- Сто восемьдесят четыре, - сказал Пётр, задумчиво вертя в руках принесённый голыш. Камешек был интересный, нестандартный — с разводами и в кирпичного цвета крапинку.
- Нет, - произнёс сидящий рядом Яков.
- Что? - Пётр непонимающе дёрнул бровями, посмотрел на неаккуратную бороду соседа, свисающую с подбородка ржавой селёдкой. - Что ты имеешь ввиду?.. И подстриг бы ты уже бородёнку, Яков — срамота же.
- Мёртвые сраму не имут, - невпопад отозвался тот. Он всегда отзывался невпопад.
- Это да, - согласно кивнул Пётр, бросая красивый камешек в кучу. - Но что ты хотел сказать своим «нет»?
- Нет, - упрямо тряхнул головой Яков. - Категорически.
- Аргументируй.
- Сто восемьдесят шесть.
- А-а, ты в этом смысле... Нет, Яков, - четыре.
- Шесть. Я считал. Ты сбился ещё на сто восемьдесят пятом.
- Как я мог сбиться на сто восемьдесят пятом, если я до него ещё не дошёл? - улыбнулся Пётр. - Где логика?
- Шесть, - Яков упрямо поджал губы. Селёдка качнула головой, словно хотела уплыть. Но хвост её был намертво приклеен к подбородку Якова, уплыть она не могла.
Глухо и почти неслышно стукнул брошенный в кучу камешек. Маленький, не более сантиметра, он смущённо сполз по невысокой пирамиде камней вниз, докатился до сандалии Петра и замер в её тени. Пётр укоризненно посмотрел на принесшего, покачал головой.
- Небось, если бы нужно было найти камень, чтобы бросить в меня, ты отыскал бы размером побольше, Фома, - сказал он.
Названный Фомой смущённо отряхнул белые одежды, кашлянул и улыбнулся, но ничего не ответил. Качнулся, словно сомневаясь, уйти или остаться, - пошёл.
- Сто восемьдесят пять, - вздохнул Пётр.
Яков молча замотал головой, сердито сплюнул.
- Фома, Фома... - продолжал Пётр, словно не замечая недовольства собеседника. - Как был неверующим, так и остался.
Он поднял камешек, приютившийся возле его ноги, бросил в кучу.
- С таким радением мы не скоро завершим, - кивнул Яков. - Пойти, что ли, тоже собирать...
- Нет, Яков, - возразил Пётр, - ты нужен здесь.
- Так ли уж?
- Ты моё второе я.
- Я твоё второе ты, - кивнул Яков, словно осмысливая и пробуя на вкус. - Двуликий Янус — это то, к чему ты стремишься?
Пётр улыбнулся, не ответил.
Солнце поднималось в зенит; назревала жара, пузырящаяся, как жёлтый сыр на раскалённой сковороде. Ни ветерка. Ленивые голуби без азарта паслись на газоне под сенью высокого забора.
Худосочный юноша в белом несмело, бочком, приблизился к сидящим; робко поглядывая на Петра, неловко бросил в кучу принесённый камень, присел на корточки.
- Устал, Иванушка? - ласково произнёс Пётр. - Ну, ты отдохни, отдохни.
- Учитель, - срывающимся голосом начал Иван, - учитель... Андрей совсем не хочет собирать камни. Мы собираем, а он разбрасывает. Я не устал, нет. Но почему Андрей разбрасывает?!
- Разбрасывает, - пошевелил бровями Пётр. - Знать, время его такое. Время собирать и время разбрасывать, сказано же вам.
- Но так мы никогда не построим, - со слезами в голосе протянул юноша.
- Построим, Иванушка, построим, - успокоил Пётр. - Уже сто восемьдесят шесть камней насбирали.
- Восемь, - вставил Яков, от упрямства каменея лицом — хоть сейчас клади в общую кучу.
- Сто восемьдесят шесть, - повторил Пётр спокойно, без всякого раздражения и укора.
Подошёл ещё один камненосец в белых одеждах, запорошённых пылью.
- Аве, Лёвушка! - улыбнулся ему Пётр. - Сто восемьдесят семь.
- Позвать бы ещё кого, - вздохнул Лев, бросая в кучу немалую каменюку. - Что ж мы вдесятером-то.
- Водиннадцатером, - поправил Пётр. - Справимся, Лёвушка, справимся. Званых-то много может быть, а вот избранных...
Лев согласно кивнул, махнул Ивану. Взявшись за руки, они двинулись на поиски.
На ветку акации неподалёку уселась ворона, деловито каркнула. Иван вздрогнул, вцепился в руку Льва, завертел головой, выискивая испуганным взглядом злокозненную птицу.
- Да полно тебе, - Лев погладил спутника по голове, мягко подтолкнул в спину. - Идём, идём.
- Быть беде! - пробормотал себе под нос встречный с булыжником в руках. - Вчера тоже пела она. И что потом? К утру камня на камне не осталось.
Иван услышал, обратил на говорящего слёзный взгляд, колени его подогнулись, словно давило на плечи невыносимое бремя.
- Ну! - прикрикнул на паникёра с булыжником Лев. - Будет каркать-то, будет!
- Семён! - позвал Пётр. - Сёмушка, иди сюда, мой хороший, не стой там. Камень-то, я чай, тяжёл у тебя.
- Истинно, учитель! - подтвердил Семён. - Тяжёл, зараза!
- Прости его Господь, сквернословца - вздохнул Яков.
- Ты молодец, Сёмушка, - кивнул Пётр. - Молодец. Неси сюда камушек, не надрывайся, стоючи. Всё, что даёт Господь, всё во благо, Сёмушка. И камень от Господа, и он тоже во благо, стало быть. И тягость его.
- Да, учитель, - пропыхтел Семён, опуская булыжник на кучу.
- А сколько надо камней на лестницу? - спросил следующий подошедший.
- На какую лестницу, Матвеюшка? - вопросил Пётр.
- Ну... - дёрнул Матвей головой, бросая в кучу камешек не больше пуговицы размером. - Которую строить будем.
- Мы не будем строить лестницу, мой хороший, - покачал головой Пётр. - С чего ты решил про лестницу?
- Вчера же говорили, - пожал плечами камненосец.
- Нет, Матвеюшка, ты что-то не так понял. - покачал головой Пётр. - Не понял ты, мой хороший. Это Яков думал, что лестницу.
- Я не думал! - замотал головой подошедший Яков.
- Да не ты, Яшенька, не ты. Другой Яков, - Пётр кивнул на сидящего рядом.
- И правильно я думал, - загорячился тот. - Лестницу и надо!
- А Варфоломея на руках понесём? - возмутился Яков, тот, что подошёл. - Сам-то он не поднимется.
- Мы не будем строить лестницу, Яша, - успокоил Пётр. - Мы будем строить...
- Башню, - тонким голосом вставил ещё один подошедший, бросив на кучу ком иссохшей земли.
- Нет, не башню, - покачал головой Пётр. - И ты, Филиппушка, опять землю принёс. Земля не годится, понимаешь? Нужны камни.
- Мне не сказали, - удивлённо развёл руками Филипп.
- Так вот и говорю, - улыбнулся Пётр. - Камни. Земля не годится.
- Хорошо, - кивнул Филипп. - Только не бей меня.
- Да что ты, Филиппушка, бог с тобой! - замахал руками Пётр. - Что ты говоришь такое!
- Вчера ты ударил меня, когда я принёс щепку.
- Ударил? - удивился Пётр. - А зачем ты принёс щепку, Филиппушка? Камни надо.
- Мне не сказали, - нахмурился Филипп.
- Так вот и говорю, голуба мой: нужны камни. Ни земля, ни древо нам не подойдут. Понимаешь? Это другие стихии.
- Да.
Яков грустно вздохнул, когда все удалились. Он посмотрел на шкворчащее глазуньей небо, на котором одиноким желтком плавилось солнце. Сплюнул.
- Нет, не надо лестницу, - произнёс задумчиво. - Нельзя лестницу. Не дойдём. Слишком высоко.
- И то, - кивнул Пётр.
- А может, всё-таки, башню?
- Яков, Яков, - укоризненно покачал головой Пётр. - Ты вспомни, к чему это приведёт. Ну почему, почему ты стремишься разъединять и рассоединять?! В твоей природе слишком много от разрушителя.
- Называй уж меня прямо — богом.
- Это не ты говоришь, Яшенька, - недовольно поджал губы Пётр.
- Ты?
- Не я. Это гордыня твоя говорит в тебе.
Оба замолчали, глядя на поднявшуюся неподалёку сумятицу. Варфоломей, подначенный Иваном, накинулся на Андрея — отбирать у него очередной камень. Андрей — самый, пожалуй, физически сильный из всех — камень не отдавал. Он упорно шёл вперёд, к забору, за который намеревался выбросить булыжник, а тщедушный Варфоломей, волочился за ним, вцепившись в могучее плечо. Иван опасливо семенил позади, подбадривая соратника тонкими возгласами, но в столкновение не ввязываясь. На помощь Варфоломею поспешил Фаддей. Он бросил недонесённый до кучи камень и теперь бежал наперерез, замышляя встретить Андрея у забора, сбить с ног.
- Разъединять стремлюсь, говоришь, - вернулся Яков к спору. - Было - узлы рубили.
- Рубили, - согласился Пётр. - Мечом рубили. А меч — орудие не созидания, но разрушения.
- Он не из орала ли перекован был?
- А если и так, - отмахнулся Пётр. - Очень по-человечески это — взять и разрубить то, чего распутать не можешь.
Фаддей настиг Андрея у самого забора, сбил с ног, сам не удержался, повалился следом в пыль. Могучий Андрей вдруг завизжал обиженным поросёнком, замахал руками, задёргал ногами, пытаясь стряхнуть с себя Фаддеевы чресла. Варфоломей, цеплявшийся в Андрея, тоже не устоял, упал до кучи. Иван остановился в стороне, смеясь и хлопая в ладоши. Другие тоже прекратили сбор камней, замерли, открыв рты, переглядываясь и улыбаясь.
- А когда нечего уже распутывать, когда все путы разрублены? - не отставал Яков, не обращая внимания на сутолоку. - Не свобода ли это от пут?
- Нельзя получить свободу от мира путём разрушения мира, - покачал головой Пётр.
- Ты мастер антитезы, - усмехнулся Яков. - Что же ты делаешь здесь?
- Не моею волей разрушен этот мир. Я лишь разрушаю силлогизмы бытия.
- Не они ли — основа мира? - рассмеялся Яков, довольный своей, как он полагал, победой в споре.
- Нет! - наконец-то распалился Пётр. - Когда мы построим, ты поймёшь!
- Да, Пётр, - смиренно опустил голову Яков, опасаясь гнева.
- Называй меня «учитель».
- Да, учитель.
- Сбились со счёту из-за тебя, - уже спокойно сказал Пётр.
- Я не сбился. Сто девяносто два.
Андрей с Варфоломеем и Фаддеем расцепились. Теперь они стояли, неприязненно поглядывая друг на друга, переталкиваясь с задиристым «ты чего, а?!», «а ты чего?!», и не решаясь начать драку.
Пётр, кряхтя, поднялся со своего места, пошёл к ним. Яков, посмеиваясь в бороду, поплёлся следом.
- Ребятушки, - позвал учитель, приближаясь, - обратитесь уже. - Полно вам, чада, человекам уподобляться! Вы к служению призваны, а ведёте себя, аки дети неразумные.
Он наклонился, с трудом поднял камень, несомый Андреем, кивнул:
- Возьми, Андрюшенька.
Андрей несмело приблизился, подхватил поданный булыжник.
- Куда понесёшь? - спросил Пётр.
Андрей замер в нерешительности, поглядывая то на кучу, то на забор. Мучительным вопросом заглянул в глаза учителя, ожидая подсказки.
- Неволить тебя не могу, - отмёл Пётр его вопрос. - Твой камень, тебе и решать. Какое время пришло тебе, тому и служи.
Андрей закивал, повернулся, пошёл к забору.
- Кто не с нами, тот против нас, - прошипел за спиной Яков.
- Нет, Яшенька, не так, - возразил Пётр. - Кто не со мною, тот против меня; и кто не собирает со Мною, тот расточает. Ты ж, чай, не Владимир Ильич.
- А он - расточает, - кивнул Яков на Андрея, который дошёл до забора и теперь с трудом раскачивал булыжник, чтобы перебросить его на ту сторону.
- Не запрещайте ему, - отозвался Пётр. - Помнишь? Кто не против вас, тот за вас.
- Путано-то всё как! - скуксился Яков, затряс бородой-селёдкой. - Я с ума сойду.
Брошенный Андреем булыжник ударился об ограду, не долетев метра до её вершины; ухнул обратно, едва не прибив ногу стоящему подле Ивану. Тот испуганно отпрыгнул, вжался в кирпичную кладку забора.
- Камень! - крикнул кто-то со стороны.
Пётр оглянулся. Филипп, улыбался, как, наверное, улыбался Архимед, восклицая своё «Эврика!», и указывал на ограду.
Андрей, тоже повернувшийся на крик, нерешительно приблизился к забору и постучал по старому, полувековому, наверное, кирпичу костяшками пальцев.
- Камень, - повторил он за Филиппом.
- Камень! - широко улыбнулся Фаддей, поворачиваясь к Петру.
А неверующий и вечно во всём сомневающийся Фома подошёл, потрогал кладку, постучался о неё лбом и даже понюхал.
- Камень, - констатировал он.
- Кайло надо, - подсказал подошедший Матвей.
- И не одно, - добавил Лёва.
- Башню, - громко прошептал за спиной учителя Яков. - Башню! И не будет для нас ничего невозможного.
- Только не лестницу! - попросил Филипп. - Очень уж высоко небо-то. Я высоты боюсь.
- Нет, не лестницу, - успокоил его Пётр. - И не башню, - добавил строго, обернувшись к Якову. - Стену! Мы построим вокруг себя стену и ею отгородимся от дьяволова мира. Ни один оттуда не придёт больше к нам с мечом, чтобы мучить наши души и терзать разум! Дети божьи, мы будем ждать царствия небесного в надёжном укрытии и под присмотром ока Его.
- А главный не разрешит нам, - усомнился Фома. - Он всегда говорит, что мы должны идти в мир, а не замыкаться в себе. А у него око всевидящее, что твой прожектор.
Пётр посмотрел на говорящего вопросительно и сурово.
- В мир? Не замыкаться? - произнёс с нарастающим, подобно вибрато струны, перед тем, как она лопнет, напряжением. - Мир сам придёт к нам, Фома, когда будет воля пославшего нас! Но сейчас мы должны сберечь наши души живые, и ни лестница, ни башня в этом сбережении нам не помогут. Стену!
- Стену! - несмело поддержал Иван. - Спрячемся!
- Стену, - кивнул Варфоломей. - По лестнице я не пойду.
- И я, - вторил ему Филипп. - Я высоты боюсь.
- Будем жить за стеной как у Христа за пазушкой, - улыбнулся Матвей.
Все возликовали.
И только Андрей молча наклонился, подобрал свой булыжник и принялся раскачивать. Раскачав, бросил. Булыжник в этот раз ударил чуть выше, почти о верх забора. Но, подобно Сизифову камню, вернулся на круги своя; холодно и насмешливо улыбнулся человеку солнечным бликом на гладком боку.
- Знать не пришло ещё твоё время, Андрюшенька, - прокомментировал Пётр.
Андрей упрямо замотал головой и снова взялся за своего противника.
Увлечённые его борьбой с камнем, остальные не заметили женщины в белом — полной и решительной, уже мало похожей на ту деву Марию, которой была когда-то. Быстрым шагом она приближалась к собранию.
Остановившись в десятке метров и сердито глядя по сторонам, женщина всплескивает руками.
- Ой, ребята, вы опять!.. Яков Геннадьевич, они снова сад камней растащили, ну что ты будешь делать! - она поворачивается к оранжевому облезлому корпусу и взывает: - Я-а-аков Ген-на-дье-ви-и-ич, этот раздвоенный, Пётр Сквозняков, опять всех с панталыку сбил!
С минуту никто не отзывается. Собрание с тревожным ожиданием поглядывает на явившуюся Немезиду и на корпус.
- Яков Геннадьевич! - нетерпеливо ропщет женщина в белом. - Ну сколько можно, третий день уже одно и то же!
Наконец в окно высовывается мужчина в белом халате. Он быстро оглядывает сцену, качает головой.
- Марь Фёдоровна, вы скажите уже Савве, - недовольно изрекает он. - Ну что вы, не знаете, что делать? Не отвлекайте меня пустяками, голубушка, будьте любезны. Я звонка жду.
- Вот же психи дурацкие, а! - бормочет себе под нос сестра-хозяйка, направляясь в сторожку, где дремлет местный мастер на все руки Савва Иосифович Отт. - Ну каждый день, а! Три дня уже... Савва! Савушка!
Недовольный и слегка нетрезвый Савва Отт лениво выглядывает в открытое оконце.
- Чего, опять, что ли? - вопрошает он
- А то не видишь! - восклицает Марь Фёдоровна.
- Пётр с Яковом?
- Ну а кто же ещё-то! Он, болезный.
- Ну, сейчас я его соединю воедино, - бормочет Савва, появляясь в дверном проёме сторожки.
Пётр-Яков опасливо косится на приближающегося мастера на все руки. Иванушка начинает хныкать и остро хочет за стену, прочь от этого недоброго мира. Андрей, словно не видя и не слыша ничего, снова берётся за свой камень, примеряясь к третьей попытке. Остальные сбиваются в кучку, отрекаясь от опасного сейчас соседства с Петром-Яковом.
- Ну-у! - кричит Савва, приближаясь и хватая за шиворот ближайшего к нему - Филиппа. - Пошли, пошли! Время собирать камни, время разбрасывать камни!
По-хозяйски уверенно он гонит нестройную колонну к куче камней, подталкивает Петра-Якова.
- Давай, командуй. И чтобы всё вернули в начальный вид! - говорит он, смачно отрыгивая набившие оскомину сивушные масла.
Психи унылой вереницей плетутся разносить камни по местам.
Солнце встаёт в зенит. Зной пузырится жёлтым сыром на раскалённой сковороде.