- Не убивай меня, Тони, - глаза Фила капали взглядом безысходности на стол, на пол, на руку сидящего напротив. - Мы ведь друзья.

Тони пожал плечами, поправил шляпу. Его плащ сопровождал каждое движение тяжелым и влажным шуршанием. На улице моросил дождь.

- Друзья, Фил, - Тони задумчиво покрутил в пальцах сигарету. Сжал её тонкими губами, щёлкнул зажигалкой. Добавил, выпуская струйку дыма: - Были.

- А ты всё так же куришь эту дрянь, - Фил потянул носом и неуверенно улыбнулся.

- Угу.

- Помнишь, как мы ходили в Миджинтаун, к этому старому вьетнамцу... Как его звали?.. Хао?

- Хуа, - кивнул Тони. - Его звали Хуа, Фил.

- Ну да... И он крутил эти самокрутки своими грязными пальцами. У него всегда были грязные пальцы и чёрные ногти, помнишь?

- Ну, не всегда.

- Тони... Дружище!.. А ты всё такой же, - робко улыбнулся Фил.

- Ты тоже мало изменился, - кивнул Тони. - Ну, разве что, пузо...

- Ну, тебя ведь тоже когда-то звали Тощим... А сейчас — язык не повернётся, хе-хе.

- Хе-хе...

- Не убивай меня, Тони.

Где-то далеко проскулила раненым койотом полицейская сирена. Жёлтыми бликами приплясывало на ночном окне отражение вывески паба напротив. В приоткрытую фрамугу тянуло мокрым асфальтом и бензиновой гарью, ещё не прибитой дождём.

Тони сделал последнюю задумчивую затяжку, вдавил окурок в пепельницу-водоём, на берегу которого возлежал бронзовый лев. Сосредоточенно истёр в порошок останки сигареты и только после этого шумно и долго выпустил задохнувшийся ожиданием дым.

- Странная штука эта жизнь, - произнёс он, кашлянув. Кашель у него был хриплый, как и голос, давно испорченный ангинами, сигаретами и алкоголем.

- Ага, - нерешительно поддакнул Фил, не сводя взгляда с револьвера, которым небрежно поигрывал сидящий напротив друг детства.

- Странная, - повторил Тони. - А знаешь, сколько мне за тебя заплатят, Фил?

- Тони... Не убивай меня. Я и так скоро... Врачи говорят, что мне осталось недолго, - Фил опустил глаза, чтобы спрятать слезу, замутившую взгляд.

- М?

- У меня рак, Тони.

- У-у... Мне жаль, Фил.

Он вздохнул, обежал взглядом утонувшую в полумраке комнату. Мебели было не густо, но она — даже старый-престарый чёрный письменный стол, за которым они сидели — источала аромат деловитой роскоши. Или роскошной деловитости. Видимый аскетизм обстановки не мог обмануть. Человек, который жил в этом доме и работал в этом кабинете, умел жить вкусно.

- Неплохо ты устроился, - одобрительно кивнул Тони.

Фил тоже осмотрел кабинет, будто видел его в первый раз. Пожал плечами. Потянул носом залп свежего воздуха, вбитый ветром в отверстие открытой фрамуги. Заглянул в лицо Тони, почти невидимое за разделяющей их лампой под зелёным абажуром.

- Я много работал, - сказал он. - Я очень много работал, Тони. Жизнь прошла к чертям, а я её даже не рассмотрел.

- Угу. Думаешь, ты один... Зато твои дети поживут всласть.

- У меня нет детей, дружище.

- У тебя нет детей...

- Нет.

- Хм... Впрочем, у меня тоже... А что, Деззи не родила тебе сына?

При упоминании этого имени лицо Фила вытянулось. Он побледнел. Пошевелился, пряча лицо за лампу.

- Помнишь, как ты увёл у меня Деззи? - оживился Тони. - Ты уже тогда умел взять от жизни то, чего тебе хочется, Фил. Нет-нет, я не осуждаю тебя, ты не подумай. Ты молодец. Мне часто хотелось быть похожим на тебя... Так и не научился. Теперь вот забираю жизнь у парней, которые взяли от неё всё, что хотели, хе-хе.

- Деззи умерла, Тони, - сказал Фил.

Он конечно не стал говорить, что её пришлось убрать. Связалась с этим сопляком, с Делахи! Мало того, что опозорила фамилию, так ещё и слишком много болтала о делах мужа...

Он всегда говорил ей, чтобы ездила аккуратней. Но Деззи любила скорость. И не любила автосервис. Что-то с тормозами...

- Умерла... - выдохнул Тони. - Я не знал.

- Да, Тони, - Фил смахнул слезу. - Попала в аварию. Ты же знаешь, она всегда любила погонять.

- Жаль, Фил, - покачал головой его визави. - Мне очень жаль. Чёртова жизнь!.. А я и не думал, что Беккерсон — это ты. Мда... Давно ты им стал?

- Давно. Когда перестал быть собой.

- Сомневаюсь, что перестал.

Тони поелозил в кресле, посмотрел в окно, на котором всё так же выплясывали жёлтые блики. Вдалеке, за Лоуэй-стрит, одно за другим угасали окна Стаутон-билдинг. Клерки расходились по домам. Небо, тусклым намёком на луну, просвечивало в разрывах низко нависших над крышами туч.

В этом городе Тони родился и дожил до первой седины. Это был его город. Но это был не его город. С некоторых пор — с довольно давних, впрочем, - Тони был не нужен этому городу. Чёртова жизнь!..

- Мне жаль, Фил, - повторил он задумчиво. - Ты ведь любил её?

- Я любил её. Я и сейчас... люблю.

- Понимаю.

- Она не могла иметь детей.

Да, тот аборт был неудачным, что-то пошло не так. Ему нужен был сын, на будущее. Но что-то пошло не так. Он женился во второй раз, но эта дрянь, эта Мэгги...

- Я исчезну, Тони, - прошептал Фил. - Я сейчас же возьму билет до Франкфурта, до Мадрида, до... до Аддис-Абебы, до Улан-Батора!.. Я исчезну, Тони, клянусь! Ты скажешь Рэндону, что не успел. Ведь это Рэндон заказал меня?.. Ах, ну да, прости... Я лезу не в своё дело... Я исчезну, клянусь тебе! Навсегда. Я дам в пять раз больше, чем тебе обещали за мою жизнь.

- Мне жаль, Фил, - покачал головой его друг.

- Тони... - губы Фила скривились в бессильном плаче. Смешно перекосились тонкие чаплинские усики. Но он взял себя в руки. - Ты ведь не сможешь вот так взять и убить своё прошлое, Тони? Нашу дружбу? Нашу юность? Общие воспоминания? Деззи?

- Деззи... Вертушка Деззи... - Тони покачал головой. Положил револьвер на стол, достал портсигар. Долго выбирал из четырёх самокруток.

- Деззи, - ухватился за это имя Фил, как за спасительную соломинку. - Она часто вспоминала тебя, знаешь. Она ведь... в общем...

- Да ладно, Фил, - Тони наконец выбрал одну сигарету. Щёлкнул зажигалкой. - Дело прошлое. Сколько, ты говоришь, тебе осталось?

- А? - Фил отклонился, выглянул из-за лампы, чтобы получше рассмотреть лицо собеседника. Но увидел только щёку, на которой ленивой ящерицей прилёг застарелый шрам. В зеленоватом свете лампы ящерица была совсем как живая. - Не... не знаю, Тони. Врачи говорят, что если буду соблюдать все... в общем, они сами толком не знают. Год, от силы полтора.

- Полтора года... - покивал Тони. - Чертовски мало, Фил, по сравнению с тем, что прожито.

- Да.

- А с другой стороны... Если сравнить с тем, что нам осталось... Это же масса времени, а?

- Не убивай меня, Тони. Я ведь не сделал тебе ничего плохого.

- Это да...

- Я знаю, тебе трудно простить мне, что...

- Не надо об этом, Фил.

- Хорошо, хорошо. Не буду.

Вонючий дым от вьетнамского табака клубился в свете лампы, щекотал и покалывал ноздри, лениво поднимался и уплывал в форточку, примешивая к коктейлю уличных запахов свою нездешнюю ноту. Где-то в стороне Силверплейс одиноко повизгивал сигнализацией припаркованный «Бьюик». Меланхолично тикали у стены напольные часы.

Фил не сводил взгляда с тёмного пятна, в которое лампа превращала лицо Тони. Минуты стекали каплями по мокрому плащу киллера и падали на песочного цвета, с зеленью, ковёр.

Тони размял окурок в пепельнице. Провёл жёлтым прокуренным пальцем по гриве бронзового льва. Вздохнул.

- Знаешь, там, во Вьетнаме, я часто вспоминал юность. Там было для этого достаточно времени. И подходящих случаев.

- Понимаю.

- И тебя тоже вспоминал, конечно. У нас во взводе был парень... Его тоже звали Фил. Смешной такой. Мы держались вместе, я опекал этого сопляка, как мог. Нет, он совсем не был похож на тебя, ничего общего. Он был другой. Чистый какой-то весь, голубоглазый такой, простой, как... Я убил его.

- У... убил...

Тони кивнул, сверкнул в сторону собеседника белками. Взял со стола револьвер.

- Угу. Под Данангом ему оторвало ногу. У него не было шансов. Там был такой засер, знаешь... Много раз потом я думал, правильно ли поступил. Может быть, следовало попытаться вытащить его из того ада... Меня бы, наверное, убили. Наверняка убили бы.

- Ты не виноват, Тони, - осторожно произнёс Фил.

- Да, наверное. Он просил не оставлять его вьетконговцам. И тоже говорил, что моей вины ни в чём нет... Ты совсем не похож на него, Фил.

- Понимаю.

- Да, ты совсем на него не похож. И всё же... И всё же, скажи, что моей вины во всём этом нет.

- Ты ни в чём не виноват, Тони, - послушно произнёс Фил.

В животе что-то задрожало, засвербило ожиданием смерти. Запах мокрого асфальта, прелой листвы и бензиновых выхлопов, залетавший в форточку с ветром, хорошо гармонировал с ощущением близкой смерти. И в то же время жутко контрастировал с её безысходностью. Ведь за осенью обязательно, рано или поздно, придёт весна. Фил очень любил весну. Особенно теперь.

- Не убивай меня, Тони! - прошептал он. - Клянусь, я...

- Тш-ш-ш, - перебил его визави, приложив ствол револьвера к губам — вместо пальца — и прислушиваясь. - Дождь прибавил.

Дождь действительно зачастил, гулко забарабанил в карниз, заплевал окно. Кажется, он решил скоротать ночь в этом городе смога и палой листвы. А сигнализация брошенного Бьюика так и гудела уныло сквозь дождь. Хозяин пьян, сидит в пабе, уронив голову на руку, и спит. А может быть, его кончили где-нибудь в переулке — сунули в шею «бабочку». Здесь это просто. В этом городе ветра и скорой зимы...

Верхний ящик стола был чуть выдвинут. Фил не успел открыть его до конца — Тони появился слишком внезапно. Там, в ящике, холодел одиночеством пистолет. Уже несколько раз за последний час пальцы Фила мелко подрагивали, готовые метнуться к ящику, выдвинуть его одним рывком, вцепиться в прохладную удобную рукоять, согреть пистолет своим теплом, распалить его жаром выстрела. Фил представлял, как падая со стула за тумбу, взводит курок и стреляет, стреляет раз за разом в силуэт напротив. Он успеет. Он должен успеть. Когда Тони положил револьвер на стол и потянулся за портсигаром, Фил почти готов был сделать это. Но он привык просчитывать шансы. Шансов было очень мало. Ведь тысячу раз говорил тебе, чёртов увалень: нужно меньше есть, стряхнуть с себя это безобразное пузо...

Эх, стряхнуть бы ещё годы!..

- У меня будут проблемы, - произнёс Тони, обращаясь скорее к своему револьверу, чем к собеседнику.

- А?

- Вот что Фил... Сделай для меня одну вещь.

- Конечно. Тебе нужны деньги? - оживился Фил. - Укрытие? У меня и работёнка для тебя найдётся, хе-хе...

Тони усмехнулся, помотал головой.

- Ты сказал полтора года? - произнёс он и ящерица на его щеке дёрнулась, изогнулась.

Фил громко сглотнул непослушный шершавый комок, застрявший в горле. Кашлянул.

- Обещай мне Фил, поклянись мне, что самое большее через полтора года тебя не будет на свете. Обещай, что умрёшь.

- Тони, дружище, ты же знаешь, я...

- Тише! Тише, Фил, не говори так много лишнего. Скажи только: Тони, через полтора года я сдохну и меня больше не будет на этом грёбаном свете.

- Тони, я... Боюсь, что да.

- Если рак не приберёт тебя к тому времени, ты сам всё сделаешь. Ты убьёшь себя, хорошо?

- А?.. Да... Да, я...

- Хорошо. Я поверю тебе, Фил.

- То есть... ты...

Тони поднялся. Надвинул шляпу пониже на лицо. Сунул руки в карманы плаща.

- Напоследок, Фил, - сказал он, вздохнув и покашляв. - Напоследок...

- Да..?

- Ты всегда был порядочной мразью.

- Тони, я...

- Даже в юности, наверное. Но ты был мне другом. Когда-то. И Деззи... Глупышка Деззи любила тебя.

Фил поник, замер, уставившись остекленевшим в ожидании взглядом на пол под ногами.

- Прощай, Фил.

Сидящий вздрогнул, словно вместо «прощай» получил пулю, которой ожидал с таким страхом. Всхрапнул что-то неразборчивое.

Тони кивнул, не глядя на свою несостоявшуюся жертву.

- У тебя максимум час, Фил. Через час тебя не должно быть в городе.

- А?.. Да, я понял. Да.

Тони снова кивнул и быстро пошёл к выходу из кабинета. Остановился перед чёрной дверью, чтобы погладить пальцами бронзовую витую рукоять.

Он не услышал, как глухо, почти неслышно стукнул ящик стола. Как сухо щёлкнул курок «Ругера».

- Тони, - позвал Фил.

- М? - Тони отпустил ручку, повернул голову чуть назад. Ящерица на его щеке шевельнула хвостом — это прокатился под щекой желвак.

- Спасибо тебе, - сказал Фил.

И нажал на спуск...

Через полтора часа он задумчиво смотрел на скрывающиеся за горизонтом городские огни, через окно «Боинга», который уносил его по дождю во Франкфурт. И никак не мог избавиться от вони дешёвого вьетнамского табака, пропитавшей пиджак — от этого запаха прошлого, которое он убил сегодня во второй, кажется, раз.