиту.

— Что за мужик, а? — заворчала она и стала вытирать лужицу убежавшего кофе.

— Слушайте, дайте мне спокойно поработать, иначе я ни фига не напишу. И так ничего не получается, а тут еще вы кричите, — возмутилась я.

— Не получается, потому что ты делаешь это по заказу и боишься не оправдать надежд. Просто расслабься и работай так, как раньше.

— Опиши, как я за селедкой ходил, — посоветовал папа.

— Точно, — захохотала мама. — Назови рассказ «Кукушонок и селедка».

— А это идея, только вы уйдите с кухни, а?

— Не-е-ет, я буду сидеть и тебе помогать, — сказал папа.

— Я помню все, если надо будет — позову, а теперь марш отсюда, — и я вытолкала родителей за дверь.

Налила себе вина и стала стучать по клавишам.

Кукушонок и селедка

Началось все с того, что в пять часов утра раздался звонок в дверь. Веселая семейка проснулась, Майклуша с лаем выскочил в коридор. Папа, матеря и проклиная всех на свете, подошел к двери и спросил:

— Кто там?

— Поколядовать можно? — послышалось за дверью.

Папа открыл дверь и увидел соседа — восемнадцатилетнего детину в шапочке с помпончиком.

— Что надо? — буркнул папа, протирая глаза.

— Поколядовать! — прогремел бас.

— Я тэбэ пакажу калдават! Иды своей мамэ дэлай калдават! — грозно крикнул папа.

Сосед ойкнул, я затащила папу домой и объяснила, что наводить порчу на наше семейство никто не собирался и на самом деле человек просто хотел поколядовать. И пока папа нервно курил на кухне, я объясняла ему смысл слова «колядки», рассказывала о замечательной славянской традиции будить мирно спящих людей по ночам, объясняла, для чего и как все это делается.

— Хэрня! — проворчал папа. — Пришел бы утром калдават, зачэм людей будыт?

Спать уже никому не хотелось. Веселое семейство село на кухне пить кофе. Маман долго думала, чем бы себя занять, попила кофе, застелила постель, попила еще кофе и решила перебрать отрезы материи, которые она привезла из Еревана. Маме особенно нравился кусок турецкой парчи длиной три метра и шириной два метра. Маман берегла эту материю пуще глаза десять лет и надеялась когда-нибудь, к моей свадьбе, пошить красивое покрывало и подушки. Мы с папой остались на кухне, а Армен как-то задергался и выказал желание погулять с Майклушей. Поверить в то, что Армен собирается в шесть утра выгуливать собаку, которую он неохотно выводил даже в десять, было сложно. Мы с папой удивились, но ничего не сказали. Спустя пятнадцать минут на кухню ворвалась маман, с округлившимися от ужаса глазами и двумя тряпочками в руках. Она плюхнулась на стул и прошептала:

— Это что такое?

— Тряпочки! — ответила я.

— Хэрня какая-то! — подтвердил папа.

При ближайшем рассмотрении тряпочки оказались остатками турецкой парчи. Маман всхлипнула и грозно посмотрела на меня:

— Куда ты дела ткань? Продала, наверно, да? Как не стыдно!

Я стала клясться и божиться, что материала не трогала, а если бы и хотела его продать, то взяла бы весь отрез и не оставляла два рваных кусочка.

— Где-то я видэл такие тряпочки! — припомнил папа, почесывая затылок.

— Хватит тебе уже чесаться, все чешешься и чешешься, у тебя что — чесотка? — нервно прикрикнула маман.

— А ню вас на хрэн! У миня, можэт, энурэз! — ответил папа.

— Какой энурез? — зарыдала от смеха маман. — Ты хоть знаешь, что такое энурез?

— Да-а-а! У нас в армии бил человэк, чесался, сказали «энурэз», — и вошедший в роль папа и стал чесаться еще сильнее.

— Может, экзема? — поинтересовалась я.

— А, экзема! Точно! — вспомнил папа, тяжко вздохнул и пошел чесаться в коридор, бросив на ходу: — Ищо уши балят, а-а-ах!

— Скажи спасибо своей маме, которая в уши младенцев закапывала молоко с солью! — гневно проговорила маман.

Спустя минуту в дверь ворвался Армен, отвязал Майклушу и побежал в спальню.

— Это он атрэз испортил! — констатировал папа.

Армен отпираться не стал и рассказал, что действительно позаимствовал у маман немножко материи на портянки.

— Какие портянки? — охнула маман.

— Ну, портянки! Мне не нравятся ботинки, они как-то болтаются на ноге, я взял и портянок наделал.

— И где портянки? — прошептала маман, надеясь, что ежели ей не удалось спасти отрез, то удастся хотя бы собрать кусочки и что-нибудь из них соорудить.

— Портянки? — задумчиво сказал Армен. — Портянки я выбросил, когда они стали вонять, осталась только одна пара.

Армен пошел в коридор и вытащил из ботинок два кусочка парчи.

Маман всплеснула руками и пошла проверять шкатулку с золотом, испугавшись, что сын не только выкрал парчу, но и продал сережки с бирюзой. Сережки оказались на месте, но настроение было испорчено окончательно. Папа лег на диван, где и пролежал до вечера, жалуясь на экзему и больные уши. Армен убежал гулять, маман организовала грандиозную стирку, а я засела на кухне с книгой в руках.

Вечером нам с маман жутко захотелось селедки.

— Картошечки отварим! — сказала маман, ежась от холода, и попросила меня: — Сходи за селедкой в магазин!

— Водки купи-и-им! — жалобно протянул папа, до этого безмолвно лежащий на диване и притворявшийся спящим.

— Нет, уж, Кукушатня чертова! Хватит с тебя водки! — заревела маман. Кукушатня или Кукушонок — домашнее прозвище папы.

Папа обиделся и ушел в комнату.

— Я за селедкой не пойду, — сказала я, поглядывая в окно, — мне лень! Да и снег там идет! Пусть Кукушонок идет!

Мама вздохнула и пошла искать Кукушонка. В комнате папы не оказалось, зато он был обнаружен на балконе, в тот момент, когда скручивал папироску с коноплей.

— Это еще что такое? Тебе сколько лет? Не стыдно перед детьми? — возмутилась маман и вырвала из рук Кукушонка папироску.

— А-а-а-а, ню вас на хрэн! — махнул рукой Кукушонок и убежал на кухню.

Мы с маман побежали следом и заявили, что за селедкой кроме него идти некому, разве что пуделю-муделю Майклуше, и если папа хочет поужинать, то двадцать гривен ему в руки и прямая дорога в магазин напротив.

— Вот Майклюша и пайдэт! — гордо сказал папа. — Майклюша, иды за селедкой!

Майклуша прибежал, помахал хвостиком, дал лапки, погавкал, понял, что его обманули и угощать вкусненьким никто не собирается, фыркнул и ушел обратно в комнату. Пришлось папе одеваться и идти за селедкой. Решив, что магазин не театр и особо наряжаться не стоит, папа надел старые дырявые рабочие брюки, замызганные клеем, накинул куртку и в тапках отправился в магазин. Душу папы согревали двадцать гривен, на которые можно было кроме селедки купить еще и бутылочку водки.

Мы с маман накрыли на стол и стали дожидаться. Папа все не появлялся. Маман начала дергаться и посматривать в окно, приговаривая:

— Ну что за мужик, а? Ну куда он делся?

— Наверное, за селедкой очередь! — решила я.

Прошло полчаса, час, а папы все не было.

Маман плюнула, пообещала задушить мужика собственными руками, оделась, взяла на всякий случай наши паспорта, и мы отправились в магазин. В магазине отца не оказалось. Продавщица посмотрела на нас удивленно и сказала, что приходил нерусский мужик, с всклокоченными волосами, в рваных штанах и тапках, купил две селедки и ушел. В водочном отделе продавщица заявила, что тоже видела папу, и вспомнила, что, когда он выходил из магазина, за ним увязались два бомжа.

— Сейчас времена такие! Неспокойные! — тяжко вздохнула продавщица. — Мало ли куда он мог подеваться.

— О-ой неспокойные-е-е! — запричитала бабка, которая покупала хлеб в соседнем отделе. — Бомжи, они такие! Они собак едять, а могуть и людей! Ага! О-о-о-ой! Что делается-я-я! Свят-свят-свят!

Маман, услышав такой прогноз, чуть не брякнулась на пол, представив, как бомжи разделывают папу на ужин.

— А потом еще на базаре продать могут, — прошамкала бабка беззубым ртом, оглядываясь по сторонам, — печенку там, почки! Во как!

— Хватит тебе людей стращать! — прикрикнула продавщица на бабку.

— Я что, я как есть, я ничего! — стала оправдываться бабуля, направляясь к выходу. — Может, и не съели еще!

Она снова запричитала и исчезла в темноте.

— К Ваське они пошли! — икнул бомж, который сидел на батарее и грелся.

— К какому Ваське? — испугалась маман.

— К корешу моему, Ваське, наверное, и ваш туда пошел, — икнул бомж еще раз.

Маман схватила бомжа за шкирку, и дружная делегация отправилась к Ваське. Васька открыл дверь, выслушал нас и заявил:

— Ща-а-аз гляну! Как мужика звать-то?

— Марат! — ответила маман.

Васька ушел в комнату, а спустя минуту явился и заявил, что в комнате есть Петька, Савелий, Ленка и Володька, а Марата нет.

Маман схватилась за сердце и разрыдалась, проклиная селедку и всех на свете.

— Пойдем в милицию! — предложила я.

— Пойдем! — всхлипнула маман.

Перед входом в отделение мы обнаружили молодого человека в телогрейке, который скармливал жирному рыжему коту головы от селедки. В душу мою закралось нехорошее подозрение.

— Муж пропал! — заявила маман, войдя в кабинет. — Примите заявление!

— Успокойтесь, гражданочка! — ответил дежурный милиционер. — Успокойтесь, они каждый день пропадают. Давно пропал?

— Два часа назад! — ответила я.

— Ну, два часа еще не смертельно! Мало ли куда он пошел! Может, это, бухает! — флегматично заявил дежурный, щелкнув пальцем по горлу.

— Он за селедкой пошел в магазин! А за ним бомжи увязались! — вздохнула маман.

— И за водкой! — добавила я.

— За селедкой говорите? Хм! — Молодой человек почесал затылок. — А приметы у него какие?

— Высокий, худой! Волосы кучерявые. Варданян Марат! — сказала маман, протягивая паспорт отца.

— Хм! — хмыкнул страж порядка, потирая бороду. — Марат, говорите, за селедкой пошел, хм! Ну-ну! Ко-о-оля!

Спустя минуту в комнату вошел Коля, держа в руке бутерброд с селедкой.

— Коля! Тут вот женщина пришла, говорит, муж пропал! Маратом зовут! — констатировал милиционер.

Коля крякнул и побежал в соседнюю комнату.

— Тут, гражданочка, ошибка вышла, видать. Тут дело такое! — замялся молодой человек. — Мы, это, за порядком следим, мало ли что. Бомжи всякие бродят!

Маман недоуменно посмотрела на него, и тут в конце коридора появился папа в сопровождении Коли. Маман всплеснула руками и повисла на шее у отца.

— Ну, вот! Нашли вашего мужа! У нас не пропадет! У нас, как у Христа за пазухой! — обрадовался дежурный. — А так бы напился водки и замерз в снегу! Он у вас в тапках вышел и дырявых штанах!

— Я вам гаварыл, что я нэ бомж! Я за сэледкой пашел! — зло буркнул папа.

Оказалось, что отца задержали при выходе из магазина и, учитывая подозрительный внешний вид и отсутствие документов, потащили в участок до выяснения обстоятельств.

— Сэледку атдай! — возмутился папа, выходя из отделения.

— Иди уже, недоразумение наше! — толкнула его в спину маман.

Веселая семейка дружным шагом направилась домой. Дойдя до магазина, папа грустно посмотрел на маму и вздохнул:

— Ню, малю-ю-юсенькую бутылочку купи, а?

Маман подняла бровь, решила, что папа натерпелся за сегодняшний вечер, и купила селедки и бутылку водки.

За ужином папа повозмущался произволом органов, потом приободрился и поведал, что познакомился в «обезьяннике» с очень хорошим и душевным человеком Саней и дал ему свой адрес.

Спустя неделю раздался звонок в дверь. Маман открыла и увидела синего алкаша, держащего в руке бутылку водки.

— Ты, эта, кореша моего позови! — сказал алкаш, шатаясь.

— Какого кореша? — удивленно спросила маман.

— Какого-какого! Марат его зовут! Сидели вместе на зоне! Мы бухать с ним пойдем! Скажи, что Саня пришел! — гордо ответил алкаш, размахивая в воздухе руками и тыкая кулаком в грудь.

Кукушонок высунулся из спальни, но маман хлопнула дверью и завопила:

— Нет здесь никакого кореша Марата! Пошел вон! Милицию вызову!

— Ню, Гал, ню зачэм ты чилавека абидела? — вздохнул Кукушонок, когда маман вошла на кухню.

— Сиди уже, кореш Марат! — сказала маман. — И не стыдно тебе перед детьми!

Папа тяжко вздохнул, почесал затылок и пошел смотреть телевизор.

Пока писала рассказ, чуть не умерла со смеха, думаю, что издателю понравится. Папа то и дело заглядывал в кухню и шептал:

— Ну как? Может, помочь?

— Уже помог, — засмеялась я. — Помог тем, что ты у нас такой есть.

— Когда издашь книгу, не забудь мне купить большо-о-ой шишок, — развел руками папа, показывая размер желаемой бутылки водки.

— Сто Шишков куплю, — пообещала я.

 

День семьдесят третий

Приехала Мимозина. Загоревшая, довольная. Повертела хвостом и упорхнула в типографию за открытками, которые Таня делала. Вернувшись, похвалила меня за то, что я оперативно все провела.

— Как дела с сайтом Аббаса? — поинтересовалась она.

— Хорошо, — ответила я.

— Покажи, какие эскизы предоставили и какое ты письмо написала.

— Сейчас. Только ты не злись, я нечаянно твое фото ему отправила — расстроена была очень, — промямлила я.

— Какое фото?

— То, которое ты мне прислала из Крыма.

— Ну ты даешь, — возмутилась Мимозина, — ладно, разберемся.

Днем я пошла обедать с Наной.

— Вон видишь, за соседним столиком сидит парень с девушкой? — спросила она.

— Вижу, — ответила я.

— Сейчас я его переманю к нам, — гордо ответила Нана.

— Как? — спросила я.

— Хех, нас и не такому учили на курсах, — улыбнулась Нана и стала внимательно смотреть на парня.

Сначала строила ему глазки и всячески кривлялась: поднимала удивленно брови, потом их хмурила, высунула язык и демонстративно облизала ложку, которой ела мороженое, взяла у меня из пачки сигарету, прикурила ее, сложила губки бантиком и выпустила тонкую струйку дыма в сторону молодого человека, при этом сощурив глаза, потом стала наматывать локон на палец, трогать мочку уха и облизывать губы. Это безобразие продолжалось минут двадцать, пока девушка, сидевшая рядом с парнем, не потеряла терпение. Она вскочила с места, подошла к нашему столику и зашипела на Нану:

— Я тебе сейчас патлы повырываю, сучища позорная, заведи себе мужика и стреляй глазками!

— Все испортила, а ведь он был уже на крючке, — вздохнула Нана, когда девушка удалилась.

— Ты думаешь? — спросила я.

— Сто процентов, — ответила Нана.

Я рассказала подруге о нашем разговоре со Швидко. Нана убеждена, что у нас ничего не получится, и советует мне выйти замуж за Андрюшу из Киева, пока тот не передумал.

— Но я ведь Швидко люблю, — вздохнула я.

— Люби, будешь приезжать к нему на выходные. Это так романтично. Зато ваши чувства никогда не увянут, а если вы поженитесь, то месяца через три будете сидеть на диване, зевать и обсуждать проблемы нехватки денег.

— Мои родители вон уже сколько лет вместе и до сих не надоели друг другу, — возразила я.

— Поколение наших родителей уникально в своем роде, к тому же еще неизвестно, как твои станут переживать кризис среднего возраста. Что касается нас, мы более эгоистичны.

— Не знаю, — вздохнула я, — я все-таки придерживаюсь традиционных взглядов на семью.

Допила свой кофе и пошла на работу.

— Тебе звонила Олька какая-то, просила перезвонить, — сказала офис-менеджер.

Позвонила Ольке.

— Ваня решил на мне жениться! — сообщила она таким тоном, как будто выиграла миллион.

— Так вы ведь женаты, или нет?

— Нет, мы были расписаны, это все не то, а теперь мы поженимся по законам шариата, как и полагается истинным мусульманам.

— Какие мусульмане? А как же Карма Кагью? — удивилась я.

— Это все ерунда, в исламе сила, — ответила Олька.

— Удачи, — я положила трубку.

Интересно, куда их занесет после ислама? Христианами уже были, буддистами тоже. Если завтра возникнет культ телепузиков, я больше чем уверена, что Ваня одним из первых станет ходить по улицам и призывать народ поклоняться Телепузику Великому.

После обеда распаковали коробки с открытками. Должны ведь мы оставить для портфолио несколько штук В конце концов, не будет же клиент как дурак сидеть и пересчитывать трехтысячный тираж. Как обычно, не обошлось без сюрпризов: типография не попала в цвет и сделала не такую вырубку. Но это еще полбеды, мы и не такое втюхивали клиенту. На одной из открыток вместо «Поздравляю, любимый город!» написано «Поздравля, любимый город!». Стали искать крайнего. Таня вжала голову в плечи и сказала, что она всегда допускает ошибки, поскольку девушка она очень невнимательная, но надеялась, что текст будут вычитывать. Я, в свою очередь, сослалась на то, что пребывала в состоянии глубочайшей депрессии и понадеялась на дизайнера. Мишкин пожал плечами и оправдался тем, что открыток в глаза не видел и на самом деле клиенты должны были вычитать ее, прежде чем подписывать. Ромашкина, которая обычно исправляет ошибки, заявила, что с просьбой проверить текст к ней никто не обращался и ей вообще сейчас не до этого. Технический дизайнер стал ехидно посмеиваться и намекать, что у нас бестолковые менеджеры. Программист вздохнул и сказал, что дела наши плохи, Чайка и Швидко от комментариев воздержались, а Пробин грозно посмотрел на меня и произнес коронную фразу: «Вычту из зарплаты!»

Стали думать-гадать, что можно сделать. Выход нашел Чайка, который предложил красной тушью аккуратно дописать букву Ю.

— Ты будешь на трех тысячах экземпляров дописывать? — вздохнула Мимозина.

— Буду, надо же как-то спасать нашу репутацию.

— Спасибо тебе, Леша, ты настоящий друг, — сказала я.

Чайка взял тушь, перо, приписал букву Ю, а чтобы было еще краше, навел тушью красивые узоры по всей открытке. Получилось очень даже ничего.

Мимозина позвонила директору «Власты» и наврала, что типография немного задержала тираж, поскольку готовит для них сюрприз.

— А вы без сюрпризов никак не можете? Не надо мне ваших сюрпризов, хоть раз сдайте проект вовремя, черт бы вас побрал.

— Сдадим через три дня, — залепетала Мимозина, — зато таких открыток ни у кого не будет.

— Если завтра я не получу заказ — не заплачу денег. Все! — взревел директор и бросил трубку.

Пришлось идти за тушью и перьями и сажать всех дизайнеров рисовать буквы и узоры. Мимозина предупредила, что даже если всем нам придется здесь ночевать в студии, никто не покинет студию, пока не будут готовы все открытки.

— Я уйду, мне к жене надо, — взмолился программист.

— И я тоже, я не виноват, — сказал технический дизайнер.

— Дураки! — фыркнула офис-менеджер и стала собираться домой.

Через час в офисе остались Чайка, Мишкин, Швидко, Таня, Мимозина, фотограф и я. Дизайнеры решили рисовать до упора, фотограф остался из солидарности, а мы с Мимозиной поддерживали боевой дух товарищей, то есть бегали за пивом, чипсами, сыром и колбасой, заваривали кофе, готовили пюре из пакетиков и делали массу полезных дел.

В девять вечера в студию вошла уборщица с трехлитровой банкой, в которой копошилась маленькая серая мышка.

— Ваша? — спросила она, протягивая банку.

— Нет, наши были не такие, — ответил Мишкин, зевая.

— Значит, топить, — вздохнула она.

— Наша, наша, мы ошиблись! — закричали все хором.

— Тогда платите мне десять гривен, зря я, что ли, по всему туалету за ней бегала, — расплылась уборщица в довольной улыбке.

Мишкин вздохнул, заплатил десять гривен, взял банку с мышью и пошел выпускать ее во двор.

Я позвонила маме и предупредила, что вернусь сегодня очень поздно, а может, и вообще не вернусь, потому что по моей вине допущена ошибка и мы всей студией дружно ее исправляем. Мама, конечно же, не поверила и через час примчалась на машине вместе с папой выяснять, где их дочь проводит время. Убедившись, что я не обманула, родители поохали и поехали домой. Мимозина прилегла на диван и велела мне караулить дизайнеров, пока она спит.

— Не смей засыпать или уходить — мигом разбегутся, потом не поймаешь. Если кто станет отлынивать от работы — буди, — зевнула она и накрылась пледом.

Я села караулить. Швидко посматривает на меня и улыбается. Черт с ним, с замужеством, я сама все усложняю, в конце-то концов, люди встречаются годами, прежде чем решиться на такой шаг, а я требую от человека всего и сразу. Может, он со временем поймет, что, кроме меня, ему никто не нужен. Посмотрела на него и улыбнулась в ответ.

Полезла в ЖЖ. Рассказы мне больше размещать нельзя, поскольку питерское издательство строго-настрого запретило публиковать их в Интернете, пока не выйдет книга. Логика понятна: вряд ли книгу будут покупать, если то же самое можно почитать на халяву? Тем не менее бросать на произвол судьбы тысячу с лишним человек, которые ждут моих опусов, тоже нехорошо, поэтому я написала, что всех их очень люблю, но какое-то время не смогу порадовать своими сочинениями, потому что готовлю к изданию книгу. Странно, за столь малый срок я успела привязаться к моим читателям, людям, которых никогда не видела и вряд ли увижу, полюбила их так, как будто мы знаем друг друга сто лет, узнала привычки и предпочтения многих из них и поняла, что не все пользователи Интернета злы, есть и такие, которым не лень написать теплые слова благодарности. Жалко только, что я не успеваю всем отвечать.

Чайка встал с места и куда-то пошел.

— Ты куда? — спросила я.

— В туалет.

— И я с тобой.

— Зачем? — удивился он.

— А вдруг ты сбежишь домой?

— Не сбегу, я же сам предложил помочь, — засмеялся он и ушел.

Выскользнула за ним следом. Таки да, пошел в сторону сортира. Через пять минут Чайка не вернулся, я стала дергаться, через десять задергалась еще сильнее, а через двадцать не выдержала и пошла в туалет. Чайка сидит, прислонившись к стене, и спит.

Стала его будить. Как стыдно, из-за моей невнимательности дизайнеры сидят ночью и рисуют буковки, вместо того чтобы спать дома, как все нормальные люди. Впредь буду внимательнее. Лучше уж быть дотошной, как Липкин, вести ежедневник и проверять каждую запятую, чем потом вот так расплачиваться за свою безалаберность.

 

День семьдесят четвертый

Ночь плавно перетекла в утро. Не помню, как заснула, но проснулась я от щекотания в носу Открыла глаза. Все сотрудники лежат на диване, пристроившись, кто как смог. Чайка закинул на меня левую ногу и щекочет мне нос большим пальцем, Мимозина прижимает к груди Швидко, который сладко посапывает и шепчет: «Солнышко любимое!» Таня притулилась на краю дивана, облокотившись о стул, фотограф лежит на полу, а Мишкин сидит в наушниках за компьютером и гоняет машинки. Зашла уборщица, посмотрела на нас, укоризненно покачала головой и всплеснула руками: «Ну и ну, всякий стыд потеряли! Тьфу! Позор-то какой, и управы на них нет! Ну, я вам покажу, я на вас пожалуюсь, будете знать».

Она принялась будить народ. Швидко открыл глаза, посмотрел на мимозинскую грудь, потом на меня, ойкнул и побежал в туалет. Фотограф начал собирать открытки, разбросанные по всему офису, все остальные стали заваривать кофе-чай и собираться домой. Мимозина зевнула и сказала, что тоже съездит домой, приведет себя в божеский вид и вернется часам к двенадцати.

— Только ты обязательно вернись, а? А то как я без тебя буду открытки сдавать? — взмолилась я.

— Не дрейфь, вернусь, — и Мимозина, зевая, удалилась.

Собрав открытки, я села за компьютер и полезла в ЖЖ. Опаньки! Меня посетил сам Аморалиус, великий и ужасный Аморалиус, который когда-то позволил себе весьма грубый комментарий в мой адрес. Написал, что ему очень нравятся мои рассказы. Ни фига себе. Стала попискивать от удовольствия и решила сотворить что-нибудь такое-такое, чтобы весь Интернет целый год читал и никак не мог начитаться.

Проверила почту. Питерское издательство прислало мне договор. В принципе меня все устраивает, но есть одно большое НО: я не имею права публиковать рассказы, которые войдут в мою книгу, в своем Живом журнале. И что мне теперь делать? Как объяснить своим читателям, что историй больше не будет? Черт, некрасиво получается, тем более в такой момент, когда на меня обратили внимание известные личности. Да еще месяц-другой, и я переплюну Злоедрючку и Аморалиуса вместе взятых. Думала-думала и написала пост:

Дорогие друзья! В ближайшее время рассказов не будет. Мне заказали написать книгу, и я просто физически не успею делать и то и другое, к тому же, согласно договору с издательством, я не могу публиковать в ЖЖ рассказы, которые войдут в книгу. Прошу отнестись с пониманием.

Разместила сообщение и пошла курить. На лестнице стоит уборщица и жалуется на нас арендодателю.

— Вот, вот эта тоже лежала. Стыдоба какая, захожу, а они усе голые лежат вповалку на диване! Устроили Садомору, черти проклятые! — завопила она, косо посматривая на меня.

— Во-первых, мы не голые лежали, а в майках и трусах, а во-вторых, правильно говорить «Содом и Гоморра»! — выпалила я.

— Один хрен, похабщину развели! — плюнула уборщица.

Арендодатель посмотрел на меня, тяжело вздохнул, но ничего не сказал. Я докурила и пошла в студию. Предупредила Мишкина, что нас ждут большие неприятности с арендодателем.

— А хрен с ним, мы все равно скоро съезжаем в новый офис, а он пусть сдает свои курятники кому хочет, — флегматично промолвил Мишкин.

Села за компьютер и стала читать комментарии. Народ возмущен до глубины души. Лишь несколько человек отнеслись по-хорошему к моему сообщению, остальные стали ехидничать.

Что, выдохлась, да? Не пишется больше? Слинять решила? — написал один.

Не дождетесь, — ответила я.

А я в таком случае больше тебя читать не буду, — заявил другой.

Ну и хрен с тобой!

А я никогда и не читал, потому что ты ерунду пишешь всякую, — сказал третий.

А если ты не читал, то откуда знаешь, что я пишу ерунду?

А по твоей морде на юзерпике видно, — продолжал хамить он.

Ну и иди в жопу.

Но пришли и добрые слова:

Не бросайте нас, пожалуйста! Ваши рассказы очень поднимают настроение.

Еще несколько человек поддакнули:

Точно, мы тоже так думаем, пишите, хрен с ними, с издательствами.

Что делать — ума не приложу. Вроде и читателей терять не хочется, а с другой стороны, выпустить книгу все-таки важнее. Хорошенько подумала и написала в издательство письмо: дескать, благодарю за внимание, но не могу прекратить публиковать свои рассказы в ЖЖ, поскольку у меня масса читателей, которые мне очень дороги. Отправила письмо и через несколько минут поняла, что язык мой — враг мой и надобно вырвать его с корнем, а еще отбить мне пальцы, чтобы впредь неповадно было такое писать. Издатель ответил, что с пониманием относится к моей ситуации и предлагает мне написать книгу на какую-нибудь другую тему, а рассказы и дальше размещать в ЖЖ.

Вот только условия у нас изменились. Сможете сдать книгу к середине месяца?

Ни фига себе, это же через двадцать дней! За двадцать дней я успею только название придумать и с мыслями собраться.

Решила поинтересоваться, что за книга им нужна.

Интересная и продавабельная, — ответили мне.

Постараюсь, у меня еще куча работы, — написала я.

«Постараюсь» нас не устраивает. Или соглашаетесь и мы подписываем договор — или извините.

Согласилась.

Странные люди. Наверно, они думают, что я сижу в домике в деревне, зеваю от скуки и пописываю роман. Мне еще в Киев ехать сдавать сайт, со Швидко разбираться, Ольку с Наной утешать и перед Аббасом отчитываться, а им срочно понадобилась моя книга. За двадцать дней вынь да положь. С другой стороны, когда еще в моей жизни появится такая возможность? Может, это мой первый и последний шанс реализоваться как писателю? Может, мои книги будут раскупаться на ура?

Решила посоветоваться с другом Андрюшей из Киева. Написала ему письмо:

Привет, Андрюша, я разобралась в себе и хочу тебе сказать, что замуж за тебя я выйти не могу. У меня скверный характер, к тому же похоже, что я немного не в себе. По ночам я выхожу из своего тела, брожу по квартире, иногда мне слышатся голоса, и вообще я намерена посвятить свою жизнь спасению человечества. Как ты думаешь, реально ли написать нормальную книгу в объеме не менее двенадцати авторских листов за двадцать дней?

Ответ от Андрюши пришел через пять минут:

Я с первого дня нашего знакомства подозревал, что у тебя не все дома, но мне это даже нравится. Не переживай, мой прапрапрадед по материнской линии был шизофреником, говорят, что я на него очень похож, так что думаю, мы с тобой поладим. Нормальные книги за двадцать дней не пишутся, если ты, конечно, не собираешься писать, как Донцова или Хелен Филдинг. Приезжай, подадим заявление в загс и будем вместе спасать человечество!

Да уж, надо было честно признаться, что на самом деле я просто влюблена в гада Швидко и, кроме него, никого не вижу.

На часах без пятнадцати двенадцать. Скоро придет директор «Власты» за открытками, а Мимозиной все еще нет. Позвонила ей на мобильный — не отвечает, позвонила домой. Трубку взял Леша и сказал, что Лена спит. Попросила его растолкать ее и позвать к телефону. Леша расталкивал Мимозину минут пять, она мычала, урчала и материла всех на чем свет стоит, но трубку все же взяла.

— Через пятнадцать минут придут за открытками, а тебя все нет, — заметила я.

— А-а-а, я забыла. Ну, теперь уже без толку ехать, все равно не успею. Сдавайте без меня, — зевнула Мимозина.

— Ленка, пожалуйста, приезжай, ты же знаешь, что я никогда не смогу что-то втюхать клиенту так, как это умеешь ты, приезжай, — взмолилась я.

— Зря я, что ли, тебя учила? — фыркнула Мимозина и положила трубку.

Ноги мои подкосились, побежала к Мишкину и попросила помочь пообщаться с клиентом. Мишкин сказал, что он мне не помощник, потому что директор «Власты» его на дух не переносит, после того как он в прошлом году написал на листовке «Приглашаем героев туда», вместо «Приглашаем героев труда».

— В этой чертовой студии хоть что-то делается нормально? — взвизгнула я.

— Не-а, не помню такого, — ответил Мишкин.

В офис вошел директор «Власты». Я вспомнила все, чему меня так долго учила Мимозина, расправила пошире плечи, сложила губки бантиком и попыталась придать взгляду томное выражение, решив, что в данной ситуации клиента надо брать обаянием. Широко улыбнувшись, я промурлыкала:

— Здравствуйте, проходите, пожалуйста, кофе-чай?

— Мимозину, и поживее! — рявкнул директор.

— Ой, вы знаете, она заболела и попросила меня заменить ее, — сказала я и улыбнулась во все тридцать два зуба.

— Это плохо, давайте открытки, — рубанул он.

— А может, все-таки кофейку? — я присела на диван и поправила волосы так, как это делала Мимозина.

Директор подозрительно посмотрел на меня и спросил:

— Запортачили, да? Что-то не так? Зубы заговариваете?

— Нет, что вы, сейчас покажу открыточки, — ответила я, чувствуя, что еще пара минут, и я окончательно растеряюсь, и придется со всех ног бежать в туалет с рулоном туалетной бумаги.

Принесла несколько открыток, разложила их на столе веером, набрала в легкие побольше воздуха и нежным голосом прошептала:

— В этом году мы решили сделать вам сюрприз. Это не просто открытки. С одной стороны, они смотрятся, как обычные, но стоит только взять их в руки, как мы видим, что это ручная работа. Буква Ю в слове «Поздравляю» написана красной тушью, этой же тушью нарисованы узоры. Узор ни разу не повторяется. Представьте себе: три тысячи экземпляров — и все разные. Таким образом, у того, кто получает открытку, создается иллюзия, что она делалась специально для него.

Идем дальше. Почему выделена именно Ю, спросите вы? Потому что Ю, согласно фоносемантическому анализу, проведенному нашим отделом маркетинга, ассоциируется у человека с чем-то личным, приватным. К тому же в английском языке you означает «ты». Таким образом, у человека снова возникает впечатление, что открытка адресована именно ему и никому больше. Добавьте сюда уникальные узоры, о которых мы говорили выше, и мы получаем единственную в своем роде, самобытную вещь. Кстати, мы намерены выставить ее на фестиваль рекламы в следующем году как одну из наиболее ярких работ студии, — закончила я речь фразой, которая обычно говорится в таких случаях.

Директор «Власты» подозрительно посмотрел на меня и стал вертеть в руках открытку. Мимо прошла Ромашкина.

— Какие классные открыточки получились, можно я парочку возьму? — сказала она и подмигнула мне.

— Ой, какая красота, а кто это сделал? — заметил Пробин.

— Это наша Таня, — гордо ответила я.

— Супер, давно мы такой красоты не выпускали.

Еще через несколько минут вокруг стола собралась вся студия, кроме Мишкина, и начала наперебой расхваливать открыточки.

— Говна-с не предложим, — подмигнул Швидко.

Директор «Власты» посмотрел на нас, вздохнул и выпалил:

— Скажите мне, пожалуйста, а какого хрена вы до сих пор предлагали мне всякую ерунду? Ведь можете, когда хотите, делать красиво.

— Ну, мы ерунду не предлагали, просто это делал наш новый дизайнер, свежая струя, так сказать, — сказала я, приободрившись, и добавила: — В общем, вы должны еще немного доплатить, совсем немного. Но вы ведь понимаете, какой это труд.

— Сколько я вам еще должен? — спросил директор «Власты».

— Ну, по идее две тысячи гривен, но, поскольку вы наш старый, любимый клиент, мы делаем вам скидку пятьдесят процентов, и можете заплатить наличкой, — ответила я.

— Хорошо. — Он выложил на стол тысячу гривен, подхватил коробки с открытками и направился к выходу.

— Мимозина рядом с тобой отдыхает, такого ладного вранья я еще никогда не слышал. Еще и денег умудрилась содрать, — засмеялся Пробин, когда клиент удалился.

Он попытался забрать у меня честно заработанные тысячу гривен. Я возмутилась, Мишкин поддержал меня и сказал, что пятьсот я могу забрать себе за обработку клиента, а пятьсот сдать на нужды студии, а именно организацию вечерней пьянки.

— Хватит с вас и четырехсот, — гордо сказала я и спрятала деньги в сумочку.

Я звезда! Выйти из такой ситуации может только менеджер с большой буквы.

Мимозина приползла к четырем часам, когда мы уже нарезали колбасу и сыр. Мишкин поднял тост за славных менеджеров, Мимозина зарделась и сказала, что я целиком и полностью оправдала ее доверие, и даже пообещала начислить мне премию. Пробин напился, расщедрился и прибавил к моей зарплате еще пятьсот гривен.

Пьянка продолжалась до позднего вечера и закончилась грандиозным скандалом. Технический дизайнер стал подкалывать Ромашкину, которая периодически отвлекалась на общение в форуме толкиенистов, и сказал, что один из ее любимых персонажей, а именно Гендальф, в реальной жизни никакой не сказочник, а пидорас. Подвыпившая Ромашкина ответила, что лучше быть пидорасом, чем таким мудаком и занудой, как технический дизайнер. Мишкин встрял и высказал мнение, что Лив Тайлер с ее губками надо сниматься в порнофильмах, а не изображать из себя мученицу. Программист заметил, что «Гарри Поттер» круче «Властелина колец», — и понеслась душа в рай. Все начали орать, что-то друг другу доказывать, а я пошла проверять почту.

Пришло письмо от Урсулы.

Эмили, — пишет она, — я уже двадцать раз раскладывала карты Таро. Все одно и то же. Одно из двух: или ты выйдешь замуж за сэра Гея, или не выйдешь! Банки пользуются большой популярностью в клубе!

Урсула, — написала я в ответ, — сверни свои карты трубочкой и засунь в одно место мазохистам в клубе — им понравится. Если нужны еще банки — пиши!

Стала собираться домой, мне еще вечером сочинять роман для издательства. Швидко вызвался меня проводить, всю дорогу шутил и говорил, что уже почти уладил дела с разводом. Какое мне дело до его развода, если он все равно не собирается на мне жениться.

В метро встретили Ольку в хиджабе и каком-то одеянии до пят.

— Ну как? — спросила я.

— Хорошо, только в колготках жарко ходить летом, — вздохнула она.

— А без колготок никак? — поинтересовалась я.

— Никак, грех пальцы оголенные показывать.

Пришла домой и заявила родителям, что сегодня я снова буду сидеть на кухне до потери пульса, и предложила им заварить себе в термосе кофе, сделать бутерброды, чтобы не шастать каждые пять минут и не тревожить меня, а еще помочь мне с сюжетом для романа, потому что я ничего путного придумать не могу.

— Сейчас, — хором сказали родители и побежали в комнату писать сюжеты.

Я засела за компьютер, заварила себе кофе покрепче и стала придумывать очередной рассказ для ЖЖ. Почему-то вспомнила, как я устраивалась на работу, когда мы переехали в Харьков, глотнула кофе и стала писать.

В поисках работы

Приехав в город X., я отметила свое двадцатилетие и решила, что неплохо было бы устроиться на работу. Папа сказал, что его дочери не обязательно работать, и пообещал выдавать каждый месяц по сто долларов, ежели я буду сидеть дома. Маман произнесла свое коронное «ну-ну». Братец запрыгал от радости и сразу придумал, как мы потратим мою первую зарплату. Бабушка прослезилась и запричитала, что я и так худенькая, а на работе меня замучают окончательно, а дед сурово посмотрел и выдал: «Сейчас, едрить его мать, везде только секс!»

Обегав полгорода в поисках работы по специальности, я поняла, что городу X. недоученные армянские юристы не нужны, поскольку хватает своих доученных неармянских.

Тогда я почесала репу и пришла к выводу, что все работы хороши и необходимо просто задаться целью.

— Тут в один ганделык администратор требуется, — сообщила подруга Ленка, которая знала о моих поисках.

— А где это? — поинтересовалась я.

— На бульваре, почти возле памятника.

— О’кей! — ответила я и побежала домой.

Слово «ганделык» мне не очень понравилось. «Надо ж было так фирму назвать»! — подумала я.

Что скрывается за этим названием, на тот момент я, естественно, не догадывалась. По указанному адресу Эмилия Маратовна прибыла в деловом костюме и белой рубашке, в туфлях на шпильках с портфелем в руках. Искомой фирмы на месте не оказалось. Была прачечная, швейная мастерская, обувной магазин и какая-то грязная дверь с надписью «Бар», возле которой двое мужиков странной внешности пили пиво с таранькой. Побродив еще минут пять, я подошла к мужикам и спросила:

— Простите, а вы не подскажете, где здесь находится ганделык?

Мужики критически осмотрели меня, повернулись задом и продолжили беседу.

— В дверь заходи и на второй этаж! — буркнул один из них, махнув рукой.

— Спасибо! — ответила я.

На втором этаже обнаружился грязный, обшарпанный бар. «Шифруются»! — подумала я. Решив, что деваться некуда и коли уж я поднялась на второй этаж, то непременно должна найти таинственную фирму с некрасивым названием, твердым шагом я направилась к тетке, стоящей за барной стойкой.

— Простите! А вы не подскажете, где здесь фирма «Ганделык» находится? — спросила я.

— Так ты в нем стоишь! В ганделы-ы-ыке! — протянула тетка, прикуривая сигарету. — Шо надо?

— Я по-по-по-поводу работы! Администратора! — выпалила я, собравшись с силами.

— Ну-у-у, девка, ты даешь! Санька, глянь! Администратором хочет стать! — хмыкнула тетка.

Из подсобки выглянул Санька, толстый рябой мужик, в белом фартуке, забрызганном кровью.

«Убьют сейчас!» — подумала я и дала деру.

На следующий день Ленка сообщила, что требуется приемщица в пункт стеклотары. Решив, что отец, не жалевший денег на мое образование, сойдет с ума, узнав, что его дочь из юристов пошла в приемщицы бутылок, я отказалась от столь выгодного предложения. Купила газету по трудоустройству и занялась серьезнейшими поисками работы. Спустя неделю бесперебойных звонков меня пригласили на собеседование в фирму, занимающуюся торговлей всем на свете. Требовался менеджер по продажам.

Критически осмотрев меня, начальник сказал, что возьмет на испытательный срок секретарем, а там видно будет.

«Секретарем так секретарем, — подумала я, — все начинают с малого».

На следующий день в девять утра я как штык стояла перед дверью с железным замком, с портфелем, полным книг по делопроизводству. Первый сотрудник появился в половине двенадцатого.

— Ты хто? — спросил толстый мужик в грязных штанах.

— Секретарь! — гордо выпалила я.

— А-а-а, точно, секретарь, а я совсем забыл, — ответил мужик, икая. — Ты, секретарь, вот что: если кто спросит, скажи, что я в девять пришел и тебя впустил, понятно?

— Понятно, — ответила я.

Мужик открыл дверь, и мы вошли в комнату.

— Вот твое место! — буркнул он, показывая на старый обшарпанный стол, на котором стоял телефон.

— Ага! — ответила я и добавила: — А меня Эмилей зовут.

— Емелей, говоришь? — Мужик почесал затылок. — Ну и имечко. Значит, так, Емеля, будут звонить — зови меня.

— Я Эмиля, а не Емеля, — обиделась я.

— А-а-а, какая разница, я спать хочу, с бодуна я! Меня, кстати, Колей зовут. — Он махнул рукой и удалился в соседний кабинет.

Через пять минут позвонили.

— Алло! Вы торгуете досками? — послышался женский голос.

— Подождите минуточку, я уточню, — ответила я и побежала в соседний кабинет. Коля лежал на кожаном диване и храпел. Решив, что процветание фирмы важнее плохого самочувствия сотрудников, я принялась расталкивать его.

— Николай, Николай! Проснитесь, пожалуйста.

Николай замычал и открыл глаза.

— Там спрашивают, торгуем ли мы досками? — сказала я, указывая на дверь.

— Кто спрашивает? — зевнул он.

— По телефону спрашивают.

— Скажи, что торгуем! — Он повернулся на другой бок.

Я побежала в кабинет, схватила трубку и радостно выпалила:

— Торгуем мы досками! Торгуем!

— Почем метр? — осведомился женский голос.

— Подождите минуточку, — снова попросила я и побежала к Николаю.

Он лежал ко мне спиной, накрыв голову газеткой.

— Николай, простите, Николай! — прошептала я. — Там спрашивают, почем доски, метр почем?

— Какой метр? Чего метр? — зло буркнул мужик.

— Досок метр почем? Звонят, спрашивают.

— А-а-а, досок! Скажи, по договорной цене.

Я вбежала в кабинет, схватила трубку и сообщила:

— По договорной цене мы досками торгуем!

— Понятно, — ответили на том конце провода, — а когда можно подъехать к вам?

И снова я со всех ног побежала к Коле, по дороге зацепилась за гвоздь и порвала новую юбку.

— Николай! Там клиент спрашивает, когда подъехать можно.

Николай повернулся, плюнул и, матеря всех на свете, поплелся к телефону.

— Алло, менеджер по продажам Николай Костенко слушает вас! — икнул он в трубку.

На том конце послышались короткие гудки.

— Проворонила клиента! Дурища! — вздохнул Николай, почесывая яйца. — И поспать мне не дала!

— А вы бы не могли мне выдать прайс, — поинтересовалась я, — или рассказать, чем мы торгуем и почем?

— Прайсов нет у нас, расскажу лучше! Записывай! — ответил менеджер, закуривая сигарету.

Я обрадовалась и открыла блокнот. Спустя пятнадцать минут я узнала, что фирма торгует досками, травой и цветами для озеленения города, покрышками, клеем и кондиционерами.

— Мы еще кое-чем торгуем! — хитро подмигнул Николай. — Но тебе об этом знать пока необязательно. Пойду я опохмелюсь! А ты сиди тут! Секретарь! Я тебя Цербером звать буду.

Он погрозил пальцем и удалился.

Два часа я просидела в гордом одиночестве, изучая книги по делопроизводству и отвечая на звонки. Через два часа дверь окрыли две барышни: брюнетка и блондинка. Барышни посмотрели на меня, фыркнули и спросили:

— Ты хто?

— Секретарь! — ответила я.

— А-а-а, — вздохнули они и сели за соседний стол.

Снова зазвонил телефон.

— Фирма «Янус»! Здравствуйте! — ответила я.

— Кончай шутки шутить. Николая позови, — послышался мужской бас.

— Николая сейчас нет, ему что-нибудь передать? — спросила я.

— А ты хто? — спросили на том конце.

— Я секретарь! Эмилия Варданян, — ответила я.

— Ох, ни хрена себе! Колян офис открыл, — послышалось в ответ. — А Колян когда будет?

— Он не сказал. — Я повернулась к барышням и спросила: — А вы не знаете, когда Николай подойдет?

— А куда ушел-то? — спросила блондинка, подкрашивая губы.

— Сказал, что плохо себя чувствует, и пошел опохмеляться, — вздохнула я.

— Тогда хуй его знает! — ответила брюнетка.

— Извините, но мы не знаем, когда он будет, — сказала я в трубку.

— А трава есть? — спросил голос.

— Есть! — радостно ответила я.

— А почем?

— По пятнадцать гривен за кило, — выпалила я.

— А почему так дешево? — засомневались на том конце провода.

— Такая цена! — ответила я. — Заказывать будете?

— Буду! Скажи Коляну, пусть мне отложит на тридцать гриш. А где ваш офис-то?

— Гражданская, семь, второй этаж, — ответила я.

— Будем через пятнадцать минут, — буркнул клиент и положил трубку.

— Через пятнадцать минут клиент будет! — гордо провозгласила я, повернувшись к барышням.

Спустя пятнадцать минут в кабинет ввалился молодой человек в синих спортивных штанах с лампасами, бросил на стол тридцать гривен и стал требовать два килограмма травы. Брюнетка спрятала деньги в карман и пошла на склад, откуда явилась через некоторое время с двумя пакетиками семян с надписью «Трава газонная». Молодой человек подозрительно посмотрел на пакеты, повертел в руках и заметил:

— Не похоже на траву.

— Ну как не похоже! — ответила я. — Вы читайте, вот надпись: «Трава газонная».

— Какая, нах, газонная? — возмутился молодой человек.

— Самая обыкновенная, — испугалась я.

— Я сейчас из тебя траву газонную сделаю! — завопил молодой человек и бросился на меня с кулаками.

Я кинулась в коридор, пулей слетела по лестнице и забежала в будку охранника с воплем:

— Там псих!

Охранник пошел разбираться. Через пять минут меня вызвали на ковер, и девушки наперебой стали объяснять, что работа с клиентами — штука сложная. Молодой человек оказался наркоманом, который просто ошибся номером.

— Мы сами будем на звонки отвечать! А ты директора жди, он решит, что с тобой делать, — вздохнули девушки.

Я пригорюнилась и уткнулась в книгу по делопроизводству. Девушки принялись обсуждать свои проблемы и стырили у меня из пачки десять сигарет.

— Секретарь, а «Мальборо» куришь! Жируешь! — заметили они.

Директор пришел в четыре часа, посмотрел на меня и выдал:

— Записывай, что надо сделать сегодня и завтра.

— Хорошо! — обрадовалась я.

По мере того как он диктовал, энтузиазм мой угасал и желание работать секретарем улетучивалось. Список состоял из следующих пунктов:

1. Найти Коляна и вернуть его в офис.

2. Купить Коляну антипохмелина.

3. Купить два батона, две банки шпрот, бутылку газировки, колбасы «Докторской» и бутылку водки.

4. Купить газету «Харьковский курьер» за прошлую неделю.

— А если не будет за прошлую неделю? — робко спросила я.

— А ты постарайся, побегай! — ехидно заметил директор. — И смотри: шпроты обязательно должны быть рижскими, батоны по шестьдесят копеек, а колбасу не вздумай купить с жиром. Даю тебе на все полчаса. Справишься — молоток! А завтра с утра надо будет окна помыть в офисе и пол. Тряпки у уборщицы возьмешь, я вас познакомлю. Мы сегодня бухать будем вечером! Коллеги мои приедут из другой фирмы.

— А можно мне не участвовать? — спросила я.

— Ты от коллектива отбиваешься? В первый же день? — Брюнетка бросила на меня злой взгляд. — Ну-ну.

— С нами бухать будешь! — стукнул директор кулаком.

— Угу! — вздохнула я и стала спускаться по лестнице.

— Слышь! Ты! Тебя как зовут? — услышала я за спиной голос блондинки.

— Эмиля!

— Ты, Эмиля, купи мне прокладок и Ольке презервативов.

— Денег не хватит, — ответила я.

— Ты свои добавь, я тебе потом верну как-нибудь.

Из здания я вышла в самых расстроенных чувствах. Искать Коляна долго не пришлось, он валялся на скамейке рядом с офисом.

«Одной проблемой меньше!» — подумала я и пошла по направлению к гастроному за шпротами и колбасой. Когда я приблизилась к гастроному, желание работать секретарем улетучилось окончательно. Решив, что гордая дочь своего отца не позволит всяким там гадам издеваться над ней, я зашла в магазин и купила самую жирную колбасу, две буханки черного хлеба, минералку, две банки шпрот, не рижских, и две бутылки самой дешевой водки. В киоске «Харьковского курьера» не оказалось, и я с чистой совестью приобрела журнал «Плейбой». Вместо антипохмелина я купила в аптеке быстродействующего слабительного, содрала этикетку и положила в пакет.

— Вы только инструкцию внимательно изучите! И дозу не превышайте! — посоветовала добрая тетенька аптекарь. — Две таблетки максимум.

— Не переживайте! Я уж постараюсь! — довольно улыбнулась я.

По направлению к офису я шла довольная аки слон. Николай все так же лежал на скамейке.

— Николай! Николай! Вставайте! — прошептала я, толкая его.

— О! Цербер! — улыбнулся Николай.

— Цербер-цербер! — ласково сказала я. — Я вам тут лекарство принесла, выпейте! Вам полегчает.

Николай протер глаза и удивленно посмотрел на меня.

— Там вечером в офисе мероприятие будет, так выпейте вот это, будете как огурчик.

— Давай! — махнул рукой Николай.

— Держите! — ответила я, высыпав четыре таблетки в ладонь Николая.

Николай запил «лекарство» минералкой, посмотрел на меня и промычал:

— А я бы тебя трахнул!

— Угу! Трахнешь! Как же! — ответила я и вручила Николаю пакеты с едой. — В офис иди, дядя, там тебя ждут. Привет директору!

— Ню, как работа? — спросил папа за ужином.

— Никак! — ответила я. — Мне там не понравилось, судя по всему, я им тоже.

— Ти сказал, што ти англыски знаэш, што учылса харашо? — спросил папа.

— Сказал-сказал! — ответила я.

На следующий день в десять часов утра позвонил возмущенный директор и заявил, что вычтет у меня из зарплаты деньги за прогул и продукты, которые я вчера купила.

— Я у вас больше не работаю, — спокойно ответила я.

— Как не работаешь? — удивился директор. — Я тебя не увольнял.

— Я сама уволилась, — ответила я невозмутимым тоном.

— Это ты зря! — заметил директор. — Я сегодня подумывал тебя менеджером назначить. Николая увольнять буду. Мало того что пьет, собака, каждый день, так вчера еще и диван обгадил кожаный и сиденье в машине.

— Спасибо, Александр Игоревич! Я уже нашла другую работу, — ответила я и положила трубку.

Через два часа на кухню ворвались довольные мама с папой и стали зачитывать свои сюжеты.

Папа предложил написать роман следующего содержания. Однажды в мусорном баке нашли мальчика с большими волосатыми ушами. Когда мальчик подрос, выяснилось, что по ночам волосы на ушах выпрямляются и превращаются в маленькие антеннки, при помощи которых осуществляется общение с инопланетянами. Приемные родители водят мальчика по психиатрам, и врачи ставят диагноз — маниакально-депрессивный психоз. Через двадцать лет выясняется, что этот человек инопланетный робот, которого заслали к нам шпионить. Он влюбляется в девушку, и она предлагает угнать с Байконура космический корабль и улететь на его планету. Юноша соглашается, но КГБ и ЦРУ, наблюдавшие за ним с того момента, как его подкинули в мусорный бак, крадут пришельца и начинают выщипывать у него волоски из ушей и пересаживать их на уши своего сотрудника. Этот самый сотрудник должен полететь на планету Блюго и распылить там вирус, под влиянием которого инопланетяне станут безвольными животными и будут работать на землян. Храбрая девушка спасает юношу, надев скафандр и спустившись в бункер по канализационной трубе. Они вместе захватывают корабль и улетают. Но поскольку чужеземцу выщипали все волоски на ушах, он заблудился в космосе, и достигнуть планеты Блюго кораблю удается только через сорок лет. К этому времени девушка превращается в дряхлую старуху, но добрые инопланетяне поят ее эликсиром молодости, и она снова становится молодой и красивой. Вскоре выясняется, что главный герой никакой не робот, а гуманоид, родившийся от брака земной женщины с инопланетянином. Он становится королем и уничтожает планету Земля, которая к тому времени сделалась рассадником болезней.

— И всех на хрен уничтожает, — закончил свою речь папа и посмотрел на меня, ожидая моей реакции.

— Странный сюжет какой-то, не смешно, — не одобрила я.

— Как не смешно? А ты представь его волосатые уши или как девушка по канализационной трубе плыла, разве не смешно? — удивился папа.

— Херню написал какую-то, ты мой сюжет послушай, — сказала мама.

— Давай, — зевнула я.

— Действие разворачивается в наши дни, — начала мама. — Девушка Таня слышит по ночам голоса и думает, что сходит с ума. Она устраивается на рынок продавщицей селедки, но в первый же день бочка с селедкой опрокидывается, и хозяин грозится отправить Таню в тюрьму. Неожиданно к девушке подходит молодой человек приятной наружности, который платит хозяину за испорченную селедку и увозит Таню. Вскоре выясняется, что юноша очень богат и принадлежит к знатному княжескому роду. Таня рассказывает ему о таинственных голосах. Молодой человек нанимает детектива, и выясняется, что Таню пытается свести с ума ее собственная мать, которая на самом деле никакая не мать, а мачеха. В результате расследования всплывают весьма интересные детали. Оказывается, Таня принадлежит к тому же славному роду, что и молодой человек, и является его родной сестрой. Юноша чуть не помешался от горя, потому что он собирался жениться на Тане, но, узнав всю правду, уходит в монастырь. Танина мачеха выбрасывается из окна и умирает. Таня встречает гадалку, которая рассказывает, что молодой человек ей никакой не брат. Таня организует расследование и узнает, что она единственная наследница огромного состояния, а молодой человек — приемный сын покойного князя. Таня едет в монастырь и показывает возлюбленному документы, в которых черным по белому написано, что он не князь, а сын механизатора Коли и доярки Дуни из Подмосковья. Молодой человек радуется, женится на Тане, и они живут долго и счастливо.

— Сериалов насмотрелась, мыло какое-то, — усмехнулась я.

— Мой рассказ круче, — гордо сказал папа.

— Мой жизненный, а твой — нет, у тебя башка забита инопланетянами, и уши у тебя волосатые, вот ты и пишешь херню всякую, — ответила мама.

— А ты… а ты… а тебе везде враги мерещатся, вот ты и подозреваешь всех, — выпалил папа.

Я оставила спорящих родителей наедине и пошла спать. Похоже, я все-таки погорячилась, пообещав написать роман за двадцать дней.

 

День семьдесят пятый

Ночью Майкл открыл холодильник и слопал палку колбасы, которую мама припасла для братца, потом пошел в коридор, долго просился на улицу и в конце концов нагадил перед дверью родительской комнаты. Утром папа вышел в коридор, наступил на кучу, как обычно, ничего не заметил, потянулся и пошел на кухню. Потом решил зайти в мою комнату, долго ходил взад-вперед и смотрел на стены.

— Ты что бродишь? — поинтересовалась я, высунув нос из-под одеяла.

— Стены смотрю, обои будем новые клеить, — ответил папа и добавил: — А чего это тут так воняет?

— Не знаю, — зевнула я.

Потом папа зачем-то пошел на балкон, в ванную и, когда наконец опустился на табуретку на кухне, принюхался и посмотрел на свои тапки.

— Гал, я в говно залез, — сказал он. — Майклуша, ты зачем нагадил в коридоре?

— Ты вечно куда-нибудь залезешь, — возмутилась мама, — а мне за тобой убирать! Ну что за мужик?

Придя в студию, я первым делом разместила в ЖЖ новый рассказ. Издательство прислало мне на подпись договор. Надо срочно, очень срочно брать отгулы, отпуск, неважно что, прикинуться больной и писать роман, иначе получу я кукиш с маслом, а не народное признание. Только кто мне эти отгулы даст, вот в чем вопрос. Ребята наконец-то закончили работу над сайтом для Грача и залили его на сервер, чтобы можно было протестировать. Позвонила Грачу и сказала, что он может смотреть готовый сайт.

Грач поблагодарил и выразил удовольствие оттого, что проект подходит к концу, поскольку он собирается уходить в отпуск.

— Если все будет о’кей, на следующей неделе я приеду подписывать акты приема-сдачи, — сказала я.

— Ага, — ответил он.

«О’кей» никогда не бывает, в этом я убедилась через час, когда позвонил разъяренный Грач и стал мне доказывать, что цвета на сайте не те, которые были на предварительных эскизах, что сайт смотрится как-то гадко, что он никому не понравился и надо все опять переделывать.

Тут уж я не выдержала и отвела душу по полной программе — не зря ведь я проработала столько дней и даже одну ночь в нашей славной студии. Сказала, что Грач поступает неподобающе, что не может быть и речи о новой переделке и что мы разрываем договор. Технический дизайнер, который подслушивал, вскочил с места, стал прыгать вокруг меня и орать:

— Скажи, что они мудаки! Мудаки они, вот! Скажи им!

— Вы нехорошие люди, непорядочные! — выпалила я.

— Мудаки вы! — заголосил технический дизайнер так, что мне пришлось закрывать трубку рукой и вызывать Пробина. Коммерческий директор запихал крикуна в дизайнерскую, закрыл дверь и стал ее подпирать.

— Быстрее заканчивай разговор, я долго не выдержу, — прошипел Пробин.

— Мудаки-и-и! — слышался вопль дизайнера, который дергал ручку и толкал дверь так, что бедный Пробин то и дело отскакивал от нее, как мячик, и прислонялся снова. В конце концов он позвал офис-менеджера и приказал ей подпирать дверь вместе с ним.

— Вот еще, — фыркнула та, но, услышав в ответ привычное «Высчитаю из зарплаты»! — встала рядом с Пробиным плечо к плечу.

— Вы ведь видели эскизы, делали замечания, мы все учли. А теперь вы предлагаете все начать сначала? Это непрофессионально, — продолжала я.

— Да мы вам деньги заплатили, вы должны сделать так, чтобы нам нравилось, — занудствовал Грач.

— Мы сделали, как вы хотели. Принимаете — добро. Нет — ничего не увидите, а предоплату мы вам не вернем, мы ее честно отработали.

— Уроды!!! — снова заорал технический дизайнер.

— Давай быстрее, мы его вдвоем не можем удержать, — прокряхтел Пробин.

— Вы подумайте хорошенько, а потом мне перезвоните, иначе я приеду в Киев и пожалуюсь Багатскому. У меня хранятся все правки, которые вы вносили, так что я не виновата, что вам опять не нравится, — сказала я, бросила трубку и махнула рукой взмокшему Пробину: — Выпускай Башковитого!

Пробин отскочил от двери, и в комнату ввалился технический дизайнер.

— Какого хрена мне не дали поговорить?! — завопил он.

— А какого хрена ты подслушивал? Кто у нас менеджер? Ты чего не в свое дело нос суешь? Я тебя, гада, сейчас урою, пшел работать, а ну пшел, быстро! — закричала я так, что сама испугалась.

— Да я… Я ж ничего… Я просто хотел… Я ж помочь хотел… — замялся Башковитый, который никак не ожидал такой реакции с моей стороны.

— Дома на жену будешь орать и хотеть, марш работать! — не унималась я.

Башковитый тяжко вздохнул, поплелся в дизайнерскую, сел за компьютер и прошептал программисту:

— Вот она какая стала. А была тише воды — ниже травы, всех боялась, со всеми советовалась, а теперь и слова не скажи, вот!

— А это вы меня такой сделали, кретины хреновы! — разоралась я, подскочила к программисту и стала бешено вращать глазами. — Почему статистика не работает?

— Так это… сейчас… это… Посмотрю я… Я и не знал… это… Не кричи, я сейчас все сделаю, сейчас, — стал оправдываться программист.

Пошла курить с Мишкиным и тактично намекнула, что неплохо было бы отправить меня в заслуженный отпуск.

— А как же проект Грача? Рановато тебе еще в отпуск идти, — сказал он.

— А когда будет не рановато?

— Ну, когда-нибудь, — вздохнул Мишкин.

Ну ничего себе, я тут работала как ежик, а мне отпуска не дают. Когда мне теперь книгу писать? Надо что-то придумать.

Пошли обедать со Швидко. Пожаловалась на жизнь: сволочь Мишкин не отпускает с работы, а для меня, может, публикация книги — вопрос жизни и смерти, я, может, круче Пушкина напишу, потомки не простят Мишкину, если он загубит мой талант.

— А ты заболей, — предложил он.

— Как? — спросила я, вылавливая из компота муху.

— Элементарно. Звонишь завтра, сообщаешь, что у тебя грипп, и отлеживаешься дома.

— А если скажут, что надо срочно выйти на работу?

— Не скажут. Пробин гриппа боится как чумы, он тебе еще две недели посоветует дома полежать, чтобы сотрудников не заразила, — улыбнулся Швидко.

— Ну, врать нехорошо.

— А талант на корню рубить хорошо? Все равно работы сейчас мало, проект почти сдала, так что можешь с чистой совестью отдыхать и писать свой роман. А о чем он, кстати?

— А фиг его знает, пока ничего в голову не лезет. Когда пишу рассказы — они сочиняются как-то сами собой, а как только предложили написать на заказ — так все и закончилось.

— А ты не думай о том, что работаешь по заказу, расслабься и пиши так, как ты это делала раньше.

— Думаешь? — спросила я.

— Знаю. Я же сам творец прекрасного!

— Это да-а-а.

Пока дошли до офиса, я окончательно утвердилась в мысли, что завтра скажусь больной.

Позвонил Грач, жутко извинялся, пообещал все принять, если мы сделаем в довесок на сайте карту Украины с сеткой дистрибьюторов. Испугался, что приеду и пожалуюсь Багатскому.

— Черт с вами, сделаем, — ответила я.

Пошла к Мишкину и довела до его сведения, что в течение недели нужно сделать карту. Мишкин стал вопить, что карта не входила в наши планы и Грач уже сидит у него в печенках. Технический дизайнер, которому не позволили выломать дверь и обозвать клиента мудаком, заорал так, что чуть стекла не вылетели. Программист сказал, что он планирует взять отгул на три дня и ему не до карты, а я плюнула и пригрозила, что без карты не будет денег, так что пусть они сами решают, с чем завтра есть бутерброды: с маслом и красной икрой или с солью и чесночком.

Разозлили меня дальше некуда. Решила прогуляться. Мимозина стала возмущаться и напомнила, что с минуты на минуту прибудет господин Аббас.

— А давай-ка я расскажу тебе еще одну менеджерскую премудрость, — лукаво улыбнулась она.

— А есть еще? — удивилась я.

— О-о-о, еще очень много. Сегодняшняя премудрость называется «Как не испортить отношения с клиентом, который к тебе очень неровно дышит».

Она села в кресло и стала преподавать мне очередной урок:

— Есть разные категории клиентов, которые неровно дышат.

— Клиенты, которые дышат легко, совсем чуть-чуть. С ними достаточно быть ласковой и изредка стрелять глазками, а большего им и не надо, — перебила я.

— Точно, молодец, на лету схватываешь, — улыбнулась Мимозина.

— А есть те, которые дышат тяжело, как Аббас, вот что с ними делать — я не знаю, но мне кажется, их надо посылать на фиг, — продолжила я.

— Не-е-ет, вот здесь ты не права. Таких клиентов грех терять. Обычно они обращаются в студию достаточно часто и приносят неплохой доход, потому что им приятно с тобой общаться. Наша задача заставить такого клиента дышать легко, — взмахнула рукой Мимозина.

— Такого заставишь, он же спит и видит, как тебя в постель затащить, — вздохнула я.

— А для этого существуют разные способы, — возразила Мимозина. — В нашем случае клиент дышит очень тяжело, к тому же он восточный мужчина. Что надо делать?

— Дать по морде, — не унималась я.

— Нет, в нашем случае мы будем тяжко вздыхать и скажем, что уже год как замужем за мужем-тираном, ну, например, начальником налоговой инспекции или уголовного розыска. Потом намекнем, что, если у Аббаса возникнут проблемы, мы можем ему помочь.

— И что дальше? — удивилась я.

— Ничего. Во-первых, Аббас иностранец, он вряд ли захочет портить отношения с налоговиками или милицией и побоится от нас уходить, вдруг я на него обижусь и нашлю проверку. Во-вторых, он будет жалеть меня как женщину. А в-третьих, будет надеяться, что мы поможем ему решить проблемы, а в нашем государстве они рано или поздно возникают у всех иностранцев.

— А если действительно возникнут проблемы? Кто их решать будет? — поинтересовалась я.

— Ой, ну что их решать? Что их решать? Наш Пробин за деньги тебе хоть прижизненный памятник поставит на площади Ленина, у него знаешь сколько знакомых?

— Знаю, — кивнула я. — Ну хорошо, а если клиент из другого города, тогда что?

— Ну, тогда смотря по обстоятельствам, можно хоть внучкой президента заделаться, — пожала плечами Мимозина.

— И что, верят? — удивилась я.

— А то, ты ж не девочка с улицы, а менеджер известной студии, как же тебе не поверить?

— И никто никогда не поймал на лжи? И не проверил?

— Поймал один раз, три года назад один крендель из Киева. Оказался другом зятя президента, сказал, что давно знает эту семью, а меня там никогда не видел. Но это не часто случается, — улыбнулась Мимозина, вздохнула и сказала совершенно серьезно: — Теперь ты понимаешь, почему я буддистка? Я день и ночь свою карму улучшаю.

— Нет, не понимаю, — ответила я, но Мимозина меня не услышала — она выпорхнула из-за стола и ринулась навстречу входящему в офис господину Аббасу.

Господин Аббас явился при полном параде: в костюме с галстуком и в белоснежной рубашке. Мимозина завела его в комнату переговоров, где они провели около часа. Попытки составить им компанию и обсудить вопросы о многострадальном сайте, который мы никак не можем закончить, успехом не увенчались. Каждый раз, когда я пыталась просунуть в комнату переговоров свой длинный нос, Мимозина шипела, махала руками и всячески давала мне понять, что делать мне там нечего. Под конец меня вызвали минут на пять, господин Аббас высказал свои пожелания и ушел.

— И из-за этого ты не отпустила меня погулять? — возмутилась я.

— Иногда пять минут решают все, — ответила Мимозина.

Какую лапшу в этот раз она вешала ему на уши, я так и не узнала: Мимозина сказала, что у нее есть секреты, которые она не выдаст даже под страхом пытки.

Я взяла ноутбук под мышку и пошла домой.

Дома трагедия: пропали пятьсот гривен, которые мама выдала папе на приобретение нового телефона. Папа клянется и божится, что потерять деньги он не мог, поскольку даже не успел взять их в руки.

— Я их на трюмо положила! — закричала мама.

— Их там не было, — пожал плечами папа.

— Ты их пропил! — не унималась мама.

— Сама пропила!

— Дурак ты, вечно все у тебя не как у добрых людей! Какого черта я живу с таким человеком?

Папа плюнул, пошел на кухню, достал из ящика вату и запихал себе в уши. Потом сел перед телевизором и стал смотреть передачу про животных.

— Вот, полюбуйся, какой придурок твой папаша, — ухмыльнулась мама.

Папа сделал серьезное лицо и уставился в экран, делая вид, что он нас не слышит.

— А еще этот идиот не смывает за собой, когда выкидывает заварку в унитаз, а я за неделю извожу на этот проклятый унитаз бутылку чистящего средства, — не унималась мама.

Папа заулыбался и стал смотреть в экран еще внимательнее.

— А еще он умудрился засунуть свои грязные носки в холодильник, потому что он себя не контролирует, — продолжила обвинительную речь мама.

Папа сидит как каменный и делает вид, что ничего не слышит.

— Еще у него на старости лет начинается маразм! — крикнула мама.

Снова ноль реакции с папиной стороны.

— И хлеба он не купил на ужин, придется тебе идти, — вздохнула мама.

— Пойдешь за хлебом — купи мне бутылочку водки, — сказал мне папа, — а то я не переживу сегодняшний вечер. — Он обратился к маме: — Носки я в холодильник по ошибке положил, за собой смываю всегда, а маразма у меня нет, это у тебя психоз.

— Хорош артистничать, — буркнула мама и пошла на кухню.

За ужином я сообщила родителям, что намерена прикинуться больной и отсидеться дома неделю.

— Вот, как раз поможешь мне по хозяйству, — обрадовалась мама.

— Ну уж нет, я книгу писать буду, — ответила я.

Из-под кровати, учуяв запах мяса, выполз пудель Майклуша с огрызком стогривневой купюры в зубах, и все сразу стало понятно. Отправлять пса на живодерню никто не собирался, но, выпив сто граммов, папа усадил Майкла перед собой и стал ему рассказывать о том, как нехорошо жрать деньги. Еще после ста граммов папа проникся к Майклу такой симпатией, что посадил его на табуретку, завязал на шее салфетку и поставил перед псом миску с котлетами и стопку водки. От водки Майклуша отказался, а вот котлеты слопал с превеликим удовольствием и стал обнюхивать стол. Мама схватилась за голову, сказала, что не желает сидеть с папой за одним столом, и ушла доедать свой ужин в комнату. Мы с папой выпили еще водки, скормили Майклу все котлеты и стали обсуждать мою будущую книгу.

— Ты все-таки напиши про инопланетян! — посоветовал папа, вытирая салфеткой морду Майклуше.

— Угу, — буркнула я.

 

День семьдесят шестой

Позвонила на работу и голосом человека, которому осталось жить считанные часы, сообщила, что у меня грипп. Дабы создать эффект и убедить Пробина в том, что я на самом деле болею, нанюхалась перед этим табака по совету папы и громко чихала в трубку.

— Я — аааапчих! — приду завтра, а может, и сегодня — аааапчих! — постараюсь долго не болеть, — прогундосила я в трубку.

— Ни-ни, не смей даже являться. Заразишь всех, потом будем лежать всей студией, выздоравливай, — испугался Пробин.

— Ага — ааааапчих! — ответила я.

— Какая температура? — поинтересовался Пробин.

— Тридцать девять, — загнула я.

— У-у-у, лежи-лежи, — вздохнул он.

Бросила трубку, высморкалась и пошла писать книгу. Не прошло и часа, как зазвонил телефон.

— Тебя Мимозина, — прошептала мама.

— Алло, — простонала я в трубку.

— Умираешь? — спросила Мимозина.

— Ага.

— Не умирай, я скоро приеду тебя проведать.

— Не надо, у меня грипп, — возразила я.

— Не боись, к нам, буддистам, зараза не пристает, — заверила Мимозина.

— А когда приедешь?

— А через час, жди.

Пришлось ложиться в постель, обматывать голову шарфом и корчить страдальческую морду. Мама разложила на табуреточке рядом с диваном лекарства и поставила стакан с чаем. К приезду Мимозиной я так вжилась в роль, что даже самый профессиональный доктор не заподозрил бы меня в симулянтстве. Мимозина критически осмотрела меня, сказала, что вид у меня страшный, вручила подарок от студии: пять апельсинов и пакет сока — и села в кресло смотреть телевизор.

— Мне на работу в падлу ехать, — проговорила она.

Вскоре к Мимозиной присоединился папа, а еще через час мама. И пока я лежала и то и дело отворачивалась к стенке, чтобы понюхать табачку и почихать, Мимозина болтала с папой и пила кофе.

Уехала она только поздним вечером. Я вскочила с постели и побежала на кухню. Села за ноутбук, вспомнила Швидко и стала писать роман о себе. Да, именно о себе и своей жизни. О том, как пришла в студию, как устроилась на работу, влюбилась в Швидко. На удивление, все идет как по маслу. Не надо ничего придумывать, только вспоминай себе и пиши. За вечер накатала двадцать страниц. А могла бы и больше, если бы Мимозина не приехала.

В двенадцать часов ночи позвонил Швидко и поинтересовался, как у меня дела.

— Болею, — прошептала я.

— Что, на самом деле?

— Нет, как мы и договаривались.

— Ну ладно, я к тебе завтра заеду. Люблю, целую, обнимаю, — сказал он.

 

День семьдесят седьмой

Утром удалось немного поработать. К обеду приперлась Мимозина и сидела до глубокого вечера, а я опять валялась под пуховым одеялом, нюхала табак и стонала. Я, конечно, благодарна за заботу, но какого черта приезжать каждый день? Только выпроводила Мимозину — пришел Швидко. Папа подмигнул маме, мама папе, и они устроили ему самый настоящий допрос: где учился, с кем живет, какие планы на будущее. Швидко продержался два часа, чмокнул меня в щеку, пока мама с папой возились на кухне, и убежал, пообещав зайти завтра.

— Хороший парень, мне нравится, — сказала мама, когда он ушел.

— И мне, — поддакнул папа.

— А мне нет, — вздохнула я и пошла писать свой бесконечный роман.

За вечер накатала еще тридцать страниц. Позвонил братец и рассказал, что сегодня их всем отрядом водили в цирк.

— Тебе понравилось? — спросила мама.

— Нет, не понравилось. Слоны очень много гадят, убирать трудно, — ответил брат.

— Как убирать? — удивилась мама.

Как выяснилось позже, отряд солдат, который с радостью пошел в цирк посмотреть на зверушек, а заодно и прогуляться по городу и пострелять глазками, по прибытии на место дислокации был отправлен на уборку клеток слонов и других животных. И пока дрессировщики скакали по арене в блестящих костюмах, натянув на уставшие лица жалкое подобие улыбки, и, проклиная всех и вся, в остервенении хлопали хлыстами, солдаты выгребали из клеток дерьмо, драили стены, дразнили обезьян и воровали морковку и капусту, предназначенную для кормления животных.

— Вот какая у нас армия позорная, — грустно вздохнула мама.

— Да уж, — заметила я и пошла спать.

В двенадцать часов ночи в дверь позвонили. На пороге стоял Васька.

— Гостинец тебе привез, сосед! — радостно сообщил он и вручил папе бутыль с мутной жидкостью.

— Ну, проходи, — нехотя пригласил папа.

Мама с ужасом посмотрела на Ваську, еле стоявшего на ногах. Васька икнул и сказал, что зайти не может, поскольку празднует день рождения друга в соседнем доме, куда и приглашает папу. Папа ответил, что он уже собирался лечь спать.

— Ну, тогда нет вопросов, я, если что, приду к тебе потом, — улыбнулся Васька и удалился.

— Слава тебе господи, — перекрестилась мама.

 

День семьдесят восьмой

Сволочь Пробин, вдохновленный рассказами Мимозиной о том, как я страдаю, вызвал мне врача на дом за счет фирмы. Приехала толстая тетка в очках со здоровенными линзами, осмотрела меня и сказала, что на таких, как я, можно пахать, а чтобы мне было неповадно впредь симулировать, она влепит мне укольчик, а потом позвонит нашему директору и сообщит, что я здорова как бык.

— Посильная помощь Министерству здравоохранения может решить проблему? — поинтересовалась я.

— Еще как, — ухмыльнулась тетка и спросила: — Что пишем?

— Как что?

— Ну что писать: коклюш, свинка, еще что-нибудь?

— Грипп у меня, — шмыгнула я носом.

— Это будет стоить двадцать гривен, и две недели можете валяться в постели, напишем, что у вас редкий вирус азиатского гриппа, — ответила тетка.

Отдала двадцать гривен, тетка выписала мне больничный и уехала. Ура! У меня есть две недели — думаю, справлюсь. Села писать книгу.

 

Дни семьдесят девятый — девяносто второй

Пишу, пишу, пишу. Отвлекаюсь на сон, еду, прием Мимозиной и Швидко, который окончательно покорил моих родителей. Мама даже прослезилась и сказала, что таких душевных молодых людей она еще не встречала.

— Вечно тебе всякие кретины попадались, а тут, смотри, какой хороший.

Да уж, знала бы она, какой он хороший.

Позвонила Мимозиной и поинтересовалась, готова ли карта Украины для сайта Грача.

— Ага, я ее даже отослала, ты не против?

— Не против, спасибо тебе, Мимозина, — сказала я, тронутая до глубины души.

— Да не за что, заплатишь мне пятьдесят гривен за труды, — ответила она.

Майкл нагадил на мраморную плиту возле памятника маршалу Жукову. Соседка заметила это и пообещала заявить на нас в милицию.

— А зачем там столько цветов разложено? Он подумал, что это травка, вот и нагадил. Откуда ему знать, кто такой Жуков? — пожал плечами папа.

 

День девяносто третий

Дописала. Никогда бы не подумала, что можно в такой короткий срок накатать почти двести страниц. Перечитала написанное и ужаснулась. Кого заинтересует такая ерунда — даже не представляю. Позвонила Швидко и сказала, что я бестолочь.

— Не волнуйся, все хорошо, солнышко, меня тоже мои работы редко радуют. Ну хоть что-то из написанного тебе нравится?

— Нет, — вздохнула я.

— Совсем-совсем?

— Ну, разве что описание нашей студии.

— Уже неплохо. Ты когда выходишь на работу?

— Завтра.

— Буду ждать. Целую.

Отправила файл в издательство. Написала так:

Здравствуйте. Отправляю вам роман. Мне он не совсем нравится, но что писать дальше, я ума не приложу. Отдаю его на ваш суд.

 

День девяносто четвертый

(последний)

Братца на несколько дней отпустили домой, он слоняется по квартире и клянчит денег:

— Ну хоть пятерочку дай, а?

— Я тебе уже давала, у меня сейчас нет, — ответила я.

— Ну, систер, ну, тебе жалко для брата?

Пришлось дать десяточку. Братец обрадовался и побежал на улицу.

Позвонила Нана и радостно сообщила:

— Я решила поступить в Институт культуры на факультет дирижеров!

— Чего? — удивилась я.

— Что слышала. Это очень даже престижная профессия.

— А почему именно туда?

— Я вчера сходила в гости к своей знакомой, она в институте работает. Там как раз стояла кучка студентов с этого факультета. Такие красивые мальчики, все как на подбор.

— И? — спросила я.

— Что «и»? Что «и»? Поучусь пару месяцев, зацеплю кого-нибудь, замуж выйду.

— Но они же все бедные студенты, — заметила я.

— Ну, не все бедные, есть и детки обеспеченных родителей. К тому же я сделала очень интересное открытие. Мужчину надо брать, пока он юн и неопытен. Зачем мне усатые дядьки с темным прошлым? — сказала Нана.

— Ну дерзай, — ответила я.

Господи, когда она наконец выйдет замуж, я торжественно обещаю поставить пятьдесят, нет, сто пятьдесят свечек.

Полетела на работу на крыльях. Как я по ним соскучилась, даже по Пробину и зануде Башковитому. Ворвалась в студию.

— Ну как? — поинтересовался Пробин.

— Выздоровела, — ответила я.

— Точно?

— Точно.

— А мы вакцинацию сделали.

— Какую вакцинацию?

— Обычную. Позвонил я врачихе, которая тебя обследовала, она сказала, что у тебя очень редкий вирус гриппа и нам всем необходимо пройти вакцинацию. Семьсот гривен отдали ей за уколы.

— Ну, здоровее будете, — улыбнулась я.

Молодец врачиха, мало того что с меня деньги содрала, так еще и на наших дуралеях семьсот гривен заработала. Интересно, что она им вколола?

Пошла проверять почту: сто писем — девяносто пять из них спам, четыре запроса на создание сайта и одно от Урсулы.

Эмили, — пишет она, — карты Таро говорят, что тебя ждет большая радость. Но это не связано с сэром Геем, с ним по-прежнему все туманно, но над головой твоей скоро засияет звезда. По поводу банок я тебе еще напишу. Кстати, про карты мы подумали и даже предложили одной парочке мазохистов засунуть их в одно место. Конечно, мы использовали не Таро, а обыкновенные. Говорят, ощущения очень необычные, но банки круче. Напиши мне, как их правильно засовывать.

Похоже, у Урсулы проблемы с чувством юмора.

Написала ответ:

Урсула, дарлинг. Над головой моей звезд пока не наблюдается. Лучше бы твои карты дали ответ на вопрос, который связан с сэром Геем. Карты надо аккуратно свернуть трубочкой, заклеить клеем и обмотать ниточкой, на всякий случай, чтобы не раскрутились. И засовывай их, куда душа пожелает. Целую-обнимаю. Пиши.

Сижу как на иголках, жду ответа из издательства. Читатели моего журнала голосуют за меня на сетевом конкурсе имени Ролеска. Кстати, за неделю, пока я сидела дома и писала роман, меня внесли в друзья еще двести человек. Конкурс совершенно дурацкий, определяют лучших авторов в номинациях «Жизнь», «Литература», «Веселье».

В категории «Жизнь» лидирует Аморалиус, в «Веселье» несколько девушек, которые пишут так, что можно повеситься от тоски, а в «Литературе» несколько человек, в числе которых я. Мелочь, а приятно. Популярность моя растет как на дрожжах. И если сначала было просто прикольно, то теперь я понимаю, что быть звездой очень даже нелегко. Это только со стороны кажется, что ты сидишь себе, попиваешь мартини, а вокруг тебя носятся поклонники и папарацци с камерами. А на самом деле все намного сложнее: за минуту славы ты расплачиваешься бессонными ночами, постоянными страхами — а вдруг не получится, а вдруг народу не понравится, а вдруг вдохновение пропадет?

Решила порадовать читателей еще одним рассказом. Благо в перерывах между написанием романа и приемом гостей я успела накатать еще пять рассказиков.

Арутюн Вагаршакович

Благополучно завалив вступительные экзамены в институт иностранных языков имени Брюсова, я вполне серьезно сообщила родителям, что год буду заниматься рисованием, а затем собираюсь поступать в художественное училище. Маман схватилась за голову, папа сообщил, что не потерпит еще одну сумасшедшую художницу в нашем роду, и спустя неделю родители за уши потащили меня в коммерческий юридический институт. Становиться юристом мне никак не хотелось, зато очень хотелось моей маман.

На следующий день за ужином довольные родители поставили меня перед фактом, что деньги за мое обучение уже заплачены. Пришлось надевать костюм и тащиться на занятия. Институт мне не понравился сразу. Не знаю, что замышляли его основатели, возможно, они лелеяли мечту о супер-юристах, которые будут хорошо разбираться в философии, владеть несколькими иностранными языками, знать футурологию и еще кучу дисциплин, помимо юриспруденции, но в результате вышло так, что программа обучения представляла собой сборную солянку.

Преподаватели были все как на подбор.

Уж не знаю, кто как, а Арутюн Вагаршакович в прошлой жизни точно был обезьяной и, видимо, за свои многочисленные обезьяньи кармические заслуги переродился в человека. В этой жизни Арутюн Вагаршакович преподавал философию, но даже это не помогло ему избавиться от обезьяньих повадок. Он прыгал по аудитории, кривлялся и корчил рожи. На первом занятии Арутюн Вагаршакович окинул взглядом аудиторию, в которой было тридцать девушек, и сообщил, что женская привычка красить губы уходит корнями в глубину веков и упирается лбом в наших далеких предков обезьян, самки которых таким способом пытались привлечь внимание особей противоположного пола. Будучи человеком любознательным, я заинтересовалась предметом и спросила:

— А чем обезьяны губы красили?

— У них жопы красные были! Ими они внимание и привлекали! — сообщил философ.

Ребята захихикали, девочки покраснели. После уроков делегация добропорядочных армянских дЭвушек, прибывших со всех уголков Армении в столицу в целях пополнения чемоданов трусами-покрывалами-лифчиками-ночнушками и прочей хренью, а также дипломами юридического института, направились к декану. Краснея и бледнея, студентки начали лепетать, что отказываются посещать уроки философии, поскольку преподаватель позволяет себе говорить непристойности. Толком объяснить никто ничего не решался, пришлось взять инициативу в свои руки и поведать декану историю о происхождении губной помады. Декан побагровел и вызвал философа. Тот заявил, что ничего крамольного не совершал и ежели он, декан, желает, чтобы в головах дЭвушек, окромя мыслей о шмотье, красных яблоках и столичных женихах, было хоть немного полезной информации, то придется потерпеть его присутствие. А уж как он будет преподавать предмет — это его проблемы. Декан вышел с кислым лицом, развел руками и сказал:

— Не могу выгнать, не могу… Потерпите немного, всего полгода.

В ответ дЭвушки заявили, что ноги их не будет на занятиях по философии.

На следующую лекцию Арутюн Вагаршакович пришел довольный до невозможности и с порога заявил:

— О! Сидят дурачки, ждут меня!

Дурачки обоих полов, все как один, были на месте: и дЭвушки, и мальчики. Не явилась только Анна Авакян, которая сидела в инстутском буфете, точила пирожные и всем своим видом выражала протест мерзкому философу. Через четыре месяца Анна поправилась на десять килограммов, а наша группа приобрела весьма и весьма ценные познания из области философии, а именно:

1. Все мы рано или поздно переболеем триппером. Лечат его бицелином.

2. Бабы по большей части своей дуры и думают одним местом.

3. Существуют два типа людей: материалисты и идеалисты. Мы ни к одному из этих типов не принадлежим, поскольку произошли от баранов.

4. Юристов из нас не получится.

5. Арутюн Вагаршакович не намерен выслушивать наш бред на экзамене и, учитывая трудное материальное положение, разруху в стране и приближающийся Новый год, с удовольствием примет скромные подарки.

В один прекрасный день самый решительный из всех «баранов» нашего курса принес список даров, который составил Арутюн Вагаршакович. Дары были действительно скромными: масло, водка, курага, изюм, вино, тушенка, макароны, сигареты и прочие продукты, без которых не обходится ни один новогодний стол, а также свечи и канистра бензина. Поделить сии подношения между собой мы не смогли, поскольку все старались выбрать себе что-нибудь попроще, и дружной гурьбой отправились к Арутюну Вагаршаковичу.

Преподаватель, восседавший в аудитории подобно римскому императору, принял нашу делегацию и заявил, что сам напишет, кому что нести. Мне достались двадцать килограммов топленого масла и блок сигарет. Сигареты в принципе можно было купить на рынке, но представив себе, сколько сливочного масла придется перетопить моей маман и сколько канистр бензина сжечь (в связи с отсутствием электричества еда в то время готовилась на примусах), чтобы получить эти самые двадцать килограммов, я ужаснулась. Маман, выслушав меня, заявила, что ничего топить не собирается, разве что меня, если я не сдам экзамен.

Пришлось пойти к Арутюну Вагаршаковичу и с виноватым видом сообщить, что топленого масла я принести не могу, но зато могу заменить его четырьмя пятилитровыми банками растительного маргарина «Вита» или «Нова». Арутюн Вагаршакович тяжко вздохнул и согласился, но потребовал в придачу пару килограммов фиников.

«Хрен с тобой, золотая рыбка!» — подумала я. На том и разошлись.

Подсчитав на следующий день свои карманные деньги, которые копила на кожаную куртку, я пришла в уныние. Денег хватало в аккурат на финики и сигареты. И снова я пошла к Арутюну Вагаршаковичу и предложила принести финики с сигаретами и вызубрить все конспекты наизусть. Говоря это, я рассчитывала, что сердце философа дрогнет и ради науки он пожертвует проклятым маргарином. Философ выслушал меня и ответил, что знания — это, конечно, хорошо, а вот жена и дети кушать хотят.

Хмурая, я вышла из аудитории и увидела стоящего в коридоре сокурсника Артура. Мы пошли в парк, сели на скамейку, закурили, и выяснилось, что Артуру тоже надо нести чертов маргарин, но не четыре, а целых шесть банок Денег у Артура не было, поскольку он благополучно растратил их на подругу-балерину. И тут в голове моей созрел коварный план.

Поскольку встреча с Арутюном Вагаршаковичем после сдачи экзамена нам не грозила, было решено «кинуть» философа. План состоял в следующем. Купить одну банку «Виты». Найти еще девять пустых, благо маргарин был популярен и найти банки не составляло труда. Напихать в банки какой-нибудь дряни и залить сверху маргарином.

Артур обрадовался и предложил пойти еще дальше, а именно: купить блок «Мальборо», высыпать весь табак, припрятать, а сигареты начинить травой и аккуратно запечатать. Такое мне было не под силу, но Артур хитро улыбнулся и взял это на себя.

На следующий день я побежала к бабке и стала клянчить пять пустых банок из-под маргарина. Бабка расставаться с банками категорически не хотела, поскольку хранила в них крупы, муку и прочие сыпучие продукты. Дядька тоже пожмотился. Он сделал из банки копилку, куда откладывал деньги на свадьбу. Пришлось выкрасть одну пустую из чулана и побегать по соседям. Соседи тоже расставались с банками неохотно, каждый приспособил их под свои нужды.

За два дня до экзамена на кухне у Артура открылся цех по производству «левого» маргарина и фальшивых сигарет. Вскоре к нам присоединились еще два сокурсника, которым философ заказал домашнее вино. Вино было благополучно распито, а в бутылки аккуратно налили водички, предварительно подкрасив ее акварелью. Получилось не очень правдоподобно, но, учитывая, что бутылки были темного цвета, решили, что сойдет и так.

После этого двое парней сели подделывать сигареты, а мы с Артуром стали топить маргарин. Сначала заполнили банки камнями, но они получились слишком тяжелыми. Тогда уже подвыпивший Артур предложил взять немного камней и переложить их старым шмотьем, которое в избытке имелось в квартире, доставшейся ему по наследству от покойных бабушки и дедушки. Предложение одобрили и выпили еще по бокальчику вина за бабушек-дедушек и нашу предприимчивость. Артур притащил из комнаты целый ворох старого шмотья. Камни были обмотаны кальсонами, трусами, носками и даже бабушкиным лифчиком и залиты тоненьким слоем маргарина, после чего банки выставили на балкон. Через полчаса мы их открыли, улыбнулись и, удовлетворенные результатом, пошли пить дальше.

О том, что Арутюн Вагаршакович, умудренный горьким опытом, решит перестраховаться, мы не знали. В день экзамена преподаватель-взяточник завалил почти всех, кроме тех, кого завалить было никак нельзя. В эту группу входили внуки-дети-правнуки-родственники других преподавателей и пара человек, умудрившихся вызубрить наизусть все конспекты и книги по философии из всех библиотек, имеющихся в городе Ереване.

После экзамена Арутюн Вагаршакович сообщил, что завтра он принимает дары у себя дома, а послезавтра ставит долгожданные четверки в наши зачетки.

Утром возле дома Арутюна Вагаршаковича выстроилась очередь. Мы с Артуром были десятыми по списку. Вышедшие перед нами хмурые сотоварищи, чье вино мы выдули у Артура на кухне, сообщили, что Арутюн Вагаршакович все вскрывает и проверяет. Отпив прямо из горла мнимого домашнего вина, преподаватель побагровел и выставил ребят вон, торжественно пообещав, что скорее каменный Давид Сасунский слезет со своего коня и почешет тому яйца, чем они получат положительные оценки по философии.

На четвертый этаж мы поднимались с дрожью в коленках. Арутюн Вагаршакович встретил нас черный как туча. Вскрыл пачку с финиками, единственное, что мы не подделали, ибо подменить финики, упакованные в целлофан, можно было разве что бараньими какашками, но травить ни в чем не повинных детей и внуков Арутюна Вагаршаковича совесть нам не позволила, да и баранов в городе не было. После этого мздоимец внимательно осмотрел блок сигарет, но вскрывать не стал.

Подошла очередь «Виты». Арутюн Вагаршакович открыл каждую банку, понюхал, закрыл, довольно улыбнулся и пообещал завтра же поставить нам столь долгожданные и честно заработанные четверки.

Весь вечер я молилась, чтобы Арутюн Вагаршакович не вздумал закурить, а его жена пожарить что-нибудь на маргарине. Вероятность последнего была весьма высока, учитывая, что больше готовить было не на чем.

Но видимо, в тот вечер боги, решившие, что Арутюн Вагаршакович позабыл о своем святом долге учить армянских юношей и дЭвушек мыслить философски и занялся весьма богопротивным делом — поборничеством, решили его наказать.

На следующий день мы с Артуром получили четверки. Спустя месяц, уже после Нового года, Арутюн Вагаршакович выловил меня в коридоре и заявил, что я, конечно, далеко ушла от своих предков обезьян, поскольку умудрилась придумать такое, но, ежели еще когда-нибудь наши пути пересекутся, он заставит меня сожрать все конспекты, откопать мощи Канта и Гегеля, превратиться в обезьяну и потом снова эволюционировать в человека, и только после этого подумает, заслуживаю ли я хотя бы тройки. Я сделала удивленные глаза и пошла дальше по коридору.

Позже выяснилось, что сигареты, начиненные травой, Арутюн Вагаршакович презентовал какому-то важному человеку в университете, дабы тот принял его на работу. Подвох же с маслом всплыл, когда жена Арутюна Вагаршаковича, готовя ужин при свечах, плюхнула на сковородку кусок маргарина и обнаружила в нем какую-то тряпочку, при ближайшем рассмотрении оказавшуюся фрагментом лифчика покойной бабушки Артура.

Позвонила Олька и сказала, что ей срочно нужна моя помощь. Они с Ваней решили завязать с исламом, поскольку задолбались молиться по пять раз в день и не пить водку.

— А я при чем? — удивилась я.

— Понимаешь, нас теперь хотят убить, говорят, что из ислама просто так никто не уходит, — всхлипнула Олька. — А у тебя знакомый работает в уголовном розыске, пусть он их припугнет.

— Это не мой знакомый, а знакомый нашего директора Пробина, — ответила я.

— Один хрен, поговори, а? Мы готовы шестьсот гривен заплатить, только бы от нас отвязались.

— Поговорю, — пообещала я, — давай координаты тех, кто тебя запугивает.

— Ага, пиши.

— Жди звонка, — обнадежила я Ольку.

Пошла к Пробину и попросила его помочь спасти подругу Пробин сначала отказался, но, услышав о сумме в шестьсот гривен, приободрился и сказал, что деньги ему не помешают, поскольку у его новой подруги скоро день рождения. Взял у меня листок с адресами, заперся в кабинете, спустя час вышел и проговорил:

— Злодеи будут поставлены на место, деньги неси.

Позвонила Ольке и сообщила, что она может смело пустить свою хиджабу на тряпочки и должна принести мне шестьсот гривен.

— Ваня занесет! — радостно воскликнула Олька.

— Олька, может, хватит уже, а? — спросила я. — Уже которую по счету религию меняете, раз в неделю у вас новые убеждения.

— Мы тоже так решили с Ваней, все равно истина в Каббале и нигде больше, — ответила Олька и бросила трубку.

Швидко прошел мимо, наклонился ко мне и прошептал:

— Нам вечером надо поговорить, я тебя в кафе приглашаю.

— О’кей, — согласилась я.

Интересно, о чем он хочет со мной поговорить?

Позвонил Грач и сказал, что карта им очень понравилась и они ждут меня в Киеве для подписания актов. Предложил мне подумать над новым сайтом для их дочернего предприятия. Поинтересовалась, сколько литров крови они выпьют из меня в этот раз?

— Много, — хихикнул Грач.

Да уж, работа менеджера имеет свои плюсы и минусы. С одной стороны, масса новых знакомств, интересных людей, колоссальный опыт, с другой — ни один проект не обходится без курьезов. Впрочем, это не так уж и плохо: закаляет характер. Я не знаю, кто как относится к своей работе, а я благодарна судьбе за тот шанс, который она мне дала. Я никогда не думала, что смогу руководить людьми, отстаивать свою позицию, находить выход из, казалось бы, безвыходных ситуаций. Спасибо Липкину, который решил уехать в Москву, спасибо всем, кто поверил в меня и поддержал, если бы они только знали, как я им благодарна. А уж как я благодарна Пробину, который сегодня осчастливил меня зарплатой, просто слов нет.

Ромашкина купила себе кассету с музыкой из «Властелина колец». Все расселись на диване, сидят, пьют пиво, слушают музыку. Вот как проходят наши рабочие будни: то мы машинки гоняем, то друг на друга орем, то пьянствуем, то музыку слушаем. Студия спит — проект идет.

Письмо из издательства пришло вечером, когда я уже собиралась выходить. Очень понравилось то, что я прислала, и меня ждут в гости. Ура, ура, ура! Вот оно, счастье! Все у меня получилось: и проект сдала, и книгу написала. На радостях позвонила маме и рассказала, что моя писанина понравилась. Мама меня поздравила и пообещала приготовить что-нибудь вкусное на ужин.

— Только давайте сегодня попозже поужинаем, а то у меня свидание.

Пошли с Швидко в кафе, по дороге похвасталась и ему своими успехами. Какой-то он странный, всю дорогу молчит, видно, что волнуется. Спросила, все ли у него в порядке.

— Да, просто нервничаю немного в преддверии нашего разговора, — ответил он.

Что за разговор? О чем он хочет со мной поговорить? Не нравится мне это, ох не нравится. Неужели он решил со мной расстаться? Только не сейчас, когда я так счастлива, когда наконец-то сдала свой первый серьезный проект, когда все у меня налаживается. Мне еще книгу дописывать, а он сейчас как скажет что-нибудь, как ляпнет, так я потом и двух слов не свяжу, я же себя знаю. Вроде я и не заикалась последнее время о замужестве, о чем нам разговаривать? Обошли четыре кафе — ни одного свободного места. На нервах выкурила полпачки и сгрызла все ногти.

— Слушай, может, ты мне скажешь, что происходит, а? Давай в парке на лавочке сядем и поговорим, — робко предложила я.

— Нет, в парке нехорошо. Такие вещи на лавочках не обсуждают.

Значит все-таки расстаемся. Решил завести меня в кафе, подпоить и сказать, что больше не хочет меня видеть. То-то он последние несколько дней где-то пропадал, Кошкиной звонил — наверно, решил снова наладить с ней отношения. Надо взять себя в руки и ни словом, ни жестом не показать, что расстраиваюсь по этому поводу. Я человек сильный, переживу и такое.

В «Занзибаре» оказался свободный столик. Сели и заказали шампанского. Хочет подсластить пилюлю? Закурила сигарету, посмотрела на него и сказала, что слушаю его очень внимательно.

— Я люблю тебя, солнышко, — начал он.

— Я тебя тоже, — ответила я и поперхнулась шампанским.

— Я знаю, что я не сахар, прости, что истрепал тебе нервы.

— Не трепал ты мне ничего, меня никто не заставлял с тобой встречаться, — и я снова поперхнулась.

— Нет, я же вижу, на тебе лица нет. Ты пытаешься казаться веселой, но это не ты, не тот человек, которого я знал раньше. Я виноват перед тобой и понимаю, что, может быть, говорить что-то уже поздно, но…

— Слушай, — перебила я его и закурила очередную сигарету, — ты или говори или нет, потому что сейчас ты действительно начинаешь трепать мне нервы.

— Мне трудно это сказать. Я никогда никому этого не говорил, — вздохнул он.

— Тогда не говори, — пожала я плечами и опустила глаза, чтобы он не увидел, как наворачиваются слезы.

— Нет, скажу, обязательно скажу. Вчера я твердо решил тебе это сказать, а просто боюсь, что тебе это не понравится.

Ну что за кишкомот хренов этот Швидко, ну все у него не по-человечески, вечно он не может ничего толком объяснить. Права была Мимозина, и сто раз права была Нана, когда говорила, что пора завязывать с такими отношениями. Какого черта я их не слушала? Чтобы сидеть сейчас, давиться шампанским и глотать слезы? Ну почему я полюбила такого человека? Почему я готова простить ему все на свете, почему мне так больно сейчас?

— Сереж, мне уже пора, — сказала я и стала собираться.

— Ты выйдешь за меня замуж? — робко спросил Швидко.

— Что?

— Выходи за меня замуж, я этого очень хочу!

Я подняла глаза и увидела его добрые зеленые глаза, которые смотрели на меня с надеждой, глаза, которые я представляла себе каждую ночь, лежа в постели и мечтая о нем. Я больше не могла сдерживать слез, они хлынули из глаз и потекли ручьями. Он взял меня за руку и прижал ее к своей щеке.

— Ты выйдешь за меня замуж? — прошептал он.

— Вот козел, такую красивую бабу до слез довел, — процедил сквозь зубы парень за соседним столиком.

— Это слезы счастья, — ответила я, закрыла лицо руками и прошептала: — Господи, спасибо тебе! Спасибо, Господи!

Вы не знаете, как пройти собеседование? Вы на «вы» с таким новшеством, как Интернет? Вы боитесь перемен, которые давно стучатся в вашу дверь, и ждете, что вот-вот на вас свалится приличная работа?

Тогда эта необыкновенно тонкая сатирическая комедия современной жизни между офисом и домом именно для вас! Вы увидите себя в осторожных сначала и с каждым днем все более уверенных шагах настоящей женщины, которая, как говорится, «слона на скаку остановит и хобот ему оторвет».

В комнате переговоров учредитель критически осмотрел меня и выдал:

— А скажите-ка мне, что бы вы сделали, если бы стали президентом?

К такому повороту событий я была совершенно не готова, и зазубренное «владею ПК, английским, целеустремленная, амбициозная, готова работать до потери пульса, интересует карьерный рост» вылетело из головы, как пробка из бутылки.

— Президентом? — переспросила я.

Комнату переговоров огласило урчание голодного желудка «у-у-у-р-р-р», и тут меня поперло…

 

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.