Нет, правда, чего только на свете не бывает. На свете буквально все бывает. К примеру, жена взяла, да и продала своего мужа. И не просто мужа, а исключительно законного супруга. И не в каком-нибудь мрачном, к примеру, двенадцатом веке, но в наш текущий момент. И не где-нибудь в Африке-Азии, но в родном Фонареве.

Правда, не на сторону продала, а близкому, даже ближайшему человеку — сестренке. Нет, не родной сестренке, а двоюродной. Но все равно ближайшему человеку.

Тут такой долгий расклад. Валя и Сергей — муж и жена. Буквально что лебедь и лебедушка. В том смысле, что он любил ее с детства — учились в одном классе. Валя была очень красивой девочкой, главное, она знала, что красивая, да так, видать, в ее понимании навсегда и осталось — что там в мире ни случись, а я очень красивая девочка. И Сергей за ней ходил, что хвостик, или, красиво говоря, что тень. Как Валя к нему относилась, сказать трудно, а с Сергеем все было ясно — тень она и есть тень. Навсегда. Так, во всяком случае, считала Валя.

Ладно, дело давнее. К тому времени, о котором идет речь, они уже пятнадцать лет были женаты. Двухкомнатная квартира. Двенадцатилетняя дочь Марина. Да, а Марина ходила в две школы, это важно, простую и музыкальную.

Теперь работа. Валя была массажисткой в поликлинике, а Сергей инженером в закрытом КБ. Простым инженером или средним — сказать трудно, но не начальником — это точно.

Да, Валя красивая, и хорошо это знает, а Сергей — ее тень, и тоже хорошо это знает. Такая позиция в их жизни и сохранилась. Нет, ни в коем случае нельзя думать, что Валя — конь какой-нибудь и Сергея ни на вот столько не ценила, нет. Но глава семьи — Валя, и решающее слово всегда за ней. Да потюкивала мужа: понапористей надо быть и работать не только что головой, но и локтями, а то ты у меня больно мягкий, если иметь в виду характер. Валя, понятно, имела в виду характер.

Жили они, как водится, от получки до получки, но купили и цветной телик, и стиральную машину с каким-то хитрым устройством. Когда получили квартиру, обставили ее, а Сергей даже умудрился библиотечку некоторую собрать. Да, а Марина училась в музыкальной школе, так что у них даже пианино было. То есть, получается, жили. За счет чего? А Сергей постоянно по командировкам мотался, куда-то в Азию, куда-то на Кавказ, там на всем и экономил.

Значит, так. У человека постоянная работа, любимая жена и любимая дочь. Что еще надо? Вот беда — человек не волен сказать себе: хочу таким манером и остаточную жизнь прожить. Нет, сказать-то он может что хочет, но получится ли — вопрос другой.

У Сергея не получилось. Нам теперь не до жиру, нам ни к чему командировки в Азию и на Кавказ, в общем, КБ начали сокращать, а тем, кого оставили, платили смешные копеечки. Ну, это всем известно, люди, кто как мог, начали искать себе водичку для плаванья и для ловли рыбки уже в новых условиях. Сергей же остался в прежних условиях: это ничего, это временно, мой инженерский опыт еще понадобится, быть того не может, чтоб страна осталась как без науки, так и без инженерского опыта.

Все понятно, жить стало плоховато, то есть на еду хватало, и покуда надеялись, что эти новые времена на короткий срок, как-то терпели. А когда поняли, что новые времена надолго, если не навсегда, малость приуныли. Ну, в том смысле, что Валя чаще и чаще начала говорить, что пора бы уже вертеться по-другому. Вон сосед, сопливый и хулиганистый, на чем-то себе иномарку сделал, и тот вон тоже что-то провернул и покупает магазин. И каждый вечер подобные разговоры.

А Сергей только виновато улыбнулся. Ну да, женился на красивой женщине, а обеспечить ее не смог. А как же, и будешь ходить ты вся золотом шитая, спать на лебяжьем пуху. Не получилось прежде, а сейчас и вовсе не о том речь. Да мужик он или нет, законно спросить. Может, ему и текущего момента хватает — любимая жена, любимая дочь, и при таком положении любые трудные времена можно пережить.

Совсем другое дело Валя. Все, кого мы в классе, вспомни, замарашками считали, повылезали. У той шуба, у той машина. Уж как там химичат их мужья, вопрос другой, это сейчас никого не интересует. А ты? В общем, долбала она Сергея ежевечерне. А он лишь виновато улыбался, ну что мне теперь — удавиться? А ты думай и ищи, ну почему я работаю не только в поликлинике, но и по домам массаж делаю, а ты не вертишься? Ну, потерпи, Валя, мы вон колдоговор заключили, дела еще пойдут, это же не сразу, ты потерпи. Но терпения-то как раз и не было.

Вот такой расклад в семье.

Теперь двоюродная сестра Вали Надя. Да, двоюродные сестры, но ближайшие люди. Неразлучные подруги с самого детства. Правда, Надя на четыре года старше. И с самого детства считается, что она некрасивая. То есть там такое сочетание: большой рот, маленький нос и высокий лоб. Правда, стройная женщина и очень модно одевается. Похоже, так: с детства считалась некрасивой и поверила — да, я некрасивая и потому должна следить за собой — не разъедаться и поспевать за модой. Валя может себе позволить малость расплыться и плевать на моду, а я нет. Замуж так ни разу и не сходила. Был ли у нее кто постоянный, сказать трудно, но что замуж ни разу не сходила — точно. А иначе, пожалуй, и не было бы этой истории. Почти молодая женщина, а стала начальницей в РСУ.

Нет, конечно, не сразу после института стала начальницей, постепенно. Значит, толковая и хваткая, если стала начальницей, где одни мужики. У нее двухкомнатная квартира, где есть буквально все. И машина «Жигули».

К тому же проворная женщина: как почувствовала, что казенные строительные дела ап-чхи и на отлете, отпочковалась от РСУ и устроила свой собственный строительный кооператив. Была довольна — дела идут хорошо. Подробности про свои заработки не рассказывала, чтоб не огорчать Валю. Это дальние люди должны нам завидовать, а ближних зачем же расстраивать? Ее родная мать — тетя Вали — померла десять лет назад, Надя жила одна, и Валя с Сергеем и были ее родной семьей. До какой степени? У Нади участок с домиком и двенадцатью сотками, так это общая дача, сообща там летом живут и трудятся, сообща пользуются урожаем. Даже Надина машина «Жигули» считалась как бы общей: у Сергея были права и доверенность.

Каждый вечер Надя заходила в гости. Или Валя к ней. А если заняты, по телефону переговаривались — это обязательно. Дни рождения, праздники, выходные — это все вместе.

Такой расклад. Такая дружная семья. Двоюродные сестры и неразлучные подруги. Даже на удивление. Да, а Валя пилила своего мужа и при Наде — общая же семья. Педагогично. И однажды она чего-то особенно завелась. Ну, к примеру, думали, что новые времена на полгода-год, потому все проедали, ничего себе не покупая, не поверишь, сестренка, я даже колготок не покупаю, старые чиню. Да, но ведь зима придет, а Марина из пальто выросла, к тому же и ей, и мне нужны новые сапоги, у Сергея тоже сапоги на соплях держатся, но это ладно, я галоши куплю, пусть надевает на сапоги (это шутка), а также мы задолжали в музыкальной школе, там цены вздернули ой-е-ей! А этот (имелся в виду Сергей) все надеждами живет, приносит копейки (да и те задерживают) и ничего не может придумать. Я верчусь, а он сидит и улыбается. А тот, и правда, сидел и виновато улыбался.

Но однажды не вытерпел, как вскочит со стула да как заорет, заколебала ты меня, задолбала, все, не могу больше терпеть, ну, не умею я торговать, не умею из пустоты миллионы извлекать, я умею только то, чему меня учили — малость головой кумекать, а это сейчас ни на хрен, ну что ты хочешь, чтоб я задавился? Я задавлюсь.

А ты не кричи, кричать каждый умеет. Нет, правда, Надя, что это за муж, который сам себя прокормить не может (он тогда такую зарплату приносил, что, и верно, не мог самого себя прокормить). Взял бы его кто, с удовольствием бы отдала. Но никто не берет.

Тут-то Надя и сказала с улыбкой: а отдай его мне. Да, именно с улыбкой, мол, она шутит. Но и защищает Сергея, как же никому не нужен, мне, например, нужен. Шутка.

Ну и бери, щедро бросает Валя. И возьму, уже серьезно подтвердила Надя. А тот сидит и молчит. Но мрачный. Сними трутня с шеи, прошу. Снимаю, сестренка. Беру его, но не подселенцем, сестренка, а мужем. Причем законным. Я ведь ни разу не была замужем, и это трудно, интересно хоть раз сходить. Но через загс. Пройдут тяжелые времена — верну обратно.

А тот сидит молча. Но мрачный.

Ты, конечно, шутишь и не возьмешь. Нет, я не шучу и возьму. Зарплату он будет отдавать тебе, а жить мы будем на мои заработки. А ты, Валя, ничего не должна терять, потому я куплю Марине пальто и сапоги, и тебе сапоги, и за год вперед заплачу за музыкальную школу. Мне важно хоть раз сходить замуж, и ты поступаешь как настоящая сестра, отдавая самое дорогое. И я тебе за это подарю любимую шубу. Каракулевую? Нет, новую, из ламы.

Вы что, бабы, одурели, изумленно спросил Сергей. А почему? Я с тобой натерпелась, сестренка хочет выручить меня в трудную минуту, она снимает с моей шеи булыжник, и я ей за это благодарна. Но только вы без глупостей. Она имела в виду близкие отношения между мужем и женой. Надя удивленно посмотрела на нее: мол, обещать-то можно что угодно, но ведь это тайна меж людьми. Как ты это проверишь? Ведь не мыло — не изотрется.

Ну что ж, Сережа, пойдем? Он впервые посмотрел на жену прямо-таки с ненавистью, а та — иди-иди, завтра прибежишь обратно. Много раз ночевали там и раньше, один раз переночуешь без жены.

Решительно рубанул воздух рукой, мол, где наша не пропадала, пошли, Надя, моя новая жена, вот только возьму зубную щетку, бритву и тапочки. Тапочки не нужно — на месте твои постоянные. И ушли.

Дальше так. Они долго и молча пили чай на кухне. Нет, умная женщина, никаких тебе хи-хи да ха-ха, нет. Долгое и, даже сказать, напряженное молчание. А ведь я это серьезно, наконец сказала Надя. Я это знаю. Я не могла больше видеть, как сестра унижает тебя. Я знаю. А знаешь ли ты, Сергей, как-то вдруг и отчаянно сказала Надя, что все эти годы я тебя любила. Я догадывался, Надя, и все эти годы ценил тебя и уважал, и благодарен, что ты сейчас меня выручила. Я постараюсь быть хорошим мужем. Хоть ты меня и купила. Ты считаешь, не надо платить за тебя? Нет, отдай все, что обещала, и пусть подавится. Я ее ненавижу. Она одна этого не понимает. Все считает себя пятнадцатилетней красавицей, но люблю я только Марину. Мы остаемся одной семьей, ты сменил жену, а не дочь.

Примерно такой был у них разговор. Тут важно, что Надя — душевная женщина, много лет любила мужа сестры, но никак этого не обозначала.

Что поразило Сергея в этот вечер? Нежность — вот что его поразило. Тут так. Даже и поверить трудно по нынешним временам, но он не знал другой женщины, помимо законной супруги. И оказывается, когда тебя любят, когда хотят, чтобы тебе было хорошо, это совсем другое дело, чем когда ты чего-то там выпрашиваешь, да я не в настроении, я сегодня устала, и я спать хочу, и сдается на уговоры, словно бы милостыню подает, только ты побыстрее, нет, правда, я устала, в том духе, что вам, мужикам, только одно и надо, а женщине две смены стоять — на работе и на кухне.

Ладно. На следующий день снова собираются вместе. Одна ведь семья. Ну что, не передумали, ехидно спрашивает Валя. Нет, не передумали. В субботу идем покупать тебе и Марине сапоги. Шубу подарю после вашего развода. И все как договаривались. Да, а как мы Марине объясним? А скажем, что у Нади нервный срыв, она боится мафию и не может спать в квартире одна, ее надо охранять. Вот папа и выручает. Ловко придумано, она поверит.

Да, но сразу договоримся, вы уж без детей, сказала Валя. То есть она удочку забрасывала, клюнул ли ее муж на некрасивую сестру законной покуда красавицы супруги. Надя ответила серьезно: штука не в том, чтобы родить, штука в том, чтобы успеть на ноги поставить, и в сорок заводить детей поздно. То есть она не стала говорить, да что ты, сестренка, детки ведь не из воздуха берутся, а как-то иначе. То есть выясняла, сглотнет ли Валя, что они слишком буквально сыграли роли мужа и жены. Валя сглотнула.

Дальше так. В самые малые законные сроки Валя с Сергеем развелись — и посидели по этому поводу, а потом Надя с Сергеем расписались — и тоже посидели. Всем, значит, хорошо: новая семья, а ничего не изменилось, просто человек из одного дома перешел в другой.

Зарплату Сергей отдавал Вале до копеечки, Надя рассчиталась с сестренкой, как договаривались. И была счастлива с мужем — это всякому бросалось в глаза. Ну, ведь все понятно, если у женщины глаза сияют. Она не только что похорошела, но чуть ли не красавицей стала.

И у Сергея глаза изменились: то они были унылыми и даже тусклыми, а тут в них что-то такое изумленное: он, оказывается, кому-то нужен, дорог и даже, подумать только, бесценен.

И главное — Вале хорошо, малость отдохнет от захребетника-мужа. К тому же тряпочки кое-какие купила. И ежедневно носит шубу из ламы. Ну да, красивая женщина в красивой шубе.

А Марина? А чего — папа почти каждый вечер дома. А что он стережет тетеньку, так это долг родственника-мужчины. Ну, верила она в это или нет, но не взбрыкивала — это главное.

Дальше так. Однажды Надя говорит своему мужу: у меня дело расширяется, сейчас никому нельзя верить, я тащу все одна. Помоги, прошу, мне нужен технический директор, а со стороны брать опасно. Да я не справляюсь. А я убеждена, что справишься. Будешь работать с заказчиками. У тебя большое преимущество перед новыми людьми — честные глаза. У новых же людей такие глаза, что казенные люди невольно поджимают ноги — боятся, что новый человек прямо сейчас, на ходу, будет подметки рвать. Помоги.

Короче говоря, Сергей попробовал и справился. И зарплату стал получать, понятно, не сравнимую с прежней. Ну, Вале и Марине, соответственно, стал давать побольше. То есть опять же всем хорошо.

И, надо сказать, за полгода, что ли, человек на глазах изменился. Не в том даже дело, что приоделся, это само с собой. Уверенность в себе появилась — вот что. Сергей стал человеком, который знает себе цену. Был унылым и затюканным человеко-инженером, которым даже супруга помыкала, а стал деловым человеком и любимым мужем. И за новое свое состояние держался, а как же.

О Наде все уже сказано — любящая жена, и все, и молчок. Уже и не надеялась на личное счастье, не знала, что это такое. А теперь знаю — оно оглушительное.

Теперь Валя. Прошло сколько-то времени, и она почувствовала, что отдохнула от мужа-захребетника. И то ли природа лезет в окно, когда ты ее гонишь в дверь, то ли захотела испытать, а что ж это такое — деловой человек, а только однажды, когда Сергей пришел без Нади, а Марина была на музыке, она стала намекать, а не вспомнить ли нам, что некогда мы были мужем и женой, со всеми вытекающими отсюда приятностями. Ну, видать, не так впрямую, видать, платье новое надела и стала нежно щебетать, не в этом дело.

А дело в том, что Сергей уклонился от бывших обязанностей. Мол, устал, мол, Марина может прийти. То есть отговаривался он точнехонько так, как отговаривалась Валя в прежние долгие годы.

В другой раз Валя снова намекает, не уклоняйся от почетного долга каждого мужчины, а Сергей почетности долга не чувствует и как раз уклоняется. Да ты чего, наконец не выдерживает Валя, ты чего дурочку-то валяешь? Мог Сергей сказать, да на хрена мне прежнее скудное жилище, если у меня теперь уютный родной дом? Не мог. А сказал он, что так устроен, что не может изменять законной жене. Тебе не изменял и Наде не буду.

Да, но ведь я живой человек и не могу совсем одна жить. Ну, полгода, год, но не всю же оставшуюся жизнь. А с временными людьми дела я иметь не могу. Да и не хочу. Хотя их навалом, и они предлагаются. Ну да, она же красивая женщина, хоть малость уже и поплывшая. И если я заведу человека, то постоянного, законного и в расписанном со мной состоянии. И у Марины появится отчим.

То есть, оказывается, умная женщина, знала, где у мужа в сердце самая болезненная точечка. А вот как раз Марина. Новый муж Вали — это бы ладно, но ведь одномоментно он окажется и отчимом Марины. И это при живом и почти ежедневном отце. Ну, если хороший человек — туда-сюда, а ну как же окажется мерзавцем, что очень даже возможно. Риск в таком деле исключен. Если, понятно, дочку любишь.

И Сергей, а куда он денется, уступил. Раз в неделю, к примеру, в пятницу, когда у Марины музыкальная школа, он забегал к Вале, чтоб по-быстрому исполнить мужской долг. Правда, по-быстрому не всегда и удавалось. А потому, что теперь Валю тянуло малость понежничать. И это даже удивительно: когда был твой без остатка, как говорится, мой и только мой, две ноздри, два уха, она не очень-то и нежничала, а теперь, когда он чужой, отчего же и нет. Когда Сергей был всегда под рукой и существом неприметным — это одно. А теперь он чужой муж и твой, красиво говоря, любовник, и под рукой не всегда, но лишь раз в неделю, и то на два часика, их-то, два часика, следует использовать на все сто.

А может, имело значение, что человек профессию сменил? То он был человеко-инженер, а стал человеко-бизнесмен. А бизнесмен — это сейчас престижно. К тому дает хорошие деньги. И ведь надо совесть иметь: за такие денежки человек вправе рассчитывать как на нежность, так и на ласку.

Знала ли Надя, что Сергей снова вынужден встречаться с Валей? Однозначно! Он ведь советовался с ней, так, мол, и так, отчимом грозит. Ладно, уступи, тут ничего не поделаешь, она все равно не оставит нас в покое. У нее глаза завидущие, не может она допустить, чтоб кто-то был счастлив. Особенно из ближних людей.

Да, а Валя все более и более к бывшему мужу располагалась. Так не хочется, чтоб ты уходил, так вроде того, что время быстро пролетает. Короче: начала она намекать, что пора бы уже к прежней жене возвращаться, и мы заживем, как раньше, и Надя будет к нам в гости приходить, но уже, понятно, исключительно в качестве моей сестры и ближайшей подруги. В крайнем случае при твоих-то нынешних заработках мы ей можем и вернуть, что она нам подарила. С работы ведь она тебя не турнет — она сама говорила, что ты хорошо работаешь, и Надя себе не враг.

Но нет, этого не будет. Мы любим друг друга, и я от нее не уйду. Я тоже себе не враг. Пятнадцать лет прожил с тобой, вот теперь столько же проживу с ней. Это, понятно, шутка.

Насчет пятнадцати лет, конечно, шутка. А насчет любим друг друга — нет, не шутка. Надя и Сергей были именно что счастливы. На работе вместе, дома вместе, а друг другу не надоели, а глаза сияют, что у молодоженов, — это что же такое? А это любовь — вот что это такое. И, поди, в таком состоянии человек согласен не только пятнадцать лет прожить, но и до самой последней минуты, и в эту последнюю минуту, надеется, в голове успеет мелькнуть — повезло, спасибо.

Но нет. Валя была не какая-нибудь простушка, и сдаваться она не собиралась. Знала безотказное средство, которое вернет мужа, — а надо завести ребеночка. Однако молчок, ничего не говорила Сергею о своих намерениях, и он узнал, что его ждет, когда Валя безвозвратно округлилась. Дура я была, какая дура, ты ведь всю жизнь хотел сыночка, а я не соглашалась, но вот теперь будет маленький, и, знаю, именно сыночек. Это известие было для Сергея и радостью, и горем. Ну да, если долгие годы уговаривал завести сыночка. Это, значит, радость.

А горе? Когда он рассказала Наде о ближайших Валиных планах, она словно бы окаменела от горя. Потому что ей враз стало понятно: Сергей не допустит, чтоб сын рос без отца, и он вернется к прежней жене, чтоб растить сына. Ты такой, и я тебя за это люблю. А она подлая, не может выносить чужое счастье. И Надя горько разревелась. Это как раз понятно: когда теряешь счастье и любовь и с этим смиряешься, небось, разревешься. А Сергей — нет, он не ревел, он как-то враз и безнадежно понял, что счастливым ему уже не быть никогда.

А дальше что? Дальше раскрутка пошла в обратную сторону. Развелся с Надей, расписался с Валей. Поспел вовремя, за два месяца до рождения сына. Да, именно сына, как Валя и обещала. Не обманщица какая-нибудь.

Дальше все выполняли принятое решение.

Валя: ни с кем я тебя больше делить не буду, это плохой пример детям. Непедагогично. Работать, конечно, будешь у Нади, но теперь уже без глупостей. Узнаю — выгоню. Теперь-то она могла и угрожать, поскольку Сергей не то слово любил, он обожал сына.

Надя: работаем вместе, но не встречаемся. Короткие встречи меня уже не устроят, я тебя люблю и всегда буду любить, но я должна быть с тобой целиком, без остатка. Иначе уже не получится. А с сестрой я расстаюсь — уж очень она подлая. Она разбила мое сердце. Нет, правда, вот именно так и сказала: она разбила мое сердце.

Теперь Сергей. Он каждый вечер гуляет с сыном и непременно провозит коляску мимо дома Нади. Посмотрю на окна, за которыми я был счастлив, и сердце мое так и течет, так и тает. Видать, не успею я вырастить сына — сердце сдастся раньше. Так оно буквально течет, так оно буквально тает.