1
Она приходит ко мне каждый день. Белая в белом, а во лбу — звезда, излучающая надежду. Это та звезда, увидев которую, я, усталый волхв, должен подняться и идти навстречу.
Всегда долгожданная, Она пребывает со мной подолгу, но всегда не так долго, как мне хотелось бы. А мне бы хотелось вечности, неразделимой на отдельные мгновения. Или разделённой — чтобы иметь возможность прочувствовать каждый миг Её пребывания рядом.
Мне нравится лучистая звезда, ало рдеющая над локоном, упавшим на лоб.
Я знаю, это дева Мария. Ах, если бы ещё моё знание было истиной!
Мы с Ней вдвоём в бесконечности ничего…
Однажды остального мира просто не стало. Я не помню, при каких обстоятельствах это случилось, но мира больше нет. Какой апокалипсис мы с ней пережили?
И Куда Она ко мне приходит?
Никуда. Она просто приходит ко мне. Каждый день. Каждый год. Каждую жизнь. И не знает, что я жду Её и умираю от бесконечного ожидания, и боюсь умереть прежде, чем увижу Её ещё раз. Ведь всё, что у меня есть, всё, что мне осталось — это Она.
Она — воздаяние. Но за что мне такая награда, я не ведаю. Она ниспослана мне за нечто, чего я так и не совершил. Должен был совершить и не совершил.
2
Весела, улыбается и много говорит. Я знаю, что Она рассказывает мне о будущем. О том будущем, в котором настоящее уже не будет столь пасмурно и беспросветно. О том будущем, где воспоминание о прошлом станет вызывать лишь улыбку — добрую, сентиментальную и немного грустную. Да.
Мне легко поверить всему, что Она скажет, потому что я точно знаю: Она неспособна обмануть. Каждое Её слово обязано быть правдой, от начала до конца, потому что иначе всё теряет смысл. Даже жизнь.
В тех травах, в которых мы с Ней идём, в том воздухе, который вдыхаем, разлита благость единения и трепетного ожидания чуда. Мне так хорошо с Ней!
И так плохо без Неё.
3
Много звуков. Они очень слабы, потому что приносятся из дальнего далека и ничего не могут сказать уху. И света тоже много. В мерцании зарниц Её лицо несказанно тревожно, и, как мне кажется, Она чего‑то ожидает. И боится того, что ожидаемое случится.
Я утешаю, но Она, кажется, не слышит меня.
И тогда я кричу от боли, от невозможности сказать Ей всё.
А что ещё я могу для Неё сделать…
4
Иногда, мне кажется, я вижу как Она плачет. Но когда Её рука касается моего горящего лица, — это как прикосновение нежданно тёплого родника, смывающего с души накипь непонятной тоскливой грусти. И тогда я не знаю, плакала ли она. Или это мои собственные всхлипы и стоны.
Да нет же, какая глупость!
С чего бы это?
Милая, милая, что с нами случилось? И отчего случилось так неправильно?! Какие препятствия встают между нами? Горы тают в сизой дымке далеко на востоке — им не до нас. Ветер — наш союзник. Невидимое солнце согревает.
А радости — нет. И что‑то гнетёт душу и тело, прижимая к земле.
5
Не помню, какое сейчас должно быть время года. В том краю тёплого света, в который Она иногда увлекает меня за собой, нет никакого понятия о времени и стихиях. Там есть только свет. И птицы. К сожалению, я не умею летать, а потому могу только слушать их призывные клики, падающие с неба сквозь дождь.
Дождь?..
Разве бывает дождь в отсутствие туч, способных его исторгнуть?..
Я напишу ей стихи. Я обязательно напишу ей стихи, как делал это однажды. Говорили, что у меня есть слог…
Но если даже и нет, если надо мной посмеялись или просто сказали так из жалости, я всё равно напишу ей. Она не станет смеяться, я знаю.
«Ах, милая, мы с вами так…»
Нет…
«Ах, милая, когда мы с вами вместе идём аллеей, и рука в руке…»
Я всё равно их напишу!
«Вдруг дивный свет, так трепетно алея, рождается в притихшем далеке…»
Меня обманули. Надо мною посмеялись. У меня нет слога…
И слова бессильны.
Мы гуляем с ней в дивном саду, в окружении лип и акаций. Мне очень хочется взять её за руку, но я не смею. Не смею…
Право, я, кажется, никогда не смогу открыться ей в своих чувствах.
6
Матушка любила повторять, что я слишком — не по — мужски — чувствителен и слаб. Наверное, она была права, потому что я не могу произнести ни слова. Не могу сказать Ей, не могу выразить. Язык в моём пересохшем от волнения рту словно приклеен к нёбу клеем робкой нерешительности.
Но как это странно, всё же, — не уметь объяснить единственной и такой влекущей деве свои чувства. Неужели отец наш Адам был так же безмолвен пред матерью Евой?
Но я же мужчина, я победитель! Неужели не смогу я победить собственную робость?!
7
Я люблю тебя! Я совершенно точно знаю, что люблю тебя.
Нет, не только потому, что ты — единственная женщина, а я — последний мужчина, отнюдь. И в череде самых прекрасных женских лиц я сразу отличу твой лик — исполненный бесконечной доброты, отчего‑то немного печальный, с этим (моим любимым) непослушным чёрным локоном, спадающим вдоль виска…
Она кладёт руку мне на плечо, и мы танцуем. Танцуем до утраты всякого представления о пространстве вокруг нас, теряемся в переплетениях света и тьмы, в отражении свечей. Сердце замирает и как будто исчезает, растворившись в груди, в крови, в чувстве вечного ожидания счастья.
И кружится голова.
И немного мутит почему‑то.
8
Наконец‑то я услышал Её голос! И теперь точно знаю, что Она любит меня, любит! О, Господи, кажется, я счастлив, я безмерно счастлив!
Она склонилась к моему лицу, так, что я ощутил слабый запах Её одежд (отчего‑то мне почудился аромат ладана), почувствовал на своей щеке прикосновение Её волос. И прошептала в самое ухо:
— Милый…
И ещё что‑то, но очень тихо, так, что я не расслышал. Но разве мало одного этого слова — «милый»?! Разве не о многом оно говорит сердцу, которое так долго томится, так сладко замирает в предчувствии и вдруг несётся вскачь при одном воспоминании о Ней?
Мы безумно долго вместе, в этом утратившем себя мире, — кажется, целую вечность.
Мне хочется кричать от восторга, но здесь слишком мало воздуха — я не могу набрать его полную грудь. Если бы Её не было рядом, я бы решил, наверное, что умираю от удушья.
Но что за глупая идея! Если я и могу умереть, то только от любви!
9
Не помню, как мы попали на этот остров. На эту скалу. Наверное, я прилетел вслед за Ней.
Что значит — прилетел?.. Я умею летать?..
А что же тут удивительного, ведь я люблю и любим! Говорят же, что любовь окрыляет.
Мы стоим на самом краю скалы, у обрыва, над которым даже дышать становится жутко, не то что заглянуть в него. Но нам не страшно. Вытянув руки, ловим в ладони ветер. Если его схватить, он затихает в руках тёплым, робким птенцом. Тогда можно раскрыть ладони и выпустить его обратно; и он улетит, благодарно коснувшись щеки крылом.
Восхитительное чувство лёгкости! Мне никогда ещё не было так легко и столь беспечно хорошо.
А в небе, где медленно и тихо тлеет закат, кружатся и кричат на разные голоса птицы. Белые, розовые и голубые, как само небо, с которым сливаются до того, что их почти невозможно различить, они словно прозрачны. Как это прекрасно и необычно! Я обязательно напишу потом картину. Ещё раз прилетим с Ней сюда, и я напишу. И Её на фоне заката — мою белую, белую и прекрасную птицу…
Лёгким облаком Она вдруг поднимается в воздух, над пропастью, так беспечно, словно под ногами Её — твердь.
Куда же ты? Не улетай! Постой!..
Ах, какой же я глупый, право! Ведь у меня есть крылья! Я должен лететь за ней, туда, в небо. Она зовёт. Она улыбается мне.
Запись №9
о смерти пациента военно — полевого госпиталя
Дата поступления: 24 октября 1914 года.
Фамилия: неизвестна
Имя: Андрей
Отчество: Александрович
Лет: 19 (?)
В звании: штык — юнкер
Особые пометки: —
DS: травматическая ампутация обеих ног, травматическая ампутация указательного и среднего пальцев левой руки, травматическая ампутация левого глаза, осколочное ранение груди, контузия, частичная утрата зрения вследствие ожога, частичная утрата слуха
Лечение: …
Причина смерти: остановка сердца
Дата смерти: 2 ноября 1914 года.
Запись сделал: врач Меттерних П. К. (подпись)
В свидетелях: сестра милосердия Св — Тр. о.с. м. Таинцева А. С. (подпись)