Он подобрал её на объездной — маленькую, промокшую, неуютно нахохлившуюся несмышлёным воронёнком под унылой сентябрьской моросью.
- Привет, - бросил, наблюдая, как она садится рядом, пропахшая вечерним дождём и дорогой. И ещё, кажется, алкоголем немного. С её черных волос, сбившихся в обиженные пряди, стекало и капало.
- Привет, - неуверенно улыбнулась она. - Я тут тебе намочу немного?
- Только немного, - кивнул он, выезжая с обочины на дорогу. - Куда едем?
Она недолго посмотрела на дождевую сыпь в свете фар, застилающую всё впереди, отрывающую их от мира. Пожала плечами.
- Куда хочешь.
- О! - улыбнулся он. - Как редко приходится слышать такие слова от одиноких промокших девушек. Слишком редко, чтобы этот мир не казалось старым хмурым задротом, не знающим, куда и зачем он едет... Извини.
Она снова пожала плечами, всё пытаясь так пристроить свои локоны, чтобы с них не текло за воротник чёрной блузки под чёрной же джинсовой курточкой. Чёрная сумочка на плече. Чёрные джинсы. Ах!..
А она, вся, казалось бы, отдавшись своей причёске, то и дело бросала осторожные взгляды на его настойчиво равнодушный профиль, на галстук поверх белой рубашки, проглядывающей в отвороты плаща. И кажется, улыбалась одними глазами.
- Куришь? - поинтересовался он, доставая из бардачка пачку «Мальборо».
- Нет, - помотала она головой, обдав его щёку десятком мелких, колких и пахучих брызг. - Ой... прости. А ты кури, если хочешь, я нормально переношу.
Щёлкнула зажигалка. Его ноздри раздулись. С лёгким «пых-х» выпорхнул между тонких губ сизый клуб дыма. А фары выхватывали из темноты чахнущие вдоль дороги простуженные вётлы. Где-то в небе, слабым намёком на самое себя, проглядывала иногда полная луна. Скоро кончится дождь...
- Хорошая у тебя машинка, - оглядев салон, сказала она, чтобы что-нибудь сказать.
- Угу, - кивнул он. - Правда, она не моя.
- А-а... - понимающе кивнула она. - Жены...
- Угнал, - коротко пояснил он. - Полчаса назад.
- Ух ты! - неожиданно весело выдохнула она, поглядывая на него с откровенным любопытством. - Тебя, наверное, уже ищут?
Он глубоко затянулся, молча пожал плечами.
- Наверняка, - улыбнулся, повернувшись к ней. - А ты что забыла на кольцевой, одна, на ночь глядя?
- Как здорово! - произнесла она, не ответив на его вопрос. - Нас будет преследовать полиция! С сиренами и этими... маячками! Вау!
- Любишь адреналин? - кивнул он утвердительно.
- Ты, похоже, тоже не прочь.
- И не боишься?
- Чего? Не я же угнала машину, - улыбнулась она. - Тем более, что ты всё равно уйдёшь от них.
- Уйду, - согласился он.
Объездная забирала влево, уводя вокруг коробок старого квартала на юг — к речному вокзалу.
- Романтично-то как! - вздохнула она, поглядывая на него по-ребячески задорно. А чёрный и влажный локон упал вдоль виска. И глаза у неё были чёрные, влажные, с искорками, как звёздочки или брызги шампанского.
- А зачем тебе тачка? - поинтересовалась она, поглядывая на одинокий жёлтый глаз светофора впереди.
Он чуть сбавил газ перед светофором — ненужная сейчас привычка. Посмотрел на неё.
- Не могу в такую погоду сидеть дома. Когда такая... такая прелесть вокруг, когда дождь и осень и ночь, меня тянет поколесить по городу.
- Просто тянет, или конкретно на чужой машине?
- Без разницы, - усмехнулся он. - А почему ты не села назад? Отчаянная?
- Ты же открыл переднюю, - она заглянула ему в глаза. - Эй, ты что задумал, а?
- Как тебя зовут?
- Энджел. Что ты задумал?
- А меня — Марк. Не бойся, детка, не будет ничего такого, чего ты не захотела бы сама. Почитать тебе стихи?
- Кажется, я зря села в эту машину, - произнесла она то ли обречённо, то ли подзуживая его.
- Да всё нормально. Но я удивился, правда, когда тебя увидел... Ты разве не слышала про маньяка на тачке? Который подбирает голосующих девушек. Сейчас про него только и трындят по ящику.
Она покосилась на него, подтянула поближе к себе сумочку.
- А я слышала другое. Будто бы убивают водителей. Говорят, маньяк голосует на дороге, его подсаживают и... Ой, нет, нехорошая тема. Давай лучше стихи.
Он улыбнулся, вмял окурок в пепельницу, начал:
Вдруг резко обернулся, кажется, испугав её.
- Что? - спросила она встревоженно.
- Показалось, - бросил он. - К чёрту стихи.
- Ну и ладно, - вздохнула она. - К чёрту. Так куда мы едем, Марк?
- Да никуда. Поколесим ещё немного.
- А потом?
- Потом... - он потянулся за новой сигаретой.
- Прикури мне тоже, - попросила она.
Он протянул ей раскуренную сигарету. Попыхал второй, выпустил из ноздрей курчавые струйки дыма, посмотрел на неё, любуясь.
- Ты красивая, - произнёс одобрительно.
- Говорят, - кивнула она, неумело затягиваясь.
Мотор тихонько, неслышно почти, гудел. Достаточно, впрочем, громко, чтобы не слышно было шуршания дождя на крыше. Оседлал, паршивец, и едет. Он тоже, видимо, любит поколесить по городу. На чужой тачке.
Пронеслись навстречу фары очумелого странника, летящего куда-то на скорости девяносто миль в час. Самоубийца...
И снова тишина.
- Что-то полиция запаздывает, - сказала она.
- Пропажу могли ещё не обнаружить, - дёрнул он плечом. - В такую погоду немногие, мне кажется, способны думать о бренном.
- Наверное, - согласилась она.
- Так что же тебя занесло на дорогу, Энджел? Дождливой ночью, без зонта. С душою, выпившей немного.
- Совсем чуть-чуть, - улыбнулась она. - Один меланхолик высадил.
- А-а... твой парень? Поссорились?
- Мой парень? - взглянула на него чуть удивлённо. - Да нет. Подсадил один.
- Угу. А посреди дороги захотел расплаты.
- Захотел, - кивнула она.
- Не получил.
- Не-а. Так и ждёт, наверное... Ты не захочешь?
- Уже хочу. Обещаю, что не высажу тебя на дороге, если ты не платёжеспособна. Ты всё равно останешься здесь.
Усмехнулась, убирая докучливый локон за ухо. Вздохнула:
- Жаль.
- В смысле?
Не ответила. Потушила сигарету, помахала рукой, разгоняя облако дыма перед лицом.
- Всё-таки это гадость, - кашлянула. - Курево.
Проплыл мимо речной вокзал, подсвечивающий темноту унылыми сонными фонарями в ожидании странноватых путешественников, решивших вдруг, посреди позднего вечера, прокатиться по реке. А ведь наверняка такие есть! Каких только нет, чего уж там... Столбы света от фонарей падали вниз и не могли долететь до земли — разносились дождевыми каплями, влажной пылью.
Он не поехал через мост, за которым — или ему показалось? — посверкивал злобным светляком и приближался красный маячок полицейской машины. Он повернул налево и направил «Порше» вдоль реки.
Река зябко жалась к берегам и морщилась от приставучего дождя. А дождь льнул к этой кокетливой прожжёной девке, корчащей из себя скромницу. Шептал, уговаривал, настаивал...
В роще, прикорнувшей чуть дальше, на том берегу, дремали, свернувшись калачиками под грибами, гномы и видели в порнографических снах Белоснежку. Завязав бороды узлом, они драли эту сучку по-одиночке и скопом. А Белоснежка кричала и билась под ними и прятала в траву похабную довольную улыбку. Шлюха!..
- Так что насчёт секса? - спросила она, прервав его мысли.
Он посмотрел на неё долгим задумчивым взглядом. Проводил глазами встречную машину. Спросил осторожно:
- Ты правда этого хочешь? Ты мне ничего не должна, детка.
Она порылась в сумочке. Достала зеркальце и помаду. Подкрасила губы, не торопясь, кокетливо-вопросительно поглядывая на него. Потом извлекла флакончик туалетной воды. Прыснула за одно ухо, за другое.
В салоне свежо и пряно, томно и интимно запахло скошенной травой.
- У-у-м-м, - потянул он носом. - Люблю этот запах. Была у меня одна девочка... она тоже пользовалась такими духами.
Помолчав минуту, добавил, улыбнувшись:
- Люблю смотреть, как девушки прихорашиваются. Какой-то философ сказал, что есть три вещи, на которые можно смотреть бесконечно: как горит огонь, как струится вода, и... ещё что-то там. На третьем я бы сказал: и как прихорашиваются девушки.
Она повернулась к нему, медленно приблизила своё лицо к его. Дыхание обожгло ему ухо, дрожью пробежало по нервам, сгустилось где-то в животе и ручейком стекло в пах.
- Есть ещё одна вещь, - прошептала она. - Глаз не оторвать, до чего притягательная...
- Я знаю, о чём ты? - спросил он, вцепившись в руль так, что пальцы готовы были лопнуть в сочленениях и осыпаться на коврик прахом, дав волю «Порше» самому решать, в какую бездну броситься с головой. Голос его предательски дрогнул.
- Хочешь узнать? - призывно произнесла она, и влажное дыхание сместилось ниже, за скулу, затрепетало на шее.
- Детка... Я же за рулём...
- Брось его к чертям! Давай разобьёмся!
- О-о?! Да ты — моя! Я даже не буду с тобой...
Он ударил по тормозам — слишком резко, слишком торопливо, выворачивая к обочине. «Порше» шкрябнул крылом по бортику ограждения, взвизгнул от боли, засопел и затих.
Она ахнула, едва не ударившись о лобовое. Хохотнула, жадно припала к его губам, зачем-то приоткрывая сумочку.
«Неужели у неё там презы?..» - подумал он, жадно, как наркоман, вдыхая её поцелуй, расстёгивая плащ, нашаривая внутренний карман...
***
Машина стояла на обочине. Моросящий, неожиданно наподдавший к ночи, дождь выводил по чёрной крыше одному ему понятную заунывную мелодию осени. Со стеклом, правда, он не мог справиться, потому что щётка дворника всё маячила и маячила туда-сюда, без устали — ширк-ширк... ширк-ширк... - с обречённостью претендующего стать вечным двигателем.
Не было ни прохожих, ни проезжих. Ну, разве что, пара машин пронеслась по дождю мимо за последний час. Но разве станет кто-нибудь останавливаться? Какой интерес в прижавшемся к обочине «Порше». Кто станет заглядывать сквозь лобовое стекло, чтобы увидеть на сиденье мёртвого человека. А заглянув и увидев, разве станет он присматриваться, чтобы разглядеть — чтобы определить, - кто там — мужчина, женщина?.. Чтобы, возможно, воскликнуть: «Ба! да их там двое, кажется!»
И уж конечно не станет он мокнуть, стоя рядом с автомобилем, под дождём, и прислушиваться к песне, которую еле слышно бормочет себе под нос радио: