Позвонил Мишкин и попросил меня забрать Урсулу из дома, отвести ее в какой-нибудь магазин, где продают крема.
— Ей надо посмотреть, что предлагают на нашем рынке, — сказал он.
— Так пусть сама идет, она же бродит одна по городу, — ответила я.
— Ее нельзя одну отпускать, я вчера ее в супермаркете оставил на минутку, так она стойку с телефонными карточками опрокинула и стала призывать народ не покупать эти карточки.
— Революционерка какая-то, — улыбнулась я.
— Э-эх, что и говорить, не привыкла она к такому обращению, — вздохнул Мишкин.
Поехала на квартиру к Урсуле. Та сидит над линялыми рваными джинсами и вытянутой майкой и плачет. Оказалось, она сдавала их в прачечную. Пришлось объяснять, что в наши прачечные можно сдавать только постельное белье, но никак не хорошие новые вещи.
— Они не новые, я в них уже восемь лет хожу, это моя самая любимая одежда. Я ее всегда берегла и очень осторожно стирала, — всхлипнула Урсула.
— Ну тем более, — ответила я.
По дороге Урсула рассказала мне страшные вещи: вчера она решила сходить на рынок, чтобы купить продукты.
— Это ужас. Бабушки стоят, а перед ними на земле валяются картошка, лук и другие овощи. Какая-то собака стоит около бочки с селедкой и нюхает ее содержимое. В мясном отделе тучи мух. Их отгоняют специальными палочками, но они все равно налетают. Как вы можете покупать такие продукты? Это же опасно для жизни.
— У нас, Урсула, желудки особенные, по-русски называется «луженые», а по-вашему не знаю как, — ответила я.
— Люжёни, — вздохнула Урсула и посмотрела на мой живот.
Обошли с пяток магазинов. Урсула внимательно присматривалась ко всем кремам и что-то записывала в свой блокнот.
Пришли в студию. Мимозина сидит с красным лицом и материт всех на чем свет стоит. Перед ней лежит плакат с младенцем и сырками, рядом стоит Ромашкина и оправдывается.
— Убью сволочь, вот пусть только явится — убью! — заорала Мимозина.
— Что случилось? — поинтересовалась я.
— Полюбуйся! — крикнула она и швырнула плакат в мою сторону.
— Плакат как плакат, зубы белые, голова младенца, щербинок, кажись, на каждом зубе одинаковое количество. А что не так? — удивилась я.
— А уши?
Посмотрела на уши. Действительно, на плакате изображен безухий младенец. Вернее, уши-то у него есть, но они в плакат не поместились.
— А как это могло получиться? — удивилась я.
— А вот не знаю как. Наверно, Швидко, когда к печати готовил, о чем-то другом думал и ширину не рассчитал. Убью гада, ну за что мне такое наказание! Э-эх, одна радость — листовки с огурцами получились на славу и этикетки сегодня наконец-то сдаем. Но все равно — убью подлеца.
Пришел Пробин, посмотрел на плакат и убежал за калькулятором. Вернулся, что-то посчитал и сказал, что Швидко придется работать на студию бесплатно пять лет, чтобы возместить расходы на печать пятисоттысячного тиража плакатов.
— Да он сопьется скоро, вздохнула Мимозина.
Пришел Швидко, и все дружно накинулись на него.
— Вы что? — возмутился он. — Вы меня за дурака держите? Вот файл, который я отдавал в типографию, можете посмотреть.
Проверили файл, действительно, младенец как младенец, с масштабом все в порядке. Стали звонить в типографию. Те свою вину отрицают и говорят, что напечатали то, что им предоставили. Пробин с Мимозиной собрались и поехали выяснять отношения. Вернулись через час.
— Нашли виноватого, это типография заказ запорола, будет новые печатать за свой счет.
— Вот, а на меня всех собак повесили, я теперь работать не могу, настроения нет, — сказал Швидко и сел гонять машинки.
На меня даже не смотрит, поздоровался сквозь зубы, и все. Вот негодяй!
Урсула села на диван, заварила себе чай и о чем-то задумалась.
— Наверно, сочиняет концепт для упаковок, не мешайте ей, — сказала Мимозина.
Полезла в ЖЖ. Нашла очень интересного пользователя: Аморалиуса. Пишет рассказы из своей жизни. Матерится, правда, много, но рассказы очень даже ничего, покруче, чем у Злоедрючки.
Часа два смотрела в спину Швидко и думала: поговорить с ним сегодня или не стоит?
Решила позвонить Нане.
— Даже и думать забудь, — прошипела Нана в трубку. — Не стоит унижаться.
Не стоит так не стоит. Пошла к техническому дизайнеру и поинтересовалась, как продвигаются дела с эскизами сайта.
— Я тебе сказал, что мы этим заниматься не будем, вот придумаю что-то новое, тогда тебе скажу.
— Какое новое, когда у нас сроки поджимают? — возмутилась я.
— Ничего не знаю, иди с Мишкиным разбирайся, — и он демонстративно надел наушники.
Пошла к Мишкину, поинтересовалась, как поживает его кошачий выводок.
— Хорошо, — ответил Мишкин.
— Мне бы это… ну, в общем… ну это… — замялась я.
— Саша, не выпендривайся, я передумал делать новые эскизы, режь шаблоны по старым, — сказал он дизайнеру.
— Я-я-я-я? Я не буду. Так не честно. Это все ты, ты не хочешь, чтобы наша студия выигрывала награды, тебе лишь бы проект сдать, — завопил он, указывая на меня пальцем.
— А тебе лишь бы орать! — закричала я в ответ.
— Я не о себе думаю, а обо всех нас.
— Так вот и думай, что нам деньги нужны! — выпалила я и пошла на свое рабочее место.
Да-а-а, нервы у меня, похоже, ни к черту, на всех кидаюсь. Решила немного расслабиться, прийти в себя и позвонить производителям огурцов, поинтересоваться, когда будем начинать работу над сайтом. Пляшущие огурцы так и стоят у меня перед глазами, я даже придумала, как они будут переворачиваться, хрустеть, а потом трансформироваться в помидоры. Вот только как они будут превращаться в грибы, а после в кабачковую икру, я еще не придумала, но это неважно. Теперь, после того как я приехала из Киева, надеюсь, ни у кого не возникнет желания поспорить со мной и обвинить в том, что я ни в чем не разбираюсь.
Снова полезла в ЖЖ, не выдержала и написала комментарий Аморалиусу.
Вам не кажется, что девушка из вашего рассказа не заслуживает счастья?
Не кажется, не хрен тут выкать, — ответил Аморалиус.
Вот хам. Вообще я сделала интересное наблюдение: чем больше у человека читателей в живом журнале, тем наглее он себя ведет. Его все вокруг хвалят, восхищаются его талантом, а он изредка бросается репликами типа «спасибо, признателен, да, я гениален», а еще чаще посылает всех куда подальше или хамит. И что самое интересное — народу это, похоже, нравится. Например, одна девушка написала в своем дневнике:
Ура-а-а! Наконец-то! Вчера Аморалиус послал меня на фиг. Я ждала этого уже год. Он наконец-то обратил на меня внимание. Ура-а-а!
Не понимаю я таких людей, что прикольного в том, что тебя кто-то послал на фиг?
Может, и мне заняться писательской деятельностью? Решила приступить немедленно. Разместила в своем журнале парочку из тех стихотворений, которые забраковали на сайте poez.ru, и одно, которое я написала вчера для гада Швидко:
* * *
* * *
Подумала и добавила еще одно стихотворение, посвященное гаду Швидко:
Полезла в сообщество, где собираются любители пографоманить, и написала им, что я тоже не против вечерком посидеть на балконе с бокалом хорошего вина и сигарой и накатать пару-тройку стишков. Дала ссылку на свой журнал. Посмотрим, какая будет реакция. А вдруг? Я тогда и Аморалиуса, и Дрючку за пояс заткну.
Позвонила производителям огурцов.
— Вы знаете, все у вас хорошо, но вот сайты дорогие, — ответил мне директор.
— Мы адекватны рынку, — выпалила я зазубренную фразу, которую смогу повторить и в девяносто лет, разбуди меня среди ночи, — если доживу, конечно, до такого возраста.
— Это мы понимаем.
— К тому же, — продолжила я, — вы ведь не ездите на «Запорожце», зачем же вам сайт-«запорожец»? Мы делаем сайты-«мерседесы».
— Да мы понимаем, но пока обойдемся сайтом-«Жигули». У меня у самого жигуль, а еще год назад я разъезжал на «Запорожце», и могу вам сказать, не такая уж плохая машинка. Спасибо, если что — мы о вас помним, — ответил директор и положил трубку.
Вот черт, похоже, я ляпнула что-то не то. Впредь буду осторожнее.
Решила залезть в ЖЖ и посмотреть, что там написали про мои стихи. Приготовилась принять любую критику, поскольку сама знаю, что стихи у меня пока неказистые, но это совсем не означает, что они не могут стать лучше. Чай, Пушкин тоже не сразу Пушкиным стал.
Села и стала ждать ответа. Разговаривая по мобильному телефону, в офис вошел какой-то странный молодой человек, осмотрелся по сторонам и сел в кресло Мимозиной.
— Да, да, да, говорите, каких именно? — закричал он в трубку. — Я вас не слышу, говорите громче.
Вот странная у людей, говорящих по мобильнику, привычка: ну, ты не слышишь, понятно, но зачем же в трубку-то орать?
— «Бабушек»? Сколько вам «бабушек»? Сто штук? «Бабушки» нынче по сто рублей за штуку, если оптом — скидка пять процентов. Когда? Хорошо, записываю. «Колобков» нет на этой неделе. Нет, не будет «колобков». «Козу» постараюсь, двадцать «коз» привезу, да, по двести рублей за штуку. — Он попрощался и стал набирать какой-то номер. Набрал и заголосил: — Дима? Это я. Готовь срочно сто «бабушек» и двадцать «коз». Кстати, когда «колобки» будут? Ну ладно, пока.
Крайне странный молодой человек, ну, понятно торговать козами, но бабушками и колобками? И что же это получается, в нашей стране бабушка стоит в два раза дешевле, чем коза? Интересно, кому это понадобились сто бабушек и откуда он возьмет колобков?
Посетитель тем временем осмотрелся, поерзал в кресле, уставился на меня и спросил:
— Мимозина где?
— Не знаю, — ответила я.
— Та-а-ак, — молодой человек посмотрел на часы, встал и ушел, даже не попрощавшись.
Через минуту в офис зашла Мимозина и, ехидно ухмыльнувшись, рассказала, что подарила злополучный крем для лица сплетнице Юле из соседнего офиса.
— Ко мне мой Лешка не заходил? — поинтересовалась она.
— Какой Лешка? — спросила я.
— Ну, мой молодой человек.
— Нет, идиот какой-то заходил, сидел в твоем кресле, бабушками и колобками торговал, а Лешки не было.
— Так это он и был, — улыбнулась Мимозина.
— А где он колобков берет? — спросила офис-менеджер.
— Дураки вы. Это модели плащей такие. Просто для удобства, чтобы не называть по артикулу, им дают условные названия. Понятно?
— Понятно, — ответили мы.
Полезла в ЖЖ. Никто мои стихи пока не оценил, ну что ж, подожду до завтра.
Программист распечатал на хорошем листе бумаги какой-то текст на английском языке и повесил его в рамочке над своим рабочим столом.
— Это что? — поинтересовалась я.
— А это он очередное свидетельство получил, что он не полный дебил, — ухмыльнулся технический дизайнер.
— Это не «очередное свидетельство», а важный документ, подтверждающий, что я прошел курс повышения квалификации и получил сертификат, — важно произнес программист.
— Ага, такой сертификат выдают в первом классе школы, — фыркнул технический дизайнер.
Предвидя, что сейчас начнется ругань, арт-директор посмотрел на них и сказал:
— Парни, поехали кататься.
— И я с вами, — откликнулся Швидко.
— Я тебе покатаюсь! Сиди логотипы доделывай для строительной компании, — накинулась на него Мимозина.
Урсула загорала на диване с чашкой чая до глубокого вечера, потом подошла к арт-директору и сказала, что, похоже, придумала концепцию этикетки, упаковки и рекламной кампании для кремов.
— И какую же? — поинтересовался арт-директор.
— Глобальную, завтра расскажу, мне надо еще подумать, — она собралась было уходить, но Мишкин вызвал ей такси и строго-настрого приказал ехать домой.
— Надо будет ее свозить в Коробовы Хутора, показать наши местные достопримечательности, — сказала Мимозина.
— Что за Хутора? — поинтересовалась я.
— Как, и ты там не была? Это очень красивое место под Харьковом. Там в основном частные владения, у моего знакомого там что-то вроде зоны отдыха: уютный домик в стиле украинской хаты, с рестораном и номерами. Можно взять лодку. Договорюсь-ка я с Лешкой, повезем Урсулу на прогулку, заодно и тебя возьмем.
— Хорошо, — согласилась я.
Пришла домой в девять вечера. Мама с папой смотрят телевизор. Рассказали мне, что сегодня Васькин Нах-Нах подавился ложкой и чуть не задвинул коньки.
— И что?
— Ветеринара вызывали, еле спасли, — ответил папа. — Правда, врач предлагал зарезать его на фиг, но Васька не позволил резать любимца семьи.
Выпила чаю и пошла спать. Не спится мне что-то. Вертелась с одного бока на другой, никак не могу заснуть. Позвонила Нане.
— У тебя сегодня нет желания стать лесбиянкой?
— Нет. А у тебя?
— А у меня вообще никаких желаний больше нет.
— Тебе надо срочно с кем-то познакомиться, — забеспокоилась она.
— Где знакомиться? Я ж с работы домой, из дома на работу.
— В метро можно, — предположила Нана. — Я подумаю, — ответила я.
Натянула на уши одеяло и заплакала. Вот так на ровном месте, практически из-за ничего, рушатся отношения. Ну ладно, я дура молодая, но он же взрослый мужчина, мог бы и раскинуть мозгами и понять, что я совершенно не виновата. Не буду я никого слушать, завтра же поговорю с ним. Не могу больше так мучиться. Я люблю тебя, Сережа, очень люблю.